Больше чем счастье

1

— Все в порядке?

— Да, все нормально, честное слово.

— Ты уверена, что не хочешь со мной пойти?

— Уверена, — подтвердила с улыбкой Мелли. — Иди, желаю удачи.

— Н-ну ладно, если ты уверена…

— Совершенно, иди.

Улыбнувшись в ответ, он торопливо поцеловал ее в губы, взял ключи от машины и ушел.

Всегда обаятельный, всегда любезный и всегда готовый сразу уйти. Теперь, когда ее никто не видел, в ее красивых, янтарного цвета глазах стала заметна грусть. Она поднялась и, пройдя через комнату, остановилась возле окна, чтобы понаблюдать, как он выйдет из дома, — вот он появился, легкий и стройный, стремительно сбежав по ступенькам и, привычно откинув со лба черные волосы, уселся за руль своего любимого «ягуара». Мелли смотрела до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом. Чарльз. Ее муж. Человек, которого она любит до безумия. Человек, который не любит ее. Интересно, задумывался ли он вообще о том, что делают с ней его поцелуи, которые она, подобно нищенке, собирает по крохам? Скорее всего, он никогда об этом не думал. Печально усмехнувшись, она бережно приложила ладонь к заметно округлившемуся животу.

Чарльз, которого она утешала после смерти лучшего друга, погибшего во время несчастного случая на яхте. Чарльз, с которым они стали близки в минуту его отчаяния и боли, и потом он женился на ней, узнав, что она беременна. Чарльз, которого она любила лет с десяти, но которому бы никогда в жизни не пришло в голову стать ее мужем, если бы не ребенок.

Протяжно вздохнув, Мелли задвинула тяжелые парчовые шторы и, вернувшись к камину, рассеянно опустилась в широкое кожаное кресло. Устроившись поудобнее, она поджала под себя ногу. Это было кресло Чарльза, которое она объявила своим, немного его озадачив. Не сводя глаз с засохших цветов в пустом очаге, она видела только Чарльза. Представляла себе, как он останавливает машину возле казино, входит, улыбается друзьям и знакомым. Раскован, естественен, элегантен. Всеми любим. Человек, которого обожают женщины, которому завидуют мужчины. Человек, который, скорее всего, просто забыл, что она существует, — подумала она, печально улыбаясь. Беспечный легкомысленный, перекати-поле… Нет. Неправда, ему просто нравится таким казаться. Надев маску, выставить ее на обозрение миру. Почему? Она не знает. Уверена только, что это правда. Может, он думает, что и до него никому нет дела. Не исключено, но она знала и то, что он куда сложнее, чем хочет казаться. Или, может, она склонна истолковывать все, как удобнее ей, хочет верить, что он загадочнее, чем на самом деле. Потому что она всегда любила его. Потому что он так привлекателен, с его немного порочным обаянием. Может, это она сделала из него непонятного героя? Придумала, что его родители тираны, из-за того, что они не желают иметь с ним дела? А может, они-то и знают его лучше других? И не исключено, что не они не поняли Чарльза, а он не желает понимать родителей? Вспомнив их вечно поджатые губы и ханжеские физиономии, Мелли покачала головой. Нет, она верит Чарльзу. Впрочем, разве не верим мы все именно в то, во что нам приятнее верить? Она не исключение. Но, несмотря на все опасения, разве согласилась бы она изменить то, что произошло за последние несколько месяцев? Разумеется, нет. Вероятно, он никогда не полюбит ее так, как она мечтала, но он внимателен и дружелюбен — лучше синица в руке, чем журавль в небе, — и она этим довольствовалась.

Конечно, он будет и дальше заботиться о ней и о малыше, когда тот появится на свет, но станет ли он делить с ней постель? Захочет ли вновь заключить в объятия, а ведь даже горечь утраты не помешала ему в тот единственный раз показать себя непревзойденным любовником. Она не знает, но она сделала выбор, а значит, прочь сомнения.

Протянув руку, Мелли тронула рукоятку изящного колокольчика. Она никогда не могла свыкнуться с претенциозностью обстановки, которая ее окружала. Хозяйка. Чего? Небольшого дома, где нехитрым укладом ведает дворецкий, хотя в этом и нет никакой необходимости. Пусть Жан-Марк не совсем соответствует тому образу, который рисует воображение, когда произносят слово дворецкий, но он всегда сдержан, предупредителен, собран. Мелли даже перестало казаться, что он играет роль, настолько естественно все у него получалось.

Бесшумно появившись в комнате, он слегка поклонился.

— Bonsoir,[1] madame, — произнес он с непередаваемым достоинством, и лишь в его темных глазах читалась едва заметная усмешка.

— Bonsoir, Jean-Marc.[2]

Они виделись минут пятнадцать назад, однако ритуал оставался неизменным. Всегда одинаково вежливый обмен приветствиями. Мелли знала, что ему совсем немного за пятьдесят, но он неизменно вел себя как семидесятилетний старик, который прослужил всю жизнь в их доме, и потому считает себя ответственным за семейное благополучие. Жан-Марк был немного коренаст, ростом чуть пониже Чарльза, типичный француз — темноволосый и светлокожий. Он вовсю старался казаться бесстрастным и делал вид, что никогда не торопится. Мелли сомневалась и в том, и в другом.

Чарльз получил его в придачу к выигранному в покер дому, во всяком случае, так он ей сказал. В это Мелли тоже до конца не верила.

— Je suis fatigué, Jean-Marc.[3]

— Madame желает пойти отдыхать?

— Жан-Марк! Ну разве я когда-нибудь заговорю по-французски, если кое-кто все время норовит попрактиковать на мне свой английский?

С неподражаемой галльской живостью он беспомощно развел руками, при этом уголки его подвижного рта выразительно поползли вниз. Мелли не смогла удержаться от смеха.

— Я хочу лечь.

Она выпрямилась в кресле, затем встала и потянулась. Среднего роста, прежде стройная почти по-мальчишески, она теперь симпатично округлилась. Опустив руки, она улыбнулась и, откидывая назад темные вьющиеся волосы, сказала, не сомневаясь, что ответ будет положительным:

— Горячее молоко?

— Горячее молоко, — согласился он, не скрывая, однако, что не одобряет ее выбора. — Если я принесу стакан наверх для madame через пятнадцать минут?

— Это меня устраивает. Доброй ночи, Жан-Марк.

— Bonsoir, madame.

Кивнув ему, она поднялась в свою комнату.

Напоследок улыбнувшись Жан-Марку, когда тот уносил поднос с пустым стаканом, Мелли удобно устроилась в широкой постели, хотя и не думала уснуть раньше, чем вернется Чарльз.

Мелли заснула в третьем часу, когда наконец услыхала, как он бесшумно поднимается по лестнице, и потому с утра совсем не чувствовала себя отдохнувшей. Можно, конечно, было поспать подольше, но она не стала. Ей нравилось завтракать с мужем. Чарльз редко возвращался из казино, которым владел на паях еще с двумя партнерами, раньше трех, но в восемь он всегда бывал на ногах, и теперь, когда они были женаты уже три месяца, оба привыкли садиться вместе за стол по утрам.

Когда Мелли вошла в столовую, он уже сидел за столом и, завидев ее, улыбнулся. Он был рад видеть ее. Он всегда был рад видеть всех. Ничего тут не было утешительного.

Ловко вскочив на ноги, он быстро обогнул стол, выдвинул для нее стул, усадил и слегка приложился губами к ее затылку.

— Доброе утро, Мелисса.

— Bonjour, Charles.

Он усмехнулся и занял свое место.

— Кофе?

— Да, пожалуйста.

Так же как и с Жан-Марком это был непременный ритуал. Наполнив ее чашку горячим молоком почти до краев, он плеснул сверху совсем чуть-чуть кофе. Посреди стола высилась накрытая белоснежной салфеткой плетеная корзина с горкой свежих теплых булочек. Масло, несколько сортов джема и мед довершали картину. Чарльз взял ее тарелку, выбрал булочку, намазал маслом и медом.

— Bon appetit.4]

— Merci.[5] У тебя был удачный вечер?

— Ну пожалуй, так-сяк. Скорее не слишком.

— Ты играл?

— Нет. Не было настроения. Покрутился в казино, кое с кем поболтал, послушал сплетни. — На мгновение его подвижное лицо стало сосредоточенным. Не то чтобы он посуровел — Чарльз прекрасно владел собой, держался свободно, как правило, приветлив, улыбчив. Это, разумеется, не означало, что у него не случалось дурного настроения, — никто не может быть неизменно весел, но если его одолевали мрачные мысли, если он бывал не в духе, то великолепно умел спрятать и то и другое поглубже. Скорее всего, именно поэтому из него получился отличный игрок в покер.

— Я решил перевезти лошадей на другой конный завод.

— Но почему? — удивилась Мелли. — Мне казалось, ты доволен тем, как их содержат. Ты ведь очень старался пристроить их именно в эту конюшню!

— Ну да, все так. Сам не знаю, в чем дело, но мне все время кажется, что-то там не в порядке.

Зная, что он не любит, когда к нему пристают, она все же, не удержавшись, спросила:

— Куда же ты их переведешь?

— Пока не решил. Подумаю. — С характерной для него легкомысленностью он говорил уже о другом и опять улыбался: — Я видел Фабьенн, она приглашала нас сегодня вечером к себе. Ты не против? Я согласился и от твоего имени тоже. Ты совсем мало бываешь на людях, да-да, пожалуйста, не криви ротик, моя милая, давно пора перестать дичиться.

— Я перестала.

— Ну конечно. Боишься только моих друзей.

— Да нет же, — настаивала она, нахмурившись, — ну разве что некоторых…

— Вроде Фабьенн…

— Да, вроде Фабьенн. При ней я чувствую себя — даже не знаю как сказать — какой-то неотесанной, нескладной, совсем теряюсь. — Стараясь заглянуть поглубже в его серые глаза, Мелли добавила: — Без меня тебе будет много спокойнее.

— Ты уверена? — насмешливо спросил он.

— Конечно. Тебе не надо будет за мной присматривать, подыскивать собеседников, прислушиваться к разговорам…

Слегка пожав плечами и изобразив подобие улыбки, которая получилась далеко не столь выразительной, как у Жан-Марка, она замолчала. Но сказала она правду — без нее ему будет много проще. Чарльз такой общительный, так любит бывать среди людей, болтать, делиться с друзьями новыми идеями, и, хотя он ни разу ни словом, ни поступком не показал, что она ему в тягость, Мелли подозревала, что в ее присутствии ему не удается сполна получить удовольствие. Она пыталась преодолеть свою не то чтобы неприязнь, скорее неловкость, которую ощущала, встречаясь с его светскими друзьями, но ее не оставляло чувство, что они поглядывают на нее свысока. Возможно, обстоятельства, при которых они поженились, сделали ее уязвимой, но на этих слишком людных вечеринках, которые все здесь устраивали по очереди, она всегда бывала скованна.

— И все же, — продолжал Чарльз, с уже несколько иной интонацией, означавшей, что он хочет, чтобы она считалась с его желаниями, — я бы хотел, чтобы ты со мной пошла. Там будет Дэвид. Дэвид ведь тебе нравится?

Да, Дэвид ей нравился, а вот его жену она не выносила, в основном, как ей казалось, из-за того, что эта чертова Фабьенн вешалась на Чарльза при каждом удобном случае. Дотрагивалась до него, улыбалась, гладила, прижималась, словно ища защиты, в которой на самом деле совсем не нуждалась. Ей перевалило за сорок, а вела она себя как шестнадцатилетняя резвушка. Она словно была специально создана, чтобы опровергнуть общепринятое представление о француженках как о самых элегантных, очаровательных и сексуальных женщинах в мире. Мелли приходилось встречать немало женщин средних лет, выглядевших куда более привлекательно, чем их юные товарки, благодаря приобретенному с годами опыту и уверенности в себе. Только к Фабьенн это не относилось ни в малейшей степени, а Чарльз, несмотря на умение разбираться в людях, не хотел замечать того, что видели все остальные. Фабьенн была прирожденной нарушительницей спокойствия.

Если она откажется наотрез, он, конечно, уйдет один и не скажет ей больше ни слова, но его улыбка утратит нежность, лишится тепла, в котором Мелли очень нуждается. Нет, она не думала, что он поведет себя так намеренно, и, вероятнее всего, человек посторонний ничего не заметит, но она-то знает наверняка. Заставив себя улыбнуться, она кивнула:

— Хорошо, я пойду. В котором часу?

— В начале восьмого. Спасибо. Я понимаю, что тебе это нелегко, Мелли, но ты должна привыкать…

— Бывать в обществе, — закончила она за него. — Понимаю, а потому буду стараться. Просто здесь совсем иной стиль жизни, и он так отличается от привычного…

— Великолепный образец типично британской манеры не договаривать до конца, — рассмеялся Чарльз. — Конечно, Бекфорд с большой натяжкой можно назвать средоточением утонченности. — Откинувшись на спинку стула, он прикрыл нижнюю часть лица рукой, словно желая спрятать готовый растянуться в улыбке рот. — Было бы забавно послушать, как они там судачат о нашей женитьбе, — задумчиво проговорил он.

— Ну, скорее всего, говорят, что я получила по заслугам. Что еще можно сказать о девушке, которая связала свою жизнь с авантюристом?

— Значит, вот как меня величают — авантюрист?

— Ну, в общем да. — Мелли не хотелось говорить ему, что слово «авантюрист», как правило, соседствует с определением подлый. Ведь она-то знала, что это ложь.

Старательно делая вид, что ему даже нравится, что о нем идет дурная слава, Чарльз подался вперед, еще глубже зарыв подбородок в руку.

— А еще? Паршивая овца? Негодяй? Уверен, они говорят: «Этот тип наверняка плохо кончит!» Вижу, вижу по твоему лицу, что попал в точку. Конечно, нельзя исключить, что в один прекрасный день их пророчество сбудется, но уж я постараюсь не утащить тебя за собой в пропасть. Ты, Мелли, достойна лучшей участи.

— Перестань! — потребовала более резко, чем собиралась. — Не надо, — попросила она уже сдержанней.

— Да, но если бы ты не поехала в Довиль разыскивать дедушкину могилу… если бы…

— Если бы да кабы, — перебила она решительно, потому что им обоим было известно, что она приехала по другой причине. Чарльз, разумеется, чтобы не нарушать гармонию, может делать вид, что верит в эту историю, но она полагала, что в глубине души он думает иначе. Ей казалось, что он обходит острые углы, впрочем, как и сама она, чтобы сохранить их брак.

Поймав на себе его взгляд, она заставила себя улыбнуться.

— Ты же меня ни к чему не принуждал. Никто не заставлял меня… утешать тебя в тот день. К тому же я могла не признаться, что ты отец ребенка…

— Да, но ты призналась. Один Бог ведает, почему. Пожалуй, трудно найти человека, менее пригодного на роль отца, чем я. Да и мужа. И все же, если бы ты не сказала, а я бы узнал потом, что ты носишь моего ребенка…

Разозлился бы? Да, она это знала и не переставала удивляться, что он взял на себя ответственность. Ей безумно хотелось с ним все обсудить, поговорить, открыться, но от того, что она ощущала себя виноватой, ей казалось, что это невозможно. А впрочем, может, так и спокойнее.

— Интересно, как бы ты узнал? — поинтересовалась Мелли с кажущейся беспечностью. — Твои связи с Бекфордом оборвались, а тебе известно, что у меня не было недостатка в дружках, каждый из которых вполне мог оказаться отцом…

— Не стану спорить, но теперь мышка попалась. Ты, разумеется, должна была составить лучшую партию, — ухмыльнувшись, добавил он.

— Да, — согласилась она, — но боюсь, добропорядочный супруг мне бы вскоре наскучил, ты не думаешь?

— Ну, а положа руку на сердце, тебе разве не хочется порой поскучать? — спросил он вкрадчиво. — Ну, например, знать, где я бываю по ночам? А иногда и днем, правда?

— Но тогда ты бы не выиграл в покер этот дом, а я бы не познакомилась с Жан-Марком и не имела бы возможности с обожанием взирать на участников американского кинофестиваля.

— Брось, не хитри. Ты и так смогла бы на них полюбоваться. Они устраивают тут свои фестивали каждый год.

— Но я бы не удостоилась чести появиться среди них в качестве гостьи! — не сдавалась Мелли. — Да к тому же под руку с самым завидным холостяком в округе. В общем, что бы ты ни говорил, а мне по вкусу быть женой владельца скаковых лошадей, казино, к тому же знаменитого яхтсмена.

— Нашла знаменитость, — ответил Чарльз, состроив забавную гримасу.

— В таком случае известного, — не сдавалась Мелли. Всматриваясь пристально в его мужественное, красивое лицо, в то время как он задумчиво глядел поверх стола, она размышляла о том, насколько глубоко сожалеет он о своем опрометчивом поступке. Может, он сделал чересчур рискованную ставку и проиграл? Может, думал, что она ему откажет? Он ни за что не признается, даже если она спросит прямо, без обиняков, и все же Мелли точно знала, что он собирался строить свою жизнь иначе. Чарльз не скрывал, что женитьба не входила в его планы. Так что он тоже попался в ловушку, которую оба они себе подстроили. — Твой проигрыш несравним с моим, — добавила она тихо, втайне надеясь услышать, что это не так, — ты лишился свободы выбора.

Поднимая глаза и словно отмахиваясь от ненужных мыслей, он усмехнулся.

— О какой свободе ты толкуешь, Мелли? Свободе выбирать женщин? Ты наслушалась сплетен, женщины всегда значили для меня куда меньше, чем об этом болтают. Женщины могут мне нравиться, я люблю находиться в их компании и не стану отрицать, что со многими спал, — продолжал он. — Однако, думаю, в историях, которыми тебя угостили, мои успехи сильно преувеличены, а главное — я совсем не чувствую себя связанным. Мне нравится быть твоим мужем, разве ты сама не видишь?

— Ты уверен? — переспросила она, полагая, что он лицемерит.

— Совершенно. К тому же, если ты женат, у тебя всегда есть хороший предлог, чтобы смыться, если что-то тебя раздражает, отвязаться от надоедливых дам. — Развеселившись вначале от собственных слов, он продолжал намного серьезнее: — Пожалуй, единственное, чего я опасаюсь по-настоящему, это сделать тебе больно, я по природе разрушитель, Мелли, я таким был всегда, ты знаешь. Мне необходимо ощущать опасность, бросать вызов миру. Я должен постоянно проверять свои возможности, чувствовать волю к победе. Я сделаю все возможное, чтобы обеспечить и тебя и ребенка, а потом, если что случится… — Он чуть вздрогнул, но быстро взял себя, в руки, и настроение его снова переменилось. — Чем мы сегодня займемся? Выберем коляску?

Пытаясь отбросить мрачные мысли, на которые ее навело все сказанное им, она отрицательно покачала головой:

— Нет, не будем испытывать судьбу. Я не хочу покупать коляску или кроватку, ну, в общем, ничего, до последнего месяца.

— Ну, до этого еще целая вечность, — возразил он.

— Каких-то восемь недель, они быстро пролетят.

— Понимаю, но мне хочется что-нибудь делать уже сейчас, — весело воскликнул Чарльз. — Приготовить детскую! Выбрать ему, ей всякие вещички…

— Дизайнер? — пошутила она.

— А что, дизайнер! — Он взглянул на стол, будто хотел разглядеть на скатерти невидимый чертеж. — Признаться, я побаиваюсь, — сказал он вдруг простодушно. — Быть отцом — не могу себе этого представить. Не знаю, как справлюсь.

— Зато я знаю, — ответила Мелли. — Ты будешь надежный, заботливый и — смешной. Чего еще можно пожелать ребенку?

— Чтобы отец был рядом, как мне кажется. — Чарльз так резко вскочил, что она испугалась, — Я должен кое с кем потолковать насчет лошадей. Вернусь часа через два, и мы прогуляемся.

Почти у самой двери он задержался. Повернувшись, посмотрел на нее сосредоточенно.

— Тебе сегодня надо в клинику!

— Ага, но после двух.

— Ладно, я вернусь гораздо раньше. — И он ушел.

Мелли больше не хотелось есть, откинувшись на спинку стула, она грустно вздохнула. Ох, Чарльз! Она видела, что ему становилось все труднее казаться беспечным и дружелюбным. Но если ее голос станет звучать напряженно, если она выдаст свое беспокойство, то оттолкнет его от себя. Почуяв опасность, он уйдет. В этом она была уверена твердо, просто старалась не думать, насколько это будет непереносимо. И все же она не могла не понимать, что обоюдное стремление не быть, а казаться — заведомо обречено на неудачу.

Крепко сжимая в руках салфетку, она набрала побольше воздуха и глубоко вздохнула, будто желая стряхнуть с себя оцепенение, в которое повергли ее печальные мысли.

Разрушение… Блажь толкает его на нелепейшие поступки: гонять на яхте, летать с горы на лыжах, нарочно выбрав опасный спуск, — испытывать судьбу, ставя на карту жизнь. Она была не в силах понять, откуда у него эта вечная жажда пройти по самой кромке, учинить расправу над самим собой. Дело тут не в смерти Лорана и не в ее беременности, — желание рисковать завладело им раньше, задолго до того, как все это случилось. Что сделало его таким — воспитание, детские годы, проведенные в Бекфорде? У них обоих есть секреты. Она не все знает о нем, он, к счастью, никогда не узнает о ней всей правды, и пусть он подозревает, что их встреча не из разряда загадочных совпадений, которые время от времени случаются в жизни, но все же не может знать наверняка. Чарльз не мог догадаться, что ей было точно известно, где его искать, и что дедова могила оказалась всего лишь удобным предлогом. Поводом, чтобы появиться там, где он теперь жил.

Отбросив в сторону салфетку, Мелли неловко поднялась и вышла на маленькую терраску. Удобно устроившись в подушках в кресле, которое всегда заранее выставлял для нее предупредительный Жан-Марк, она смотрела на просыпавшийся внизу город.

Чарльз. Он смог сделать ее жизнь яркой, раскрасить волшебными красками. Рядом с ним любой мужчина сразу начинал казаться незначительным, неинтересным. Он был ее фантазией и стал воплотившейся мечтой. А он и не ведает, думает, она привязана к нему, как к старому надежному другу детства. Значит, она должна постараться сделать так, чтобы он не ощутил себя в западне, просто потому, что без него жизнь не стоит того, чтобы жить. Она нуждается в том, чтобы он был рядом, а он нуждается в свободе как дикое животное, которое нельзя приручить, но, если ей не изменят осторожность и мудрость, он будет всегда возвращаться к ней.

Взгляд ее стал рассеянным — она мысленно вернулась к тому дню, полгода назад, когда они встретились возле причала. Точнее, когда Мелли подстроила эту встречу. Хотя, конечно, судьба оказалась к ней благосклонна в тот раз. А если он все же узнает? Нет, подумала она с ужасом. Он не должен узнать никогда. Он не простит ей обмана.