Благородный топор. Петербургская мистерия

Глава 10 И ВНОВЬ ПОД САЛОНОМ МОДИСТКИ

Порфирий Петрович прикурил, заодно оглядев в мерцающем огоньке спички подвальные стены. Выхваченная из темноты дверь с окошком-заслонкой смотрелась неожиданно внушительно. Спичка догорела до пальцев; пришлось бросить. Вместе с тем исчезла и дверь. Порфирий Петрович сморгнул, словно пробуя темноту ресницами на ощупь. Безуспешно подождав, пока кто-нибудь ответит на неслышный уху звонок, осмотрительно кашлянул — скорее машинально, чем по необходимости. Честно признаться, ощущение такое, будто за ним, несмотря на темень, кто-то следил. В подобные минуты Порфирий Петрович непроизвольно ловил себя на некоей нарочитости своих действий.

Наконец в двери приоткрылось окошко, вытеснив наружу столбик света.

— Слушаю, мой господин?

— Мадам Келлер?

— А что, мы с вами знакомы?

— Нет, но очень бы хотелось.

Ее смех — звучное сипловатое контральто — словно подчеркивал разом и неприличие и абсурдность подобной затеи.

— Что ж, мне очень даже по душе новые знакомства, особенно с солидными господами вроде вас.

Открывшая дверь особа оглядела гостя с улыбкой скорее ироничной, нежели кокетливой. Но, даже несмотря на это, а также на возраст (судя по всему, хозяйка разменяла уже пятый десяток), сердце у вошедшего при виде этой женщины гулко стукнуло. Причем дело здесь было не в привлекательности ее, а, скорее, во взгляде, исполненном эдакой хищной искушенности. Лицо, изнуренное привычками, о которых можно лишь догадываться. И едва ли не самая изнурительная из тех привычек — открывать двери незнакомцам и, угадывая при этом их потаенные склонности, стремиться насытить их порочные аппетиты. Ее улыбка раздевала донага, скрывая при этом готовые цапнуть зубы.

В ней не было ничего от сводни или от куртизанки. Модное, подобранное со вкусом, даже с некой целомудренностью, платье, подчеркивающее ее до сих неплохо сохранившуюся фигуру. Держалась она с некоторой надменностью, но видно было, что это напускное — иного ждать и не приходилось. (Такое, кстати, с легкостью лечится увесистой пощечиной, но, право, какой же воспитанный мужчина поднимет руку на женщину.)

Порфирия Петровича провели в коридор — кстати, вопреки ожиданиям, интерьер вполне благопристойный, даже сдержанный. Не какой-нибудь вульгарный бордовый плюш, а зеленоватые, чуть чопорные пастельные тона; на стенах — офорты с лошадьми. На суть заведения намекала лишь узость коридора, вынуждающая проходящих по нему интимно льнуть друг к другу.

Мадам Келлер протянула руки снять с гостя шубу — жест, Порфирия Петровича слегка настороживший. Отрешиться от одежды, пусть и верхней, в подобном заведении — это уже не безделица, а некое намерение. Кроме того, шуба здесь — хоть какая-то видимость защиты (даром, что от такой вот улыбки оберега попросту нет и быть не может). Странно и то, как ему вдруг захотелось, едва лишь войдя, уже поскорей отсюда ретироваться. Нет, шубу лучше оставить; в конце концов, таково желание клиента.

На его неуверенность она мгновенно отреагировала язвительной улыбкой.

— Мадам Келлер, — не стал терять времени Порфирий Петрович, — я из следственного управления.

— Да неужто. А потому снять шубу — свыше ваших полномочий? Не беспокойтесь, учтем.

— Нет-нет. Дело в том, что я здесь, так сказать, по официальному делу.

— Что ж, птицу видно по полету, а начальство по чину. Так, что ли? — Мадам Келлер рассмеялась было, но, видя серьезность гостя, сменила тон с шутливого на нарочито серьезный. — Но у нас все легально. И искать тут нечего. — Словно в подтверждение, она открыла дверь одного из приватных номеров, вроде наугад. Взгляду открылся будуар с вычурной ореховой мебелью и чрезмерным обилием зеркал в изысканных рамах. Здесь еще и горел камин, трепетными языками огня будто намекая на чье-то совсем недавнее в этих стенах присутствие. — Вы в ваших мехах здесь совсем разморитесь.

— Я ищу одну девушку…

— Разумеется, кого ж еще у нас искать.

— В связи с расследованием.

— О ja, ja, — издевательски протянула хозяйка на иноземный манер, — я понимайт.

— Звать ее Лилия Ивановна Семенова, — не обращая внимания на ерничество, продолжал Порфирий Петрович. — По моим сведениям, она значится у вас.

— Больше, кстати, не значится. Ушла из дела.

— Ах вон оно что.

— Бывает. Девушки иной раз обзаводятся богатыми покровителями. Становятся при них содержанками, все из себя счастливые. Но, как правило, ненадолго. А потом приходят обратно, стучат в эту самую дверь: «Мадам Келлер, мадам Келлер!

Этот негодяй меня бросил, завел себе какую-то актриску! Мадам Келлер, на коленях прошу, пустите обратно!» От жизни-то никуда не денешься. Это у них в крови: урожденные шлюхи.

— А когда вы в последний раз видели Лилю?

— Когда? Собственно, сегодня. Вернулась, дурочка, за галошами. Будто не понимает: новый покровитель ее первое время не галошами — жемчугами засыпать будет.

— Она не рассказывала вам, что это за… покровитель!

— А зачем? Какая разница. Кабы не он, куда б ей отсюда деваться?

— А может, она просто сменила род занятий?

Мадам Келлер взглянула на него с циничной жалостью.

— И как вы только преступников ловите, при такой-то наивности?

— Девушки, что работают на вас, — они живут здесь же, при борделе?

— Боже, слово-то какое ругательное. А еще благовоспитанный человек.

— Где сейчас Лиля, вы не знаете?

— Не мое дело.

— У нее еще, кажется, был ребенок? Кто за ним присматривал, когда она работала, вы не знаете?

— У меня, видите ли, помимо этого забот хватает. Может, для вас больше будет толку поговорить с кем-нибудь из наших девушек. А что, я вас представлю. Причем с удовольствием. Можете даже с кем-нибудь из них уединиться, побеседовать, так сказать, в приватной обстановке. А это уже будет вам в удовольствие. Вот увидите.

Она опять протянула руки за шубой.

— А что, если я побеседую с ними со всеми?

— А вы, я вижу, жадный. Ай-ай-ай, так зариться на наших барышень: хотеть всех разом!

Словно обретя от таких слов уверенность, Порфирий Петрович стал, наконец, высвобождаться из шубы.

Несмотря на иссушающий жар камина, от шампанского Порфирий Петрович отказался.

— Что, «Мадам Клико» вам разве не по вкусу? — спросила хозяйка заведения с издевкой.

Отверг он и деликатно предложенный стул в стиле рококо, с парчовой обивкой.

— Ничего, я постою.

Перед ним, продефилировав через вторые двери, выстроились четверо «барышень». Порфирий Петрович, стойко держа себя в руках перед их декольтированными, соблазнительно приоткрытыми прелестями, мысленно пожалел и о предложенном бокале, и о стуле. Да и вообще, работать в такой обстановке ох как непросто: вон как сердце ухает, в висках стучит, а уж иные места… да, не ожидал он такого от себя.

Машинально закурив, Порфирий Петрович по очереди вгляделся в каждую из девиц. И тем самым, по-видимому, нарушил некое здешнее табу. Дело в том, что в их глазах он не заметил распущенности — так, лишь некая отстраненность. Причем это было свойственно каждой из них. Иными словами, их подведенные глаза выдавали совсем другие чувства: быть может, скуку, тихое отчаяние, боязнь, или же просто равнодушие. Распущенность, похотливость — все это было лишь напускное.

Сразу стало ясно, что Лиля Семенова из всех была, пожалуй, самая молодая, да и наиболее обаятельная.

— Это все барышни? — спросил Порфирий Петрович, пуская дым.

— Те, что сейчас не заняты. Неужто ни одной не приглядели?

— Вы знаете, я здесь не за этим.

— Ну, как скажете. Так кого ж выберете? Вот Ольга. Надюша. Сонечка. Рая.

Девушки поочередно, в такт словам, жеманно приседали в книксене. Комичность происходящего особенно подчеркнула последняя, как бы невзначай выкатив перед Порфирием Петровичем одну сдобную грудь.

— Прошу вас, только без эксгибиционизма.

— О-о, Рая у нас сама любвеобильность. Гляньте-ка, все при ней!

Рая была как раз той, в чьих глазах Порфирий Петрович углядел боязнь.

— Что ж, ладно, — вздохнул он. — Рая так Рая.

Методичным движением он отвел ее руки от своего лица.

Альков был величиной без малого с комнату, так что входящие вынуждены были невольно валиться на кровать. Возле кроватной спинки стояла ширма с узором в виде летящих зимородков. На нее было наброшено шелковое кимоно.

— Тебе что, не нравится? — удивилась Рая.

Он задумчиво провел пальцем по ее коже. Ишь какая холеная. Блондинка, причем натуральная.

— Ты не русская?

— Прошу прощения, финка.

— За что прощения-то. Ты Лилю знаешь?

— Само собой. Только она у нас больше не работает. Мадам Келлер говорит…

— Сколько тебе лет?

— А сколько бы ты дал?

— Я из следственного. Отвечай все как есть.

— Двадцать семь.

— И как долго уже проституируешь?

— Уж и не помню. Да и лет не считаю.

— Ты знаешь Константина Кирилловича?

— А что?

— Имя такое слышала: Константин Кириллович?

— Что-то не припомню.

— А ты подумай.

— Ну, может, и слыхала.

— Кто он такой?

— Фотограф. Иногда фотографирует наших девушек. А потом снимки распечатывает.

— А тебя он не фотографировал?

— Меня-то? Да нет.

— Почему же?

— Он моложеньких любит.

— А с Лили делал фотоснимки?

— Кажется, да, разок-другой.

— А что. Наверно, не так уж плохо: фотограф, делающий твои снимки. А не что-нибудь там еще, похуже. Представляю. — Рая пожала плечами, не выказывая никаких эмоций, несмотря на свое неглиже. — Константин Кириллович, Константин Кириллович… А как его фамилия? Что-то подзабыл.

— Все его только так и зовут: Константин Кириллович.

— Потому я, видно, и вспомнить не могу. — Порфирий Петрович улыбчиво подмигнул. — А вот ты сейчас к моему лицу притронулась. Зачем?

— Не знаю.

— Может, потому, что хочешь, чтоб я сам тебя приласкал?

— Ну да, наверно.

Он провел ладонью ей по щеке — горячей, с мелкими катышками пудры. Она вкрадчиво провела ему рукой по бедру.

— Ну, ну. — Отведя ее руку, Порфирий Петрович встал, не давая барышне расшалиться.

— Зачем же ты тогда пришел? — Рая недоуменно подняла васильковые глаза.

— Как ты думаешь, где я могу найти Лилю?

— Так тебе Лиля нужна?

— Хотелось ее кое о чем расспросить. Ты не знаешь такого студента Виргинского?

Рая мотнула гривой шелковистых волос.

— А Горянщикова, карлика?

— Карлика-то? Карлика знаю. Он частенько к нам захаживает. И все Лилю спрашивает. Он что, и есть ее новый ухажер? — спросила она удивленно.

— Какой же ухажер, если он мертвый. — В глазах девицы ожил страх. — Судя по всему, смерть насильственная.

— Ты думаешь, это Лиля?

— Как мне ее найти?

— У Зои, наверно.

— Что еще за Зоя?

— Да есть тут одна шалава — старая, из бывших, — за Лилиным дитем присматривает. Вот они вместе и ютятся, на Лилины-то деньги.

— А Лиля разве не здесь, не у вас проживала?

— Только на ночь, бывало, оставалась. Мадам Келлер ее с дитем бы не пустила.

Одетая в нижнее белье Рая вздрогнула как от озноба, даром, что в комнате было жарко натоплено.

— Прикройся, — велел Порфирий Петрович.

Рая, потянувшись, сняла с ширмы кимоно и накинула себе на плечи с несколько растерянным видом.

— Я скажу мадам Келлер, что ты меня ублажила, — успокоил ее Порфирий Петрович.

— Не пойму. Так тебе что, вообще ничего от меня не надо?

— Ну почему. Адрес Лили.

— Я-то откуда его знаю?

— Ну как. Может, и знаешь.

— Компаньонка ее, Зойка, вроде как возле Сенного обитает.

— Что ж, и на том спасибо.

— Так ты и впрямь-таки ничего от меня и не хочешь? Мадам Келлер велела: дескать, сделаешь все, что ему заблагорассудится.

— Так тебе ж работы меньше.

— Меньше, не меньше. Я для того здесь и живу-бедую.

— Тебе в самом деле все настолько безразлично?

Рая опять потянулась было к его лицу, а когда он не дался, искренне растерялась.

— Нет, право, ничего не надо.

Из боязливого ее взгляд сделался лукавым.

— Так зачем же ты сюда пришел? — спросила она в очередной раз.

— Лилю ищу.

— Значит, тебе только с ней в удовольствие.

— Не в том смысле, что ты думаешь. Я просто хотел с ней поговорить.

— Знаю я вас, адово племя. Небось потому не хочешь меня отделать, чтоб я потом за то век благодарна тебе была. Мол, «вот какой мужчина порядочный»!

— Думай что хочешь, — ответил он тоном, пришедшимся странно в унисон ее собственному. — По мне, так лучше б ты благодарности не испытывала. Благодарить-то, в сущности, не за что.

— Ну так иди, чего встал! — воскликнула она так, будто его присутствие ее смущало.

Порфирий Петрович чуть было не сказал, что она не имеет права вот так выставлять клиента за дверь. Вместе этого он откровенно спросил:

— Рая, скажи: а чего ты так боишься? Вопрос застал ее врасплох.

— Да того же, что и все, — произнесла она, помедлив. — Старости боюсь, немощи. Что внешность потеряю. И нужна никому не буду.

— Боишься, что когда-нибудь обретешь свободу от этой кабалы?

— Голод — не свобода.

— А ты умная. И возможно, заслуживаешь лучшего поприща в этой жизни.

Она лишь ухмыльнулась такой расхожей банальности. А потом попросту махнула рукой — дескать, будет тебе, барин. Нашелся моралист.

Порфирий Петрович опять закурил и не уходил, пока не дотлела папироса. Молчал; а уходя, глубоко заглянул в васильковые Раины глаза.