Больше, чем ты желаешь

Глава 13

Брай закрыла глаза и резко осадила Аполлона. Она хотела откровенности, и она ее получила.

— Это ужасно, и я не в силах сразу это осознать, — призналась она. — Я никогда не слышала о таких вещах, а уж тем более не предполагала, что это может иметь отношение к тебе.

Люк кивнул. Они находились в пятидесяти ярдах от реки. Он указал в направлении, где виднелись огромные скалы, освещенные лучами солнца. Подъехав к ним, они спешились и привязали лошадей. Сняв туфли и чулки, Брай села на выступ скалы и опустила ноги в теплую воду. Люк нашел выемку в камне, образованную водой и ветром, и устроился там.

— У тебя, наверное, сотня вопросов, — произнес он.

— Больше сотни. Но я хочу, чтобы сначала ты рассказал мне то, что я должна знать.

Она посмотрела на Люка. Опершись на локти, он сидел, вытянув перед собой скрещенные ноги. Сюртук он снял, ворот рубашки расстегнул.

— Начни с того, кем в действительности тебе приходилась Нана Дирборн.

— Она была моей бабушкой. Моя мать — ее единственный ребенок. Я не бастард. Бри. В шестнадцать лет, моя мать убежала из дома, чтобы выйти замуж за Патрика Кинкейда. По прошествии положенного срока она родила меня, а через несколько месяцев после этого Патрик скрылся. Однажды он ушел на работу и не вернулся. Именно так рассказывает об этом моя мать. Ни записки, ни писем. Она долго ждала его, надеясь, что он все же вернется. Затем прошел слух, что он уплыл на пакетботе в Китай, но мать долго не хотела в это верить. Подавив в себе гордость, она вернулась к моей бабушке. Нана предложила ей взять меня на воспитание с условием, что нога моей матери никогда не перешагнет порога ее дома. Мать отказалась. Она вернулась в город на Файв-Пойнт, где арендовала жилье и зарабатывала нам на жизнь, работая прислугой у богачей. Это длилось до тех пор, пока ее не изнасиловал один из нанимателей. — Люк заметил, как Брай сжалась, но продолжал: — Ее уволили, когда она попыталась обратиться к властям. Ее нежелание уйти без скандала навсегда лишило ее места прислуги. Она работала в салунах и игорных домах на Файв-Пойнт, но там для нее было опасно, да и платили ей гроши. Спустя какое-то время мать обнаружила, что беременна.

Вынув ноги из воды, Брай подтянула их к груди и положила на них подбородок. «Беременна»! Она вспомнила, как ужасно боялась этого после изнасилования.

— С тобой все в порядке, Бри?

— Продолжай.

— Мадам Рестелл сделала ей аборт. Я не помню всех подробностей. Бри. Что-то я узнал от матери, что-то рассказали мне тетки. Мадам Рестелл посоветовала матери обратиться к Флоре на Грин-стрит. Флора содержала преуспевающий бордель. Она очень придирчиво отбирала для него девушек и клиентов. У нее была дочь, которая училась в престижной частной школе и ничего не знала о профессиональной деятельности своей матери. Моя мать явилась к ней, держа меня на руках. Может, это сыграло свою роль, но Флора взяла ее к себе и даже разрешила мне жить вместе с матерью.

— Ты вырос в борделе, — констатировала Брай. Она высказала это вслух, потому что никак не могла поверить в этот факт.

— Да. У Флоры. До тех пор пока Нана Дирборн не забрала меня к себе. Нэнси, Лиззи, Мэгги, Лаура, Ливия и Маделин были ближайшими подругами матери, пока она жила у Флоры, а я их считал своими тетками. Они решили, что так для меня будет лучше. Мать отослала меня к бабушке. Об этом я рассказывал тебе раньше. К тому времени как я снова вернулся к матери, у нее уже был ее собственный бордель — «Рубиновая звезда». Всем девушкам, которые работали на нее, были присвоены имена по названиям драгоценных камней: теперь моими тетушками стали Берилл, Топаз, Изумруд, Гранат, Жемчуг и Опал.

— Неужели это все правда? — потрясенно воскликнула Брай.

— Я не мог бы такое выдумать, — вздохнул Люк.

— Тебе известно, что в сокровищах Гамильтонов было семь драгоценных камней? Не совсем тех, что твои тетушки использовали для своих имен… гм-м… в своей профессии. Камни Гамильтонов назывались «Семь сестер».

— В Нью-Йорке есть очень дорогой бордель, который называется «Семь сестер». Моя мать хотела дать именно такое название и своему борделю, но хозяйка отказалась продать его.

— В «Рубиновой звезде» есть своя элегантность, — проговорила Брай.

— Бри, она выбрала это название, потому что «Красный фонарь» просто убил бы Нану Дирборн.

— Да?

— Да, — сухо ответил Люк. — Однако клиенты придерживались того же мнения, что и ты. «Рубиновая звезда» пользуется чрезвычайным успехом. Моя мать наладила деловые контакты с известными людьми. Она вкладывает свои деньги в разные предприятия, следуя советам своих покровителей. Банкиры счастливы брать у нее деньги в долг и вкладывать их. Она владеет акциями многих прибыльных компаний, таких, как Северо-Восточная железная дорога. Она владеет сотнями акров земли северной части Центрального парка, и при ее уме и удачливости она, возможно, станет миллионершей еще до того, как минует десятилетии. Моя мать не только достигла успеха Флоры, но и превзошла его во много раз за последние пять лет. Но она не кричит об этом на каждом углу. Она давно сменила свое имя на Руби Дирборн, и большинство людей не знает, что когда-то она носила совсем другое имя. Все, чем она владеет — земли акции и сертификаты, — записано на имя Мэри Кинкейд.

— Значит, ты богат?

— В твоих словах я слышу разочарование.

— Не думаю, что я смогу к этому быстро привыкнуть.

— Не старайся привыкать к этому. Богата моя мать, а не я. И хотя она собирается отписать мне часть своего состояния, в последнем письме она угрожает, что лишит меня всего, если я не займусь бизнесом.

Брай долго молчала, обдумывая все, что он ей рассказал.

— Но каким образом все это связано с моим отчимом? — спросила она наконец. — Я все еще не понимаю.

— Имя Конрад Моррисон что-нибудь говорит тебе?

— Я впервые услышала его сегодня, когда ты… — Он замолчала, о чем-то задумавшись.

— Был какой-то Моррисон из Нью-Йорка, который… — Ее голос сорвался, и морщинка между бровями углубилась. — Прости. Я не могу вспомнить.

— В этом нет ничего удивительного. Тебе было четырнадцать-пятнадцать лет, когда он покончил жизнь самоубийством Его сталелитейные и чугунолитейные заводы были проданы по частям в счет долгов кредиторам и перестали носить его имя. Он всегда благосклонно относился к моей матери. Это по его совету она организовала свое заведение. Когда она ушла от Флоры, он всячески опекал ее, а потом помог создать хорошую клиентуру, направляя к ней богатых людей. Имея деловую хватку, он помог ей сделать правильные инвестиции. Не даже с его помощью поначалу у нее не все получалось, и ей пришлось вложить в бизнес много собственных денег. Она даже давала взятки местным властям. Потом ей пришлось нанимать врачей, покупать мебель, платить «крыше».

— И поэтому она не могла заплатить за твое освобождение от военной службы, — сделала вывод Брай, вспомнив его рассказ.

— Не совсем так. Это было время, когда инвестиции не приносили доходов, когда пришлось давать более крупные взятки чем раньше. Но дело даже не в этом. Она обратилась за помощью к мистеру Моррисону главным образом из-за того, что я просил не покупать мне «белый билет». Она пришла к нему за советом. Он уже помог ей отвлечь меня от улицы и бандитов и был рад спасти меня еще и от войны.

— Должно быть, он был очень привязан к тебе?

— Думаю, да. Я абсолютно уверен, что он любил мою мать. Набравшись мужества, я однажды спросил его, не хочет ли он на ней жениться. Я думал, он меня отругает, а он неожиданно согласился. Что-то в его голосе подсказало мне, что он уже просил ее руки. Моя мать отвергла его предложение. Я никогда не спрашивал ее об этом, но зато спросил своих теток. По их общему мнению, она отказала ему, потому что слишком его любила.

К глазам Брай подступили слезы, и одна из них скатилась по щеке.

— Не потому ли он и убил себя? — спросила она.

— Ты слишком романтична, Бри. Нет, я уверен, что с любовью его смерть не связана. Мистер Моррисон покончил с собой, пока я воевал. Дело шло к окончанию войны, и я тогда был в штате Теннесси. Я не знал о его смерти, пока спустя несколько месяцев письма не настигли меня в Виргинии. Тронутый мольбой матери и теток, я уволился из армии и вернулся домой.

— Мне очень жалко твоего мистера Моррисона, Люк, но я все же не могу понять, какое отношение к вам имеет Оррин. Вы все из Нью-Йорка, а он приехал сюда из Филадельфии.

— Я уже говорил тебе, что у мистера Моррисона было много клерков, которые вели бухгалтерский учет на его предприятиях. Все они подчинялись одному человеку. Этот человек украл целое состояние и был достаточно умен, чтобы представить дело так, будто Моррисон проиграл все свои компании в карты. Для железнодорожных рельсов нужны были сталь и чугун, производимые на его заводах. Однако заказы не выполнялись. Инвесторы потребовали вернуть им деньги. Кредиторы накинулись на него. Моррисона больше потрясла потеря его доброго имени, чем состояния.

— И поэтому он убил себя?

— Его убийца сделал все, чтобы люди поверили в это.

— Его убийца? Но…

— Было высказано предположение, что Моррисон использовал «ремингтон», когда решил застрелиться. Один выстрел в висок.

— И?..

— А Моррисон пользовался только «кольтом». У него был контракт с Кольтом, согласно которому он поставлял ему необходимое сырье. Он никак не мог использовать «ремингтон».

— Люк, он горевал по своему доброму имени и утрате всех компаний. Он покончил с жизнью, потому что не мог ясно мыслить.

— Он не использовал револьвер «ремингтон», Бри. К тому же мистер Моррисон был левшой. А выстрел был произведен в правый висок.

— Так бы и сказал с самого начала. Если это было убийство, тогда почему решили, что это самоубийство?

— Полиция посчитала, что будет легче поймать убийцу, если он решит, что все сошло гладко. К тому же в полиции сомневались, что он мог сбежать. Но даже тогда, когда стало ясно, что он исчез из Нью-Йорка, они не захотели обнародовать правду.

— Если все считали, что мистер Моррисон покончил жизнь самоубийством, почему ты пришел к другому выводу?

— Его нашла моя мать. Тело было еще теплым, когда она наткнулась на него. Мои тетки ждали ее в карете за углом его дома. Они видели, как кто-то бежал по переулку. Позже, когда они дали его описание полиции, оказалось, что он похож на его главного бухгалтера. Им понадобилось время, чтобы сопоставить все показания и проверить то, что рассказала им моя мать. К тому времени когда они признали, что это было убийство, а не самоубийство, он успел скрыться.

— Это был Оррин?

— Имя бухгалтера Моррисона было Уолтер Уингейт. План грабежа под видом растраты определенно принадлежал ему, но здесь были замешаны еще два человека. Они оба погибли, может быть, от руки Уингейта, хотя доказать это невозможно, если сам Уингейт не признается в этом. Я нашел след одного из них в Питсбурге и другого — в Атланте. На поиски ушло два месяца. Два года назад мне показалось что я напал на след Уингейта в Саванне. Я провел там несколько месяцев, но не смог его обнаружить. В конце концов, я восстановил в памяти все предпринятые шаги и заново проанализировал информацию. И вдруг я понял, где он может скрываться. И тогда я приехал в Чарлстон, а из Чарлстона — в «Конкорд».

— Значит, Оррин Фостер — на самом деле Уолтер Уингейт?

— Я так думаю. Мне нужно увезти его в Нью-Йорк, чтобы это доказать. Мои тетки могут обвинить его в убийстве Моррисона, а в полиции все еще не закрыто дело о растрате.

— Растрата, — выдохнула Брай. — Если мой отчим — Уингейт, тогда «Конкорд»…

— Он заплатил налоги по «Хенли» деньгами, украденными у Моррисона. Это только небольшая часть того, что он украл. Банковские счета Оррина и его инвестиции дадут полную картину. Я знаю, что он потратил какие-то деньги на ремонт «Конкорда» и вздыхал из-за каждого истраченного доллара, но все, что он затратил, — лишь малая часть того, что он украл.

— У тебя есть доказательства? — спросила Брай. — Ты видел его счета?

— Я искал их по всему дому, в каждой комнате, даже в его кабинете. Мне так и не удалось найти их. У него нет сейфа или потайных ящиков в столе.

— Он мог взять их с собой, когда ездил в Чарлстон.

— Я думал об этом, но такое маловероятно.

— Может быть, он время от времени перепрятывает их. Иногда он переворачивает свой кабинет вверх дном, а иногда другие комнаты в доме. Я думала, что он ищет карту сокровищ Гамильтонов. Сейчас же я понимаю, что дело совсем в другом. Наверное, Оррин забывает, куда прячет свои бумаги, и боится, что мы с мамой на них наткнемся.

— Возможно, ты и права.

— Люк, а как все это отразится на «Хенли»? Сможет ли Оррин претендовать на него?

— Уверен, что нет.

Брай избегала смотреть на Люка.

— Мне бы твою уверенность, — пробурчала она. — А как же ты. Люк? Как ты оказался замешан во все эти дела?

— Мэри Кинкейд. Все мои тетки, за исключением Лауры, сразу поддержали ее. Мать сразу сделала правильные выводы, но должна была в целях безопасности держаться в стороне. — Люк глубоко вдохнул прохладный осенний воздух. — Когда я вернулся домой, Уингейт был уже далеко, а полиция так и не смогла расследовать это дело.

У Моррисона не было никаких родственников. Он был один как перст. Может, поэтому он так привязался к моей матери. Она и ее подруги стали его семьей. Моя мать всеми силами старалась смыть пятно позора с его имени. Когда она поняла, что полиция ничего не предпринимает, она обратилась за помощью к сыщикам Пинкертона. Расследование длилось до моего возвращения. Детективы Пинкертона обобщили всю собранную ими информацию и передали ее мне. С тех пор прошло почти девять лет, а я все еще занимаюсь поисками, которые и привели меня сюда.

Склонив голову, Брай изучала Люка, словно это было произведение искусства, привлекающее своей оригинальностью, но ничего не дающее для души. Она решила перевести разговор на другую тему.

— Ты принял приглашение Оррина на субботу?

— Я его принял и не собираюсь от него отказываться. Ты слышала, что сказала Элизабет? Она даст мне денег сделать ставку.

— Не знаю, должна ли она так поступать. А что, если об этом узнает Оррин?

— Я не собираюсь рассказывать ему об этом, по крайней мере заранее. А ты?

— Конечно, нет.

— А твоя мать тем более ему не скажет. — Люк выжидающе посмотрел на жену. — Ну а ты? Ты не хочешь добавить денег в общий котел?

— Я хотела это сделать. Люк, но теперь передумала. Скажи, разве Оррин имеет право играть на деньги, которые ему не принадлежат? Если он купил «Хенли» на украденные деньги наследники мистера Моррисона и его кредиторы могут заявить на них свои права. Тебе приходило это в голову?

— Да. Еще раньше, чем тебе. Мне кажется, что сначала надо вернуть вам плантацию, а уж потом думать об остальном. Не забывай, еще надо доказать, что Оррин и Уингейт — одно и то же лицо. На это уйдет время, а при отсутствии серьезных доказательств, лишь основываясь на свидетельствах Руби и ее шести «драгоценных камней», это может никогда не случиться.

— Ты думаешь, что судьи не захотят выслушивать твою мать и теток?

— Они проститутки, Бри, я ведь уже говорил тебе об этом.

— Мне никогда не приходилось сталкиваться с подобными случаями. И все-таки мне кажется, что профессия, которую они себе выбрали, не делает их менее достойными людьми. Скорее наоборот, как мне представляется. Ты сам сказал, что благоразумие очень ценится в их профессии. Хороший адвокат может сыграть на этом.

— Возможно. Однако не забывай, что ты не сможешь взять «Хенли» под свой контроль, пока в этом деле не будет поставлена точка.

— Если вдобавок ко всему на карту будет поставлена и твоя жизнь, я в этом принимать участия не стану.

— Хорошо.

— Значит, ты не…

— Я использую деньги твоей матери и все свои сбережения, — оборвал ее Люк. — Решение принято.

— Я хочу покататься одна, — бросила она, увидев упрямое выражение на лице Люка.

Люк не стал помогать Брай взобраться на Аполлона и стоял, устремив взгляд за реку.

В субботу вечером Брай, стоя на террасе, смотрела, как Люк уезжает на Аполлоне. Оррин уехал в карете несколькими минутами раньше.

— Не понимаю, почему Люк не мог поехать с ним в карете.? — пожала плечами Элизабет. — Уверена, что ехать вместе гораздо безопаснее для обоих.

— Так захотел Оррин, — ответила Брай. — Он решил, что если у одного из них возникнет нужда оставить игру раньше то второму не придется тоже уезжать.

— Не ожидала от Оррина подобной заботы, — удивилась Элизабет.

— Если Оррин и проявляет заботу, то только о себе. Он не верит, что Люк — умелый игрока или считает, что у него не хватит денег, чтобы продолжить игру. Он хочет быть уверен, что сможет остаться, когда Люка обчистят другие.

— Брай, ты не можешь этого знать. — Элизабет посмотрела на плотно сжатый рот дочери и решила сменить тему. Надеюсь, вы помирились с Люком?

— Мы и не ссорились, мама.

— Почему же вы тогда не разговариваете?

— Мы разговариваем.

— Редко. А когда разговариваете, то голос у тебя такой официальный и безразличный, словно вы видите друг друга в первый раз. Это длится уже несколько дней. Даже Оррин это заметил.

Брай вошла в дом и придержала дверь для матери.

— Могу себе представить, как Оррину хочется обыграть Люка. — Пожалев мать, Брай добавила: — Я просила Люка не уезжать, но он настоял на своем. Мне известны причины, из-за которых он решил уехать, но я беспокоюсь за него и поэтому одолжила ему Аполлона, чтобы под ним была хорошая лошадь на случай опасности. Я сделала все, что могла.

— Ты пожелала ему счастливого пути?

— Я вышла его проводить.

— Но ты говорила с ним? Пожелала ему удачи? Сказала, что любишь его?

Ничего подобного Брай не говорила. Только ее глаза умоляли его остаться в «Конкорде», и то лишь тогда, когда он повернулся к ней спиной. Отвечая сейчас матери, Брай покачала головой.

— О, Брай, никогда не отпускай его, не сказав, что ты его любишь.

— А ты пожелала удачи Оррину за счет Люка? — Брай подошла к лестнице, но вдруг остановилась и посмотрела на мать. — Я думала, что смогу натравить Люка на Оррина, чтобы получить, что хочу. Я ошиблась, мама. Нельзя манипулировать людьми и заставлять их делать то, что тебе хочется. Сегодня на карту поставлено гораздо больше, чем деньги для твоих садов.

Дом Франклина Арчера находился в двенадцати милях от «Конкорда». Он владел плантацией в пятнадцать акров пахотной земли, пастбищем, большим каретным сараем и конюшней, чему завидовало большинство плантаторов. Высокая арочная галерея служила входом в дом. Когда Оррин и Люк приехали, старый дворецкий проводил их в кабинет Арчера.

Остин Типпинг поднялся, когда Оррин и Люк вошли в комнату, и тепло приветствовал их. Он был высоким, стройным мужчиной, с изящными руками и длинными пальцами. Протянув одну руку Оррину, а вторую Люку, он встряхнул их в крепких рукопожатиях.

— Наливайте себе, — предложил он. — Фрэнка позвали наверх отрегулировать какой-то семейный вопрос. Он теперь сожалеет, что не отправил жену с дочерьми к своей матери.

— Именно по этой причине я не захотел, чтобы игра состоялась в «Конкорде», — засмеялся Оррин. — Нам бы пришлось иметь дело с Брай, подслушивающей весь вечер у двери и под любым предлогом заходящей в комнату, чтобы удостовериться, что Люка не обманывают. — Он хлопнул Люка по спине. — Разве я не прав, Кинкейд? Брай не доверяет мне и считает, что я тебя непременно обману.

— Не знаю, как насчет денег, сэр, — покачал головой Люк, — но, как мне кажется, она боится, что вы лишите меня жизни.

Остин Типпинг рассмеялся первым. Смех его был искренним, и Люк улыбнулся в ответ. Оррин тоже засмеялся, но его смех был пронизан фальшью. Никто не стал развивать эту теми Люк приготовил выпивку для себя и Оррина и сел за стол напротив Остина. Чуть позже к ним присоединился Фрэнк Арчер. Он поместил свое тело на стул рядом с Люком и издал долгий страдальческий вздох.

— Кто-нибудь сдаст эти проклятые карты? — заныл он капризно, изогнув густую бровь.

Остин взял со стола колоду и начал тасовать.

— А что Уилл? — спросил он. — Придет?

— Придет, как только приедет, — ухмыльнулся Франклин. Оррин открыл коробку с фишками и раздал их игрокам кто сколько просил.

— А как насчет Сэма и Джима?

— Я слышал, что Джим растянул связки, — ответил Фрэнк. Он нетерпеливо барабанил по столу толстыми пальцами, похожими на сосиски. Когда Оррин придвинул к нему его фишки, Фрэнк разделил их на мелкие кучки и снова стал барабанить по столу. — Что же касается Сэма, то я ничего не слышал о его отказе, поэтому думаю, что он придет.

Остин раздал карты и бросил взгляд на кучу фишек на середине стола. Вишневое дерево было отполировано до такой степени, что фишки отражались в нем как в зеркале.

— Вы готовы? — Он покосился на Люка: — Надеюсь, Оррин сказал вам, что это дружеская игра? Никаких ограничений, кроме совести каждого джентльмена. Вы меня поняли?

— Я понял, — ответил Люк.

Первые семь партий прошли в обстановке взаимной вежливости. Люк выиграл одну партию, остальные — Остин. Франклин добродушно посмеивался над своей проклятой невезучестью; Оррин переживал проигрыш молча. Они прервали игру дважды: когда приехал Сэм и когда подали прохладительные напитки.

Все началось сразу после того, как кто-то высказал сожаление, что Уилл не присоединился к ним, когда игра пошла всерьез.

Люк немедленно почувствовал, как накалилась атмосфера. Что-то едва уловимо изменилось в манере их поведения. Сэм то и дело сдвигал брови, настороженно следя за игроками. Оррин пил мало. Он часто подносил стакан ко рту, делал маленькие глоточки. Люк заметил, как он, подойдя к буфету, налил в свой бурбон воды значительно больше, чем обычно.

Постукивание Франклина по столу менялось в зависимости от карт в его руке. Вскоре Люк догадался, что это условный знак. Они мирились с раздражающим постукиванием своего друга, потому что он давал им знать, какие карты у него на руках. Если карты были хорошими, он барабанил пальцами. Если у него были шестерки или семерки, он стучал указательным пальцем по краю стола. Франклин переставал барабанить только тогда, когда начинал блефовать. Здесь требовалось все его внимание.

Остин был весьма умелым игроком, но не обломал свои зубы за карточными столами в борделе Флоры. С шести лет Люк имел возможность наблюдать за самыми зубастыми карточными акулами Нью-Йорка. Пока его мать работала наверху, он приносил в заднюю комнату выпивку, зажигал сигары, открывал новые колоды карт. Его присутствие не мешало игрокам, и иногда ему даже платили. Они прозвали его Маленькая Удача и любили, когда он стоял рядом. Иногда его поднимали с постели среди ночи и просили пойти к игрокам, надеясь, что он своим присутствием увеличит выручку. Люк, в свою очередь, перенимал опыт у лучших карточных мастеров Нью-Йорка. Однажды он сидел на коленях Джорджа Джеймса, который выиграл подряд двадцать три партии. Он видел Джесопа Фицджеральда, евангелиста из Нижнего Манхэттена, который, блефуя, выиграл человеческую душу и семьсот долларов. Маленькая Удача был свидетелем того, как Джек Фаин обвинил Эдмунда Беннинга в мошенничестве и разрядил в него свой пистолет. Этот инцидент убедил Мэри Кинкейд, что ее сыну лучше жить с бабушкой. На следующий день Нана Дирборн забрала его с Грин-стрит.

Люка мало беспокоило умение Остина вести игру. Его способность манипулировать картами была неотъемлемой частью его натуры. Главное заключалось в том, что Остин, Сэм, Франклин и Оррин объединились и играли против него одного. Один из них мог проиграть, но все вместе они должны были выиграть.

Люк ничем не дал понять, что догадался об их мошенничестве. Вряд ли кому-нибудь из них понравится, если он займется разоблачением, да и ему самому не хотелось идти на конфронтацию с ними. Разряженный пистолет Джека Фаина не выходил у него из головы. Догадайся он раньше об их мошенничестве, он бы меньше проиграл. Ему потребовалось немало усилий, чтобы сделать вид, что он ничего не замечает. К тому же ему совсем не хотелось, чтобы они раньше времени распознали в нем искусного игрока.

Разговор во время игры не исключался. В конце концов, ведь это была дружеская игра. Они обсудили президентство Гранта, последний урожай, предстоящую свадьбу дочери Франклина, а также капитана Мэтью Вебба, который в августе переплыл через Ла-Манш. Они сходились во мнениях по многим вопросам, и особенно в том, что касалось Вебба. Сэм назвал его заплыв «дурацкой затеей».

Между ставками, сдачами карт, объявлениями мастей сам по себе возник разговор о Клане. Люк присоединился к разговору, понимая, что этого от него ожидают. Он задавал разные вопросы об этой организации, словно никогда не встречался с всадниками в капюшонах. Ему охотно отвечали, объясняя, что Клан призван защищать собственность белых.

— Государственные чиновники предали нас, — объяснил ему Сэм. Все, кроме Оррина, с ним согласились. — Слишком много цветных пришло в офисы после выборов 1868 года. Урожай риса падает. Эти чертовы негры ничего не делают.

— Сэм, ты играешь или нет? — спросил Оррин. Сэм изучил карты.

— Играю. Каков кон?

— Три доллара.

— Кладу еще два. — Он бросил две фишки, аккуратно сложил перед собой карты и продолжил развивать свою мысль:

— Как я уже говорил, их не заставишь рыть канавы или чинить дороги. Даже когда ты им платишь хорошие деньги, они все равно пропивают их. Напившись, они ведут себя отвратительно, в частности, начинают приставать к белым женщинам. Клан держит их в узде. Я правильно говорю, Оррин?

— Не знаю, что и ответить, после того как он пытался установить порядок на моей земле. Сожгли мои строения, чуть не убили человека, который работает на меня.

— Заглядывай вперед, Оррин, — рассмеялся Сэм. — Впредь негры не будут тебя обворовывать.

— Возможно, — сухо ответил Оррин. — Что ты думаешь по этому поводу, Кинкейд?

— Я думаю, что я, обанкротился. — Люк бросил на стол карты и увильнул от ответа, демонстративно встав из-за стола. Он догадывался, какими взглядами обменивались за его спиной игроки. Они определенно пытались склонить его на свою сторону.

После отпора, данного Люком, игра продолжалась, но теперь за столом почти не разговаривали. Игра стала более напряженной, а разговоры более сдержанными. После полуночи Сэм, извинившись, улегся на кушетку рядом с камином и сразу уснул. Игра продолжалась с четырьмя участниками.

Люк начал выигрывать. Гора денег упорно росла и росла бы и дальше, если бы Франклин не заявил, что с него хватит. Чем меньше Люк выказывал беспокойства о результатах игры, тем тревожнее становился Оррин. Люк заметил, что он время от времени бросал злобные взгляды на Франклина и спящего Сэма, упрекая их за то, что они его покинули. Остин продолжал играть, пока часы в холле не пробили три. Тогда он с трудом встал из-за стола и отправился на поиски кофе.

Люк посмотрел на лежавшие перед ним горки фишек.

— Более чем достаточно, чтобы отреставрировать сады Элизабет, — удовлетворенно отметил он. — Я могу уезжать. Если хотите, поедем вместе.

Глаза Оррина были красными от напряжения, но взгляд оставался вполне осмысленным.

— Что? — переспросил он.

— Я собираюсь уехать.

— Что ты там говорил об Элизабет?

— Она субсидировала мою игру, — небрежно бросил Люк. — ~ Она знала, что у меня может не хватить денег и предупредила меня, что вы все очень серьезно относитесь к вашей дружеской игре. — Люк сделал ударение на своих последних словах сопроводив их знаменитой кривой усмешкой. — Как и следовало ожидать, Элизабет оказалась права. Мне пришлось бы распрощаться с вами еще до того, как уснул Сэм, если бы она мне не помогла. Я ведь не сделал ничего плохого, приняв их. Она очень настаивала, и они пойдут на благое дело.

Оррин тихо выругался, когда Франклин рассмеялся.

— Кинкейд, ты испытываешь мое терпение, — прорычал с угрозой Оррин.

— Выходит, ты играл против своих же денег? — хмыкнул Остин.

— Не понял, — посмотрел на него Люк;

— У Элизабет нет ни единого собственного пенни, кроме тех денег, которые я выдаю ей, — ответил Оррин. — Все деньги, которые у нее есть, принадлежат мне.

Сэм принял сидячее положение и высказал свою точку зрения:

— Раз ты даешь ей деньги, Оррин, не значит ли это, что они уже принадлежат ей? У нас еще остался бурбон? У меня голова раскалывается.

Остин налил в стакан бурбона и протянул его Сэму.

— Одним словом, вдрызг пьяный, вот как ты себя чувствуешь, — заметил он.

Сэм не обиделся. Поблагодарив Остина, он осушил стакан и с трудом поднялся на ноги.

— Конечно, в этом есть что-то неприличное, — бросил он. — Словно ты играл с собственной женой или сам с собой. Здесь какая-то нелепость.

— Ты всегда можешь попробовать отыграться, — предложил Люк, взяв в руки карты. — Я легко расстанусь с твоими деньгами. Только я полагаю, что все, чем владеет Элизабет, принадлежит и тебе — независимо от того, даешь ты ей это или нет.

— То же самое я говорю и своей жене, чтобы она не морочила мне голову, — рассмеялся Франклин.

Глаза Оррииа превратились в щелочки, и он внимательно наблюдал, как Люк тасует карты.

— Какую ставку ты предлагаешь? — спросил он. — Наверное, у тебя есть что-то на уме.

— Ставлю все это против того, что ты имеешь, — объявил Люк, указывая на гору фишек перед собой.

— Мне представляется это несправедливым. Ты можешь снова выиграть. У тебя в два раза больше фишек.

— Я понимаю твою нерешительность, — кивнул Люк. — Все это кажется тебе подозрительным, так как тебе неизвестны мои мотивы. Мой дядя Морри посоветовал бы тебе немедленно выйти из-за стола. Он всегда давал мне такой совет, когда ставка вызывала у меня сомнения.

— Совет дяди Морри звучит разумно, — ухмыльнулся Оррин. — Ты когда-нибудь пользовался им?

— Нет. У меня не хватало духу уйти, но я никогда не осуждал тех, кто это делал.

Люк начал снова тасовать колоду. Несколько карт упало на стол. Он подобрал их и засунул обратно.

— Вы уронили одну карту. — Остин Типпинг встал на корточки рядом со стулом Люка и поднял карту. Он протянул ее Люку, но в последний момент не удержался и перевернул. Это была четверка треф. Он отдал карту Люку и поднялся.

— Мы все можем согласиться на равные ставки, — предложил Люк.

— И ты готов к тому, что проиграешь больше, чем имеешь? — спросил Оррин. — Не думаю, что твой дядя Морри посоветовал бы тебе такое.

— Может, и нет. Он был чрезвычайно осторожен. Говорят, он был осторожен и в бизнесе, но уж коли речь зашла о его состоянии, то здесь, по моему мнению, он не был слишком осторожен.

Густая бровь Франклина поползла вверх. Он вернулся к столу и сел.

— Значит, у вас есть состоятельный дядя, Кинкейд? Оррин убедил нас, что Брай Гамильтон сделала плохую во всех отношениях партию. Ты знал о дяде, Оррин? Янки умеют делать деньги.

— Он тоже умеет делать деньги. Он вымогает эти деньги у меня за реставрацию «Конкорда». — Улыбка Оррина была натянутой, глаза хитрыми. — И это не изменилось даже тогда когда он стал моим зятем. Сейчас он работает меньше, а получает больше. Думаю, ты сильно преувеличиваешь, Фрэнк, или просто неправильно меня понял. — Оррин снова обратил свой тяжелый взгляд на Люка. — Значит, Кинкейд, ты наследник состояния дяди Морри? — с сарказмом спросил он.

— Дядя Морри не имеет ко мне никакого отношения, — ответил Люк, не спуская взгляда с лица Оррина. — Он был другом нашей семьи и умер, задолжав многим людям. Мне нечего наследовать. Даже такой осторожный человек, как Конрад Моррисон, умудрился потерять все свои деньги.

Люк видел реакцию других при упоминании имени Моррисона. Сэм тихо присвистнул. Остин опустился на стул. Франклин еще сильнее забарабанил пальцами по столу. Но Люка интересовала только реакция Оррина, и он был вознагражден за свое терпение. Грубое лицо Оррина побледнело до синевы. Прежде чем он успел взять себя в руки и придать своему лицу равнодушное выражение, его глаза сказали, что это имя ему знакомо.

Оррин резко выпрямился на стуле, его рука, потянувшаяся к стакану с бурбоном, дрожала. Он осторожно поднес стакан к губам и сделал большой глоток. Когда он, наконец, заговорил, его голос был твердым:

— Что ты хочешь?

— «Конкорд».

— Это невозможно.

Люк пожал плечами. Франклин перестал барабанить, пальцами.

— О чем он, черт возьми, говорит, Оррин? Похоже, он хочет выиграть у тебя «Конкорд»?

Сэм поднялся с кушетки. Он сразу протрезвел, услышав их разговор.

— Ты это серьезно, Кинкейд? — спросил он. — Разве тебе не говорили, что у нас просто дружеская игра?

Остин Типпинг переводил взгляд с Оррина на Люка

— Меня никогда особенно не беспокоило, что «Хенли» перешел в руки янки. Тебе, Оррин, это известно, потому что я никогда не делал из этого секрета. Если бы Кинкейд был верным сыном Юга, это бы убедило меня принять его сторону. Однако он такой же янки, как и ты, да к тому же женился на женщине, обещанной мне. В довершение всех обид он называет эту свинью своим дядей Морри. На твоем месте я бы принял предложенную им ставку. Если Кинкейд выиграет, то он получит «Конкорд». А что он предлагает на случай твоего выигрыша, Оррин? У него на столе недостаточно денег, чтобы заполучить «Конкорд». У твоей жены их тоже нет.

Оррин вопросительно посмотрел на Люка.

— Ну? — спросил он. — Остин прав. Какова твоя ставка?

— Можно попросить у вас листок бумаги и ручку? Франклин положил перед Люком лист бумаги, поставил на стол пузырек с чернилами и протянул ему ручку.

Люк сложил листок пополам и, прикрываясь рукой, что-то быстро написал. Когда чернила высохли, он протянул его Оррину.

— Прочитай это, а потом я скажу тебе свои условия.

Оррин не сразу взял листок в руки. Что-то его удерживало. «При любом исходе выход один», — думал Оррин. То, что лежало на столе, не имело сейчас никакого значения. Имело значение только то, что произойдет позже. Оррин знал, что он заключает пари с мертвецом.

Подтянув записку к себе, Оррин медленно взял ее в руки, раскрыл и прочитал: «Уолтер Уингейт». Оррин постарался сохранить на лице равнодушное выражение. Никто за столом не должен догадаться, как гудит у него в ушах и как сильно бьется сердце. Однако все видели, как он покраснел от самой шеи и ослабил узел галстука. Через несколько секунд его лицо вновь побледнело.

Он тщательно сложил записку и сунул ее в карман жилета.

— Очень хорошо, — повернулся он к Люку. — Я тебя слушаю, хотя не знаю, что ты хотел сказать своей запиской. Для меня она не имеет никакого смысла.

— Ты не собираешься рассказать нам, что в ней, Оррин? — спросил Франклин.

— Кинкейд? — обратился Оррин к Люку, игнорируя слова Франклина.

Люк перестал тасовать карты и положил их на стол.

— Я готов навсегда уйти из твоей жизни, — спокойно заявил он. — Если выигрываешь ты, то «Конкорд» остается твоим, а я уезжаю в Нью-Йорк. Один. Тем самым я дарю тебе жизнь.

Сэм стукнул стаканом по столу, расплескав бурбон по полированной поверхности.

— Что, черт возьми, написал тебе Кинкейд? — спросил он.

— А если выиграешь ты? — спросил Оррин с убийственным спокойствием.

— Ты получаешь мое молчание.

— Значит, ты предлагаешь молчание в обмен на «Конкорд»? Я правильно тебя понял?

— Да.

— Молчание о чем, Кинкейд? — спросил Сэм. — Оррин, я думаю, что тебе не стоит соглашаться. Это имеет какое-нибудь отношение к Клану? Да или нет? Вы, янки…

— Отстань, Сэм! — рявкнул Оррин. — Я знаю, что делаю.

Люк заметил, как трое мужчин обменялись взглядами.

— Мне интересно, — Остин повернулся к, Люку, — что это значит: «возвращаюсь в Нью-Йорк один»?

— Так и будет, — подтвердил Люк.

— Значит, ты бросишь Брай?

— Я разведусь с ней.

— Она знает об этом? — спросил Оррин.

— Нет.

Остин Типпинг вздохнул с явным удовлетворением, чем привлек к себе внимание Оррина.

— Думаю, тебе надо согласиться, — посоветовал он.

— Ты так говоришь, потому что на кону не твоя плантация.

— Тоже верно. — Остин посмотрел на Люка: — Сколько партий?

— Одна.

— Кто сдает?

— Бросим жребий.

Сэм вытер носовым платком полированную поверхность стола и сунул его в карман.

— Кто-нибудь из нас может сдать, — предложил он. — Пусть это будет нейтральная сторона.

— Я согласен, — кивнул Оррин. «Их трудно назвать нейтральной стороной, — подумал Люк. — Особенно если карты будет сдавать Типпинг».

— Кто выбирает сдающего? — спросил он.

— Бросим жребий, — предложил Остин. Он кивнул на колоду карт, лежавшую на столе перед Люком. — Можно взять? Люк придвинул к нему колоду.

— Они все перетасованы.

— Я-то заметил. — Вежливо улыбаясь, Остин разложил карты веером. — Кто будет тянуть первым? Оррин? Кинкейд?

— Пусть он. — Люк указал на Оррина.

— Тяни. — Остин повернул колоду к Фостеру. Оррин вытащил третью с края карту. Сначала он посмотрел на нее сам, затем показал остальным.

— Десятка червей. — Остин развернул карты к Люку. — У тебя есть возможность вытащить карту покрупнее.

«Как бы не получилось хуже», — подумал Люк. Он вытащил карту из середины колоды, показал ее всем и только потом посмотрел сам. Но выражение лиц игроков уже сказало ему все.

— Семерка пик. Тебе выбирать сдающего, Оррин.

— Я выбираю Типпинга.

Люк кивнул. Другого он и не ожидал. Он взмахнул рукой, и Остин начал раздавать карты. Люк сделал вид, что полностью поглощен выпивкой, однако краем глаза наблюдал, как Остин манипулирует картами, перемешивая их. Когда Остин остановился и приготовился вытащить первую карту, Люк крепко схватил его за запястье.

— Вы не возражаете, если я вас прерву?

— В чем дело? — прорычал Оррин. — Ты что…

— Сдавая, Остин случайно засветил мне последнюю карту. Будет несправедливо, если я буду ее знать, а ты нет.

Остин нахмурился:

— И что это за карта?

— Десятка червей. Та самая карта, которую ты вытащил раньше.

— Это правда, Остин? Ты засветил ему карту?

— Если я это сделал, то, как говорит Кинкейд, случайно.

— Покажи ее мне, — попросил Оррин. Весь его вид говорил, что Остин Типпинг ничего не делает случайно.

Лицо Оррина выражало подозрение. Он привык всегда чувствовать себя аутсайдером, даже когда находился в кругу друзей. Сэм по-прежнему был убежден, что молчание Оррина как-то связано с Кланом.

Остин медленно поднял колоду и держал ее так, чтобы все могли видеть последнюю карту.

— Теперь у нас с Оррином равные возможности. Сдавайте, джентльмены, — предложил Люк.