Богатый человек

Как я покупал собаку

Я люблю собак потому, что они самые верные друзья человека. Мне даже трудно жить и работать, если у меня дома нет хорошей собаки. Я всегда сам их выращивал и воспитывал. Когда умерла от старости моя умная Зента, я завёл себе рыжего озорника Ваську, и он долго у меня жил. Но потом и он состарился и умер. Собаки живут намного меньше, чем люди. И ещё у меня был сеттер-гордон Томка — мой весёлый и добродушный товарищ по далёким охотничьим путешествиям. Какой-то очень злой и нехороший человек застрелил его однажды в лесу.

А потом я и сам состарился и подумал, что мне уже поздно заводить себе щенка и самому его воспитывать и обучать тонкой охотничьей науке. Я попросил своих товарищей и друзей-охотников присмотреть где-нибудь для меня взрослого, солидного пса, который бы всё понимал и умел себя вести дома и на охоте. Скоро наш главный знаток собак Александр Александрович Чумаков позвонил мне по телефону и сказал, что есть такая собака в городе Орехово-Зуеве, недалеко от Москвы. Он сам эту собаку видел на полевых собачьих испытаниях и остался ею доволен. Пёс, как рассказывал Александр Александрович, очень хорошо работал в лесу и на болоте, от роду ему было четыре года и два месяца (возраст для собаки немалый), был он очень красив и силён, и звали его так же, как моего последнего собачьего друга, Томкой. Хозяин продавал его не от нужды, а от обиды: поблизости от Орехова пропали тетерева и куропатки — их пожрали еноты, и охотиться стало не на кого. Томкин хозяин будто бы обиделся на енотов и продавал сразу и ружьё и собаку.

Действительно, выпущенные в подмосковных лесах еноты, или, вернее, енотовидные собаки, были на плохом счету у нас, охотников. За короткий срок они во множестве расплодились в наших лесах и приносили охотничьему делу больше вреда, чем пользы. Было за что обидеться на енотов.

Долго не раздумывая, я поехал в Орехово-Зуево покупать собаку.

Огромный, похожий на водолаза-ньюфаундленда сеттер понравился мне с первого взгляда. Навстречу мне он только чуть приподнял свою умную, лобастую голову и по приказу хозяина шагнул вперёд, сурово и с достоинством. Хозяин его не стал со мной разговаривать о енотах. Он коротко назначил цену и, не глядя больше ни на меня, ни на собаку, отвернулся к стене.

Я отсчитал деньги, положил их на стол, взял ремённый поводок, протянутый мне женой хозяина, и сам пристегнул его к собачьему ошейнику. На улицу, к машине, мы вышли вместе с хозяевами собаки. Томка уселся на заднем сиденье, у правого окна. Я сел с ним рядом. Когда машина тронулась с места, Томка вздрогнул и оглянулся. Вслед за Томкой я тоже посмотрел назад. Старый его хозяин всё стоял у ворот — мне показалось, в раздумье. Жена хозяина вытирала платком глаза. Дул сильный ветер.

Всю дорогу до Москвы пёс неожиданно тихо сидел на своём месте. Он и в мою квартиру поднялся как будто спокойно. Кот Агапыч зашипел и заворчал на собаку, как тигр, делая вид, что вот сейчас он не выдержит, бросится и вцепится в собачью морду. Томка даже не посмотрел на шипящего кота, а Агапыч довольно быстро перестал изображать тигра. Томка мог в любую секунду проглотить Агапыча, как воробья, вместе с когтями и хвостом — такой он был громадный. И Агапыч понимал это очень хорошо.

Весь день Томка лежал неподвижно возле стола, рядом с окном, положив морду на низкий подоконник. В сумерки, когда стало трудно различать лица прохожих на улице, он встал, подошёл ко мне — я в это время сидел на диване, у другого стола, — и вдруг опустил мне на колени свою тяжёлую голову.

Я боялся пошевельнуться. Прошло пять минут, десять… По лёгкому, чуть заметному покачиванию собачьего тела я понял, что Томка дремлет. Прошло двадцать минут, полчаса… Ноги мои затекли, сидеть становилось всё труднее и труднее, и наконец я не выдержал.

— Томка, — сказал я жалобно, — проснись.

Пёс только вздохнул во сне.

— Томка! — сказал я чуть громче. — Томка! Я устал.

Я взял его за ошейник и легонько тряхнул. Томка всхрапнул, доверчиво потянулся ко мне всем телом и только потом открыл глаза. И вдруг… в собачьих тёмных зрачках мелькнул ужас. Томка оскалил зубы и зарычал злобно и непримиримо. Я пробовал уговорить его, успокоить:

— Томка! Милый, хороший…

Рычанье нарастало, как гром. Томка бесновался. Только что ему снился родной дом и старый, любимый хозяин. А теперь он увидел, что дома нет и хозяина-друга, которого он преданно столько лет любил, тоже нет и, может быть, никогда и не будет…

Он зарычал ещё раз и бросился. Я еле успел схватить его за ошейник. У меня в руках он как будто успокоился немного, но всю ночь пролежал возле моего дивана насторожённый и злобный. Когда я шевелился, Томка рычал грозно, шерсть на нём вставала дыбом. Человек, который его увёз, не смел шевелиться при нём.

На третий день нашей совместной жизни я понял, что мне не удастся приручить Томку: он слишком сильно любил своего старого хозяина. Три дня Томка лежал в углу, у окна, без сна, не притрагиваясь к пище. Он тосковал и мучился, как человек. Я тоже мучился. Я уже успел полюбить Томку за верность.

К концу третьего дня я дал телеграмму в Орехово-Зуево: «Приезжайте и возьмите собаку обратно. Она не может привыкнуть ко мне». Честно говоря, я не думал, что хозяин собаки приедет за ней: так обычно не делают при купле и продаже. И всё-таки я дал телеграмму.

Хозяин приехал за своей собакой тотчас же, с ночным поездом.

Томка первым услышал его шаги на лестнице. Он ещё не верил, что это возвращается самый любимый его человек. Когда я открыл дверь и хозяин вошёл в комнату, Томка не бросился к нему, не стал лаять и прыгать. Он только завилял хвостом, лёг на бок и закрыл глаза. Может быть, он опять боялся проснуться. Потом он повернулся и, как маленький щенок, опрокинулся на спину. По-собачьему это значило, наверно: «Видишь, я не могу жить без тебя. Это хорошо, что ты вернулся».

В эту же ночь Томка уехал со своим другом-хозяином.

Томкин хозяин понял, что друзей не продают, а я — что друзей и не покупают за деньги: дружбу и уважение надо заработать.

На прощанье Томка помирился со мной. Он сам подошёл ко мне и тронул мою руку своим холодным, мокрым носом. Он как будто извинялся за своё поведение. Пропажа хозяина оказалась временной и не страшной, и ненавидеть меня было не за что.

Я вышел на улицу их провожать. Подошла машина. Они уехали. Теперь я стоял у ворот и смотрел им вслед.