Максим задумчиво заглянул мне в глаза и прохрипел.
— Ты точно больная! Или мазохистка…
— Да, да, да! Я больная и одержимая. Только поцелуй меня. Один раз. Один единственный поцелуй, — порывисто прошептала я ему.
По серьёзному и сосредоточенному взгляду молодого человека, я поняла, что целовать он меня не будет. Опустив голову, я разочарованно выдохнула и вдруг…
…вдруг он приподнял моё лицо за подбородок и медленно склонился к губам.
В ответ я тихо застонала от предвкушения и замерла в ожидании прикосновения. Его губы слегка коснулись моих и стали покрывать мой рот короткими поверхностными поцелуями. Пытаясь поймать его вкус, я облизывала губы после каждого такого легкого поцелуя. А затем я приоткрыла губы, пытаясь подтолкнуть Максима к настоящими поцелую. Но все мои попытки были напрасными — он продолжал едва касаться моих губ сухими поцелуями.
Неужели ему и правда противно — промелькнуло в голове. «Ты мне омерзительна» — вспомнила я его фразу и резко отстранилась от него.
Отойдя на пару шагов от молодого человека, я отвернулась и задумчиво проговорила, обращаясь толи к нему, толи к себе.
— Всё-таки противна я тебе… Жаль… как же мне жаль. Очень.
Слезы ручьём потекли из глаз. Пришлось сильно закусить губы, чтобы не разрыдаться прямо здесь и сейчас.
Руки так сильно дрожали, что с первой попытки мне даже не удалось поднять туфли, брошенные у лавочки. Когда я их всё-таки подняла, то тут же уронила один туфель.
— Да, что с тобой такое? — с горечью в голосе прошипела я, обращаясь к обуви, а сама же в этот момент проклинала себя за свои эмоции.
Я по сильнее прижала пару к груди и не прощаясь с Максимом, босиком пошла в сторону выхода с территории клиники.
Внутри словно что-то надломилось и я никак не могла успокоиться. Когда вышла за ворота не сразу смогла найти машину Вадима, хотя она, похоже, продолжала стоять на прежнем месте.
Вадим, в секунду оценив, в каком я состоянии, быстро зашагал мне навстречу. Подойдя ближе водитель молча подхватил меня на руки и понёс в сторону машины. Я устало прикрыла веки, но через несколько секунд вновь их открыла.
— Я могу быть омерзительной и противной? — еле слышно спросила я у мужчины.
— Что? — недоумённо уточнил Вадим и посадил меня в машину.
Пока он не закрыл дверь, я повторила свой вопрос.
— Ответь мне честно, я могу быть омерзительной и противной?
Он на секунду задумался и неуверенно сказал.
— Нет.
После его ответа я хрипло рассмеялась и с горькой усмешкой сказала.
— Ты мне врёшь! Ты всё мне врешь.
Почти неделю, я не выходила из дома. Отцу сказала, что сильно болит голова и он, как не странно, в это поверил. Даже волонтерство в западном филиале предложил отменить, но я попросила только перенести его на недельку-другую. Вот войду в норму, тогда и продолжу это дело.
Я решила для себя, что к Максиму больше не пойду. Раз так я омерзительна ему, не буду его мучить, пусть живет своей прежней жизнью. А вот я уже точно не войду в привычную колею. Я просто подыхала от тоски по Максиму. Все мои мысли были только о нем. Я не могла нормально ни есть, ни пить, ни спать. А если и засыпала, то просыпалась одержимая таким диким желанием, что приходилось бежать в холодный душ, чтобы как-то освободиться от муки.
Я уже всерьез стала задумываться о своем психическом здоровье. Как я могла так влюбиться…, хотя может это и не любовь вовсе. Тогда что?
В общем, когда настал день моей смены в больнице, я уже решила, что Максим Васильев теперь являлся для меня определённым табу, которое я ни при каких условиях не должна была нарушать.
Еще бы сил хватило…