Близкая Земля

Глава 6

Одхан предпочел бы отправиться на миссию в одиночестве, если бы знал, что есть такой вариант. Увы, еще до того, как о миссии зашла речь, лучший сценарий утащил себе Третий. Потому что хитрая крыса. У Одхана же всегда были строго деловые отношения с руководством, поэтому просить об одолжениях было бесполезно.

Ему пришлось смириться с тем, что компанию ему на этом задании составит Саломе Арамар. Нельзя сказать, что Восьмая была совсем уж бесполезна – таких в первой десятке нет. Одхан прекрасно знал, что она хорошо дерется, она опытный снайпер, да и телепатический контроль у нее отличный, может, даже лучше, чем у некоторых более высоких номеров.

Но все это меркло рядом с тем фактом, что Восьмая была труслива. Естественно, Саломе всеми силами пыталась это скрыть, таскалась с неестественно огромной тушей, орала на всех, кто оказывался на пути. Ей почему-то казалось, что это поведение великого воина, который не боится никого и ничего. А Одхан прекрасно знал, что, когда тебе действительно не страшно, ты спокоен. Тебе не нужно ни орать, ни наглеть, ни самоутверждаться. Поэтому ставку на этой миссии номер 4 делал исключительно на свои силы, от Саломе требовалось не мешать. С этим она справлялась неплохо, и был еще шанс, что они сработаются.

Их отправили в Нео-Нубелу – город, от которого Одхан тоже предпочел бы держаться подальше в иных обстоятельствах. Он не скрывал своей искренней веры в то, что подобные места нужно с гидросамолетов заливать стерилизаторами, а еще лучше – сжигать до основания. Ну, чтобы наверняка.

Жители Нео-Нубелы с необъяснимой гордостью называли свою часть марсианской территории Городом Порока. Как и следовало ожидать, университетами и библиотеками мегаполис похвастаться не мог. Здесь располагались и производства, и даже исследовательские лаборатории, но все они помещались на верхних этажах небоскребов. Нижние уровни, в свою очередь, были отданы казино, клубам и вполне легальным борделям.

Нео-Нубела не спала никогда – да и музыку никогда не делала тише. Те, кому хотелось сосредоточиться на работе, использовали помещения с усиленной звукоизоляцией. Те, кто был поадекватней, вообще в этот город не приезжали.

– Как думаешь, они знают о восстании? – поинтересовалась Саломе, наблюдая за тем, как молодая пара, выскользнувшая из клуба, начинает торопливо раздеваться в ближайшей подворотне. Мимо пролетали дроны видеосъемки и проходили люди. На быстренько расположившуюся у стены пару внимания не обращали, видно, такое тут было делом привычным.

– Они не знают, что это такое, – усмехнулся Одхан.

– Да не могли же они настолько оскотиниться…

Из клуба, пошатываясь, вышел еще один молодой человек. Он свернул в ту же подворотню и попрощался с содержимым собственного желудка. Пару, все еще занятую друг другом, поток рвоты в шаге от них не смутил.

– В этой пародии на город разрешены наркотики, – напомнил Четвертый, отключая обостренное обоняние легионера. – Так что утром они вряд ли вспомнят, кто, где и кого поимел.

Нео-Нубела стала первым городом, где официально было разрешено использование абсолютного большинства наркотических веществ. Решение принял Совет Пяти, заявив, что они – единственное правительство Марса и знают, что лучше для его жителей. Треть горожан, спешно покинувшая свои дома, с ними явно не согласилась. Впрочем, баланс населения быстро восстановился – планета с удовольствием слила в мегаполис всякий сброд.

Федеральное правительство предсказуемо осталось не в восторге от такого гениального стартапа по досугу. Но атаковать Марс никто не собирался, просто на Земле начался суд, призванный оспорить решение Совета Пяти и снова запретить на Марсе все, что стирает разницу между человеком и животным. Марс вопил, что это вмешательство во внутренние дела и если человек хочет деградировать – имеет полное право!

Ну а потом случилось восстание, и итог суда уже никого особо не интересовал. Одхан подозревал, что очень скоро многие города получат такое вот разрешение. Потому что одурманенных людей проще контролировать, им для счастья хватает дозы и подворотни, судьба планеты станет им безразлична… Другое дело, что население, мозг которого постепенно растворяется в дурмане, быстро потеряет возможность работать и изобретать новое. Какой из Марса инновационный кластер, когда тут одни обдолбыши бегают, способные полчаса смеяться над тучкой забавной формы? В Совете Пяти собрались подонки – но не дураки. Они не стали бы спускать экономику своей планеты в утилизатор, если бы у них не было плана… Но какой тут может быть план – Одхан и угадать не брался.

От него это и не требовалось, ему всего лишь нужно было найти одного из сенаторов и вывезти с планеты. В том, что все получится, Одхан даже не сомневался. Интрига сохранялась лишь в том, какой температуры в этот момент будет тело Ники Лейка, укрывшегося где-то в Нео-Нубеле.

Добираясь до мегаполиса, Одхан прикидывал, как отследить этого недоделанного революционера на переполненных улицах, где охотничьи инстинкты сбиваются слишком сильными запахами и громкими звуками, а на телепатические способности могут повлиять облака дурмана, то и дело вырывающиеся из клубов. Однако очень скоро выяснилось, что Ники Лейк серьезно упростил им задачу.

– Что он творит? – нахмурилась Саломе. – Он реально настолько тупой?

– Я в принципе невысокого мнения об организаторах восстаний любого толка, – задумчиво отозвался Одхан, – но этот определенно идет на рекорд.

Они оба получили отличную возможность наблюдать за сенатором в режиме реального времени – его изображение транслировалось на экран, занимавший целую стену одного из небоскребов. Ники Лейк, которому сейчас полагалось сидеть где-нибудь тихо, чтобы не рисковать ни собой, ни гражданскими, ни всем городом, устроил собственное шоу. Он приглашал в незатейливо оформленную студию, состоявшую из двух антигравитационных кресел, гостей, не согласных с решением Совета Пяти, и доказывал, что они не правы.

Аргументы у сенатора были по большей части нелепые, но это не мешало ему побеждать. Если появлялись подозрения, что гость говорит лучше хозяина шоу, тут же проявляли себя невидимые камере зрители, глушившие слова криками и свистом. В итоге любые попытки доказать, что Марс в опасности, превращались в противостояние человека и стаи обезьян, вооруженных плодами собственного пищеварения.

Одхан сильно сомневался, что Ники действительно был настолько тупым и наглым. Этот тип родился уже на Марсе в очень влиятельной семье, его с детства готовили к политической карьере. Да и ранние записи его выступлений, которые при подготовке к миссии просмотрел Четвертый, показывали совершенно другого человека. Но теперь Ники вел себя – да и выглядел – как типичный бунтующий подросток, слишком шумный, слишком яркий, не всегда адекватный.

Можно было предположить, что это лишь элемент шоу, однако Одхан, наблюдая за эфиром, не упустил ничего. Ни расширенные значки Ники, ни дергающееся в нервном тике нижнее веко, ни суетливые, слишком быстрые, порой совершенно бессмысленные движения рук.

– Он знатно накидался, – добавил Одхан. – Это не какой-нибудь косячок для снятия стресса, в нем такой химический коктейль, что еще чуть-чуть, и уважаемый сенатор будет способен издавать только звук «ы-ы-ы», да и то недолго.

– Не понимаю… Зачем ему это? Такое количество наркотиков ни один препарат быстро не выведет, он упускает контроль!

– Вот найдем его – и спросим.

Одхану просто не хотелось продолжать этот разговор, не с Саломе так точно. Потому что он подозревал: главной причиной, вогнавшей Ники в такое состояние, стал страх. Сорокалетний мужик, массивный, двухметровый, с татуировкой хохочущих бесов на лысине, чего-то боялся настолько сильно, что попросту не позволял себе протрезветь.

Это, разумеется, делало всю историю с восстанием еще хуже – хотя казалось бы: куда уже? Одхан, изначально считавший Ники слабым звеном, начинал подозревать, что нечто по-настоящему ценное сенатору все же известно.

Найти его не составило труда. Шоу шло в прямом эфире из студии, расположенной в одном из центральных зданий города. Охрана здесь была, но на удивление ничтожная. Не военные даже, гражданские, сильные только на вид и совершенно бестолковые в бою. Одних легионеры просто обошли, легко оставшись незамеченными. Других пришлось оглушить и запереть в технических помещениях. Кровь вообще не пролилась, добраться до верхних этажей оказалось даже слишком просто.

Они не стали задерживать Ники в прямом эфире, это могло привести к таким неприятным последствиям, как безумная толпа наркоманов, старающаяся отбить своего лидера. Да и зачем напрягаться? Распихав охрану по шкафам, Одхан поудобней устроился возле бара в элитных апартаментах, которые занимал сенатор. Четвертый без сомнений смешивал себе коктейль, пока Саломе нервно наматывала круги по комнате. Она даже сейчас не переставала опасаться за свою жизнь, хотя пыталась скрыть это за нетерпением. В такие моменты Одхану было почти жаль ее.

– Ты ведь помнишь, что на заданиях нам нельзя ни есть, ни пить? – возмущенно поинтересовалась Восьмая.

– Специальному корпусу нельзя. Мы скопировали их правила за компанию, потому что нам свои было лень придумывать. Но будем честны: при желании я могу металл переварить.

– Мы в городе, полном наркотических веществ!

– И в телах, которые нейтрализуют их за три секунды, – парировал Одхан. – Я бы с удовольствием продолжил эту увлекательную истерику, но пора работать. По коридору уже топает торчок, минут через пять нетвердые ножки донесут его до номера – и мы наконец сможем свалить.

Ники не ждал подвоха до последнего, да и вряд ли он был на такое способен. Отсутствие охраны в коридоре его не смутило. Он уверенно вошел в апартаменты, успел даже бросить куртку на диван и только перед Одханом, как раз делавшим глоток из высокого стакана, застыл в удивлении.

– Ты кто? – озадаченно нахмурился Ники. – Ты от этих… Которые… Короче, кто тебя послал?

Саломе тем временем неслышно двинулась вдоль стены и остановилась у дверей, готовая перехватить Ники в любой момент. Одхан ей не мешал, хотя ее усилия считал напрасными: вряд ли достопочтенный сенатор был способен на бег.

– Земля меня послала, – отозвался Одхан. – Скоро повидаешься с ней, собирайся. А впрочем, что тебе собирать? То, что ты по карманам таскаешь, все равно с собой брать нельзя, на приличных планетах за такое немножко расстреливают.

– Я не хочу на Землю! – Ники мотнул головой так энергично, что его даже повело в сторону. – Я никуда не полечу!

– А придется.

– Я сенатор!

– Так и хочется добавить «почему-то».

– Вы меня не заставите!

Одхан тяжело вздохнул, откусил часть стакана, с хрустом прожевал и без труда проглотил. Он не очень-то любил такие выступления на публику, но тут можно было добиться двойного эффекта: понервировать Саломе и окончательно шокировать Ники.

Решив, что со стаканом он играл достаточно, Четвертый поднялся на ноги и направился к сенатору. Тот шарахнулся от него – и тут же уперся спиной в мускулистую грудь Саломе. Догадаться, что они пришли вместе, было несложно, даже еле работающий мозг наркомана распознал одинаковую черную форму.

Ну а дальше все-таки произошло то, чего Одхан не мог предвидеть. Он ожидал, что сенатор окончательно обгадится от страха или потеряет сознание. А Ники вместо этого рассмеялся – не истерично, весело, как будто даже… облегченно? Нет, не может быть, с чего бы…

Однако сенатор подтвердил его догадки, заявив:

– Вы просто идеально им подыграли! Браво! Дебилы федеральные, чего еще от вас ждать?

– Кому? – насторожилась Саломе.

– Я откуда знаю? – хмыкнул Ники. – С ними переговоры не я веду… Но это не так важно! По их плану вас надо подставить, просто все устроить так, как будто вы были здесь… А вы взяли и явились!

– Что ты несешь?

– А, не важно уже… Давайте, уводите! Арестовали – так вперед, на суд меня, на Землю!

Ники действительно считал, что его сейчас уведут и все будет хорошо. Но такой вариант не устраивал как раз Четвертого.

– Придержи его, – велел Одхан.

Саломе пока понимала даже меньше, чем он, и просто подчинилась. Она без труда удержала дернувшегося было к двери сенатора, а Четвертый направился к аптечке.

Как и следовало ожидать, апартаменты такого уровня неплохо снабдили. В аптечке обнаружился впечатляюще большой набор лекарств, при помощи которого можно было вылечить если не все, то очень многое – от пореза на пальце до насаживания на кол, если бы публике Нео-Нубелы захотелось таким развлечься.

Однако Четвертого сейчас интересовали не лекарства, а стимуляторы. Одхан понятия не имел, что именно принял Ники, да и выяснять не собирался. Он просто взял универсальный вариант, дозу, которую многие медики признали бы застывшей на самой границе разумного. Считалось, что стимулятор необходимо вводить постепенно, с интервалами, так лучше для здоровья и долголетия.

Но здоровье и долголетие сенатора сейчас интересовали Одхана меньше всего, поэтому он уверенно вогнал всю дозу в шею Ники. Сенатор, все еще заторможенный, сначала получил укол и только потом шарахнулся от отпустившего его легионера.

– Ты что сделал? – возмутился Ники. – Я тебя засужу… Я тебя казню! Ты хоть знаешь, кто я?

– На кой тебе это? – удивилась Саломе. – Он бы и так с нами пошел!

– Я знаю, но мне нужно, чтобы он не только ходил, но и говорил по делу.

– Ты серьезно собираешься тридцать минут ждать, пока подействует лекарство? Если вообще подействует, посмотри на него, он же деревянный сейчас!

– Подействует, препарат примерно на такую ценную древесину и рассчитан. А тридцать минут я ждать не буду, адреналин значительно ускоряет действие стимулятора.

– Ты еще и адреналин ему колоть собрался?

– Нет, добуду из источника.

Больше Одхан ничего пояснять не собирался, это было и не нужно. Он перехватил пытавшегося отползти Ники и вместе с ним направился к окну. Открыть это окно было невозможно: требовались коды безопасности, чтобы постояльцы, большую часть времени далекие от вменяемости, не решили полетать. Хозяевам небоскреба не слишком хотелось нести ответственность за элитный фарш, в который почетных гостей превращала поверхность Марса.

Возиться с компьютерным замком Одхан даже не собирался, он просто небрежно, одним ударом, выбил стекло, которому полагалось выдерживать попадание малой самонаводящейся ракеты. Уже это впечатлило притихшего Ники, и все же он не успел в полной мере осознать, насколько силен нападающий, ему стало не до того.

Уважаемого сенатора, представляющего интересы ныне независимой планеты Марс, попросту высунули в разбитое окно. Ники испуганно взвыл, извиваясь над неоновым городом вечных развлечений. Этого, конечно же, никто не услышал, музыка в Нео-Нубеле не утихала никогда. А если бы и услышали, что бы сделали горожане? Да только включили личные камеры!

– Мне тут стоять неудобно, – предупредил Одхан. – И дует. Не хотелось бы простудиться, у меня отпуск скоро.

– Отпусти меня, ублюдок!

– Прямо-таки отпустить?

Ники, надо отдать ему должное, мигом уловил подвох. Видимо, стимулятор все же начал работать.

– В номер! Отпусти меня в номер!

– В номер я тебя могу только втянуть, – назидательно произнес Четвертый. – И то если дашь мне причину. Для начала расскажи мне, в каком плане мы невольно поучаствовали.

– Ни в каком! Нет никакого плана!

– А над чем же ты так заливисто хохотал всего пять минут назад? Давай, расскажи, я тоже смешливый.

Ники, похоже, окончательно протрезвел… и все равно не говорил. Это было любопытно. Он сейчас был похож на человека, который только-только проснулся – и обнаружил себя висящим над бездной. В таком положении обычно выдают всю правду быстро и не задумываясь, а Ники отказывался.

Означать это могло лишь одно: тех, на кого он ссылался, сенатор боялся даже больше, чем человека, который мог его убить. Ники, скорее всего, не верил, что представитель федеральных властей способен причинить ему реальный вред. Одхан решил, что настало время показать, чем примечателен Легион…

Номер 4 просто отпустил свою жертву. Всего на миг, а потом снова поймал, однако этот миг Ники наверняка запомнил на всю оставшуюся жизнь. Сенатор взвыл, как испуганное животное, а на модных серых штанах стало предательски очевидным расползающееся пятно.

– Лучший кадр для следующей предвыборной кампании, – ухмыльнулся Одхан. – У тебя как, дар красноречия прорезался? Или еще простимулировать?

– Не надо!

– Да, мне тоже как-то надоело. Давай так: в следующий раз ты открываешь рот либо по делу, либо чтобы орать перед смертью. Выбирай!

– Я скажу! – поспешно ответил Ники, не сводя с Четвертого полных ужаса глаз. – Я про план скажу! Планом было уничтожение города…

Нео-Нубела была обречена задолго до того, как Совет Пяти объявил о восстании и сюда прибыл Ники. Собственно, и Ники выбрал этот мегаполис не добровольно, ему просто велели направиться туда. Кто именно придумал план – он не знал, это была та самая третья сторона, которая вполне грамотно скрывалась за сенатором Саанви Скайлер.

– Это Саанви их привела, клянусь! – поспешно рассказывал Ники, которого никто пока возвращать в номер не собирался. – Она с ними контактирует… Думаю, Фратчак еще знает, спросите его! Мне никогда до конца не доверяли, но я унаследовал место в Совете, они должны были со мной считаться!

– Место унаследовал, а ссыкливым наркоманом все равно остался, – рассудил Одхан. – Как именно они планировали уничтожить город?

– Я не знаю!

– Допустим. А для чего? Ты сказал, что мы должны были стать частью этого…

– Не должны были, кто ж лично вас ждал? Но вас можно было включить в план!

Городу предстояло погибнуть в поддержку восстания. Сейчас мало кто на Красной Планете до конца понимал и принимал идею с отсоединением от федерации. Радоваться мятежу как таковому, да еще и кровавому, могли разве что малолетки и наркоманы Нео-Нубелы. Адекватное население требовало от разбежавшегося по всей планете Совета Пяти ответов.

А вот если бы земляне кроваво и жестоко уничтожили целый мегаполис, многое изменилось бы. Марс сплотился бы перед общим врагом, идея о восстании прижилась бы. Потом, конечно, вся бессмысленность этой затеи всплыла бы на поверхность, но было бы уже поздно – между двумя планетами протекла бы река крови.

– Почему именно Нео-Нубела? – спросил Одхан.

– Да понятно же, почему! Мы готовили этот город неудачников!

Идея с легализацией наркотиков преподносилась как торжество свободы выбора. На самом же деле Совет Пяти прекрасно понимал, какая атмосфера очень быстро воцарится в городе, где почти нет запретов. В первые же месяцы по-настоящему ценных специалистов в Нео-Нубеле не осталось, крупные компании тоже поспешно перевозили производства и представительства в другие города. Нельзя сказать, что теперь в мегаполисе жили только наркоманы. Но Совет Пяти сделал все, чтобы городом можно было пожертвовать с минимальным ущербом человеческим ресурсам Марса.

И все это лишь указывало, как долго и тщательно на самом деле готовилось восстание.

Ники полагалось некоторое время пожить тут, закрепиться, сделать так, чтобы все вокруг знали о его присутствии. Дальше предполагалось, что город по большей части уничтожат, но сенатор выживет и сообщит скорбящему Марсу, кто стоит за жутким злодеянием. Хотя Одхан подозревал, что Ники передали серьезно измененную версию настоящего плана. Куда выгоднее было убить еще и одного из Совета Пяти, самого ненужного, а потом публично печалиться о нем.

А может, Ники понимал и это. Не зря же он не позволял себе протрезветь.

Сенатор сказал все, что мог, и теперь тихо плакал, зажмурившись, чтобы не видеть город. Одхан брезгливо отбросил его в номер, но сам от окна не отошел. Он остановился у провала в пустоту, наблюдая за морем неоновых огней, раскинувшихся внизу.

Там были люди… Хорошие, плохие – разные. Больше миллиона, город крупный. Скольким позволят выжить? И позволят ли вообще? Одхан почти не сомневался, что третья сторона, спланировавшая это, не с Марса. Нельзя, ну просто нельзя вот так бросать в мясорубку своих людей…

– Наигрался? – раздраженно поинтересовалась Саломе. – Теперь мы можем идти? Сваливать нужно с этой планеты!

– Я тоже не в восторге, – кивнул Одхан. – Но задержаться все-таки придется.

– Ты издеваешься?!

– Нет. Издеваюсь я не так. Как-нибудь потом покажу, пока не мешай, я думаю.

Конечно же, Саломе хотелось удрать, особенно теперь, когда она узнала об угрозе городу. А вот Одхан уйти не мог. Он понимал, что это не его миссия и в Легионе наверняка будут недовольны. Но он готов был сделать все, чтобы сохранить Нео-Нубелу – даже принимая риск погибнуть вместе с ней.

Людей, выведенных из дворца, они оставили в подземном убежище. Альде казалось, что это отличное решение, им очень повезло. Во-первых, убежище было из новых – построенных уже с помощью инженеров с Земли на случай отказа Кольца. Во-вторых, оно предназначалось для гораздо большего количества людей и итальтика. Поэтому недавние пленники могли устроиться тут с комфортом и не беспокоиться о запасах еды и воды.

Вот только эти самые пленники мнение Альды не разделяли. Они начали скандалить сразу же, когда выяснилось, что команда не собирается провожать их к кораблю, готовому немедленно увезти их с «этой жучьей планеты». Заложники оставались смирными, лишь пока на них было направлено оружие итальтика. Потом они вспомнили, что годами считали себя хозяевами этой планеты, и принялись с поразительным энтузиазмом составлять списки того, что им требуется. Они словно забыли о том, что их прошлая истерика привела к атаке кровавой лихорадкой и спастись им удалось исключительно благодаря Римильде. Людям было плевать, что команда направлялась не к кораблю, а на глубину – к опасным старым тоннелям, где детям Земли совсем не место.

В первое время Альда еще пыталась все это объяснить, потом не выдержала и мысленно обратилась к Лукии: «Капитан! Разрешите еще немного задержаться здесь, чтобы я могла провести телепатическое успокоение этих людей, они просто не готовы адекватно воспринимать информацию, да и не хотят…»

И тут Лукия ее удивила: «Отказано, Мазарин».

«Но… почему?»

«Эти люди в опасности? – невозмутимо уточнила капитан. – Их стресс угрожает жизни и здоровью?»

«Нет…»

«А запас ваших сил безграничен?»

«Тоже нет».

«Тогда рекомендую вам сосредоточиться на более актуальных проблемах, – подытожила Лукия. – Ничего еще не закончилось, ваши силы пригодятся нам. Что же до этих людей… Инструкции предписывают нам оставить их в безопасности. Их душевное спокойствие – их личное дело. Если их не оставит желание проливать здесь слезы и прочие жидкости – не страшно, в полу есть стоки. А вам я рекомендую вспомнить о тысячах жителей Чираканы, которые сейчас находятся в куда более уязвимом положении. Наша помощь необходима в первую очередь тем, чья главная беда не в том, что консервированные персики недостаточно вкусны. Это понятно?»

«Да, капитан».

Лукия и правда не церемонилась с недавними заложниками. Когда подготовка была завершена, команда просто оставила их в зале. Тех, кто попытался задержать солдат или последовать за ними, Рале небрежно отбросил назад телекинетической волной. В ответ посыпались угрозы засудить. Впрочем, вялые и немногочисленные.

Дверь в убежище заблокировали снаружи – чтобы любители повышенного комфорта не отправились искать себе местечко в элитном отеле. Рядом с замком Киган установил сигнальный маяк, работавший на частоте космического флота. Теперь на судьбу людей не влияло то, выживет команда «Северной короны» или нет, им должны были помочь в любом случае – как только контроль над Итойей будет восстановлен. А если не будет… Выйти на свободу они все равно смогут только за смертью.

Задерживаться возле убежища команда не стала. Хоть они и завалили тоннель, ведущий из дворца в подземелье, риск преследования все равно оставался. Они спустились ниже по широким, прекрасно освещенным коридорам и лестницам. Они двигались, пока интерьеры не изменились. На смену ярким лампам пришли приглушенные огни, которые чуть дальше и вовсе исчезали – слепые не нуждались в освещении. Светлые полузеркальные панели на стенах, тоже распространявшие свет, заканчивались, уступая место глиняным укреплениям. Тьма очень четко обозначала границу между новыми постройками и тем лабиринтом, в котором итальтика жили до появления людей.

– Не понимаю, ради какой радости они оставили тут эти унылые норы, – нахмурилась Римильда. – Неужели нельзя было везде свет провести?

– Не успели, – пояснил Киган. – Там большая программа реконструкции была, но кому-то приспичило восстание устраивать!

«Свободу Итойе!», – угрюмо подумал Хапикерн-Тохил.

Его речевой сигнал, в отличие от посланий Альды, слышали все и всегда, так была устроена примитивная телепатия итальтика.

– Свободу от кого? – полюбопытствовал Рале с таким видом, будто это было обсуждение теоретической проблемы, вообще никого здесь не касающейся.

«Просто свободу!»

– Не нужно это поощрять, – покачала головой Альда. – У него представление о цели всего этого балагана очень размытое. Он ее просто не обдумывает.

– А хотелось бы, чтобы здесь думали, прежде чем сотни людей для выражения своей точки зрения убивать! – возмутился Киган.

– Опять же, это не с ним обсуждать надо. Он из исполнителей – слепая вера, отсутствие критического мышления, такое вот.

Хапикерн-Тохил стал единственным итальтика, которого они взяли с собой. Альда предпочла бы допросить его на месте, да так и оставить во дворце, чтобы он точно не знал, куда они направились. Однако истерика заложников сделала это невозможным, пришлось подстраиваться.

Для допроса они остановились в большом зале, где хранилось строительное оборудование, явно предназначенное для реконструкции. К одному из бурильных роботов и привязали теперь итальтика, хотя он не сопротивлялся – мешало ранение и общая усталость.

Альда устроилась напротив него, уселась на полу, скрестив ноги под собой. Остальных она попросила отойти чуть дальше: обычно они ей не мешали, но ведь и с таким сознанием она раньше толком не работала!

– Тронешь ее – поджарю, – предупредил напоследок Киган.

– Он фанатик, – мягко улыбнулась Альда. – Ему твои ультиматумы до лампочки. Но он все равно не тронет – не дотянется.

Триан размениваться на угрозы не стал, однако телепатка не сомневалась: если что-то пойдет не так, именно он уничтожит итальтика. Он уже наверняка придумал минимум пять способов это сделать, просто не считает нужным говорить. Ну а читать его мысли Альда не собиралась: они никогда это толком не обсуждали, но оба знали, что она не станет такое делать без острой необходимости. Это тоже было частью взаимного доверия между ними.

Команда перешла в коридор, а Альда сосредоточилась на гудящем сознании перед ней. Хапикерн-Тохил, конечно же, пытался помешать ей, но попытки эти выглядели жалкими и даже смешными. Свелись они к тому, что итальтика просто повторял про себя «Свободу Итойе, долой захватчиков!» Ему почему-то казалось, что это очень мешает Альде.

А телепатку слой контролируемых мыслей вообще не интересовал. Теперь, когда общий гул итальтика ее больше не беспокоил, она легко пробилась через эту линию защиты. Дальше стало сложнее – на уровне чужой памяти и непривычных образов. Но она знала, что справится: у нее просто не было права на иной результат.

Она теперь была в мире существа, которое ничего не видело, однако все знало. И это оказалось так странно… Мозг итальтика был наполнен трехмерными образами всего, что его окружало, и память его строилась на таких же образах. Они были лишены цвета, но хранили информацию о температуре, тактильных ощущениях, движении…

Альде казалось, что она попала на территорию абсолютной черноты, а вокруг то и дело вспыхивает белым, серебристым и перламутровым цветами реальность. Просто появляется и все, потом исчезает. Но это не иллюзия, это такой мир, в котором можно свободно двигаться, знать, как что-то выглядит, и одновременно искать… Ощущение было новое, совершенно незнакомое жительнице Земли. В какой-то момент телепатка поддалась ему, почувствовала, как оно утягивает ее в глубинную память – в ту, где холмы Итойи, ее горячие равнины, ее редкие моря и слепленные из глины небоскребы, оплетенные сухими цветами…

Неожиданно в этом реальном мире без земли и неба прозвучал голос Триана, бесплотный, но четкий и мгновенно узнающийся.

«Мелкая, тебя уносит. Возьми себя в руки».

«Ты что делаешь у меня в голове?» – оскорбилась Альда.

«Говорю, очевидно. До этого был не у тебя в голове – но я тебя чувствую. Когда изменение пульса и дыхания становится опасным, я вмешиваюсь».

«Это все равно вторжение в личное пространство!»

«Позже можешь изложить свои переживания прочувствованным письмом. А пока все-таки сосредоточься. Твоя задача не копировать личность итальтика, нам нужна информация о нынешних событиях, она где-то ближе к поверхности».

«Сейчас найду… Но у меня все было под контролем!»

«Ни на секунду не усомнился в этом».

И даже через мысленную связь, лишенную образов и полноценных интонаций, Альда чувствовала, что он улыбается.

Она погасила в себе смущение и снова сосредоточилась на поиске. Ей нужен был ключевой образ, чтобы зацепиться за нынешние события. То, что было дорого Хапикерн-Тохилу. То, что значило для него больше всего, привело его к восстанию, а теперь и сюда, в это подземелье.

Так она впервые увидела ацелотту.

У Альды было не так уж много времени для подготовки к миссии, недостаточно для того, чтобы изучить местных «королев» – хотя определение это было типично земное, бесполые итальтика не воспринимали их так. Но земляне познают через подобие, поэтому Альда смирилась с тем, что ей проще думать об ацелотте как о самке вида.

Это было крупное создание, больше обычного итальтика – даже при том, что каждый итальтика превосходил размером человека! Телепатка предполагала, что в длину ацелотта растянулась бы метров на десять, не меньше. Именно в длину: в отличие от собственных порождений, глава рода не ходила, а ползала. Голова этого существа, ромбовидная, с крупной телепатической мембраной, была еще похожа на типичных итальтика, шея с клыкастой пастью и единственная пара бронированных конечностей – тоже. Но даже эти конечности были нужны скорее для обороны и получения пищи, они не влияли на движение.

Большая часть тела ацелотты была вытянутой, нечеткой формы – как у земного слизня или улитки, лишенной панциря. В телепатической проекции определить цвет плоти оказалось невозможно, зато Альда сумела разглядеть, что она пористая, испещренная крупными, расположенными в порядке сот отверстиями, из которых, очевидно, и появлялись детеныши.

Это существо таилось где-то под поверхностью Итойи… Не одно даже – много таких существ! Оно выглядело чудовищем из ночных кошмаров, и Альде потребовалось усилие воли, чтобы напомнить себе: нельзя так судить об ацелотте. Это не вопрос вежливости, это ошибка земного восприятия. Не важно, как выглядит это создание, достоверно известно, что оно разумно. Именно оно отдало приказ о нападении на людей… Сам Хапикерн-Тохил не додумался бы до восстания. Ему это было не нужно: Альда чувствовала, что всю свою жизнь он был счастлив, ему нравилось жить на Итойе, он никогда не ощущал себя несвободным. Но когда ацелотта потребовала этого, он не сомневался ни секунды. Он искренне поверил в ее слова, он возненавидел людей в миг, когда она сказала, что их нужно ненавидеть.

И уже от нее причудливой паутиной тянулись нити других воспоминаний. Их нельзя было просто просмотреть, как картинки или фильмы, их нужно было распутывать, призывать из темноты. Альда настолько сосредоточилась на этом, что в какой-то миг снова забыла о себе. Она была не телепаткой космического флота, а таким же элементом этой черной реальности, как все вокруг…

Триан не позволил ей заиграться. На этот раз, когда он обратился к ней, его голос звучал намного жестче: «Альда, возвращайся немедленно. Твои силы на исходе».

Она поспешно подчинилась, она слишком хорошо знала легионера. Вернувшись в свое тело, она убедилась, насколько он был прав. Это в мире чужого сознания для нее не существовало ни усталости, ни даже времени.

Здесь же, в объективной реальности, Альда обнаружила, что ее тело покрывает тонкая пленка пота, легкие горят от напряжения и она никак не может отдышаться, а из носа уже скользнули первые струйки крови. Она еще не успела толком прийти в себя, когда в зал поспешно вернулась команда – видно, Триан успел их предупредить.

Киган тут же хищно уставился на итальтика и явно готовился пнуть заложника, но Альда его остановила:

– Не нужно. Он ничего не сделал намеренно, это я… Я забыла о разнице между сознаниями. Зато дошла до базовых знаний, не зря хоть старалась!

– До подсознания, что ли? – удивилась Римильда.

– Ну да…

– Ты не должна была… Ты что, не читала отчет по Итойе? Наш отдел телепатии признал невозможным проникновение в глубинное сознание итальтика!

Об этом Альда тоже вспомнила, но поздновато. Впрочем, то, что ей удалось проникнуть так глубоко, ее по-настоящему не поразило. Не зря ведь итальтика не пускали на свою планету сильнейших телепатов! Вернон наверняка без труда вскрыл сознание целой толпы… За что и был навеки выставлен за пределы Кольца.

Игнорируя боль в мышцах, Альда попыталась встать, но почти сразу пошатнулась – голова еще кружилась. Упасть телепатке все равно не дали: Триан, полностью игнорируя остальных, поднял ее на руки и перенес на сложенные у стены плиты, предназначавшиеся для реконструкции тоннеля. Отходить легионер уже не собирался, и от этого было спокойней. Альде требовалось время, чтобы вернуть контроль над собственным разумом: перед глазами мелькали то ее воспоминания, то причудливые сияющие образы из мыслей итальтика.

– Есть результат, Мазарин? – спросила Лукия, подходя ближе.

– Есть, но он вам не понравится, капитан…

– Суть наших миссий не в том, чтобы доставлять мне удовольствие, Мазарин. Что вы узнали?

– Первое и главное: ему абсолютно ничего не известно о Рукумате. В этом восстании у каждого исполнителя своя роль – и ему дозволено узнать лишь то, что связано с этой ролью. Хапикерн-Тохил не должен был взаимодействовать с Кольцом, поэтому информацию о Кольце ему и не дали.

– Разумно, – заметил Киган. – Чтобы никто из захваченных исполнителей не посыпался, даже если захочет.

– Эту новость вы сочли плохой? – уточнила капитан.

– Э, нет, это еще вступление… Плохая новость будет дальше… Но есть и относительно хорошая, насколько это вообще возможно. Тут нужно понимать, что сфера ответственности Хапикерн-Тохила – это как раз заложники. А поскольку он офицер, он знает не только свои инструкции, но и общее положение по городу.

– Давай хорошую новость! – потребовала Римильда. – Иначе как-то все совсем мрачно.

– Ну, хорошая она очень относительно… Просто не такая плохая, как остальные, – признала Альда. – Восстание действительно началось намного раньше запланированного, и это внесло свои коррективы. Изначально итальтика хотели согнать всех пленных людей в единый лагерь. Но из-за того, что все началось раньше срока, лагерь оказался совсем не готов, и заложников решили распределить в шести основных точках по городу. Одну мы, можно считать, зачистили.

– Так это реально хорошая новость! – оживился Киган. – У них, как я понял, с личным составом не очень, охрана будет размазана абы как, убить всех заложников разом не получится!

– Там еще роботы есть, – напомнил Стерлинг. – И очень ядовитые выхлопы!

– Витте прав, – кивнула Лукия. – Угроза для заложников остается предельно высокой, но это лучше, чем единый грамотно охраняемый лагерь.

– Хорошая новость действительно была не слишком хорошей, – оценил Рале. – Боюсь спросить, какой же будет плохая. Но спрошу.

– Очень плохой, – признала Альда. – То, что происходит сейчас, – это промежуточный этап. Нельзя сказать, что итальтика захватили заложников, Рукумат и теперь будут сидеть и ждать счастья. Они готовятся к новому рывку, очень важному в их плане.

– А конкретней? – поторопила Римильда.

– Малук-Ахау, тот итальтика, который предупредил нас обо всем, сказал правду… Далеко не все племена на Итойе поддерживают восстание. Поддерживающих как раз меньшинство, остальные готовы перейти на сторону Земли. Чтобы этого не случилось, восставшие готовятся захватить ацелотт других племен.

Альда не стала пояснять, что это значит: судя по мрачным лицам, команда и так поняла ее правильно.

Пока большая часть населения Итойи не поддерживала восстание, моральная правота в этой ситуации оставалась на стороне Земли. Но если мятежники захватят всех ацелотт, они заставят остальных им подыгрывать, в том числе и заявлять, что никакое Общее Правительство тут не нужно. Эта информация быстро разойдется по колониям, там тоже могут начаться неприятные разговоры.

Но главное даже не это. Если изначально племена готовы были воевать на стороне Земли, то теперь их армии присоединятся к сопротивлению – у них не будет выбора, смерть ацелотты неизбежно обернется смертью племени. А это значит, что при любом раскладе попытка вернуть контроль над Итойей приведет к истреблению целого вида – виноватой в котором выставят Землю…

Колонии этого не примут. Восстание, искусственно разожженное на двух планетах, полыхнет по всей федерации.

Рафалю приходилось снова и снова напоминать себе, что это простое задание. Потому что на самом деле простым оно не казалось.

Это вроде как был не уровень номера 1: от него всего-то и требовалось пока, что изучать город, наблюдать за охраной и бесноватыми толпами, выражавшими безусловную поддержку Совету Пяти. И все это само по себе даже не утомило бы Рафаля, если бы не некие… особенности.

Его не покидало чувство, что за ним кто-то следит. Иногда этот кто-то подбирался так близко, что становился темным пятном, тенью на самой границе зрения. Но стоило Первому повернуться в ту сторону – и загадочный силуэт тут же исчезал.

Порой он как будто говорил с номером 1, однако очень странно. Это был даже не шепот, а эхо шепота. И ты, как бы ни старался, не можешь даже приблизительно угадать смысл слов… Если он вообще есть, смысл этот. Может, просто звук. Или смех.

Иногда становилось совсем паршиво. Рафалю казалось, что у него болит голова, однако когда он пытался сосредоточиться на этой боли, чтобы исцелить ее, она исчезала – и он даже не мог сказать, была она на самом деле или почудилась ему. Все это вызывало раздражение, Первому становилось все сложнее сосредоточиться. Он уставал не от задания, а от борьбы с самим собой.

Справляться с этим самостоятельно было тяжело, а обратиться ему оказалось не к кому. Связываться с научным отделом из-за такого Рафаль пока не рисковал, слишком мало времени прошло после его срыва в лаборатории. Он подозревал, что определенные отметки в его личном деле уже есть, новые проблемы были ему не нужны.

Ну и конечно, он не решился бы жаловаться своей спутнице. Не потому, что не доверял ей, не хотел просто. Лавиния казалась такой прекрасной, такой беззаботной, что ему жаль было пугать ее своими проблемами. Она наверняка радовалась тому, что на этой миссии оказалась под защитой номера 1. Рафаль не хотел ничего менять.

Однако она каким-то образом заметила все сама. Легионеры обосновались на крыше, чтобы изучить подступ к башне Фратчака. Здесь они были одни перед всем городом – бело-зеленым, почти совершенным. Лавиния решила использовать это уединение.

– Что тебя тревожит? – мягко спросила она.

– Все в порядке…

– Мне-то зачем врать? Я на твоей стороне!

Рафаль только усмехнулся. Иногда ложь не имеет никакого отношения к собеседнику… Просто существует правда о себе, которую нельзя раскрывать вообще никому, ни при каких обстоятельствах.

Но и справляться самостоятельно он устал. Чуть посомневавшись, Рафаль решил, что от одного осколка правды много вреда не будет.

– Я… не очень хорошо управляю нынешней миссией. Я вижу и слышу чуть больше, чем следовало бы.

– Но ведь так бывает! – напомнила Лавиния. – Не хочу на это давить, но ты даже младше меня, кажется… Сколько там лет после выпуска допустимы легкие галлюцинации?

– Не для номера 1.

– Для всех, нет никаких исключений!

– Мне просто кажется… Мне кажется, что это не обычные галлюцинации… Это может быть… ну… то самое.

Рафаль не планировал в этом признаваться. В этом – точно нет, это ведь самая большая уязвимость! И даже то, что он не произнес свой приговор вслух, слабо помогало. По глазам Лавинии он увидел: она прекрасно поняла, о чем речь.

Но она, в отличие от Рафаля, не испугалась. Она рассмеялась.

– Глупенький! Придумаешь тоже… «То самое»! Да в тебе страха перед «тем самым» больше, чем этих галлюцинаций! Все мы через это проходили. Ну, знаешь, в процессе мутации… У тебя ведь тоже было?

– Было, – кивнул Рафаль. Те воспоминания до сих пор отзывались в душе болезненным холодом.

– Ну и вот! Если бы это действительно была та проблема, ты бы так бодро по городу не разгуливал! Ты просто устал – и ты слишком ответственный, совершенно не умеешь расслабляться. Хочешь, я помогу тебе?

– Что? – растерялся Рафаль. – Как ты можешь мне помочь?

Но отвечать она не собиралась. Она просто улыбнулась так, что никакие слова оказались не нужны. Рафаль все равно не верил до конца – пока она не подошла ближе, не прижалась к нему. Ее глаза, яркие, искристые, были прямо перед его глазами, он чувствовал ее дыхание на своих губах… Тут уже спрашивать, что же она имеет в виду, не было смысла.

Он сам поцеловал ее. Не спрашивая разрешения, не изображая робость, которой не было. Может, он и не ожидал этого – но хотел, и хотел еще с тех пор, как увидел Лавинию на прошлой миссии. Он просто не думал, что появится шанс, зато теперь, когда все сложилось само собой, не собирался портить этот момент сомнениями.

И плевать ему было, что они все еще на крыше. Ему это даже нравилось – то, что они одни здесь под лучами солнца, одинакового для Земли и Марса, а весь город стелется под ними, будто принимая превосходство легионеров… Рафаль не хотел уходить. Он просто прижал Лавинию к металлической стене, уже нагретой солнцем, порадовался тому, что на миссию его напарница снова вышла в платье, а не в форме с тысячей застежек – так было намного удобнее. Он ощущал горячую гладкую кожу, в ушах грохотали удары двух сердец – его и Лавинии, он чувствовал, как желание несет его вперед горным потоком, которому невозможно сопротивляться… да и смысла нет.

На границе зрения снова мелькнуло движение черной тени. Но Рафаль решил, что он в это движение больше не верит.

Данкард Этерион терпеть не мог ожидание.

Ожидание действия давалось ему неплохо. Он знал, что иногда на добычу нужно бросаться сразу, иногда – терпеть, оставаться неподвижным, позволить ей подойти поближе. Когда у ожидания был смысл, адмирал без труда сдерживался.

Но ожидание возможности мыслить было для него настоящей пыткой. Ведь на этом он и возвысился куда больше, чем на своих телекинетических способностях – на умении строить планы. Это нужно было Черной Армаде – он прекрасно знал, что тысячи солдат, верных ему до последнего вздоха, сейчас его не понимают. Он сожалел. И все равно ждал.

Потому что Вернон, при всем своем змеином коварстве, на этот раз сдерживал его не ложью, а вполне объективной истиной. Если повести Армаду на прорыв Кольца, потери будут огромными – в первую очередь на Итойе, но и флоту специального корпуса достанется. А главное, внизу начнется бойня, и та девушка, которую он увидел совсем недавно и портрет которой присоединился к галерее на стене его комнаты, тоже может не выжить…

Поэтому он ждал, тратя на это куда больше сил, чем на любую атаку.

Ожидание выматывало не только его и солдат. Очень скоро на связь с ним вышло руководство специального корпуса.

– Адмирал, вы действительно считаете, что это оправданно? По колониям уже ползут неприятные слухи…

– Необходимость ожидания должен был обосновать Валентин Вернон. А давить ползающие слухи – не моя работа.

– Верно. Ваша работа – давать точную оценку ситуации.

– Это еще как понимать?

– Вернон все объяснил – как всегда убедительно, так, что и не возразить. Но все мы знаем, что речи Вернона состоят исключительно из лжи и выгодной ему правды. Причем отличить одно от другого может только он сам. У нас есть основания полагать, что выжидает он ради того, чтобы сохранить свой ценный ресурс, оставшийся на планете. Вы знаете, о чем речь. Для вас этот ресурс тоже ценен.

– Верно, – кивнул Данкард. – И даже забавно, что о существовании этого ресурса я узнал только от Вернона.

Куратор спецкорпуса, все это время пялившийся на него с возмущением, наконец отвел взгляд.

– Такие решения принимаю не я… Но главное вот что: вы уверены, что Армаде нужно ждать и дальше? Что мы не сделаем ситуацию хуже, потеряв бесценное время?

– Уверен.

– С этим нелепым восстанием от вас ждут не менее эффективных действий, чем на Луне. Я прошу вас в ближайшее время предоставить письменный отчет о том, что ожидание необходимо.

Данкард прекрасно понимал, чего они добиваются. Ожидание действительно было рискованным. Если оно приведет к большим потерям на Итойе, полетят головы руководства спецкорпуса. Поэтому теперь кураторы пытаются прикрыться им, использовать его репутацию – и повесить на него вину, если придется.

Вернон наверняка отказался бы писать подтверждение, нашел бы тысячу причин, мешающих ему сделать это. Но Данкард привык действовать честно и прямо. Ему просто нужно было принять решение… Он переключил галерею на стене. Теперь он смотрел на желтые глаза незнакомой девушки, точно такие же, как у него – или его сестры…

…Решение задержать Делию на Земле он считал нелепым с самого начала. Данкард предупреждал, что это слишком опасно, что его сестра больна, она не станет сдерживаться и навредит людям. Но руководство спецкорпуса сочло, что на станции и корабле риск лишь возрастет. Для солдат, естественно, гражданских там вообще не было бы… Однако руководство спецкорпуса гражданские интересовали лишь тогда, когда их смерти можно было использовать на суде.

Данкард не хотел соглашаться на это до последнего, а не согласиться не мог. Он и сам понимал, что в распоряжении спецкорпуса нет телекинетика, хотя бы приблизившегося к уровню Делии Этерион… кроме ее младшего брата. Он знал о том, что она сделала, и не спорил с тем, что ее нужно остановить. И все же это была Делия! Он не мог вот так предать ее, просто не мог…

Поэтому сначала он оставался в стороне, надеясь, что ему вообще не придется вмешиваться в это. На Делию напустили пятерых телепатов высшего уровня, и многие считали, что этого будет достаточно. Всем ведь известно, что телепатия – главная уязвимость телекинетиков!

Но они просто недооценили Делию. Как бы иронично это ни звучало, безумие и гениальность уживались в ней вполне гармонично. Она использовала всю техническую защиту от телепатического воздействия, какая только была у специального корпуса. Пятеро сильнейших могли бы справиться и с этим, если бы она позволила… Но позволять такое она не собиралась.

К тому моменту Делия достигла зенита своей силы. Она научилась создавать вибрацию воздуха, частично сбивающую телепатические способности. Ну и конечно, она не давала своим противникам сосредоточиться. Она постоянно атаковала их, им приходилось спасаться, у них не хватало времени настроиться на нужную волну.

Очень скоро стало понятно, что без телекинетической поддержки обойтись нельзя. А Данкард… Он все равно ждал. Ему казалось, что тело будто застыло, отказываясь ему подчиняться. Он прекрасно знал, что Делия сильнее его, он сможет что-то изменить, только если атакует неожиданно – и у него будет всего одна попытка. Но он, как ни старался, не мог заставить себя двинуться с места.

Перед этой операцией его убеждали, что Делия не пострадает. Лечение пойдет ей на пользу, она даже спасибо скажет тем, с кем теперь сражается… Глупость, конечно. И даже не искренняя – в руководстве знали Делию достаточно хорошо, чтобы не верить своим словам.

Первым погиб номер 5. Просто не успел увернуться – и бетонная плита, брошенная Делией, превратила нижнюю половину его тела в кровавое месиво. Он был жив еще несколько минут… Он в последней агонии наверняка успел послать телепатическую просьбу о помощи, отчаянную, дикую, своим товарищам.

Это сбило Первого – самого восприимчивого из них. Он позволил себе боль и ярость, он действовал эмоционально, бросаясь в атаку… А Делия даже теперь осталась холодна как лед. Данкард из своего укрытия очень хорошо видел, как невидимое лезвие телекинеза срезало телепату половину черепа.

Оставаться в стороне и дальше он уже не мог. Делия побеждала – это видели все. Смерть номера 1 ударила по более слабым телепатам, они готовы были бежать. Что бы тогда сделала Делия? Скрылась – или устроила резню на Земле, просто чтобы выразить свое возмущение? Данкард не мог рисковать, просто не мог.

И он сделал то, что должен был. Он атаковал сестру неожиданно – и в полную силу. В этот момент он предельно четко понимал, что совершает предательство, а остановиться уже не мог. Всё или ничего… С Делией – только так.

Он обрушил на нее вес, который мигом обратил бы другое живое существо в кровавую пыль. Делия, пусть и не ожидавшая такого, сумела вовремя установить барьер, она все-таки была гениальна. Но для этого ей пришлось прервать другие атаки, и телепаты, испуганные, скорбящие, тут же воспользовались этим.

Данкард надеялся, что она потеряет сознание до того, как успеет увидеть его… Зря, конечно. Их глаза встретились за миг до того, как Делия рухнула на землю. Она все поняла правильно… Он знал, что она уже не забудет.

Потом его убеждали, что он поступил верно. Утешали, говоря, что лечение будет быстрым, что скоро он лично встретится с сестрой и сможет попросить у нее прощения. А Делия в ответ будет радостно рыдать, обнимать его и кричать, что он ни в чем не виноват, она это заслужила… Данкард не верил, делая вид, что верит.

Предчувствие его не обмануло: сестру он тогда видел в последний раз. Потом ему сказали, что проблема глубже, чем они считали изначально, и требуется дополнительное лечение. Ну а дальше и вовсе перестали перед ним отчитываться…

Он не задавал начальству вопросов. Он и без их жалких оправданий знал правду… Понял в тот миг, когда последний раз взглянул в глаза своей сестры.

Безумие Делии не было болезнью. Оно было частью ее природы. И никакое лечение не могло это исправить.

– Ну а что еще ты мог сделать? – утешала его в те дни Ульрика. Только ей он решился рассказать всю правду, только к ней пришел за поддержкой. – Она уже убила несколько тысяч человек… Несколько тысяч, Дан! Ты представляешь вообще, сколько это? И не своих противников, а беззащитных гражданских, детей даже…

– Я знаю. Я понимаю, что я прав. Я просто не чувствую этого.

– Потому что ты все равно любишь ее, – улыбнулась Ульрика, прижимаясь к нему. – А она тебя нет…

– Верно. Она убьет меня при первой возможности, точно так же как остальных.

– Меня тоже. Поэтому прости меня за эти слова, любимый, но я очень надеюсь, что твоя сестра никогда не выйдет на свободу!

Через месяц его назначили на должность адмирала Черной Армады. Никто не связывал это с задержанием Делии и не преподносил как награду. И все же Данкард так всю жизнь и не избавился от ощущения, что продал родную сестру…

…Адмирал сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, успокаивая сердце, которое решило забиться чуть быстрее, чем обычно. Да и понятно, почему. Компьютер снова перевел галерею в режим смены портретов, и перед Данкардом предстала череда знакомых лиц.

Ульрики больше нет. Делии больше нет. Он был уверен, что никого не осталось – он никого не сумел сохранить. Всей его силы, всех талантов не хватило для того, чтобы просто уберечь двух женщин, а больше он ничего и не хотел…

А теперь вдруг появилась эта девушка с такими знакомыми глазами. Совершенно чужая ему, способная оказаться такой же угрозой, как ее мать. Да еще и Вернон наверняка использует ее, чтобы манипулировать им, он не зря подсунул ее Данкарду в момент уязвимости. Адмирал прекрасно все это понимал.

И все равно он запустил на компьютере программу кодирования сообщений, готовясь послать флоту необходимое подтверждение.

Черная Армада продолжала ждать.