Блюз для винчестера

24. ОТЕЦ-ОСНОВАТЕЛЬ

Когда спустя три года Степан снова оказался за Волчьей рекой, здесь трудно было бы заметить какие-нибудь перемены. Земля, нарезанная на участки, давно уже сменила своих владельцев, но при этом не изменилась сама. Все так же парили канюки над прерией и струились мутные воды среди низких берегов.

Эти места оставались по-прежнему дикими, и Степан любил охотиться здесь. Они долго шли по следу небольшого стада бизонов и разделились на гребне холма. Степан с Джеффом спустились по северному склону, а Майвис, Медведь и Вокини остались на южном.

Это получилось как бы само собой. Степан не выбирал себе спутников, но почти всегда его сопровождал именно Джефф-Шаути. Чем старше становились близнецы, тем больше была заметна разница в их характерах. Вокини, получивший при крещении имя Пол, во всем старался походить на Майвиса. Он был молчаливым, замкнутым и даже на лошадей никогда не кричал, предпочитая погонять их свистом или хворостиной. А Джефф мог задать шестьдесят вопросов в минуту, и только Степан был способен долго выдерживать его напор.

— А ты был в настоящих городах, не таких, как Эшфорд? — спросил Джефф, как только остальные охотники скрылись из виду. — В таких, где люди живут друг у друга на голове в каменных домах высотой с тополь? Майвис видел такие дома в Чикаго.

— Был я в Чикаго. Видел и Бостон, и Нью-Йорк, — перечислил Степан. — В следующем году возьму тебя с собой. Пора тебе самому увидеть большие каменные дома и каменные дороги.

— Я не хочу в город.

— Я тоже. Но мне надо там уладить свои дела. Ты мне поможешь. Вдвоем мы справимся быстрее.

— Ладно, — неохотно согласился мальчишка. — Майвис говорит, что в городах люди ездят на поезде от одного дома до другого. Почему они не ходят пешком или не ездят верхом?

Степан понял, что Красная Птица говорил племяннику о конке, и принялся рассказывать Джеффу о системе общественного транспорта, стараясь не упоминать такие слова, как "метро" или "автобус". Больше всего маленького шайена удивляло то, с какой легкостью бледнолицые жители городов расставались с деньгами. Платить за то, что тебя перевезли на три сотни шагов? Платить за крышу над головой и за воду в твоем кувшине? Платить за воду — разве это не то же самое, что платить за воздух?

Так, беседуя о странностях городской жизни, они провели целый час на ветру, пересекая один холм за другим, пока наконец не увидели своего бизона.

Он брел по долине между двумя склонами. Одинокий, медлительный и неповоротливый. Совсем как трактор.

Они быстро спешились, и мальчишка отвел коней на другую сторону склона, а Степан остался лежать в можжевельнике, наблюдая за бизоном.

Бык медленно удалялся, поднимаясь по противоположному склону. До него было метров триста пятьдесят. Далековато для "шарпса"[14], даже с учетом того, что Степан сегодня засыпал в свои патроны чуть больше пороха, чем положено. Надо было подбираться поближе, и Гончар медленно пополз от одного куста до другого.

Одинокие бизоны гораздо осторожнее тех, кто пасется в стаде. Они уже знают, как опасен запах оружия. И стоит такому бизону завидеть человека с винтовкой, как он немедленно побежит прочь, сначала медленно, а потом своим неуклюжим, но поразительно быстрым галопом, и никакой скакун не догонит его.

Если этот бизон уйдет за холм, там его встретят Майвис и Горбатый Медведь, а уж эти-то добычу не упустят. Степан легко представил, как шайены похвалят его после охоты, сказав, что Зимний Туман сегодня был самым лучшим загонщиком.

Гончар добрался до самого последнего куста и замер там. Расстояние между ним и бизоном сократилось, но все же не настолько, чтобы стрелять наверняка. И вдруг огромный бык остановился, медленно развернулся на месте и пошел вниз по склону — пошел в сторону Степана.

Бизон двигался к нему под углом, подставив бок под выстрел. Степан увидел, как ветер взъерошил его мохнатую шкуру. Он навел мушку чуть выше складки за плечом и выстрелил. Боковой ветер тут же отнес пороховой дым, и Гончар увидел, как бизон пошатнулся от удара пули.

Но бык не упал. Еще ниже опустив огромную голову, он сделал несколько медленных шагов вперед, прежде чем вторая пуля прошила его тело и взбила облачко пыли на склоне. Только после третьего попадания у него подломились передние ноги, он осел на землю, и его светлый горб застыл неподвижно.

Джефф подбежал к Степану, и обе лошади трусили следом за индейцем.

— Почему ты не подпустил его ближе? Он же шел прямо на тебя.

— А ты сам подумай. Почему он повернул в мою сторону? — спросил Гончар, собирая в траве пустые гильзы.

— Наверно, что-то его напугало с той стороны холма.

— А что могло напугать бизона?

Мальчишка расхохотался, показывая пальцем на гребень холма, где возникли фигурки всадников:

— Вокини! Вот кого испугался бык! Вот кто у нас лучший загонщик!

Степан и Джефф не торопились к убитому бизону. Там уже собрались другие охотники и первыми приступили к тяжелой, нудной и кровавой работе. Надо было снять шкуру, разделать тушу и погрузить мясо на лошадей. Мясо отвезут в деревню, и на протяжении нескольких недель женщины будут вялить его, как и мясо других добытых бизонов: нарезать мякоть на полосы и развешивать для вяления на солнце. Женщины растянут шкуры на колышках и отскоблят их. И все будут судачить о том, какой он хороший охотник, Зимний Туман, как много бизонов он добыл для своей родни. Перемоют они косточки и его белой подружке, которая поет в салуне. Наверно, это из-за нее Зимний Туман не берет себе жен из рода Горбатого Медведя, хотя у того уже подросли прелестные дочки…

Вот о чем думал Степан Гончар, неторопливо подходя к убитому бизону.

— Видишь, как надо загонять бизона? — издалека крикнул ему Майвис. — Мы вывели его прямо под твой выстрел!

Вечером, как всегда по пятницам, Степан Гончар занял свое привычное место в салуне Виттакера, за угловым столиком рядом с невысокой сценой. За прошедшие годы в Верхнем Эшфорде появилось сразу три заведения, где можно было выпить и поиграть в карты. Виски везде подавали неважное, а у Виттакера оно было просто дрянным. И все-таки в пятницу вечером Гончара можно было застать только здесь.

Обычно он сидел один. Все знали о его привычках, и возле него Виттакер даже не ставил второе кресло. Поэтому Харви Дрейк, появившись в салуне, бесцеремонно подтащил стул от соседнего столика. Он уселся рядом со Степаном и заказал две порции виски.

— Удивляешь ты меня, Стиви, — сказал он. — Как ты можешь сидеть весь вечер и ничего не пить?

— У тебя есть дело ко мне?

— Да нет. Просто шел мимо. Слушай, Стиви, а ведь мы давно никуда не выбирались. Может, съездим в Чикаго, развеемся?

— Я подумаю.

— Когда надумаешь, не забудь меня пригласить. А если ты вдруг наймешься кому-нибудь в проводники, я охотно составлю тебе компанию.

Харви оборачивался, рассматривая публику. Он словно искал кого-то, но пока не находил.

— Засиделся я тут, засиделся. Пора бы заняться серьезным делом. Заработать денег и махнуть в большой город. В Денвер, к примеру.

— Большой город любит большие деньги, а у тебя их нет, — спокойно ответил Гончар.

— Пока нет, пока. Стиви, если присмотреться, то заработать можно на любом пустяке. Вот час назад, например, я получил доллар ни за что. Абсолютно ни за что. Сижу я у Джексона, сижу один, потому что проиграл последние двадцать центов, и тут подсаживается ко мне какой-то хлыщ. Важно представился, угостил пивом. Ну, ты знаешь, какое у Джексона пиво. А потом кладет передо мной серебряный доллар и говорит: "А не покажете ли мне, любезный, где тут Стивен Питерс?" Я спокойно беру монету и отвечаю, что такого здесь нет.

— И что дальше?

— Он покраснел как рак и ушел. Просто встал и ушел.

— Ты мог бы предупредить меня, — сказал Степан Гончар.

— Вот я и предупреждаю. — Харви рассмеялся и встал. — Думаю, что сейчас он расспрашивает о тебе в таверне. Следующая станция — Виттакер.

— Ты куда?

— Пойду тратить чужой доллар. Смотри, Стиви, если будет выгодное дело, не забудь про меня!

Деятельная натура Харви Дрейка не давала покоя ни ему, ни его друзьям. Он был плотный и широкоплечий, и ни одна рубашка не застегивалась полностью на его груди. Шляпа, сдвинутая на затылок, не могла удержать рыжей волнистой шевелюры, и из-под вечно приподнятых светлых бровей с детским изумлением смотрели на мир голубые глаза. Любой встречный признал бы в нем наивное дитя с захолустной фермы. Но простодушная внешность была обманчива, как любая внешность. Харви родился и вырос далеко отсюда, в Нью-Йорке, в мрачном районе с характерным названием Круг Сатаны. Он рано узнал, как трудно украсть что-нибудь ценное, как дешево платят скупщики краденого и как больно дерутся полицейские. Такая жизнь была ему не по нраву, и четырнадцати лет он отправился на Запад, еще не представляя, где это, собственно, находится. Наверняка он знал только одно — там можно разбогатеть быстро и на всю жизнь. Судя по всему, Запад оказался гораздо дальше, чем ожидалось, и за прошедшие десять лет Харви Дрейк еще не достиг этой географической области.

Впрочем, он не терял время даром. Успев поработать и на золотых приисках, и на лесопилке, Харви приобрел, может быть, и не очень много полезных навыков, зато обзавелся целой армией друзей. И он всегда мог позвать с собой полдюжины смельчаков, когда проходящим мимо Эшфорда кавалеристам требовались разведчики из местных.

А такая работа подворачивалась все чаще и чаще. За весну и лето Харви успел сходить с солдатами пять или шесть раз. Хотя Степан и считался другом Дрейка, но в походы с кавалеристами он больше не ходил.

Если бы жители Верхнего Эшфорда вздумали избрать мэра, то Стивен Питерс был бы единственным кандидатом на этот пост. В конце концов, именно он построил этот город там, где совсем недавно располагался один лишь трактир.

К Степану обращались за кредитом, у него спрашивали разрешения на порубку леса, и даже шериф советовался с ним.

Своими земельными участками Гончар распорядился именно так, как и предсказывал в свое время капитан Мортимер. То есть заложил их, на ссуду купил акций пароходной компании "Манхэттен", и дивиденды поступали на счет в банке Чейза.

Его выбор мог бы показаться странным. Никому в Эшфорде и в голову не пришло бы пристроить свои деньги в нью-йоркский банк, да еще совсем новый. Но Гончар слишком хорошо знал, что такое банковский кризис. А из всех банков, которые предлагали свои услуги, только название "Чейз Манхэттен" внушало ему доверие. Он не хотел рисковать деньгами своих детей и вложил их в банк, который, как он знал, точно не лопнет в ближайшие сто двадцать пять лет.

Конечно, вырученные деньги можно было использовать, чтобы переехать куда-нибудь в более цивилизованное место. В город с каменными домами, в которых есть горячая вода и отопление. В город с ресторанами, театрами и роскошными борделями. В портовый город, откуда можно отправиться в любую точку мира — были бы деньги. Большие города зазывали, обещая исполнение всех желаний, и многие, разбогатев на земельных спекуляциях, уезжали к их манящим огням.

Так поступали многие. Но Степан Гончар остался на месте. Каменные дома со всеми удобствами рано или поздно появятся и в Эшфорде, как появились тут магазины, гостиницы, бордель и газета. А скоро появится даже пристань, и Эрни сможет купить себе небольшой пароход, чтобы ходить на нем по Миссури. Все это — дело будущего. Надо только дождаться его и обустраиваться на месте.

А место здесь было замечательное. Эшфорд стоял на границе, как на пороге огромного неизведанного мира. И Степан Гончар любил иногда шагнуть за этот порог.

Он водил небольшие караваны по Дакоте, Вайомингу и Колорадо — сначала вместе с Майвисом, потом один. Все уже знали, что Стивен Питерс — один из лучших проводников. Он умел пользоваться картой и компасом, и он знал все дороги. А если не знал, то всегда мог спросить у индейцев. И шайены, и сиу, и оджибвеи уважали этого белого, потому что Зимний Туман никогда не обманывал, никогда не промахивался и к тому же был неуязвим для пуль.

Насчет пуль индейцы, конечно, ошибались. Но только отчасти. Гончар был уверен, что его нельзя убить. Он помнил рассказ Саби о пришельце из ущелья Туманов, который исчез в момент гибели. "Это он для индейцев исчез, — думал Степан. — А на самом-то деле тот парень наверняка вернулся в свое время, в свой мир. И все, что случилось с ним здесь, ему теперь кажется галлюцинацией". Если эта теория верна, то можно спокойно рисковать своей жизнью — ведь смерти нет, есть только переход из одного мира в другой.

Вопрос в другом — а нельзя ли вернуться в свой старый мир, не дожидаясь смерти?

Ведь с караванами Гончар ходил отнюдь не ради заработка. Его спутники искали себе подходящее место для новой жизни, а он, незаметно для всех, искал проход в свою старую жизнь. Где-то должно быть ущелье Туманов, о котором рассказывала Саби. Через это ущелье приходят люди из других миров. И Степан Гончар мечтал через него же когда-нибудь вернуться в свой мир.

Если не было подходящих караванов, то он отправлялся к Майвису и охотился с ним. Иногда они брали на охоту мальчишек. В свои девять лет Шаути и Вокини уже управлялись с лошадью и ружьем не хуже взрослых и были отличными помощниками.

Когда шайены откочевывали слишком далеко, Степан охотился в одиночку, и не менее удачно, чем с командой. На стенах гостиницы появились оленьи рога, а пол в его комнате почти полностью укрыла огромная медвежья шкура.

В дела своей гостиницы он не вникал, поручив их Мартину Китсу, который, впрочем, тут же перепоручил своей невестке, миссис Китс, которую он вызвал телеграммой из Орегона. Вдова быстро освоилась в новой роли, и Мартин мог не отвлекаться от своих почтовых обязанностей и спокойно бренчать блюзы на пианино по вечерам. Степана же миссис Китс беспокоила только тогда, когда надо было согласовать продуктовые заказы. Днем любой житель Эшфорда мог найти Степана не в кабинете, а на гостиничном крыльце — спинка стула наклонена к стене, ноги на перилах, сигара в уголке рта. Рядом — пара стульев для тех, кто хотел обсудить со Степаном свои дела, и эти стулья почти никогда не пустовали.

Сюда же ему подносили телеграммы из Нью-Йорка, от его биржевого брокера, и Гончар, подумав, давал ответ: "Продавать" или: "Покупать".

Так проходила неделя. А по пятницам его слух услаждала несравненная мадам Нимур.

Жюли уже два года как вышла замуж за Мейера Голдмэна, но ее по-прежнему называли "мадам Нимур". Для того чтобы превратиться в "миссис Голдмэн", ей требовались только три вещи — дом в Чикаго, счет в банке и ребенок. Но пока не было ребенка, она не собиралась бросать пение, а петь ей хотелось только здесь, так что дом в Чикаго может подождать, а счет пусть пока подрастет. Степан понимал, что ей просто не хочется расставаться с молодостью. Впрочем, пела она так же прекрасно, как и три года назад, если не лучше.

Он заслушался ее пением и поэтому не сразу заметил, что рядом за столиком оказался незнакомец. Светлоглазый блондин с темными усиками, загнутыми кверху, благосклонно улыбнулся и хлопнул пару раз в ладони, провожая Жюли со сцены.

— Она бесподобна, не правда ли?

Степан Гончар молча отпил глоток виски.

— Не ожидал услышать здесь такой замечательный вокал, — продолжал незнакомец. — Позвольте представиться: Фредерик Штерн, Смитсоновский институт[15].

Не дождавшись ответа, Штерн запустил два пальца в карман жилетки и звонко щелкнул об стол серебряным долларом.

— Как вы относитесь к серебру, мистер Молчаливый Поклонник Оперы? В Индии с помощью серебряных монет излечивают самые разные болезни. Особенно немоту и глухоту.

— Здесь не Индия.

— Однако серебро уже подействовало. По крайней мере, у вас прорезался голос, — улыбнулся Штерн. — Если не ошибаюсь, вас зовут Стивен Питерс. Мне рассказал про вас один ваш приятель, капитан Мортимер. Рекомендовал вас как лучшего знатока шайенов в этой местности.

Гончар пожал плечами:

— Я знаю о шайенах не больше, чем любой сидящий в этом салуне. Мортимер что-то напутал, если сказал вам такое. Заберите ваши деньги. Я пришел сюда послушать музыку, а не для того, чтобы заработать доллар.

— Вы можете заработать больше, чем доллар.

Степан не успел ответить, потому что снова загремела музыка. На сцену выскочили три девицы в черных чулках и красных кружевах. Под бравурные пассажи Мартина Китса они принялись исполнять куплеты о незадачливом охотнике. Фредерик Штерн наклонился над столом, чтобы приблизиться к Гончару, и сказал, прикрыв рот ладонью:

— Пять долларов в день.

— Нет.

— Вы даже не спрашиваете, что надо делать? Пять долларов — это очень высокая плата.

— Может быть.

Степан понимал, что этот Штерн успел оценить его выгоревшую рубашку. Если бы навязчивый сосед заглянул под стол и увидел его сапоги, возможно, стартовая цена была бы иной.

— Хорошо. Ваши условия? — Штерн уже стоял над столом, опираясь руками, лицо его покраснело от напряжения.

— Мои условия? — Степан подумал. — Десять долларов.

— Что?

— Я плачу вам десять долларов, и вы оставляете меня в покое.

Фредерик Штерн медленно опустился на стул. Девицы взвизгнули и закружились на сцене, встряхивая юбками. Это зрелище отвлекло Штерна, но не надолго.

— Хорошо, Питерс. Меня предупреждали, что вы довольно несговорчивы. А что если вы просто заглянете к нам в лагерь? Мы стоим тут недалеко. Посмотрите наших людей, посидим вместе над картой. Просто поговорим, но это все будет оплачено.

— Нет.

В салуне снова появился Харви. Он лавировал между столиками, держа перед собой табурет. Подсев к Гончару, он тихо спросил с надеждой в голосе:

— Я не опоздал? Она еще не пела Джильду?

— О, старый знакомый, — протянул Штерн. — Вы тоже поклонник оперы? Как быстро развивается культурная жизнь Запада.

— Да, мы здесь умеем ценить настоящее искусство. Или вы считаете, что таким простым парням вполне достаточно бурлеска с полуголыми красотками?

— Я так не считаю. Мадам Нимур — выдающаяся певица.

— Выпьем за ее талант! — предложил Харви и поманил официанта: — Бенни, принеси-ка нам еще три джиггера!

Брови Штерна удивленно приподнялись, и он живо извлек из кармана кожаный блокнот с карандашом.

— Как вы сказали? Три джиггера? Это сорт местного виски?

Харви удивленно посмотрел на него.

— Откуда вы, мистер Штерн?

— Мэриленд.

— Неужели у вас в Мэриленде не знают, что значит "джиггер"?

— У нас это слово означает того, кто танцует джигу.

— А мы так называем мерный стаканчик.

— Прекрасно!

Штерн записал что-то в свой блокнот и спросил:

— А какие еще местные слова у вас применяются для обозначения выпивки?

— Дайте подумать… — Харви глубокомысленно поднял глаза к потолку, но тут же опустил их, повернулся к стойке бара, и взгляд прояснился. — Например, "пони" — это стопка, а "бронко"[16] — уже стакан. Когда местный житель просит плеснуть ему совсем немного, он заказывает "пять капель", но обычно у нас наливают больше, и это называется "палец".

— "Палец" говорят и у нас, и на юге, — удовлетворенно кивнул Штерн. — А как вы называете напитки?

— Здесь не так много напитков, чтобы их еще как-то называть, — рассмеялся Харви. — Виски да пиво. Но одно новое словечко я вам подскажу. У Джексона смешивают джин со сладкой водой, это называется "коктейль", запишите.

— Коктейль? — Штерн захлопнул свой блокнот. — Это слово мне незачем записывать, оно далеко не такое новое, как вам представляется. Во всяком случае, оно есть в словаре шестидесятого года. А в обыденной речи встречалось еще раньше. В Нью-Йорке одна газета разъясняла значение этого термина еще в тысяча восемьсот шестом году" "Коктейль — это бодрящая смесь из алкоголя, воды, сахара и горечи". А в двадцатые годы говорили, что обычный завтрак в Кентукки состоит из трех коктейлей с тремя прицепами.

— Вы не больно-то похожи на пьяницу, — уважительно заметил Харви. — А разбираетесь в этом деле не хуже последнего пропойцы.

— Я разбираюсь в языке. Язык — мой бизнес, — сказал Штерн. — Я собираю слова, как геологи собирают камни. В основном меня интересуют языки индейцев. Но и белые американцы иногда пополняют мою коллекцию.

— Неужели такое занятие приносит доход? — недоверчиво спросил Дрейк. — Может быть, купите у меня пару индейских словечек? Я могу даже спеть вам на языке шайенов.

— Вот этого не надо, — вмешался Гончар.

— Откуда вы знаете язык шайенов?

— Я свой человек в их компании, — заявил Харви. — Милейшие люди эти шайены, открытые, простодушные. Мы со Стивом каждое воскресенье проводим с ними. Так что я могу не только спеть для вас, но и сплясать или показать их детские игры. Хотите?

— Мне нужен человек, который проведет караван через земли шайенов, — сказал Штерн. — Пять долларов в день. Вас это устроит?

Харви засопел от возбуждения, переводя взгляд со Штерна на Гончара.

— Мне надо посоветоваться… Стиви, что скажешь?

— Решай сам.

— А что за караван? Вы, случайно, не динамит везете? А еще я что-то слышал о тайных поставках оружия мормонам…

— Научный караван. Экспедиция Смитсоновского института.

— Наука бывает разная… — Харви сбил шляпу на переносицу и поскреб свою курчавую макушку. — Пять долларов не такие большие деньги, чтобы рисковать своей шкурой. Шайены коварны и кровожадны. В горах каждый день лавины. Надо подумать…

Штерн пожал плечами и повернулся к Гончару, но тот поднял ладонь и предупредил:

— Вам лучше помолчать сейчас, джентльмены.

Он прервал их, потому что девицы уже убежали со сцены и у пианино снова появилась Жюли Нимур. Бесхитростный рассказ Джильды о встрече с Герцогом был прослушан Гончаром десятки раз, но он был готов внимать ангельскому голосу снова и снова. Его губы беззвучно шевелились, повторяя вслед за певицей: "В храм я вошла смиренно… Богу принесть моленье… И вдруг предстал мне юноша… Как чудное виденье… " Краем глаза он все же следил за своими соседями. Но волшебная сила искусства подействовала и на зануду Штерна. Он застыл, прикрыв глаза и слегка кивая головой в такт мелодии.

Арией Джильды заканчивалась музыкальная программа вечера, и Степан встал из-за стола, не дожидаясь, когда утихнут аплодисменты и восторженный свист.

— Значит, вы ученый? Это меняет дело. Если вам нужен хороший проводник по Черным холмам, я могу познакомить вас с Уоллесом, — сказал он.

— Билл Уоллес? Слышал о нем. Так он жив?

— Считается, что да. Но обычно он мертвецки пьян.

Билл Уоллес считался самым старым и самым везучим из проводников. Он появился в горах сразу после окончания войны и упорно отказывался срезать сержантские шевроны конфедерата со своего бурого сюртука. Но никто не задирал его из-за этого, хотя он, возможно, и хотел подраться, чтобы лишний раз пролить кровь за идеалы разгромленного Юга. Его дважды накрывала лавина, и оба раза он отделывался синяками. Однажды молния убила под ним лошадь. А из последнего похода он вернулся с тремя индейскими стрелами — они пробили его ветхий плащ с трех разных сторон, но даже не поцарапали кожу. Наверно, его спасло то, что он был тощий, как сгоревшая спичка.

Жил Уоллес в собственном доме, который кочевал за ним по всему Западу. Когда-то, еще до войны, он сколотил дом в Канзасе. Потом разобрал и перевез в Небраску. Дом перенес еще несколько операций по сборке и разборке, неизбежно теряя "лишние" детали. Сейчас, когда Уоллес снова собрал его в Эшфорде, не хватало наличников на окнах, и входная дверь упорно отказывалась закрываться. Впрочем, из дома все равно нечего было красть. Все более-менее ценное старик всегда носил при себе, и ему незачем было запирать дом, отправляясь в очередной поход.

В окне светился огонек керосиновой лампы, и с улицы было видно, что Уоллес сидит за столом, скрестив руки на груди, и неподвижно смотрит в стенку перед собой.

— Вы говорили, что он мертвецки пьян, — заметил Штерн, заглянув в окно.

— Он мертвецки трезв, — сказал Степан Гончар. — Но это еще хуже.

Одних по пьянке тянет подраться, другие любят поваляться в грязи. Старый Уоллес, наверно, был самым безобидным пьянчугой Эшфорда. Он пил молча и сосредоточенно, пока не терял сознание. Придя в себя, он выглядел совершено трезвым, и только неподвижный взгляд остекленевших глаз выдавал его. В такие минуты он был способен говорить и перемещаться, но делал это с единственной целью — раздобыть выпивку. Как только Уоллесу удавалось дорваться до бутылки, он молча и сосредоточенно опустошал ее — и снова валился с ног. Это продолжалось до тех пор, пока у него не появлялась работа. Получив заказ, Билл Уоллес просил сутки на размышление, седлал старую клячу и уезжал в горы, к ледяному ручью. Назавтра он был готов вести любой караван в любом направлении.

Но сегодня старый Уоллес, похоже, еще не имел никаких заказов.

Дверь сама приоткрылась, как только Гончар шагнул на скрипучее крыльцо.

— Не спится, Билл?

— Опять у меня в башке часики сломались, — пожаловался Уоллес, потягиваясь и зевая. — Целыми днями сплю как убитый, а только стемнеет — не могу глаз сомкнуть. Выпьешь чего-нибудь?

— А что есть?

— Ничего. Я думал, ты с собой принес.

Штерн вышел из-за спины Степана и протянул серебряную фляжку:

— У меня есть немного бренди. Угощайтесь.

Это был опрометчивый поступок, но Гончар не успел бы его предотвратить, даже если бы захотел.

— Сразу видно делового человека, — одобрительно кивнул Уоллес и приложился к фляжке. — Спасибо, мистер.

— У меня есть деловое предложение для вас.

— Думаю, оно мне подойдет. — Старик вытер губы рукавом. — Я согласен. Зайдите ко мне завтра вечером.

— Но… — Штерн успел подхватить его под локоть и усадить на стул.

— Согласен, — твердо повторил Уоллес с закрытыми глазами и с громким стуком уронил голову на стол.

Напрасно растерянный Штерн тряс его за плечо и щипал бесчувственное ухо. Билл Уоллес безмятежно посапывал, навалившись грудью на стол и сложив кулаки под щекой.

— Вы сами виноваты, — заметил Степан. — Не надо было давать ему спиртное. Теперь придется ждать часа три-четыре.

— Ничего, я подожду. Он дал согласие, и я не позволю ему передумать.

Штерн уселся на узкую кровать, покрытую одеялом неопределенного цвета. Он поерзал немного, проверяя ее прочность, а потом непринужденно разлегся.

— Замечательно, — проговорил он. — В таких великолепных условиях можно ждать до самого утра. Правда, я рассчитывал переночевать в гостинице, но здесь ничем не хуже. Во всяком случае, здесь спокойнее, чем в лагере. Мы стоим у озера, а там целые тучи комаров. Интересно, сколько выпивки потребляет наш проводник за сутки? Я имею в виду такое потребление, при котором он сохраняет ориентацию. Надо будет рассчитать его рацион, чтобы он не завел нас в Канаду.

— Не беспокойтесь. Он пьет только дома.

— Замечательно! Профессор Фарбер не доверяет ни трезвенникам, ни пьяницам.

— Профессор Фарбер?

Степан хотел было засыпать этого зануду вопросами о Фарбере. Как он, где он, чем сейчас занимается? Чем закончилась его работа над "золотыми" бобрами? Что с дочкой? За все эти годы он не получил от профессора ни одной весточки. Понятно, что здесь не принято переписываться. В конце концов, чужие люди. Правда, Степан поначалу думал, что не такие уж и чужие… Но профессор, судя по всему, полагал иначе. Да он, видать, и позабыл давно какого-то там Стивена Питерса…

— Профессор Фарбер, — задумчиво повторил Степан.

— Да, тот самый, знаменитый геолог, — важно произнес Штерн. — Конгресс поручил ему весьма важное дело в этих горах, и профессор даже отложил свою экспедицию в Африку ради такого задания. Вот видите, с каким человеком вы могли бы работать. Может быть, передумаете? Я бы охотнее платил вам, чем кому-то другому.

— Нет, — покачал головой Степан Гончар. — Мне не нужны деньги Конгресса.

25. МЕРТВЕЦКИ ТРЕЗВЫЙ

Когда утром Харви Дрейк появился в комнате Гончара, от него заметно пахло духами.

— Стивен, ты знаешь, от какого предложения вчера отказался? Этот Фредерик Штерн — помощник самого Фарбера! Помнишь того чудака, которого мы отбили у банды Юдла? Так он снова объявился в наших краях!

Остаток вчерашнего дня Харви провел в обществе самых осведомленных жителей Эшфорда. Но прежде чем застрять в борделе, он успел немало выведать и без помощи своих душистых информаторов.

Для начала он отправился на железнодорожную станцию и навел справки обо всех пассажирах, прибывших с последним поездом. Его интересовал приличный джентльмен с усиками, который записывал необычные словечки. Но такого среди пассажиров не было. А были восемнадцать китайцев, которые остановились в постоялом дворе при станции, заняв одну комнатку на чердаке. Были еще проповедник с женой и тремя ее сестрами, эта семейка заняла более просторную комнату. А еще один пассажир, сойдя с поезда "Сан-Франциско — Омаха", тут же отправился в конюшню, купил лошадь и помчался куда-то к озеру.

Судя по описаниям, это был не Фредерик Штерн. Не носил усов, не сорил деньгами и меньше всего был похож на ученого, который собирает слова. Он только спросил, как побыстрее проехать к озеру. Этот странный тип глубоко врезался в память хозяина конюшни, потому что заплатил не торгуясь и заодно прикупил две дюжины патронов для винчестера. Еще большее впечатление произвел он на буфетчика. Приезжий заглянул в станционный буфет только для того, чтобы купить кусок пирога. Но буфетчик успел распознать в нем мормона. Потому что только мормоны носят черное, держатся заносчиво и никогда не подходят к стойке бара, чтобы освежиться после долгого путешествия.

Харви хотел расспросить буфетчика подробнее об этом мормоне, но тут сверху спустилось пресвитерианское семейство, и сам проповедник, не дожидаясь расспросов, заявил, что их спутник был не мормоном, а геологом и направлялся он в экспедицию профессора Фарбера, который ищет новые залежи золота. Профессор Фарбер верил, что в Америке золото лежит под ногами у каждого, надо только наклониться и достать его. Последователи профессора рассчитывали, что через несколько десятилетий все американцы станут миллионерами. Всю долгую дорогу от Тихого океана до Скалистых гор проповедник пытался разъяснить этому упрямцу порочность его заблуждения.

Харви ловко остановил патетическую речь, напрямую спросив, как найти этого Фарбера. Проповедник только скорбно поджал губы и отвернулся.

Ни жена проповедника, ни ее сестры не собирались объяснять, как отыскать дорогу к экспедиции профессора. Поэтому пытливый, юноша обратился к другим женщинам, которые знали все обо всех.

В скромном отеле "Золотая Мечта", где все номера были пожизненно заняты дамами, его всегда встречали с искренней радостью. Он был небогат, но щедр и умел быстро и без обид прекращать любые свары между клиентами. Хозяйка неоднократно предлагала ему место буфетчика, но Харви каждый раз подсовывал ей вместо себя кого-нибудь из приятелей. Впрочем, парни не держались на этой опасной работе дольше месяца, и в последнее время Харви Дрейк избегал появляться в "Золотой Мечте", чтобы снова не огорчить хозяйку отказом.

Вчера он заявился туда без традиционного букетика и с таинственным видом попросил у хозяйки пять минут для серьезного разговора.

— Ты уложился в пять минут? — удивленно перебил его Степан Гончар.

— Хватило бы и минуты. Хватило бы и нескольких слов, чтобы сказать все. Но ты же знаешь женщин! — Харви сокрушенно развел руками. — Мне пришлось переговорить по пять минут с каждой из девчонок, и у каждой из них свое понимание о том, что такое "пять минут"!

Оказалось, что об экспедиции профессора Фарбера не знал только один человек на всем Западе, и этим единственным олухом был именно Харви Дрейк. Целый караван чудаков-геологов бродил по Черным холмам еще с прошлого года. Доктор Фарбер неплохо платил проводникам, но геологи никого не нанимали надолго. Местные жители нужны были им только для того, чтобы дойти до какой-нибудь точки, отмеченной на карте их предводителя. А там они разбивали лагерь, проводника отпускали домой и принимались за свою непонятную работу. Геологи никогда не возвращались в город, из которого выходили с проводником. Закончив дела, они сворачивали лагерь, сами, без помощи местных знатоков, шли к другому городу, и там история повторялась.

Порядочные люди так не поступают, единодушно заявляли девушки из "Золотой Мечты". Порядочные люди нанимают проводников на весь сезон и ни от кого не прячутся. Порядочные люди не появляются внезапно в тех местах, где их никто не ждет. И порядочные люди не просят показать им дорогу туда, куда никто не ходит.

— Ты выяснил, где они уже побывали? — спросил Степан Гончар.

— Выяснил. Даже записал, чтоб ты потом не придирался. Но я ничего не понял. Их начальник, этот профессор Фарбер, странный тип. Просто чокнутый. Что ты скажешь об их маршруте?

Харви развернул на столе розовую салфетку с еле заметными следами карандаша. Гончар глянул на нее и сказал:

— Да, странно. Это не маршрут, а путь слепого пьяницы.

— Смотри, в Саратоге он нанимает проводника до Крэйга и отправляется на юг, так? Но потом он вдруг оказывается в Рок Спрингс, то есть на севере, и оттуда движется в Ивенстон. А перед тем как попасть в наши края, его экспедиция целый месяц топталась в Юте. Я же говорю, профессор — чокнутый!

— Но знаешь, в Конгрессе думают, что он здоров. Я слышал, экспедиция оплачена из кармана правительства.

— Неудивительно, — ухмыльнулся Харви. — В Конгрессе сидят такие же мудрецы, как мистер Фарбер. Мало того что он мечется из стороны в сторону. Он еще забирается в самые непригодные для людей уголки. Вот рассуди сам, Стивен. Даже если он найдет золото, или серебро, или хотя бы свинец там, где нет ни одной тропинки, — что с того? Много ли пользы от золота, которое нельзя вывезти?

— Тропинку протоптать недолго. А за золотом потянутся другие чокнутые и натопчут дорогу. Никакие скалы их не остановят.

— Значит, ты думаешь, они ищут золото?

— Ничего я не думаю. Мне нет никакого дела до этого.

— Мне тоже все равно, — сказал Харви. — Я не знаю, что ищет профессор Фарбер. Но мы с тобой найдем это раньше, чем он.

— Я не собираюсь ничего искать, — отрезал Гончар.

— Искать? Разве я предлагаю тебе искать? Искать будет профессор, ему за это деньги платят. А мы будем незаметно держаться у него на хвосте. И как только он выведет нас на золотоносный район, мы с тобой живо застолбим там свои участки. Ну что, как тебе моя идея?

— Это твоя идея.

— Ты что, отказываешься? Погоди, не отвечай. — Харви возбужденно прошелся из угла в угол. — Я не понимаю, что с тобой творится в последнее время. Ты сидишь на одном месте. Не навещаешь даже старых подружек. Если бы ты пьянствовал, мне было бы легче понять тебя. Но я уже забыл, когда видел тебя пьяным, Стивен! А сегодня ты отказываешься от золотой жилы! Ага, ты, видно, не хочешь обставить этого Фарбера? Да кто он такой, этот профессор? Мы спасли его шкуру, а он уехал и даже спасибо не сказал!

— Он сказал.

Их разговор был прерван стуком в дверь.

— Стивен, ты можешь поговорить с шерифом? — спросил Мартин Китс. — Он искал тебя.

Харви быстро спрятал свою розовую салфетку с картой, и Гончар открыл дверь.

— Почему же ты не отправил его ко мне?

— Не хотел мешать. Шериф Коннели просил передать, что он ждет тебя в доме Уоллеса.

Дождавшись, когда затихнут шаги на лестнице, Харви Дрейк насмешливо протянул:

— Вот это да! Стив, ты хорошо устроился. Меня, например, шериф может схватить за шиворот в любое время дня и ночи. А к тебе он скоро будет записываться на прием.

— Брось. Вчера Уоллес был совсем плох. Как бы не начал буянить. Ты пойдешь со мной?

— Конечно, пойду. Я не бросаю друзей, даже когда их вызывает шериф.

Возле дома Уоллеса они увидели нескольких лошадей, среди которых выделялась пегая кобыла шерифа. У крыльца переговаривались двое старожилов Эшфорда — доктор и гробовщик.

Когда-то они даже жили в соседних палатках. Тогда на месте города стоял палаточный лагерь, окруженный фургонами. Доктор долго скрывал свою истинную профессию, и вместе со всеми спозаранку уходил к реке, и вместе со всеми стоял по колено в воде, наклонившись над лотком, и вместе со всеми однажды перестал искать золото, которого здесь оказалось слишком мало. Но к тому времени вокруг поселка старателей уже появились лавки, трактиры и постоялые дворы, появилось множество людей, и люди калечились, люди болели, люди рожали — людям был нужен доктор. И Джозеф Аткинс достал из чемоданчика свои дипломы и лицензии. Он оказался искусным врачевателем, а его бывший партнер по истощенному участку оказался не менее искусным гробовщиком.

— Чудесный денек сегодня, — заметил доктор Аткинс, приветствуя Степана. — Мой барометр предсказывает, что такая погода еще продержится.

— А мои колени считают, что ваш барометр врет, как всегда, — сказал гробовщик. — К вечеру ждите дождя, джентльмены.

— Уж вы-то, старина, не должны жаловаться на дождь.

— Я и не жалуюсь. Мокрую землю копать гораздо приятнее.

В открытом окне показался шериф Коннели.

— Питерс, заходи, — попросил он озабоченно. — Есть пара вопросов к тебе.

Зайдя в дом, Степан Гончар увидел почти ту же самую картину, какую оставил здесь вчера ночью. Старый Уоллес сидел за столом, уткнувшись лицом в локоть согнутой руки. Разница была только в том, что сейчас он был не мертвецки пьяным, а просто мертвым.

Стол был залит кровью, на полу тоже блестела красная лужа. Правая рука Уоллеса свисала, и под ней на полу валялся револьвер.

— Видишь, до чего доводит пьянство? — с суровой назидательностью произнес шериф. — Говорят, ты вчера привел к Уоллесу гостя?

— Да.

— Кто такой?

Степан Гончар пожал плечами:

— Бродяга.

— Что ему было нужно?

— Проводник.

Шериф держал в руках визитную карточку.

— Этот бродяга кое-что забыл, — сказал он. — Я нашел это на столе, под фляжкой. И десять долларов в дырявом кармане Билла. Похоже, что бродяга выдает себя за Фредерика Штерна из Смитсоновского института. И привык оставлять щедрый задаток. Люди говорят, что вы с ним долго сидели в салуне. Это правда?

— Не так долго.

— О чем вы говорили?

— О музыке.

— О музыке, — с сомнением в голосе повторил Коннели. — Это его фляжка?

— Да. Он угостил Уоллеса.

— Щедрый бродяга, очень щедрый. А как вел себя Билл, когда вы пришли?

— Как обычно. Глотнул и свалился. Этот человек остался ждать, пока он очухается. А я ушел.

— Ты догадываешься, что случилось? — спросил шериф.

— Нет. А ты?

— Нетрудно догадаться. Щедрому бродяге надоело ждать. Он оставил свою карточку и задаток, а сам ушел. Наверняка он скоро вернется сюда. Только вот Билл его подвел. Не знаю, что ему привиделось, но он допил бренди и выстрелил себе в ухо.

— Не думал я, что старик на такое способен, — сказал Степан Гончар.

— Все пьяницы кончают одинаково, — заключил Коннели. — Ты, наверно, не знаешь, что Билл давно к этому катился. С тех самых пор, как его полковник застрелился в день капитуляции Роберта Ли[17]. Вот с того самого дня Билл и начал пить так, как никто больше не пил. Бедняга пьянствовал, чтобы не отправиться за командиром. Он сам мне рассказывал. Все хотел объяснить, что такое честь и гордость настоящего южанина. Жалко… Жалко, что он не прострелил себе башку где-нибудь в другом месте.

Шериф вышел вместе со Степаном из комнаты и сказал гробовщику:

— Можете приступать. За все услуги платит Билл. Думаю, десяти долларов хватит.

— Он большего и не стоит. Но за ним остался еще старый должок на сорок долларов, — проворчал гробовщик.

— Ты их получишь после продажи дома, — ответил шериф.

— Вряд ли мы найдем покупателя на эту лачугу, — сказал Степан. — Знаешь, Брайан, на станции появилась кучка китайцев. Похоже, что это те самые, что работали на прокладке железной дороги. Сейчас они остались без работы, вот я и думаю, чем они станут заниматься в Эшфорде.

— Есть идеи?

— Если ты случайно будешь на станции, загляни к ним, — предложил Степан. — Возможно, их вполне устроит дом Билла. Пусть живут здесь. Они могли бы открыть прачечную. Или харчевню. Или и то и другое. Те, кто будет останавливаться у нас по пути в Дакоту, смогут привести в порядок одежду. А городская казна получит еще несколько долларов.

— Насчет прачечной — хорошая идея, — согласился шериф. — Только у меня есть идея получше. Джексон подходил к тебе насчет казино?

— Был он у меня.

— И ты ему отказал?

— Хочу посоветоваться с тобой, — сказал Степан. — Я не против казино. Я против того, чтобы оно стояло в центре города. Вот на станции, рядом с борделем, ему самое место.

— Но тогда там будут ошиваться чужаки, — недовольно протянул Коннели. — Всякий сброд с проходящих поездов. Начнутся разборки. Стрельба, поножовщина.

— Ты считаешь, что стрельба в центре города звучит лучше, чем за городом? И потом, не забывай, в центре мы наметили место для школы. Не слишком подходящее соседство, как ты считаешь?

— Знаешь, Питерс, я лучше не разрешу ему вообще разворачивать это дело, — махнул рукой шериф. — Проживем без казино.

— Вот и хорошо, — согласился Гончар. — Что думаешь делать с Биллом? Наверно, надо известить судью?

— Сейчас надо дождаться этого мистера Штерна. К нему есть пара вопросов.

— А если он не появится? — спросил Гончар.

— Если он не появится, мы его найдем. Не мог же он улететь на Луну. Он где-то рядом, этот Штерн. Самоубийство — это ведь тоже убийство. Разве что вешать за него уже некого. Надо все это как-то уладить. Доктор, напишите мне какую-нибудь бумажку для судьи.

— Напишу. — Аткинс кивнул. — Шериф, а вы помните, какое жаркое лето было в шестьдесят шестом году, когда Уоллес появился в наших краях? Просто ад кромешный, все выгорело вокруг, помните?

— Да.

— Помните, как Уоллес ставил ловушки возле каждой лужи? И кого только не ловил тогда своими силками. Он был мастер вязать петли. Да, такое лето не забудешь…

Шериф Коннели остался у дома покойника, придирчиво оглядывая покосившиеся стены, а Гончар еще немного проводил доктора Аткинса, беседуя о погоде. Харви терпеливо ждал, когда они наконец придут к традиционному выводу о том, что климат портится с каждым годом. И только распрощавшись с доктором и отойдя вместе с Гончаром достаточно далеко, он спросил:

— Ну, что сказал шериф?

— Самоубийство.

— Он спрашивал тебя об этом Штерне?

— Да.

— Ты ничего не знаешь, и я тоже! — выпалил Харви. — Покойнику уже все равно, а нам лишние неприятности не нужны.

Гончар не отвечал приятелю, задумавшись о своем. Слова доктора о жарком лете напомнили ему, что, прежде чем стать проводником, Уоллес долго был траппером. Он забирался в нехоженые дебри, ставил там ловушки, набивал мешок бобровыми шкурками, потом сдавал их и пропивал выручку. Он мог бы так жить и дальше, но длительное воздержание давалось ему все труднее. Проводником он зарабатывал поменьше, но зато мог чаще прикладываться к бутылке. Об этом хорошо знали все. Но так же хорошо все знали и о том, что Билл терпеть не мог стрельбы. Он не стрелял даже по куропаткам, предпочитая ловить их силками. И если бы такой человек захотел наложить на себя руки, вряд ли он применил бы револьвер. Его ловкие пальцы могли бы связать отличную петлю так же легко, как палец шерифа мог бы нажать на спусковой крючок.

Но Коннели сказал, что старик выстрелил себе в ухо.

Степан Гончар не мог этому поверить. И он не верил, что в это мог поверить шериф. Именно из-за недоверия Гончар и не стал рассказывать шерифу ничего лишнего. "О чем вы. говорили?" Какое дело шерифу до того, о чем мог говорить незнакомец?

Удаляясь от дома Уоллеса, Степан с трудом удерживался, чтобы не оглянуться. Казалось, кто-то пристально смотрит ему в спину.

— Стивен, а кто эти трое парней, с которыми шушукается шериф? — спросил Харви.

Пришлось остановиться и бросить взгляд назад. Коннели переговаривался с какими-то бородачами в длинных плащах.

— Не знаю.

— Я их видел вчера у Джексона, — вспомнил Харви. — Но они не играли, а только сидели в углу и тянули пиво. Может быть, это люди Штерна? Геологи?

— Тогда тебе стоит поговорить с ними.

— Мне? С ними?

— Ты же хотел к ним наняться. Место проводника снова свободно, — сказал Гончар.

— Об этом надо говорить с их боссом. Черт, ну, почему я сразу не согласился?! — воскликнул Харви. — Глядишь, старина Уоллес остался бы жив.

— Если ты еще не передумал, собирайся. Поедешь со мной.

— Куда?

— В лагерь геологов. Мне хочется спросить кое-что у мистера Штерна. А ты получишь работу.

— Я? Погоди, Стивен. Они ведь искали тебя, а не меня. Им нужен опытный человек. Это же геологи… Все-таки там профессор командует, а не торговец какой-то…

— Ты уже не хочешь съездить в Денвер?

Харви вздохнул:

— Ладно. Если они возьмут меня, хорошо. Не возьмут — тоже неплохо. Но лучше всего нам бы устроиться к ним вдвоем.

— Проводники не работают парами, — отрезал Степан Гончар.

26. СНОВА ФАРБЕР

Они неторопливо скакали по седой траве над обрывистым берегом озера. Вспомнив свой короткий разговор со Штерном, Гончар решил, что лагерь экспедиции находится где-то на северном берегу. Там было несколько удобных мест для стоянки, потому что на северной стороне в озеро впадали горные ручьи. В самом же озере вода была соленая, и пить ее было нельзя.

У широкого извилистого оврага Степан Гончар остановился и поднял руку, словно за ним двигался не один Харви, а целый караван:

— Послушай.

Харви спрыгнул с коня и припал к земле. Он обожал всякие следопытские фокусы — нюхать ветер, ковыряться в помете или, как сейчас, прижимать ухо к земле, чтобы услышать конский топот. Чтению следов он учился в основном у шайенов, когда навещал их вместе с Гончаром. Для него это было именно чтением — он не мог молча идти по следу, а должен был обязательно рассказывать о том, что видит. Наверно, в его роду были гадалки, читавшие следы чужих судеб по руке или картам.

— Они скачут по солончакам, — произнес Харви замогильным голосом. — Три или четыре лошади, не больше. Вот, они тоже остановились. Может быть, видят нас?

— Нет, идут по следам, — сказал Степан. — Они не собираются нас догонять. Мы им не нужны.

— Думаешь, хотят, чтобы мы вывели их на лагерь?

— Ничего я не думаю. Но от них пора избавиться. Разведи костер где-нибудь подальше отсюда, покажи, что мы остановились на привал. Пусть и они постоят на месте. А я пока займусь следами.

Степан срезал две широкие ивовые ветки и повел лошадей к озеру. Они спустились по осыпающемуся обрыву, съезжая на прямых передних ногах и приседая на задние, оставив за собой широкую полосу взрытой темной земли. Заведя лошадей в озеро, Гончар, двигаясь по колено в воде, прошел с ними вдоль берега пару сотен шагов. Оглянувшись, он увидел над берегом высокий легкий дымок. "Надеюсь, его вижу не только я", — подумал он.

Сначала он вывел из воды свою вороную кобылу. Ее подковы звонко щелкали по гальке, устилавшей узкое русло пересохшего ручейка. Степан помог лошади взобраться на высокий берег, подвел к оврагу. Он потянул за гриву, осаживая кобылу, и она застыла на месте. Хорошо воспитанный индейский конь будет стоять неподвижно, пока хозяин не подаст другую команду. Кобыла Гончара, которую звали Тучкой, выросла в шайенском табуне, и Степан всерьез считал ее умнее многих своих знакомых.

Затем он привел гнедую кобылу Харви. Умные лошади ступали след в след, и Гончару было несложно разгладить песок за ними парой ивовых ветвей. Он еще присыпал дорожку сухой травой, чтобы она стала совершенно незаметной, а потом присел и придирчиво оглядел песок под разными углами.

Он не был уверен, что его уловка заставит преследователей повернуть обратно. Но в любом случае они потеряют на этом месте немало времени. Может быть, этих минут и хватит, чтобы оторваться от них и добраться до лагеря.

"Как хорошо работать с молодым напарником", — подумал Гончар, вспомнив, что Харви первым заметил погоню. Примерно через полчаса после того, как они выехали из города, его зоркие глаза разглядели позади в дымке горизонта почти незаметное облачко пыли. Здесь, на холмистой равнине, не было никаких дорог, и каждый был волен ехать в любую сторону по невысокой редкой траве. Например, в сторону ранчо, на юг. Или в сторону железной дороги, на запад. Но поднятая пыль предупредила Степана и Харви, что кто-то упорно, хоть и не слишком быстро, скакал следом за ними на север, в дикую степь, к безжизненным берегам соленого озера. Кто это был? Охотники? Им здесь нечего ловить. Кавалерийский патруль? Солдаты не отправляются в путь такими малочисленными отрядами.

"Кто бы вы ни были, нам незачем встречаться", — думал Степан Гончар, оглядывая горизонт.

До него донесся запах кофе, и он свистнул, подзывая Дрейка. Тот махнул ему, приглашая к костру, но Гончар отрицательно мотнул головой и показал пальцем на вход в овраг.

Харви подошел к нему:

— Я все приготовил, прошу к столу.

— Зря потратил кофе. Я же просил только развести костер. Поехали, надо спешить.

— Сейчас, только огонь залью…

— Не надо.

— Ты хочешь оставить открытый огонь?

— Незагашенный окурок, который бросают в траву — это одно, а аккуратный костер — это другое, — сказал Гончар. — Прикрой его булыжниками, чтобы искры не разлетались, и поехали.

— Искры все равно разлетятся, а трава сухая, как порох, — упрямо пробурчал Харви. — Не нравится мне это. А с кофе что прикажешь делать? Вылить на землю?

— Оставь кофейник.

— Что? Полный кофейник? Думаешь, он тут дождется, когда мы поедем обратно?

— Мы не поедем обратно.

— Не поедем?

— Не этим путем.

— Оставить кофейник! — с отчаянием повторил Дрейк. — И костер оставить. Понятно. Хорошая головоломка. Но не нравится мне это. Не хочу я, чтоб на моей совести был еще и пожар.

— Запишешь его на мой счет.

— Записал. Плюс кофейник. И кофе!

Стенки оврага раздались в стороны, и впереди открылся северный берег озера — над зеленой гладкой водой высилась рыжая стена слоистого известняка, разделенная глубокими промоинами и каньонами. В одном из таких каньонов Гончар заметил отблеск стекла.

— За нами следят в подзорную трубу. — Харви вытянул палец. — Стивен, помаши им шляпой. Будь поласковее с профессором, если хочешь, чтобы меня приняли на работу.

Через десять минут они остановились там, где в озеро вливался ручей, растекаясь среди песчаных наносов. Над ручьем их поджидал всадник в черном плаще. Он церемонно приложил два пальца к черной шляпе и представился:

— Сержант Джекобе, экспедиция Смитсоновского института. Полагаю, джентльмены, что вы — проводники из Эшфорда? Признаться, я подумал, что вы уже не приедете. Почему вы так задержались?

— Ваш проводник не приедет, — ответил Гончар. — Я привел вам другого.

— Как вы нас нашли?

— По вашим следам, сэр, — беспечно улыбнулся Харви. — Это ведь вы сошли с поезда из Сан-Франциско, купили на станции лошадь и патроны, запаслись в буфете едой и помчались сюда, к озеру? Все это я прочитал по вашим следам.

— Почему не приехал проводник, которого нанял мистер Штерн? — бесстрастно спросил сержант, пропустив мимо ушей тираду Харви.

— Как раз об этом мне надо переговорить с профессором Фарбером, — ответил Гончар.

Джекобе смерил его строгим взглядом, кивнул и развернул коня:

— Следуйте за мной.

Поднимаясь вверх по ручью, они увидели, что вход в каньон перегорожен парой фургонов. Между фургонами стоял человек в выгоревшей рабочей робе, опоясанный патронташем и с винтовкой на плече.

Здесь они спешились и, следуя за сержантом, обнаружили несколько белых палаток под отвесной стеной каньона.

Возле крайней палатки за большим раскладным столом сидели две женщины в шляпах и синих рабочих комбинезонах, а напротив располагались двое мужчин. В одном из них Гончар узнал Штерна. Другого Степан видел со спины, но, очевидно, это был доктор Фарбер. Они обедали. Пожилая женщина разливала суп по тарелкам. Когда сержант подвел Гончара с Харви к столу, она проговорила:

— Росита! У нас гости! Еще два прибора, пожалуйста!

Из палатки выглянула негритянка.

— Спасибо, не стоит, — сказал Гончар. — Мне надо переговорить с доктором Фарбером. Лучше бы наедине.

Профессор живо обернулся и встал, отводя прядь длинных седых волос с высокого лба.

— Рад видеть вас, мистер Питерс. Не ожидал, что мы снова встретимся.

— Я тоже рад, док. Где мы можем переговорить?

— У меня нет секретов от моих близких, — мягко сказал доктор Фарбер. — Все, что вы скажете мне, должно быть известно и им. Вы из города?

Фредерик Штерн тоже встал, разворачивая салфетку:

— Позвольте вас познакомить, сэр. Это мистер Стивен Питерс, проводник. И мистер Харви Дрейк. Я предлагал им работу, но вчера они не дали определенного ответа. Поэтому вместо них я нанял мистера Уоллеса. Кстати, почему его до сих пор нет, не знаете, Питерс?

— Знаю. Он умер.

— Что? — Штерн нахмурился, и лицо его мгновенно покраснело.

Пожилая женщина застыла над супницей с тарелкой в одной руке и половником в другой. Вторая женщина невозмутимо продолжала есть суп. Негритянка, глядя из-за полога палатки, быстро перекрестилась.

Профессор Фарбер первым нарушил молчание.

— Присядьте к столу, господа, — попросил он. — Что случилось с тем человеком?

— Он застрелился. По крайней мере, так объявил шериф.

— У вас иное мнение? — спросил Штерн.

— Неважно.

— Очень странно. Этот Уоллес очнулся перед самым рассветом и выглядел вполне нормальным. Мы обо всем договорились, и я уехал.

— Значит, договорились? Вы оставили ему задаток?

— Пришлось. — Штерн покачал головой. — Мы, как правило, не платим авансов. Но ему надо было собраться в дорогу.

— На столе в доме Уоллеса нашли вашу визитную карточку и деньги, — сказал Степан. — Десять долларов.

— Визитку он должен был предъявить охраннику лагеря. А деньги, выходит, пропали?

— Нет. Они пойдут на оплату похорон.

— Полагаю, надо немедленно увидеться с шерифом, — сказал профессор. — Это дело следует уладить как можно скорее.

— Шериф хочет того же. Уладить это дело.

— Я еду сейчас же. — Штерн бросил салфетку на стол.

— Правильно. Сержант Джекобе! Вы все слышали? Отправляйтесь в город с мистером Штерном, — распорядился профессор.

Джекобе поправил свою черную шляпу, запахнул плащ и молча повернулся, но Степан остановил его:

— Подождите меня, сержант. Отправимся вместе.

— Я знаю дорогу.

— Дело не в дороге… — начал было Гончар, но профессор Фарбер перебил:

— Сержант справится и сам. А вы, господа, все же присядьте к столу. Мне неудобно так долго стоять перед вами навытяжку.

Гончар сел на складной табурет, проводив взглядом Джекобса и Штерна.

— Скажите, господа. — Профессор потер виски кончиками пальцев. — Насколько я понимаю, вы предлагаете свои услуги?

Харви вскочил со своего табурета, тиская шляпу в руках:

— Так точно, сэр! Ваш помощник договорился со мной! Я согласился провести ваш караван через земли шайенов. Он обещал платить пять долларов в день.

— Так и есть, — подтвердил Гончар. — Рекомендую. Харви Дрейк — надежный проводник.

— Хорошо, — кивнул профессор. — Когда вы будете готовы, мистер Дрейк?

— Я уже готов, сэр! Хоть сейчас в дорогу!

— Мы выступим завтра утром. Можете пока расположиться в палатке, Росита вас проводит. Мистер Питерс, вы уверены, что не хотите отправиться с нами?

— Уверен. — Гончар остался сидеть, несмотря на то что слова профессора прозвучали как вежливое прощание. — Извините, профессор, но это еще не все, что я хотел вам сказать. Мне кажется, вам надо быть осторожнее.

— Почему вам так кажется?

— Вас ищут какие-то люди. Подозрительные типы.

— Меня? Они спрашивали вас обо мне?

— Нет, не спрашивали. Но они следят за мной с того момента, как я отправился к вам. Сейчас они где-то поблизости. Я немного оторвался от них, но в конце концов они все равно найдут ваш лагерь.

— И будут сильно разочарованы, — ответил профессор. — Если это воры, то их добыча будет состоять из никому не нужных камней.

— Может быть, им нужны как раз эти камни, — сказал Гончар. — А может быть, их интересуют ваши лошади, продукты и деньги. Говорят, вы хорошо платите своим рабочим. Как говорится, ни одно доброе дело не останется безнаказанным.

— Глубокая мысль, — саркастически улыбнулся профессор Фарбер.

— Спасибо за предупреждение, — сказала пожилая дама. — Но почему вы так плохо думаете о незнакомых людях? Может быть, они просто ищут работу?

— Может быть.

Девушка, сидевшая за столом, отодвинула тарелку, вытерла губы салфеткой и деловито спросила:

— Сколько их?

— Трое или четверо.

— Тогда не о чем и говорить, — сказала она, вставая из-за стола.

Только теперь, услышав ее голос, Степан узнал в ней профессорскую дочку, Мелиссу. Она сильно изменилась за те годы, что прошли с их первой и последней встречи.

Милли сняла шляпу и встряхнула черными волосами, рассыпав их по плечам. Обветренная кожа туго обтягивала высокие скулы, нос шелушился, и знакомые темные глаза смотрели на Степана с веселым вызовом, словно спрашивая: "Ну, как я вам нравлюсь?" Гончар отвел взгляд, смутившись.

— Не волнуйтесь за нас, — произнес профессор. — Мы знаем, как обращаться с такой публикой. У нас есть все, чтобы встретить этих людей. Такие встречи неизбежны, и мы к ним готовы.

— Рад за вас. — Гончар встал. — Но на вашем месте я бы перенес лагерь ближе к городу. Наши жители не дадут вас в обиду.

— Хорошая идея, — кивнул профессор. — Как только закончится наше исследование на этом берегу озера, мы перекочуем под могучие стены вашей Трои.

— Это не Троя, а Эшфорд, сэр. Желаю удачи в исследованиях.

27. НЕВИДИМКИ В ЗАСАДЕ

Отъехав от лагеря геологов не больше чем на милю, Степан Гончар остановился, достал бинокль и внимательно осмотрелся.

Следы, которые оставили кони Джекобса и Штерна, вели в сторону озера. Сержант и в самом деле хорошо знал дорогу — отправился в город не напрямик по холмам, а вдоль берега. Этот путь немного длиннее, но зато коню не придется то взбираться на холмы, то вязнуть в песчаных осыпях.

Гончар не спешил возвращаться в город, поэтому он свернул в сторону, и скоро кобыла вынесла его к вершине холма. Здесь он спешился и, оставив Тучку на склоне, пешком добрался до гребня. Отсюда, лежа под низким разлапистым деревцем, он еще раз внимательно осмотрел холмистую степь, где волны седой травы перекатывались между зеленых и бурых шапок кустов.

Ничего подозрительного. Как всегда, вспархивали над травой редкие перепела, а в небе лениво кружил одинокий канюк, приглядывая за ними. Мелькнула между кустами рыжая спина койота, пропала и снова появилась, выгнувшись над травой. Гончар навел на него бинокль и увидел, как быстро мелькают передние лапы, разрывая чью-то норку. Вот койот подпрыгнул на месте, мотнул головой и отбежал в сторону, а из пасти его уже свисала тушка суслика.

"Этот удачно поохотился, — подумал Степан Гончар. — А где же другие охотники? Не нравятся мне эти невидимки". Его тревожило то, что он не смог разглядеть в степи своих преследователей. Хорошо, если они повернули назад, а не затаились где-то поблизости, чтобы перехватить его на обратном пути.

И еще ему не понравилось то, что он не увидел Джекобса и Штерна. По его расчетам, они уже должны были показаться на берегу озера. Следы вели в сторону оврага, дальнейший путь лежал в ложбине между холмами, но даже медлительный всадник давно успел бы преодолеть это расстояние и выбраться к воде.

Степан Гончар вернулся к коню и вытянул винчестер из чехла. В последнее время ему редко доводилось стрелять, и сейчас он надеялся обойтись без стрельбы. Но если заряженное оружие под рукой, зрение невольно обостряется. Когда палец лежит на спусковом крючке, уже не надо думать да гадать.

Он тронулся дальше, пригибаясь к шее коня. Неторопливо пробирался он между кустами, которые росли над краем оврага. По дну оврага можно было бы проехать быстрее, но он не спускался, потому что некуда было спешить. Иногда он останавливался и привставал в стременах, оглядываясь поверх кустов и держа у груди винчестер.

Наконец он услышал тот звук, которого давно ждал. Резкий щелчок выстрела. Эхо еще металось в овраге, когда в ответ ударил другой выстрел, глухой и басовитый.

Гончар слетел наземь и резко потянул вниз голову кобылы. Тучка недовольно фыркнула, мотнула головой, но все же опустилась на колени, а потом и повалилась на бок. Гончар лежал рядом, зажимая ладонью ее мокрые губы. "Тихо, тихо, — шептал он, — нас никто не видел. И не увидит. Лежи спокойно, малышка".

По скользкой траве он отполз немного в сторону и бесшумно пробрался между кустами к самому краю оврага. Он увидел почти прямо под собой на дне оврага множество конских следов. Песок был изрыт по кругу, будто всадники вертелись тут на месте. Дальше, насколько было видно отсюда, следы снова выстраивались в редкую, но прямую цепочку.

Ему пришлось ползти довольно далеко вдоль оврага, пока он наконец не увидел Джекобса.

Сначала он заметил черную шляпу, лежавшую на песке. Гончар поднял бинокль и разглядел сквозь ветки что-то черное, неподвижное, бесформенное. Он узнал плащ сержанта, а затем, присмотревшись, различил в ветвях безвольно откинутую руку.

Впереди прогремели еще три выстрела — два резких и один глуховатый.

"Джекобе убит, он свалился с коня прямо в этот колючий куст. Достать его будет трудно, — думал Гончар, пробираясь на звуки стрельбы. — А Штерн еще жив. Отстреливается из револьвера. По нему бьют из винчестеров. Бьют двое. Где же остальные? Наверно, одного ему удалось уложить".

Стреляли у самого конца оврага, там, где его стены широко расступались, прежде чем слиться с обрывистыми берегами озера. Две убитые лошади лежали рядом, спина к спине, а между ними скорчился Фредерик Штерн. В кустах на другом краю оврага мелькнула вспышка, сквозь ветви вылетела белая струйка дыма. Звук выстрела заставил Штерна поджать ноги. Он приподнялся на локте, вытянул руку с револьвером и выстрелил в ответ.

"Зря тратит патроны, — отметил Гончар. — Впрочем, он и не метится особо. Просто удерживает их на месте. Да и они стреляют только для того, чтобы он не удрал. Наверно, третий все-таки не убит, а сейчас забирается Штерну в тыл".

Степан Гончар поднялся с земли и, стоя на коленях, огляделся. Очевидно, геологи попали в засаду, которая предназначалась для него.

Первым его желанием было убраться отсюда подальше. Никакого смысла ввязываться в бой: Штерн — чужак, а о его противниках вообще ничего не известно. Может быть, там, в кустах, прячутся хорошие парни, которые хотят отомстить плохому парню?

Хорошие парни не прячутся в кустах, усмехнулся Гончар. Может, и стоит помочь Штерну, но как это сделать? Стрелять по кустам? Даже под прикрытием прицельного огня этот умник не успеет выбраться из оврага. Но ведь и целиться не в кого, противник прячется за стеной листьев. А если у Штерна повреждена нога? Да и куда ему бежать?

"Нет, это абсолютно безнадежное дело", — подумал Степан Гончар.

Пригибаясь, он побежал обратно к Тучке. Чтобы выручить Штерна, нужна была ее помощь.

Выстрелы в овраге раздавались еще трижды, прежде чем Гончар вернулся. Раздвинув ветки над обрывом, он увидел, что геолог лихорадочно перезаряжает револьвер.

Гончар приложил ладонь к губам и негромко свистнул. Штерн оглянулся.

— Лови! — крикнул Гончар. — И держись крепче!

Ему пришлось встать во весь рост, возвышаясь над кустом, чтобы хорошо раскрутить и точно метнуть петлю лассо. Бросок получился даже более удачным, чем можно было надеяться. Штерн вытянул руку, пытаясь поймать шнур, но промахнулся, и петля обвила его локоть.

— Держись изо всех сил! — крикнул Гончар и засвистел в два пальца.

Лассо натянулось струной. Штерн успел приподняться на четвереньки и тут же повалился, но снова вскочил.

Гончар услышал, как за спиной стучат, удаляясь, копыта Тучки. Штерн, держась обеими руками за шнур, огромными прыжками помчался к стене оврага. Он взбежал по крутому обрыву словно ящерица, с треском рухнул в кусты, не смог встать и на боку заскользил прочь от оврага.

А Степан Гончар вскинул винчестер и выстрелил по кустам на другом краю, как раз туда, где беспокойно зашевелились листья. Ответный выстрел оказался довольно метким — пуля прошелестела где-то рядом. Степан выстрелил еще раз и побежал вдогонку за Штерном.

— Моя рука! — орал тот. — Рука!

Гончар закричал, останавливая Тучку. Подбежал к лежащему Штерну, подхватил его за плечо и рывком поставил на ноги.

— Нога! — застонал геолог.

— Бежать можешь?

— Не знаю!

Пришлось взвалить его на плечо, как мешок с мукой. Хорошо еще, что Тучка сама догадалась вернуться. Гончар перекинул тяжелое тело Штерна через круп лошади, взлетел в седло и поскакал, на ходу сматывая лассо.

Сзади не было никаких признаков погони, и скоро Степан остановился. Геолог со стонами и проклятиями соскользнул на землю, а потом снова забрался на лошадь, сев позади и обхватив Гончара за пояс.

— Ты мне руку чуть не вырвал, — укоризненно произнес он.

— Извините, сэр.

— Не время извиняться, скорее в лагерь! — приказал Штерн, нетерпеливо стуча коленями по бокам Тучки. — Надо поднять людей и поймать этих убийц. Они не успеют скрыться!

— Скрыться? Да они и не думают скрываться. Об этом надо думать не им, а нам, — ответил Гончар. — Держись крепче.

Тучка петляла между кустами. Геолог ругался и требовал скакать быстрее, но Степан не погонял кобылу — она лучше него знала, какую выбрать скорость, чтобы не надорваться под тяжестью двоих седоков.

Когда впереди показались белые фургоны в каньоне, Фредерик Штерн принялся размахивать рукой и кричать что-то бессвязное. Рабочий, стоявший с ружьем у входа в лагерь, видимо, понял смысл этих воплей. Он выстрелил в воздух и живо юркнул под колеса фургона.

Штерн первым соскочил на землю и, хромая, побежал к палаткам.

— Тревога! — кричал он. — Профессор, на нас напали! Джекобе убит! Я ранен! Надо выслать людей! Эти ублюдки на берегу озера!

Перед профессорской палаткой быстро собралась дюжина мужчин. Некоторые лица показались знакомыми Степану. Наверняка кто-то из них когда-то был его спутником на горных тропах. Это были опытные и уверенные в себе люди, они сноровисто рассовывали патроны в ячейки своих оружейных поясов и не обращали внимания на крики Штерна.

Профессор Фарбер вынужден был недовольно повысить голос:

— Послушайте, Фредерик! Извольте взять себя в руки.

— Они там, там! — Штерн махнул рукой себе за спину. — Я покажу! Дайте мне десяток людей, и я привезу вам скальпы этих убийц!

— Хватит шестерых, — вмешался Гончар. — Я седьмой. Не думаю, что нам удастся их поймать, но мы должны позаботиться о сержанте.

— Ясно, — сказал профессор Фарбер и повернулся к рабочим: — Вы все слышали. Есть желающие прогуляться к озеру?

Рабочие переглядывались и не отвечали. Один из них, самый старший на вид, выступил вперед и сказал:

— Если на нас нападут, мы будем отбиваться. Но мы не кавалерия, чтобы гоняться за бандитами. Это совсем другая работа.

— Согласен, — кивнул профессор. — Другая. Она и оплачена будет по-другому. Десять долларов каждому, кто поедет за телом сержанта Джекобса. И еще по пять долларов за то, чтобы проводить мистера Штерна до города.

Рабочие одобрительно зашумели, и самые шустрые первыми шагнули вперед.

— Шестеро, — напомнил Фарбер. — В город отправятся только шестеро. У остальных будет много работы в лагере.

— Странно, что я не вижу здесь Гарри и Дугласа, — сказал Степан профессору. — Был уверен, что они с вами.

— Я вызвал их в эту экспедицию, но они не приехали.

Фарбер оглянулся на своих женщин и добавил вполголоса:

— Не говорите Мелиссе. Эти славные люди погибли. Нелепо, в каком-то игорном доме в Дедвуде.

— Не знал, что они увлекались картами.

— Я же говорю, нелепо. Невероятно. Славные были люди.

Степан живо вспомнил, как Гарри и Дуглас встретили его на перевале, как отбивались вместе с ним от бандитов на замерзшей реке… Такие ребята не гибнут в игорных домах.

— Док, вы знаете, когда это случилось?

— Пожалуй, уже прошло два месяца… Да. Два месяца назад я послал Дугласу телеграмму с вызовом. Назначил место сбора. Через неделю получил ответ от шерифа.

— То есть они получили вашу телеграмму и, вместо того чтобы ехать к месту сбора, отправились в Дедвуд резаться в покер?

Профессор пожал плечами.

Из-за палаток выбежал Харви, на ходу застегивая оружейный пояс. Профессор поднял руку, останавливая его:

— Мистер Дрейк! Готовьте фургоны и запрягайте мулов. Мы снимаемся с места и переходим под защиту жителей Эшфорда.

— Сэр! Но мы со Стивеном… Как я могу прохлаждаться в лагере, когда мой товарищ отправляется под пули?

— Спокойно, Харви, — усмехнулся Гончар. — Ты получил работу, так займись ею. Запрягай мулов. Увидимся в городе, вечером у Виттакера.

— Командуйте, Питерс, — сказал профессор. — Сейчас вы тут хозяин.

Степан Гончар не любил командовать. Люди, которые шли за ним, сами знали, что делать. Ему оставалось только показывать им дорогу. И еще он мог дать совет, если его об этом просили.

Забравшись в седло и оглядев своих спутников, он сказал:

— Пойдем цепью. Пятнадцать-двадцать шагов между всадниками. Курки не взводить, по убегающим не стрелять. Поехали, парни.

28. СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТ ШЕРИФ КОННЕЛИ

Они не стали спускаться в овраг, а обогнули его и с тыла вышли к месту засады. Стреляные гильзы, срезанные ветви и примятая трава — вот и все, что удалось найти. Стрелявших было трое, и ушли они в сторону озера. Следы вели в воду, и Гончар подумал, что он не один такой хитрый.

Чтобы вытащить тело сержанта Джекобса из зарослей терновника, пришлось прорубать к нему тропу. Он был сражен наповал — две пули пробили грудь, а третья разорвала шею. Могилу для сержанта отрыли на холме под одиноким деревом. Как принято на Западе, тело погибшего просто завернули в его черный плащ и опустили в яму, не сняв даже сапог, с револьвером на поясе и карабином на груди. Забрали только часы и бумаги из кармана, чтобы послать родственникам. И еще взяли патроны из пояса, чтобы использовать их, когда убийцы будут пойманы.

— Я не успел даже заметить, откуда были первые выстрелы, — прочитав короткую молитву, сказал Фредерик Штерн. — Но сержант успел. Он прикрыл меня. Его выбросило из седла, кони помчались вперед. Их испугала стрельба. Я прижался к шее лошади, и вдруг она рухнула на землю. Питерс, если бы вы опоздали, они убили бы и меня.

— Им некуда скрыться, — сказал Степан Гончар. — Поедем вдоль берега и увидим следы.

— Все равно не догнать, — сказал старший из рабочих. — У них было время, чтобы смыться.

— Я не собираюсь их догонять, — сказал Гончар. — Я сказал, что мы увидим следы.

Он оказался прав. Следы трех лошадей снова появились на прибрежном песке и скоро смешались с десятками других следов на пыльной дороге, которая соединяла Эшфорд и железнодорожную станцию.

— Вот они! — закричал вдруг Фредерик Штерн, возбужденно привстав в седле и вытянув руку с плеткой. — Я их вижу!

Несколько всадников, поднимая пыль, неслись по дороге. Рабочие за спиной Гончара сбились плотнее, замедляя ход, и он услышал встревоженные голоса:

— Их там четверо. Или даже пятеро.

— Шестеро. Едут нам навстречу.

— Да это не те.

— Может быть, не те. А может быть…

Истерка всадников приближалась. Когда до них оставалось примерно с половину мили, Гончар поднял руку и остановился. Рабочие окружили его, держа карабины стволами кверху. Они были спокойны, и только Штерн казался встревоженным — он то и дело вытирал платком красное блестящее лицо.

— Все в порядке, — сказал Степан Гончар, опустив бинокль. — Я вижу шерифа. Уберите стволы, парни.

Шериф Коннели скакал им навстречу в сопровождении всех своих помощников. Видно, случилось что-то весьма важное, если он оставил город и отправился в путь.

— Питерс! — выкрикнул он издалека. — Что ты тут делаешь? Что это за люди с тобой?

— Экспедиция Смитсоновского института.

Шериф подскакал ближе, а его помощники разъехались в стороны и выстроились полукольцом. Все они держали карабины наготове, поперек седел.

— Экспедиция, — повторил Коннели. — Давно к нам не заглядывала никакая экспедиция. А нет ли среди вас человека по имени Фредерик Штерн?

— Это я. — Геолог выехал вперед и стал между шерифом и Гончаром. — Чем могу помочь?

— Помочь? Хочу задать вам пару вопросов.

— Я догадываюсь, о чем вы будете спрашивать. Может быть, поговорим прямо сейчас, чтобы не терять время?

— Время уже потеряно, — сказал шериф. — Если бы вы приехали утром, то мы могли бы сберечь время. А теперь все будет по-другому. Вы поедете со мной в участок, и там мы спокойно обо всем поговорим. Да и судье не помешает с вами познакомиться.

— Я уже знаком с вашим окружным судьей, Гарольдом Томсоном, — сказал Штерн, снисходительно улыбаясь.

— Судья Томсон много кого знает, да только не все этому знакомству рады, — буркнул шериф.

— Нас познакомил губернатор Кэмпбелл. Разве Гарольд вам этого не сказал? Впрочем, вы совершенно правы, шериф. Нам есть о чем поговорить, и лучше сделать это в подобающих условиях. — Фредерик Штерн, не дожидаясь ответа, первым поскакал в сторону города, и шерифу пришлось торопливо разворачивать своего коня.

"Напрасно Коннели пытается припугнуть Штерна судьей, — подумал Степан Гончар. — Этот парень не сидел всю жизнь на ферме". Сейчас Фредерик Штерн держался важно, почти величественно, но без высокомерия. Он говорил с таким дружелюбным, но независимым видом, словно шериф стоял на пороге его дома и спрашивал разрешения войти. Трудно было представить, что полчаса назад этот человек прятался, скорчившись, между двумя убитыми лошадьми и вслепую отстреливался от наседавших убийц.

Рабочие экспедиции немного замешкались, помощники шерифа поскакали вплотную за своим боссом, и Штерн оказался в их окружении. "Похоже на конвой", — подумал Степан Гончар. Когда же кавалькада въехала в город и остановилась на площади перед офисом шерифа, он понял, что Штерна и в самом деле привезли сюда под конвоем.

Здесь их ждали. Вооруженные мужчины стояли группами по три-четыре человека в разных углах площади, и когда всадники остановились, то рабочие из экспедиции оказались моментально окружены.

— Смотрите, с ними Питерс! — проговорил кто-то.

— Что происходит, шериф? — послышался ровный и властный голос Штерна.

— Пока ничего не происходит, — ответил Коннели. — Могу я осмотреть ваш револьвер, мистер Штерн?

— Пожалуйста.

Степан Гончар спрыгнул на землю и, держа Тучку под уздцы, пошел к коновязи. Прямо перед ним стояли двое длиннобородых незнакомцев в плащах. Их карабины смотрели ему в живот. Он прошел между бородачами, словно не заметив их. Они расступились и снова сомкнулись, пропустив Тучку. Теперь их оружие было направлено на оробевших рабочих, которые так и оставались в седле.

Накинув повод на столбик, Гончар подошел к шерифу. Тот обнюхивал блестящий кольт и многозначительно поглядывал на окружающих.

— Похоже, из этого оружия недавно стреляли, — важно сказал он.

— Совершенно верно, — натянуто улыбнулся Штерн. — Стреляли. Причем долго. Я трижды перезаряжал барабан.

— Наверно, у вас была к тому веская причина?

— Более чем веская, шериф.

— А что вы скажете о причине, по которой люди пускают себе пулю в лоб? Это должна быть очень веская причина, не так ли?

— Как я понимаю, вы имеете в виду несчастного Билла Уоллеса, — произнес Штерн. — Я уже слышал эту историю. Как раз из-за этого я бросил все свои дела и поспешил встретиться с вами.

Досадливо морщась, геолог спешился и невольно схватился за колено.

— Поспешил? Не очень-то вы торопились, — заметил шериф Коннели. — Но хорошо, что мы все-таки встретились. Что с ногой?

— Ничего страшного. Ушибся.

— Давайте зайдем ко мне в контору, судья хочет задать вам пару вопросов.

Шериф поднялся на крыльцо и обернулся к стоявшим на площади рабочим из экспедиции:

— Все в порядке, ребята. Вам придется подождать, пока мы не выясним кое-что с вашим боссом. Посидите пока в таверне или в салуне, а можете и в картишки перекинуться у Джексона. Развлекайтесь, раз уж пришлось застрять в городе.

Степану Гончару было известно, что шериф Коннели в молодости изрядно покочевал по Западу, зарабатывая в игорных домах. Он строил из себя простака-скотовода и ухитрялся обыгрывать даже профессиональных шулеров. Правда, в этом ему помогали несколько партнеров, которые незаметно наблюдали за игрой со стороны и в нужный момент вступали в заранее отрепетированный спектакль. Коннели затевал шумный спор, в дело вмешивались независимые присяжные из числа зрителей, и шулер оказывался изобличенным. Как правило, "независимые присяжные" с трудом удерживали "разъяренного скотовода" Коннели от быстрой и ужасной расправы, и счастливый шулер со слезами благодарности отдавал им все, что к тому времени успело накопиться в его карманах.

Когда Коннели появился в Эшфорде, здесь уже действовал игорный дом Джексона. Но профессиональные шулера редко добирались до этих диких гор, и Коннели мало-помалу втянулся в местную жизнь. Обзавелся небольшим табуном и растил племенных жеребцов на ранчо за озером.

Мало кто знал, что Коннели промышляет охотой на беглых преступников. В этих диких краях ему была знакома каждая тропинка, и он умел выбирать место для засады. А о том, что в его краях появился очередной фигурант розыска, Коннели узнавал от своих бывших партнеров по игорному бизнесу, которые все вдруг заделались крутыми законниками и позанимали шерифские, а то и маршальские кабинеты в соседних округах.

Так он и жил-поживал, мирный скотовод с несколько необычным хобби. Но однажды после удачной сделки он заглянул в заведение Джексона и безошибочно распознал среди обычных посетителей настоящего шулера. Коннели вступил в игру, предварительно договорившись с Джексоном и его работниками. Как всегда, он позволил шулеру сорвать приличный куш, а потом затеял спор. К сожалению, в этот раз все вышло не так, как обычно. Шулер был не одинок. Его команда прикрытия тут же сорвала честное разбирательство, над зеленым сукном сверкнули стволы "деринджеров"[18], и Коннели получил две пули — в плечо и в грудь. Но раны только разъярили его, и он, истекая кровью, успокоил всех троих противников ножкой от покерного стола, а потом связал их обрывками их же собственных панталон.

Суд присяжных приговорил шулеров к изгнанию из города, причем от всего имущества у злодеев остались только шляпы. На том же заседании суда Коннели был впервые избран шерифом.

Это было давным-давно, однако повадки простака и недотепы проявлялись у Коннели каждый раз, когда он сталкивался с каким-нибудь новым делом. И Степан Гончар понимал, что мистеру Штерну трудно будет бороться с раздражением и спокойно отвечать на вопросы туповатого и полуграмотного блюстителя законности.

Он рекомендовал рабочим заглянуть в салун Виттакера, а сам отправился в гостиницу и попросил миссис Китс приготовить ванну. Ему не терпелось смыть с себя пыль и вытряхнуть песок из одежды, но еще целый час он возился с Тучкой в конюшне. Там его и застал доктор Аткинс.

— Да, старина, жаркий сегодня выдался денек. — Доктор обмахивался шляпой и вытирал платком розовую лысину, обрамленную седым венчиком. — Говорят, вы попали в переделку?

— Пустяки.

— Не хотите об этом говорить?

— Не о чем говорить. — Гончар подсыпал в кормушку свежего овса и вышел из денника. — Обычное дело. Не сравнить с тем, что выкинул Уоллес.

— Да, такое случается нечасто, — согласился Аткинс. — В прошлом месяце, я слышал, в Ивенстоне был похожий случай. Ни с того ни с сего застрелился Эд Палмер. Вы наверняка его знали.

Конечно, Гончар знал Палмера, скаута, который водил кавалерийские патрули по границам индейских резерваций. Отчаянный драчун и картежник, бабник и пройдоха, неугомонный рассказчик одних и тех же скабрезных историй…

— Кто сказал, что Эд застрелился?

— Его нашли в палатке на берегу реки. Говорят, у него были большие карточные долги. Он собирался отправиться на золотые прииски, но потом как будто записался в какую-то экспедицию. Очень этому радовался, обещал, что через месяц расплатится со всеми и даже купит ферму. Вот как бывает, — заключил доктор Аткинс.

— Говорите, это было месяц назад? Кажется, я знаю, в какую экспедицию он вербовался. Тогда возле Ивенстона околачивался тот самый тип, который сейчас беседует с нашим шерифом и судьей.

Аткинс кивнул с таким видом, словно и не ожидал услышать ничего иного.

— Мне бы очень хотелось, старина, чтобы я ошибся. Но боюсь, что и Эда, и нашего Билла просто застрелили. Вы видели рану Уоллеса?

— Я не разглядывал, — признался Гончар. — Кровь. Дырка рядом с ухом. Копоть на коже. Вся щека в копоти.

— Да, копоть имеется. На щеке. А на руке ее нет. Понимаете, старина? У Уоллеса был старый-старый револьвер. Он не любил из него стрелять, потому что изо всех щелей било пламя. Но я осмотрел руку. Никаких следов копоти. А на щеке есть. Копоть. Но без пороха. Я смотрел через лупу. У меня мощная лупа, но я не заметил вокруг раны ни одной порошинки. Понимаете, старина?

— Нет.

— Ну, подумайте сами. Выстрел. Из ствола вылетает пуля, пламя и остатки пороха, так? Если бы он стрелял в упор, весь порох просто не успел бы сгореть и остался бы на коже.

— Значит, стреляли не в упор, — сказал Степан Гончар. — Значит, стрелял не Уоллес, а кто-то другой. А потом положил револьвер возле руки. Все подстроено. Вы это хотите сказать, док?

— Да. Но я хочу сказать это именно вам, старина. Не Коннели, а вам.

— Почему? Вроде шериф тут он, а не я.

— Да. Он шериф. А вы, старина, — проводник. Как Уоллес и Палмер. Но не совсем такой же, как они. Если с вами что-то случится, старина, всем нам будет очень плохо.

Доктор Аткинс надел шляпу, спрятал платок в карман сюртука и добавил:

— Жаркий сегодня денек. И похоже, что жара еще усилится. Сейчас хорошо бы забраться в горы на пару недель. Вы не собираетесь навестить свою родню?

— Нет, — сказал Степан Гончар, выходя вместе с доктором из конюшни. — У меня еще слишком много дел в городе.

Хорошо, что доктор Аткинс не спросил, какие именно дела удерживают Гончара в городе. Потому что тот собирался всего лишь принять горячую ванну, а потом провести вечер в салуне, слушая пение мадам Нимур. Ни салуна, ни ванны не было в резервации шайенов, где жила сейчас его индейская родня.

Миссис Китс, погруженная в обычные хозяйственные хлопоты, сегодня еще не выходила на улицу, но каким-то образом она уже знала все о последних событиях.

— Никто не верит, что это самоубийство, — заявила она, подавая кофе, когда Гончар, облачившись в прохладную свежую рубашку, сел к столу. — Шериф, конечно, тоже не верит. Но ему лень искать убийц.

— Мне показалось, он все-таки их ищет.

— Если вы об этом столичном прощелыге, то это пустой номер. Убийцы не оставляют визитных карточек. Шериф зря тратит время на разговоры. Полагаю, если бы сейчас у него не гостил судья Томсон, наш Коннели и с места бы не сдвинулся для раскрытия дела.

Она подошла к окну и сурово добавила:

— Да и судье тоже не нужны лишние хлопоты. Полюбуйтесь, вот они, все трое, на крыльце. Прелестное зрелище, нечего сказать.

На крыльце полицейского участка Фредерик Штерн стоял рядом с шерифом и судьей. Все трое одновременно раскурили толстые сигары с видом людей, закончивших тяжелую работу.

Помощники шерифа и бородачи в плащах собрались возле крыльца, сюда же подошли рабочие из экспедиции, сбежались мальчишки, рядом останавливались прохожие, и скоро на площади скопилась небольшая толпа. Все ждали каких-то слов от шерифа или судьи.

Миссис Китс подняла раму окна, и в комнату ворвался уличный шум.

— Тихо! Тише! Судья будет говорить!

Гончар встал из-за стола и тоже подошел к окну.

— Джентльмены! — Над притихшей площадью раздался звучный баритон судьи. — Всех нас вывел из душевного равновесия тот прискорбный случай, свидетелями которого мы стали сегодня утром. В вашем мирном городе давно уже не гремят выстрелы, потому что жители Эшфорда сделали правильный выбор, когда проголосовали за шерифа Коннели. Здесь нет места тем, кто привык добиваться своего насильственным путем. И я даже не могу сразу припомнить, когда вашему шерифу пришлось расследовать последний случай убийства. Тем тяжелее нам всем пережить то, что случилось этой ночью. Погиб человек. Человек, которого все вы знали. Еще вчера он ходил среди нас, радовался жизни вместе с нами — а сегодня его тело покоится в земле, а душа готовится предстать перед высшим судом. И мне очень больно признать, что этот суд будет нелегким испытанием для бедного Уильяма Уоллеса. Ведь он — убийца. Увы, теперь у нас нет никаких сомнений в том, что роковой выстрел был совершен его собственной рукой.

В толпе прокатился легкий ропот, и кто-то выкрикнул:

— А мы и не сомневались, судья! К чему все эти речи?

— Сомнение есть ценнейшее качество разума, — не смутившись, ответил Томсон невидимому собеседнику. — И мы с шерифом Коннели обязаны были подвергнуть сомнению любые предположения о причинах гибели человека. Но теперь у нас нет никаких сомнений. И я скажу вам почему. Теперь мы знаем причину, которая толкнула покойного к этому роковому шагу. К этому фатальному шагу, — отредактировал судья последнюю фразу, как видно, вспомнив, что только что говорил о "роковом" выстреле. — Нам стало известно, что сегодня ночью Уоллес заключил контракт с экспедицией Смитсоновского института. Он заключил этот контракт, даже не спросив о направлении, в котором должен был вести караван ученых. И в этом была его ошибка. Его губительная ошибка. Он дал слово, что проведет караван хоть на край света. Но ученым не нужен край света. Уже получив задаток и обо всем договорившись, Билл Уоллес узнал, что ученые намерены проникнуть по тропе Бозмена в каньон Семи Озер.

Судья Томсон выдержал многозначительную паузу, обвел толпу скорбным взглядом и продолжил:

— Все мы знаем, что ни один проводник не согласится вести людей на верную гибель. Рисковать своей жизнью? К этому мы тут привыкли и не считаем риск чем-то особенным. Но губить десятки жизней ни в чем не повинных людей только ради их прихоти? Даже если они за это щедро заплатят? На это Уоллес не пошел, как не пошел бы и никто из нас. А теперь скажите мне, мог ли старый проводник отказаться от собственных слов? Нет, не мог. Потому что единственным капиталом Уоллеса была его репутация. Его слово. При любых обстоятельствах оно должно оставаться твердым. Неизменным и твердым. Как алмаз. Вот в какую западню угодил старый охотник. Вот какая непосильная задача встала перед его совестью. Вот какая лавина мыслей и чувств обрушилась на его душу. И он не устоял. Изо всех возможных выходов Билл Уоллес выбрал самый ужасный. Но, наверно, другого он не увидел. Мир праху его.

"Неплохая речь, — подумал Степан Гончар. — Если Уоллес ее слышит сейчас, она должна ему понравиться. Особенно слова насчет репутации. Интересно, что сказал бы судья над могилой Эда Палмера?" Публика должным образом оценила красноречие оратора. Аплодисментов, правда, не было, но и спорить никто не стал. Мальчишки разбежались, прохожие разошлись, дамы с корзинками скрылись за дверями магазинов. На площади остались только рабочие из экспедиции и помощники шерифа с бородатыми стрелками в длинных плащах.

— Миссис Китс, а вы не знаете, зачем к нам пожаловал судья? — спросил Гончар, возвращаясь за стол.

— Не знаю. Мартин подозревает, что Томсон выискивает пустующие земельные участки, чтобы их скупить по дешевке. Но Мартин всегда все усложняет, вы же его знаете. А вот зеленщик сказал, что к судье прибыл какой-то важный господин из Сан-Франциско и они вдвоем собираются поохотиться на снежных баранов. Но этот зеленщик вечно чего-нибудь напутает. Я не склонна ему доверять. Стоит ли тащиться сюда из Калифорнии, чтобы подстрелить барана?

— Я слышал, что в Калифорнии снежных баранов уже не осталось. Всех съели золотоискатели.

— Как хорошо, что у нас тут не осталось золота, — сказала миссис Китс. — Я не променяю свою спокойную бедность ни на какие золотые россыпи. Хотите еще кофе, Стивен?

Она тоже села к столу. Их обычный разговор за чашкой кофе с ирландским ликером состоял из воспоминаний о взлетах и падениях полковника Китса, и далеко не каждый раз вдове удавалось рассказать что-то новое. Степан Гончар благодушно поддерживал неторопливую беседу, но думал о своем. Кто-то убивает проводников. Зачем? Кому они мешали? Или могли помешать? Тут и думать нечего: Уоллес и Палмер погибли потому, что собирались работать на доктора Фарбера. Но откуда убийцы узнали об этом? Проще всего было бы заподозрить Штерна. Но Гончар своими глазами видел, что и самого помощника Фарбера пытались убить. Значит, он чист. Значит, кто-то другой вертится рядом и успевает все разузнать. Интересно было бы встретить этого невидимку. И откладывать встречу нельзя, потому что очередным "самоубийцей" может оказаться Харви Дрейк…

Шум за окном отвлек его от беседы с миссис Китс, и он встал из-за стола.

Посреди площади стоял перед всадниками Фредерик Штерн. Лицо его пылало. Он протягивал руки, чтобы схватить лошадей под уздцы, но кони пятились, мотая головами. И всадники тоже мотали головами, молча отступая от наседающего Штерна.

— Но вы не можете просто так собраться и уехать! — выкрикнул Штерн на всю площадь. — В конце концов, в таком случае я не собираюсь вам оплачивать сегодняшнюю работу!

Его угроза возымела действие, но отнюдь не то, на которое рассчитывал Штерн. Рабочие из экспедиции дружно развернули своих лошадей и с места в карьер поскакали прочь.

Степан Гончар не успел отступить в глубину комнаты, и Штерн заметил его.

— Вы видите? — закричал он через площадь. — Чертовы бездельники! Они меня бросили!

Миссис Китс сказала, подливая себе ликера:

— Стивен, немедленно закройте окно. Я не выношу уличного шума. Так вот, тогда мы продали последние серебряные ложки и сели на пароход до Ванкувера…

29. ЗИМНИЙ ТУМАН БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО

Эрни внимательно выслушал Степана, но ничего не ответил, продолжая разглядывать чертежи пристани.

— Я хочу знать, что ты думаешь, — не выдержал Гончар.

— Я не знаю, что и думать, Стиви. — Ирландец пожал плечами. — Пока ты не явился ко мне со всеми этими покойниками, я спокойно обдумывал, где бы разместить пристань. А теперь я не знаю, что думать. Эшфорд — большой город. Слишком много народа. За всеми не уследишь.

Они сидели в конторе лесопилки. За окном завывала пила, и гулко перекатывались бревна. От этого привычного шума Гончару стало немного спокойнее. Он тоже склонился над чертежами. Пристань нужна городу. Грузы, поступающие по железной дороге, будут перегружаться на пароход и уходить вниз по реке, туда, куда рельсы дотянутся еще очень не скоро. Пристань — дело хорошее. И думать о ней было гораздо приятнее, чем о погибших проводниках. Но опасность никуда не исчезнет от того, что ты перестанешь о ней думать.

— Мы сделаем две пристани, — сказал Степан. — Уровень воды в реке меняется. С одного причала будем работать при низком уровне, с другого — при высоком.

— Вдвое больше расходов, — покачал головой Эрни.

— Доходы все покроют.

— Когда начнем?

— Как только я вернусь, — сказал Степан. — А ты пока все подготовь. Заготовишь материалы, наймешь работников.

— Не понимаю, зачем тебе уезжать. Если они попытаются напасть на Харви, мы можем перехватить их и здесь.

— Попытаются — перехватим. Но я все-таки думаю, что сейчас они не рискнут. Гораздо проще все сделать в поле. Да и мне будет спокойнее. Не хочу давать шерифу лишнюю работу. У него и без нас забот хватает.

— А обо мне ты подумал? — обиделся Эрни. — Ему, видите ли, будет спокойнее затеять войну в чистом поле. А я тут должен сходить с ума и ждать, когда ты вернешься?

— У тебя не будет времени сходить с угла. — Степан, скрывая усмешку, подвинул к нему листок бумаги. — Я составил небольшой план работ. Постарайся все выполнить до моего возвращения.

— Что еще за план? — Эрни повел пальцем по списку. — Ну и хитер же ты, Стиви. Что значит: "придет Джексон — отказать"?

— То и значит. Что бы он тебе ни предлагал — отказывай.

— Зачем нам ссориться с Джексоном? Ты забыл, что он ремонтирует все наши дороги за свой счет?

— Эрни, даже если мы поссоримся, он все равно будет чинить дороги, — спокойно ответил Степан, — иначе к нему перестанут ходить.

— Ладно, а вот это что такое — "гнать проповедника"? Я что-то не видел в городе ни одного святоши.

— Может, и не увидишь. Но на всякий случай, пока он тут не появился, повесь во всех наших кабаках какое-нибудь объявление. Вроде того, что висит у Виттакера: "Запрещаются политические дискуссии". Напиши, например, что в общественных заведениях Эшфорда запрещаются религиозные проповеди.

— Почему это?

— Потому что это кощунственно, упоминать Бога среди выпивки и карт.

— Ясное дело, все эти гадкие дела ты рад спихнуть на партнера, — проворчал Эрни. — Ладно, когда рассчитываешь вернуться?

— Это будет ясно завтра. Не волнуйся, я не задержусь, — пообещал Гончар.

Вечером он занял привычное место у самой сцены, чтобы напоследок послушать музыку.

Мартин Китс уже принялся наигрывать свои блюзовые фантазии на темы Верди, и это значило, что минут через двадцать мадам Нимур выйдет к поклонникам, сгорающим от нетерпения. Степан Гончар огляделся, отметив, что публики сегодня больше, чем в прошлый раз. Дальний угол салуна был отгорожен ширмами, там стоял кожаный диван, где Виттакер усаживал почетных гостей. Одна из ширм сейчас была сложена, и Гончар увидел судью Томсона с незнакомым джентльменом в белом пиджаке и изумрудном жилете. Они сидели за богато накрытым столом, и у ног судьи стояла корзина с цветами.

Конечно, никто не может запретить охотникам на снежных баранов провести вечер в салуне накануне похода в горы. И каждый имеет право принести с собой в салун хоть корзину цветов, хоть охапку сена. Но жители Эшфорда скорее пришли бы с сеном, чем с цветами.

Значит, этот господин из Сан-Франциско хочет выразить свое восхищение голосом певицы. Правда, он ее еще не слышал и даже не видел, а корзинку уже притащил. Интересно, а не зеленщик ли снабдил его этими цветочками?

Размышляя подобным образом, Гончар вдруг заметил в самом дальнем углу, между зелеными портьерами, лицо Мозеса Виттакера. Хозяин салуна явно от кого-то скрывался. Или за кем-то подглядывал. Перехватив взгляд Гончара, Виттакер густо покраснел и спрятался за бархатной драпировкой. Но через пару секунд показался снова и поманил к себе Степана.

Перейдя в хозяйский кабинет, Гончар сел в предложенное кресло и выжидающе посмотрел на Виттакера.

— Ты не поверишь, Питерс, но сейчас я едва удержался от выстрела, — сказал тот, засовывая в карман жилета блестящий "деринджер". — В жизни никогда не стрелял. И не хотелось. А тут… Наверно, если б не заметил, что ты на меня смотришь…

— И кто же был мишенью?

— Даунвуд. Тот холеный господин из Сан-Франциско, которому лижет пятки судья. Выпьешь бренди?

— Нет, Мозес, спасибо.

— А я вот выпью, — отчаянно заявил Виттакер и дрожащими руками откупорил бутылку.

После доброго глотка он закатил глаза к потолку и расслабленно выдохнул, опускаясь в кресло.

— У тебя есть время послушать мою историю? — спросил он.

— Конечно.

— Мы все когда-то были не тем, чем стали сейчас. Я был одним из собственников железнодорожной компании. Линия "Олбани — Александрия", слышал про такую? Ну, раз не слышал, то и не услышишь, потому что компании больше не существует. И прикончил ее как раз тот самый господин из Сан-Франциско, Джеральд Даунвуд. Он к тому времени уже захватил обе другие линии, с которыми мы стыковались на севере и юге. И вполне естественно, что наша компания тоже должна была влиться в его монополию.

— Ты говоришь так, словно оправдываешь его, — заметил Гончар.

Виттакер снова открыл бутылку, но, подумав, закупорил и отодвинул подальше.

— А нечего оправдывать. Он ведь не убил никого и не украл у меня последний кусок хлеба. Даунвуд не нарушил никаких законов. По крайней мере, ни один суд не признал бы его преступником.

— Тогда как же он с вами справился?

— Почти законно. Он целый год осаждал нас своими предложениями. Кто-то сломался, уступил ему акции, но в целом компания держалась. И тогда на нас посыпались беды, одна за другой. Банки вдруг вчинили нам иски за неуплату по процентам. Вранье, мы платили исправно. Но теперь это потребовалось доказывать в суде. Да еще не в одном.

Одновременно с этими тяжбами появилась еще одна забота. Ни с того ни с сего какой-то мелкий акционер потребовал ревизии, и она мгновенно началась. Мы нашли этого типа — обычное подставное лицо. Что с ним делать? Привести его за шиворот к порогу суда, чтобы он рассказал, как его подкупили люди Даунвуда? Нас бы и слушать никто не стал.

А тут и новая напасть — наши акции кто-то начал продавать на бирже по дешевке, на десять пунктов ниже курса. Это было последней каплей. Суды, ревизия, падение котировок — конечно, акционеры нас бросили. Банки сразу решили, что наша линия стала рискованным предприятием, и, естественно, потребовали срочного погашения кредитов. Тут уже и я дрогнул. Когда Даунвуд пришел к нам с очередным предложением, мы продали ему контрольный пакет акций.

Так я остался без дела. Мы попытались отыграться тем же способом, каким Даунвуд отбил у нас компанию. Начали против него биржевую войну. И проиграли. Проиграли все, что было. Мой компаньон застрелился. А я оставил на мосту свою одежду и прощальную записку. Мозес Виттакер утонул. Чтобы всплыть здесь, на Западе.

— Понятно, — сказал Степан Гончар. — Ты увидел своего заклятого врага и хочешь ему отомстить.

— Боже упаси, — ответил Виттакер. — За меня отомстил чикагский пожар семьдесят первого года. Ты же помнишь, тогда выгорел весь город, все склады, банки, причалы. Даунвуд владел сразу двумя страховыми компаниями, которые изображали конкурентную борьбу между собой. И обе они прогорели, когда пришлось выплачивать астрономические суммы. Это бы еще ничего, но ведь он заложил в банках все свои железнодорожные акции, получив за них полмиллиона. А банки, когда началась паника на бирже, потребовали погашения ссуд. Вот и все. Карьера Даунвуда на этом закончилась. По крайней мере на Востоке.

— Что-то незаметно, чтобы он сильно бедствовал, — сказал Степан.

— Вот это меня и тревожит. Держу пари, он затеял какую-то грандиозную аферу. Я ни за что не поверю, что он приехал сюда только ради охоты. Зачем ему горные бараны? Нет, такие парни охотятся только за миллионами.

— Спасибо, что предупредил, — сказал Степан. — Всегда становится спокойнее на душе, когда видишь лицо противника.

— Это не тот противник, с которым можно справиться. Не хочу никого обидеть, но вы с ним играете в разные игры. Даунвуд — шахматист, а ты — картежник.

— Хорошее сравнение. Просто отличное. Вот и пусть он спокойно готовит свои комбинации, а мы перекинемся в покер, — сказал Степан Гончар. — Как думаешь, мог он купить судью? Или они просто друзья?

— Он может купить любых друзей, какие нужны для бизнеса.

— А там у себя, в Чикаго, этот Даунвуд увлекался охотой?

— Он увлекался охотой за миллионами, — повторил Виттакер. — Он же финансист. Канцелярская крыса. Не думаю, что он когда-нибудь стрелял.

— Ну, стрелков можно и нанять.

За тонкой стенкой, отделявшей кабинет от зала, послышался звон упавшей посуды и громкие голоса.

— Что за шум? — недовольно привстал Виттакер. — Кажется, у меня в зале скандал? Неужели кто-то еще, кроме меня, опознал этого мерзавца Даунвуда?

Степан вернулся в зал и увидел Фредерика Штерна, бродящего между столиками. На этот раз лицо его было удивительно бледным, и тем ярче пылали красные пятна на скулах. По тому, как он двигался, было издалека видно, что мистер Штерн успел побывать во всех иных питейных заведениях, прежде чем добрался до салуна.

Он неловко задел чей-то стол, и бокалы со звоном покатились по полу.

— Эй, друг! — крикнули вслед, но пьяный даже не оглянулся.

Как назло, пианист остановился на минутку, чтобы переложить ноты, и в наступившей тишине все услышали, как Штерн, наклонившись над столом Гончара, проревел:

— Это ты все подстроил! Ты! Ты их подговорил!

— Обсудим это завтра, — ответил Степан.

— Завтра? Завтра я буду в другом городе! В городе, где не живут одни лишь трусы и хвастуны! А здесь каждый только с виду мужчина. А на самом деле все вы трусливые слизняки!

В салуне установилась гробовая тишина. Штерн распрямился и, поворачиваясь всем телом, обвел зал вытянутым пальцем, повторяя:

— Все тут — трусливые слизняки!

Кто-то присвистнул насмешливо, а кто-то уже встал, поправляя пояс. Но Степан Гончар уладил дело. Он поднялся из-за стола и объявил:

— Джентльмены! Все вы знаете причину, почему наш гость так расстроен. Его планы сорвались. Его бизнес под угрозой. Но он ошибается насчет нас, верно?

— Было бы у него оружие, я бы ему ответил, — крикнул кто-то из глубины салуна.

— Дело не в оружии. Дело в той прогулке, которую сорвали работники. Так вот, мистер Штерн, все в порядке. Вы хотите попасть в каньон Семи Озер? Я обещаю, что вы туда попадете. Обещаю при свидетелях. Вы удовлетворены?

— О, да. Но…

— Никаких "но". Советую вам выспаться перед дорогой.

Фредерик Штерн послушно кивнул и быстро удалился из зала. Вслед ему свистнули пару раз, а когда дверцы салуна перестали раскачиваться, кто-то сказал:

— Питерс, ты что, круче всех? Ты уверен, что дойдешь до каньона?

Степан Гончар огляделся:

— Интересно, кто может меня остановить?

Никто не ответил, и Мартин Китс торопливо ударил по клавишам. Дымный воздух салуна снова заполнился обычным шумом. Казалось, что все уже забыли о неприятном эпизоде. До выступления Жюли оставалось совсем немного времени, когда у входа появился Харви Дрейк. Гончар встал и пошел ему навстречу.

— Есть дело, Стивен!

— Догадываюсь.

— Ты куда? Я хотел поговорить с тобой.

— Поговорим в другом месте, — сказал Гончар, направляясь к выходу. — Или ты хочешь послушать музыку? Тогда садись, пока есть свободное место.

Они вышли на улицу, когда из салуна послышался голос Жюли Нимур.

— Есть дело, Стивен, — повторил Харви, мечтательно глядя в салун поверх отполированных створок калитки. — Я привел в твою гостиницу новых постояльцев.

— Ну и что? Разве миссис Китс не может их разместить?

— Это не простые постояльцы. К тому же профессор хочет поговорить с тобой. Ты слышишь, Стивен?

— Да. Хорошо, идем.

— Да я не об этом. — Харви не мог оторвать взгляд от сцены. — Ты слышишь? Она поет блюз.

Да, нарушив свою обычную программу, Жюли Нимур запела любимый блюз Стивена Питерса. "Ухожу я, мама, забудь обо мне… " — Это она для тебя старается, — ревниво проговорил Дрейк. — А ты не ценишь. Верно говорят, что у тебя вместо сердца ледяной осколок.

— Кто это так говорит?

— А вот Жюли и говорит. Постой, ты послушай, послушай…

Гончар уже шагал, громко стуча каблуками по доскам тротуара, наверно, чтобы заглушить голос, который догонял его и просил вернуться. "Без тебя — день как ночь и в моем доме — пустота… У тебя в груди не камень, милый, а могильная плита… "

30. ПРОКЛЯТЫЕ ТРОПЫ, ГИБЛЫЕ МЕСТА

Его не удивило, что рабочие отказались от приличного заработка и покинули экспедицию. Скорее следовало бы удивляться тому, что они не сделали этого раньше. В прерии было множество дорог, но та, что звалась тропой Бозмена, пролегала через земли непримиримых племен сиу, и по ней давно перестали ходить белые. Даже патрули, отправлявшиеся туда, формировались исключительно из "Черных Бизонов", негритянской кавалерии. Кроме того, любому мальчишке на Западе было хорошо известно, что Семь Озер — проклятое место.

Степан Гончар, кочуя по прерии с семьей Майвиса, однажды дошел до начала этого каньона. Путь к нему лежал по берегу реки Хампа. Густой ельник сменялся сочными полянами, затем тропа спускалась в прозрачные и светлые сосновые леса, за которыми открывались просторные луга. Река поблескивала своими изгибами среди высокой травы, и над живой и теплой игрой света и зелени мрачно возвышались гребни застывшей лавы, похожие на огромные черные клыки.

Забравшись повыше на один из таких выступов, Гончар увидел, что долина простирается до отвесной зубчатой стены и там, вдали, уже не зеленеет и не поблескивает. Казалось, что у тех остроконечных скал даже сама река теряет свою жизненную силу. Там, у дальнего края долины, на серых холмистых берегах Хампы не росло ничего, кроме редкого кустарника.

Индейцы рассказывали ему, что через Семь Озер лежит самый короткий путь к горам Юты. Но ни один проводник никогда не пытался пройти этим путем.

— Вы бывали в тех местах? — спросил профессор Фарбер.

— Проходил рядом.

— Может быть, вы хотя бы встречались с опытными проводниками, которые бывали там? — с надеждой спросила Оливия Фарбер, жена профессора. — Вы же наверняка запоминаете каждое слово, которое относится к дорогам и тропам, не так ли?

— Вряд ли там бывал кто-нибудь из белых, мэм, — ответил Гончар. — Да и индейцы туда не любят заглядывать. Они говорят, это гибельное место.

— Что значит "гибельное место"? — поинтересовался профессор. — Если там растет трава и бегают койоты, то почему это место должно быть гибельным для человека? Полагаю, что речь идет о сказках и преданиях местных племен. Все эти бредни о проклятиях и заколдованных местах нужны только для того, чтобы отпугнуть нежелательных гостей. Вот скажите, мистер Питерс, вы сами-то знаете хотя бы один случай гибели в этом каньоне?

— О гибели? Нет, не знаю.

— Вот видите!

— Но я знаю о человеке, который ушел туда и не вернулся. Проводник Рой Кокс отправился в Юту с небольшим караваном, двенадцать мулов. С ним были люди, пятеро или шестеро. У нас их больше никто не видел.

— Может быть, они остались в Юте? — предположила миссис Оливия.

— Их ждали в Солт-Лейк-Сити, но не дождались. Это были мормоны. Если бы они проложили тропу, по ней пошли бы караваны мормонов. Но они пропали. И с ними пропал Рой. Вот и все. Погибли они или нет? Я не знаю. Не видел тел.

— Он был проводник?

— Нет. Он был обычным охотником. Просто хотел помочь мормонам, потому что больше никто не хотел им помочь.

— Мы не мормоны, но нам тоже никто не хочет помочь, — сказала дочка профессора.

За весь вечер это были первые слова, которые Степан Гончар услышал от Милли, и он подумал, что девочка получила прекрасное воспитание. По крайней мере, его самого воспитывали именно так, по принципу "хороших детей не слышно и не видно".

Харви Дрейк успел рассказать ему почти все о семье Фарберов, причем в основном он рассказывал почему-то именно о дочери профессора. Свое воспитание вместе с образованием она получила не в пансионате и не в собственном дворце, а в переходах по горам и пустыням.

Профессор Фарбер слишком любил свою семью, чтобы разлучаться с ней даже ради науки. Поэтому он никогда не отправлялся в экспедицию без жены и дочери. Как видно, они тоже любили его. И любовь их была достаточно крепкой для того, чтобы выдержать испытания походной жизнью. Вместо дамских платьев носить грубый рабочий комбинезон. Вставать до рассвета, чтобы приготовить в темноте завтрак из чая и сухарей. Часами сидеть в скрипучем фургоне, или трястись в седле, или шагать по камням. И вечером, устраиваясь на ночлег, вспоминать о далеком доме с мягкими постелями и послушной прислугой.

О профессорском доме Харви тоже успел рассказать Гончару. Это был настоящий дворец с гранитным фундаментом и мраморными лестницами. Его возвел на берегу Делавэра отец миссис Фарбер, который, выдав единственную дочь замуж, подарил это уютное гнездышко молодоженам, а сам перебрался в Европу. Думал ли он, что этим роскошным приданым будут пользоваться от силы три месяца в году? К тому же в последнее время маршруты четы Фарбер пролегали так далеко от родной Филадельфии, что дом пустовал годами.

Однако привычка к тяготам кочевого существования не может истребить в человеке потребности в комфорте. Сейчас, расположившись в столовой отеля, семья профессора наслаждалась уютом и покоем, а также кулинарным искусством миссис Китс. И только после того, как был подан десерт, после кофе и ликера профессор Фарбер позволил себе снова заговорить о делах.

Отец, мать и дочь сидели рядом за столом, напротив Степана. Штерн до сих пор не вернулся из конюшни, и Гончар заметил, что без него все чувствуют себя намного свободнее.

— Заколдованные долины встречаются и на востоке, и на западе, — говорил профессор, — видели мы их и в Африке. Арабы объявили смертоносным целое побережье в Анголе. Суеверные португальцы охотно верили им и не совали свой нос туда, где людей пожирает ужасная невидимая подземная змея. А на самом деле на том берегу были обычные лагеря для формирования партий рабов к отправке в Бразилию, вот и все.

— Португальцы все прекрасно знали, — сказала Милли.

— Возможно. — Профессор кивнул. — Но сейчас мы говорим не о продажной колониальной администрации. Мы говорим об участке, который нам необходимо обследовать. И никакие суеверия меня не остановят. Скажите, мистер Питерс, как давно ходят слухи о проклятии каньона Семи Озер?

— Не знаю. Возможно, они ходили всегда, эти слухи.

— Но ведь должна быть какая-то причина для такого проклятия! Что говорят старики? Может быть, есть какие-то сведения в индейских преданиях?

— Ничего такого я не слышал, — подумав, ответил Гончар. — Наверно, для индейцев это понятно само собой. Это просто часть их жизни.

— Как это понимать?

— Скажем, нет никаких преданий о том, почему укус некоторых змей может быть смертельным. И нет никаких преданий о причинах того, почему человек умирает, если его крепко стукнуть по голове дубинкой. Это естественно. Это понятно само собой. И запретные места так же естественны для индейцев, как опасные звери.

— Для индейцев! — повторил профессор. — Для индейцев, но не для нас с вами, Питерс! Судя по вашей речи, вы человек городской, образованный. Вы повидали мир, знаете людей. Неужели вы всерьез воспринимаете все эти басни?

— Да.

— Но почему?

— Я все воспринимаю всерьез, — сказал Степан Гончар. — Одинаково всерьез. Слова индейца. И слова профессора.

— Значит, мы не можем рассчитывать на вашу помощь? — спросил профессор устало.

— Я этого не сказал, — ответил Гончар.

Милли захлопала в ладоши и тут же смущенно закрыла лицо руками. Миссис Оливия протянула руку через стол и положила ее на локоть Степана.

— Спасибо вам, — сказала она.

— Не торопитесь благодарить, мэм. — Гончар покачал головой. — Если вы хотите, чтобы я вам помог, придется выполнить одно условие. В каньон пойдут только мужчины.

— К сожалению, это условие не представляется мне выполнимым, — твердо возразил профессор. — Подумайте сами, куда мы денем наших женщин? Не забывайте, что с нами еще и Росита.

— Им будет хорошо здесь, под присмотром миссис Китс.

— Но они мне нужны там, на участке! Оливия и Мелисса — мои наилучшие помощники, — заявил профессор. — Никакие рабочие их не смогут заменить, когда надо будет исследовать пробы минералов, вы это понимаете?

— Пробы? Никаких проблем. Мы с вами набираем эти пробы в каньоне, возвращаемся, и ваши помощники начинают их исследовать. Таким образом в прошлом году тут работали геологи из университета Пенсильвании.

— Экспедиция Хэйдена? — спросила Оливия Фарбер.

— Не помню, как звали их босса. — Гончар пожал плечами. — Но работали они именно так. Сидели в лагере, а индейцы приносили им разные образцы.

— Вы забываете, что у нас пока нет никаких образцов. И нет никаких индейцев, которые принесут нам эти образцы. Нам все придется делать самим. Я полагаю, — мрачно заключил профессор, — что Фредерик не сможет набрать работников для экспедиции. И по участку нам придется ходить без помощников.

— Не в первый раз, — сказала жена профессора.

Степан смотрел на них и думал о том, как они все-таки похожи. У Оливии Фарбер был такой же чуть вздернутый нос, как у ее супруга, и такая же складка на переносице. И все же их объединяли сейчас не внешние черты, а та непреклонная твердость, которая холодно поблескивала в глазах. "Эти люди привыкли добиваться своего", — подумал Гончар.

— Мистер Стивен, наверно, думает, что я все та же маленькая девочка, какой была три года назад, — насмешливо проговорила Милли.

"Ох нет, вовсе я так не думаю", — хотел ответить Степан, но удержался. Он и сам не понимал, почему так старательно отводил взгляд от ее свежего лица. Сказать по правде, ему больше ничего не хотелось сейчас видеть — только ее высокие скулы и эту улыбку. "Да нет в ней ничего особенного", — убеждал он себя, и сам понимал, что это неправда. Было в ней что-то такое, чего ему не хватало… Вполне возможно, что если бы девчонки не было в комнате, то и разговор получился бы гораздо короче.

"Не заглядывайся на ребенка", — приказал он себе, решив, что слишком давно не посещал заведение "Золотая Мечта". Вот куда надо было наведаться перед отлучкой, а не музыку слушать.

И все-таки девчонка ему нравилась все больше и больше.

Да, эти люди тоже нравились ему, и он хотел помочь. Но только помочь, а не потакать их прихотям.

— Я не поведу в каньон женщин, — сказал Степан.

— Но они все равно туда попадут, с вами или без вас, — ответил профессор.

В их спор вмешалась Оливия Фарбер:

— Мистер Питерс! Но ведь этот ужасный каньон начинается не на соседней улице, не так ли? До него еще надо добраться. Так почему бы нам не отправиться всем вместе и не встать лагерем у входа в каньон? Пожалуйста, дальше вы двинетесь без женщин, раз уж вы такой женоненавистник, а мы будем ждать в лагере.

— Прекрасная мысль, — сказал профессор.

— Не знаю, насколько прекрасной она покажется вам в будущем. — Гончар развел руками. — Но я принимаю это предложение.

Он поднялся в свою комнату и, не зажигая лампы, долго стоял у темного окна. Что ищет Фарбер? Ради чего идет на риск? Степан Гончар не любил задавать лишние вопросы попутчикам. Профессору почему-то очень важно попасть к Семи Озерам. Что ж, он туда попадет. Это будет непросто, но Гончару приходилось прокладывать и более трудные тропы. А причина, которая гонит Фарбера, очевидна. Настолько очевидна, что о ней не стоит и спрашивать. Он ищет золото. А золото — это страшная сила, которая легко заставит человека преодолеть и доводы разума, и страх, и стыд.

В отеле миссис Китс завтрак подавали в семь часов. Семья Фарберов собралась к столу без повторных напоминаний, и на этот раз с ними был Фредерик Штерн. Всю ночь он провел в доме шерифа, играя в карты с судьей и приезжим охотником из Калифорнии.

— Много проиграли? — поинтересовался доктор Фарбер.

— Не имеет значения, — сдержанно ответил Штерн. — Я проиграл в деньгах, выиграл в делах. Как вы думаете, профессор, сколько работников мы сможем нанять в этом городе?

— Полагаю, не многие согласятся пойти вместе с нами после блестящего выступления вашего приятеля, судьи Томсона.

— Совершенно верно. Не многие. А что вы скажете, если я приведу вам двенадцать опытных скаутов?

— Где вы их возьмете?

— Фред выиграет их в карты, — вставила с невинным видом Милли.

— К нам в попутчики записался судья Томсон. Со всей своей командой, — скромно произнес Штерн. — Они дойдут вместе с нами до Семи Озер, помогут в исследованиях, а затем отправятся в Юту охотиться в горах. Естественно, все это не подлежит огласке. Можете считать это моим карточным выигрышем, мисс Милли.

— Скажите, Фред, а как зовут этого приезжего охотника из Калифорнии? — спросил Гончар.

— Рочестер. Арчибальд Рочестер, финансист. Кстати, Питерс, наше вечернее соглашение остается в силе, не так ли?

— Безусловно. — Степан поднялся из-за стола. — Но я не работаю с незнакомыми людьми. Так что у вас есть время выбрать, с кем вы отправитесь в путь. С кем — со мной или с охотниками? Не буду мешать. Обсудите это без меня.

— Здесь нечего обсуждать. — Профессор потянул его за рукав. — Садитесь, Питерс. Безусловно, я не отправлюсь в путь с чужой командой.

— Тогда я прошу вас немедленно поставить всех в известность о том, что ваша экспедиция отменяется.

— Что-что? Отменяется? — переспросил Штерн.

— Да. Скажите, профессор, имеет ли для вас значение, с какой стороны вы попадете в каньон, с севера или с юга?

— Нет, не имеет.

— Тогда постарайтесь, чтобы то, что я сейчас предложу, не дошло до посторонних. Посторонними будем считать всех, кто находится за пределами этой комнаты. Итак, я проведу вас в каньон с юга. Исходная точка для перехода к Семи Озерам — город Гарленд. Объявите своим рабочим, что вместо проклятого каньона вы направляетесь, скажем, в Форт-Лареми, а оттуда намерены двигаться на юг, в Колорадо.

— Гарленд? Я представляю, где это. Да, но туда мы доберемся не скоро.

— Четыре дня по вполне приличной дороге. Встанете лагерем за городом, ниже по реке. Там мы вас и встретим.

— Кто это — мы? — недовольно спросил Штерн.

— Я, Харви Дрейк и самые надежные помощники, которых вы только сможете найти на всем Западе.

Уже через час Степан и Харви покинули Эшфорд. Они выехали налегке, словно собирались просто прогуляться. Как и ожидал Гончар, никто не увязался за ними на этот раз.

Люди, убившие Билла Уоллеса и Эда Палмера, наверняка убили и других проводников профессора — Гарри и Дугласа. Все эти парни были приговорены к смерти в тот самый момент, когда получали приглашение от профессора. И как только Стивен Питерс во всеуслышанье объявил о том, что доведет экспедицию до Семи Озер, он сразу превратился в живую мишень. Возможно, наблюдая за тем, как он седлает лошадь, они уже прикидывали, где и когда этот отчаянный проводник расстанется с жизнью.

"Ну что ж, им придется потрудиться, — думал Гончар, направляя Тучку на юг, к бедлендам. — Вы, парни, делаете свою работу, за которую заплатил вам Даунвуд. А я буду делать свою. За тот серебряный доллар".

Он был уверен, что шайке Даунвуда, этим калифорнийским "охотникам", очень хочется остановить Фарбера. И они остановят его, если Степан не вмешается в эту непонятную для него разборку.

Конечно, лучше всего было бы просто отговорить профессора от этой затеи. Мало ли на земле других неисследованных мест? Но он знал, что Фарбер не отступит. Наверно, ему снова заказали найти золото, и он его найдет.

Сюда ехали только ради золота. Все знали, что оно где-то рядом, оставалось его только найти. Сколько их было, отчаянных парней с киркой за плечом и парой кольтов за поясом, которых Гончар вел своими тропами к золотым россыпям Монтаны… Со многими он успевал подружиться в пути, и они уговаривали его остаться на приисках. Но он только качал головой и отправлялся в обратную дорогу. Он просто не мог долго оставаться на месте, пока не найдено ущелье Туманов.

Было время, когда по Орегонской тропе шли огромные караваны, которые вытягивались на две мили. Порой фургоны приходилось выстраивать в две колонны, чтобы при нападении индейцев можно было быстро встать кругом. Но обычно одна только многочисленность переселенцев удерживала краснокожих от нападения. Люди двигались на Запад, к благословенному Ванкуверу или к утопающей в золоте Калифорнии. Они везли с собой все, что только могли загрузить в фургон, — от мебели до цыплят. И на долгие месяцы выгоревший тент над головой становился их единственным кровом.

Поток переселенцев немного схлынул в годы Гражданской войны, но сразу после нее на Запад устремились уже совсем иные люди. Это были крепкие одинокие мужчины, и они предпочитали передвигаться не в фургонах, а верхом. Колонны навьюченных мулов шли гораздо быстрее, с ходу пересекая реки и не избегая горных троп. Степан Гончар мог бы гордиться тем, что никто из его спутников не остался лежать в пропасти или на обочине с индейской стрелой в спине. Может быть, его дороги были немного длиннее, чем у других проводников, но он приводил в точку назначения всех, с кем вышел из точки отправления.

Впрочем, далеко не все считали достоинством надежность и безопасность. Многие превыше всего ценили свое время. Кто раньше других окажется на золотоносном участке, тот и разбогатеет быстрее других. А опоздавший может вообще остаться ни с чем. Те, кто предпочитал скорость, уходили с другими проводниками. И самым известным из них был Джо Бозмен.

Этот южанин появился в Небраске в шестьдесят первом году и за шесть лет наделал немало шума. Уже весной шестьдесят третьего он объявил, что нашел самый короткий путь в Монтану, и повел по нему первый караван переселенцев. Путь и в самом деле был намного короче известных троп, он пролегал по равнине и изобиловал колодцами и тенистыми рощами. Но путники недолго радовались своему открытию. Скоро им пришлось выстроиться в круг и отбивать первую атаку индейцев, назавтра — вторую, и так — каждый день. Оказалось, что они вторглись на земли, которые правительство США и сам президент Линкольн совсем недавно торжественно объявили неприкосновенной индейской территорией.

Напрасно Бозмен пытался убедить своих спутников, что договор с краснокожими — простая формальность. Они развернули свои фургоны и отправились по старой дороге. Без него. Он же смог пересечь эти земли в одиночестве, двигаясь по ночам. Добравшись до Монтаны, он набрал новый караван и весной следующего года успешно провел его по своей тропе. Теперь этот путь стали называть тропой Бозмена. Для охраны караванов вдоль трассы встали войска, но индейцы не могли смириться с этим. В декабре шестьдесят шестого сиу устроили целое сражение на тропе. Потери армии были столь велики, что правительство оттянуло войска с индейской территории и запретило пользоваться опасной дорогой.

Однако Бозмен по весне снова отправился в путь. И это была его последняя ходка. Он столкнулся с небольшой бандой индейцев и погиб в перестрелке. Его раненый компаньон смог вернуться к своим и рассказал о том, как сложил голову упрямый южанин.

Степан Гончар не удивился такому концу истории. Скорее следовало удивляться тому, что это произошло так поздно. Слишком поздно. Если бы не Бозмен, многие остались бы в живых. Старые проводники не поддерживали южанина, но не потому, что он был их соперником. Он просто не признавал правил, которые сложились здесь до него. И поплатился за это.

А Степан Гончар старался все делать по правилам. Он жадно впитывал рассказы о других знаменитых проводниках — о Бриджере и Уолкере, о Карсоне и Биэле. Они были такими разными! Кит Карсон был неграмотным охотником, а Эдвард Биэл — морским офицером, но и тот и другой оказались искусными дипломатами. К их словам прислушивались и в Вашингтоне, и в кругу непримиримых индейских вождей. Секрет был прост. Они не забывали об уважении. Следует уважать любого, с кем имеешь дело. Следует уважать чужие желания, чужой труд, чужую жизнь. И к смерти тоже следует относиться с уважением. Не более того.

"Кажется, профессору как раз не хватает уважения, — подумал Степан Гончар. — Ум, знания, воля — все у него есть. А вот уважительного отношения к местным законам не хватает. Оно и понятно. Не может просвещенный гражданин уважать дикость и суеверия. Особенно когда эти суеверия мешают его бизнесу".

31. ВЕТЕРИНАРЫ И ЧУЖАЯ СОБАКА

Они придержали лошадей, когда среди редкой травы впереди вдруг заблестела целая россыпь винтовочных гильз.

— Похоже, это место уже рядом, — сказал Харви Дрейк. — Смотри, как насорили эти парни. Плохо их муштровали, плохо. Представляю, что творится там, где они останавливались на привал.

Сам Харви не оставлял после себя даже обгоревших спичек. Каждое утро он уничтожал все следы ночевки у костра, и Степан искренне сочувствовал той женщине, которой когда-нибудь доведется стать женой мистера Дрейка.

Прошедшая ночь выдалась ясной и прохладной, но костер разводить не стали. Весь вечер за холмами гремели выстрелы, которые стихли только с наступлением полной темноты. Степан и Харви не собирались вмешиваться в чужую драку, но наутро они свернули с дороги и отправились за холмы.

Им не пришлось долго ломать голову, в каком направлении ехать. Едва отдалившись от дороги, они услышали слаженный вой койотов за холмами. То была ликующая песня пожирателей мертвечины, и, заслышав ее, Степан выругался и пришпорил коня.

Они нашли множество следов боя — гильзы, окровавленные лоскуты одежды, отпечатки ног и копыт — и эти следы сложились в широкую петлю вокруг нескольких валунов, среди которых оказалось человеческое тело.

Убитый был раздет до исподнего. Рядом с покойником лежала рыжая остроухая собака, положив большую голову между передних лап.

Неподалеку, в паре десятков шагов, над лошадиной тушей суетилась стая койотов. Пара крупных зверей, вожак и самка, рвали внутренности. Их седые морды и загривки уже были красными от крови. Рядом перетаптывались койоты помельче, нетерпеливо дожидаясь своей очереди. Они злобно щелкали зубами, отгоняя ворон, которые приступят к трапезе еще позже.

Один молодой койот, поджав хвост и выгнув дугой спину, неуверенно потрусил в сторону человеческого тела. Но собака, охранявшая покойника, коротко прорычала, оскалив клыки. Койот присел, прижимая морду к земле, и из-под хвоста его вывалился помет. Собака привстала — и койота как ветром сдуло.

— Так вот кто тут палил весь вечер, — сказал Харви. — Похоже, что он отбивался один.

— Надо похоронить, — сказал Степан.

— Придется, — согласился Дрейк. — Только это не так легко будет сделать. Собака нас не подпустит.

— Договоримся. Эй, приятель, — обратился Степан к собаке, не спускаясь на землю. — Ты позволишь нам помочь твоему хозяину?

— Не хотелось бы убивать пса, — сказал Харви. — Но я знаю эту породу. Если он на тебя кинется, я стреляю.

— Он не кинется. — Степан спешился и отвязал от седла лопату. — Он все понимает. Верно, приятель?

Пес поднялся и отошел в сторону, медленно виляя опущенным хвостом. Он стоял, поджав заднюю лапу. Его бок снизу был красным от крови.

— Тебе тоже досталось, — проговорил Степан, следя за собакой и осторожно прикасаясь к убитому.

Он перевернул тело на спину и вгляделся в застывшие обостренные черты. Степан Гончар помнил, наверно, тысячи лиц. Но этого человека он видел впервые.

— Ты начинай копать, а я пока посмотрю, откуда он взялся, — сказал Харви, разглядывая следы.

Могила была отрыта уже на два фута, когда он вернулся. Гончар отдал ему лопату и сел на мягкую горку красноватой земли.

— Что ты узнал?

Прежде чем ответить, Дрейк сбросил оружейный пояс и стянул рубашку. Он аккуратно сложил свои вещи на плоский валун, стряхнув с него песок. На плечах и груди его розовая кожа была густо усеяна крупными веснушками. Он поплевал на ладони и наконец взялся за лопату и спрыгнул в яму.

— Он ехал по дороге, с востока, — докладывал Харви. — Четверо ждали у развилки. Он свернул в сторону, наверно, заметил их. Они погнались. Подстрелили лошадь. Она еще долго бежала, теряя кровь. Что было потом, ты видишь сам. Он залег между камней и держал круговую оборону.

— Он долго отбивался.

— И никого не убил, — заметил Дрейк, ожесточенно вонзая лопату в плотный грунт.

— Хотел дождаться темноты, чтобы уйти от них.

— Не дождался. Послушай, Стивен, ты хочешь, чтобы я рыл до середины Земли?

— Углуби еще немного.

— Что ты так о нем заботишься? — Харви вытер лоб с таким тяжелым вздохом, словно копал уже не первую неделю. — Знакомого встретил?

— Не хочу, чтобы койоты докопались до него, когда мы уйдем.

Когда они опустили в яму окоченевшее тело, собака подошла и села рядом с могилой. Но как только первые комья земли посыпались вниз, она залаяла, и Дрейк отступил, прикрываясь лопатой.

— Эй, приятель, — сказал Степан собаке, — нам все же придется это сделать.

— Терпеть не могу, когда на меня лают, — сказал Харви. — Можно, я хотя бы отпугну его?

Он замахнулся лопатой. Пес отскочил и отчаянно залаял, задрав черную пасть кверху, а потом вдруг спрыгнул в могилу, раскидал землю с тела и выскочил обратно, продолжая звонко лаять.

— Не дразни его, — попросил Степан.

— Пожалуйста. — Дрейк воткнул лопату в горку земли и оперся о черенок.

— Мы договоримся. Верно, приятель, договоримся? — Степан присел на корточки и достал из кармана кукурузную лепешку. — Иди ко мне, приятель, перекусим.

Пес, хромая, подошел и недоверчиво обнюхал протянутую руку. Степан разломил хлеб и положил кусок на землю. Пес лязгнул зубами, и кусок исчез. Когда от лепешки осталось только несколько крошек на ладони, пес осторожно слизнул их длинным языком.

— Вот так, приятель. — Степан оставался на корточках, и пес сел рядом с ним. — Я же знал, что мы договоримся.

— Вы-то договорились, — проворчал Дрейк. — Но лучше бы он держался от меня подальше.

Словно отвечая ему, пес вдруг вскочил и ощетинился. Тревожно оглядываясь, он шумно принюхивался, и злобное рычание булькало в горле.

— Ну что, ну что? — Степан положил руку на лохматый загривок и почувствовал, что пса бьет дрожь. — Что ты там учуял?

— У нас гости… — негромко произнес Харви, и Степан оглянулся.

Два всадника быстро спускались к ним с холма.

— Эй вы! — грубо выкрикнул один из них. — А ну, стоять! Не дергаться!

Степан скосил глаз на друга, и тот едва заметно кивнул ему. Они оба не шевелились — один сидел возле собаки, другой стоял, опираясь о лопату.

Всадники остановились. Их винтовки были направлены на Харви и Степана.

— Вы кто такие? Похоронная команда, что ли? Какого черта вы тут копаетесь?

— Мы уже не копаемся, — мягко сказал Гончар, поглаживая пса. — Мы уже закончили, сейчас уедем.

— Может быть, и уедете. А может быть, и нет. Где его вещи?

— Чьи? — удивился Степан.

— Спрашиваю последний раз. Где его вещи?

— Все на нем, — ответил Дрейк. — Мы ничего не взяли.

— Ничего?

— Нечего было брать. Да и нет у нас такой привычки — брать чужое.

Один из всадников приблизился к могиле и заглянул внутрь. Второй остался на месте, держа винтовку наведенной на Степана.

— Ну, что там? — спросил он напарника.

— Ничего нет. Голый.

— Как — голый? А где "лонг джонс"?[19] — На нем, на нем.

— Он мог спрятать что-нибудь под бельем.

— Да зачем ему прятать?

— Он мог.

Пока всадники переговаривались, Степан, прикрываясь собакой, незаметно опустил руку к бедру, вытащил кольт и взвел курок.

— Ну что, придется посмотреть под бельем.

— Я в могилу не полезу.

— А мы попросим. Эй ты, любитель собак!

— Вы это мне, сэр? — спросил Степан.

— Полезай в могилу и раздень мертвеца.

— Почему я?

— Ты мне больше нравишься, — сказал всадник.

— Давно мне не говорили такого. — Гончар улыбнулся.

Он потрепал собаку по загривку и, схватив ошейник, потянул книзу. Пес послушно нагнулся, и Степан выстрелил от бедра.

В ту же секунду Харви взмахнул лопатой, и песчаный заряд угодил прямо в лицо одного из всадников. Тот успел нажать на курок, но пуля ударила в землю. А Гончар не промахнулся, и оба всадника рухнули на землю один за другим.

Пес, рыча, кинулся к убитым. Он припадал к земле и разбрасывал песок задними лапами.

— Вот так, — сказал Харви, подбирая с земли винтовку. — Черт, я даже вспотел от злости. Ты почему тянул так долго? Надо было их валить, как только приблизились. Я же сразу понял, что это они застрелили парня. Почему ты тянул?

— Хотел узнать, зачем они вернулись.

— Узнал?

— Не успел.

Дрейк, взявшись за ствол двумя руками, с размаху ударил прикладом по валуну. Винтовка с треском переломилась, и Дрейк отбросил ее обломки.

— Не жалко? — спросил Степан.

— Жалко. "Спрингфилд", да еще офицерская модель — хороший мушкет. Но мы не берем чужого. И мой винчестер меня вполне устраивает, — ответил Дрейк и расколол вторую винтовку.

— А как же дальнобойность?

— Дальнобойным оружием пользуются только трусы. Ты смотри, у них калифорнийские седла. — Дрейк деловито изучил содержимое седельных сумок, а потом обыскал убитых. — Так, это что? Старая газета. "Кроникл", Сан-Франциско. Почитаем на досуге. Часы с гравировкой. "Железная дорога Сентрал Пасифик". Краденые, конечно. Такие часики обычно носят машинисты. Тебе не нужны часы? И мне не нужны. А вот эти бумажки я заберу.

— Кажется, ты только что объявил, что мы не берем чужого, — напомнил Степан.

— А мы и не берем. Если ты насчет денег, то какие ж они чужие? Эти бумажки принадлежат федеральному казначейству, то есть всему народу, И я их не беру себе, а только попользуюсь какое-то время. Так-то вот, Стиви. Мы стали богаче на тридцать долларов. Негусто, но день только начинается. Слушай, а ведь их должно быть четверо. Подождем остальных? Заработаем еще немного, а?

— На сегодня хватит покойников. Кинь мне лопату.

— Да ты что? — возмутился Харви. — Собираешься весь день тут провести?

— Не бойся. Зароем бедолагу и поедем домой.

Они встали над могилой. Пес уже успокоился и стоял рядом с ними.

— Смотри! — озабоченно сказал Дрейк. — Видишь, на ноге?

Степан уже и сам заметил, что под красной тканью, которая обтягивала худую ногу покойника, проступало какое-то утолщение. Он спустился вниз и ножом разрезал штанину комбинезона. Там оказался запечатанный пакет, привязанный к голени.

— Что там, Стиви? Деньги?

— Непохоже.

Степан сломал печать, разорвал пакет и извлек сложенный листок, на котором было только несколько строчек.

— "Польди! Склон той горы в марте был чист от снега, и оттуда все вершины Трезубца были видны как одна. Начинайте рыть на песчаной косе. Удачи. Кинг", — прочитал он вслух.

— Так вот что они искали… Теперь все понятно, — заявил Дрейк. — Бедняга был простым курьером. И напоролся на простых грабителей. Они забрали все, что можно продать за деньги. И не нашли самого главного. Эта записка дорого стоит.

— Ты уверен?

— А ты еще сомневаешься? Видишь, как он запрятал ее! Здесь наверняка написано о золоте. Теперь мы с тобой разбогатеем, Стивен! — Дрейк приложил руку к груди и поклонился покойнику. — Спасибо тебе, благородный незнакомец! Спасибо и тебе, мудрый пес! Я готов кормить тебя свежим мясом до конца своих… нет, твоих дней!

Пес, услышав такое обещание, завилял хвостом.

— Смотри, даже собаке все ясно, а ты еще сомневаешься! — засмеялся Дрейк. — Вылезай. Предадим прах земле и займемся более приятным делом! Нам с тобой остается только выйти на Трезубец — и золото наше!

— Здесь нет ни слова о золоте.

— Еще бы! Об этом не пишут на бумаге! "Начинайте рыть… " Ты знаешь еще какую-нибудь вещь, которую можно спрятать на песчаной косе в таком месте, как хребет Трезубец?

— Ты предлагаешь свернуть?

— Соблазн велик. — Дрейк покачал головой. — Да только мы же подрядились довести профессора до Семи Озер. Вот когда закончим с ним, тогда и свернем к Трезубцу. Это же совсем близко.

Они засыпали могилу и аккуратно притоптали землю. Выложили крест из стреляных гильз, втыкая их почти до самого донышка, а в изголовье приладили валун.

Поднявшись на холм, они оглянулись. Койоты уже вернулись к убитой лошади, а над двумя трупами перепархивали несколько ворон.

Пара осиротевших коней осталась возле могилы.

— Жалко, что мы не берем чужого, — сказал Дрейк. — Интересно, долго они будут так стоять?

— Пока койоты не прогонят.

Они поскакали к городу, и желтая собака, прихрамывая, трусила за ними.

Степан рассчитал, что достигнет Гарленда примерно на пару дней раньше, чем сюда прибудет экспедиция Фарбера. Потом они вместе отправятся в верховья Хампы, под изнуряющее солнце высокогорья. Понятно, что и Гончару, и Дрейку хотелось дождаться профессора под крышей приличной гостиницы. В Гарленде, как им удалось выяснить заранее, путешественникам предлагался богатый выбор мест, где можно было переночевать, пожить недельку-другую, и было даже место, которое молодым мужчинам непременно следовало посетить хотя бы раз. Они могли остановиться на постоялом дворе при железнодорожной станции, а могли и снять номер с удобствами в одном из городских отелей, небольших и скромных, но одинаково уютных.

Самая роскошная гостиница, "Одинокая Роза", стояла на окраине, окруженная тенистым садом. Из-за ее больших окон, затянутых плюшевыми портьерами, доносились звуки музыки и женский смех. Там царило веселье, но Степан и Дрейк хотели просто отдохнуть. Друзья миновали "Одинокую Розу" и остановились перед небольшим двухэтажным отелем "Приют ковбоя".

— Как тебе этот приют? — спросил Степан.

— Не очень. Посмотри, что творится под коновязью.

Вдоль длинной коновязи под навесом в изобилии валялись кучки конских яблок. Из-за распахнутых ворот конюшни доносилось ржание множества лошадей, перемешанное с отборной руганью. Видно, ковбои, нашедшие здесь приют, не могли поделить овес.

— Здесь нам будет слишком тесно, — решил Дрейк.

Они проехали дальше между низкими дощатыми домами и скоро остановились на городской площади. Каждое здание здесь было украшено вывеской, а то и сразу двумя. Салун, аптека, галантерея, седла и сбруя — и отель "Эрмитаж". У отеля стоял только один конь.

— Остановимся здесь, — сказал Степан.

— Может быть, посмотрим дальше? Найдем более спокойное место?

— Здесь, и только здесь.

Прежде чем подняться на крыльцо, Дрейк тщательно стряхнул щеткой дорожную пыль с одежды, а потом придирчиво проследил, чтобы и на Степане не осталось ни пылинки. Пока они приводили себя в порядок, из отеля вышел ковбой в высоких сапогах, громко бряцая шпорами. Он выплюнул черную жвачку и ухмыльнулся:

— Зря прихорашиваетесь. Тут все занято.

— И здесь тоже? Похоже, мы не вовремя, — огорчился Дрейк. — Что, в Гарленде проходит всеамериканский конгресс ботаников?

— Ботаников? Вроде того. Двигайте на постоялый двор у станции, там можно приткнуться на конюшне.

Ковбой враскачку прошел мимо них к своему жеребцу, широко расставляя негнущиеся ноги. Его шпоры звучали каждая по-своему, и тяжелые шаги сопровождались незамысловатой мелодией. Он взлетел в седло, так и не согнув ног. Жеребец злобно всхрапнул, вставая на дыбы, развернулся на месте и поскакал прочь.

— Видел? — спросил Дрейк. — У него калифорнийское седло. Точно такое, как у тех двоих с офицерскими "спрингфилдами". Эти ребята купили седла в одной и той же лавке. И манеры у них похожие.

— Наверно, поэтому ему и придется ночевать на конюшне, — спокойно ответил Степан. — А мы остановимся здесь.

— Что-то мне расхотелось задерживаться в этом городе. Слишком много ботаников с калифорнийскими седлами.

Харви Дрейк различал, наверно, сотни разновидностей седел, стремян и подпруг. Для Степана все эти тонкости были недоступны, как китайский язык. Зато он мог по нескольким фразам угадать, из какой местности его собеседник.

— Седла у них, может быть, и одинаковые. Но этот "ботаник" с Севера. Мичиган или Висконсин. А те двое были техасцами, — сказал он. — Не думаю, что это одна компания. В шайку обычно сбиваются земляки. Соседи или родственники.

— Это если шайка приличная. А бывают компании, куда стекается всякое отребье. — Дрейк выразительно указал пальцем на след смачного плевка возле крыльца.

— Бывают. Но нам нет дела до них. Нам только переночевать. А завтра запасемся продуктами и исчезнем отсюда.

— Знаешь, среди скал я сплю спокойнее, чем в гостинице. Лучше слушать песни койотов, чем прислушиваться к шагам в коридоре. Ненавижу шпоры.

— Мне почему-то кажется, что в коридорах отеля "Эрмитаж" шпор ты не услышишь, — усмехнулся Степан.

Он первым вошел в просторный холл, где с каждой стены смотрели рогатые головы оленей. Седая женщина в строгом платье проходила вдоль одной из стен, протирая тряпкой многочисленные фотографии. Она вопросительно посмотрела на вошедших.

— Добрый день, мэм. — Степан снял шляпу. — Могу я спросить, откуда взялось название вашего отеля?

— Не знаю. Тот, кто его придумал, уже умер. А в чем дело?

— В Европе есть дворец с таким названием. Говорят, это самый красивый дворец мира. Всегда мечтал его увидеть.

— Если вы хотите здесь остановиться, то у нас свободен только один двухместный номер, — сказала женщина, зайдя за стойку. Она раскрыла журнал и приготовила перо. — Зовите меня миссис Браун. Подъем в семь. Завтрак общий. В десять вечера двери закрываются.

— Прекрасно! — Степан подтолкнул Дрейка к стойке. — Запишите нас, пока я пристрою лошадей.

— Наши фамилии Паркер и Спенсер[20], — подумав, сказал Харви Дрейк. — Стивен Паркер и Харви Спенсер. Ветеринары.

— Вы легко найдете работу, — заметила хозяйка.

32. СЪЕЗД БОТАНИКОВ

Миссис Браун была женщиной строгой, как и подобает вдове офицера, и любое проявление беспорядка воспринимала как вылазку недобитого противника. Но зато она легко прощала человеческие слабости тем постояльцам, кто без напоминания вытирал ноги и не стряхивал пепел на пол. Она обнаружила, что под деревянным тротуаром, который окружал гостиницу, обосновался желтый молчаливый пес. Понаблюдав за ним, миссис Браун сделала соответствующие выводы. И наутро Степан и Харви, спустившись к завтраку, получили вдобавок к яичнице увесистую вываренную кость.

— Покормите свою собаку, джентльмены, — сухо пояснила миссис Браун.

— Это не наша собака, — сказал Дрейк.

— Меня не интересует, кто ее хозяин. Но пес пришел с вами. Он уже отогнал кур, и они теперь не будут гадить перед моим отелем. Мне все равно, кто его хозяин. Но если после кур он не возьмется за постояльцев, то пусть живет. А кормить его будете вы, потому что от меня он ничего не берет. Вам все понятно?

— Да, мэм.

Пес утащил кость под настил, и оттуда послышались звуки, похожие на работу камнедробилки. Сидя на корточках, Степан ждал, когда пес вылезет на свет, — хотел осмотреть его раны. Харви присел рядом.

— Я прикинул, чем нам придется обзавестись, — сказал он. — Прежде всего нужны сменные лошади для нас, для профессора и компании. Возьмем трех-четырех местных пони и полдюжины мулов, с ними не страшны никакие скалы.

— Займись лошадьми, а я наберу продуктов, — решил Степан.

— Купи табаку.

— Разве наш запас сигар уже кончился?

— Он никогда не кончится, — вздохнул Дрейк. — Но я, пожалуй, перейду на самокрутки.

Степан вытянул из кармана рубашки тонкую зеленоватую сигару и откусил кончик.

— Странно, — сказал он, нежно покрутив сигару между пальцами и проведя ею под носом. — Самокрутки… Значит, надо еще и бумагу купить?

— Бумага бесплатно прилагается к каждому кисету. Табак "Булл Дарем" за пять центов, не забудешь?

— Постараюсь ничего не напутать. — Степан улыбнулся. — Не помню уже, когда я покупал табак.

Пес выполз из-под дощатого настила, отряхнулся и принялся чесаться.

— Сиди здесь, — строго сказал ему Степан. — Никого не трогай. Мы скоро вернемся. Тебе ничего не надо в магазине?

— Купи ему керосину от блох, — посоветовал Дрейк. — Я эту породу знаю. Когда будем ночевать на снегу, он обязательно залезет к тебе под одеяло.

— На снегу?

— На высоте там всегда снег. Конечно, можно сделать крюк и обойти хребет по реке. Но ведь мы пойдем коротким путем, так?

— Так. — Степан кивнул.

Они разошлись в разные стороны. Дойдя до угла, Степан оглянулся. Пес растерянно вертел головой, глядя то на него, то на уходящего Дрейка.

— Сиди на месте, — повторил Степан, и пес залез обратно под настил.

В магазине Гончар внимательно изучил рекламные проспекты, приклеенные к стенам. Самые свежие из них были двухлетней давности. Тут же красовались новенькие, еще не пожелтевшие, довольно качественные портреты двоих грабителей, Фрэнка Джеймса и Боба Янгера. Правосудие обещало по тысяче долларов за каждого.

— А что слышно про Сэма Басса, Потрошителя? — поинтересовался Степан у продавца.

— У нас такого еще не было, сэр. И не будет. У нас потрошат только кур, и то по большим праздникам. Все настоящие бандиты давно перебрались в богатые края. В Колорадо или Монтану, где золотые шахты. А здесь им нечего делать.

Продавец продолжал сетовать на упадок, укладывая покупки Степана в большие бумажные пакеты, когда в лавку шумно вошли двое. Они явно не мылись еще в этом месяце, не брились с прошлого лета, а одежду не меняли вообще никогда, пока она сама не начинала отваливаться кусками с их могучих тел. Но длинные винтовки, висевшие поперек живота, выглядели гораздо лучше одежды.

— Чья это псина околачивается под крыльцом? — просипел тот, у которого кудрявая рыжая борода торчала впереди, как скотоотбойник у паровоза.

— Не знаю, сэр, — развел руками продавец.

— Она тебе всю торговлю испортит. Никто не подойдет к твоей лавке, когда возле нее околачивается бешеная собака.

— Как насчет того, чтобы ее прибить? — спросил второй. Его пепельная жидкая борода свисала вниз двумя слипшимися крыльями.

— Мне все равно, — сказал продавец. — Но как бы не объявился ее хозяин. Вы уверены, что она бешеная?

— Хозяин не объявится, — заявил рыжебородый. — А если объявится, пусть найдет меня. Я отдам ему шкуру, так и быть.

Степан рассчитался с продавцом и обеими руками подхватил два объемистых пакета, прижимая к груди. Продавец выскочил из-за прилавка и предупредительно открыл дверь.

Спускаясь по ступеням, Степан заметил желтого пса. Тот сидел в тени, высунув язык. Степан прошел мимо него не оглядываясь. Скоро он услышал, как заскрипела и хлопнула дверь магазина у него за спиной, а потом по крыльцу прогремели тяжелые сапоги.

Он шел спокойно и неторопливо, рассеянно поглядывая по сторонам. Тяжелые шаги сзади не приближались, но и не отставали. Степан остановился у аптеки и поставил оба пакета на перила резного заборчика. Придерживая их одной рукой, раскурил сигару. Краем глаза он видел, что оба бородача тоже остановились, с глупейшим любопытством всматриваясь в витрину с корсетами. Желтый пес пробежал рядом со Степаном и нырнул под высокий дощатый тротуар.

Беззаботно дымя сигарой, Степан снова подхватил свои пакеты и направился к гостинице.

Миссис Браун подметала крыльцо. Она опустила широкий веник в ведро с водой, брызнула на ступени и распрямилась, потирая поясницу.

— Мистер Паркер? Может быть, это не мое дело, но ваш друг сел на лошадь и уехал. При этом интересовался ценами на лошадей.

— Все в порядке, — сказал Степан. — Давно он уехал?

— Минут пять. Можете оставить ваши пакеты в холле, с ними ничего не случится. Еще он спрашивал, где тут играют в карты.

— Он всегда это спрашивает. Но никогда не играет. У него не бывает лишних денег.

— Еще он спросил, где у нас самая большая конюшня. Я посоветовала отправиться на станцию. Вы понимаете?

— Не совсем.

— Не удивлюсь, если он вернется пешком, — поджала губы хозяйка.

— Ну что вы. Скорее он вернется с небольшим табуном, — успокоил ее Степан.

Беседуя с хозяйкой, он поглядывал на отражения в чистых сверкающих окнах отеля. Бородачи не таясь прислушивались к разговору. Когда же Степан, оставив пакеты, отправился за Дрейком, следом побрел только один, рыжий толстяк, а чернобородый торопливо ушел.

Степан увидел кобылу Дрейка гораздо раньше, чем ожидал. Она стояла уже за следующим поворотом, у здания с многообещающей вывеской "Игорный дом Круассона. Карты из Италии, вина из Франции. Чеки и векселя принимаются".

Наверно, это заведение знавало и более удачные времена, чем сейчас. Столы, обтянутые зеленым потертым сукном, пустовали, и только у дальней стены сгрудились немногочисленные любители фаро[21]. Среди них стоял и Харви Дрейк. Судя по умиротворенному лицу, он уже избавился от тридцати долларов, которые достались ему вчера утром. Заметив Степана, он еле заметно подмигнул, коснулся пальцем уха и отвернулся. Гончар сел на высокий табурет у стойки и тоже прислушался к разговору.

За игровым столом только что закончился очередной розыгрыш. Банкомет сидел, отодвинувшись от стола и спокойно держа руки на коленях. Игроки расставляли свои разноцветные фишки по картам, наклеенным на доску. Все они были местными жителями и одевались по-городскому — пиджаки, котелки, галстуки. Здесь не было никого в ковбойской рубашке или старом солдатском кителе. Игрок, сидевший на почетном месте напротив банкомета, был в черном сюртуке и высоком шелковом цилиндре. Перед ним выстроились несколько башенок, сложенных из фишек, и тут же высилась горка бумажных долларов. Прочие участники игры были не столь удачливы, и свои фишки они доставали из карманов. Игра еще не началась, и можно было поговорить о посторонних предметах. Речь шла о разбойнике, которого звали Джессе Джеймс.

Этот парень встал на тропу войны, когда ему и пятнадцати не было. Может быть, он бы и вырос достопочтенным фермером, но началась Гражданская война, и Джессе вступил в партизанский отряд. В Канзасе он грабил обозы северян и переправлял добычу на Юг, нищим конфедератам. Когда война закончилась, Джеймс вернулся на свою ферму и собрался возделывать землю. Но тут, как назло, именно его земля понадобилась железной дороге. Правда, сама линия проходила далеко в стороне, и железнодорожные воротилы просто хотели заграбастать побольше прилегающих участков. Они щедро платили фермерам, так щедро, что те едва-едва могли добраться до ближайшего города и влиться в ряды грузчиков, шахтеров или землекопов. Но Джессе Джеймс нашел себе другое занятие. Вместе с братьями он принялся грабить подряд все банки этой железнодорожной компании и все ее поезда.

Три года назад ему вроде бы пришел конец. Банда попала в засаду при попытке ограбления банка в Миннесоте. Почти всех братьев перебили на месте, а израненного Джессе подлечили, чтобы предать открытому суду.

Да вот беда, врачи перестарались. Здоровья у Джессе с избытком хватило на то, чтобы бежать из-под стражи. И теперь он снова при делах. И сам губернатор штата Миссури пообещал за него десять тысяч долларов, за живого или мертвого.

— Ставки сделаны! — повысив голос, произнес банкомет и придвинулся к столу.

Все замолчали и сбились потеснее, напряженно глядя на плоскую коробку перед банкометом. Сейчас он начнет доставать оттуда карты, по одной, складывая их в две стопки, слева и справа от себя, и с каждой новой картой кто-то будет становиться богаче, а кто-то беднее.

Степан вышел на улицу, и Харви Дрейк последовал за ним.

— Хорошо, что ты пришел. Без тебя я бы не скоро оторвался, — виновато улыбнулся он. — Ты понял, о чем здесь говорили?

— Да.

— Местная публика встревожена. Слишком много крутых парней слетелись сюда. Говорят, что они из шайки самого Джессе.

— Полагаю, местной публике нечего бояться, — сказал Степан. — Как насчет лошадей?

— Плохо. Никто не продает своих. Надо ехать на ранчо "Семерка". Там и мулов найдем подешевле. Смотри, этот пес увязался за тобой.

— За мной увязался не только пес. Видишь толстяка на углу?

— Натуральный "ботаник", — помрачнев, кивнул Харви.

— Как ты догадался? Ты же не знаешь, какое у него седло? А вдруг не калифорнийское?

— Смейся, смейся. Держу пари, что калифорнийское. Только натуральные ботаники гуляют по улицам с мушкетом на груди.

Степан присел на корточки, и пес подбежал к нему.

— Ну что ты за нами бегаешь? — укоризненно спросил Гончар. — Занялся бы делом. Погоняй кур. Посторожи крыльцо. Столько важных дел для собаки, а ты бегаешь за нами.

— А знаешь, почему этот толстяк таскается с винтовкой? Ему негде ее оставить. Наверно, его команда еще не нашла себе берлогу.

— Может быть.

— Стивен, ты купил продукты?

— Купил. И табак для тебя.

— Так чего мы ждем? Поехали отсюда. На ранчо, потом в лагерь профессора. Чего ты ждешь?

Степан выпрямился. Пес настороженно повел головой и зарычал.

— Я уже не жду, — сказал Гончар. — Веди лошадей обратно и собирайся в дорогу. А я пока прогуляюсь.

Как и ожидал Степан, толстяк двинулся за ним. Пес убежал куда-то вперед, вернулся, снова убежал. Наконец Гончар остановился возле кузницы. Оттуда тянулся запах горячего металла, смешанный с кисловатой угольной гарью.

Здесь улица сворачивала в тупик, и Степан, пройдя немного, повернул обратно. Он впервые встретился взглядом с толстяком, который преследовал его. Тот прислонился к стене и сложил руки на винтовке, висевшей поперек живота. Кроме них, в тупике не было никого, если не считать пса, который жался к ногам Гончара. Толстяк выплюнул жвачку и сказал:

— Ты плохо смотришь за своей собакой.

Степан прошел мимо.

— Эй, постой-ка, друг! — просипел толстяк. — Я с тобой разговариваю!

— Что тебе, друг? — Степан повернулся к нему, улыбаясь. — Может быть, ты меня с кем-то путаешь?

— Может быть. Но собаку твою я ни с кем не спутаю. Скажи, друг, откуда у нее кровь на брюхе?

— Я не лезу в собачьи дела. А собака не лезет в мои. Вот так и живем, друг.

— Постой, постой. — Толстяк оторвался от стенки и загородил выход из тупика. Он оглядывался, явно поджидая кого-то, и держал одну руку на винтовке, а другую выставил перед собой, почти упираясь в грудь Степана. — Постой. Это не собачьи дела. Может быть, это и наши дела. Ты откуда сам-то? Говор у тебя не местный.

Степан шагнул вперед, наткнулся грудью на выставленную руку и надавил на нее, как будто пытаясь столкнуть толстяка назад. Тот набычился и резко подался вперед, чтобы остановить противника. Но Гончар мгновенно развернулся на носках, и толстяк, потеряв опору, пролетел мимо. Зацепившись сапогом за подставленную ногу, он шумно повалился в пыль, гремя всей своей амуницией. Степан придавил каблуком его мушкет.

— Полежи, друг, отдохни, — сказал он.

Пес, осмелев, подскочил к застывшему на земле толстяку и зарычал, щелкая зубами и морща нос.

— Собаку… Убери эту чертову собаку!

— Если не будешь шевелиться, собака тебя не тронет.

На улице показались трое. Чернобородый приятель толстяка вел за собой двоих, одетых вполне прилично и без винтовок. Степан разглядел звезды на их жилетах и вежливо приподнял шляпу:

— Добрый день, шериф!

— Что тут творится? — Шериф недоуменно переводил взгляд с толстяка на Степана. — Из-за чего драка? Кажется, вас надо успокоить. Я могу проводить вас в одно спокойное место. Самый спокойный уголок в городе.

— Спасибо, шериф. Но никакой драки нет. Мы неловко столкнулись, вот и все. Уж больно тесные улицы в вашем городе.

Степан даже помог толстяку подняться. Шериф переглянулся с помощником и сказал:

— Ты, кажется, привык к широким улицам? Кто такой, откуда, зачем прибыл?

— Я ветеринар, приехал вчера из Небраски. Остановился в "Эрмитаже".

— Собака твоя?

— Нет.

— Почему она бегает за тобой?

— Привязалась по дороге. Я промыл ее рану, покормил. Наверно, псине это понравилось.

— Но мне не нравится, когда бездомные собаки бегают по улицам моего города, — угрожающе сказал шериф и засунул пальцы под ремень. Он откинул голову и свысока глянул на Степана: — Ты меня понял?

— Конечно. — Гончар улыбнулся. — Я привяжу пса под кроватью. Могу я вернуться в отель?

Шериф смотрел на желтого пса, барабаня пальцами по пряжке.

— Пойдем вместе, — решил он. — Как бы ты опять не свалил кого-нибудь по дороге. Говоришь, приехал из Небраски? Верхом?

— Да.

— А где нашел собаку?

— Это она меня нашла. У развилки, недалеко от города.

Пес бежал впереди, оглядываясь.

— Говоришь, промыл рану? Какую рану?

— Похоже, койот цапнул.

— А ничего подозрительного по дороге не встретил? Не слышал стрельбы, к примеру?

— Стрельбы? Нет, не слышал, — твердо ответил Степан.

До самого отеля Гончар шел в сопровождении шерифа и помощника, а сзади плелись бородатые ковбои с винтовками. Пес юркнул под крыльцо и замер там.

— Имей в виду, — сказал шериф. — Если не будешь следить за псом, его прибьют. У нас не любят бродяг. Кстати, ветеринар, можешь дать мне совет насчет лошади?

— А в чем дело?

— Хромать стала. С виду все нормально. Неделю бегает и вдруг начинает хромать. Через пару дней все проходит, опять может месяц бегать. А потом опять та же история.

— Не волнуйтесь, шериф. Это точно не бруцеллез.

— Точно? Ну а мне-то что делать, не подскажешь?

— Подскажу, — серьезно сказал Степан. — В тот день, когда она не будет хромать, продавайте ее.

33. РАНЧО "СИНГ-СИНГ"

Вернувшись в номер, Степан принялся молча помогать Харви укладывать продукты в дорожные сумки. Он решил не рассказывать о встрече с шерифом.

— Выйдем на рассвете? — спросил Дрейк.

— Нет. На закате. Ты же любишь ночевать среди скал.

— Мы можем переночевать на ранчо.

— Мне почему-то кажется, — сказал Степан, — что нам уютнее будет под открытым небом, чем под крышей на этом ранчо. Ты заметил, что на улицах почти не видно местных жителей? Все куда-то попрятались.

— Все, кроме шерифа и ботаников, — согласился Харви.

— Все это очень похоже на войну. Но я не понимаю, из-за чего здесь могут воевать.

— Возможно, из-за кровной мести? На Юге бывает такое. Семья на семью. До четвертого колена. Когда собирается вся родня с обеих сторон, это уже война двух маленьких армий. И власти боятся вмешиваться. Может быть, и здесь такое принято?

— Тогда об этом говорили бы за каждой стойкой. Нет, здесь другое. Город наполнен чужаками, которых все боятся.

— Мы не в счет, — сказал Харви. — Нас тут любят. По крайней мере, два существа. Хозяйка гостиницы и твой рыжий пес.

— Возьмем пса с собой, пока эти ковбои его не пристрелили.

— Это не ковбои. Ты видел, в чем они ходят? Думаешь, грязное тряпье они надели из-за бедности? Как бы не так. Их одежда не просто грязная. Она пропитана именно той грязью, в которой они живут.

— Ну и что?

— А то, что они так сливаются с окружающей обстановкой. Это маскировка. Ты знаешь, что койоты в Техасе и в Вайоминге — разного цвета? — спросил Дрейк, сворачивая свои рубашки. — Так и эти ботаники. Если их сейчас вдруг перебросить в Канзас, они первым делом выстирают свое тряпье, а потом как следует извозят его в канзасской грязи. Вот ты назвал их ковбоями. Да, у них кожаные штаны, у них шпоры, и у некоторых сбоку под седлом болтается свернутое лассо. Но главный признак ковбоя — другой.

— Рубашка?

— Верно. Яркая рубашка, лучше всего в крупную клетку. И яркий платок на шее.

— Я никогда не задумывался об этом, — сказал Степан. — Правильно. Наши ботаники все одеты так, чтобы оставаться незаметными. Ну а почему настоящие ковбои так любят яркие краски?

— Потому что ковбою надо, чтобы его видели издалека. Особенно если он сверзится с коня и будет валяться в высокой траве. Красно-белая клетчатая ткань уже спасла не одну жизнь.

Степан надел свою черную, поседевшую на спине рубашку и сказал, закатывая рукава:

— А у меня вот все рубашки черные. Впрочем, их всего-то две. Ну, мы с тобой не ковбои. Нам, ветеринарам, можно одеваться попроще.

Звание медика, как заметил Степан Гончар, вызывало особое уважение и доверие у всех, с кем ему приходилось встречаться. Оно и понятно. С одной стороны, ветеринар занят понятной и полезной работой. И в то же время эта чисто практическая деятельность несет на себе отблеск высокой науки, а ведь серьезное образование дается далеко не всем. Вот такое сочетание грязных рук и светлой головы и виделось каждому за скромным словом "ветеринар". Степану и Харви охотно подсказывали дорогу и при этом не докучали вопросами о своих болячках. Когда же просили советов насчет лошадей и коров, то Харви Дрейк вполне обходился собственным опытом. Он помнил, как лечится мастит. А Степан знал, что мальтийскую лихорадку теперь принято называть бруцеллезом.

Но нигде они не останавливались даже на день ради ветеринарной практики, какие бы гонорары им ни обещали.

Они оплатили свой номер в "Эрмитаже" на пять дней вперед и, уезжая, сказали хозяйке, что к вечеру вернутся.

— Надеюсь, вы успеете до вечера съесть все, чем набили свои сумки, — сухо сказала она. — Не беспокойтесь. Если меня спросят о вас, я знаю, что сказать.

Пес бежал рядом, пока они ехали по городу. Но стоило Степану и Харви оставить за спиной последний дом, как желтый пес резво помчался впереди, обнюхивая каждый камень и носясь из стороны в сторону.

Ранчо "Семерка" легко было найти по колючей проволоке, которая тянулась справа от дороги двумя ржавыми нитками на покосившихся столбиках. Путники свернули с дороги, добравшись до угла ограды, и двинулись вверх по еле заметной тропинке, натоптанной объездчиком. Въездная арка из двух березовых стволов была украшена вывеской с выжженной цифрой "7". В сотне шагов за ней Степан увидел небольшой табун лошадей. Они понуро стояли под солнцем, обмахиваясь хвостами.

— Ты уверен, что эти кони нам подойдут? — спросил Харви Дрейк.

— Нет, этих нам не надо, — сказал Степан. — Их оставили пастись слишком далеко. Нам нужны те, которых держат поближе к дому.

Преодолев еще один подъем, они увидели вдалеке пару приземистых строений, сколоченных из широких неровных досок. Даже издалека были заметны широкие щели в стенах. Между домами желтело обширное пятно пустого загона, огороженного жердями. Вдоль забора неторопливо трусил по кругу одинокий всадник. Сначала Степан подумал, что он объезжает молодую лошадь, которая, впрочем, вела себя довольно смирно. Но наездник вдруг вытянул руку вбок, по направлению к центральному столбу загона. В руке блеснул револьвер, из ствола вылетела дымная струйка, еще одна, и только потом донесся звук выстрелов.

Всадник продолжал кружить по загону, непрерывно паля по столбу. Причем после каждого выстрела его револьвер крутился вокруг пальца. Отстреляв барабан, всадник подбросил кольт, поймал его левой рукой, а правой выхватил новый револьвер из-за пояса. Над загоном стояло облако пыли и порохового дыма.

— Ты знаешь, кто это упражняется? — Харви удивленно повернулся к Степану. — Смоки Бен из Чикаго!

— Что это значит? — спросил Гончар. — Нам надо убегать или нападать?

— Нам надо готовиться к пьянке. Когда я видел его в прошлый раз, он проиграл мне ящик виски. А Смоки не любит копить долги.

— Он циркач, этот Смоки? Репетирует номер для шоу "Дикий Запад"?

— Нет. Он просто хороший стрелок.

Тем временем хороший стрелок надавил стволом на бедро и переломил револьвер. Гильзы брызнули из барабана. Не выпуская поводьев, всадник перехватил ствол левой рукой, а правой достал из кармана пригоршню патронов и одним ловким движением запихнул их в открытый барабан. После чего убрал револьвер за пояс и наконец обратил внимание на гостей. Он нисколько не удивился, увидев Дрейка, и поздоровался с ним так, словно они расстались не далее как вчера.

— Привет, бродяга! — прокричал он. — Ты, значит, решил забрать свой ящик?

Его обветренное лицо до самых глаз было покрыто седой прозрачной бородой. Такая же редкая седина окружала его голову серебряным облачком. Волосы на скулах, висках и надо лбом были одинаковой длины, и от этого в лице Смоки было что-то звериное. Но это был дружелюбный зверь. Он приветливо улыбался и кивал. А потом попросил говорить громче, потому что он ничего не слышит. В конце концов Харви растолковал, что ему нужны лошади.

— Ах, лошади? — удивился тот. — Так вы, значит, куда-то собрались? Вы, значит, не останетесь тут? А как же виски? Ну ладно, поехали к лошадям.

Они с Дрейком ехали впереди и вели обычную беседу старых друзей. Степан мало что мог понять из их разговора. Незнакомые имена и клички, чужие места, чужие беды и радости… У Дрейка было много таких знакомых, но мало кто из них сейчас оставался в живых.

Бен и Харви расстались лет пять назад после удачного налета на почтовый поезд в Канзасе. Вся их шайка тогда разбежалась, чтобы отсидеться поодиночке в разных укромных уголках. Дрейк забрался в Небраску, прокутил все свои деньги и взялся за лопату на золотом прииске. А Бен Смоки купил вот это ранчо.

В стаде Бена трудно было отыскать хотя бы пару лошадей одной масти. Степан присмотрел себе низкорослую кобылу. Ее можно было бы считать гнедой, если б не белые пятна на животе и коленях. Таких лошадей многие относят к особой породе — "пинто". Шайены говорят, что их вывели апачи, живущие в горах. А апачи уверены, что пинто пришли к ним с севера, от шайенов. На самом же деле это обыкновенные техасские пони, неприхотливые, выносливые и своенравные. Они никогда не будут надрываться. Уставший пони может укусить наездника, если тот вздумает погонять. Но зато по горной тропе пони шагает так же свободно и уверенно, как по гладкой дороге.

Гончар уже поднял руку, чтобы показать на кобылу, но Дрейк его опередил.

— Пожалуй, я не откажусь от этой пегой малышки, — сказал он Бену.

— Ну а мне точно такую, только повеселее, — успел добавить Степан.

Когда все лошади были отобраны, Гончар спросил как бы невзначай:

— А чьи это парни собрались в Гарленде?

— Там разные люди, — неохотно ответил Бен Смоки. — Есть пара местных, но остальные — всякий сброд. Кто из Калифорнии, кто из Монтаны. Корчат из себя великих воинов, носятся со своими "спрингфилдами". Даже спят с ними в обнимку. А что тебе до них?

— Ваш шериф с ними снюхался, — сказал Харви. — Как думаешь, не готовят ли тут у вас новую войну? Не будут отстреливать стариков за былые заслуги?

— Шериф Юдл меня не трогает, я его тоже не задеваю. — Бен Смоки почесал бороду. — Но от этих законников всего можно ожидать. Мы с тобой слишком рано вышли из игры. Я-то думал, зацеплюсь за землю, пущу корни, стану на якорь. И никто меня не вспомнит. Но ведь эти законники ничего не забывают. Надо было мне по-другому сделать. Надо было грабануть еще пару поездов, накопить деньжат, да самому заделаться шерифом. Тогда бы я был поспокойнее. Тогда бы не пришлось мне ждать каждую ночь незваных гостей с латунными звездами.

— А ты ждешь?

— Я-то жду. А вот Длинный Хаммер не ждал. Думал, все будет по закону. Он отсидел свое. Перебрался сюда. Открыл харчевню при дороге. Юдл начал к нему придираться. Но народ был за Хаммера. Жратву он готовил отменную и виски гнал первый сорт. Юдл донимал его, донимал, грозился братьев натравить. Но Хаммер держался как скала. Приехал брат шерифа Остин, тоже с латунной звездой на пузе. Затеял ссору с Хаммером, обозвал трусом. Но Хаммер не взялся за оружие, только ухмылялся. А утром его нашли с дыркой в виске. Говорят, застрелился от позора.

— Вранье, — сказал Харви.

— Это точно, вранье. Если Юдл и на меня полезет, я не стану стрелять себе в висок. Найду мишень получше.

— Я знавал одного Остина Юдла, — сказал Степан. — Но тот был бандитом. Откуда-то с Юга. Алабама, кажется.

— Их было шестеро братьев, — сказал Бен Смоки. — Но они не с Юга, а из Нью-Йорка. Сразу после войны старший брат записался в армию, чтобы наводить новые порядки в Алабаме. Сам знаешь, в те годы можно было грабить чисто по закону. Конфискация, контрибуция и все такое. Любого южанина, который косо посмотрел на офицера, можно было застрелить на месте и спокойно обчистить его дом. Ну а Фрэнк Юдл немного перестарался, и его судили за самоуправство. Из тюрьмы он вышел уже настоящим бандитом. И подключил к делу братишек. Награбили золотишка, занялись игорным бизнесом. Сейчас трое служат шерифами. Считай, подмяли под семью три округа. Двое держат казино и бордели в этих же округах. Семейка процветает, что и говорить. Только один братишка, Фрэнки, самый старший, не дожил до этого процветания. Вот как люди устраиваются, Харви, не то что мы с тобой.

— Если всем известно, что Юдлы — бандиты, то как же им удалось пробраться в шерифы? — поинтересовался Степан.

— Нас, честных фермеров, никто и не спрашивал. Юдла избрали старатели. Собрались толпой в салуне, проголосовали, да и разбежались опять по участкам. А что? Старателям главное — чтобы их не грабили. Их и не грабят. А то, что творится на дорогах, — это никого не касается. Честный скотовод не может перегнать стадо, чтобы не лишиться по пути десятка голов, а то и больше. И будет счастлив безмерно, если этим обойдется. А то ведь может и не вернуться на ранчо. И пожаловаться некому честному работяге!

— Это ты о себе? — спросил Харви.

— Я никогда не жалуюсь. Но таких, как я, здесь мало.

— А я вот знаю место, где много таких, как ты.

— Это где же?

— В тюрьме Синг-Синг.

Шутка понравилась Бену, и он еще долго посмеивался, показывая гостям свое жилище.

— Вот моя камера, а вот — ваши нары, — ухмылялся он. — Переночуете, а наутро захотите, чтоб вам накинули срок. Можете просить хоть пожизненное, я не против.

Узнав, что Харви со Степаном отправляются в горы, он поделился с ними своим запасом веревок и свечей, а потом еще и выволок из сарая мешок с самым лучшим топливом на свете. Это были бизоньи лепешки.

Вечером, достав первую бутылку виски из заветного ящика, он охотно поделился своими географическими познаниями.

— Если двигаться отсюда на север, сначала вдоль Зеленой Реки, а потом, после перевала Ганнета, по долине Змеиной Реки, то как раз через неделю вы увидите землю, из которой бьют фонтаны кипятка. Да-да, парни, целые фонтаны пара вылетают прямо из грязи. А в родниках там можно спокойно варить мясо. Я и сам варил. Неплохо получается, только соли расходуется слишком много. Вы увидите по берегам реки целые тучи огромных бизонов. Они там никого не боятся, и их убивают с пяти шагов.

— Извини, Бен, — невинно улыбаясь, сказал Харви Дрейк. — Кажется, то место, о котором ты говоришь, называется Йеллоустонский парк?

— Ну да.

— Я слышал, что там запрещена охота.

— Ну да, запрещена. Да там никто и не охотится всерьез. А есть парни, которые стреляют там оленей-вапити только ради того, чтобы выдернуть им зубы. Пара оленьих клыков стоит в большом городе десять долларов, говорят. Щеголи из "Ордена Американского Лося" носят их на золотой цепочке. Вполне прилично можно заработать. Вы, парни, не за клыками собрались?

— Нет, Бен, нам в другую сторону, — сказал Степан.

— Жалко, что мне надо гнать стадо. Я бы охотно помог вам перевалить через горы. В горах трудно без проводника. Я в первые годы испытал это на своей шкуре. Чуть без ног не остался, так обморозился. А эти чертовы лавины… И все же здесь хорошо, парни. Не знаю, как я жил в городе. Почти половину жизни зря потратил. Спасибо тебе, Харви. Это ведь ты подсказал, где можно отсидеться после канзасского дела. Я думал, что просто перезимую тут, в Гарленде. И застрял навсегда. А ты все мотаешься по Западу?

— Я не мотаюсь, — важно ответил Харви. — Я работаю проводником в экспедиции Смитсоновского института. Это тебе не вагоны грабить. Институт! Наука, одним словом.

На рассвете Бен встал вместе с ними, чертыхаясь от головной боли. Он помог собраться и, прощаясь, напомнил:

— Если окажетесь на Йеллоустоне, не забывайте, парни, про кипящие родники. Не суйте туда руки, как я сунул однажды сдуру.

Гончар первый раз видел настоящего живого бандита, с которым ему было жаль расставаться.

Желтый пес бежал за ними, и несколько местных собак провожали его. Они отстали, только когда всадники выбрались на дорогу.

Пегие пони шли легко и быстро, мулов тоже не приходилось подгонять. В голове еще перекатывались острые камешки похмелья, но утренний свежий ветер быстро взбодрил Степана.

Дорога вела все выше и выше. К середине дня они уже были за первым перевалом, и здесь, на южном склоне, остановились на отдых.

Солнце обжигало лицо, но камни оставались холодными. Гончар положил на валун свою куртку и сел на нее. Когда глядишь на мир с высоты тысячи футов, с кружкой кофе в одной руке и сигарой в другой, начинаешь завидовать самому себе. Тропа извивалась длинными петлями по склону, то пропадая за деревьями, то снова белея в траве. Далеко внизу, в долине, тропу было уже не разглядеть, но зато хорошо виднелась дорога, к которой она вела.

Харви Дрейк стоял рядом, дымя самокруткой.

— Чем крепче табак, тем приятнее кажется горный воздух, — сказал Степан. — Все равно что закусывать бренди лимоном.

— Бренди? Лимоном? Так пьют моряки?

— Нет. Так я пил раньше.

— Я такого никогда не видел, — сказал Харви. — Мне приходилось пить бренди с людьми в дорогих фраках, но никто из них не закусывал лимоном.

— Люди в дорогих фраках не изучали химию. Бренди — это щелочь, а лимон — кислота. Лимонный сок очищает рот от остатков коньяка. Поэтому каждая новая рюмка воспринимается как первая, во всем богатстве вкуса. И точно такая же история с горным воздухом и крепким табаком.

— Слова-то все какие умные. Может, тебе и в самом деле заняться наукой? — спросил Харви.

— Например, ветеринарией?

Степан допил последний глоток кофе и вытряхнул гущу, постучав кружкой о край камня. До лагеря доктора Фарбера оставалось совсем немного. Миль десять по дороге. Еще один перевал. И за ним Степан увидит белые палатки за фургонами. И из палатки выйдет девушка в синем комбинезоне и белой шляпе. Она помашет этой шляпой, увидев Степана издалека, и он, как мальчишка, поскачет к ней, все быстрее и быстрее.

Эта радость будет все сильнее смешиваться со страхом. Может быть, как раз страх за эту девчонку и позволит Степану сохранять ясную голову перед надвигающейся опасностью.

Да, опасность становилась все более отчетливой. Здесь, в Гарленде, уже обосновались чьи-то бойцы, которые быстро наладили взаимодействие с шерифом. Значит, этих бандитов наняла какая-то важная фигура. Вполне возможно, что и сам мистер Даунвуд, он же Рочестер, уже обретается где-то поблизости. И если это так, то все попытки оторваться от его шайки были напрасными. И значит, в окружении профессора Фарбера не все так чисто, как ему кажется. Откуда Даунвуд узнал, что экспедиция направляется в Гарленд?

Степан собирался при встрече учинить профессору довольно жесткий допрос. Если Фарбер не говорил лишнего своим рабочим, то подозрение может падать на Фредерика Штерна. Или на жену профессора. Или на его дочь. В конце концов, на негритянку Роситу, которая присутствовала при разговоре.

Однако все оказалось гораздо проще, чем представлялось Степану.

34. ПОЧТАЛЬОН РЕКС

Когда они приблизились к лагерю экспедиции и сам профессор Фарбер вышел навстречу, пес неожиданно взвизгнул и со всех ног кинулся вперед. Напрасно Степан что-то грозно кричал ему вдогонку. Собака со звонким радостным лаем налетела на профессора и чуть не сбила с ног, толкая лапами в грудь и пытаясь лизнуть непременно в нос.

— Рекс, фу! Уймись! Откуда ты здесь?! — Фарбер тщетно пытался уклониться от собачьих знаков внимания. — Питерс! Почему с вами Рекс?

— Не знал, что это Рекс. — Степан спрыгнул на землю, и пес подбежал к нему, вильнул хвостом и снова прижался к ногам Фарбера. — Так вы знакомы?

— Еще бы! А почему он один? Где его хозяин?

— Неподалеку. Я не знал его имени, поэтому выложил на могиле только крест.

— Что? На могиле? Убит?

Доктор Фарбер редко терял самообладание, и сейчас Степан впервые увидел профессора по-настоящему потрясенным. Он отступил, словно от хорошего удара, и, шатаясь, схватился за щеку.

— Как… как это случилось? Где?

— В окрестностях Гарленда. Он напоролся на шайку и погиб в перестрелке. Кто это был, профессор?

— Это был… это был наш друг, — медленно выговорил доктор Фарбер. Он растерянно огляделся и спросил: — А откуда у вас столько лошадей, Питерс?

— Это помощники, которых я обещал привести. Но погодите, док, я хочу кое-что спросить насчет вашего друга.

Степан взял профессора под руку и увел подальше от палаток. Фарбер шел как пьяный, послушно и шатко.

— Слушайте меня внимательно, док. Вы никому не говорили, что отправляетесь в Гарленд?

— Никому.

— Допустим. Тогда какого черта… Извините. Тогда почему ваш друг оказался именно здесь?

— Теперь это неважно, Питерс. Теперь нам все равно, куда идти. Все пропало. Бедный Клаус, бедный Клаус…

— Стоп. Мне очень жаль вашего друга, — жестко сказал Степан и встряхнул Фарбера. — Очень жаль. Но откуда он знал про Гарленд?

— Я дал телеграмму в Денвер. Там сейчас… Неважно. Клаус должен был передать мне важные сведения.

— Вот эти? — Гончар развернул перед носом профессора записку, которую нашел у покойника. — Польди — это вы?

Фарбер невидящим взором уставился на бумажку. Он перестал шататься. Лицо порозовело.

— Откуда у вас это? — спросил он.

— Скажите спасибо Рексу. Это он сохранил записку, а я только снял ее с ноги вашего Клауса. Так Польди — это вы?

— Да, естественно, я, кто же еще? Питерс, но это все меняет! Теперь нам никто не нужен! Это же совсем рядом! Трезубец! Все вершины Трезубца на одной линии — это безупречный ориентир!

Фарбер больно вцепился длинными пальцами в плечи Степана.

— Клаус! Клаус! О майн Готт![22] Он не подвел!

Гончар, деликатно вырываясь из объятий профессора, отступил и оглянулся. Харви Дрейк стоял неподалеку, удерживая поводья сразу нескольких лошадей, и с ухмылкой наблюдал за этой нелепой сценой.

Вдруг Степан увидел, как на склоне отрога, с которого они только что спустились, что-то сверкнуло. Он и сам не смог бы объяснить, почему этот проблеск так его напугал. Но Гончар вдруг схватил профессора за руку и с силой потянул за собой к палаткам. Он почти бежал, и Фарбер, спотыкаясь и пытаясь высвободиться, семенил за ним.

— Харви, посмотри в бинокль, кто там на склоне! — крикнул Степан.

И в ту же секунду что-то ударило по глинистой земле. Взметнулся рыжий фонтан пыли, и надтреснутое завывание рикошета заставило всех пригнуться.

Гончар добежал до ближней палатки и залег за ней, прижимая к земле профессора.

— Всем лечь! — заорал Харви, вскакивая на лошадь. — Упали все, кому сказано!

Он засвистел, завизжал по-ковбойски и погнал весь свой табун вокруг лагеря, поднимая пыль. Степан прильнул к биноклю, пытаясь направить его на ту приметную ложбинку, протянувшуюся поперек склона, где сверкнуло стекло. Теперь-то он не сомневался, что это был блик от снайперского прицела.

— Док, у вас найдется пара надежных мужчин с оружием?

— Безусловно. Фредерик! Фредерик! — позвал профессор.

Штерн перебежал к ним и упал рядом.

— Ага, Питерс, вы не очень-то точны, — заметил он. — Мы ждем вас уже восемнадцать часов.

— Есть пара стрелков? — спросил Степан, не тратя время на приветствия. — Нужна дальнобойная винтовка. Иначе нам придется тут ползать до темноты.

— Вы полагаете, кто-то охотится именно за нами?

— Я полагаю, что вон там, в ложбинке на отроге, засел человек с хорошим "спрингфилдом". Скорее всего, он не один. И этим стрелкам очень хочется убить вас, доктор Фарбер.

— Одну минуту, — спокойно сказал Штерн и отполз в сторону.

Пыль, поднятая табуном, развеялась, и Степан снова поднял бинокль. Штерн вернулся с длинноствольной винтовкой и двумя дощечками. Сложил их крестом, опустил двумя концами на землю и пристукнул сверху. Получилась удобная крестовина, на которую он смог опереть граненый ствол.

— Я готов, — произнес он. — Скажите ему, пусть начинает.

— Не будет он стрелять по заказу. — Степан приподнялся на локте, оглядываясь. Его тревожило то, что он не видел Милли. — Ему нужна хорошая цель.

Подползли двое рабочих с винчестерами.

— Джентльмены, — обратился к ним Гончар. — Нам с вами надо добежать до крайнего фургона. Залечь за колесами. И стрелять в сторону отрога.

— Не знаю, — протянул пожилой рабочий с сомнением в голосе. — Не знаю, долетит ли туда пуля из винчестера.

— Вот и узнаем, — бодро сказал Степан и первым побежал к фургону.

"До чего же будет глупо схлопотать пулю именно сейчас", — подумал он, валясь под защиту высоких колес.

Рабочие шумно упали рядом и просунули стволы между спицами колес.

Сзади кто-то свистнул, и Степан увидел Харви Дрейка, который перебегал на другой конец лагеря. Дрейк оглянулся и поманил Степана, а в руках у него были два винчестера.

— Начинайте стрелять, джентльмены, — попросил Гончар, выбираясь из-под фургона. — Цельтесь повыше и не высовывайтесь. Может быть, вам ответят парой выстрелов, пусть это вас не смущает.

Вместе с Дрейком они спустились в русло пересохшего ручья, которое тянулось в сторону склона. Подбираясь все ближе и ближе к отрогу, Степан слышал хлопки винчестеров. Но снайпер не отвечал.

— Да он уже смылся, — говорил Харви, перебегая вслед за Степаном от одного куста до другого. — Увидел, что промазал, и смылся. А ты предупредил своих, что мы сюда выдвинулись?

— А зачем? Все равно они не попадут.

— Как раз от таких-то мастеров и можно ожидать всяких чудес. Я вот однажды поспорил с одним почтальоном…

Степан поднял руку, и Харви замолк и застыл на месте. До них долетело эхо двух выстрелов. Стреляли на склоне, но звук был приглушенный. И то был звук револьвера, а не мушкета.

Оба, не сговариваясь, подняли бинокли, и оба в один голос произнесли:

— Что за черт? Да это же Бен!

На склоне отрога из-за деревьев показался всадник. За ним шли две оседланные лошади без седоков. Всадник снял шляпу и помахал ею над седой головой.

Степан вышел из-за куста, поднял винтовку прикладом кверху и закричал в сторону лагеря:

— Не стрелять! Не стрелять!

Они пошли навстречу Бену, и Гончар все поводил лопатками, пытаясь избавиться от неприятного ощущения в спине. "Вот что чувствует человек, когда в него целятся", — думал он, представляя, как Фредерик Штерн сейчас разглядывает в поднятой рамке прицела его вылинявшую рубашку.

— Ты забыл свой ящик виски, Харви! — крикнул издалека Бен Смоки.

— И ты привез его сюда?!

— Хе-хе. Как бы не так. Я еще не выжил из ума.

— Тогда как ты здесь оказался?

— Ко мне заехали двое. Неприятные типы. Грубые и неотесанные. Деревенщина, одним словом. Спрашивали про ветеринаров. Я им морочил голову сколько мог. Они отвалили. — Бен махнул рукой в сторону свободных лошадей: — Садитесь, парни, хватит вам на брюхе ползать.

Харви тщательно отряхнулся, прежде чем взлететь в седло.

— Не люблю я калифорнийские седла, — заметил он саркастически. — Ну, Бен, не томи душу, рассказывай, что дальше?

— Когда я увидел, что они взяли ваш след, я оставил ранчо на своего негритенка, а сам двинулся за ними. Они держались за вами очень даже грамотно, даром что деревенщина. Но не оглядывались. Так же как и вы, парни. А потом я увидел, что они стреляют по моим лошадкам. Вот скажи, Харви, как бы ты поступил на моем месте?

— На твоем месте я бы привез с собой вещь, забытую другом, — ответил Харви Дрейк.

— Ты опять про ящик виски? Эта вещь очень пригодится нам на обратном пути, — ухмыльнулся Бен Смоки.

— Их было двое, и оба остались там, в ложбине? — спросил Степан, разглядывая притороченный к луке седла офицерский "спрингфилд" с длинной латунной трубкой прицела.

— Остались, — кивнул Бен. — Похоже, Стивен, это те самые, которые снюхались с нашим шерифом.

— Те самые.

Они подъехали к лагерю. Штерн все еще лежал за своей крестовиной и глядел на них поверх винтовки.

— Черт побери, Питерс, — выкрикнул он. — Я ведь вас чуть не уложил от злости. У меня была такая роскошная позиция.

— Искренне вам сочувствую, сэр. Знакомьтесь, доктор Фарбер. Это мистер Смоки, он только что избавил нас от очень неприятных соседей. Но, кажется, теперь нам придется изменить наши планы.

— О да, — сказал Фарбер. — Теперь все пойдет совсем не так, как раньше.

Профессор пригласил к себе в палатку Степана и попросил Штерна постоять у входа, чтобы сохранить тайну переговоров. Развернув карту на своей походной кровати, доктор Фарбер показал Гончару на район, обведенный красным карандашом:

— Вот это — моя зона поиска. В других зонах работают другие экспедиции, а мне достался каньон Семи Озер. Довольно обширная зона, и я планировал затратить на работу и остаток лета, и всю осень. Но теперь все изменилось. Нам надо просто выйти вот в эту точку… — Он, подумав, провел ногтем по карте и ткнул пальцем в голубую кляксу озера. — И взять пробы. Все. Это займет два-три дня, не больше. И я могу это сделать в одиночку. Но, конечно, не откажусь, если вы мне поможете. Одна лопата — хорошо, а две — лучше. Только не спрашивайте у меня, что мы ищем. Мы берем пробы и возвращаемся в лагерь. Вас устраивает такой план?

— План хорош. Но вы не все учитываете, — сказал Степан Гончар. — У вас на пятках сидит банда. Вполне возможно, что уже сегодня в лагерь наведается шериф со своими многочисленными помощниками и под каким-нибудь предлогом арестует всю вашу экспедицию. Например, по жалобе владельца этой земли. Вы уверены, что не вторглись в чужие владения?

Профессор рассмеялся:

— Да я именно об этом и мечтаю! Я как раз для того и пришел сюда, чтобы отыскать чужое владение, вторгнуться в него и взять пробы земли! Потом я готов нести любую ответственность. Штрафы, скандалы — плевать. Но дело будет сделано, Питерс!

— Штрафы? Пожалуй, пуля в спине — это максимальный размер штрафа.

— До такого не дойдет, — отмахнулся Фарбер. — Это чисто юридический спор, с научным оттенком. И очень большим финансовым смыслом. Подробности вам знать необязательно. Но поверьте мне, Питерс, в этом деле замешаны люди, которые ни за что не рискнут прибегнуть к оружию. Их имена слишком известны. Один только намек на скандал — и их карьера погибнет. Нет, Питерс, до стрельбы не дойдет.

Степан опешил:

— А что это за странные звуки раздавались тут только что? Не знаю, как там у вас в Филадельфии, но здесь такие звуки называются именно стрельбой!

Профессор пожал плечами:

— Нас, возможно, хотели припугнуть.

— Припугнуть? — Гончар чуть не влепил старику затрещину, но вовремя одумался.

"Старый осел ничего не видит, кроме золота. Оно маячит у него под носом. Оно ослепило его. Бесполезно спорить", — подумал Степан и предложил:

— Может быть, прогуляемся? Посмотрим на тех, кто так мило шалил? Заодно я бы показал вам могилу вашего друга. Его тоже припугнули?

— Довольно, Питерс, — решительно сказал профессор, сворачивая карту. — Вы не остановите меня. Я выхожу немедленно. Хотите — идите со мной, не хотите — оставайтесь в лагере. По крайней мере, здесь от вас тоже будет польза. Вы сможете задержать шерифа и его компанию, которая так вам не нравится?

— Черт с вами, док. — Степан устало вздохнул. — Мне говорили, что упрямее меня нет человека. Теперь я вижу, что есть. Ладно. Давайте хотя бы обсудим маршрут.

35. РАСХИТИТЕЛИ ПРИИСКА

Профессору не удалось выйти из лагеря незамеченным. Наверно, Штерн плохо охранял тайну переговоров, потому что к тому времени, когда Степан и профессор вышли из палатки, Оливия Фарбер уже навьючила на своего мула мешки с запасом продуктов.

Гончар уже на все махнул рукой. Пусть делают что хотят. Он будет держаться рядом только для того, чтобы с девочкой ничего не случилось.

— Теперь-то у вас найдется для меня винтовка? — спросила Милли, когда он подвел к ней пегую кобылу. — У меня просто руки чешутся проучить негодяев, которые охотятся за нами.

— Я надеялся, что маленькая разбойница немного повзрослела, — сказал он.

— Повзрослела. И превратилась в старую разбойницу. Знаете, мистер Стивен, чертовски приятно слышать это слово от вас. Никто не называл меня разбойницей. Только вы.

— А меня никто не называет мистером Стивеном. Только вы, мэм.

— О'кей, Стив. Так как насчет винтовки?

— Будет тебе винтовка.

Рабочие, оставшиеся в лагере, получили строгие инструкции: заниматься ремонтом фургонов и ждать возвращения профессора, который уехал на пару дней обследовать каньон Грин Ривер.

И первые несколько миль отряд Фарбера действительно двигался в указанном направлении. Однако как только лагерь скрылся за горой, Бен Смоки привстал в стременах, огляделся из-под ладони и уверенно показал плетью на север:

— Нам туда, парни. Держим нос вон на ту черную зазубрину, что торчит над холмом.

Бен знал все дороги, тропы и проходы в этих местах. Не раз и не два перегонял он через горы табуны и стада, приобретенные без лишних формальностей. Здесь он мог не опасаться встреч с кавалерийскими патрулями, которые любят придираться к бедным скотоводам. Индейцев он тоже не боялся увидеть, потому что в этих горах жили только паюты, мирные земледельцы, которые ухитрялись выращивать кабачки и кукурузу на каменистых склонах. Их совершенно не интересовало, откуда и куда гонит Бен своих лошадей и бычков. А если бы вдруг пришлось случайно наткнуться на банду молодых шайенов, то Бен Смоки показал бы им, на что способен даже один хороший стрелок. В общем, он никого и ничего не боялся в этих краях. Но даже Бен никогда не пересекал границу каньона Семи Озер.

— Да мне там просто нечего делать, — говорил он. — Ни травы для скотины, ни деревца, чтобы поваляться в тени. Одни только голые камни, да песок, да соленые озера среди скал. Там живут только чайки да пеликаны.

— Если есть птицы, должна быть и рыба, — заметил доктор Фарбер, ехавший бок о бок с Беном. — А рыбы тоже должны чем-то питаться. Значит, там есть и рачки, и черви, и водоросли. Эти озера вовсе не такие безжизненные, как о них рассказывают.

— Рассказать-то можно всякое, да только не всякой сказке можно верить. Вот вы, док, можете мне по-научному объяснить, откуда здесь, в горах, вдруг завелись чайки, а? Это вроде морская птица, а до океана тысячи миль. Да нет, даже не пытайтесь придумать какую-нибудь вашу ученую причину. Потому что причина совеем другая.

— И какая же?

— Мне паюты все растолковали. В том каньоне, смею вас заверить, загнулся не один лихой бродяга. Там пропадали целые караваны, это уж наверняка. Но вы не увидите вокруг ни одной человеческой косточки. Потому что люди там не просто гибнут. Они превращаются в чаек. Кто в чайку, кто в пеликана.

Харви Дрейк подмигнул Степану и заметил вполголоса:

— Ну, Бену это не грозит. Он если и превратится в кого, то только в попугая.

К вечеру они забрались довольно высоко в горы и остановились на ровной травянистой площадке среди отвесных скал. Дальше начинался крутой склон, а впереди синели остроконечные горы, с белыми пятнами снега на вершинах и зелеными подножиями. Они казались такими близкими, что их хотелось потрогать рукой.

— Ночевать будем здесь, — объявил Бен. — Выйдем на рассвете, тропу видно только при низком солнце. Дойдем до реки, а уж дальше я вас не поведу. Дальше я не ходил.

— Спасибо, мистер Смоки, — сказал профессор. — Полагаю, что мы вполне сможем одолеть этот спуск и без вас. Зачем вам утруждать себя? Вы указали путь, дальше мы пойдем самостоятельно.

— Утром будет видно, как вы пойдете, — многозначительно ответил Бен. — Как и куда. Может, к утру у вас пропадет охота шастать по проклятым местам.

Степан видел, что Бен Смоки — хороший проводник. Он выбрал самое безопасное место для стоянки и костер развел так, что ни огня, ни дыма нельзя было бы увидеть со стороны. Поэтому Гончар с чистой совестью доверил своим спутникам заботы об ужине и ночлеге, а сам забрался на выступ скалы, чтобы сверху наблюдать за тылом. Если за ними кто-то и увязался, то ему будет трудно скрыться на единственной тропе.

Но до того, как горы залила темнота, Степан не увидел на тропе никого, кроме мохнатых длиннорогих коз.

Утром Бен Смоки спустился вместе со всеми в узкую долину и довел отряд до реки. Но там, вместо того чтобы распрощаться, он первым вошел в воду и перебрался на другой берег. Так он и сопровождал их до первого озера.

Здесь доктор Фарбер остановился и долго вертел головой, разглядывая горные вершины. Бен неприязненно косился на чайку, кружившую над ним, и всем своим видом показывал, что он уже не проводник, а такой же новичок в этом месте, как и все прочие.

— Судя по карте, — сказал профессор, — нам надо пройти на юго-юго-запад еще две с половиной мили. Но все эти карты и атласы составлялись без достаточно надежных измерений. Полагаю, нам не стоит во всем полагаться только на них. Если никто не возражает, то мы сейчас разделимся на две группы. Я, Фредерик и женщины — мы отправимся вдоль западного берега озера. Питерс, Дрейк, Смоки — вы обойдете озеро с восточной стороны. Встречаемся где-то на южном берегу. Во время этого перехода обращайте внимание на любые следы человеческой деятельности. Вы можете найти, например, старую доску или ржавый гвоздь, понимаете? Обязательно оставьте знак на этом месте. Следует также постоянно следить за горой Трезубец. Возможно, в какой-то точке вы увидите, что все три вершины Трезубца сольются в одну. В таком месте тоже надо будет поставить хорошо заметный знак. Итак, господа, я полагаю, что примерно через два часа мы с вами встретимся на южном берегу.

Степан Гончар знал, что многие приметы сбываются независимо от того, веришь ты в них или нет. Проводник, отправляясь по неизведанной дороге, никогда не станет загадывать, сколько времени будет затрачено на этот путь. Вот и Фарберу, конечно, не следовало назначать встречу через два часа. Сглазил профессор, обмишурился. Потому что два часа спустя Степан все еще торчал на восточном берегу этого озерца, сидя на песчаной косе мутной речушки, и изображал собой тот самый приметный знак, о котором просил Фарбер. А Дрейку, как самому молодому из тройки, пришлось тащиться за всей остальной компанией. Что касается Бена Смоки, то он рыскал вокруг, возбужденно сопя, и, набрав пригоршню песка, опускал ладонь в проточную воду.

— Разрази меня гром, тут должно быть золото, — повторял он. — Чуял я, что док неспроста сюда лезет. Неспроста, Стивен, неспроста. Он что-то знает.

— Я в этом не смыслю, — равнодушно отвечал Степан, оглядывая горы. — С чего ты взял, что здесь есть золото? Какие признаки ты видишь? Я вот, например, не вижу никаких признаков.

— Хе-хе, вот самый главный признак, — ухмыльнулся Бен и кивнул в сторону покосившегося заявочного столба.

Эта был невысокий, с метр, оструганный ствол тонкого деревца, с прибитыми крест-накрест серыми обветренными планками от ящика, на которых были выжжены буквы Т и М.

— Знаешь, Бен, я и сам когда-то навтыкал таких "признаков" по всей прерии, — сказал Гончар. — Только не видел под ними никакого золота.

— Тут тебе не прерия. Тут никто не будет селиться ради того, чтобы сеять пшеницу или растить бычков. Если какие-то отчаянные парни забрались сюда, то только ради золота. Я вот думаю, Стивен, а не застолбить ли нам участок по соседству? Пойдем выше по реке, чем выше, тем лучше, а?

— Застолби, если тебе охота. И через месяц на озере станет одной чайкой больше.

— Хе-хе, даже если так, то это будет чайка с золотым клювом. — Бен с мечтательной улыбкой смотрел, как вода смывает песок с его ладони.

Степан поднял бинокль и снова, в который раз, оглядел безжизненные горы. Он уже видел, как быстро скакали сюда Фарбер и Дрейк. Штерн, жена профессора, Мелисса и негритянка Росита заметно отстали, не спеша продвигаясь среди чахлых кустов, и длинноухие мулы с громоздкой поклажей тянулись за ними.

Когда профессор увидел обнаруженный проводниками заявочный столб, он благоговейно поклонился ему, приподняв шляпу, и торжественно произнес:

— Достопочтенные джентльмены, мистер Морган, мистер Такер!

Бен и Харви недоуменно переглянулись, но профессор все так же напыщенно продолжал:

— От лица всей мировой науки я, ничтожный землекоп, приношу вам свои глубочайшие извинения! Питерс, не окажете ли услугу? Вы сможете, соблюдая все меры предосторожности, выдернуть эту деревяшку из земли, но так, чтобы не повредить ее?

— Это не очень-то хорошо, док, — нахмурился Харви Дрейк. — Вы знаете, как поступают с расхитителями чужого прииска? В лучшем случае их закапывают головой вниз.

— А в худшем? — полюбопытствовала Милли.

— Вниз ногами. А голову постепенно расклевывают вороны.

Профессор, не дожидаясь помощи, сам схватился за столб.

— Вам не следует принимать эти процедуры близко к сердцу, Харви. Ничего страшного, я надеюсь, не случится. Завтра же мы воткнем столб на место. А пока давайте поскорее зароем его поглубже в песок, чтобы его вид не смущал нас. Или тех, кто нас навестит.

Никогда еще Степан не видел доктора Фарбера таким счастливым. Профессор даже напевал что-то, отмеривая шаги по песчаной косе и втыкая через каждые десять шагов срезанные ветки, которые отмечали места взятия проб.

— Одна лопата — хорошо, а восемь — лучше, — посмеиваясь, повторял он.

Так началась "чисто геологическая работа", как называл профессор это ковыряние на чужом участке. Никто не остался без дела. Трое промывали песок лотками в реке. Двое таскали то песок, то воду к брезентовому желобу на шестах. А женщины, с их острым зрением, склонились над корытом с водой, где они покручивали свои плоские чашки с промытым песком.

Харви, старый золотоискатель, подсказывал Степану, как удобнее встать, как половчее взять лоток и сколько песка брать для пробы, чтобы не терять время, но и не ломать поясницу из-за лишней тяжести. Сказывался его старательский опыт.

— Много ты заработал на приисках? — спросил его Гончар, растирая пальцами под водой куски глины.

— Не помню. Все равно те деньги ушли, как вода через пальцы. Слушай, Стивен, не нравится мне это.

— Мне тоже.

— Первое, что мне не нравится, так это работа на чужом участке. Ты знаешь, как я отношусь к воровству. А ведь это самое настоящее воровство, как ни крути. Но это еще не все. Второе гораздо хуже, Стивен, гораздо хуже.

— Ну, что еще тебе не нравится?

Харви выпрямился, потер поясницу и сказал:

— Нет здесь никакого золота.

— Погоди, мы ведь только начали, — сказал Степан и только сейчас заметил, что солнце давно уже опустилось к самой линии гор. Занятно. Ему казалось, прошло не больше часа.

— Я тебе могу сказать по цвету песка. По вкусу глины. И еще по сотне примет. Нет здесь никакого золота. Даже самого паршивого.

— Надеюсь, что вы правы, Харви, — послышался голос профессора.

Фарбер стоял у нижнего конца желоба и ворошил пальцами меховой коврик, на котором должны были осесть золотые крупинки.

— Могу сказать совершенно определенно. Я тоже не наблюдаю здесь никаких признаков месторождения. Ни по своему геологическому строению, ни по химическому составу грунта этот участок не напоминает золотоносную зону.

— Значит, можно укладывать чемоданы? — спросил Степан.

— Ни в коем случае! — с воодушевлением воскликнул Фарбер. — Мы скрупулезно проверим все отмеченные точки! Все до единой. И проверим с предельной…

— Ой! Есть! — вскрикнула Росита. — О, Господи! Сэр! Доктор! Есть! Посмотрите, это то, о чем вы говорили?

Профессор Фарбер недовольно поморщился и, вытирая руки о фартук, неспешной походкой направился к столу, над которым склонились женщины. Оливия Фарбер выпрямилась и, с сочувствием глядя на приближающегося мужа, сказала:

— Я искренне надеюсь, что Росита ошибается, но очень, очень похоже… Польди, неужели это алмаз?

36. АЛМАЗЫ, КОТОРЫХ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ

Вечером, когда все собрались у костра, доктор Фарбер открыл наконец своим спутникам ту причину, по которой они здесь оказались.

Он начал издалека, напомнив историю финансовой пирамиды под названием "Северная Тихоокеанская железная дорога".

Когда-то никто в Америке не верил, что человеку по силам соединить железнодорожными путями два океанских берега континента. Но после того, как Трансконтинентальная магистраль была все-таки проложена, американцы впали в другую крайность, и теперь уже все верили, что строительство новых дорог — это самый прибыльный и надежный бизнес. Банки смело вкладывали миллионы в это дело, и блестящие нити рельсов перерезали просторы прерий. Когда же стало известно о планах постройки дороги на севере страны, от желающих стать акционерами новой компании просто отбоя не было.

Эта компания была предприятием, куда вливались сотни миллионов долларов: сбережения вдов и наследства сирот, капиталы мелких банков и торговых фирм, скудные накопления сотен тысяч тех, кто пытался вырваться из бедности. Строительство новой линии охватывало огромную территорию, почти треть страны. На рекламных проспектах эта линия тянулась от Великих озер через верховья Миссури и Скалистые горы к Тихому океану.

Однако так привлекательно и многообещающе будущая дорога выглядела только на бумаге. Пока что велись предварительные изыскания и укладывались первые мили путей, но и этого было достаточно, чтобы подогревать энтузиазм вкладчиков. И все-таки доктор Фарбер с самого начала подозревал, что руководство компании только делает вид, будто осваивает эту гигантскую строительную площадку протяженностью в тысячу четыреста миль.

Конечно, вполне вероятно, что дорога пройдет по землям, богатым золотом, серебром и медью. Конечно, если осваивать просторы прерии, то можно добиться высоких урожаев. Но все это — дело далекого будущего. С каких таких выгодных операций могут уже сегодня набегать высокие дивиденды для множества акционеров? Эти земли не освоены и не будут освоены еще десятки лет. Не говоря уже о суровой природе тех мест, достаточно вспомнить об основном препятствии — на этой земле проживают десятки индейских народов, само существование которых окажется под угрозой. Индейцы никогда не сделаются кондукторами или рудокопами, никогда не встанут за плуг. Им придется либо умереть от голода и болезней, либо уйти куда-нибудь, на юг или на север. А те, кто не захочет уходить, возьмутся за оружие. Значит, новая железная дорога — это новая война.

Скорее всего, руководство компании прекрасно понимало все это. Шумная реклама нужна была только для того, чтобы распалять воображение вкладчиков и подталкивать их к покупке все новых и новых акций с гарантированным дивидендом. Рано или поздно эта финансовая пирамида должна была обрушиться. Так оно и случилось. В сентябре семьдесят третьего года банкирский дом, финансировавший строительство дороги, "приостановил платежи по дивидендам", как деликатно выразилась депеша Нью-Йоркской биржи. Это означало полное банкротство банкирского дома и всей Северной Тихоокеанской компании.

Сотни тысяч людей, отдававших свои сбережения на постройку дороги, были разорены в одно мгновение. Их акции превратились в никчемные бумажки. Отчаяние и озлобленность пострадавших вкладчиков были беспредельны. Но их печальная участь должна была послужить горьким уроком для каждого. Казалось, что должны пройти годы, десятки лет, чтобы в людях снова появилось доверие к самому слову "акция".

Однако всего через несколько лет после этой финансовой катастрофы сотни тысяч мелких вкладчиков уже принялись охотиться за акциями новой алмазодобывающей компании!

Конечно, на людей магически действовало само это слово — алмазы…

Совсем недавно газетные полосы кричали об открытии невиданного алмазного месторождения в Южной Африке. Неужели Америка хуже? Здесь есть золото и серебро, значит, должны быть и алмазы! Надо только искать, искать, искать.

И алмазы были найдены, как по заказу.

На этом месте профессор сделал паузу, поскольку Росита приготовила кофе. Сидя по-турецки на расстеленном одеяле, доктор Фарбер мрачно держал перед носом изящную фарфоровую чашку, довольно странно смотревшуюся здесь, среди диких гор.

— Я не слышал об алмазах, — сказал Степан Гончар. — Наверно, до нашей глуши еще не дошли эти разговоры.

— Естественно. Эти разговоры не должны были даже выйти за порог кабинета. Об алмазах полагалось знать только нескольким людям. Все это предприятие с самого начала было окутано покровом тайны, — иронично протянул профессор. — А началось все очень обыденно…

Эта история началась, когда в одном из банков Сан-Франциско появилась пара оборванцев, типичных старателей с глухих приисков. Они держались робко и неуверенно, и банковские служащие долго не могли понять, что им надо. Наконец они добились, чтобы их принял "самый главный" из клерков. Запершись в его кабинете, эти парни, Генри Морган и Энди Такер, отдали на хранение небольшой кожаный пакет, содержимое которого следовало хранить под строжайшим секретом. Клерк все же сумел выудить из них признание, что в пакете алмазы. Старатели заставили его поклясться, что он никому не раскроет их тайну, после чего исчезли.

По всей видимости, Морган и Такер знали, кому можно доверить такой секрет. Не прошло и недели, как сведения о пакете с алмазами дошли до самых богатых семей Сан-Франциско. Разработка алмазных месторождений — дело чрезвычайно выгодное, но требует огромных капиталовложений. Всем было ясно, что двум нищим старателям, которые обнаружили россыпь, не под силу будет справиться с такой работой. Поэтому следовало немедленно выкупить у них этот участок. Выкупить за любые деньги и как можно скорее, пока о находке не прослышали другие. Но старатели исчезли, словно растворились в горах Калифорнии. По счастливой случайности, через несколько недель они сами объявились в том же самом банке, чтобы пополнить свой вклад в банковском сейфе.

На этот раз грязные оборванцы оказались в центре внимания самого изысканного общества. Они не долго сопротивлялись напору тех, кто мечтал стать их компаньонами. Особенно податливыми парни стали после того, как получили по триста тысяч долларов. Пересчитав деньги, Морган и Такер согласились включить своих новых друзей в состав приисковой компании, которая и должна была начать разработку алмазных россыпей. Однако хитрые старатели не торопились сообщать, где именно находится их месторождение. Для начала они отправились в сопровождении компаньонов на Восток, и там, в Нью-Йорке, знаменитая ювелирная мастерская Тиффани подвергла найденные алмазы тщательной проверке.

Как только выяснилось, что алмазы настоящие, к новой приисковой компании немедленно присоединились и нью-йоркские банкиры. Они изрядно пополнили ее капитал, но решили устроить проверку месторождения для того, чтобы развеять последние сомнения (свои и своих будущих вкладчиков). Самые въедливые специалисты, забраковавшие не одну сотню проектов, отправились вместе с первооткрывателями на прииски. Простодушные и неотесанные с виду старатели сумели обставить проверку так, что специалисты не выяснили ни координат алмазных копей, ни хотя бы примерного пути к ним. Но по возвращении в Нью-Йорк самый главный эксперт заявил, что где-то в Колорадо, на сороковой параллели, действительно существует сказочно богатая алмазная россыпь.

Началась бурная скупка акций новой компании, и за считанные дни в дело было вложено больше десяти миллионов долларов. Алмазная лихорадка охватила Запад. Каждый стремился разбогатеть если не на самих алмазах, то хотя бы на перепродаже алмазных акций. Месторождение в Колорадо обещало сделать Америку главным поставщиком бриллиантов в мире.

Но был среди американцев человек, которого весть о грандиозном географическом открытии не обрадовала, а повергла в глубокую тревогу. Горный инженер и геолог Кларенс Кинг уже несколько лет вел исследование сороковой параллели по поручению Конгресса. Он не встретил никаких следов алмазов на своем пути. И та шумиха, которая поднялась на Западе, могла означать одно из двух. Либо Кинг прозевал неслыханное национальное богатство, и тогда все его исследования, прошлые и будущие, не стоят ни цента. Либо никакого месторождения не существует, а эти старатели — величайшие мошенники.

Кларенс Кинг поделился своими опасениями только с самыми близкими коллегами. Поскольку все алмазные предприниматели строго хранили в тайне расположение россыпей, Кингу и его друзьям пришлось собирать информацию по крупицам. В конце концов они решили отправить надежных людей во все неизученные районы Колорадо поблизости от сороковой параллели. Рано или поздно кто-нибудь должен был обнаружить эту таинственную россыпь и обследовать ее.

Штаб Кинга расположился в Денвере. Сюда стекались все сведения, которые удавалось выудить у владельцев и экспертов компании. Последнюю депешу о местонахождении россыпи профессору Фарберу должен был доставить один из курьеров Кинга. Он наткнулся на бандитов, но каким-то чудом письмо все-таки дошло до адресата, и вот теперь экспедиция Фарбера обнаружила секретное месторождение. И впервые в своей практике многоопытный геолог Леопольд Фарбер испытал глубочайшее разочарование, получив положительный результат. Преодолев неслыханные препятствия…

— Одну минуту, док, — вежливо, но решительно перебил профессора Харви Дрейк. — Насчет препятствий. Если бы я нашел алмазную россыпь, я бы тоже постарался не болтать о ней на каждом углу. И я бы оставил возле россыпи надежных охранников, чтобы здесь не шатались посторонние. Эти парни, Морган и Такер, знают свое дело. И еще они знают законы. А по закону то, чем мы с вами занимаемся, это покушение на частную собственность. Поэтому нам остается только закопать этот алмаз обратно в песок и сматываться отсюда как можно быстрее.

Он так важно произнес слово "алмаз", что Степан невольно засмеялся. Находка была величиной с пшеничное зерно и примерно такой же формы. Трудно было поверить, что этот блестящий осколок кто-то всерьез называет драгоценным камнем, да еще и готов платить за него немалые деньги.

— Ты прав, Харви, — сказал он. — Эти парни знают свое дело. Вопрос в другом — какое дело они знают? По-моему, Морган и Такер водят за нос всю Америку.

— Что вас наталкивает на такие выводы, мистер Питерс? — спросила Оливия Фарбер.

Степан Гончар призадумался. Он-то хорошо знал, что в его мире были известны разные алмазы, но только не из Штатов. Якутские, африканские, индийские — но об американских он никогда не слышал. Про золото и нефть Аляски — слышал, про железную руду Миннесоты, про уран Аризоны и про многое другое — тоже слышал. Об алмазах — никогда. Но как растолковать это далеким предкам, среди которых ему приходится жить?

— Меня наталкивает на эти выводы количество трупов, которыми просто усеяна наша дорога сюда, — сказал он.

И профессор вдруг хлопнул себя по колену:

— Усеяна! Именно усеяна!

Он вскочил на ноги.

— Прекрасно, Питерс! Вы подсказали мне правильное решение!

— Значит, сматываемся? — спросил Дрейк. — Мне очень не хочется увеличивать число покойников.

— Нет, мой драгоценный Харви! Не сматываемся. Мы остаемся здесь и будем искать эти алмазы и дальше. Их здесь нет, я в этом уверен. Это зернышко было подброшено, когда Морган и Такер привозили сюда экспертов из Нью-Йорка. Оно было посеяно! Готов съесть свою шляпу, если завтра мы найдем хотя бы еще один алмаз!

В разговор вступил Бен Смоки:

— Видал я ребят, которые ели собственные мокасины. Так что шляпой меня не удивить. Вы, док, человек образованный, вот вы мне и растолкуйте — какой вам интерес копаться тут дальше? Россыпь мы нашли? Нашли. Вы свое дело сделали? Сделали. Пора поворачивать домой. У всех нас есть дела дома. Наши дела не тянут на миллион баксов, но за нас их никто не сделает. Мне вот надо стадо перегонять, а вам, к примеру, наукой заниматься. А мы вместо этого торчим тут, на чужом участке, и рискуем своей шкурой, между прочим. Так мне хочется знать — какой в этом интерес? Для вас и для нас, а? Какой?

— Если речь о вашем интересе, то за эту прогулку каждый из вас получит по сто долларов, — пообещал Фарбер. — Что же касается меня, то я просто выполняю свои обязательства перед друзьями. Кларенс Кинг — мой старый товарищ. Вы, Бен, помогаете своим товарищам, а я — своим. В этом нет ничего удивительного.

— Тогда я заткнулся, — буркнул Смоки. — Друзья — совсем другое дело.

— Последний вопрос, док, — поднял руку Степан Гончар. — Теперь мне все понятно. Вы хотите разоблачить аферистов? Прекрасно, я с вами. Я даже могу вам подсказать, кто стоит за этой аферой. По крайней мере, одна фигура нарисовалась вполне четко. Это тот самый мистер Рочестер, который так охотно согласился сопровождать вас в походе к Семи Озерам. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. У меня только один вопрос. Почему вы начали свой рассказ с истории про железную дорогу? Что общего между прогоревшей компанией и этими алмазами? Наверняка есть что-то общее, не так ли?

Профессор согласно кивнул, однако ничего не ответил, задумчиво потирая висок. Наступившую тишину вдруг нарушил голос Милли:

— Подумаешь, тайна мадридского двора! Папа, да скажи ты про Рейнольдса! Или, если тебе неудобно, я сама все расскажу!

— Хорошо, — уступил Фарбер. — Мой друг, мой финансовый покровитель и компаньон Говард Рейнольде… Это он разорил Северную Тихоокеанскую дорогу. Рейнольде и его напарник, Джеральд Даунвуд, организовали эту компанию через подставных лиц, и они же в один момент избавились от всех ее акций, а на следующий день пирамида обрушилась. Я подозреваю, что и в случае с алмазной корпорацией именно Говард является главным игроком. Говорят, преступник, который убивает топором, никогда не возьмется за револьвер. Преступный почерк не изменить. Здесь мы видим тот же самый почерк. Шумиха на пустом месте, обмен денег на разноцветные бумажки. Деньги перекачиваются по тайным каналам в засекреченные компании, а у людей остаются фантики.

— Приехали, — только и мог сказать Гончар. — Даунвуд, говорите, был напарником вашего дружка? Так Рочестер — это же и есть Даунвуд! Послушайте, док, а Рейнольде знает, чем вы тут занимаетесь?

— Надеюсь, что нет. Моя экспедиция вышла на поиски рудных минералов. О наших с Кингом делах не знает никто. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Зря надеетесь, — бросил Дрейк. — Эх, профессор, до чего же вам повезло, что мы на вас работаем! Без нас вы бы давно уже пропали. Ведь за вами охотится настоящая банда. Я-то думал, чего им от вас надо? А теперь ясно. Ничего им не надо. Им надо только, чтоб вы не добрались до алмазов. А если доберетесь, чтоб здесь и остались. Так что, леди и джентльмены, мне очень неприятно это говорить, но жить нам осталось не больше суток. Завтра вечером нас догонят эти чертовы ботаники с калифорнийскими седлами.

— Они не знают, где мы, — сказал Фарбер не очень-то уверенно. — Никто не знает, где эта россыпь.

— Их могут направить, — сказал Степан.

— Тогда я им не завидую, — воинственно проговорила Милли.

— Хорошо, вы меня убедили. — Профессор обнял за плечи Мелиссу. — Завтра уходим отсюда. После обеда. Но с рассветом мы проверим еще десять проб. Только десять, и все.

37. КОНЕЦ ДИСКУССИИ

Степан выдернул ветку, отмечавшую место очередной пробы, и ладонями разгреб в стороны верхний слой гальки. Копнув лопатой, наполнил лоток и пошел к реке. Вода покрыла лоток, и вялые струи взмутили рыхлую глину. Степан отбрасывал гальку и глинистые комки на берег. Очистив пробу, он взял лоток за один конец, а другой немного наклонил под водой, непрерывно встряхивая и покачивая. Песок на глазах менял цвет, становясь все более однородным. Иногда Гончар ворошил его, и каждый раз мути поднималось все меньше и меньше.

Наконец весь оставшийся песок вытянулся на дне лотка узкой длинной полоской. Степан осторожно смыл то, что было на самом ее конце, а остаток пересыпал на жестяной совок и понес его к костру. Он заметил какие-то блестящие крупинки среди серого песка, но не стал их выбирать. Никуда не денутся.

Шлих был просушен и рассыпан по фарфоровой пластинке.

— Есть пиропы, — сказала Оливия Фарбер, пинцетом отодвигая в сторону блестящие красные зернышки. — Уже тридцать шесть пиропов и три алмаза.

— Копать дальше? — спросил Степан.

— Осталось всего три пробы, — с безнадежным вздохом ответила жена профессора. — Хотя мне уже все ясно.

— Мне тоже все ясно! — закричал профессор, распрямившись над водой с лотком в руках. — Мне давно все ясно! Оливия, перестань меня мучить своим пессимизмом! Здесь нет никаких алмазов!

Но алмазы были. В каждой пробе обязательно обнаруживались либо сами алмазы, либо их непременные спутники, кристаллы пиропа. И каждая такая находка вызывала новые возгласы разочарования у терпеливых старателей.

Когда все десять намеченных проб были взяты и исследованы, сорок восемь пиропов и четыре алмазных зернышка были пересыпаны в кожаный пакет.

— Вот мы и разбогатели, — заметил Степан Гончар. — А я и не знал, что алмазы добываются таким же способом, что и золото.

— Разве это добыча? — скривил губы Харви Дрейк. — Золотую песчинку я могу продать в любом салуне. А что делать с этими осколками? Может, какой-нибудь ювелир и польстится на такие камешки. Только я что-то не видел вокруг ни одного ювелира. Нет, парни, это не добыча. Может быть, надо копнуть глубже, чтобы найти камни покрупнее? Мелочь, она всегда держится наверху.

— Действительно! — Профессор хлопнул себя по лбу. — Если Морган и Такер все это подстроили, то камни должны быть у самой поверхности. Не стали бы они копать глубокие ямы. Харви, гениально! Давайте снова пройдем по всем местам, где взяли пробы.

— И что нам искать на этот раз? — спросил Степан.

— Искать ничего не надо. Вы сможете отличить нетронутый грунт от того, который уже был однажды вскопан? Это и будет самым главным доказательством. Мы нашли камни, которые были закопаны, а не принесены сюда рекой. И я уверен, что в плотном грунте мы уже не найдем ничего — ни пиропов, ни алмазов.

— Мне это и так ясно, — проворчал Бен Смоки.

— Время, время, профессор, — недовольно сказал Штерн. — Нет смысла так рисковать. Мы установили место. Сообщим об этом Кингу. Пусть он пришлет сюда хорошо вооруженный отряд, желательно с шерифом, и пусть они довершат нашу работу. А нам пора уходить.

— Мы уже практически ушли, Фредерик. Можете пока сворачивать желоб, он нам больше не понадобится. Оливия, начинай укладывать вещи. Росита тебе поможет, а ты, Мелисса, останься. Если даже твои глаза не увидят новых алмазов, значит, все в порядке.

Они начали углублять ту ямку, в которой нашли больше всего пиропов. Копать стало тяжелее — грунт здесь был гораздо более плотный. И ни одна новая проба больше не приносила алмазов. Предсказание Фарбера наконец-то исполнилось.

Пока Харви, Бен и профессор работали с лотками, Степан зарывался все глубже и глубже. Стоя по грудь в прохладной яме, он устало вытер пот со лба и привычно оглядел берега озера.

Почти незаметные точки двигались между сверкающим лезвием воды и бурой стеной отрогов. Их было видно только тогда, когда они пересекали светлые песчаные наносы на берегу.

— Харви, Бен, — позвал Степан, выбираясь наверх по осыпающимся краям ямы. — Кажется, мы дождались.

В бинокле эти точки превратились в едва различимые силуэты всадников. Гончар насчитал шестерых, и даже на таком расстоянии было видно, как развеваются полы длинных плащей.

— Док, Фред, уведите женщин к лошадям, за скалы, — попросил Бен, опустив свою подзорную трубу. — Сидите там тихо и не вылезайте, пока мы не позовем вас обратно.

— Штерн, прихватите свой "шарпс", — сказал Степан.

— А мне винтовку? — обиженно повернулась к нему Милли.

Степан вынул из чехла винчестер и бросил его. Девушка ловко поймала винтовку, правда, двумя руками, а не одной. Но Гончару стало ясно, что она умеет управляться с таким оружием.

— Быстрее, быстрее, — подгонял профессор свою жену и Роситу, которые торопливо шагали вдоль реки, прихватив с собой мешки с посудой и одеяла. Собака, оглядываясь, бежала перед ними, словно показывала дорогу.

Харви Дрейк повесил "спрингфилд" за спину и перебрался вброд через реку, направляясь к изъеденной ветром пирамиде песчаника. Он ловко, извиваясь как ящерица, забрался на ее шестиметровую высоту и скрылся там на плоской макушке.

— Как устроился? — крикнул ему Степан, заряжая дробовик патронами с картечью.

— Жить можно! — послышалось в ответ.

Тайком от профессора Степан уже давно договорился с Беном и Харви, как действовать в случае появления незваных гостей. Сейчас Гончар подумал, что надо было бы посвятить в этот чрезвычайный план и Фарбера. Но он вспомнил, что профессор не умеет хранить секретов. Нет, пусть сидит вместе с женщинами за скалами и ждет окончания переговоров.

Бен Смоки приладил над костром треногу с котелком. Он оставил у очага только пару одеял, остальные быстро скатал и припрятал за палатку, в которой ночевали женщины.

— Лоток, — подсказал ему Степан. — Убери третий лоток. Нас тут только двое.

— Точно.

Гончар знал, что в прежние времена на золотых приисках старатели встречали чужаков предупредительным выстрелом. Догадавшись, что здесь не рады гостям, нормальные люди поворачивали назад, бандиты же вступали в перестрелку, а там — уж кому как повезет. Если б не женщины, спрятавшиеся за скалами, он бы не подпустил к себе пришельцев. Но сейчас не было смысла затевать бой на дальней дистанции.

— Ты говорил, их шестеро, а я вижу четверых, — сказал Бен Смоки и снова приложился к трубе. — Ага, двое повернули назад.

— Это плохо.

— Да уж, ничего хорошего. За подкреплением поскакали, это точно. Обидно, Стивен. Застряли на лишний час, и вот тебе, пожалуйста. Слушай, да это шериф! Ну, с этим-то я договорюсь.

Когда шериф Юдл и трое его спутников подскакали к месту стоянки, Степан и Бен спокойно сидели у костра и потягивали кофе.

Всадники окружили их, подняв тучи пыли. Шериф держал в руке кольт, и еще три винтовки нацелились на безмятежных и усталых старателей.

— Э, да это ветеринар! — удивился Юдл. — Далеко же ты забрался! И Бен Смоки здесь. Вот кого не ожидал встретить так далеко от ранчо. Бен, если ты надумал переменить бизнес, то выбрал не самое удачное место.

— В чем дело, шериф? — Степан вытряхнул гущу из кружки и встал, потирая поясницу. — Мы здесь никому не мешаем.

— Мешаете, и очень сильно.

— Кому?

— Закону, ветеринар. И значит, мне, потому что закон тут — это я! Те, кто роется в чужом добре, очень мне мешают! Бен, ты разве не знаешь, за что мне платят деньги? За то, что я охраняю закон и собственность.

— К чему такие длинные речи? — миролюбиво улыбнулся Бен Смоки. — Если этот поганый участок уже занят тобой, то я мигом исчезну отсюда. Подумай сам, как я мог догадаться, что кто-то до нас позарился на это гиблое место?

— Здесь где-то был заявочный столб, — сказал один из всадников.

— Не было, — заявил Бен. — Я бы увидел, если б он тут был.

— Должен быть где-то неподалеку, — настаивал всадник.

— Да что с ними спорить, шериф? — сказал другой. — Доставим этих молодчиков в город, ткнем мордой в земельный план. Пусть узнают, в чей огород они залезли.

Из-за скалы послышался лай. Желтый пес мчался оттуда к Степану, злобно облаивая чужаков. Он прижался к ногам Гончара, припадая мордой к земле и рыча.

— Знакомая псина, — сказал шериф. — Лучше убери ее, ветеринар. Она не даст нам поговорить спокойно.

— Рекс, фу! — Степан попытался ухватить пса за ошейник.

Но Рекс кинулся к лошади шерифа, пытаясь цапнуть ее за ногу.

Кобыла испуганно закружилась на месте, и Юдл выстрелил из своего кольта. Первая же пуля словно пригвоздила пса к земле, но шериф продолжал стрелять до тех пор, пока Рекс не перестал скулить и бить хвостом по песку.

— Стоять! — в один голос заорали спутники Юдла, когда Степан шагнул к убитому псу.

Он остановился, стараясь побыстрее успокоиться.

— Все, что вы тут намыли, придется отдать хозяину участка, — сказал шериф, выталкивая гильзы из барабана. — Бен, говори, куда спрятал золото?

— Золото? Хе-хе. Не было тут никакого золота.

— Отдашь сам? Или заставишь меня рыться в твоем барахле?

— Ну, шериф, ты ведь сам выбрал такую работу.

— Ладно, ты все равно покажешь тайник, — пообещал Юдл. — Ветеринар, стой где стоишь.

Он тяжело слез с коня и, держа кольт наведенным на Бена, обошел вокруг костра. Носком сапога шериф откинул одеяло и поднял револьвер Степана.

— Теперь ты, Бен, — сказал он. — Ты меня знаешь, я люблю, когда все делается спокойно.

— Знаю.

— Спокойно, двумя пальцами, вынимаешь свой "скофилд"[23]. Берешь за ствол. Рукояткой вниз. Так. И отдаешь мне.

— Могу я встать-то?

— Сиди, я подойду. Ветеринар, стой спокойно!

Шериф подошел к сидящему у костра Бену и чуть наклонился, чтобы взять револьвер, который тот держал за ствол в вытянутой руке.

"Только не отдавай! — мысленно взмолился Гончар. — Не надо, Смоки, не надо!" Но Бен Смоки лучше него знал, что делать в такой ситуации.

Револьвер в его руке вдруг повернулся стволом к шерифу. Рукоятка смотрела вверх, и Смоки нажал на спуск мизинцем.

Степан отпрыгнул к палатке, схватил дробовик и выстрелил по ближнему всаднику. Его выстрел слился с грохотом "спрингфилда", который ударил со скалы.

Дико заржал конь, взвиваясь на дыбы.

Смоки, все так же сидя у костра, стрелял по удирающему всаднику, а шериф, лежа на боку рядом с ним, неистово сучил ногами.

"Спрингфилд" ударил еще раз, и всадник, раскинув руки, вылетел из седла, словно сдернутый невидимым лассо.

Смоки выстрелил шерифу в голову, и тот застыл у его ног.

— Все кончено, — сказал Гончар.

— Точно. Теперь нам конец, — согласился Бен Смоки. — Если мы будем и дальше прохлаждаться.

Фредерик Штерн выглянул из-за скалы. Граненый ствол его "шарпса" смотрел на Степана.

— Вы убили шерифа, — сказал Штерн.

— Кто учил вас обращаться с оружием? — спросил Гончар. — Никогда не держите ствол наведенным на человека. Если вы не собираетесь в него стрелять, конечно.

— Вы убили шерифа, — повторил Штерн, опуская винтовку. — Питерс, вы понимаете, что вам грозит виселица?

— Ненавижу, когда примазываются к чужой славе, — проворчал Бен Смоки, забрасывая костерок песком. — Юдл — мой. Это меня, а не Питерса будут поить самым лучшим виски во всех салунах Колорадо.

— Все кончено, Фредерик, — сказал Гончар, подойдя к скале. — Собираемся и уходим.

Здесь, в тени под скалами выше по реке, паслись их мулы и лошади. Милли поднялась из-за валуна, опираясь на винчестер.

— Они застрелили Рекса?

— Он их опознал. Наверно, эти ребята убили его хозяина. Собака не забывает такого.

— А вы убили их?

— Пришлось. Док, грузите мешки. Что можно бросить, бросайте здесь, нам придется скакать долго и быстро.

Степана порадовало то, как послушно и без лишних вопросов профессор принялся исполнять этот приказ. "Хорошо, что быстро разобрались с шерифом, — думал он, седлая Тучку. — Правильно, Бен, все правильно. Зачем тратить время на разговоры, когда ясно, чем они кончатся. А кончились бы они стрельбой. И наши трупы остались бы здесь вместо заявочного столба. Нет, у нас на сегодня другие планы. Через час мы будем далеко, и ни одна собака нас не отыщет".

Но тут подошел Харви Дрейк и все испортил.

— Я видел пыль, когда лежал наверху, — мрачно сказал он. — К нам несется целая толпа. И они довольно близко.

— Так чего же мы ждем?! — закричал Штерн. — Мне надоела эта игра в прятки!

Бен Смоки подтянул подпругу, похлопал свою кобылу по шее и сказал:

— Я кое-что слышал про эти места. Говорят, здесь иногда укрывают угнанную скотину. Где-то тут, поблизости. Держат стадо недельку-другую, пока хозяева ищут его на всех перегонных тропах. Заодно клеймят поверх прежнего тавра. В общем, для некоторых отчаянных парней эти проклятые места не такие уж и проклятые.

— Ты опять за свое? — возмутился Харви. — Говори быстрее, что ты придумал на этот раз!

— Если идти выше по этой речке, то попадете в ущелье. Его можно пройти прямо по воде, только обвяжитесь веревкой, чтоб не смыло. Дальше будет легче, увидите тропинку. Потом водопад. Рядом с ним есть вполне приличный подъем. Заберетесь наверх и через час выйдете к другой реке. Паюты называют ее Последней рекой. Через нее перекинут индейский мост. Лошадь не пройдет, а человек — легко. За мостом — тропа на перевал, а когда спуститесь с перевала, увидите меня. Вся эта прогулка отнимет у вас сегодняшний вечер и завтрашнее утро. В полдень увидимся на той стороне. Я буду ждать вас с лошадками.

— К чему такие сложности? — спросил профессор.

— К тому, док, что иначе нам не уйти от погони. А налегке наши лошадки поскачут быстрее. И следов оставят сколько угодно, чтобы те, кто погонится за ними, не сбились с дороги. Только они все равно собьются. Есть там одно место, ну совсем проклятое. Вот там я с лошадками и пропаду из виду. А в полдень встретимся за перевалом.

— А если не встретимся? — спросил Штерн.

— Ну, тогда идите вниз по течению Последней реки, — спокойно ответил Бен Смоки. — Два-три дня ходу, и вы в Гарленде.

— Профессор! Мне кажется, что неразумно отправлять лошадей с одним человеком, — звенящим от напряжения голосом произнес Штерн. — Наверно, мне стоит присоединиться к мистеру Смоки.

— Я полностью доверяю людям, с которыми работаю, — сказал доктор Фарбер. — Бен, если вам нужен помощник…

— Не нужен.

— Тогда, Фредерик, вы окажете мне бесценную услугу, если возьмете на себя заботу о наших дамах, — сказал профессор и первым пошел вверх по реке.

38. НОЧЬ БЕЗ КОСТРА

Степан шагал рядом с Милли, неся на каждом плече по тяжелому мушкету. Мокрая одежда липла к телу, вода хлюпала в сапогах, но времени на обсушку не было. Они и так слишком долго пробирались вверх по ущелью, борясь с быстрым течением.

— Хорошо бы перейти тот мост до заката, верно, Стивен? — сказала девушка.

— Было бы чудесно, — отозвался Штерн, плетущийся позади. — Если только он там есть, этот мост.

— Если? — спросила Милли. — Да нет, какие могут быть сомнения. Если Бен сказал, значит, мы выйдем на мост.

— Бен! — с сарказмом повторил Фредерик Штерн. — По теории мистера Смоки, покойники превращаются в чаек. Боюсь, что существование моста — это тоже всего лишь теоретическое предположение. Гипотеза. Нам предстоит ее доказать или опровергнуть. Путем наблюдения в полевых условиях.

— Все нормально, Фред, — сказал Степан Гончар. — Если мост и не сохранился, мы пойдем вниз по реке. С этих гор все реки текут в сторону Гарленда. Или, по крайней мере, в сторону железной дороги. Заблудиться невозможно. Все нормально, Фред.

Он умел гасить раздражение. Спорить с попутчиками — последнее дело. Если кому-то не нравится маршрут, он может идти своим путем. И проводник не будет с ним спорить, а молча поведет остальных за собой. Кто придет первым, тот и прав. А спорить — глупо, бесполезно, а иногда и опасно. Когда нервы напряжены, любой безобидный спор может перерасти в ссору, а то и драку. На подобные "развлечения" у Степана не было времени. Солнце неумолимо скатывалось все ближе к вершинам, и в ущелье давно уже сгущались сумерки.

Путники выбрались на каменистый ровный склон и пошли по еле намеченной тропе, забираясь все выше. Здесь еще грело солнце, и одежда скоро высохла. Харви на ходу срубил тесаком тонкую березку, обстругал стволик и вручил его Мелиссе.

— Вам будет удобнее с посохом.

— Лучше отдайте маме.

— Найдем и для мамы что-нибудь. — Харви Дрейк покраснел и торопливо ушел вперед, к профессору.

Неясный шум воды доносился откуда-то спереди, становясь все громче и отчетливее, пока они поднимались по склону к роще невысоких сосен.

Эти деревья стояли тесным строем на самом краю обрыва. Внизу между отвесными стенами с шумом проносилась вода, зеленая, как бутылочное стекло, испещренная белыми гребешками пены.

— Вижу мост, — доложил Харви, махнув рукой влево. — Зря мы вылезли на склон. Если бы поднимались и дальше по ущелью, вышли бы точно к мосту.

— Помнится, Бен говорил, что надо было подниматься у водопада, а мы не видели никакого водопада, — озадаченно сказал доктор Фарбер. — Может быть, это какой-то другой мост?

— Мы не в Амстердаме, профессор, — язвительно заметил Штерн. — Здесь не строят мосты через каждые двадцать шагов.

Они пошли вдоль обрыва, но уже через полчаса Степан Гончар остановился.

— Солнце садится, — сказал он. — Мы еще можем перебраться на тот берег, но тогда ночь застанет нас в незнакомом месте. Здесь хорошая площадка для ночлега. Не знаю, будет ли такая же на другом берегу. Переночуем здесь. Док, займитесь лагерем. Костер не разводить, нас могут увидеть издалека. А мы с Харви обследуем мост.

Ему приходилось видеть подобные сооружения в горах, и по некоторым он даже ухитрялся проводить мулов. Два сосновых ствола опирались на площадку в середине отвесной стены и склонялись над рекой, а навстречу им с противоположной стенки обрыва тянулась пара таких же стволов, и они соединялись над серединой реки, образуя подобие арки. Еще несколько стволов, потоньше, да и покривее, составляли пролет моста, а настил сплетался из толстых веток и сучьев. Никаких перил конструкция не предусматривала. Считалось, что пользоваться такой переправой достоин только трезвый и хладнокровный человек с сильно развитым вестибулярным аппаратом и недоразвитым воображением.

У Харви Дрейка с воображением было все в порядке. Подойдя к мосту и сплюнув сквозь зияющий настил, он сказал:

— Представляю, как весело будет смотреть на Штерна, когда он сверзится отсюда. Нет, Стивен, тут придется поработать. Я не пущу Милли на такой мостик.

— Что ты предлагаешь?

— Пока светло, нарублю веток и накрою все эти дыры.

Вдвоем они принялись ломать засохшие тонкие деревца. Без топора дело двигалось медленно, да еще у Степана переломился нож.

— Может, у кого-то найдется инструмент, — сказал он, отбросив обломки. — Сейчас вернусь.

Он пошел к месту стоянки и вдруг ощутил запах дыма. "Убью, — подумал Гончар. — Просил же не разводить костер! Убью".

Профессор и Штерн сидели возле низкого костерка, благодушно беседуя о высоких материях.

— Содержание чистого железа в таконитах не такое высокое, но это чистое железо, а не окислы, — говорил доктор Фарбер. — Когда мы научимся его извлекать… Что случилось, Питерс?

Степан молча опрокинул котелок, заливая огонь, и затоптал сапогом шипящие угли.

— Кажется, я сказал это недостаточно громко. Так я повторяю. Огонь не разводить.

— Что за глупости! — возмутился Штерн. — Кто нас тут может увидеть?

— Они. — Степан показал рукой в сторону долины. — Вы видите озеро?

За деревьями, далеко внизу, в вечерней дымке слабо поблескивало озеро. Отсюда, с высоты, не было видно ни речки, где они промывали песок, ни тех скал, за которыми укрывались, — все это уже заслонила густая тень. Но отблески вечернего лимонного неба еще играли на оливковом зеркале озера.

— Видите? Значит, с берега озера можно увидеть и нас. Особенно если мы поможем наблюдателям, разведя огонь.

— Нет там никаких наблюдателей, — сказал Штерн, отвернувшись от озера. — Ваши наблюдатели сейчас наблюдают следы, которые для них оставили наши лошади.

— Мне нужен большой нож, — сказал Степан, меняя неприятную тему. — Мы с Харви чиним настил.

Негритянка Росита развязала узелок с посудой и протянула Степану широкий тесак для рубки мяса.

— Отлично, — повеселел Гончар. — Инструмент что надо. Теперь-то мы справимся быстрее. Фред, я могу идти? Вы не будете разводить костер?

— Он не будет, обещаю, — успокоил его доктор Фарбер. — Раз вы так настаиваете, обойдемся без горячего ужина.

Харви тоже обрадовался тесаку, и работа пошла быстрее. Однако, когда темнота вдруг залила все вокруг, они добрались только до середины пролета.

— Утром закончим. — Степан осторожно попятился на четвереньках по скрипящему мосту.

— Ты иди, а я продолжу, — ответил Дрейк.

— Ты что, видишь в темноте, как кот?

— А тут нечего видеть. Даже как-то проще работать на ощупь. Ничто не отвлекает.

Степан вернулся на стоянку. Он легко нашел ее, потому что впереди звучал голос Милли. Она напевала какую-то французскую песенку.

— Шарман, шарман. — Гончар продемонстрировал могучий прононс, присаживаясь рядом с девушкой.

— Парле ву франсе, месье Питерс? — спросила из темноты Оливия Фарбер.

— Да нет, не говорю я по-французски. К сожалению. А вот у Милли здорово получается.

От его похвалы девушка ничуть не смутилась, а, наоборот, запела чуть громче.

— Ничего удивительного. В прошлом году мы жили в Париже всю зиму, — сказала Оливия Фарбер. — У нее было время для практики.

— А я вот целый год провел на Кипре, среди турков. Но так и не научился петь по-турецки.

— Вы были на Средиземном море? — спросил профессор. — Я так и знал. Вы европеец. Когда мы встретились в первый раз, я сразу подметил ваше произношение. Кто вы, Питерс? Немец, голландец, швед? Скорее всего, швед. Я угадал?

— Какое это имеет значение? — Степан с трудом скрывал досаду. Он злился на самого себя — ну к чему надо было вспоминать о Кипре? — Я Стивен Питерс, житель Эшфорда, штат Небраска. И мои дети, Джефф и Пол, они тоже не шведы и не шайены. Они жители Небраски, и все.

— У вас — дети? — спросила Милли, оборвав пение.

Девушка сидела близко, почти касаясь его плечом, и Степан почувствовал, как она напряглась, ожидая ответа.

— Да, у меня есть дети, приемные. Их родители погибли, а я усыновил, крестил, дал имена. Они вырастут не индейцами, а гражданами Америки.

— Это невозможно, — проворчал Штерн. — Никогда индеец не станет таким же, как белый. И нет никаких американцев. Все равно немцы остаются немцами, англичане — англичанами, а евреи — евреями.

— Национальный характер, безусловно, существует, — согласился доктор Фарбер. — Немецкая точность и дисциплина, английское уважение к личности, французское воображение — все эти качества передаются из поколения в поколение. Но Америка похожа на плавильную печь, в которой самые разные металлы плавятся вместе и перемешиваются. А в результате мы имеем сплав, который не похож ни на что. Вот таким рано или поздно будет американский характер.

— Если так, то настоящим американцем я назову любого, кто не стоит на месте, — сказал Штерн. — Европейцы — люди ограниченные. Они привыкли жить на месте. А мы все время двигаемся вперед. Если человек заработал доллар и тут же тратит его, чтобы заработать два, — то это американец. Если у тебя в банке лежат десять миллионов, а ты не спишь ночами и думаешь, как бы удвоить капитал, — то ты настоящий американец. Да, профессор, я полностью согласен с вами. Мы — это сплав.

— Скорее коктейль, — поправил Степан. — Сплав уже не изменится, пока не попадет в печь еще раз. А в коктейль можно все время подливать чего-нибудь.

— Не слишком лестное сравнение, — заметил профессор. — Скажите, Питерс, что думают об американцах в Европе? Что вы сами думали о жителях этой страны прежде, до того, как попали сюда?

Степан Гончар задумался. Милли перестала петь и повернула к нему свое белеющее в темноте лицо. Он видел, что ее блестящие глаза смотрят на него. Она ждала ответа.

— Да никому в Европе нет дела до нас, — сказал он. — Американцев, в общем, не любят. Считают грубыми и диковатыми. Нация-подросток. Причем подросток, который считает себя очень крутым и постоянно суется в чужие дела.

— Ваша мысль мне понятна. — В голосе Фарбера сквозила академическая снисходительность. — Выражаясь философски, нас считают нацией без собственной культуры. Но я должен отметить, что мы отнюдь не лезем в чужие дела. Такое впечатление складывается из-за того, что американцы ведут бизнес по всему земному шару. А там, где мой бизнес, там я уже не чужой. Бостонец Тюдор поставлял лед из Новой Англии во все порты Карибского моря, в Индию, Китай, Австралию и на Филиппины. Персидский принц лично выразил признательность Тюдору, потому что во время эпидемии сотни людей были спасены примочками со льдом, доставленным из Америки. Вот вам достойный пример американского характера. В Новой Англии не растут ни кофе, ни пряности, ничего такого, с чем можно выйти на мировой рынок. И все же Бостон стал всемирным экспортером ценнейшего продукта. Хотя этот продукт — всего-навсего лед. А теперь скажите, разве эти поставки не сделали Персию в каком-то смысле частью Америки? И такая же картина наблюдается во всем мире.

— Да, — сказал Степан. — Весь мир в каком-то смысле — это часть Америки.

— Вы тоже не любите американцев? — спросила Милли. — Когда я жила в Лондоне, я это замечала. Англичане вели себя с безупречной вежливостью, но я была готова всех их перестрелять.

— Я люблю американцев, — сказал Степан Гончар. — Почти так же сильно, как японцев, индусов и эфиопов. Потому что люди-то все одинаковы. Только живут в разных странах. А Америка — это такая страна, к которой трудно относиться равнодушно. Это самая богатая и самая мощная страна. Ее жители — самые богатые люди в мире.

— Что-то незаметно, — хмыкнул Штерн.

— Скоро это будет заметно. Скоро.

— Когда же?

— Когда всюду поднимутся огромные заводы и фабрики. Когда все города будут связаны отличными дорогами. И когда от индейцев останутся только географические названия. Оттава, Юта, Делавэр…

— Кстати, об индейцах, — неожиданно сказал профессор, нарушив торжественную тишину. — Сколько лет вашим детям?

— Девять.

— Вы собираетесь учить их? Учить по-настоящему, чтобы они умели не только считать патроны и читать надписи на коробках?

— Постараюсь, чтобы они знали и умели не меньше меня.

— В ноябре мы возвращаемся в Филадельфию. Надолго. Я буду читать лекции, и моя жена не выпустит меня даже на короткие полевые работы. Привозите своих мальчишек к нам. Не пожалеете. Когда-то меня вот так же отправили в Филадельфию, и я стал профессором. А мог бы грабить поезда.

— Польди, Польди, — с упреком произнесла Оливия Фарбер. — По твоей логике получается, что если дети не будут учиться в Филадельфии, они обязательно станут грабителями.

— Одно другому не мешает, — сказал Степан, и все рассмеялись.

Фредерик Штерн вдруг приподнялся, вглядываясь в темноту, а потом сказал, сев на свое место:

— Питерс, вы, как всегда, оказались правы. Признаю свой промах. У озера кто-то есть.

Все одновременно повернулись в сторону склона. Далеко внизу мерцала едва заметная золотая точка.

— Это костер? — спросила Милли, и никто не ответил ей.

Степан дожевал свою порцию вяленого мяса, запил водой из фляги и поднялся на ноги.

— Советую вам лечь парами и укрыться двумя одеялами. К утру будет довольно холодно и сыро.

— Мы так всегда и делаем, — весело сказала Милли. — Я всегда спала между мамой и Роситой. Правда, им не нравится, что я все время верчусь.

— Скорей бы выдать тебя замуж, — вздохнула Оливия Фарбер. — Пускай супруг испытает на себе силу твоих острых коленей, чертенок.

— Куда вы, Питерс? — спросил профессор.

— Попытаюсь уложить спать своего друга-строителя, пока он не свалился в воду.

Конечно, Гончар не собирался ложиться спать, да еще в обнимку с Харви Дрейком. Он мог не смыкать глаз по двое суток. И похоже, что как раз такие сутки и наступили.

Да и как заснешь, когда в долине у озера был виден огонек? Кто-то жег костер на месте их старой стоянки. Кто-то, наверно, похоронил там шерифа Юдла и его незадачливых спутников и теперь сидит среди могил и пьет поминальную чарку. И все поглядывает на темные силуэты гор, пытаясь отыскать там хотя бы малейший отблеск огня.

Неужели они не поддались на уловку Бена Смоки и не пустились в погоню за ним? Скорее всего, банда просто разделилась. Одни погнались за Беном, а другие остались хоронить своих покойников.

"Как жаль, что мы забрались так далеко, — думал Степан, глядя на мерцающую точку в темноте. — Сейчас было бы несложно подобраться к ним. Зарезать часовых, если они есть. Скрутить спящих. Забрать лошадей и уйти на север, в Дакоту".

Он бы именно так и поступил, если б не женщины, спящие за его спиной в лесу на краю обрыва.

Впрочем, если б не эти женщины, Степан Гончар и не оказался бы здесь. Он бросил дом, бросил все дела только ради того, чтобы отвести беду от девчонки, которая когда-то подарила ему серебряный доллар. Тогда она была просто милым ребенком, а теперь превратилась в очаровательную барышню. Ее очарованию не могут помешать ни мешковатый комбинезон, ни обветренная кожа. Гончар понимал, что влюбился в профессорскую дочку. И ему было приятно то волнение, с каким Милли спросила о детях. Она неравнодушна к нему, это точно.

Усмехнувшись, он прогнал от себя романтические мысли. Нет, сначала надо довести свой караван в целости и сохранности, а потом уже думать о личной жизни.

Укутавшись в одеяло и поглубже надвинув шляпу, Степан прислонился спиной к сосне. Ветви скрипели и стонали над головой, и в ночной тишине особенно звучно отдавался шум реки между каменных стен ущелья. Но Гончар не сомневался, что сможет расслышать шаги тех, кто попробует подкрасться снизу.

Ночь уже близилась к рассвету, когда Степан заметил, что далекий огонек пропал. "Плохо следят за костром, — подумал он. — Или, наоборот, слишком хорошо. Возможно, они куда-то уходят и загасили огонь".

Ему почудилось, что в воздухе появился запах дыма. Нет, не почудилось. Степан тревожно оглянулся, но в лесу над обрывом не было никаких признаков огня.

Новый порыв ветра принес еще одну волну легкой гари. Степан вскочил на ноги и увидел отблески высокого пламени на скалах другого берега реки.

"Там Харви! Что он затеял?" Степан побежал в сторону моста, выставив перед лицом согнутую руку, чтобы отводить гибкие колючие ветви. Он повернул за скалу и остановился, яростно ругаясь.

Мост горел. Горел весь, от одного берега до другого. Трещали и постреливали сухие ветви настила, оранжевый дым клубился под бревнами пролетов, и сыпались вниз, в черную быструю воду, горящие сучья.

39. ИЗМЕНА

До самого утра они сидели на обрыве и смотрели, как догорает мост.

— По крайней мере, погрелись, — сказал Степан Гончар.

Ни профессор, ни его жена и дочь, ни Росита — никто из них не ответил на эту шутку. Они сидели, обнявшись, укрытые одеялами, и вид у них был неважный.

— Я не могу понять, — медленно произнес доктор Фарбер. — Зачем они это сделали? Зачем им эти пиропы и алмазы? Они даже не смогут их продать нигде поблизости. Скажите, Питерс, вы давно знаете этого Дрейка?

— А вы давно знаете этого Штерна?

Профессор потер висок.

— Понимаю. Для вас это такая же неожиданность, как и для меня. Как вы думаете, Бен Смоки с ними заодно?

— Я думаю о другом, — сказал Степан. — Я думаю о том, как бы нам поскорее спуститься к воде и пойти вдоль реки. Смотрите, док!

Он лег на самый край обрыва и свесил вниз руку.

— Смотрите, как раз вдоль нашего берега тянется галечник. Наверно, Бен имел в виду как раз эту отмель, когда советовал идти вниз по реке.

— Довольно, Питерс. Нам надо вернуться к стоянке. Я помню дорогу. Как-нибудь дойдем до лагеря. Как-нибудь…

Не договорив, профессор с отчаянием хлопнул себя по лбу:

— Все пропало! Нам остается думать только о том, чтобы выжить!

Степан Гончар еще и еще раз оглядел то, что осталось от моста. Бревна обрушились в воду, и зеленые струи огибали их, завиваясь в маленькие водовороты.

Высота обрыва здесь была примерно пять-шесть метров. Спрыгнешь вниз — не убьешься. Но ноги переломать можно. А с переломами далеко не уйдешь. ' Веревку бы. Но веревки у Степана не было.

— Пора вставать. — Он сдернул с профессора одеяло.

— Отдайте, Питерс, я замерз.

— Сейчас согреетесь, — пообещал Степан и, надрезав складным ножом край одеяла, рывком разорвал его пополам. — Видели, как это делается? А теперь пусть каждый разрежет свое одеяло на четыре части, только вдоль, а не поперек. И поторопитесь. По моим подсчетам, через час сюда доберутся те парни, снизу.

— К чему это все? — Профессор пожал плечами.

— Польди! Не задавай идиотских вопросов, — сказала Оливия Фарбер. — Делай что тебе говорит Стивен. Росита, подай, пожалуйста, мои ножницы.

— Когда наделаете полос из одеял, свяжите их, да покрепче, — приказал Степан, поднимая с земли "спрингфилд" и подсумок с патронами. — Получится лучший в мире спасательный канат. А я пойду проведаю наших соседей.

"Как все-таки здорово я придумал с одеялами, — похвалил себя Гончар. — Милли сразу ожила. На нее жалко было смотреть, а теперь глазки загорелись. Главное — вовремя загрузить человека работой, чтоб у него не было времени на тоску, страхи и прочую психопатию".

Наверно, на него тоже было жалко смотреть в первые минуты, когда он осознал случившееся. А что, собственно, случилось? Ночью их отряд уменьшился на две единицы. Харви Дрейк и Фредерик Штерн исчезли без следа. Вместе с ними исчез и кожаный пакет с найденными камнями. А также вместе с ними исчез и мост, который Харви так тщательно чинил всю ночь.

Предательство неприятно само по себе, но оно к тому же влечет за собой и определенные неудобства для тех, кого предают. Например, сейчас предатели отрезали путь к спасению.

Однако Степан Гончар знал, что в каждой ситуации можно отыскать и светлые стороны. Например, ему больше не придется терпеть этого Штерна.

А что касается Харви… Ну, наверно, у него были очень веские причины для такого поступка.

"Ладно, потом разберемся", — решил Степан, устраиваясь поудобнее на каменистом склоне и вынимая бинокль из чехла.

Лучше бы не вынимал. Вот теперь у него действительно испортилось настроение. Потому что в такой ситуации он при всем желании не мог увидеть ни малейшего светлого пятнышка. Из ущелья на склон выбирались один за другим люди в длинных плащах. Он насчитал семерых, прежде чем сообразил, что до них всего-то метров пятьсот, и, значит, через десять минут они будут здесь.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто где будет через десять минут, — сказал Степан Гончар и выстрелил в того, кто так уверенно шагал первым.

Откинув кверху затвор, он вставил новый патрон, снова прижал плечо к прикладу и только сейчас увидел, что промазал. Ничего, зато противники отступили обратно в ущелье, и оттуда уже вылетели две белые струйки. Стреляют, целясь по дыму. Это правильно. Это хорошо, потому что Степан давно уже откатился в сторону. Он тоже выстрелил по невидимым врагам, целясь пониже их порохового дыма. Пониже, потому что рикошет лучше перелета.

Еще два выстрела с разных позиций, и можно отступать. Он отбежал к мосту и увидел, что Оливия Фарбер уже привязала один конец "спасательного каната" к дереву на краю обрыва.

— Док, вы первый! — приказал Степан. — Встанете внизу, будете держать канат и принимать женщин! Вперед!

Профессор снял свой плащ и бросил его вниз, после чего, поплевав на ладони, ухватился за скрученное одеяло и начал спускаться.

Степан видел, что предстоящий спуск нисколько не смутил женщин. Росита неистово перекрестилась, подтянула штанины своего комбинезона и встала на колени на краю обрыва, держась за одеяло.

— Давай, давай! — прозвучал снизу голос профессора. — Давай, Олли!

— Это я, сэр, Росита!

— Извини, но снизу вы все на одно лицо, — прокричал Фарбер.

Степан подобрал одну из срубленных вчера веток и прошелся с ней, заметая следы. Когда все женщины оказались внизу, он еще раз придирчиво оглядел место спуска. Никаких следов, если не считать гирлянды из одеял.

Наверно, можно было придумать что-нибудь другое. Но ничего другого не приходило в голову. И он, спустив вниз свои вещи и оружие, отвязал верхний конец от дерева и пропустил его под своим поясом. Наклонившись над обрывом, увидел, что все они смотрят на него.

— Док, держите канат покрепче. Не знаю, какая там глубина, но течение сильное. Вы готовы?

Он бросил вниз шляпу и сапоги. А потом оттолкнулся что было сил и полетел в зеленую воду.

Конечно, если ты не мастер спорта по прыжкам с вышки, то тебе подходит только один стиль — "солдатиком". Но Степан не успел распрямиться в полете и со всего маху саданулся по воде задницей. Хорошо еще, что глубина оказалась нормальная — он ушел под воду с головой, и течение опрокинуло его ногами кверху. Степан увидел перед собой белое песчаное дно с черными округлыми камнями и поразился прозрачности воды. Прямо перед его лицом редкие нити водорослей стелились над песком и синхронно колыхались влево-вправо.

Что-то сильно дернуло его за пояс, и он понял, что профессор решил все-таки вытянуть своего проводника из-под воды.

Степан вынырнул и в два гребка добрался до берега. Его пальцы и колени одновременно ударились о гальку, но встать он не смог, потому что течение опрокинуло его на бок. Если бы не цепкие руки профессора, так бы и отправился Степан по волнам Последней реки.

Но он все же выбрался, выжал рубаху и снова натянул ее на мокрое тело. Оливия Фарбер подала ему сапоги, а Милли надела шляпу.

— А теперь — вперед, и как можно быстрее. Не думаю, что за нами будут гнаться. Но все же не будем медлить. Нам давно пора быть дома.

Галька хрустела под ногами. Ее полоса вдоль отвесной стены становилась то уже, то шире, иногда полностью скрывалась, и приходилось идти по колено в воде. Но зато стены ущелья постепенно раздвигались и становились более пологими, и примерно через час дорогу перегородил первый куст, свисающий над водой.

— Как думаете, здесь мы уже можем подняться? — крикнул профессор, перекрывая шум воды.

— Может быть. — Степан, держась за гибкие ветки, обошел куст и посмотрел вверх по склону, покрытому каменной осыпью. — Только зачем? Будем идти до долины. Вдоль реки.

Он увидел, как на осыпи вдруг с громким щелчком подпрыгнул камень. Подпрыгнул и покатился вниз.

— Что за черт! — удивился Степан Гончар.

И услышал далекий раскат выстрела.

— Быстрее! — закричал он, кидаясь навстречу Мелиссе. — Быстро всем залечь за кустом!

Он успел увидеть облачко, которое расплывалось над краем обрыва у самого дальнего поворота.

"Плохо, если у них есть снайперский прицел", — подумал Степан, оглядывая через бинокль скалы и верхушки кустов над линией обрыва.

Среди желтых ветвей вдруг вырос четкий силуэт — голова в шляпе с высокой тульей.

Гончар бросил бинокль и навел винтовку на куст. Он был один такой желтый. И Степану даже казалось, что он видит в прорези прицела черную голову под высокой шляпой.

Он выпустил по этому кусту четыре патрона подряд. И с ликованием увидел, как что-то бесформенное, кувыркаясь, слетело с обрыва в реку.

— А теперь уносим ноги, — весело крикнул Степан, убедившись, что противник не отвечает огнем на огонь. — Всем держаться за канат! Пустите меня вперед! И — бегом марш!

Он бежал по воде, в одной руке — "спрингфилд", в другой — веревка, за которую он тянул за собой Милли. Больше всего ему хотелось бросить винтовку, поднять девчонку на руки и… Что дальше? Например, взмыть в небо, взять курс на север и спокойно набирать высоту, плавно взмахивая могучими крыльями.

Он забежал за выступ скалы и увидел впереди на реке что-то длинное, серое, стоящее на одном месте, но слегка качающее кормой вправо-влево. Кормой, потому что это была лодка.

От носа лодки к берегу протянулся шнур. Он заканчивался несколькими витками вокруг запястья Харви Дрейка. Сам Харви лежал лицом вниз. Но даже издалека Степан узнал его рыжие непокорные кудри.

40. НА КАНОЭ ПО ПОСЛЕДНЕЙ РЕКЕ

— Стивен, это ты? Милли с тобой? — спросил Харви Дрейк, не открывая глаз, когда Степан перевернул его на спину.

— Да, Харви, все в порядке. Ты ранен?

— Стивен, привяжи ее к себе. Береги девочку… Дальше река кончается. Но еще дальше шумит вода. Ты уйдешь по реке. Привяжи ее к себе, Стивен.

Он бормотал, не открывая глаз, и лицо его было серым, как галька, на которой он лежал.

Вместе с Фарбером Степан перенес друга в каноэ, где уже сидели женщины. Вдвоем они столкнули лодку с галечника и едва успели забраться в нее на быстром течении.

Голова Дрейка покоилась на коленях Роситы.

— Он просит пить, — жалобно проговорила негритянка.

— Не давать! — крикнул профессор, яростно выгребая коротким веслом, чтобы развернуть нос по течению. — Питерс, табань!

Стоя на коленях и перегнувшись над кормой, Степан изо всех сил работал веслом. Каноэ нехотя развернулось и понеслось бортом на отвесную стену.

— Отталкивай!

Фарбер успел подставить свое весло одновременно с Гончаром, и вдвоем они оттолкнулись от гранита. Дальше лодку вынесло на середину потока, и она заскользила по течению.

Оливия Фарбер и Мелисса вычерпывали воду из-под ног своими шляпами.

— О, Боже, здесь кости! — вскрикнула Милли.

— За борт! — невозмутимо приказал профессор. — Питерс, корму вправо! Впереди камень! Выгребаем к левому берегу!

Неповоротливая тяжелая лодка все же чиркнула бортом о гладкий валун, над которым переливалась радужная пленка, но дальше пошла ровно, потому что ущелье опять раздалось в стороны и река вдруг успокоилась. На ее зеленой глади уже не было ни гребешков, ни оспинок водоворотов, и шум воды становился все мягче.

А за поворотом, оттолкнувшись от крутой скалы, Степан увидел широкий сверкающий плес между отвесными стенами.

Здесь кончалась Последняя река.

Каноэ вынесло носом на крупную гальку. Вода тут бурлила, словно кипяток, и накатывалась на пологий берег прозрачными длинными волнами.

— Прыгайте на берег с носа! — командовал Фарбер. — Неизвестно, какая тут глубина у берега, весло не достает! Это козырек! Река уходит под землю!

На берегу лежали еще три лодки, серые, с зияющими дырами, через которые проглядывали прутья каркаса, словно ребра скелета.

Вытянув свое каноэ до середины на берег, они смогли осторожно вытащить Харви.

— Кровь, много крови, — проговорила Росита. — Сэр, он истекает кровью.

Оливия Фарбер разодрала рубашку на спине Дрейка и, сорвав с себя нашейный платок, приложила его к ране между лопатками.

— Его ударили ножом в спину, — сказала она. — Это чудо, что он до сих пор жив.

— Штерн, — проговорил Харви. — Ничего толком не умеет этот ваш белоручка… Я думал, он хочет помочь… Он пырнул меня тесаком и столкнул с моста. Пить, дайте хоть глоток воды…

Она профессора приложила горлышко фляги к его серым губам и тут же отняла, как только Харви сделал глоток.

— Вам нельзя много пить. Росита, дай что-нибудь!

Степан уже стянул с себя рубашку и, свернув, подал Оливии Фарбер. Она обвязала ее вокруг груди Дрейка.

— Вот мы вас и перевязали, теперь дело пойдет на поправку. Главное — остановить кровотечение.

— Стивен, привяжи Милли к себе… — прохрипел Харви Дрейк и обессиленно опустил голову.

Степан прошелся по берегу, осматриваясь. За старыми опрокинутыми лодками он увидел несколько человеческих скелетов. Он вытряхнул кости из тонкой кожаной рубахи с бахромой и надел ее на себя.

— Это кладбище индейцев? — спросила Милли, с ужасом глядя на него. — Что вы делаете, Стивен?

— Одеваюсь. Под горным солнцем нельзя ходить с голой кожей. Да, это кладбище. Жаль, что индейцы не давали своим покойникам в дорогу запасов еды. Но я не могу понять, как Харви выбрался отсюда, да еще с тяжелой лодкой на привязи.

Дрейк поднял голову и произнес:

— Вдоль скалы. Там мелко. А лодка вовсе не тяжелая. Прутики да кора. Стивен, ты догнал Штерна?

— Не уйдет, не волнуйся. Ты еще и сам с ним разберешься.

Из глубины ущелья послышался голос профессора:

— Питерс! Идите сюда, да поскорее!

Его не было видно, потому что галечник сначала круто поднимался кверху, а потом так же круто спускался, и Фарбер стоял на склоне. Подойдя к нему, Степан увидел, что дальше ущелье раздваивается. Острая грань черной отвесной скалы разделяла осыпь на две неравные части. Справа от нее вдалеке блестела вода, а между скалами были видны небо и далекие зеленые склоны гор. Слева, стиснутый черными стенами, клубился туман.

— Там выход, — показал вправо профессор. — На карте тут обозначен исток Змеиной реки, но теперь понятно, что никакой это не исток, а продолжение Последней реки. Дотащим каноэ волоком, лишь бы не продырявить кору. И сплавимся до порогов, а дальше я знаю дорогу. От порогов до моего лагеря не больше десяти миль через горы. Мы спасены, Питерс.

— Подождите, док. Зачем вам возвращаться в лагерь? Вас ждут в Денвере, вот и отправляйтесь туда, — сказал Степан. — А в лагере будет засада, я почти уверен. Нам нужно выбраться на железную дорогу. Остановим поезд, и вы без лишних проволочек поедете к своему Кларенсу Кингу.

— Разумно, — согласился доктор Фарбер. — Но мне все-таки хочется сначала заглянуть вот сюда.

Он показал на левое ответвление, где завивались клочья тумана.

— Интересно, там что-то горит, или это испарения от подземной реки? Я видел нечто подобное в бедлендах Дакоты. Там глубоко под землей тлеет каменный уголь, и край горящего пласта, видимо, граничит с подземным водяным слоем. Очень интересное явление. Видите, какие черные здесь стены? Словно антрацит. Но это не уголь. Это гранит, покрытый вековой сажей. Как думаете, Питерс, можем мы потратить полчаса, чтобы спуститься туда, пониже?

"Еще одно ущелье Туманов", — подумал Степан, глядя, как профессор осторожно спускается по гальке вдоль отвесной черной стены. Он шагнул следом и почувствовал, какая зыбкая и ненадежная здесь осыпь.

— Стойте, док! — приказал он. — Ни шагу дальше! Прижимайтесь спиной к стенке и медленно двигайтесь назад!

— Да-да, — дрогнувшим голосом ответил Фарбер. — Пожалуй, спуститься-то мы сможем… а вот подняться…

Он осторожно, приставным шагом, выбрался обратно, и Степан подал ему руку, чтобы подтянуть к себе. Ладони профессора были мокрыми и черными.

— Видите, какая сажа? Очень интересное явление, — говорил доктор Фарбер испуганно.

Они вернулись к реке, и Милли побежала навстречу. Она уткнулась мокрым лицом -в грудь профессора и всхлипнула:

— Он умер, папа! Наш Харви, он умер! Как жалко его, папа! Он был такой… такой смелый, честный, добрый! Почему умирают только хорошие люди, папа?

— Жаль Харви, — сказал Степан.

Он подумал, что Дрейк своей смертью здорово облегчил их дальнейший путь. Харви молодец. Он все сделал правильно.

Гончар встал на колени перед телом друга и сжал его холодную ладонь.

— Ладно, брат. Я твой должник, — сказал он. — Я рассчитаюсь за тебя.

Он поднял лицо к небу, пытаясь вспомнить слова молитвы. Ему часто приходилось хоронить, но он так и не запомнил ничего, что обычно говорили над могилой. "Господи, — подумал Степан Гончар. — Этот парень не был святым. Но он не брал чужого, не обижал слабых и не лжесвидетельствовал. Он не успел посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Но, по крайней мере, он успел подарить жизнь девушке, которую так любил. Да, он спас Мелиссу Фарбер и еще четыре души, которые были с ней рядом. Господи, зачти ему это, когда будешь рассматривать дело Харви Дрейка в последней инстанции".

— Смотрите, смотрите! Что это?! — закричала Росита, показывая на реку.

В волнах темнело что-то блестящее, длинное. С очередной волной к берегу приблизилось тело человека в длинном плаще. Полы задрались и заплелись, укрыв лицо.

Степан ухватился за край плаща и подтянул труп поближе, на галечник. Откинул мокрый жесткий брезент и разглядел знакомое лицо. Длинные усы слиплись, как два крысиных хвоста.

— Милли, вы ошиблись, — сказал он. — Умирают не только хорошие люди. Знаете, кого я подстрелил?

Профессор тоже наклонился над покойником и проговорил:

— Не думал, что мы когда-нибудь встретимся еще раз. Этот человек держал нас в пещере три года назад. Помнишь, Оливия, я тебе рассказывал?

— Ты ничего такого не рассказывал, — сердито ответила жена профессора. — В какой пещере? Зачем?

— Теперь это не имеет значения, — немного смутился доктор Фарбер. — Что будем делать с ним, Питерс? Мне кажется, он не достоин покоиться рядом с прахом мистера Дрейка.

— Недолго ему тут покоиться, — сказала Оливия Фарбер. — Посмотрите на небо. Стервятники уже слетаются к нам.

— Не к нам, а к нему. — И Степан Гончар снова укрыл брезентом лицо Остина Юдла.

41. ЧАЙКА ПО ИМЕНИ БЕН СМОКИ

Они гребли вчетвером: Фарбер и его жена по левому борту, Росита и Степан — по правому. Милли сидела в корме, сразу за Гончаром, и держала в руках свой винчестер.

"Вот мы и выбрались из ловушки, — думал Степан Гончар, глядя на зеленые берега. — И что дальше? А дальше — ничего хорошего. Лучше отстреливаться от наседающего врага, чем ожидать, когда он подкрадется к тебе и пырнет тесаком в спину. А ведь так оно и будет".

— Что вы намерены теперь делать, док? — спросил он.

Фарбер, сидящий на носу каноэ, долго не отвечал, равномерно погружая в воду короткое весло.

— Что делать? Буду продолжать свои поиски рудных минералов.

— То есть — работать на Рейнольдса?

— Вы не совсем верно представляете себе систему наших взаимоотношений. Говард — просто друг нашей семьи. Он помогает нам, мы помогаем ему, но это не значит, что я на него работаю. Я не клерк из его многочисленных контор и не инженер с его фабрик. Он миллионер, а я просто честный специалист. Он занимается своим бизнесом, а я — наукой.

Степан Гончар хорошо представлял себе, в чем заключался бизнес Говарда Рейнольдса. Этот миллионер делал деньги из денег, играя на бирже.

Когда-то он сам копал землю. Потом научился торговать этой землей. Земельные спекуляции обогатили его, но и этот труд показался Рейнольдсу слишком тяжелым, слишком вещественным. Он смог исключить землю, это лишнее звено, из своих финансовых операций, работая только с бумагами. Различные сертификаты и ордера, сменив нескольких владельцев, возвращались к нему, заметно прибавив в цене. Но Рейнольде стремился к совершенству и в конце концов достиг его. Теперь он даже не прикасался ни к каким разноцветным бумажкам. Он только называл цену, по которой эти бумажки продавались и покупались. И каждая такая операция обогащала его. Наверно, это можно назвать идеальным бизнесом.

Да, доктор Фарбер не был простым клерком. Он не получал жалованье от Рейнольдса. Но именно благодаря ему и сотням таких же честных и порядочных специалистов Говард Рейнольде мог заниматься своим идеальным бизнесом.

Кстати, о честных специалистах.

— А Штерн? — спросил Степан. — На кого работает Штерн?

Профессор не ответил, полностью сосредоточившись на работе с веслом.

— Фредерик был переводчиком, — печально, как о покойном, сказала Оливия Фарбер. — Мы познакомились в нашей первой африканской экспедиции. С тех пор он был с нами везде. Много раз его мужество и решительность спасали нас в безвыходных ситуациях. К тому же он был прекрасным переводчиком. Любой язык Фредерик мог освоить за пару недель. Незаменимый помощник.

— Скажите, мэм, он как-то связан с Рейнольдсом?

— В каком-то смысле. Как сотрудник Леопольда.

— Ставлю вопрос иначе. Штерн и Рейнольде — они знакомы?

— Да. Но какое это имеет значение?

— Сейчас — уже никакого, — сказал Степан Гончар.

— Я понимаю, на что вы намекаете, Питерс, — повернулся к Степану профессор. — Неужели вы подозреваете Фредерика в том, что он шпионил за мной?

— Да какая разница, шпионил он или нет, — равнодушно ответил Гончар. — Я просто хочу знать, где мне его искать, вот и все. Кстати, он не шпионил. За вами следили совсем другие люди, и они едва не убили Штерна. Так что в этом смысле он чист.

"А ведь те, кто стрелял, могли и не знать, в кого стреляют, — вдруг понял Степан. — Они следили за двумя всадниками, а потом напали на двух всадников. Могли и не знать, что стреляют не в тех, за кем следили. Черт, зря я тогда вмешался!" — Фредерик никогда не давал повода усомниться в его порядочности, — сказал профессор.

— Но он убежал, прихватив то, что мы нашли. Вот я и думаю: куда он побежит с этими алмазами? К вашему Рейнольдсу или к кому-то еще? Может быть, он направится в Денвер, чтобы отдать находки Кларенсу Кингу?

Степан пошутил, но Фарбер воспринял его слова всерьез.

— Это было бы прекрасно, — заявил профессор. — Как только Кинг узнает правду о фальшивой россыпи, он оповестит всех. Слово Кинга слишком авторитетно, чтобы его не услышать. Тем более если это слово может спасти миллионы долларов.

— Прекрасно? Я не ослышался? Вы сказали "прекрасно"? — Степан от злости чуть не выронил весло.

— Возможно, Фредерик рассчитал, что в одиночку он легче оторвется от преследователей. И возможно, он прав. Он оторвется. Он достигнет Денвера. Поставленная задача будет решена, — твердо сказал Фарбер. — А это — самое главное.

"Бесполезно спорить, — подумал Гончар. — Интересно, как бы запел профессор, если бы Штерн убил кого-нибудь другого, а не беднягу Харви?" — Но вы, док, так и не ответили на мой вопрос, — вспомнил Степан. — Вы-то что будете делать, когда вернетесь в Филадельфию? Вы будете по-прежнему дружить с Рейнольдсом? И по-дружески выполнять его маленькие просьбы? Ведь ему, наверно, не очень-то понравится, когда об афере с россыпью узнают вкладчики. Вряд ли он простит разоблачение даже самому близкому другу.

— Почему вас так беспокоят мои отношения с друзьями?

— Потому что ваши друзья убивают моих друзей.

Профессор надолго замолчал, и брызги из-под лопасти его весла стали вылетать с удвоенной силой. Вместо него в разговор вступила Оливия Фарбер:

— Но Рейнольде вовсе не такой близкий друг, как вам кажется, Стивен. Когда-то мы были близки. Но теперь он отгородился от всех своими сейфами и маклерами. К тому же мы намерены перебраться из Филадельфии на Запад. Например, Мейер Гуггенхайм, наш друг и земляк, собирается вкладывать деньги в медь Колорадо. А это обеспечит нас работой на долгие годы. Еще один друг, Горацио Табор, надеется с нашей помощью отыскать новые залежи серебра. Мы останемся в Денвере, Стивен. А Рейнольде пусть и дальше проворачивает свои темные делишки в Филадельфии.

— Навряд ли ты найдешь в денверских гостиницах номер с водопроводом, — сказал Фарбер.

— Не страшно. Зато мы не найдем там ни одного биржевика.

— Как видно, ты уже все решила? — сердито спросил профессор у жены.

— Это жизнь все решила за нас.

— Ну, знаешь…

— Смотрите! — перебила их Росита. — Сэр, там лошади!

Берега по обеим сторонам реки были покрыты зарослями ивы, но справа, выше по склону, на ровной зеленой лужайке виднелось пестрое пятно небольшого табуна. Под солнцем блестели рыжие, черные, пегие лошади, и несколько мулов с навьюченными мешками щипали траву поодаль.

Степан положил весло на дно каноэ и взялся за винтовку. Профессор греб, разворачивая лодку к другому берегу. Все напряженно оглядывали склон, на котором не было видно никаких следов человека — ни костра, ни шалаша. Но табун не мог гулять тут сам по себе. К тому же в бинокль Степан разглядел, что некоторые из лошадей были оседланы.

— В кустах, — тихо сказал профессор. — Они могут сидеть в кустах у самой воды. Милли, возьми весло! Гребите быстрее, милые леди.

Но ничего нельзя было разглядеть за сплетением ивовых веток и дрожащих листьев. В бинокле снова промелькнули лошади, потом показались кудрявые макушки низкорослого кустарника выше по склону, а дальше, между черных узких елей, Степан увидел песок, изрытый множеством копыт.

Лошади спустились с этих гор, понял он. Возможно, это и есть тот самый перевал, о котором говорил Бен Смоки. Так, может быть, это наши лошади? Но где же тогда сам Бен?

— Поворачивайте к берегу, — сказал Степан. — Там никого, кроме лошадей. И это наши лошади.

— Не будем рисковать, Питерс! Спустимся до порогов. В этих кустах может быть засада.

— Это легко проверить.

Степан Гончар стянул сапоги и переложил кольт в наплечную кобуру. Он перемахнул через борт лодки и поплыл к берегу. Уже через пару гребков его ноги коснулись илистого дна, и он проплыл еще немного, пока пальцы не зачерпнули прибрежный песок. Здесь он встал и, пригнувшись, побежал по воде к нависающим ивам.

Он не верил, что на берегу может быть засада. Но и шагать, как на параде, почему-то не хотелось.

Упав за низко склонившуюся толстую иву, Степан оглянулся на каноэ. Лодка уже пристала к другому берегу. Все, кто в ней был, пригнулись, спрятавшись за бортами. И только чья-то голова виднелась над кормой рядом с тонким стволом винчестера.

"Если здесь засада, то они успеют уйти по реке. Или хотя бы скроются в горах, — подумал он. — А вдруг Фарбер захочет избавиться от меня?" Никакой засады. Заржала лошадь, и Степан узнал свою Тучку. Он свистнул, и она потрусила к нему, радостно взбрыкивая.

Поймав босой ногой стремя, Гончар забрался в седло и поехал к табуну. Он уже узнал пятнистую кобылу Бена Смоки. Подъехав ближе, увидел в ее соломенной гриве слипшиеся красные волосы. Белая холка тоже была залита кровью. Свежей, красной и блестящей кровью.

— А где Бен? — спросил Степан у кобылы, но она только встряхнула ушами, продолжая выщипывать травинки под ногами.

Он повернулся к реке и увидел, что каноэ пересекает ее под углом, приближаясь к берегу.

Ему пришлось еще долго кружить по склону, разглядывая следы. Он нашел тропу, по которой табун пришел сюда из-за гор. Где-то вдалеке, в сплошной стене отрога, скрывался невидимый отсюда проход, и Бен Смоки воспользовался им, чтобы оторваться от погони. Но там, где прошел табун, всегда останутся следы, как бы ты ни пытался их скрыть. Значит, преследователи рано или поздно придут сюда.

Нашел Степан и две латунные гильзы пятидесятого калибра. Они валялись в песке под низкорослой и широкой елью. "Отсюда из своего "шарпса" стрелял Штерн, — подумал Гончар. — Но куда? Где мог быть Бен в этот момент? И как же Смоки прозевал выстрел? Так-так. Кровь на гриве… Штерн стрелял в спину".

Он вспомнил старину Эрни, который ненавидел оружие. Как он говорил? Какой-нибудь мозгляк с револьвером может лишить жизни мужчину, который в сто раз сильнее. Да, а тут был не револьвер, а "шарпс". И его пуля не оставляет шансов.

Он пошел к берегу, чтобы помочь женщинам выбраться из лодки, и на песке увидел параллельные полосы — такие обычно остаются от веток, которыми заметают следы. Кто-то очень хотел скрыть свои следы на песке, но, наверно, слишком спешил. Степан присел, чтобы лучше видеть эти полоски, — и заметил, что они ведут к реке. У самой воды он увидел кровь на траве и все понял.

Песчаное дно еще хранило отпечатки каблуков Штерна. Вот здесь он втащил тело Бена в воду и оттолкнул его от берега, и оно поплыло по течению. И было это совсем недавно — следы под водой только наполовину заполнились илом.

Фредерик Штерн был большим педантом. К тому же к нему, очевидно, было применимо правило, о котором говорил профессор, — преступник не может изменить почерк. Убив Бена Смоки, Штерн сбросил его тело в воду точно так же, как он поступил с Дрейком.

"Я еще могу его догнать, — подумал Степан Гончар. — Похоже, он прихватил с собой пару сменных лошадей. Следов будет много. Он не уйдет".

— Что вы ищете в воде, Стивен? — спросила Милли, подбегая к нему.

— Уже ничего.

— Все наши сумки пусты, — сказала девушка. — И недостает трех лошадей.

— Нам хватит остальных, чтобы добраться до Денвера. — Степан Гончар повернулся к Милли. — Говорят, это большой город. Мы с Харви давно туда собирались.

— Может быть, Штерн и Смоки тоже направились в Денвер?

— Штерн и Смоки? Может быть.

Он последний раз посмотрел вдоль реки, но не увидел ничего, кроме одинокой чайки, которая парила высоко в небе, с каждым кругом поднимаясь все выше.

Вместе с профессором они развернули карту на песке, и Фарбер обвел карандашом то место, где река уходила под землю.

— При случае обязательно обследую участок с тлеющими пластами. Как вы намерены двигаться, Питерс?

Степан провел пальцем вдоль извилистой линии реки:

— Вниз по течению до холмов. Отсюда поворачиваем строго на восток и выходим на железную дорогу. Здесь подождем поезда. Остановим его, и вы поедете в Денвер. А я с лошадьми отправлюсь через перевал. Люди Даунвуда будут идти по моим следам, но в горах я от них оторвусь.

— Вы снова спасли меня, — сказал профессор. — Не знаю, чем отблагодарить вас. Не говорите ничего, Питерс. Просто приезжайте к нам в Денвер. И привозите детей. У них будет школа не хуже, чем в Филадельфии. Приезжайте. Не пожалеете.

— Сочтемся, док. Хорошая у вас карта. Не оставите? На память.

Фарбер молча свернул карту и отдал ее Степану.

"Пропуск в ущелье Туманов, — подумал Гончар. — Не помешает иметь его под рукой".

Может быть, когда-нибудь он воспользуется этим пропуском. Но не в этот раз. Сначала надо посадить Мелиссу на поезд. И найти Штерна.

Ему вспомнилась китайская притча о том, что незачем гоняться за врагом. Надо просто сидеть у реки, и рано или поздно течение пронесет мимо тебя его труп. Что ж, не врут китайцы.

42. ЗАКАЗНОЙ ЭКСПРЕСС

Дым паровоза был заметен издалека. Поезд, огибая холмы, шел по дуге, а Степан направил свой табун напрямик и добрался до рельсов как раз вовремя. Он быстро развел костер прямо у полотна и подкладывал в огонь пучки травы, чтобы густым белым дымом привлечь внимание машиниста. Росита достала из узелка с вещами красную блузку, и Гончар привязал ее к стволу винчестера.

Размахивая блузкой, как флагом, он стоял на рельсах, глядя на приближающийся локомотив.

После длинных гудков поезд начал тормозить. Из будки выглянул пожилой машинист:

— Что случилось? Опять полотно размыло?

— Надо взять пассажиров, сэр, — вежливо, но твердо сказал Степан. — Профессор Фарбер и его экспедиция.

— Мы не берем пассажиров! Это заказной экспресс, идем без остановок! За мной — обычный состав, он вас возьмет!

— Кажется, я слишком тихо сказал, сэр, и вы не расслышали. Это не пассажиры. Это экспедиция федерального земельного управления. Федерального, сэр. Профессор Фарбер. И остановки нам не нужны. Его надо срочно доставить в Денвер.

— Так бы сразу и сказал! — закричал машинист. — Живо полезайте в пассажирский вагон! Ну и компания подобралась! Сплошные шишки!

Степан схватил Мелиссу за руку и побежал мимо локомотива, вдоль тендера и синего багажного вагона к зеленому пассажирскому. За распахнутой дверью стоял очень приличный джентльмен в бежевом костюме. Без лишних слов он подал руку девушке, и та вспорхнула на подножку. Степан подсадил жену профессора и Роситу. Фарбер, уже стоя на подножке, оглянулся:

— Жду вас в Денвере, Питерс! Не откладывайте свой визит.

Паровоз запыхтел чаще, стреляя паром во все стороны, большие колеса провернулись на месте, и весь состав дернулся с лязгом и скрежетом.

Степан вдруг сообразил, что даже не попрощался с Мелиссой. Он пошел за вагоном, но тут же остановился. Слишком поздно.

Мимо него медленно проплыл зеленый вагон, за ним — красный вагон для скота, и из щелей между досками потянуло запахом подгнившего сена и конского навоза. Дверь этого вагона была немного сдвинута в сторону, и два ковбоя стояли в проеме. Перед Степаном промелькнули их рыжие сапоги со шпорами и полы длинных плащей. Затем показалась открытая платформа с бухтами колючей проволоки, и еще один товарный вагон с лошадьми. Последним катился синий служебный вагон, где на площадке стоял тормозной кондуктор в черном мундире, облокотившись о задний бортик.

Поезд медленно набирал ход на подъеме, и Степан шел за ним вдоль рельсов. Ничего страшного, что он не попрощался с этой разбойницей. Даже наоборот, получилось очень удачно. Он не смог бы подобрать нужных слов. Разве только сморозить какую-нибудь глупость насчет ее серебряной монеты, которую он всегда носил с собой, на счастье. В голове вертелся мотив французской песенки, которую напевала Милли сегодня ночью. Неужели это было только сегодня? Кажется, что прошла целая жизнь. Так оно и есть. В эти часы уместились ровно две жизни — Харви Дрейка и Вена Смоки. Юдл не в счет.

Юдл! Степана бросило в жар. Он отчетливо вспомнил тех ковбоев, что стояли в вагоне с лошадьми.

Это же приятели шерифа Юдла! Два бородача. Один с седой длинной бородой, другой — с кудрявой, рыжей. Они следили за ним в Гарленде. С рыжим толстяком он едва не подрался из-за собаки. Точно, это они!

Гончар побежал за поездом. Он ухватился за поручень последнего вагона и запрыгнул на подножку.

— Эй, приятель, — недовольно сказал тормозной кондуктор. — Сомневаюсь, что у тебя есть билет.

— Все нормально, сэр. Откуда идет ваш поезд?

— Гарленд. Это специальный экспресс. Заказной.

— Вы знаете, кто его заказал? Не судья Томсон? Или, может быть, мистер Рочестер? Или Рейнольде?

— Мне никто не докладывал, — проворчал кондуктор. — Какие-то важные шишки, а как зовут, не знаю. Постой, постой. Рейнольде? Когда мы стояли в Гарленде, они получали телеграммы от какого-то Рейнольдса. Да нам-то какая разница? Деньги заплачены, мы и едем. Ты бы сошел, приятель, пока наша пыхтелка не разогналась. А то на скорости спрыгнешь — костей не соберешь.

— Я бы сошел. Да вот беда — забыл кое-что сказать машинисту. Вы позволите, сэр, пройти через ваш вагон?

Кондуктор не успел ничего ответить, потому что Степан уже юркнул за его спиной в приоткрытую дверь.

Он пробежал по вагону и осторожно открыл дверь в тамбур. Там никого не было, и, выйдя из тамбура, Степан оказался над сцепкой с товарным вагоном. По выступающим скобам забрался на крышу. Стараясь не топать, перебежал вперед и так же бесшумно спустился. Под ним на открытой платформе покачивались бухты колючей проволоки, и Степан долго примерялся перед прыжком. Пока он стоял на краю платформы, поезд успел разогнаться. Незакрепленные бухты раскачивались, и Гончар понимал, что пробраться между ними на ходу будет нелегко. Ему повезло: поезд втянулся в крутой поворот, и все бухты немного откатились к левой стороне платформы, освободив достаточно широкую площадку, куда он немедленно спрыгнул. Однако ему удалось сделать только пару шагов, когда все бухты разом двинулись обратно. Гончар едва успел прижаться спиной к низкому борту платформы и выставить вперед ногу. Шипы колючей проволоки впились в подошву сапога.

В этой ловушке он провел минут десять, пока не дождался нового поворота. И теперь уже Степан не медлил, а рванулся вдоль борта, как мышь, удравшая из когтей кота.

Дальше перед ним появился вагон, в котором ехали те двое бородачей. Степану очень хотелось поговорить с ними, но он знал, что разговор не получится. К тому же неизвестно, сколько их там. Нет, мы найдем себе других собеседников, решил Гончар и полез на крышу. Он шагал по выгнутым доскам, и они ходили под ногами, словно палуба.

Заскрежетала дверь, и Гончар застыл на месте. Внизу раздался чей-то голос, заглушенный стуком колес. Наверно, кто-то из ковбоев отпустил удачную шутку, потому что в ответ послышался гогот десятка глоток. "Кто-то едет в пассажирском вагоне, а кто-то в теплушке, — подумал Степан. — Осталось только пересчитать вас. Всех до единого".

В это время поезд вынырнул из теснины между песчаными холмами, и локомотив дал три коротких гудка.

Стоя на шаткой крыше, Степан посмотрел вперед. Блестящая нитка рельсов тянулась между каменистых склонов и пропадала за тополиной рощей. И там, вдали, под деревьями стояли три лошади, а над ними мелькала белая тряпка. Гончар не сразу разглядел человека, который махал ею, потому что тот стоял ногами на седле и был почти неразличим на фоне темной листвы.

Поезд замедлил ход, Степан быстро перепрыгнул на крышу пассажирского вагона и лег там. Ему не хотелось, чтобы его кто-нибудь увидел. Особенно — тот, кто привел сюда, к железной дороге, этих лошадей. Потому что среди них были две пятнистые кобылы, которых Степан и Харви Дрейк подобрали для себя на ранчо "Семерка". И привести их сюда мог только один человек.

Степан и сам не заметил, как в его руке оказался револьвер. Он с замиранием сердца следил, как поезд, притормаживая, подходит все ближе и ближе к тополям, а от них навстречу составу бежит Фредерик Штерн. В одной руке тот держал винтовку, в другой — пару туго набитых седельных сумок.

Движение поезда замедлилось, и в пассажирском вагоне пропела, открываясь, дверь. Кто-то крикнул с подножки:

— Вы опоздали, любезный! Профессор занял ваше место.

— Неудачная шутка! — крикнул Штерн.

— Забирайтесь сюда! Для вас приготовлен диван в багажном вагоне. Давайте вещи!

Поезд продолжал медленно двигаться. Степан повернул голову и увидел на земле ползущие и выгибающиеся тени от вагонов. Вот мелькнула тень человека, на ходу поднявшегося на площадку переднего вагона. А вот над сцепкой проскочила другая тень.

Двое стояли на площадке багажного вагона. Степан, лежа на крыше, слышал почти каждое их слово.

— Камни у вас?

— Вот здесь, поближе к сердцу.

— К чему? Вы меня удивляете. Какое сердце? Ладно-ладно, не злитесь.

— Не могу привыкнуть к вашим шуткам, Даунвуд.

— Я никогда не шучу. Я говорю неожиданные вещи, которые кажутся смешными. Но они не смешные. И насчет Фарбера — это не шутка. Он жив.

— Что?!

— Жив, жив. Больше того, он едет вместе с нами. Мы только что подобрали его со всем семейством. Видели бы вы, как вытянулась его физиономия, когда он увидел меня с судьей.

— Черт! Как они выбрались? Это же невозможно! Как ваш Юдл упустил их?

— Об этом спросим у Юдла. Но меня такие детали уже не интересуют. Вы сами видите, Штерн, что из-за вас я оказался в довольно щекотливой ситуации. Завтра Фарбер встретится с Кингом и все ему расскажет. И тогда нам всем будет не до шуток.

— Они не должны встретиться.

— Ну, отчего же? Пусть встретятся. Но только при одном условии. Ваш профессор скажет, что россыпь алмазов существует.

— Вы не знаете Фарбера. Он не станет врать. Он сумеет доказать, что мы все подстроили.

— Почему вы так думаете?

— Я провел рядом с ним много лет. В нем нет ничего человеческого. Он будет тупо говорить, что черное — это черное, даже если поджаривать его на медленном огне.

— А если поджаривать не профессора, а, допустим, его дочку? Ну, почему вы не смеетесь, Штерн?

— Потому что это не смешно. Черт, где же мне теперь спрятаться?

— Спрятаться? Наоборот! Вам обязательно надо увидеться с Фарбером! Тогда-то он точно сломается. А мы еще и расскажем ему, как следили за каждым его шагом, как устраняли всех его помощников и проводников! Он должен знать, что мы не шутим. Только тогда в его сухих мозгах пробьется живое человеческое чувство. И это будет чувство страха. Идемте, Штерн.

Хлопнула дверь вагона, и Степан в отчаянии ударил кулаком по лбу. Надо было стрелять! Они стояли в трех шагах от него! Застрелить обоих, забрать камни и спрыгнуть с поезда — это заняло бы несколько секунд. И все!

Да, но что тогда было бы с Мелиссой?

Гончар еще не знал, как он спасет эту маленькую разбойницу. Но не сомневался, что сделает это. Причем немедленно.

Разбежавшись, он перепрыгнул на крышу багажного вагона, а оттуда спрыгнул на угольную кучу в тендере.

Чумазый кочегар повернулся на шум и удивленно уставился на Степана. Гончар отряхнулся от черной пыли и поправил кобуру под мышкой. Когда он снова поднял взгляд на кочегара, тот уже стоял с поднятыми руками. Но за ним скрывался машинист, который держал одну руку на регуляторе пара, а в другой у него был "миротворец", и широкое дуло смотрело прямо в лоб непрошеному гостю.

— Все нормально. — Гончар миролюбиво выставил перед собой ладони. — Поговорить надо.

Он пробрался в тесную будку и стал рядом с машинистом.

— Вы знаете, кого везете, сэр?

— Важных персон. — Машинист запихнул кольт за пояс и плюнул в окно. — Таких важных, что президент нашей дороги перед ними на цыпочках ходит.

— Это точно, — поддакнул Степан в манере Бена Смоки.

Сейчас он чувствовал себя примерно так, будто вел сложные переговоры с докерами, которые никак не хотели переставить его контейнеры в более удобное место. В таких ситуациях все решали личные связи. Для неведомой фирмы докер пальцем не пошевелит сверх задания. Но для своего парня работяга сделает все.

Степан уже знал, как надо говорить с машинистом.

— Персоны такие, что на хромой козе не объедешь. Да только это все видимость одна. А копнешь — такое говно попрет! Я чего залез-то? Рожу знакомую увидел. Хлыщ в костюме за тыщу баксов. Знаете, кто это, сэр? Это ж Даунвуд! Слыхали про аферу с железнодорожными акциями?

— Северная Тихоокеанская? — уточнил машинист.

— Ну да. Я-то от нее не пострадал, а вот кореш мой, Эрни О'Хара, вот тот чуть не вешаться собрался из-за тех акций. Сколько ирландцев он разорил, этот Даунвуд!

— А говорили, будто он утопился.

— Такое говно не тонет.

— Да, это точно. А ты сам-то откуда, братец? Смотрю, рубаха на тебе индейская, а говоришь по-нашему, будто вчера из Дублина.

— Из Небраски я. А с ирландцами сызмальства рос рядом, вот и перенял все, и говор, и норов. А только слыхал я, что тут у вас новая афера затевается. С алмазными акциями.

— Это не афера. — Машинист оторвал взгляд от путей и глянул на Степана. — Это честный бизнес.

— Ну да, честнее некуда. Сказки это все. Вы знаете, кто такой профессор Фарбер? Знаете, чего ради тут его экспедиция шаталась? Мы в этих горах каждый камень обнюхали. На брюхе ползали, по десять пар башмаков износили, а дело свое сделали.

— Что за дело-то?

— А все насчет алмазов. Пусто там. Нет никакой россыпи. Еще неделя-другая, и вся компания накроется.

— Да ты что!

— Ну да. Это ж одни и те же аферисты все прокручивают. Даунвуд и его шайка. А что это вы расстраиваетесь, сэр? Тоже попались на ихнюю удочку?

— Две тысячи… У меня жена акций накупила на две тысячи! — выкрикнул машинист. — Все наши сбережения за семнадцать лет! Это же целое ранчо можно было купить!

— Мой вам совет, сэр. Вам, конечно, виднее. Но я бы на вашем месте дал телеграмму домой. Вот прямо на следующей станции и дал бы. Пусть супруга не медлит и сейчас же продает все ваши алмазные акции. А вторую телеграмму дайте в агентство Пинкертона. Эти парни давно охотятся за Даунвудом. Еще и премию от них получите.

Машинист снял фуражку и вытер лоб кулаком.

— Телеграмму, говоришь? Не получится у нас с телеграммой. Идем без остановок до самого Денвера. Потом обратно в Форт-Коллинз, домой, обычным рейсом. Думаешь, пока приеду домой, они успеют приостановить выплаты?

— Думаю, что уже завтра ваши акции резко упадут в цене, потому что Даунвуд от них постарается избавиться.

— Если я сделаю самовольную остановку, меня уволят. Там, в пассажирском, сидит зять президента железной дороги. Он здесь командует, братец.

Степан почесал затылок и тихо ругнулся по-русски. Президент железной дороги в этих краях — фигура поважнее президента Штатов. С таким прикрытием Даунвуд был неуязвим. Ни один представитель закона не станет портить отношения с железной дорогой. И ни один машинист не станет портить отношения со своим боссом.

Столь успешные переговоры закончились полным провалом. Да, эти двое могут посочувствовать Степану, но не более того. Они не станут ему помогать. Будь ты хоть трижды ирландец, но — каждый сам за себя.

— Не знаю, зять или не зять, но только попутчиков он себе выбрал не очень-то подходящих, — сказал Гончар. — Видели, кто едет в конских вагонах?

— Вроде рабочие. Проводники и все такое.

— Ну да, рабочие. Слыхали про банду братьев Юдл? Вот эти-то братишки как раз сейчас в ваших вагонах.

— Что-то ты не то говоришь, братец. — Машинист неприязненно покосился на Степана. — Ты на себя-то посмотри. Одет как последний бандит. А еще на честных работяг наговариваешь.

Кочегар у них за спиной сказал:

— Дядя Том, еще один гость!

По угольной куче через тендер пробирался ковбой в длинном плаще.

— Кто тут у вас прячется? — кричал он, размахивая револьвером. — Кто-то спрыгнул с крыши в тендер! Эй, старик, кто разрешил брать посторонних? Хочешь остаться без работы? Так считай, что…

Он увидел Степана и замолчал, разевая рот, как рыба, выброшенная на берег.

— Питерс! — наконец заорал ковбой, вскидывая револьвер. — Теперь не уйдешь!

Гончар стоял, держась за стенку. Он знал, что, как только пошевелит рукой, противник выстрелит.

— Выходи, тварь! — приказал ковбой.

"Кто такой? Откуда он меня знает? Морда знакомая. Где я его видел?" — недоумевал Степан.

— Помнишь, как ты убил Фрэнка Юдла в Небраске? Так знай: Фрэнки мой старший брат! Меня тогда ранило, и я сидел в фургоне. Ты, тварь, ползал перед нами на карачках! А потом выстрелил Фрэнку в спину! Я все видел! Жалко, Остин тогда же не прикончил тебя! Ничего! Я отрежу тебе голову, чтобы порадовать Остина!

— Ты не порадуешь Остина, — сказал Степан. — Его уже никто не порадует.

— Выходи, тварь! Хватит прятаться за чужие спины!

В этот момент поезд резко дернулся вперед, и ковбой, потеряв равновесие, сел на угольную кучу. Над ухом Степана прогремел выстрел, и горячий дым обжег его лицо.

Он присел, выхватив револьвер, и выстрелил по ковбою — но опоздал. Тот был уже мертв. Потому что когда пуля "миротворца" входит вам в череп, вам не остается ничего другого, кроме как покинуть сей бренный мир.

А машинист плавно вернул регулятор пара в прежнее положение, сунул кольт за пояс и сказал:

— Зря он это. Зря представился. Кто же у нас не слыхал про братьев Юдл? В прошлом году за каждого по тысяче обещали. А теперь, говорят, и на три потянет.

— Это точно. — Степан, не медля, снял с бандита оружейный пояс. — Первоклассный выстрел, сэр.

43. ПОЕЗД СЛЕДУЕТ БЕЗ ОСТАНОВОК

Для записки Степану пришлось пожертвовать куском профессорской карты.

Машинисту очень хотелось написать, что он лично уложил одного из братьев Юдл, но почерк у него был слишком крупный, а на обрывке было слишком мало места. Впрочем, и без таких подробностей сообщение получилось достаточно выразительным.

"Заказной экспресс Гарленд — Денвер захвачен бандой братьев Юдл. Попытаемся остановить поезд на станции Боулдер. Готовьте встречу. Майк, сообщи Кларе, пусть немедленно продает акции. Старший машинист Томас Кеннеди".

Записка была спрятана в жестяной стакан с красной лентой. Когда экспресс проносился через станцию Лонгмонт, кочегар свесился с подножки, размахивая этим стаканом, и бросил его к ногам дежурного.

Степан в это время уже переоделся в замасленную кочегарскую робу, нахлобучил форменную фуражку и повесил на шею сумку из-под инструментов. Он спрыгнул с тендера на площадку багажного вагона, растер пыль по щекам и лбу, а потом решительно открыл вагонную дверь.

Вдоль одной стены стояли ящики и сундуки, мешки и корзины с винными бутылками. Вдоль другой тянулись широкие полки, между которыми примостился узкий кожаный диванчик. Рядом был стол на одной ножке, привинченной к полу.

На диване сидел в небрежной позе, закинув ногу на ногу, Фредерик Штерн. Склонившись над столом, стоял холеный красавчик в бежевом охотничьем костюме. (Степан понял, что это и есть Даунвуд. ) Он перекатывал пальцем блестящие красные зернышки. Больше в багажном вагоне никого не было.

Пока все шло именно так, как и рассчитали Степан с машинистом.

— Что там Случилось? — Даунвуд повернулся и увидел Степана. — А где…

— На пол! Оба — на пол! — приказал Гончар, наведя на них револьвер. — Мордой вниз!

— Даунвуд, не спорьте с ним! — простонал Штерн, послушно опускаясь на четвереньки. — Это Питерс! Он стреляет насмерть!

— Приятно познакомиться, — улыбнулся красавчик и вытянул за уголок из верхнего кармана френча свой белоснежный платок.

Опустившись на одно колено, он протер платком пол, прежде чем лечь на него, и уютно опустил голову щекой на скрещенные руки.

— Последний раз мы виделись в Эшфорде, если мне не изменяет память…

— Руки за спину! — рявкнул Степан. — Энди, заходи!

Кочегар забежал в вагон с веревкой наготове и без лишних разговоров принялся связывать руки.

— Эй, любезный, полегче! — недовольно поднял голову Даунвуд. — Не думаю, что мистер Лавленд похвалит тебя за это!

— Джеральд, Джеральд, не спорьте! — пролепетал Штерн.

— Ты знаешь, кому связал руки? — не унимался Даунвуд.

— Не знаю, — ответил кочегар. — Мистера Лавленда знаю, и про зятя его слыхал. Только того малого вроде зовут Арчи Рочестер, а ты какой-то Джеральд.

Гончар снял с вешалки "шарпс", висевший рядом с брезентовым плащом, и кинул его кочегару.

— Умеешь обращаться?

— Немного.

— Если я не вернусь, застрели обоих. Вот этого первым. — Он пнул Штерна. — Он убил моих лучших друзей.

— Не промахнусь!

Степан переложил свой кольт в нагрудную сумку. Бандитский "смит" уже лежал там. Еще один револьвер был у него под мышкой, в наплечной кобуре. Итак, три шестизарядника. Надо уложиться в восемнадцать выстрелов. Времени на перезарядку не будет.

"Валить любого, кто поднимет оружие. Не думать о последствиях. Главное — перевести из пассажирского вагона в багажный Мелиссу и ее семью. Потом — расцепить вагоны. Поезд идет на подъем, отцепленные вагоны быстро отстанут и покатятся вниз. Бандиты останутся на перегоне, а мы долетим до ближайшей станции. Это Боулдер. Там люди. Там мы отобьемся, даже если бандиты нас догонят.

Да, но там и шериф. И неизвестно, на чьей он будет стороне. Смоки предупреждал, что семейка Юдл контролирует здесь несколько округов. Решено — гнать паровоз до самого Денвера. Штерна и Даунвуда сдать властям. Впрочем, это уже забота Фарбера. Что же до Стивена Питерса, то он незаметно исчезнет по дороге. После захвата экспресса, пальбы и насилия над почтенными гражданами его ждет камера в местной тюрьме. Пока будут разбираться, все может измениться. И герои станут преступниками, а ворье — оплотом цивилизации.

Надо же, зять президента! Плохо, что Даунвуд меня опознал. Заложит. Придется забыть об Эшфорде примерно на год, пока все не утихнет".

Проще всего, да и приятнее, было бы пристрелить их обоих, и Даунвуда, и Штерна. Но Степан все-таки надеялся, что их будут судить и они будут все валить на своего босса, Рейнольдса. А вот тогда уже самому Рейнольдсу будет некогда сводить счеты с каким-то профессором геологии. И Мелисса наконец окажется в безопасности.

Все эти глубокомысленные расчеты промелькнули в голове Степана за то время, которое нужно человеку, чтобы уложить в сумку два револьвера и прокрутить на всякий случай их барабаны. Двенадцать щелчков.

Все. Вперед.

Он прошел через тамбур к пассажирскому вагону. Сжимая шершавую рукоятку кольта в сумке, левой рукой открыл дверь.

Пассажирский вагон третьего класса напоминал салон пригородной электрички — такие же скамейки, расставленные спинка к спинке, такой же проход. Прекрасное место для перестрелки, если ты стреляешь первым.

— Кто тут, это самое, профессор Фарбер? — спросил Степан с порога. — Зовут его. Пусть, это самое, зайдет в багажный вагон.

Он говорил медленно, немного коверкая слова. Глаза быстро нашли мишени — двое играют в карты на передней скамейке, еще три головы в широкополых шляпах виднеются над спинками сидений в дальнем конце вагона. Вот Мелисса, в середине вагона, она сидит между матерью и Роситой. Фарбер стоит в проходе. Перед ним — низкорослый толстячок. "Судья Томсон, — вспомнил Степан. — Только бы не задеть судью". Рядом с ними, спиной к Степану, стоял высокий худой ковбой в кожаном жилете. Он повернулся, и Гончар увидел на его груди латунную шерифскую звезду.

— Шеф зовет профессора? Сейчас придем.

— Одну минуту, — сказал судья. — У нас с доктором Фарбером небольшая дискуссия. Предварительно нам необходимо определить сложившуюся ситуацию.

— Это самое, — сказал Степан, поворачиваясь боком. — Мне про ситуацию не сказано. Мне сказано — профессора, это самое, привести.

— Я никуда не пойду! — вдруг закричал Фарбер. — Судья! Вы отдаете себе отчет? Что вы мне предлагаете?

— Зачем же горячиться, профессор? — увещевал его Томсон. — Мистера Рочестера рекомендовал сам губернатор. Весьма достойный гражданин. Уверен, что он не стал бы подвергать сомнению результаты вашей экспедиции, если бы не обладал более обширными данными. Ведь вы обследовали только один маленький участок. А россыпь занимает весьма обширную территорию. Кроме того, ведь вы даже на этом участке нашли алмазы, не так ли?

— Судья, сколько можно повторять? Все это подстроено! Мы нашли не алмазы, а алмазные осколки. Это отходы какой-нибудь ювелирной мастерской.

— Ваше обвинение слишком серьезно, — сказал судья. — Что же, думаю, Арчибальд согласится, что надо провести еще одно обследование. Я устрою вам встречу с губернатором. Надо обсудить с ним…

— Хватит! — резко сказал шериф и наставил кольт на судью. — Идите в багажный вагон!

— Как? Что? Что вы себе позволяете, шериф Юдл?

"Юдл? Еще один братец, — подумал Степан. — Да когда ж они кончатся!" Шериф Юдл поднес ствол к носу судьи:

— Я-то себе все могу позволить! Я тут и судья, и губернатор, и президент. Понял? Чего придумал! Еще одно обследование! А какого черта мы потратили все лето, я тебя спрашиваю? Надоела мне ваша болтовня. И компания ваша надоела. Мы свое дела сделали. Хватит с вами носиться. Пошел в багажный!

Судья побледнел и пошел к выходу, оглядываясь и натыкаясь на скамейки.

Юдл схватил профессора за локоть и грубо потащил за собой.

— Вам… вам придется расстаться со своим постом, — дрожащим голосом произнес судья.

— Как бы тебе не пришлось кое с чем расстаться! А ну, пошел!

Степан посторонился, пропуская судью.

Как только Томсон оказался в тамбуре, Гончар выстрелил, не вынимая револьвер из сумки.

Он стрелял в тех двоих, что сидели рядом. Одного отбросило к стенке, а второй выгнулся всем телом и свалился в проход.

— Док! На пол! — закричал Степан, вытянув руку с кольтом, и опустился на колено.

Целясь снизу вверх, чтобы не задеть Фарбера, он выстрелил в Юдла. Тот согнулся пополам и упал на колени.

Профессор нырнул за спинку сиденья. В конце вагона вскочил бандит, выхватывая револьвер. Степан выстрелил одновременно с противником. В лицо ударили острые щепки от соседнего сиденья. За густым дымом не было видно ничего, и Степан бросился в угол и выстрелил оттуда по темному силуэту.

Из дальнего конца вагона по нему били сразу три ствола. Пули кромсали дощатую обшивку вагона и прошивали спинки скамеек.

Гончар нырнул на пол и стрелял, прикрывшись телом убитого. Он бил по вспышкам. Бандиты укрылись за сиденьями, но Степан знал, что это не защита от пуль сорок пятого калибра.

Он отбросил второй револьвер и выхватил кольт из-под мышки. Осталось шесть патронов.

Сизый дым слоями кружился в вагоне. Кто-то хрипел, захлебываясь. Бешено грохотали колеса, их шум влетал в разбитые окна.

— Милли! — крикнул Степан, поднимаясь над трупами.

— Все нормально! — ответила девушка.

— Бегом отсюда! В багажный! Живо!

Он вскочил на скамейку, держа под прицелом дальний конец вагона. Мимо него прошмыгнула Мелисса, за ней Росита и жена профессора. Милли задержалась у выхода, поднимая с пола два винчестера. Фарбер все еще лежал между сиденьями, и Степан уже мысленно попрощался с ним. Но профессор, постанывая, все же поднялся на ноги.

— Куда бежать? — спросил он, размазывая кровь по лицу.

— Сюда, сюда! — Степан толкал его к выходу и сам пятился, не опуская кольт. — Позовите ко мне кочегара! А сами держите на мушке Штерна! Живее!

Под ногой оказался еще один труп, и Гончар присел, подбирая чужой револьвер. Двенадцать выстрелов в запасе.

В дальнем конце вагона распахнулась дверь, и в светлом прямоугольнике показался силуэт. Степан выстрелил, и силуэт словно сдуло, и дверь захлопнулась за ним.

— Энди, Энди! — Гончар звал кочегара, боясь отвернуться.

— Здесь я!

— Отцепляй вагон!

— Шкворень застрял! Не могу выдернуть!

Сквозь грохот колес Степан различил какой-то шум на крыше. Обходят сверху!

Он выстрелил в потолок, еще раз, и еще. Попасть он и не надеялся, хоть бы остановить.

Снова вспышка в дальнем конце, и тяжелый удар в плечо развернул Степана. Он повалился в тамбур и увидел, что кочегар лежит поперек буферной площадки.

— Готово! — крикнул кочегар, поднимаясь. — Давай сюда!

Гончар повернулся на бок и поднял револьвер, стреляя в набегающего бандита. После второго выстрела курок щелкнул по пустому барабану.

Он вскочил на ноги и перешагнул через растущий просвет между вагонами. Левая рука плохо слушалась, но он смог закинуть ее через ограждение площадки и согнуть в локте. Теперь его не свалят.

Отбросив револьвер, вытащил из сумки второй. И тут же увидел над собой чью-то тень. Выстрелил вверх от бедра. Словно тяжелое бревно ударило в бок, но согнутая рука удержала Степана на площадке, а на сцепку к его ногам свалился убитый бандит.

Зеленая стенка в грязных разводах медленно отдалялась. Блестящие цепи свисали с буферов и, звеня, волочились по шпалам.

Степану казалось, что его тело становится легким, как перышко, вот-вот ноги оторвутся от площадки и взмоют выше головы. И он изо всех сил сгибал онемевшую руку, предплечьем зажимая поручень.

Снова что-то показалось на крыше отстающего вагона, и снова он выстрелил по неясной тени. Все плыло перед глазами. Но он с ликованием заметил, что отцепленный состав удаляется все быстрее.

Черные кольца медленно кружили в воздухе, мешая целиться. Потом вдруг они превратились в оранжевые волны, которые плескались перед Степаном. Они были горячими и солеными, и он чуть не захлебнулся в них. Рука вдруг распрямилась сама собой, и Гончар понял, что сейчас свалится на рельсы. Последним усилием он развернулся и оттолкнулся от площадки. И увидел, как стремительно набегает на него щебенка насыпи…

44. НА ПОРОГЕ УЩЕЛЬЯ ТУМАНОВ

Он не потерял сознание. Он ненадолго перестал ощущать свое тело и ничего не видел. Но при этом отчетливо понимал. Правда, только отрывками. Вот сейчас он скатывается с насыпи. Это больно. А сейчас лежит на чем-то жестком и колючем. Это еще больнее.

Пульсирующая боль под ребрами понемногу утихла, но плечо все еще ныло. Временами Степану казалось, что все его тело покрыто слоем грязи, которая начинает засыхать и твердеть, превращаясь в непробиваемую корку.

Сквозь туман показались мелкие острые листья. Они дрожат перед глазами, а за ними — небо, и одинокое плоское облачко, и черная птица кружит как раз под ним, словно прячется от беспощадного солнца в его тени.

"Пора, — подумал Степан Гончар и закрыл глаза. — Пора и мне туда, под это облачко. Пора уходить в туман".

"Можете не торопиться, — ответил ему женский голос. — У нас еще много времени".

"Десять минут назад его было мало, — услышал Степан свой голос, хотя он ничего не говорил. — Что-то изменилось?" "Разве вы не заметили?" "Не идите так быстро", — попросил он.

"Мы найдем друг друга", — ответила женщина.

"Я подстрелил шерифа, — пропел кто-то, — но не трогал я помощника… " — Пошли глюки, — сказал Степан и чуть не подавился песком, который набился в рот.

Если тебя достают глюки, значит, ты еще как бы живой.

А если ты живой, то нечего тебе валяться под солнцем возле насыпи.

Его лицо закрыла тень, и песок захрустел под тяжелыми шагами.

Степан открыл глаза и увидел Тучку. Лошадь наклонила к нему голову и коснулась щеки холодным черным носом.

— Да живой я, живой, — сказал ей Степан.

Он с трудом повернул голову. То, что казалось ему насыпью, на самом деле было склоном горы. Гончар медленно перевернулся на бок, а потом, схватившись за свисающие поводья, осторожно приподнялся. Каждое движение причиняло боль, однако Степан все же смог встать на колени. Тучка мотнула головой, как бы торопя его, но Гончар не шевелился.

Стоя на коленях, он увидел, что в склоне горы чернеет широкая расщелина. Оттуда веяло смертельным холодом.

Он стер с лица налипший песок. Ощупал плечо и обнаружил, что оно покрыто твердой коркой засохшей грязи. Такой же панцирь плотно охватывал его бок. "Вот что мешает вздохнуть полной грудью, — догадался Гончар. — Ну, дышать-то можно и так, зато, похоже, эта корка остановила кровь из ран. Удачно получилось".

Его взгляд вернулся к черной расщелине, и теперь он увидел, что там, в глубине, клубится туман. Белые клочья взвивались и переплетались, поднимаясь из темноты. Туман медленно и неотвратимо накатывался на Степана.

"Вот оно, ущелье Туманов, — подумал Гончар. — Как все просто. Оказывается, его не надо было искать. Оно само нашло меня, когда наступило время".

Он выпустил повод из руки. Тучка потерлась мордой о его плечо, отчего он чуть не повалился наземь. Степан легонько похлопал ее по шее и оттолкнул от себя.

"Не идите так быстро", — снова услышал он себя. И снова в ответ прозвучал голос женщины: "Мы найдем друг друга".

— Где? — спросил Степан. — Где мы найдем друг друга?

— Денвер, — сказала женщина.

Туман застилал все вокруг голубыми и пепельными слоями. Липкая влага оседала на лице. Еще немного — и вот уже ничего не видно за висящей завесой…

"Денвер. Денвер", — звучало в ушах.

И вдруг он узнал этот голос. Так могла говорить только Мелисса…

— Милли, — позвал Степан. — Разбойница, ты здесь?

— Мы найдем друг друга, — еле слышно ответила она.

"Поздно, — подумал Степан Гончар. — Слишком поздно".

Он вглядывался в непроницаемую стену тумана и видел за ней черноту. Все темнее становилось вокруг, все холоднее. Степан почувствовал, что его колотит сильнейшая дрожь.

Где-то впереди, там, за туманом, за чернотой, отчетливо прозвучал автомобильный гудок.

Сейчас все кончится, понял Степан. И мы никогда уже не найдем друг друга. Если только я не попаду в Денвер…

Денвер? Да это же совсем рядом!

Он попытался встать, но потерял равновесие и рухнул лицом вниз. Где-то рядом по шоссе пронеслась невидимая машина.

Из последних сил приподнявшись на дрожащих руках, Гончар свистнул. Тучка всхрапнула в ответ, и он почувствовал, что по лицу скользнули поводья. Вцепившись в них, Степан просвистел коротко и часто. Поводья натянулись, и Тучка потянула его за собой.

— Тяни! — прохрипел он слабеющим голосом. — Тяни сильнее, малышка! Нечего нам тут делать… тогда он смог забраться в седло, солнце уже садилось за горы. Телеграфные столбы отбрасывали длинные тени. Степан Гончар не мог пошевелить рукой, не мог повернуть голову без того, чтоб не материться от боли, но он сидел в седле и был жив. Глядя между ушами кобылы, он видел только седую траву. Где-то впереди, за этим морем травы, за горами, в конце железнодорожного пути стоит город Денвер.

Он нащупал флягу, подвешенную за седлом. Вода была холодной и удивительно вкусной. Возвращая флягу на место, он увидел винчестер в седельной кобуре и вынул его. Всегда чувствуешь себя немного спокойнее, когда оружие под рукой.

— Если я отключусь, ты не останавливайся, — предупредил он кобылу. — Так и шагай вдоль рельсов. Они для того и проложены, чтобы вдоль них шагать. Мы с тобой никогда не были в Денвере. Мы с тобой вообще нигде не были. Столько мест на земле, которых мы никогда не увидим. Потому что нам туда не надо. Человеку надо туда, где его ждут. Как думаешь, нас ждут?

Тучка фыркнула и встряхнула головой, отгоняя мух, но Степан понял ее по-своему.

— Сомневаешься? А я вот не сомневаюсь. Раз уж я не провалился в ущелье Туманов и не поднялся к облакам… Значит, еще не время. Потому что есть дела, которыми придется заняться. Надо найти подходящее Дерево и повесить на нем Штерна. Надо купить дом и привести в него жену. И еще надо нарожать сыновей. Но тут я не справлюсь без Милли. Так что хочешь не хочешь, а надо попасть в Денвер.