Блюз бродячих собак

— Я вам все объясню, — ответила я, стараясь сохранить спокойствие.

— Только не говорите, что вы сделали операцию по смене пола!

— Не делала.

Тут усатый отодвинул меня в сторону, залез в машину и открыл бардачок. Содержимому не удивился, только коротко присвистнул.

— Это не мое.

— Ясное дело.

— И машина тоже не моя.

— А что же вы там делали? — удивился усатый так задушевно, что я заподозрила его в неискренности.

— Понимаете, — пустилась я в объяснения, — ко мне на пляже подошел знакомый.

— Какой знакомый?

— Поверхностный, — созналась я. — Я его раньше видела, но по имени не знала.

— Так-так… А он вас знал?

— Только в лицо. Поэтому он попросил меня подержать у себя ключи от машины.

— Вас?

— Меня.

— Слышь, Сашок, — минуя меня, обратился усатый к напарнику, — мне бы такого знакомого. По имени не знает, а ключ от машины оставил. И не просто от машины, а от джипа. И вот с таким фаршем.

Он указал на бардачок.

— Не хило, — согласился несимпатичный.

И оба посмотрели на меня с добрым юмором.

— Это правда! — поклялась я.

— Ну, конечно! А потом вы просто вспомнили, что у вас важное дело и быстрее будет доехать на машине!

— Его не было четыре часа! — злобно закричала я. — Мне, что, всю ночь нужно было возле этой машины сидеть?! Я, если хотите знать, ее домой к хозяину гнала! В Лялин переулок!

— Круто! — восхитился мент.

— Да поймите вы! Хозяин машины, возможно, утонул! Кстати, мне, наверное, придется заявление написать?

— Не придется, — успокоил меня усатый. — Все уже написали.

— Кто? — не поняла я.

— Так хозяин!

— Какой хозяин?

— Машины хозяин! Девушка! Ау!

И усатый помахал рукой перед моими внезапно остекленевшими глазами.

— Вам плохо?

— Он жив? — спросила я слабым голосом.

— А как же! — обрадовал меня усатый.

— Какая неприятность! — съязвил его несимпатичный напарник.

Я задохнулась от ярости.

— Где этот мерзавец?! — закричала я в полный голос. — Я ему горло перегрызу!

— Сейчас все будет! — заверил меня усатый. — Все возможности вам предоставим. Сашок, ты на кого ставишь? Лично я на барышню. Молодая, но ушлая.

— При чем тут какие-то ставки? — не понижая голос, орала я. — Вы, что, издеваетесь надо мной?

— Да нет, милая, — мягко ответил усатый. — Это ты над нами издеваешься. А что касается ставок… Понимаешь, вот в той белой машинке… — и он кивнул на милицейский «Форд», — …сидит хозяин джипа. И тоже горит желанием перегрызть тебе горло. И знаешь, что его удерживает?

Я безмолвствовала. Это сон. Это просто дурной сон. Сейчас я проснусь — и все кончится.

— А удерживает его только одно. Стесняется мужик выйти на улицу в одних трусах, которые ты ему оставила.

— Я оставила?

— Ну да, не я же!

Я сделала на несгибающихся ногах шаг в сторону и посмотрела в сторону милицейской машины. Там определенно кто-то сидел.

Я его сейчас убью!

Ноги сами сорвались с места и понеслись в сторону «Форда». Я рванула на себя заднюю дверцу, упала коленом на сиденье и врезалась обоими кулаками в неопределенную массу, напоминавшую по очертаниям человека. Вся моя поверхностная интеллигентность разлетелась от происходящего, как карточный домик.

— Ах, ты сволочь!

— Сама ты сволочь! — донеслось из глубины машины. И мои руки перехватили более сильные, мужские.

— Тварь!

Я не растерялась и заехала головой в темноту. Ничего, череп у меня крепкий, и не такое выдерживал… Голова провалилась во что-то мягкое, предположительно в живот, темнота откликнулась сдавленным воплем, и меня вдруг потащило назад. Я в экстазе замолотила ногами по воздуху.

— Отпусти!

Больше всего я жалею, что не видела происходящего со стороны. Боже, какой спектакль! Уписаться можно!

Двое ментов со сбитыми набок фуражками пытались удержать в своих цепких ручках даму, брыкающуюся, как лошадь. Несмотря на численный перевес стражей закона, справиться со мной им не удавалось довольно долго, и операция по моему захвату проходила сумбурно. Место действия немедленно обросло сочувствующими и любопытствующими. Прохожие, собравшиеся вокруг нас, следили за развитием сюжета и обменивались по ходу флегматичными замечаниями:

— Для «Криминальной хроники» снимают, наверное…

— He-а, это новый сериал про ментов. Я анонс по телеку видел. Через месяц первая серия пойдет.

— Серьезно? А почему камер не видно?

— Камеры в Бутырках. Сюда не привезли.

— Да не, я не про эти камеры!

— А-а-а! Скрытой снимают, наверное…

Флегму наблюдателей приятно разнообразили нервные возгласы моих мучителей:

— Ноги перехвати!

— Да брыкается она, гадина!

— За икры хватай!

И, перекрывая все голоса, реял в вечернем воздухе мой дикий крик:

— Не смей за икры! Я щекотки боюсь! А-а-а! Палачи! Сатрапы! Душители свободы!

— Сильно играет, — оценил кто-то из наблюдателей. — Интересно, кто автор сценария?

— Явлинский, наверное…

— Почему это?

— Он тоже все время орет про душителей свободы.

— А что еще ему делать? От кормушки-то отлучили…

Вот так, под краткий курс современной политологии, меня повязали чудным вечером субботнего дня. И, должна вам признаться, что впервые в жизни мне удалось так удачно совместить приятное с полезным.

Не думайте, что когда я говорю «повязали», то имею в виду поэтическую аналогию. Я имею в виду предмет таким, каков он есть. Усатый, раздраженный моим успешным сопротивлением, отбросил в сторону свое напускное добродушие и больно заехал мне по голове кулаком. Я икнула и обмякла, потрясенная таким скотством. И, пока я приходила в чувство, несимпатичный мент ловко перехватил мои щиколотки собственным форменным ремнем.

— Ну, слава богу! — саркастично высказался кто-то из зрителей. — Справились наконец! А то я уж думал, что все будет, как в жизни: преступление без наказания.

— Пошли вон! — гаркнул усатый, разворачиваясь к зрителям. — А ну, быстро отсюда!

— Не, не снимают, — разочарованно протянула какая-то девица с бананом в руке. — Если бы снимали, они бы такие вежливые были!

Пока усатый разбирался со зрительской аудиторией, несимпатичный мент защелкнул на моих запястьях наручники. Захватывающее ощущение.

— Ну, ты даешь! — восхитился вернувшийся усатый доблестью напарника. — Один справился!

И издевательски спросил, обращаясь ко мне:

— Что же вы так слабо? А? Илона Ивановна?

— У меня дыхание короткое, — объяснила я, задыхаясь. — Надолго не хватает. Я в школе больше стометровки не бегала…

— Ничего, ты у меня побегаешь, — с ненавистью пообещал несимпатичный, осматривая разорванный рукав рубашки. И когда это я успела?

— Посмотрим, кто у кого побегает! — пошла я на дальнейшее обострение отношений. Раскрыла рот, чтобы продолжить диалог, но тут из глубины милицейской машины донесся негромкий скучающий голос:

— Скоро вы там? Холодно же!

— Чтоб ты сдох, с-скотина! — громко и с душой пожелала я.

Усатый слетал к джипу и вернулся назад с вещами потерпевшего. Да, а про джип-то мы совершенно забыли! Жалко, что его действительно не угнали за время моего бенефиса. И это при том, что ключ торчал в гнезде, а дверца была распахнута! Не любит наш народ легко разрешимые задачи. Надо полагать, поэтому и деньги оказались в неприкосновенности. К сожалению.

— И ее сюда посадите, — снова подал голос мой доверитель.

— Иди!

И не успела я опомниться, как подбородок оказался прижатым к груди, а меня втолкнули на заднее сиденье. И я оказалась тет-а-тет с полуголым мужиком. Мечта феминистки: и по морде его, и по морде!

Несколько минут мы сидели молча. Я — потому, что пыталась справиться с огромной ненавистью к этому подонку, который организовал для меня столь незатейливое вечернее развлечение. А он — потому… Не знаю почему. Но уж точно не потому, что стыдно было!

— Ты успокоилась?

Я повернула голову.

Доверитель сидел совсем рядом со мной. Я брезгливо подобралась. Еще дотронусь, не дай бог…

— По-твоему, я недостаточно стерилен? — обиженно осведомился он.

— Недостаточно!

— Ах, простите, — язвительно извинился суперсамец. — Мыло «Сейфгард» осталось дома.

— Тебя не мылом нужно мыть, а «Доместосом», — кровожадно возжелала я.

— С чего бы это?

— С того, что он убивает всех известных микробов!

— Я — неизвестный! — похвастал доверитель. Я не нашлась, что возразить. Ему виднее.

Мы помолчали еще несколько минут. Наконец я не выдержала:

— Оденься!

— Опасаешься за свою выдержку?

— Опасаюсь. В голом виде ты еще гаже, чем в одежде.

— Так уж и гаже, — произнес он с явными самодовольными нотками в голосе.

Ненавижу. Ублюдок.

— Успокойся и слушай меня, — произнес неизвестный микроб.

Я стиснула челюсти.

В принципе, я и так прекрасно понимала, для чего разыгран этот спектакль с угоном машины, полной денег. Единственная ценность, которая у меня имелась на сегодняшний день, — это квартира. И квартира весьма недурная.

Мамочка передала мне по наследству огромную трехкомнатную жилплощадь в старом сталинском доме с четырехметровыми потолками и тихим уютным двором. Сколько стоят в наши времена такие хоромы — сказать не берусь. Но меня разоряет даже месячная квартплата. Одно время я всерьез раздумывала над тем, не взять ли квартирантов. Но каждый раз, когда мне удавалось наскрести денег на оплату коммунальных услуг, вопрос откладывался до следующего раза. И так по сей день.

— Квартиру ты не получишь, — сказала я неожиданно очень спокойно.

— А у тебя хорошая квартира?

Я повернула голову в его сторону.

Поразительно, но даже в одних трусах этот человек умудрялся выглядеть, как памятник самому себе. Знаете, есть такие физиономии, с непрошибаемой уверенностью в своей неотразимости.

— А ты, конечно, не в курсе?

— Конечно, нет!

— Кстати, ты Никифоров-отец или Никифоров-сын?

Он сощурился, подозревая подвох:

— Сын. А что?

— Ничего. Нужно же как-то к тебе обращаться. Буду называть юниором.

— Обращайся по имени-отчеству, — предложил юниор высокомерно.

— Ага, сейчас…

Мы снова замолчали.

— Твоя квартира меня не интересует.

— Да что ты? — приятно изумилась я. — Тогда, надо полагать, тебя интересую я?!

Юниор подавился многими несказанными словами в мой адрес.

— Ты дашь мне договорить или нет?! — завопил он, откашлявшись.

— Если оденешься, — ответила я. — Меня уже тошнит от твоих безвкусных плавок.

— Они стоят дороже, чем весь твой гардероб, — начал заводиться юниор, но тут же оборвал себя, пожал плечами и взглянул на часы.

— Ладно, давай закругляться. Время позднее.

— Я тебя не задерживала, — напомнила я.

— Слушай, если ты не заткнешься, то будешь ночевать в обезьяннике с бомжами, — откровенно предупредил меня доверитель.

Я мгновенно заткнулась. Он минуту торжествовал, наслаждаясь победой.

— Мне не нужна твоя квартира, не нужна ты сама и не нужны твои убогие тряпки.

Он сделал паузу. Я молчала.

— Кстати, какого черта ты поперлась на чужой машине в чужой дом? Я-то думал, что ты, как любой нормальный человек, просто положишь доллары в пакетик и слиняешь.

Я молчала. Мне было трудно, но я молчала.

— Мне нужно, чтобы ты оказала мне услугу. Услуга будет хорошо оплачена.

Пауза. Молчание.

— Мне нужно, чтобы ты познакомилась с одной девицей и подружилась с ней, — наконец раскрыл карты доверитель.

— ЧТО?!

Я была так поражена, что даже перестала его ненавидеть. Правда, лишь на одно мгновение.

— Как видишь, ничего аморального, — язвительно продолжал юниор. — А ты что подумала?

Я попыталась поднять руку и почесать затылок, но что-то звякнуло на коленях, и правая рука потащила за собой левую. Самое обидное, что затылок чесался все сильней, а почесать его в наручниках, оказывается, невозможно.

Не верите? Проверьте!

— Слушай, почеши мне голову, — не удержалась я и нагнулась к юниору. Тот испуганно отпрянул в сторону.

— Вот еще! Может, у тебя вши!

Затылок зачесался с такой силой, что я сама испугалась начальной стадии педикулеза.

— Я сейчас умру! — сказала я. На глазах выступили слезы. — Или почеши затылок, или пускай руки освободят. Я сейчас умру.

Юниор высунулся из окошка и крикнул служителям порядка:

— Эй!

Самое подходящее, на мой взгляд, обращение. Другого они и не заслуживают.

Несимпатичный мент подбежал к нам. Если бы у него был хвост, он бы им повилял.

— Сними наручники, — велел юниор.

Тот с сомнением нагнулся к окошку и оглядел меня:

— Психованная она какая-то…

Тут чесотка поразила меня, как чума. Я опрокинула голову на спинку сидения и принялась с остервенением возить ею в разные стороны.

— Вон, видите, — кивнув на меня, посетовал мент. — Типичная психопатка.

— Сними наручники, — повторил доверитель, не повышая голоса. И противный мент послушался.

Что-то ворча себе под нос, подошел к дверце с моей стороны, покопался в кармане и достал ключ от наручников. Грубо схватил мои руки и щелкнул замком.

Свобода!

Я немедленно схватилась двумя руками за голову и принялась чесаться. Чесалась долго, с наслаждением. В общем, по словам медведя Балу, устроила себе большой почесон.

Мужики брезгливо наблюдали за моими действиями сразу с двух сторон. Наконец чесотка отступила, я опустила руки и затихла.

— Ты почесалась? — осведомился юниор.

— Не надо больше наручников! — взмолилась я, сгорая от унижения.

— А ты будешь хорошо себя вести?

Я закивала.

— Ну ладно, — смилостивился доверитель. И добавил, не глядя на мента:

— Свободен…

Тот удалился. Вечерний воздух стал значительно чище.

Я нагнулась и принялась распутывать ремень, стиснувший щиколотки. Только сейчас я почувствовала, как онемели мои бедные ноги. Я размотала грубую петлю и не сдержала стона.

— Не жми из меня слезу, — немедленно отреагировал юниор.

— Из тебя, пожалуй, выжмешь…

— В общем, ты поняла, что мне нужно.

— Поняла.

— И?

Я немного подумала, массируя щиколотки, усеянные колючками.

— У меня есть альтернатива? — спросила я почти заискивающе.

— А как же?! — удивился он. — Альтернатива есть всегда! Начнешь опытным путем изучать социальную справедливость в российских тюрьмах! Извини, не знаю, в какую именно тебя отправят…

— Понятно.

Скажу честно, альтернатива меня не вдохновила. К тому же, мне страшно хотелось домой. Залезть в теплую ванну, полистать журнал «Наука и жизнь» и мирно отойти ко сну. Поэтому я понадеялась на знаменитый русский «авось» и бездумно ответила:

— Черт с тобой. Подружусь.

— Хорошо, — ответил доверитель, не меняясь в лице. — Сейчас быстренько заявление подпишем — и ты свободна.

— Какое заявление? — всполошилась я.

— Да ничего особенного, — рассеяно успокоил меня юниор. — Об угоне автомашины. Протокол уже составили, я думаю… Сейчас подпишешь его — и домой, бай-бай…

— Я же согласилась! — напомнила я дрожащим голосом.

— Да я и не собираюсь давать ему ход! — заверил наниматель. — Это на всякий случай. Если ты передумаешь.

Он высунулся из окошка:

— Эй!

И добавил второе слово.

— Протокол!

На этот раз к нам приблизился усатый. Видимо, в этой паре он был старшим. В отличие от своего угодливого напарника, усатый шел не с таким отвратительным собачьим вилянием зада. Нет, он двигался неторопливо, можно сказать, с некоторым достоинством. Он бы мне даже понравился, если бы не был такой сволочью.

Усатый уселся на переднее сиденье, развернулся к нам и спросил заботливым голосом:

— Ремень-то сняла?

— Сняла, — угрюмо ответила я, продолжая растирать кусающиеся ноги.

— Вот и славно. А то я совсем про тебя забыл. Еще бы немного — и ты бы несколько дней ходить не смогла.

Добрый такой. Как в рекламе одноименного сока. Я не нашлась, что ему ответить.

— Протокол готов?

— Готов.

Усатый передал нанимателю лист бумаги.

— Свидетели?..

— Все на месте.

— Хорошо.

Юниор включил боковую лампочку, поднес бумагу к матовой пластмассе, тускло осветившейся изнутри, и внимательно прочитал написанное. Потому, как удовлетворенно он кивал головой, я поняла: моя песенка спета. Не знаю, буду ли я оригинальна, если заявлю, что не хочу в тюрьму. Но, поверьте, я заявляю это совершенно искренне.

Юниор повернул голову в мою сторону. Его рот скривила гнусная ухмылка.

— Можешь подписать, не читая, — заявил он. — Составлено грамотно.

И добавил, явно пародируя рекламу с участием Розенбаума:

— Это я тебе как юрист говорю.

Спала я как убитая. Только не подумайте, что у меня такая крепкая нервная система. Совсем наоборот! Я завожусь от малейшего повода, а после не могу уснуть всю ночь. Именно поэтому в моем холодильнике всегда дежурит упаковка «Донормила». Гадость, я вам скажу, страшная! Но раньше я сидела на «Димедроле», а это еще гаже. Во-первых, ночью вместо снов тебя мучают какие-то галлюцинации. Впрочем, и после «Донормила» почивать на ложе из роз не приходится… Но «Димедрол» вызывает жуткое привыкание. Постепенно приходится увеличивать дозу и глотать вместо одной таблетки две. Потом три. Потом четыре.

После смерти мамы в моей жизни внезапно образовалась громадная черная дыра. Чтобы хоть немного заглушить тоску и выспаться, я стала глотать «Димедрол». Начала с таблетки и нормально выспалась. Постепенно и незаметно я дошла до шести. И при этом не засыпала. Передвигалась по квартире, как пьяная муха, держась за стену, и не могла уснуть. Серьезно вам говорю, не употребляйте эту гадость!

Ну, разве что в исключительном случае. Таком, например, как у меня.

Конечно, вернувшись домой в начале второго ночи, я немедленно проглотила не одну, а две таблетки «Донормила» и рухнула на диван в гостиной, не раздеваясь. Мысли бродили в голове, как загулявшие мужики в день получки — шаткие и тупые. Я смаковала несчастье, обрушившееся на мою голову, и пыталась придумать, как выкрутиться из сложившегося положения. Никакого выхода за полчаса, разумеется, не придумала и даже не заметила, как провалилась в сон.

Утро воскресного дня началось так же, как все утра последнего месяца.

Я попыталась вдохнуть немного воздуха. И, как обычно, у меня ничего не вышло.

Я открыла глаза. По комнате стелился едкий серый дым. Почему-то по утрам он пах особенно отвратительно. Очевидно, позже его заглушали более привычные носу выхлопные газы городских автомобилей.

«Все очень плохо, — сразу же подумала я. — Все просто отвратительно».

Минуту я пыталась сообразить, что же такого особенно отвратительного произошло в моей жизни. И добилась своего. Вспомнила.

— Лучше бы не вспоминала, — сказала я вслух.

Я уселась на край дивана и принялась рассматривать пальцы грязных ног.

Итак, что мы имеем?

Если я не соглашусь познакомиться и подружиться с незнакомой мне девицей, мой бывший доверитель совершенно спокойно отправит меня изучать социальную справедливость в российских тюрьмах. М-да…

Я пошевелила большими пальцами.

Если я соглашаюсь и влезаю бабе в душу, как намыленная, то выполняю нужную задачу.

Кому нужную?

Конечно, юниору!

Господи, на кой черт ему понадобилась эта баба?

Вопрос, конечно, из категории риторических, и ответа на него не будет.

Я пошла умываться, влезла в ванную и подставила лицо под душевую струю.

Если меня все-таки посадят, то квартира отойдет в собственность нашего демократического государства. Вопрос: а не жирно ли ему будет?

Обойдется!

Есть еще один вариант. Что, если я завещаю все свое движимое и недвижимое имущество Президенту России Владимиру Владимировичу Путину?

А что? Неплохо!

Скажу вам откровенно: из всех достижений российской демократии больше всего мне нравится именно наш Президент.

Почему?

А потому что мужик!

Согласитесь, редкая категория в наше время.

Итак, если я оставлю квартиру Путину, то сомневаюсь, что Никифоров-младший или Никифоров-старший смогут ее оттяпать. Нужно только, чтобы мое завещание стало достоянием гласности.

Собственно, и это не проблема.

Моя одноклассница работает в единственной газете, которую я иногда читаю. В «Комсомолке». И мне почему-то кажется, что идею с моим завещанием она воспримет с восторгом. Как великолепный рекламный ход для ее любимой газеты.

Конечно, не сомневаюсь, что Владимир Владимирович мой дар не примет. Скорей всего, он его переадресует на какое-нибудь благое дело. Например, в фонд борьбы со СПИДом. А что? Я солидарна!

Нет, кроме шуток. Покажите мне женщину, которой не симпатичен Владимир Владимирович. Я, например, такую не знаю.

Недавно мне в руки попала книга, написанная дамой и названная красиво: «Байки кремлевского диггера».

Прочитала я ее только из уважения к личности Президента. А прочитав, немедленно скисла.

На обложке опуса была изображена барышня, известная в народе под определением «кровь с молоком». Белозубая, розовощекая, молодая, в кожаном большевистском шлеме…

Почему-то я решила, что это проекция с физиономии автора. И приуныла. Уж слишком проекция была хороша. Что ж, вполне возможно, что под впечатлением такой смазливой рожицы Президент утратил присущий ему здравый смысл и пустился во все тяжкие. Автор, во всяком случае, намекала на это совершенно недвусмысленно, называя Президента интимно — Володя…

Но через несколько дней я совершенно случайно включила телевизор и оказалась на волне «Криминальной хроники».

Взволнованный репортер скороговоркой вещал, что правоохранительным органам чудом удалось предотвратить терракт и спасти от взрыва квартиру автора бестселлера, известного под названием «Байки кремлевского диггера». Очевидно, руководители страны, о сексуальной невоздержанности которых столь откровенно повествовал автор, решили свести счеты с бескомпромиссной женщиной.

Я похолодела.

Знала, что все мужики сволочи, но что настолько! Неужели и Президент?!

И тут на экране вместо розовощекой комсомолки, сверкающей белыми зубами, возникла пожилая худая женщина с неловкой химией на голове.

Господи!

Женщина что-то неразборчиво бормотала в микрофон возбужденного корреспондента, но у меня сложилось впечатление, что она не особенно стремилась выяснить, кто же покусился на ее здоровье и внешность.

Разочарование нахлынуло волной, и я невольно посочувствовала даме, опус которой расходится настолько вяло, что она вынуждена организовывать подобные рекламные акции. Бедняжка!

Когда-то мои американские благодетели снимали фойе библиотеки неподалеку от станции метро «Смоленская». Место было проходное, но неудобное. Почему? А потому что рядом с входом в фойе библиотеки располагался вход в психоневрологический диспансер!

Впрочем, выяснили мы это не сразу. Как-то раз в библиотеку ворвался здоровенный краснощекий мужик с большой сумкой в руках. Он в недоумении оглядел книжные стеллажи, нас, замерших за столами с секундомерами в руках, и растерянно вопросил:

— А где психушка?

Вот так мы и узнали о приятном соседстве. И стали более внимательно заглядывать в глаза наших респондентов. Потому что бывали прецеденты.

Один раз к нам в библиотеку пришла скромная немолодая дама. На голове у нее был повязан светлый дешевенький платок, топорщившийся на высоком шиньоне, косметика на бледном болезненном лице отсутствовала. Впрочем, не думаю, что косметика смогла бы даме помочь.

Тусклым невыразительным голосом дама поведала нам, что жизнь ее невыносима и она решила удавиться.

То, что дама ошиблась дверью, мы поняли сразу. Но из сочувствия ее выслушали.

Оказалось, что жизнь пожилой дамы невыносима потому, что все мужчины вокруг ее домогаются.

— Вы не пробовали обращаться в милицию? — участливо спросили мы.

— Пробовала! — без колебаний ответила дама. — Они на меня так смотрят, что я долго не выдерживаю. Убегаю.

Увидела наши непонимающие глаза, покраснела и пояснила:

— Они все меня хотят.

— А-а-а…

И мы задумались. Действительно, беда. Что тут сделаешь?

Дама заплакала и принялась исповедываться.

Хотели и домогались ее абсолютно все. Водитель маршрутки, на которой она иногда ездила за покупками. Милиционеры, к которым она пришла с заявлением на водителя. Продавцы на рынках. Частично и продавщицы. Прохожие на улицах. Пассажиры метрополитена. Соседи по лестничной клетке. Кассир Сбербанка, который пробивает квартирную платежку. Собачники, собирающиеся вечером на детской площадке со своими питомцами. Про питомцев и говорить нечего!

Мы только переглядывались. Еще раз уточняю, что перед нами сидела худая женщина лет сорока пяти-пятидесяти, к макушке которой был пришит нелепый искусственный шиньон. Глаза дамы, окруженные сетью глубоких морщин, взирали на мир с выражением кроткой покорности судьбе. Крупный нос перечеркивал маленькое личико и делил его на две неравные части. Тоненький рот абсолютно не красила привычка все время поджимать губы.

Одним словом, я совершенно не понимаю, почему после прочтения бестселлера «Байки кремлевского диггера» у меня в памяти возникла эта больная и несчастная женщина с навязчивой идеей сексуального преследования.

А вы понимаете?

Я перекрыла водную струю, вылезла из ванной и принялась яростно растираться банным полотенцем. Душ принес обманчивое ощущение свежести, и я немного воспрянула духом. В конце концов, пока живу — надеюсь!

Раздался звонок в дверь, и я неохотно зашлепала мокрыми ступнями по направлению к входу. Завернулась в полотенце, прильнула к панорамному глазку.

Свои.

Я загремела цепочкой, повернула ключ в замке и распахнула дверь. С порога мне улыбалась Селена Васильевна Саровская, моя соседка по лестничной клетке. А заодно и сестра по несчастью. (Я имею в виду ее имя.)

Отец Селены Васильевны был когда-то известным, или, как выразился один его биограф, «мастистым» художником. (Вопрос на засыпку: какой масти был отец Селены?)

Вы его, наверняка, не знаете. Почему? А потому! Вам хочется повесить на стену и постоянно иметь перед глазами картину под названием «Народное ликование по поводу Двадцать второго съезда Коммунистической партии Советского Союза?» Вот и я не горю желанием.

Хотя надо отдать художнику должное. Работал он с полной самоотдачей и рисовал персонажей с фотографической точностью, невзирая на чины и звания. Натура у него была творческая, и имя, данное единственной дочери, по-моему, это вполне подтверждает. Селена Васильевна намного старше меня. По-моему, ей лет шестьдесят, хотя на вид не больше сорока. Нам разница в возрасте нисколько не мешает доверительно общаться.

— Элька, привет, — сказала Селена Васильевна жизнерадостно.

— Здрасте, — ответила я.

Честно говоря, я не очень понимаю, как должна обращаться к соседке. По имени-отчеству — смешно: не в такое чопорное время мы существуем. По имени — неудобно: я намного младше. На «ты» — вроде по хамски. На «вы» — тем более. Поэтому я избрала некий обезличенный способ общения.

— Как дела? — спросила я.

— Отвратительно, — ответила Селена.

Я сочувственно промолчала.

— Муж опять запил, — пояснила соседка.

— Который?! — не сдержалась я.

Дело в том, что замужем Селена была пять раз. И со всеми мужьями не прерывала отношений: где-то творческих, где-то товарищеских, где-то деловых, где-то совершенно бескорыстных.

Последним ее приобретением был бывший советский разведчик по фамилии Королев. Историю их знакомства нужно издавать отдельным опусом, поэтому не стану замахиваться.

Геннадий Иванович слыл в доме личностью легендарной. Во-первых, он пил как лошадь. Очевидцы рассказывали легенды о том, как, проснувшись, Королев вместо чая выпивает полный стакан коньяка. Почему-то у меня это утверждение ассоциируется с популярным детским стишком:

В общем, очевидцам-то откуда знать?

Мне Геннадий Иванович нравится. Во-первых, потому что он немногословен. Во-вторых, потому что если уж он и удосужится открыть рот, то говорит не банальные вещи, которые можно услышать и на улице.

Например.

Как-то раз мы столкнулись на лестничной клетке. Я спешила на день рождения знакомой и выглядела соответственно. Геннадий Иванович возился возле мусоросборника со слишком объемным пакетом.

— Как дела, Геннадий Иванович? — весело окликнула я соседа.

Тот оторвался от вонючей пасти мусоропровода, оглядел меня и ответил:

— Кто цветет, а кто гниет…

— Да ладно вам! Какие ваши годы!

Королев поднялся по ступенькам вверх и сказал, обдав меня запахом хорошего виски:

— Запомни, Элька: мужчине столько лет, насколько он может, а женщине столько, насколько она выспится.

И это утверждение я вспоминаю ежедневно.

Да вы и сами знаете: стоит в нашем возрасте провести ночь вполглаза — и все. Морщины возле уголков глаз, морщины возле губ, морщины у крыльев носа… В общем, пора в крематорий.

То ли дело, когда выспишься!

Кожа сияет свежестью, морщины растворяются в ночных кошмарах… Поговорка Королева правильная на все сто. Во всяком случае, в женской ее части.

— Который муж? — спросила я.

Селена удивилась:

— Гена! Что у меня, гарем, что ли?

— По-моему, да, — ответила я. — Пять штук все-таки…

Селена пренебрежительно отмахнулась:

— Грехи молодости. Черновичок. Смотри не повторяй моих ошибок.

Чем мне нравится моя соседка, так это поразительным жизнелюбием. Два года назад врачи обнаружили у нее опухоль мозга. Селене предстояла жуткая дорогостоящая операция, в результате которой могло выясниться, что опухоль злокачественная и никакой хирург уже не нужен.

Весь дом преисполнился сочувствием к несчастной. Соседи здоровались с Селеной приглушенным соболезнующим тоном. Геннадий Иванович сделал над собой героическое усилие и временно завязал со спиртным. Из подъезда изгнали даже общесоседскую кошку, потому что она слишком громко мяукала по утрам, а больному человеку нужен покой.

В общем, переживали все. Кроме Селены.

— Господи, Элька, — сказала она мне беспечно, когда я бессвязно выразила восхищение ее мужеством. — Ситуация-то пятьдесят на пятьдесят! Чего мне зря себе кровь портить?

И не ошиблась. Опухоль оказалась доброкачественной.

Операция прошла на удивление гладко, только обоняние оказалось для Селены утраченным навсегда.

Но и здесь она нашла свою светлую сторону!

— Слава богу! — ответила она хирургу, когда тот объявил ей, что слово «запах» она из своего лексикона может исключить. — По крайней мере, я больше не буду чувствовать, чем пахнет у нас в подъезде!

И это, скажу я вам, большая удача. Запах нашего подъезда навевает воспоминание о горьковской пьесе «На дне» даже у тех, кто эту пьесу не читал.

И обязаны мы этой достопримечательностью нашей соседке — преоригинальной личности.

Зовут ее Маргоша. Есть ли у нее фамилия и отчество, мне не известно. Наверное, есть, как без них! Но на моей памяти к ней по имени-отчеству не обращались ни разу.

Маргоше примерно пятьдесят лет. Она маленькая худая алкоголичка с размытыми чертами лица, самой запоминающейся частью которого является огромный багровый нос. Обычно Маргоша тусуется с местными алкоголиками и объясняет это тем, что пишет роман из их жизни. Еще у нее дома стоит самогонный аппарат. И время от времени благодаря ему весь дом остается без электричества, потому что агрегат потребляет массу энергии. Пробки не выдерживают, вылетают, и мы покорно сидим впотьмах до прихода электрика.

Правда, в последнее время Маргоша явно нашла себе другой источник дохода. Думаю так потому, что примерно в течение трех месяцев пробки не вылетели ни разу. Впрочем, возможно ей просто удалось усовершенствовать конструкцию механизма.

Сейчас Маргоша тусуется уже не с алкоголиками, а с бомжами. Бомжи живут в старом заржавевшем кузове «Запорожца», который гниет во дворе столько лет, сколько я себя помню. Теперь Маргоша говорит, что пишет роман из жизни бомжей и общается с ними исключительно потому, что собирает материал.

Впрочем, это бы еще полбеды.

Недавно Маргоша, наслушавшись по телевизору пламенных призывов Бриджит Бардо, решила примкнуть к ней в борьбе за права животных.

Господи! Сколько же проклятий послали жители нашего дома в адрес этой эмансипированной французской дамы!

Маргоша усыновила шестерых собак, до этого копавшихся в местной помойке, и поселила их в своей однокомнатной квартире. Что ж, дело благородное. Но иногда, когда состояние не позволяет Маргоше сойти вниз и выгулять питомцев, она просто открывает дверь квартиры и вышвыривает животных в подъезд. Собаки радостно несутся вниз и обнаруживают, что подъездная дверь заперта.

Как вы думаете, где они удовлетворяют все свои естественные потребности?

Правильно, аккурат на входе.

Запах в подъезде, благодаря этой милой собачьей привычке, стоит ужасающий. Непосвященные люди, шагнув через порог, обычно теряют сознание. Люди посвященные, прежде чем войти, упаковывают нос в платок, пропитанный сильными отечественными благовониями. Типа тройного одеколона.

Сначала мы пытались договориться с Маргошей по-хорошему. Хо-хо! Потом мы озверели и попытались ее припугнуть. Ха-ха!

Тогда мы озверели окончательно и начали писать заявления в самые разные инстанции.

И добились-таки своего!

В один прекрасный день к дому подъехала сверкающая черная «Волга», из нее на улицу вышло человек восемь. Как они там размещались — ума не приложу. Соседи немедленно сплотились в единую ударную силу и высыпали на улицу встречать дорогих гостей.

Гости оказались не кем-нибудь, а муниципальной комиссией по выселению злостных хулиганов. Лица их были суровыми и мужественными, а поступь твердой. К комиссии присоединился наш участковый.

Едва комиссия вошла в подъезд, как лица ее членов покрыла смертельная бледность. Впрочем, сразу было видно, что люди подобрались бывалые. Никто не упал в обморок и никто не дезертировал.

В полном молчании все поднялись на четвертый этаж.

— Эта? — сухо спросил главный, указывая на обшарпанную дверь квартиры.

— Эта, эта, — радостно подтвердили жильцы.

Участковый выступил вперед и нажал на дверной звонок. За дверью немедленно раздался разнокалиберный собачий лай.

— Господи, — невольно прошептал начальник комиссии. — Сколько же их там?!

— Было шесть, — ответил страдалец, живущий в квартире под Маргошей. — А может, уже больше.

Тут за дверью послышались шаркающие шаги, и Маргоша спросила сонным голосом, не открывая дверь:

— Кто там?

— Откройте, — внушительно велел участковый.

— Кто там, спрашиваю? — уже громче взвизгнула Маргоша.

Вперед выступил начальник прибывшей комиссии.

— Комиссия по выселению! — ответил он профессиональным голосом, и у многих присутствующих по коже побежали мурашки.

У многих, но не у Маргоши.

— У меня сегодня неприемный день, — ответила она.

И удалилась.

Как вы думаете, что было дальше? Правильно, ничего!

Комиссия потопталась-потопталась перед запертой дверью, да и отбыла восвояси. Слегка повредившийся в уме страдалец, живущий под Маргошей, предложил участковому выломать дверь, но тот предложение отклонил.

Тогда страдалец спросил, как Закон посмотрит на то, что дверь выломают сами соседи?

Участковый ответил, что Закон в его лице посмотрит на это происшествие резко отрицательно. Более того. Будет вынужден квалифицировать действия как мелкое хулиганство. И этим гипотетическим соседям придется возмещать пострадавшей ущерб.

Вот и вся история. Никакие комиссии в наш дом больше не ездят, а Маргоша клянется усыновить еще пару дворняг, если соседи будут ее беспокоить.

Так что больше мы этого себе не позволяем.

— Ты слышала, какой концерт Маргоша закатила этой ночью? — спросила Селена.

Снотворное избавило меня от этого подарка судьбы.

— Не слышала. По какому случаю? Книгу выпустила и друзей собрала?

— Да нет. Подралась с сожителем. Орала на весь дом, что она не какая-нибудь, а музыкальное училище закончила.

М-да… Странная и причудливая фантазия у нашей инферналки.

— Элька, с этим нужно что-то делать.

— Что? — спросила я, отступая на кухню. Селена шла за мной по пятам.

— Ну, написать куда-нибудь…

— Писали уже.

— Может, в газету?

Я молча постучала кулаком по голове. Сразу видно советского человека, привыкшего, чуть что, обращаться прямиком в редакцию «Правды».

— Да, времена не те, — запоздало сориентировалась соседка. — Но нельзя же так жить!

Я пожала плечами?

— Почему? Живем! По-моему, уже года три. Чай, кофе?

— Спасибо, нет, — отказалась соседка. — Я спросить хотела… Элька, у тебя, что, поклонник образовался?

Я удивилась так безмерно, что минуту даже не знала, что и сказать. Поклонник?! У меня?!

— Симпатичный дядька, — одобрила соседка. — И солидный. Сразу видно, из новых. Держись за него.

— Да про кого ты?!

— Ладно, не хочешь — не говори, — обиделась Селена.

Я взяла себя в руки.

— Понимаешь, у меня столько поклонников в последнее время, что я просто не соображу, о ком ты. Уточни.

Селена мгновенно оттаяла.

— Симпатичный, высокий. По-моему, сто восемьдесят восемь. На большом черном джипе. «БМВ». Классная машина. И стоит дорого. Одет хорошо. Волосы светлые, глаза карие. Нос прямой. Хорошие зубы, правда, не все свои. Начиная с правого глазного — отличный мост, явно не у нас делали. На правом виске родинка. Шрам под подбородком. Возле левого локтя — родимое пятно.

Подумала и добавила:

— Размер ноги — сорок второй.

Теперь вы понимаете, почему я твердо уверена, что Селена пошла в своего папочку? Вот были бы неоценимые свидетели любого криминального происшествия! Для них составить фоторобот преступника — плевое дело!

— А шрама после аппендицита заметно не было? — спросила я на всякий случай.

— Так он в брюках был, — объяснила соседка свою недоработку.

«И в серых плавках», — подумала я, но вслух произносить не стала. Могут неправильно понять.

— И с чего возникла идея, что это мой поклонник?

— А про кого он расспрашивал? — удивилась Селена. — Про меня, что ли?

— Даже так, — пробормотала я сквозь зубы. И спросила погромче:

— Давно расспрашивал?

— Дня три-четыре назад, — ответила Селена. Подумала и уточнила:

— В четверг. Точно.

Я налила себе чаю. Машинально спросила у гостьи, указывая на чашку:

— Может, за компанию?

— Не пью, спасибо.

Я отхлебнула глоток и продолжила допрос:

— И что же он спрашивал?

— В какой квартире живешь, куда ходишь, с кем встречаешься, кто к тебе приходит, — добросовестно зачастила Селена.

— И получил ответ? — изумилась я.

— А как же! — в свою очередь поразилась соседка. И успокоила меня, решив, что правильно поняла причину моего страха:

— Ничего компрометирующего я ему не сказала. Да и что про тебя можно сказать компрометирующего, прости господи! Живешь, как монашка: дом-работа, дом-могила. Так ему и объяснила.

Я тяжело вздохнула. Вот спасибо! Теперь шантажист точно знает, что за спиной у меня вся огромная Вселенная. И ни одного близкого человека.

— Я правильно сказала? — на всякий случай уточнила соседка.

Я не смогла ответить на этот вопрос. Не люблю врать.

— Вообще-то я хотела голову покрасить…

— Удаляюсь! — сразу поняла намек Селена. — В какой цвет?

— Понятия не имею. В какой получится.

— Тебе пойдет пепельный.

— Я учту.

— Учти.

Мы еще одно мгновение помолчали. Я не сердилась на гостью. В конце концов, она искренне желала мне добра.

— Ну, я пойду.

— Счастливо.

Я проводила Селену, заперла дверь и вернулась в ванную.

Народная мудрость гласит, что лучшим средством для снятия стресса после принятия теплой душистой ванны является изменение прически.

Вообще-то, этот ход был мною сделан ровно три месяца назад, при увольнении из архивного института. Я отправилась к соседке по этажу, парикмахеру Леночке, и она очень красиво высветлила мне прядки волос. Единственное, что меня огорчало, это то, что через три недели мелированный бронзовый оттенок смылся, и осветленные прядки стали бесцветными. Я решила проявить смекалку и привести их в прежний волнующий цвет. Для чего и купила тоник с оттенком под названием «малахит».

Для начала я внимательно прочла инструкцию. Не знаю, как вы, а я всегда это делаю. Правда, выполняю инструкции очень редко, либо привношу в них творческое разнообразие. Иногда результат меня радует, иногда нет… В общем, достаточно жесткого урока я до сегодняшнего дня не получала ни разу.

Но так уж вышло, что терпение богов истощилось именно сегодня, для чего они и подсунули мне в руки флакон зеленого цвета.

Как обычно, я тщательно изучила инструкцию. Так, понятно. Для получения легкого оттенка держать десять минут… для получения глубокого цвета полчаса. Мне глубокий зеленый цвет на волосах кажется немного вызывающим. Поэтому я скромно решила ограничиться десятью минутами. Мне был нужен только легкий бронзовый оттенок на осветленных прядках, и больше ничего.

Не чуя худого, я открутила пробку и опрокинула на голову тягучий водопад темно-зеленого цвета.

Помассировала волосы, чтобы тоник распределился равномерно, и вдруг в ужасе замерла.

Конечно, я по своей босяцкой привычке не надела на руки перчатки. Вообще-то, когда я пользуюсь краской, то надеваю их всегда. Но сейчас ситуация не казалась мне настолько серьезной. Подумаешь, тоник! Это же не краска! Без перекиси, без аммиака… Обойдусь!

И только теперь я поняла, как была не права. Руки окрасились в ядовитый купоросный цвет, и я напрасно терла их здоровенным куском хозяйственного (!) мыла. Зелень въелась намертво.

Тут я ощутила, как зеленая струя стекает по лицу и, минуя лоб, щеки и подбородок, капает на отчищенную до блеска эмаль моей старенькой ванной.

Я медленно выпрямилась и взглянула в зеркало.

Боже!

С обратной стороны рамы на меня смотрело жуткое лицо, не снившееся ни одному гримеру фильмов ужаса! Судя по трупным пятнам и полосам, тело пролежало в воде не меньше трех недель, прежде чем его выловили. Волосы покрылись ярко-зеленой плесенью и наводили тоскливые мысли о бренности всего сущего.

— Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! — невольно процитировала я вслух.

Подставила голову под кран, вооружилась шампунем, бальзамом и принялась за яростную борьбу с «радикальным зеленым цветом».

Когда через полчаса я осмелилась взглянуть в зеркало, меня обуяла тоска. Все мои усилия свелись к таким минимальным результатам, что не стоило и затеваться. Ярко-зеленые пряди торжествующе сияли на макушке, лицо выглядело примерно так, как будто недели две назад я приняла участие в товарищеском матче по боксу.

В общем, лепота.

Вы заметили, что неприятности не приходят поодиночке? Стоит случится какой-то гадости, и она тут же магнитом притягивает вторую гадость. Та, в свою очередь, вспоминает еще об одной своей подружке, и так до бесконечности.

Я взяла флакон тоника и потопала на кухню. По крайней мере, там нет зеркала.

Я уселась за стол, допила остывший чай и повертела упаковку перед глазами еще раз. Может, флакон контрабандный? Так сказать, «засланный» к нам с Малой Арнаутской?

Ничего подобного! Имеющий глаза — увидит!

В верхнем правом углу этикетки мелким, но вполне разборчивым шрифтом было написано: «На осветленных и мелированных прядях оттенок может получиться слишком ярким».

— Понятно, бестолочь? — спросила я сама себя вслух. — Слишком ярким!

Граждане! Читайте инструкции на упаковке! Обычно фирма-производитель довольно честно и нелицеприятно предупреждает о том, что с нами будет, если мы съедим, выпьем, подкрасимся, помоемся или нечаянно обольемся каким-нибудь ее продуктом. Особенно умиляет меня состав продукта, выписанный на какой-нибудь красивой баночке, где буква «Е» в маркировке встречается гораздо чаще, чем какая-нибудь другая.

Не подумайте плохого. Все гораздо хуже. Буквой «Е» обозначается особенно вредный для организма консервант, который по предположениям медиков, способствует развитию рака. И тем не менее, большая часть граждан (и я в их числе), с внимательным сопением прочитав состав продукта, не теряет аппетита.

Но одна надпись меня особенно поразила своим цинизмом: «Консервант с маркировкой «Е» использован с разрешения министерства здравоохранения России».

Как вам? А? Оказывается, рак у потребителя вполне может развиваться с разрешения Минздрава России. С его одобрения, так сказать. Помните, что врачи сообщили Фаине Раневской, попавшей в больницу? «Ваш инфаркт протекает нормально!».

Так что читайте надписи на упаковках. Они сеют разумное, доброе и вечное гораздо чаще, чем многое из того, что сейчас называется словами «художественная литература». А уж следовать вам инструкциям, потреблять или не потреблять тот или иной продукт — думайте сами, решайте сами. Но претензии к производителю не обращайте.

Вот, например, я. Сижу на кухне с зелеными руками, зеленым лицом и зелеными прядями на голове, но обиды в душе — никакой! А почему? А потому, что фирма-производитель меня по-доброму, можно сказать, по-отечески предупредила: «На осветленных волосах оттенок может получиться слишком ярким».

Иначе говоря: не пей, козленочком станешь… И я, как братец Иванушка, пожинаю плоды собственной дурости.

Раздался звонок в дверь. Я вздрогнула. Что за нашествие сегодняшним утром ко мне домой?

На цыпочках подошла к двери и осторожно заглянула в панорамный глазок. Оторвалась от созерцания визитера, глубоко и удовлетворенно вздохнула.

Все же есть на свете справедливость.

Я решительно взялась за ключ и повернула его в сторону. Распахнула дверь и сразу вышла на площадку, чтобы дневной свет, проникавший в лестничное окно, осветил меня как можно лучше. Так сказать, во всех подробностях.

Получилось. Суперсамец глухо вскрикнул и попятился назад, закрываясь руками. Пару раз он махнул ладонями перед глазами, как бы прогоняя наваждение, но, поскольку я не исчезла и не растворилась, он перестал размахивать ручонками. Остановился на ступеньке, вцепился в перила и спросил:

— Это ты?

— Это я.

— Господи, что у тебя с головой?! А с лицом?! А руки-то, руки!..

Не в силах продолжать дальше, он обессилено умолк. Теперь победу торжествовала я.

Да, короткую победу. Да, не самую решающую в моей жизни, но все равно. Маленькая гадость, а приятная.

Наконец Никифоров-сын взял себя в руки, преодолел отвращение, которое я у него вызывала, и сухо спросил:

— Войти можно?

Как будто я могла ответить «пошел вон!»

— Входи, — сказала я, ни на минуту не забывая о составленном вчера заявлении и подписанном мной протоколе.

Он осторожно обошел меня слева и боком протиснулся в дверь. По-моему, он не столько демонстрировал свою брезгливость, сколько просто опасался испачкаться. В прямом смысле.

Юниор вошел в мою длинную, но немного узковатую прихожую и огляделся.

— Ничего, что я ремонт не успела сделать? — спросила я, закрывая за собой дверь.

— Да, квартира у тебя неплохая, — не отвечая на вопрос, протянул доверитель.

— Губки не раскатывай, — посоветовала я. — Если что — она достанется государству.

Суперсамец задрал голову и оглядел четырехметровые потолки.

— Умели строить, — констатировал он. Обернулся и спросил:

— Куда идти-то?

— Прямо.

Гость потопал в зал, не снимая обуви. Впрочем, еще неизвестно, что было грязней: мои полы или подошвы его туфель ручной работы.

Юниор вошел в комнату и окинул взглядом скромную обстановку. Пренебрежительным взглядом.

— Да, — сказал он отвлеченно. — Такая квартира ремонта требует. И мебели хорошей тоже.

— Ты не умничай, — огрызнулась я. — Не дома.

Доверитель обернулся на меня и тут же снова скривил губы:

— Ну и рожа у тебя…

— Слушай, чем скорее ты начнешь, тем скорее закончишь.

— Твоя правда.

Юниор выбрал стул напротив окна и уселся ко мне боком. Мне пришлось сесть напротив, спиной к свету.

— Так тебя хуже видно, — объяснился доверитель.

— Что от меня нужно?

Он забросил ногу на ногу и поболтал ею в воздухе.

— Ерунда. Познакомишься с одной дамой, подружишься с ней. Вот и все.

— Зачем?

— Ну, милая моя, это не твое дело.

— Слушай, а почему именно я?

Он пожал плечами.

— Знаешь, идея пришла спонтанно. Просто стоял я как-то на Преображенке, смотрел, как ты народ убалтываешь… Умеешь ты это делать, ничего не скажешь.

Как ни печально было мое положение, я все же ощутила скромную гордость.

Да, это я умею.

У меня есть теория. Я думаю, что интервьюер, проработавший на точке примерно месяц, начинает излучать особые гипнотические волны, которым не в силах противиться ни один человек. Я еще незрелый, зеленый продукт. Вот есть у нас в группе женщина по имени Маша. В компании она работает около двух лет.

Внешность у Маши довольно смешная, особенно зимой. Почему? А потому, что сама она кругленькая, а в теплой дубленке выглядит как медвежонок. Еще Маша носит норковую мужскую шапку-ушанку, у которой постоянно развязаны тесемки на макушке. А что делать? У человека уши мерзнут!

Так вот, если на охоту выходит Маша, дневной план обеспечен. Я сама не раз наблюдала, как, отлучившись из библиотеки буквально на пять минут, торжествующая Маша возвращалась назад с богатой добычей. Пленники выглядели абсолютно зомбированными, потому что были согласны на все: ждать, пока освободится занятый столик, отвечать на вопросы, жевать резинку по секундомеру, выплевывать ее по команде, пить водичку, ополаскивать рот, рассматривать количество полосок на упаковке жевательной резинки, обдумывать ее цветовую гамму… В общем, нормальные люди себя так не ведут.

Как-то раз я проследила за тем, как Маша работает. Все оказалось до гениальности просто.

Маша вышла из библиотеки и окинула пристальным взглядом окрестности. На бордюре возле библиотеки сидело пятеро юношей такого криминального вида, что я к ним подойти просто побоялась. Они распивали пиво, матерились, ржали и не чуяли беды. Маша заломила шапку назад и направилась прямо к ним твердым строевым шагом. Подошла и остановилась, что-то прикидывая. Сейчас я понимаю, что она на глазок определяла возраст потенциальных жертв.

И под этим уверенным взглядом молодые люди замерли.

— Жвачку жуете? — мрачно спросила Маша.

— Жуем! — нестройным хором ответили бедолаги.

— Двадцать лет есть?

— Есть! — проблеяли несчастные.

— Идите за мной, — приказала Маша. Развернулась, не ожидая ответа, и пошла назад, в библиотеку.

И что вы думаете? Все стадо покорно потрусило следом!

Иногда я думаю: почему у одних людей получаются подобные фокусы, а у других — нет?

Думаю, все дело в уверенности. Понимаете, некоторые люди даже мысли не допускают, что им можно отказать. И собеседники это чувствуют.

У меня была однокурсница, Наташка Грач. Особа Наташка, конечно, колоритная, но особенно вошло в поговорку ее умение добиваться нужной цели. К примеру: приезжает Наташа в другой город вместе со своим ребенком Сашей. Приходит в гостиницу и преспокойно заявляет:

— Дайте одноместный номер!

«Ну и что?» — скажете вы. А то, что действие происходит не в нынешние рыночные, а в прошлые советские времена. И такое заявление, не подкрепленное бронью, устным распоряжением начальства администратора, звонком из вышестоящих инстанций или, на худой конец, коробкой остродефицитных конфет, выглядело как проявление дурного воспитания.

— Мест нет! — нервно возражала администратор.

— Поищите, — спокойно отвечала Наташа. Вытаскивала из-под прилавка своего сына Сашу и говорила:

— Я же не останусь ночью с ребенком на улице!

И так она это убедительно говорила, что администратор тут же отыскивала двухместный номер, где была занята только одна кровать.

— Вы спросите у соседки, она не будет возражать против ребенка, — напутствовала Наташу администратор, сама потрясенная своей сговорчивостью.

Наташа на пять минут отлучалась, оставив Сашу администратору, потом возвращалась и спокойно объясняла:

— Она возражает. Дайте одноместный.

И полностью деморализованная несчастная женщина выдавала Наташе ключ от одноместного номера.

Вы так умеете? Я пока нет.

Так что, и Маша, и Наташа для меня своего рода жизненные эталоны. Но не говорить же это подонку, который способен на любую подлость. Нет, подставлять девчонок я не стану. Буду выкручиваться сама.

— Слушай, ты бы объяснил, чего от меня ждешь, — сказала я нанимателю с раздражением. — Может, я этого сделать не смогу.

— Сможешь. Объяснять буду по ходу.

— Долго мне с ней дружить?

Он пожал плечами.

— В зависимости от того, как пойдут дела… Не знаю. Да, кстати…

Тут он вытащил из барсетки, которую не выпускал из рук, тонкую стопку зеленых бумажек.

— Здесь тысяча долларов, — проинформировал он меня. — Твой месячный оклад.

— Как это? — растерялась я. — Мне уволиться?

— Да. Мне нужно все твое время. И еще.

Он оглядел квартиру.

— В принципе, территория не засранная, но все равно — найми домработницу.

— Зачем?

— Потому что тебе будет не до хозяйства. Мне нужно, чтобы ты все время находилась в состоянии боевой готовности, а не блеяла, что у тебя постирушка или генеральная уборка.

— И сколько ей…

— Это моя забота, — прервал меня наниматель. — Зарплата домработнице идет отдельно. Не из твоей тысячи. Обещай долларов триста.

— И где мне ее взять? В смысле, домработницу?

Суперсамец начал раздражаться.

— Слушай, ну какая же ты тупая! В газету объявление дай! Потрать несколько дней на отбор кандидатуры!

— Понятно.

— Слава богу!

— И еще…

Он положил деньги на стол и придвинул ближе ко мне. Я не шевельнулась. Не знаю, чего он ожидал. Что я кинусь на бумажки и начну их запихивать в бюстгальтер, что ли?

— Купи себе приличные шмотки, но не слишком дорогие. И вообще, под богатую косить тебе не придется. Оставайся сама собой. Играть ничего не нужно. Побольше простоты и естественности. Ей это понравится.

— А кто она? — спросила я, снова не сдержав любопытства.

Наниматель поднялся со стула, пошел в коридор. И у самой двери вдруг ответил, хотя я на это уже не рассчитывала:

— Моя бывшая супружница. Прими совет: сходи к ней немедленно. Она работает стилистом в салоне на Октябрьской. По-моему, ты в ее услугах остро нуждаешься.

Положил на тумбочку визитку, открыл дверь и вышел из квартиры.

Оставшись одна, я вернулась на кухню и принялась готовить себе завтрак. Впрочем, делала это совершенно машинально, а в голове у меня блуждали догадки, одна другой страшней.

Значит, мне предстоит познакомиться и подружиться с бывшей супружницей человека, который способен посадить меня в тюрьму. Безо всякой моей вины.

Да, нелегкая, наверное, это работа — быть женой такого ублюдка. Смазливая мужская мордочка — это не из разряда плюсов, а из разряда минусов. Не знаю человеческой категории отвратительней, чем красивый мужчина. Поверьте, говорю это по опыту. По горькому опыту. Ни одна женщина, даже самая неотразимая, не способна на такую жертвенную безоглядную любовь к себе, на какую способен смазливый мужик.

Когда-то в молодости мной, к моему удивлению, увлекся подобный тип. Был он хорош собой, ездил на отличной машине и одевался в салоне Славы Зайцева, ибо в те раннедемократические времена Москва еще не пестрела вывесками, типа «Гуччи», «Армани» и «Келвин Кляйн».

Сейчас я понимаю, почему его выбор пал на меня. Знаете, зачем красавицы, жившие в веке примерно пятнадцатом, окружали себя уродами и шутами? По одной причине: на их фоне дамская красота выглядела еще ослепительней. По принципу контраста.

Вот и мой бывший кавалер, очевидно, именно по этому принципу удостоил меня своим вниманием. Не знаю, отдавал ли он себе в этом отчет. Я, к сожалению, не отдавала. Я пребывала в эйфории.

Приятно было выйти из сверкающей машины и сразу же взять под локоть ослепительного мужчину, одетого, как манекен на витрине, благоухающего дорогим парфюмом и при этом еще имеющего внешность кинозвезды. Как же на меня косились окружающие! Тогда я воспринимала эти взгляды, как завистливые. И только потом, когда туман в моей голове немного рассеялся, поняла, что, скорее всего, они смотрели на меня с недоумением.

Я не вписывалась в мозаику.

Что представлял собой мой молодой человек, сказать не берусь. Меня абсолютно захватила внешняя, декоративная сторона вопроса, и на душу подзащитного, если она вообще у него имелась, я внимания не обращала.

Помню, меня немного смущал тот факт, что, оказавшись в помещении, мой кавалер всегда выбирал для себя место напротив зеркала, окна или зеркальной двери. И, разговаривая со мной, не отрывал восхищенного любящего взгляда от своего отражения.

Но это еще не самое неприятное.

Как-то раз я обнаружила в его машине забытую губную помаду ярко-красного цвета. Обременять себя враньем мой разлюбезный не стал, и мы разошлись в разные стороны. Причем больше всего моего кавалера задел тот факт, что бросила его именно я.

Я, заморыш, ханурик, не способный нормально одеться и накраситься! Плебейка, которую он таскал в кафе и рестораны, демонстрируя широкий размах и высокий уровень!

— Ты общалась со мной только для того, чтобы ходить по ресторанам! — заявил кавалер мне на прощанье.

Глотая слезы, я, восемнадцатилетняя дурочка, вернулась домой и спросила у мамы:

— Мама, сколько у нас на книжке?

— Около тысячи, — удивленно ответила мама.

— Отдай их мне.

Мама так и села. Нет нужды говорить, что воспитывала она свою единственную дочку очень правильно, поэтому ни о каких дорогих тряпках разговоры дома даже не возникали. Я подпитывалась исключительно духовно, выстаивая длиннейшие очереди в музей имени Пушкина. Это удовольствие, ориентированное на интеллигентов, в советские времена стоило недорого.

— Зачем тебе столько денег? — спросила мама в ужасе.

И я все ей рассказала. Рассказывала долго, захлебывалась слезами и соплями, но выложила все честно, как на исповеди.

Мама встала с дивана строгая, собранная и решительная.

— Ты права, — сказала она мне сухо. — Этому подонку нужно отдать все. Чтоб он потом не смел говорить, что ты ему что-то должна.

Милая моя покойная мамочка! Светлая тебе память!

Мы отправились в Сбербанк, получили всю сумму целиком, добавили к ней рублей семьдесят и, сжимая в кулаке денежную трубочку, я отправилась на работу к бывшему кавалеру.

— Вот! — сказала я, и протянула ему нашу отложенную тысячу. — Здесь за все. И за рестораны, и за амортизацию машины. Подавись!

Угадайте: взял, не взял? Отказался. С некоторым усилием, правда, но проявил достоинство.

Мой нынешний наниматель был очень похож на моего бывшего кавалера. Та же лощеная внешность, те же отвратно самодовольные манеры… Да, нелегко жилось его бывшей супружнице. Кстати, как там ее звать?

Я пошла в коридор, взяла с телефонной тумбочки оставленную для меня визитку и прочитала: «Лара Никифорова. Стилист».

Еще на визитке был номер телефона, как рабочий, так домашний и мобильный, и адрес салона красоты.

Лара…

Я вернулась на кухню и начала завтракать.

Странное имя. Где-то я такое слышала. Или читала. Ах, да! У Шелдона! Есть у него романчик под названием «Звезды сияют с небес». Там героиню зовут Лара. Не иначе, как маменька неизвестной мне дамы именно этот бестселлер читала перед родами.

Я аккуратно выскребла до дна мои любимые яички, сваренные в мешочек, выбросила скорлупу и вымыла тарелку. Налила себе горячего чаю и развернула конфету.

Интересно, что нужно этому козлу от бывшей жены?

Может, он ее безумно любит, ревнует и хочет знать, так сказать, малейшее движение ее души?

Вряд ли. Для этого мои услуги ему абсолютно без надобности. Частных сыскных контор в Москве сейчас развелось немерено, мог бы обратиться к ним.

Нет. Я наверняка нужна для какой-то другой цели.

Скорее всего, Никифоров-сын не поделил с бывшей супругой совместно нажитое имущество. И что в этой ситуации я могу сделать? Подружиться с бабой и уговорить ее все отдать этому ублюдку? Господи, я его почти не знаю, а уже ненавижу! Что же говорить о несчастной женщине, которая успела побывать за ним замужем!

Ситуация мне сильно не нравилась. Уж не говорю о том, что в любую минуту я могла оказаться в тюрьме за угон автомобиля с имеющимися в нем ценностями. Еще меня пытались втянуть в какую-то аферу, смысла которой я пока не представляла.

Блеск!

Скажу честно. В женскую дружбу я перестала верить примерно с восьмилетнего возраста, когда мамина лучшая подружка увела у нас из дома отца и мужа. Собственно, я не перекладываю ответственность с мужских плеч на женские. Понимаю, что у мужчин не семь пядей во лбу, но должны же они хоть немного соображать, куда с кем идти и что там делать!

Помню выпуск программы «Домино». Тема передачи звучала устрашающе: «Руки прочь от моего мужа».

И гостей редакторы понаприглашали соответствующих.

Мне в память навсегда запала крупная немолодая блондинка, похвалявшаяся своими бранными подвигами по удержанию богатого мужа. Что только не приходило в ее изобретательную голову!

И помоями она соперниц обливала. И кислоту у них перед носом разбрызгивала. И чемоданом по голове била. И в морозилке у нее постоянно лежит куриная лапка для наведения порчи на очередную разлучницу…

И вообще, у меня сложилось твердое впечатление, что дама нигде не работала. Поэтому просто не знала, как себя развлечь.

Не представляю себе ничего глупей, чем бегать за соперницей и устраивать кулачные бои на потеху публике. А мужчина что же? Не виноват? Не захотел бы он пойти с дамой налево — не пошел бы! Кто его за рога тянул?

Про рога это я так, символически говорю… В том смысле, что мужик не теленок на привязи, чтобы его тянули в разные стороны. Сам решает, куда и с кем идти.

Меня удивляет другое. Меня удивляет, что между женской дружбой и мужчиной, женщины всегда выбирают мужчину. Даже если он этого совершенно не стоит.

Наверное, в них говорит древний инстинкт, заложенный с рождения. Каждая женщина ощущает в другой женщине соперницу в борьбе за мужское внимание. И готова на любую подлость, чтобы выйти победительницей в этом соревновании.

Конечно, есть исключения. На мой взгляд, умные и образованные женщины способны правильно понять природу своих нехороших побуждений и задавить их. Но таких женщин единицы. Лично я в женскую дружбу не верю.

И все же очень стараюсь не делать своим знакомым женского рода откровенных гадостей. И до сегодняшнего дня мне это вполне удавалось. Наверное, моей порядочности немало способствует моя маловыразительная внешность.

Я еще раз перечитала визитку.

Ах, Лара, Лара… Что же ты не поделила со своим бывшим мужем?

Впрочем, не мое это дело. Плохо только то, что мне придется выбирать между предательством и отсидкой в отечественной колонии общего режима. Будь я праведником, о которых повествуют Жития святых, и вопросов бы не было.

Но такой моральной силы я в себе не ощущала. Поэтому собралась, оделась, сунула в лифчик пачечку зеленых и отбыла на задание.

Прежде чем выйти из подъезда, я поднялась к Селене и позвонила в квартиру. В ожидании, пока дверь откроется, зажала нос платком.

Да. Запах в нашем подъезде ужасающий. Но, поднявшись на четвертый этаж, вы попадаете в его эпицентр. И не всякий нос, даже самый привыкший, способен это выдержать.

Послышались шаги, и дверь распахнулась. Селена — женщина, закаленная в борьбе с реальностью, поэтому никаких глупых суматошных возгласов при виде меня издавать не стала. Просто деловито спросила:

— Ты за косынкой?

— Точно, — ответила я с благодарностью.

Дело в том, что никаких головных уборов я отродясь не носила. И даже на похороны моей мамы была вынуждена позаимствовать черную косынку.

— Входи, — сказала Селена, и удалилась вглубь квартиры. Послышалась возня, приглушенный голос Королева спросил: — Кто это?

— Это я, Геннадий Иванович! — крикнула я громко. Как я уже говорила, к Королеву я испытываю симпатию. По-моему, это чувство взаимно.

— Илона!

Геннадий Иванович вышел в коридор, и я с горечью отметила, какой больной у него вид.

— Элька, привет! Сто лет тебя не видел!

Тут он споткнулся, а я, стремясь не дать ему рухнуть на пол, сделала шаг вперед и оказалась в хорошо освещенном пространстве.

Геннадий Иванович отшатнулся от меня и схватился за стену. Я вспомнила о своем зеленом цвете и замерла на месте.

Несколько минут царила напряженная тишина.

Наконец Геннадий Иванович опомнился и слабым голосом окликнул жену:

— Селена!

Та появилась в коридоре с косынкой в руках:

— Ну?

— Слушай, я, наверное, завяжу с выпивкой…

Тут Геннадий Иванович бросил на меня еще один панический взгляд, пробормотал:

— Ничего себе глюк…

И добавил громче:

— Мне Элька зеленой кажется…

Надо отдать должное Селене. Сориентировалась она мгновенно:

— Допился, скотина!

И посмотрела на меня выразительным взглядом. Впрочем, я и так все прекрасно поняла.

— Геннадий Иванович, что с вами? — спросила я участливо. И слегка повернулась на свет, чтобы зелень в волосах и на щеках сверкнула особенно ярко.

— Боже!

Королев с трудом устоял на ногах.

— Я, пожалуй, пойду прилягу…

Он развернулся и, держась за стену, двинулся в спальню.

Селена сунула мне косынку, шепнула: «Ни слова!» и выпихнула на лестничную клетку.

Не дура, поняла.

Я тщательно упаковала волосы в объемный кусок дешевого шелка, нацепила на нос черные очки и двинулась вниз.

Что мне делать — я примерно представляла. Приеду на Октябрьскую, вызову Лару и попрошу ее исправить последствия моего неосторожного обращения с тоником цвета «малахит».

А дальше — в зависимости от произведенного впечатления.

Дорога не отняла у меня много времени, зато отняла множество нервных клеток.

Платок и очки оказались бессильны скрыть следы моей утренней шалости. Как только я входила в вагон электрички, пассажиры умолкали и начинали обшаривать меня подозрительными и испуганными взглядами.

Так что путь к станции «Октябрьская» отнюдь не был для меня усыпан розами.

Но, в конце концов, хорошо все, что хорошо кончается. Я добралась до салона красоты, преодолела все препоны на пути к креслу клиента, плюхнулась на сиденье и утомленно сказала симпатичной девочке, с любопытством смотревшей на меня из-за его спинки:

— Девушка, я бы хотела, чтобы меня обслужила Лара Никифорова. Мне ее очень хвалили.

— Лара Никифорова — это я, — весело ответила девчушка. И на ее щечках появились симпатичные ямочки.

А я только смотрела в зеркало перед собой, которое отражало нас обеих. И не могла произнести ни одного слова.

Начнем с того, что девочке просто не могло быть больше двадцати лет! Такая ослепительная ровная кожа, такие смешные, чуть стертые с помощью лосьонов веснушки, такая открытая жизнерадостная улыбка никак не могут принадлежать взрослой женщине! Исключено!

И это веселое молодое создание уже успело побывать замужем за верблюжьей колючкой, которая называется Никифоров-сын! Фантастика!

— Сколько вам лет? — пролепетала я невольно. Но тут же спохватилась и сумела взять себя в руки:

— Простите…

— Пустяки! — весело ответила девочка. — Мне двадцать пять.

— Извините, я не хотела…

— Я понимаю, — снова перебила меня моя очаровательная собеседница. — Вы хотите, чтобы вас обслужил мастер посолидней. Сейчас я приведу…

— Нет-нет!

И я схватила девочку за руку:

— Вы мне очень нравитесь.

— Спасибо!

— Меня вполне устроит ваша квалификация.

— Отлично.

Девочка сдвинула брови и оглядела меня в зеркале. Ее лицо немедленно преобразилось из детского и несерьезного в профессиональное и взрослое.

— Тоник?

— Малахит, — покорно ответила я.

— Там предупреждение есть…

— Я потом прочитала.

— Понятно.

Вот такой короткий профессиональный разговор, бальзамом ложившийся на душу. Никаких тебе упреков. Никаких нравоучений. Никаких насмешек. Просто деловой момент.

— Что вы хотите, кроме того, чтобы убрать зеленый цвет? — спросила меня Лара.

— Все, что вы сочтете нужным, — ответила я. Честно говоря, не без тайной мысли. Посмотрим, на что ты способна, девочка моя…

Моя внешность настолько маловыразительна, что на красивых женщин я смотрю без всякой зависти. Я заранее готова уступить им лавры первенства, а потому совершенно не завидую чужой красоте. Мне кажется, что сделать из меня красавицу может только добрая волшебница.

Или визажист высокого класса.

Вот и проверим, что умеет бывшая супружница моего нанимателя.

Девочка на мгновение удалилась и вернулась назад с темной кожаной папочкой.

— Я пока сниму вам зелень, — сказала она деликатно, — а вы ознакомьтесь с нашими услугами.

Тактичная. Не сказала: «Ознакомьтесь с нашими ценами», хотя, несомненно, имела в виду именно эту сторону вопроса.

Я открыла папочку, похожую на ту, в которую вкладывают ресторанное меню. И зашарила глазами по строчкам.

Что ж, цены, конечно, не маленькие.

Стрижка — пятьдесят долларов в среднем. М-да… Тонирование, мелирование, окрашивание, лечебный комплекс…

Всего в наименовании услуг было включено пунктов сорок. Я не стала дочитывать до конца, захлопнула папочку и сказала прямо:

— Вы знаете, у меня есть тысяча долларов.

— Только на внешность? — спросила Лара быстро.

— На месяц вперед.

— Понятно.

Она прикусила губу и снова уставилась на меня в зеркало.

— Двести баксов не слишком дорого? — спросила она нерешительно.

— За голову?

— За все. Я приведу в порядок ваши волосы, постригу, немного подкрашу и займусь вашим лицом. Очищу, сделаю питательную маску и покажу, как вам нужно правильно краситься. То есть сделаю дневной макияж. Как вам такой вариант?

— Блеск! — сказала я искренне.

На ее щеках снова обозначились веселые ямочки.

— Отлично!

И Лара приступила к работе.

Можете мне не верить, но ни разу в жизни я еще не была в салоне красоты. И не только потому, что не было денег. Я очень боюсь обнаружить свое невежество. Совершенно не представляю, какие услуги оказывают женщинам в этом месте, а также, в чем нуждаюсь именно я. Спрашивать и тем самым демонстрировать свою непродвинутость мне совершенно не хочется, поэтому я обхожу салоны красоты стороной. Как дорогие, так и не очень.

Салон, в котором работала Лара, относился, скорее, к разряду средних. Ремонт здесь был сделан вполне приличный, но не шикарный. Вряд ли тут работают победители европейских конкурсов стилистов и парикмахеров, но наверняка это не люди, набранные с улицы. Лара, например, производила впечатление умного и интеллигентного человека. Правильная грамотная речь, острый прицельный взгляд, выдающий профессионала, доброжелательный тон в разговоре с клиентом… Денежки-то немалые! Двести баксов!

Я откинула голову на спинку кресла и отдалась в профессионально-корректные руки девочки. Что ни говори, все же приятно, когда кто-то вокруг тебя заботливо суетится.

Помню, работал у нас в археологической экспедиции мальчик по имени Коля. Помимо блестящих профессиональных данных, у Коли было в жизни одно солидное преимущество: большие голубые глаза, обрамленные длинными темными ресницами.

Конституция у Коли была трогательной: при росте метр восемьдесят весил он примерно семьдесят кило. И этот факт в сочетании с голубыми глазами заставлял всех дам относиться к Коле особенно внимательно.

Коля, несмотря на свой относительно юный возраст, практически мгновенно отыскал собственную археологическую нишу. И отыскал ее совершенно правильно.

Коля специализировался по детским захоронениям.

Проблема заключалась в том, что Коля, как и большинство археологов, не был обременен семейством. А потому детей себе представлял, в основном ориентируясь на маленькие скелетики, отрытые в окрестностях Пантикапея.

Вообще-то, археологи редко позволяют себе такую роскошь, как семья и дети. Уж не говорю о том, что наше государство не предоставляет им для этого финансовой возможности. (Видимо, государству не нужно, чтобы множилось число умных и интеллигентных людей). Скажите по совести, какая жена выдержит полугодовое пребывание мужа на «полевых работах?» Вы бы выдержали? То-то!

К тому же, Коле было всего двадцать пять лет. И проблема описания найденного погребения терзала его каждый раз, как в первый.

Потому что в описании нужно было указывать примерный возраст захороненного ребенка, ориентируясь на его рост.

Помню выразительный эпизод из нашего лагерного быта. Коля, глубоко задумавшись, сидит над скелетиком ребенка, отрытого недавно, а поблизости от него слоняется мужик с двумя детьми. Вообще, раскопки наши иногда привлекали любопытствующих из города, но довольно редко они приезжали с детьми. В этот раз турист был весьма кстати, потому что младший мальчик по размерам весьма походил на отрытый Колей скелетик.

Коля при виде ребенка оживился и крикнул:

— Мужчина!

Любопытствующий подошел ближе. Коля еще раз окинул взглядом младшего ребенка, соразмерил его со скелетиком и спросил:

— Сколько лет младшенькому?

Нужно отметить, что мужик попался на редкость выдержанный. Поэтому Колю не побили. Турист просто покрепче сжал в кулаке ручку ребенка, окинул Колю уничижительным взглядом и поспешно ретировался.

— Ну, ладно, — пробормотал Коля со скрытой угрозой в голосе.

С тех пор он начал планомерно внедрять в жизнь план, возникший в коварной археологической голове.

По просьбе Коли наши городские коллеги начали знакомить его со всеми одинокими дамами, обремененными детьми.

Дамы приглашали Колю в гости. Дамы пекли кулебяки и торты невероятной сложности. Дамы выводили навстречу дорогому гостю своих разодетых детишек.

Нужно сказать, что детишки интересовали Колю даже больше, чем торты и кулебяки. (И это несмотря на куриные окорочка, в изобилии расточаемые Яном Майоровичем!)

Коля расспрашивал и выспрашивал у дам абсолютно все, что касалось их детей. Внимательно рассматривал зарубки, сделанные на двери и знаменующие рост ребенка. Интересовался болезнями, замедляющими детский рост, и болезнями, его ускоряющими. Выслушивал все, что касается детей, с таким жадным любопытством, что у одиноких дам на глаза наворачивались слезы умиления.

В довольно небольшое время Коля приобрел славу потенциально благонадежного семьянина, которого просто необходимо пристроить в хорошие руки!

И дамы старались.

Неделя у Коли была расписана с точностью до часа. Культпоходы в гости, на которые его провожал весь состав экспедиции, следовали один за другим.

Мы только завистливо причмокивали, слушая рассказы вернувшегося Коли о продуктовом меню, выставленном на стол очередной дамой с дитем.

— Господи, хоть бы раз для нас что-нибудь захватил! — как-то не выдержала я, полностью деморализованная окорочковым однообразием.

И Коля ответил, строго посмотрев на меня:

— Я туда хожу не для удовольствия, а для дела!

Да. Это была чистая правда. Знали бы одинокие дамы, что, покинув их квартиру и оставшись на лестничной клетке, Коля немедленно выхватывал блокнот и авторучку и судорожно переносил туда все выспрошенные за вечер сведения!

Но проблему описания детских погребений Коля разрешил кардинально. Раз и навсегда.

«А с чего это ты вдруг вспомнила о Коле?» — подумала я, не открывая глаз. Думать в темноте было уютно, ловкие руки, легко ворошившие мои волосы, навевали ленивую дремоту.

Глаза!

Вот почему лицо девочки Лары показалось мне смутно знакомым. У них с Колей почти одинаковые глаза — большие, ярко-голубые, с уголками, чуть опущенными вниз, как у собак породы бассет.

Я открыла глаза и посмотрела на бывшую супругу моего нанимателя. Лара возилась с моей головой, не обращая внимания на мой пристальный взгляд. Ее губы были твердо сжаты, брови сосредоточено сведены.

— Лара!

Она быстро вскинула глаза в зеркало. Ее лицо стало чуть менее хмурым.

— Да?

— Ничего, что я вас по имени называю?

— Конечно, ничего страшного!

— Просто я на десять лет старше, — не то похвасталась, не то пожаловалась я.

— Да что вы?!

Лара удивилась так искренне, что я почувствовала к ней еще большую симпатию.

— Да, мне редко дают мои тридцать пять…

— А вы и не берите, — посоветовала Лара.

— А я и не беру.

Минуту она улыбалась и смотрела на меня, ожидая продолжения. Я вспомнила, что хотела спросить.

— Лара, у вас есть брат?

— Увы, нет. А почему вы спрашиваете?

— Вы очень похожи на одного моего знакомого.

— Расскажите, — попросила Лара.

И я рассказала про мальчика Колю. Лара очень долго смеялась.

— Люблю изобретательных людей! — заметила она. — А вы?

— Смотря, что они изобретают, — ответила я угрюмо, потому что вспомнила своего нанимателя и изобретенный им план по моему шантажу.

— Понятно.

Лара еще немного поворошила мои волосы, отбросила в сторону очередной тампон светло-зеленого цвета и объявила:

— Тоник «малахит» побежден!

— Ура!

Я подалась вперед к зеркалу и повертела головой. Какая-то она темная… Изнутри — это само собой, но теперь она потемнела и снаружи…

— Ничего страшного, — спокойно объявила Лара. — Волосы немного потемнели, но это только пока они влажные. Сейчас мы положим на голову питательную маску и займемся вашим лицом.

Не буду вас обременять подробностями. Скажу только одно: ощущение, когда вокруг тебя заботливо хлопочет другой человек, по приятности не имеет себе равных.

Через три с половиной часа я наконец была допущена к лицезрению своей персоны в зеркале. Нужно сказать, что перед этим Лара отодвинула меня подальше от всех зеркал.

— Потом посмотрите, — сказала она. — Так эффектней получится.

— Я от страха не скончаюсь?

— Нет, — успокоила она меня. Чему-то усмехнулась и договорила:

— Разве что от радости…

— Тоже не желательно. Мне еще пожить хочется.

— Я учту.

В общем, когда Лара подвела меня к большому зеркальному трюмо, занавешенному матовым непрозрачным покрывалом, и убрала его в сторону, я непроизвольно зажмурилась.

— Откройте глаза, — строго сказала бывшая супруга моего нанимателя.

— Боюсь.

— Не валяйте дурака!

Ее голос зазвучал жестко и нетерпеливо:

— Ну!

Я чуть разжмурилась. В зеркале напротив прорисовался абрис женщины с непривычной формой прически. Это я?

Я широко распахнула глаза. И, не поверив им, ощупала свое лицо руками.

Незнакомая девушка напротив в точности повторила мои движения.

Это я?!

Я обернулась назад и в смятении уставилась на Лару.

— Нравится?

— Не знаю…

Я подвинулась к зеркалу поближе. Уже уверенней осмотрела свое отражение, испытывая неприятное чувство человека, который не узнает самого себя.

Да, прическа с неровными «рваными» кончиками волос меня странным образом омолодила. И вообще, не стоит мне, оказывается, подкручивать концы волос глубоко вовнутрь, так голова становится похожей на шляпку гриба… Лара провозилась с укладкой не больше пятнадцати минут, а такое время я всегда могу позволить себе потратить.

— Я немного затонировала осветленные прядки.

— Очень красиво, — признала я и повернула голову так, чтобы дневной свет высветил благородный бронзовый оттенок.

— Тоник смоется через восемь раз. Вы голову часто моете?

— Два раза в неделю.

— Правильно. Чаще не нужно, у вас волосы склонны к сухости.

— Да? — поразилась я.

Никогда бы не подумала, что у моих волос есть какие-то склонности!

— Бальзамом пользуетесь?

— Иногда, — соврала я, не рискнув сознаться, что предпочитаю шампунь и бальзам в одном флаконе. Потому что так выходит дешевле.

— Нужно обязательно! Вымыли голову, положили сверху побольше бальзама для сухих волос и завернули голову в полотенце, — назидательно поучала Лара, а я покорно кивала, не в силах оторвать глаз от незнакомой девушки в зеркале.

Она нравилась мне все больше и больше.

— Держите не две минуты, а примерно десять. Потом смываете, но не слишком усердно. Если чуть-чуть бальзама на волосах задержится — ничего страшного.

— А укладывать волосы как?

— Феном и крупной круглой щеткой. Сначала волосы зачесываете наверх и поднимаете корни, — показывала Лара, — потом отделяете по небольшой пряди, слегка накручиваете на щетку и подсушиваете. Вокруг головы. Понятно?

— Ага.

— Потом берете прядку повыше и так до самой макушки. Кончики волос сильно внутрь не заворачивайте, они должны быть почти прямыми. Вот так на край щетки положите и щеткой скользите вниз…

Она показывала прямо на моих чудно уложенных волосах, и я невольно схватила ее за руку:

— Осторожно! Все испортится!

Лара расхохоталась:

— Все нормально. У вас волосы послушные, прическа хорошо держится.

— А что вы сделали с моим лицом? — спросила я, и почти уткнулась носом в зеркало. — У меня же кожа, как у девочки!

— Как вас зовут? — спросила вдруг Лара, и я мигом вернулась из состояния эйфории в обычное подавленное.

— Только не смейтесь. Илона…

— Почему я должна смеяться? — удивилась Лара. — Чудное имя!

— Ага! — ядовито согласилась я. — Особенно в сочетании с отчеством «Ивановна» и фамилией «Колесникова!»

— Подумаешь, беда какая! — беспечно отмахнулась девочка. — Можно я вас по отчеству и фамилии не стану называть?

— Умоляю, не называйте!

— Так вот… Илона.

Она чуть помедлила, прежде чем произнести мое имя.

— За кожей нужно хорошо ухаживать и при этом не экономить. Экономьте на чем угодно, но не на коже. У вас кожа тоже немного сухая. Поэтому питание, питание и питание по полной программе. Вы раньше бывали в салонах красоты?

— Никогда! — призналась я убитым голосом.

— Ничего страшного. Ухаживать за собой можно и самостоятельно. Ходить имеет смысл только к хорошему косметологу, который сможет вам дать правильные советы и грамотно почистить кожу. Раз или два раза в месяц приходите на консультацию, а дальше видно будет.

— Хорошо.

— Вы запомнили, какие цвета и оттенки мы подобрали для дневного макияжа?

— Кажется, запомнила, — пробормотала я.

Боже мой! Какой макияж? У девушки, отраженной в зеркале на лице нет никакой косметики!

— Хороший макияж должен быть незаметным. Тональный крем только натурального цвета. Вам нужен светлый беж, чтобы шея не вступала в противоречие… Берите только качественный, не дешевый крем, чтобы кожа была не только защищена, но и питалась. И потом, хороший качественный крем скрывает мелкие морщинки, а дешевый их подчеркивает.

— Поняла.

— Насколько я понимаю, времени на утренний макияж у вас мало?

— Мало.

— Поэтому я сделала вам легкий татуаж глаз. Видите, верхнее веко прорисовалось четче, и глаза сразу обрели выразительность. Так что карандашом вам пользоваться не нужно, по крайней мере, два месяца. Только светлые тени. Внутреннее веко — оттенок посветлей, наружное веко — чуть темней. Как мы тени клали помните?

— Помню.

— Не пользуйтесь тушью с подкручивающейся щеточкой. Вам не идут ресницы, как у куклы. Для этого у вас слишком интеллектуальное лицо.

Я почувствовала скромную гордость.

— Только прямые. И обязательно подкрашивайте верхние ресницы, которые ближе к вискам.

— Поняла.

— Губы я вам подчеркивать не стала. И не рекомендую, это взрослит. Яркие губы — только для вечернего макияжа. Если будет нужно, придете ко мне, я покажу, что делать.

Можете использовать неяркий блеск для губ. Это как игривый вариант. Или неяркую помаду натурального оттенка без блеска. Это рабочий вариант. Не обводите контур губ, они у вас тонковаты.

— Понятно.

Лара остановилась, посмотрела на меня и рассмеялась.

— Хватит с вас на сегодня. Идите и покоряйте мужчин.

— Покорять мужчин?..

Я еще раз полюбовалась на девушку в зеркале. Такая может…

Девушка была молодой и прелестной. Мелкие черты лица волшебным образом преобразились в пикантные. Глаза, почти незаметно подведенные поверх ресниц, обрели кокетливый взгляд. Благодаря удачному сочетанию светлых теней разного оттенка на веках, вся верхняя часть лица стала какой-то объемной, выпуклой, значительной… Новое лицо отличалось от прошлого, как трехмерная компьютерная графика отличается от обычного плоского рисунка.

Я поднялась со стула и тряхнула головой. Волосы немного растрепались, и прическа стала выглядеть более естественной.

— Еще один совет.

Я обернулась к волшебнице, которая совершила это невозможное превращение.

— Вам не хватает внутренней уверенности в себе.

— Да уж, не хватает, — созналась я. — У вас такое не продается?

— Уверенность в себе вырабатывается довольно легко. Для начала научитесь не обращать внимания на то, нравитесь вы окружающим или не нравитесь. Не заглядывайте им в глаза с искательностью собаки. Вам должно быть плевать, как они на вас реагируют. Потому что вы хороши собой и ни в чьих одобрениях не нуждаетесь. Понятно?

— Я попробую, — пообещала я.

— Вот-вот, попробуйте!

Лара подошла ко мне поближе, оглянулась через плечо на других мастеров и заговорщически прошептала:

— Потом расскажете, как на вас отреагировали знакомые?

— Расскажу, — пообещала я шепотом, невольно поддаваясь обаянию, исходившему от этой девочки мощным потоком.

— Вот моя визитка.

Я не осмелилась сказать, что у меня уже есть одна такая, и молча приняла прямоугольный кусочек картона.

По улице я шла не чуя ног. Хотя и пообещала Ларе, не обращать внимания на реакцию окружающих, все же не утерпела и косила то левым, то правым глазом на мужские и женские лица вокруг себя.

И увиденное наполняло меня восторгом.

Женщины смотрели пристально, словно пытались разложить на составляющие части то, что называлось словом «стильно».

Запоминали форму стрижки, щурились, внимательно вглядывались в оттенок волос, совершенно естественный с одной стороны, слишком изысканный, чтоб быть естественным, — с другой.

Мужчины смотрели безо всякого желания разобраться в тонкостях работы стилиста. Скорее всего, они о проделанной Ларой работе и не догадывались. Просто смотрели на меня с таким безмолвным удовольствием и молчаливым одобрением, как никогда раньше.

Господи, как же это, оказывается, приятно!

Впервые в жизни окружающие обращали внимание на меня. Именно на меня, а не на моего разодетого спутника, не на мою убогую одежку, не на мои разлохмаченные бесформенные космы, не на анкету в моих руках…

На меня! На меня!!

Я брела по раскаленному городскому асфальту, вдыхала запах машинных выхлопов и гари, а в душе у меня пели птицы.

Я остановилась напротив зеркальной витрины магазина, под предлогом оглядеть манекены с модной одеждой, но в упоении разглядывала только себя.

Надо же, какая я хорошенькая! Как жаль, что моя интеллигентная мамочка, всю жизнь утешавшая дочку тезисом о душевной красоте, не видит меня сейчас! Или видит?

Я подняла глаза к расплавленному летнему небу. Мамочка, а вот и я! Ты удивилась или обрадовалась? Наверное, обрадовалась… Глаза внезапно зачесались.

Только не плакать! А то потечет тушь, и я снова стану уродиной!

Довод подействовал неотразимо, слезы немедленно высохли, и я вернулась к созерцанию своего отражения.

Да, я хорошенькая. Безо всяких сомнений. Даже старое мешковатое платье не в силах сегодня меня изуродовать.

Платье?..

Я расправила юбку по бокам и посмотрела на свое отражение.

Черт возьми, почему нет?!

Через час я входила в универмаг «Молодежный», расположенный неподалеку от моего дома. Конечно, вы можете возразить, что женщина моего возраста не должна посещать места с таким названием, но я точно знала, что в этом универмаге есть несколько секций, где можно купить хорошую одежду по вполне доступной цене. А в сезон скидок — купить почти даром. И потом, для девушки, в которую меня превратила добрая волшебница Лара, не существовала проблема возраста.

Я дошла до секции с названием SACH, оглядела выставленный манекен и просмотрела цены.

Яркая крепдешиновая юбочка до колен, свободно разлетающаяся в разные стороны — тысяча триста рублей. Юбочка была самой дорогой частью экспозиции. По-моему, этим все сказано.

Через минуту я в упоении рылась среди вешалок. Почему мой гардероб состоит из каких-то унылых вещей блеклого старушечьего цвета? Вещи, которые я перебирала сейчас, пестрели веселыми оттенками летней радуги и притягивали глаз своим беспечным юношеским кроем.

И при этом сидели на фигуре обворожительно!

Через полчаса молоденькие продавщицы, нюхом уловив выгодную покупательницу, сгруппировались вокруг моей примерочной. Одна находилась непосредственно между мной и внешним миром и руководила общими действиями, громко выкрикивая время от времени:

— Белый костюм поменяй на «эмку!» Желтый свитерок принеси другой модельки, без ворота! Дай босоножки в цветочек!

Просовывала голову за занавеску, оглядывала меня озабоченным и оценивающим взглядом, говорила:

— С этими брючками нужно носить другую рубашку. С открытой спиной.

Поворачивала голову наружу и кричала:

— Оксана, принеси льняной топ с открытой спиной! И белый, и розовый! И босоножки на сплошной подошве! Нет, лучше белые! Да!

В общем, я ударилась в восхитительный, ужасающий мужчин разврат, всю притягательность которого может оценить только женское сердце. Девочки, как заведенные, носились между моей примерочной и полками с яркими цветовыми пятнами. Новые вещи уже не умещались внутри кабинки и в беспорядке висели на всех возможных перекладинах вокруг меня. На полу громоздились разноцветные груды самой разнообразной обуви: на каблучках и танкетках, с завязочками а-ля греческие котурны, с открытыми носочками и закрытыми пятками и наоборот…

Я вертелась перед двумя высокими зеркалами во весь рост, то снимая с себя юбку и комбинируя топ с принесенными брюками, то выхватывая из рук продавщицы еще не примеренный хлопчатобумажный свитерок…

Женщины! Вы меня понимаете!

Когда я через два часа покинула секцию, меня сопровождали благодарственные молитвы всего персонала. Девочки выстроились на выходе и провожали меня воздушными поцелуями и маханием носовых платочков. Из чего следовал дедуктивный вывод, что они получали процент от продажи.

Старое мешковатое платье, в котором я пришла в магазин, мы торжественно выбросили в идеально чистую мусорную корзину возле кассы. Старшая продавщица даже сплюнула через плечо и проговорила нечто вроде заклинания:

— Чтоб все неприятности с ним вместе остались…

Я тоже сплюнула.

Сейчас на мне была изумительно легкая пестренькая юбочка, кокетливо разлетавшаяся при движении. Но модельер при этом сделал так, что разлеталась она до определенного момента, так сказать, в пределах цензуры, и мне совершенно не приходилось придерживать полы руками.

Тем более, что руки у меня были заняты.

Я шла, как Джулия Робертс в фильме «Красотка», навьюченная элегантными коробками и сумочками. Поверх юбочки на мне был надет чудный топик, кокетливо завязанный сзади и оставлявший половину спины открытой. На ногах были новые босоножки с прозрачной планкой поперек пальцев ног. А планка разрисована яркими небольшими цветочками, по оттенку совпадавшими с пестрыми точками на юбке. Девочки предложили мне в дополнение к ансамблю симпатичную шляпку, но мне так нравилась моя прическа, что шляпку я отклонила. Но все равно ее купила.

Почти на самом выходе из магазина я увидела отдел парфюмерии и косметики. Нужно ли говорить, что я туда завернула?!

Через час меня буквально под руки вели по направлению к проезжей части восторженные продавщицы. Позади нас трусила пара секьюрити с моими многочисленными сумками. Для меня остановили машину, меня загрузили внутрь, меня осыпали благословениями, а когда машина отъехала, проводили меня радостным маханием рук.

«Это просто праздник какой-то!» — подумала я, вспомнив фильм моего детства.

Откинулась на спинку сиденья и обвела удовлетворенным взглядом большие и маленькие упаковки и упаковочки, которыми был перегружен автомобильный салон.

— Как же вы все это донесете? — спросил пожилой водитель. Уже несколько минут он рассматривал мое отражение в зеркальце, и делал это с явным удовольствием.

— Не знаю, — беспечно ответила я. — Попрошу кого-нибудь во дворе… Помогут…

— Если знакомых не увидите, то я вам сам помогу, — пообещал дяденька.

Я чуть заметно улыбнулась и закрыла глаза.

Господи, как приятно быть хорошенькой женщиной! И хорошо одетой!

Еще через двадцать минут я стояла посреди своей гостиной и озиралась вокруг. На полу были раскиданы новые босоножки, шляпки, юбки и брючки самых разных цветов и фасонов, флаконы с хорошими духами и туалетной водой, дезодоранты, качественная косметика…

И посреди всего этого заманчивого великолепия стояла я в новом платье, с которого еще не успела срезать бирку. И в упоении разглядывала себя в большом зеркале, которое специально притащила из кладовки, где оно много лет пылилось за ненадобностью.

Этого не может быть! Этого просто не может быть! Такое возможно только в сказках!

Я присела на край дивана и обвела глазами разноцветный веселый хаос.

Из тысячи долларов, с которой я начала сегодняшний день, у меня оставалось чуть больше трехсот. Но какое это имело значение, по сравнению с той огромной радостью, которая готова была меня задушить?!

Плевать на деньги. До конца месяца я протяну и на меньшую сумму. Тем более, что скоро должны подоспеть гонорары американских благодетелей за три предыдущих исследования. В сумме там получается двести пятьдесят долларов… Да плюс оставшиеся триста с хвостиком…

Я упала на спинку дивана и обняла себя за плечи.

Я богачка!

Мало этого. Я еще и красавица!

Тут меня заточило смутное беспокойство. Что-то я должна была сделать еще… Вещи собрать?

Ах, да! Теперь это за меня будет делать домработница! А я должна была дать объявление о найме!

Я вскочила с дивана. Любой повод выйти на улицу для меня сейчас был синонимом праздника.

Я еще раз покрутилась перед зеркалом.

Кукла. Просто кукла. В чем пойти? Господи, какая же я хорошенькая! Какая же умница эта девочка Лара!

Тут мои мысли споткнулись. В голове заскрежетало, как скрежещет днище деревянного корабля, напоровшегося на риф.

И я медленно пошла ко дну.

Да… Хорошая девочка Лара… Та самая, за которой ты теперь будешь шпионить. А все твои тряпки куплены на тридцать серебряников, выданных в качестве гонорара за предательство.

Ноги подкосились, и я снова упала на край дивана.

— Господи, что же мне делать? — спросила я в отчаянии.

Но мне никто не ответил.

Скажу честно. Будь Лара противной угрюмой бабой, совесть меня бы не мучила. Не мучила она бы меня и в том случае, если бы Лара оказалась высокомерной надменной красоткой, глядящей на окружающий мир с брезгливой неприязнью.

Но Лара оказалась такой, какой оказалась. Милой симпатичной девочкой, лучившейся доброжелательностью и обаянием.

Девочкой с прекрасным вкусом и хорошим профессиональным уровнем.

Девочкой, которая впервые в жизни позволила мне почувствовать себя привлекательной женщиной.

Я стукнула кулаками по коленкам и выругалась. Восхитительный день обернулся своей неприглядной изнанкой, и настроение стремительно катилось к показателю «хуже не бывает».

В прихожей зазвонил телефон. Я поднялась и волоча ноги отправилась к нему.

— Да…

— Илона?

Ненавистный высокий мужской голос ударил в ухо.

— Что тебе нужно?

— Ты ездила на Октябрьскую?

— Ездила, — ответила я угрюмо.

— Никуда не выходи! — велел наниматель. — Через десять минут буду у тебя.

И мне в ухо полетели короткие гудки.

Наниматель не обманул. Ровно через десять минут раздался звонок в дверь. «Что значит деловой человек», — подумала я вяло и открыла замки.

Наниматель, увидев меня, снова странно дернулся. Но уже не с тем выражением ужаса, которое я с наслаждением наблюдала на его лице утром. На этот раз выражение лица было скорее ошарашенное.

— Илона? — переспросил он неуверенно.

Я молча повернулась и пошла в комнату.

Наниматель шагнул в коридор и прикрыл за собой дверь.

— Ты? — продолжал спрашивать он, следуя за мной. — Неужели ты? Не может быть!

Вошел в комнату, оглядел устроенный мной кавардак и ехидно прищурился:

— Я смотрю, ты начинаешь привыкать к красивой жизни…

Я молчала. На душе было так гадко, что и передать невозможно.

Наниматель осторожно обошел разбросанное барахло, которое перестало меня радовать, уселся на стул и велел:

— Рассказывай.

— Слушай, что тебе от нее нужно? — спросила я угрюмо.

— Я тебе деньги плачу! — напомнил наниматель внушительно. — Помнишь? Я тебе, а не ты мне. Поэтому не я буду отвечать на твои вопросы, а ты на мои.

— Нечего мне тебе рассказывать, — ответила я все так же угрюмо. Каждым сказанным словом я предавала девочку по имени Лара, которая мне ужасно нравилась.

Глаза нанимателя сощурились.

— Слушай, я ведь долго тебя упрашивать не стану, — сказал он с неприкрытой угрозой в голосе. — Отправишься изучать социальную справедливость в российских тюрьмах, только моргнуть успеешь! А я другую бабу найду… Вон вас сколько по улице бегало перед библиотекой…

Я проглотила слюну.

— Она мне понравилась, — неохотно начала я свою деятельность в роли Иуды. — По-моему, она отличный профессионал…

— Я даже не подозревал насколько, — прервал он, дерзко разглядывая мое новое лицо. — В жизни бы не подумал, что из тебя можно вылепить такую конфетку…

— Я очень тебя прошу, оставь ее, — попросила я. — Она отличная девчонка.

— О чем вы говорили? — спросил он, не слушая меня.

И я добросовестно пересказала весь наш малосодержательный разговор. Услышав финальную часть, наниматель оживился:

— Ага, ага! Значит, договорились, что ты ей расскажешь о реакции окружающих? Очень хорошо.

— Мне снова туда идти? — спросила я покорно.

Наниматель удивленно поднял брови:

— Милая моя! А ты как думала? Решила, что уже отработала тысячу баксов? Конечно, пойдешь! Только не сразу. Не надо выглядеть навязчиво.

Он ненадолго задумался:

— Пойдешь через две недели. Да, так будет в самый раз.

— А что я до этого делать буду? — с тоской спросила я.

— Гулять! Конфеты жрать! Телек смотреть! Задницу отъедать!

— Вот спасибо!

Да уж, перспектива!

— А почему мне нельзя работать?

— Не хочу, чтоб ты своим длинным бабьим языком все выболтала, — ответил он со злостью.

— Да не скажу я никому…

— Нет!

Я заткнулась и с тоской уставилась в окно.

— И вообще, держись подальше от подружек.

— Нет у меня подружек!

— И прекрасно.

Наниматель поднялся со стула и пошел на выход. Я побрела следом.

У самой двери суперсамец затормозил, поколебался и насмешливо сказал:

— Черт с тобой, объясню, а то ты еще подумаешь, что я убийца… Просто год назад я имел глупость переписать на Лару все имущество.

— И? — спросила я, настораживаясь.

— И остался с голым задом, — со сдержанной яростью ответил наниматель. — Не хочет назад ничего отдавать!

— Ну и будь мужиком, — нерешительно посоветовала я. — Отдай, если женщина просит. А ты себе еще заработаешь…

— Ладно, — покладисто согласился он. — Вот ты на меня свою квартиру переведешь — и, считай, договорились.

— С какой стати? — начала спорить я.

— А мне с какой стати ей отдавать то, что я заработал?

Я не нашлась, что ответить, и промолчала.

— Объявление о поиске домработницы дала? — спросил он, круто меняя тему разговора.

— Не успела…

Он снова оглядел мою преображенную внешность и фыркнул, как тюлень.

— Ладно, — сказал он примирительно. — У меня в газете есть знакомые. Я заеду, попрошу… Послезавтра будет напечатано. Чтобы дома сидела! Тебе звонить будут.

— Поняла я, поняла!

— Триста баксов, — напомнил он.

Я вспомнила про оставшиеся деньги и нерешительно сказала:

— Оставил бы сразу…

— Найди сначала домработницу, — отрезал наниматель.

— Как будто это сложно сделать, — пробурчала я.

— А ты думаешь легко?

Я не удостоила его ответом. Наниматель открыл дверь, шагнул на лестничную клетку и насмешливо пропел через плечо:

— Ну-ну…

И побежал вниз. Смысл его сарказма я поняла через два дня.

Спрашиваю вас: как вы думаете, легко ли найти приличную домработницу?

Да, конечно, желательны рекомендации. Но если их нет — тоже ничего страшного!

Прописка. Конечно, не очень хочется пускать к себе в дом человека, прописанного где-нибудь в Элисте. Уж очень далеко до нее добираться в случае чего…

Но все эти маленькие колючки оказались ерундой по сравнению с настоящей сложностью: найти человека с нормальной, неагрессивной энергетикой.

Звонить мне начали через день после ухода нанимателя. Я по телефону отобрала несколько кандидатур и назначила им встречу. Отбирала я женщин по простому принципу. Сначала спрашивала о прописке, потом об опыте работы. Если речь была грамотной, то проникалась к даме некоторой симпатией и просила приехать для личного знакомства.

Таким образом, у меня подобралась компания из четырех дам среднего возраста. И я считала, что уж из них я с легкостью смогу выбрать достойную помощницу по хозяйству.

Наивная!

Первая дама появилась с опозданием на десять минут, но меня обеспокоило совсем не это. Она ворвалась в мою квартиру, как танк, и, не здороваясь, спросила:

— Можно не буду разуваться?

И не успела я ответить «нельзя», как дама уже устремилась в гостиную, по дороге быстро оглядев кухню и кабинет. Заглянула она и в спальню, но нужно отдать должное ее деликатности, долго там задерживаться не стала.

— Значит, так, — начала дама с таким напором, что у меня немедленно разболелась голова. — Мне удобно работать по утрам до часу дня. Готовка, уборка, хождение по магазинам. Окна не мою, стиркой не занимаюсь, с детьми не сижу.

— Постойте, постойте! — воззвала я слабо. — Мне было бы удобней, если бы вы приходили со второй половины дня. Я встаю поздно, когда у меня есть время выспаться…

— Нет! — отрезала дама и посмотрела на меня с презрением. — Я себе не могу позволить лоботрясничать! Ясное дело, не от хорошей жизни за посторонними грязь вылизываю! У меня дочь недавно родила, ей помогать нужно! Иначе стала бы я…

И в этом духе она распространялась еще полчасика.

Спрашиваю еще раз: вы бы взяли такую даму в домработницы? Вот и я не взяла! Она меня просто задавила своим откровенным пренебрежением и напористостью!

Вторая оказалась полной противоположностью первой.

Зазвонил звонок, я опасливо приоткрыла дверь и увидела за ней хорошо одетую женщину, державшуюся с вежливым достоинством.

— Илона Ивановна?

— Да, — ответила я неуверенно.

— Мы договаривались о встрече…

Я распахнула дверь. Внешне дама не выглядела, как ураган «Энни», но было в ней что-то такое… Настораживающее, если вы меня понимаете.

Дама сняла босоножки в прихожей, и за это я ее мысленно поблагодарила.

— Куда позволите? — спросила дама с изысканной вежливостью.

— Прошу вас…

И я сделала знак в направлении открытой двери гостиной.

В комнате дама уселась на краешек дивана и стала выжидательно смотреть на меня. Во всем ее облике чувствовалась привычка повелевать с царственной небрежностью.

— Простите, а почему вы решили заняться домашней работой? — спросила я смущенно. Потому что просто не представляла себе эту даму за мытьем полов.

— Я раньше работала в министерстве образования, — ответила дама с гордым движением плеч. — Потом нас сократили… Знаете ведь, в какое время мы живем…

— Ой, знаю, — пробормотала я.

— Ну вот. Нужно же на что-то жить!

Дама снова передернула плечами, на этот раз с мученическим видом. Я неловко промолчала.

— Понимаете, я еще могу до этого опуститься! До такой работы, я имею в виду…

И дама обвела брезгливым взглядом мою скромную гостиную.

— А вот моя подруга, которую тоже сократили, не может! Не может, и все тут! Говорю ей: «Валечка, ты же умрешь с голоду!» А она отвечает: «Пускай умру, Анечка, но в чужих свинарниках драить полы не буду!» Представляете, какой ужас?

— Да уж, представляю, — ответила я сквозь зубы.

— Настоящая аристократка! Сейчас таких уже не осталось. Кругом разбогатевшие плебеи, и мы у них вынуждены мыть полы. Господи, в какое время мы живем?! Все перевернулось с ног на голову…

И в этом духе она вещала примерно минут сорок.

Спрашиваю еще раз: «Вы бы взяли такую домработницу?»

Вот и я не взяла!

Да, что и говорить, времена наши назвать цензурным словом очень трудно. Но еще больше меня раздражают люди, которые стыдятся работы, которую им приходится делать. Господи! Стыдишься — не берись!

Интересно, на что она рассчитывала? Что работодатель, который платит триста долларов в месяц за совсем не каторжную работу, будет себя чувствовать бесконечно обязанным даме с министерским прошлым за то, что она облагодетельствовала его своим обществом? Скажу больше: я уверена, что работу эта дама ни за что не найдет. Потому что ни один нормальный человек не захочет иметь дома такую кучку дерьма, политую французским благовонием. Позволю себе выразиться еще жестче. По-моему, эта дама со всеми ее разговорами об аристократизме просто дура. И сократили их с подружкой отнюдь не случайно.

Не буду вас утомлять. Из четырех побывавших у меня дам каждая имела свой пренеприятный пунктик: одна не переносила запаха собак и кошек, что и довела до моего сведения, не переступая порог. Другая производила впечатление настолько несчастного и забитого существа, что я постаралась избавиться от нее как можно скорей. Хотя и проклинала в душе свою черствость.

Хватит с меня несчастных созданий! Мне своих неприятностей достаточно!

Еще одна дама мне понравилась своей приветливостью и непритязательностью внешнего облика. Но после пятнадцати минут общения я сильно заподозрила, что у дамы не все дома.

— Прописана я в Южном Бутово, — сообщала дама, сияя глазами, — но живу на Рублевке.

— О! — сказала я, не найдясь, что ответить.

— Да. Мы там живем с мужем. Он американский предприниматель, в Москве работает уже пять лет.

— О!

— Да. У нас огромный дом с кучей прислуги, но мне скучно ничего не делать. Муж живет в левом крыле, я в правом. У каждого из нас, можно сказать, собственные дома… Вот и ищу работу, чтобы не скучать.

— О!

— Да. У нас двое детей: мальчик и девочка. Они учатся в дорогих колледжах в Англии, поэтому мне без них совсем скучно. Вот я и надумала…

И дальше в таком же духе.

Нет, я, конечно, понимаю: женщине, даже вполне обеспеченной, может быть скучно сидеть дома. И некоторые продвинутые мужья дают своим женам возможность работать, хотя бы для того, чтобы они не изводили их своим нытьем. Так, одна моя одноклассница, Нелька, которой посчастливилось выйти замуж за богатого человека, возмечтала о собственном доходе. И умница-муж поступил просто: доверил ей руководство своим фитнесс-клубом! (Правда, под негласным надзором экономически грамотного финансового директора).

Таким образом, все получилось приблизительно как у Островского: и волки сыты, и овцы целы.

Но история, рассказанная дамой с пропиской в Южном Бутово, сильно напомнила мне бразильские или мексиканские сериалы. И я ей не поверила.

Не буду утомлять вас подробностями. На то, чтоб нанять приличную домработницу, у меня ушла ровно одна неделя. Я озверела от бесконечных телефонных звонков, отупела от бесконечной смены лиц в моем доме и впала в прострацию от бесконечно повторяющегося вопроса: почему вы решили заняться домашним хозяйством?

Наконец мне в дверь позвонила худенькая простая женщина среднего возраста с милым усталым лицом. Она, не мудрствуя лукаво, объяснила мне, что домашним хозяйством занимается потому, что больше ничего не умеет. Еще я выяснила, что у женщины двое детей-подростков и пьющий муж, который время от времени колотит всю семью. Так сказать, воспитывает.

— Почему вы не расходитесь? — спросила я с простым человеческим любопытством.

И женщина ответила совершенно бесхитростно, не пытаясь вызвать у меня одобрение или жалость:

— Так пропадет он один!

В общем, наш человек.

Я с облегчением вручила ей ключи от квартиры, выдала аванс в размере ста долларов и обозначила круг обязанностей.

Приходить женщине следовало раз в два дня после обеда. Уборка, поход по магазинам, если он будет нужен. Еду я просила готовить самую простую и некалорийную: мой желудок, привыкший к отсутствию жиров, отказывался воспринимать слишком сложные кулинарные изыски.

— И вообще, если нужно будет что-то сделать, я оставлю на кухонном столе записку, — сказала я.

Женщина ушла довольная и счастливая. Рабский труд на галерах для нее исключался.

Пару раз за неделю звонил наниматель и тихо торжествовал, узнав, что я еще не нашла себе помощницу по хозяйству. И за это неприкрытое злорадное торжество я ненавидела его еще сильней.

Американские благодетели сильно удивились, когда я заявила, что беру отпуск. Ведь работала я на фирме не так давно, работа у меня спорилась и работодатели были мною вполне довольны. Но возразить ничего не смогли, ибо моя должность называлась «внештатной». Только намекнули, что свято место пусто не бывает.