Боевой разворот. И-16 для «попаданца»

День четвертый

Когда проснулся, рядом уже никого не было… Повара рано встают.

Да, есть женщины в русских селеньях. И не только в селеньях. В городах тоже. Попадаются. Хотя и реже. Можно поговорить, можно послушать или просто помолчать. Вдвоем. Панацея. Все тревоги, все боли душевные если не вовсе уходят, то смягчаются. Как с мороза у теплой печки. Это, собственно, и есть Родина. Женщины, дети… Родители. Старики. За них воюем. За прошлое, настоящее и будущее. Не за вождей же, усатых и безусых, головы класть. И не за идею. Идей – их вон сколько было… и будет… разных.

Из Надеждиного закутка выбираюсь потихоньку. Она, конечно, человек свободный, в том числе и по понятиям нынешнего времени, – но зачем? В удобства, затем размялся. Потом в казарме хватанул бритву с прочим, заобиходился – и на завтрак. Наде махнул рукой, она в ответ. Некогда.

На построении все еще довольно много народу. Хотя, конечно, первые ряды, где летный состав, поредели не слабо после вчерашнего, надо думать. На предыдущем меня, разумеется, не было, сравнить не с чем, но потери, по определению, были. Нехилые, увы. Где-то, полагаю, невосполнимые даже. Впрочем, рассвет едва-едва занимается лишь, а дежурная шестерка «чаек» уже накручивает километраж синевы.

Перед строем группа офицеров. Впереди майор. Лет тридцати. В летной форме. Светловолосый, с волевым лицом. Плакатными такие называют. Смутно знакомым. Костику, разумеется. Ростом лишь чуть выше меня, но видно, что крепкий, и такое чувство, будто бы сейчас взлетит, прямо вот так, без всего, от словно переполняющей его энергии. Это с утреца-то. Глаза быстрые, серые. Сразу видно – истребитель…

Оказался майор Сурин[97]. Борис Николаевич. Командир 123-го иап. Прибыл ночью еще, из Пинска. Взамен Бати. Скоренько доводит обстановку. Хреноватенькая, скажем так, обстановочка. Фрицы (хотя здесь их так не зовут еще) автоколоннами остановились на достигнутом – пощипали мы их капитально, с неба то есть, да и мазута кой-какая подошла, – но направляют в нашу сторону разведдозоры. Которые пока перехватываются и удерживаются нашими заслонами, но это пока. Скоро снова попрут. Короче, пора уматывать, да поскорее (все это в моей интерпретации, разумеется, впрочем, Сурин и правда почти не матерится, сурьезный дядечка). В Пинск. Часть технарей и прочих уже смотала удочки, прочие даже не ждут уже зеленого свистка – грузятся полным ходом. На остальные машины пилоты найдутся. С избытком. Из «мигов» – только на два. А их четыре. О «яках» вообще ни слова. Закончив насчет «мигов», комполка оглядывает строй. Три шага вперед.

– Разрешите обратиться? Младший лейтенант Малышев.

– Знаю тебя, Малышев. Молоток. Что скажешь… теперь?

– Предлагаю перегнать «миги» мною и старшим лейтенантом Гудава. В два захода. Обратно на У-2. А потом, если получится, «яки».

– Ты что, «як» пилотировать умеешь?

– Точно не знаю. Но думаю, что смогу.

– Этот сможет, – реплика сзади, от Шульмейстера.

– Что, Вася, правда сумеет, как мыслишь?

– Думаю, сумеет. На «миге», вон сумел же. Потом на «иле». Толя, покойный, после первого вылета делился – крутил, мол, да вертел так, словно родился на этом самом «иле» и титьку мамкину оттуда же сосал. И из второго вернулся – он один. Даже Фрол – и тот…

Вот так да… А я-то надеялся, шлангом прикинусь. Станиславский – тот, может, и поверил бы. Батя же в этом спектакле не первый год и не последний исполнитель. Был.

– Попробовать стоит, товарищ майор, – с легким акцентом, прибалтским, что ли, Катилюс. Не заметил сразу. «Гэбню» кровавую. Впрочем, где ж ему быть. Самолеты уничтожить, дабы вражине не достались, – его работа.

– Ладно. Так тому и быть. Как делать это получится – есть предложения? У вас?

Ого, уже на «вы». Растем, однако. Пусть это и всего-то лишь по уставу. Однако у нас ведь в армии как повелось, издавна, полагаю: если старший к младшему на «вы» обращается, это обычно к звездюлям неслабым. Пряники же можно и на «ты». И лишь совсем изредка на «вы» – в особых случаях. Например, когда на смерть отправляют. Как нас тогда с тем Босфорским мостом[98]… Аж целый генерал армии… Впрочем, не будем о грустном.

– Мы со старшим лейтенантом Гудава перегоняем пару «мигов». Возвращаемся на У-2. Техники движки заводят, как только У-2 увидят. Мы садимся – и сразу вторую пару. И так далее.

– Так, Игорь Венедиктович, люди требуются от вашей группы, добровольцы, конечно.

Ага, с правого краю от строя технарей со спецами человек десять по гражданке. То есть в рабочей, но кто во что горазд. Видимо, с завода. Те, что «яки» собирали. Выходит интеллигентного вида мужичок, седой и худощавый. Старший, наверное. Инженер.

– Добровольцы все. Но останемся мы с Петром Иванычем. Больше не нужно. Самолеты только заправить осталось, горючкой и сжатым воздухом, боеприпасы же, что были, загружены загодя, как и все прочее. Пока товарищи с «мигами» управятся, мы как раз подоспеем. Ну, и общее обеспечение с нашей стороны непременно потребуется. Мало ли что. Только они не облетаны еще. Вы ж сами знаете, горючего не было, да и пилоты заводские не прибыли. К тому же вооружение! Пушки то есть…

– Значит, так, Игорь Венедиктович. Вы мне в Пинске нужны позарез, да и с Москвы запрос уже пришел на вас, еще до начала… этого всего. Оставьте за себя другого… добровольца.

А ведь напрасно иронизирует. И правда, натуральные добровольцы. Вон морды лиц какие. Насупленные, но не без некоторой душевной свирепости. Лишь у пары-тройки неуверенность и страх проскальзывают. Но – строй держат. Значит, проняло. Нас, русских, когда за живое заденет, так мы горы готовы свернуть и тут же трупами лечь. Помню, и в мое время так же было. Потом, когда раскачались. Под русскими понимаю всех, кто так может. За Расею. Вон Игорь Венедиктович не согласен уезжать, что-то доказывает, аж слюной брызжет, отсюда даже видно. Ну, пока суд да дело…

– Разрешите, – майору, – к машинам?

– Да. Вам с Гудавой вылет по готовности. До Пинска маршрут известен должен быть.

Эдик Гудава лыбится навстречу.

– Что, Костик, один-один?

На мой довоенный еще прокол намекает, чтоб сделать менее болезненным свой. При посадке здесь. Самолюбивый, как и все они. М-да… Небось Петровичева шарашка весь день и всю ночь. Раз вся четверка готова. С Эдиком же Костик давно на «ты». В обе стороны. Рубаха-парень. На грузина не очень похож. Высокий, плечистый, волосом рыжеват, только медальных статей нос чуть крупноват, да и прочие черты лица под стать. Говорит без акцента, разве что когда колориту добавить хочет. Впрочем, он и не грузин. Мингрел. А мать так и вовсе русская. На «ты» же, потому как у Костика с ним общие похождения были. В Белогорске еще. По женской части, до которой Эдик великий охотник. Только, в отличие от Петровича, довольно разборчивый. Без грубости, впрочем, и хамства. Цветочки, ухаживания… Чуть на губу[99] тогда не загремели на пару, за что – нет времени вспоминать. Как убегали по крышам да закоулкам и все такое прочее. Летчик, впрочем, отличный. Сбитыми на Халхин-Голе еще отметился, потом в Финляндии, да и здесь уже есть. Причем как раз «худого» уговорил, если память не изменяет.

Теперь вместе шагаем к своим «мигам». По травушке-муравушке. Сапоги мокрые и низ комбеза от росы – насквозь. Петрович и Ко сняли уже с двух маскировку и заканчивают подготовку к взлету. К «якам» неподалеку вся толпа гражданских галопом протопала. Тоже готовить будут? Кому? Пока рассаживались по кабинам, подбежал коренастый капитан в летном. Что-то сказал Эдику и тут же умчался к «якам». Тот сделал мне знак рукой – мол, ждем пока – немного. Ждем. Тем временем рассвело, день, похоже, опять будет погожим. На радость немцам и на беду нашим сухопутчикам. Под тарахтенье слабеньких движков взлетают один за другим У-2. Пара. Все, что осталось. От легкомоторной авиации двух иап – нашего и 123-го. Не так уж и мало. Имея в виду обстоятельства. Сразу за ними, с серьезным таким ревом, в небо пошли И-16. Сопроводить. Возле «яков» суета. Похоже, тоже готовят сразу пару[100]. Точно, тот капитан шагает прямо к «якам», следом подходит майор Сурин. Комполка. Наверное, готовился, изучал уже. Новую матчасть. А может, даже и облетать успели. Раздобыли тогда еще где-нибудь трошки бензинчику высокооктанового, и исполнили. Теперь пригодилось. «Яков» насчитываю восемь машин. Целых. И при посадке видел разбитые, кажется, четыре. Фролов, царствие ему небесное, говорил про двадцать. Остальные восемь, значит, где-то прячутся. До фига ж летать придется тудоть-сюдоть.

Тем временем пара «яков» завелась – мы следом, прогрели моторы, и на взлетку. За большой группой «чаек». Тоже перегоняют. Эдик чуть впереди. Старший и ведущий. Надо бы мне – но как? Ладно, с утра пораньше и так проскочим. Может быть. Сразу за «яками» набираем скорость – отрыв! Убираю шасси и тут же начинаю крутить головой. Даже ведущему не вредно, а уж ведомому-то сам бог велел, совокупно с уставом. Немцев пока не видно. Но погода продолжает не баловать нашу пехоту. В смысле, на небе ни облачка. Не, на горизонте что-то такое наблюдается – но через пару часов, зуб даю, рассеется…

До Пинска чуть больше сотни. Лететь, значит, минут двадцать. Строго на восток. Вдоль железки. К солнцу. Слепит из-под капота. Сзади еще довольно темно, стараюсь смотреть большей частью туда. Эдик идет вслед за «яками» с небольшим превышением. Вообще-то надо бы еще повыше… Для «мига». Впрочем, тогда земля будет хуже контролироваться, а могут ведь и оттуда подобраться. Снизу. На крейсерской, чай, идем. Вот и аэродром.

Кстати, Жабчицы называется. Что-то меня снова на жаб потянуло – к добру ли это? Для немцев, полагаю, определенно не к добру… Сели нормально – оба. Эдик, похоже, совладал помаленьку с норовистой этой лошадкой. Пока качусь, осматриваю окружающее пространство. Полосу так и не забетонировали, а ведь собирались… Но оно и к лучшему, поскольку немцы здесь не слабо порезвиться успели. Во всяком случае, тут у них лучше получилось, чем в Кобрине и тем более у нас. Поле здоровенное, и самолетов масса. Самых различных марок и типов, включая довольно экзотические, например Р-10, почему-то морской авиации[101], как целых, во всяком случае с виду, так и разбитых вполне себе вдребезги, стоит, а частью еще дымится по краям поля и на ВПП. Много СБ. В основном поврежденных. По Костику, здесь 39-й сбап базировался. А вон и «ишачки». Кобринские, похоже, те, что до нас вылетели. А это что такое, странное-двухкилевое? Ого, «пешки»[102]. Аж целых три штуки. Целых – в смысле, с виду. Но как-то нехорошо они стоят. Будто брошенно[103]. Заруливают по сторонам «чайки», за ними, вправо, – пара «яков» Сурина с тем капитаном, мы с Эдиком, натурально, следом. Самолеты вокруг замаскированы отвратительно, общее впечатление пожара в борделе, когда всем миром ловят карманника. Два каких-то мутных испуганных типа подскочили, однако, к машине и помогли выбраться. Прихватив парашют, с Эдиком бегом к «якам». Сурин уже умчался, порядок, наверное, наводить. Оставшийся неизвестным капитан мотает головой – потопали, мол – и по пути быстренько оттараторивает насчет того, что сейчас, мол, все летим пассажирами на У-2 и всем том прочем, что еще здесь найдется примерно такого же плана – черт (мягко говоря) его знает, а также что вместо Сурина с ним какой-то капитан Савченко полетит или еще кто, из тех, кто на «яке» пробовал или хотя бы матчасть изучил, потому что сначала надо было хорошо освоенные и реально боеготовые «чайки» с «ишачками» из-под удара вывести. Сейчас же все освободившиеся – в нашем распоряжении. В смысле, в перегоночной команде. А Сурину надо тут хоть немного порядок навести. Вместе с вашим-нашим особистом… это стылоглазый такой, прибалт, что ли, который скоро тоже здесь должен быть.

Да… Если все шестнадцать получится, здорово будет. Шестнадцать не уничтоженных на земле современнейших машин – более чем достойный вклад. Только ради этого стоило… С удивлением узнал, что «яки» летели без боеприпасов к пушкам. Чудеса… Действительно, есть ли жизнь без Шульмейстера?

А вот и сам, легок на помине. Нам немного по пути – матерится. Немцы разбомбили второй эшелон. Ночью. С фарами летали. Слава богу, первый успел проскочить. С семьями. Впрочем, вторым раненых отправляли. Не наших. Сухопутчиков то есть. Много. Ну, и барахло, конечно, тоже жалко. Нажитое непосильными трудами. Но горючку большей частью автотранспортом перебросили – и славненько, поскольку здесь почти полный голяк. Немцы склады бомбанули. Впрочем, у этого как всегда – «тгудно было, но достали»[104]. Штаб 10-й сад задержался здесь ненадолго и рванул дальше в неизвестном направлении. В «дошульмейстеровскую» еще эпоху. Скорее всего, в Бобруйск. С семнадцатью неповрежденными СБ. «Мэбель спасайте, мэбель!»[105] Еще восемнадцать СБ вылетали 22-го бомбить переправу южнее Бреста. Без прикрытия. Не вернулся ни один. Вечная память и слава… Один из пилотов умудрился взлететь под бомбами и на СБ (!) сбил «хейнкеля». «Сто одиннадцатого». Остальные «эсбэшки» здесь, на аэродроме. Большей частью не подлежащие. Восстановлению то есть. Но с парой-тройкой можно попробовать. Запчастей сколько угодно. Собственно, одни запчасти кругом. И еще «пешки» вот имеются… Взгляд искоса на меня. Еврейский такой взгляд. С подколкой. Ни за что! Хватит с меня того утюга, «ил-второго». Лучше уж тогда хоть на «бисе». Намного лучше…

Василь тот Иваныч вскоре отвалил, по своим делам, а мы тем временем подходим к стрекозам. Аж тройка У-2 и – о чудо в перьях! – один Р-5[106]. С пулеметом взад. Успеваю еще договориться с Эдиком, что тот перегонит один из «мигов», а я попробую (хотя чего там пробовать-то…) «як». Он теперь единственный мой командир, остальные не в счет. Не нашего полка. Впрочем, не знаю, как здесь с этим. В советском, да и российском ВДВ все были страшные патриоты. В первую очередь своего взвода. Уже затем – роты, батальона, дивизии. Ну, и так далее, конечно, – но уже во вторую-третью очередь. По убыванию. Естественно. С кем погибать-то, ежели что, не дай бог? С презиком? С Думой, мать ее? Или со всем народом российским? Отнюдь. Со взводом своим, родимым… Поэтому круговая порука такая была, что никакой банде с мафией не снилась.

За этими мыслями рву когти к Р-5, там хоть какой-никакой, а пулемет имеется. Винт крутится вовсю уже, и в передней кабине торчит голова в шлеме. Пайлот. Залезаю в заднюю кабину, черт бы побрал все эти расчалки, очень аккуратно укладываю парашют и сажусь сам. Спиной, так сказать, к движению. Пристегиваюсь. Пусть идиоты пижонят. Мотор взвыл, машина тронулась. Разогналась – взлет. Разбег короткий по сравнению с остальными-прочими. Не считая У-2, разумеется. Тот вообще чуть ли не с места в отрыв идет. Первым делом осматриваюсь в кабине. Довольно просторно и, в общем, ничего необычного. Перед носом – моим, разумеется, а так-то в хвост – аж целая спарка пулеметов[107] неизвестной конструкции на столь же знакомой турели, но – интерфейс интуитивно понятный, как сказали бы в мое время. Довольно низко летим, метрах на трехстах всего, выше четверка И-153. Сопровождают. Сурин, видимо, распорядился. Толковый мужик. Навроде Бати. Взлетали последними, но быстро обогнали У-вторые. Те вовсе учебные, а этот все же какой-никакой, а боевой самолет. Разведчик, бомбардировщик, штурмовик и прочая, прочая, прочая. В девичестве, разумеется. Сейчас же – этажерка допотопная. «Русфанера». Внимательно оглядываю полусферы, и заднюю, и переднюю, – по привычке. Нигде никого. В смысле, немцев. Поспать, видимо, решили. На земле тоже ничего особенного. Леса, леса, леса… изредка поля и домики. Белоруссия она и в 21-м такая же примерно была. А сейчас – тем более. Чащобы да болота. Трясины да боры. Прямо под нами железка. Слева речушка какая-то. Петляет. А вот и эшелон. Едва прошел за Иваново – станция такая по пути – и на тебе. Дохнуло горелым… мясом в том числе. Кровью и дерьмом… Сразу былое навеяло… незабываемое.

Как очнулся в агромадной такой зале. Новорусского навороченного стиля. Приампиренного неоклассического барокко модернистской направленности. С камином, разумеется. Из камина как раз горелым мясом разит – невозможно. Там куски тел. Обугливаются. Не только мужских, судя по форме. И не только взрослых, по размерам. Все кругом в крови, и я в крови. И еще почему-то в платьице. Девчоночьем. Подранном и тоже в крови. Колготки. Такие же. Туфельки типа теннисок. У сестренки такие были. Светки. В руке нож. Рядом столик, журнальный, там тоже ножи. Также топор и еще что-то острое. Кухонное. Пара больших пистолетов. Выпендронистых. «Глок» и «беретта». «Глок» на задержку встал – магазин пуст. Кордитом тоже попахивает. Напротив висит чувак. За связанные в кистях руки. Натурально, на крюке от люстры. Люстра рядом валяется. Почти целая, что интересно. Аккуратно, наверное, опускал. Я. Мужик в возрасте и с весом – трос натянут плотно. Седой, с основательно наметившимися уже залысинами на кажущемся от этого высоким лбу. Рот заклеен скотчем. Глаза… Даже не сумасшедшие. Безумные глаза. Сколько ни пытался, все, что было до этого, так и не смог вспомнить. Такое вот милосердие… не знаю, божье или чье… ко мне.

Ага, вот и прибыли. Пайлот славный попался – садимся, аки старый хрыч с подагрой в мягкое кресло. Под кряхтенье конструкции, но аккуратненько. Рядом с самолетными стоянками подгадал, небольшой пробег, двигатель не выключается, я, прихватив рукою парашют, спрыгиваю, а Р-5, даже не остановившись полностью, сразу выруливает на взлет. Бегу тут же к «якам», сопровождаемый изумленным взглядом Петровича. Встречают знакомый уже Игорь Венедиктович – настоял-таки, интеллигент – с незнакомым еще Петр Иванычем. У двух винты уже крутятся. Как и договаривались – чтоб без задержек. Крикнув насчет того, чтоб еще один запустили-прогрели, взлетаю в кокпит. Не обозвать бы это место прилюдно так – затаскают ведь! Впрочем, не знаю. Неважно. Все, в общем-то, знакомое. С небольшими… «Яки» первых серий тоже приходилось пробовать. Пусть и довольно давно. Проверив приборы – в норме, – отпускаю тормоза и выруливаю на взлетку. Разгон – взлет – набор высоты – разворот. Ага, вот она, эта ручка… стопорения хвостовой опоры… такая только у первых «яков» была… потом на автомат сменили, снова застопорить не забыть бы – перед посадкой. Навстречу тройка У-2, сопровождаемая той же четверкой «чаек». Не слабо мы их обогнали. Как раз успеют еще один «як» подготовить, пока то-се. В небе тихо. Пока. До Пинска на «яке» минут десять по птичьему полету. Головой – крутить!

Когда сестренка моя по отцу, Светланка, задержалась вечером, никто сначала ничего… Но когда и к полуночи не пришла, встали на уши. Я и баб Маша. Впрочем, не совсем бабка и не вовсе Маша. Вторая, насколько мне известно, жена деда. Первая, отцова мамаша, сгинула куда-то, как и прочие, если были. Что не удивительно, имея в виду особенности дедкиной профессии. Эту же привез с первой чеченской. Марьям на самом деле. Что там было и как, не знаю. Однако родичи ее – оттуда – наезжали периодически и к дедке со всяческим уважением. На тридцать два года моложе. Но – в любви и согласии. Двое сыновей, чуть постарше меня, то ли дядек, то ли братьев старших. Оба по дедкиной линии пошли. Потом доча, Даша – Дарин, ровесница. Почти. Заменила мать нам со Светкой. Маша, в смысле. Точнее, матерей. Светка моложе меня на три года. Была. Мать у нее другая, но тоже подевалась куда-то.

Так вот, когда не вернулась, позвонили подруге, к которой ходила. Была, да, но ушла, еще когда светло было. Полицаям звякнули – ничего, потом пошли туда. Дедка с папкой где-то в автономках действовали-злодействовали, постоянно недоступны, братья-дядьки тоже, как это у них называлось, на практике – учились еще тогда, но обстановочка накалялась уже, и всех там вроде как призвали, в бурсе ихней, со второго и выше… Курса, в смысле. В общем, аж до конца августа от них всех так ничего и не слышно было, я за единственного мужчину оставался. Так что втроем – я, Маша и Даша. В милиции-полиции, как обычно, – ну, загуляла тинейджерша. Выпила, мол, покурила чего-нибудь, да с кавалером… Что не такая – объяснять без толку было. Много раз о таком читать приходилось. Когда самого коснулось – всех там перебить хотел. А толку? Потом лишь спустя год где-то пришло в голову: а окажись сам на их месте – что, вел бы себя по-другому? Тоже вопрос… Если каждую ночь по десять таких вот вызовов, и во всех десяти именно те самые причины – надоест, наверное? Особенно если начальство по совсем другим поводам плешь проедает без продыху. Поумнел то есть, значит. Впрочем, за такой год, как тот получился, ну, с восемнадцатого на девятнадцатый, либо умнеешь, либо каюк. Либо в психушку.

Вот и Жабчицы. Здесь ничего не поменялось. Только «чаек» уже пара всего, три дыма столбом и один купол. Белый. Немцы, что ли, проснулись? Мимо взлетающего подкрепления к дежурным выруливаю на стоянку и тут же, едва заглушив движок, рву к Р-5. Тот едва только сесть успел и весь из себя под парами. Что ему – тыщу км на двухстах может без дозаправки. Пристегнуться еще не успел, как на взлет рванули. Высоту набирать не стали – на сотне где-то пошли. Без прикрытия потому как. Ну и болтанка у этой тарахтелки – аж укачивает.

На второй день все связи подняли – но нигде ничего. На третий лишь сама пришла. Какая-то вся не такая. Заторможенная, со следами уколов. По сгибам рук. До сих пор как перед глазами стоит… точнее, сидит. В прихожей. На полу. Похожая на сломанную куклу. Нарядную и красивую, но безнадежно испорченную… Достаточно обычная для тогдашней Москвы история. Шла вечером от подруги, по не вовсе безлюдной, кстати, улице. Остановился джипарь, затащили, отвезли… Вспомнила многое, когда в себя пришла, – а что толку? Полицаи все записали, но на следующий день следак принялся воду мутить. Глазами не встречаясь. Погаными, тухлыми такими гляделками. Получалось так, что все это ей приснилось, не то она сама. Хитро эдак вывернул все – наизнанку. Юрист.

Опа, а что это там черненькое чернеется? Неужто «мессеры» к нам припожаловали? Точно, пара. С востока уже. Охотнички… СПУ[108] здесь явно не наблюдается, во всяком случае, я ничего похожего не обнаружил… Пришлось, взведя оружье, давать короткую очередь. Пайлота предупредил, а заодно и пулеметы проверил. Функционируют. Пайлот тут же головой закрутил, заерзал…

Довольно удобный плечевой упор, что-то типа подщечника… турель на полукруговой дуге позволяет перебрасывать спарку с борта на борт… мешки гильзосборников внизу болтаются ребристыми презервативами… обидно лишь, что питание от дисков. По скольку в них пулек понапихано, Аллах его знает, но всяко маловато будет… По бокам кабины запасные, с десяток, пожалуй. Но сменить успею навряд ли. Навык нужен. Коего нет – откуда?

«Мессеры» совсем уже близко, пытаюсь выцеливать… Прицел дурацкий, блин. Во попадалово-то. Заходят с хвоста, аккурат из мертвой зоны. Но пайлот, умница, чуть довернул – очередь… Мимо, блин! Еще! Опять, черт… Ого, как мы резко виражить[109] умеем! И тут же еще! И перекладывает до чего ж шустро! «Мессеры» бесятся – тихоход вроде, сидячая утка, – а все никак и никак! Пайлот, опять же, молоток. Я же – наоборот. Ни черта с этой дурой не успеваю. Никак невозможно подловить. Если бы на симуляторе сначала поработать, месяцев пару… а так – пустая трата патронов. Впрочем, может, и отпугивает. Вдруг хлоп – успокоилось все. Ага, «мессеры» усмотрели вдалеке бипланчики. Четыре штуки. «Чайки» нашего сопровождения, похоже. И тут же рванули туда. Странно это. Непохоже на фашистских охотников – бросать легкую добычу ради более трудной. Но – нам же лучше. Будем жить. А там, может, и «яки» с «мигом» подоспеют, пусть и с одними пулеметами. За всей этой канителью пока нашли снова железку, пока, матерясь, разобрался, как диски менять, пока поменял, обжегшись к тому же, – уже и пробег. «Мигарь» один остался, винт не крутится, и правильно, бегу к «яку», который с прогретым уже движком. Торопиться, однако, не надо. Приборы проверить непременно. Камикадзе в другой армии иной страны нужны. Были. Или будут. Неважно. Теперь плавненько на взлетку – и без спешки вперед.

Минут через пяток нагоняю Р-5. Скорость у него раза в два ниже моей крейсерской, но обгонять его мне не резон. Во-первых, сопроводить надо, а во-вторых, ну сяду я раньше – и что? Лапу сосать? «Мессеров» не видно пока. Наверное, с теми «чайками» разбираются. Кстати, пилотаж «сталинских соколов» большей частью не впечатлил. Есть, конечно, отдельные индивиды… Но основная масса слабовата, и это очень даже мягко говоря. Костик, например, – до меня. В училище налетал часов двадцать всего. В смысле, на И-16. «Этажерки» не в счет. Потом в полку. За год, на И-16 и И-153, поболе, часов под восемьдесят. Но это благодаря Бате с Шульмейстером. Как-то они умудрялись и горючку выбивать, и моторы. Ресурс авиадвигателя, если кто не знает, сто часов всего… И это в лучшем случае! А в строевых частях налета получалось тех же часов по двадцать в год и менее. Причем особое внимание почему-то уделялось штурмовке. У истребителей-то. Неудивительно, что их сбивают пачками. Тем более что и машины послабее «мессеров». Все. Включая этот самый хваленый впоследствии «як». Не очень как-то я эту машину… воспринимаю. Нет, он действительно ни в чем не уступает «мессеру». Почти. Но в этом самом «почти» вся хрень и есть. Потому что «яки» все хоть немного, да уступали современным им «мессерам» по всем показателям, за исключением горизонтального маневра. К тому же «высокая культура массы», которой заслуженно славилось и гордилось данное КБ, у военной техники имеет и оборотную сторону. С живучестью конструкции, насколько помню, у «яка» определенно не так чтобы очень. Достаточно легко разрушается и при не вовсе фатальных, казалось бы, повреждениях.

Так, над аэродромом уже шестерка «чаек», но с ними и тройка «ишачков». Чуть выше. На мой взгляд, напрасно. Ворон не надо ловить, и тебя не собьют. Скорее всего. Если заметил врага первым или хотя бы до его атаки, уже нормально. Впрочем, если, в силу недостатка летного мастерства, все время о пилотировании думать приходится, вместо того чтоб головой вертеть, аки на шарнирах, долго не проживешь. Стопудово. Тройка У-2 как раз взлетает, вслед за ними шестерка уже «чаек». Вот зашел уже «мой» Р-5, теперь моя очередь. Покрутив предварительно головой. Чрезвычайно полезное упражнение. Для здоровья. Летчика. Особенно долголетия. Садиться, впрочем, на «яке» куда проще, пусть и обзор примерно такой же, но мягонько так он идет, плавненько, свалиться никуда не норовит. Щитки, опять же. И скорость посадочная по сравнению с «мигом» не в пример ниже. Сто двадцать пять, кажется. Нет, сто тридцать. Как у «худого». Но садиться даже приятнее, чем на «мессере». У «худого», особенно у ранних моделей, включая «фридриха», колея шасси очень узкая была. Того и гляди, плоскостью землю заденешь, не то стойку подломишь. При пробеге. Однако оп – и этот, падла… норовит вправо уйти. Ранние, впрочем, все такие были. Недоведенность конструкции.

Кстати, о пробеге. Бегом-бегом к почти родному уже Р-пятому. Пока забираюсь в заднюю кабину, пайлот оборачивается. Ко мне. Оба-на… Улыбка белозубая во все лицо, закопченное, кроме белых кругов, где очки были. Но симпатичное. Надежда… Вчера все не мог понять, кого она мне напоминает. Ага! Актриса такая была… будет… черт, как же фамилия… Догилева… Татьяна, кажется. Так вроде ничего общего – а вот улыбка…

– Костик, ты, как соберутся совсем уже огонь открывать, дай очередь, коротенькую, а я сразу и подмахну тебе – первые два раза вправо, потом разок влево, лады?

И тут же отвернулась. Юмористка. Но до чего ж тетка отчаянная! Я и то чуть подштанники не испортил, когда «мессеры» заходили. И пайлот классный. Впрочем, о чем я говорю – в ту войну много таких было. Целые полки. На У-2 большей частью. «Ночные ведьмы». Впрочем, на настоящих бомбардировщиках и истребителях – тоже. Кстати, про «ночных ведьм». Где-то читал, что не только и не столько со страху перед бомбами немцы их так называли. Визжали уж очень девочки, в «этажерках» своих сгорая. Ночью да с высоты – слышно очень. Далеко. А они еще и без парашютов летали. Чтоб бомб побольше брать… Такая вот война та была… и есть. Для меня.

Война вообще работа тяжелая, страшная, грязная и по определению не женская. Без обид. Я вот, к примеру, детей не умею рожать – так не комплексую ж из-за этого. Женщин защищать надо. Мужчинам. Умирать за них. За такую вот, как Надежда, – не жалко. Или Варя… Легко!

Тем временем набрали свои где-то триста – и на запад. Видимо, на сотне не здорово виражить. Навстречу прошли «миг» и пара «яков» – садиться. Потом сопровождение – шестерку «чаек» на паре км – издалека заметили. Затем У-2 мимо прошелестели. Ползем не спеша, на двухстах где-то. Км/ч. Те «мессеры» должны были своих оповестить. О непонятной суете у нас. У них рации. У наших «яков» даже и нет их[110]. Вообще. Очень существенный недостаток. Ценность машины падает более чем вдвое, полагаю. Не для меня, впрочем. Рация истребителю нужна, чтоб супостата искать. Меня же он как-то сам находит. Будто бы медом где намазано. Вот и сейчас – мотор взвывает, Надюша резко исполняет какую-то совершенно невероятную еболюцию, но по правой плоскости все равно как горохом сыпануло, треск обшивки, дыры… Ничего, эта лошадка и не такое сдюжит. Биплан, мать его. «Мессеры» с ревом – над нами. Навстречу шли. Аж восьмеркой. Три пары дальше рванули, одна в вираж – и к нам. Широко заходят, специально, чтоб скорость погасить. У «фридриха», если склероз не подводит, предкрылки были… есть… такой конструкции, что позволяла скорость сбрасывать по самое не могу… и еще закрылки… Фаулера, вот… скорость легко гасить. И правда, заходят из мертвой зоны за килем километрах на трехстах, если не на двухстах пятидесяти. В час, имею в виду. Медленно приближаются. Приближаются… Сейчас! Даю коротенькую – на две пары патронов – очередь, и Наденька тут же мне «подмахивает», резко валясь вправо и открывая мне чудный вид на ведущего «мессера», а тот совсем близко, в упор огонь хотел открыть… да и открыл – но нас там уже нет, а есть только я один, чуть сбоку, – ему не попасть, спарка куда надо заранее перекинута, и он у меня – точно в нужном поле нужного сектора прицела! Вот теперь очередь… Настоящая. Патронов по десять со ствола. Больше ни к чему – «мессер» проскочил уже, по своим по «худым» делам… Снова резко вправо – это для ведомого. Но тот успел и подстроиться, и скорость еще сбросить, и очередь дать… Достал-таки! Машинку аж затрясло всю. А я не успел. Слишком быстро он мелькнул сзади и слишком малой своей частью. Даже для меня. Сейчас резко влево пойдем… Оп! Не только влево, но и нос задрали. Наши не пляшут, в смысле, скорость упала резко, и «мессер» так быстро вперед проскочил, что я стволами не успел за ним, а потом перед нами, будто просев, раскинулся словно весь, крыльями-то. И тут же треск, будто крепкую такую простыню рванули перед грудью могучей. У нас же и курсовой пулемет есть, как мог забыть… А Надюшка вот не забыла. Причем, похоже, не ПС там, а вполне себе полноценный ШКАС. Бывало и такое. Вооружение. У Р-5. Вот «мессеру» капитально и досталось. Сразу на запад ушел. Прихрамывая. На оба крыла. Дойдет – не дойдет, черт знает. Ведущего тоже успел увидеть. Краем глаза. Туда же двинулся, только раньше. И полоса какая-то нехорошая за ним тянется. Или наоборот – хорошая. Это кому как. Движки водяного охлаждения… Им даже от 7,62 очень нехорошо может стать. Я ж ему навстречу бил и в упор, а там куча всего… радиаторы, воздухозаборники и прочее. То, что ну никак не забронируешь. Технологически невозможно.

Впрочем, наша «птичка» тоже… совсем не ласточка уже. Мотор сбоит все сильнее. Тоже – водяного охлаждения[111]. Сейчас все масло выгонит… или воду из системы… потом заклинится – и бум отдыхать. А внизу леса, леса… приятной посадки, джентльмен и леди. Наденька из последних сил тянет вверх. Вдруг мотор как обрезало. Тихо-тихо стало. Слышно, как по ветру полощутся обрывки перкаля на покалеченной плоскости и подвывает поток сквозь свежие дыры. Планируем, впрочем, просто великолепно, и аэродром уже виден… Внизу лес стелется под крыло сплошными зелеными полосами… Все ближе… Неужто дотянем? Удар по верхушкам деревьев, колесами – это ничего, машина тяжелая, проломится, не У-2, чай… Опа – сели. Намана! Некоторое время просто сидим по своим кабинам. Такое все ж таки пережить надо. По опыту знаю. Как-то осознать. Что живы и умирать не собираемся. Пока. Конструкция потрескивает жалобно, из смердящего горелым движка что-то капает и журчит… Не горючка, судя по запаху.

– Вот это да! Как мы их! – Это Надежда.

– Ну ты даешь, – восхищенно, на женщин комплиментов не надо жалеть никогда, особенно заслуженных, – прям Чкалов женска полу.

– А то ж! Меня сама Полина Осипенко[112] учила. Лучшей была. В ее звене!

Кто такая Осипенка эта самая – не припомню. У каждого времени свои герои. Но на всякий случай хмыкнул. Понимающе одобрительно.

– Как успела-то? Ну, в Пинск?

– Раком об косяк, – лыбится. – В полку помнили все, кто я и что я, а пилоты нужны были, чтоб все перегнать, вот я и подсуетилась. Туда на У-2 пассажиром, а там этот… старый знакомый. Ну, потопали, хва рассиживать!

Галантно помогаю спуститься с крыла – дама! Не возражает. Так вот все они. Как что, так равноправие, а ежели что персонально приятное – так сразу ну его на… Навстречу технари варежки разинули. Потом один из них, Петр Иваныч, кажется, – на гнома похож, вроде Петровича, специально, что ли, их отбирают, не то выводят в питомниках, – кинулся вторую машину прогревать. Петровича, впрочем, не видно. Умотал уже. С салажонком тем. Соображает…

Как подошли, валькирия моя, не забыв, разумеется, красиво вильнуть аппетитными ягодицами, сразу, как само собой разумеется, уселась в кабину того, что с прогретым движком, и одним взглядом – умеет! – подозвала к себе. Муж у нее точно на побегушках был. Впрочем, кто знает. Не с моим опытом семейной жизни об этом судить. Нулевым. Подхожу, взбираюсь на крыло, наклоняюсь. Приятно дохнуло разгоряченным женским телом и какими-то травами не то цветами. Без духов. Кайф. Объясняю про «як». В общем, все просто. Особенно по сравнению с «ишаком». Скорости разве что повыше, и у крыла механизация[113] какая-никакая, а имеется. К тому же, как выяснилось, РЛЭ таки успела почитать. Ну и что, что секретно? Перед таким взглядом одним какому нормальному мужику устоять возможно… Даже и спрашивать не стал, как да что. Тем временем, пока суд да дело, прилетели У-2. Втроем, но один определенно отжил уже свой летный век. Тянется за ним что-то нехорошее… Масло, наверное. Бензин давно горел бы уже. Движку, однако, капец. С гарантией.

Оттуда подходят так и не представившийся, не то что не проставившийся, капитан, с ним еще один и старлей в придачу. Цвет полка, полагаю. Шагнув навстречу, докладываю капитану. Фамилию не удосужился – пусть так и будет, пилот Надежда. И так понятно. Всем. Капитан только усом покрутил. Недовольно. Связываться не решился. Надо думать, характер известен. Насчет той пары «худых», опять же, осознал. Как выяснилось, останная шестерка таки по их души шла. Но – парадокс – сцепилась с «чайками». Сразу. По У-2 лишь походя эдак прошлись. Вообще, странное что-то творится. «Мессеры» за истребителями-бипланами гоняются, как с цепи сорвамшись. Что И-15, что И-153. Стоит завидеть – все бросают и туда. Причем, говорят, по всей Белоруссии так. И не только. Народ в ВВС РККА, конечно, большей частью отчаянный[114], и то сумневаться начал… Ладно, с этим феноменом как-нибудь потом разберемся. Если оно будет, это потом. «Миги», кстати, забрать собираются. В ПВО Москвы. Ага, связь, значитца, заработала. Много раз убеждался в том, что обычно не к добру это. Когда с вышестоящим. Начальством. Эдик уже улетел на своем, остальные ждут пилотов, прилетят на Ли-2 или еще чем подходящем.

Целые У-2 улетели уже. Капитан скомандовал технарям подпалить сдохлый и наш Р-5. С сомнением посмотрел на оставшиеся «яки». Пара всего. Еще один на запчасти пошел. Догорел уже. Затараторил технарям:

– Эти оставляем покамест, значит, час ждете, по часам, сейчас сколько – ага, 9:33, вот, значит, если ровно через час никого, в смысле, на У-2, то поджигаете и на «полуторке» в Пинск, вдвоем, «полуторка» есть? Есть! Час ждете, не больше, понятно?

Ну правильно, если за час не успеем, то не успеем вообще. Теперь – по кабинам. Сколько можно заставлять даму ждать? Да еще и такую вот даму…

Взлетели сразу тройкой и парой, я с Надеждой, она ведущим. Ей на пилотирование все внимание, мне же – головой крутить. Вдоль железки, привычно уже. Небо чистое. Лишь когда ближе к аэродрому подлетели, что-то одномоторное прошмыгнуло. Но не истребитель. Р-10, похоже. Разведчик. Флотский. Дело нужное. Над аэродромом уже и «яки» дежурят, с «ишачками» вместе. Дымы. Стоят. Видимо, опять «чаек» пощипали. Что за напасть такая? Ладно, разберемся… В вывихах психики истребителей люфтваффе. На аэродроме прибавилась пара очень больших еропланов, просто огромных. Вот это да! Пока пробег, любуюсь. И не мечтал увидеть вживую. ТБ-3[115]. Впечатляет. Конечно, если рядом с аэробусом поставить или даже «тушкой», 154-й, скажем, едва ли не малявкой покажется. Ну, не так чтоб вовсе, но ничего особенного. Здесь же, рядом с «яками» и СБ – просто гигант. Это, полагаю, на «миги» пилоты прилетели. Ничего лучшего не нашлось. Что ж… Значит, не судьба. Еще на «миге» повышивать.

Подруливаю к нашей стоянке. Действительно, на «мигах» уже движки прогревают. Оп, пошли. На взлет – и далее к столице. Когда-то родной. Докладываю Сурину. В глаза старается не смотреть. Однако сочувствует. «Як», говорит, тоже хороший самолет. Даже еще лучше. Который следующим пригонишь – будет твой. Успеваю лишь попрощаться с потерянным каким-то Петровичем – его тоже забирают, на ТБ, вместе с салагой тем – и к У-2. Тут же парой взлетаем и, почти на бреющем, опять в сторону Кобрина. Следом тройка «ишаков». Что-то действительно не замечаю ажиотажа с «чайками». Желающих летать на них явно поубавилось, к тому же «яки»… Я так понял, снаряды к ним тоже нашлись. Шульмейстером. Именно здесь, на складах вот этого самого аэродрома изначально 39-го сбап. Дурость и бардак хуже любого вредительства. Так. Здесь я чистый пассажир. Пулемета нет. Потом устанавливать станут. Не на все. Тем не менее головой кручу, видами любуюсь.

Да… Потом, когда из милиции-полиции вышли, дождались автобуса, до дому доехали… Смотрю, мужичок за нами увязался, и вроде как я на него еще в отделении глаз положил. Полиции. Смотрел на меня… внимательно. И глаза. На дедулины чем-то похожи, хотя и казалось бы – ничего общего. На первый взгляд. А так – невысокого роста, хоть и повыше меня, конечно, неприметный весь из себя, в возрасте уже, с проседью. Позвал. Меня. По имени. Чуть в сторону отошли. Женщины мои место свое правильно понимали. На генетическом уровне. Спокойно дальше пошли. Дядька опером оказался. Негромко – но открытым вполне текстом – выдал. Все. Джипарь с этим номером за помощником депутата числился. Думы. Которая государственная. Не буду говорить, от какой партии. Исключительно чтобы не обидеть остальные партии, где, как совсем вскоре выяснилось, имелось в достатке депутатов ничем не лучше этого. И не хуже. Где обитает. Депутат. Давно за ним такое… не то что подозревают, уверенность есть. Но… Не столько неприкосновенность, сколько влияние и власть. Пока лоялен, надо такое сотворить, чтоб прижучили… трудно даже представить себе, что. То-то у них в Думе этой самой законы по педофилии все никак принять не могли… На всякий случай, надо «Думать». Полицию-милицию у нас только ленивый тогда не крыл. Из этих самых, акул пера… шакалов ротационных машин. По Инету, опять же. А ведь если подумать, так и давление на них сверху было, как на дне той самой Марианской впадины[116], и то, что не все испаскудились, а кто и испаскудился, то большей частью не вовсе – это уже без малого подвиг! Ну, почти. Зачем он это сделал – не знаю. У старых оперов глаз наметанный бывает. Заметил, значит, что-то. Во мне. Дальше я уже сам…

«Волга» имелась. Старинная. ГАЗ-24 универсал. Я ее под себя восстанавливал. Не успел. Права-то с восемнадцати. Пришлось сестренке-тете. Дашутке. Она чуток постарше меня была и на права сдать успела уже. На машину, по трафарету, надписи нанесли. «Москабельконтроль». Несуществующая организация. Робы прикупили. Коммунальщиков. На спину, полукругом, сверху ту же надпись, а снизу – «Отдел системной проверки». Ксивы сделал. Правдоподобные. Фотожопом. Камер прикупил. Слежения. На Царицынском рынке. Какие попроще да подешевле. Однако свое все пришлось загнать. И Дашуткино. Что было ценного и не необходимого. На тот текущий момент. По спутнику усадьбу ту рассмотрел. Ничего себе. Центральное здание, два крыла по бокам, гараж и флигелек чуть в сторонке, соединенный переходом. Поверху. Поселок буржуйский, охраняемый, муха не пролетит, мышь не проскочит, уж не проскользнет. Колючка-егоза, датчики всякие. Может, и собачки по периметру – не в курсах. Туда соваться даже пробовать не стал. Расставили камеры, широко и на все въезды-выезды, полтора месяца где-то инфу снимали и обрабатывали, камеры переустанавливали то и дело. Сестренка, Светланка, тем временем с этажа скакнула. С семнадцатого. В новых домах. Красных. Как ни пытались ее Маша с баб Варей… вытянуть… Потом и баб Варя померла. Ночью. Во сне. Повезло. Меня это все как-то не коснулось уже. Не взволновало, в смысле. Странный стал – самому непонятно. И страшно. До сих пор. Маньяк…

По ходу прикупил всякого… ну, что из Светланкиных шмоток не подошло. Лицо у меня долго оставалось подростковым. С нежной чистой кожей и овалом лица… девчоночьим, что ли… Довольно широкое во лбу, и ровными удлиненными дугами к остренькому подбородку. Глаза к тому же крупные и широко поставленные. Ресницы… Подкрасил! Эльфеныш, блин… Про рост и сложение уже упоминал. За раннюю тинейджершу-акселератку – без проблем. Моложе четырнадцати даже смотрелся. Самый тот возраст – мечта маргинального педофила. В школе, опять же, драмкружок был. Преп по литре, Виктория Петровна, организовала. Все девочек играл. Типа травести. В институте тоже случалось. Прикалываться. Паричок с парой хвостиков – самое оно. Девочка-ромашечка. Походочка от бедра. В сумерках, так ваще атас. Не отличишь.

Просчитал маршруты. И двинулся. Фланировать. На второй уже раз клюнули. Но не те. Кавказцы какие-то. Азеры не то армяне. Или – даги. Неважно. За тридцать, с брюшками. Над брюками сверху повываливались. На раздолбанном таком драндулете. Одно название – «мерседес». С господином-товарищем Бенцем. Я сначала подергался, повизжал, чтоб и водитель вышел, и эти расслабились. Потом – всех. Трое. Их было. Впервые тогда. Деда кой-чему научил. Отец, опять же. Братья-дядьки. Сам нахватался отовсюду. Секция так, только для спаррингов. Словом, хватило с избытком. Самое главное – чтоб не ожидали. И – быстро. У человека так много уязвимых мест… У нелюди – ровно столько же. Легче убить, чем не.

И – как-то спокойно очень все. Было. Для меня. Словно машина запрограммированная. Думал, пройдет. Со временем. Не прошло. Так и. Никогда.

Садимся. Уже день почти, довольно жарко. Только ветерок перестал обдувать, сразу почувствовал. Два оставшихся «яка» уже завели, технари заводские спешат навстречу. К «кукурузникам». С парашютами. Действительно умеют, что ли? Вообще-то неудивительно, парашютные вышки тогда во всех парках стояли. В КБ к тому же, надо думать, и с самолета предостаточно возможностей было сигануть. При желании. Привет-привет. Разбежались. Со мною старлей тот, фамилии не знаю. Опять, значит, ведомым. Будем надеяться, вменяемый тип…

Движок зверем ревет и стонет, аки Днипр широкий – откуда это? – стилетом вострым вонзаюсь в синее небо… Лепота! Ах да, это парнишка тот гуторил так, хохол, прибился тогда к нам… Тоже десантура… Ну, из хохляцкой аэромобильной… какой-то бригады. Когда в Измаильском аппендиксе румынов… Аккурат в 19-м. Недоброй памяти году. В мае. Бригада та интернировалась еще в 18-м, когда тот типа «аншлюс» случился. Ну, осенью. Когда Великую Румынию создавали. Под прикрытием натовского флота. Что после абхазских дел к тем берегам подошел. Миша – так того парня звали – набедокурил слегка. Румына, в смысле, сильно обидел. Прибил то есть. Их там очень своеобразно, как я понял, интернировали. Типа, как под наблюдением ООН, но сугубо по-румынски. На батькивщину почти никто так и не вернулся… Мишка же у местной болгарки прятался. Частью в подполе, в основном же, как понимаю, под подолом. Уж дуже хлопец гарный. Был. Мы пришли, и он вылез. Стреляли, говорит. Шутка.

Стрельбы там никакой не было. Почти. Войска большей частью по границам стояли или уже цапались. У них, у румынов в смысле, со всеми без исключения соседями непонятки были. С болгарами даже, но особенно с венграми. Нам ничего не пришлось – местные сами. Что такое румын в господах – это, наверное, самому увидеть и почувствовать надо. Чтоб понять.

Опа! А над аэродромом снова словно мухи над известно чем вьются… Dogfight, как говорят англоговорящие. Собачья свалка. И – до боли знакомые, надоевшие уже дымные хвосты сбитых. Кто-то кого-то мутузит. Я еще про себя ворчал насчет начальства, в смысле, ведущего, – в высоту, мол, надо. Никогда не знаешь… Заранее. Вот так вот мы подошли, низэнько-низэнько, а нас и не видно. Нам же наоборот. Хотя запас скорости с высотой тоже не помешал бы. Ладно, что сдали, тем и будем… играть. Сразу добавляю обороты до максимума. Из роя «чайка» вываливается. Навстречу. Заполошно так шныряет из стороны в сторону, но пайлот явно не ас. За ней «худой». Пристраивается. Аки гусар за пригожей крестьянкой. Увлеченно так. Нас видеть не замечает. А мы его – опа-па![117]

Старлей мой проскочил, я же аккурат успел. На встречно-пересекающихся. Совсем в упор получилось – едва разошлись. Пусть и 7,62, а «худому» точно хватило. Даже оглядываться не надо. Да и некогда. Потому что сверху еще один «мессер», уже строго на нас. Подвиражил чуток и заходит. Сзади. Мы же без скорости – только горизонтальный маневр, да и то – не штопорнуть бы. На этой высоте – фатально. Наших пайлотов о закритических углах ничто не предупреждало. До конца войны. Это у немцев автомат стоял… Предупреждения. Однако вираж, и именно это у нас лучше получается. Все равно. Трассы слева. А вот старлей чуток замешкался и – получил. Как в стенку ткнулся – и вниз. Задымить не успел – земля совсем близко. Что ж, à la guerre comme à la guerre[118]. Я уже выше того «худого», пытаюсь атаковать, но у него скорость, уходит вверх. А на меня еще пара пикирует. Сквозь свальную кучу наших «чаек» и «яков». Аккуратно ухожу боевым разворотом. С набором высоты то есть. Так понял, их тут всего четверка была. И такую бучу сотворили. Работают, как доктор прописал. Высота, потом в пикировании скорость, сбил – не сбил, и снова высота. Качели. Наши же мечутся. Бестолково. Пара «яков» и тройка «чаек» всего-то и в такую роскошную кучу-малу сбились. Впрочем, если по дымам судить, изначально их больше было. Плюс тот, которого я на подлете выручил. Может быть. Дежурная шестерка, значит, была, потом «яки» взлетели. Не думаю, что меньше четверки. Не слабо, выходит, «мессеры» порезвились. Перегоняешь-перегоняешь, а толку… Сначала летать надо выучиться, потом лезть. А так – одни лишь звездочки фанерные, и список фашистских побед растет. Но – не за мой счет. Тот «мессер», у которого я напарника сшиб, все никак успокоиться не может. Мстя его хочет быть страшна. Но не получается. Тоже, что ли, салага, или «яка» не знает? Без разницы. Мне. Не фиг было на виражи лезть. Здесь мы его быстро. Рррраз! Эх, пушчонку бы, да со снарядами, а так… Одни слезки. Впрочем, «худому» и так досталось, пытается в пике уйти, но времени мы ему на это не дадим… Еще – ррраз! Куда попал – не знаю, но движок как обрезало. Жидкостной… Вот почему мне Ла-5[119] всегда больше нравился. А еще лучше – Ла-7. И совсем уж хорошо – И-185[120] поликарповский. С кондиционным движком, разумеется… Покрутив головой, наблюдаю уходящую со снижением на запад пару «худых». Успеваю еще краем глаза заметить, как мой фриц… или ганс, кто его знает, аварийно сбрасывает фонарь кабины и вываливается с парашютом.

Хорошо фашикам… Пока. У нас аварийного сброса нет. Но и дураков тоже нет – фонарь закрывать. Заклинит еще, поджаривайся тогда в тесной кабине на собственном жиру. Или считай витки неуправляемой уже машины, обреченно моргая на высотомер. К тому же прозрачность того пластика, что у нас в остеклении используется, оставляет, мягко говоря, желать лучшего. Так что – хрен с ними, парой-тройкой десятков км/ч скорости, да здравствует обзор и проветривание… особенно летом. Захожу на посадку, пробег – рулежка – дома. Отстегнув, по образовавшейся уже привычке, парашют, топаю на КП.

Докладаю незнакомому капитану. Но другому уже. Тот был маленький и шустрый, белобрысый, рабоче-крестьянского вида, навроде меня. Этот же – высокий красивый брюнет с правильными чертами лица. Капитан Савченко[121]. Теперь комполка. Четверка «худых» атаковала дозорные звенья «чаек», Сурин взлетал на выручку на «яке», «охотники» подловили на взлете. Лохи в кабинах «чаек», естественно, не прикрыли. Про лохов – это уже я, про себя. И еще – Надежда. Тоже на взлете. Ей как раз успели снаряды загрузить и горючки долить – ну, и разве удержишь… такую. За Суриным с ходу на взлет. А там «мессеры». Пыталась сманеврировать, а самолетом не владеет. Толком. И не овладеет теперь… Козырнув, бегу в конец аэродрома, где шлепнулся ее «як». Тут недалеко.

Упав, загорелся. Потушили уже. Мелкая черная тушка. Скрюченная. Зубы белеют. Крупные, белые, с желтизной. Частью закопченные. Тоже. Запах горелого мяса, крови и дерьма. Запах войны. Как тогда…

Те, кого ждал, попались при следующей уже попытке. Моей. Одна камера, лучшая, с модемом и выходом в Интернет, оставалась на месте, так что я знал, когда джипарь тот выезжает. Остальные сняли – ни к чему уже были. Кто б знал, с каким удовольствием отдавался я их грубым ручищам! Когда затащили на заднее сиденье, одного боялся – как бы лапать не принялись. Потому как с прошлого раза брючата порванными оставались не по шву – в растяжке. Неудобный фасон. Девчоночий. А джипарь выехал следующим же вечером, вот и пришлось одеть коротенькое такое платьишко. Светкино. С плотными белыми колготками, скрывающими мужской рельеф мускулатуры ног. Руки же у меня вполне себе гладкие были. Без рельефа. Сложение такое. Трусики для месячных и бандаж. Как у балетных. Но если рукой, не спасло бы. Потому, сжимая изо всех неслабых сил костлявые коленки, причитал всю дорогу, не переставая, писклявым девичьим голоском: «Ой, дяденьки, не надо… Ой, что мама скажет…» Ну, и все такое прочее. Подходящее случаю. Эти успокаивали, ухмыляясь. Четверо их было – с водилой. Славянской – как говорят и пишут в таких случаях – внешности. Заехали в поселок – без проверки – потом внутрь. Далее к флигельку, как я и думал. Выдернули из машины, без уговоров уже. По морде слегка, чтоб без следов – и достаточно. Ласок. Прелюдия то есть у них такая была. Любви. Потом в кабинет. Навроде врачебного в школе. Там эскулап. О, как у них тут все… организовано. Чтоб без риска. Подцепить. «Разденься, девочка». Амбал один остался, сзади стоит. Скучает. На столе в карандашном стаканчике скальпель. Почему-то все врачи обожают их использовать. Не хирурги в особенности. Карандашик там поточить, колбаску порезать. Хоть и неудобно. А мне – удобно. Дальше ничего не помню.

Очнулся в той комнате. С камином. Где пахло. Войной. В домине у него, депутата того, немало народу было. Охрана, обслуга. Помощники. В делах. Праведных да государственных. Жена-фотомодель. Дети. Никого не осталось, судя по СМИ. В живых. Народ обсуждал, делился. Я же не читал и не смотрел. Боялся вспомнить. Что я, надо думать, у него на глазах с женой и детьми его делал. Такое вот милосердие. Памяти. Ко мне.

Потом сбегал посмотреть, что там с джипарем. Водила рядом валялся, из горла натекло… Видимо, не стрелял, пока по одному попадались и «девочку» не боялись. Еще. Забрал ключи с брелком – рядом валялись. Потом в гараж, бензинчику. Облил все основательно, но так, чтоб не сразу заполыхало. Подвешенного обильно. Живого еще. Глаза над скотчем… Запомнились. Потом на джипаре. Выпустили, по позднему, но не так чтобы очень еще времени – тоже без проверки. Номера… Спец. Мотанулся за шмотками. Своими. Припрятаны были. Загодя. Обтерся. Салфетками. И джипарь обтер. Внутри. Запирать не стал. Так, дверку прикрыл. Район известный – Медведково. Долго не простоит… Потом на метро – работало еще – домой.

На следующий день – в военкомат, сдаваться. Из института-то я вылетел еще с месяц назад. Пара прогулов, потом пара глотков для запаха. Пива. И в деканат – разбираться-скандалить. Много ли надо – всего лишь второкурснику тем более. Повестка уже через пару недель пришла. Прятался. У подружки. Так что в военкомате мне удивились, но и обрадовались – ужасно. К тому времени служить стало совсем уже западло. Типа, для лохов. Из-за роста хотели было законопатить незнамо куда. Мне все равно было, чем дальше, тем лучше. Из армии к тому времени выдачи уже не было. Во всяком случае, всего лишь по подозрению. Народу уж очень не хватало. Срочников. А обстановка уже… ну, не зашкаливала еще, но около того.

За всей этой суетой к ТВ попал только на призывном пункте. Там все равно больше делать нечего. Шум вокруг моего крестника и не думал утихать. Оказалось, столп демократии и без малого почетный святой. Был. А по нечетным – честнейший политик, наичудеснейший товарищ и прекраснейший семьянин… в третьем, кажется, браке… официально. Любят у нас покойничков. Живых бы так. Журналистские расследования. Версии. Не иначе как враги народа и демократии. Столь кристально чистую личность. Злобно уконтропупили. Намекали даже на ФСБ, как же без этого… Что-то там свежепреставленный вякал на их счет. Незадолго до… Либераст…

Тем временем померили мне рост, взвесили, осмотрели. Без малого за дистрофика-недокормыша сошел. Долго думали, куда же меня, такого всего из себя интересного, определить. Или сначала все же откормить, а зарезать – потом[122]?

Мне же в принципе по фене было. Лишь бы подальше. На счастье, саджента знакомого встретил. Из «покупателей». Колю Егорова. Аккурат на пару лет постарше. Мы с ним когда-то рукопашкой вместе… Оченно он меня зауважал, тогда еще… ну, после стычки. Которая очень короткой вышла, но с удивительным для него результатом. Слово за слово, и отправился я в Иваново. Проблему с эскулапами Колин лейтеха с ходу решил. Рост написали, какой нужно, а с весом у меня и так проблем не было. Телосложение просто такое. Хлипкое. С виду. А так, в школе еще, когда тугую банку надо было открыть, всегда меня звали. Или гайку. Без ключа. После карантина – ОРР. Отдельная разведрота. Дивизионная. Должок за мной оставался, потом вернул. Полагаю, с лихвой. В Таджикистане. Одну из тех РГ, ну, наших, как раз Коля и вел… Тогда.

За всеми теми делами не заметил даже события, что все курки взвело. Ну, как Вовочку на четвертый – с тем перерывом – срок избрали. Вполне демократическим, кстати, путем. Потому что остальные еще хуже были. Вот так.

Через пару недель Россию права вето в ООН лишили, типа, как подавляющим большинством голосов, и на следующий день натовский флот уже через проливы проходил. По приглашению турецкой стороны и с благословения прогрессивного мирового… В основном, знамо дело, 6-й американский. В составе – совершенно случайно, конечно, – аж двух авианосных групп. Ну и, разумеется, каждой твари по паре. Англичане, французы, итальянцы, поляки, от прибалтов даже что-то. Немцы только отказались. Умная нация, что тут скажешь. Поумневшая, в смысле. Не без нашей помощи… Которую сейчас вот как раз. Оказываем.

Потребовали Абхазию и Южную Осетию. Взад, значит. А что тут сделаешь? Базы все вывели. Грызуны, конечно же, утерпеть не могли, чтоб без пинка. Лежачему тем более. Ребята из 45-го рассказывали потом, по перевалам прилично повоевать пришлось. Прикрытию. Под ударами палубных штурмовиков и А-10, что быстренько в Грузию перелетели. Инфраструктура под них готова уже была. Как в восьмом звездулей получили, так сразу и начали. Беженцы в Россию хлынули. Народ горячий, отчасти криминальный – а тут наши чиновники… Полицаи… Встретили. Граждан России. Но это только начало было.

Ладно… Не стоит о грустном. Вот и тут. Я ведь ее даже полюбить не успел… Не судьба, значит. Повернулся, двинул на КП. Там суета. Велели устраиваться. В расположении. Нехило, однако, они здесь расположились. У меня фронтовой аэродром почему-то всегда ассоциировался с палатками, в лучшем случае землянками, а тут все цивильно, стационарно, только что щели откопали – и все. Немцы больше по самолетным стоянкам долбили да по складам. А последнее время вообще попритихли. Слегонца. Наступают же – надо обеспечивать. С воздуха.

В расположении дневальный показал, куда Петрович барахлишко мое сбросил. ТБ умотал уже. Оно и к лучшему. Пока топал к умывальнику, мимо немца провели. Ну, которого я над аэродромом сшиб – сюда он и приземлился. Прямо в гостеприимно поджидающие его руки цыриков из БАО[123]. И ноги… Как и думал, молоденький совсем. Салага то есть. Унтер, даже не офицер. Среднего роста, ладный, белобрысый, истинный ариец, но уже с синяком. Наисвежайшим. Под нордически серо-голубым глазом.

В столовой летной, как всегда, кормили на убой. Отсутствием аппетита никогда не страдал, ни при каких, самых даже наипечальнейших, обстоятельствах. Как в топку. Паровозную. Без пара – какой ход? Костик же после всего затихарился где-то в глубине души и не вякал. Давненько что-то уже.

Потом на КП заскочил. Про обещание Сурина, ну, насчет «яка», никто, похоже, не знал. Но поверили. На слово. Получил задачу отдыхать. Пока. Не звери, чай. Сколько уже вылетов, с утра-то, пусть и неполноценных. Однако подзадержался. Краем уха уловил, как обсуждают инфу, что при допросе фрица всплыла. Получается, насчет особого внимания истребителям-бипланам – так оно и есть. Выяснилось, дело в том, что какой-то гадкий утеныш – эксперты[124] Люфтваффе долго спорили, что это было – И-15 бис или И-153, пока не решили – валить всех подряд, ну, бипланов, в смысле, так вот, не далее как поза-позавчера, то есть в первый же день войны, значитца, тот бонб немаленьких парочку положил аккурат в блиндаж, где как раз вся знать JG 51 собралась. Ну, 51-й истребительной эскадры Люфтваффе. Эскадра – это навроде дивизии. Авиационной. У них. Во главе с самим Мельдерсом. Оба-на – про этого даже я в своем времени слышал. Первым за сотню сбитых вышел. В Германии траур. Истребители же решили мстить. Неофициально, но шибко всерьез. Насколько мне известно, эта ихняя элита приказ несколько своеобразно понимала. Эдакие рыцари воздушного пространства. Что, впрочем, не мешало некоторым из них глумиться над колоннами беженцев и расстреливать вражеских летчиков, выбросившихся с парашютом. Советских, во всяком случае. Кстати, не понимаю, почему это считалось каким-то особо подлым и циничным поступком. С парашютом обычно не с госпитальной койки прыгают, а с самолета, боевого причем – у пассажирских-то парашютов не бывает. Причем с оружием. А на войне как на войне…

Я сразу сообразил, вот это – мое. Не в смысле бомб тех, там и так ясно, а такое вот, ну, чтоб сами за мною охотились. Искать не надо! Догонять тож нэ трэба! Аналогично у нас в роте взводный, старлей Ереп, Виталик, все удивлялся – почему это мазута[125] так окружений боится, что аж в панику впадает. Здорово ж! Противник – всюду! Резко возвращаюсь, подхожу к капитану, разрешаюсь обратиться и довожу до сведения, что от «яка» отказываюсь, а хочу на «чайке». Очень хочу. Привык, мол, так, что и жить без «этажерки» этой невмочь. Удивились, засомневались, поуговаривали даже – мол, у остальных на «яке» пока не так чтобы очень здорово получается, а я таки на нем уже и «мессера» завалил. Это они того, которого первым, не заметили, выходит. Далековато, получается, от аэродрома было, и не на высоте. Пленный немец не сказал – а его и не спрашивали. Тот салага, что на «чайке», надо думать, в до того расстроенных суматошных чуйствах пребывал, что и не помнит ничего. Ну и слава богу.

– Ладно, – грить свежеиспеченный – ненадолго, боюсь – комполка, – будет тебе, Костик, «чайка». Самая лучшая. Техника тебе надо еще… Ну так вот, прошу любить и жаловать – Косарев Николай. Рядовой красноармеец. Он у Корчагина был, младшего политрука. Замполита первой. Серегу… – помрачнел, – сбили сегодня. Над аэродромом… так и не выпрыгнул. «Чаек» у нас теперь свободных много образовалось. Всех безлошадных утром еще на переформирование отправили, вместе с технарями. На ТБ-3. А тут «яков» добавилось. Они, «чайки», там вон все, – махнул рукой куда-то вдаль, – ближе исправные, дальше побитые. Выбирай. Ну, удачи тебе, Костик.