Глава 51

«Чем труднее бой — тем слаще победа»

Не известно чем завершилась бы сия наглость со стороны Степаниды, ведь вырвав шею из ее зубов, согнувшийся в пополам огневик, зарычал. Он уже и голову задрал, угрожающе сверкнув очами, как…

— Отвали от нее! — выросшие на его пути Митя с Петром стали стеной, загораживая собой Слагалицу. Николай медленно выпрямился, вытер кровь с шеи и зашипел что-то неразборчивое.

— Чтоб ты сдох! — крикнула Степка, — ничего у тебя не получится, понял? Я это знаю! Я чувствую! А Слагалицы не ошибаются! — она, крича и задыхаясь, рвалась на огненных путах, желая вцепиться в него и продолжить начатое, — не важно откуда у меня силы взялись, но они есть! И сегодня ты проиграешь! Твои планы рухнут! Вот увидишь!

— Захлопнись! Я ж тебя, дуру, покалечу! — рявкнул огневик.

— Ничего ты мне не сделаешь!

— Рот зашью, луда!

— Огневик, тормози!

А потом, совершенно неожиданно, всеобщее внимание обратил на себя лесник, подпрыгнувший на месте.

— А-а-а! Да чтоб тебя… — удивленно-испуганно воскликнул он и быстро-быстро задергал ногой. Все, как один, воззрились на его остроносый ботинок, на котором сидело нечто, издали схожее на полугодовалого малыша… если бы не старческое, морщинистое личико и большущие, без зрачков, глаза. Существо пыталось влезть по штанине Гора, цепляясь руками и ногами, как обезьянка.

— Вот паскудство! — выплюнул досаду огневик, — разведка приперлась!

— Э-эй-эй, кто оно? — Гор продолжал трясти ногой, да безуспешно, «малыш» вцепился намертво. Вытянув вперед шею, словно готовясь к прыжку, он блаженно глядел своими белыми глазищами.

— Маруха, — неохотно ответил Николай, подходя к яме-проходу на тот свет, — один, что ли? Обычно табунами ходят.

— Что еще за маруха?

— Да младенцы, что умерли некрещенными, служки у нечисти. Пришли подсматривать. О, еще один… А нет, не один…

Как по команде из ямы вдруг начали выползать клоны того существа, что с блаженством на сморщенном лице, качалось на ноге лесника.

— Да не катай ты его! — прикрикнул огневик, каблуком сапога спихивая одного из марух назад в проход, — ему же нравится! Пульни назад!

— Я детей не бью! — возмутился Гор.

— Да где здесь дети, ты гонишь? — рыкнул Николай, пиная следующего «малыша» в яму, — чаур, хоть ты не тормози, иди поближе, поджарь им жопы!

Петр приблизился всего на пару шагов, как марухи завизжали и перестали вылезать из отверстия в земле, юркнув назад. Сидящий на Горе, повременил секунду, с явной неохотой слезая с ботинка и ныряя вслед за остальными.

— Ты придурок? — накинулся на лесника огневик, — я же сказал пендальнуть его.

— Да вроде ж безобидное…

— Идиот! Откусило бы яйца, запел бы фальцетом… — и не дав Гору огрызнуться в ответ крикнул, — Матильдочка, тащи оружие, начинается.

— Хватайте, что больше нравится! — на разостланном покрывале чего только не было: — булава, бита, ржавый меч, кинжалы, охотничьи ножи, лук со стрелами, копье, топор, кувалда и даже сабля с зазубринами.

— Ты что, музей ограбил? — заглянул через плечо огневика Никита, — а калаша нет?

— До задницы твои калаши! Лупить надо чем-то большим, чтоб минимум спихнуть назад, максимум — вывести из строя надолго. Пулю навылет они не почувствуют.

— Да кто, они? — лесник в одну руку взял саблю, а во вторую меч. Отступил на пару шагов, покрутился вокруг своей оси, взмахивая над головой то левой, то правой, — а гляди-ка, помню… в юности ходил на фехтование…

— Ну вот и покажешь класс, — одобрительно присвистнул Николай, — стихийные силы берегите, старайтесь не показывать до последнего. Если увидят, кто вы, набежит столько — не отмашемся.

— И что делать? Просто не давать им выйти? — Митя выбрал биту, примерился, сделав пару пробных взмахов.

— Лупить без промедления. Запомните, милых, безвредных, добреньких существ — там нет!

— А слабые места у них есть? — Никита взялся за рукоять огромного топора, припомнив слова Степаниды, мол он ей дровосека напоминает.

— Сами по себе трупаки не сильны, но они возьмут внезапностью и количеством. А кто придет не знаю, как повезет. Помните, силу не светить без особой надобности. Авось и пронесет сегодня.

— В прошлый раз не пронесло! — припомнил Гор.

— Батя твой сам виноват, рыл рвы, холмами бросался, сосны с корнем рвал! — говоря это, огневик запихивал стрелы в колчан позади спины, — а потом и братец мой, Меч пожаловал, — при упоминании имени брата-соперника, у Николая дернулся глаз, — устроили бл* мне тут грязевое цунами. Нечисть и рванула, как мухи на дерьмо!

— Они мир защищали!

— Ой все! Давай без соплей!

— А если сам Князь пожалует? — прервал перебранку чаур, вооруживший булавой и кувалдой.

— Не пожалует, — отмахнулся Николай, — тот только по личной заинтересованности шевелится, что ему возня на окраине.

— Ну-ну, — усмехнулся Петр, — ну-ну…

— Эй, огневик, — вдруг позвал Николая Никита странно хриплым голосом, — а с… голыми женщинами, что делать?

Резко обернувшиеся к яме мужчины, сдавленно охнули. Четыре совершенно голые красотки стояли у прохода, вытряхивая из волос комья земли и сухие веточки.

— Доброго здоровья! — вежливо поздоровалась одна из них и поклонилась в пояс.

— Это богинки! — закричала Манара из клети, — рубите им головы, рубите!

«Кто удержался от соблазна,

тому краснеть не придется»

— С-степушка? — просипел чаур, выкатив глаза на шагнувшую к нему обнаженную Степаниду, — т-ты?

— Я, мой хороший, — простонала женщина, огладив себя по шее, отбрасывая назад распущенные волосы, — жарко здесь что-то…

— Ж-жарко? — переспросил Петр, случайно опустив голову ниже шеи и залип, уставившись на упругие холмики.

Как же долго он мечтал о том, чтобы смотреть на нее вот так. Открытую, без всего. Увиденное покорило, врезало под дых, пленило мужское начало. Он слишком долго сдерживал в себе желание, поэтому и подвис с первого взгляда. Однако где-то глубоко внутри, некая мелкая мыслишка, навязчивым червячком не давала шагнуть вперед и коснуться заветного.

— Не поняла, эй?! — опешившая настоящая Слагалица дернулась на путах, — Петя, ты что, алле, какая Степушка?!

— Ну все, приплыли! — охнула из клети Манара.

— Что… что происходит? — повернулась к ней Степа, — кто они и почему в меня превратились?

— Не льсти себе, одна всего! — съязвила лже-Евдотья, — погляди на остальных!

Повернувшись в сторону прохода на тот свет, Степка открыла рот да так и замерла. Что ни минута — то очередная дичь!

Огневик держал на вытянутых руках Нидару, Первую Слагалицу. При этом так жадно шарил по той взглядом, впору засормиться. Точно, Нидару, не спутать. Такой ее помнила Степка из последнего видения. Еще достаточно стройной, невысокой, с невероятной россыпью веснушек на белом, как сметана теле.

— Ни-и-и-да, моя Ни-и-и-да, — шептал он, — любимая!

— Да-да, я! Поцелуй меня, сейчас же! — потребовала рыжая искусительница.

— Ты пришла? Это правда, ты?

— Конечно! — женщина приблизилась и поднявшись на цыпочки, прижалась к губам, — не видишь разве?

— Коля! Ты болван! Осел! — выкрикнула Манара, покрутив пальцем у виска, — придурок старый, откуда Нида? Это богинка, остолоп!

А Степанида перевела взгляд дальше и застонала. Никита обнимался с голой Вестой, одной рукой распуская той заплетенную косу, а второй сжимая маленькую, упругую ягодицу.

Гор же лежал на сухой траве, широко раскинув ноги, а сверху его оседлала обладательница самых шикарных форм, какие только довелось видеть. Большая, высокая грудь, пышные бедра, каких даже у Степаниды до похудения не было, и осиная талия.

— Вот ты и попался! — рассмеялась женщина и ее большая грудь затряслась прямо у лица лесника, — поцелуй моих милашек! — лесник завороженно потянулся и потерся щетиной о предложенные телеса.

— Ах, вы… — задохнулась Степанида.

— М-да, быстро они их оприходовали! С первого взгляда, чтоб су-у-у-у-к разорвало! — Манара с досадой ударила по прутьям клети, — о, гляди-ка, еще одна!

Степка резко повернула голову в сторону стоящего дальше всех водяника и выругалась смачно, в стиле охоронников дома:

— Вот, блудяка!

Митя целовался с анорексичного вида блондинкой, остриженной под мальчика, которая буквально впечатала его в ближайшее дерево, потираясь как кошка и откровенно лапая ниже талии.

Один лишь чаур продолжал пятиться от голой псеводо-Степки, тем не менее не отрывая взгляд от манящих округлостей. А мерзавка гладила себя, соски теребила, бедрами покачивала, да губки облизывала, все приближаясь и приближаясь.

— Манара! — похоже пленница клети была единственной, кто был в теме, к ней Степка и обратилась, — что делать? Ты вроде в курсе?

— Да кроме как голову отрубить — ничего! Только тогда они истинное лицо и покажут, — был ответ.

— А еще варианты? — ясно же, что головы искусительницам рубить некому.

— Лярва! — грубый окрик, а за ним звук удара. Помощь пришла откуда не ждали. Злющая Матильда повалила рыжую, предварительно оттащив от муженька и тыкала в нее большим кухонным ножом, целясь в шею. Рыжая визжала, уши закладывало.

Ошеломленный огневик сидел на земле и тряс головой.

— Паскудница! — перекрикивала богинку Матильда и наконец, извернувшись, полоснула по шее. Голова отвалилась, неестественно повиснув на бок. Красавица под Матильдой в ту же секунду превратилась в голую старуху с серой кожей, большим животом, одутловатым лицом и отвисшей нижней губой.

Огневика вырвало. Матильда испуганно отбросила нож и попятилась.

— Фу! — скривилась Степка, испытав жгучее сочувствие к мужикам. И раз Матильда спасла одного, стало быть, надо помочь остальным прийти в себя, — Петя! Петя, — она развернулась к соседу, единственному не до конца поддавшемуся чарам и стала громко звать, — Петенька, посмотри на меня! Очнись, я здесь, Петя! Она не настоящая!

Чаур повернул затуманенный страстью взгляд на ее голос и тут же перевел назад. Подрагивающие холмики не отпускали.

— Ну Петя! В самом деле! — Степка гневно стукнула ногой по столбу, — у меня грудь красивее, честное слово!

Чаур снова повернулся к ней и в глазах мелькнула искорка сознания. Он потряс головой, как накануне огневик, потер глаза рукавами, так как все еще держал булаву и кувалду. Непонимающе поглядел на оружие в своих руках и… очнулся. Чтоб уже через доли секунды окончательно прийти в себя. Сказалось военное прошлое, годы тренировок и умение действовать в самых неожиданных ситуациях. Он поджал губы и стал наступать на богинку, замахнувшись кувалдой. И теперь та пятилась и причитала:

— Любимый, ты чего? Это ведь я, твоя любовь!

Тем временем в себя пришел огневик. Вскочив на ноги, зашвырнул огненный шар в уродливую бабу, которая всего пару минут назад была красавицей-Нидарой. От брезгливого ужаса на его лице скисло бы и молоко. Старауха зашипела и лопнула, разбрызгавшись черной жижей во все стороны.

Ее подружки мгновенно отскочили от Гора, Мити и Никиты. Мужчины непонимающе потянулись вслед за ними. Но богинки уже бежали назад к яме, куда и прыгнули одна за одной, ловчее заядлых пловчих-ныряльщиц. Последней прыгнула лже-Степка, зло поглядев на ту, чей образ скопировала.

— Матильда! Я вам все прощаю! — Настоящая Степка сползла по столбу, — кажется пронесло!

А ведьма, подойдя к огневику, отвесила ему пощечину и гордо удалилась в избу, хлопнув дверью.

— Ого! — захихикала Манара, — семейный конфликт! Беги, Коленька, мирись с женой, не то в положенный час проход не закроет!

Николай, чертыхаясь и пиная все на своем пути, побежал следом за Матильдой.

* * *

— Нифига се! — первым заговорил Гор. Он поднялся на ноги и застегнул ширинку, до которой почти добралась фигуристая дева, — это что было?

— Не что, а кто! — ответил Петр, пристыженно глядя под ноги, избегая Степкиного взгляда, хоть та и не глядела ни на кого, — богинки, читал о них как-то. Существа, ворующие детей. Когда отцы остаются одни с детьми, богинки соблазняют их, принимая облик любимой и крадут детей.

«Что же выходит, каждый видел ту, кого любит? Кого же видели Гор и Митя? Боже, чего еще я не знаю? — от этой мысли было не то, чтобы больно, но неприятно, до тошноты»

— Фу, как мерзко! — Никита с размаху уселся на землю и стал тереть губы, кривясь.

— Прости, Рыженькая… — Митя тоже сел наземь, облокотясь о дерево. В глазах его был ужас.

— Не обижалась, — пожала Слагалица плечами, зажмуриваясь, не выпуская на волю слезы, — на братьев, — голос подвел и охрип на слове «братьев», — за такое… не обижаются.

«Подперто — не валится,

пришиблено — не пищит»

Не то нечисть испужалась отпору, не то других пока не набежало, но какое-то время было тихо. Матильда, с загадочной улыбкой на устах обработала раны бывшим женихам, в том числе и обожженные руки Степаниды. Огневик сидел на бревне поодаль и думу думал, а мужчины все ходили вокруг прохода, час от часу заглядывая внутрь, опасаясь пропустить очередных лазутчиков.

— Слушай, чаур, — задумчиво проговорил Николаша, — а у тебя какой ранг?

— Какой еще ранг? Звание?

— Не-е-е-т, я не о военном звании толкую. У вас, у чауров, своя же градация, степень силы.

— А с чего вдруг вопрос? — буркнул Петр, чувствуя подвох.

— Да вот, сдается мне, ты что-то утаиваешь, — огневик глядел в глаза пристально, сверля как рентгеном, — помню в лесу, от тебя полудохлого, хапуны как от напалма разбегались. А тут ты обосцанной спичкой тлеешь…

— Что? — Степанида, вырванная из своих дум, встрепенулась, не дав Петру ответить на колкость, — ты там был? Когда меня украли хапуны, а мальчики дрались на смерть?

— Был конечно, — согласился огневик, все еще глядя на чаура, — будь уверена, в оба приглядывал за своей главной инвестицией.

— В смысле, за мной?

— А за кем?

— Не, ну тогда вообще ничего не понимаю. Если я такая важная цаца, то чего же ты, страхолюд мордофильный, заказ свой не отозвал?!

— О-о-о! Нахваталась от «своих» словечек! — хмыкнул Николай, — да не мог я отозвать! Сама подумай, я же умер! Не-е, нельзя было светиться.

— Но, кстати! Я убедилась, что ты сдох! Мне ведь даже древнее зеркало твою смерть подтвердило!

— Мне огневик, сие тоже интересно! — подключился Гор, — я до последнего не верил в твое трагическое самосожжение!

— Все вам расскажи… — разулыбался довольный донельзя Николай, — но я расскажу, чего уж там… Ты, Нида, помнишь, как я раньше выглядел?

— Помню, — ответила Степка, глядя нагло и дерзя намеренно, — плешивым, пузатым и морщинистым старым дедом. И кончай называть меня Нидой!

— Что, гонорок прорезался? Ядом плещешь? Ну-ну, мне не жалко, недолго тебе осталось.

— Козел!

— Так вот, — продолжил огневик, как ни в чем не бывало, — сдох Негослав, проклятый быть Огненным Змеем. А мне-то чего помирать? Я себе жизнь вековыми знаниям выгрыз!

— Это как вообще? — Никита тоже заинтересовался диалогом, — раздвоение личности?

— Не в том смысле, о каком психиатры толкуют. А самое настоящее разделение. Твоя водица, Домовитка, — подмигнул Степке, — сотворила чудеса: сняла проклятие Огненного Змея, с которым и сгорел слабый, утомленный жизнью Нег, а так же подарила мне проход на Полянку. Вот так-то.

— Врешь! Вода дает проход на Поляну?!

— Ага. Была бы настоящей Слагалицей, то знала бы. Но я же говорю — ты пустышка! — сказал, упиваясь страданием на лице Степки.

— Ладно, пусть! — Слагалица взяла себя в руки, решив, что еще будет время для самобичеваний, — но как ты знал, что я решу напоить тебя водой?! Мне об этом Леля сказала!

Огневик захохотал. Долго хохотал, по ляжкам себя бил, а когда успокоился, бросил грубо:

— Дура ты! Я же сказал, что нет богов! Нет их! Понимаешь?

— Как, нет? Ты еще скажи, не существует?! Да я видела их своими глазами!

— Где видела-то? В виденьях двухтысячелетней давности, а то и ранее? — поинтересовался снисходительно, — ушли боги, к людям более не спускаются. Во-об-ще! Усекла, или повторить?

— Н-но… Леля…

— Да какая, нахрен, Леля? — вскричал Николай, — мара это была. Что я велел тебе наплести, то и наплела! Натолкнула на нужное мне действие. Я был готов испить водицы, вот только не знал точное время.

— Мара…

— Мара, мара. Призрак, который крупно мне задолжал. Вот и навеяла она тебе про водичку. Все просто на самом деле.

— Все просто… — пробормотала Степка, кажется только сейчас до конца осознав всю серьезность ситуации.

* * *

— Ты не ответил! — Николай вернулся к прежнему вопросу, — че салагу корчишь?

— Никого я не корчу! — отмахнулся Петр, раздосадованный, что его маневр засекли, — сам сказал силу не светить.

— Стихийникам, да. А ты давай, на всю катушку, чтоб никакая мелочь не проскочила.

— Кто бы говорил! — встрял Митя, — сам первый засветился!

— Не удержался! — отмахнулся от замечания огневик, — так вышло…

* * *

Чаур со своей задачей справился, можно сказать, играючи. За следующий час, кто только не пытался проскочить в мир живых.

Первыми рванули злыдни. Мелкие такие существа, не крупнее тыквы. Тело у них было круглое, покрытое короткими черными иглами, а лапки маленькие, тонкие, из-за того, что передвигались они перекатываясь. Выскочили из ямы фонтаном и горохом рассыпались в разные стороны. И сгорели так же быстро, стоило только чауру сделать по поляне несколько движений, схожих на танец. Однако, один из злыдней перед смертью достиг цели, успев запульнуть иглой в огневика.

— Ты нарочно дал ему попасть в меня! — взвыл Николай, выдирая из ноги иглу.

— Беспочвенное обвинение! — ухмыльнулся Петр, — их было слишком много! Не уследил!

— Врешь! В твою драгоценную Степушку летело с пару десятков! — все рычал огневик, потирая раненное место.

— Так это же Сте-е-е-пушка!

— А Манару зачем прикрыл? Она тебе на кой хрен сдалась?!

— Я военный! — вспылил Петр, — научен в первую очередь защищать женщин и детей! Ты что, грудной и беспомощный?

— Нет, не грудной! Но я рассчитывал на тебя! Ты обязан прикрывать тыл!

— Ты правда в это веришь? — не выдержал лесник, — что мы будем защищать твой зад? После всего?!

— Ну хорошо, мужики, тогда за каждую подставу, буду на Слагалице узоры выжигать! — процедил Николай.

— Не сделает он мне ничего! — заявила Степка, — он для своей Нидары тело бережет. Пустые угрозы.

— Распишу под хохлому! — оскалился негодяй, — а она на Полянке все залечит!

— Не-а, не залечит! — Степка едва сдержала порыв зло рассмеяться. А оказывается, в плохом тоже есть положительные стороны, — иссяк целебный эффект, Ко-лень-ка… А ты чего расплакался, ножке ва-ва?

— Сучка!

— Да он неудач опасается, — впервые за долгое время заговорила Манара, — от злыдней одна беда — повальное невезение!

— Ничего я не боюсь! — взвился Николай, — Матильде снять неудачу — сплошной пустяк! Да, родная?

— Конечно, мой хороший! Я сварю тебе зелье!

— Так иди и вари!

— Н-но, любимый, ингредиентов нет и варится оно неделю…

— Твою мать! — взревел Николай, забегая в избу, с треском закрывая за собой дверь. Петр украдкой ухмыльнулся.

* * *

Следующим напал аука. Громадное, лохматое существо с руками-ветками. Уши у него были ослиные, нос крючком, а вместо глаз мухоморы. Выпрыгнул аука из ямы и сходу напал на лесника.

— Гор, это аука! — предостерег Петр, — он высший, моего огня не боится. При жизни лесником был.

— Ой-е-е-е! — Гор вывернулся из тисков ветвистых лап, врезав рукоятью сабли в один из мухоморов и отскочил от громилы, замахнувшись мечом, — меня ЭТО ждет на том свете?!

Аука схватился за поврежденный глаза и зло заревел. Задрав голову вверх в победном кличе, побежал на лесника, размахивая лапами, от чего во все стороны полетели комки грязи, сухие листья и ветки. Гор выждал, когда тот подбежит поближе и бросившись под ноги, свалил врага мордой вниз, а сам уселся на спину.

— Он в своем лесу людей блудил, — пояснил чаур, пока не вмешиваясь в драку, — а когда те от голоду слабели, продавал кикиморам. Это его так наказали.

— Да ты плохой мальчик! — покачал головой Гор, попрыгав на спине ауки.

— Ау-у-у! — вдруг завыл тот, от чего лесник свалился со спины и уронил оружие, — а-у-у-у!

Мужики зажали уши, до того нестерпимым был крик ауки, Степка потеряла сознание, а Манара упала на пол клети и застонала, схватившись за голову.

Обрадованный таким успехом Аука открыл рот, закричать еще раз, да тут в пасть ему залетел булыжник, брошенный Митей. Аука закашлялся.

— Черт! — скривился Гор, поднимаясь на ноги и отнимая ладонь от ушей. По ней текла кровь, — че ж ты так орешь?!

Аука, тем временем, решил броситься еще раз. Лесник присел, мечом ударив по ногам, а саблей отрубил одну лапу. Аука закачался, однако устоял на своих двоих. Но сзади уже подскочил Никита и, вогнав топор в спину по самую рукоять, свалил врага наземь. Вдвоем с Гором они схватили поверженного за ноги и спихнули в яму, следом бросив отрубленную конечность.

— Так вот почему аука, мудила ты, крикливый…

Загрузка...