Болезни психики в контексте тибетской медицины

Послесловие для пытливого читателя

До этого места мог дойти только по-настоящему заинтересованный читатель, которому предлагается небольшой комментарий. Возможность commentarii perpetui (текстуального толкования) демонстрирована выше, займемся экзегезой (разъяснением неясных мест).

Принципиальные подходы тибетской и европейской медицины различаются несущественно, видимо, определенные этические правила имплицитны врачу.

С удовольствием цитируем Чжуд-ши, Тантру Объяснений, гл. XIII (обращение к врачу):

В трактате «Вайдурья — онбо» (комментарий к Чжуд-ши) эскизный перевод главы выглядит так:

«Высшей моралью является твердое слово и непременное его исполнение.

Дурное дело, хотя оно было намечено, отвращай, хорошее дело, хотя оно запоздало, предпринимай.

Не принимай все сказанное за истину без тщательной проверки.

Следует говорить обдумав и не поддаваться лестным… словам.

Достойному, верному человеку говори ясно, не скрывая ничего.

Всегда нужно быть умеренным, а в каждом конкретном случае проявлять дружественность и спокойствие.

В случае несправедливости принимай сторону притесняемого, а когда победишь, будь сам умеренным. Если будешь мудрым — смиряйся, если будешь богатым — будь воздержанным.

Не унижай низших, подавляй завистливое чувство к высшим, счастливым.

Со всеми живыми существами следует поступать так же, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой».

Не беремся судить, насколько «европеизирован» этот перевод (может быть, пересказ), но суть ясна.

Высокоученый врач П. А. Бадмаев на основании тибетских и монгольских источников описывает врача так:

Основу хорошего врача составляют шесть качеств, по которым он должен быть всецело мудрым, прямодушным, исполненным обетов, искусным во внешних проявлениях, старательным в своей деятельности и мудрым в человеческих науках. Всецело мудрым (почитается) тот, кто, в силу обладания обширным умом, положительностью и мудростью знания, во всей полноте усвоил себе как пространные, так и краткие медицинские сочинения; не боится запутаться или стать в тупик при всякого рода практических приемах; умеет поставить диагноз умом и имеет дар предвещания.

Прямодушным почитается тот, кто исполнен буддийской святости в отношении а) руководящих основ для своей деятельности; б) действительной своей деятельности и в) результатов (своих действий). Он, увидев страдания, имеет единое желание доставить пользу; — умиротворить свой дух, способный проявлять милосердие к доброму и гнев ко злому; а потому полагает в себе начало высшей святости в стремлении к милосердию, состраданию, веселию и равнодушию. Действительная деятельность его такова, что он постоянно сочувствует благу других и безмерно принимает во внимание бесконечность (людей и времени). Результат (его деятельности) тот, что он, относясь с одобрением к врачеванию, не выражает пристрастной мстительности. Если (врач) исполнится таких свойств, то он делается действительным помощником, способным животворно врачевать.

Врач должен хранить шесть обетов, по которым он взирает на учителя как на будду, на его наставления — как на священное учение; на основы терапевтического и хирургического врачевания — как на догматы религиозного учения; на братьев — как на друзей и родственников; на больных — как на своих детей; на гной и кровь — как собаки и свиньи[11].

Для (врача), искусного во внешней деятельности (существуют) три особенности (обусловливаемые его) телом, языком и мыслию. В силу искусства в руках он ловок в приготовлении лекарств и производстве хирургических операций; приятными речами он способен возбудить энергию у больного; в силу сообразительности, он обладает ясностью представлений. Усвоивший это делается господином всех искусных врачей.

Врач, принадлежащий к благородному происхождению (бывает), исполнен разума, верен своим обетам, мудр в понимании смысла основ, сведущ в таинственном смысле наставлений; приобретя практическую опытность, он руководствуется преимущественно священным учением (и является) оставившим плотские пожелания, кротким, искусным в деятельности, милосердным к одушевленным существам, столь же рачительно помышляющим о пользе других, как и о собственной пользе. Проповедано, что он — единая надежда всех одержимых недугами одушевленных существ, преемник основ (врачевания) ришиев, держащих врачебную науку и перерожденец животворящего царя врачей.

Чуждый сего, не имеющий ни рода, ни происхождения, последний и порочный врач, не пользующийся подобно лисице, захватившей царский трон, ничьим уважением, не понимающий основного смысла (врачебной науки), такой врач, подобно тому, как показывают вещи слепым, не в состоянии различить рода болезни и средств врачевания.

Врач, не приобретший опытности в осмотре, будет ошибаться в признаках и средствах болезни, подобно выступившему в дорогу несведущему человеку.

Врач, не знакомый со способами исследования, подобно заблудившемуся в степи без проводника, не узнает физиогномии ни одной болезни.

Врач, не знающий пульса и мочи, подобно птицелову, не умеющему пустить ловчую птицу, не сможет сказать о болезни, принадлежит ли она к разряду повышенной или пониженной температур.

Врач, не умеющий рассказать болезни по признакам, подобно главе (собрания), не способному произнести речь, приходит в замешательство сам и приобретает дурную славу.

Врач, не знающий правил врачевания, подобен стреляющему в мишень в темноте, и (даваемые им) средства не повлияют на болезненные процессы.

Врач, не знакомый с диетою в отношении пиши и образа деятельности, подобно утратившему свое правление в пользу врага, способствует подъему болезни и разрушает жизненные силы организма.

Врач, не сведущий в составлении успокаивающих болезней микстур, подобно земледельцу, не знающему пашни, возбуждает энергию болезни в силу недостаточности, излишества или неправильности врачевания.

Врач, незнакомый с кровопусканием и прижиганием, подобно неосведомленному вору, смешивает болезни и способы врачевания.

Поэтому-то дурной врач, так как он все понимает неправильно, неправильно и лечит. Будучи дьяволом, он только принимает вид врача и входить в соотношение с ним не следует, так как держа петлю служителей владыки ада, он позорит своих коллег по профессии. Что касается воззрений, то, понимая все вообще явления срединным образом и отбросив крайности, происходящие от недостаточности, излишества или неправильности, — смотреть истинно срединным образом, это самое лучшее воззрение.

Что до поступков, то, отбросив греховное и покинув ярость, небрежение, невнимание, греховные и дурные деяния, должен проявлять деяния милостыни, обетов, терпения и старания.

Возмездие врача (рассматривается) двояко: в этой жизни и по достижении конца.

Возмездие при существующих обстоятельствах то, что в этой жизни врач исполнится спокойствия, радостей и наслаждений своею властью, а равно богатством своих имуществ. Так как все это доставят ему лекарства, то он далее должен сообщать знание своего искусства людям, причем даже и (своих) мучителей уравнивать со своими братьями и врачевать их, поставляя диагноз и надлежаще согласуя со своими поступками. Через это он получит добрую славу. Желанные пища и богатства придут сами собою. По нынешним временам надлежит знать, что следует быть осмотрительным. Надлежит говорить о пище и имуществе, а равно получать их в потребное время; если допустить промедление, то (пациенты), забыв оказанное благодеяние, и не поблагодарят.

Возмездие врача по достижении конца (жизни) состоит в том, что люди, которые, оставив хитрость, ложь и всякие похоти, вступили (на путь) врачевания больных, направятся в царство высочайшего будды.

Крайне любопытна XXV глава Тантры Объяснений «Уловки и разные приемы при обследовании». Не имея возможности цитировать пространный текст, перескажем его.

Очень опытный врач в некоторых случаях на основании единственной жалобы «Здесь болит» может поставить диагноз. Лекарь «может опросить гонца, что и как болит у больного, кто и чем лечил», чтобы по прибытии к пациенту «сделать вид, что ему и так все ясно». Не следует торопиться у постели больного и выяснить все, что нужно. Если больной не желает вступать в контакт, врач не может определить диагноз. «Во избежание дурной славы пусть (врач) не делает больному еще хуже, а совершит обряд против демонов… Тогда больной не выдержит и скажет: „Здесь болит“.

Если врач сразу определил болезнь, то он может прервать больного словами: „Все ясно, лекарю виднее, где и что болит“ и описать болезнь — „все будут восхищены“. В этом же случае врач вправе заявить: „Другие врачи проводят разные исследования, а я определяю все по одному методу“, и такой лекарь прославится как человек, с первого взгляда определяющий болезнь.

Если, наконец, лекарь не разобрался в болезни, то (нужно) говорить, что у больного питание и образ жизни неподходящие, что вредят демоны… и назначить (индифферентные) лекарства. (Можно) сыпать названиями болезней и лекарств, о которых никто не слышал… Больной и близкие не поймут, но лекаря сочтут толковым».

Если исключить «демонов», то европейские врачи (психиатры, в частности) нередко пользуются подобными приемами[12].

Тибетскую и европейскую медицину сближает не только этический фундамент.

Опытный европейский психиатр преодолевает дихотомию «психическое-соматическое». Многократно описаны психические нарушения при самых различных соматических, инфекционных, эндокринных заболеваниях. Психиатр информирует о тончайших психопатологических расстройствах, симптомы соматической болезни остаются «за бортом», предполагается (по умолчанию), что врач знает эти признаки. В свою очередь, врач-интернист описывает нюансы клиники и динамики болезни, делая акцент на физикальных феноменах, но помнит о психических расстройствах соматического генеза.

И психиатр, и терапевт знают об изменениях формулы крови, ЭКГ, ЭЭГ, биохимических показателей мочи и пр. при заболевании — то, что было недоступно традиционному тибетскому врачу. Взамен эмчи-лама имел знания о методах пульсовой диагностики, филигранном исследовании мочи или мокроты — то, что остается вне поля зрения европейского врача.

Но их роднит единый логический и интуитивный способ диагностики: анализ тончайших феноменов и интеграция в мультиаксиальный диагноз (терминологические различия мы не рассматриваем). Учитывается вся необходимая и достаточная медицинская информация, социальное окружение, бытовые условия, особенности питания, адаптация и пр.

Европейская медицина рассматривает больного в микроскоп. Чем больше разрешающая способность прибора, тем отчетливее детали, тем в меньшей степени виден весь человек. Между врачом и пациентом находится инструмент, прибор, машина; непосредственный контакт исчезает; лекарь больше доверяет показателям, чем своим ощущениям и догадкам. Технология губит врачебное искусство, магию интуитивной диагностики и лечения врачом — его хабитусом, манерами, словом. В тибетской медицине этого нет.

Тибетские лекари хорошо знали цену немедикаментозному, психотерапевтическому воздействию. Более того, они прекрасно разбирались в тех состояниях, которые мы называем невротическими или неврозоподобными[13]. Вот что сообщает Чжуд-ши. Дополнительная тантра, гл. 27 «О передаче тантр».

Сейчас европейская медицина идет по пути неогиппократизма — дороги, которая для тибетского врача была единственной. Новое мышление, единство видения больного приведет к тому, что различия европейской и т. н. альтернативной (традиционной) медицины сохраняются лишь в деталях — например, способах обследования. Непременным условием будет знание врачом равно соматических и психических расстройств.

Тибетские лекари, рассматривая пациента целокупно, писали, например, так: «При болезни жин-ни больные предъявляют жалобы на частое мочеиспускание, истечение мочи на постель во время сна, жажду, сухость во рту, повышенную потливость, которая бывает с запахом, ощущение сладкого во рту, нарушение аппетита, Больные худеют, теряют в весе. Болезнь может сопровождаться рвотой, нарушением стула, При тяжелых формах бывают фурункулы, карбункулы; нагноительный процесс может поражать внутренние органы… (далее подробно описываются различные изменения мочи). Запах мочи может быть неприятным и зловонным. По вкусу моча бывает сладкой, поэтому у мочи больного мухи скапливаются роем… Изменяется общее состояние: появляется сонливость или, наоборот, бессонница, могут быть ознобы или дрожь» (Э. Г. Базарон, В. Э. Назаров-Рыгдылон, 1982).

Описание сахарного диабета несомненно, а психические нарушения даны с достаточной полнотой (специальная монография А. X. Алимова с соавт., 1987, почти ничего не добавляет).

В Тантре наставлений, раздел 1, главе 3 сообщается:

При пожелтении мяса бывают слабость, бессонница, тяжесть в теле, шо, дар и вода кажутся горькими, желтеет кожа белые предметы кажутся желтыми…

(помимо этого, сообщается о пожелтении склер, ногтей, потере аппетита, тошноте, сильной жажде, зуде кожи и пр.).

Состояние можно однозначно трактовать как какой-то вариант желтухи. Специфическими особенностями психических расстройств при многих болезнях печени (желтухах — в частности) являются выраженная тяжелая астения с ощущением разбитости, анергии, агрипнии; эмоциональные нарушения; ксантопсия (восприятия предметов в желтом цвете), нарушение вкусоощущения (М. В. Коркина, В. Иванов, 1988). Таким образом, тибетские врачи дали исчерпывающую характеристику психических нарушений при желтухе, причем в неразрывном единстве с соматическими признаками.

Обобщим: за многие столетия до европейских врачей тибетские коллеги создали блестящую интегральную медицину, абсолютное большинство субпсихотических расстройств рассматривалось в контексте психосоматики.

«Собственно психические» болезни в тибетской медицине также рассматривались (описание приведено выше), здесь уточним лишь детали.

По настоящее время не существует убедительных доказательств преимущества какого бы то ни было нозологического или анозологического подхода в психиатрии. Концепция единого психоза не лучше и не хуже, чем, допустим, методология Крепелина либо Леонгарда-Кляйста.

В конечном итоге роль психиатра сводится к отграничению нормативного поведения от ненормативного (дискуссию о норме мы опускаем; искусствоведы имеют дело с понятием «красоты», дефиниции которой не существует — тем не менее они уверенно пользуются этим термином). Чем жестче общество юридическими и конвенциональными нормами определяет границы поведения, воззрения, понятий, представлений, высказываний, тем чаще некоторый вариант поведения будет считаться ненормативным, и наоборот.

Здесь можно привести бессчетное количество примеров, однако любители истории и этнографии в этом не нуждаются.

Галлюцинации Жанны д‘Арк вписываются в культуру, и посему назвать Орлеанскую девственницу сумасшедшей не осмелится ни один здравомыслящий психиатр. Каталепсия дервиша — отнюдь не шизофрения, измененное состояние сознания у шамана — вовсе не истерия или эпилепсия, потребление Сомы ведийскими жрецами — не наркомания. В средневековье грубые и закаленные воины при душевных потрясениях падали в обморок (см. Ф. Арьес, 1992), а изнеженные дамы делали это до начала XX в. — и в контексте эпохи такое поведение было нормативным. Вера в ведьм пропитала большинство культур, из специальной литературы можно узнать, что тысячи женщин считали себя ведьмами и сообщали об этом добровольно, без физического насилия. Несерьезно считать их всех больными истерией и шизофренией (хотя, вероятно, среди них психическая патология встречалась чаще, чем в популяции).

Разорванность мышления в европейской психиатрии имеет определенную трактовку и однозначно оценивается как патология.

Приводим отрывок из работы Д. Судзуки «Основы дзэн-буддизма». — «Почтенный Гоне, учитель времен династии Тан, поднял свой посох и спросил одного монаха: „Что это такое?“, Монах ответил: „Я не знаю, почтенный господин“, - „Что же, тебе незнаком даже посох?“, — с упреком заметил Гоне, а затем опустил его на землю и сделал им ямку в земле. После этого он спросил: „А теперь ты понимаешь?“. „Нет, не понимаю“, — ответил монах. Учитель продолжал: „Как, ты даже не знаешь, что такое ямка в песке?“. Сказав это, он положил посох себе на плечо и снова спросил: „Ну, а теперь понимаешь?“. „Нет, не понимаю“, — признался монах. Тогда Гоне сказал: „Самодельный посох носят через плечо; приветствующих людей игнорируют: я хожу без колебания по сотням тысяч горных троп“».

В дзэн такой диалог нормативен.

Аутизм — так как он понимается европейскими психиатрами — классическое состояние буддистского монаха-отшельника. Однако считать его психически больным может только очень предвзятый и необразованный человек.

Метафизическая трактовка мироздания, мистическое погружение в глубь предметов и явлений, деперсонализация, отрешенность от бытия, несокрушимая вера в метампсихоз у современного европейского обывателя — явление не вполне стандартное (сказанное не обозначает, что этот человек непременно психически болен). Для буддиста это поведение нормативно.

Посему то, что мы называем «метафизической интоксикацией» вообще не применимо, когда речь идет о буддистах (сказанное распространяется на множество иных восточных культур). Идеаторные автоматизмы и псевдогаллюцинации — признак несомненной патологии у европейца, но в ряде иных культур эти явления рассматриваются как откровение.

Все написанное выше — лишь пролегомены. Настоящий контакт культур (если он вообще нужен) начнется тогда, когда европейцы (психиатры, в частности) откажутся от узколобой ксенофобии и европоцентризма и будут уважительно относиться к параллельному миру буддизма.

Забвение того, что было известно, равносильно убийству брахмана (Yajnavalkya 3,228 — цит. по Елизаровой Т. Я. Древнейший памятник индийской культуры. Предисловие // Ригведа. Избранные гимны. — М. Наука, 1972. — с. 35)