Блажий Омут

Кукла колдуна. Глава 4

Возвратившись в деревню, я перво-наперво лишился сознания. Разумеется, от потери крови. Случилось это едва я миновал ворота и оказался за тыном. Кто нашёл меня, не знаю. Но Кот наверняка вертелся подле всё это время уже в обличии обыкновенного дворового котяры. В себя я пришёл лишь на следующий день в доме старосты.

Меня устроили на той самой широкой лавке у входа в горницу, на которой я спал. Ухаживала за мной сама Дана. Старостина дочка обработала мои раны и наложила крепкую повязку. Постирала и привела в порядок порванную в бою одежду. Когда я открыл глаза к обеду, она напоила меня тёплым киселём, густым и вкусным. А пока я вкушал кисель, девушка поведала мне следующее:

— Тебя лихорадка чуть было не взяла, — Дана сидела подле меня на лавке. Она говорила тихо-тихо, глядела на меня напуганными глазами и всё гладила мою длань, лежавшую поверх одеяла. — Тятя сетовал, что до утра не дотянешь. А ночью ты вдруг бредить начал. Твердил про избу пустую и про одержимого зверя. Ну, отец поутру мужиков собрал, и они к заброшенной избе в лес и ушли. Пока не воротились.

— Ещё что-нибудь говорил?

— Нет. Только про избу и про зверя одержимого, — девушка нахмурила бровки. — Ты не помнишь, что с тобой там приключилось?

— Не помню ничего, — солгал я. — Помню, как к деревне подходил. А до этого и после — темнота.

Я возвратил опустевшую кружку Дане.

— Ты поспи, сил наберись, — она снова ласково погладила мою руку, и от её прикосновений мне сделалось не по себе. — Я котика покамест твоего покормлю и ужин справлю. А как тятя воротится, я тебя разбужу.

И я послушался.

Впрочем, Радош разбудил меня сам. Он вошёл в избу, как гром средь ясного неба. Всклокоченный, взволнованный, с бегающим взглядом, староста сразу пошёл ко мне.

— Тятя, что нашли? — Дана метнулась к отцу.

— Ничего, — Радош утёр со лба испарину. — Поди на двор. Скотиной займись пока, а я с Ловчим потолкую.

Девушка возражать не стала. Конечно, она прочла тревогу на лице родителя, но не посмела более вопрошать. Даже на меня не взглянула. Только дверью хлопнула сильнее обычного. Будто несогласие выражала с тем, что её отослали.

Староста тем временем опустился на лавку наискосок от меня. Глядел он без прежнего презрения. Напротив, так глядят на последнюю свою надежду в этом мире.

— Ну? — я сел, спустив ноги на пол.

Радош полез за пазуху и достал из внутреннего кармашка несколько гранатовых бусинок, а затем молча показал мне их.

Я медленно кивнул, давая понять, что бусы его дочери узнал.

— Что мне делать, Лех? — бледными губами спросил мужчина. — Это ведь она всех убила, Данка моя, да? Кто же сотворил с нею такое?

Я потёр лицо руками.

— Мы мёртвого волка нашли возле пустой избы в лесу, а внутри бусы её были, — продолжал Радош. — Мы таких громадных волков никогда не видали в нашем бору. Это ты его зарезал?

— Прежде, чем всё расскажу, ответь на один вопрос мне без утайки, — я глядел прямо в водянисто-серые глаза Радоша. — Что тебя с четырьмя убитыми связывало?

Староста наморщил лоб. Затряс головой так, что бусинки с его ладони посыпались и покатились по полу. Но он будто этого и не заметил.

— Отвечай по совести, иначе не смогу помочь, — строго велел я.

И тогда он рассказал мне всё, что я так сильно хотел услышать.

— После Пятилетней войны я и десяток моих друзей бродили по деревушкам и грабили их. Забирали всё, что осталось у простого народа, — Радош стиснул руки в кулаки. — Я этим не горжусь. Молод был. Глуп. Жесток. И жаден сверх всякой меры. Но прошлого уж не вернуть.

— Стало быть, покойные мужики — подельники твои, — догадался я.

Радош кивнул.

— Мы как наразбойничались вдосталь, разбрелись по свету. Боялись, что белоратники до нас доберутся, — продолжал он свой рассказ. — Не знаю, что с остальными ребятами стало, а мы впятером здесь осели, в Беличьем Бору. Нас хорошо приняли. Мы богаты были и молоды. Могли деревню защитить, ежели что. Да и женихами местным девкам показались пригожими. Златко к скорняку в ученики пошёл, на его дочери женился и более всех детей наплодил. Молчан и до войны был кузнецом, и после неё тем же занялся. Братья Весеяр и Гул работать не хотели, а вдобавок пили оба много. В охотники пошли, деревню пушниной и дичью обеспечивали. А я более всех добра с собой привёз. Оплатил некоторые расходы местным. Обновил тын в деревне. Вдовам помог избы починить. Так старостой они меня и выбрали. Я женился на одной девице. Она родила мне Дану, но через год от чахотки померла. А другим бабам от меня только деньги мои и нужны были. Дочку мою в любви растить ни одна дура не захотела.

— Дочку твою чужая сила к рукам прибрала, — я глядел на него исподлобья, стискивал собственные руки в кулаки и слушал, как под лавкой тихо рычит Кот. — Та самая, что в лесу поселилась. Та сила, что мстить вам всем вздумала за содеянное.

Я встал со своего ложа на лавке и начал неторопливо одеваться, морщась от боли в боку.

— Можешь дочку мою расколдовать, Ловчий? — Радош вскочил с места, готовый повиснуть на мне, лишь бы я не ушёл прочь из его дома со словами, что помочь не в силах. — Проси, что хочешь! Добра у меня в подвале полные сундуки! Не пожалею ничего!

— Добра, — зло усмехнулся я, застёгивая перевязь с мечом. — Добра наворованного да увезённого из домов убитых тобою людей? Тех, кто деткам своим последнюю краюху отдавал или надеялся дочке на приданное скопить хоть какие-то крохи?

Радош медленно моргнул. Силился понять, к чему я веду.

— Не нужно мне такое добро, чужой кровью омытое да из мёртвых пальцев вырванное, — проворчал я. — Чужое приданое твоей дочке достаться должно.

Но староста понял меня совершенно не так, как я думал. Да и чему удивляться? Худой человек — он и в мыслях худой до последнего.

— Хочешь Дану мою в жёны взять? — лицо Радоша озарила широкая улыбка. Он хлопнул в ладоши. — Отдам её за тебя, коли расколдуешь! Не совру, отдам вместе с приданым! Ты, Лех, небось, привык впроголодь жить да без собственной крыши над головой. А тут и крыша будет. И жена-раскрасавица. Воспитанная она у меня, тихая. И вижу, как глядит на тебя, точно ты бог какой, а не бродячий наёмник. Я ведь и сам таким был. Понимаю. Отдам дочку. А тебя, как сына приму, ежели спасёшь меня и мою кровиночку.

Ну на том терпение моё и закончилось. Позабыл я и о ране на животе, и о предостерегающем рычании Кота под лавкой, который мешать мне не смел.

— На что мне дочка твоя? — усмехнулся я. — У меня женщина такая есть, с которой Дана никогда не сравнится. Да и приданое-то не её, а чужое, кровавое. Что же до крыши твоей или обещания меня сыном своим принять… это ты хватил, Радош, лишку, сам того не ведая.

Я шагнул к нему. Руку протяни — и вот его горло и глазки поросячьи.

— Страшно тебе? — недобрая улыбка отобразилась на моём лице. — Боишься за шкуру свою? Мечешься, как крыса. Да, Радош? — я подался к нему, тесня его вглубь горницы, а он попятился в растерянности. — Такое ведь прозвище ты и получил. Крыса.

Староста вздрогнул, как от удара. Рот его раскрылся в удивлении, а глаза вытаращились.

— Ваша банда нападала на деревню, — я заговорил тише. — Вы грабили. Насиловали девок. И убивали всех, кроме одного человека. Этого выжившего себе на потеху вы закрывали в подполе. Оставляли его там медленно умирать от голода и жажды, а сами уходили. Как крысы.

— Откуда ты…

Он упёрся спиной в печку и замер, а мой меч ткнулся остриём в его горло.

— Ты вряд ли помнишь, как твоя банда вырезала деревеньку Малые Камыши, — я чуть надавил остриём меча, и побледневший Радош поднял вверх руки. — Там среди прочих была одна семья. Муж погиб в войну. Осталась женщина с четырьмя детьми. Она тянула на себе и детей своих, и немощного деда, и старуху-мать. Пока не пришли вы. И убили всех, кроме младшего мальчика. Его вы избили и полуживого заперли в подвале. Я был тем мальчиком!

Кот вальяжно вышел из-под лавки. Наверняка он уловил, как от гнева и боли дрожал мой голос. Варгин подошёл ко мне и потёрся о ноги, успокаивая. Он со мной. Он всегда со мной. А остальное неважно уж.

— Меня нашёл один Ловчий, — говорил я, глядя в ненавистные серые глаза, которые до сих пор помнил. — Он принёс меня в их логово. Спас и обучил. Я мечтал отомстить вам всю свою жизнь. А когда пошёл на вольные хлеба, долго искал следы вашей проклятой банды. Я убил всех, кто не успел сдохнуть сам. А вашу пятёрку оставил на закуску.

Радош тяжело сглотнул, чувствуя, как холодная сталь впивается в его кадык.

— Ты…

И тогда я прошептал:

— Я — тот колдун, который зимой поселился в заброшенной избушке. Я следил за вами несколько месяцев. Это я заколдовал твою дочь. Я использовал её, чтобы узнавать обо всём в деревне, и наложил чары забвения на лес вокруг избы. Я проклял всех твоих подельников! И теперь твой черёд, Радош-крыса.

Он не заорал. Знал, что помочь ему никто не сможет, кроме меня самого. А на крик могла прибежать Дана.

Некогда могучий и безжалостный мужик перед страхом смерти сломался. Он рухнул предо мной на колени в надежде на спасение. Потому что своими глазами видел, что случилось с его дружками. И видел того убитого волка, после схватки с которым я выжил и даже добрался до деревни.

— Смилуйся, — простонал он. — Не убивай. Пощади. Ежели не меня, то хотя бы дочку мою.

— А щадил ли ты чужих дочерей? — я снова горько усмехнулся.

— Смилуйся… Забирай всё добро моё. Я тебе даже коня отдам. Пощади мою Дану.

Я толкнул его сапогом. И Радош повалился набок, закрывая голову руками.

— С чего мне её обижать? — мне хотелось раздавить его, как клопа. — Я ведь никого просто так не тронул. Все невиновные по лесу кружили и обратно всегда возвращались. А Дана с зимы мне помогала, сама того не ведая. Не замечал, как часто гуляет доченька в лесу одна? А она мне еду носила. Всё рассказывала, что в деревне творится. Постель мою грела. Сама не заметила, как ко мне привязалась. Даже чары забвения не помогают. Вот и вчера мне отдалась, а потом по старой памяти в избушку и побежала, где бусы порвала с горя, когда избу пустой обнаружила. Потому что тянет её ко мне, а объяснить не может…

Слушать дальше Радош не стал.

Он извернулся. Ударил меня по коленям. Заставляя повалиться. Я выпустил меч. Мы схватились, покатившись по полу.

Радош был тяжелее меня. И дрался со всем отчаянием, потому что на кону оказалась его жизнь. Ему удалось подмять меня в попытке ухватить за горло, дабы задушить. Я ударил его в живот в ответ, вышибая дух.

Кот тоже вмешался. Запрыгнул на спину мужика и впился в неё когтями. Тот было заорал, но я успел зажать ему рот рукою, и перевернуть на живот.

Я сел сверху, заломив ему обе руки за спину. Ударил Радоша лбом о половицы так, что он осоловел на мгновение. И вытащил из кармана зёрнышко размером с горошину, сморщенное и сухое. А потом затолкал это зёрнышко прямо ему в глотку.

Мужик начал задыхаться, давясь.

— Глотай, падаль! — велел я, зажимая ему рот и нос ладонью.

И Радош проглотил.

Тогда я ударил его снова. А потом привстал, прижимая коленом в спину так, чтобы он не смог подняться.

Староста Беличьего Бора, Радош-крыса, застонал, силясь не лишиться сознания.

А я начал произносить заклятие. Неумолимо и уверенно накладывал чары на этого человека. Без жалости. Без сомнений. Когда же завершающие слова последнего проклятия были произнесены, я вымолвил следующее монотонным, бесстрастным голосом:

— Ты сделаешь так, как я скажу. Сегодня ты объявишь жителям, что убитый мной большой волк и был тем колдуном-оборотнем, который терзал деревню. Его надо сжечь, чтобы он не возвратился более с того света. И мы пойдём и сделаем это все вместе. А потом я уеду. Но через неделю ты умрёшь в муках. Ты будешь чувствовать голод и жажду. А потом придёт нестерпимая боль. И зерно в твоём брюхе прорастёт. Оно вырвется наружу красными цветами в память обо всех, кого ты сгубил, Крыса. В последние минуты своей жизни ты вспомнишь лицо каждого убитого тобой. Но ни ты, ни твоя дочь никогда не вспомнят ничего о моей роли в этой истории. Ты забудешь этот разговор сразу, как я отпущу тебя.

Я отнял руки от Радоша, как от прокажённого. И встал.

Староста прокашлялся. Перевернулся набок. И воззрился на меня снизу вверх в истовом изумлении.

— Что со мною, Лех?

Я протянул ему раскрытую ладонь.

— Мы собирались идти в лес сжигать убитого колдуна-волколака, но ты запнулся о половичок и упал, мой любезный друг, — я помог Радошу подняться.

— Верно, — он потёр ушибленный лоб. — Ух, и молодец же ты! Такую паскуду убил. Благое дело.

— И не говори, — я искоса глянул на Кота у моих ног. — Благое.

Я улыбался. Но месть моя была совсем не такой, как мне мнилось все эти годы. Она оказалась болезненной и горькой.

Мы отправились в лес с тремя другими мужиками и осуществили задуманное: сожгли волка вместе с заброшенной избой. В деревню воротились уже в сумерках. А ночью мы с Котом покинули Беличий Бор. Меня провожали, как героя, со всеми почестями. Уговаривали побыть у них хотя бы пару деньков, но я отвечал, что меня уже давненько ожидают в другом месте.

Награда была щедрой. Радош, как и обещал, не поскупился. А помимо мешочка с золотом и серебром он подарил мне коня с упряжью. Красивого бурого мерина с тяжёлыми копытами. Староста твердил, что я его жизнь спас. Я хотел было отказаться от этой заботы на мою голову, но Кот так глянул на меня, что стало понятно: не возьму коня, он мне ночью глаза выцарапает. Пришлось принять. Поэтому из Беличьего Бора мы выехали верхом. Кот примостился на седельных сумках за моей спиной с видом величайшего довольства.

В тот час счастлив по-своему был каждый. Кроме, разве что, Даны. Старостина дочка глядела на меня со смутной печалью во взоре, которую даже сама себе объяснить не могла. Но я мысленно пожелал Дане счастья. С её-то приданным она обязательно сделается желанной невестой и в девках надолго не засидится.

Мы ехали всю ночь. Кот болтал без умолку. Придумывал, как бы нам назвать нашего нового друга. Коня я не гнал, но всё же мне ужасно хотелось прибыть на место поскорее. И когда впереди замаячил заветный трактир на окраине ближайшего городка, я ощутил внутри трепет.

Верея показалась на крыльце, когда я въехал во двор. Она тотчас побежала ко мне навстречу.

Я спешился. И моя ненаглядная красавица повисла на моей шее, крепко зажмурившись. Я обнял её в ответ. Решил, что более не отпущу от себя так надолго.

Верея не спрашивала меня ни о чём, кроме одного:

— Завершил ли все свои дела? — прошептала она мне в шею.

И я с уверенностью ответил ей:

— Да. Завершил. Теперь можем уехать, куда пожелает твоя душа.

А за околицей прокукарекал петух, возвещая начало нового дня. И новой жизни для нас обоих. Впереди ожидали другие приключения, непростые решения и внезапные встречи. Но мнилось мне, что мы втроём сможем всё преодолеть. Три чудовища в мире полном иных чудовищ.

Конец.