Бог не хочет страдания людей

Другое важное измерение негативного характера, которое признают за страданием, связано с тем, что оно является для падшего человека если не источником, то по меньшей мере причиной греха, чем и пользуются бесовские силы, которые пытаются подтолкнуть человека к совершению зла либо раз от раза, либо постоянно, порождая, развивая и поддерживая в нем на основе этого страдания дурные страсти.

Дурные страсти развиваются на основе удовольствия и скорби

Известно, что удовольствие пользуется в трудах греческих святых отцов очень дурной славой и что некоторые из них питают к нему настоящую ненависть (в первую очередь они упрекают его в лишении человека несравненно большего духовного наслаждения, которое оно собой подменяет, а во-вторых, в том, что оно также причастно к страстям). Менее известно, что скорбь часто рассматривается святыми отцами как столь же отрицательное явление. Мы уже видели, как некоторые из них подчеркивают, что удовольствие не бывает без скорби и наоборот и что они оба происходят из страстного элемента в человеке и появились в его природе как следствия прародительского греха. Изначально связанные с грехом, поскольку они имеют в качестве первопричины прародительский грех, они затем сами стали грехом, как его потенциальные источники, иначе говоря, благоприятной причиной для возник-

43

новения грехов и страстей. Имея источником зло, они и сами в свою очередь могут быть источником зла. Так, преп. Максим Исповедник не колеблется напомнить о «зле, введенном в нас при помощи нашей страстной природы, то есть о законе греха, следующем за непослушанием»[133]. И преп. Петр Дамаскин прямо утверждает, что «от наслаждения и огорчения происходит всякое зло»[134].

Это не означает, что страстность (источник удовольствия и скорби в нас) сама по себе является плохой и что она являлась началом греха или предосудительных страстей. Грех, так же как и порочные страсти, всегда требует вмешательства нашей свободной воли. Вот почему преп. Максим уточняет предыдущую формулу, отмечая, что «проникнувшее в нас при помощи страстной природы зло… исходит из направленной против природы склонности к желанию (гномэ), которое вводит страсть [пагубную] в нашу природу через распущенность или насильственным путем»[135].

Тем не менее страстность и, таким образом, естественные страсти, которые из нее возникают, создают благоприятную почву для рождения, развития и существования дурных страстей. И именно побуждаемая страстностью и даже под сильным ее давлением, наша свободная воля принимает решение, а благодаря сфере нестабильности и слабости, которую создает в человеке страстный элемент, воля с порочными намерениями или дурной выбор легко достигают своих целей. Так, преп. Максим Исповедник говорит о «пороке способности выбора» (проайресис), возникающем благодаря слабости нашей природы (то есть страстности)[136].

44

Определяя свое отношение к удовольствию и скорби, падший человек покидает и уклоняется от добродетели и, напротив, оказывается увлеченным предосудительными страстями. В «Вопросоответах к Фалассию» преп. Максим отмечает: «Из-за удовольствия мы любим страсти, и из-за скорби мы убегаем от добродетели»[137].

Преп. Максим сам постоянно показывает, что именно на основании скорби, так же как и удовольствия, развиваются предосудительные страсти. Он объясняет, как падший человек, с одной стороны, со всем усердием стремится к удовольствию, а с другой стороны, уклоняется от скорби. Это последнее действие связано с первым, поскольку, как мы это видели в предыдущей главе, согласно преп. Максиму Исповеднику, скорбь неизбежно следует за удовольствием[138]. Этим двойственным действием человек развивает три вида страстей:

1) страсти, с помощью которых он пытается достичь удовольствия;

2) страсти, с помощью которых он хочет убежать от скорби;

3) страсти, которые образовались из сочетания двух первых стремлений в разных соотношениях: «…[человек] к удовольствию имел всецелое устремление, а страдания всячески избегал, из всей силы борясь за первое и усердно побеждая второе… Отсюда-то многое и бесчисленное скопище страстей растлило собой житие человеческое. Отсюда многоплачевной стала жизнь наша, почитающая причины своего уничтожения и изыскиваю-

45

щая и приобретающая себе основания для тления. Отсюда единая природа разделилась на тысячи частей, и мы, хотя и принадлежим одному естеству, сами, подобно пресмыкающимся и зверям, стали добычей друг для друга. Ибо, соперничая [друг с другом] из самолюбия за наслаждения и стараясь по той же причине избежать страдания, мы измышляем бесчисленные роды пагубных страстей. Так, если мы ради наслаждения печемся о самолюбии, то порождаем чревоугодие, гордость, тщеславие, чванливость, сребролюбие, жадность, насильничество, кичливость, хвастовство, безрассудство, безумие, самомнение, спесь, презрение, наглость, пошлость, плутоватость, распущенность, разнузданность, легкомысленность, превозношение, тупость, притворство, насмешливость, многоглаголание, невовремяглаголание, стыдоглаголание и всё другое подобного рода. Если же, наоборот, самолюбивый нрав наш притесняется страданием, то мы рождаем гнев, зависть, ненависть, вражду, памятозлобие, поношение, злословие, клевету, печаль, отчаяние, безнадежность, отвращение от Промысла [Божиего], беспечность, нерадение, уныние, подавленность, малодушие, безвременное стенание, плач, сетование, жалобный вопль, ревность, зависть, соперничество и [всякие] другие [страсти], которые свойственны [нашему] душевному состоянию, когда мы лишаемся оснований для наслаждения. Из происходящего же по каким-либо иным причинам смешения наслаждения и страдания, то есть из подлости — ибо так называют некоторые составление зла из противоположных частей, — мы рождаем лицемерие, притворство, обман, двуличие, лесть, человекоугодничество и всякие другие ухищрения [этого] смешанного зловредства»[139].

Однажды рожденные в душе, страсти находятся там и сейчас и развиваются, опираясь как на удовольствие (которое

46

человек стремится найти снова), так и на скорбь (которой он боится и которой старается избежать)[140].

Если же человек не может осуществить страсти, которые он желал бы удовлетворять, не может достигнуть тех чувственных вещей, которых жаждет, или утратил те, к которым был привержен, это приводит к душевной скорби в форме дурной страсти печали, которая появляется и утверждается в его душе, порождая там новые страсти. Преп. Максим Исповедник напоминает об этом так: «Под этой скорбью мы понимаем… ту противоразумную и свойственную многим скорбь, которая разрушает душу, когда человек лишается страстей или материальных вещей, производящих противоестественные стремления к тому, к чему не должно стремиться, заставляющих избегать того, чего не должно избегать»[141]. Здесь ясно видно, как некая форма скорби не только порождает страсти, но и сама рождается от страстей и, таким образом, выступает вдвойне связанной с грехом.

Удовольствие и скорбь являются источниками искажения нравственного сознания

Негативный характер как скорби, так и удовольствия виден также в пагубной роли, которую они играют в нравственном сознании падшего человека. На самом деле он оказывается склонным спонтанно привносить оценку вещей в зависимости от удовольствия или скорби, которые они ему доставляют, и признает своим моральным суждением первые как добро, а вторые как зло[142].

47

Падший человек судит о ценности вещей не так, как он должен был бы это делать, исходя из своего рассудка, различающего умопостигаемую действительность и духовные ценности, но исходя из ощущения. Это последнее не является простой способностью воспринимать вещи. Оно в равной степени, как это отмечает преп. Максим, «является способностью различать удовольствие и скорбь тела», и более точно его можно определить как «различающую способность одушевленных и чувственных тел, оно убеждает [их] к одному привлекаться, а от другого отвращаться». «И если бытие человека определяется одним только чувственным и телесным различением наслаждения и муки, то он, преступая божественную заповедь, вкушает от древа познания добра и зла, то есть вкушает неразумие по чувству, обладая только различением, сохраняющим [наши] тела; и в соответствии с этим различением он придерживается, как добра, наслаждения и избегает, как зла, муки»[143].

Из-за этого человек развивает в себе искаженное понимание добра и зла[144]. Древо познания добра и зла, о котором говорит книга Бытия (Быт. 2:17), названо так, потому что употребление его плода (символизирующего наслаждение от творения в его чувственном аспекте, наслаждение, которое, как мы это уже видели, неизбежно приводит к страданию) порождает искаженное понимание добра и зла на основе удовольствия и скорби, испытанных и могущих быть испытанными. Преп. Максим объясняет также, что падший человек, поклоняясь творению вместо Творца, через любовь, которую он испытывал к своему телу, «совершая этому телу тлетворное служение и соделавшись в отношении к нему самолюбивым, человек беспрерывно

48

имел в себе действенными наслаждение и страдание, так что всегда вкушал от древа непослушания, заключавшего в себе, согласно чувственному опыту, смешанное познание добра и зла»[145]. Впрочем, это смутное понимание добра и зла, рожденное самолюбием и определяемое исключительно на основании чувственного опыта удовольствия и скорби, как мы это видели ранее, и способствует рождению всех порочных страстей: «неведение Бога привело к обоготворению твари, явным служением которой является телесное самолюбие рода человеческого. Именно окрест этого самолюбия и существует, как некое смешанное познание, опыт наслаждения и страдания, посредством которых и проникла в жизнь человеческую вся тина зол. Она, как трудно даже изложить это словом, образовывается различно»[146].

Удовольствие и скорбь устанавливают над падшим человеком тиранию, толкая его к греху и страстям

Негативный характер, признанный как за скорбью, так и за удовольствием, в равной степени зависит от власти, которую они имеют над падшим человеком. Эта власть имеет для него пагубные последствия, с одной стороны, потому что, как мы это видели, она толкает его на грех ради достижения удовольствия и избежания скорби любой ценой и развивает в нем дурные страсти. А с другой стороны, потому что она может принимать поистине формы тирании, которая приводит его к рабству.

Преп. Максим Исповедник, говоря об этом, прибегает к очень выразительным словам, отмечая, что в страстности падшего человека «лежит влияние удовольствия и скор-

49

би» и что в удовольствии и скорби «находится тирания греха и власть смерти»[147].

В частности, преп. Максим Исповедник подчеркивает господство, которое распространяет грех на человеческую природу путем страстности, связанной с сексуальным продолжением рода, то есть одновременно и той, которую такое продолжение рода применяет, и той, которую оно передает, порождает: «Итак, через преступление [Адама] вошел в естество человеческое грех, а через грех — страстность по рождению. А так как вместе с этой страстностью рождения процветало через грех и первое преступление, то для естества [человеческого], неразрывно связанного по своей воле лукавыми узами, не было надежды на спасение. Ибо чем более оно усердствовало в укреплении себя через рождение, тем более оно связывало себя законом греха»[148].

Тот же святой отец настаивает и на тираническом характере влияния, которое через удовольствие и скорбь оказывает на падшего человека самолюбие. Вот что говорит он об этом пристрастии, иначе говоря, себялюбии: «…каждый из сопричаствующих человеческому естеству имеет в себе количественно и качественно живущую и действующую привязанность к видимой своей части, то есть к телу, заставляющую его раболепно, из желания наслаждения или из страха перед страданием, измышлять многие виды страстей, смотря по стечению времен и обстоятельств и в зависимости от способа [проявления] таковых. И это для того, чтобы суметь завлечь в постоянное сожительство наслаждение и остаться совершенно недоступным страданию»[149]. Аналогичная

50

мысль была высказана преп. Петром Дамаскиным, который говорит скорее о «собственной воле», чем о самолюбии. Он отмечает, что безумец «не имеет ни воздержания от наслаждений, то есть угодных ему хотений, ни терпения огорчений. Но иногда, по исполнении своей воли, умножаются в нем наслаждение и надменность; иногда же, не достигнув исполнения своей воли и терзаемый скорбью о сем, приходит он в малодушие и душевное удавление — залог геенны»[150]. Преп. Петр Дамаскин, так же как и преп. Максим Исповедник, показывает, что власть, которую имеют над человеком удовольствие и скорбь, утверждается и усиливается страстями, для которых они служат точкой опоры и питанием.

Власть и даже тирания скорби, как и тирания удовольствия, действуя прямо или косвенно на природу человека, в равной степени могут устанавливаться деятельностью бесов.

Страстность — преимущественная сфера воздействия бесов на человека

Если верно, что бесы не могут прямо принуждать человека, они тем не менее легко могут его соблазнять, искусно используя обе очень сильные наклонности страстного элемента его души, а именно его влечение к удовольствию и его естественное отвращение от скорби. В любом случае страстность в падшем человеке становится сферой слабости, местом хрупкости, где искушения и действия бесов легко находят свою добычу.

Преп. Максим Исповедник показывает, что именно к страстной части человеческой души прививается склонность ко греху, унаследованная от прародительского греха, и что на нее также опираются бесы, чтобы породить, посредством естественных

51

страстей, страсти противоестественные. Он очень определенно утверждает, что «лукавые силы оказывали, по причине греха, на страстность Адамову, то есть на ту страстность, которую Адам проявил в своей природе и которую все люди унаследовали от него по причине греха, [различные] воздействия, невидимо сокрытые в принудительном законе естества»[151]. Он отмечает также: «[Естество человека,] содержа в самой страстности, по причине естественно-принудительных обстоятельств, умножение греха, в силу [гнездящегося] в страстности родового греха подверглось воздействиям всех небесных сил, начал и властей, [проявлявшимся] через неестественные страсти и сокрытым в естественных страстях»[152].

Диавол, заставляя человека страдать, старается принудить его разувериться в Боге, породить в его душе бунт против Него и в конечном счете привести к Его отвержению. Это наглядно показывает книга Иова и это, конечно, то, что подчеркивали многие святые отцы[153]. Преп. Максим Исповедник также отмечает, что диавол, задумывая введение невольных страстей, следующих без перерыва одна за другой, с жестокостью приносит разрушительную боль, «стремясь насытить собственную страстную ненависть к нам, чтобы душа, бессильно согнувшись под гнетом мучительных несчастий, отсекла от себя божественную надежду, творя вместо увещания причину безбожия, влекущую за собой тягостные беды»[154].