Блаженство и разрушение

Глава 21

Хэдли

— Она спит? — Спрашивает Йован откуда-то из глубины дома. Его голос доносится по коридору до нашей комнаты.

Я зеваю, садясь в постели. Рио бормочет что-то в ответ, но говорит недостаточно громко, чтобы я услышала.

Через мгновение Йован, спотыкаясь, входит в нашу спальню. Он прислоняется к стене и скрещивает руки на груди, пока я протягиваю руку и включаю свет.

Воздух вырывается из моих легких, когда я хорошенько разглядываю его. Порезы покрывают его руки и лицо. Кровь окрашивает его кожу. Он выглядит так, словно участвовал в битве всей своей жизни, хотя, зная его, могу сказать, что это так.

— Ты в порядке? — Спрашиваю я, вскакивая с кровати и мчась к нему через комнату. — Где у тебя все еще идет кровь? Нам нужно ехать в больницу? Черт возьми, Йован. Ты не можешь просто прийти домой с таким видом, будто только что побывал на месте убийства.

— Хэдли, я в порядке. У меня в руке пуля, которую мне нужно, чтобы ты вытащила, но в остальном я в порядке.

— Какого хрена, Йован! Ты не можешь просто прийти домой и сказать мне, что у тебя в руке застряла пуля, как ни в чем не бывало. Срань господня. Беги в ванную, пока твоя кровь не залила весь пол и не испачкала его.

Он смеется и качает головой. — Рад видеть, что ты беспокоишься о напольном покрытии, а не о мужчине, который позволяет тебе каждую ночь воровать его одеяло.

— Ты тот придурок, который решил пойти и получить пулю, — говорю я, следуя за ним в ванную. Мое лицо немного смягчается, когда он садится на край ванны. — С тобой все в порядке, верно?

— Со мной все будет в порядке, котенок, я обещаю. Итак, ты знаешь, как вытащить пулю, или это что-то такое, с чем мне нужно тебя познакомить?

Я хмурюсь и начинаю рыться в ящиках. — Я знаю, как вытащить пулю. Не могу сказать, что я счастлива, что мне приходится делать это сейчас. Что с тобой случилось? Ты в порядке? И не отвечай мне какую-нибудь ерунду, чтобы я не волновалась.

Он хихикает и хватает меня за подол шорт, притягивая к себе, хотя я все еще роюсь в поисках длинного пинцета, который видела раньше. Я вздыхаю и сдаюсь, позволяя его нежным прикосновениям подвести меня к нему.

Йован берет мою руку и целует тыльную сторону. — Я в порядке, Хэдли. Обещаю, что в порядке. Нет ничего такого, чего бы не случалось раньше. Что касается того, что произошло, ну, Карлос ждал нас. Сказал, что я должен прекратить копать. Один из моих парней пошел, чтобы прикончить его, но мы попали в засаду, устроенную людьми Феликса.

— Все на твоей стороне остались живы? — Я целую его в щеку, прежде чем вернуться к ящикам. Наконец, я нахожу пинцет и все остальное, что мне нужно, чтобы извлечь пулю. — Я думаю, надо будет наложить швы.

— У меня есть медицинская аптечка со всем необходимым, чтобы наложить мне швы. Если тебе неудобно это делать, у меня есть врач в штате. — Йован стонет, двигая рукой немного слишком быстро. — Нет. Не все на нашей стороне выбрались оттуда живыми.

Я качаю головой, когда он снимает рубашку и показывает пулевое ранение. Когда я вытираю кровь влажной тряпкой, чтобы видеть, что делаю, Йован шипит от боли. Я вздыхаю и пытаюсь быть мягче, но мне нужно смыть большую часть крови, прежде чем я вытащу пулю из его руки.

— Могу ли я что-нибудь сделать для их семей? — Спрашиваю я, вытирая остатки крови с его руки. Рана все еще кровоточит, но уже недостаточно сильно, чтобы я могла попытаться вытащить пулю.

— Хэдли, ты не обязана ничего делать. Их семьям будет выплачена компенсация за все.

Я качаю головой и протягиваю ему свернутую салфетку, чтобы он прикусил. — Я не имею в виду давать им деньги. Я имею в виду помогать им. Готовить для них еду. Позаботиться о детях, если им понадобится вечер отдыха.

— С ними все будет в порядке. — Он кладет салфетку в рот и прикусывает.

— Ты этого не знаешь, — говорю я, завязывая волосы в хвост. — Ты не знаешь ничего из того, что должно произойти. Этим людям теперь придется выживать без человека, который заботился о семье. Самое меньшее, что я могу сделать, это предложить небольшую поддержку в течение следующих нескольких недель.

Дыхание Йована сбивается, когда я направляю фонарик со своего телефона на рану, удерживая его руку неподвижно. Я немного ослабляю хватку, но продолжаю искать пулю. Как только я вижу ее, я хватаюсь за пинцет.

Мое сердце колотится, когда я вставляю пинцет. Я задерживаю дыхание, пока ковыряюсь в нем на секунду, прежде чем пинцет сомкнется вокруг пули. Из раны сочится еще больше крови, когда я вытаскиваю пулю и бросаю ее в раковину.

Он выплевывает тряпку и закрывает глаза. На мгновение он скрипит зубами, когда я вытираю руки полотенцем. Пока я вытираю кровь с его руки, мой желудок начинает ворочаться. Я делаю глубокий вдох, стараясь не чувствовать тошноту при мысли о том, что я только что сделала.

— Остальные медицинские принадлежности в моем шкафу. Верхний ящик в комоде.

Я киваю и направляюсь к его шкафу, роясь в несравненных носках, пока не нахожу маленькую медицинскую аптечку. Когда я возвращаюсь в ванную, Йован вытирает кровь со своего лица. У него распухла губа и темные круги под глазами.

Он выглядит так, словно спал столько же, сколько и я, на протяжении всего этого процесса.

— Хэдли, — говорит он, когда я кладу аптечку на стол и открываю ее. — У тебя руки дрожат. Ты в порядке?

Я делаю еще один глубокий вдох, мое сердце бешено колотится в груди. Иголка дергается в моей руке, даже когда я пытаюсь продеть нитку в ушко.

— Хэдли. — Его тон суров, когда он берет иглу из моей руки. — Тебе не нужно зашивать меня прямо сейчас. Найди минутку, чтобы сказать мне, что не так. Я не хочу никаких других уродливых шрамов.

Несмотря на панику, которая продолжает накатывать на меня волнами, я смеюсь и опускаю тему. — Я не знаю, с чего начать.

— С самого начала, было бы не плохо.

Я провожу рукой по волосам. — Я не знаю. Я продолжаю думать, что буду такой же, как мои родители.

— Ты не наркоманка.

— Нет, но как ты думаешь, где я научилась вытаскивать пули из людей? — У меня немного сжимается грудь. — В моего отца стреляли раз или два. Может быть, даже больше. Я, честно говоря, не помню. Они заставляли меня вытаскивать пулю потому что у меня были маленькие пальцы. Я смогла проникнуть туда лучше, чем пинцет. Теперь посмотри на меня. Я все еще занимаюсь тем же дерьмом, только с мужчиной, гораздо более опасным, чем они когда-либо были вместе взятые.

— Ты действительно думаешь, что я сделал бы что-нибудь, чтобы причинить тебе боль, Хэдли? Потому что, если ты так думаешь, тогда, нам нужно долго и упорно говорить о том, куда пойдут эти отношения.

— Нет. Я не думаю, что ты причинил бы мне вред, но я действительно думаю, что я по уши в дерьме. Я кручусь вокруг картеля и знаю, что они тоже это сделали. Я продолжаю думать, что нахождение рядом с картелем разрушит мою жизнь так же, как это разрушило их.

Йован хватает меня за руку и притягивает к себе. Он тянет меня вниз, пока я не оказываюсь у него на коленях. Когда я осторожно устраиваюсь, он обнимает меня за талию.

— Я знал твоих родителей. По крайней мере, я знал о них. Однажды они пришли ко мне и попросили простить их долг.

Я с трудом сглатываю. — Им простили долг?

Йован грустно смотрит на меня. — Никому не прощают долгов. Особенно сейчас. На тот момент я возглавлял картель всего пару лет. Я не мог показаться слабым, как бы они ни умоляли. Я должен был убедиться, что люди знают, что я не тот человек, которого можно облапошить или использовать в своих интересах.

Я не знаю, что об этом думать и как это обработать. Рука Йована скользит вверх-вниз по моему боку, когда он целует меня в плечо.

— Это был второй раз, когда они пришли ко мне. Это был последний раз, когда я видел их перед смертью. Честно говоря, я давно забыл о них. Они были просто двумя наркоманами в длинной очереди других, которые хотели получить больше наркотиков за меньшие деньги.

У меня перехватывает дыхание, и я встаю с его колен. Мои руки все еще дрожат, когда я беру тряпку и вытираю остатки крови, которая начинает собираться на его руке.

— Хэдли, когда они увидели меня в первый раз, они попросили ссуду. Я дала им ее. Они сказали мне, что у них есть дочь, которую им нужно содержать. Показывали мне твою фотографию.

Я сдерживаю слезы, которые угрожают пролиться, когда откладываю ткань и беру иглу. — Я не знаю, что на это сказать. Честно говоря, я не понимаю, к чему ты клонишь. Единственный раз, когда им было не наплевать на меня, это когда я была им для чего-то нужна. В ту секунду, когда я перестала быть им полезной, я перестала иметь значение.

— Суть в том, что ты совсем не похожа на своих родителей. Ни капельки. Ты не приходишь в картель с просьбой. Ты могла бы в любой момент попросить у меня денег на свое обучение, и я бы с радостью отдал их. Вместо этого ты работала ради всего, что у тебя есть.

Я вдеваю нитку в иглу и делаю еще один глубокий вдох, прежде чем начать зашивать рану. — Я не знаю об этом. Иногда, когда я смотрюсь в зеркало, я вижу их отблески. Они — самая сложная часть меня.

— Нет, — говорит он, морщась, когда я слишком туго провожу иглу. — Самые твердые части тебя — это ты сама. Это то, что произошло, когда ты пережила то дерьмо, через которое тебе пришлось пройти. Они сделали тебя такой, какая ты есть, и они сделали тебя женщиной, которая позаботится о том, чтобы у нашего ребенка была самая лучшая жизнь из возможных.

Первая слеза скатывается по моей щеке, когда я заканчиваю накладывать ему швы. — Спасибо тебе за это.

— Я серьезно, Хэдли. Когда я думаю о том, чтобы завести от тебя ребенка, я думаю о том, каким счастливым будет этот ребенок. Ты будешь любить его, и это лучшее, что когда-либо могло случиться.

Я вытираю остатки крови и улыбаюсь, хотя мое зрение затуманивается от слез. — Спасибо, что сказал это.

— Пошли, — говорит Йован, вставая. — Мне бы не помешал душ, чтобы смыть остатки крови. Ты могла бы помочь мне и сосчитать мои синяки.

— Я сделала это, когда тебя избили в последний раз. — Я даже не могу в это поверить, когда увидела его тем утром. Как он вообще добрался домой один, выше моего понимания. Я качаю головой. Он лег ко мне в постель после нашей ссоры и не произнес ни единого слова о своей боли, пока обнимал меня всю ночь напролет. Этот мужчина может удивить меня так, как я даже представить не могу. — Я не уверена, что хочу сделать это снова, — говорю я, целую его в щеку и собираю окровавленные принадлежности. — Что ты хочешь с этим сделать?

Он одаривает меня застенчивой улыбкой. — Нам придется сжечь это.

Кивнув, я выбрасываю все в мусорное ведро. — Утром это можно сжечь. Почему бы тебе не привести себя в порядок, а потом мы сможем вернуться в постель.

Йован быстро целует меня. — Я ненадолго.

Пока он принимает душ, я смываю кровь с рук, прежде чем вернуться к входной двери и смыть кровь, которую он оставил после себя. К тому времени, как я заканчиваю уборку, Йован откидывается на подушки, от его обнаженной груди у меня текут слюнки.

— Ты смотришь на меня, как на кусок мяса, — говорит он с весельем в голосе, приподнимая одеяло и жестом приглашая меня залезть.

Я ухмыляюсь, забираясь в постель рядом с ним и наклоняясь в его объятия. Йован пахнет своим мускусным мылом, когда я кладу голову ему на плечо.

— Ты когда-нибудь думал, что нам не стоит растить ребенка? — спрашиваю я, мой голос слегка дрожит. — Я не думаю, что я вообще готова.

— Я не думаю, что кто-то когда-либо готов завести ребенка. Даже когда они ждут второго или третьего ребенка. Я не думаю, что есть какой-то способ подготовиться к встрече с человеком, который собирается провести свой день, гадя и блюя на тебя.

Когда я смеюсь, часть напряжения покидает мое тело. Кажется, Йован всегда знает, что сказать, чтобы мне стало лучше. Как будто ничто не может проникнуть ему под кожу.

— Мне страшно.

Он целует меня в висок. — Мне тоже. Было бы глупо не бояться.

— Ты беспокоишься о том, что ребенок находится рядом с картелем? Я в ужасе от этого. Ты, кажется, относишься к этому намного спокойнее, чем я.

— Я совсем не спокоен по этому поводу. — Его рука сжимается вокруг меня, когда мое сердце начинает бешено колотиться. — Я знаю обо всех рисках, которые могут возникнуть, если у нас будет ребенок. Я не настолько глуп, чтобы думать, что все будет хорошо. Но я точно знаю, что со мной тебе и ребенку безопаснее, чем без меня.

Я вздыхаю и теснее прижимаюсь к нему. — Как ты можешь защищать нас от всего?

— Я не могу.

Это простое признание заставляет меня думать, что мы сможем сделать это вместе. Он не так бесстрастен и спокоен во всем, как я думаю. Нет, он так же напуган, как и я.

В осознании этого есть утешение.

— Ты будешь отличной матерью, Хэдли. Я знаю, что беременность не была чем-то таким, что кто-то из нас планировал, но я не могу передать тебе, как я взволнован тем, что скоро у нас будет свой ребенок.

— Я тоже взволнована.

Он улыбается и прижимает меня ближе, его рука скользит вверх-вниз по моему боку.

Это нормальность момента, когда мы говорим о нашем будущем, заставляет меня думать, что между нами все будет хорошо.

Так или иначе, мы заставим все работать.