Божественная комедия. Самая полная версия

1 В средине нашей жизненной дороги,

Объятый сном, я в темный лес вступил,

Путь истинный утратив в час тревоги.

4 Ах! тяжело сказать, как страшен был

Сей лес, столь дикий, столь густой и лютый,

Что в мыслях он мой страх возобновил.

7 И смерть лишь малым горше этой смуты!

Но чтоб сказать о благости Небес,

Все расскажу, что видел в те минуты.

10 И сам не знаю, как вошел я в лес:

В такой глубокий сон я погрузился

В тот миг, когда путь истинный исчез.

13 Когда ж вблизи холма я пробудился,

Где той юдоли[1] положён предел,

В которой ужас в сердце мне вселился, —

16 Я, вверх взглянув, главу холма узрел

В лучах планеты, что прямой дорогой

Ведет людей к свершенью добрых дел.

19 Тогда на время смолк мой страх, так много

Над морем сердца бушевавший в ночь,

Что протекла с толи́кою тревогой.

22 И как успевши бурю превозмочь,

Ступив чуть дышащий на брег из моря,

С опасных волн очей не сводит прочь,

25 Так я, в душе еще со страхом споря,

Взглянул назад и взор впери́л туда,

Где из живых никто не шел без горя.

28 И отдохнув в пустыне от труда,

Я вновь пошел, и мой оплот опорный

В ноге, стоящей ниже, был всегда.

31 И вот, почти в начале крути горной,

Покрытый пестрой шкурою, кружась,

Несется Барс и легкий и проворный.

34 Чудовище не убегало с глаз;

Но до того мне путь мой преграждало,

Что вниз сбежать я помышлял не раз.

37 Уж день светал, и солнце в путь вступало

С толпою звезд, как в миг, когда оно

Вдруг от любви божественной прияло

40 Cвой первый ход, красой озарено;

И все надеждою тогда мне льстило:

Животного роскошное руно,

43 Час утренний и юное светило.

Но снова страх мне в сердце пробудил

Свирепый Лев, представший с гордой силой.

46 Он на меня, казалось, выходил,

Голодный, злой, с главою величавой,

И, мнилось, воздух в трепет приводил.

49 Он шел с Волчицей, тощей и лукавой,

Что, в худобе полна желаний всех,

Для многих в жизни сей была отравой.

52 Она являла столько мне помех,

Что, устрашен наружностью суровой,

Терял надежду я взойти наверх.

55 И как скупец, копить всегда готовый,

Когда придет утраты страшный час,

Грустит и плачет с каждой мыслью новой:

58 Так зверь во мне спокойствие потряс,

И, идя мне на встречу, гнал всечасно

Меня в тот край, где солнца луч угас.

61 Пока стремглав я падал в мрак ужасный,

Глазам моим предстал нежданный друг,

От долгого молчания безгласный.

64 «Помилуй ты меня! – вскричал я вдруг,

Когда узрел его в пустынном поле, —

О кто б ты ни был: человек, иль дух?»

67 И он: «Я дух, не человек я боле;

Родителей Ломбардцев я имел,

Но в Мантуе рожденных в бедной доле.

70 Sub Julio я поздно свет узрел,

И в Риме жил в век Августов счастливый;

Во дни богов в лжеверье я коснел.

73 Я был поэт, и мной воспет правдивый

Анхизов сын, воздвигший новый град,

Когда сожжен был Илион кичливый.

76 Но ты зачем бежишь в сей мрак назад?

Что не спешишь на радостные горы,

К началу и причине всех отрад?

79 «О, ты ль Виргилий, тот поток, который

Рекой широкой катит волны слов? —

Я отвечал, склонив стыдливо взоры. —

82 О дивный свет, о честь других певцов!

Будь благ ко мне за долгое ученье

И за любовь к красе твоих стихов.

85 Ты автор мой, наставник в песнопенье;

Ты был один, у коего я взял

Прекрасный стиль, снискавший мне хваленье.

88 Взгляни: вот зверь, пред ним же я бежал…

Спаси меня, о мудрый, в сей долине

Он в жилах, в сердце кровь мне взволновал».

91 «Держать ты должен путь другой отныне, —

Он отвечал, увидев скорбь мою, —

Коль умереть не хочешь здесь в пустыне.

94 Сей лютый зверь, смутивший грудь твою,

В пути своем других не пропускает,

Но, путь пресекши, губит всех в бою.

97 И свойством он столь вредным обладает,

Что, в алчности ничем не утолен,

Вслед за едой еще сильней толкает.

100 Он с множеством животных сопряжен,

И с многими еще совокупится;

Но близок Пес, пред кем издохнет он.

103 Не медь с землей Псу в пищу обратится,

Но добродетель, мудрость и любовь;

Меж Фельтро и меж Фельтро Пес родится.

106 Италию рабу спасет он вновь,

В честь коей дева умерла Камилла,

Турн, Эвриад и Низ пролили кровь.

109 Из града в град помчит Волчицу сила,

Доколь ее не заключит в аду,

Откуда зависть в мир ее пустила.

113 Так верь же мне не к своему вреду:

Иди за мною; в область роковую,

Твой вождь, отсель тебя я поведу.

115 Услышишь скорбь отчаянную, злую;

Сонм древних душ увидишь в той стране,

Вотще зовущих смерть себе вторую.

118 Узришь и тех, которые в огне

Живут надеждою, что к эмпирею[2]

Когда-нибудь взнесутся и они.

121 Но в эмпирей я ввесть тебя не смею:

Там есть душа достойнее стократ;

Я, разлучась, тебя оставлю с нею.

124 Зане[3] Монарх, чью власть как супостат

Я не познал, мне ныне воспрещает

Ввести тебя в Его священный град.

127 Он Царь везде, но там Он управляет:

Там град Его и неприступный свет;

О счастлив тот, кто в град Его вступает!»

130 И я: «Молю я сам тебя, поэт,

Тем Господом, Его ж ты не прославил, —

Да избегу и сих и горших бед, —

133 Веди в тот край, куда ты путь направил:

И вознесусь к вратам Петра святым,

И тех узрю, чью скорбь ты мне представил».

136 Здесь он пошел, и я вослед за ним.

4 Готовился на брань – в опасный путь,

На труд, на скорбь, о чем рассказ правдивый

Из памяти дерзаю почерпнуть.

7 О высший дух, о музы, к вам призывы!

О гений, всё, что зрел я, опиши,

Да явится полет твой горделивый!

10 Я начал так: «Всю мощь моей души

Сперва измерь, поэт-путеводитель;

Потом со мной в отважный путь спеши.

13 Ты говорил, что Сильвиев родитель,

Еще живой и тленный, низходил

Свидетелем в подземную обитель.

16 Но если жребий так ему судил,

То вспомнив, сколько приобрел он славы

И кто сей муж, и как правдив он был, —

19 Почтет его достойным разум здравый:

Он избран был, чтоб некогда создать

Великий Рим и быть отцом державы, —

22 Державы той, где – подлинно сказать —

Престол священный сам Господь поставил

Наместникам Петровым восседать.

25 В сем странствии – ты им его прославил —

Узнал он путь к победе над врагом

И тем тиару папам предоставил.

28 Сосуд избранья в небе был потом,

Да снищет там той вере подкрепленье,

Что мир ведет спасения путем.

31 Но мне ль идти? Кто дал соизволенье?

Я не Эней, не Павел; сам не зрю,

И кто ж узрит во мне к тому влеченье?

34 И так, коль дерзкий подвиг сотворю,

Страшусь, в безумие он мне вменится.

Мудрец, ясней поймешь, чем говорю».

37 Как тот, кто хочет, но начать страшится,

Полн новых дум, меняет замысл свой,

Отвергнув то, на что хотел решиться, —

40 Так я томился в мрачной дебри той,

И мысль свою, обдумав, кинул снова,

Хоть предан был вначале ей одной.

43 «Коль я проник вполне в значенье слова, —

Возвышенная мне сказала тень, —

Твоя душа познать боязнь готова.

46 Боязнь людей отводит каждый день

От честных подвигов, как призрак ложный

Страшит коня, когда ложится тень.

49 Но выслушай – и страх рассей тревожный, —

Что моего пришествия вина

И что открыл мне жребий непреложный.

52 Я с теми был, чья участь не полна;

Там, слыша голос Вестницы прекрасной,

Я вопросил: что повелит она?

55 Светлей звезды в очах горел луч ясный,

И тихим, стройным языком в ответ

Она рекла как ангел сладкогласный:

58 “О Мантуи приветливый поэт,

Чья слава свет наполнила далеко

И будет в нем, пока продлится свет!

61 Любимец мой, но не любимец рока,

Препону встретил на брегу пустом

И вспять бежит испуганный жестоко.

64 И я страшусь: так сбился он на нём,

Что уж не поздно ль я пришла с спасеньем,

Как в небесах была мне весть о том.

67 Подвигнись в путь и мудрым убежденьем

Все для его спасенья уготовь:

Избавь его и будь мне утешеньем,

70 Я, Беатриче, умоляю вновь;

Меня от звезд, куда стремлюсь желаньем,

Подвигла, речь вложив в уста, любовь.

73 Там, пред моим Владыкой, с состраданьем,

Поэт, я часто похвалюсь тобой”.

Умолкла тут… И начал я воззваньем:

76 – О благодать, которою одной

Наш смертный род превысил все творенья

Под небом, что свершает круг меньшой!

79 Так сладостны твои мне повеленья,

Что я готов немедля их свершить;

Не повторяй же своего моленья.

82 Но объясни: как можешь нисходить

Без трепета в всемирную средину

От горних стран, куда горишь парить?

85 "Когда желаешь знать тому причину, —

Она рекла,[4] – короткий дам ответ,

Почто без страха к вам схожу в пучину.

88 Страшиться должно лишь того, что вред

Наносит нам: какой же страх бесплодный,

Как не боязнь того, в чем страха нет?

91 Так создана я благостью Господней,

Что ваша скорбь меня не тяготит

И не вредит мне пламень преисподней.

94 Там некая Заступница скорбит

О том, к кому тебя я посылаю,

И для нее жестокий суд разбит."

97 Потом к Лючии обратила слово,

Рекла: "Твой верный ждет тебя в слезах,

И я отсель его тебе вверяю."

100 И Лючия, жестокосердых враг,

Подвигшись, мне вещала там, где вечно

С Рахилью древней воссежу в лучах:

103 – О Беатриче, гимн Творцу сердечный!

Спаси того, кто так тебя любил,

Что для тебя стал чужд толпе беспечной.

106 Не слышишь ли, как плач его уныл?

Не зришь ли смерть, с которой он сразился

В реке, пред ней же океан без сил? —

109 Никто так быстро в мире не стремился

От гибели, иль к выгодам своим,

Как мой полет от слов тех ускори́лся

112 С скамьи блаженной к пропастям земным —

Ты дал мне веру мудрыми словами,

И честь тебе и тем, кто внемлет им!"

115 Потом, сказав мне это, со слезами

Взор лучезарный возвела горе,

И я потек быстрейшими стопами.

118 И, как желала, прибыл к той поре,

Когда сей зверь пресек в пустынном поле

Твой краткий путь к прекрасной той горе.

121 Так что ж? зачем, зачем же медлит боле?

Что на сердце питаешь низкий страх?

Что сделалось с отвагой, с доброй волей…

124 Когда так бодрствуют на небесах

Блаженные три Девы над тобою

И я сулю тебе так много благ?

127 И как цветочки, стужею ночною

Согбенные, в сребре дневных лучей

Встают, раскрывшись, на ветвях главою, —

130 Так я воздвигся доблестью моей;

Столь дивная влилась мне в грудь отвага,

Что начал я, как сбросив груз цепей:

133 «О слава ей, подательнице блага!

О честь тебе, что правым словесам

Уверовал и не замедлил шага!

136 Так сердце мне с желаньем по стопам

Твоим идти возжег ты мудрым словом,

Что к первой мысли возвращаюсь сам.

139 Идем: крепка надежда в сердце новом —

Ты вождь, учитель, ты мой властелин!»

Так я сказал, и под его покровом

142 Нисшел путем лесистым в мрак пучин.

1 Здесь мною входят в скорбный град к мученьям,

Здесь мною входят к муке вековой,

Здесь мною входят к падшим поколеньям.

4 Подвинут правдой вечный Зодчий мой:

Господня сила, разум всемогущий

И первые любови дух святой

7 Меня создали прежде твари сущей,

Но после вечных, и мне века нет.

Оставь надежду всяк, сюда идущий! —

10 В таких словах, имевших темный цвет,

Я надпись зрел над входом в область казни

И рек: «Жесток мне смысл ее, поэт!»

13 И как мудрец, вещал он, полн приязни:

«Здесь места нет сомненьям никаким,

Здесь да умрет вся суетность боязни.

16 Вот край, где мы, как я сказал, узрим

Злосчастный род, утративший душою

Свет разума со благом пресвятым». —

19 И длань[5] мою прияв своей рукою

Лицом спокойным дух мой ободрил

И к тайнам пропасти вступил со мною.

22 Там в воздухе без солнца и светил

Грохочат в бездне вздохи, плач и крики,

И я заплакал, лишь туда вступил.

25 Смесь языков, речей ужасных клики,

Порывы гнева, страшной боли стон

И с плеском рук то хриплый глас, то дикий,

28 Рождают гул, и в век кружится он

В пучине, мглой без времени покрытой,

Как прах, когда крутится аквилон.

31 И я, с главою ужасом повитой,

Спросил: «Учитель мой, что слышу я?

Кто сей народ, так горестью убитый?» —

34 И он в ответ: «Казнь гнусная сия

Карает тот печальный род, который

Жил без хулы и славы бытия.

37 С ним смешаны злых ангелов те хоры,

Что, за себя стоя́ лишь за одних,

Ни с адом в брань, ни с Богом шли в раздоры.

40 Да не сквернится, небо свергло их

И ад глубокий их извергнул племя,

Зане оно бесславно и для злых».

43 «Учитель, – я спросил, – какое ж бремя

Их вынуждает к жалобам таким?» —

И он: «Для них не стану тратить время,

46 Надежда смерти не блестит слепым,

А жизнь слепая так невыносима,

Что участь каждая завидна им,

49 Их в мире след исчез быстрее дыма;

Нет состраданья к ним, их суд презрел,

Что говорят об них? взгляни и – мимо!»

52 И я, взглянувши, знамя там узрел:

Оно, бежа, взвивалося так сильно,

Что, мнилось, отдых – не ему в удел.

55 За ним бежал строй мертвых столь обильный,

Что верить я не мог, чтоб жребий сверг

Такое множество во мрак могильный.

57 И я, узнав там некоторых, вверх

Взглянул и видел тень того, который

Из низости великий дар отверг,

61 Я вмиг узнал – в том убеждались взоры, —

Что эту чернь презрели навсегда

Господь и враг, ведущий с Ним раздоры.

64 Презренный род, не живший никогда,

Нагой и бледный, был язвим роями

И мух и ос, слетавшихся туда.

67 По лицам их катилась кровь струями,

И, смешана с потоком слез, в пыли

У ног съедалась гнусными червями.

70 И я, напрягши зрение, вдали

Узрел толпу на берегу великой

Реки и молвил: «Вождь, благоволи

73 Мне объяснить: что значит сонм толи́кой[6]

И что влечет его со всех сторон,

Как вижу я сквозь мрак в долине дикой?»

76 «О том узнаешь, – отвечал мне он,

Когда достигнем берега крутого,

Где разлился болотом Ахерон».

79 И взор смущенный я потупил снова

И, чтоб вождя не оскорбить, к брегам

Реки я шел, не говоря ни слова.

82 И вот в ладье гребет навстречу нам

Старик суровый с древними власами,

Крича: «О горе, злые, горе вам!

85 Здесь навсегда проститесь с небесами:

Иду повергнуть вас на том краю

В тьму вечную и в жар и хлад со льдами.

88 А ты, душа живая, в сем строю,

Расстанься с этой мертвою толпою!»

Но увидав, что недвижим стою:

91 «Другим путем, – сказал, – другой волною,

Не здесь, проникнешь ты в печальный край:

Легчайший челн помчит тебя стрелою».

94 И вождь ему: «Харон, не воспрещай!

Так там хотят, где каждое желанье

Уж есть закон: старик, не вопрошай!»

97 Косматых щек тут стихло колыханье

У кормщика, но огненных колес

Усилилось вокруг очей сверканье.

100 Тут сонм теней, взволнованный хаос,

В лице смутился, застучал зубами,

Едва Харон суд грозный произнес, —

103 И проклинал родителей хулами,

Весь род людей, рожденья место, час

И семя семени с их племенами.

106 Потом все тени, в сонм един столпясь,

Навзрыд взрыдали на брегу жестоком,

Где будет всяк, в ком Божий страх угас.

109 Харон же, бес, как угль сверкая оком,

Маня, в ладью вгоняет сонм теней,

Разит веслом отсталых над потоком.

112 Как осенью в лесу кружит борей

За ли́стом лист, доколь его порывы

Не сбросят в прах всей роскоши ветвей:

115 Подобно род Адамов нечестивый,

За тенью тень, метался с берегов,

На знак гребца, как сокол на призывы.

118 Так все плывут по мутной мгле валов,

И прежде чем взойдут на берег сонный,

На той стране уж новый сонм готов.

121 «Мой сын, – сказал учитель благосклонный, —

Пред Господом умершие в грехах

Из всех земель парят к реке бездонной

124 И чрез нее торопятся в слезах;

Их правосудье Божье побуждает

Так, что в желанье превратился страх.

127 Душа благая в ад не проникает,

И если здесь так встречен ты гребцом,

То сам поймешь, что крик сей означает».

130 Умолк. Тогда весь мрачный дол кругом

Потрясся так, что хладный пот доныне

Меня кропит, лишь вспомню я о том.

133 Промчался вихрь по слезной сей долине,

Багровый луч сверкнул со всех сторон

И, чувств лишась, в отчаянной пучине

136 Я пал как тот, кого объемлет сон.

1 Громовый гул нарушил сон смущенный

В моей главе и, вздрогнув, я вскочил,

Как человек, насильно пробужденный.

4 И, успокоясь, взор я вкруг водил

И вглядывался пристально с стремнины,

Чтоб опознать то место, где я был.

7 И точно, был я на краю долины

Ужасных бездн, где вечно грохотал

Немолчный гром от криков злой кручины.

10 Так был глубок и темен сей провал,

Что я, вперив глаза в туман, под мглою

В нем ничего на дне не различал.

13 «Теперь сойду в слепой сей мир с тобою,»

Весь побледнев, так начал мой поэт. —

Пойду я первый, ты иди за мною».

16 Но я, узрев, как он бледнел, в ответ:

«О как пойду, коль духом упадаешь,

И ты, моя опора против бед!»

19 И он мне: «Казнь племен, в чей мир вступаешь,

Мне жалостью смутила ясный взгляд,

А ты за ужас скорбь мою считаешь.

22 Идем: вам путь чрез тысячи преград».

Так он пошел, так ввел меня в мгновенье

В круг первый, коим опоясан ад.

25 Там – сколько я расслушать мог в томленье —

Не плач, но вздохов раздавался звук

И воздух вечный приводил в волненье.

28 И был то глас печали, но не мук,

Из уст детей, мужей и жен, в долине

В больших толпах теснившихся вокруг.

31 Тут добрый вождь: «Почто ж не спросишь ныне,

Кто духи те, которых видишь там?

Узнай, пока придем мы к их дружине:

34 Безгрешные, за то лишь небесам

Они чужды, что не спаслись крещеньем, —

Сей дверью веры, как ты знаешь сам.

37 До христианства жив, они с смиреньем,

Как надлежит, не пали пред Творцем;

И к ним и я причтен святым веленьем.

40 Cим недостатком, не другим грехом,

Погибли мы и только тем страдаем,

Что без надежд желанием живем».

43 Великой скорбью на сердце снедаем,

Я видел здесь, у роковой межи,

Толпу теней, отвергнутую раем?

46 «Скажи, мой вождь, учитель мой, скажи! —

Так начал я, да утвержуся в вере,

Рассеявшей сомненье каждой лжи, —

49 Отверз ли кто себе к блаженству двери

Заслугою своей, или чужой?»

И, тайну слов постигнув в полной мере,

52 Он рек: «Я внове с этой был толпой,

Когда притек Царь силы, пламенея

Венцом победы, и вознес с Собой

55 Тень праотца к блаженствам эмпирея

И Авеля, и Ноя, и закон

Создавшего владыку Моисея.

58 Был Авраам, был царь Давид спасен,

С отцом Израиль и с детьми своими

Рахиль, для ней же столько сделал он,

61 И многие соделались святыми.

Но знай, до них никто из всех людей

Не пощажен судьба́ми всеблагими».

64 Так говоря, мы шли стезей своей

И проходили темный лес высокий,

Лес, говорю, бесчисленных теней

67 Еще наш путь отвел нас недалеко

От высоты, когда я огнь узрел,

Полуобъятый сводом мглы глубокой.

70 Еще далеко он от нас горел,

Но рассмотреть я мог уж с расстоянья

Почтенный сонм, занявший сей предел.

73 «Честь каждого искусства и познанья!

Кто сей народ, возмогший приобресть

Такой почет от прочего собранья?»

76 И он в ответ: «Их имена и честь,

Что в жизни той звучат об них молвою,

Склонили небо так их предпочесть».

79 Меж тем раздался голос надо мною:

«Воздайте честь певцу высоких дум!

Отшедший дух нам возвращен судьбою».

82 И вот четыре призрака на шум

К нам двинулись, чтоб ввесть в свою обитель:

Был образ их ни светел ни угрюм.

85 Тогда так начал мой благой учитель:

«Узри того, что шествует с мечом,

Ведя других как некий повелитель.

88 То сам Гомер, поэтов царь; потом

Гораций, бич испорченному нраву;

Назон с Луканом вслед идут вдвоем.

91 Одно нам имя всем снискало славу,

Как здесь о том вещал один глагол;

Затем и честь мне воздают по праву».

94 Так собрались певцы прекрасных школ

Вокруг отца высокого творенья,

Что выше всех летает как орел.

97 Поговорив друг с другом, знак почтенья

Мне воздали они: учитель мой

На то смотрел с улыбкой одобренья.

100 И был почтен я высшей похвалой:

Поставленный в их сонме, полном чести,

Я был шестым средь мудрости такой.

103 Так к свету шли мы шесть певцов все вместе,

Беседуя, но сказанных речей

Не привожу, в своем приличных месте.

106 Вблизи от нас был дивный град теней,

Семь раз венчанный гордыми стенами,

И вкруг него прекрасных волн ручей.

109 Пройдя поток как сушу с мудрецами,

Чрез семь ворот вошли мы в град, где луг

Муравчатый открылся перед нами.

112 С величием там тени бродят вкруг,

И строгое медлительно их око

И сладостен речей их редких звук.

115 Там, в стороне, взошли мы на высокий,

Открытый всюду, озаренный дол,

Отколе всех я видеть мог далеко.

118 На бархате лугов, я там нашел

Великих сонм, скитавшийся пред нами,

И, видя их, в восторг я вдруг пришел.

121 Электра там со многими друзьями,

Меж коих был и Гектор, и Эней,

И Цезарь, тень с сокольими очами.

124 Камилла там, Пентезилея с ней,

И царь Латин, поодаль восседавший

С Лавинией, со дщерию своей.

127 Там был и Брут, Тарквиния изгнавший,

Лукреция с Корнельей средь подруг

И Саладин, вдали от всех мечтавший.

130 Я взор возвел и мне явился дух —

Учитель тех, что в мудрость ум вперяют,

И с ним семья философов вокруг.

133 Все чтут его, все на него взирают;

Один Сократ с Платоном от других

К нему всех ближе место занимают.

136 И Демокрит, что мир судьбой воздвиг,

И Диоген, Зенон с Анаксагором,

И Эмпедокд, Орфей, Эвклид меж них;

139 Диоскорид, прославившийся сбором,

И Цицерон, и Ливий, и Фалес,

И моралист Сенека перед взором;

142 И Птоломей, изме́ритель небес,

И Гиппократ, с Галеном, с Авиценной,

И толкователь слов, Аверроэс.

145 Но кто ж исчислит весь их сонм почтенный?

Мой долгий труд торопит так меня,

Что часто речь полна несовершенно.

148 Тут лик шести умалился двумя,

И я вошел вслед за моим поэтом

Из тишины туда, где вихрь, шумя,

151 Кружит в стране, не озаренной светом.

13 Всегда пред ним их множество стенает:

Тень каждая ждет в очередь суда, —

Поведает, услышит, исчезает.

16 «О ты, пришлец в дом скорби и стыда!» —

Узрев меня, вскричал Минос ужасный,

Прервав заботу тяжкого труда. —

19 Взгляни, с кем ты дерзнул в сей путь опасный:

Пространством врат себя не обольщай!»

И вождь ему: «К чему ж твой крик напрасный?

22 Путь роковой ему не воспрещай!

Так там хотят, где каждое желанье

Уж есть закон: Минос, не вопрошай!»

25 Здесь явственней услышал я стенанье

Печальных душ: я был в стране теней,

Где так пронзило слух мой их рыданье.

28 Я был в краю, где смолкнул свет лучей,

Где воздух воет, как в час бури море,

Когда сразятся ветры средь зыбей.

31 Подземный вихрь, бушуя на просторе,

С толпою душ кружится в царстве мглы:

Разя, вращая, умножает горе.

34 Когда ж примчит к окраине скалы,

Со всех сторон тут плач и стон и крики,

На промысел божественный хулы.

37 И я узнал, что казни столь великой

Обречены плотски́е те слепцы,

Что разум свой затмили страстью дикой.

40 И как густой станицею[7] скворцы

Летят, когда зимы приходит время:

Так буйный ветр несет во все концы,

43 Туда, сюда, вниз, к верху злое племя;

Найти покой надежды все прошли,

Не облегчается страданий бремя!

46 И как, крича печально, журавли

Несутся в небе длинною чертою, —

Так поднята тем ветром от земли

49 Толпа теней и нет конца их вою.

И я спросил: «Какой ужасный грех

Казнится здесь под темнотой ночною»?

52 И мне учитель: «Первая из тех,

О коих ты желаешь знать, когда-то

Владычица земных наречий всех, —

55 Так сладострастием была объята,

Что, скрыть желая срам свой от гражда́н,

Решилась быть потворницей разврата, —

58 Семирамиду видишь сквозь туман;

Наследовав от Нина силу власти,

Царила там, где злобствует султан.

61 Другая грудь пронзила в дикой страсти,

Сихею данный позабыв обет;

С ней Клеопатра, жертва сладострастий.

64 Елена здесь, причина стольких бед;

Здесь тот Ахилл, воитель быстроногий,

Что был сражен любовью средь побед;

67 Здесь и Парис, здесь и Тристан…» И много

Мне указал и на́звал он теней,

Низвергнутых в сей мир любовью строгой.

70 Пока мой вождь мне исчислял царей

И рыцарей и дев, мне стало больно

И обморок мрачил мне свет очей.

73 «Поэт, – я начал, – мысль моя невольно

Устремлена к чете, парящей там,

С которой вихрь так мчится произвольно».

76 И он: «Дождись, когда примчатся к нам:

Тогда моли любовью, их ведущей, —

И прилетят они к твоим мольбам».

79 Как скоро к нам принес их ветр ревущий,

Я поднял глас: «Не скрой своей тоски,

Чета теней, коль то велит Всесущий!»

82 Как на призыв желанья, голубки

Летят к гнезду на сладостное лоно,

Простерши крылья, нежны и легки,

85 Так, разлучась с толпою, где Дидона,

Сквозь мрак тлетворный к нам примчались вновь —

Так силен зов сердечного был стона!

88 «О существо, постигшее любовь!

О ты, который здесь во тьме кромешной

Увидел нас, проливших в мире кровь!

91 Когда б Господь внимал молитве грешной,

Молили б мы послать тебе покой

За грусть о нашей скорби неутешной.

94 Что скажешь нам? что хочешь знать? открой:

Все выскажем и выслушаем вскоре,

Пока замолк на время ветра вой.

97 Лежит страна, где я жила на горе,

У взморья, там, где мира колыбель

Находит По со спутниками в море.

100 Любовь, сердец прекрасных связь и цель,

Моей красой его обворожила

И я, лишась ее, грущу досель.

103 Любовь, любимому любить судила

И так меня с ним страстью увлекла,

Что, видишь, я и здесь не разлюбила.

106 Любовь к одной нас смерти привела;

Того, кем мы убиты, ждут в Каи́не!» —

Так нам одна из двух теней рекла.

109 Склонив чело, внимал я о причине

Мучений их, не подымал главы,

Пока мой вождь: «О чем ты мыслишь ныне?»

112 И, дав ответ, я продолжал: «Увы!

Как много сладких дум, какие грезы

Их низвели в мученьям сей толпы?»

115 И к ним потом: «Твоей судьбы угрозы

И горестный, Франческа, твой рассказ

В очах рождает состраданья слезы.

118 Но объясни: томлений в сладкий час

Чрез что и как неясные влеченья

Уразуметь страсть научила вас?»

121 И мне она: «Нет большего мученья,

Как о поре счастливой вспоминать

В несчастии: твой вождь того же мненья.

124 Ты хочешь страсти первый корень знать?

Скажу, как тот, который весть печали

И говорит, и должен сам рыдать.

127 Однажды мы, в миг счастья, читали,

Как Ланчелот в безумии любил:

Опасности быть вместе мы не знали.

130 Не раз в лице румянца гаснул пыл

И взор его встречал мой взор беспечный;

Но злой роман в тот миг нас победил,

133 Когда прочли, как поцелуй сердечный

Был приманён улыбкою к устам,

И тот, с кем я уж не расстанусь вечно,

136 Затрепетав, к моим приникнул сам…

Был Галеотто автор книги гнусной!..

В тот день мы дальше не читали там!»

139 Так дух один сказал, меж тем так грустно

Рыдал другой, что в скорби наконец

Я обомлел от повести изустной

132 И пал без чувств, как падает мертвец

1 С возвратом чувств, к которым вход закрылся,

При виде мук двух родственных теней,

Когда печалью весь я возмутился, —

4 Иных скорбящих, ряд иных скорбей

Я зрел везде, куда ни обращался,

Куда ни шел, ни устремлял очей.

7 Я был в кругу, где ливень проливался

Проклятый, хладный, вечный: никогда

Ни в мере он ни в свойствах не менялся.

10 Град крупный, снег и мутная вода

Во мраке там шумят однообразно;

Земля, приняв их, там смердит всегда.

13 Там Цербер, зверь свирепый, безобразный,

По-песьи лает пастию тройной

На грешный род, увязший в тине грязной.

16 Он, с толстым чревом, с сальной бородой,

С когтьми на лапах, с красными глазами,

Хватает злых, рвет кожу с них долой.

19 Как псы там воют души в грязной яме:

Спасая бок один, другим не раз

Перевернутся с горькими слезами.

22 Червь исполинский, лишь завидел нас,

Клыкастые три пасти вдруг разинул;

От бешенства все члены он потряс.

25 Тогда мой вождь персты свои раздвинул,

Схватил земли и смрадной грязи ком

В зев ненасытный полной горстью кинул.

28 Как пес голодный воет и потом

Стихает, стиснув кость зубами злыми,

И давится и борется с врагом, —

31 Так, сжав добычу челюстьми тройными,

Сей Цербер-бес столь яростно взревел,

Что грешники желали б быть глухими.

34 Чрез сонм теней, над коим дождь шумел,

Мы шли, и молча ноги поставляли

На призрак их, имевший образ тел.

37 Простертые, все на земле лежали;

Один лишь дух привстал и сел, сквозь сон

Узрев, что мимо путь свой мы держали.

40 «О ты, ведомый в бездну, – молвил он, —

Узнай меня, коль не забыл в разлуке:

Ты создан прежде, чем я погублён».

43 И я: «Твой лик так исказили муки,

Что ты исчез из памяти моей

И слов твоих мне незнакомы звуки.

46 Скажи ж, кто ты, гнетомый мукой сей,

Хоть, может быть, не самою ужасной,

Но чья же казнь презреннее твоей?»

49 И он: «Твой град, полн зависти опасной, —

Сосуд, готовый литься чрез край, —

Меня в себе лелеял в жизни ясной.

52 У вас, гражда́н, Чиакком прозван я:

За гнусный грех обжорства, в низкой доле,

Ты видишь, ливень здесь крушит меня.

55 И, злая тень, я не одна в сем поле;

Но та же казнь здесь скопищу всему

За грех подобный!» – И ни слова боле.

58 «До слез, Чиакко, – я сказал ему, —

Растроган я твоим страданьем в аде;

Но, если знаешь, возвести: к чему

61 Дойдут гражда́не в раздроблённом граде?

Кто прав из них? скажи причину нам,

Как партии досель в таком разладе?»

64 A он в ответ: «По долгим распрям там

Дойдут до крови: партия лесная,

Изгнав другую, навлечет ей срам.

67 Но чрез три солнца победит другая,

Изгнав лесных при помощи того,

Что лавиру́ет, берег обгибая.

70 Чело подняв до неба самого,

Они врагу тяжелый гнет предпишут,

Хоть негодуй, хоть плачь он оттого.

73 Два правых там, но сло́ва их не слышат:

Гордыня, зависть, скупость – это три

Те искры, ими же сердца там пышат».

76 Он смолк, терзаем горестью внутри,

И я: «Еще спрошу я у собрата,

Два слова лишь еще мне подари:

79 Друзья добра, Теггьяйо, Фарината

И Рустикуччи, Моска и Арриг

И прочие гонители разврата, —

82 Ах, где они? поведай мне об них!

Узнать об них горю от нетерпенья —

В аду ль скорбят, иль рай лелеет их?»

85 И он: «В числе чернейших! преступленья

Различные их повлекли ко дну:

Нисше́д[8] туда, увидишь их мученья.

88 А как придешь в ту сладкую страну,

Молю: пусть вспомнят обо мне живые.

Довольно! дождь меня гнетет ко сну».

91 Тут, искосив глаза свои прямые,

Он на меня взглянул, главу склонил

И пал лицом как прочие слепые.

94 И вождь сказал: «Надолго он почил:

Звук ангельской трубы его разбудит,

Когда придет Владыка грозных сил.

97 На гроб печальный всех тот звук осудит,

Все восприимут плоть и образ свой,

Услышат то, что в век греметь им будет».

100 Мы тихо шли под бурей дождевой,

Топча в грязи теней густые кучи

И говоря о жизни неземной.

103 И я: «Учитель, меры злополучий

Умножатся ль в день Страшного суда,

Умалются, иль будут столько же жгучи?»

106 А он: «К науке обратись, туда,

Где сказано, что чем кто совершенней,

Тем больше зрит он благ или вреда.

109 Хотя сей род, проклятый в злой геенне,

В век совершен не может быть вполне,

Ждет тем не мене казни утонченней».

112 Мы обогнули путь сей в тишине,

То говоря, чего здесь не замечу;

Когда ж пришли, где сходят к глубине, —

115 Враг смертных, Плутус, нам предстал навстречу.

1 «Pape Satan, pape Satan aleppe!» —

Так Плутус хриплым голосом вскричал;

Но мой мудрец, с кем шел я в сем вертепе,

4 Как человек всеведущий, сказал:

«Не бойся! сколько б ни имел он власти,

Не преградит нам схода с этих скал».

7 Потом, к надутой обратившись пасти,

Вскричал: «Молчать, проклятый волк, молчать!

В самом себе сгорай от лютой страсти!

10 Не без причин схожу я в эту падь:

Так там хотят, где мщеньем Михаила

Сокрушена крамольной силы рать».

13 Как, спутавшись, надутые ветрила

Падут, как скоро мачту их снесло, —

Так рухнула чудовищная сила.

16 Тут мы вошли в четвертое русло́,

Сходя все ниже страшною дорогой

К брегам, вместившим всей вселенной зло.

19 О Боже правый! Кто сберёт так много,

Как здесь я зрел, мучений и забот?

Почто наш грех карает нас так строго?

22 Как над Харибдой мчит водоворот

Валы к валам, дробя их в споре диком —

Так адский здесь кружится хоровод.

25 Нигде я не был в сонме столь великом!

Здесь, с двух сторон, всем суждено вращать

Пред грудью камни с воплем, с страшным криком;

28 Сшибаются два строя и опять

Катя́т назад, крича друг другу с гневом:

«Зачем бурлить?» – «А для чего держать?»

31 Так с двух концов – на правом и на левом —

По кругу мрачному, подъемля стон,

Вращаются с презрительным напевом.

34 И каждый, путь свершивши, принужден

Катить назад полкругом в бой злословный.

И я, до сердца скорбью потрясен,

37 Спросил: «Мой вождь, кто этот род виновный?

Скажи мне: те постриженцы кругом,

Что слева, все ли из семьи духовной?»

40 И вождь в ответ: «Все, все они умом

В их прежней жизни столько были слепы,

Что никогда не знали мер ни в чем.

43 О том ясней твердит их вой свирепый,

Лишь с двух сторон сойдутся там вдали,

Где их грехи рождают спор нелепый.

46 Здесь кардиналы, папы здесь в пыли, —

Духовный клир с печатью постриженья:

Все в скупости безмерной жизнь вели».

49 «Мой вождь, – спросил я с чувством омерзенья, —

Могу ли я узнать хоть одного

В сей сволочи, вращающей каменья?»

52 А он: «Мечта пустая! до того

Их всех затмил мрак жизни их постылый,

Что ты узнать не можешь никого.

55 На вечный спор направлены их силы:

Те без волос, а эти, сжав кулак,

В великий день восстанут из могилы.

58 Здесь, обратив свет лучший в вечный мрак,

Они теперь идут стеной на стену.

И кто ж поймет смысл их безумных драк?

61 Вот здесь, мой сын, вполне познай измену

Даров, Фортуне вверенных судьбой,

Которым смертный дал такую цену.

64 Когда б собрать все злато под луной,

То и оно не даст пребыть в покое

Из этих душ усталых ни одной!»

67 «Учитель, – я спросил, – но что ж такое

Фортуна, если у нее в когтях,

Как намекнул ты, благо все земное?»

70 А он: «В каком невежестве, впотьмах,

Безумные, ваш род досель блуждает?

Храни ж мое учение в устах.

73 Тот, Чья премудрость миром управляет,

Создавши небо, дал ему вождей,

Для каждой части каждая сияет,

76 Распределяя равный свет лучей.

Так и земному блеску от начала

Он дал вождя, владычицу вещей,

79 Чтоб в род и род, из крови в кровь меняла

Блеск суетный земного бытия

И ваше знание в ничто вменяла.

82 За тем одним сей грозный судия

Готовит честь, другим позор, тревоги,

Скрываяся как под травой змея.

85 Ваш разум ей не пресечет дороги:

Она провидит, правит, судит свет,

Как сферами другие правят боги.

88 В ее пременах перемежки нет;

Необходимость бег ей ускоряет,

За счастьем горе посылая вслед.

91 Её-то на кресте и распинает

Ваш смертный род, безумьем одержим,

И в слепоте благую проклинает.

94 Она ж не внемлет жалобам людским:

Блаженная, как первые творенья,

Вращает в славе шаром роковым.

97 Теперь сойдем в круг бо́льшого мученья?

Хор звезд, всходивших в час, как мы пошли,

Склоняется: пойдем без замедленья».

100 Мы пересе́кли этот круг и шли

К другому брегу, где поток тлетворный

Бежал, кипя и роя грудь земли

103 Волною больше мутною, чем черной,

И по теченью мертвого ручья

С трудом мы вниз сошли дорогой горной.

106 В болото Стикс вливалася струя

Печальных вод, свергавшихся с стремнины

В зловредные и мрачные края.

109 И я, взглянув на грязные пучины,

Увидел в них несметные полки

Теней нагих и гневных от кручины.

112 Ногами, грудью, головой с тоски

Они дрались, не только что руками,

Зубами грызли плоть в куски, в куски.

115 И вождь: «Мой сын, стоишь ты пред тенями,

Которых гнев привел в такой раздор,

И верь ты мне, что даже под волнами

118 Вздыхает их неистовый собор

И пузыри вздувает в сей трясине,

Как зришь везде, куда направишь взор.

121 Прислушайся, как во́пият в адской тине:

“Мы были злы в веселой жизни той,

Тая в себе дым медленный, и ныне

124 Томимся здесь под тиною густой!» —

Так в их гортанях клокотали клики,

Захлебываясь черною водой.

127 Меж озером и брегом круг великий

Мы описали, с горестью сердец

Смотря на грешных, издававших крики,

130 Пока достигли башни наконец.

1 Я продолжаю. Прежде, чем мы были

У основанья грозной башни сей,

В ее вершине взор наш приманили

4 Два огонька, блеснувшие на ней;

Знак подавал им пламень одинокий

В дали, едва доступной для очей.

7 И, в море знаний погружая око,

Спросил я: «Вождь, кто знаки подает?

Что огонькам ответил огнь далекий?»

10 И вождь в ответ: «Над зыбью грязных вод

Не видишь ли, кто мчится к нам стрелою?

Иль для тебя он скрыт в дыму болот?»

13 Лук с тетивы с подобной быстротою

Не мечет стрел на воздух никогда,

С какой, я зрел, над мутною волною

16 Навстречу к нам стремился челн тогда;

Его рулем один лишь кормщик правил,

Крича: «Злой дух, пришел и ты сюда?»

19 «Флегъяс, Флегъяс! ты к нам вотще направил, —

Сказал мой вождь, – свой крик на этот раз:

Мы здесь затем, чтоб нас ты переправил».

21 Как злится тот, кто выслушал рассказ

О том, какой над ним обман свершился,

Так бешенством объят был Флегиас.

25 Вождь сел в ладью, за ним и я спустился,

И лишь тогда, как сел я близ вождя,

Летучий челн, казалось, нагрузился.

28 И лишь мы сели, древняя ладья

Как молния помчалась издалека,

Зыбь глубже, чем когда-нибудь, браздя.

31 Так плыли мы вдоль мертвого потока;

Вдруг весь в грязи дух выплыл из ручья,

Вскричав: «Кто ты, идущий прежде срока?»

34 А я: «Иду, но не останусь я;

Но кто ты сам, весь в тине, безобразный?»

И он: «Ты видишь: плачет тень моя!»

37 «Так плачь же, дух проклятый, безотвязный! —

Воскликнул я, – и множь печаль свою!

Теперь узнал я, кто ты, призрак грязный!»

40 Тогда схватил руками он ладью,

Но оттолкнул его мой вождь, взывая:

«Прочь, к псам другим! или в свою семью!»

43 Потом, обняв меня, в уста лобзая,

Сказал мне: «Будь благословенна ввек

Зачавшая тебя, душа живая!

46 Он на земле был гордый человек:

Жизнь не украсив добрыми делами,

Теперь нам путь он в бешенстве пресек.

49. Немало там великих меж царями:

Как свиньям, всем здесь в тине потонуть

С проклятием ужасным между вами».

52 И я: «Мой вождь, желал бы я взглянуть,

Как страшный грешник в волны погрузится,

Пока наш челн окончит дальний путь».

55 И мне учитель: «Прежде, чем домчится

Ладья к брегам, дождешься ты конца:

Сим зрелищем ты должен насладиться».

58 Тут видел я, как душу гордеца

Толпы теней, терзая, вглубь умчали,

За что досель благодарю Творца.

61 «Филипп Ардженти, к нам!» – они кричали,

А дух безумный флорентинца сам

Себя зубами грыз и рвал с печали.

64 Но замолчим, его оставим там!

Тут страшный вопль пронзил мне слух: заране

Взирать не стало сил моим очам.

67 И вождь: «Мой сын, уж виден град в тумане,

Зовомый Дис, где, воя и стеня,

Проклятые столпилися гражда́не».

70 И я: «Уже предстали пред меня

Багровые мечети в дымном смраде,

Восставшие как будто из огня».

73 И вождь: «Горит огнь вечный в их ограде,

И раскаляет стены проклятых,

Как видишь ты в глубоком этом аде».

76 Меж тем челнок глубоких рвов достиг,

Облегших вкруг твердыни безутешной;

Железными почел я стены их.

79 Челн, сделав круг великий, в тьме кромешной,

Причалил там, где мощный кормщик-бес:

«Вот дверь! – вскричал, – идите вон поспешно!»

82 Над входом в град, я зрел, тьмы тем с небес

Низринутых, которые сурово

Вопили: «Кто вступает в царство слез?

85 Живой кто входит к мертвым, странник новый?»

Но мудрый мой наставник подал знак,

Что хочет тайное сказать им слово.

88 Тогда, на миг притихнув, молвил враг:

«Войди один, а он да удалится,

Он, что так смело входит в вечный мрак.

91 Пусть он путем безумным возвратится,

И без тебя – тебя мы впустим в град —

Коль знает, пусть в обратный путь стремится».

94 Читатель, сам подумай, как объят

Я страхом был от грозных слов: обратно

Не думал я уже придти назад.

97 «О милый вождь, который семикратно

Спасал меня и избавлял в беде,

Где погибал уже я невозвратно,

100 Не кинь меня, – я рек, – в такой нужде,

И, если ад идти мне не дозволил,

Пойдем назад! будь мне щитом везде!»

103 Но он, мой вождь, мне в сердце бодрость пролил,

Сказав: «Будь смел! дороги роковой

Нам не прервут; так жребий соизволил.

106 Жди тут меня и дух унылый свой

Крепи, питай надеждою благою:

В сем мире я не разлучусь с тобой».

109 С моим отцом расстался я с тоскою:

В моей главе, исполненной тревог,

И да и нет сражались меж собою.

112 Что рек он им, расслушать я не мог,

Но он недолго с ними находился,

Как все враги укрылись за порог

115 И вход ему пред грудью затворился;

Владыка мой оставлен был совне,[9]

И медленно ко мне он возвратился.

118 Потупив взор, утративший вполне

Все мужество, он говорил, вздыхая:

«Кто в дом скорбей пресек дорогу мне?»

121 И мне потом: «Мой гнев в лице читая,

Ты не страшись: мы победим их хор,

Чтоб ни творил он, град свой охраняя.

124 Уже не нов такой его отпор:

Он явлен был у врат первоначальных,

Что каждому отворены с тех пор.

127 Над ними зрел ты надпись слов печальных;

И уж оттоль нисходит вглубь теперь

И без вождя грядет в пучинах дальних

130 Тот, кто для нас развернет в крепость дверь».

1 Едва мой вождь заметил цвет боязни

В моем лице, он тотчас сумрак свой

Прогнал с чела улыбкою приязни.

4 Как внемлющий, стоял он предо мной,

Затем, что вдаль не мог вперить он взоры

Сквозь воздух черный и туман густой.

7 «Мы сокрушим их адские затворы…

А если нет… ведь тот мне обещал…

Как медлит он, помощник наш нескорый!»

10 Я видел ясно, как он прикрывал

Последним то, что высказал сначала,

И речи первой смысл иной давал.

13 Тем больший страх мне речь его внушала,

Что тайный смысл отыскивал я в ней,

Быть может, худший, чем она скрывала.

16 «На дно печальной раковины сей

Сходили ль прежде души с той ступени,

Где без надежд вздыхает сонм теней?» —

19 Так я спросил; а он: «Из нашей сени

В глубокий ад, в который ты вступил,

Не многие досель сходили тени.

22 Но я в сей град однажды призван был

Волшебницей, что силу чар имела

В плоть облекать отшедших в мрак могил.

25 Едва сложил с себя я узы тела,

Как тень извлечь она велела мне

Из темного Иудина предела.

28 Сей мрачный круг лежит на самом дне,

Всех далее от высочайшей сферы;

Итак смелей! я знаю путь вполне.

31 Обвит болотом, в смрадном дыме серы,

Сей град скорбей, куда без гнева нам

Нельзя войти в подземные пещеры».

34 Что рек еще, теперь не вспомню сам:

Мой взор, мой ум тогда манили стены

Высокой башни к огненным зубцам,

37 Где вознеслись три Фурии геенны,

Имевшие свирепых женщин вид,

И кровию обрызганные члены.

40 Их пояс был из гидр зеленых свит;

Не волосы им обвивали лица,

Но аспиды, керасты Эвменид.

43 И он, узнав служительниц царицы

Рыданий вечных, тихо молвил мне:

«Вот Фурии, три стража сей темницы.

46 Мегера там на левой сторони,

Алекто справа плачет в горе диком,

А Тизифона между них!» – Они

49 Когтями перси[10] раздирали с криком,

Стуча в ладони с бешенством таким,

Что в ужасе к певцу припал я ликом.

52 «Медуза, к нам! их в камень превратим!» —

Так, вниз глядя, из всей взывали мочи:

«Позор, когда Тезею не отмстим!»

55 «О, отвратись! закрой руками очи!

Когда узришь Горгону пред собой,

Уж не придешь назад из вечной ночи». —

58 Так вождь сказал и к ним меня спиной

Сам обратил и, к моему спасенью,

Закрыл мне очи собственной рукой.

61 О вы, чей ум способен к размышленью,

Под покрывалом странных сих стихов

Сокрытому дивитеся ученью!

64 И вот по гребням вспененных валов

Пронесся треск со звуком, полным страха,

Потрясший высь обоих берегов.

67 Так вихрь, рожден борьбой жаров из праха,

Неистовый несется прямо в лес

И, на него обрушившись, с размаха

70 Ломает ветви, валит пни древес

И, пастухов гоня с полей со стадом,

Уходит горд, пыль взвивший до небес.

73 Тогда мой вождь: «Проникни смелым взглядом

Над пеной древних волн до рубежа,

Где дым с болот встает острейшим чадом».

76 Как мечутся лягушки от ужа,

Их недруга, и кучей в тине лужи

Лежат на дне: так, воя и дрожа

79 От ужаса – я видел – мчались души,

Смущенные явлением того,

Что проходил по Стиксу как по суше.

82 Он шуйцей[11] гнал от лика своего

Густой туман, мглу черную как смо́лу,

И мрак, казалось, утомлял его.

85 Я понял вмиг, что он смирит крамолу,

И на вождя взглянул: он дал мне знак,

Чтоб я молчал, и взор потупил долу.

88 О, как разгневан был горящий зрак!

Достигнув врат, он жезл поднял железный,

И вмиг пред ним разверз их лютый враг.

91 «О подлый род, изгна́нный с тверди звездной! —

На страшном праге[12] рек он им в ответ, —

Кто в вас возжег дух злобы бесполезной?

94 Что попирать ту волю, тот завет,

Что пред собой все сокрушает грани?

Колико[13] крат то было вам во вред?

97 Зачем рога уставили для брани?

Не ваш ли пес – о вспомни, дерзкий род! —

Несет на вые[14] след могучей длани?»

100 Он вспять отшел путем нечистых вод,

Не обменясь в тот миг ни словом с нами,

Как человек, под бременем забот,

103 Не зрит того, что пред его очами. —

И в крепость мы направили стопы,

Подкреплены святыми словесами.

106 Тут нам никто не возбранял тропы,

И я, вступив в пределы стен высоких,

Чтоб видеть казнь томящейся толпы,

109 Окинул взором край пучин глубоких

И зрел со всех сторон простор полян,

Исполненных скорбей и мук жестоких.

112 Как близко Арля, где не быстр Родан,

Иль как у Полы, где залив Кварнары

Грань омывает италийских стран, —

115 Могилами изрыты крутояры:

Такую здесь увидел я страну,

Но вид ее был полон горшей кары.

118 Огонь, змеясь между могил по дну,

Их раскалял с такой ужасной силой,

Как никогда не плавят сталь в горну́.

121 Покров висел над каждою могилой

И вопль глухой к нам несся из могил,

И этот вопль был плач толпы унылой.

124 «Учитель мой, кто это, – я спросил, —

Казнится здесь под сводами так строго?

И почему их голос так уныл?»

127 И он: «Здесь казнь еретикам от Бога!

Здесь секты всех родов подъемлют стон!

Ты не поверишь мне, как здесь их много!

130 C подобным здесь подобный заключен

И разный жар вмещают их гробницы».

И, повернув направо, вышел он

133 Меж полем мук и крепких стен бойницы.

1 Вот узкою тропинкой, меж стенами

Сей крепости и зрелищем скорбей,

Пошел мой вождь, а я за раменами.[15]

4 «О высший ум, с кем в адской бездне сей

Вращаюсь я, твоей покорный воле, —

Наставь меня премудростью своей.

7 Могу ль узреть, – спросил я, – в этом поле

Томящихся в могилах? крыши с них

Приподняты и стражи нет уж боле?»

10 А он в ответ: «Запрутся все в тот миг,

Когда придут с полей Иосафата

И принесут тела из недр земных.

13 Тут погребен со школою разврата

Тот Эпикур, который мир учил,

Что с телом дух погибнет без возврата.

16 Здесь твой вопрос, что мне ты предложил,

А вместе с тем и тайное сомненье

Сейчас решатся в лоне сих могил».

19 Но я: «Мои вождь, души моей мышленье

Я утаил для краткости в речах,

К чему ты сам давал мне наставленье».

22 «Тосканец, ты, что в огненных стенах

Живой ведешь беседу так прекрасно,

Благоволи помедлить в сих местах!

25 Звук слов твоих мне обнаружил ясно,

Что в благородной ты стране возник,

Где, может быть, клянут меня напрасно».

28 Внезапно здесь исторгся этот крик

Со дна могил и, ужасом объятый,

Я к моему учителю приник.

31 «Что делаешь? – сказал мне мой вожатый,

Оборотясь. – Перед тобой возстал

До пояса дух гордый Фаринаты».

34 К его лицу я взоры приковал;

А он возстал, подняв чело и плечи,

Как будто ад и муки презирал.

37 И меж гробов к герою страшной сечи

Толкнул меня поспешно мой певец,

Сказав: «Твои да будут кратки речи!»

40 Когда ж у гроба стал я наконец,

Дух, на меня взглянув, почти с презреньем

Спросил: «Кто предки у тебя, пришлец?»

43 А я, пред ним стоя с благоговеньем,

Не утаив, все высказал вполне.

Тогда нахмурил брови он с смущеньем

46 И рек: «Враги то злые были мне

И партии моей и нашим дедам:

За то я дважды их громил в войне».

49 «Ты их громил, но возвратились следом

Они отвсюду, – я в ответ сказал. —

Твоим же путь к возврату был неведом!»

52 Тут близ него из гроба приподнял

До подбородка лик другой безбожный:

Он на коленях, думаю, стоял.

55 Вокруг меня водил он взор тревожный,

Как бы желая знать, кто был со мной;

Когда же луч угас надежды ложной,

58 Он, плача, вскрикнул: «Если в мир слепой

Проникнул ты таланта высотою,

То где же сын мой? что ж он не с тобой?»

61 Но я ему: «Иду не сам собою:

Там ждет мой вождь, за кем иду вослед;

Его твой Гвидо презирал с толпою».

64 Казнь грешника и слов его предмет,

Кто был сей дух, мне объяснили вскоре,

И потому так прям был мой ответ.

67 Вдруг, выпрямясь, вскричал он в страшном горе:

«Как? презирал! уж нет его в живых?

Уж сладкий свет в его не блещет взоре?»

70 Когда заметил он в очах моих

Сомнение, тревогу беспокойства,

Он навзничь пал и навсегда затих.

73 Меж тем другой, муж силы и геройства,

Не двинув выи, не склоняя плеч,

Являл в лице души надменной свойства.

76 «Да! – продолжал он прерванную речь. —

Мысль, что досель мое в изгнанье племя,

Крушит меня сильней, чем эта печь.

79 Но лик жены, гнетущей злое семя,

В пятидесятый раз не проблеснет,

Как взвесишь сам, сколь тяжко это бремя.

82 О, если мир тебя прекрасный ждет,

Скажи: за что с такою нелюбовью

Законами гнетете вы мой род?»

85 И я: «Тот бой, что залил нашей кровью

Всю Арбию, в ней воды взволновав,

Подвиг нас в храме к этому условью».

88 Тут он вздохнул, главою покачав,

И молвил: «Я ль один виновен в этом?

И не имел ли я на это прав?

91 Но там, где общим решено советом

Развеять в прах Флоренцию, лишь я

Защитником ей был пред целым светом».

94 «Да обретет же мир твоя семья!

А ты, – сказал я, – развяжи мне сети,

В которых мысль запуталась моя.

97 Коль понял я, мрак будущих столетий

Со всеми их делами вам открыт;

Но в настоящем – вы сомненья дети».

100 А он: «Мы зрим, как дальнозоркий зрит,

Лишь только то, что вдалеке таится:

Еще нас этим Высший Вождь дарит.

103 Когда ж событье близко, иль свершится,

Тогда нам очи кроет темнота:

Мир скрыт для нас, коль весть к нам не домчится.

106 Но ты поймешь, что дар сей как мечта

Рассеется в тот миг, когда судьбою

Затворятся грядущего врата».

109 Тут я сознал проступок свой с тоскою

И рек: «Скажи соседу своему,

Что сын его еще живет со мною.

112 Я лишь затем не отвечал ему,

Что было мне в то время непонятно

То, что теперь ты разрешил уму».

115 Уж призывал меня мой вождь обратно

И потому я духа умолял

Сказать: кто с ним погиб здесь невозвратно.

118 «Лежу средь тысяч, – он мне отвечал, —

Тут Кардинал с могучим Фридериком;

Но о других не спрашивай!» – Сказал

121 И скрылся. Я ж, в смущении великом,

Задумавшись от слышанных угроз,

Шел к древнему поэту с грустным ликом.

124 Подвигся он и, взыдя на утес,

Спросил: «Скажи: что так тебя смутило?»

И я ему ответил на вопрос.

127 «Запомни же, что сказано здесь было,

И все в душе, – он рек, – запечатлей!»

И, перст поднявши, продолжал уныло:

130 «Когда увидишь дивный блеск лучей

В очах прекрасной, им же все открыто,

Тогда узнаешь путь грядущих дней».

133 Я шел налево под его защитой.

И мы от стен в центр города пошли

Тропинкою, в долине той прорытой,

136 Где адский смрад всходил со дна земли.

1 У рубежа окраины высокой,

Над грудою обрушенных громад,

Пришли мы к бездне более жестокой.

4 И, встретив тут невыносимый смрад,

Клубившийся над пропастью бездонной,

За страшным гробом мы взошли на скат,

7 И я прочел на крыше раскаленной:

«Здесь Анастасий папа в гробе скрыт,

С прямой стези Фотином совращенный».

10 «Нам медленно сходить здесь надлежит,

Чтоб свыклось чувство с адским испареньем:

Тогда нам смрад уже не повредит».

13 А я: «Займи ж мой ум благим ученьем,

Чтоб этот час без пользы не пропал».

И вождь: «Я сам с твоим согласен мненьем.

16 Мой сын, – он начал, – в бездне этих скал

Три меньших круга вьются ступеня́ми,

Как там вверху, где путь наш пролегал.

19 Все три кишат проклятыми тенями;

Но чтоб постиг ты Божий суд святой,

Узнай: за что казнятся небесами.

22 Цель всякой злобы, в небе проклято́й,

Одна – обида; к ней же две дороги:

Или насилье, иль обман людской.

25 Но как лишь людям свойственны подлоги,

То ими Бог сильнее прогневлен:

За то на дне и суд им самый строгий.

28 Весь первый круг насилью посвящен;

Но как трем лицам вред от сей невзгоды,

То в три отдела круг сей раздроблен.

31 Против Творца, против своей природы,

На ближних, с их стяжаньем возстает

Насилие и вот тому дово́ды.

34 Вред ближнему насилие влечет

Увечьями, убийством, а стяжанью,

Поджогами, разбоем, и в зачет

37 Смертоубийству, злому истязанью

И грабежу казнь лютая вовек

В отделе первом служит должной данью.

40 Сам на себя заносит человек

Насилья длань: за то скорбит стократно

В другом отделе каждый, кто пресек

43 Сам дни свои, кто, промотав развратно

Именье, горем отягчил главу

И плакал там, где мог бы жить приятно.

46 Наносится насилье Божеству,

Когда проклятья сердце изрыгает

И благости Его и естеству.

49 За то отдел последний отмечает

Клеймом своим Каорсу и Содом

И тех, чье сердце Бога отрицает.

52 Обман, грызущий совесть всем, на том

Свершиться может, кто с доверьем внемлет,

Иль кто доверья чужд в уме своем.

55 В грехе последнем, кажется мне, дремлет

Лишь долг любви, природы нежный дар:

За то второй великий круг объемлет

58 Гнездо льстецов, жрецов волшебных чар,

Соблазн, подлог, татьбу-1 и святотатство

И всякий грех, достойный горших кар.

61 Но первый грех забыл любовь, богатство

Природное, и то, что слито с ней,

Чем зиждутся доверие и братство.

64 А потому в кругу меньшом, где всей

Вселенной центр, где Дис царит ужасный,

Всяк изменивший стынет в бездне сей».

67 И я: «Мой вождь, твое ученье ясно

И верное дает понятье мне.

О бездне сей и о толпе злосчастной.

70 Но объясни: погрязший род в волне,

Носимый ветром и разимый градом

И та толпа, что спорит век в войне, —

73 Зачем не Здесь, за раскаленным градом,

Казнятся, если подлежат суду,

А если нет, за что пожраты адом?»

76 А он в ответ: «Зачем в таком бреду,

Как не случалось прежде, ум твой бродит?

Иль новое имеет он в виду?

79 Не помнишь ли то место, где выводит

Твой Аристотель в Ифике-1 из всех

Три склонности, на них же казнь нисходит:

82 Невоздержанье, злость, безумный грех

Животности? и как невоздержанье

Наказано от Бога легче тех?

85 И так, коль обнял ты вполне то знанье

И приведешь на память проклятых,

Приемлющих вне града наказанье,

88 То сам поймешь, зачем от этих злых

Отлучены и с меньшим гневом мщенья

Млат Правды Божьей сокрушает их».

91 «О солнце, врач смущенного воззренья!

Так ясно ты решаешь, что уму

Равно полезны: знанье и сомненья.

94 Но уклонись назад, – я рек ему, —

И объясни: чем Бога оскорбляет

Дающий в рост? рассей мне эту тьму».

97 «Кто философию постиг, тот знает,

Что стройный чин, – сказал он, – естества

Течение свое воспринимает

100 Из разума, искусства Божества,

И если в физику вникал, то, много

Не рывшись в ней, найдешь сии слова:

103 Искусство ваше подражает строго

Природе так, как дядьке ученик:

И так искусство как бы внук есть Бога.

106 Из этих двух, коль мыслями ты вник

В начало книги Бытия, и должно

Жизнь почерпать и размножать язык.

109 Но ростовщик, идя стезею ложной,

Расторг в души корыстной, полной зла,

Союз искусств с природой непреложной.

112 Но следуй мне: идем! уж ночь прошла:

Трепещут Рыбы на эфире звездном

И Колесница уж на Кавр легла,

115 А спуск еще далек, где сходит к безднам.»

1 Скалист был край, где мы взбирались в горы,

И тем, что в недрах он притом вмещал,

Так страшен был, что всем смутил бы взоры.

4 С той стороны от Трента есть обвал,

Обрушенный в Адиж землетрясеньем,

Иль осыпью волной подмытых скал:

7 С горы, откуда свергнут он паденьем,

В долину так обрывист косогор,

Что сверху вниз нет схода по каменьям.

10 Так крут был спуск в ущелье этих гор,

И здесь, заняв обрушенные скаты,

Улегся Крита ужас и позор,

13 Подложною телицею зачатый.

Увидев нас, он грыз себя, как зверь,

В котором чувства бешенством объяты.

16 Но мой мудрец вскричал ему: «Поверь,

Не царь Афинский здесь перед тобою,

Который в ад тебе разверзнул дверь.

19 Прочь, лютый зверь! прочь! не твоей сестрою,

Был низведен мой спутник в омут сей,

Но вашу казнь узреть идет со мною».

22 Как дикий бык, сорвавшийся с цепей,

Когда смертельным поражен ударом,

Без сил, крутится в ярости своей:

25 Так Минотавр крутился в гневе яром.

Но вождь всезнающий вскричал: «Беги!

Теперь сойдем, минут не тратя даром».

28 По грудам скал я ускори́л шаги,

И не один там камень вниз скатился

Из-под моей трепещущей ноги.

31 Я думен шел, а вождь: «Ты изумился

Громаде скал, где страж их, адский гад,

С бесовской злобой предо мной смирился.

34 Так ведай же: когда в глубокий ад

Я нисходил, в то время скал громада

Не представляла мне в пути преград.

37 Но прежде чем, скорбящих душ отрада,

Явился Тот, который, в Лимб нисшел,

Отъял великую корысть у ада, —

40 Так потряслась пучина лютых бед,

Что мир – я думал – вновь поколебала

Любовь, чья мощь, как полагал поэт,

43 Не раз в хаос вселенную ввергала,

И в то мгновенье древний сей утес

Распался, здесь и ниже, в два обвала.

46 Но взор вперя в долину горьких слез:

Клокочет кровь рекой там быстротечной,

Где всяк кипит, кто ближним вред нанес!»

49 О страсть слепая! гнев бесчеловечный!

Ты в краткой жизни нас палишь в огне,

А здесь в крови купаешь в жизни вечной!

52 Ров, полный крови, я узрел на дне:

В равнине он дугою изгибался,

Как говорил о том учитель мне.

55 И между рвом и крутью гор скитался

Со стрелами Кентавров буйный род,

Как на земле он ловлей забавлялся.

58 Завидев нас, спускавшихся с высот,

Все стали в ряд; а трое, выбрав пуки

Острейших стрел, к нам бросились вперед.

61 «Какой вас грех привел сюда для муки, —

Так издали один воскликнул: – с гор?

Ответствуйте: не то – мы спустим луки».

64 «Мы заключим с Хироном договор,

Когда сойдем с нагорного навеса:

Твой гнев всегда во вред тебе был скор!» —

67 Так вождь ему; а мне: «Ты видишь Несса:

За Деяпиру умерев, излил

Сам из себя он месть на Геркулеса.

70 С ним рядом, тот, что взор на грудь склонил, —

Гигант Хирон, взлелеявший Ахилла;

А третий, Фол, всегда неистов был.

73 Вкруг ямы рыщет тысячами сила,

Стреляя в тех, кто выйдет из среды

Кровавой больше, чем вина судила».

76 Лишь мы вошли в их страшные ряды,

Хирон, схватив стрелу, назад закинул

За челюсть пряди длинной бороды.

79 Потом он пасть огромную разинул

И молвил: «Братья! видите, на дно

Какие камни этот задний сдвинул:

82 Так мертвецам ходить не суждено!»

Но вождь мой, став пред грудью колоссальной,

Где сходятся два естества в одно,

85 Сказал: «Он жив и я дорогой дальной

Веду его в страну, где светит день:

Не прихоть, рок ведет нас в край печальной.

88 Пославшая меня с ним в вашу сень

Пришла оттоль, где гимн поют осанна:

Он не разбойник, я не злая тень.

91 Но заклинаю силой несказанной,

Что в трудный путь стопы мои ведет:

Дай нам вождя, чтоб нас он невозбранно

94 Привел туда, где переходят вброд,

И на хребте пришельца переправил:

Ведь он не дух, свершающий полет».

97 Хирон направо к Нессу взор направил

И рек: «Ступай, веди их тем путем,

Где б им никто преграды не представил».

100 Тут двинулись с надежным мы вождем

Вдоль берега кровавого потока,

Где несся крик палимых кипятком.

103 Я видел сонм, погрязший в кровь до ока,

И нам Кентавр: «Тираны здесь в слезах,

Что лили кровь и грабили жестоко.

106 Здесь каются они в своих грехах:

Здесь Александр и Дионисий вместе,

Сицилии несчастной бич и страх.

109 А там чело поднял в глубоком месте

Черноволосый Аццолин и с ним

Тот белокурый злой Обидзо Эсте,

112 Убитый в мире пасынком своим».

Я на вождя взглянул, но мне учитель:

«Пусть будет первым он, а я вторым».

115 Немного дале, с вами стал мучитель

Над сонмом душ, что погружен был весь

По горло в яму – ужасов обитель!

118 Тень в стороне нам указал он здесь,

Сказав: «Вот он, пронзивший в Божьем храме

То сердце, что на Темзе чтут поднесь».

121 Потом я видел в адском Буликаме

Главу и грудь взносивший сонм духов,

И в их толпе узнал я многих в яме.

124 Все мельче, мельче становилась кровь,

Так, что одни скрывала грешным ноги:

Здесь перешли мы быстро через ров.

127 «Как бурный ключ на сем конце дороги

Мелеет с каждым шагом, так равно

И с той страны, – сказал мне спутник строгий —

130 Все глубже, глубже каменное дно.

Он вниз гнетет, доколь впадет в те бездны,

Где в век стенать тиранству суждено.

133 Там правосудье суд творит возмездный

Над тем Аттилой, что был бич земли;

Там Пирр и Секст; там вечно токи слезны

136 Сливают с кровью, где на век легли,

Реньеро Падзи и Реньер Корнето,

Что по дорогам столько войн вели».

139 Здесь вброд провел меня он и поэта.

1 Еще Кентавр не перешел пучины,

Как в дикий бор вступили мы одни,

Где ни единой не было тропины.

4 В нем, скорчившись, растут кривые пни;

В нем все темно, без зелени, без цвета;

В нем яда полн бесплодный терн в тени.

7 В такую глушь, в такую дичь, как эта,

Не мчится вепрь с возделанных полей

В стране между Чечины и Корнета.

10 Вьют Гарпии там гнезда из ветвей,

Прогнавшие с Строфад Энея криком,

Пророческим предвестником скорбей.

13 На крыльях длинных, с человечьим ликом,

С когтьми на лапах, с чревом птиц, они

На страшных пнях кричат в смятенье диком.

16 «Пока мы здесь, – сказал учитель мне, —

Узнай, мой сын, ты во второй долине,

И будешь ты дотоле в сей стране,

19 Пока к ужасной не придешь пустыне;

Смотри ж теперь: ты здесь увидишь то,

Что подтвердит слова мои отныне».

22 Со всех сторон я слышал вой; но кто

Стонал и выл, не зрел я, и в смятенье

Я стал, от страха обращен в ничто.

25 Вождь, думаю, мог думать, что в сомненье

Подумал я: не скрылся ли в кусты

От нас народ, рыдавший в отдаленье;

28 И потому сказал он: «Если ты

Одну хоть ветку сломишь в роще темной,

То вмиг рассеются твои мечты».

31 Вблизи от нас терновник рос огромный:

Я ветвь сломил с него; но он с тоской:

«За что ломаешь? – простонал мне томно,

34 И, потемнев от крови пролитой,

Вскричал опять: «Что множишь мне мученья?

Иль жалости не знаешь никакой?

37 Когда-то люди, ныне мы растенья;

Но будь мы души змей самих, и к ним

Иметь ты должен больше сожаленья».

40 Как с одного конца горит, другим

И пенится и стонит прут зеленый

И по ветру, треща, бросает дым —

43 Так здесь из ветви, издававшей стоны,

Струилась кровь и, бросив ветвь, я стал,

Как человек внезапно устрашенный.

46 «Злосчастный дух! – мудрец мой отвечал. —

Когда б сперва поверил он преданью,

Которое в стихах я рассказал, —

49 Он до тебя не прикоснулся б дланью.

Я сам скорблю, что ваш чудесный плен

Подвиг меня к такому испытанью.

52 Скажи ж, кто ты; а он тебе взамен

Возобновит величье славы шаткой,

Пришедши в мир из мрака адских стен».

55 И терн: «Так сильно манишь речью сладкой,

Что я молчать не в силах, и на миг —

О выслушай! – прильну к беседе краткой.

58 Я тот, кому от сердца Фридерик

Вручил ключи, чтоб отпирал по воле

И запирал я дум его тайник,

61 Для всех других уж недоступный боле;

Теряя сон и силы для трудов,

Я исполнял свой долг в завидной доле.

64 Развратница, что с кесарских дворцов

Бесстыдных глаз вовек не отвращала, —

Смерть общая и язва всех веков —

67 Против меня сердца воспламеняла

И, Августу то пламя передав,

Свет радости в мрак скорби обращала.

70 Тогда мой дух, в отчаяние впав,

Мечтал, что смерть спасет от поношенья,

И, правый, стал перед собой неправ.

73 Клянусь корнями юного растенья:

Всегда хранил я верности обет

Монарху, столь достойному почтенья.

76 Когда ж из вас один придет на свет,

Пусть честь мою спасет от поруганья

И отразит завистников навет».

79 Тут он замолк, и, полный состраданья,

Сказал мне вождь: «Минут теперь не трать

И спрашивай, коль есть в тебе желанья».

82 Но я ему: «Сам вопроси опять

О том, что знать полезным мне считаешь:

Душа скорбит; нет сил мне вопрошать!»

85 «О бедный узник! если ты желаешь,

Чтоб просьб твоих не пре́зрел человек,

Благоволи нам объяснить, коль знаешь,

88 Как в эти пни, – учитель мой изрек, —

Вселились души? о скажи: в сем теле

Останутся ль они в плену навек?»

91 Тогда вздохнул колючий терн тяже́ло,

И вздох потом сложился так в слова:

«Короток будет мой ответ отселе.

94 Как скоро дух все узы естества,

Свирепый, сам расторгнет: суд Миноса

Уж шлет его в жерло́ седьмого рва.

97 И дух, упав в дремучий лес с утеса,

Ложится там, куда повергнет рок,

Где и пускает стебль как колос проса.

100 И стебль растет, искри́влен и высок,

И Гарпии, кормясь его листами,

Творят тоску и для тоски исток.

103 Подобно всем, пойдем мы за телами,

Но в них не внимем: правый суд Небес

Нам не отдаст, что отдали мы сами.

106 Мы повлечем их за собою в лес:

У каждого из нас в бору угрюмом

Повиснет тело на ветвях древес».

109 Вниманья полн, весь предан грустным думам,

Еще я ждал от терна новых слов,

Как вдруг я был испуган страшным шумом.

112 Так человек, пред кем из-за дерев

Несется вепрь, и в след за ним борзые,

Внимает треску сучьев, лаю псов.

115 И вот, налево, бледные, нагие,

Несутся двое с скоростью такой,

Что вкруг ломают сучья пней кривые.

118 Передний выл: «О смерть, за мной! за мной!»

Меж тем другой, не столько быстроногий:

«О Лан, – вопил, – с потехи боевой

121 При Топпо, так тебя не мчали ноги!»

И прибежав к кусту во весь опор,

Запыхавшись, к нему припал в тревоге.

124 За ними вдруг наполнили весь бор

Станицы псиц[16] голодных, черной масти,

Как стаи гончих, спущенных со свор.

127 Укрывшийся не избежал их пасти:

Псы, растерзав его в куски, в куски,

Размыкали[17] трепещущие части.

130 Тут вождь подвел меня за кисть руки

К тому кусту, который, кровью рдея,

Вотще стонал от боли и тоски

133 И говорил: «О Якоп Сант’Андреа!

Зачем ты скрылся за кустом моим?

За что терплю я за грехи злодея?»

136 Тогда мой вождь, остановясь пред ним,

Спросил: «Кто ты, струящий кровь с слезами

Из стольких ран, злой горестью крушим?»

139 А он: «О души, вам же небесами

Дано увидеть страшный стыд того,

Чьи ветви так растерзаны пред вами,

142 Сберите их вкруг терна моего!

Я в граде жил, сменившем так коварно

Старинного патрона своего.

145 За то он губит град неблагодарный

Своим искусством, и когда бы снят

Был истукан его с моста чрез Арно,

148 То граждане, средь пепла и громад,

Оставленных Аттилой при разгроме,

Вотще[18] б трудились, воздвигая град.

151 Повесился там в собственном я доме!»

1 К отечеству подвигнутый любовью,

Я, подобрав листы, их возвратил

Тому, который смолк, облитый кровью.

4 Тут мы пришли туда, где смежен был

С вторым отделом третий круг, где строже

Гнев праведный свой ужас проявил.

7 Чтоб возвестить Твои пути, о Боже!

Скажу, что в степь пришли мы наконец, —

Бесплодное пустынь песчаных ложе.

10 Ту степь обвил лес скорби как венец,

Как и его объемлет ров жестокий:

Здесь, на меже, со мною стал певец.

13 Песок сухой, горячий и глубокий

Лежал в степи, подобный тем пескам,

По коим шел Катон в поход далекий.

16 О гнев Господень, как ты грозен там!

Так пусть же каждый с ужасом читает

О том, что мне представилось очам!

19 Там взор стада нагих теней встречает:

Все горько плачут в бешеной тоске;

Но, мнится, суд неравный их карает.

22 Одни лежат там навзничь на песке,

Сидят другие, корчась, в страшном поле,

А третьи вечно мчатся вдалеке.

25 Теней, блуждающих кругом, всех боле;

Лежащих же под мукой меньше всех,

За то сильней скорбят о лютой доле.

28 Дождь огненный, карая гнусный грех,

Там сходит тихо длинными клоками,

Как падает в затишье в Альпах снег.

31 Как в Индии, под знойными лучами,

Зрел Александр над сонмами дружин

Огонь, сходивший до земли волнами;

34 Тогда войскам велел он средь равнин

Топтать песок затем, чтоб пламень ярый

Скорее гас, пока горел один:

37 Так вечные нисходят там пожары,

Чтоб зажигать, как под огнивом трут,

Пески степей для удвоенья кары.

40 Без отдыха, как в пляске (тщетный труд!)

С себя стрясая пламень вечно новый,

Вкруг мечутся их руки, там и тут.

43 «О вождь! – я рек. – О ты, на все готовый

И все смиривший, кроме адских орд,

Представших нам у врат толпой суровой,

46 Кто сей гигант, который столько горд,

Что, кажется, к нему и не касался

Дождь огненный, под коим он простерт?»

49 Но грешник сам, как скоро догадался,

Что я об нем расспрашивал певца,

Вскричал: «Как жил, таким я и остался!

52 Пусть утомит Юпитер кузнеца,

У коего взял в гневе остры стрелы

Пронзить мне грудь в день моего конца;

55 Пусть утомит и в безднах Монджибеллы,

При черном горне, всю его семью,

Крича: Вулкан, спаси, спаси, о смелый!

58 Как восклицал в флегрийском он бою,

И пусть громит меня он всею силой,

Все ж не вполне смирит он грудь мою!»

61 Тогда вскричал мой вождь с такою силой,

Как никогда он не взывал громчей:

«О Капаней, за то, что и могилой

64 Не укрощен, наказан ты сильнее!

И злость твоя, жесточе всякой казни,

Терзает ярость гордости твоей!»

67 И мне потом сказал он, полн приязни:

«Он был в числе семи царей у Фив:

Неистовый, не ведал он боязни,

70 И, как сперва, доныне нечестив;

Но, как я рек ему, клеймом достойным

Ему послужит гордых дум порыв.

73 Теперь иди за мною; но по знойным

Пескам степей не направляй следа:

Вблизи лесов пойдем путем спокойным».

76 В молчании достигли мы туда,

Где из лесу бежал источник малый,

Его же цвет мне страшен навсегда.

79 Как Буликаме бьет ключом в провалы

Где грешницам лечиться суждено:

Так по песку кипел источник алый.

82 Окраины, его бока и дно —

Гранитные, и здесь-то, мне казалось,

Был путь, которым проходить должно.

85 «Среди всего, что здесь тебе являлось,

С тех пор, как мы вошли за адский праг,

Доступный всем, мой сын, не представлялось

88 Нам ничего столь важного в кругах,

Как этот ключ достойный замечанья;

Взгляни: в нем гаснет пламя на волнах».

91 Так мне сказал мой вождь и, полн вниманья,

Я отвечал: «Дай пищи мне, пиит,

Уж если к ней ты пробудил желанья».

94 И он: «Есть в море дикий остров, Крит;

Там жил Сатурн, в век коего обида

И брань смущать не смели юный быт.

97 Гора там есть: она, прозваньем Ида,

Красуясь древле зеленью лесов,

Теперь грозна угрюмостию вида.

100 Нашла там Рея сыну верный кров;

Там от отца лишь тем был Зевс избавлен,

Что плач его сливался в крик жрецов.

103 Гигантский старец в той горе поставлен:

Обращены к Дамьетти рамена,

Но лик, как в зеркало, на Рим направлен,

106 Глава его из злата создана,

Из чистого сребра и грудь и длани

И медь потом до самых бедр видна.

109 От бедр до ног все из отборной стали,

Лишь правая из глины: подпертой

Ногою правой, он стоит в печали.

112 На каждой части, кроме золотой,

Прорезаны струя́ми слез морщины,

И слезы те, прорывши грот, рекой

115 Бегут со скал, чрез мрачные пучины,

В Стикс, в Ахерон и Флегетон, потом

Стремятся вкруг, вдоль узкой сей лощины,

118 Где более сходить нельзя, и в нем

Падут в Коцит: туда нас путь низводит,

И я молчу об озере льдяном».

121 И я: «Но если в мире происходит

Источник сей, то почему же он

Пред нас впервые только тут выходит?»

124 А вождь: «Сей край, ты знаешь, округлен,

И хоть со мной ты в ад проник глубоко,

Все влево в глубь спускаясь чрез наклон;

127 Но все ж не весь обо́йден круг широкий.

Так не дивись же ты в душе своей,

Коль много нового здесь встретит око».

130 «Где ж Флегетон? где Лета? ты об ней

Не говоришь; о первом же заметил,

Что он возник из слез в пучине сей?»

133 «Хвалю твои вопросы, – он ответил, —

Но ты и сам решишь один из них,

Коль клокотанье красных волн приметил;

136 Узришь и Лету, но не в безднах сих,

А там, куда душа идет омыться,

Покаявшись во всех грехах своих.

139 Но время нам от леса удалиться.

Старайся же идти за мной; взгляни:

Гранит плотин не может раскалиться,

142 Затем, что пар здесь гасит все огни».

1 Вот мы идем по каменной твердыне,

Где пар с ручья туманом восстает

И гасит огнь в волнах и на плотине.

4 Как между Бригге и Кадзантских вод,

Страшася с моря грозного набега,

Фламандцы строят против волн оплот;

7 Как Падуанцы защищают с брега,

Вдоль бурной Бренты, виллы и сады,

Пока на Альпах зной не тронул снега, —

10 Так здесь плотин устроены ряды,

Хотя не столь громадно и высоко,

Строитель вечный, их воздвигнул Ты.

13 Уж были мы от леса так далеко,

Что усмотреть его не мог бы взор,

Как сильно бы ни напрягалось око.

16 Тут встретили мы грешных душ собор,

Бежавший вдоль плотины; он с испугом

Нас озирал, как делаем обзор,

19 При новолунье, встретившись друг с другом,

И как глядит в ушко иглы портной,

Прищурившись, расслабленный недугом:

22 Так в нас ресницы изощрял их строй.

Тут кто-то вдруг меня за полу платья

Схватил, вскричав: «Не диво ль предо мной!»

25 Пока ко мне он простирал объятья,

Я взор вперил в лицо с следами бед,

И обгорелый лик с клеймом проклятья

28 Я вмиг узнал, знакомый с юных лет.

Склонясь лицом к его лицу, с приветом:

«Вы ль это здесь, – вскричал я – сэр Брунет?»

31 А он: «Мой сын, не постыдись с Брунетом

Пройти назад хоть несколько шагов,

И пусть толпа меж тем бежит». – «Об этом, —

34 Был мой ответ, – я сам молить готов,

И, если вам угодно, с вами сяду,

Коль тот дозволит, с кем иду в сей ров».

37 «О сын! – сказал он. – Всяк, причтенный к стаду,

Лишь миг помедлит, будет осужден

Лежать в огне, сто лет не движась кряду.

40 Иди, а я, держась за твой хитон,

Пойду вослед; потом сольюсь с отрядом,

Подъемлющим под мукой вечный стон».

43 Я не дерзал, сойдя с дороги, рядом

С ним проходить, но шел, как человек

Почтительный, с поникшим долу взглядом.

46 «Какой же рок, иль случай, – он мне рек, —

Ведет тебя до срока в край ужасный?

И кто возвел тебя на этот брег?»

49 «Там, там, вверху, – сказал я, – в жизни ясной,

Еще преклонных не достигнув лет,

Я потерял в долине путь опасный.

52 Вчера я утром из юдоли бед

Уж вспять бежал, когда его я встретил:

Он сим путем ведет меня на свет».

55 «Иди ж вослед звезде, – он мне ответил, —

И в пристань славы вступишь ты за ней,

Коль в жизни той все ясно я заметил.

58 Когда б так рано я не кончил дней,

То убедясь, сколь Небо благосклонно,

Я б был в трудах опорою твоей.

61 Но твой народ жестокий, беззаконный,

От Фиезолы свой ведущий род

И в твердость скал доныне облеченный,

64 Тебе ж во благо, брань с тобой начнет,

И поделом: ведь с горечью рябины

Созреть не может фиги сладкий плод!

67 Слепым был назван встарь не без причины

Надменный род, завистливый, скупой —

О, будь же чист меж ними ты единый!

70 Такую честь тебе даст жребий твой,

Что все начнут алкать в тебе сочлена;

Но – далее от клюва злак такой!

73 Пусть скот Фьезолы жрет своих как сено;

Но да не тронет злака, если там

В его помете, из гнилого тлена,

76 Еще возможно вырость семенам

Великих Римлян, живших в граде – в этом

Гнезде злодейств, противных Небесам».

79 «Когда б Господь внимал моим обетам,

Так рано б рок дней ваших не пресек

И вы б еще не разлучились с светом.

82 Я впечатлел в душе своей навек

Ваш добрый вид, отеческий, бесценный,

Познав от вас, чем может человек

85 Достичь бессмертия в сей жизни тленной,

И, как ценю я вас, пока дышу,

Мои уста поведают вселенной.

88 Все, что вы мне сказали, запишу

И, эту весть, храня в душе с другою,

Им объясненья в небе испрошу.

91 Меж тем и вам я мысль свою открою:

Лишь только б совесть ведала покой,

А я готов идти на брань с судьбою.

94 Уже не нов задаток мне такой;

Так пусть же рок вращает шар заветный,

Как вздумает, а пахарь заступ свой!»

97 Тут, обратясь направо, взор приветный

Ко мне склонил и мне вещал поэт:

«Кто замечает, тот внимал не тщетно!»

100 Меж тем со мной беседу вел Брунет

И я спросил: «Кто из толпы печальной

Всех более прославлен?» И в ответ

103 Он мне: «Узнать здесь об одних похвально;

Но умолчать приличней о других:

Мне их не счесть, а путь лежит мне дальний.

106 Короче: сонм духовных здесь одних,

Людей ученых, славы громозвучной;

Один и тот же грех пятнает их.

109 Там Прискиан с толпою злополучной;

Франциск д’Аккорсо с ним бежит вокруг,

И, если видеть этот суд не скучно,

112 Взгляни: вот он, кого служитель слуг

Переместил от Арно к Баккильону,

Где сокрушил ему хребет недуг.

115 Но кончим; время уж кладет препону

Беседе вашей: вижу я давно,

Что новый дым клубится там по склону.

118 Уж близок строй, где быть мне не должно!

Я об одном прошу: читай Tesoro,

Мой славный труд, где жить мне суждено».

121 Тут, повернув, помчался он так скоро,

Как будто бы в Вероне он бежал,

И мог его сравнить я с тем, который

124 Сорвал сукно, не с тем, кто проиграл.

1 Уже я был над каменною гранью,

Где водопад, свергаясь в нижний круг,

Подъемлет шум, подобный пчел жужжанью.

4 Тогда три тени, отделившись вдруг

От строя душ, бежавших непрерывно

Под страшным ливнем жесточайших мук,

7 Помчались к нам, подъемля крик призывный:

«Остановись! судя по платью, ты

Идешь из нашей родины противной!»

10 Увы! как страшны были их черты,

Спаленные огнем ужасной нивы!

О том досель смущают дух мечты.

13 Наставник мой услышал их призывы

И, обратясь, сказал: «Повремени!

Для этих душ должны мы быть учтивы.

16 И я сказал бы, если б здесь огни

На зыбь песков так страшно не змеились,

Что лучше б ты так мчался, чем они».

19 Вновь поднялся – лишь мы остановились —

Их прежний клик; когда ж догнали нас,

Как колесо три тени закружились.

22 И как бойцы, на битву обнажась,

Чтоб отразить успешней нападенье,

Один с другого не спускают глаз:

25 Так все, кружась, в меня вперяли зренье

И никогда с движеньем быстрых ног

Не совпадало лиц их направленье.

28 Тут тень одна: «Коль зыбкий сей песок,

Коль образ наш обугленный, увечный,

Презрительным являют наш порок,

31 Склонись, хоть ради нашей славы вечной,

Сказать: кто ты, что смело входишь к нам,

Еще живой, в край муки бесконечной?

34 Вот он, за кем бегу я по пятам,

Теперь нагой, весь черный и убогий,

Едва ль поверишь, как был славен там!

37 Он храбрый внук Гвальдрады, в жизни строгой,

Тот Гвидогверра, что числом побед

И разумом прославился так много.

40 Другой, в степях бегущий мне вослед,

Был Альдобранди, тот Теггьяйо славный,

Чьим именем гордиться должен свет.

43 А я, гнетомый с ними казнью равной,

Я Рустикуччи и, поверь, вполне

Погиб навеки от жены злонравной».

46 О! если б был я невредим в огне,

Немедля б спрыгнул я к сынам проклятья

И, знаю, вождь не воспретил бы мне.

49 Но страх сгореть, как эти злые братья,

Вмиг утушил на сердце без следа

Порыв желаний к ним лететь в объятья.

52 «Нет, не презренье, – я вскричал тогда, —

Но скорбь вселили в грудь мне ваши лики

Печальные (забуду ль их когда!),

55 Лишь только я от моего владыки

Уразумел, что к нам стремитесь вы,

Чьи подвиги так на земли велики.

58 Деянья ваши были таковы,

Что я, земляк ваш, с чувством горделивым

Всегда о них внимал из уст молвы.

61 Покинув желчь, я за вождем правдивым

Стремлюсь к плодам обещанным; сперва ж

Низринусь в центр вселенной к злочестивым».

64 «О пусть же долго телу будет страж

Твой дух бессмертный! – молвил сын печали. —

Пусть и потомству славу передашь!

67 Честь и отвага, о скажи, всегда ли

Живут, как жили, в городе родном,

Иль навсегда из стен его бежали?

70 Гюйдьельм Борсьер, гонимый там огнем,

Недавний гость средь нашего собранья,

Печалит нас рассказами о нем».

73 «Иной народ и быстрые стяжанья

В тебя вселили гордость и позор,

Флоренция, дом скорби и рыданья!» —

76 Так я вскричал, поднявши кверху взор,

И три души, смутясь при этой вести,

Услышали как будто приговор.

79 «О если всем ты говоришь без лести, —

Все три вскричали, – как ответил нам,

Как счастлив ты, что говоришь по чести!

82 И так, прошед по мрачным сим местам

И возвратясь из стран светил прекрасных,

Когда с восторгом скажешь: я был там!

85 Поведай людям и об нас несчастных!»

И, круг расторгнув, как на крыльях, вспять

Они помчались вдоль песков ужасных.

88 Нельзя так скоро и аминь сказать,

Как быстро скрылись с глаз моих три духа.

Тогда пошел учитель мой опять.

91 Я шел недолго с ним, как вдруг до слуха

Достиг шум вод, столь близкий, что едва

Звук наших слов могло расслушать ухо.

94 Как тот поток, который мчит сперва

Свой бег с Монвезо на восток по воле,

От левой кручи Апеннин, слывя

97 В верховьях Аквакетою, доколе

Падет в русло́ долины у Форли,

Где это имя уж не носит боле,

100 И с яростью грохочет не вдали

От Бенедетто, падая с вершины,

На коей жить и тысячи б могли:

103 Так здесь, свергаясь с каменной стремнины,

Ток мутных вод подъемлет страшный гром,

Слух оглушая грохотом пучины.

106 Мой стан обвит был вервию кругом,

Которою когда-то безуспешно

Ловил я Барса с дорогим руном.

109 И эту вервь над бездной мглы кромешной

Я отрешил, как вождь мне приказал,

И, в клуб смотав, вручил ему поспешно.

112 И вождь, склонясь направо и от скал

Немного отойдя, что было мочи

Поверг ее в бездонный сей провал.

115 Знать нечто новое из мрака ночи,

Подумал я, всплывет на новый знак,

За коим так следят поэта очи.

118 О будь же с теми осторожен всяк,

Что не одни лишь зрят дела очами,

Но разумом пронзают мыслей мрак.

121 И вождь: «Сейчас предстанет то пред нами,

Чего я жду, и то, о чем в тиши

Ты грезишь, сам увидишь над волнами».

124 Об истине, приявшей образ лжи,

Чтоб без вины осмеян не был с нею,

О человек, поведать не спеши!

127 Но здесь молчать, читатель, я не смею,

И я клянусь Комедией моей

(Да в век пребудет благодать над нею!) —

130 Я зрел во мгле воздушных тех полей

Гигантский образ, кверху выплывавший,

Ужасный для смелейших из людей.

133 Так, вверх стремясь и ноги подобравши,

Всплывает тот, который, бросив челн,

Нырнул на дно, чтоб якорь, там застрявший

136 Между каменьев, вытащить из волн.

1 «Вот лютый змей с хвостом остроконечным,

Дробящий сталь и твердость стен и скал!

Вот он весь мир зловоньем губит вечным!» —

4 Так начал вождь и знак рукою дал,

Чтоб грозного приблизить великана

Ко мраморам, где путь наш пролегал.

7 И страшный образ гнусного обмана

Главой и грудью к берегу приник,

Но не извлек хвоста из мглы тумана.

10 Был лик его – людей правдивых лик:

Столь кроткими глядел на нас глазами,

Но как у змей был хвост его велик.

13 Мохнатые две лапы под плечами.

А грудь, бока и весь хребет, как жар,

Испещрены узлами и кружками.

16 Цвета одежд у Турок и Татар

С изнанки и с лица не столько ярки;

Не так сплетен Арахны дивный дар.

19 Как иногда лежат на взморье барки,

Полу в воде, полу в песке до ребр,

И как у вод, на бой готовясь жаркий,

22 Сидит, в стране обжор немецких, бобр:

Так на краю, обвившем степь гранитом,

Лежал дракон, с лица приветно добр.

25 Он хвост крутил в пространстве, мглой покрытом,

Как скорпион, вращая острием,

Вооруженным жалом ядовитым.

28 «Теперь, – сказал учитель мой, – сойдем

С дороги нашей к лютому дракону,

Простертому на берегу крутом».

31 И мы спустились вправо по наклону

И пять шагов по берегу прошли,

Чтоб от огня найти там оборону.

34 Как скоро мы к дракону подошли,

Вдали узрел я на песке собранье

Теней, сидевших на краю земли.

37 Тогда мой вождь: «Чтоб полное познанье

О круге сем ты мог отсель извлечь,

Поди, – сказал, – взгляни на их страданье;

40 Но коротка твоя да будет речь.

А я склоню его первоначально

Дать в помощь нам громаду мощных плеч».

43 Так берегом я к точке самой дальной

Седьмого круга шел один, пока

Пришед к толпе, сидевшей там печально.

46 Из их очей сверкала их тоска:

То там, то здесь руками тушат духи

То пыл огней, то знойный жар песка.

49 Так точно псы, в дни жара и засу́хи,

То рылом чешут, то ногой, где их

Кусают блохи, оводы, иль мухи.

52 Я заглянул в лицо теней иных,

На коих тлели клочья огневые;

Но никого не мог узнать из них.

55 Зато я зрел у каждого на вые

Мешок, имевший разный знак и цвет:

В него впивались взоры их немые.

58 И я увидел, ближе подошед,

На желтом кошельке предмет лазурный

И был со львом по виду схож предмет.

61 И далее я зрел как кровь пурпурный

Мешок, на коем молока белей

Написан гусь. – И вот, со злостью бурной,

64 Один, имевший на суме своей

На белом поле супрось голубую,

Вскричал: «Чего ты смотришь в яме сей?

67 Прочь, дерзкий! прочь! Но если ты живую

Имеешь душу, ведай: Витальян

Соседом мне тут сядет одесную.[20]

70 Я, Падуанец, здесь между гражда́н

Флоренции; тут часто диких орды

Кричат: Приди, наш славный атаман,

73 И принеси три клюва с – герб твой гордый!»

И, скорчив рот, он высунул язык,

Как бык, когда он лижет влагу с морды.

76 И я, страшась, что слишком вдаль проник,

(А вождь велел не медлить мне в долине)

Пошел от злых; они ж подняли крик.

79 Уж мудреца нашел я на вершине

Чудовища и со спины крутой

Он мне кричал: «Будь смел и си́лен ныне:

82 Здесь сходят вглубь по лестнице такой!

Сядь впереди, а чтоб хвостом он раны

Не мог нанесть, я сяду за тобой».

85 Как тот, к кому близка уж знобь[21] квартаны[22],

Когда уже синеет цвет ногтей,

Трясется весь, лишь взглянет на туманы:

88 Так я дрожал от сказанных речей;

Но как герой войска для предприятья,

Так он бодрил меня на подвиг сей.

91 Воссев на плечищах, хотел сказать я:

«О вождь!.. – но голос, как я ожидал,

Не вышел. – …вождь, прими меня в объятья!»

94 Но он, который столько раз спасал

Меня в аду, едва я взлез, руками

Обвил меня и, крепко сжав, сказал:

97 «В путь, Герион, широкими кругами,

Но медленней спускайся: не забудь,

Что новый груз подъемлешь ты плечами!»

100 Как от земли корабль уходит в путь

Назад, назад: так вдаль он отступает;

И, на простор вступив, туда, где грудь

103 Его была, вдруг хвост он обращает

И бьет хвостом, как угрь, свирепый зверь,

И лапами он воздух загребает.

106 Нет! не сильней ты трепетал, поверь,

О Фаетон, когда бразды[23] оставил,

Зажегши твердь, как видно и теперь;

109 Иль ты, Икар, когда огонь расплавил

На крыльях воск, и вслед тебе отец

Кричал: «О сын, ты худо путь направил!» —

112 Как я дрожал, когда со мной певец

Взлетел, когда в воздушном океане

Все, кроме змия, скрылось наконец.

113 Он тихо, тихо плыл, кружась в тумане

И нисходя; но я лишь замечал,

Что ветр в лицо и снизу дул в буране.

118 Уже, от нас направо, я внимал,

Как водопад шумел, ревел под нами,

И я, нагнувшись, взор на дно вперял.

121 И больший страх я чуял над волнами.

И, в трепете, я мог сидеть едва,

Услышав вопль и огнь увидев в яме.

124 Тут я узрел, чего не зрел сперва,

Как змий, кружась, спускался в омут душный

Меж ярых мук отчаянного рва.

127 И как соко́л, свершив полет воздушный,

Когда ни птиц, ни чучел не нашел,

При криках ловчего: «О, непослушный!»,

130 Вдруг кольцами спускается на дол

И от ловца вдали один садится,

Измученный полетом, дик и зол, —

133 Так Герион в глубокий ров стремится,

Чтоб сбросить нас к подножию скалы,

И, облегчен от груза, снова мчится,

136 Скрываясь в мраке с быстротой стрелы.

1 В аду есть округ, Злые рвы прозваньем:

Весь каменный, железа он темней

И обнесен стены таким же зданьем.

4 В средине самой проклятых полей,

Бездонный кладезь зев разверз широкий;

Но расскажу не здесь о бездне сей.

7 Край пропасти, между стеной высокой

И кладезем, окру́глен и прорыт

Вкруг десятью долинами глубоко.

10 Как и́дут рвы, стена́м надежный щит,

Вкруг крепостей, стесняясь у средины,

И каковой от них приемлют вид:

13 Подобный вид имеют те долины,

И как лежат подъемные мосты

При крепостях: так от подошв стремнины

16 Кремнистые протянуты хребты,

Идущие чрез стены и провалы,

До кладезя, где все в одно слиты́.

19 Тут, Герионом сброшены на скалы,

Мы очутились; влево путь чернел:

Подвигся вождь, за ним и я, усталый.

22 Иную скорбь направо я узрел,

Иных судей, мучения иные,

Которыми весь первый ров кипел.

25 На дне толпились грешники нагие:

Одни отселе двигались на нас,

Оттоле с нами, но быстрей, другие.

28 Так Римляне, в огромный сонм столпясь,

Идут чрез мост, в год славный юбилея,

От множества в два строя разделясь:

31 С одной руки, перед лицом имея

Вал крепостной, в Петров стремятся храм;

С другой, текут к горе, вдали пестрея.

34 Меж черных скал я видел здесь и там

Чертей рогатых с длинными бичами,

Разивших страшно грешных по хребтам.

37 Ах! как бегут вприпрыжку и скачками,

Лишь хлопнет бич, и нет здесь никого,

Кто б ждал еще удара за плечами!

40 Пока мы шли, я встретил одного

Знакомого и молвил в то ж мгновенье:

«Не в первый раз встречаю я его!»

43 Чтоб рассмотреть, в него вперил я зренье;

А сладкий вождь, остановясь со мной,

Назад вернуться дал мне позволенье.

46 Бичуемый, поникнув головой,

Надеялся укрыться; но напрасно!

Я молвил: «Ты, так взор склонивший свой, —

49 Когда твой образ говорит мне ясно, —

Ты Венедико Каччианимик!

За что ж попал ты в щёлок столь ужасный?»

52 А он: «Ответа не дал бы язык;

Но, твоему вняв звонкому глаголу,

Я вспомнил мир, в котором я возник.

55 Я убедил прекрасную Гизолу

Ответствовать Маркизу на любовь,

Предав ее злых толков произволу.

58 Не я один болонец свергнут в ров:

Так много нас вмещают эти стены,

Что не осталось столько языков

61 Твердить sipa меж Рено и Савены;

А хочешь в этом быть ты убежден,

То вспомни, как жадны́ мои сочлены».

64 Так говорил; но, сзади поражен,

Он бросился, а вслед кричал нечистый:

«Прочь, изверг! здесь не покупают жен!»

67 Я поспешил к вождю тропой скалистой,

И мы пришли с поспешностью туда,

Где из стены торчал утес кремнистый.

70 Тогда, взойдя на камень без труда

И вправо взяв, мы прочь пошли оттуда,

Покинув область вечного суда.

73 Когда ж пришли, где каменная груда

Дает внизу бичуемым проход,

Мой вождь сказал: «Дождемся здесь, покуда

76 К нам обратит лицо проклятый род:

Сих грешников не мог ты видеть лица,

Затем, что вместе с ними шел вперед».

79 И с древних скал узрел я вереницы

Навстречу нам бежавших под утес,

Которых гнали демонов станицы.

82 И добрый вождь, предвидя мой вопрос,

Сказал: «Взгляни: вот призрак величавый!

Бичуемый, не льет он горьких слез.

85 О, как он горд величьем царской славы!

Сей дух – Язон, похитивший руно

Колхидское, вождь смелый и лукавый.

88 Пришед[24] на остров Лемнос, где давно

Отвагой жен в ожесточенье рьяном

Убийство всех мужей их свершено, —

91 Приветной речью, красотой и саном

Он Изифилу в цвете лет прельстил,

Увлекшую подруг своих обманом.

94 Там, обольстив, ее он позабыл:

За этот грех казнится высшей властью,

И за Медею рок ему отмстил.

97 С ним и́дут все, прельщающие страстью!

О первом рве довольно ты узнал

И о толпе, пожранной черной пастью».

100 Мы были там, где узкий путь у скал

Крест-на́крест вал второй пересекает,

Ведя на мост через второй провал.

103 И в этом рве я слышал, как стенает

Проклятый род и дышит тяжело,

И сам себя разит и проклинает.

106 Там плесенью брега обволокло

Зловонье дна, сгущаемое бездной,

И брань со всеми чувствами вело.

109 Ров так глубок, что было б бесполезно

Смотреть на дно в зловонный сей овраг,

Не взлезши вверх, где свис утес железный.

112 Мы на него взобрались и сквозь мрак

Я рассмотрел народ, увязший в тине,

Извергнутой, казалось, из клоак.

115 И одного заметил я в пучине

Столь грязного, что рассмотреть нельзя:

Мирянин он, или в духовном чине.

118 Он мне кричал: «Что смотришь на меня

Так пристально меж грязными тенями!»

А я: «Затем, что сколько помню, я

121 Тебя видал с сухими волосами:

Интерминеи мне давно знаком;

Затем тебя преследую глазами».

124 В башку ударив, он сказал с стыдом:

«Лесть мерзкая нас свергла в ров вонючий!

Без устали болтал я языком».

127 И вождь: «Впери сквозь сумрак взор летучий

И ров глубокий обозри вокруг;

Взгляни: вон там, среди бесчестной кучи,

130 Растрепанной развратницы злой дух

Скребет ногтями грудь в трясине скверной,

То вдруг присядет, то привстанет вдруг:

133 То тень Таиды, грешницы неверной,

Что на вопрос: «Довольна ль мной?» в ответ

Любовнику сказала: «Ах, чрезмерно!»

136 И с омерзеньем прочь пошел поэт.

1 О Симон волхв, о род злосчастых братий!

Господень дар, с единым лишь добром

Вступающий в святой союз, как тати,[26]

4 Вы осквернили златом и сребром!

Для вас должна греметь труба отныне,

Для вас, навек пожра́нных третьим рвом!

7 Уж мы пришли к ближайшей к нам пучине,

Взобравшись там на горные хребты,

Где, как отвес, падут они к средине.

10 О высший разум! как всесилен ты