Боги Древнего Египта

Бог создал жизнь. – О, чудо!

Но какая ж

Банальность… и приевшийся сюжет.

Ведь чудеса, к которым привыкаешь,

Чудесными не кажутся уже.

Порою сами боги забывают

О чуде, заблудившись в суете.

Устало ноет мысль полуживая,

Что времена, увы, теперь не те. —

Недолго длилось время золотое,

Недолго слыл богатым урожай… —

Вступило в силу правило простое:

Во всяком деле меру уважай.

Наверное, природа знает меру.

Так отчего ж ее не знаем мы?..

Дары природы – наша жизнь, к примеру, —

Даны недаром нам. Даны взаймы.

Покуда Ра очами греет землю,

Покуда щедро слезы льет Тефнут,

Земля самозабвенно небу внемлет;

И боги знают: их дары вернут

Сторицею! – Поля, леса, озера

Наполнят жизни новые ростки,

Пробьются к свету миллионы зерен,

Оазисы прорвутся сквозь пески!

…Но есть иные способы возврата:

Не жизнь за жизнь, а смерть за жизнь идет.

Иное возмещение. – Утрата.

Иной круговорот. – Наоборот…

Ведь всем необходима передышка.

Бывают неудачные года,

Тяжелые, засушливые… – Слишком

Природа нам становится чужда.

Она меж тем берёт свое. – Игрою

Своей – но делом общим – занята.

Есть миру – мера.

…Будто бы…

Порою

Богов одолевает суета.

Однажды, как и следует богине,

Внимающей восторженным хвалам,

Я нежилась на облачной перине.

Мне люди пели… – с горем пополам:

«Тефнут! – кричал один, жрецом одетый, —

Благодарим тебя за дождь ночной!..» —

Приятно быть любимой и воспетой,

Но не одним, а целою страной.

«Тефнут! – вознесся хор орды несметной

Вослед жрецу – Мы чествуем тебя!..» —

Нет, не страной, а целою планетой…

И вот уже по всей земле трубят:

«Тефнут! Твоею влагой вожделенной

Живем! Твое орудие – наш щит!..» —

Нет, не планетой. Целою вселенной!.. —

И что же? Что?.. – Вселенная молчит.

…Так, мыслью измельчав, томима скукой,

Я бросила случайный нервный взор

На холм Бен-Бен, где храм стоит порукой

Любови смертных к Ра… – О, что за сор

Хвалы моих жрецов, страны, планеты

В сравнении с хвалами в адрес Ра!

О, сколько рук, очей к нему воздето,

Сердец и душ, несущих этот храм!

О, сколько веры в согнутых коленях!

Им даже дети бредят наяву…

А сколько страсти в славных песнопеньях!

Прекрасных слов! – И все по существу.

Неужто ж я досель не заслужила

Столь сладкозвучных песен, щедрых жертв?! —

А мне поют, как будто тянут жилы;

Да жалкого козленочка на жердь

Нанижут – вот и всё богослуженье!

“Довольствуйся, Тефнут!” – Да тьфу на вас!

Доколь терпеть подобные лишенья?!

Какой позор! Какое униженье!..

«Уймись же! – грянул вдруг Всевышний Глас. —

Довольна будь и тем уж, что имеешь». —

«Да как же! Что бы делал этот скот,

Который ты людьми зовешь и млеешь,

Без вод моих? Без “вожделенных” вод?!» —

«Отлично б жил! Взгляни на берег Нила:

К полям провел каналы Человек

Затем, чтоб ты слезы не проронила.

Не нужен дождь. Не надо новых рек.

Былым твоим заслугам зная цену,

Он благодарен… – в меру. Поняла?..

Но Солнце! Разве Солнцу есть замена?

Что б делал скот без света и тепла?» —

«Ах так? Каналы, значит. Дождь не нужен. —

Тогда мне оставаться смысла нет.

Увидишь, без меня твой скот не сдюжит.

Прощай навек, презренный Та-Кемет!»[2]

И, обернувшись львицей, рыкнув грозно,

Я устремилась прочь! «Постой, Тефнут!» —

Воскликнул Ра, опомнившись. Но поздно.

Гигантскими прыжками в пять минут

Я одолела сотни километров

И в Нубию, в ее пустынный ад

Я окунулась. – В край, где злые ветры

Бесчинствуют, не ведая преград,

Где все живое тщетно ищет берег

В безмерном море жгучего песка. —

Лишь этот край сумел мой гнев умерить.

Лишь в нем нашла приют моя тоска.

Там провела я год, другой и третий,

Охотилась на глупых антилоп… —

Скиталась бы и ныне, кабы встретить

Ту тварь однажды мне не повезло:

Ничтожный павиан, уродец жалкий!.. —

«Как долго, – говорит, – тебя искал!»

И рожею, подобранной на свалке,

Изображает преданный оскал.

«Средь тысяч львиц тебя могу узнать я:

Ведь ты – Тефнут. Богиня всех богинь!..

Молю, вернись к божественным занятьям,

От гибели Египет сбереги!

Отец твой Ра ужасно сожалеет

О прошлом; признаёт, что был неправ.

Но с каждым днем ему все тяжелее

Нести ярмо вины!..» – «Ах, бедный Ра! —

Съязвила я… – Довольно. Это слишком!

Как смеешь ты, бесстыжий павиан,

Плебеев раб, никчемная мартышка,

Позорящая даже обезьян,

Давать Тефнут советы?! Убирайся!

Оставь меня в покое, либо вмиг

Узнаешь ты, как львицы когти красят…» —

«И как же?» – «Кровью жертв своих!» —

Поник

И сморщился от страха зверь нелепый:

«Права ты. Обезьянья жизнь – не в счет.

И почему б когтям великолепным

Не измараться жижей, что течет

Во мне… Но знай: любое злодеянье

Преследует расплата. – И тогда,

Сколь ни носи кошачье одеянье,

Не сможешь в нем укрыться от суда. —

Слыхала ль сказ о коршуне и кошке? —

О том, как Ра свирепо покарал

Преступника… – Позволь же мелкой сошке

Тебя развлечь рассказом.» – «Вот нахал!

И гонишь – не уходит…» (Но, признаться,

Мне стало интересно.) «Ладно, смерд,

Не обещаю длительных оваций,

Но шанс тебе даю: отсрочить смерть.

Вещай!» – «Так слушай:

Свил однажды коршун

На дереве гнездо для коршунят. —

Но оказалось, что семейство кошек

Живет неподалеку… – Не шумят,

Не возятся котята, попритихли;

Да мать им не велит носы на свет

Совать, – подозревая, уж не их ли

Себе приметил коршун на обед;

Сама ж покинуть логово не может. —

Ну как тут бросишь маленьких детей?..

Однако беспокойство это гложет

И коршуна: ну как тут улететь

За пищей для птенцов, когда, вернувшись,

Рискуешь обнаружить, что птенцы

Уж сами стали пищею… – О, ужас!

Ох, эти кошки, твари, подлецы!

Так, общим страхом, голодом и гневом

Наполнилось соседство. Дни плелись… —

А голод всё ж сильнее! Злые нервы,

Начав сдавать, в конце концов сдались.

И крикнул коршун: «С нашею враждою

Пора покончить! Мирная стезя

Сулит преуспеянье; а с бедою,

С опасностью соседствовать нельзя. —

Готов поклясться Ра: вовек не трону

Твоих котят. Что скажешь?» – «Коршун, да!

Ты прав. Клянусь и я пред высшим троном

Не причинять птенцам твоим вреда!» —

На том и порешили… Но недолго

Продлился мир, и пару дней спустя,

Вернувшись без добычи – с чувством долга

Невоплощенным, – коршун у котят

Задумал отобрать еды немного

Для отпрысков своих… – И отобрал. —

Узнав о том, не вспомнила про бога

Мать-кошка. Ибо мстить пришла пора.

Едва птенцы остались без присмотра,

Вскарабкалась на дерево она,

Схватила одного: «Плешивый потрох!

Поганый вор! Ответишь ты сполна

За кражу!» – «Отпусти меня сейчас же!

Ни в чем я не повинен! Если ты

Меня задушишь, Ра тебя накажет!..» —

И устыдилась кошка, и остыл

Мгновенно гнев ее. Себя не помня,

Она разжала когти, и птенец

Упал на землю… —

«Боги! Поделом мне! —

Воскликнул обезумевший отец,

С охоты возвратясь. – О, как жестоко

Наказан я за то, что доверял

Бесовскому отродью! Дайте ж только

Мне шанс, и отомщу я тем зверям!»

И в следующий раз, когда жилище

Пришлось покинуть кошке, этот гад

Передушил детей ее и в пищу

Принес ораве хищных коршунят.

«О, Ра великий! – в горе безграничном

Взмолилась кошка. – Будь же справедлив!

Яви свой божий гнев! Прими обличье

Возмездия!..» – Столь яростных молитв

Не доводилось слышать Ра от века.

Он внял мольбам. – И коршун как-то раз —

По воле Ра – приметил человека,

Что жарил дичь на ýглях… От костра

Шел аромат густой, своеобычный,

Тянувшийся до самых облаков! —

Метнулся коршун вниз, схватил добычу…

Да не заметил алых угольков,

Прилипших к мясу… – Так и подпалил он

Свое гнездо. И некуда птенцам,

Еще неоперившимся и хилым,

Деваться было. На глазах отца

Они сгорели заживо!.. – Тогда-то

Возликовала кошка: «Вот урок

Тебе, клятвопреступник, вот расплата

Тебе, злодей, нарушивший зарок!»