Боцман и Паганель, или Тайна полярного острова

Глава 11. «Таинственный остров»

Заслушался я нашего судового «шахерезада» (шутка рыжего) и даже подскочил на перекладине трапа от неожиданного звука, донесшегося сверху из нашей штурманской рубки. Звук был такой, какой издаёт велосипедный тренькающий звонок, только гораздо резче, явно рассчитанный на удар по нервам вахтенной службы. В то же время на сигнал судовой тревоги он не походил совершенно. — «Что это там?» — Встрепенулся Бронислав Устиныч и по скобам приваренным к металлу судовой надстройки ловко и быстро забрался на левое боковое крыло капитанского мостика, откуда толкнув массивную дверь вошел в рубку. Я не удержался от соблазна и последовал его примеру. Выражаясь литературным штампом, в рубке царил таинственный полумрак. Неяркий свет исходил только от небольшой лампы на подвижном креплении над штурманским столом. Траулер наш, как я уже говорил помещён был под скалистый навес в подобие каменного грота, словно игрушечная модель в полуоткрытую пасть исполинского изваяния неведомого каменного зверя. От того в пределах нашего судна было достаточно темно.

Наружный естественный свет, несмотря на молодой полярный день, яркостью нас и наш остров тоже не баловал. Недавно пронесшийся, необычный для этого времени года ураган Кашуту, разогнал было облака и дал погулять полярному солнышку, но уже менее чем через сутки северные широты напомнили о том, что мы не у Санта Крус де Тенерифе, а у немного другого острова и небо вновь заволокло привычной серой пеленой низких облаков.

Итак в штурманской рубке что-то происходило. Когда я перешагнул через комингс (высокий порог на судне) и вошел внутрь, неприятное треньканье внезапно прервалось, это второй штурман Алексей Иваныч щелчком выключил звуковой тумблер донного эхолота. Только-что прекратившиеся звуки издавал мой старый знакомец, тот самый с силуэтом субмарины на светящейся застеклённой панели самописцев и тот самый, который вдохновил краснолицего норвежского великана майора Свенсона на не бесталанное, хотя и короткое исполнение музыкальной фразы о жёлтой подводной лодке.

«Ты прикинь!»- с удивлением и тревогой в голосе заговорил вахтенный штурман Алексей Иваныч. — «Решил я, как положено на стоянке донник прогреть, самописцы там протестировать, ну всё как обычно. Включил, ну думаю пусть пока покапает, постучит по дну, пока я на вахте. Ну он у меня всегда включен, люблю этого старичка, он мне нервы успокаивает своим БИП-БИП, бибикает как наш первый спутник. А он вдруг взял и растренькался, как велосипед почтальона».

— Я с ним в эксплуатации не первый год и не разу такого звона не слышал. он когда под ним косяк рыбы проходит, свое БИП-БИП учащать начинает и чем плотнее косяк, тем чаще. Но главное, мать его ити, ты глянь что он самописцами начертил, сколько туши извел. Штурман с боцманом с озадаченными лицами наклонились к зеленоватому свечению экрана донного эхолота. Я охваченный неуёмным любопытством молодого кота, привлечённого таинственным шуршанием, тоже, привстав на цыпочки полез глядеть на художества самописцев через спины впереди стоящих.

— «Ты ещё мне на шею влезь, гусь лапчатый!»- нервно дернув лопатками пробурчал второй помощник. Однако мне удалось разглядеть освящённый экран, где весь низ листа части плотной бумажной ленты, рабочего поля самописцев был сплошь покрыт чёрной лоснящейся тушью. «Если это косяк,» — усмехнулся он — «то не иначе рыбка нашла себе бочку на несколько тысяч тонн, упаковалась в неё и таким манером путешествует». — «А что здесь под нашей шхерой и вправду глубина около двухсот метров?» — c удивлением осведомился боцман. — «Такое бывает» — ответил штурман — «остров то древним вулканом образован, где то были разрывы дна, взрывы при выходе раскаленной лавы в морскую воду, отсюда резкие перепады глубин на береговом шельфе».

— «Ну, что тут у вас опять за хрень?» За нашими спинами тучный, раздражённый и одышливый, стоял, выставив вперёд седую кудлатую бороду, наш невезучий капитан Дураченко. Вахтенный штурман принялся объяснять диспозицию, правда уже без всяких эпитетов. Владлен Георгиевич слушал с заметно возрастающим вниманием. — «А ведь это господа-товарищи вполне возможно наша удача под нами проплыла и где-то рядом таинственно пристроилась» — Проговорил он с новой надеждой в голосе. — «А ты, что здесь забыл?» — капитан посмотрел на меня через плечо и махнул рукой в сторону выхода. — «Иди к трапу, вахту неси». — В его интонациях уже не было ни злости ни раздражения. Я спустился вниз на своё вахтенное место. Через небольшое время ко мне вновь присоединился боцман. — «Так что это было?» — нетерпеливо прервал я затянувшееся, как мне показалось молчание.

— «Наутилуc!» — Устиныч усмехнулся в седые усы. — «Ты что Жюль Верна не читал? „Таинственный остров“ помнишь? Ну, так тут у нас под Медвежьим крылом одно к одному приключение происходит». Боцман пребольно хлопнул меня по плечу тяжелой лапой. — «Осталось только дождаться явления капитана Немо» — Несколько раздосадованный неуместными, как мне показалось шутками, отметил я. Устиныч перестал улыбаться и посмотрел на меня с прищуром, что выражало у него работу мысли. — «А знаешь парень, ты ведь и сам не понимаешь, что возможно случайно попал сейчас в нужную щелочку». Я уставился на него озадаченно. С идиотским выражением морды-лица верблюда, случайно взглянувшего на себя в зеркало. — «Я тебе больше скажу, сдаётся мне, что явление капитана Немо на его таинственном острове уже состоялось и мы его попросту не заметили».

Напрасно я пытался разговорить боцмана о том, к чему пришёл их тройственный совет, происшедший на мостике. Устиныч молчал так, как не молчал бы, будь он на самом деле тем старым говоруном, каким мог иногда казаться.

Его шутка о таинственном острове, Наутилусе и капитане Немо мне ничего особо не прояснила и вообще показалась на тот момент пустым снисходительным трёпом бывалого морского бродяги с наивным салажонком. «Оставь малый» — добавил он без улыбки — «Во первых со временем сам все узнаешь, а если и чего не узнаешь, стало быть так оно и положено. Знаний не почину не унести дурачину. У тебя сейчас детское любопытство в розовой попе играет, а станешь старше поймёшь, что есть информация случайное обладание которой равносильно удовольствию обладания гранатой с вырванной чекой в закрытой комнате».

— «А чего эскимоски и урсусы нам больше без интересу?» — перешёл он на свой обычный говорок и сразу превратился в привычного и от того более симпатичного мне Устиныча. Расценив моё надутое молчание, как сдержанное одобрение к продолжению эпических повествований своей гренландской Одиссеи, боцман без промедления этим и занялся. — «Помню, что когда вернулись мы на судно капитан наш махонький и дядя этот министерский в шляпе порешили провести общесудовое собрание экипажа. Ни как и ожидалось от наших неизбалованных работяг все их предложения по поводу валютных выплат прошли, как говориться „На ура“. Тем паче, что начальство как правило не делает предложений от которых можно отказаться. Министерский, довольный тем, что всё прошло гладко распорядился выдать положенную валюту для отдыха экипажа в порту захода из расчета 2,5 доллара в день для рядового состава на десять дней стоянки».

Выходило 25 долларов на одну забубённую матросско-мотористскую личность. Это же было в конце шестидесятых и американская деньга побольше весила да и товар всякий колониальный вроде джинсов-техасов (штанов этих ковбойских по которым нынешний молодняк с ума сходит) на этот четвертной можно было сторговавшись в лавке с хозяином целых две пары купить. Как получишь свой паспорт моряка, да за кордон сходишь первый раз сам всё увидишь и всё пощупаешь, хотя последним не увлекайся…

Я вон тогда пару купил себе для работы, (им же как робе сносу нет) так в Мурманске заведующий складом такелажным Вахтанг Шавлович, как узрел меня в них, так прицепился хуже рыбы-прилипалы: «Как брата» — говорит — «прошу, продай „Ливайс“. Cын день и ночь клянчит, с ума свёл». Я отвечаю: «Ты чего Шавлович? Они мной второй месяц ношены-переношены, все в краске-сурике». А он мне: «Ничего, в скипидаре — растворителе отстираю, линялые даже моднее. Устиныч бери 100 рублей, а то умру от темперамента. На твоей совести будет, батоно!» «Ну я же не фарцовщик-барыга какой, денег не взял, а на складе у Вахтанга такелажем дифицитным разжился, такелажными блоками лёгкими немецкими, ГДР-овскими. Так о чём это я?»

Боцман потряс стриженной седой головой, как бы ставя мысли на место. Мне на миг показалось, что он сейчас не так уж увлечён собственным повествованием, что свойственно всем хорошим рассказчикам. Скорее его все ещё занимало недавнее странное происшествие с донным эхолотом, а точнее загадочные показания его самописцев. — «Ну я и говорю. К вечеру получили мы от начальства на руки паспорта моряков и положенный инструктаж о поведении советских моряков за границей, на берег гренландского Готхопа сошли как в песне одиннадцать советских моряков».

Тут я, как автор, должен кое-что пояснить: По правилам, разработанным компетентными органами, советские моряки за границей во избежании ЧП, должны были передвигаться по территории заграничного порта захода в группах по пять человек. Назначался и старший группы, который отвечал за всех, как впрочем и все отвечали за каждого.

Если в группе что-то случалось или не дай бог кто-то становился невозвращенцем (просил политического убежища), то по полной программе получал (не считая капитана) прежде всего старший группы, вплоть до лишения права на заграничные рейсы на многие годы, а то и пожизненно, а в худшем же случае несчастному старшему грозило увольнение с флота с волчьим билетом, что было равносильно запрету на профессию. Не в чём не повинные члены проштрафившейся пятерки, как правило лишались загранрейсов как минимум на три года.

Помню, как в отделе визирования в комнате получения паспортов моряка для заграничных рейсов, висел, потрясший меня плакат-памятка, где кроме длиннейших списков книг и записей рокгрупп, запрещённых к ввозу в СССР находился и список моряков, наказанных пожизненным запретом выезда за границу. Причина — неумышленная порча загранпаспорта (паспорта моряка) и подробности «тяжких преступлений» — У одного двухгодовалая дочка разрисовала папин паспорт цветными карандашами, у другого жена не проверив карманы мужа (хорошая жена) постирала паспорт с вещами…

Когда я получал свой паспорт моряка на собрании-инструктаже выступал солидный, убелённый сединами офицер-особист, курировавший Мурманский рыбфлот. Он нёс нечто. По его патриотическому мнению выходило, что поскольку загранпаспорт красного цвета, то он является священной частицой знамени советской Родины, а за утрату знамени на фронте расстреливали. В наше же «доброе время» всего лишь навсегда закрывают загранвизу, хотя лично он ставил бы к стенке и как говориться — «недрогнувшей рукой». Здесь этот садо-златоуст сделал паузу, заставив потенциальных «смертников» вяло поаплодировать. Мне представилась поставленная к стенке двухлетняя крошка с цветными карандашами в руках, посягнувшая на «частицу Знамени». Этот пассаж, как мне известно повторялся многие годы и всякий раз при вручении паспортов очередной группе моряков. Начальству этого патриотически настроенного идиота наверняка были известны его лирические отступления, однако никто не нашёл нужным его вразумить. По принципу «Себе дороже».