Болотная трава

Глава 3. Появляется какой-то Гарик

Да, это была необычайная удача. Надо было немедленно отменить поиск по автосервисам. Валерка нашёлся, сам, можно сказать, пришёл в руки! Теперь уже дело техники выйти на его сообщника, уличить их обоих, доказать вину, а главное, узнать причину убийства. Ну да долго они тут запираться не будут. Одно дело — простые исполнители, другое — инициаторы, организаторы убийства. Это они, надо думать, сообразят. А нет, то и растолковать им это будет нетрудно. Дело легко теперь пойдёт на раскрытие. Во всяком случае, первая половина дела — убийство, поправил сам себя Лосев, вспомнив слова Цветкова. Однако это нисколько не убавило его радости. Сейчас только надо все делать быстро, оперативно, не теряя ни минуты.

Все эти мысли лихорадочно проносились в мозгу у Виталия, пока он мчался в машине к себе на Петровку. Задержанных должны были доставить чуть позже, и у Виталия оставалось время на неотложные дела, но прежде всего надо прекратить теперь уже ненужный поиск.

Как и следовало ожидать, в отделе никого из сотрудников не оказалось, кроме Вали Денисова, оставленного для связи. Ему-то Виталий и сообщил о своей удаче и отдал приказ прекратить поиск, доложить обо всём Цветкову, а также найти Откаленко. И добавил:

— Потом заходи, послушай этого стервеца.

Тем временем задержанных доставили в МУР, и Лосев нетерпеливо, никому не передоверяя — в данном случае он имел на это право, — начал допрос Валерки, пока тот не остыл, хотя хмель, надо думать, уже весь выветрился у него из головы.

— Ну, Валера, давай знакомиться, — миролюбиво сказал Лосев, оглядывая помятого, обозленного, но и в самом деле, видимо, протрезвевшего парня, когда того ввели к нему в комнату. — Фамилия твоя как?

— Помазнев, — хмуро ответил Валерка, неловко усаживаясь на стул.

— Говорить будешь, Помазнев?

— А ты чего хватаешь? — враждебно спросил Валерка, сверкнув угольными глазами из-под своей чёлки, и попытался подвигать плечом, но тут же, болезненно вскрикнув, пробормотал: — Хватает, зараза. Чуть руку не сломал.

— Так ты же на людей с ножом кинулся, соображаешь? — И уже другим тоном Лосев добавил: — Ладно. У нас с тобой, Валера, повестка дня длинная, так что будем считать, что первый вопрос решили. Второй будет поважнее. Этого человека ты знаешь?

Лосев достал из стола фотографию. Валерка небрежно взглянул на неё и пожал одним плечом.

— Откуда мне его знать?

— Ну, верно. Я так и ждал, — ответил Виталий, про себя, однако, слегка раздосадованный: выдержка у парня была незаурядная.

— А чего тогда суёшь? — грубо, но без всякого беспокойства спросил Валерка и добавил повелительно. — Закурить помоги, раз руки ломаешь. Тут лежат, — он повернулся боком к Виталию и указал на карман куртки.

Лосев ещё раз недовольно подивился его выдержке. Ишь ты, бровью, сукин сын, не повёл.

В это время в комнату зашёл Валя Денисов и скромно уселся в стороне, возле пустого стола Откаленко. Виталий невозмутимо продолжал допрос.

— С этим человеком, — он указал на фотографию, лежавшую на столе, — ты в прошлый понедельник поздно вечером на вокзале в буфете пиво пил.

— Чего-о? — удивлённо и враждебно спросил Валерка. — Ты что, того?

— Видели тебя там, Валера. Видели. Так что отрицать глупо.

— Кто видел? Давай его сюда!

— У тебя такая курточка зелёная, фирменная, с карманами, есть?

— Ну.

— Вот в этой курточке тебя и видели.

— Да кто, кто?! — Валерка начинал терять терпение. — Эта толстая гусыня из буфета, что ли? Так я ей…

— Сейчас не это важно, Валера, — жестко перебил его Лосев. — Сейчас важно, чтобы ты сам всё выложил. Сам. И хватит темнить. Всё же известно. — Видно, было в тоне Виталия что-то такое, отчего Помазнев вдруг насторожился, пристально посмотрел на Лосева совсем уже трезвыми глазами и зло спросил:

— Ты чего это мне шьёшь, зараза? Чего доказать хочешь?

— Знаешь, чего. Сам знаешь. И упираться не надо, Валера. Повторяю, тебя в тот вечер видели с ним… — И Виталий медленно, со значением добавил: — И с живым… и с мёртвым.

— Чего-о?.. Ты… Ты мне мокруху шьёшь, гад? — казалось, опешил Помазнев, тут же глаза его злобно сверкнули и он заорал: — На, выкуси! Будет тебе признанка, держи карман, мать твою!..

— Да, Валера, непросто такое признать, я понимаю, — вздохнул Виталий. — Не пойму я только, за что вы его. Или велел кто? Тебе-то ведь это не надо было.

— Да не трогал я его! — снова заорал Помазнев и даже подскочил на стуле. — Не трогал! Понял?!

— Ладно, — согласился Виталий. — Давай тогда с другой стороны зайдём. Вот скажи, ты Марину знаешь?

— Ну…

— Ты с ней в буфет на вокзале заходил дней десять назад?

— А чего такого? Ну заходил.

«В самом деле, что тут такого? — сам внутренне остывая, подумал Виталий. — Спокойнее давай».

— Верно, ничего такого нет, — кивнул он. — А зачем зашли?

— Перехватить чегой-то. Голодные были. Нельзя, что ли?

— А откуда ехали?

— Она с дачи ехала. А я за кавалера, — усмехнулся Помазнев. — Девка — ягодка.

— Да не твоя, кажется?

— А тебе-то что?

— Ладно. К этому при случае вернёмся, — спокойно сказал Виталий. — А вот сегодня вы зачем в буфет зашли?

— Да тоже…

— Тоже, да не тоже. Почему буфетчице грозили: «Завалим тебя»? — И, в свою очередь наливаясь злостью, Виталий добавил: — Что, и на неё мёртвую посмотреть захотел? Ты что же это делаешь, Валерка? И чужую, и свою жизнь загубить решил, так, что ли?

— Да это мы так… по пьянке… — неуверенно забормотал Помазнев, опустив голову и что-то словно разглядывая на полу. — Чтобы не трепала, значит…

— Про что не трепала?

— А я знаю? Не трепала, и всё.

— Значит, Марина тебя попросила?

— Ты что? Девка-то тут при чём?

— Тогда кто же? Этот её дружок, что ли?

— Гарик? Ха! — Валерка как-то не очень уверенно ухмыльнулся. — Нужен он мне, слушать его.

— Тогда кто же?

— Да никто! Сам! — И с надрывом спросил: — Что, теперь бить будете? Валяйте! Трупом вынесете, а признанки моей не будет!

Но в голосе его сквозил плохо скрытый страх.

И тут Виталий словно опомнился. Парень ведь в самом деле ждал побоев, ждал расправы. Кто-то уже так, видимо, вёл себя с ним или с кем-то другим. Да, вполне возможно. Виталий знал такие случаи. Знал, знал, чего уж там. Это позор, это преступление, это худший вред, но это бывает.

Он взглянул на Денисова, их глаза встретились. Да, Валя сейчас думал о том же.

— Бить тебя никто не собирается, — Виталий откашлялся. — Никто. Слышишь, Валерка? Так что брось дурить. А вот доказывать тебе будем!

— Валяй!

Помазнев заметно приободрился, и вместе с успокоенностью к нему вернулась наглость.

— Доказывай, доказывай. Видали мы таких. — Он развалился на стуле и, указав на карман куртки, потребовал — Давай ещё одну сигарету запали.

— Ну, следующую тебе уже в камере запалят, если пожелают, — насмешливо ответил Виталий и вызвал конвой.

Когда Помазнева увели, он сказал Денисову:

— Видал? С ним ещё нахлебаемся.

— Мразь, — поморщился Денисов и предложил: — Давай-ка я тому Саше позвоню, помнишь? Он его в машине хорошо рассмотрел. Говорит, «узнаю».

— Точно. Давай организовывай. По-быстрому. Припрём его двумя опознаниями, и деться ему будет некуда. — И как бы убеждая самого себя, добавил — Припрём, припрём. — Виталий потянулся и закурил. — Ну, я пока тем вторым займусь. Поглядим, что за судак.

— А я пошёл, раз так, — сказал Денисов, поднимаясь. — Ребята скоро будут. Ну, а Откаленко…

— Знаю, — коротко кивнул Лосев и снял трубку внутреннего телефона.

Денисов ушёл.

А через несколько минут в комнату привели коренастого белобрысого парня с мясистым розовым лицом и быстрыми голубенькими глазками под еле заметными пшеничными бровями. Эти глазки сейчас испуганно моргали совсем белыми ресницами. В руках парень ожесточённо мял кепку и неуклюже, растерянно переступал с ноги на ногу. Но Виталию показалось, что он хотел показать, что напуган куда больше, чем это было на самом деле.

— Садитесь, садитесь, — добродушно сказал Лосев. — И давайте знакомиться. Имя, фамилия, где работаете?

— Сопкин Григорий, — охотно, чуть даже подобострастно представился парень. — Учимся в ПТУ.

— Так, — Виталий с интересом посмотрел на парня. — Ну и как же вы дошли до жизни такой?

— Как то есть? — не понял Сопкин и сделал вид, что ещё больше испугался.

Он сидел на самом кончике стула и настороженно, даже чуть угодливо смотрел на Лосева.

— Зачем вы с Валерием приехали на вокзал? — напрямик поинтересовался Лосев.

Почему-то хитрить с этим парнем не хотелось, хотя, казалось бы, весь его вид располагал к этому. Нет, интересный какой-то парень попался.

— Он вам неужели не сообщил? — в свою очередь поинтересовался Сопкин.

— Валера нам теперь много чего сообщит, время будет, — усмехнулся Лосев и невольно вздохнул. — На свободу он выйдет не скоро. Судить его будут.

— Ай-ай. А за что, если так спросить?

— Вы что же, не помните, что натворили? — спросил Лосев, стараясь понять этого хитрющего парня.

— Помню, как же. Только я лично, если сказать, ничего не натворил.

— Ну а что Валерка с ножом на людей бросился, это вы видели?

— Я, если правду сказать, не очень-то и видел, — задумчиво вздохнул Сопкин. — Я, знаете, боком стоял.

— Ах, боком, — иронически повторил Виталий. — Ну, боком, конечно, всего не увидишь. А он вот бросился. За это немалое наказание следует. Но вы отвечайте на вопрос: зачем приехали с Валерой на вокзал?

— А Валерка чего сказал?

— Да при чём здесь Валерка! Вы отвечайте, что знаете. И советую, Сопкин, говорить правду, одну только правду. Скорее домой вернётесь.

— За что меня-то судить? — простодушно удивился Сопкин. — А насчёт правды не извольте беспокоиться, вся она тут будет. Я вот только не пойму насчёт себя, если так спросить.

— Насчёт вас мы всё решим как надо, не извольте беспокоиться, — добродушно и насмешливо ответил Лосев. — Но вот честным придётся с нами быть, Гриша. Имейте в виду.

— Врать не приучены, — солидно и убеждённо ответил Сопкин.

— Вот и посмотрим, к чему вы приучены. Итак, зачем приехали на вокзал?

— Если правду сказать, Валерка позвал.

Это был уже новый ход, и, кстати, удачный. Теперь Сопкин мог уже ничего больше не знать о планах Помазнева. Но Виталий решил убедиться в его правдивости, самостоятельности суждений да и в смелости тоже, нисколько не доверяя пугливости, которую Сопкин на себя напускал.

— Позвал, значит, — повторил он. — Ну а зачем позвал?

— Не могу знать. Вы его спросите.

— Знать не можете, ну а догадываться можете? — насмешливо поинтересовался Виталий. — Постарайтесь, Сопкин.

Тот метнул на него хитрый и весёлый взгляд.

— В буфете, если правду сказать, мы маленько выпили.

— В буфете?

— Именно что так. Бутылка у него была. Закуска требовалась.

— А с буфетчицей вы оба говорили или Валерка один?

— Ну, ясное дело, Валерка. У меня к ней дела не было.

— А у Валерки было дело, это верно, — согласился Лосев и многозначительно добавил: — Только не его. Послал кто-то Валерку, верно?

Откуда это предположение вдруг взялось у Виталия, он бы и сам сейчас не объяснил. Ведь за этим мог потянуться и другой, совсем не желательный вывод.

— Не могу знать, — лицемерно вздохнул Сопкин.

— А догадываться можете? — засмеялся Виталий. — Ну, смелее, смелее. Вы же очень догадливый, я знаю.

И Сопкин невольно улыбнулся тоже, не без самодовольства, кстати. И эту красочку сразу уловил Виталий.

— Догадка — не факт, — хитро сказал Сопкин.

— Согласен. Пусть будет догадка, то есть только предположение. Да?

— Так точно. А предположение есть — Гарик.

— А-а, Маринин дружок, так, что ли? Марину вы знаете?

— Само собой. Её дружок и есть.

— А вы не ошибаетесь, Гриша, насчёт этого Гарика?

— Догадка не факт, — снова хитро блеснул голубенькими глазками Сопкин.

Виталий невольно усмехнулся.

— Ну а кто такой этот Гарик, где живёт, где работает?

— Не могу знать и предполагать, — виновато развёл руками Сопкин. — Не сойти с этого места.

И у Виталия возникло убеждение, что тут Сопкин не врёт. Впрочем, он, кажется, не врал на протяжении всего разговора. «Может, и в самом деле не приучен?»— подумал Виталий с некоторым сомнением.

— Ну ладно, — сказал он. — Пойдём дальше. Где вы с Валерой сегодня встретились, чтобы на вокзал ехать?

— На вокзале и встретились.

— Вы откуда приехали?

— Я-то? От бабки нашей, из Лупановки.

Это был первый конкретный пункт на пути следования электричек, названный за всё время расследования, хотя пока что он ни к каким событиям отношения не имел.

— Это уже факт, Гриша, а не догадка? — улыбнулся Лосев. — Ведь мы проверим.

— Ваше дело такое, — уважительно и без всякой обиды отозвался Сопкин. — А мне врать ни к чему. Я к этому не приучен. Хоть у кого спросите. — Круглая розовая физиономия его выражала предельную искренность. — Вчера ещё с матерью туда поехали, бабке на огороде помочь.

— Где же ваша бабка там живёт?

— Где живёт? На этой… Как же её?.. Трубопроводной, дом шесть. Точно так. Не беспокойтесь проверять даже, — угодливо произнёс Гришка. — А зовут Авдотья Спиридоновна, пенсионерка. Тихая такая, ласковая и одинокая совершенно, — в голосе его прозвучали растроганные нотки.

— Значит, с Валерой вы условились встретиться заранее?

— А как же? Само собой, — охотно подтвердил Сопкин.

— Когда именно?

— Именно?.. — Гриша глубокомысленно посмотрел на потолок. — Сегодня, значит, воскресенье. Вот какой у нас, значит, отдых получился.

— У меня с вами тоже хороший отдых получился, — заметил Виталий. — Ну, так когда условились о встрече?

— Ну когда? В пятницу. Я к Валерке зашёл как раз. Посидели, если уж прямо сказать. Не больно хотел, признать надо.

— А третьим кто был? — напористо спросил Виталий.

— Третьим?.. — снова задумался Сопкин и, вздохнув, сказал: — А чего такого? Ну, Гарик был, на одной ноге.

— Это что значит?

— Ну, одну рюмку принял с закуской, и айда. На машине был.

— «Жигули» у него?

— Ага. Как у Валерки.

— Вечером собрались?

— После занятий. А у Валерки отгул был.

— А у Гарика?

— Кто его знает. Только табель он не снимает.

— Так-так. А соседка не ругалась, что вы собрались? Или нет соседки?

— Есть, — невольно вздохнул Сопкин. — Но не вылезает в таком разе. Забирает к себе Ленку и молчит. А то Валерка бешеный становится, если не по нему. Я тоже молчу, если правду сказать.

— А мать?

— Ну, Елене Петровне мы всегда подносим с нашим удовольствием, — почтительно сказал Сопкин и шмыгнул носом, но тут же достал чистый, выглаженный и аккуратно сложенный платок и деликатно промокнул под носом.

— Где учитесь, Гриша, в каком ПТУ? — спросил Виталий, сдерживая улыбку. — Я вижу, вы человек культурный.

— На официанта готовимся с изучением иностранного языка. Высокое мастерство гостеприимства, — солидно ответил Сопкин. — Как папаша.

— Довольны?

— Очень даже. Стипендия одна семьдесят рублей. Форма. Ну и работа очень культурная. Знать только много надо, — он вздохнул.

— А что, Гриша, — переменил тему разговора Виталий. — Если по правде, очень вы Валерку боитесь?

— Его все боятся. Псих он, — пожал плечами Сопкин.

— Но машину знает?

— Ещё как. Тут он, если правду сказать, мастер. За ним хвостом ходят. Кто деньги суёт, кто импорт.

— Зелёная такая куртка у него есть…

— Во-во. Последняя модель. Это ему Гарик преподнёс, за машину. Он в аварию попал, Гарик, — охотно пояснил Сопкин. — Ну а Валерка ему за неделю сделал. Как новая. Ничего не видно. Спецы смотрели.

— И Гарик ему куртку отдал?

— Валерка на неё давно глаз положил.

Сопкин заметно приободрился и поглядывал на Виталия даже с некоторой симпатией.

А Виталий постарался прикинуть про себя некоторые сроки. Авария случилась двадцать третьего августа. Валерка починил машину через неделю, тридцатого, ну, тридцать первого. В тот же день, видимо, Валерка получил куртку и появился с Мариной в буфете. А через два дня, в ночь на третье, Валерку снова видит в этой куртке Мария Савельевна. Всё сходится.

И уже чтобы только закончить разговор, Виталий сказал:

— Да-а, в плохую историю втянул вас Помазнев, в плохую.

— Это в какую историю, если так спросить? — снова изобразил испуг Сопкин. — Никакой истории не знаю.

Виталий усмехнулся.

— Эх, Гриша. Официант из вас, может, и хороший получится, не знаю. А вот артист вы никуда. Зачем притворяетесь?

— Чего? — сделал вид, что не понимает, Сопкин.

— Да вот то трусом притворяетесь, то дурачком. Плохо это всё у вас получается.

— Это вы такой, — засмеялся вдруг Сопкин. — А другие верят.

— А зачем притворяться?

— Так жить легче. Это папаня верно говорит. Лучше притвориться, чем распахнуться, лучше услужить, чем отвернуться.

Сопкин хитро и весело блеснул своими голубенькими глазками из-под белых ресниц и тут же снова стал рассматривать пол под ногами.

— Ладно, — решил Виталий. — Сейчас отца вашего попросим приехать. А там решим, как с вами дальше поступить.

— Ох, — вздохнул Сопкин, по-прежнему глядя в пол. — Не надо бы папаню.

— А что делать? Прощать такие вещи нельзя.

— Да какие вещи, если так спросить? — захлопал своими белыми ресницами Сопкин, казалось, в полной растерянности.

Предстоящая встреча с отцом заставила, видимо, его забыть недавнюю внезапную откровенность.

— Какие вещи? — переспросил Лосев и усмехнулся новому его притворству. — Вот выпивали в общественном месте, в милицию угодили.

Гриша снова опустил свою золотистую, фасонно стриженную голову и сокрушённо молчал. В этот момент он, кажется, не притворялся.

Виталию стало его неожиданно жалко, как видно, здорово он боялся отца. Да и роль Сопкина в инциденте на вокзале была, в общем, безобидна и неопасна.

— Приедет отец, и мы вас, скорей всего, отпустим, — с ноткой даже некоторого сочувствия сказал Виталий. — Надеюсь, урок пойдёт на пользу. Будете другой раз получше выбирать друзей.

— А он мне что, друг, если так спросить?

— Ну, приятель.

— И не приятель, — с неожиданным упрямством снова возразил Сопкин. — Так, чёрт попутал, если правду сказать. — И вдруг добавил: — А Валерка там женщину в буфете пугал. «Завалим», говорит.

— А за что пугал? — снова насторожился Виталий.

— Да я бы с нашим удовольствием, но не знаю. Вот провалиться мне, не знаю, — на этот раз вполне искренне заверил Гриша.

— Но вы предположили, что на вокзал Валерку послал Гарик?

— То ли послал, а скорее посоветовал, если так сказать, — с сомнением в голосе возразил Сопкин.

«М-да. Темно, — подумал Виталий. — Пока всё темно».

И он решил, что больше от Сопкина ничего узнать не удастся. Ничего он просто больше не знает. «А убийство висит, — с тревогой подумал Виталий. — Убийца гуляет где-то на свободе, смеётся и, может быть, ещё что-то замышляет. Во всяком случае, второй убийца, главный. Когда ещё Помазнев начнёт давать показания».

Этот момент неопределённости, когда не знаешь, куда кинуться, где искать, что делать, наступавший вдруг почти в любом сложном и важном поиске, всегда бил Виталия по нервам, лишал спокойствия и раньше приносил немало неприятностей, пока удавалось справиться с собой.

— Ладно. Пока всё, Сопкин, — вздохнул Виталий и прихлопнул ладонями по столу. — Пока всё. — И он снял трубку внутреннего телефона.

Через миуту Сопкина увели.

И Виталий снова, уже нетерпеливо, взялся за телефон.

Ему ответил суховатый, официальный голос Вали Денисова.

— Ну как опознание? — спросил Виталий.

— Проводим.

— Есть неожиданности?

Вопрос этот почему-то вдруг вырвался у Виталия.

— Да, — напряжённо ответил Денисов и добавил: — Мы скоро.

Виталий молча повесил трубку. Оставалось ждать.

В этот день у Игоря Откаленко было своё, особое задание, даже два задания, и оба не из лёгких.

Во-первых, надо было продолжить начатый его бригадой ещё вчера поиск некоего «Н. Птицына», подарившего своей «любимой женщине» в октябре прошлого года в Сочи золотой кулон, который, видимо, был впоследствии у этой женщины украден.

Прежде всего следовало выяснить, сколько же вообще в Москве Птицыных, если предположить, что искомый Птицын — москвич, что казалось вполне вероятным. ЦАБ, то есть Центральное адресное бюро, ещё накануне дало справку на этот счёт. Птицыных в Москве оказалось тысяча шестьсот тридцать семь. Первый отсев был тут же произведён по инициалу «Н.». И это решительно сократило круг поиска. «Н. Птицыных» оказалось всего семьдесят один человек. Второй отсев был сделан по году рождения. Тут отпали все малолетние и юные Птицыны, обладавшие указанным инициалом, а также люди совсем пожилые, хотя в последнем случае следовало проявить некоторую осторожность. По этому поводу кто-то из участников группы, со вчерашнего дня сидевшей за длинным столом в большой комнате ЦАБа, вспомнил о пожилом жильце в своём подъезде, который в семьдесят два года бросил тридцатилетнюю жену с ребёнком, женился на двадцатитрёхлетней и сейчас уже имеет ребёнка и от неё. Жизнерадостный смех молодых сотрудников сопровождал этот рассказ, снабжённый, естественно, всякими любопытными подробностями, но следствием было то, что решили поднять возрастной ценз отбираемых Н. Птицыных сразу на шесть лет. В результате этого второго, тоже пока «кабинетного» отсева искомых Птицыных осталось всего двадцать четыре человека.

На все эти расчёты и досчёты у группы ушёл весь вчерашний день. Даже обедать никуда не пошли, перекусили тут же кефиром и бутербродами под весёлые и ехидные шутки молоденьких сотрудниц ЦАБа, которым в кои-то веки вдруг подвалило такое количество возможных спутников, да ещё таких жутко интересных, для совместного обеда в соседнем кафе. Предположения были, как всегда в таких случаях, самые заманчивые, но под суровым взглядом Откаленко — а он в этот день был почему-то непривычно суровым — никто из группы не дрогнул под девичьими взглядами.

Но зато к вечеру последнее «кабинетное» число — двадцать четыре — было наконец установлено. И это принесло всем немалое удовлетворение. Двадцать четыре Птицыных казались уже пустяком.

Однако сегодня пришлось решать задачу куда более трудоёмкую. Прежде всего потому, что группа по приказу Лосева была больше чем втрое сокращена и высвободившиеся сотрудники присоединились к тем, кто осуществлял поиск по всем автосервисам города некоего чёртового Валерки с неизвестной фамилией и другими данными, хотя и имевшего зелёную наимоднейшую куртку.

У Откаленко осталось всего два человека. Сгруппировав всех отобранных Птицыных по районам исходя из их места жительства и получив каждый свою долю адресов, оставшиеся члены группы разъехались по городу. У каждого, в том числе и у самого Откаленко, список включал восемь человек.

Здесь уже механический отбор применить было невозможно. Хотя один формальный признак, казалось, всё же оставался: в октябре прошлого года искомый Птицын отдыхал в Сочи. Однако наличие там «любимой женщины» заставляло предполагать и разные другие варианты пребывания в Сочи. При этом и «легальный» отдых в Сочи следовало, конечно, учитывать. Поэтому как только в конторе ДЭЗа, ЖЭКа или ЖСК устанавливалось место работы очередного Птицына, приходилось звонить, а то и являться в соответствующий отдел кадров и выяснять, на какой месяц пришёлся в прошлом году отпуск товарища Птицына. При этом, естественно, выяснялись и его профессия, и должность, а кстати, и размер зарплаты. Последнее представляло особый интерес. Дело в том, что, по приблизительной оценке специалистов, пресловутый кулон вместе с цепочкой стоил что-то около трёх тысяч рублей и, строго говоря, никакой зарплаты на такой подарок хватить не могло. Скорей всего, здесь требовались какие-то дополнительные материальные источники, и, кстати, немалые. Так подсказывал опыт.

И вот всё это следовало попытаться выяснить, установить, уловить и оценить.

Впрочем, прежде всего следовало исключить из списка людей, не вызывавших сомнения в своей порядочности. При этом необходимо было вести такую проверку чрезвычайно скрытно и деликатно, чтобы ни в коем случае не возникло даже малейшее подозрение у кого-либо из окружающих, чтобы никого не задеть и не взволновать ведущейся проверкой. Всё это было неукоснительным законом в такой работе, и Цветков сурово спрашивал с его нарушителей, пожалуй, даже суровее, чем за многое другое. «Дураков, держиморд и толстокожих подпускать к нашей работе нельзя, — говорил он. — Просто опасно. Они ранят и губят людей, пачкают власть и закон».

Словом, эту сложную, изнурительную работу Откаленко планировал не на один день и сегодня к вечеру рассчитывал получить от своих сотрудников только часть данных. Видимо, в среднем после окончания работы у каждого члена группы в списке должно остаться не более двух или трёх человек, которыми потом следовало заняться уже вплотную.

Откаленко добросовестно отрабатывал с утра свой список, как всегда, дотошно влезая во все подробности и детали и не оставляя ни одного неясного пункта. Из пяти человек, намеченных на сегодня, к середине дня проверено было трое, и всех троих по тем или иным причинам Игорь с нескрываемым облегчением вычеркнул из своего списка.

Затем он устроил перерыв, чтобы выполнить ещё одно, не менее сложное и весьма деликатное задание. Он должен был отправиться в ресторан «Сибирячка» к метрдотелю Петру Степановичу Савостину. Ему следовало напомнить пренеприятнейшую аварию, в которую тот попал, и постараться через него установить второго участника происшествия, который ехал с премиленькой девицей и которых Пётр Степанович, кажется, знает. Вот тогда удастся выйти на человека, ремонтировавшего машину, на неведомого Валерку из автосервиса, опаснейшего парня, замешанного в убийстве.

Но предварительно Откаленко позвонил в отдел, Вале Денисову, находящемуся на связи. Но Вали на месте не оказалось, и Откаленко позвонил Лосеву.

— Приезжай, — коротко сказал тот. — Хорошо, что ты ещё не был у того метра.

По тону Лосева Игорь понял, что произошло что-то важное, и помчался на Петровку.

Лосев встретил его непривычно нервно.

— Сорвалось опознание, представляешь? — сказал он. — Тот парень, Саша, не узнал Валерку. Не он сидел в машине, говорит.

— Какого Валерку? — удивился Откаленко.

— Ах да! — нетерпеливо махнул рукой Лосев. — Я забыл, ты же не знаешь. Ну, я утром задержал этого Валерку на вокзале.

— Да как же ты так?

— Это потом. Главное, опознание ничего не дало.

— Почему же ничего? — усмехнулся Игорь.

— То есть дало, конечно, — досадливо поправился Лосев. — Но ты понимаешь? Выходит, это был не Валерка.

— М-да.

— Словом, пошли. Кузьмич вызывает.

В кабинете Цветкова все разместились по своим привычным местам: Виталий и Откаленко у приставного столика возле стола Цветкова, Шухмин и Денисов на диване.

Виталий доложил обстановку, неутешительную обстановку, надо сказать, Цветков сумрачно помолчал, потом спросил, обращаясь к Денисову:

— Этот ваш Саша твёрдо его не опознал?

— Твёрдо, Фёдор Кузьмич.

— А буфетчица его не опознает как спутника убитого потом человека, как полагаете?

— Сомневаюсь, — заметил Лосев. — Ей эта зелёная куртка только в глаза лезла.

— Выходит, тот человек был тоже в зелёной куртке? — сказал Откаленко. — Больно уж редкое совпадение. Считаю, мы с этим Валеркой не ошиблись. Он имеет отношение к убийству. С ним надо только поработать. Заговорит.

— Может, избить его для начала? — с холодной усмешкой спросил Виталий.

— Ну-ну, Лосев, — погрозил ему сложенными очками Цветков. — Шуточки свои брось. А поработать с этим Валеркой надо.

— Тем более что он всё равно вглухую арестован, — добавил Шухмин. — И бить его, подлеца, вовсе не обязательно.

— Во-во, — всё так же язвительно согласился Лосев. — Не обязательно, хотя и желательно. Валяйте. При мне это ещё никогда не делали.

— Опоздал родиться, — усмехнулся Игорь и добавил: — К счастью. А теперь уже со всех сторон требуют: совесть, честность, гласность.

— Да уж. Легко стало с совестью, — вздохнул Цветков. — В главный закон её возвели. У кого её никогда не было, и те кричат о ней всюду.

— Вот интересно, — загораясь, сказал Виталий, — как они сейчас живут со своей чёрной совестью? Снится им прежнее, а? Ведь многие ещё живут, бывшие охотники за «врагами народа».

— Ну хватит, Лосев, — сказал Цветков. — Хватит. Опять мы с тобой в философию залезли. Наше дело конкретную задачу сейчас решать, убийство раскрывать.

— Всё теперь наше дело, — проворчал Виталий.

— Это верно, — неожиданно поддержал его молчавший всё время Денисов.

— Хватит, говорю, — прихлопнул ладонью по столу Цветков. — Что вы, ей-богу. Так вот, с Валеркой этим надо ещё заниматься, Откаленко прав.

— И заниматься по закону, — добавил Игорь внушительно, словно продолжая спор. — Я вот думаю, — вдруг добавил он. — А что, как сейчас пишут, если бы адвокат начинал участвовать в деле с момента ареста человека, вот, допустим, такого, как Валерка. Как бы кое-кто у нас признание получал?

— Одна надежда, что такое не скоро будет, — засмеялся Виталий. — Говорят, адвокатов в Москве сейчас столько, сколько было в начале века, а населения в десять раз больше.

— Ну, положим, есть и другие способы законность требовать, — внушительно сказал Цветков. — Можно работать честно и без всякого адвоката.

— A у нас, между прочим, сроки есть, — многозначительно прогудел со своего дивана Шухмин.

— Я знаю другой путь, — возразил Лосев. — Вернее, предложить хочу.

— Вот и давай, — одобрительно и как будто с облегчением произнес Цветков. — Давай. И без философии.

— Это товарищ Лосев больше всего любит, — подал голос Шухмин.

— Погоди, Шухмин, — строго сказал Цветков.

— Я вот что подумал, — не спеша начал Виталий. — Когда я сегодня беседовал со вторым парнем, — Сопкин его фамилия, зовут Гриша, — он мне намекнул, что на вокзал Валерку будто бы послал некий Гарик, дружок этой самой Марины.

— Намекнул? — подозрительно переспросил Откаленко.

— Да, вполне прозрачно намекнул.

— Может, у этого Гарика тоже зелёная куртка? — засмеялся Шухмин.

— Тут другое важно, — возразил Лосев. — Валерка мне, например, ясен. Нет у него повода убивать человека, да и не пойдёт он никогда на это, кишка тонка. Здесь зверь нужен, а не хулиган.

— Хулиган как раз часто зверем и оборачивается, не знаешь, что ли? — возразил Откаленко. — Тем более такой псих, как этот Валерка.

— Что ты предлагаешь? — хмурясь, спросил Виталия Цветков.

— Я предлагаю выйти на этого Гарика и посмотреть, что за тип.

Откаленко пожал широченными плечами:

— Пустяк дело. Спроси у самой Марины.

— Спрашивал. Не хочет говорить. Не хочет его впутывать.

— Тогда как же быть?

— Вот ты собрался к тому метру из «Сибирячки». Теперь надо изменить цель встречи. Узнать про Гарика не для того, чтобы выйти на Валерку, а чтобы узнать все данные на самого Гарика.

— Так уж все? — иронически переспросил Откаленко.

— Ну хотя бы самые первые, установочные. Фамилия, телефон, адрес.

— И есть ли у него зелёная куртка, — добавил молчаливый Денисов.

Все посмотрели на Цветкова. Тот в ответ кивнул седоватой головой и смешал разложенные перед ним карандаши, что обычно означало принятие какого-то решения.

— Значит, так, милые мои, — вздохнув, сказал он. — Ты, Откаленко, поезжай в ресторан. Сделай всё так, как сказал Лосев. А ты, — обратился он к Виталию, — поговори-ка ещё раз с этим Валеркой. Прямо сейчас поговори. — И, заметив неудовольствие в глазах Виталия, настойчиво повторил: — Да-да, поговори. И пока что выясни только один вопрос: откуда у него та зелёная куртка. Ты понял меня?

— Так точно, Фёдор Кузьмич, понял, — улыбнулся Лосев.

— Ну, то-то, — Цветков посмотрел на часы и покачал головой. — Семнадцать часов уже. Однако воскресенье ещё не кончилось. Все остальные могут быть свободны.

Сложность и деликатность задания, порученного Откаленко, заключались в том, что разговор с Петром Степановичем предстояло вести об эпизоде неприятном для него, в котором он сам выглядел не вполне достойно, ибо тоже, хотя и в меньшей степени, чем остальные, участвовал в сокрытии этого автотранспортного происшествия. И только потом, после неприятного разговора на эту тему, можно было перейти, причём крайне осторожно, к Гарику и его разбитной и предприимчивой подруге. Таким образом, требовалась определённая находчивость, чтобы предстоящий разговор дал нужный результат и чтобы Пётр Степанович отнёсся к неожиданному посетителю доброжелательно, а ещё того лучше, и доверительно. Впрочем, Откаленко не был новичком в таких непростых ситуациях и по дороге кое-что придумал.

Вскоре он добрался до ресторана и в лабиринте белых кафельных коридоров, бесчисленных кухонь и всяких подсобных помещений не без труда отыскал небольшой кабинет метрдотеля. Ему повезло. Пётр Степанович неожиданно оказался на месте.

Это был высокий упитанный человек лет сорока, державшийся очень прямо и весьма величественно, с розовым холёным лицом, большим носом сливой, тщательно подбритыми маленькими усиками и большими выразительными глазами за стёклами красивых роговых очков типа «директор». На Петре Степановиче была белая крахмальная манишка с белым галстуком-бабочкой и длинный чёрный пиджак, что весьма шло к его представительной фигуре, ну а серые в полоску узкие брюки и лакированные ботинки удачно дополняли его туалет.

Таким образом, впечатление Пётр Степанович производил чрезвычайно солидное. Тем более что и манеры его были также весьма величественны и неспешны, так же он и говорил, чуть заметно при этом грассируя. По всему было видно, что человек он опытный, что называется, тёртый, не очень при этом искренний и совсем не надёжный. О том, чтобы сделать его своим союзником, не могло быть и речи. Во всяком случае, у Откаленко на этот счёт не возникало сомнений. Лосев на его месте, вероятно, попытался бы поглубже разобраться в этом человеке. Но Игорь сразу решил, что напрямую разговор не получится и надо выбирать обходной путь.

Улыбаясь скупой своей улыбкой, необычайно привлекательной на его жестком, даже суровом лице, он доверительно сказал:

— Пётр Степанович, дорогой, вы мне можете очень помочь. А уж я вам тоже пригожусь, на этот счёт не сомневайтесь.

У степенного метрдотеля удивлённо и подозрительно поднялась одна бровь, и, поджав губы, он чопорно сказал:

— Извините, не имею чести знать.

— Естественно. Но меня прислал Гарик.

— Извините, но какой Гарик?

— Ну, который с Мариной был. Такая красивая девушка, неужели не помните?

— Что-то припоминаю… — неопределённо произнёс Пётр Степанович, не спуская с Игоря изучающих глаз.

Они всё ещё продолжали стоять, и Пётр Степанович не спешил предложить неожиданному гостю стул.

— Ваше знакомство началось, — Игорь хохотнул, — с транспортного происшествия возле Смоленской площади. Припоминаете?

— Ах, да-да, — слегка оживился наконец Петр Степанович. — Теперь вспомнил. Как же, как же. Весьма приятный и солидный молодой человек. Садитесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?

— Как ваша машина? Не нужно ли чем помочь? — в свою очередь поинтересовался Игорь. — Гарику мы машину сделали по первому классу. Не видели?

— Ах, вот оно что, — приятно улыбнувшись, кивнул Петр Степанович и уже заинтересованно посмотрел на Игоря. — Видал, видал. Отличная работа, — он вздохнул. — Мне, признаться, сделали хуже.

— Фирма, — хвастливо произнёс Игорь. — Но Гарик говорил, сколько ему это стоило?

И он лукаво усмехнулся.

— Намекал, — понимающе кивнул Петр Степанович. — Но когда водятся деньги, и немалые, то…

— А сроки? — добавил Игорь. — Всё же было сделано, можно считать, в момент. — Он многозначительно поднял палец. — Вместо… Ну, я вам даже не буду называть наши официальные сроки. Это же с ума сойти.

— Да-да. Гарик говорил.

— Ну вот. Мы же с Валеркой не разгибались.

— А кто такой Валерка?

— Это как раз дружок Гарика. Иначе разве мы взялись бы. А запчасти? — с воодушевлением продолжал Игорь. — Где вы сейчас найдёте, допустим задние фонари, решётку, радиатор или бампер к этим «Жигулям»? Мы и то обыскались. Но нашли.

— О, да вы ценный человек, оказывается, — всплеснул руками Пётр Степанович, как бы прогоняя последние сомнения.

— Кстати, не знаете, где сейчас машина Гарика? — спросил Игорь. — Он вроде решил её продавать.

— Нет-нет, — покачал головой Пётр Степанович. — Он собирается сейчас ехать в ней на юг, отдыхать.

Это была неожиданная и неприятная новость.

— Небось в Ялту, в «Интурист», как всегда? — небрежно осведомился Игорь. — У нас там общие знакомые, вернее, общая знакомая, — хитро усмехнулся он.

— Кажется, что-то вроде этого, — согласился Пётр Степанович и добавил, тоже усмехнувшись: — А общие знакомые всегда полезны.

— А когда же он едет? — спросил Игорь.

— Да говорил, на днях. Но до этого обещал заглянуть с Мариночкой.

— Очень мне его надо повидать, — озабоченно сказал Игорь. — Валерка велел. Неприятности у него. А телефон у Гарика чего-то не отвечает. Вы случайно не знаете почему?

— А он не подходит, — усмехнулся Петр Степанович. — Видимо, какие-то звонки нежелательны, как я понимаю.

— Ну, уж только не наши. А может, у меня неверно телефон записан? У вас есть? Давайте-ка уж заодно сверим.

Чем дальше продолжался этот разговор, тем больше убеждался Игорь в правильности выбранного им пути. Пётр Степанович постепенно оттаивал и втягивался в беседу, которая, кажется, всё больше начинала его интересовать, и проникался доверием к Игорю. Впрочем, последний не собирался использовать ему во вред полученные таким путём сведения. Игорю нужен был этот неведомый Гарик, в первую очередь Гарик, поведение которого казалось всё более подозрительным, а во вторую очередь… перед Игорем время от времени возникало каменное лицо инспектора ГАИ Полукарцева.

— Телефончик был, как же, — ответил Пётр Степанович, доставая из ящика стола продолговатый, изрядно потрёпанный телефонный реестр. — Сейчас найдём. Одну минуточку…

— Интересно, какой у вас записан, — первым поинтересовался Игорь.

— Так… так… — Пётр Степанович полистал странички. — Вот… — Он назвал номер телефона и добавил: — Вообще-то Гарик сам мне звонит.

— Ах, чёрт! — досадливо воскликнул Игорь. — Девяносто три! А у меня почему-то восемьдесят три. Вот спасибо, — он исправил что-то у себя в записной книжке. — А Гарик не уточнял, когда заглянет? Если всё-таки я до него не дозвонюсь.

— Нет пока.

— Так я, если разрешите, через вас уточню. Очень уж он нужен Валерке.

— Болен? — сочувственно поинтересовался Пётр Степанович.

— Вроде того, — туманно ответил Игорь и предложил: — Кстати, не обменяемся ли телефонами? Можем ведь и пригодиться друг другу, как вы находите?

— Без сомнения, — охотно откликнулся Пётр Степанович и снова взялся за свой реестр. — Пишу.

Игорь продиктовал свой служебный телефон и прибавил:

— Просто Игорь.

— Да, конечно.

Петру Степановичу хорошо, видимо, был знаком этот установившийся порядок деловых и неофициальных знакомств, при которых фамилии по возможности не фигурировали.

Игорь, в свою очередь, записал телефон Петра Степановича, после чего доверительно сообщил:

— Но чего я к вам, собственно, заглянул. Валерка, значит, подсказал. Нужен, понимаете, кабинет для интимного ужина. На высшем уровне и максимум внимания.

Игорь в точности повторил выражение одного официанта, с которым пришлось однажды иметь дело. И Пётр Степанович воспринял это как нечто вполне естественное и понятное.

— Нет вопроса, — решительно объявил он. — Когда вам требуется?

— На неделе я вам позвоню.

— Всегда будем рады. — И, помедлив, Пётр Степанович добавил: — А насчёт Гарика позвоните завтра. Буду знать.

Расставшись со своим новым знакомым и шагая к метро, Игорь подводил итоги своего визита. Итак, начинает вырисовываться некий Гарик, весьма подозрительно вырисовываться. Удирает, например, из Москвы, именно удирает. Зачем это ему вдруг второй раз ехать в Сочи? Чего-то боится? Вот и к телефону, оказывается, не подходит. К тому же и денег у него куры не клюют. Откуда, интересно, столько денег? Откуда второй отпуск подряд? Нет, этого парня надо серьёзно «примерить» ко всему случившемуся. Тут Виталий прав.

Игорь вошёл в метро и, спускаясь вниз по длиннющему эскалатору, по привычке всматривался в поток людей, двигавшихся ему навстречу из гулкой и далёкой пока глубины тоннеля. Игорь при этом спешил. Надо было застать Лосева и ещё сегодня кое-что предпринять. Ведь теперь у него был телефон этого Гарика.

…Виталий посматривал на сидящего перед ним парня. Прошло всего несколько часов после его задержания, но как он изменился!.. Угас дерзкий, злой вызов в чёрных, угольных глазах, не подёргиваются в нервном тике уголки рта, и руки спокойны, а в глазах теперь какая-то унылая обречённость. «Вот самый острый и тяжёлый момент в аресте, — подумал Виталий. — Ломается психика и пока не приспособилась к новым, тяжёлым обстоятельствам».

Они уже о многом успели поговорить. В Валерке не было прежнего возбуждения и злобы, он словно примирился со случившимся, и враждебность к Лосеву тоже, кажется, пропала, ей на смену пришло желание поговорить, просто поговорить, ну и, конечно, узнать что-то о своём будущем у этого длинного белобрысого парня из розыска, оказавшегося совсем простым и даже вроде бы симпатичным. Нет, определённо Валерка получал сейчас удовольствие от их разговора после нескольких часов тяжкого, чугунного одиночества за решёткой, с мыслями сначала отчаянными, а затем какими-то беспросветными, от которых Валерка задыхался и сердце то стучало как бешеное, то холодело, вдруг замирало, вроде как совсем. И Валерка в какой-то момент вдруг вспомнил, как один врач на какой-то медкомиссии сказал ему: «А сердце у вас, молодой человек, с изъянцем, и солидным. Ай-ай. Ну поколение».

А Виталий, наблюдая за ним, подумал: «Первая судимость будет, не иначе». Он так и спросил:

— Первая судимость будет, Валера?

— Первая.

— А ведь ты, говорят, хороший мастер, верно? — задал новый вопрос Виталий, решив наконец приблизиться к главной цели их разговора. — Вон Гарику как машину сделал, картинка. А уж за своей, представляю, как смотришь. Так, что ли?

— Ясное дело, — угрюмо подтвердил Валерка и вздохнул.

— И деньгу на этом деле небось зашибаешь хорошую. Ну вот, к примеру, скажи, сколько ты с Гарика взял? Работу я видел, отличная.

Валерка метнул на него удивленный и недоверчивый взгляд из-под своей чёлки и тут же отвёл глаза, потом неохотно сказал:

— Ничего не взял.

— Ну да! Ты честно скажи, не бойся, ведь к делу это не относится и протокол мы не пишем, ты же видишь. Ну интересно просто. Ты скажи. На будущее может пригодиться.

Тон у Виталия при этом был совершенно искренним и даже доброжелательным, а вопрос и в самом деле не содержал никакого подвоха, поэтому Валерка снисходительно пробурчал:

— Кореш он, чего мне с него брать? Я ему, он другой раз мне.

— Достанет чего?

— Ну да. У него «Берёзка» водится.

— А-а. У тебя мировая куртка есть, та, зелёная, с карманами. Оттуда небось, из «Берёзки»?

— Её и там так просто не купишь, — усмехнулся Валерка. — Вот я ему сказал: «Достанешь такую, как у тебя, всё сделаю». Ну, он и постарался.

— А размер у вас разве один? — нарочно задал глуповатый вопрос Виталий в расчёте на невольный ответ.

И Валерка, даже не усмехнувшись, тут же ответил:

— Один. Гарик только поплотнее чуть будет. Но я его куртку примерил, как раз.

В этот момент Виталий ощутил такое облегчение и такую радость, что готов был обнять Валерку, и, широко улыбаясь, он сказал:

— Ох, Валерка, ты даже сам не знаешь, какую гору с моих плеч снял.

— Чего? — недоверчиво насторожился Валерка.

— А то. Ты же, чучело, не виноват ни в чём, — весело сообщил Виталий, но тут же поправился: — То есть виноват, конечно. На вокзале ты чуть нож в ход не пустил. Но это, брат, пустяки по сравнению… А на вокзал, к этой буфетчице, тебя Гарик послал, верно?

— Ну, верно, — ответил совсем сбитый с толку Валерка.

— Что и требовалось доказать, — ещё веселее объявил Виталий. — Чучело, ты и есть чучело. Дурья твоя голова!

И Валерка, окончательно сбитый с толку и понимая лишь, что его миновала какая-то немалая беда, тоже расплылся в улыбке.

…Последнее, что успели сделать в то беспокойное воскресенье Лосев и Откаленко, это уже вечером побывать по одному адресу в центре города. Предварительно они установили его с помощью особой службы, сообщив номер телефона, добытый Игорем у метрдотеля «Сибирячки». Фамилия владельца телефона оказалась Хлопотихина Нина Григорьевна. «Мать», — подумал Виталий.

Однако квартира оказалась пустой. Осторожные расспросы соседей позволили уточнить обстановку. Хозяйкой однокомнатной кооперативной квартиры была студентка второго курса историко-архивного института, недавно отправленная со своим курсом «в какой-то жуткий колхоз копать картошку», желчно сообщила одна из соседок. Никакие посторонние люди у Ниночки в квартире после её отъезда не появлялись. Что касается её родителей, то они второй год уже работают за границей, «где-то в жуткой Африке», как сообщила всё та же наиболее информированная из соседок, не преминув добавить, что отец Ниночки занимает высокое положение в посольстве, там и Ниночка обеспечена «вот так» (соседка при этом провела ладонью над головой) и «кое-что даже уступает».

Таким образом, след неведомого Гарика снова исчез.

Обо всем этом, включая и свой визит в ресторан «Сибирячка», Откаленко и доложил утром в понедельник на оперативном совещании у Цветкова.

— М-да, — задумчиво произнёс Фёдор Кузьмич, по привычке раскладывая карандаши на столе. — Не хватает ещё выпустить этого Гарика из Москвы, пока с ним не разобрались. Давайте думать, милые мои. Что скажешь, Лосев?

Виталий озабоченно покачал головой:

— Пока подходов к этому Гарику нет. Валерка его адреса не знает и телефона тоже. Гарик этот сам у него появляется, когда ему надо. Это и Сопкин подтверждает. Нина — та других его адресов, конечно, не знает.

— Ты с Мариной поговори, — сказал Шухмин.

— Поговорю, конечно. Но надежда слабая. Подозрительно ведёт себя этот Гарик. Как вы считаете, Фёдор Кузьмич?

— Так и считаю. Может, он и не Гарик вовсе.

— Единственный, кто видел его документы, это инспектор ГАИ товарищ Полукарцев Илья Феодосьевич, — угрожающе заметил Откаленко. — Спасибо ему, — и он посмотрел на Цветкова.

— Помню я, помню, — кивнул тот. — Вот посмотрим ещё, что этот Гарик скажет.

— Его ещё для этого поймать надо, — пробасил Шухмин, как всегда, расположившийся на диване. — А в ресторане он может и не появиться.

— Но с красоточкой своей обязательно простится, — заметил Лосев.

— У него ещё одна красоточка имеется, — мрачно пробубнил Откаленко.

— Но она на картошке, — возразил Лосев и обратился к Цветкову: — Нет, Фёдор Кузьмич, глаз сейчас с Марины спускать нельзя.

— Два дня мы за ней смотрим, — сообщил молчаливый Денисов. — Зубрит свои «хвосты» и из дома не выходит.

— Погоди, погоди, — утешил его Лосев. — Отец с матерью ей небось каждый день такие истерики закатывают, что от них куда хочешь сбежишь и с кем хочешь. Это ещё те воспитатели.

— Словом, надо быть ко всему готовым, милые мои, — заключил Цветков и посмотрел на Шухмина. — Ты с Ялтой говорил?

— Так точно. Час назад.

— С кем говорил?

— С начальником УРа. Там майор Савчук Олег Филиппович.

— Понимающий человек, — уважительно кивнул Цветков. — Кому он поручил?

— Рощину Никите, старшему оперу.

— Тоже знаем, — вставил Откаленко.

— Ну да, — согласился Цветков и снова спросил: — Когда будут звонить?

— Полагаю, в конце дня, — ответил Шухмин. — Самое позднее завтра утром.

Ялта плавилась в дрожащем, знойном мареве. Иссиня-чёрное море лениво колыхалось, обласканное горячими солнечными лучами, за каменным парапетом набережной. Который уже день на блёклом, выгоревшем небе не видно было ни облачка.

Белоснежное здание гостиницы «Интурист» стояло в приморском парке, среди густых куп деревьев, живописных лужаек, бесчисленных аллей и дорожек, огромных пёстрых клумб и куртин, уютных маленьких кафе и спортплощадок. По дорожкам и аллеям прогуливались отдыхающие, нарядные, весёлые, необычайно довольные, видимо, своей вольготной курортной жизнью. Впрочем, если приглядеться, то всё равно большинство куда-то спешило, этот ритм у них уже был как бы в генах и придавал толпе особую живописность.

Никита Рощин, кудлатый, худой и загорелый до черноты улыбчивый паренёк в светлых мятых брюках, в расстёгнутой голубой безрукавке и стоптанных сандалетах на босых ногах, со скучающе-рассеянным видом заядлого курортника лениво брёл в толпе отдыхающих по одной из аллей парка, имея целью гостиницу «Интурист».

Но Рощин лишь со стороны казался вялым, измученным жарой и бездельем. Хотя это состояние отнюдь не было напускным. Просто Рощин заставил себя на время расслабиться, даже отдохнуть, а заодно ещё раз обдумать полученное им неожиданное задание. Оно его здорово заботило: не так часто из далёкой столицы сам МУР обращался к ним со срочной и важной просьбой. К тому же у Рощина там были добрые друзья, которые не откажут в помощи.

Вообще надо сказать, что один из главных законов работы уголовного розыска — это взаимопомощь, чёткая, быстрая, энергичная, профессионально грамотная, только и обеспечивающая при современном бешеном темпе жизни, нынешних средствах связи, скоростном, прямо-таки сверхскоростном транспорте, а также бескрайних просторах страны успех в работе. А если судить совсем строго и по-деловому, то и средства связи, и транспорт в распоряжении такой оперативной службы, как уголовный розыск, должны быть на голову выше любых возможностей обычной системы обслуживания, которой может, между прочим, воспользоваться и любой скрывающийся преступник.

Однако главной силой в розыске была всё же не техника, а люди, от добросовестности которых, инициативы и опыта успех любого розыска зависел больше, чем от самой совершенной техники. Это Рощину и его товарищам-коллегам внушали и здесь, в Ялте, и по всей стране ежедневно на всех совещаниях, во всех приказах и инструкциях. Быстро, быстро, быстро, ещё быстрее, ещё добросовестнее, ещё, повторялось там на все лады. Однако мощная машина розыска в этой части нет-нет да и давала чувствительные сбои. Особенно в недавние годы, когда общая расхлябанность и безответственность, царившие в разных звеньях государственного аппарата, коснулись в конце концов и службы розыска. Отличие тут было лишь одно — при этом не вручались ордена и звёзды.

Что касается Никиты Рощина, то он больше всего боялся именно таких сбоев в работе. Ему казалось, что легче подвести самого себя, чем неведомого коллегу, который на тебя надеется. Цену такому сбою в собственном деле ты, по крайней мере, знаешь, но вот цену своей небрежности в чужом деле ты часто даже не можешь себе представить, она порой оказывается решающей и ведёт к провалу всего розыска, и тогда торжествует преступник, торжествует зло. И Рощин такие случаи знал. Ах, как подвели его недавно коллеги с далёкого Севера, небрежно проверившие указанные им объекты, как подвели! Они этого даже не могли себе представить.

Сегодняшнее поручение МУРа было, в общем, не из самых сложных, но всё же требовало некоторой находчивости и опыта. Ведь просто так подойти к дежурному администратору «Интуриста» или паспортистке и, представившись, попросить списки всех, кто останавливался в июне у них в гостинице, было бесполезно. Хотя фамилия девушки и была известна, но, скорей всего, номер был выдан только её спутнику, у которого есть какие-то знакомства в гостинице, или же, по его просьбе, только ей одной. Ведь молодые люди не были женаты и в один номер их поселить ни в коем случае не могли. Хотя, вообще-то говоря, они же взрослые и кому какое дело, кто с кем живёт, подумал Рощин. Он по опыту знал, что эти строгости никому не мешают, лишь толкают на всякие ухищрения и злоупотребления и осложняют работу милиции, вот как в данном случае. Впрочем, опираясь на имена и приметы, всё же можно было бы сравнительно легко установить эту пару и все данные по тому парню, что в первую очередь и интересовало МУР, если бы не одна дополнительная сложность. Установить эту пару следовало как можно незаметнее, чтобы не насторожить никого из персонала гостиницы. Ведь кто-то там знает того парня и может сообщить в Москву, что им интересуется милиция. Словом, поручение, как всегда, требовало опыта и добросовестности.

Однако план у Рощина был уже намечен, и он не ждал тут особых сложностей, как и его начальник, майор Савчук.

Никита зашёл в просторный и светлый вестибюль гостиницы, где вдоль одной из стен, за стеклянной перегородкой разместились всякого рода службы по приёму гостей. А по всему обширному вестибюлю в самом живописном беспорядке были расставлены удобные мягкие кресла возле низких столиков с цветами, кадки с причудливыми растениями, разместились небольшие бассейны, обложенные плоскими камнями, с тоненькими фонтанчиками посередине и, наконец, уйма всяких сувенирных, газетных и прочих киосков. В вестибюле царила обычная гостиничная суета и гул голосов, со всех сторон доносились смех и оживлённая, весёлая разноязыкая речь.

Рощин не спешил обращаться за всякого рода справками. Невольно сработала некая профессиональная привычка. Он выбрал место, с которого открывался максимальный обзор, и, сделав вид, что поджидает кого-то, и озабоченно взглянув на часы, опустился в кресло и стал неторопливо, на вид даже небрежно, наблюдать за окружающими, время от времени заглядывая в развёрнутую газету, которую держал в руках.

Очень разные люди попадали в поле его зрения. Большинство особого интереса не вызывало, мгновенно как бы раскрываясь перед Рощиным. О многих он догадывался, кто они такие, даже откуда приехали и что их сейчас занимает. И все это были, безусловно, честные люди с явно спокойной совестью. Удивительно, как Рощин стал точно это определять по самому ему порой непонятным приметам. Это уже был не особый какой-то анализ внешности, жестов, взглядов, произнесённых слов и тому подобное, это было некое мгновенное ощущение, незаметно вбиравшее все эти данные. Такое приходит не только с опытом, но и дано как бы природой, почему и говорят и говорили про Рощина, что сыщиком надо родиться.

Некоторые из мелькавших вокруг людей оставались для Рощина не совсем ясными. Разгадывать их было тоже по-своему интересно, хотя профессиональной настороженности при этом не возникало. Но вот кое-кто такую настороженность вызывал…

Вон, к примеру, тот юркий сутулый парень с приклеенной широкой улыбкой, в пёстрой, расстёгнутой до пояса рубашке, с металлическим крестиком на загорелой шее и в больших тёмных очках. Всё время трётся то возле одной группы иностранцев, то возле другой, весело заговаривает о чём-то, его то и дело узнают, здороваются, отводят в сторону. «Спекулянт, — подумал Рощин. — Мелкий спекулянт и фарцовщик, бездельник и сукин сын». А вон та девица… Тоже любопытно было понаблюдать за ней. Белый прозрачный платье-халат, под ним просвечивает голубой купальник, обрисовывая точёную фигурку, яркая и щедрая косметика на лукавом, оживлённом личике. И тоже бесчисленные знакомства, улыбки, откровенные, порой жадные взгляды, девушка просто расцветает под ними. Да, эта может оказаться замешанной в чём угодно. Вон ещё такая же девчонка. Вон ещё. Курорт рождает их непрерывно, словно из воздуха.

А вон ещё один интересный тип. Среднего роста, плотный, загорелый мужик лет так тридцати, пожалуй. На нём фирменные синие шорты, красная безрукавка навыпуск, мокрые, расчёсанные на аккуратный пробор чёрные глянцевые волосы, огромные очки закрывают пол-лица, широкое золотое кольцо-печатка на пальце. Вообще пальцы какие-то неприятные, цепкие. И глаза… Вот он снял на минуту очки. Плохие глаза, настороженные, недобрые. У него своя компания. Вон та женщина, кажется, с ним. Красивая и… знакомая. Да-да, конечно, это она. Интересно.

Взгляд Рощина ещё некоторое время продолжал скользить по суетному, огромному вестибюлю. Знакомых лиц не было, чем-то интересных пока тоже. Никита взглянул на часы. Что ж, пора было приступать к делу.

Он со скучающим видом сложил газету, зевнул далее, деликатно приложив ко рту ладонь, словом, дав понять, что ему изрядно надоело бесплодное ожидание. Поднявшись с кресла, он не спеша стал пробираться к окошечку администратора. Пожилая холёная женщина за окошечком, невозмутимая и величественная, увидев его, снисходительно кивнула и машинально поправила тщательно уложенные седые волосы, сделав затем округлый жест пухлой рукой, приглашая Рощина к себе.

Никита был давно знаком с Маргаритой Вячеславовной, знал её въедливый и любопытный нрав, кое-какие её связи с приезжими молодыми людьми — по линии дефицита и даже валюты, а с приезжими девушками — по другой, чисто женской линии. Маргарита Вячеславовна была бы для Рощина бесценным помощником, но её наклонности делали это решительно невозможным. Ну, а то обстоятельство, что дама эта была необычайно хитра и опытна, вообще осложняло всякие контакты с ней. Порой даже делало их рискованными. Но зато в случае успешного хода беседы в руки могла попасть ценнейшая информация.

Самым удачливым в таких случаях был Никита Рощин. Неизвестно почему Маргарита Вячеславовна испытывала к нему явную слабость. То ли тут играло роль то обстоятельство, что она знала Никиту ещё школьником, работая с его матерью в горисполкоме, то ли что он, по словам Маргариты Вячеславовны, стал с годами поразительно похож на её сына, работавшего где-то в Сибири, а возможно, Рощин покорил чувствительную Маргариту Вячеславовну своими музыкальными способностями ещё тогда, когда ходил в музыкальную школу и «подавал надежды», в том числе своим неугомонным родителям, тщеславные планы которых были разрушены самым безжалостным образом, когда их сын внезапно поступил в школу милиции. Их разочарованию и тревогам не было предела, пока недавно статья о нём в областной газете, полная, как считал Никита, всяких преувеличений и неточностей, но принёсшая ему, понятно, некоторую популярность, кое-как примирила наконец родителей с его, по их мнению, «невыносимой» профессией. Эта же статья неслыханно растрогала и Маргариту Вячеславовну. Словом, отношения у неё с Никитой были довольно сложные, и иногда, в припадке умиления и откровенности, Маргарита Вячеславовна сильно проговаривалась.

— Здравствуйте, Ника, — приветствовала она Рощина, по давней привычке называя его уменьшительным именем. — Что-то я давно вас не видела. Вы ещё не женились?

Это был первый вопрос, который она неизменно задавала при встрече с Никитой, второй вопрос был о здоровье мамы, третий — о продвижении по службе.

— Вы ещё не начальник?

Последним был всегда тоже сакраментальный вопрос:

— Кого вы ищите?

— А! — небрежно махнул рукой Рощин. — Одного прохвоста — многожёнца. Должен был жить у вас в июне или июле. Посмотрим?

Рощин на всякий случай растянул интересующий его срок. Что касается «профессии» разыскиваемого, то она была названа тоже не случайно. Маргарита Вячеславовна была к ней непримирима, видимо, по каким-то своим, сугубо личным мотивам.

— У вас есть фамилия? — угрожающе спросила она.

— В том-то и дело, что нет. Есть приметы. Надеюсь только на вашу память и проницательность. Он должен был приехать с новой женщиной.

— Естественно, — с ударением, презрительно произнесла Маргарита Вячеславовна. — Что от них ещё ждать. Приметы хорошие? — профессионально поинтересовалась она, двумя руками снова поправляя причёску и смотрясь в своё отражение в стекле, затем перевела взгляд на собеседника.

Рощин, как мог, описал ей Гарика.

— Мало, — безапелляционно констатировала Маргарита Вячеславовна. — Я вам сочувствую, Ника. Ну а женщина?

Тут следовало быть осторожнее. «Хорошие» приметы подруги Гарика могли немедленно вывести на эту пару, а Маргарите Вячеславовне не следовало знать, кого именно разыскивает Рощин, иначе могли последовать самые непредвиденные осложнения. Потому молодая пара должна была пройти по возможности незаметно в ряду других, которые назовёт Маргарита Вячеславовна. Правда, Рощин не знал, да и не должен был знать все обстоятельства дела, в связи с которым шёл розыск тех молодых людей, однако законы оперативной работы в любом случае оставались незыблемыми и привлечь какое-то особое внимание Маргариты Вячеславовны к объекту розыска было недопустимо.

— Женщина известна ещё меньше, — уныло ответил Рощин, тяжело вздохнув, и добавил: — Если вообще она с ним была.

— Была, была, — мстительно возразила Маргарита Вячеславовна. — Женщина в таких случаях всегда присутствует, имейте в виду. Какая-нибудь мерзавка, конечно. Вы же знаете: шерше ля фамм! Я-то знаю.

— Ну, так давайте посмотрим ваших советских гостей за те месяцы, — предложил Рощин. — Вы мне их опишите, кого помните, конечно. А уж я постараюсь выбрать подходящих кандидатов. Вы так метко описываете людей.

Комплимент пришёлся Маргарите Вячеславовне явно по вкусу.

— К вашему сведению, милый мой мальчик, — самодовольно и чуть снисходительно сообщила она, — я помню всех. А если и забыла, то самых невзрачных. — Она брезгливо махнула рукой и внушительно заключила, поднимаясь со своего кресла. — Так что без меня вы никого не выберете.

Достав из ящика шкафа за своей спиной большую книгу, она снова опустилась в кресло и, надев изящные, в тонкой металлической оправе очки и сразу приобретя ещё более внушительный вид, стала перелистывать страницы с записями.

— Так какой вас месяц интересует? — спросила она, взглянув поверх очков на Рощина.

— Июнь и июль.

— Так. Начнём с июня, — решительно объявила Маргарита Вячеславовна, словно отдавая приказ к наступлению, и уже другим тоном добавила, осуждающе покачав головой: — Я вижу, сведений у вас не ах. А типа этого надо найти, как хотите. Но ведь сколько народа слетается к нам в сезон, вы же знаете. И конечно, все норовят к нам в гостиницу. Нет, это просто кошмар, вы поймите!

— Я понимаю, — улыбаясь, заверил ее Рощин.

— Так вот, начнём, — энергично вернулась к делу Маргарита Вячеславовна, но тут же снова отложила книгу. — Кстати, Ника. Вы же ближе к тем сферам. Скажите, когда мы уйдём из Афганистана? Мои соседи получили похоронку. Это далеко не первая, имейте в виду. Такой славный был мальчик, — она вздохнула. — Так когда же? Только не говорите «скоро», говорите, когда.

— Я вам даже «скоро» не могу сказать, — неохотно ответил Рощин, не собираясь обсуждать такой вопрос с Маргаритой Вячеславовной.

— Хорошо. Начнём с июня, — она в третий раз взялась за свою книгу. — И оставим большую политику. Тут мы с вами ноль, чтоб вы знали.

— Начнём с июня, — сухо согласился Рощин. Маргарита Вячеславовна повела пальцем сверху вниз по странице открытой книги, приговаривая про себя:

— Этот нет… этот нет… ну, этот, безусловно, нет… И этот тоже, все бы такими были… Может быть, этот? — Маргарита Вячеславовна заколебалась. — Похож… А эта пара?.. Хотя пара отпадает, так я понимаю? — Она посмотрела поверх очков на Рощина.

— Да, — согласился тот. — Они не расписаны.

— Ну, так безусловно отпадают. Пойдём дальше…

Так, время от времени задерживаясь на ком-то, она листала большие, исписанные страницы регистрационной книги и в конце концов объявила:

— Вот вам оба месяца. Ничего не подходит, как видите.

— Может быть, посмотрим молодых одиноких женщин? — улыбнулся Рощин. — Сами знаете, гостиница переполнена, люди устраиваются по-всякому.

— Ах, вы намекаете? — тонко усмехнулась Маргарита Вячеславовна. — Что ж, пробежимся ещё раз. Хотя тут, как я понимаю, с приметами у вас ещё хуже?

— Что делать. Зацепка одна — ситуация.

— Да-да. Понимаю.

Однако такая ситуация Рощину отнюдь не улыбалась. Если этот Гарик официально устроил в гостиницу только свою подружку, а сам уже неофициально жил в её номере, то, даже установив этот незаконный факт, всё равно невозможно будет выяснить ни фамилию Гарика, ни прочие, обычные при регистрации сведения. А сам Гарик, выходит, ни в июне, ни в июле здесь не регистрировался.

— Были, конечно, и одинокие молодые женщины, — рассеянно говорила Маргарита Вячеславовна, заново проглядывая записи в книге. — Немного, правда… Вот. Но это не то… Вот ещё. Тоже не то… Вот, например. Какая прелесть. Вы бы видели её, Ника.

— И одна?

— Ну, вокруг молодых людей хватало, конечно. Был и друг. Словом, девочка прелесть. Но дура, к сожалению, — неожиданно жёстко заключила Маргарита Вячеславовна. — Я с ней разговаривала. О, мне, знаете, много не надо.

— А как её зовут? — насмешливо поинтересовался Рощин.

Но имя мгновенно насторожило его. Впрочем, за именем последовала и фамилия, и теперь уже всякие сомнения отпали. Да, Марина Буланова прожила здесь чуть больше двух недель с самого конца июня.

— К сожалению, — вздохнул Рощин, — если её другом и был тот самый прохвост, то установить его всё равно невозможно. А с другой стороны, зачем такой роскошной девушке беглый алиментщик, если так подумать?

— Вот если подумать, то можно догадаться, Ника. Я на вас удивляюсь, честное слово, — досадливо сказала Маргарита Вячеславовна и сняла очки, словно собираясь лучше рассмотреть своего недогадливого собеседника. — А какие у него деньги, вы не догадываетесь? А всякие безумства к тому же? Женщины это обожают, чтоб вы знали. И очень многое прощают, — она тонко усмехнулась.

— Всё это так, уважаемая Маргарита Вячеславовна, — с искренней досадой произнёс Рощин. — Всё это прекрасно, и деньги, и безумства. Но, повторяю, того мерзавца мы же не можем установить. Вы, например, помните, как он выглядел? Дайте его портрет хотя бы.

— Портрет… — задумчиво повторила Маргарита Вячеславовна, посмотрев на потолок. — Пожалуйста. Такой высокий. Прекрасная фигура. Волосы тёмные, вьющиеся, лицо круглое, широкий нос, большой рот, полные губы. Глаз не видела, очки тёмные носил. Словом, такой, знаете, стильный, обаятельный негодяй. И всё крутил головой, от женщины к женщине, от женщины к женщине. Он это, он. Я их по повадке определяю, павианов.

— Всё это хорошо, — улыбнулся Рощин. — Но фамилия, адрес? У кого теперь узнаешь, вот беда. Уже нет ни его, ни её.

— Но кое-кто есть другой, — хитро усмехнулась Маргарита Вячеславовна. — Посидите, Ника, я вам его покажу.

Рощин снова насторожился, однако виду не подал и равнодушно пожал плечами, словно лишь уступая просьбе.

— Он был в их компании, — пояснила Маргарита Вячеславовна. — И вчера, представьте, появился снова. Не часто ли?

— Пожалуй.

— Ну, посидите, посидите. Он где-то здесь. Только что прошёл. — Она вздохнула и с неожиданным возмущением спросила: — Нет, но как вам нравится Рейган? Он что думает, мы хотим войны? Бред какой-то! Ну скажите, Ника, своё мнение, всё-таки вы ближе к сферам, я убеждена.

— Я тоже считаю, что бред, — улыбнулся Рощин и в свою очередь спросил: — А как вы полагаете, каким путём он получил номер? Или вы… не в курсе?

— Ну, конечно, я не в курсе, — снисходительно улыбнулась Маргарита Вячеславовна. — Вы же знаете мои принципы. Но получить у нас номер… Я вам прямо скажу, Ника, тут нужны огромные связи или огромные деньги. Вы же понимаете, что я вам объясняю.

— Понимаю, понимаю. Ну а кто он такой?

— Представьте, я поинтересовалась, — снова тонко улыбнулась Маргарита Вячеславовна. — Из Москвы. Работник киностудии «Мосфильм». Цель приезда — выбор натуры. Собираются что-то снимать. Мы уже привыкли.

— Командировка, значит?

— Нет, просто со слов. Фамилия Журавский, Олег Дмитриевич.

— Ну и как он ведёт себя?

— Как все. Выбирает натуру. Живую, — Маргарита Вячеславовна ехидно рассмеялась. — Да вот он идёт. Видите? В синих шортах. С женщиной, тоже в шортах. Недурную натуру выбрал, как вы находите?

— Совсем недурна.

— Между прочим, женщина очень дорогая. Из наших. Узнаёте?

— Ещё бы. Верой зовут.

— Она, она. И не сегодня знакомы, кстати говоря. Прошлый раз он тоже был с ней.

Рощин давно уже обратил внимание на эту пару. Они было исчезли и теперь вот идут с теннисными ракетками. Ишь ты, как оживлённо, весело и непринуждённо болтают. Хорошо им. Его лицо по-прежнему невозможно рассмотреть за огромными тёмными очками. Вот только узкие прямые губы, родинка на левой щеке, немного странной формы нос и большие мясистые уши, прекрасная примета. А собственно, зачем ему этот Журавский? То есть как зачем? Ведь МУРу нужен Гарик, а этот Журавский — путь к нему.