Большевики у власти. Первый год советской эпохи в Петрограде

Глава 1 ФОРМИРОВАНИЕ СОВНАРКОМА

Жестокая неудача, которую потерпели на первом заседании Второго Всероссийского съезда Советов умеренные большевики, не ослабила их попыток, как и попыток других левосоциалистических фракций, сформировать — на съезде или сразу после него — многопартийное «однородное» социалистическое правительство. Все эти дни их усилия были направлены на восстановление того движения за создание широкой социалистической коалиции, которое оказалось разрушено насильственным свержением Временного правительства, устроенного Лениным накануне открытия съезда Советов. А когда это не получилось, они изо всех сил стремились добиться гарантий того, что избранный, в конце концов, на съезде исключительно большевистский кабинет — Совет народных комиссаров — будет строго подотчетен многопартийному Всероссийскому Центральному Исполнительному Комитету (ВЦИКу).

Первое, сумбурное, заседание съезда Советов, состоявшееся в ночь с 25 на 26 октября, закрылось, санкционировав переход власти в руки Советов, но не избрав нового правительства. В результате Россия на время осталась без действующей исполнительной власти. 24 октября, на последнем перед свержением Временного правительства заседанием ЦК партии большевиков, Каменеву и Берзину было поручено провести переговоры с левыми эсерами по поводу их вхождения в Советское правительство (1), и на следующий же день ведущие левые эсеры были опрошены на предмет их готовности составить коалицию с большевиками (2). Вопросы о целесообразности дальнейшего присутствия на съезде и вхождения в новое правительство были главными темами дискуссии на заседании фракции левых эсеров 26 октября. Несмотря на все симпатии к большевикам, с которыми они последние месяцы тесно сотрудничали, члены левоэсеровской фракции остались верны убеждению, что логика выживания революции диктует необходимость создания широкой правительственной коалиции, которая включала бы в себя представителей всех советских партий пропорционально их присутствию на съезде Советов. Они понимали, что для скорейшего достижения этой цели важно поддерживать связи с большевиками и революционными массами, однако идею составить правительство с большевиками отвергли (3). На состоявшейся ближе к вечеру 26 октября встрече членов ЦК партии большевиков и руководителей левых эсеров последние отказались занять предложенные им посты в кабинете до тех пор, пока не будет создана широкая социалистическая коалиция (4).

Наконец в 9 часов вечера 26 октября, когда стало очевидно, что образовать правительство с левыми эсерами не удастся, Каменев открыл второе заседание съезда Советов. Под одобрительные возгласы собравшихся он объявил, что Президиум, выражая волю съезда, издал постановления об отмене смертной казни на фронте и об освобождении из тюрем солдат, осужденных за политические преступления, об освобождении членов земельных и крестьянских комитетов, осужденных при прежнем правительстве, и об аресте Керенского. Соответствующие декреты, юридически закрепляющие эти шаги, были единодушно одобрены съездом (5).

Первым пунктом повестки вечернего заседания должен был стать вопрос о создании правительства. Однако нежелание левых эсеров составить коалицию с одними большевиками усложнило задачу. Очевидно, поэтому было решено изменить повестку, с тем чтобы сначала принять программу Советского правительства, а затем уже обсуждать его состав. На трибуну для зачтения декларации о мире «К народам и правительствам всех воюющих держав» поднялся Ленин. Это было первое появление Ленина на съезде, и, по единодушному утверждению всех источников, он был встречен громом оваций. Его декларация, чтение которой прерывалось взрывами аплодисментов, обещала положить конец тайной дипломатии и предлагала всем воюющим народам и их правительствам заключить немедленное перемирие и приступить к переговорам о справедливом, демократическом мире без аннексий и контрибуций. Декларация также предусматривала право на самоопределение для всех не суверенных наций, не зависимо от срока давности утраты ими самостоятельности (6). Выступивший позднее Троцкий дал понять, что декларация была адресована преимущественно революционным массам во всем мире. «Мы, разумеется, не думаем влиять на империалистические правительства своими воззваниями, но, пока они существуют, мы не можем их игнорировать, — говорил он. — Всю же надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены» (7).

И в декларации, и в последовавшей затем дискуссии Ленин изо всех сил старался подчеркнуть, что источником легитимности Советского правительства является не съезд Советов, а именно «революция 24–25 октября». Впоследствии это станет одной из главных тем его выступлений и статей. Более того, ассоциация с мифическим Октябрьским вооруженным восстанием станет основной в большевистской идентификации. Также Ленин подчеркивал, что, как и все прочие декреты съезда, декларация о мире является «временной» и подлежит утверждению Учредительным собранием. Тем не менее, после съезда Советов именно поддержка принятой им программы окажется тем оселком, которым будет проверяться приемлемость всех политических групп и институтов, в том числе и самого Учредительного собрания. Идеи, заложенные в декларации о мире, годами были основой программы крайних левых, так что неудивительно, что она была принята съездом единогласно. Затем собравшиеся делегаты устроили Ленину еще одну оглушительную овацию, спели Интернационал — гимн международного социалистического движения — и перешли к следующему пункту повестки дня (8).

Следующим стал представленный Лениным декрет о земельной реформе, который отменял частную собственность на землю и передавал все помещичьи и церковные земли в распоряжение местных земельных комитетов и Советов крестьянских депутатов для распределения между крестьянами согласно потребностям. Противоречивший основным положениям коммунальной аграрной программы самих большевиков, этот декрет, по сути, воспроизводил более популярную среди крестьян аграрную программу эсеров. Когда ряд делегатов съезда указали ему на это, Ленин парировал: «Пусть так… Как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были не согласны…». После перерыва, понадобившегося левым эсерам на ознакомление с декретом, он был принят подавляющим большинством голосов без обсуждения (9).

Было уже почти 2.30 ночи, когда съезд наконец приступил к обсуждению структуры и состава нового национального правительства. Представлять позицию Ленина (10) выпало Каменеву — человеку, который в свое время, во главе прочих, выступил против единоличного захвата власти большевиками и который, как по теоретическим, так и по практическим соображениям, продолжал оставаться твердым приверженцем идеи широкой социалистической коалиции. Он зачитал съезду короткий декрет, к которому был приложен список нового, «временного», правительства, состоящего исключительно из большевиков. Согласно этому декрету, рабочее и крестьянское правительство, создаваемое съездом — Совет народных комиссаров — действует лишь в период до созыва Учредительного собрания. Во главе каждого крупного департамента этого правительства — народного комиссариата — стоит руководящая коллегия. Председатели коллегий вместе с председателем правительства и образуют Совнарком. В тесном сотрудничестве с массовыми организациями Совнарком претворяет в жизнь решения съезда Советов. Контроль за деятельностью Совнаркома и право смещения отдельных комиссаров принадлежит новому ВЦИКу, который должен избрать съезд. В конце своего выступления Каменев зачитал предлагаемый список народных комиссаров из одних только большевиков во главе с Лениным — Председателем Совнаркома и Троцким — наркомом иностранных дел. Бросалось в глаза отсутствие в списке Зиновьева — в недавнем прошлом одного из ближайших соратников Ленина (11).

После Каменева на трибуну поднялся Борис Авилов, представлявший объединенных социал-демократов интернационалистов и группу оставшихся на съезде меньшевиков-интернационалистов, и высказался решительно против немедленного создания исключительно большевистского правительства, аргументируя свое мнение — которое, надо сказать, разделяли и многие делегаты-большевики, включая добрую половину предлагаемого кабинета — замечательно пророческими соображениями. Он выразил глубокое сомнение в том, что правительство, состоящее исключительно из большевиков, сумеет справиться с продовольственными трудностями. Не принесет оно и мира, поскольку, по мысли Авилова, правительства союзных держав не признают его, а европейские рабочие и крестьяне еще не готовы к решительному революционному выступлению. Следовательно, Россия либо станет разменной монетой в мирных переговорах между Центральными державами и Антантой, либо будет вынуждена пойти на тяжелый сепаратный мир с Германией. Авилов предложил проект резолюции, призывающей не голосовать пока за большевистский кабинет, а избрать вместо него Временный исполнительный комитет по формированию правительства, который смог бы учесть мнения всех представленных на съезде революционно-демократических сил, включая тех, кто покинул съезд на первом заседании (12). Однако этот проект не прошел.

Позицию Авилова, настаивавшего на необходимости создания правительства, представляющего весь спектр революционной демократии, разделяли левые эсеры, а также умеренные большевики. Владимир Карелин, один из лидеров левых эсеров, заявил, что «жизнь требовала создания однородной демократической власти» и что «однородная власть вряд ли сможет… проводить свою политику, не опираясь на доверие тех партий, которые ушли со съезда». В то же время он подчеркнул, что в уходе со съезда меньшевиков и эсеров вины большевиков нет, что «с судьбой большевиков связана судьба всей революции, их гибель будет гибелью революции». Это, однако, не помешало ему критиковать большевиков за создание «готового правительства» вместо временных комитетов для решения насущных вопросов, не терпящих отлагательства, за враждебность по отношению к другим революционно-демократических партиям, в том числе левым эсерам, и за нарушения свободы слова. Кроме того, он озвучил принципиальное условие, на котором неизменно настаивали левые эсеры: новый национальный орган исполнительной власти должен быть подчинен и строго подотчетен многопартийному ВЦИКу (13).

Поскольку председательствующий Каменев был солидарен с точкой зрения Авилова и Карелина, отстаивать большевистскую позицию по правительству пришлось Троцкому. Теперь, когда вопрос о создании однопартийного правительства перешел в практическую плоскость, Троцкий, как и Ленин, не желал упускать такую возможность. Он решительно отверг доводы Авилова о необходимости создания широкой правительственной коалиции для преодоления растущего кризиса в стране. Коалиция с такими личностями, как Федор Дан и Михаил Либер — оба известные меньшевики — не только не упрочит достижения революции, но, напротив, приведет ее к неминуемому краху, заявил Троцкий. Столь же бескомпромиссным был его ответ Карелину. Он предупредил левых эсеров, что если те попытаются противопоставить себя большевикам, то рискуют утратить поддержку масс и связь с беднейшим крестьянством, которое идет за большевиками. Кроме того, он заявил, что большевики открыто «подняли знамя вооруженного восстания», и отмел обвинения в том, что они поторопились это сделать до съезда, переложив ответственность за вооруженное столкновение 24–25 октября на Керенского. Заклеймив покинувших съезд меньшевиков и эсеров: «они — предатели, с которыми мы никогда не объединимся», — Троцкий пообещал приветствовать любую политическую фракцию, которая будет готова помогать в осуществлении программы съезда и до конца стоять по одну сторону баррикад с большевиками (14).

После заявления Троцкого к трибуне пробился представитель Всероссийского исполкома профсоюза железнодорожников (Викжель), чтобы зачитать телеграмму, содержавшую решительный протест против «захвата власти одной какой-либо партией» и призыв к созданию «революционного социалистического» правительства, ответственного перед «всей революционной демократией». До тех пор пока такое правительство не будет создано, говорилось в телеграмме, Викжель намерен взять под свой контроль всю железнодорожную сеть России. Но еще более угрожающе для большевиков прозвучало заявление о том, что в борьбе между старым и новым руководством Советов Викжель остается на стороне первого (15). После того как официальный представитель профсоюза сошел с трибуны, выступили двое рядовых железнодорожников, которые подвергли сомнению право Викжеля вмешиваться в национальную политику, а один из них впрямую заявил, что Викжель является «политическим трупом», от которого давно отвернулись массы рядовых железнодорожных рабочих (16). Декрет Ленина об однородном большевистском правительстве был принят большинством голосов; за предложение Авилова проголосовали лишь около 150 делегатов из примерно 600 присутствовавших (17). Тем не менее, нависшая угроза железнодорожной забастовки в случае, если состав правительства не будет расширен, омрачила заключительные моменты Второго Всероссийского съезда Советов.

Избрав новый ВЦИК в составе 62 большевиков, 29 левых эсеров, 6 объединенных социал-демократов интернационалистов, 3 украинских социалистов и 1 эсера-максималиста, съезд постановил, что состав этого органа, председателем которого стал Каменев, может быть расширен за счет представителей крестьянских советов, армейских организаций, а также тех фракций, которые покинули съезд накануне (18). Потенциальная возможность вхождения в состав ВЦИКа представителей крестьянских советов имела особенно большое значение, учитывая перспективу расширения состава правительства, поскольку большинство сельских советов все еще находилось под преимущественным влиянием эсеров. На этом исторический Второй Всероссийский съезд Советов завершил свою работу.

Когда утром 27 октября делегаты, съехавшиеся на съезд со всей России, покидали Смольный, большинство из них, включая умеренных большевиков, полагали, что как только страсти улягутся, структура и состав Совнаркома будут пересмотрены в соответствии с той моделью, которая была заложена в дооктябрьской программе партии. То есть, это будет многопартийное, однородно-социалистическое, коалиционное правительство, состав которого будет отражать расстановку политических сил на съезде Советов к моменту его открытия. Только такого рода центральная власть под эгидой Советов, считали они, способна предотвратить экономическую катастрофу, поставить заслон контрреволюции и отвести угрозу общенациональной гражданской войны. Ленин и Троцкий, однако, думали иначе. Для них в тот момент важнее всего было сохранить свободу действий, с тем чтобы максимально увеличить гальванизирующий эффект социального потрясения в России на революционных рабочих в других странах.

Кроме того, покидавшие Смольный делегаты были уверены, что новое — временное — правительство, как было сказано в соответствующем декрете съезда, будет ответственно перед ВЦИКом, в котором уже были представлены левые эсеры, социал-демократы интернационалисты, украинские социалисты и эсеры-максималисты, а, теоретически, могли участвовать и все другие советские фракции, в том числе те, что покинули съезд и/или не были представлены на нем в достаточной степени. В любом случае, декрет о создании Совнаркома, казалось, однозначно предполагал, что это правительство должно вскоре уступить свои полномочия Учредительному собранию, которому теперь, когда с буржуазией было покончено, оставалось официально закрепить и использовать как фундамент для построения светлого будущего те первые шаги, которые, как полагали делегаты, они уже сделали. Существует свидетельство Троцкого, согласно которому Ленин в первые часы после закрытия съезда Советов склонялся к мысли о переносе выборов в Учредительное собрание и пересмотре его структуры в пользу крайних левых сил (19). Однако большинство в руководстве партии настаивало на необходимости придерживаться ранее принятых обязательств в отношении Учредительного собрания — одни, как Каменев, по причине несогласия с ленинскими взглядами и стратегией, другие, как Яков Свердлов, из опасения, что нарушение прежних обязательств и срыв выборов вызовут гневный протест масс. В результате изданный Лениным 27 октября декрет подтвердил, что выборы в Учредительное собрание состоятся, как и было намечено, 12–14 ноября, а само собрание откроется 28 ноября (20).

Протест против исключительно большевистского правительства и попытки избавиться от него были особенно сильны в первые дни после свержения Керенского. Как в Петрограде, так и в Москве произошли жестокие вооруженные столкновения между сторонниками смещенного Временного правительства и сторонниками Советской власти. Большинству интернационалистов, вне зависимости от партии, казалось, что если немедленно не заключить перемирие и не попытаться сформировать из всех социалистических сил некое правительство «единого фронта», революция из единого порыва выльется в кровавую внутреннюю усобицу. С одной стороны, кадеты, а также правые и центр партий меньшевиков и эсеров считали большевиков бессовестными узурпаторами. Большевистское правительство и сама идея диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства воспринимались ими как оскорбление. В разгар октябрьских событий эти оппозиционные фракции, поддержанные военными и казачеством, сплотились вокруг Петроградской городской думы, которая вместе с созданным ею и находящимся под влиянием умеренных социалистов общероссийским органом — Коми гетом спасения родины и революции — претендовала на роль главной действующей политической власти в России (21). С другой стороны, получив одобрение съезда Советов, Ленин и Троцкий (который теперь в большевистской иерархии шел сразу за Лениным) объявили свое правительство единственной законной политической властью в революционной России. Лица или учреждения, выступившие против него, считались контрреволюционными по определению и подлежали соответствующему обращению со стороны Военно-революционного комитета Петроградского Совета. Поддержку ВРК оказывали отряды вооруженной рабочей милиции («красная гвардия»), моряки Балтийского флота и, в меньшей степени, солдаты Петроградского гарнизона.

Поскольку большинство столичных газет выступило на стороне Комитета спасения против большевистского правительства, их оказалось легко обвинить в подстрекательстве к его свержению. Этим не замедлил воспользоваться ВРК. Вечером 26 октября, когда Второй съезд Советов еще продолжал свою работу, в редакции ряда оппозиционных газет нагрянули вооруженные представители ВРК и опечатали их (22). В течение следующих нескольких дней были закрыты еще несколько изданий, особенно враждебно настроенных по отношению к большевикам. 27 октября Ленин, от имени Совнаркома (23), издал декрет, узаконивший все акты закрытия органов прессы. В декрете разъяснялось, что временные нарушения свободы печати являются оправданными, поскольку в такой критический для революции момент оппозиционная пресса «не менее опасна… чем бомбы и пулеметы» (24).

Ситуация с осуществлением власти большевиков в Петрограде зашла в тупик уже 28 октября, когда значительная часть чиновничества центральных и муниципальных учреждений, опираясь на поддержку Петроградской городской и большинства районных дум, отказалась признать власть Совнаркома и местных революционных органов и саботировала работу — прогулами или сидячими забастовками. Тем временем, генерал Петр Краснов, за спиной которого маячила фигура Керенского, во главе почти семи сотен дисциплинированных, как отмечалось, и антиреволюционно настроенных казаков выступил из Гатчины и, без труда сломив сопротивление неорганизованных отрядов революционных солдат, матросов и красногвардейцев, занял Царское Село, расположенное всего в тридцати километрах от Петрограда. Попытки ВРК мобилизовать на защиту города части и прежде не отличавшегося надежностью Петроградского гарнизона оказались безуспешными. Что касается красногвардейцев, то большинство их отрядов страдало от недостатка организации и руководства. Потребовалось личное вмешательство Ленина и Троцкого, чтобы внести хотя бы видимость порядка в ряды революционных сил и, что более важно, заставить их выдвинуться на оборонительный рубеж, спешно воздвигнутый вдоль Пулковских высот в непосредственной близости от южной окраины революционной столицы (25). Одновременно предпринимались усилия по организации силами женщин — фабричных работниц агитации в поддержку Советского правительства среди крестьян сельских пригородов Петрограда (26).

29 октября дожидавшиеся в Царском Селе подкреплений Краснов и Керенский объявили о своем намерении на следующий день предпринять масштабное наступление на столицу. В помощь им Комитет спасения совместно с эсеровской военной комиссией наметили одновременно организовать антибольшевистское восстание внутри Петрограда, главными участниками которого должны были стать юнкера петроградских военных училищ. Воспользовавшись тем, что ВРК был занят отражением атаки Краснова, они должны были взять под свой контроль главные столичные военные объекты и узлы связи. Однако об этих планах стало известно ВРК: поздно вечером 28-го, благодаря случайности, один из руководителей восстания был задержан с копиями соответствующих документов. Поэтому было решено начать восстание днем раньше, не дожидаясь поддержки Краснова. Несмотря на нарушенные планы, поначалу восставшим — нескольким сотням юнкеров и офицеров — сопутствовал успех. Однако регулярные части Петроградского гарнизона и расквартированные в городе казаки на призыв Комитета спасения поддержать восстание не откликнулись, тем самым не оставив восставшим шанса. К вечеру 29-го антибольшевистское выступление в Петрограде было жестоко подавлено. Всего, по некоторым оценкам, в ходе уличных боев 29 октября погибли или были ранены две сотни юнкеров (27). Эти потери значительно превышали число пострадавших в столице в ходе Февральской и Октябрьской революций.

Между тем, вооруженные силы, которыми располагали в тот момент большевистские власти в Петрограде, были слишком рассредоточены, для того чтобы добиться подчинения их указам. Многие оппозиционные газеты, закрытые в первые послеоктябрьские дни, поспешили возобновить выпуск под слегка измененными названиями. Их страницы были полны шокирующих подробностей о большевистских эксцессах, о повальных обысках и арестах, о повсеместных грабежах, об опасности ходить по улицам, о стрельбе, продолжающейся глубоко за полночь. Много было статей о том, что женщины-военные, состоявшие в охране Зимнего дворца и арестованные в ходе штурма, подверглись изнасилованию, что своих узников ВРК расстреливает прямо на улицах и что положение всех задержанных не поддается описанию. Не менее пугающие рассказы то и дело звучали и на круглосуточных заседаниях Петроградской городской думы (28). Даже сегодня отделить правду от вымысла в том, что касалось раннебольшевистского «террора», довольно трудно. Петроград был зоной боевых действий, городом, охваченным страхом, тревогами, раздираемым на части жестоким антагонизмом. И хотя новые власти были слишком слабы и неорганизованны, чтобы пресечь постоянные вылазки казаков против рабочих и красногвардейцев в привилегированных центральных районах столицы, «власть народа» была официально провозглашена. Богатая публика — «эксплуататоры», чья власть перешла к трудовому народу, — видела со своих балконов, как колонны солдат, матросов и красногвардейцев, вооруженных винтовками и лопатами, маршируют в южном направлении. Корабли Балтийского флота, бросившие якорь в Неве, нацелили свои орудия на южные пригороды, занятые казаками Краснова. На улицах поспешно рылись окопы, возводились баррикады, натягивалась колючая проволока. В таких условиях даже самые невероятные слухи моментально обретали правдоподобие.

Некоторые из самых сенсационных обвинений того времени в адрес большевиков были исследованы и оказались ложью. Тем не менее, часть из того, что писала о большевистском произволе оппозиционная пресса, имело место, что подтверждается достоверными источниками. После подавления юнкерского восстания ВРК, чьи наспех сколоченные вооруженные силы были оттянуты на «красновский фронт», для поддержания порядка в городе был вынужден в основном опираться на такие институты, как районные советы, которые, в свою очередь, зависели от радикально настроенных и часто неуправляемых красногвардейских отрядов, движимых желанием свести личные счеты с «буржуями».

Утром 29 октября, с началом запланированного Комитетом спасения антибольшевистского восстания, ВРК ввел в Петрограде военное положение. Чуть позже он назначил левого эсера подполковника Михаила Муравьева командующим обороной Петрограда. Талантливый военный, но фанатичная личность, расстрелянный большевиками за предательство всего девять месяцев спустя, Муравьев оказался самым высокопоставленным офицером, пожелавшим принять на себя эту ответственность. «Приказ № 1», изданный им сразу после назначения, давал рабочим право на месте, без суда и следствия, расправляться с предполагаемыми контрреволюционерами (29).

Если ситуацию в Петрограде можно было охарактеризовать как умеренный хаос, то, судя по приходившим с задержкой сообщениям из Москвы, там положение было гораздо хуже. Развернувшаяся в Москве вооруженная борьба за власть между созданным сторонниками Временного правительства Комитетом общественной безопасности и большевистским ВРК больше недели шла с переменным успехом. Ожесточенные уличные бои и артобстрелы, начавшиеся 28 октября, привели к серьезным повреждениям зданий, в том числе в Кремле и вокруг него; человеческие жертвы исчислялись сотнями. В ответ на сообщения о боях в Москве крупные профсоюзы и левые социалистические фракции Петрограда, не присоединившиеся пока ни к одной из двух главных воюющих сторон, выступили с настоятельным призывом о прекращении огня и немедленном начале переговоров о создании взаимоприемлемого коалиционного однородно социалистического правительства. Среди этих «неприсоединившихся» наиболее важную роль играли меньшевики-интернационалисты и, особенно, левые эсеры. 31 октября газета «Знамя труда» — рупор петроградских левых эсеров — вышла с редакционной статьей Бориса Камкова, в которой он сетовал, не без основания, что «старое коалиционное правительство пало, а нового нет». «“Совет комиссаров’', — писал он, — является чем угодно: штабом армии сражающихся против Керенского войск, Центральным комитетом партии большевиков, — только не правительством». Призыв, размещенный на первой полосе, рядом со статьей Камкова, настаивал: «Все, как один человек, требуйте немедленного создания однородного революционного правительства из представителей всех социалистических партий».

Еще одной ключевой организацией, добивавшейся в то время, как и левые эсеры, примирения воюющих сторон, был Викжель. Следуя своей позиции, изложенной в телеграмме Второму Всероссийскому съезду Советов, 29 октября Викжель пригласил представителей всех ведущих «демократических» фракций принять участие в переговорах под своей эгидой, целью которых было создание однородного социалистического правительства, охватывающего весь спектр — от большевиков на крайнем левом фланге до народных социалистов на правом. Переговоры должны были начаться в тот же день. Кроме того, Викжель заявил о своем намерении начать в полночь общенациональную забастовку железнодорожников, если к тому моменту в Петрограде и Москве не будет объявлено военное перемирие и не будут начаты всерьез переговоры о новом правительстве (30). Требование Викжеля немедленно прекратить вооруженный гражданский конфликт и заняться формированием правительства на более широкой социалистической основе было подхвачено Петроградским Советом крестьянских депутатов, отдельными профсоюзами, а также Петроградским советом профессиональных союзов и Центральным советом фабрично-заводских комитетов, где большевики имели большинство (31).

В тот момент, когда это все происходило, Ленин и Троцкий были заняты ликвидацией мятежа Комитета спасения и организацией обороны столицы от красновских казаков. В их отсутствие ЦК большевистской партии, вскоре после объявления ультиматума Викжеля, поспешил подтвердить свое участие в предполагаемых переговорах и определить свою позицию в них. Самое главное, на заседании 29 октября ЦК принял единодушное решение, что состав правительства должен быть расширен за счет всех прочих советских партий. Было также решено, что новое правительство, в соответствии с наказом съезда Советов, должно формироваться ВЦИКом, быть перед ним ответственным и руководствоваться в своей деятельности декретами съезда. Что касается персонального состава нового кабинета — вопроса особенно щепетильного еще и потому, что умеренные социалисты и гордума требовали снять кандидатуры Ленина и Троцкого с высших постов в правительстве, — то пятью голосами против трех при одном воздержавшемся ЦК принял расплывчатую формулировку, допускающую «право взаимного отвода партийных кандидатур» (32). Чуть позже, на пленуме ВЦИКа, Каменев высказался по этому поводу более определенно, заявив, что в вопросе «об организации однородного социалистического правительства… центр тяжести лежит не в составе правительства или в личных группировках, а в признании основоположений, принятых Съездом Советов» (33). В сложившейся ситуации это заявление Каменева, логично продолжавшее его позицию до свержения Временного правительства, прозвучало как намек на то, что Ленин и Троцкий вовсе не неприкасаемые фигуры, и что даже большевистское большинство в правительстве, представляющем все социалистические партии, не является непременным условием. Ленин впоследствии утверждал, что для большевиков в те дни смысл участия в переговорах по правительственному вопросу заключался в создании «дипломатического прикрытия военных действий» (34). Нет оснований сомневаться, что для него и Троцкого все было именно так. Однако в их отсутствие большинство ЦК явно думало иначе. Резолюция о Совнаркоме, принятая ЦК 29 октября, была немедленно разослана во все крупные партийные организации страны в качестве официального документа, отражающего политику партии (35).

В то время как в ЦК большевиков идея существенного расширения состава правительства в первые, полные хаоса, послеоктябрьские дни пользовалась наибольшей поддержкой, этого явно нельзя было сказать про те социалистические фракции — прежде всего центристов и правых меньшевиков и эсеров — которые весь 1917 год поддерживали Временное правительство и покинули Второй съезд Советов в знак протеста против его свержения большевиками. Действительно, те же самые факторы, которые подтолкнули «колеблющихся» большевиков к компромиссу: угроза, исходящая от Викжеля, изоляция партии от других политических групп, ее кажущаяся неспособность в одиночку управлять страной и защищать завоевания революции, — в умеренных социалистов вселили уверенность, что большевики находятся на грани краха, и, следовательно, разумнее будет не договариваться с ними, а оказать сопротивление.

Эта точка зрения нашла отражение в жесткой резолюции, принятой ЦК партии меньшевиков 28 октября. Эта резолюция не только запрещала любые переговоры с большевиками до тех пор, пока их «авантюра» не будет полностью ликвидирована, но и содержала призыв к Комитету спасения вступить в переговоры с Временным правительством, Предпарламентом и рабочими организациями на предмет создания нового правительства. Более того, меньшевики были настолько уверены в том, что ситуация складывается в их пользу, что в своей резолюции призвали Комитет спасения предложить ВРК немедленно сдаться — в обмен на гарантии личной безопасности для его руководителей, до тех пор пока вопрос о том, предавать ли их суду, не решит Учредительное собрание (36).

Эта отчетливо антибольшевистская позиция сказалась и на поведении представителей умеренно-социалистических фракций и Комитета спасения во время первых трех раундов организованных Викжелем переговоров 29–30 октября, и на работе «Особой комиссии», созданной участниками переговоров для разработки проекта соглашения о составе и программе нового правительства утром 30-го (37). Лидеры меньшевиков и эсеров настойчиво требовали немедленного отстранения от власти правительства Ленина и замены его исключительно социалистическим коалиционным кабинетом, в котором не будет ни большевиков, ни представителей господствующих классов. Они также настаивали на необходимости разоружения рабочих, роспуска ВРК и признания не имеющими законной силы всех решений Второго съезда Советов, включая и сам факт его созыва. Со своей стороны, они обещали приложить усилия к тому, чтобы удержать от актов возмездия войска Краснова, когда те войдут в столицу (38).

Что касается большевиков, то они на переговорах Викжеля, напротив, ратовали за создание нового Советского правительства с более широким представительством. Так, Каменев, выступая в ночь с 29 на 30 октября, убеждал меньшевиков и эсеров, что рабочие не поддержат правительство, из которого будут исключены большевики (39). Позже, когда стало ясно, что умеренные социалисты отвергают любую возможность соглашения, представитель ЦК РСДРП (б) Григорий Сокольников заявил, что «большевики не стремятся к власти» и принимают предложение железнодорожников при условии, что новое правительство будет ответственно перед ВЦИКом и будет следовать решениям Второго съезда Советов. «Мы не собираемся отсрочить Учредительное собрание… — убеждал он. — Ему-то и будет передана наша власть» (40). Умеренный большевик Давид Рязанов, присутствовавший на этих переговорах как представитель профсоюзного руководства, готов был пожертвовать советским характером правительства ради сохранения социалистического единства (41). Однако он опасался, что разоружение рабочих, на котором настаивал Дан, приведет к резне пролетариев. Впоследствии в своих замечаниях в ходе дискуссии он неоднократно подчеркивал эту опасность (42).

На этой стадии переговоры о создании нового правительства постоянно прерывались сообщениями о тяжелых сражениях на улицах Петрограда и Москвы, а также в районе Пулково к югу от Петрограда. Восстание юнкеров и его жестокое подавление в день начала переговоров (29 октября) также не способствовали достижению соглашения. Предложения по структуре и составу нового правительства перемежались взаимными обвинениями и отчаянными попытками найти приемлемые условия для немедленного прекращения боевых действий (43). А. А. Блюм от лица объединенных социал-демократов интернационалистов, Мартов от лица меньшевиков-интернационалистов и Борис Малкин от левых эсеров взывали к здравомыслию сторонников Комитета спасения. «А даете ли вы себе отчет, что значит поражение большевиков? — вопрошал Блюм. — Ведь выступление большевиков есть выступление рабочих и солдат, вместе с ними будет раздавлена партия пролетариата… Должен быть создан единый революционный фронт» (44). «Нам нужна мирная ликвидация кризиса, путем соглашения обеих сторон», — вторил ему Мартов. По его мнению, только создание правительства, объединяющего всю демократию, а не только Советы, но исключающего участие представителей господствующих классов, давало надежду на предотвращение гражданской войны, гибели демократии и установления правой диктатуры (45).

Малкин тоже выступил с пылкой речью в поддержку инициативы Викжеля. Повторив, вслед за большевиками, что новое правительство должно быть подконтрольно ВЦИКу и обязано принять декреты Второго съезда Советов, он, однако, попытался смягчить это требование, чтобы сделать его более приемлемым для умеренных социалистов. Он предложил реформировать, наряду с правительством, еще и ВЦИК, с тем чтобы уравнять в нем представительство большевиков и «оборонцев» и предоставить значительное влияние центру, а конкретно — 40 процентов большевикам, 40 процентов «оборонцам» (т. е., в основном меньшевикам и эсерам) и 20 процентов «интернационалистам» (т. е., прежде всего левым эсерам и меньшевикам-интернационалистам) (46). Учитывая, что в начале работы Второго съезда Советов большевики не имели большинства и набирали его лишь при поддержке других «интернационалистов», это предложение не было таким нереальным, как могло показаться. Проблема, однако, заключалась в том, что и на двух пленарных заседаниях в Викжеле, и на заседании «Особой комиссии» 30 октября меньшевики и эсеры пресекали все пути к компромиссу, настаивая на полном удалении большевиков из правительства.

После подавления восстания, организованного Комитетом спасения (29 октября), неожиданно быстрого устранения угрозы со стороны якобы преданных Керенскому войск под Пулковом и, что не менее важно, настойчивых требований компромиссного соглашения, озвученных представительной делегацией рядовых рабочих (47), меньшевики смягчили свою позицию по невключению большевиков в правительство (48). Это произошло на заседании ВЦИК в ночь с 30 на 31 октября, а 31 октября ЦК меньшевиков перевесом в один голос одобрил участие партии в формировании коалиционного социалистического правительства, в том числе с большевиками (при этом, правда, и меньшевики, и эсеры были решительно против включения в новый состав правительства Ленина и Троцкого) (49). Со своей стороны, завидев реальную возможность компромисса, шаг навстречу сделали умеренные большевики. На заседании, проходившем ночью с 30 на 31 октября, представители меньшевиков и эсеров предложили создать абсолютно новый представительный орган — Временный народный совет, которому и будет подотчетно новое общесоциалистическое правительство. Задуманный с целью исключить возможность большевистского большинства, он предполагал участие, помимо прочих, представителей первого ВЦИКа, Петроградской и Московской городских дум, Всероссийского исполкома Советов крестьянских депутатов, Центрального совета профсоюзов и Викжеля. Каменев и его коллеги из ЦК большевиков согласились, но в ответ настаивали на том, что ядром нового органа должен стать новый ВЦИК. Впоследствии Ленин обвинил их в том, что они поступились данным принципом. И хотя однозначных свидетельств на этот счет не существует, несомненно одно: решение о создании Временного народного совета и ответственности перед ним правительства, состоящего из представителей всех социалистических партий было принято на том заседании большинством голосов (50).

Следующей ночью (с 31 октября на 1 ноября) Каменев, Сокольников и Рязанов в составе еще одной специально созданной комиссии приняли участие в обсуждении деталей создания нового правительства, которое было бы ответственно перед Временным народным советом. Работа этой комиссии оказалась внезапно прервана появлением тридцати разгневанных представителей рабочих Обуховского завода, которые потребовали прекратить тянуть волынку и немедленно заключить соглашение о коалиционном правительстве, ответственном перед ВЦИКом и призванном воплотить в жизнь программу Второго Всероссийского съезда Советов (51). Один из делегатов, стукнув кулаком по столу, крикнул: «Кончайте, вы слышите, кончайте… Люди уже идут штык на штык… К черту всех… Лениных, Керенских, Троцких… Нам нужно, чтобы состоялось это соглашение, мы не уйдем отсюда, пока этого не будет» (52).

После нескольких часов яростных дебатов комиссия большинством голосов приняла решение об исключении Ленина и Троцкого из числа кандидатур на министерские посты и об ограничении присутствия большевиков в новом правительстве портфелями министров просвещения (Луначарский), торговли и промышленности (Леонид Красин), а также, возможно, труда, иностранных и внутренних дел (на эти посты большевики предлагались в числе соискателей, соответственно: Александр Шляпников, Михаил Покровский и Алексей Рыков). Согласно предложенному комиссией предварительному списку, Виктор Чернов числился главным кандидатом на пост премьер-министра, а другой эсер, Николай Авксентьев, один из руководителей Комитета спасения, публично замешанный в недавнем восстании, — на пост министра иностранных дел (53). Много лет спустя Рафаэль Абрамович, известный меньшевик, один из членов той комиссии, вспоминал, что входящие в ее состав большевики согласились отказаться от кандидатур Ленина и Троцкого на посты в новом правительстве (54)

Викжель, с подачи Каменева, объявил, что база для заключения окончательного соглашения по вопросу о форме и структуре нового правительства подготовлена. Кроме того, было объявлено, что все участники переговоров признают необходимость немедленного прекращения боевых действий (55). При этом в посланиях представителей Викжеля в Петрограде московским коллегам сквозила уверенность, что взаимоприемлемое решение уже практически достигнуто (56). Даже советская пресса в Петрограде, казалось, не сомневалась, что соглашение вот-вот будет подписано. Так, 1 ноября подконтрольная большевикам советская газета «Рабочий и солдат» в своей передовице известила читателей, что «между всеми фракциями достигнуто принципиальное соглашение о том, что правительство должно быть составлено из представителей всей социалистических партий, входящих в Советы». «Выдвигая эту формулу [власть должна принадлежать революционной демократии], — говорилось далее в статье, — большевики… понимали состав Советского правительства именно в смысле не господства одной партии, а коалиции всех социалистических партий, представленных в Советах».

Ленину обо всех усилиях его коллег по ЦК, предпринимаемых с целью достичь компромисса в правительственном вопросе, стало известно, судя по всему, в ночь с 29 на 30 ноября, сразу после подавления юнкерского восстания. Ни минуты не сомневавшийся в том, что социальная революция и гражданская война в России являются кануном решающих социалистических революций в Европе, он предыдущие полтора месяца только и делал, что отчаянно толкал свою партию к единоличному захвату власти, и, с помощью Керенского, сумел-таки этого добиться. Затем он одержал верх над умеренными большевиками и левыми эсерами на Втором съезде Советов — на сей раз, благодаря, частично, уходу меньшевиков и эсеров. А еще чуть позже, воспользовавшись поддержкой рабочих, солдат и матросов, воодушевленных блестящими перспективами, открывавшимися в программе съезда Советов, он с Троцким возглавил подавление восстания Комитета спасения и был готов отразить атаку войск Краснова.

Поток резолюций, поступавших с заводов и фабрик, из профсоюзных организаций и частей военного гарнизона, показывал, что после этих начальных успехов поддержка однородно-социалистической Советской власти и, одновременно, отвращение ко всему, что подразумевало сотрудничество с буржуазией, были сильны в народе как никогда. Петербургский комитет большевиков, например, уже 29 октября поставил на рассмотрение вопрос об отношении партии к переговорам, начатым Викжелем (57). Перед этим ПК обратился к районным комитетам партии с просьбой собрать и предоставить сведения о преобладающих на местах массовых политических настроениях. Из полученных сообщений в пользу соглашательской позиции оказалось меньшинство. Так, в центральном, респектабельном Литейном районе даже рядовые большевики выступали за существенные уступки умеренным социалистам в целях достижения соглашения по вопросу о расширении правительства. Но гораздо более типичными были настроения в заводском Нарвском районе, откуда сообщалось, что «на соглашение масса смотрит с точки зрения сохранения и введения в жизнь завоеваний октябрьской революции… К эсерам и меньшевикам отношение враждебное» (58).

Заседание Петербургского комитета 29 октября началось с новых сообщений с мест. Это был критический момент, когда в разгаре было восстание Комитета спасения и нависла неминуемая угроза столкновения с войсками Краснова под Пулковом. Поэтому в докладах с мест преобладала озабоченность такими проблемами, как контроль над стратегически важными железнодорожными путями, наличие транспорта и вооружений, боеспособность отрядов Красной гвардии и рабочих вообще, а также ситуация в районных советах в связи с предстоящими боевыми действиями и необходимостью обеспечивать безопасность населения. Тем не менее, в целом доклады давали понять, что боевой дух рабочих, вдохновленных завоеваниями Второго съезда Советов, пребывает на высоте. Частично под воздействием этих сообщений, большинство членов ПК большевиков, хотя и выражали надежду на расширение правительства за счет интернационалистических групп — левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, позицию умеренных большевиков на организованных Викжелем переговорах, состоявшую в достижении соглашения любой ценой, не поддержали. Напротив, они были уверены, что партия должна продолжать отстаивать Советскую власть и программу, принятую Вторым съездом Советов. Резолюция, принятая ими по окончании дискуссии, еще раз подтвердила, что главной задачей момента ПК считает осуществление лозунга «Вся власть Советам» в центре и на местах и что целью Советской власти является проведение в жизнь программы, принятой Вторым съездом Советов. Никакие компромиссы в этом отношении не допускались (59).

На самом деле, ни до, ни после Октября преобладавшие в массах настроения не были сугубо большевистскими — в смысле сознательной поддержки или предпочтения однопартийной власти большевиков. Однако, судя по упомянутым сообщениям с мест и гневным протестам рабочих делегаций на переговорах, Ленин имел все основания утверждать и утверждал, что любые компромиссы, подрывающие Советскую власть и завоевания Октября, будут восприняты революционными массами как предательство обещаний большевиков. А тут коллеги по партии, которые не разделяли его принципиальных теоретических воззрений и которые неоднократно, начиная с Февральской революции, возглавляли оппозицию наиболее спорным из его тактических и стратегических директив, принялись подталкивать партию к политическому соглашению, которое, по его мнению, неминуемо вернуло бы правительство в руки умеренных социалистов и, тем самым, разрушило его планы превращения России в плацдарм мировой революции.

1 ноября Ленин разразился гневными речами по этому поводу на заседаниях Петербургского комитета (на котором присутствовали ряд членов ЦК) и Центрального комитета (на котором присутствовали представители ПК, Военной организации большевиков и большевистского руководства профсоюзов) (60). На заседании Петербургского комитета Ленин, которому с видимым трудом удавалось сдерживать себя, назвал предательством поведение представителей ЦК на организованных Викжелем переговорах. Из всего большевистского руководства один только Троцкий удостоился его похвалы: «Троцкий давно сказал, что объединение невозможно… и с тех пор не было лучшего большевика». «Если будет раскол — пусть, — кипятился он. — Если будет их большинство — берите власть в Центральном Исполнительном Комитете и действуйте, а мы пойдем к матросам» (61). Члены ПК, на глазах которых разворачивалась острая борьба между лидерами партии по вопросу о будущем правительстве, сидели как громом пораженные. Ленин не слишком часто присутствовал на заседаниях столичного комитета партии. За предыдущие семь месяцев это случилось лишь трижды. Зато теперь члены комитета слышали из первых уст взгляды Ленина на правительство, на будущее революции, на кризис в высшем партийном эшелоне. После Ленина выступил Луначарский, попытавшийся защитить взгляды умеренных большевиков; затем Троцкий, продолживший начатую Лениным яростную и безжалостную атаку на Каменева, Зиновьева и их сторонников; за Троцким — Ногин с последним отчаянным призывом к компромиссу.

Луначарский настаивал на том, что не большевистское и даже не советское, а именно однородное социалистическое правительство является необходимостью. В ответ на категорический отказ Ленина идти на компромисс, он доказывал, что если большевики не добьются сотрудничества существующего госаппарата, они «не наладят ничего». Он признавал, что у партии есть выбор: «Можно террором — но на что?» — спрашивал он. Арестами, считал Луначарский, решить ничего нельзя: государственная бюрократия слишком многочисленна и многолика, чтобы подчинить ее террором. Единственный реальный путь, утверждал он, «действовать по линии меньшего сопротивления, а не брать в штыки каждую станцию» (62).

Для Троцкого предпочтение Луначарским переговоров — вооруженному насилию и террору и постепенных шагов — решительным действиям было наследием «мелкобуржуазной психологии». По его мнению, вся эта «мещанская сволочь», включая Викжель, которая сейчас не в состоянии принять чью-либо сторону, немедленно качнется к большевикам, как только убедится, что их власть сильна. Класс бюрократии имеет свои интересы и привычки, говорил он. «Его нужно разбить и обновить, только тогда можно работать». Компромисс с умеренными социалистами в правительстве может принести только колебания, а колебания «убьют» авторитет большевиков в массах (63).

Ногин был одним из руководителей Московской городской организации большевиков, а со 2 октября — еще и председателем Московского Совета. В период подготовки к Второму съезду Советов он особенно активно отстаивал необходимость увязать вопрос создания однородного Советского правительства с дискуссией на съезде. Он уехал в Петроград как раз тогда, когда ситуация в Москве достигла критической стадии для большевиков, уехал, чтобы доложить ЦК о состоянии дел, выступить в дискуссии с аргументами в пользу компромисса и принять свой пост народного комиссара торговли и промышленности в правительстве. Протокольная запись его речи на первом заседании Совнаркома 3 ноября показывает, что чудовищная жестокость классового столкновения в Москве и воцарившаяся там анархия убедили его в том, что если большевики не сумеют внести раскол в оппозицию путем договора с Викжелем, то будут «уничтожены, после того как… после продолжительнейшей войны истратили все свои силы» (64). На заседании Петербургского комитета партии 1 ноября он призвал к немедленному прекращению кровопролития. Он также вслух выразил недоумение по поводу того, почему слово «примирение» так раздражает Ленина и Троцкого. Ему представлялся не требующим доказательств тот факт, что партия не сможет выжить в одиночку и что попытка сделать это, со стороны тех, кого он называл «меньшинством из ЦК», неизбежно приведет к затяжной гражданской войне, голоду, распаду Советов, уничтожению партии и триумфу контрреволюции (65).

Споры между отстаивавшими противоположные позиции членами ЦК оказались настолько долгими и упорными, что мало кому из членов собственно заседавшего Петербургского комитета удалось вставить слово. Одним из них был радикальный журналист и член исполнительной комиссии ПК Антон Слуцкий. Заняв сторону Ленина и Троцкого, он заклеймил соглашение как «замаскированный путь отступления от власти» и еще раз подчеркнул крайнюю важность последовательного отстаивания идеи исключительно Советской власти. Любая другая власть, по мнению Слуцкого, не найдет отклика в революционных массах (66). После его выступления было принято решение назначить на следующий день расширенное заседание Петербургского комитета, пригласив на него представителей районных комитетов, чтобы разъяснить им позицию городского партийного руководства (это заседание состоялось только 4 ноября), вскоре после чего заседание ПК закрылось, чтобы дать возможность ряду его участников успеть на начинавшееся расширенное заседание Центрального Комитета.

На заседании ЦК 1 ноября, так же как на предыдущем заседании Петербургского комитета, Ленин, рука об руку с Троцким, вновь повели наступление на предлагаемое соглашение с социалистами. Заявив, что партии, не принявшие участия в вооруженном восстании, теперь хотят воспользоваться переговорами, чтобы отобрать власть у тех, кто сумел одержать верх, Троцкий настаивал, что каким бы ни было новое правительство, преобладать в нем должны большевики, а возглавлять — Ленин (67). В тот момент Троцкий, как и Ленин, если не больше, был поглощен идеей разжигания, с помощью революционного взрыва в России, пожара социалистических революций в развитых странах Европы, и, судя по его заявлениям, большая часть его представлений о российской политике определялась этой, без преувеличения, всепоглощающей идеей (68). Что касается Ленина, то он снова предельно ясно обозначил свою позицию: никаких дальнейших переговоров с меньшевиками и эсерами (69).

Подвергшись такой решительной атаке, лидеры умеренных большевиков, включая Каменева, Рыкова, Луначарского и Рязанова, отказались от обсуждения некоторых аспектов наметившегося на викжелевских переговорах соглашения. Однако, обосновывая необходимость заключения компромисса с социалистами на тех условиях, которые были согласованы в ЦК 29 октября, они были столь же непримиримы, как Ленин и Троцкий. Взять, к примеру, Рязанова. Наряду с Каменевым, Рыковым и Луначарским, Рязанов в августе-сентябре 1917 г. вел яростную и подчас успешную борьбу против ленинского радикализма. Опыт этой борьбы, а также дискуссии с другими членами партии во время работы Второго съезда Советов убедили его в том, что большинство партийных руководителей в Москве и провинции разделяют его взгляды. Кроме того, высказываясь в пользу расширенного состава правительства, Рязанов, как председатель Петроградского совета профессиональных союзов, мог по праву претендовать на роль рупора 450 тысяч организованных рабочих столицы, что он и не преминул подчеркнуть во время острой полемики с Лениным, состоявшейся в Петроградском совете профсоюзов 6 ноября (70). А на заседании ЦК 1 ноября он выступил с особенно настойчивым призывом к компромиссу. «Если мы сегодня отказываемся от соглашения, то мы останемся совершенно одни и безнадежно одни… без левых эсеров, без всего… останемся перед фактом, что мы обманули массы, обещав им советское правительство… Соглашение неизбежно» (71).

Категорически отрицательная позиция Ленина и Троцкого в отношении переговоров с оппозицией не встретила понимания и у центристов, включая Яна Берзина, Моисея Урицкого, Андрея Бубнова и Якова Свердлова, которые 29 октября проголосовали за участие партии в переговорах с Викжелем. Однако впечатление от успехов партии на местах, а также влияние Ленина и, возможно, товарищей из Петербургского комитета убедили даже их в том, что Каменев и другие большевики на переговорах с Викжелем превысили делегированные им 29 октября Центральным Комитетом полномочия и что ряд условий предварительного соглашения является неприемлемым. Урицкий, в частности, заявил: «Мы не должны уступать ни Ленина, ни Троцкого, ибо это, в известном смысле, отказ от нашей программы» (72).

От Петербургского комитета на расширенном заседании ЦК 1 ноября выступил Слуцкий. Вновь продемонстрировав солидарность с Лениным и Троцким, он заявил, что действия представителей большевиков на переговорах «идут вразрез со всеми решениями рабочих». С точки зрения масс, вопрос [о Советской власти] является решенным, «и ни о каких расширенных Советах говорить не приходится» (73).

В конце заседания Центральный Комитет десятью голосами против четырех отверг требование Ленина о немедленном прекращении переговоров с Викжелем. Было решено, что партия примет участие еще в одном, последнем, раунде переговоров, изложив свои минимальные требования в виде ультиматума — только чтобы продемонстрировать левым эсерам невозможность соглашения. Этот ультиматум предусматривал, помимо прочего, признание новым правительством незыблемости декретов Второго съезда Советов, а также признание Второго съезда и избранного им ВЦИКа единственным источником правительственных полномочий. Еще раз было подчеркнуто, что в составе расширенного ВЦИКа могли быть представлены только партии и фракции, входившие в Советы. Это означало, что представительство городских дум в ВЦИКе и создание неких гибридных органов типа Народного совета было недопустимо (74). Характерно, что объявить об отказе партии от предложенного Викжелем соглашения и представить новый ультиматум на заседании ВЦИК в ночь с 1 на 2 ноября было поручено не Каменеву, а В. Володарскому.

Несмотря на молодость, 26-летний Володарский (Моисей Гольштейн) был ветераном революционного движения, прославившимся своим полемическим талантом, энергичностью и умением «зажечь» толпу. После возвращения из эмиграции в Россию в мае 1917 г. он занял влиятельную позицию в Петербургском комитете большевиков. Ленинец в душе, он оказался в предоктябрьские дни в рядах тактических прагматиков, призывавших к осторожности и тщательной подготовке восстания против Временного правительства. Эта позиция была обусловлена его неуверенностью в том, сумеют ли большевики наладить хлебные поставки населению, а также в том, что делать с войной: объявлять ли сразу о выходе из «империалистической» войны или продолжить ее как революционную. Скептически относился он и к перспективе скорых социалистических революций в Европе. «Мы должны знать, — предупреждал он в свое время, — что, став у власти, нам придется понизить заработную плату, увеличить количество выходов на работу, придется ввести террор… Отказываться от этих средств мы не имеем права, но и спешить к ним нам нет надобности» (75). На заседании ВЦИКа, начавшемся вечером 1 ноября, вскоре после завершения работы Центрального Комитета большевиков, Володарский, покривив душой, заявил, что среди большевиков «вряд ли найдется кто-то, кто не желал бы соглашения…». Но, продолжил он, «мы не можем идти на соглашение при всяких условиях… Нужно сделать все возможное для того, чтобы не были сданы те позиции, в защиту которых боролись сотни тысяч рабочих, крестьян и солдат». Затем он представил на рассмотрение ВЦИКа, председателем которого по-прежнему являлся Каменев, резолюцию, почти в точности повторявшую вышеизложенный ультиматум ЦК (76).

От лица объединенных социал-демократов интернационалистов выступил Владимир Базаров. Явно ошеломленный таким резким отступлением большевиков от их прежней, гораздо более сговорчивой позиции на переговорах с Викжелем, он внес довольно резкую резолюцию, осуждавшую нарушение большевиками ранее взятых обязательств и объявлявшую о выходе его фракции из ВЦИКа до тех пор, «пока большинство этого учреждения не станет на почву честного и искреннего блока с другими социалистическими партиями». Карелин, не менее Базарова обескураженный крахом недавних блестящих перспектив мирного разрешения вопроса, изо всех сил пытался найти новый фундамент для соглашения. Он предложил увеличить перевес в революционном парламенте, которому будет подотчетно новое правительство, в пользу Советов, а также обязать новое правительство, каким бы оно ни было, следовать принципам, заложенным в декретах Второго съезда Советов. Резолюция Володарского при первичном голосовании набрала 38 голосов против 29, поданных за резолюцию Карелина. Однако после принятия нескольких незначительных поправок левые эсеры, считавшие по-прежнему своей главной задачей создание широкой социалистической коалиции, включавшей в том числе и большевиков, проголосовали за предложение Володарского (77).

Между тем, борьба большевистской партии за лидерство нарастала. Воссоздать все детали этой фазы конфликта вокруг правительства и того, что происходило в данной связи в Центральном Комитете большевиков, мешает отсутствие протоколов соответствующих заседаний ЦК, хотя известно, что они имели место 2, 4 и 5 (или 6) ноября (78). Достоверно известно, что проходящие под эгидой Викжеля переговоры стали предметом долгой и яростной дискуссии на заседании ЦК 2 ноября. Эта дискуссия завершилась принятием, с перевесом в один голос, предложенной Лениным резолюции, которая осудила умеренных большевиков за то, что они, поддавшись давлению, согласились на формирование нового правительства партиями, представлявшими меньшинство в Советах, нарушив тем самым волю Второго Всероссийского съезда Советов. Резолюция также одобрила деятельность существующего правительства как полностью соответствующую главной цели — триумфу социализма в России и Европе (79).

Ленинские методы достижения победы, даже такой неубедительной, как эта, вызывают, однако, сомнения. В двух предыдущих случаях голосования о приемлемости существенных уступок умеренным социалистам голоса в ЦК разделились поровну, после чего Ленин обратился за помощью к Петербургскому комитету (80). Судя по не очень ясной записи в протоколе заседания ПК от 2 ноября, едва начавшись, оно было внезапно прервано для зачтения срочной записки от Ленина, в которой он просил столичных товарищей срочно принять резолюцию против соглашения с социалистами и передать ее на заседание Центрального Комитета. Яков Фенигштейн, доставивший послание Ленина, объяснил дело так, что «москвичи», то есть, очевидно, Ногин и Рыков, требуют заключения соглашения с меньшевиками и эсерами, и, чтобы дать им отпор, нужна помощь Петербургского комитета (81).

Вячеслав Молотов, будущий сталинский нарком иностранных дел, как раз делал доклад о «текущем моменте», когда принесли записку от Ленина. В ответ Петербургский комитет делегировал одного из своих признанных лидеров, Глеба Бокия, проинформировать ЦК о своем негативном отношении к уступкам, которые ведут к размыванию Советской власти и уводят в сторону от программы реформ, принятой Вторым съездом. После ухода Бокия на трибуну один за другим поднимались воинственно настроенные руководители местных партийных организаций, чтобы высказаться против включения в состав правительства умеренных социалистов. За продолжение переговоров с Викжелем не выступил ни один человек. В завершение всего был одобрен ультиматум, принятый накануне Центральным Комитетом и ВЦИКом. Чуть позже из ЦК вернулся Бокий, сообщивший, что ему не удалось получить слово, чтобы выразить солидарность Петербургского комитета с Лениным. После этого в ЦК спешно были отправлены Молотов со Слуцким — сообщить о последних решениях ПК (82).

Помогло ли вмешательство Петербургского комитета склонить ЦК на ленинскую сторону? Мы не знаем. Известно лишь, что ленинские нападки не заставили умеренных большевиков отказаться от попыток удержать на плаву переговоры о реформировании правительства. Это стало очевидно на заседании ВЦИК, открывшемся поздно ночью 2 ноября (83). Когда речь зашла о переговорах с Викжелем, Малкин, который, по видимости, уже знал о возобладавшей среди большевиков ленинской позиции, зачитал декларацию левых эсеров, обвинявшую большевиков в недостатке гибкости в правительственном вопросе, что «толкает страну в пропасть дальнейшей гражданской войны». Декларация заканчивалась ультиматумом большевикам: либо принимайте более приемлемые условия переговоров, либо останетесь одни (84). Возможно, даже скорее всего, на выдвижение ультиматума левых эсеров подтолкнули умеренные большевики, надеясь таким образом укрепить свою позицию. На состоявшемся несколько недель спустя Первом съезде партии левых эсеров Камков вспоминал, как тогда к ним пришли «ответственные члены» партии большевиков и сказали: «Товарищи левые эсеры, ведите энергично свое дело, мы вас поддержим и надеемся, что… мы пойдем на соглашение» (85).

В ответ на декларацию Малкина Зиновьев, выполняя свой долг, представил ВЦИКу ленинскую позицию, одобренную накануне вечером Центральным Комитетом и отвергавшую любые соглашения с умеренными социалистами. Однако он тут же дал понять, что это заявление не является последним словом большевиков, что его еще должна рассмотреть большевистская фракция ВЦИКа, и попросил для этого часового перерыва. Никаких записей об этом совещании не сохранилось, но его результат в виде наспех составленного и немедленно представленного Каменевым ВЦИКу предложения о формировании нового правительства, не позволяет усомниться в том, что путем, как он позже выразился, «неимоверных усилий» ему и Зиновьеву удалось убедить большинство фракции в необходимости смягчить новую, более жесткую, позицию ЦК. Сохранив многие из минимальных требований, изложенных в ультиматуме Центрального Комитета от 1 ноября (приоритет ВЦИКа, признание декретов Второго съезда Советов, отказ от создания любых новых парламентских структур), новое предложение умеренных большевиков оказывалось более приемлемым для левых эсеров: во-первых, оно позволяло включить в состав ВЦИКа представителей социалистических фракций в Петроградской городской думе (тем самым открывая двери ВЦИКа Советов для несоветских фракций), а во-вторых, предусматривало для большевиков «не меньше половины» портфелей в новом кабинете (в отличие от численного преимущества, которое предполагал большевистский ультиматум от 1 ноября). Предложение также настаивало на включении в состав правительства Ленина и Троцкого, правда, не уточняло, на какие именно посты (86).

Самое важное заключалось в том, что и ультиматум ЦК от 1 ноября, и недвусмысленная атака Ленина на умеренных большевиков были нацелены на немедленное прекращение переговоров по поводу реформирования правительства, а предложение, представленное Каменевым, предполагало, в первую очередь, их продолжение. Для левых эсеров это было шаг вперед. Они отозвали свой собственный ультиматум и заявили, что поддерживают новое предложение большевиков в принципе (87). Было решено, что Каменев, Рязанов и Зиновьев — от большевиков и Карелин и П. Прошьян — от левых эсеров будут представлять ВЦИК на дальнейших переговорах по вопросу о новом правительстве (88).

Участникам переговоров новое предложение ВЦИКа было представлено Рязановым 3 ноября. Для умеренных социалистов заседание с самого начала не сулило ничего хорошего. Они предполагали, что предварительное соглашение, достигнутое комиссией Викжеля в ночь с 31 октября на 1 ноября, станет основой для формирования нового правительства, которое, в свою очередь, будет подконтрольно Народному совету, где влияние большевиков будет сведено к минимуму. Однако председательствующий А. Малицкий начал с того, что зачитал резолюцию, переданную ему делегацией рабочих Путиловского завода. Как и рабочие Обуховского завода, представившие свое мнение несколькими днями раньше, путиловцы подтвердили свою приверженность созданию однородного социалистического правительства, но требовали, чтобы оно приняло советскую программу, воплощенную в декретах Второго съезда о земле, о мире, о рабочем контроле и о немедленном созыве Учредительного собрания; признало необходимость беспощадной борьбы против контрреволюции; признало Второй съезд Советов с представительством крестьянских депутатов, единственным легитимным источником политической власти; признало свою ответственность перед ВЦИК и обеспечило представительство в ВЦИКе исключительно советских организаций. Иными словами, резолюция путиловских рабочих, так же как и представленное затем Рязановым предложение ВЦИК, означала отказ от многих важных уступок, достигнутых в предварительном соглашении от 31 октября — 1 ноября. Так что Абрамович, представлявший на переговорах объединенных социал-демократов интернационалистов, выразил, вероятно, мнение не только своей фракции, но и меньшевиков-интернационалистов (не говоря уже об основной массе меньшевиков и эсеров), когда заявил, что представленное Рязановым предложение делает заключение соглашения невозможным и что ответственность за последствия этого ложится на ВЦИК. Остальная часть заседания была посвящена острой критике умеренными социалистами большевистского «террора» и принятию резолюции, требующей создания полноценно представительного социалистического правительства, ответственного перед органом, представляющим всю российскую «демократию» (то есть, Временным народным советом) (89).

Несмотря на очевидный провал организованных Викжелем переговоров, Ленин был взбешен, узнав, что возглавляемая Каменевым и Зиновьевым большевистская фракция в ВЦИКе продолжила участие в политических переговорах вокруг формирования нового правительства. Этот публичный акт неподчинения стал для него последней каплей. Острые внутрипартийные дебаты последних дней показали, что многие из его авторитетных коллег все еще были заинтересованы в компромиссном соглашении с другими социалистами. Поэтому он попросил каждого из членов ЦК, напрямую не связанных с Каменевым, подписать официальное обращение с призывом вынести спор с умеренными большевиками на суд партийных комитетов регионального и национального уровня, а если понадобится, то и экстренного съезда партии, если «меньшинство ЦК» не согласится подтвердить, категорически и в письменном виде, приверженность духу и букве его резолюции от 2 ноября, где оговаривались структура и задачи его правительства (90). Помимо самого Ленина документ подписали Троцкий, Свердлов, Сталин, Урицкий, Дзержинский, Сокольников, Бубнов, Адольф Иоффе и Матвей Муранов (91). Анализ существующих документов показывает, что хотя некоторые из перечисленных членов ЦК и продолжали симпатизировать идее компромисса (за что и проголосовали 29 октября), мало кто из них был готов спорить с Лениным по вопросу о недопустимости серьезных нарушений партдисциплины в преддверии гражданской войны.

Со своей стороны, «меньшинство»: Каменев, Рыков, Зиновьев, Ногин и Владимир Милютин, — будучи глубоко уверенными в правоте и значимости своего дела, поспешили выйти из Центрального Комитета, чтобы, как они писали в ответном заявлении, «иметь право откровенно сказать свое мнение массе рабочих и солдат и призвать их поддержать наш клич: Да здравствует правительство из всех советских партий! Немедленное соглашение на этом условии» (92).

Каменев и его единомышленники, очевидно, надеялись, что их выход из ЦК обеспечит им поддержку внутри партии. По свидетельству Свердлова, их шаг действительно вызвал некоторые «колебания» в ряде мест (93). Однако ретроспективный анализ показывает, что для них было бы полезнее остаться в ЦК, где важнейшие теоретические баталии, в которых они могли бы одержать верх (например, по вопросу об отношении к Учредительному собранию), еще только предстояли. К тому же, им стоило принять предложение Ленина о созыве партийного съезда или конференции для выяснения того, кто же виновен в расколе партийного руководства, поскольку далеко не очевидно, что общенациональный партийный форум принял бы сторону Ленина. Покинув же Центральный Комитет и не поддержав идею о созыве чрезвычайного съезда, умеренные большевики оказались за рамками арены, где происходили самые важные сражения революции, и помогли победе ленинской линии — так же, как это сделали меньшевики и эсеры, покинув Второй съезд Советов.

Тем временем, не прекращающиеся эксцессы со стороны ВРК вновь ужесточили позицию умеренных социалистов по отношению к сотрудничеству с большевиками. Кроме того, выход ряда большевиков из ЦК был истолкован меньшевиками и эсерами как признак начала ожидаемого ими распада большевистской партии (94). При таком подходе, естественно, всякие остатки заинтересованности в компромиссе с большевиками оказались уничтожены. В ночь с 5 на 6 ноября социалисты, хотя и появились, в отсутствие большевиков с левыми эсерами, на предварительно намеченном заседании комиссии Викжеля, вести переговоры явно не были склонны. На этой ноте переговоры под эгидой Викжеля были свернуты и перенесены на неопределенный срок (95).

Неудаче меньшевиков и эсеров способствовало то, что первые революционные декреты большевиков и их жесткая позиция по отношению к внутренней и внешней контрреволюции оказали мобилизующее влияние на революционный дух петроградских трудящихся масс — факт, который нашел отражение в широкой поддержке ленинской позиции на местном уровне. Наглядный пример тому — городская партийная конференция, созванная Петербургским комитетом большевиков 4 ноября. Перед собравшимся на ней делегатами (примерно 112 партийных активистов от всех районных организаций столицы) с пламенной речью выступил Троцкий, рассказавший о заслугах партии большевиков и о идущей внутри нее борьбе вокруг компромисса в правительственном вопросе. Только большевики, заявил он, взяли на себя смелость возглавить вооруженное восстание народа — вопреки возражениям умеренного меньшинства, в октябрьские дни выступившего против вооруженного восстания и даже против лозунга «Вся власть Советам». Только под руководством [ленинского крыла] большевистской партии рабочие смогли достичь целей, к которым они так долго стремились. «Происходит, — продолжал он, — революция социалистическая, революция рабочего класса, когда осуществление нашей программы… максимум — дело ближайших дней» (96). Все это звучало очень захватывающе. Принятая конференцией резолюция подтвердила, что «для осуществления своей программы… партия [большевиков]… нуждается не в содействии мелкобуржуазных групп, а в беззаветной поддержке трудящихся и угнетенных масс» и что «более чем когда-нибудь [ей нужна] твердая революционная линия, строжайшая дисциплина… и никакого дезертирства с ответственных постов» (97).

Похожую картину массового перехода на ленинские позиции можно было наблюдать на открытии организованной большевиками конференции фабричных работниц 5 ноября (она получила название Первой конференции работниц Петрограда). Подготовка к этой конференции, задуманной, прежде всего, с целью мобилизовать работающих женщин на поддержку большевистских кандидатов на выборах в Учредительное собрание, была начата еще до Октября группой большевичек, объединившихся вокруг журнала «Работница» (98). На первом заседании почти пятьсот женщин-делегатов явно тяготели к поддержке позиции умеренных большевиков в вопросе формирования правительства, пока слово не взяла Людмила Сталь — член редакции «Работницы», пламенный оратор и убежденная сторонница Ленина — и не убедила их в крайней важности сохранения существующего, полностью большевистского, правительства и прекращения внутрипартийных распрей (99). Той же ночью избранная женской конференцией делегация отправилась в Смольный известить о своей новой позиции большевистское руководство (100).

Однако нигде переход от поддержки умеренных большевиков к поддержке ленинской позиции не был столь демонстративным, как на заседаниях Петроградского совета профсоюзов. 31 октября совет, возглавляемый умеренными большевиками Рязановым и Лозовским, принял четко сформулированную резолюцию, призывающую к немедленному созданию однородного социалистического правительства из представителей всех партий, входящих в Советы, и ответственного перед ВЦИК (101). Аналогичные резолюции были приняты и большинством отдельных профсоюзов из числа представленных в совете. 6 ноября, то есть уже после ленинской атаки на умеренных и развала переговоров под эгидой Викжеля, позиция руководства совета, уверенного в необходимость скорейшего примирения всех социалистических сил, оставалась неизменной (102). Однако рядовых членов профсоюзов она больше не устраивала. Это стало очевидно 9 ноября, на созванном советом совещании представителей входивших в него петроградских профсоюзов. В совещании приняли участие около двухсот человек. С речью «О текущем моменте» выступил Ленин, после чего члены совета набросились на лидера большевиков с упреками в том, что вместо кадетов он сосредоточил огонь своей критики на меньшевиках и эсерах. Кто-то из меньшевиков-интернационалистов заявил, что репрессивные меры Ленина и Троцкого есть признак слабости, а вовсе не силы или стремления угодить массам, и что партия, которая ставит перед пролетариатом невозможные задачи, не может быть его другом. Судя по протоколу совещания, в защиту Ленина открыто не выступил никто. Тем не менее, заключительная ленинская резолюция, поддержавшая существующее правительство как «верно отражающее интересы подавляющего большинства населения», была принята большинством голосов: 112 против 33 (103). Ясно, что в глазах местных профсоюзных деятелей и рядовых рабочих большевистская твердость в обращении с классовыми врагами выглядела привлекательно, по крайней мере, до поры до времени.

Это был последний раз, когда вопрос о создании однородного социалистического правительства и внутрипартийной дискуссии по этому поводу обсуждался Петроградским советом профсоюзов. В ВЦИКе вопрос был рассмотрен последний раз 6 ноября, два дня спустя после развала переговоров Викжеля, и снова безрезультатно (104). Таким образом, чистый итог недельных, зачастую круглосуточных, переговоров по правительственному вопросу и острой борьбы вокруг этого внутри партии большевиков оказался нулевым. Все места в Совнаркоме остались за большевиками.

Несмотря на неудачную попытку изменения структуры и состава Совнаркома на переговорах под эгидой Викжеля, сторонники идеи многопартийного социалистического правительства, включая умеренных большевиков, утешали себя тем, что, согласно декрету о создании Совнаркома, он был ответственен перед ВЦИКом, а в составе ВЦИКа должны были присутствовать представители всех советских партий, групп и организаций, даже тех, которые в свое время покинули Второй съезд Советов или вовсе не присутствовали на нем. В резолюциях ЦК большевиков по правительственному вопросу этого периода, неважно, были ли они предложены умеренными или ленинцами, приоритет ВЦИК по отношению к Совнаркому неизменно подтверждался. В интерпретации умеренных большевиков и левых эсеров, это должно было означать, что ВЦИК будет главным законодательным органом, а Совнарком — исполнительным, призванным, главным образом, претворять в жизнь его решения (105). По крайней мере, были уверены они, ни одно политическое решение не могло обрести силу закона без санкции ВЦИКа.

Даже Ленин, в принципе, признавал подотчетность Совнаркома ВЦИКу. Но на практике все формальности, связанные с распределением полномочий между органами, с самого начала Совнаркомом игнорировались. До середины ноября, пока правительство не начало собираться регулярно, Ленин и другие народные комиссары издавали декреты самостоятельно, от своего имени, без ссылки на ВЦИК. Эти декреты, непрерывным потоком издававшиеся в первые послеоктябрьские дни и недели, представляли собой, главным образом, наспех составленные декларации о революционных принципах. Их главной целью было добиться упрочения Советской власти в Петрограде и остальной России и дать толчок решающим революционным восстаниям в других странах.

Таким же произволом характеризовалось и поведение Военнореволюционного комитета. В первые недели после свержения правительства Керенского ВРК стал командным пунктом, отвечающим за безопасность в Петрограде и распространение Советской власти по стране. Помимо этого, в Петрограде, по причинам, о которых будет рассказано в следующей главе, ВРК оказался ответственным и за многие гражданские функции, быстро превратившись в государство в государстве (106). Самостоятельная роль, которую после свержения Временного правительства играл в общенациональной и местной политической жизни ВРК, еще ждет проявления к ней исследовательского интереса, которого она, несомненно, заслуживает. Но совершенно очевидно, что в ответ на нежелание правительственных, муниципальных и финансовых институтов признавать законность Советской власти, ВРК не только издавал, но и часто осуществлял силой декреты и приказы, которые не были, а в некоторых случаях, и не могли быть одобрены Совнаркомом, не говоря уже про ВЦИК.

Заявив 29 октября, что в России нет действующего национального правительства, Камков был близок к истине. В чем он ошибался, так это в том, что приписывал правительственные функции Центральному Комитету партии большевиков (107). В принципе, в то время ни Центральный Комитет, ни партийные органы на местах еще не играли значительной роли в формировании правительственной политики. О взаимоотношении между партией и правительственными институтами в этот ранний период можно судить по признанию заведующего Секретариатом ЦК Свердлова. В письме местным партийным организациям от 28 октября он советовал: «Если… вам нужно знать линию ЦК, то рекомендую вашему вниманию все декреты Совета Народных Комиссаров» (108).

Возможно, в первые послеоктябрьские дни, когда угроза внутренней и внешней контрреволюции была высока, особый {ad hoc) характер большевистского правительства был оправдан. Многие члены ВЦИКа, включая большинство большевиков и всех левых эсеров, рассматривали первые репрессивные декреты, изданные от имени Совнаркома, а также декреты ВРК как чрезвычайные меры для борьбы с временными трудностями. Они продолжали считать ВЦИК главным законодательным органом революционной России и источником политической власти и надеялись, что как только политическая ситуация в Петрограде стабилизируется, Совнарком заработает как исполнительный орган при ВЦИКе.

В начале ноября обстоятельства, представлявшие непосредственную угрозу революции в Петрограде, казалось, были устранены. Однако декретный произвол не ослабевал. Одним из первых воспротивиться этому официально попытался член ВЦИК, умеренный большевик Юрий Ларин. 2 ноября он выступил по этому поводу на открытии заседания ВЦИК. Ларин был влиятельным левым меньшевиком, примкнувшим к большевикам вскоре после Шестого съезда РСДРП (б). Уже тогда он продемонстрировал полную поддержку каменевского крыла партии и выступил против «быстро действующих средств» и большевиков, которые отдавали им предпочтение (109). На заседании ВЦИК 2 ноября Ларин сосредоточил свое внимание на непопулярном «Приказе № 1» Муравьева, который крупным шрифтом был опубликован в тот день на первой полосе «Известий» без разрешения на то ВЦИК или Совнаркома (110). Для него и его единомышленников-большевиков, не говоря уже о большинстве левых эсеров, поощрение Муравьевым «суда Линча» было абсолютно неприемлемым и отвратительным. Памятуя о прерогативах ВЦИКа, определенных декретом Второго съезда о правительстве, Ларин, поддержанный Рязановым, призвал коллег воспользоваться ими и попросту отменить приказ. Этот вариант серьезно рассматривался ВЦИКом, но, учитывая непростую ситуацию в отношениях внутри партии и правительства, большинство членов ВЦИК решили не идти на прямое столкновение с Лениным и Совнаркомом. ВЦИК скорее попросил, чем приказал наркому внутренних дел Рыкову объявить недействительным приказ Муравьева, что и было сделано несколько дней спустя (111).

Вопрос о взаимоотношениях между Совнаркомом и ВЦИК возник снова уже на следующем заседании ВЦИК 4 ноября, на сей раз в связи с ленинским декретом об ограничении свободы печати (112). И вновь инициатором дискуссии выступил Ларин. Признав, что жесткий контроль за прессой, возможно, был оправдан в первые послеоктябрьские дни, он заявил, что теперь, когда ситуация стабилизировалась, печатные средства должны быть свободны от ограничений, до тех пор пока не призывают напрямую к восстанию или саботажу. Он предложил резолюцию, отменяющую ленинский декрет о печати и налагающую запрет на любые репрессивные акты, не санкционированные особым представительным трибуналом, который специально для этой цели должен быть создан ВЦИК (113). Интересно, что на этот раз левые эсеры были готовы пойти еще дальше. Они потребовали, чтобы декрет о печати был рассмотрен в более широком контексте узурпации Совнаркомом законодательных полномочий ВЦИК вообще, и настаивали на отмене всех репрессивных мер, введенных декретами Ленина и других народных комиссаров за десять послеоктябрьских дней (114).

В ответ на это секретарь ВЦИК, большевик-ленинец Варлаам Аванесов, возразил, что Совнарком по-прежнему нуждается в неограниченных полномочиях, так как борьба в защиту завоеваний революции еще далеко не закончена. Он внес резолюцию о запрете восстановления свободы печати и об одобрении всех принятых на тот момент Совнаркомом декретов (115). Затем в защиту декрета о печати как абсолютной необходимости в чрезвычайных условиях один за другим выступили Троцкий и Ленин, примчавшиеся на заседание ВЦИК, едва заслышав о назревающем там конфликте. Так инициатива Ларина очень скоро переросла во второй острый институциональный конфликт между ВЦИК и Совнаркомом по поводу властных полномочий, а также в прямую конфронтацию по этому вопросу между умеренными большевиками и левыми эсерами, с одной стороны, и большевиками-ленинцами — с другой.

В результате голосования победила резолюция Аванесова. Но дело на этом не кончилось. Разочаровавшись в своей надежде расширить Совнарком или умерить его поведение с помощью ВЦИКа, левые эсеры объявили, что они выходят из состава ВРК и из всех прочих властных структур, кроме ВЦИКа (116). Это была сенсация, однако она не шла ни в какое сравнение с тем, что случилось потом. Слово взял Ногин. Сначала он обратился к коллегам с эмоциональным призывом к компромиссу в правительственном вопросе, а затем сделал заявление, поразительное как своей неожиданностью, так и прозорливостью. Единственная альтернатива компромиссу, утверждал он, «сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора… Это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны». Заявив, что умеренные большевики не могут взять на себя ответственность за подобное развитие событий, он сообщил об отставке с правительственных постов четырех членов Совнаркома: Рыкова, Милютина, И. Теодоровича и Ногина, то есть самого себя, — а также о солидарности с их протестом еще семи видных большевистских деятелей Совнаркома (117).

На самом деле, трое из подавших в отставку (Ногин, Рыков и Милютин) были членами ЦК большевиков, чьи позиции по теоретическим и тактическим вопросам были близки к позиции Каменева, и их выход из правительства был логическим продолжением выхода из Центрального Комитета. Кроме того, большинство из тех, кто поддержал протест, но из правительства не вышел, также принадлежали к умеренному крылу партии. Впрочем, это не было общим правилом. Например, нарком труда Александр Шляпников до этого обычно примыкал к ленинцам.

Одно из самых ярких обвинений умеренных большевиков в адрес Ленина и Троцкого и продавливаемой ими жесткой линии ЦК по отношению к политическому компромиссу прозвучало на совещании большевистской фракции, которое предшествовало заседанию ВЦИКа 4 ноября, из уст Лозовского. Предваряя каждый пункт обвинения рефреном «во имя партийной дисциплины, я не могу молчать», он обвинил ленинскую фракцию в поддержке экстремизма ВРК, отражением которого стал потворствующий массовому насилию приказ Муравьева; в подавлении оппозиционной печати, оскорблениях, преследованиях, обысках и арестах; в ограничении свободы собраний; в узурпации Военно-революционным комитетом полномочий гражданской власти; в обмане трудящихся масс, которые боролись за [многопартийное] Советское правительство, а это правительство, по неясным для них причинам, вдруг оказалось чисто большевистским; наконец, в том, что она поставила соглашение о новом правительстве в зависимость от включения в него определенных личностей [то есть, Ленина и Троцкого], тогда как каждая минута промедления оборачивалась дальнейшим кровопролитием (118).

Обвинительная речь Лозовского на совещании в ЦК была взвинченной и точно передавала царившую там эмоционально-напряженную атмосферу. Предстоящий выпад Ларина против ограничений прессы и вопрос об отставках, несомненно, обсуждались фракцией на этом совещании. Зато для небольшевиков заявление Ногина о выходе ряда членов из правительства, прозвучавшее на заседании ВЦИК, имело эффект разорвавшейся бомбы. Внезапно стало очевидно, что ни в ЦК большевиков, ни в Совнаркоме нет стабильности и порядка. Левые эсеры решили воспользоваться этим обстоятельством, чтобы еще раз попытаться отстоять приоритет ВЦИКа перед Совнаркомом. В официальном письменном запросе на имя Ленина один из левых эсеров усиленно подчеркивал, что именно ВЦИК был наделен съездом Советов верховной властью и Совнарком должен быть ему полностью подотчетен. Автор запроса требовал немедленно объяснить, на каком основании Совнарком издает декреты без одобрения и обсуждения ВЦИКом и намерен ли он в будущем отказаться от «совершенно недопустимого порядка — декретирования законов» (119). Ленин в ответ заявил, что принадлежащей ВЦИКу прерогативы отстранения министров вполне достаточно, чтобы он мог контролировать политику Совнаркома, и что принятие всех спорных декретов было обусловлено острой необходимостью. Если же, сказал Ленин, ВЦИК это не устраивает, то у него есть право созвать новый Всероссийский съезд Советов, когда ему вздумается (120).

Левые эсеры признали ответ неудовлетворительным и тут же попытались закрепить это декларативно. Однако предложенная ими соответствующая резолюция не прошла, набрав 20 голосов против 25 при 12 воздержавшихся (6 левых эсеров и 6 большевиков) (121). Пиком столкновения стало инициированное Урицким, от имени ЦК большевиков, голосование о доверии правительству Ленина. С учетом исторической перспективы, это событие может быть названо критическим моментом начальной стадии развития Советской системы. Ассоциация партии с Советами и защитой Советов как воплощением революции была главным источником авторитета большевиков в массах. Открытый разрыв между Совнаркомом и ВЦИК, пусть и временный, мог в тот момент существенно подорвать авторитет ленинского правительства и увеличить шансы на возобновление переговоров Викжеля.

Силы противоборствующих сторон: умеренных большевиков, меньшевиков-интернационалистов, объединенных социал-демократов интернационалистов и левых эсеров, с одной стороны, и большевиков, на которых мог положиться Ленин, с другой, — были настолько близки к равенству, что для обеспечения численного перевеса Ленин был вынужден настоять, чтобы к голосованию были допущены и присутствовавшие на заседании наркомы-большевики. Получалось, что члены правительства принимают участие в голосовании о доверии самим себе (122). Результат поголовного голосования оказался 29 против 23 при 3 воздержавшихся. Рязанов и другие лидеры умеренных большевиков, включая Ларина, Ногина и Каменева, по-видимому, не проголосовали. Это обстоятельство вкупе с голосами «за» четырех наркомов: Ленина, Троцкого, Сталина и Крыленко, — оказалось решающим (123).

Благополучно пережив это испытание (заседание ВЦИК 4 ноября), Ленин от своего имени направил Каменеву, Зиновьеву, Рязанову и Ларину ультиматум, в котором, угрожая исключением из партии, настаивал, что они должны либо немедленно, в письменной форме, безоговорочно поддержать политику Центрального Комитета и в дальнейшем отстаивать ее во всех своих речах, либо прекратить любую публичную деятельность до вынесения решения съездом РСДРП (б) (124). В последовавшем немедленно ответном совместном письме Каменев, Рязанов и Ларин (правда, без Зиновьева) отказались подчиниться ультиматуму и выразили сомнение в праве Ленина заставлять их отстаивать политику ЦК, с которой они в корне не согласны, усмотрев в этом беспрецедентное требование говорить против совести (125).

В то же время, важно отметить, что когда некоторые сподвижники Каменева подавали в отставку со своих постов в правительстве, сам он продолжал занимать потенциально весьма влиятельную позицию председателя ВЦИК и, в отличие от некоторых других большевиков, воздержался даже от формального выражения солидарности с «отступниками». Однако эта предосторожность не помогла уберечь его от ленинского гнева. Решив порвать с умеренными любой ценой, Ленин неизбежно стал бы стремиться устранить Каменева из руководства и из большевистской фракции ВЦИК и заменить его более податливой, зависимой фигурой. Такой фигурой, прежде всего, из-за своей безоговорочной преданности и подчиненности Ленину в качестве главы секретариата ЦК, без сомнения, был Свердлов.

С подачи Ленина участники утреннего заседания ЦК большевиков 8 ноября согласились отстранить Каменева от руководства ВЦИКом(126). О состоявшемся позже в тот же день заседании большевистской фракции ВЦИКа, на котором обсуждалось это решение, никаких записей не сохранилось. Неужели Каменев сдался без борьбы? Учитывая, что несколькими днями раньше он был решительно настроен остаться на своем посту, это кажется маловероятным. Во всяком случае, сообщая 9 ноября на страницах газеты «Новая жизнь» о своей отставке с поста председателя ВЦИК, Каменев ясно дал понять, что он идет на этот шаг под давлением. Так что, выбрав на место Каменева Свердлова, Ленин получил то, что хотел. Сначала, под нажимом со стороны левых эсеров, оживилась было борьба за верховенство ВЦИКа над Совнаркомом, и левым эсерам даже удалось достичь в ней кое-каких успехов (127). Однако впоследствии под жестким контролем Свердлова роль ВЦИКа оказалась сведена к роли «фигового листка» (128).

Одобрение программы Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов Вторым (чрезвычайным) Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов и последовавшее затем объединение ЦИК Советов крестьянских депутатов с ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов еще больше укрепило стратегические позиции ленинского правительства. Открывшийся в Петрограде 11 ноября, Второй (чрезвычайный) Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов имел свою непростую историю. Здесь достаточно только отметить, что он был созван, в основном по инициативе большевиков и левых эсеров, с вполне определенной целью: добиться дальнейшего упрочения Советской власти, в частности, за счет обеспечения слияния ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов с ЦИК Советов крестьянских депутатов. Следует также отметить, что, в отличие от Первого Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, состоявшегося в мае 1917 г., где доминировали центристы и правые эсеры, второй общероссийский форум крестьянских представителей имел прочное левоэсеровское большинство (129).

Вопрос о создании единого ВЦИКа обсуждался на совместном заседании ЦК большевиков и бюро левоэсеровской фракции ВЦИК в ночь с 14 на 15 ноября и, чуть позже, на совместном заседании ВЦИК и чрезвычайного крестьянского съезда. Той же ночью условия объединения были согласованы двумя президиумами (ВЦИК и съезда) и на следующий день утверждены всем съездом. Тем самым, Советская власть обрела символическое представительство большинства российского народа. Согласно этим условиям, к 108 членам существующего ВЦИКа присоединялось такое же количество представителей крестьянского съезда, 100 представителей солдатских и матросских комитетов и 50 представителей профсоюзов. Официальная церемония вхождения в ВЦИК 108 представителей от съезда Советов крестьянских депутатов прошла с большой помпой 15 ноября (130).

Среди новых, «крестьянских», членов ВЦИКа преобладали левые эсеры. В результате, в течение почти двух недель они имели численное преимущество над большевиками в этом органе. Однако левые эсеры договорились до прибытия других новых членов не использовать это преимущество для реорганизации правительства (131). Как оказалось, среди новоприбывших представителей профсоюзов и солдатских и матросских комитетов преобладали большевики, и к концу ноября они составили большинство в объединенном ВЦИКе. Ввиду традиционно высокого авторитета эсеров среди солдат крестьянского происхождения, напрашивается вопрос, было ли восстановление большевистского большинства в окончательном составе нового ВЦИКа легитимным выражением народного мнения или результатом невидимых манипуляций большевиков, особенно в отношении новых членов из числа военнослужащих. Но каким бы ни был ответ на этот вопрос, остается непонятным, почему левые эсеры, получив временное большинство во ВЦИКе, не пожелали воспользоваться им и, особенно, почему они не сделали попытки сформировать кабинет с левоэсеровским большинством.

По поводу легитимности новых представителей от вооруженных сил следует сказать, что массовый переход войск от поддержки умеренных социалистов к поддержке большевиков, нашедший отражение в численном преобладании последних среди солдатских делегатов, произошел еще в конце лета и осенью 1917 г. (132). Что касается второго вопроса, о видимом нежелании левых эсеров воспользоваться своим большинством в объединенном ВЦИКе, то в это время левоэсеровскому руководству, похоже, просто не доставало уверенности и воли бросить вызов большевикам по поводу руководства правительством. В этой связи важно отметить, что как раз в это время (19–28 ноября) проходил учредительный съезд партии левых эсеров. На Четвертом Всероссийском съезде партии левых эсеров в октябре 1918 г. Карелин, говоря об этом периоде, объяснял причины явления, названного им «властебоязнью» левых эсеров в конце 1917 г., тем, что несмотря на растущее влияние, как самостоятельная структура они только начинали существовать и еще не имели развитой партийной организации. «Эта властебоязнь и свойственный ей политический аскетизм и монашество, — вспоминал он, — были для нас характерны в течение долгого периода» (133).

Влияние этой осознаваемой самими левыми эсерами слабости, вкупе с их страстным желанием остаться у руля революции, было настолько сильно, что несмотря на все признаки того, что ленинское правительство и дальше будет действовать по своему усмотрению, левые эсеры вступили в переговоры о коалиции с большевиками. Впервые вопрос об участии левых эсеров в правительстве был, очевидно, поднят на совместном заседании ЦК большевиков и бюро левоэсеровской фракции ВЦИК ночью 14/15 ноября, где рассматривался вопрос о создании единого ВЦИКа (134). Дискуссия по этому поводу продолжилась два дня спустя, когда Свердлов принял участие в заседании левоэсеровской фракции уже объединенного ВЦИКа (135). Выступая на проходившем как раз в эти дни Первом съезде партии левых эсеров, Мария Спиридонова, в характерной для левоэсеровских взглядов манере, оправдывала тесное сотрудничество с большевиками. Слывшая с 1906 г. легендой среди российских крестьян за убийство высокого полицейского чина в Тамбовской губернии и страдания, которые она претерпела за это, будучи всего 22 лет от роду (136), Спиридонова была одной из самых выдающихся фигур в партии левых эсеров в 1917 г. «Мы находимся на пороге громадного социального движения, — убежденно говорила она на съезде. — Много неизведанного нам придется пережить. С этой стороны мы должны подходить к большевикам. Как нам ни чужды их грубые шаги, но мы с ними в тесном контакте, потому что за ними масса…» (137). «Наша партия вошла в блок с большевиками для того, чтобы умерить их страсти», — вспоминал почти год спустя, уже после того как эта затея провалилась, другой известный левый эсер (138). Вот почему в середине ноября лидеры левых эсеров были столь решительно настроены на партнерство с большевиками, а неприятие ими тех или иных репрессивных мер большевистских властей только усиливало эту решительность. Публичное подтверждение готовности левых эсеров войти в Совнарком прозвучало на заседании ВЦИК 17 ноября в речи Спиридоновой, в которой она обрушилась с критикой на большевиков за роспуск ими Петроградской городской думы без предварительной санкции ВЦИК (139).

После Спиридоновой выступил Свердлов. Он представил проект установления, регулирующего взаимоотношения между ВЦИК и Совнаркомом, составленный по настоянию левых эсеров как предварительное условие для дальнейших переговоров о создании коалиционного кабинета. Согласно этому документу, который получил название «Наказ о взаимоотношениях ВЦИК и Совнаркома» и был принят после минимального обсуждения, Совнарком был полностью ответственен перед ВЦИКом. Прежде чем вступить в законную силу, «все законодательные акты, а равно и распоряжения крупного общеполитического значения» должны были быть представлены Совнаркомом «на рассмотрение и утверждение Центрального Исполнительного Комитета». Р1сключение могло быть сделано только для мер, связанных с борьбой с контрреволюцией, при условии, что Совнарком отчитывается о них перед ВЦИК. Каждый народный комиссар был обязан еженедельно составлять отчеты для ВЦИК и отвечать на запросы последнего незамедлительно (140).

22 ноября, за несколько дней до восстановления большевистского большинства во ВЦИКе, Камков победно докладывал на заседании Первого съезда партии левых эсеров, что отныне «ни один декрет не может быть опубликован, если он предварительно не принят Ц.И.К. Таким образом, законодательной властью является Ц.И.К., а Совет Народных Комиссаров представляет из себя власть исполнительную. Это было крупной победой в позиции, занятой левыми с.-р.» (141) Однако это было не вполне так. Как покажет время, эта трактовка не учитывала переменную — добрую волю большевиков — и оставляла значительный простор для произвола Совнаркома. Тем не менее, какое-то время наркомы добросовестно строчили отчеты о своей работе и посылали их во ВЦИК (142). Кроме того, многие важные декреты, хотя, безусловно, далеко не все, после принятия Совнаркомом передавались во ВЦИК для утверждения.

Период между 25 октября и 4 ноября 1917 г. знаменовал собой важный поворотный пункт в развитии русской революции. В течение него было пресечено движение за создание многопартийного, исключительно социалистического правительства Вторым съездом Советов рабочих и солдатских депутатов и было создано полностью большевистское правительство. Принятие съездом Советов большей части партийной программы большевиков, а также первые победы Советского правительства над контрреволюцией упрочили народную поддержку большевиков в Петрограде. Попытки умеренных большевиков и поддержавших их левых эсеров, меньшевиков-интернационалистов и других левых социалистических фракций ВЦИК ограничить произвол Совнаркома потерпели поражение. Умеренные большевики были выдавлены из ЦК и вышли из состава Совнаркома. Легитимность Советского правительства еще более выросла после того, как программа Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов была одобрена Вторым Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов и образован единый ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Конечно, такие факторы, как запоздалая атака Керенского на левых, уход умеренных социалистов со Второго съезда Советов и их нереалистическая позиция на переговорах Викжеля, способствовали подобному развитию событий. Однако, несомненно, самым важным фактором, сыгравшим определяющую роль, был Ленин (поддержанный Троцким) — его абсолютная уверенность в собственной способности верно оценить революционную ситуацию в России и в мире, его железная воля и решительность в достижении целей любой ценой, не взирая на оппозицию, его исключительное мастерство политика и отсутствие моральных принципов. Таким образом, несмотря на лежащий в основе Октябрьской революции в Петрограде народный порыв, политические события в Петрограде 25 октября — 4 ноября 1917 г. являются подтверждением того, что иногда в истории решающую роль играет личность.

1 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б), август 1917 — февраль 1918 года — М, 1958 С 120

2 Разгон А. И. Забытые имена //Первое Советское правительство — М.1991 С 455

3 Знамя труда. 1917. 27 октября С 4 См также Мстиславский С. Пять дней. Начало и конец февральской революции — М — СПб — Берлин, 1922 С 13 1

4 Разгон А. И. Правительственный блок //Исторические записки Т 117 1989 С 108 См также Савицкая Р. М. Источники о В. И. Ленине по подготовке и проведению 2-го Всероссийского съезда Советов //Великий Октябр. история, историография, источниковедение — М, 1978 С 263, Второй Всероссийский съезд Советов р и с д. Под ред. Покровского и Яковлевой С 26. 83 О причинах этого отказа см позднейшие объяснения Камкова — Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционсров интернационалистов Петроград. 1918 С 43

5 Покровский, Яковлева Второй Всероссийский съезд Советов С 13, 56-57

6 Там же С 15–16,59-62

7 Там же С 29, 86-87

8 Там же С 15–21, 59-68

9 Там же С 21–25, 69-77

10 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 35 С 28-29

11 Помимо Ленина и Троцкого, список включал в себя следующие кандидатуры на посты наркомов Алексей Рыков — по внутренним делам, Иван Теодорович — продовольствия, Владимир Милютин — земледелия Александр Шляпников — труда, Владимир Антонов-Овсеенко. Николай Крыленко и Павел Дыбенко — по делам военным и морским. Виктор Ногин — торговли и промышленности, Анатолий Луначарский — просвещения. Иван Скворцов-Степанов — финансов, Георгий Ломов — юстиции, Николай Авилов — почт и телеграфов и Иосиф Сталин — по делам национальностей

12 Покровский, Яковлева Указ. соч. С 25, 80-82

13 Там же С 25–26, 82-83

14 Там же С 26–30, 83-87

15 Там же С 30, 87-89

16 Там же С 30–31, 89-90

17 Суханов Записки о революции Т 3 С 361

18 Покровский, Яковлева Указ. соч. С 90-92

19 Ttotsky. Lenin — New York, 1959 P 110

20 Декреты Советской власти Т 1 —М, 1957 С 25-26

21 Созданный в ночь с 25 на 26 октября, Комитет спасения состоял из представителей Петроградской городской думы, бывшего Предпарламента, «старого» ВЦИК рабочих и солдатских депутатов и исполкома Всероссийского совета крестьянских депутатов, а также фракций меньшевиков и эсеров, покинувших Второй съезд Советов

22 РГАСПИ Ф5 On 1 Д2857 Л 1

23 Первое официальное заседание Совнаркома произошло 3 ноября и затем он не собирался до 15 ноября — РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 1 и 1а. См. в этой связи мемуары Секретаря Совнаркома Н. П. Горбунова — ЦГАИПД Ф 4000 Оп 5 Д 2220 Л 8

24 Декреты Советской власти Т 1 С 24-25

25 См протокол совещания представителей частей Петроградского гарнизона, организованного большевиками 29 октября, на котором Ленин, Троцкий и историк-марксист Михаил Покровский, представивший себя как специалиста по партизанской борьбе, сумели добиться поддержки военных — Совещание полковых представителей Петроградского гарнизона 29 октября 1917 г //Красная летопись 1927 № 2 (23) С 220-225

26 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 26 Л 19,26

27 Новая жизнь. 1917. 31 октября. С 3

28 Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург, Рукописный отдел (далее PH Б СПб РО) Стенографические отчеты Петроградской центральной городской думы созыва 20 августа 1917 г Т 1 С 368-369

29 Известия. 1917. 2 ноября. С 1-2

30 John L Н Keep, trans and ed The Debate on Soviet Power Minutes of the All- Russian Central Executive Committee, Second Convocation — Oxford. 1979 P 44–45. Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов Р., С, Кр и Каз Депутатов 2-го созыва М, 1918 С 9-10 Документальная реконструкция заседаний нового ВЦИК Советов, предпринятая Кипом, является гораздо более полной, по сравнению с «Протоколами». Cм. также Вомпе П. Дни Октябрьской революции и железнодорожники — М. 1924 С 21-22

31 Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 год Под ред А. Анского — Л, 1918 С 128–129, Гарви П. А. Профессиональные союзы в России — Нью-Йорк. 1981 С 29, 128–129, прим 1

32 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 122–123, 269-270

33 Keep The Debate Р 46, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 10

34 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 127

35 Бубнов А. Октябрьские бюллетени ЦК большевиков //Пролетарская революция 1921 № 1 С 10-11

36 Меньшевики в 1917 году. Под ред. 3 Галили и А Г1 Ненарокова T 3 4 2 — М, 1994 С 261–262, Тютюкин С. В. Меньшевизм. Страницы истории — М. 2002 С 435

37 Подробные протоколы этих заседаний см ГАРФ Ф 5498. On 1 Д 67 Л 1-31 Копия этого документа из РГАСПИ (Ф 275 On I Д 43) опубликована Галили и Ненароковым в их сборнике Меньшевики в 1917 году T 3 4 2 С 602–628. См. также Тютюкин Указ. соч. С 437-440

38 См, напр, задавшие непримиримый тон дискуссии выступления Дана — ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 6–7, 10

39 Там же Л 1–2, 11

40 Там же Л 8–9. См также дневниковую запись не установленного представителя Викжеля с описанием этой дискуссии — Там же Д 56 Л 7-8

41 Об отчаянии Рязанова, остро ощущавшего необходимость немедленного соглашения между всеми социалистическими силами в то время, см Анский С. После переворота 25-го октября 1917 г //Архив русской революции Т 8 С 47

42 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 1 Л 11-12

43 РНБ СПб РО Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т 1 С 369-405

44 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 3-4

45 Там же Л 4-6

46 Там же Л 9

47 О значении этого фактора для меньшевиков см Абрамович Р. Страницы истории Викжель (ноябрь 1917 г) //Социалистический вестник 1960 № 5 С 99, № 6 С 118–119, Никочаевский Б. И. Меньшевики в дни Октябрьского переворота — Нью-Йорк, 1962 С 5–9 См также ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 56 Л 9

48 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 24–25, Никочаевский Указ. соч. С 6-7

49 Меньшевики в 1917 году ТЗ 4 2 С 271, Никочаевский Указ. соч. С 4, Абрамович Указ. соч. С 119, Тютюкин Указ. соч. С 439

50 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 24–29, Д 57 Л 31, РНБ СПб РО Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т1 С 456–458, Известия. 1917. 3 ноября С 4 См также Разгон А. ВЦИК Советов и первые месяцы диктатуры пролетариата — М, 1977 С 130 и Вомне. Дни Октябрьской революции С 37

51 Резолюция с этими требованиями была принята на массовом митинге рабочих Обуховского завода 31 октября и, судя по всему, отражала мнение значительной части заводских рабочих вообще — ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 70 Л 3

52 РНБ СПб РО. Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т 1 С 463-464

53 Фрайман А. Л. Форпост социалистической революции Петроград в первые месяцы Советской власти — Л, 1969 С 86–87. Автор ссылается на стенограмму этого заседания и отчет, опубликованный в приложении к газете «Известия Гельсингфорсского Совета» от 2 ноября 1917 г. Мне не удалось обнаружить ни один из этих источников. Черновой вариант списка министерских кандидатур, близкий к тому, что приводит Фрайман, содержится в ГАРФе Ф 5498 On 1 Д 57 Л 31. О ходе заседания комиссии можно судить также по устному докладу, представленному в Петроградской городской думе несколькими часами позже и совпадающему с данными Фраймана — РНБ СПб РО. Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т 1 С 456–473. См. также Гусев К. В. В. М. Чернов. Штрихи к политическому портрету — М, 1999 С 104

54 Абрамович. Страницы истории//Социалистический вестник 1960 № 6 С 119

55 РГАСПИ Ф 275 On 1 Д 208 Л 46-47

56 См, напр, оптимистический доклад председательствующего на переговорах А Малицкого относительно перспектив скорого соглашения, сделанный им 1 ноября — ГАРФ Ф 5598 On 1 Д 57 Л 40

57 Петербургский комитет РСДРП (б) Протоколы и материалы заседании Под ред. Т. А. Абросимовой, Т. П. Бондаревской, Е. Т. Лейкиной и В. Ю. Черняева — СПб. 2003 С 523–534. Это постсоветское прекрасно аннотированное собрание протоколов заседаний Петербургского комитета большевиков за 1917 год является более полным и точным, чем первое, «истпартовскос», издание под редакцией П. Ф. Кудели. Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 г — М — Л, 1927

58 ЦГАИГ1Д Ф 1 Оп 4 Д 92 Л боб, 10–15,22-25

59 Петербургский комитет РСДРП (б) С 523-530

60 Там же С 535–550, Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 124–130, Троцкий Л Д Сталинская школа фальсификации — М, 199 °C 116-130

61 Петербургский комитет РСДРП (б) С 533–538, Троцкий Указ. соч. С 117-119

62 Петербургский комитет РСДРП (б) С 538–540, Троцкий Указ. соч. С 120-122

63 Петербургский комитет РСДРП (б) С 540–544, Троцкий Указ. соч. С 120-122

64 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 1 Л 1. См также Горбунов Н. П. Как создавался в октябрьские дни рабочий аппарат Совета народных комиссаров //Утро страны Советов Под ред. М. П. Ирошникова — Л, 1988 С 149-150

65 Петербургский комитет РСДРП (б) С 543–544, Ttofsky The Stalin School P 120

66 Петербургский комитет РСДРП (б) С 544–545, Trotsky The Stalin School P 121 — 122

67 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 125

68 См, напр, РГАСПИ Ф 67 On 1 Д 46 Л 175

69 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 126

70 Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 год С 136

71 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 128

72 Там же С 124-129

73 Там же С.126

74 Там же С 130,274-275

75 См Рабинович Александр Большевики приходят к власти Революция 1917 года в Петрограде — М, 1989 С 224-225

76 keep The Debate Р 51–53, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов Р, С, Кр и Каз Депутатов 2-го созыва С 12-13

77 Keep The Debate Р 53–58, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 13, 15

78 Подтверждение того, что заседания ЦК по вопросу о лидерстве в правительстве состоялись именно в эти дни, см Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 23 1-232

79 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 131-132

80 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 275

81 Петербургский комитет РСДРП (б) С 555. 560

82 Там же С 556-559

83 Keep The Debate Р 59–67, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 17-22

84 Keep The Debate Р 60–61, Протоколы заседаний Исполнительною Комитета Советов С 20-21

85 Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров С 44

86 Keep The Debate Р 62–63, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 21-22

87 Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 22

88 Там же См также Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 275–276, прим 176

89 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 34–39. РГАСПИ Ф71 Оп 34 Д 88 Л 2

90 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 133–134, 275, прим 175

91 Там же С 134

92 Там же С 135–136. См. также Фраймин А. Л. Форпост социалистической революции С 94, Абрамович. Страницы истории С 123

93 Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями Т 2 — М, 1957 С 27, Е: юв Б О партийных конференциях РКП Петроградской организации//Справочник петроградского агитатора 1921 № 1 °C 96, РГАСПИ Ф 60 On 1 Д 26 Л 31

94 См, напр, Протоколы заседаний ВЦИК и Бюро ВЦИК С Р и С Д 1-го созыва после Октября //Красный архив 1925 Т 1 °C 99.

95 ЦГВИА Ф 1343 On 1 Д 5. Л 12 В середине ноября, пытаясь возобновить переговоры, Викжель созвал в Москве двухдневную конференцию путейцев Конференция попытку одобрила, но это ни к чему не привело — РГАСПИ Ф71 Оп 34 Д 88 Л 49-79

96 РГАСПИ Ф 67 On I Д 46 Л 173–175, Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника Т 5 — М, 1974 С 32

97 Рабочий и солдат. 1917. 6 ноября. С 4

98 Журнал «Работница» был большевистским периодическим изданием для женщин-работниц, в состав редакции которого вошли ряд влиятельных большевичек. Первый номер журнала вышел в феврале 1914 г, но после выпуска семи номеров в июне 1914 г. издание было приостановлено царскими властями. Возобновив выход в мае 1917 г., журнал стал центром большевистской работы среди петроградских женщин-работниц в период подготовки партии к захвату власти. Однако в январе 1918 г. дефицит бумаги и типографской краски вынудил журнал закрыться — Barbara Clements Bolshevik Women — Cambridge, 1997 P 131-132

99 Новая жизнь 1918 7 ноября С 4, Известия 1918 7 ноября С 3, Elizabeth А Wood The Baba and the Comrade Gender and Politics in Revolutionary Russia — Bloomington, 1997 P 69-70

100 Известия. 1918. 7 ноября. С 7

101 Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 год С 129-130

102 Там же С 134-135

103 Там же С 137

104 Keep The Debate Р 91–94. Протоколы заседаний исполнительного комитета Советов С 35

105 См, эту позицию в изложении Камкова Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров С 46

106 См ниже, глава 3

107 См выше

108 Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 229

109 Шестой съезд РСДРП (большевиков), август 1917 г Протоколы — М, 1958 С 69-70

110 Известия 1917 2 ноября С 1 См также выше.

111 Keep The Debate Р. 59–60; Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 18

112 См выше

113 Keep The Debate Р 68, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 23

114 Keep The Debate Р 69

115 Ibid Р 69–70, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 23-24

116 Keep The Debate Р 77, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов… С 27

117 Keep The Debate Р 77–78, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 27–28. В число этих семи вошли, помимо Шляпникова, Николай Дербышев (нарком по делам печати), С. В. Арбузов (нарком правительственных печатных средств), Илья Юренев (нарком по делам красной гвардии), Георгий Федоров (глава конфликтной секции Наркомата груда), Ларин и Рязанов

118 Новая жизнь. 1917. 6 ноября. С 1–2.

119 Keep The Debate Р 78–79; Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 28

120 Keep The Debate Р 80–81, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 28-29

121 Keep The Debate Р 86, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 31–32, Рейган ВЦИК Советов С 162.

122 Keep The Debate Р 86, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 32 Сравнительный анализ возможностей сторон при голосовании на этом заседании см Разгон ВЦИК Советов С 155 Следует отмстить, что состоявшееся ранее голосование по процедурному вопросу, в котором наркомы не принимали участия, ленинская фракция проиграла

123 Keep The Debate Р 86, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 32

124 Этот ультиматум содержался в официальном письме, адресованном этим четверым и написанном Лениным 5 или 6 ноября — Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 137

125 Там же С 142

126 Бонч-Бруевич В. На боевых постах Февральской и Октябрьской революций — м, 193 I С 164, Протоколы ЦК РСДРП (б) С 146

127 См ниже

128 Определение Елены Стасовой — РГАСПИ Ф 17 Оп 4 Д 11 Л 24-26

129 Из 330 делегатов съезда 195 были левыми эсерами, 65 — правыми эсерами. 37 — большевиками, 14 — независимыми делегатами, 7 — максималистами, 4 — народными социалистами, 3 — меньшевиками и 2 — анархистами См Лавров В М «Крестьянский парламент» России Всероссийские съезды крестьянских депутатов в 1917–1918 годах — М. 1996 С 130

130 Лавров Указ. соч. С 169, 172–176 См также Известия ЦК КПСС 1989 № 1. С 234

131. Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров С 46

132 См об этом Allan К Wildman The End of the Russian Imperial Army The Road to Soviet Power and Peace — Princeton, 1987 (особенно глава IX)

133 РГАСПИ Ф 564 On 1 Д5 Л 74-75

134 Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 234, Ленин Биографическая хроника Т5 С 59

135 См выше

136 Убедительный образец анализа и интерпретации мифотворчества, связанного с именем Спиридоновой, см в еще не опубликованной рукописи диссертации Sally Вошесе Maria Spiridonova, 1894–1918 Feminine Martyrdom and Revolutionar\ Mythmaking Ph D diss. Indiana University

137 Протоколы первого съезда партии левых социалистов-рсволюционсров С 36

138 РГАСПИ Ф 564 On I Д4 Л 280

139 Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов. С 71

140 Знамя труда. 1918. 18 ноября. С 3, Keep The Debate Р 141–142, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов. С 71

141 Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров С 68. См. также Разгон. ВЦИК Советов С 203-204

142 См, напр, Keep The Debate. Р 100-108

Глава 2 ИЗ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ В ПРАВИТЕЛИ

Крах попыток расширить состав Совнаркома или хотя бы сделать его подотчетным многопартийному ВЦИКу вкупе с нежеланием политических партий (всех, кроме большевиков и левых эсеров) признавать законность Советской власти означали, что после Октября на большевиков ложилась исключительная ответственность за поддержание порядка и работу муниципальных учреждений, а также снабжение Петрограда и окрестностей продовольствием и топливом. Провозглашая переход всей государственной власти в России в руки Советов и отказываясь от многопартийных политических альянсов, Ленин и Троцкий не слишком беспокоились о практической стороне своих действий. Они были поглощены более важными задачами: защитой Советской власти и ее консолидацией, а также стимулированием революционного процесса в мировом масштабе. Без решающих социалистических революций в других странах, считали они, русская революция нежизнеспособна, а потому стремились любыми способами ускорить их. Следствием же их позиции стало то, что большевики из Петроградского комитета партии, Петросовета и петроградских районных Советов были вынуждены превратиться из революционеров в правители и заняться восстановлением либо созданием заново местных органов власти и управления. Положение усугублялось тем, что сколько-нибудь конкретных представлений о том, как управлять, у них не было, как не было и указаний сверху на этот счет; более того, от них требовалось поставлять кадры в формирующиеся учреждения центральной власти, а также заботиться о защите революции и ее дальнейшем распространении по стране. Все эти проблемы, в одночасье свалившиеся на Петроградскую организацию партии большевиков, не могли не привести к фундаментальной трансформации ее состава, структуры, методов работы и отношений с массами.

После того как в октябрьские дни вся власть в России, сверху донизу, в принципе, перешла к Советам, можно было предположить, что в Петрограде городской и районные Советы начнут немедленно перенимать обязанности у старых институтов местного самоуправления, таких как созданные на излете царской эпохи городская дума, районные думы и их многочисленные управы. Однако, по ряду причин, имеющих важное значение для понимания эволюции Советской власти в Петрограде и взаимосвязи между этой эволюцией и той ролью, которую играли в осуществлении власти большевистские партийные комитеты, этого не произошло. Возьмем, например, руководящие органы Петроградского Совета. Начиная с сентября 1917 г., исполком Петросовета и его президиум, в которых все еще значительную роль играли меньшевики и эсеры, были практически парализованы внутриполитическими разногласиями и переходом в октябре ряда влиятельных большевиков, таких как Троцкий, в ВРК и Совнарком. Эта дисфункция продолжала существовать до конца ноября, когда были избраны новые исполком и президиум — оба под председательством Зиновьева и преимущественно болыиевистско-левоэсеровским составом. Только тогда, месяц с лишним спустя после формального прихода большевиков к власти, исполнительные органы Петроградского Совета начали, наконец, играть значительную роль в управлении столицей революционной России (1). Фактическим главой Петросовета, благодаря председательству в его исполкоме и президиуме, стал Зиновьев, порвавший к тому времени с умеренными и вернувший себе доверие Ленина. На этом посту он оставался до конца 1925 г. (2)

В первые недели Советской власти Петроградский Совет собирался регулярно и в полном составе. Однако, насчитывавший более тысячи рабочих и солдатских депутатов, из которых несколько сотен являлись почти на каждое заседание, он был попросту слишком велик, чтобы служить эффективным органом обсуждения и принятия решений. Его пленарные заседания, за небольшим исключением, представляли собой скорее митинги для распространения информации и мобилизации общественного мнения в поддержку позиции большевиков по тем или иным вопросам внутренней и внешней политики, нежели серьезные рабочие встречи для решения важных проблем (3).

Что касается Петроградской городской думы, то 9 ноября ВРК предложил распустить ее по причине активной оппозиции Советской власти (4). 16 ноября декретом Совнаркома дума была распущена официально (5), а на следующий день Петроградский Совет принял предложенную Троцким резолюцию, призывавшую «порвать с гнилым буржуазным предрассудком, будто управлять государством могут только буржуазные чиновники», и предусматривавшую немедленное создание при Петросовете и районных Советах отделов, отвечающих за ту или иную область государственного управления (6).

Впрочем, вместо этого, в соответствии с декретом Совнаркома о роспуске существующей Петроградской городской думы, на 26 ноября были назначены выборы в новую городскую думу, рассчитанные на то, чтобы удержать на рабочих местах буржуазных служащих, составлявших ее аппарат. Ведь на практике, несмотря на предпочтения Троцкого, Советы не имели ни навыков работы, ни стабильного состава, ни инфраструктуры, необходимых для осуществления городского самоуправления. Когда Советское правительство распускало Петроградскую городскую думу по причине очевидной невозможности эффективного сотрудничества с нею в прежнем составе, это не означало отмену новых выборов. Напротив, Совнарком был заинтересован провести выборы в новую городскую думу как можно скорее, чтобы сохранить в целости думский аппарат, специализированные отделы и комиссии на всех уровнях. Выборы в Петроградскую городскую думу состоялись 27–28 ноября. Поскольку кадеты и умеренные социалисты бойкотировали их, новый состав думы оказался почти полностью большевистским.

Послеоктябрьские усилия большевиков по сохранению старых муниципальных учреждений были продиктованы еще и тем, что новое советское руководство не слишком жаждало заниматься решением рутинных городских проблем. Посвятив себя всецело делу революции, они поначалу воспринимали Советы не столько как органы народного самоуправления, сколько как политические институты, которые, во-первых, не до конца еще исчерпали свою задачу консолидации сил революции и, во-вторых, должны были, в лучшем случае, определять политику, но не осуществлять ее. В частных беседах это откровенно признавали местные большевики. Например, типичным можно считать ответ члена большевистского партийного комитета Охтинского района на вопрос, почему бы районным Советам просто не взять на себя функции районных дум. «Местное самоуправление, — заявил он, — организация чисто хозяйственная, а районные Советы организация политическая. Советам не следует брать на себя хозяйственные функции, это может затруднить только их работу политическую, с которой Советам нелегко справляться» (7).

Конечно, районных большевистских руководителей беспокоило, что местные думы и их управы, в силу своей природы, могут оказаться настолько враждебно настроены по отношению к революционным переменам, что у Советов не останется выбора, кроме как взять на себя ответственность за непосредственное осуществление городского управления. Но для большинства из них это было весьма неприятной крайней мерой. Некоторые партийные активисты предлагали, в случае особого упорства местных дум и управ, решать проблему с помощью административной подтасовки: изменения границ или уменьшения числа городских районов (8). Хотя это предложение не было принято, оно показывает, насколько глубоко было желание большевиков развести функции районных Советов и дум, оставив рутину городского самоуправления профессиональным думским чиновникам.

После Октября городская и все районные думы Петрограда, за исключением Выборгской, находились под влиянием кадетов и умеренных социалистов, оказавших активное сопротивление Советской власти. Тем не менее, поначалу районные Советы ограничились тем, что установили контроль за районными думами и управами и попытались воздействовать на них через работавших в их рядах большевиков. Лишь в ноябре-декабре (когда во главе практически всех петроградских районных Советов встали большевики), перед лицом забастовок чиновников, инициаторами которых выступали, в том числе, и районные думы, местные Советы начали, наконец, распускать их.

Процесс роспуска районных дум часто начинался с того, что местный комитет большевиков, в ответ на жалобы по поводу саботажа чиновников, принимал резолюцию, призывающую к роспуску и перевыборам местной думы. Резолюция также предусматривала проведение голосования по этому вопросу на расширенном партийном собрании или совещании представителей предприятий и воинских частей района, а осуществление роспуска возлагала на местный районный Совет (9). На этой ранней стадии становления Советской власти в Петрограде процесс принятия партийных решений на городском и районном уровнях носил децентрализованный характер. Партийные организации в разных районах зачастую имели разную структуру и даже разные центры власти, а в своей деятельности еще проявляли относительную демократичность и гибкость. Решения партийных комитетов, по крайней мере, в некоторых районах не были непреложным законом для общих собраний членов партийной организации, которые являлись высшими партийными инстанциями на местах (10).

Решения районных партийных комитетов и районных Советов о роспуске дум предусматривали их перевыборы. В действительности же, несмотря на начатую во многих районах подготовку к ним, перевыборы эти так и не состоялись. Хотели того руководители районных Советов или нет, но обстоятельства вынуждали их, постепенно и по мере сил, прибирать к рукам думские управы и самим превращаться в органы местного самоуправления. Между тем, к началу января забастовки старых госслужащих постепенно прекратились — но не потому, что были подавлены новой властью, или, как предлагал Троцкий, на смену буржуазным чиновникам пришли новые специалисты — представители революционных масс. Просто для большинства городских чиновников основным источником существования была заработная плата, и когда их накопления подошли к концу, они вернулись на работу (11). Из них, начиная с декабря 1917 г. и до середины 1918 г., районные Советы Петрограда принялись формировать свои отраслевые отделы, ведающие главными муниципальными службами.

С приходом в Петроград Советской власти можно было также ожидать, что Петербургский комитет РСДРП (б) примет самое непосредственное участие в разработке основ городской политики и что и он, и районные комитеты, на своем уровне, будут осуществлять контроль за городским управлением. Однако процесс, приведший к такому итогу, начался далеко не сразу и оказался долгим, трудным и болезненным. Заседания Петербургского комитета сразу после Октября были посвящены, главным образом, вопросам общенационального значения, таким как переговоры Викжеля, выборы в Учредительное собрание и его судьба, оценки текущего момента, а также сугубо организационным вопросам. Чаще всего рассмотрение тех пунктов повестки дня, которые могли спровоцировать общую дискуссию о роли комитета в местном самоуправлении, откладывалось из-за нехватки времени.

Районные комитеты партии большевиков, вне зависимости от их структуры, в этот период также большую часть времени посвящали рассмотрению и принятию решений по национальным вопросам (12). Они играли непосредственную роль в мобилизации сил для отражения ожидаемой атаки на Петроград со стороны войск Краснова, в проведении избирательных кампаний большевиков во время выборов в Учредительное собрание и в Петроградскую городскую думу, и для этого — без всяких указаний сверху — начали устанавливать связи с предприятиями, районными Советами и районными думами. Связи эти не были систематическими и варьировались, в зависимости от района. Как следовало из их периодических отчетов Петербургскому комитету, районные комитеты считали своим долгом информировать высшее руководство партии о политических настроениях в низах. Но самым главным их назначением было служить кузницей кадров для управленческих должностей всех уровней, для революционных судов, красной гвардии, рабочей милиции и других военных сил, призванных помогать распространению революции по стране и защищать ее от врагов, собиравших силы на окраинах Центральной России.

Первая серьезная угроза такого рода возникла на Дону еще до провала организованных Викжелем переговоров о социалистическом коалиционном правительстве. В начале ноября генерал Михаил Алексеев, главнокомандующий русской армией в первые недели после Февральской революции и начальник штаба у Керенского после провала корниловского путча, спешно выехал в Новочеркасск, столицу Области войска Донского. Заключив непрочный альянс с атаманом донских казаков, генералом Алексеем Калединым, он начал сколачивать ядро будущей антибольшевистской и проантантовской Добровольческой армии. В последующие недели к нему присоединились генерал Антон Деникин и, что было особенно важно в тот момент, — генерал Корнилов, который бежал из монастыря, где он содержался под стражей после провала попытки переворота, и согласился, наряду с Алексеевым и Калединым, возглавить руководство этим первым крупным Белым движением.

Ленин преувеличивал серьезность угрозы, которую представляла для революции Добровольческая армия. Возможно, это объяснялось тем, что он недооценивал силу антивоенных устремлений в среде молодых казаков и их прохладное отношение к Каледину, а также скрытую поддержку Советской власти со стороны рабочих Ростова и Донбасса и неказацкой части крестьянства (в основном русского происхождения). Ленинское беспокойство по поводу Добровольческой армии усиливалось, вероятно, еще и потому, что число примкнувших к ней офицеров, юнкеров, студентов, а также консервативных и либеральных политических деятелей непрерывно росло. В конце ноября, в ответ на настойчивые призывы Ленина покончить с контрреволюцией на Дону, тысячи петроградских большевиков, красногвардейцев, моряков-балтийцев и рядовых рабочих, многие из которых были мобилизованы районными большевистскими комитетами, начали вступать в ряды спешно создаваемого советского войска, готового выступить на юг. Уже в феврале 1918 г. это войско под командованием Владимира Антонова-Овсеенко, того самого, который в Октябре руководил взятием Зимнего дворца, а затем вошел в состав «коллективного наркома» по военным и морским делам, одержало верх над еще относительно слабой Добровольческой армией и оттеснило ее за Дон, в замерзшие кубанские степи.

Этот первый эпизод российской гражданской войны был типичным для послеоктябрьского периода, если рассматривать его с точки зрения утечки большевистских кадров из Петрограда. Уже тогда, на этой ранней стадии Советской власти, без конца возникавшие чрезвычайные ситуации, как мирного, так и военного характера, вынуждали районные партийные комитеты уделять большое внимание на своих заседаниях кадровым назначениям и перемещениям.

Надежды на систематический контроль за думами и Советами со стороны большевистских фракций были похоронены. Свернута оказалась даже массовая политическая агитация среди петроградских рабочих и солдат. И эта ситуация, чреватая катастрофическими для партийного контроля за органами власти последствиями, развивалась с ошеломительной скоростью.

Уже 29 октября отчеты, поступающие в Петербургский комитет от представителей районных комитетов партии, зафиксировали падение активности и влияния партийных организаций, и об этом же свидетельствовали протоколы партийных собраний низовых ячеек по всему Петрограду. «Жизнь сосредоточилась в Совете, где идет бой… — сообщали из Охтинского района. — Партийная организация никакой роли не играет». «Партийная работа падает: работники отвлечены то в красной гвардии, то в другие места», — писал представитель Нарвского района. «В партии работа прекратилась», — вторил представитель Невского района (13).

К примеру, когда 11 ноября большевистский комитет Колпинского района отобрал 12 кандидатов в депутаты Петроградского Совета, в этот список вошли его самые опытные руководители во главе с его председателем и секретарем. Многие из кандидатов уже были членами местного районного Совета или местной думы. Кроме того, на том же собрании еще 25 человек были избраны кандидатами в депутаты районного Совета (14). 22 ноября на одном партийном собрании в том же районе четыре человека были делегированы для работы в исполкоме районного Совета, три — в местную продовольственную управу, а один — на пост главы районной думы и управы (15).

Документы свидетельствуют, что в Петрограде в первый год Советской власти массовый отток наиболее квалифицированных партийных кадров, ведущий к организационной дисфункции, был характерным явлением для всех районов. Поначалу, несомненно, предполагалось, что эти назначения временные или что их возможно совмещать с партийной работой. В некоторых случаях это было так. Однако, поскольку зачастую назначенцы имели по несколько должностей вне рамок своей партийной организации и поскольку обязанности большевиков в таких органах, как районные Советы, революционные трибуналы и других, имели тенденцию только увеличиваться, то на практике, чаще всего, назначенцу приходилось полностью порывать с активной партийной агитационной и организационной работой. Вслух озабоченность этой проблемой высказал на заседании Петербургского комитета большевиков 16 ноября Слуцкий. В докладе о текущем моменте он напомнил о том, как минувшим летом власть поглотила эсеровскую партию, и предупредил, что то же самое теперь происходит и с большевиками. «Что сейчас делается в районах: все разбрелись и поглощены властью», — констатировал он и призвал: «Мы должны принять все меры к тому, чтобы не быть растворенными «октябрьскими» [т. е., вступившими в партию после Октября, неопытными] большевиками» (16). Рядовые ветераны партии повсеместно разделяли это опасение, но были бессильны что-либо поделать (17).

В декабре, если не раньше, Петербургский комитет, действуя через районные комитеты партии, начал набор новичков на курсы ускоренной партийной подготовки, которые не раз потом возобновляли свою работу в течение 1918 года (18). Но даже не успев закончить эти курсы, самые толковые и знающие слушатели из числа новых большевиков получали направления на работу, не имевшую отношения к партийной. Кроме направления в партийные школы новых членов, районные комитеты пытались компенсировать потери старых кадров, назначая специальных, освобожденных и оплачиваемых, организаторов, которые должны были воссоздавать партийные ячейки на предприятиях и координировать усилия по набору новых членов и агитации среди рабочих. Неслучайно поэтому Колпинский районный комитет, после того как 11 ноября делегировал ряд своих самых компетентных членов на государственную работу, избрал такого освобожденного организатора для восстановления серьезно пострадавших от кадровых потерь цеховых партячеек. Но даже эти шаги реально помочь уже не могли. Очень быстро районные партийные комитеты и их заботливо выстроенные и сплоченные организации оказались в состоянии беспорядка и замешательства. Тесные взаимосвязи с рабочими и другими представителями петроградских низов, обеспечившие большевикам массовую поддержку летом 1917 г. и позволившие им развить успешную стратегию и тактику накануне и в ходе Октябрьской революции, были нарушены.

Что касается Совнаркома, то еще до 15 ноября, то есть, даже до начала его регулярных заседаний, Ленин и другие народные комиссары начали издавать от его имени декреты по Петрограду, например, декрет об ограничении свободы печати. Во второй половине ноября, после роспуска Петроградской городской думы, Совнарком, не колеблясь и не советуясь с местными органами власти, начал издавать декреты, регулирующие столичное городское управление. И все же, как свидетельствует абсолютное большинство источников, главным органом власти в Петрограде, от октябрьских дней до роспуска 5 декабря, был ВРК. Созданный Петроградским Советом с целью контролировать перемещения войск Петроградского гарнизона Временным правительством, он был умело использован большевиками для свержения правительства Керенского (19). Теоретически ВРК по-прежнему оставался органом Петросовета, но практически он после Октября сам превратился в государственную структуру, самостоятельную и в основном неподконтрольную. Хотел он того или нет, но ведя борьбу с антибольшевистскими силами и пытаясь одновременно поддерживать порядок и безопасность — в условиях вакуума, порожденного саботажем старых специалистов-управленцев, с одной стороны, и бесконечными кризисами, вызванными дезорганизацией управления на всех уровнях, с другой, — ВРК был вынужден расширять сферу своей деятельности от военно-полицейской до таких областей, как поставки и распределение продовольствия, топлива и других предметов первой необходимости; транспорт и транспортное сообщение; трудовые отношения и зарплата; здравоохранение; тюремная администрация; распределение жилья (20).

Во главе ВРК стояло бюро, призванное координировать работу его многочисленных и постоянно меняющихся отделов, чьи обязанности, к тому же, часто пересекались. Его комиссары — в основном большевики и левые эсеры, пришедшие сюда из партийных комитетов и прямо с заводов и воинских частей — получив неограниченные полномочия, десятками направлялись в правительственные учреждения, на предприятия, в военные и полицейские структуры. Разумеется, мероприятия ВРК носили беспорядочный и примитивный характер, несмотря на постоянные попытки придать им систему. Из-за непрекращающегося «хаоса» в организации приблизительно 22 ноября в отставку подал секретарь Петроградского ВРК, глава его секретариата Сергей Гусев. Объясняя мотивы своего поступка, он с горечью писал: «В Военно-революционном комитете неоднократно обсуждался вопрос о постановке работы ВРК, принимались резолюции об образовании отделов и комиссий, с назначением в каждый отдел членов ВРК… Все эти постановления оставались невыполненными, и работа ВРК велась в прежнем беспорядочном, хаотическом виде». Заявив, что у него не осталось больше надежд на реформирование ВРК, Гусев просил освободить его от обязанностей в 24 часа (21).

Гусева удалось убедить остаться на своем посту, в частности, потому что решением Совнаркома круг обязанностей ВРК был сокращен (22). Так или иначе, но за организационными проблемами ВРК не следует забывать о той огромной власти и возможностях, которые он сосредоточил в своих руках в первые недели после Октября. В глазах народных масс авторитет ВРК как командного пункта Советской власти значительно вырос после подавления юнкерского восстания 28 октября и разгрома войск Краснова под Пулковом несколькими днями позже. С этого момента контролируемые большевиками районные Советы начинают искать у ВРК поддержки и указаний. С имевшейся в его распоряжении военной силой в лице рабочих-красногвардейцев, солдат Петроградского гарнизона, моряков-балтийцев, а также арсеналами оружия и боеприпасов, ВРК был единственной структурой в Петрограде, способной гарантировать исполнение приказов. Кроме того, невзирая на все организационные недостатки, к его руководству, в тот или иной момент, были причастны самые выдающиеся члены большевистского руководства. Решающая роль ВРК в управлении Петроградом — насколько можно вообще говорить об управлении — не подлежит сомнению. В этом смысле, неоспоримым представляется вывод современного петербургского историка А. Н. Чистикова о ситуации с властью в Петрограде сразу после Октябрьской революции. «ВРК, — пишет он, — олицетворял собой… власть Советов… заменив и Петроградский Совет, и во многом центральную городскую думу» (23).

Произвол и хаотичность действий большевиков в первые недели Советской власти, исполнителем которых часто становился ВРК, враждебно настроили по отношению к ним все крупнейшие оппозиционные политические группы. Кроме того, результатом этих мер, по крайней мере, в ближайшей перспективе, должно было стать дальнейшее ускорение темпов и углубление политической, социальной и экономической дезинтеграции Петрограда. Большевики обвиняли в ширящемся хаосе своих предшественников и настаивали, что предпринимаемые ими решительные меры являются самым быстрым и надежным способом исправления ситуации. Но готовы ли были согласиться с этим аргументом революционные рабочие, крестьяне в солдатской форме и матросы, на завоевание поддержки которых, в частности, были рассчитаны эти шаги? Или, как утверждали меньшевики и эсеры, лояльность масс по отношению к большевикам и Советской власти носила непрочный и переменчивый характер?

Полное и всестороннее представление о политических настроениях и предпочтениях в Петрограде и в войсках соседнего Северного фронта дают результаты состоявшихся 12–14 ноября выборов в Учредительное собрание (24). В этой связи важно отметить, что несмотря на гражданскую сумятицу, последовавшую за захватом власти большевиками, справедливость этих выборов, в общем и целом, не подлежит сомнению (25). Ограничения, наложенные на прессу и на распространение агитационных и информационных листков, были ослаблены в достаточной степени, чтобы дать шанс всем конкурирующим партиям и группам представить свои программы и свое видение будущего, несмотря на общий негативный тон этой избирательной кампании. Как уже отмечалось, большевики обладали определенным преимуществом — возможностью издавать революционные декреты, которые, они надеялись, сделают узы, связывающие их с революционными массами, еще крепче. Начиная с исторических решений Второго Всероссийского съезда Советов, большевики стремились использовать это преимущество в полном объеме. Впрочем, ценность его была ограничена из-за коммуникационных проблем. Действительно, даже спустя недели и месяцы после Октябрьской революции, жители многих регионов России имели весьма смутное представление о событиях в Петрограде. 25 ноября на заседании Совнаркома нарком финансов Вячеслав Менжинский вслух посетовал на то, что «декреты правительства не опубликовываются по всей России телеграфно и, таким образом, являются опубликованными только петроградской прессой» (26). Совнаркомом были согласованы меры по устранению этой проблемы, но, независимо от их конечных результатов, они, безусловно, последовали слишком поздно, чтобы повлиять на ход выборов в национальном масштабе.

Накануне свержения Временного правительства Петербургский комитет партии большевиков создал свой комитет по выборам в Учредительное собрание (27). Однако в октябрьские дни его работа оказалась естественным образом прервана и возобновилась лишь за несколько дней до выборов. Вопрос о подходе большевиков к избирательной кампании обсуждался Петербургским комитетом только однажды — на экстренном совещании с партийными активистами 8 ноября. Во вступительном докладе, с которым от имени руководства комитета выступил Володарский, он рассказал о том, что беспокоит руководство в связи с предстоящей кампанией. Явно опасаясь, помимо прочего, что упрочение Советской власти в Петрограде может снизить значимость выборов в глазах потенциальных большевистских избирателей, Володарский делал особый упор на необходимость разъяснения массам, что осуществление Учредительным собранием решений съезда Советов полностью зависит от успеха большевиков на выборах.

Ну, а если большевики проиграют? Еще в начале доклада Володарский заявил, что выборы в Учредительное собрание есть неизбежное проявление борьбы за власть между классами, и, следовательно, революционные массы должны быть ориентированы на то, что если большевики не получат большинства на выборах, понадобится третья революция. Чуть позже, когда это заявление Володарского просочилось в печать, оно вызвало общественный фурор (28). Однако участники совещания 8 ноября не стали тратить время на обсуждение принципиальных вопросов стратегии партии, в случае если верх на выборах одержат противники Советской власти. Большинство было согласно с руководством, что насущной задачей, заслуживающей наибольшего внимания, является организация максимально мощной избирательной кампании и проведение выборов в установленные сроки. Таким образом, внимание было направлено на то, чтобы добиться на выборах большинства, которое бы, по мнению Володарского, «выражало мнение рабочих, солдат и крестьян» (29).

На бесконечных заводских собраниях и митингах, в наводнивших рабочие районы кратких, но убедительных листовках и особенно в партийной печати большевики представляли себя как партию немедленного мира, коренных социальных изменений и твердого, решительного действия — партию революционного пролетариата, в одиночку ведущую борьбу против кадетов — партии буржуазной контрреволюции (30). Главные партии центра — эсеры и меньшевики — были не в счет. 10 ноября Троцкий начал выполнять предоктябрьское обещание большевиков разоблачить империалистический характер войны путем публикации соответствующих документов из секретной дипломатической переписки между Россией и союзниками. Более того, активная деятельность Советского правительства, направленная на скорейшее достижение мира, как раз в тот момент возымела эффект; немцы, похоже, были готовы пойти на перемирие. Одна из главных идей большевистской избирательной кампании, отраженная в первополосном заголовке и редакционной статье в «Правде» от 13 ноября, заключалась в том, чтобы показать: голосование за большевистский список означает поддержку этих усилий и наилучший способ скорее покончить с войной. Как следовало из редакционной статьи, голосуя за список № 4, т. е. за большевиков, избиратели выражали солидарность с Октябрьской революцией и Советской властью (31).

Особые усилия петроградские большевики прилагали к тому, чтобы сохранить поддержку женщин — фабричных работниц. Красноречивым отражением этих усилий является протокол заседания от 12 ноября организованной большевиками Первой конференции работниц Петрограда. Как уже отмечалось (32), главная задача этой конференции заключалась в мобилизации трудящихся женщин на поддержку большевистского избирательного списка. В своей пылкой речи о том, почему трудящиеся женщины должны голосовать только за большевиков, председатель конференции Клавдия Николаева — печатница по профессии и одна из редакторов «Работницы», несмотря на четыре класса образования — поясняла, что из девятнадцати избирательных списков только один, а именно большевистский, обязуется представлять интересы рабочего класса и бороться за упрочение завоеванных им революционных достижений. Она также особо предостерегла своих слушательниц, чтобы они не дали ввести себя в заблуждение и не проголосовали за список № 7, представлявший в основном кадетскую Лигу за равноправие женщин. Ведя избирательную кампанию на фабриках и заводах, говорила она, представительницы Лиги обещают защищать интересы работающих женщин. А на деле, если их изберут в Учредительное собрание, они будут представлять интересы женщин привилегированных классов. «Мы, сознательные работницы, знаем, что не должно быть отдельных женских организаций, — заявила Николаева. — Мы сильны лишь тогда, когда мы сорганизованы в одну братскую пролетарскую семью с всеми рабочими в борьбе за социализм» (33).

Позже на том же заседании конференции слово попросила некая гражданка Дорошевская от Лиги за равноправие женщин. По настоянию Александры Коллонтай, слово ей предоставили. В своем выступлении она говорила о том, что Лигу посещали женщины со всего мира и они высоко оценили ее усилия; что Лига выступает лидером успешной борьбы за права женщин в революционной России и что мужчины не могут отстаивать женские интересы, потому что не способны их понять. «Я сама трудовая женщина — врач, меня бросил мой муж, и я своим собственным трудом прокармливаю своих детей», — завершила она свое выступление (34).

Речь Дорошевской никакого сочувствия у собравшихся работниц фабрик не вызвала. Напротив, их симпатии явно были на стороне другой делегатки, которая скептически отнеслась к идее того, что у всех женщин — общие интересы, и насмешливо предложила спросить об этом у тех «товарищей-прислуг», которые работают на таких, как Дорошевская. Они также были солидарны с еще одной выступавшей, которая поинтересовалась, где была Лига, когда рабочий день женщин на фабрике составлял четырнадцать часов и когда беременные женщины теряли ребенка прямо у станка. Поддержали они и ту делегатку, которая заявила, что несправедливо нападать на мужчин только за то, что они мужчины: «Нет и не может быть разногласия между нами и товарищами-рабочими, с которыми мы работаем одним станком, с которыми мы боремся за свободную жизнь, за честный демократический мир — в рядах одного класса».

Судя по воинственному ответу Коллонтай на выступление Дорошевской, призыв последней поддержать на выборах Лигу за равноправие женщин мгновенно заслонил собой проявившиеся на конференции фундаментальные разногласия между Коллонтай, которая была уверена, что у трудящихся женщин действительно есть свои собственные, уникальные интересы, и для их защиты необходимы специализированные структуры в партии, и большинством петроградских большевичек типа Клавдии Николаевой или Конкордии Самойловой, которые отвергали саму идею разнополых интересов, посвящали большую часть времени общей партийной работе и считали женские печатные издания и женские отделы в партии не более чем средством привлечения женщин-работниц к участию в общем деле борьбы за социализм (35). Главные идеи большевистской избирательной кампании среди женщин нашли также отражение в листовках и агитационных статьях в периодической печати, например, в редакционной статье К. Самойловой «Учредительное собрание и работницы» в «Работнице». Вследствие Февральской революции, говорилось в статье, революционные работницы, рука об руку с рабочими и солдатами, завоевали такие права, как свобода слова, печати и собраний, а также право голосовать вне зависимости от пола. Поскольку Учредительное собрание должно разработать основы нового государственного порядка и принять массу новых законов, для женщин-работниц чрезвычайно важно, чтобы эти законы защищали их права так же, как и права рабочих вообще. Только подлинные защитники интересов рабочих мужского и женского пола, большевики, смогут обеспечить принятие таких законов, как закон об охране материнства, о здравоохранении и пенсионном обеспечении в старости, и позаботятся о создании на предприятиях выборных женских инспекций, которые будут следить за соблюдением условий женского труда (36).

Главные противники большевиков, кадеты, в своей избирательной кампании также изображали выборы в Учредительное собрание, прежде всего, как выбор между двумя диаметрально противоположными перспективами. Как писалось в передовице кадетской газеты того времени, «перед страной два пути — путь углубленной классовой борьбы и разрушения государства, с одной стороны, путь собирания России и установления в ней твердого государственного порядка, с другой. Первый путь ярче всего представляют большевики, второй — партия народной свободы [т. е. кадеты]». Все, что необходимо, резюмировала газета, это сделать твердый и определенный выбор (37). Кадетская предвыборная листовка, озаглавленная «Списки», давала ясно понять, что голосование за ее список, список № 2, возглавляемый Павлом Милюковым, есть голосование за переход всей полноты государственной власти к Учредительному собранию и против большевиков и Советской власти. «Приближаются выборы в Учредительное собрание, — говорилось в листовке. — Этот орган есть единственный подлинный ‘‘Хозяин земли Русской”, и не тем, чьи руки обагрены кровью братьев (т. е., большевикам), должно принадлежать право строить новую Россию, а носителям подлинной государственности, которые по-настоящему любят свою страну и готовы освободить ее от врага, которые уважают свободу народа». Листовка заканчивалась призывом отдать свой голос «за партию народной свободы — единственную действительно национальную, неклассовую и демократическую партию» (38).

Меньшевики тоже выступали в защиту Учредительного собрания и, со своей стороны, клеймили и большевиков, и кадетов. «Сегодня выборы. Голосуйте за список № 16. Ни одного голоса большевикам!» — гласил набранный крупным шрифтом призыв на первой странице «Рабочей газеты» от 12 ноября. Передовая статья того же номера убеждала читателей, что эти выборы — последняя надежда революционной России на выживание. Только Учредительное собрание, в котором будут представлены подлинно демократические организации, иными словами, все социалистические партии, профсоюзы, земства, городские думы и т. д., сможет положить конец узурпации власти большевиками и создать законное и авторитетное правительство, в равной степени уважаемое в России и за рубежом. Только Учредительное собрание, ведомое подлинными социал-демократами, сможет дать народу реальный мир, демократическую республику и землю крестьянам. Кадеты не прочь восстановить монархию, они выступают против экспроприации земель без компенсации и готовы принести Россию в жертву интересам империалистических союзников. А большевики поощряют анархию и гражданскую вражду, а также готовы пойти на позорный мир, который приведет к распаду страны и краху российской государственности (39).

Так же, как и меньшевики, эсеры основной огонь своей предвыборной кампании сосредоточили на кадетах и большевиках, в равной мере. Это выглядело так, словно предыдущих месяцев тесного сотрудничества с главной либеральной партией страны не было вовсе. Свою ненависть к кадетам и большевикам они выплеснули в двух статьях, опубликованных на одной странице газеты «Дело народа» от 12 ноября под заголовками «Не голосуйте за большевиков!» и «Ни одного голоса кадетам!» Никто не должен голосовать за большевиков, утверждала газета, потому что они захватили власть путем вооруженного заговора и нарушили или нарушают все свои обещания. Более того, они угрожают разогнать Учредительное собрание, если оно пойдет вразрез с их ожиданиями (40). За кадетов никто не должен был голосовать, потому что они доказали, что не являются ни революционерами, ни подлинными демократами, ни даже твердыми республиканцами. Вместо скорейшего демократического мира без победителей и побежденных, идеалом кадетов оставалась война до победного конца. Для них любая система, благоприятная для классов, бывших до революции господствующими, была приемлема (41).

Несмотря на резко отрицательное отношение к кадетскому реформизму, в эсеровской предвыборной платформе, по современным меркам, было мало радикального. В самом деле, если не считать революционную аграрную программу, предусматривавшую социализацию земли (т. е., не ограниченную сроками экспроприацию всех пахотных земель в пользу сельских «тружеников» без компенсации владельцам), программа эсеров была вполне сопоставима с критериями современного вэлферного государства. Ключевыми пунктами в ней были переход всей государственной власти к Учредительному собранию; скорейшее заключение справедливого для всех мира (хотя оставалось неясным, как именно этот справедливый мир должен быть достигнут); подтверждение статуса России как демократической республики; принятие законов, гарантирующих основные права граждан и их равенство перед законом; равноправие для женщин (как и большевики, эсеры стремились привлечь женские голоса (42) и принятие либерального трудового законодательства, предусматривавшего восьмичасовой рабочий день, минимальный размер заработной платы и государственные пособия по безработице и в случае утраты трудоспособности.

В отличие от них, предвыборная платформа левых эсеров действительно призывала к революционным политическим и социальным изменениям. Конечно, какое-то время левые эсеры продолжали поддерживать священный ореол вокруг Учредительного собрания как воплощения верховной власти революционной России. Однако для них, как и для большевиков, и выборы в Учредительное собрание, и сами его заседания были естественной ареной классовой борьбы. К тому же, как и большевики, они не чувствовали себя сколько-нибудь связанными парламентскими формами ведения борьбы ради осуществления революционных целей. Предвыборные обещания левых эсеров включали немедленное прекращение деятельности правительства Ленина и Троцкого; создание наконец-то, после долгих мытарств, однородно-социалистического коалиционного правительства, ответственного перед Советами; немедленное заключение мира без победителей и побежденных (если понадобится, путем непосредственного обращения к народам воюющих стран); борьба за триумф социализма в мировом масштабе; рабочий контроль на производстве. Иными словами, они стояли за ликвидацию политического ущерба, причиненного «преждевременным» захватом власти большевиками и за осуществление, через Учредительное собрание, базовых декретов Второго Всероссийского съезда Советов.

Левым эсерам не повезло в том, что во время выборов в Учредительное собрание они переживали серьезный структурный кризис. На своем первом общероссийском съезде, собравшемся ровно через неделю после выборов, левые эсеры сорганизовались в самостоятельную партию. Но, в соответствии с положением дел на дни выборов, их кандидаты оказались зажаты между центристами и правыми эсерами в общем партийном списке № 9. Этот список, в котором кандидаты размещались согласно их должности и статусу в партии, был составлен в сентябре, то есть до того, как разногласия между эсерами превратились в непреодолимые противоречия. Избиратели были лишены возможности делать различия между эсеровскими кандидатами (даже понимай они, в чем эти различия состоят), и, обладая контролем над составлением и ранжированием большинства эсеровских списков по всей стране, центристы и правые эсеры могли гарантировать максимальное прохождение своих кандидатов.

Каков же оказался итог этих выборов? В национальном масштабе больше всего голосов получили эсеры, пользовавшиеся преобладающим влиянием среди крестьян. Вместе с другими умеренно социалистическими и либеральными партиями (в общей сложности, 62 % голосов) они получили доступ к контролю над Учредительным собранием. Однако в Петрограде и окрестностях результаты выборов, являющиеся показателем политических предпочтений на местах, оказались совершенно иными. Активность избирателей в столице была очень высока: 942333 гражданина, или примерно 80 % тех, кто имел право голосовать, явились на избирательные участки. Получив мощную поддержку избирателей центральных, буржуазных, округов, кадеты финишировали вторыми: они набрали 246506 голосов, или 26,3 % от общего числа (43). Лига за равноправие женщин получила 5 231 голос, что составило 0,5 % (44). По сравнению с предыдущими городскими выборами, умеренные социалисты в значительной мере уступили свои позиции: кадетам справа и большевикам слева (эсеры набрали 152 230 голосов, или 16,2 %, а меньшевики — 29 167 голосов, или 5 %). Большевики с 424027 голосами, что составляло 45,2 % от общего числа, были безусловными победителями (45). Имея абсолютное превосходство в пролетарских районах Петрограда, они доминировали в 12 из 18 городских избирательных округов. Кроме того, они имели значительный успех среди солдат петроградского гарнизона, традиционно бывшего эсеровской «вотчиной», где набрали 75 % голосов. Следует также отметить продемонстрированный выборами высокий авторитет большевиков среди моряков Балтийского флота и войск стратегически расположенного Северного фронта. В шести оставшихся округах победу одержали кадеты (46).

В общем итоге, результаты выборов в Учредительное собрание продемонстрировали твердую поддержку низами петроградского региона революционной политики большевиков и Советской власти. Примечательно, что после выборов Викжель окончательно признал свое поражение. Он официально признал руководящую власть ВЦИКа и сосредоточил свое внимание на установлении контроля над Наркоматом путей сообщения (47). Комментируя итоги избирательной кампании в Петрограде, разочарованный корреспондент «Новой жизни» был недалек от истины, когда писал: «Надо признать одно: рабочие Петрограда и для Учредительного собрания признали большевиков своими вождями и выразителями своих классовых чаяний» (48). Ленин отныне мог быть уверен, что петроградские рабочие, солдаты и матросы, а также войска Северного фронта поддержат большевиков в случае конфронтации с Учредительным собранием по вопросу о будущем Советской власти.

После того как стали известны результаты выборов в Учредительное собрание, в политике ленинского руководства большевистского Центрального Комитета по отношению к нему постепенно наметились два направления. Первое — это поощрение отзыва уже избранных делегатов, которые выступали против Советской власти. Проект декрета о повторных выборах был написан Лениным и одобрен ВЦИКом вскоре после обнародования результатов выборов. Декрет предоставлял право отзыва и перевыборов делегатов Учредительного собрания местным Советам (49). И хотя, судя по недавно опубликованным данным, «отзывное» движение имело потенциальные шансы на успех (50), до намеченной даты открытия Учредительного собрания оставалось так мало времени, да и само оно, начавшись, оказалось столь скоротечным, что практический эффект этой меры получился незначительным. Второе направление политики большевистского руководства заключалось в пресечении попыток кадетов, эсеров, меньшевиков и других партий и организаций, враждебно настроенных к Советской власти, возглавить приготовления к созыву Учредительного собрания и мобилизовать общественное мнение в его поддержку и защиту. Следуя этой цели, большевики стремились взять под свой контроль все вопросы, связанные с открытием и работой Учредительного собрания. Они также старались вывести из игры влиятельных противников Советской власти, заклеймив их и подвергнув аресту как врагов народа, и подготовить партийные организации и широкие массы Петрограда к возможности роспуска Учредительного собрания.

Декретом Совнаркома от 16 ноября была закрыта Петроградская городская дума — национальный центр сопротивления Советской власти и поддержки Учредительного собрания (51). Ее роспуск спровоцировал новый взрыв протеста со стороны не только либералов и умеренных социалистов, но даже левых эсеров. Городская дума ответила принятием совместной эсеро-кадетской резолюции, в которой отказалась признавать власть и распоряжения Советского правительства, и продолжала заседать, как ни в чем не бывало. Развязка наступила 20 ноября. Прибывших на вечернее заседание гласных у входа в думу встретили вооруженные матросы и красногвардейцы, которые попытались преградить им путь. Сумев прорваться внутрь, гласные занялись своими обычными делами, но очень скоро были силой выставлены вон (52). Возобновив заседание в другом месте, они завершили его принятием решения о провозглашении 28 ноября, дня открытия Учредительного собрания, национальным праздником. Поздно вечером ВРК произвел обыски в квартирах лидеров думской оппозиции; ряд лидеров были арестованы. Все они, за исключением городского головы Григория Шрейдера и его ближайшего помощника, были наскоро допрошены и отпущены (53). Стенографические записи свидетельствуют, что старая городская дума продолжала время от времени собираться подпольно, в разных местах, по крайней мере, до середины января 1918 г. (54).

22-23 ноября лидеры оппозиции из числа участников старой городской думы и Комитета спасения родины и революции — преимущественно эсеры, а также кадеты, народные социалисты и меньшевики-оборонцы — объединились для создания организации, получившей название Союз защиты Учредительного собрания. Разместившийся в здании почтенного Вольного экономического общества, Союз сформировал отделения в ряде районов Петрограда, а также в нескольких крупных российских городах. Цель его, как было заявлено, состояла в том, чтобы быть национальным центром расширения и упрочения народной поддержки Учредительного собрания как законной верховной власти в России и обеспечения его безопасности. Такую же цель преследовала полуавтономная военная комиссия партии эсеров, в свое время помогавшая Комитету спасения организовать антисоветское восстание 29 октября. По мере приближения заветной даты (28 ноября), Союз постепенно захватил лидерство в подготовке массовых демонстраций по всей стране в ознаменование дня открытия Учредительного собрания, объявленного старой городской думой национальным праздником. Почти одновременно эсеровские делегаты, большинство из которых квартировали сообща, в тесной комнате, наскоро переоборудованной в общежитие, на Болотной улице, начали приготовления к работе Учредительного собрания (55).

В эти дни ленинское руководство партии большевиков придерживалось в своей политике тех направлений, которые были выработаны, как только стали известны результаты выборов в Учредительное собрание, а именно: организация частичных перевыборов, подрыв авторитета Учредительного собрания в народном сознании и установление контроля за подготовкой к нему. Что касается последнего пункта, то главная проблема состояла в том, что делать с национальной комиссией, еще в августе созданной Временным правительством для координации усилий по подготовке и выборам в Учредительное собрание. Эта Всероссийская комиссия по делам о выборах в Учредительное собрание находилась под влиянием партий, оппозиционно настроенных к Советской власти, прежде всего, кадетов и эсеров. В октябрьские дни, в знак протеста против действий большевиков, комиссия приостановила свою работу и возобновила ее только 6 ноября, когда стало ясно, что выборы в Учредительное собрание, по всей вероятности, состоятся в срок. Однако при этом комиссия упорно отказывалась признавать Советскую власть и, как могла, препятствовала попыткам Совнаркома вмешаться в ее работу. 23 ноября, в ответ на стойкое нежелание комиссии идти на контакт, советские власти арестовали ряд ее членов из числа кадетов и эсеров, всего примерно 12–15 человек, и четыре дня продержали их в заключении (56). Тем временем Моисей Урицкий, член ЦК большевиков и сотрудник наркомата внутренних дел, был назначен специальным комиссаром, призванным осуществлять строгий контроль за работой комиссии (57). Однако после этого комиссия просуществовала еще день-два, а затем была распущена — якобы по причине нежелания сотрудничать с Урицким (58). На самом деле, к тому времени уже был создан новый орган подготовки к Учредительному собранию, который и возглавил Урицкий.

Еще до роспуска эсеро-кадетской комиссии по делам о выборах стало очевидно, что процесс голосования и обработки результатов выборов по стране не укладывается в установленные сроки и, следовательно, только малая часть получивших мандат делегатов сможет прибыть в Петроград к 28 ноября. Для Ленина отсутствие всякого намека на кворум было удобным предлогом отсрочить Учредительное собрание. 26 ноября он издал постановление, согласно которому оно должно открыться только тогда, когда в Петроград прибудут 400 делегатов — приблизительно половина от общего числа. Этим же постановлением оговаривалось, что открывать Учредительное собрание будет человек, назначенный Совнаркомом (59).

Между тем, ВРК, в пику демонстрации, намеченной на 28 ноября старой городской думой, решил провести — по собственной, не согласованной ни с Совнаркомом, ни с Петросоветом инициативе — контршествие. Однако в последний момент Совнарком вынудил ВРК отказаться от этой акции (60). К несчастью для ВРК, распоряжение об отмене шествия не дошло до газеты «Рабочий и солдат». И в тот день, когда «Правда» вышла с огромным пробелом на первой полосе в том месте, где должны были быть напечатаны призывы ВРК к контршествию, первая полоса «Рабочего и солдата» пестрела такими провокационными и безответственными лозунгами, как «Долой кадетов, корниловцев, калединцев — врагов народа!», «Долой соглашателей социал-революционеров и меньшевиков — лакеев буржуазии!», «Долой кадетов из Учредительного собрания!», «Долой буржуазию! Да здравствует народ!» (61).

Сюжет с назначением и отменой этого шествия, как и тактика большевиков по отношению к Учредительному собранию вообще, позволяют глубже заглянуть в процесс принятия важнейших политических решений на этом отрезке времени, который в целом подтверждает картину, сложившуюся в первые недели после прихода большевиков к власти. Политика большевистского руководства в отношении Учредительного собрания определялась Совнаркомом и большевиками из ВРК — оба органа заседали ежедневно. Важно отметить, что заседавший нерегулярно Центральный Комитет партии ограничился рассмотрением вопросов, связанных с позицией большевистской делегации. Не похоже, чтобы ЦК рассматривал хоть какие-то вопросы, касающиеся Учредительного собрания, до 29 ноября — следующего дня после намеченной даты его открытия. На том заседании Урицкий обратился к членам комитета за указаниями по поводу того, как следует обращаться с Учредительным собранием. Николай Бухарин ответил риторическим вопросом, а следует ли вообще созывать Учредительное собрание, и сам себе ответил: да, поскольку «в широких массах еще живы конституционные иллюзии». Он предложил созвать собрание, выдворить кадетов, а из левых депутатов организовать «революционный конвент». Хотя идея революционного конвента была подхвачена Троцким, на голосование она поставлена не была. Отвергнуто было и предложение вызвать в Петроград сразу всю делегацию большевиков — из опасения преждевременно «выдернуть» с работы на местах ценные провинциальные кадры, а также, возможно, не желая способствовать скорейшему достижению заветного числа 400 делегатов, необходимого для открытия Учредительного собрания. В большинстве своем, Центральный Комитет, в задачу которого входило определять политику партии в таких основополагающих вопросах, был не прочь либо отложить принятие решений по Учредительному собранию до лучших времен, когда революционная ситуация в России и в мире станет более ясной, либо переложить эту ответственность на Совнарком, а самим заняться провоцированием оппозиции, с тем чтобы заставить ее сделать первый шаг.

Этот выжидательный подход нашел свое отражение в докладе о политике партии по отношению к Учредительному собранию, с которым выступил на заседании Петербургского комитета 12 декабря Урицкий. «Сейчас мы вступаем в вопросе об Учредительном собрании в самый острый момент… Наша тактика не может быть определена заранее даже за час… — уверял он. — Как мы поступим, что мы сделаем, будет зависеть от того, что и как они будут делать… Созовем ли мы Учредительное собрание? — Да, созовем. Разгоним? — Да, может быть, все зависит от обстоятельств» (62).

Следует отметить, что для членов Петербургского и районных комитетов партии, как и для членов Центрального Комитета (за вычетом умеренных), выжидание имело отношение к тактике и никак не затрагивало базового принципа: Учредительное собрание ни в коем случае не должно заменить собой Советскую власть. Протоколы заседаний ЦК от 26 ноября и ПК от 12 декабря сомнений на этот счет не оставляют (63).

Эту позицию в полной мере разделяли и левые эсеры. Их решительная оппозиционность по отношению к Учредительному собранию проявилась на заседаниях первого общероссийского съезда левых эсеров во второй половине ноября. Во время дискуссии о «текущем моменте» 23 ноября член игравшего ведущую роль Петроградского комитета левых эсеров Екатерина Кац выразила мнение большинства делегатов, заявив: «Учредительное собрание должно считаться с волей и тактикой Советов. Поскольку же оно будет противостоять этой воле, мы за ним не пойдем, и никакими фетишами нас ничто и никто не повернет». Еще более решительно прозвучало выступление П. Прошьяна: «Если мы верим и видим, что началась социальная революция, то власть должна принадлежать Советам р., с. и кр. деп… Конечно, отдать власть Учредительному собранию, сложить свое боевое оружие мы не можем и не должны… Если Учредительное собрание с первого же шага своего приступит к организации власти… мы ему этой власти не отдадим» (64).

Несмотря на то, что полного единства по поводу отношения к Учредительному собранию среди левых эсеров на съезде не было, имевшиеся разногласия касались в основном механизма и сроков его роспуска (в случае отказа большинства депутатов признать верховенство Советской власти), а не вопроса о том, является ли прерогатива Учредительного собрания учреждать форму правления в России неприкосновенной даже в том случае, если она означает конец Советской власти. Большинство левоэсеровских лидеров полагали, что нужно позволить созвать Учредительное собрание в том составе, который дали результаты выборов, но с учетом отозванных и переизбранных делегатов. Многие были согласны с Евдокимом Муравьевым из Воронежа, который считал, что если с самого начала четко не заявить своей отрицательной позиции по отношению к Учредительному собранию, «…массы отойдут от нас, как в свое время отошли от правых с. р. и меньшевиков… и мы останемся без армии». Однако более осторожные, в плане тактики, лидеры, такие как Штейнберг, Карелин и Камков, считали, что Учредительное собрание еще слишком популярно в массах, поэтому любая мысль о прямом действии против него должна быть оставлена на время, достаточное для того, чтобы оно успело дискредитировать себя в глазах масс. Рассуждая об этом на заседании съезда 27 ноября, за день до первоначально намеченной даты открытия Учредительного собрания, Камков предположил, что на это понадобится не больше недели. В резолюции, принятой съездом, говорилось, что первоочередной задачей является немедленное осуществление на практике власти рабочих и крестьян и что если Учредительное собрание такую власть установит и обязуется следовать основополагающим решениям Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, а также Чрезвычайного съезда Советов крестьянских депутатов, то оно должно быть всемерно поддержано. Однако любая попытка Учредительного собрания превратить себя в орган борьбы против Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов как законного воплощения государственной власти будет признана посягательством на завоевания революции и потребует решительного отпора (65).

Хорошо осведомленные о враждебном отношении большинства большевиков и левых эсеров к Учредительному собранию, противники Советской власти из Союза защиты Учредительного собрания расценили ленинское постановление от 26 ноября о переносе даты открытия как часть заговора большевиков с целью вообще сорвать его проведение. Поэтому, несмотря на беспокойство по поводу собственной слабости и плохой организации, они продолжили подготовку к проведению массовых демонстраций в поддержку Учредительного собрания и его торжественного открытия 28 ноября (66). На заседании ЦК кадетской партии вечером 27 ноября было решено придерживаться ранее намеченного плана с одной лишь поправкой: поскольку слишком мало избранных делегатов успело прибыть в Петроград, было признано необходимым собирать их на ежедневные подготовительные совещания, до тех пор пока в городе не соберется достаточное количество делегатов, чтобы можно было начать собственно Учредительное собрание (67).

Демонстрация в поддержку Учредительного собрания 28 ноября стала свидетельством глубокого раскола, произошедшего за шесть недель Советской власти среди населения Петрограда. Около полудня процессия из преимущественно хорошо одетых граждан численностью, по разным оценкам, от десяти до ста тысяч человек (68), многие из которых пришли прямо из храмов, где в тот день служили благодарственные молебны, под перезвон церковных колоколов, двинулась от здания городской думы вниз по Невскому проспекту. Невский был украшен яркими флагами и транспарантами с приветствиями в адрес Учредительного собрания. Процессию возглавляли бывший городской голова Григорий Шрейдер, только что отпущенный из тюрьмы; его коллеги по старой городской и районным думам; участники съезда партии эсеров в полном составе (включая более 300 делегатов из всех российских губерний); умеренные социалисты из числа членов старых ВЦИКов (ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и ЦИК Советов крестьянских депутатов), тайком продолжавших собираться; а также оставшиеся на свободе члены руководства партий народных социалистов и кадетов. По наблюдениям очевидцев, рабочие, солдаты и матросы в толпе встречались редко (69).

На повороте с Невского на Литейный демонстрантов встретил натянутый через улицу огромный транспарант: «Дорогу народным избранникам!» Дойдя до Таврического дворца, они, однако, обнаружили, что ворота в окружавшем его заборе чугунного литья заперты и надежно охраняются. Тогда сторонники Учредительного собрания перелезли через забор и штурмом взяли прилегавший к дворцу сад. Там, в саду, они выслушали яростные речи эсеров Чернова и Питирима Сорокина (будущего основателя факультета социологии в Гарварде) и известного кадета Федора Родичева о том, что советскому правлению нужно немедленно положить конец. Затем, протиснувшись мимо Урицкого на входе, толпа устремилась во дворец. Там в четыре часа дня было объявлено о начале совещания, в котором приняли участие 60 из 127 находившихся тогда в Петрограде делегатов Учредительного собрания (из них 4 кадета, а все остальные — эсеры). После избрания Чернова председателем делегаты выслушали еще несколько пылких речей и завершили совещание, получившее название Первого частного совещания делегатов Учредительного собрания, принятием обязательства впредь собираться в Таврическом дворце ежедневно, до тех пор пока в зале не будет занято достаточное количество мест, после чего будет назначена дата открытия Учредительного собрания (70). 29 ноября им удалось вновь собраться в Таврическом дворце. Это собрание делегатов, однако, было разогнано силой, и с тех пор вход во дворец для них был закрыт.

События 28 ноября и их возможные последствия стали предметом обсуждения на заседании Совнаркома вечером того же дня. В центре внимания оказался Троцкий, который изобразил события минувшего дня ни много ни мало как вооруженное восстание против Советской власти во главе с кадетским ЦК — координационным центром контрреволюции и оппозиции Советской власти во всероссийском масштабе (71). Возможно, большевистские лидеры, пользуясь доходившими до них тайными сведениями, и преувеличивали влияние кадетов на оппозицию Советской власти в Петрограде и организацию движений сопротивления по всей стране (72). Лидеры кадетов, в том числе Павел Милюков, в тот момент как раз принимали самое активное участие в контрреволюционном выступлении на Дону, возглавляемом генералами Корниловым, Алексеевым и Калединым. Однако показателем того, что Совнарком воспользовался кадетской акцией в Таврическом дворце всего лишь как предлогом для репрессий, служит тот факт, что солдаты и красногвардейцы, вооруженные санкциями ВРК на арест, начали облаву на главных кадетских лидеров утром 28 ноября, за несколько часов до начала демонстрации (73).

Как бы то ни было, по окончании доклада Троцкого члены Совнаркома, принимавшие участие в заседании ночью 28/29 ноября (все — большевики, так как нарком земледелия левый эсер Андрей Колегаев отсутствовал), одобрили текст правительственного заявления, заклеймившего партию кадетов «как организацию контрреволюционного мятежа партией врагов народа» (74). Они также приняли написанный Лениным декрет о немедленном аресте кадетских лидеров и предании их суду революционного трибунала. Декрет возлагал на местные Советы по всей стране обязанность «особого надзора за партией кадетов ввиду ее связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции» (75).

Оба документа: и объявившее кадетов «врагами народа» заявление, и ленинский декрет о их немедленном аресте, — были опубликованы в «Известиях» на следующее утро. Большинство рабочих и солдат Петрограда, скорее всего, всерьез восприняли атаку большевиков на кадетов. Однако для умеренных социалистов, не говоря уже о самих кадетах, она стала подтверждением их опасений, что большевики намерены либо сорвать Учредительное собрание, либо подорвать единство его рядов. Так, Владимир Базаров в газете М. Горького «Новая жизнь» рассуждал о том, что, возможно, вместо того чтобы отменить Учредительное собрание вовсе, большевики и их «верные оруженосцы — левые эсеры» задумали превратить его в послушный инструмент выражения своей воли (76).

Разжалованные Базаровым в «оруженосцы» большевиков, левые эсеры, на самом деле, были не меньше умеренных социалистов встревожены — пусть и по другим причинам — объявлением партии кадетов вне закона и возможными политическими последствиями этого акта для Учредительного собрания. Они считали этот шаг непродуманным, потому что он лил воду на мельницу тех, кто полагал, что Советская власть намерена покончить с Учредительным собранием прежде, чем оно получит шанс явить свое подлинное лицо. Укрепляя это и без того широко распространенное убеждение, большевики, по мнению левых эсеров, наносят гораздо больший вред Советам, чем Учредительному собранию (77). Левоэсеровская фракция ВЦИКа немедленно подготовила и направила на рассмотрение Совнаркома срочный запрос по поводу нарушения депутатской неприкосновенности кадетских делегатов (78). На следующем заседании ВЦИК 1 декабря левый эсер Исаак Штейнберг, от лица своей фракции, обрушился с критикой на антикадетский декрет, доказывая, что такие неоправданные репрессивные меры, как объявление кадетской партии вне закона и арест ее членов, являются неприемлемыми методами ведения классовой борьбы. Революционер со стажем, известный публицист и юрист, получивший европейское образование, Исаак Штейнберг, наряду с Карелиным и Спиридоновой, был самым смелым и откровенным критиком большевистской политики произвола и репрессий в партии левых эсеров. Теперь, от ее имени, он потребовал от большевиков, чтобы те вели революционную борьбу открыто и честно, намекнул, что декрет Совнаркома о запрете партии кадетов выдает намерение сорвать созыв Учредительного собрания и высказался категорически против подобной акции (79).

Ответить на запрос левоэсеровской фракции и на выступление Штейнберга взялся сам Ленин. Еще раз повторив и расцветив деталями уже известное обвинение, что ЦК кадетской партии превратился в генеральный штаб контрреволюции, он заявил, что все политические и социальные элементы, стоявшие ранее правее кадетов, теперь объединились с ними в один грандиозный антисоветский заговор. Прикрываясь лозунгами о поддержке Учредительного собрания, кадеты открыто разжигали гражданскую войну в стране. «На эго, — считал Ленин, — может быть только один ответ — тюрьма. Так поступила Великая Французская революция — она объявила буржуазные партии вне закона» (80).

Ленинский ответ Штейнбергу мог показаться бледным на фоне коротких, но преисполненных пафоса и многозначительности замечаний Троцкого. Чуть ранее Троцкий прервал заседание, чтобы в радостном возбуждении объявить, что германское правительство приняло предложенные большевиками условия перемирия (81). Эта очевидная уступка германского империализма, возможно, чрезвычайно вдохновила Троцкого, пробудив его революционный пыл и драматический талант. Если ленинская речь преследовала в основном конкретную, насущную цель: оправдать действия Совнаркома в ответ на официальный запрос и критику Штейнберга, — то для Троцкого это было слишком мелко. В репрессиях против кадетов он увидел предвестие террора более грандиозного масштаба. Стуча по трибуне, чтобы подчеркнуть значение своих слов, он громогласно вещал: «В том, что пролетариат добивает падающий класс, нет ничего безнравственного… Вы [левые эсеры] возмущаетесь тем нагим террором, который мы направляем против своих классовых противников — но знайте, что не далее, как через месяц, этот террор примет более грозные формы, по образцу террора великих революционеров Франции. Не крепость, а гильотина будет для наших врагов» (82).

Левый эсер Сергей Мстиславский, в ответ на ссылки Ленина и Троцкого на Французскую революцию, заметил, что большевики, при всех их разговорах о социалистической революции, на самом деле замыкаются «в тесном кругу чисто буржуазных политических революционных форм». Одновременно он подверг критике умеренных социалистов за их обособление от движения масс, чего, как считали левые эсеры, делать никак нельзя. Поэтому, невзирая на отчетливо выраженное высокомерие Ленина и Троцкого, он дал понять, что левые эсеры намерены продвинуться в переговорах об их вхождении в правительство. Перед лицом большевизма, который не мы придумали, заявил он, мы сделаем все возможное, чтобы уменьшить вред, который он наносит делу революции (83).

Мстиславский внес проект резолюции, запрещающей Совнаркому препятствовать созыву уже избранного Учредительного собрания. Эта резолюция также предусматривала отмену декрета о запрете кадетской партии и еще раз подтверждала принцип ответственности Совнаркома перед ВЦИКом, воплощенный в «Наказе» Свердлова от 17 ноября (84). Настаивая на принятии данной резолюции, Штейн- берг буквально умолял большевиков «освободиться от [бессмысленного] кадетского кошмара». Однако затем дискуссия была прекращена, и ВЦИК большинством в 150 голосов против 98 при 3 воздержавшихся (очевидно, голоса разделились строго по партийным линиям) принял большевистскую резолюцию, которая подтвердила, что созыв Учредительного собрания состоится по прибытии в столицу 400 делегатов, и не только признала правомерность запрета кадетской партии, но и санкционировала принятие любых других мер для борьбы с контрреволюцией, какие Совнарком сочтет необходимыми в будущем (85). Продолжая вести переговоры с левыми эсерами об их вхождении в Совнарком, большевики и не подумали сделать уступку их чувствам.

Вследствие политики, настойчиво и успешно проводимой Лениным и Троцким, в первые дни и недели после Октября петроградские большевики оказались в ситуации, когда на них легла полная ответственность за все стороны жизни и управления в Петрограде. Однако ни опыта, ни подготовки, ни тяги к этой работе у них не было. Поэтому они попытались использовать для управления существующие политические институты — прежде всего, Петроградскую городскую думу и районные думы и их административный аппарат — управы. Лишь после того как стало ясно, что этот подход не работает, властные и управленческие функции стали постепенно переходить к Советам. Образовавшийся в переходный период вакуум местной власти восполнял Петроградский ВРК, который, вольно или невольно, превратился в главный орган власти в Петрограде.

Одновременно все больше петроградских большевиков из числа наиболее эффективных партийных кадров направлялось на работу в новые советские и военные структуры, а также за пределы Петрограда — укреплять Советскую власть на местах. В результате, партийная работа среди заводских рабочих Петрограда и рядового состава воинских частей практически замерла. Конечно, поддержка, которой продолжала пользоваться большевистская программа в массах, вкупе с организованным в последний момент пропагандистским натиском обеспечили большевикам успех на выборах в Учредительное собрание в Петрограде и петроградском регионе. Более того, это неоценимое преимущество позволило большевикам в союзе с левыми эсерами взять под свой контроль процесс созыва Учредительного собрания. Однако в дальнейшем растущая изоляция большевистской организации от ее социальной базы не могла не привести к самым печальным последствиям.

1 ЦГАСПб Ф 9618 On 1 Д 185 Л 1-42

2 О Зиновьеве как политическом руководителе Петрограда см содержательный очерк А. Н. Чистикова. Чистиков А. Н. У кормила власти //Петроград на переломе эпох Под ред. В. А. Шишкина и др. — СПб. 200 °C 35-42

3 См там же С 11

4 Петроградский Военно-революционный комитет Документы и материалы Под ред. Д. А. Чугаева и др. — М, 1966 Т 1 С 277

5 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 2 Л 2

6 Известия. 1917. 18 ноября. С 4-5

7 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 12 Л 8об — 13об

8 Там же

9 См. напр ЦГАИПД Ф 2315 On 1 Д 2 Л 19–20 и Д 3 Л 48 (Колпинский район), Ф6 Oil 1 Д 1 Л 3 1 об, 32 об. 39-39об, 40–41 (Петербургский район), Ф 10 On 1 Д 12 Л 4–5 (Охтинский район)

1 °Cм, напр, протокол общего собрания партийной организации Новодеревенского района от 11 декабря 1917 г Раскритиковав в пух и прах работу районного комитета большевиков, собрание проявило властные полномочия, отвергнув предложенные комитетом кандидатуры в Новодеревенский районный Совет — ЦГАИПД Ф 13 Оп.1 Д 1 Л 21об

11 По этому поводу см. Чистиков. У кормила власти С 43

12 Обычно, прежде чем занять позицию по отношению к тому или иному общеполитическому вопросу, районный комитет заслушивал доклад на эту тему кого-то из своих руководителей или представителя района в городском комитете партии, а также доклады о настроениях с мест См, напр, дискуссию по переговорам Викжеля на заседании большевистского партийного комитета Второго городского района (ЦГАИПД Ф 1817 On 1 Д 3. Л 56–57) или дискуссии в Охтинском комитете по вопросу о созыве и роли Учредительного собрания и о мирных переговорах (Там же Ф 10 On 1 Д 12 Л 1-10)

13 Петербургский комитет РСДРП (б) С 523-524

14 ЦГАИПД Ф 2315 On 1 Д2 Л 18, ДЗ Л 41, Д4 Л 3

15 Там же Д2 Л 19, ДЗ Л 42

16 Петербургский комитет РСДРП (б) С 571–572. См. также ЦГАИПД Ф6 On 1 Д 1. Л 39

17 См в этой связи отчет партийного комитета и дискуссию о кадровых потерях на общем собрании партийной организации Петербургского района Петрограда 11 декабря 1917 г — ЦГАИПД Ф6 On 1 Д 1 Л 29об — 30 об

18 ЦГАИПД Ф 1 Оп 4 Д 84 Л 20–25, Ф 2315 On 1 Д 4 Л 3, Ф 6 On 1 Д 33

19 См выше. Пролог

2 °Cамым лучшим, хотя и неполным, источником по истории ВРК остается сборник под редакцией Д. А. Чугасва Петроградский Военно-революционный комитет Т 1–3 — М,1966-67

21 Петроградский Военно-революционный комитет Т 3. С 270

22 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 11 Л 2 См также ниже, глава 3

23 См Чистиков. У кормила власти С 10–11. См. также отчет о деятельности ВРК Владимира Алгасова, одного из его членов, на первом съезде партии левых эсеров — Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров. С 47.

24 Самое полное и всестороннее исследование, посвященное ходу избирательной кампании по выборам в Учредительное собрание, а также его итогам и судьбе, см Протасов Л. Г. Всероссийское Учредительное собрание. История рождения и гибели — М., 1997

25 См О N Radkey Russia Goes to the Polls The Election to the All-Russian Constituent Assemblev — Ithaca, 1989 P 87-135 См по этому поводу также Вишняк М. В. Всероссийское Учредительное собрание. Париж, 1932 С 92

26 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 11 Л 10об

27 Вторая и третья Петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 г. Протоколы Под ред. И. Ф. Куделли М-Л, 1927 С 115-117

28 Протасов. Указ. соч. С 266

29 Петербургский комитет РСДРП (б) С 564

30 ГОПБ Коллекция листовок

31 Правда. 1917. 13 ноября. С 1. Эти выборы, как и большинство других в России в то время, осуществлялись по партийным спискам. Число мест, которое партия могла получить в том или ином избирательном округе, зависело от числа голосов, поданных за ее список. Порядок кандидатов в каждом списке определялся партийными комитетами. Место в списке могло значительно повлиять на избирательные шансы кандидата

32 См. выше, глава 1

33 Работница. 1917. 8 декабря. С 10-11

34 Работница. 1918. 26 января. С 10-11

35 Там же С 11–12. О разногласиях между двумя сторонами на конференции см Wood. The Baba and the Comrade P 69-70

36 Работница. 1917. 18 октября. С 5-7

37 Цит по Знаменский О. Н. Всероссийское Учредительное собрание. История созыва и политического крушения Л, 1976 С 257

38 См. James Bunyan and Н Н Fisher, eds The Bolshevik Revolution 1917–1918 Documents and Materials — Stanford, 1965 P. 345–346

39 Рабочая газета. 1917. 12 ноября. С 1, 13 ноября. С 1

40. Дело народа. 1917. 12 ноября. С 2

41 Там же

42 См. напр. листовку «Женщины, голосуйте на выборах в Учредительное собрание!»— ГОПБ Коллекция листовок

43 Radkey О Н Russia Goes То the Polls Р 36

44 Знаменский Указ. соч. Табл 1 в конце книги

45 Radkey Russia Goes То the Polls P 36

46 Знаменский. Указ. соч. С 277 и таблица в конце. См. также Октябрьское вооруженное восстание. 1917-й год в Петрограде Т 2 — Л, 1967 С 491

47 РГАСПИ Ф 19. On 1 Д 15 Л 2, 30

48 Новая жизнь. 1917. 16 ноября. С 1

49 Keep The Debate P. 144–146

50 Осипова T. В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне — М, 2001 С 66. Осипова показывает, что поскольку Декрет о земле уже осуществлялся на практике, многие крестьяне больше не были заинтересованы в Учредительном собрании и в решениях своих сходов настаивали, что если оно не захочет подтвердить декреты Советской власти, то должно быть распущено. Основываясь на данных о крестьянских сходах в 415 волостях, она делает вывод, что большинство крестьян (53,5 %) выступало за Советскую власть. 30 % по-прежнему настаивали на переходе власти к Учредительному собранию, а 16,5 % крестьян колебались между этими альтернативами

51 О связи между роспуском Петроградской городской думы и опасениями по поводу контрреволюционной деятельности, связанной с Учредительным собранием, см Разгон ВЦИК Советов С 250

52 Журнал Петроградской городской думы. 1917 № 123. Заседание 20 ноября 1917 г. С 1-24

53 Там же С 3–5; РНБ СПб РО. Стенографические отчеты Петроградской центральной городской думы Т.З. С 21.

54 РНБ СПб РО. Стенографические отчеты Петроградской центральной городской думы. Т 3

55 Соколов Борис. Защита Всероссийского Учредительного собрания //Архив русской революции Т 13 —Берлин, 1924 С 30.

56 Декреты Советской власти. Т 1 — М, 1957. С 167-168

57 ГАРФ Ф 130 On 1 Д 10а Л 30. См также Знаменский. Указ. соч. С 301-302

58 Декреты Советской власти. Т 1 С 167

59 Там же ТЗ С 159

60 Любимов И. И. Революция 1917 года. Хроника событий Т6. Октябрь-декабрь — М, 193 °C 222

61 Правда. 1917. 27 ноября. С 1, Рабочий и солдат 1917. 27 ноября. С I

62 Петербургский комитет РСДРП (б) С 596-600

63 Дискуссия по вопросу об Учредительном собрании стояла также в повестке дня заседания ПК 2 декабря, протокол которого не сохранился. Однако в пересказе она была подробно изложена на заседании Охтинского районного комитета 4 декабря. Этот пересказ также не оставляет сомнений в том, что, по степени легитимности в глазах руководства петроградских большевиков, Учредительное собрание явно уступало Советской власти — ЦГАИПД Ф 10 On 1 Д 12 Л 1-4

64 Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров С 65-66

65 Там же С 87, 91–92, 111

66 Знаменский Указ. соч. С 301–302. Демонстрации в поддержку Учредительного собрания прошли 28 ноября во многих российских городах

67 William G Rosenberg Liberals m the Russian Revolution The Constitutional Democratic Party, 1917–1921 —Princeton, 1974 P 277–278. Думова II. Г. Кадетская контрреволюция и се разгром — М, 1982 С 54, Городецкий Е. Н. Рождение Советского государства, 1917–1918 гг. — М, 1965 С 276

68 По мнению Льва Протасова, ведущего российского специалиста по истории Учредительного собрания, цифра «сто тысяч», названная журналистами — сторонниками Учредительного собрания, была, вероятно, раздута, но она была гораздо ближе к реальной, чем «десять тысяч», фигурирующие в советских источниках. См Протасов Указ. соч. С 271

69 Знаменский. Указ. соч. С 308, Любимов. Указ. соч. Тб С 225

70 Знаменский. Указ. соч. С 309, Вигиняк. Указ. соч. С 95

71 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 13 Л 2

72 Бонч-Бруевич. На боевых постах. С 187-189

73 Протоколы Центрального Комитета Конституционно-демократической партии, 1915–1920 Рук. проекта В. В. Шелохаев. — M.I998 С 6, 412

74 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 13 Л 6–7, Декреты Советской власги Т 1 С 165–166. Колегаев вошел в Совнарком несколькими днями ранее

75 РГАСПИ Ф 19. On 1 Д 13 Л 2. Декреты Советской власти Т 1 С 161–162.

76 Новая жизнь. 1917. 30 ноября. С1

77 Знамя труда. 1917. 30 ноября. С 1

78 Keep The Debate Р 172–173, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов. С 124, Разгон ВЦИК Советов С.300

79 Keep The Debate Р 172–173, 354

80 Там же Р 175-176

81 Там же Р 177

82 Там же Р 177–178,356

83 Там же Р 177-179

84 См выше, глава 1

85 Keep The Debate Р 180, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов. С 121-122

Глава 3 СОБИРАНИЕ СИЛ

В декабре 1917 г., несмотря на напряженность, вызванную расхождением между жесткой политикой большевиков и левоэсеровскими идеалами и нашедшую отражение в конфликте вокруг репрессий против кадетов и вокруг взаимоотношений Совнаркома и ВЦИК, левые эсеры согласились войти в состав Совнаркома. Вопреки общепризнанному мнению, создание ВЧК — Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем — одного из главных инструментов репрессий в раннесоветский период, было напрямую связано с этим событием.

Согласно традиционной трактовке, в первых числах декабря 1917 г. Петроградский ВРК, сочтя свою миссию, связанную с захватом и консолидацией Советской власти в Петрограде, полностью исчерпанной, объявил о самоликвидации. Это произошло 5 декабря на заседании Совнаркома. Там же была создана координационная группа по осуществлению самороспуска ВРК в семидневный срок. Но, как утверждается, уже на следующий день всероссийский масштаб забастовок государственных служащих заставил Ленина обратиться к Совнаркому с предложением поручить Феликсу Дзержинскому составить особую комиссию для выяснения революционных способов подавления политического саботажа. О чрезвычайном значении, которое придавалось этой задаче, говорил тот факт, что на следующий день, 7 декабря, когда в Совнаркоме стало известно, что комиссия Дзержинского еще заседает, члены правительства решили не расходиться до тех пор, пока та не закончит свою работу. На том заседании комиссии Дзержинский предложил: для борьбы с контрреволюцией и саботажем создать при Совнаркоме временный орган с широкими полномочиями. Предложение было немедленно принято, и на свет родилась ВЧК (1).

Между тем, советские архивные документы, проливающие свет на перипетии последних недель существования ВРК и его взаимоотношений с Совнаркомом в этот период, заставляют меня усомниться в этой трактовке. После Октября ВРК заполнил вакуум, созданный прекращением работы старых государственных учреждений, и взял на себя ответственность за осуществление основных муниципальных функций и координацию усилий по поддержанию безопасности и защите революции в Петрограде. Особенно в период между 4 и 17 ноября, когда после отставки Рыкова пост наркома внутренних дел оставался вакантным, в руках ВРК оказались сосредоточены необычайно большие полномочия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией.

В середине ноября успехом завершилось слияние центральных исполкомов крестьянских и рабоче-солдатских Советов в единый Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и начались переговоры о создании коалиции большевиков и левых эсеров в Совнаркоме (2). В течение следующих двух недель невозможно было сказать с определенностью, какая из двух левых социалистических партий: большевики или левые эсеры, — окажется у руля объединенного ВЦИКа. В руках левых эсеров в этот период находились чрезвычайно мощные рычаги влияния. Среди прочего они потребовали от большевиков равного представительства в ВРК, и большевики пошли на эту неудобную для них уступку (3). С первых послеоктябрьских дней левые эсеры подвергали яростным нападкам насилие, применяемое ВРК к политическим оппонентам, и ограничение их гражданских прав. Равенство левых эсеров и большевиков в ВРК грозило ограничить свободу действий последних в деле подавления политических противников. На заседании Совнаркома 15 ноября было высказано мнение в пользу отмены ВРК. Председатель ВЦИК Свердлов выступил решительно против подобного шага. Вместо этого он предложил существенно сократить круг обязанностей ВРК и направить в его распоряжение из Наркомата внутренних дел средства, предназначенные для борьбы с контрреволюцией, и другие не подлежащие учету средства. А чтобы левые эсеры, пользуясь своим равенством, не мешали осуществлять репрессии против политических оппонентов, он предложил попытаться сохранить под своим контролем Военную комиссию ВРК и предоставить ей право производить самостоятельные аресты, не подразумевающие участия всего ВРК (4).

Протокольная запись этого заседания Совнаркома не содержит указаний на какие-либо действия, предпринятые в соответствии с этими рекомендациями. Однако на заседании ВРК 21 ноября большевистское руководство комитета попыталось предпринять шаги, направленные на создание полностью нового органа борьбы с контрреволюцией, исключавшего участие левых эсеров. Попытка эта оказалась перечеркнута уже на следующий день, когда левые эсеры настояли на своем участии в новом органе (5). Понимая, что ВРК стал разменной фигурой в переговорах между большевиками и левыми эсерами о коалиционном правительстве, большевистское руководство ВРК предпочло на время отложить его реорганизацию (6).

Несмотря на то, что все это время накал левоэсеровской критики по поводу большевистского «террора» не ослабевал, и теперь было ясно, что левые эсеры будут иметь влиятельное представительство и в ВРК, и в его специальном отделе по борьбе с контрреволюцией, на заседании Совнаркома 25 ноября Ленин по-прежнему с надеждой смотрел на ВРК как на главный орган внутренней безопасности молодого Советского правительства. На том заседании были представлены три предложения, касающиеся будущего ВРК. Ленин, вслед за Свердловым, настаивал на том, чтобы все обязанности ВРК, напрямую не связанные с борьбой против контрреволюции и саботажа, были немедленно переданы соответствующим наркоматам. Мартин Лацис предложил включить ВРК в состав отдела ВЦИКа по борьбе с контрреволюцией, а Урицкий — вовсе ликвидировать ВРК. В накаленной политической атмосфере, вызванной приближением даты открытия Учредительного собрания и усилением саботажа госслужащих, предложение Урицкого, возможно, было сочтено преждевременным. Против предложения Лациса, скорее всего, сыграла затянувшаяся неопределенность по поводу того, какая партия будет контролировать ВЦИК после его преобразования. Принято было предложение Ленина о сужении круга задач ВРК (7).

Тем не менее, спустя две с небольшим недели, ВРК был ликвидирован и его место заняла новорожденная ВЧК. Как это произошло? Некоторые фанатично настроенные и независимо мыслящие товарищи в большевистском руководстве ВРК были возмущены теми ограничениями, которые навязали им Ленин и Совнарком, лишив тем самым полной свободы действий. Их раздражало то, что Совнарком, заигрывая с левыми эсерами, жертвует возможностями ВРК бороться с контрреволюцией. Отражением напряженности, возникшей между радикально настроенным ВРК и более осторожным Совнаркомом, стала вооруженная демонстрация, которую ВРК организовал и вознамерился провести, без санкции Совнаркома, чтобы противопоставить шествию в поддержку Учредительного собрания 28 ноября (8). Не готовый к подобной лобовой атаке и, вероятно, опасавшийся последствий, к которым могла привести физическая, а то и кровавая конфронтация двух демонстраций, Совнарком отменил акцию ВРК. Многие военревкомовцы были, без сомнения, в ярости от подобного публичного унижения, усугубленного публикацией в «Рабочем и солдате» их призывов к контрдемонстрации и «выволочкой», которую, по поручению Совнаркома, им устроил Владимир Бонч-Бруевич (9). Судя по объявлению, сделанному Вячеславом Молотовым на заседании исполкома Петросовета 29 ноября, в тот день или накануне ночью ВРК принял решение о самоликвидации (10).

Как связан вопрос об отношениях большевиков и левых эсеров с роспуском ВРК и созданием ВЧК? Теперь мы видим, что, вероятно, ВРК принял решение о самороспуске не потому, что считал свою роль исчерпанной, а потому что его радикальное большевистское руководство было недовольно поведением Совнаркома. Мы также видим, что для Совнаркома решающим фактором, заставившим его принять самоликвидацию ВРК и пойти на создание ВЧК, было осознание того, что для успешной борьбы с чиновничьим саботажем и, что более существенно, с той опасностью, которую представляли для Советской власти сторонники Учредительного собрания, ему необходим временный орган, свободный от вмешательства со стороны левых эсеров. В подготовленном в 1922 г. для внутреннего пользования и долго остававшемся недоступным историкам докладе об организационных вопросах, связанных с деятельностью ВЧК, Лацис признавал значение «левоэсеровской проблемы» в принятии решения о создании ВЧК. Левые эсеры, в его интерпретации, «сильно тормозили борьбу с контрреволюцией, выдвигая свою “общечеловеческую'" мораль, гуманность и воздержание от ограничения права свободы слова и печати для контрреволюционеров. Для руководителей Советской власти становилось ясным, что совместно с ними будет немыслимо повести борьбу с контрреволюцией. Поэтому выдвигалась мысль о создании нового органа борьбы с контрреволюцией вне Военно-революционного комитета, куда бы не входили левые с.-р.» (11).

Для того чтобы оценить значение левоэсеровского фактора в ликвидации ВРК и создании ВЧК, необходимо реконструировать ход переговоров между большевиками и левыми эсерами по вопросу о формировании правительственной коалиции. 16 ноября Свердлов доложил на заседании Совнаркома о дискуссиях, которые состоялись у него в тот день в левоэсеровской фракции нового, объединенного, ВЦИКа по поводу возможной коалиции большевиков и левых эсеров, и их обнадеживающих результатах. Привлеченный перспективой расширения правительства перед решающей схваткой с Учредительным собранием, а также вдохновленный результатами сотрудничества с левыми эсерами в рамках ВЦИКа, Совнарком избрал делегацию, призванную закрепить и развить успех Свердлова (12).

Делегация приступила к переговорам на следующий день. К тому моменту левые эсеры были разгневаны произведенным большевиками накануне роспуском Петроградской городской думы. Они были уверены, что сумеют сохранить большинство в новом, объединенном, ВЦИКе, когда реорганизация его полностью завершится. Кроме того, они надеялись иметь достаточное количество номинально эсеровских крестьянских голосов в Учредительном собрании, чтобы играть в нем решающую роль. Поэтому они дали понять большевикам, что цена их вхождения в Совнарком будет высока. Вначале они настаивали на том, что левым эсерам должны быть отданы посты наркомов внутренних дел, военных дел, железнодорожных дел и юстиции (помимо наркомата земледелия, уже возглавляемого левым эсером Колегаевым). Наряду с вопросами, касающимися крестьянства и земельной реформы, эсеры испытывали особенно пристальный интерес к строительству вооруженных сил, способных встать на страже революции в России и поддержать социалистические восстания за рубежом. Это заставляло их проявлять особую настойчивость в борьбе за право контроля над наркоматом по военным делам. Не меньшее значение они придавали созданию в России справедливой системы революционного законодательства, что объясняло их упорство в продвижении кандидатуры Штейнберга на пост наркома юстиции.

Совершенно очевидно, что уступить все эти посты левым эсерам для большевиков-переговорщиков было неприемлемо. Кроме того, новые провокационные акты со стороны большевиков, совершенные ими во второй половине ноября, способствовали дальнейшему росту раздражения левых эсеров и неоднократно заводили переговоры в тупик, подчас грозя и вовсе развалить их. Среди этих актов, всякий раз вызывавших горячий протест со стороны левых эсеров, были арест членов Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное собрание, объявление кадетов партией «врагов народа», арест руководителей кадетской партии и разгон с помощью вооруженной силы первого частного совещания делегатов Учредительного собрания. Таким образом, переговоры затянулись почти на три недели. Наконец, 7 декабря Совнарком, первым вопросом повестки дня рассмотрев последние условия левых эсеров по вхождению в правительство, счел, что они приемлемы с некоторыми поправками. Русский историк-эмигрант Анатолий Разгон, подробнее других изучивший историю этих переговоров, утверждает, что вопрос о равенстве распределения ключевых наркомовских постов между большевиками и левыми эсерами, на котором настаивали последние, все еще обсуждался (13). Возможно и так. Однако к тому моменту было уже ясно, что во ВЦИКе большевистское большинство будет восстановлено. Левоэсеровские лидеры полагали, что участие в правительстве Ленина дает им шанс, возможно единственный, обуздать экстремизм большевиков и сыграть заметную роль в деле продвижения революции в России и за ее пределами. Петроградские рабочие, солдаты и матросы, чьи симпатии были на стороне левых эсеров, также оказывали на них давление, подталкивая к вхождению в Совнарком (14). К тому же, одно из главных условий левых эсеров, поддержка их программы земельной реформы, было принято большевиками (15). Поэтому 9 декабря левые эсеры согласились войти в Совнарком на большевистских условиях, хотя они были и далеки от равенства. Вскоре после этого компанию Колегаеву (нарком земледелия) в правительстве составили Штейнберг (нарком юстиции) и еще шесть наркомов-левых эсеров (16). Помимо этого, левые эсеры были введены в состав всех коллегий наркоматов и в другие центральные правительственные учреждения. В результате, накануне созыва Учредительного собрания левые эсеры занимали примерно четверть постов в Совнаркоме и около трети мест во ВЦИКе, будучи также заметно представлены во всех других органах Советской власти.

Представленная на этом фоне, становится ясно видна главная причина замены ВРК на ВЧК, а также той спешки, которую проявил Совнарком, создавая новый орган 7 декабря — день, когда левоэсеровские условия формирования правительства «с некоторыми поправками» были приняты большевиками. Суть была такова: Штейнберг должен был возглавить потенциально беспокойный Наркомат юстиции, и для Ленина было принципиально важно, чтобы ВЧК — состоящая исключительно из надежных большевиков и подчиненная напрямую Совнаркому, в котором сохранялось преимущество большевиков — приступила к работе до того, как это произойдет. Официальное извещение о создании ВЧК было опубликовано в «Известиях» 10 декабря (17). Оно доводило до сведения читателей, что штаб-квартира нового органа разместится на Гороховой, 2. До Февральской революции по этому адресу располагались приемная градоначальника Петербурга, городская полиция и печально известная охранка — Охранное отделение Департамента полиции.

Следует заметить, что ленинские опасения насчет Штейнберга полностью оправдались. Не прошло и недели после его вступления в должность, как он, без обсуждения с Совнаркомом, издал 15 декабря декрет, в соответствии с которым все заключенные из Смольного и тюремных помещений революционного трибунала должны были быть переведены в одну из пяти главных городских тюрем. Там специальные временные комиссии, созданные по согласованию с Петроградским и районными советами, должны были рассмотреть их дела на предмет справедливости ареста и либо заключить до суда под стражу, либо освободить в течение 24 часов. Этим же комиссиям предписывалось произвести немедленно подобную ревизию заключенных во всех прочих тюрьмах Петрограда (18). Позволить этому декрету осуществиться значило подорвать уже начатую ВЧК практику превентивных арестов и изоляции политических оппонентов — не в наказание за конкретные контрреволюционные акты, а для предотвращения возможных проблем с их стороны. Поэтому для Ленина, Дзержинского и их единомышленников опубликование декрета Штейнберга было равносильно объявлению войны. Более того, на следующий день Штейнберг дал интервью прессе, в котором сообщил о своем намерении лично посетить Смольный и ревтрибунал, чтобы выпустить на свободу заключенных, не виновных в каких-либо конкретных преступлениях (19).

На следующий день Штейнберг издал еще один декрет, в котором содержался перечень учреждений, имеющих право санкционировать и осуществлять обыски и аресты, а также предписывалось обо всех неправомерных действиях со стороны этих учреждений сообщать в их вышестоящие организации и ему лично (20). ВЧК входила в этот перечень. Однако предписание направлять жалобы ему лично ясно говорило о намерении Штейнберга осуществлять контроль над ВЧК в соответствии с критериями, определенными народным комиссаром юстиции. Это намерение обозначилось еще более отчетливо чуть позже, когда Штейнберг распорядился все материалы ВЧК присылать ему на просмотр (21). Получив отказ, Штейнберг направил официальное прошение в Совнарком о предоставлении ему права инспектировать работу ВЧК. Это прошение также было отклонено (22). Продолжая гнуть свою линию, нацеленную на искоренение произвола в осуществлении революционного правосудия, Штейнберг назначил своего заместителя, тоже левого эсера, Александра Шрейдера ответственным за подготовку свода российских революционных законов и инструкций для революционных трибуналов, призванных систематизировать их структуру и порядок работы.

Между тем, в условиях эскалации политической напряженности, вызванной задержкой созыва Учредительного собрания и началом сепаратных переговоров о мире с Германией, ВЧК только усилила преследование политических оппонентов. Так, 16 декабря в штаб-квартире Союза защиты Учредительного собрания были арестованы 15 умеренных социалистов (23). Спустя чуть более суток, с санкции ВЧК, был арестован и заключен в тюрьму Николай Авксентьев (24). На следующий день Дзержинский издает приказ о немедленном аресте и предании суду революционного трибунала еще одиннадцати лидеров оппозиции и делегатов Учредительного собрания, среди которых Ираклий Церетели, Виктор Чернов, Федор Дан, Л.М. Брамсон, Матвей Скобелев, Абрам Гоц и Владимир Розанов (25). А вечером того же дня (18 декабря), очевидно, в надежде схватить кого-нибудь из указанного списка, вооруженный отряд во главе с сотрудником ЧК устраивает обыск в штаб-квартире Союза защиты, где на рабочее совещание собрались 135 представителей оппозиционных партий и умеренно-социалистических делегатов от фабрик, профсоюзов, воинских частей, районных дум и Петросовета. Организаторы этого совещания договорились заранее, что, в случае чекистского рейда, они не будут называть своих имен и постараются продолжить заседание. Поэтому они проигнорировали приказ чекиста переписать имена и адреса всех присутствующих и продолжали заседать как ни в чем не бывало. Тогда чекист объявил всех арестованными и поставил в дверях охрану, чтобы никто не сбежал.

Новость об арестах в штабе Союза защиты сообщил на вечернем заседании Совнаркома Ленин (26). Судя по всему, хотя в протокольных записях это и не отразилось, Совнарком постановил, что после опознания все задержанные, не упомянутые в списке Дзержинского, должны быть отпущены (27). Вооружившись этим мандатом, Штейнберг и Карелин поспешили на место происшествия, чтобы попытаться разрешить ситуацию, которая принимала все более взрывоопасный характер. Не обращая внимания на чекиста и его отряд, они пояснили собравшимся, что их группа также выступает против «террора», но считает своим долгом подчиняться распоряжениям законного правительства и обращается к участникам совещания с просьбой назвать свои имена, с тем чтобы разрешить очевидное недоразумение мирным путем. Их призывы собравшиеся также отвергли и с вызовом настаивали на том, чтобы их препроводили в тюрьму. Тогда Штейнберг обратился к председательствующему и попросил его засвидетельствовать, пусть устно, что в зале нет никого из тех, кто фигурирует в приказе Дзержинского об аресте. Получив отказ, Штейнберг и Карелин решили положить конец тупиковой ситуации, обязавшись лично подтвердить, что это действительно так, и отпустив всех.

Отныне открытое, назревшее раньше срока столкновение между Штейнбергом и другими левыми эсерами в правительстве, с одной стороны, и Дзержинским и наркомами-большевиками во главе с Лениным, с другой, становилось неизбежным. Оно произошло на заседании Совнаркома 19 октября, после того как Ленин, с опозданием, внес в уже переполненную повестку вопрос «об освобождении арестованных 18 декабря членов Общества защиты Учредительного Собрания по ордеру тов. Дзержинского народным комиссаром Штейнбергом» (28). Шесть из семи левых эсеров в правительстве присутствовали на этом заседании — небывало высокая явка. Однако большевики, среди которых были Ленин и Троцкий, численно превосходили их более, чем вдвое. Дискуссию открыл Дзержинский, заявив, что своей акцией накануне вечером Штейнберг унизил и деморализовал его комиссию (29). Сухие строки протокола этого заседания не дают представления о накале страстей в развернувшихся дебатах. Завершились они, как и следовало ожидать, принятием резолюции, подтверждающей, что распоряжения комиссии Дзержинского могут быть пересмотрены только после подачи официальной апелляции в Совнарком. Резолюция также содержала пункт о вынесении выговора Штейнбергу и Карелину (30).

Левоэсеровские наркомы, впрочем, сдаваться не собирались. Во время обсуждения одного из вопросов Штейнберг даже пригрозил отставкой (31). Однако самое большее, чего левым эсерам удалось тогда добиться, это договориться отложить осуществление уже принятого решения, в том числе, о выговоре Штейнбергу (32). Эта неудача Штейнберга не остановила. Так, вскоре после этого он телеграфировал всем российским Советам свое распоряжение приостановить систематические репрессии на том основании, что Советская власть стабилизировалась и, следовательно, настало время ввести борьбу с контрреволюцией в рамки нового революционного законодательства (33). Однако и Совнарком продолжал гнуть свою линию, пытаясь помешать ему. Только в декабре-январе поднятые Штейнбергом вопросы относительно действий ВЧК одиннадцать раз обсуждались на заседаниях Совнаркома — и все безрезультатно (34).

Между тем, надежды большевиков на то, что им удастся сохранить ВЧК при себе как своего рода преторианскую гвардию, оказались недолговечными. В начале января 1918 г. Штейнберг, после безуспешных попыток добиться подотчетности ВЧК, попытался обуздать ее экстремизм изнутри, вынудив большевиков включить левых эсеров в состав чекистского руководства. 4 января, после того как кандидатуры левых эсеров, попытавшихся войти в ВЧК, были отметены на том якобы основании, что членство в ней исключительно выборное, Штейнберг направил Дзержинскому письмо, в котором вежливо, но твердо заявил, что левые эсеры из Петросовета и ВЦИКа имеют право на места в руководстве ВЧК и это право должно быть соблюдено незамедлительно и без всяких выборов (35). 7 января требование Штейнберга рассмотрел Совнарком. Это было время накануне открытия Третьего Всероссийского съезда Советов, где поддержка левых эсеров имела для большевиков решающее значение. Это соображение, а также благодарность за помощь, которую левые эсеры оказали большевикам в деле роспуска Учредительного собрания 5/6 января, вероятно, объясняют ту уступку Штейнбергу, на которую пошли большевики, несмотря на возражения Дзержинского (36). На следующий день четыре левых эсера были утверждены членами коллегии ВЧК, а известный левоэсеровский деятель Вячеслав Александрович стал заместителем Дзержинского (37).

В течение первой декады декабря, параллельно со сколачиванием коалиции с левыми эсерами и формированием ВЧК, ЦК большевиков предпринял шаги по установлению контроля над своей многочисленной делегацией Учредительного собрания. На первый взгляд, могло показаться, что из всех проблем большевистского руководства это была самая незначительная. Однако для того, кто помнит о том, какие жаркие споры вызывало в ЦК в течение всего 1917 года обсуждение фундаментальных вопросов развития революции, а также об относительной независимости крупных, номинально подчиненных ЦК, органов партии в тот период, наличие глубоких разногласий в партии по вопросу о роли Учредительного собрания не является неожиданностью. И в этом случае, как и раньше, речь шла о принципиально разном видении теоретических и стратегических составляющих проблемы Лениным и его товарищами в ЦК, с одной стороны, и умеренными большевиками во главе, по-прежнему, с Каменевым, с другой.

Как мы помним, в конце октября — начале ноября умеренные были разочарованы безуспешностью своих попыток способствовать созданию широкого социалистического коалиционного кабинета или хотя бы обеспечить реальную подотчетность Совнаркома ВЦИКу. После этой своей неудачи они оказались, добровольно или вынужденно, лишены руководящих позиций в партии и правительстве. При этом, однако, они не утратили ни веры в правильность и важность своего дела, ни решимости сделать все, что потребуется, чтобы вернуть партию с взятого ею курса на насилие и экстремизм на более умеренный путь. Во всяком случае, нарастание политических противоречий и хаоса в экономике в последующие недели ноября только укрепили их уверенность в том, что Ленин с Троцким ведут и революцию, и страну к неизбежному краху. Свою последнюю надежду они возлагали на Учредительное собрание, которое неизменно рассматривали как единственную инстанцию, которая может решить вопрос о будущем политическом и социальном устройстве революционной России.

Ближе к концу ноября, когда вопрос о судьбе Учредительного собрания начал выходить на передний план, Каменев, Рыков, Милютин и Ногин направили в ЦК заявление с просьбой о восстановлении на своих постах. Ни это заявление умеренных, известное в историографии как «Письмо 4-х», ни письменный ответ Ленина на него до сих пор не опубликованы и не рассекречены. Однако едва ли можно сомневаться в том, что стремление умеренных вернуться было продиктовано их желанием побороться за свои взгляды на Учредительное собрание внутри партийного руководства. Протокол заседания ЦК от 29 ноября, на котором обсуждалось заявление умеренных, дает понять, что оно было встречено отказом, потому что было очевидно, что их позиция не изменилась и что, как сказал Урицкий, «совершенно нет гарантии, что, оставшись вновь в меньшинстве, они опять не выступят с такими же [как перед Октябрьским восстанием и во время переговоров с Викжелем] письмами и выступлениями» (38).

Тем не менее, у четверки еще оставались карты на руках. Дело в том, что практически все ведущие представители умеренных большевиков были избраны делегатами Учредительного собрания, поскольку избирательные списки большевистской партии формировались в конце сентября, когда влияние умеренных было на пике. Предсказать, как делегация в целом поведет себя в отношении Учредительного собрания в сложившихся условиях, было невозможно. Однако умеренные подбадривали себя тем, что во время Демократического совещания в конце сентября 1917 г. значительное большинство большевистской делегации, бывшей, по существу, последним официальным собранием руководителей партийных организаций страны (эквивалентным по численности партийному съезду), выступило на их стороне по вопросу о Предпарламенте против Троцкого и ленинистов (39).

Многое из того, что касается кампании умеренных большевиков по поддержанию в партии незыблемости авторитета Учредительного собрания в то время, остается неясным. Известно лишь, что на первом организационном собрании большевистских делегатов Учредительного собрания, состоявшемся в начале декабря в Таврическом дворце, после замечаний Ленина об отношении ЦК и Совнаркома к Учредительному собранию, умеренные получили большинство на выборах во Временное бюро фракции. В его состав вошли Каменев, Ногин, Рыков, Милютин, Рязанов и Ларин — короче говоря, большинство из тех, кто в начале ноября покинул высшие посты в партии и правительстве (40).

Под руководством этого умеренного бюро, большевистская фракция начала проводить собственную линию, основанную на принципе верховенства Учредительного собрания как высшей инстанции, определяющей дальнейшую политическую судьбу России. Игнорируя принятое на заседании ЦК 29 ноября и, несомненно, доведенное до их сведения Лениным решение о нецелесообразности преждевременного вызова в Петроград всего большевистского делегатского корпуса, фракция дала задание Временному бюро обеспечить немедленную явку всех недостающих делегатов. Тем временем, бюро должно было начать подготовку проекта законодательства для представления на рассмотрение Учредительного собрания. Фракция также проголосовала за немедленный созыв всероссийского партийного съезда или конференции для выработки партийной линии по отношению к Учредительному собранию. В ожидании решений этого партийного форума, делегация выступила против попыток Совнаркома контролировать процесс созыва Учредительного собрания и определять его структуру (41).

Расхождения в действиях между ЦК большевиков и большевистской фракцией Учредительного собрания, проявившиеся в этих шагах умеренных, стали главной темой обсуждения на заседании ЦК 11 декабря (42). На нем было принято решение немедленно вызвать в Петроград всю партийную делегацию Учредительного собрания. Также было решено, что на следующий день (12 декабря) на одобрение фракции будет представлен написанный Лениным проект «Тезисов по вопросам Учредительного собрания». Существующая республика Советов, говорилось в этих «Тезисах», представляет собой значительно более высокую форму демократии, чем буржуазная республика и Учредительное собрание. Единственная возможность разрешить кризис, вызванный противоречиями между общими итогами выборов в Учредительное собрание и народными чаяниями, заключается в максимально широком использовании перевыборов и безоговорочном признании Советской власти Учредительным собранием (43). Иначе говоря, «Тезисы» представляли собой строгий запрет на отношение к Учредительному собранию как к легитимному выражению воли народа, т. е., так, как относились умеренные большевики. Учредительное собрание должно было быть лишено власти и влияния, но при этом состояться. Наблюдать за тем, чтобы в своей дальнейшей деятельности большевистская фракция руководствовалась этими принципами, было поручено Бухарину и Сокольникову. На том же заседании ЦК 11 декабря была принята еще одна, также написанная Лениным, резолюция о необходимости избрать новое Временное бюро. Требование прежнего бюро о созыве партийного съезда или конференции даже не рассматривалось (44). В связи с этим, едва ли можно считать совпадением тот факт, что в тот же самый день (11 декабря) Каменев, Рыков, Рязанов, Ларин и Милютин были выведены из состава большевистской фракции ВЦИК (45).

О заседании большевистской делегации Учредительного собрания, состоявшемся 12 декабря, известно немногое. Согласно извещению, посланному Свердловым Временному бюро, заседание было перенесено из Таврического дворца в Смольный, с тем чтобы в нем могли принять участие члены ЦК (46). Это обстоятельство, а также то, что делегаты, еще не прибывшие в Петроград, не успевали на это заседание, давало ленинистам огромное преимущество. Повестка дня заседания, одобренная накануне Центральным Комитетом, включала доклад представителя ЦК (несомненно, предусматривавший разнос поведения фракции), рассмотрение ленинских «Тезисов» и выборы нового бюро — в таком порядке (47). Известно, что Ленин лично представил собравшимся свои «Тезисы», и они были одобрены (48). Что же касается выборов нового бюро, то все, что о них известно, это то, что председателем, вместо Каменева, был избран Александр Шляпников (49). Умеренное крыло партии потерпело новое сокрушительное поражение.

Главный пункт ленинских «Тезисов» об Учредительном собрании — мысль о том, что любая форма государственного устройства, предложенная Учредительным собранием, будет непозволительным шагом назад от республики Советов, созданной народом в ходе Октябрьской революции, — лег в основу энергичной пропагандистской кампании, которую вели среди петроградских рабочих и солдат большевики, а также левые эсеры во второй половине декабря 1917 г. и в первые дни нового года. В начале этой кампании, 20 декабря, Совнарком, под нажимом левых эсеров, принял решение созвать Учредительное собрание 5 января — при условии, что необходимые 400 делегатов будут к тому времени на месте (50). Двумя днями позже это решение было подтверждено резолюцией ВЦИКа. Одновременно, явно в противовес Учредительному собранию (если такая необходимость возникнет), ВЦИК назначил созыв всероссийских съездов Советов рабоче-солдатских и крестьянских депутатов на 8 и 12 января соответственно (51).

Вопросы, касающиеся открытия и работы Учредительного собрания, должны были обсуждаться на заседании Совнаркома 2 января. Однако это обсуждение было отложено до совместного чрезвычайного заседания центральных комитетов большевиков и левых эсеров, которое должно было состояться тем же вечером, но позднее (52). Информации об этом заседании сохранилось мало, хотя с уверенностью можно сказать, что там обсуждались ленинская Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа и сопровождавший ее закон. На следующий день, 3 января, и то, и другое без возражений было принято ВЦИК, а 4 января опубликовано в «Правде». Подготовленная для первоочередного принятия Учредительным собранием, Декларация была призвана с самого начала и самым решительным образом противопоставить Советы и Учредительное собрание, исключив всякую возможность для консолидации власти последнего. В категорической форме Декларация провозгласила, что Россия была и остается Республикой Советов и что вся власть в центре и на местах принадлежит этим Советам. Она безоговорочно подтвердила все важнейшие внутри- и внешнеполитические законы и мероприятия Советского правительства, а на случай, если что-то было упущено, предусмотрела отказ от любых законодательных претензий со стороны Учредительного собрания. В сопровождавшем Декларацию законе подчеркивалось, что любая попытка отдельного лица или учреждения, в том числе Учредительного собрания, взять на себя те или иные функции государственной власти будет расценена как контрреволюционный акт и подлежит подавлению любыми средствами, включая применение вооруженной силы (53). Недвусмысленность посыла была очевидной: либо Учредительное собрание добровольно уступает свои полномочия и покидает сцену, либо его заставят это сделать. В этом состояло серьезное тактическое отличие Декларации от более ранних ленинских «Тезисов» по Учредительному собранию, которые предусматривали возможность широкого сотрудничества Советов и Учредительного собрания при главенстве Советов.

Пока большевики и левые эсеры готовили сцену для скорой кончины Учредительного собрания, их оппоненты — особенно эсеры, поскольку фракция меньшевиков была совсем малочисленной — продолжали подготовку к его работе. Правда, после событий 28 ноября у эсеровского ЦК были серьезные сомнения в том, что Учредительному собранию все-таки будет позволено собраться (54). Тем не менее, в течение первой половины декабря эсеровские делегаты, прибывшие в Петроград из провинции, продолжали регулярно собираться, нередко в их импровизированном общежитии на Болотной улице (55). Ближе к середине месяца, когда эсеровская делегация в столице насчитывала уже примерно 150 человек, она собиралась ежедневно, чтобы обсудить и пересмотреть проект законодательства, отобрать кандидатуры выступающих, проинструктировать их и даже отрепетировать выступления главных докладчиков. Были созданы различные комиссии, распределившие между собой такие задачи, как координация агитационной и пропагандистской работы в Петрограде; установление и поддержание связей с Советами и партийными организациями в провинции; координация деятельности эсеровской фракции с другими фракциями Учредительного собрания, включая левых эсеров (это была задача межфракционной комиссии); подготовка и публикация ежедневных бюллетеней, брошюр и листовок; написание проектов базовых законов, касающихся формы политической власти и политического устройства новой России, а также основ экономической и социальной реформ. Эсеры считали принципиально важным как можно раньше продемонстрировать подлинное лицо большинства Учредительного собрания и даже записали эту задачу первым пунктом в резолюции, принятой четвертым съездом их партии, состоявшимся в начале декабря (56).

Так, самыми важными комиссиями у эсеров были комиссия по основным законам и специальный комитет первого дня, единственным назначением которого было строить планы открытия Учредительного собрания и координировать стратегию и тактику первого заседания (57). Уже 18 декабря эсеровская фракция одобрила проект предложенной комитетом декларации, которая официально приветствовала факт свержения политической и юридической системы царизма; навечно дезавуировала самодержавие как форму правления; провозглашала Россию демократической федеративной республикой и подчеркивала, что до момента принятия основных законов вся государственная власть в стране принадлежит Учредительному собранию (58).

В конце месяца большая часть проектов реформенного законодательства, написанных комиссией по фундаментальным законам, была рассмотрена и одобрена преимущественно центристским бюро эсеровской фракции, и основные мысли этих проектов были включены в краткий программный манифест, получивший широкое хождение (59). Этот манифест призван был привлечь внимание к мерам, разработанным или разрабатываемым фракцией для немедленного осуществления Учредительным собранием. Для решения вопроса о мире предлагалось создать представительную делегацию, способную вести переговоры на высшем уровне со всеми воюющими державами. Целью этих переговоров должно было стать скорейшее заключение всеобщего мира, без победителей и побежденных. Но еще до окончания этих переговоров все желающие военнослужащие должны были быть демобилизованы, а российская армия переведена на добровольную основу. Национальный вопрос предполагалось решать путем самоопределения национальных меньшинств внутри Российской федеративной демократической республики. Что касается аграрной реформы, имевшей принципиальное значение для эсеров, то манифест предусматривал, что еще до начала осенней страды все частнособственнические земли будут перераспределены земельными отделами между трудящимися крестьянами в соответствии с принципом равного землепользования и без компенсации владельцам. В сфере промышленности предусматривалось введение государственного регулирования и контроля при самым широким участии рабочих организаций, а со временем, переход управления производством в руки самих трудящихся. Манифестом также предусматривалось законодательное перекладывание бремени выплаты военных долгов с трудящихся на собственнические классы; введение восьмичасового рабочего дня, минимальной заработной платы и всех форм социального страхования; ведение активной борьбы с безработицей и обеспечение масс предметами первой необходимости. Из манифеста было видно, как далеко влево готово зайти большинство эсеровской фракции и бюро, для того чтобы привлечь голоса сторонников Советской власти. Если сравнить пункты манифеста с программой умеренных большевиков до и сразу после свержения Временного правительства, то, возможно, единственным отличием будет отсутствие требования исключения несоциалистических партий из состава правительства (60). Неслучайно убежденный правый эсер, аграрий Николай Огановский презрительно окрестил деятельность бюро фракции «викжелистой» (61).

Около 20 декабря, когда была объявлена дата открытия Учредительного собрания, эмиссары эсеровской межфракционной комиссии встретились с Штейнбергом, Карелиным и Колегаевым, чтобы прозондировать почву на предмет возможного сотрудничества. Николай Святицкий, один из эмиссаров, позже вспоминал, что у них был долгий, напряженный спор, после которого левые эсеры дали ясно понять, что они «по другую сторону баррикад», т. е., с большевиками (62). Еще бы! Кроме того, нужно отметить, что многие левые эсеры надеялись, что им удастся привлечь на свою сторону достаточное количество номинально эсеровских крестьянских делегатов, чтобы играть в Учредительном собрании самостоятельную решающую роль.

И до, и после этой неудачи руководство партии эсеров неизменно поддерживало забастовки госслужащих, требующих немедленного созыва Учредительного собрания, и стремилось использовать все возможности, чтобы расширить агитацию в его пользу среди петроградских рабочих, солдат и матросов, в частности, силами Союза защиты Учредительного собрания (63). Оно также пыталось воздействовать на большевиков с помощью крестьян, поддерживающих Учредительное собрание. Отражением этих усилий может служить телеграмма, подписанная Черновым от лица старого, эсеровского ЦИК Советов крестьянских депутатов, которая получила хождение в сельских районах в конце декабря. В этой телеграмме Чернов утверждал, что назначение советскими властями Третьего Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов на 15 января, т. е., много позже Учредительного собрания (5 января), а Третьего Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов на 8 января направлено на то, чтобы лишить крестьян решающего голоса и облегчить подавление Учредительного собрания. Через голову нового, объединенного, ВЦИКа старый ЦИК Советов крестьянских депутатов перенес дату крестьянского съезда на 8 января — так, чтобы он совпал со съездом Советов рабочих и солдатских депутатов. Затем он обратился к верным Учредительному собранию крестьянским Советам с призывом прислать своих представителей в Петроград, снабдив их политическими инструкциями на предмет поддержания неприкосновенности Учредительного собрания до 5 января — несомненно, чтобы противостоять возможным посягательствам на него со стороны сторонников Советской власти (64).

Впрочем, это было и все. Невзирая на усилия, предпринимаемые Союзом защиты и эсеровской военной комиссией с целью обеспечить безопасность Учредительного собрания, руководство партии эсеров опасалось вести серьезные приготовления к защите из навязчивого страха, что они могут спровоцировать правительство на ответные действия. В ответ на настойчивые призывы военной комиссии перейти, наконец, от заслушивания докладов и подготовки резолюций к вопросам безопасности оно заявило, что поскольку Учредительное собрание было избрано всем народом для устройства новой политической системы и жизни в России, то его защита также есть дело народа (65).

К тому же, многие эсеровские лидеры считали Учредительное собрание настолько священным, что просто не могли представить, что кто-то попытается посягнуть на него (66). Борис Соколов, член военной комиссии эсеров, позже признавал, что деятели типа него, предпочитавшие активные и даже превентивные меры в защиту Учредительного собрания, составляли незначительное меньшинство эсеровской фракции и вызывали раздражение большинства. Поэтому, когда военной комиссией был одобрен план другого ее члена, Федота Онипко, состоявший в организации похищения или убийства главных руководителей большевиков, эта идея была немедленно заблокирована эсеровским ЦК на том основании, что «безумные террористические акты» могут «вызвать такое возмущение среди рабочих и солдат, что это может окончиться всеобщим погромом интеллигенции» (67). Еще 12 декабря ЦК партии эсеров, всерьез обеспокоенный тем, что агрессивные шаги личностей типа Соколова могут дать Совнаркому повод отменить Учредительное собрание, специальным постановлением запретил террористические акты и сформировал особую комиссию, призванную «обследовать работу тех товарищей, которые заняты организацией обороны Учредительного собрания» (68).

Однако принятая в тот же день (12 декабря) резолюция Семеновского полка, выразившая поддержку Учредительному собранию как «полновластному хозяину земли Русской» (69), вероятно, приободрила военную комиссию. Примерно в это же время Союзу защиты Учредительного собрания удалось наладить выпуск ежедневного «Бюллетеня Всероссийского союза защиты Учредительного собрания», а ближе к концу месяца и военная комиссия сумела издать несколько номеров своей собственной газеты для солдат отъявленно антибольшевистского толка «Серая шинель» (70). Представители многочисленных петроградских заводов и фабрик регулярно принимали участие в рабочем совещании, а также в различных лекциях и дискуссиях, организованных Союзом защиты Учредительного собрания. Хотя значение этих мероприятий невозможно просчитать или оценить с точки зрения готовности к политическому действию, ясно, что эсеры пользовались немалым влиянием среди рабочих ряда важнейших предприятий, в том числе государственной типографии и Обуховского оружейного завода. Так, 28 декабря рабочие Обуховского завода отказались принимать резолюцию о безоговорочной поддержке Советской власти, а вместо нее приняли заявление, осуждающее внешнюю и внутреннюю политику Совнаркома как ведущую страну и революцию к неизбежному краху. Провозгласив в заявлении, что Учредительное собрание является последней надеждой революции, обуховцы потребовали немедленного его созыва (71).

Эсеровская военная комиссия очень хотела создать что-то вроде собственной красной гвардии, но, как горестно признавал Соколов, «на бумаге у нас числилось до двух тысяч рабочих дружинников, но именно только на бумаге» (72). Им удалось перебросить в Петроград несколько сот вооруженных солдат и офицеров с фронта. Предполагалось, что часть из них будет использована для укрепления настроений в поддержку Учредительного собрания в Семеновском и Преображенском полках, а остальные, будучи официально прикреплены к фиктивному солдатскому университету, сформируют летучие боевые отряды, готовые выступить 5 января. Эти шаги, однако, также были отвергнуты ЦК партии эсеров как слишком опасные (73).

Одновременно руководство Союза защиты Учредительного собрания начало прорабатывать планы мирной массовой военногражданской демонстрации в поддержку Учредительного собрания, совпадающую по времени с его открытием 5 января. 29 декабря эти планы получили одобрение на четвертом заседании организованного Союзом рабочего совещания. Их практическое воплощение, начавшись на этом заседании, было продолжено на следующем, 3 января (74). Похоже, что, по крайней мере, некоторые из организаторов этого марша надеялись, что он может перерасти в вооруженное восстание под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию». Описывая очень подробно планы шествия, Борис Соколов утверждал, что, чем ближе была дата открытия Учредительного собрания, тем выше были шансы на то, что в нем примет участие значительное количество рабочих и солдат. Основу солдатского участия должны были составить Семеновский и Преображенский полки, а также 5-ый дивизион бронемашин. Однако даже он признавал, что говорить о чем-то с уверенностью нельзя (75). В любом случае, когда эти планы были представлены ЦК партии эсеров на утверждение, последний, не вняв аргументам об их перспективности, наложил абсолютный запрет на вооруженное шествие и потребовал, чтобы даже солдаты оставили оружие в казармах, дабы избежать всякой возможности кровопролития (76).

В это же время советские власти обратились к рабочим и солдатам с призывом воздержаться от участия в любых демонстрациях в поддержку Учредительного собрания. Высшие органы партии большевиков в решении вопросов безопасности участия не принимали. И Центральный, и Петербургский комитеты партии были всецело поглощены обсуждением возможных последствий для перспектив мировой революции сепаратного мира, рассмотрением условий которого занимались советская и германская делегации (77). Между тем, находившиеся в распоряжении правительства органы и силы безопасности были дезорганизованы. ВРК был распущен, а процесс создания ВЧК находился еще в рудиментарном состоянии. Будучи замыслена как всероссийский орган, она пока могла действовать только в пределах столицы, но даже и там ее влияние, в силу ряда причин, было ограничено. В Петрограде действовало несколько постоянных учреждений, чьи функции и полномочия пересекались с функциями и полномочиями ВЧК. Среди них были следственная комиссия революционного трибунала при Петроградском Совете (прежде — военно-следственная комиссия ВРК) (78), чрезвычайная комиссия безопасности Петрограда (во главе с Георгием Благонравовым), комитет по борьбе с погромами (во главе с Бонч-Бруевичем) — все только недавно созданные (79) — а также те или иные районные следственные комиссии, некоторые из которых были еще в проекте. Эти и прочие органы безопасности действовали независимо друг от друга и находились в разной степени неорганизованном состоянии.

Кроме того, в этот период у ВЧК практически не было своей вооруженной силы. Даже при проведении небольших операций она была вынуждена в основном полагаться на недисциплинированные, зачастую необученные и плохо поддающиеся контролю красногвардейские отряды, многие из которых существовали при районных Советах. Следует также отметить, что вначале руководители ВЧК, включая Дзержинского, принципиально избегали использовать «методы охранки»: услуги тайных осведомителей, агентов-провокаторов и т. д. Они надеялись, что им будет достаточно бдительных рабочих, которые станут глазами и ушами ВЧК (80). Так что, даже в том, что касалось сбора тайной информации, польза от ВЧК была ограниченной. Эта изначальная стойкая неприязнь ко всему, что хоть как-то напоминало о ненавистной охранке, помогает объяснить те огромные трудности в подборе лояльных и квалифицированных сотрудников, с которыми столкнулась ВЧК на этом раннем этапе своего существования и которые продолжала испытывать в течение почти всего 1918 года. Конечно, острую нехватку надежных кадров испытывали все советские учреждения. Однако кадровая проблема ВЧК имела уникальное свойство, о котором позднее вспоминал Яков Петерс, в 1918 г. — член президиума ВЧК. Он писал, что для старых большевиков слишком свежи еще были воспоминания об агентах царской охранки — тех, что боролись с рабочими, производили обыски, ссылали неугодных в Сибирь, отправляли в застенки и на виселицы. Пришла новая власть — и все начинается сначала: снова обыски, аресты, насилие. Многие просто не видели разницы между репрессиями в прошлом и в настоящем и отказывались служить в органах ВЧК (81). Трудности, связанные с призывом на службу в ВЧК большевиков и даже беспартийных рабочих, помогают объяснить, почему в ее ряды сумело просочиться так много бывших агентов охранки и просто преступников, а также почему, с точки зрения Советского правительства, ее возможности как органа безопасности были изначально ограничены. Несколько месяцев спустя один из руководителей ВЧК, Иван Полукаров, в официальном отчете так описывал этот период: «Не было сил, умения, знания, и размер комиссии был незначительным» (82).

Ввиду этого, важная роль в обеспечении безопасности Советской власти в Петрограде во время Учредительного собрания выпадала президиуму Петроградского Совета, который, в свою очередь, возлагал надежды на помощь районных Советов, отрядов красногвардейцев и латышских стрелков, отдельных частей Петроградского гарнизона и балтийских матросов. Это видно из протоколов заседаний президиума, состоявшихся в конце декабря — начале января (83). 31 декабря, меньше чем за неделю до назначенной даты открытия Учредительного собрания, президиум собрался, чтобы обсудить вопросы безопасности. После того как главный докладчик по этой теме откровенно заявил, что на существующие военные силы положиться нельзя, вербовку пятисот самых проверенных, стойких и опытных товарищей в так называемый «Первый революционный пулеметный батальон Кольта». По замыслу было решено начать, невзирая на праздники, не позднее 2 января экстренную президиума, батальон в таком составе был бы надежным вооруженным подразделением, пригодным для решения особенно важных задач. Члену президиума, большевику Петру Залуцкому было поручено без промедления поставить в известность о кризисе безопасности районные Советы (84).

Поздно вечером первого дня нового 1918 года произошло событие, которое только усилило тревоги советских властей в Петрограде и еще больше раскалило и без того взрывоопасную политическую атмосферу. Автомобиль, в котором Ленин возвращался с выступления перед красногвардейцами, отправляющимися на Дон сражаться с войсками генералов Корнилова, Алексеева и Каледина, был обстрелян неизвестным. Ни сам Ленин, ни его пассажиры — сестра Мария и швейцарский социал-демократ Фриц Платген — серьезно не пострадали; злоумышленник скрылся. Однако советские власти сразу же решили, что за попыткой убийства стоят правые эсеры. На следующий день в помещении газеты «Воля народа», главного печатного органа правых эсеров, был произведен обыск, а члены редакции и бюро эсеровской фракции Учредительного собрания Питирим Сорокин и Андрей Аргунов арестованы (85).

По личной просьбе Ленина, расследование инцидента было поручено возглавляемому Владимиром Бонч-Бруевичем комитету по борьбе с погромами, а не ВЧК или чрезвычайной комиссии безопасности Петрограда (86). Результаты расследования по делу, собранные в соответствующей папке, содержат не всю информацию. В 1935 г., когда НКВД обратился к Бонч-Бруевичу с просьбой прояснить некоторые детали в деле одного из предполагаемых участников заговора против Ленина, тот в секретном письме ответил, что попытка покушения была организована и осуществлена группкой молодых фронтовых офицеров-идеалистов, прибывших в Петроград защищать Учредительное собрание (87). 22 января они были схвачены, и непосредственные участники покушения признали свою вину. Остальные арестованные, среди которых было несколько активных членов Союза кавалеров ордена Св. Георгия, вскоре были отпущены. Дела сознавшихся были переданы в следственную комиссию революционного трибунала. Однако во время германского наступления в конце февраля 1918 г. узники официально попросили предоставить им возможность искупить свою вину в бою и, с одобрения Ленина, были амнистированы и отправлены на фронт (88).

В первые дни января 1918 г. очень многие петроградские рабочие и рядовые военнослужащие трактовали попытку покушения на Ленина как проявление борьбы между Учредительным собранием и Советской властью. Но даже в этих условиях некоторые крупные части Петроградского гарнизона подтвердили свое намерение поддержать Учредительное собрание. Особое беспокойство большевиков, вероятно, вызвала клятва верности Учредительному собранию, провозглашенная Преображенским полком (89) — из-за близости его казарм к Таврическому дворцу. И хотя его верность зависела от принятия Учредительным собранием законов о немедленном демократическом мире, равном, безвозмездном распределении земли между крестьянами и народном контроле в сфере промышленного производства и распределения, гарантии осуществления этих мер со стороны большинства эсеровской фракции уже были получены и стали достоянием широкой публики.

В ночь с 2 на 3 января состоялось экстренное совместное заседание ЦК большевиков и левых эсеров, посвященное Учредительному собранию (90). Последовавшая за ним общая дискуссия левоэсеровского руководства (в составе ЦК партии, фракции ВЦИК и делегации Учредительного собрания) по этому поводу признала «почти единодушно», что атака на Советскую власть со стороны правоэсеровских делегатов собрания должна получить решительный, организованный отпор «революционной демократии» и что «поскольку Учредительное собрание является органом, подвластным революции, проводящим в жизнь ее завоевания, он не пойдет в разрыв с Советами». В противном случае, «конфликт с Учредительным собранием, вернее, с фракцией правых эсеров — неизбежен» (91). Ясно, что внимание левоэсеровского руководства было сосредоточено на мерах, направленных на утверждение превосходства Советской власти.

Того же подхода придерживались большевики. 3 января, заслушав сообщение Зиновьева о демонстрации, которую Союз защиты Учредительного собрания готовился провести 5 января и которую Зиновьев охарактеризовал как часть заговора с целью свержения Советской власти, президиум исполкома Петросовета принял решение не пытаться запрещать шествие. В то же время, он обратился с публичным призывом к рабочим и солдатам не участвовать в нем, а также предупредил граждан вообще, что в случае, если демонстрация не окажется мирной, следует ожидать принятия самых крайних мер (92).

Позже в тот же день, выступая с большим докладом перед Петроградским Советом, Зиновьев с самого начала заявил, что большевики не обвиняют в попытке убить Ленина какую-то одну партию. Однако сам он в своем продолжительном докладе именно это и сделал, возложив ответственность непосредственно на правых эсеров. По мнению Зиновьева, индивидуальные террористические акты и стрельба в спину были их визитными карточками. Эсеровская пресса в открытую приветствовала все формы борьбы в их схватке не на жизнь, а на смерть с большевиками. И это понятно, пояснял он, ведь правые эсеры настолько обанкротились в глазах революционных масс, что единственное, что им осталось, это поднять оружие против лидеров рабочего класса. Вслед за Зиновьевым, якобы для того, чтобы прояснить факты, касающиеся попытки покушения на Ленина, на трибуну поднялся Бонч-Бруевич. Но вместо того, чтобы рассказать об инциденте, он — возможно, потому что 1 января его самого не было в Петрограде, и его расследование этого дела еще не началось, — зачитал длинный список деяний правых эсеров, представлявших собой угрозу Советской власти. «Нами все будет сделано, чтобы избежать кровопролития [5 января], но пусть будет уверенность, что мы готовы отразить и подавить, если нужно, беспощадно, каждый направленный против нас удар», — заявил он и добавил, что каждый рабочий и солдат должен быть готов, если потребуется, взять дело защиты революции в свои руки (93).

Резолюция, принятая под шумное одобрение зала после выступления Бонч-Бруевича, обвинила правоэсеровскую печать в подстрекательстве к актам террора против представителей Советской власти и поставила «буржуа и их прислужников — правых эсеров» в известность, что новое насилие с их стороны получит ответ в виде массового террора (94). Еще одна резолюция, принятая на этом заседании, призвала рабочих оставаться 5 января на своих рабочих местах, а солдат — в казармах. Ближе к концу заседания выступили представители некоторых военных частей, чтобы опровергнуть сообщения о том, что войска гарнизона колеблются в выражении поддержки Советской власти и склоняются в сторону Учредительного собрания. Затем депутаты Петросовета единогласно предоставили Благонравову карт-бланш принимать любые меры, какие он сочтет нужными, для поддержания порядка в столице 5 января (95). Не менее однозначной была резолюция, практически без обсуждения принятая ВЦИКом: «Вся власть в Российской Республике принадлежит Советам и советским учреждениям, — говорилось в ней. — Поэтому всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваться как контрреволюционное действие… [и] будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении Советской власти средствами» (96).

Вечером того же дня (3 января) Благонравов ввел в Петрограде военное положение, оправдывая этот шаг необходимостью обезопасить Советскую власть от посягательства, запланированного на 5 января. В указе о введении военного положения Благонравов предупредил граждан, что все попытки погромов будут подавляться вооруженной силой, что отказ подчиняться постановлениям правительства подлежит суровому наказанию и что, начиная с 5 января, все попытки контрреволюционных групп приблизиться к Таврическому дворцу или Смольному будут пресекаться вооруженным путем (97). Было ясно, что советские власти были твердо настроены любой ценой избежать давления со стороны огромной, враждебно настроенной толпы, подобной той, что вышла на улицы Петрограда 28 ноября. Инструкции, специально изданные для участников демонстрации, организованной Союзом защиты Учредительного собрания, предписывали, что они должны пройти мимо Таврического дворца без остановки (98). Однако запрет даже приближаться к окрестностям дворца делал кровавое столкновение между защитниками Учредительного собрания и защитниками Советской власти неизбежным.

5 января «Известия» сообщили, что массовые митинги во всех частях Петроградского гарнизона, имевшие место в предыдущие дни, завершились принятием обязательств поддержать Советское правительство в любом конфликте с Учредительным собранием. В реальности, впрочем, все было не столь однозначно. Солдаты Семеновского и Преображенского полков по-прежнему оставались источником беспокойства для Советской власти. Преображенский полк, например, официально решил не принимать участия в демонстрации в поддержку Учредительного собрания, но, в то же время, пообещал выступить, если понадобится защищать ее от попыток срыва (99).

Ввиду сохранения подобных угроз, президиум исполкома Петроградского Совета днем 4 января созвал представителей районных Советов и фабзавкомов на экстренное совещание (100). Совещание открыл большевик Михаил Лашевич — военный комиссар, работавший в тесном контакте с Благонравовым. «Демонстрации не запрещены, гак как все равно их демонстрация будет, — заявил он. — Наша стратегия — чтобы во всех местах был наш кулак, и если бы они попытались захватить какое-либо учреждение, мы могли бы напрячь свои силы». «Особые меры, — продолжал он, — приняты по охране Смольного и Таврического. Завтра с утра летают наши аэропланы для разведки, они будут связаны с морским штабом». Чтобы избежать паники, Лашевич настоятельно советовал оповестить о полетах жителей городских районов. «Может быть, — предупредил он, — наступление завтра, надо быть все время наготове» (101).

Когда Лашевич закончил, Зиновьев, чей дискант из-за панического возбуждения звучал выше обычного, выкрикнул: «Мы переживаем дни третьей революции!» — и добавил, что для того чтобы удержать рабочих от участия в демонстрации, агитаторам придется метаться от предприятия к предприятию. В отличие от лидера большевиков, присутствовавшие на совещании представители районных Советов в целом были спокойны. Правда, некоторые из них принесли тревожные вести. Так, представитель отдаленного Колпинского района предупредил, что у них «на демонстрацию пойдут, неизвестно, вооруженные или мирно». При этом, пожаловался он, «у нас нет опоры, так как лучшая часть красногвардейцев отправлена на фронт». В том же тревожном ключе прозвучало выступление представителя Невского района, охарактеризовавшего свою территорию как «гнездо оборонцев» и предупредившего, что некоторые рабочие собираются принять участие в демонстрации. Местные красногвардейцы, сказал невский представитель, находятся под влиянием анархистов, поэтому ни нападать на Совет, ни защищать его не станут (102).

На этом, к общему облегчению участников совещания, перечень проблемных мест оказался исчерпанным. Представитель Петербургского района сообщил, что несмотря на то, что уличные митинги и студенческие демонстрации в поддержку Учредительного собрания уже шли вовсю, об участии рабочих в них можно было не беспокоиться. Из центрального Первого Городского района сообщали, что сил для наведения порядка у них вполне достаточно, однако, учитывая близость района к Таврическому дворцу, броневик и пулемет не помешают. Представитель Второго Городского района также обнадежил собравшихся. Из его выступления следовало, что ситуация в этом буржуазном районе пока спокойная: местная полиция разоружена, красногвардейцы наготове, рабочие на демонстрацию не собираются.

1 См. напр, Geotge Leggett The Cheka' Lenin's Political Police The All-Russian Extraordinary Commission for Combating Counterrevolution and Sabotage — Oxford and New York, 1986 P 15–18, Кутузов В. A., Лепетюхин В. Ф., Седов В. Ф. Степанов О. И. Чекисты Петрограда на страже революции — Л, 1987 С 53-56

2 См выше, глава 1

3 К тому времени левые эсеры составляли только 20 % общего числа членов ВРК

4 ГАРФ Ф 130 On 1 Д 1 Л 10об

5 Чугаев. Петроградский Военно-революционный комитет. Т 3. С 232. 259

6 Там же С 285

7 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 11 Л 2

8 См выше, глава 2

9 ГАРФ Ф 1236 Он 1 Д 3 Л 149. К тому времени трения между ВРК и Совнаркомом усилились настолько, что сведения о них просочились в несоциалистическую печать 1 декабря газета «Наш век» сообщила, что левая оппозиционная группа внутри ВРК, недовольная стараниями Ленина направить внутреннюю политику большевиков в законное русло, одержала верх, и теперь ВРК действует «совершенно автономно и принимает свои решения, не считаясь с Советом народных комиссаров» — Наш век. 1917. 1 декабря. С 3

10 ЦГАСПб Ф 9618 On 1 Д 186 Л.11

11 Лацис М. Отчет Всероссийской чрезвычайной комиссии за четыре года се деятельности (20 декабря 1917 г — 20 декабря 1922 г) 1 Организационная часть — М, 1922 С 8

12 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д2 Л 1 3об, Разгон. Правительственный блок С 121

13 Разгон. Правительственный блок. С 128

14 См, напр, резолюцию по вопросу о правительстве, принятую на совещании представителей частей Петроградского гарнизона в середине ноября. Заслушав доклады представителей ВЦИКа, городской думы и всех социалистических партий, солдаты приняли резолюцию, в которой выразили доверие Советскому правительству и заявили, что вхождение в него представителей левых эсеров является насущным — ЦГА СПб Ф 9618 On 1 Д 53 Л 376

15 Смирнов Н // Третий Всероссийский съезд Советов Л, 1988 С 111

16 Среди них были Прош Прошьян (нарком почт и телеграфов), Владимир Трутовский (нарком по местному самоуправлению), Александра Измайлович (нарком дворцов республики), Владимир Карелин (сонарком по военным и морским делам и нарком имуществ Российской республики), Владимир Алгасов (нарком внутренних дел без портфеля)

17 Известия 1917. 10 декабря. С.7

18 Знамя труда. 1917 16 декабря. С 2

19 Там же. С 3

20 Там же. 19 декабря. С 3.

21 Лацис М. Указ. соч. С 14

22 Там же

23 Меньшевики в 1917 году. Т 3. 4 2 С 559

24 Наш век. 1917 19 декабря С. 3

25 РГАСПИ Ф 5. On 1 Д 2565 Л 1

26 Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т5 С 142

27 РГАСПИ Ф5 On 1 Д 2565 Л 1 об

28 Там же Ф 19 On 1 Д 30 Л 2

29 IN Steinberg Als ich Volkskommissar war Episoden aus der russischen Oktoberrevolution — Munich, 1929 P 35-37

30 РГАСПИ Ф 19 On 1. Д30

31 Sternberg Als ich Volkskommissar P 35-37

32 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 30 Л.2об

33 Партия левых социалистов-революционеров. Документы и материалы. Под ред. Я. В. Леонтьева. Рук. проекта. В. В. Шелохаев — М, 2000 Т 1 С 179

34 По подсчетам Разгона — Разгон. Правительственный блок С 135

35 ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 10 Д 52 Л 5-6

36 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 42 Л 1 об

37 Там же

38 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 154. См также Известия ЦК КПСС. 1989 № 1 С 236

39 Рабинович. Большевики приходят к власти С 215

40 Городецкий Е, Шарапов Ю. Свердлов — М, 1971 С 233–234, Ленин В. И. Сочинения 3-е изд Т 22 — М, 1931 С 130, 593, прим 62, Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 236, Новая жизнь. 1917. 2 декабря С 3, Наш век. 1917. 2 декабря. С 3

41 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 160–161, 279, прим 192, Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 237, Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 35. С 469, прим 70, Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т5. С 125

42 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). С 160–161, Известия ЦК КПСС. 1989. № 1. С 137-138

43 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 35. С 162-166

44 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). С 161

45 Быстрова А. Борьба за укрепление диктатуры пролетариата. Первые шаги диктатуры пролетариата //Октябрь в Петрограде. Под ред. О. А. Лидак — Л, 1933 С 325

46 Городецкий. Шарапов. Свердлов. С 234. Короткие сообщения в прессе об этом заседании см. Дело народа. 1917. 14 декабря. С 2, Социал-демократ. 1917. 14 декабря. С 2

47 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). С 161

48 Там же. С 280

49 Октябрьское вооруженное восстание. Т 2 С 493

50 РГАСПИ Ф 19 On I Д31 Л 2об

51 Keep The Debate Р 247

52 РГАСПИ Ф 19. On 1 Д 39 Л 1, Знамя труда. 1918. 4 января. С 3, Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 176

53 Keep Tfee Debate Р 257–258, Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 35 С 221-224

54 Архив Бахметьева (Columbia University, New York). Коллекция Зензинова. Протоколы Центрального Комитета партии эсеров. С 19

55 См выше, глава 2

56 Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Под ред. Д. Б. Павлова. Рук. проекта В. В. Шелохаев — М, 2000 Т. 3, Ч. 2. С 197

57 РГАСПИ Ф 274 On 1 Д 45 Л 1-340, Святицкий Н Фракция партии С Р, Учредительное собрание и се деятельность //Партийные известия 1918 № 5 С 32–42, Ога- новскийН Дневник члена Учредительного собрания //Голос минувшего 1918 № 4–6 С 145–148, Соколов Б Защита Всероссийского Учредительного собрания //Архив русской революции — Берлин. 1924. Т 13. С 33–34, 58

58 РГАСПИ Ф 274 On 1 Д 45 Л 15,45-46

59 Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Т 3. Ч 2. С 197

60 Там же. С 271-274

61 Огановский Н. Указ. соч. С 143, 151

62 Святицкий Н. 5–6 января 1918 года. Из воспоминаний бывшего эсера //Новый мир 1928 № 2 С 220-22 1, Соколов Б. Указ. соч. С 31, 35

63 Архив Бахметьева. Коллекция Зензинова. Протоколы ЦК партии эсеров С 18-19

64 ЦА ФСБ РФ Ф 1 On 1 Д 5 Л 144

65 Соколов Б. Указ. соч. С 31, 35. См также Святицкий Н. 5–6 января 1918 года. С 222

66 Быковский Н. Я. Всероссийский Совет крестьянских депутатов 1917 г. — М. 1929 С 34

67 Соколов Б. Указ. соч. .С 48. Было ли как-то связано с планом Онипко покушение на Ленина 1 января 1918 г. остается неясным

68 Архив Бахметьева. Коллекция Зензинова. Протоколы ЦК партии эсеров С 19

69 ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 2 Д 7 Л 42

7 °Cоколов Б. Указ. соч. С 42

71 Бюллетень Всероссийского союза защиты Учредительного собрания. 1918. 3 января. С 2

72 Соколов Б. Указ. соч. С 44, Семенов Г. Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров — М, 1922 С 13

73 Соколов Б. Указ. соч. С 41, 44. См также Владимирова В. Год службы «социалистов» капиталистам — М — Л, 1927 С 106. Семенов Г. Указ. соч. С 10-1 1

74 Бюллетень Всероссийского союза 1917. 31 декабря. С 2. 1918. 5 января. С 2. См. также Быковский Н. Я. Указ. соч. С 349

75 Соколов Б. Указ. соч. С 50

76 Там же С 60. Слегка иную версию этих событий см Семенев Г. Указ. соч. С 13. См также Владимирова В. Указ. соч. С 109-110

77 Так, последние две недели декабря заседания ПК, похоже, были почти полностью посвящены этому вопросу — Петербургский комитет РСДРП (б). С 607-623

78 ЦГА СПб Ф 143 On 1 Д 52 Л 29-29об

79 Следственная комиссия ревтрибунала при Петроградском Совете была создана 24 ноября Чрезвычайная комиссия безопасности Петрограда и комитет по борьбе с погромами появились в начале декабря

80 Лацис М. Отчет Всероссийской чрезвычайной комиссии С 11. См также Леонов С. В Рождение Советской империи — М, 1997 С 248-249

81 Петерс Я. X. Воспоминания о работе в ВЧК в первый год революции //Пролетарская революция 1924 № 10(33) С 10

82 ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 2 Д 25 Л 1

83 ЦГА СПб Ф 9618 On I Д 185 Л 1-26

84 Там же Л 19, Президиум Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, декабрь 1917 г. //Красная летопись 1932 № 1–2 (46–47) С 111

85 ГАРФ Ф 337 On 1 Д4 Л 1, 13, 17

86 ЦА ФСБ РФ № Н-972 Т 8 Л 23

87 Там же

88 Там же Т1 Л 1–2, Т2 Л 30, Т 8 Л 24–25,Т10 Л 169-176

89 ЦГАИГ1Д Ф 1 Оп 1. Д 273 Л 2

90 Знамя труда. 1918. 4 января. С 3, Известия ЦК КПСС 1989 № 2 С 176

91 Знамя труда. 1918. 4 января. С 3

92 ГАРФ Ф 9618 On 1 Д 185 Л 20

93 Известия. 1918. 5 января С 3. Подробнее о мерах безопасности, принятых петроградскими властями в преддверии Учредительного собрания, см Октябрьское вооруженное восстание. Т 2. С 496-500

94 Известия. 1918. 5 января. С 3

95 Там же

96 Там же. 4 января. С 1

97 Там же Указ был опубликован в прессе и усиленно распространялся другими способами 4 и 5 января

98 Бюллетень Всероссийского союза защиты Учредительного собрания 1918. 4 и 5 января. С 1

99 Петроградское эхо 1918. 5 января. С 1

100 ЦГА СПб Ф 9618. On 1 Д 185 Л 26–30. ЦГАИПД Ф 1 Оп 4 Д 121 Л 1-4

101 ЦГАИПД Ф 1 Оп 4 Д 121 Л 1

102 Там же Л 2-4

103 Там же

104 Там же Л 4. См также Первые шаги большевистского Петроградского Совета в 1917 г. Протоколы заседаний //Красная летопись 1927 № 3 (24) С 80-82

105 Известия. 1918. 5 января. С 1, Знамя труда. 1918. 5 января. С 4, Ильин-Женевский А. Ф. Большевики у власти Воспоминания о 1918 годе — Л, 1929 С 24-26

106 Известия.1918. 5 января. С 1

Глава 4 СУДЬБА УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ

5 января 1918 г., день, которому на долгие десятилетия было уготовано символизировать конец усилий по созданию в России многопартийной демократической системы западного образца, наступил. Открытие Учредительного собрания было намечено на час дня. Участники массовой демонстрации в его поддержку, организованной Союзом защиты Учредительного собрания, согласно широко обнародованным планам Союза, должны были собраться утром в девяти сборных пунктах. Оттуда им предстояло выдвинуться к мемориальному захоронению на Марсовом поле, слиться там в одну большую процессию и проследовать к Таврическому дворцу. Предполагалось, что участники шествия пройдут, не останавливаясь, мимо заснеженного дворцового парка и выйдут на Невский проспект, чтобы, пройдя через центр города, вернуться затем на свои сборные пункты.

Поздно ночью с 4 на 5 января советские власти были встревожены слухами об изменениях в настроениях некоторых частей гарнизона, в последнюю минуту решивших поддержать Учредительное собрание (1). Это очевидное подтверждение ненадежности войск Петроградского гарнизона заставило советское руководство спешно искать дополнительные источники силовой поддержки за пределами города. Поскольку воспоминания о беспорядках у Таврического 28 ноября были еще свежи и поскольку советское руководство было уверено, что запланированная Союзом защиты Учредительного собрания демонстрация является частью заговора с целью свержения Советской власти, его главные усилия были направлены на то, чтобы сохранить контроль над важнейшими правительственными зданиями, государственным банком и средствами связи. Кроме того, оно было намерено не дать демонстрантам собрать возле Таврического дворца значительные силы, которые могли бы как-то повлиять на происходящее в нем. На пересечениях Литейного проспекта с главными улицами, ведущими к дворцу (Шпалерной, Сергеевской, Фурштатской и Кирочной), были сооружены баррикады из бревен. Такие же баррикады были устроены в стратегически важных местах на небольшой площади перед дворцом. Рано утром 5 января правительственные войска (преимущественно рабочие-красногвардейцы, моряки-балтийцы и немногочисленные солдаты гарнизона) заняли оборонительные позиции позади этих укреплений. В примыкающие к дворцу улицы и переулки были направлены вооруженные патрули, а на крышах ближайших домов установлены пулеметы. Прибывшие позже днем из Гельсингфорса и Кронштадта моряки подкрепления были брошены на усиление предполагаемых слабых мест.

В рядах этих сил безопасности были в основном новобранцы, наскоро призванные и собранные в отряды. Дело в том, что наиболее опытные в военном отношении и надежные войска находились в это время за пределами столицы — были направлены укреплять Советскую власть в провинции и помогать Антонову-Овсеенко бороться с контрреволюцией на Дону. Не имевшие ни опыта, ни специальной подготовки в обращении с актами гражданского неповиновения, эти новобранцы были просто отправлены на улицы с оружием, запасом боеприпасов и идеей о том, что на них возложена ответственность защищать Советскую власть от врагов, сплотившихся вокруг Учредительного собрания и вознамерившихся вернуть несправедливый старый порядок. Их командиры, тоже профессионально не подготовленные, получили такую же общую установку и, в лучшем случае, самые приблизительные инструкции о том, что именно они должны делать. Им следовало организовать оцепление и патрулирование определенных зон, быть готовыми направить подкрепление туда, где возникнут проблемы, и следить за тем, чтобы ни один человек без пропуска не проник в окрестности Таврического и Смольного. Подтверждением могут служить неопубликованные мемуары моряка с линкора «Заря свободы». Он вспоминал, как рано утром 5 января был назначен командовать сводным отрядом из нескольких сот человек и как потом получал периодические приказы, больше подходящие для руководства боевой операцией на фронте, чем для поддержания общественного порядка в городе. Демонстрантов, которые отказывались остановиться, следовало разоружить и арестовать (предполагалось, что у них будет с собой оружие). Если начнется стрельба, «безжалостно» открыть ответный огонь. Исключение должно быть сделано только для рабочих, в отношении которых полагалось применить все возможные методы убеждения, прежде чем прибегнуть к насилию (2). О том, что делать в случае, если безоружная толпа попытается прорвать или обойти заграждение, в инструкциях ничего не было — как не было, насколько можно судить, и близко системы налаженных связей между отрядами, а также между ними и слишком поздно образованным Чрезвычайным штабом.

С раннего утра сторонники Учредительного собрания, с пением революционных песен, с поднятыми высоко в воздух транспарантами, на которых красовались такие лозунги, как «Вся власть Учредительному собранию!», «Долой политический террор!» и «Да здравствует братство народов!», начали стекаться со всех сторон на сборные пункты. В большинстве своем это были студенты, государственные служащие, сотрудники разных учреждений (среди которых было много женщин), лавочники и специалисты. По общему признанию очевидцев, за редким исключением (например, рабочие Экспедиции заготовления государственных бумаг (Гознак), Обуховского завода, других промышленных предприятий Невского района), рабочих среди демонстрантов не было. Они, как и солдаты, вняв призыву Петросовета, остались на заводах и в казармах. Подчинились демонстранты и другому приказу — о запрете оружия, о чем настойчиво предупреждали всех организаторы акции. Даже броневики, которые должны были сопровождать шествие, были успешно реквизированы рабочими-большевиками, что оставило демонстрантов совершенно беззащитными (3).

Первые столкновения между демонстрантами и правительственными силами произошли, когда участники шествия из пригородов были задержаны патрулями по дороге в город (4). Однако самые крупные и кровавые столкновения случились на баррикадах, перегородивших подходы к Таврическому дворцу со стороны Марсова поля, а также на примыкающих к дворцу и парку боковых улицах. Все началось, по-видимому, около 10 часов, когда примерно тысячная толпа демонстрантов, пришедшая через Неву с Петроградской стороны, была остановлена на Сергеевской улице отрядом красногвардейцев. В ответ на приказ остановиться и повернуть назад демонстранты, с пением «Марсельезы» и красными знаменами в руках, продолжали двигаться вперед. Красногвардейцы сделали несколько предупредительных выстрелов в воздух, а когда это не подействовало, принялись беспорядочно палить в толпу (5). Часом позже у баррикады на углу Литейного и Шпалерной красногвардейцы и солдаты с винтовками наперевес преградили дорогу еще двумстам демонстрантам, пришедшим с другого берега Невы, из Выборгского района. Приказав толпе поворачивать назад, они практически сразу же начали стрелять в воздух, разгоняя демонстрантов. Выхватывая из их рук транспаранты и знамена, они отрывали полотнища от палок и швыряли их в костры или с Литейного моста вниз, на лед Невы. Граф Луи де Робьен, французский военный атташе, наблюдавший эту картину, запомнил, как они, порхая в воздухе, опускались на «сверкающую, замерзшую поверхность Невы, словно гигантские пурпурные бабочки» (7). А писатель-футурист Виктор Шкловский позже видел дворников, которые использовали древки от знамен в качестве рукояток для своих метел (8). Подобные ситуации, когда, с одной стороны, демонстранты сознательно стремились удержать в своих руках революционные символы — красные знамена, а солдаты и красногвардейцы, со своей стороны, спонтанно стремились их отобрать, были характерным признаком всех крупных столкновений в Петрограде 5 января.

Инциденты, подобные описанным выше, в которых никто не пострадал, стали прелюдией к нескольким более кровопролитным стычкам, случившимся примерно в том же районе позже. В период от полудня до заката северный конец Литейного проспекта, особенно в местах пересечения с улицами, ведущими к окрестностям Таврического дворца, фактически превратился в боевую зону, и блестевшие на солнце сугробы вскоре покраснели от крови демонстрантов. Так, остановленная баррикадой на Кирочной улице, толпа, по некоторым оценкам, из десяти тысяч человек, с пением и транспарантами, попыталась прорваться к Таврическому дворцу по Фурштатской улице, но была остановлена красногвардейцами и солдатами в полном боевом снаряжении. Практически без предупреждения военные открыли огонь по толпе из винтовок и пулеметов. Стрельба продолжалась добрых четверть часа, в течение которых несколько демонстрантов были убиты и ранены (9).

Среди первых известных погибших был Г. Л. Логвинов, прибывший в Петроград из Тамбова по призыву старого ЦИК Советов крестьянских депутатов, чтобы принять участие в поддерживающем Учредительное собрание Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов (10). С большим красным знаменем в руках, он шел во главе одной из многих процессий, вышедшей с Марсова поля в начале второго. Достигнув баррикады на углу Литейного и Кирочной, он и его товарищи услышали окрик и приказ повернуть назад. Затем, почти тотчас же, из-за баррикады раздались винтовочные выстрелы, а с крыши ближайшего здания ударил пулемет. В этом инциденте, как сообщалось, пять человек были убиты (Логвинов, два студента и два работника Красного креста) и еще восемь — ранены (11).

Примерно в то же самое время колонна демонстрантов, двигавшаяся к Марсову полю с юга, от сборных пунктов у Царскосельского вокзала и Александринского театра (Московский район), на углу Садовой и Невского была обстреляна снайперами, засевшими в окрестностях здания Думы. Чуть позже примерно 15-тысячная толпа демонстрантов из юго-восточного Невского района, в рядах которой было немало рабочих Обуховского завода, фабрики Паля и других предприятий района, по дороге к Марсову полю остановилась на импровизированный митинг на Знаменской площади. Если в отдаленных районах города демонстрантов частенько встречали оскорблениями и улюлюканьем просоветски настроенные солдаты и рабочие (некоторые выходили с семьями), то в этом благополучном коммерческом районе их встретили радостными приветствиями. Эта процессия, возглавляемая духовым оркестром Обуховского завода, попала под обстрел дважды. Первый раз обошлось без потерь: патруль стрелял в воздух. Зато во втором инциденте, случившемся, как и большинство других кровавых инцидентов этого дня, в северной части Литейного проспекта, пострадали девять демонстрантов, семь из которых — серьезно (12).

Немногим более удачливыми оказались те участники шествия, которые попытались обойти эту зону по более дальним, боковым улицам. Например, несколько тысяч демонстрантов, пытавшихся приблизиться к Таврическому дворцу с юга по Преображенской улице, были остановлены солдатами в Саперном переулке. Приказав толпе поворачивать назад и получив отказ, военные открыли огонь, убив двоих и ранив одиннадцать человек (13). Примерно в это же время одна из самых больших процессий дня также попыталась обойти баррикады на Литейном с юга, на сей раз по Бассейной улице. Первые, предупредительные, выстрелы их не остановили. Но на пересечении Преображенской улицы и Гродненского переулка, откуда уже виднелись окрестности Таврического дворца, они попали под огонь окопавшихся в снегу красногвардейцев и были рассеяны. Несколько демонстрантов были убиты или получили серьезные пулевые ранения. Другие пострадали от грубого обращения со стороны военных (14).

К концу дня письменные жалобы с описанием некоторых из этих столкновений были направлены эсеровской и меньшевистской фракциям Учредительного собрания в Таврический дворец. Текст одной из них зачитал для протокола известный меньшевик Матвей Скобелев. «В 4 ч. дня, при проезде по Литейному проспекту, на углу Пантелеймоновской, я лично видел, как несколько групп красногвардейцев стреляли в толпу беззащитных людей, среди которых были солдаты, рабочие, женщины и дети… мирно шедшие к Таврическому дворцу заявить о нуждах своих, — говорилось в жалобе. — Стрелявшие действовали без всякого предупреждения и прямо в толпу. Я видел, как несли на носилках и везли на извозчиках раненых, видел одного солдата, двух рабочих и женщин» (15).

Хотя имеющиеся описания эпизодов со стрельбой 5 января не отличаются ни точностью, ни полнотой, ни последовательностью, ни даже абсолютной достоверностью, в сумме своей они позволяют судить об общих характерных чертах всех этих столкновений. Во-первых, очевидно, что общее число участников марша в поддержку Учредительного собрания было гораздо выше десяти тысяч, по оценкам советских властей, но значительно ниже ста тысяч, заявленных Союзом защиты Учредительного собрания. Во-вторых, хотя надежды советских властей на полный бойкот демонстрации рабочими и солдатами не сбылись, они, тем не менее, составляли относительно незначительное меньшинство участников шествия. В-третьих, при очевидном нежелании участников процессий и их руководителей соблюдать запрет советских властей на демонстрации в окрестностях Таврического дворца, нет сведений о том, что кто-либо из них имел при себе оружие или проявлял признаки агрессии. Даже попав под обстрел, они не делали попыток оказать сопротивление нападавшим, а просто старались их обойти. И, наконец, последнее, что отличает эти столкновения, это шокирующая жестокость красногвардейцев, солдат и матросов. Они расстреливали демонстрантов из-за баррикад, из окон и с крыш домов, избивали их и, с удовольствием триумфаторов, ритуально уничтожали их знамена и транспаранты. Очевидно еще и то, что когда советским властям стало известно о кровопролитии и они оказались перед выбором: снять запрет на демонстрации возле Таврического дворца, отдать приказ о прекращении стрельбы или не делать ничего, — они выбрали последнее. Согласно докладу Свердлова, сделанному им на заседании Третьего Всероссийского съезда Советов 11 января, в ходе столкновений убит был 21 демонстрант. Поскольку эта цифра превышает ту, что была приведена в горьковской «Новой жизни» (газете, симпатизирующей Учредительному собранию), со ссылкой на данные петроградских больниц, полученные по окончании столкновений, скорее всего, она была ближе к истине (16).

Ближе к началу Учредительного собрания в зоне, непосредственно примыкающей к Таврическому дворцу, было выстроено еще одно военное оцепление. Народу здесь было немного, и все пространство перед дворцом — низким, вытянутым, бледно-желтого цвета зданием — было заполнено вооруженными красногвардейцами и солдатами, полевыми орудиями, пулеметами на оборудованных позициях, пулеметными лентами и ящиками с боеприпасами. Все ворота в кованом железном заборе, ограждавшем дворец, были закрыты (17). Из окон первого этажа, выходивших на подъездные аллеи, торчали пулеметные дула.

Около часа дня одни-единственные боковые ворота были открыты для пропуска делегатов, которых на входе тщательно проверяли матросы в бушлатах, крест-накрест опоясанных пулеметными лентами. Также войти внутрь было позволено многочисленным гостям — в основном делегированным от предприятий и воинских частей рабочим, солдатам и матросам, многие из которых имели при себе винтовки со штыками и были увешаны гранатами и прочей амуницией. Одними из первых — в полном составе, сразу после утреннего заседания фракции — прибыли эсеры. Шагая по шестеро в ряд, делегаты щеголяли отличительными бантами-розетками и несли в руках свечи и свертки с бутербродами. Примерно половина из них была облачена в деловые костюмы, а сверху, чтобы уберечься от мороза — в тяжелые шубы и галоши. Другую половину составляли крестьяне в грубых овчинных полушубках и валенках. Николай Святицкий впоследствии заметил, что такие лица, какие были у его коллег, он прежде «видал у приговоренных» (18). А Владимир Зензинов позже вспоминал: «[Когда] мы входили в здание… мы были убеждены, что большевики произведут насилие над Учредительным собранием, многие из нас были уверены, что не вернутся живыми домой» (19).

На входе в нарядный Белый зал дворца — просторный, окруженный галереей амфитеатр под стеклянным куполом — делегатов встретила еще одна группа красногвардейцев, какое-то время не пропускавшая никого внутрь. Бывший зал заседаний царской Государственной Думы после Февральской революции служил местом проведения первых национальных конференций и съездов Советов. Для Учредительного собрания он был заново декорирован и предстал делегатам увешанный черными транспарантами — «как будто для похорон», как выразился Зензинов. Цвет, вероятно, был выбран советскими властями сознательно, чтобы усугубить образ Учредительного собрания как реакционного учреждения. Эсеровской делегации, несмотря на статус большинства, отвели для совещаний заднюю комнату. Всю минувшую ночь и утро эсеры провели, оттачивая свою программу первого дня. Из партийной платформы было выброшено все лишнее, а закон о мире и аграрная реформа были сжаты до размеров конспектов, чтобы не тратить много времени на представление и принятие (20). Делать было решительно нечего, поэтому эсеровские делегаты сновали бесцельно по коридорам, нервно досадуя на свою беспомощность и прислушиваясь к подчас истерическим рассказам очевидцев о творящемся на улице кровопролитии.

Гораздо более скромная большевистская делегация прибыла после эсеров и сразу удалилась на совещание в отведенную ей просторную гостиную, светлую от искрящегося за окном снега (21). Какие- либо записи с заседаний большевистской фракции Учредительного собрания, включая совместное заседание с левыми эсерами (22) и долгое отдельное совещание перед официальным открытием Собрания, никогда не публиковались и следов их в российских архивах не найдено. Мемуарные источники показывают, что хотя Ленин и присутствовал на совещании, председательствовал на нем Свердлов. Позиции умеренных большевиков были ослаблены отсутствием Каменева, который в составе российской делегации принимал участие в мирных переговорах с Германией в Брест-Литовске. Утверждение советских источников о том, что совещание прошло быстро и гладко, опровергает тот факт, что длительная задержка с открытием Учредительного собрания была вызвана именно затянувшимся дольше положенного совещанием большевиков. Совещание началось с обсуждения повестки дня и механизма работы Учредительного собрания. Есть основания полагать, что обсуждались фракцией и фундаментальные вопросы, касающиеся роли Учредительного собрания и отношений между ним и Советской властью. Из-за трудностей со связью, а еще больше из-за того, что позиция Ленина помешала умеренным большевикам созвать общенациональные съезды партии в ноябре и декабре, у партийных руководителей в масштабах страны просто не было возможности обсудить тактику подхода к Учредительному собранию раньше. Многие большевистские делегаты из провинции явились на совещание прямо с вокзала, и никто не затруднился заранее поставить их в известность о последних изменениях в политике партии по отношению к Учредительному собранию, не говоря уже о том, чтобы предварительно обсудить с ними эти изменения (23). Кроме того, присутствие на совещании таких независимо-мыслящих фигур, как Рязанов и Лозовский, которые наверняка попытались бы оспорить позицию Ленина, делало дискуссию неизбежной. Судя по воспоминаниям Раскольникова, на долгую жизнь Учредительного собрания рассчитывали, по крайней мере, несколько большевистских делегатов. Он отмечает, что Бухарин, который к тому времени уже оставил свою идею о самостоятельном революционном конвенте, насмехался над ними и говорил о трехдневном сроке как максимально возможном для Учредительного собрания (24).

В какой-то момент левые эсеры, которые заседали отдельно, передали большевикам свою просьбу внести некоторые изменения в Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. В чем именно состояли эти изменения, неизвестно, однако резонно предположить, что они касались того, что больше всего тогда волновало левых эсеров, а именно, как сделать Декларацию более привлекательной для теоретически еще готовых поддержать ее эсеровских крестьянских делегатов и отсрочить роспуск Учредительного собрания, с тем чтобы оно успело дискредитировать себя. Так или иначе, но левоэсеровские поправки были отвергнуты. После того как Свердлов зачитал Декларацию, нарочно составленную так, чтобы избежать компромисса и спровоцировать решительный разрыв с Учредительным собранием уже в самом начале, идея о том, чтобы дать ему просуществовать, по крайней мере, до начала Третьего Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, была отброшена за ненужностью (25). Теперь было решено, что Свердлов, действуя от имени ВЦИКа, включит Декларацию, в качестве предложения для немедленного принятия, в свою официальную речь при открытии Учредительного собрания. После того как Декларация будет проигнорирована, в чем никто не сомневался, большевики (и, как они надеялись, левые эсеры) быстро покинут Собрание, чтобы лишить эсеров, с их новой, «викжелистой», программой, возможности пробить бреши в массовой поддержке Советской власти (26).

Около половины четвертого двери в Белый зал были открыты, а полчаса спустя снова закрыты, после того как все четыреста делегатов разместились на отведенных им местах: большевики — в крайнем левом секторе, меньшевики и эсеры — в крайнем правом, левые эсеры — посередине, разделенные островком в центре зала (кадеты отсутствовали). С одной стороны были большевики, прижавшие своих умеренных и твердо намеренные следовать заготовленному сценарию, и левые эсеры, преданные идее превосходства Советов над Учредительным собранием. С другой — эсеровское большинство, настроенное приступить к созданию нового демократического порядка и в тот же день принять законы о мире, о земле и о будущем политическом устройстве России, как будто бы Советского правительства не было вовсе.

Это полярное расхождение во взглядах на Учредительное собрание и стратегическая слабость эсеровского большинства в сложившейся ситуации проявились уже в самом начале, в столкновении по поводу того, кто будет открывать Собрание. Эсеры, естественно, были намерены контролировать ход заседаний от первого звонка. Что касается большевиков и левых эсеров, то и они, считая себя представителями единственной законной революционной власти в России, а Учредительное собрание в его нынешнем виде — не более, чем анахронизмом, также стремились с самого начала взять его под свой контроль.

В общем, ровно в четыре часа старейший из присутствующих делегатов, бывший народник и земец с Дона, а ныне правый эсер, Сергей Шевцов, следуя инструкциям своей фракции и пользуясь отсутствием Свердлова, поднялся на трибуну и попытался призвать делегатов к порядку. Правые ряды зааплодировали, в то время как большевики и левые эсеры разразились криками протеста, устремились к трибуне и скрыли из виду несчастного Шевцова. В этот момент как раз появился Свердлов, который оттеснил Шевцова в сторону, взял в руки блестящий председательский колокольчик и решительно позвонил. В зале случилась потасовка среди делегатов, сидящих по разные стороны от островка. Бонч-Бруевич, который выполнял обязанности ленинского секретаря, вспоминал, что в этот момент всеобщего хаоса, когда казалось, что Учредительное собрание вот-вот выйдет за рамки управляемости, Ленин был взволнован и бледен, как никогда (27). Наконец, среди всего этого невообразимого гвалта: оглушительные вопли и оскорбления справа, громоподобные аплодисменты слева и рев одобрения с рабоче-солдатской галерки, — Свердлову, который возвышался на трибуне, «как мраморный монумент», удалось каким-то образом улучить минуту тишины, чтобы открыть Собрание (28). Не имевшему возможности оказать физическое сопротивление, эсеровскому большинству ничего не оставалось, как принять такое неудачное для себя начало.

Неудивительно, что, начавшись с таких неподобающих сцен, история первого в России Учредительного собрания оказалась бурной и недолгой. Поспешив воспользоваться своим временным председательством, Свердлов зачитал Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа и предложил, от имени ВЦИКа, сделать ее рассмотрение первым пунктом повестки дня (29). Когда он закончил, левые ряды, по-видимому, по указанию Ленина, громко запели «Интернационал». Даже правые эсеры были вынуждены сделать вид, что подпевают (30).

После музыкальной паузы эсеры, решившие избегать нежелательных провокаций до момента изложения собственной программы, не стали делать замечаний по поводу Декларации. Затем они одержали пиррову победу, когда Виктор Чернов выиграл у Марии Спиридоновой право председательствовать в Собрании. Большевики выдвинули Спиридонову, надеясь, видимо, сделать уступку левым эсерам, полагавшим, что поданные за нее голоса крестьянских делегатов помогут перевесить эсеровское большинство. Как бы то ни было, результаты голосования: 244 голоса за Чернова, 153 — за Спиридонову (31), — точно передавали соотношение сил между соперничающими сторонами.

К моменту, когда Чернов начал свою программную речь, стемнело, и в зале включили электрический свет (зря, оказалось, эсеры приносили свечи). В самых общих чертах он обрисовал амбициозную программу реформ, которая весьма напоминала предоктябрьскую платформу большевиков — вплоть до настойчивых призывов от слов поскорее перейти к делу (32). («Акробатические упражнения на лозунгах большевиков», как выразился Огановский (33).) Тщательно избегая прямой критики в адрес большевиков или Советов, чем еще больше возмутил тех, кто только что проголосовал за него, Чернов указал на, по сути, социалистическое Учредительное собрание революционной России как на единственный в мире орган, обладающий авторитетом и властью, для того чтобы созвать международную мирную конференцию для немедленного заключения всеобщего, справедливого и демократического мира. Во имя интересов уставших от войны российских войск, он призвал к организации совершенно новой, революционной, добровольной армии, которая сменит солдат на фронте и защитит страну, в то время как та приступит к реформированию отживших институтов и образов жизни. В связи с хаосом в промышленности и растущей безработицей, усугубленной начавшейся демобилизацией войск, Чернов предложил развернуть грандиозную программу общественных работ и ввести временный государственный контроль за производством — до тех пор пока рабочие не станут достаточно квалифицированными, чтобы взять его в свои руки. В области национальной политики Чернов — после того как методично отдал дань уважения каждой из присутствовавших национальных делегаций — нарисовал картину будущей свободной ассоциации равноправных, полунезависимых народов и территорий, составляющих Российскую Федеративную республику. Внутри нее сеть национальных учредительных собраний и местных органов самоуправления, рука об руку с Всероссийским Учредительным собранием, будет работать над созданием новой политической системы, защищающей права меньшинств и отвечающей чаяниям народа.

В наиважнейшем земельном вопросе Чернов пообещал провести немедленное и безвозмездное перераспределение всех земель в пользу «трудящегося крестьянства». Кроме того, ловко воспользовавшись заявлениями советских властей о непредставительном составе Учредительного собрания и даже сославшись на ленинские попытки «осовременить» его в свое время путем перевыборов, Чернов предложил либерально прибегнуть к плебисцитам, чтобы убедиться, что действия Учредительного собрания совпадают с народной волей. В частности, он предложил большевикам немедленно провести общенациональный плебисцит по вопросу отношения народа к Учредительному собранию, если у них имеются сомнения в его праве выражать волю народа (34).

Хотя речь Чернова представляла собой призыв к единству демократических сил, к компромиссу и окончанию гражданской войны, в ней ничего не было сказано о союзе с кадетами или другими либеральными группами. Подспудно предполагалось, что если в революционной России господствующей силой является социализм, это означает, что эпоха Советов подошла к концу и пришел черед эпохи институтов, которые создаст Учредительное собрание.

С точки зрения левого эсера Сергея Мстиславского, речь председателя Собрания была «по-черновски» витиеватой, тщательно, «со стишками и цитатками» закрученной, но при этом «тягучей и монотонной» (35). Правые эсеры были возмущены тем, что Чернов размыл границы между их партией и большевиками. Проанализировав его речь, западный историк партии эсеров Оливер Рэдки пришел, впрочем, к совсем иному выводу. По его мнению, Чернов сослужил своей партии огромную службу тем, что сделал ее законодательные предложения достоянием гласности, что давно уже нужно было сделать (36). Возможно, и так. Но суть в том, что теперь, когда умеренные большевики ушли в тень, и партия большевиков находилась под контролем ленинистов, это уже не имело значения. Не успел Чернов закончить, как большевистские члены Совнаркома потихоньку выскользнули из зала, собрались в приемной и еще раз подтвердили свое намерение покончить с Учредительным собранием в тот же день (37).

В отсутствие Троцкого, который находился на пути из Бреста в Петроград, и Ленина, который предпочитал дирижировать процессом из-за кулис, отвечать Чернову выпало тридцатилетнему Бухарину (38). В своей резкой и пылкой речи, которая длилась почти так же долго, как черновская, он потребовал немедленно принять Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Он утверждал, что хотя с высокими целями, обрисованными Черновым, не поспоришь, суть проблемы не в них, а том, какие классы будут находиться у власти во время их осуществления. Опыт Временного правительства ясно показал, что в любом правительстве, находящемся под контролем умеренно-социалистических партий, решающее слово будет за крупной буржуазией, а, значит, в любой из затронутых Черновым областей власть Учредительного собрания способна привести лишь к новому закабалению рабочих и крестьян, ничуть не отличающемуся от их прежнего рабства при царизме. Что действительно нужно революционной России, настаивал Бухарин, так это не гражданский мир, насаждаемый правительством национального единства, которое собирается создать Учредительное собрание, а единственно советская диктатура рабочих и крестьян, которую предлагает Декларация, представленная Свердловым (39).

После Бухарина выступил Николай Пумпянский, который представил план работы Собрания, разработанный эсеровским комитетом первого дня (40). Чтобы поскорее довести до собравшихся свою позицию, комитет предложил Собранию еще до перерыва предпринять предварительные шаги в отношении центральных вопросов революции, начав с вопросов о мире, земле и форме государственного устройства. В ответ нарком юстиции, левый эсер Штейнберг потребовал, чтобы Учредительное собрание прекратило ходить вокруг да около и рассмотрело, наконец, и одобрило Декларацию Свердлова. «Все вопросы, стоящие перед революцией, уже были намечены, проводятся и осуществляются каждый час существующей властью Советов, — сказал он. — Учредительное собрание, которое хочет слить свою волю с волей Советов трудовых масс, не может обойти первой своей обязанности — приступить немедленно к обсуждению и принятию Декларации Ц.И.К.» (41).

После Штейнберга на трибуну поднялся грузинский меньшевик, один из лидеров меньшевистской партии Ираклий Церетели. Ветеран российского социал-демократического движения, обладатель галантных манер и умения ясно излагать свои мысли, Церетели был чтим в революционных кругах как жертва печально-известной столыпинской атаки на Вторую Государственную Думу в июне 1907 г. Освобожденный из сибирской ссылки в результате Февральской революции, в 1917 г. он был, без преувеличения, самой авторитетной фигурой в умеренно-социалистическом руководстве Советов, наиболее влиятельным сторонником сотрудничества с либералами и непримиримым противником большевизма. Как вспоминал Мстиславский, это был «один из немногих в стане идейных противников наших, [который]… всегда бился честно» (42). В основном из-за своей прямоты и откровенной враждебности к большевизму, а также, возможно, из-за того, что, помимо Чернова, другие известные «оборонцы» либо сидели в тюрьме, либо скрывались, Церетели выступал в роли главного врага Советской власти. Его появление на трибуне вызвало неистовство в левом секторе и на галерке (43).

Шум и ярость толпы Церетели ничуть не испугали. Похоже, он даже черпал вдохновение в них. Предыдущие умеренно-социалистические ораторы, по примеру Чернова, сознательно избегали прямого столкновения с большевиками. Оправдывая эту стратегию, Огановский писал: «Мы должны сперва “окопаться” в Таврическом, а потом уже пойдем в атаку» (44). Прямодушный Церетели ничего подобного делать не собирался. Отметая как смехотворную идею о том, что Учредительное собрание должно просто слепо одобрить Советскую власть, он настаивал на том, чтобы для начала делегатам привели хотя бы один аргумент, подтверждающий, что советская политика в том или ином вопросе дала положительные результаты. Находясь более двух месяцев у власти, говорил он, большевики все еще пытаются списать все проблемы на саботаж буржуазии и делают все возможное, чтобы задушить вполне оправданную критику в свой адрес.

В ответ на крики слева: «Вы ввели смертную казнь!» — Церетели признал: «Быть может, мы много ошибались, быть может, наши шаги были чем-то худшим, чем ошибка… но мы в то время, когда делали политику, умели бесстрашно на каждый запрос ответить и обосновать свои действия» (45). Впрочем, основную массу выкриков с места и оскорбительных замечаний в адрес политики Временного правительства Церетели оставил без внимания и смело обрушился с критикой на то, что считал главными провалами советской политики. «Вы, которые обещали хлеба всему населению, можете ли вы, положа руку на сердце, сказать, что Петроград гарантирован от голода в ближайшие недели? — вопрошал он. Вы дали землю народу, — констатировал он, — но те вести, которые приходят из деревни… вселяют в вас уверенность, что именно беднейшее крестьянство обзавелось землей… завоеванной революцией?» «И… в области внешних отношений, довольны ли вы положением дела?» — допытывался он. Ведь если не придут те внешние силы, на которые сделана «азартная ставка», «не поставлено ли дело так, что погибнет на долгие годы не только дело социализма в России, но и дело укрепления и утверждения элементарных начал демократизма в России?» «Считаются ли [немцы] с вами… как обязаны были бы при всяких условиях считаться с общенародной, общепризнанной властью, не основывающейся на затягивании гражданской войны?» (46).

Всякий раз, когда его пытались перебить или сбить с толку, Церетели успевал парировать замечания и возвращал внимание аудитории к исходной теме. Так, когда кто-то из наиболее докучливых делегатов насмешливо крикнул, в пику его замечаниям о слабости советской позиции в мирных переговорах: «Неужели Керенского позвать?» — Церетели тут же отреагировал: «Пусть Керенский хуже вас, но это не доказывает, что вы лучше Учредительного собрания. Вы не с Керенским, не с Церетели ведете борьбу в настоящую минуту — вы ведете борьбу с организованной общенародной волей» (47).

В конце своей речи Церетели, как и Чернов, заявил, что не видит в будущем сотрудничества вне пределов демократии (причем для обоих это означало существенный разрыв с их позициями в 1917 г.). При этом, по мнению Церетели, буржуазия в России была слишком слаба, чтобы представлять угрозу революции. Настоящую опасность для революции он видел в расколе в рядах демократии, вызванном большевиками. Единственной гарантией окончания хаоса и выполнения поставленных революцией задач было, по его мнению, единство «всех ответственных элементов демократии» в Учредительном собрании.

Меньшевистская позиция, подразумевающая ключевую роль Учредительного собрания в создании демократического государства нашла воплощение в официальной декларации партии «О задачах Учредительного собрания», которой Церетели завершил свое выступление. Реформы, на которых настаивала декларация, кое в чем совпадали с теми, что предлагали эсеры. Однако, в отличие от эсеровской программы, программа меньшевиков напрямую бросала вызов Советской власти. Откровенно заявив о неприятии основных положений Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа, она прямо призвала российских рабочих отвергнуть советскую диктатуру и грудью встать на защиту неограниченной власти и авторитета Учредительного собрания. Не Учредительное собрание должно быть опорой Советской власти, как утверждал в начале декабря Ленин, и продолжают утверждать многие лидеры левых эсеров, а Советы и другие организации рабочего класса должны превратиться в надежные бастионы поддержки Учредительного собрания (48).

Мощная речь Церетели вызвала широкий резонанс и заслужила лестные отзывы даже от его противников. Мстиславский позже вспоминал, что «из сказанных в этот день в стенах дворца речей речь Церетели была, несомненно, лучшей и по силе, и по искренности, и по содержательности». «Благородный, истинный народный трибун показывает себя во всей красоте», — такова была оценка Огановского. Американский журналист и социалист Альберт Рис Уильямс вспоминал, что как только Церетели начал говорить, его коллега, американская журналистка Луиза Брайант шепнула на ухо своему мужу Джону Риду (все трое сидели рядом на галерее): «У него такой величественный вид» (49). Похоже, даже Ленин невольно отдал Церетели своеобразную дань уважения. По сведениям коллеги Церетели, меньшевика Юрия Денике, когда несколько дней спустя в Петрограде группой пьяных матросов и красногвардейцев были убиты два лидера кадетов (Федор Кокошкин и Александр Шингарев), Ленин через посредников передал Церетели совет вернуться в более безопасную Грузию (50).

Как только Церетели покинул трибуну, делегаты, сидящие в правом секторе и в центре, устроили овацию — это был момент их триумфа. Чуть позже Зензинов попросил принять решение по повестке дня, предложенной Пумпянским, и попытался обосновать необходимость принятия решений о мире и земле прежде рассмотрения вопроса о форме власти. Цель его была ясна: он хотел добиться принятия эсеровской программы мира и аграрной реформы до решающей схватки с большевиками и левыми эсерами по поводу Советской власти. Московский большевик Иван Скворцов-Степанов, бывший редактор «Социал-демократа», заявил, что его партия не будет представлять другой декларации, кроме уже представленной Свердловым Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Однако, к удивлению большинства делегатов, левые эсеры не последовали примеру большевиков. Вместо этого на трибуну поднялся, ковыляя на костылях, пожилой крестьянин из дальневосточной Амурской области по имени Федор Сорокин (51), который зачитал отдельную левоэсеровскую декларацию — и это при том, что левые эсеры, как и большевики, твердо пообещали поддержать вциковскую Декларацию (52). По ряду ключевых позиций декларация Сорокина совпадала с Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Она безусловно признавала легитимность Октябрьской революции и Советской политической системы и отвергала всякие претензии на независимую власть со стороны Учредительного собрания. Но, вместо того чтобы потребовать от Учредительного собрания немедленного самороспуска, она прочила ему долгую вспомогательную роль в революционной реконструкции под руководством Советов.

Эта разница между двумя декларациями, возможно, просто отразила все еще бытовавшие среди более умеренной части левых эсеров возражения против немедленного насильственного роспуска Учредительного собрания — возражения, вытекавшие, во-первых, из их убеждения, что достаточно дать Учредительному собранию шанс, и оно само быстро дискредитирует себя; во-вторых, из предпочтения, отдаваемого ими (в отличие от более радикально настроенных левых эсеров типа Прошьяна) такому естественному, мирному ходу событий, и, в-третьих, из их желания (в резонности которого они могли успеть убедить большинство фракции) обособить себя от тех жестких, диктаторских тенденций, которые, по их мнению, были присущи большевикам. Желание обособиться в самостоятельную общность могло также стать причиной особого внимания, которое в представленной Сорокиным декларации было уделено правам человеческой личности. Так, декларация самым решительным образом ратовала за освобождение людей, посвятивших себя полезному и созидательному труду, за право таких личностей на реализацию своего потенциала, а также за их право на достойные условия жизни и социальную помощь в случае нужды (53). При этом в разделе о правах человека сорокинской декларации отсутствовала жесткая классификация людей, вне зависимости от их поведения, на неизменно хороших и неизменно плохих, что подразумевалось в Декларации ВЦИКа и в ленинизме вообще.

Но, возможно, самым интересным аспектом выступления Сорокина оказались его личные замечания, сделанные им после того, как он закончил читать декларацию. Под громогласное одобрение справа и взрыв протеста слева, он намеренно отказался проводить четкую черту между двумя сторонами, недвусмысленно заявив, что все крестьянские делегаты Учредительного собрания, вне зависимости от партии, приехали в Петроград с наказами добыть землю и свободу. Только выполнив эти наказы, они смогут вернуться в родные деревни с честью. «В этом отношении, — заявил он, — у нас, у крестьян, никакой разницы нет. Мы все здесь одинаковы — и правые, и левые». И добавил: «Последний призыв и последняя моя просьба к вам, крестьянам: те наказы и приказы мы выполним в точности». Это его заявление было воспринято большинством как твердое намерение решить земельный вопрос в стенах Учредительного собрания, а значительным числом его однопартийцев, не говоря уже о большевиках, как «саботаж» (54). Как бы то ни было, сорокинская декларация и его замечания внезапно спровоцировали активную дискуссию среди крестьянских делегатов по эсеровскую и левоэсеровскую сторону от срединного островка и возродили надежду на возможность компромисса (55).

В имеющихся источниках сведений о дискуссии по поводу выступления Сорокина в Учредительном собрании или на заседаниях партийных фракций, которые начались вскоре после того, как он закончил, не сохранилось. О том, что личные замечания Сорокина поставили левоэсеровское руководство в неловкое положение, говорит тот факт, что о них даже не было упомянуто в подробном сообщении о заседании Учредительного собрания, опубликованном в «Знамени труда» (56). Были ли его замечания об общности, существующей между крестьянскими делегатами, несмотря на партийную принадлежность, всего лишь спонтанным откровением, отразившим страстные мечты миллионов крестьян о мире и земле и уставших от фракционной борьбы? Или за этим скрывалось нечто большее? Ответить невозможно. На голосование были поставлены только два предложения из представленных на заседании: Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, безоговорочно одобряющая Советскую власть и ее политику, и программа комитета первого дня, представленная Пумпянским, — полностью игнорирующая Советы, подразумевающая, что Учредительное собрание есть верховная политическая власть в России, и призывающая немедленно рассмотреть эсеровское законодательство о мире, о земле и о государственной власти, основанное на этом убеждении. Ни впечатляющая речь Церетели, ни замечания Сорокина на разрыв в численном соотношении между двумя главными соперничающими сторонами не повлияли. Большинством в 237 голосов против 146, без обсуждения было принято предложение Пумпянского (57).

Сразу после голосования, сначала эсеры, затем большевики потребовали сделать перерыв — по выражению Мстиславского, не столько для того чтобы решить, «что делать… но для сговора о том, как сделать, т. е., каким порядком уходить» (58). Сведений о том, как проходили совещания левоэсеровской и большевистской фракций, имеется очень мало. Согласно сообщению в «Новой жизни», предложение большевиков уйти немедленно, вызвало стойкое сопротивление крестьянских делегатов левоэсеровской фракции, которые заявили, что их избиратели не поймут, почему нужно было порывать с Учредительным собранием только из-за того, что оно не захотело обсуждать вциковскую декларацию в первую очередь. Дебаты по этому вопросу были острыми. Некоторые из крестьянских делегатов пригрозили, что останутся на своих местах, если предложение большевиков будет принято фракцией. В конце концов, был достигнут компромисс, согласно которому Штейнберг должен был предложить собранию, в ультимативной форме, рассмотреть только один вопрос из Декларации — вопрос о мире. Если этот ультиматум не будет принят, вся левоэсеровская фракция покинет Собрание (59).

На совещании большевистской фракции решающим влиянием явно пользовался Ленин, который почти все предыдущие восемь часов провел, наблюдая за происходящим на трибуне Учредительного собрания из занавешенного помещения на галерее, скрытый от глаз публики, тайно совещаясь то с Совнаркомом, то с ЦК (60). Повлияло ли увиденное и услышанное им: реформистский путь, предложенный Черновым и Пумпянским, или подчеркнутое Сорокиным нежелание крестьянских депутатов делиться по партийному признаку, — на его решимость покончить с Учредительным собранием без промедления? Снова мы не можем ответить. Руководство партии приложило чрезвычайные усилия, чтобы сделать это совещание фракции тайным и закрытым для посторонних. Прежде чем начать, всех попросили покинуть комнату, отведенную для заседаний большевиков, впустив обратно, после тщательной проверки мандатов, только членов фракции (61). Все, что можно почерпнуть из имеющихся источников, это то, что Ленин прибыл на совещание воинственно настроенный и, от имени ЦК, потребовал немедленного ухода большевиков и роспуска Учредительного собрания в конце дня.

Трудно поверить в то, что все участники совещания согласились с этой стратегией. Те же Рязанов и Лозовский, оба — члены фракции, скорее всего, выступили против. Однако, в конечном итоге, предложения Ленина были приняты. Раскольникову и Ломову, членам фракции от Кронштадта и Москвы, соответственно, было поручено вернуться в зал и зачитать заявление большевиков об уходе. Написанное Лениным, заявление это было представлено фракции уже в отпечатанном виде (62). Было решено, что фракция целиком возвращаться в зал заседаний не будет — якобы для того, чтобы избежать возможной потасовки. По свидетельству Раскольникова, после совещания его и присутствовавших членов правительства позвали в министерское крыло дворца на спешное заседание Совнаркома. Он вспоминал, что на этом заседании Ленин предложил, и все с ним согласились, что оставшихся делегатов ни в коем случае не следует разгонять силой, а дать им возможность «выболтаться», говоря словами Ленина, «и свободно разойтись по домам», после чего уже обратно в дворец не пускать (63).

Тем временем, около часа ночи Учредительное собрание, наконец, возобновило работу после перерыва. В отсутствие большевиков и левых эсеров, делегаты приступили к обсуждению первого пункта повестки дня Пумпянского — вопроса о мире. Дискуссия по этому вопросу постоянно прерывалась различными чрезвычайными заявлениями: украинского эсера Афанасия Северова-Одоевского — о конфликте между украинскими националистами и Советами по вопросу о будущем Украины; крестьянина-эсера из Воронежа — о требовании крестьян немедленно решить вопросы о мире и земле; и, наконец, Раскольникова — об уходе большевиков (64).

Во время предыдущих заявлений в зале не прекращались разговоры и движение: делегаты и зрители реагировали на ход дискуссии, болтали между собой или выходили в буфет за чаем. Однако, с появлением Раскольникова на трибуне, все внезапно стихло, так как пустые места большевиков безошибочно указывали на то, зачем он здесь. Несколько любопытных большевиков столпились в дверях, силясь услышать, как Раскольников зачитывает ленинское заявление об уходе фракции:

Громадное большинство трудовой России — рабочие, крестьяне, солдаты — предъявили Учредительному собранию требование признать завоевания великой Октябрьской революции… и прежде всего признать власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов… Большинство Учредительного собрания, однако, в согласии с притязаниями буржуазии, отвергло это предложение, бросив вызов всей трудящейся России… Не желая ни минуты прикрывать преступлений врагов народа, мы заявляем, что покидаем это Учредительное собрание, с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания (65).

Последние слова Раскольникова потонули в яростном взрыве негодования со стороны эсеров. «Чепуха!», «Ложь, ложь!», «Болван!», «Погромщики!» — кричали они, в то время как левые эсеры и галерка бурно аплодировали (66). В последовавшей неразберихе какой-то матрос из охраны поднял винтовку и, прицелившись в дородную фигуру эсеровского делегата из Москвы Осипа Минора, спустил бы курок, если бы не был остановлен в последнюю секунду более здравомыслящим товарищем (67). В следующее мгновение левоэсеровские делегаты уже крутили руки своему коллеге — молодому импульсивному украинцу Василию Феофилактову, который готов был с помощью «браунинга» заткнуть рот крикуну из соседнего правоэсеровского сектора (68). После того как удалось восстановить подобие порядка, еще один крестьянский делегат и бывший депутат Государственной думы, Лавр Ефремов, обратился к большевикам и левым эсерам, умоляя не бросать Учредительное собрание до тех пор, пока чаяния народные не будут реализованы. Кто, кроме Учредительного собрания, сможет осуществить наши мечты, кто сможет положить конец гражданской войне? — кричал он в отчаянии (69).

Затем Штейнберг, следуя инструкциям своей фракции, потребовал, чтобы делегаты немедленно высказались по поводу Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Свое требование он аргументировал тем, что отказ большинства Учредительного собрания даже обсуждать Декларацию, в угоду программы Пумпянского, может быть воспринято как знак того, что оно выступает против Советов и имеет намерение создать свою собственную власть, направленную против завоеваний революции. В то же время, заявил Штейнберг, позиция большинства не была изложена достаточно ясно, чтобы этот вопрос можно было бы закрыть. Поэтому его фракция объявляет ультиматум: либо Учредительное собрание откладывает программу эсеров и выражает солидарность с Советской властью и достижениями Октября, немедленно приступив к обсуждению той части Декларации ВЦИКа, которая связана с решением вопроса о мире (как раз обсуждаемого), либо левые эсеры и весь русский народ окончательно убеждаются в контрреволюционном характере Собрания и его намерений, а также в необходимости дистанцироваться от него (70).

Хотя руководство эсеровской фракции осознавало всю важность немедленного заключения мира, оно, естественно, не желало уступать ультиматуму Штейнберга, который, как признавал сам Штейнберг, де-факто означал признание Советской власти. Вскоре после того, как это стало ясно, около четырех часов утра 6 января, левые эсеры последовали за большевиками. Как и большевики, они мотивировали свой уход непредставительным составом Учредительного собрания и его нежеланием принимать Советскую власть. Как говорилось в заявлении фракции, которое зачитал с трибуны Карелин, в то время как левые эсеры, один за другим, шли к выходу: «Мы идем для того, чтобы наши силы, нашу энергию принести в советские учреждения… [чтобы] в настоящий решительный момент великой российской революции… все отдать на пользу трудящихся классов, на то, чтобы принести под этим красным знаменем революции победу трудящимся» (71).

После того как последний левый эсер покинул зал, шум и гам на балконах стали нестерпимыми. Зрители перелезали через барьеры, занимали опустевшие места в левой части зала, и крики «хватит», «долой вас всех!» мешались с лязгом штыков и клацанием передергиваемых затворов. Изо всех сил пытаясь преодолеть чудовищный шум, Чернов начал торопливо зачитывать проект резолюции по земельному вопросу — продукт нескольких недель упорного труда эсеровской земельной комиссии, составленной из ведущих агрономов страны. Когда он дошел до середины, его похлопал по плечу начальник охраны дворца — как стало известно позже, это был уже успевший обрести сомнительную славу кронштадтский матрос, анархист-коммунист Анатолий Железняков. «Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, — заявил Железняков, — чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал» (72). Под крики одобрения с галерки, Чернов попытался возразить, что «все члены Учредительного собрания также очень устали, но никакая усталость не может прервать оглашения того земельного закона, которого ждет Россия». И добавил: «Учредительное собрание может разойтись лишь в том случае, если будет употреблена сила» (73).

После этого оставшиеся двести или около того делегатов продолжили заседание, но, по понятным причинам, темп его ускорился. Представитель украинских эсеров, оскорбленный наглостью Железнякова, объявил, что его фракция из восьмидесяти человек, в знак протеста, переходит от поддержки Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа в вопросах о мире и земле к поддержке аналогичных эсеровских резолюций. Затем все проекты законов, подготовленные для рассмотрения в первый день, были поспешно поставлены Черновым на голосование. В пакет вошли проекты эсеровских резолюций по мирному вопросу, аграрная программа и постановление об объявлении России «федеративной республикой» (74). Все эти предложения были одобрены единогласно, без прений. При этом измученные депутаты изо всех сил старались зафиксировать свои намерения в протоколе, т. е., в определенном смысле, на бумаге добиться того, чего они не сумели сделать за семь месяцев совместного правления с кадетами. Как позже пояснял правый эсер, юрист Марк Вишняк, «надо было уже первое заседание непременно закончить так, чтобы после него что-нибудь осталось» (75).

Наконец, около пяти часов утра 6 января первое заседание Учредительного собрания было объявлено закрытым, и делегатам, к вящему удивлению многих из них, было позволено разойтись по домам. Подгоняемые морозом, под нестройный перезвон церковных колоколов, единственно нарушающий тишину раннего петроградского утра, Святицкий и его товарищ по эсеровской партии осмысливали события минувшего дня. «Ну, мы еще посмотрим. Это еще не конец», — мрачно решили они. Вспоминая этот момент десять лет спустя, Святицкий отметил, что в ту ночь Учредительное собрание умерло — и причина была не в том, что у его сторонников не хватило мужества умереть вместе с ним, и не в том, что так пожелали матросы, а «в том равнодушии, с каким отнесся народ к нашему разгону и которое позволило Ленину махнуть на нас рукой: «Пусть себе расходятся по домам!» (76).

Позже днем 6 января факт роспуска Учредительного собрания был официально признан Совнаркомом и подтвержден ВЦИКом. На том же заседании Совнаркома был одобрен еще один комплект ленинских тезисов об Учредительном собрании. Вошедшие в декрет, подготовленный для утверждения ВЦИКом, тезисы эти одобряли роспуск, обосновывая его тем, что после ухода большевиков и левых эсеров Учредительное собрание превратилось не более чем в дымовую завесу, маскирующую попытки контрреволюции свергнуть Советскую власть. Поправка, внесенная левыми эсерами, предлагала вынести на рассмотрение Третьим Всероссийским съездом Советов вопрос о создании принципиально нового постоянного законодательного органа — Федерального конвента. Воплотившая намерения левых эсеров окончательно превратить Совнарком в исполнительный орган, расширить базу Советской власти и усилить свое руководящее влияние, а заодно смягчить впечатление от роспуска Учредительного собрания в народных массах, эта поправка была отвергнута большевистским большинством (77). Со своей стороны, Штейнберг, как нарком юстиции, настаивал также на необходимости назначения комиссии для расследования инцидентов со стрельбой накануне.

Рассмотрение вопроса о роспуске Учредительного собрания, намеченное первым пунктом повестки дня заседания ВЦИКа 6 января, задержалось из-за срочного заявления Рязанова. Самым решительным образом выразив протест против стрельбы, учиненной накануне, он потребовал отложить заседание ВЦИКа до съезда Советов, который должен вынести решение о правомерности действий Совнаркома, допустившего подобные эксцессы. Как и ранее Штейнберг, он настаивал, чтобы предварительно случаи со стрельбой расследовала специально назначенная комиссия. Это предложение было принято без обсуждения. Однако требование Рязанова перенести заседание ВЦИК было проигнорировано — в частности, возможно, потому что даже Штейнберг чувствовал, что проблема стрельбы раздувается несообразно масштабам самого события (78).

После незапланированного рязановского вмешательства слово взял Ленин, чтобы представить соображения, оправдывающие роспуск Учредительного собрания. «Столкновение между Советской властью и Учредительным собранием подготовлено всей историей русской революции», — провозгласил он с самого начала и назвал «смехотворными» утверждения о том, что развитие революции может быть делом рук одной партии или одного человека. «Пожар революции воспламенился исключительно благодаря неимоверным страданиям России». Признавая, что «в процессе развития революции… встретится ряд всевозможных ошибок и промахов», он уверял, что «всякое революционное движение неизменно всегда сопровождается временным проявлением хаоса, разрухи и беспорядков». «Социалистическая революция не может сразу быть преподнесенной народу в чистеньком, гладеньком, безукоризненном виде, не может не сопровождаться гражданской войной и проявлением саботажа и сопротивлением». «Народ хотел созвать Учредительное собрание… — продолжал он. — Но он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное собрание». «Учредительное собрание опять изъявило готовность отложить все больные, назревшие вопросы и задачи, предъявленные ему Советами» (79). Стало быть, тянуть с его роспуском было уже невозможно.

Согласно сообщению в «Правде», речь Ленина была встречена бурными аплодисментами, перешедшими в продолжительную овацию (80). В то же время, представитель партии объединенных социал-демократов интернационалистов Василий Строев, который обвинил Ленина в нарушении воли Второго съезда Советов, обязавшегося соблюсти прерогативы Учредительного собрания, подвергся оскорблениям со стороны членов ВЦИКа, причем не только словесным. Уклоняясь от пинков и тычков, Строев ухитрился зачитать резолюцию, призывающую ВЦИК настоять на возобновлении и бесперебойной работе Учредительного собрания. Эта резолюция даже не была поставлена на голосование. Не меньшее мужество продемонстрировал Рязанов, заявивший, что он никогда не делал из Учредительного собрания фетиша, но считает, что раз оно было созвано, следовало дать ему время показать собственное лицо. Суханов резонно заметил, что, с точки зрения соответствия фактам, неправильно полагать, будто Учредительное собрание отказалось признавать завоевания Октябрьской революции, и призвал отменить роспуск Учредительного собрания. То же сделал Лозовский, заявивший, что одобрить роспуск было бы ошибкой и даже преступлением. Все тщетно. Левому эсеру Карелину выпала сомнительная честь представить ВЦИКу текст ленинского декрета о роспуске Учредительного собрания, и рано утром 7 января он был принят подавляющим большинством голосов (81). Рязанов и Лозовский были среди тех, кто голосовал против (82).

Этот исторический шаг, наряду с другими решениями Совнаркома и ВЦИК, был постфактум одобрен Третьим Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов (83), проходившим в Петрограде 10–18 января 1918 г. 13 января произошло слияние Третьего съезда рабочих и солдатских депутатов с аналогичным съездом Советов крестьянских депутатов. Декрет объединенного съезда о государственных учреждениях Российской республики подтвердил, что высшим органом государственной власти в период между съездами Советов является объединенный ВЦИК. Однако в том, что касалось распределения полномочий между Совнаркомом и ВЦИК, ясности не прибавилось. В декрете указывалось только, что ВЦИК имеет право назначать или отстранять членов правительства (полностью или частично) (84). По настоянию левых эсеров, полуавтоном- ная крестьянская секция, существующая при объединенном ВЦИКе, заменила исполком Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов (85). В ее обязанности входили доработка аграрной программы левых эсеров (программы «социализации земли»), контроль за ее реализацией и координация крестьянских законопроектов вообще (86). Возглавляемая Марией Спиридоновой, эта секция, которой суждено было стать оплотом левых эсеров, даже не была упомянута в декрете Третьего съезда о государственных учреждениях. В декрете говорилось, что задача уточнения функций государственных учреждений возлагается на новый ВЦИК, в котором абсолютное большинство оставалось за большевиками, и на следующий съезд Советов (87). Возможно, из-за занятости более насущными вопросами, связанными с ведением революционной войны или принятием «позорного» мира, у ВЦИКа, избранного Третьим съездом Советов, так и не нашлось времени вернуться к рассмотрению структуры государственной власти.

Пресечение Лениным в середине декабря 1917 г. попыток умеренных большевиков соблюсти прерогативы Учредительного собрания знаменовал конец их существования как влиятельной и сплоченной внутрипартийной силы. А разгон большевиками Учредительного собрания три недели спустя похоронил надежды российских либералов и умеренных социалистов на то, что революция 1917 г. еще может завершиться формированием в России демократической политической системы западного образца. Конечно, свою роль в этом сыграли такие факторы, как мощная народная поддержка большевиков в Петроградском регионе, которую продемонстрировали ноябрьские выборы в Учредительное собрание, и отказ эсеровского руководства прибегнуть к физической силе ради защиты Учредительного собрания — в отличие от большевиков и левых эсеров, готовых с оружием в руках защищать Советскую власть. Но самый главный фактор, возможно, указал Святицкий, который объяснял судьбу Учредительного собрания глубоким безразличием русского народа, позволившим Ленину просто дать отмашку: «Пусть расходятся по домам!».

1 Новая жизнь. 1918. 6 января. С 2

2 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 5 Д 2365 Л 1-12

3 Протасов Л. Г. Всероссийское Учредительное собрание. История рождения и гибели — М. 1997 С 306

4 Наш век. 1918. 6 января. С 3

5 Новая жизнь. 1918. 6 января. С 2

6. Новая жизнь. 1918. 6 января. С.2.

7 Louis de Robien. The Diary of a Diplomat in Russia, 1917–1918. — New York and Washington, 1969. P.196.

8 Шкловский Виктор. Сентиментальное путешествие. — М., 199 °C. 144–145.

9. Новая жизнь. 1918. 6 января. С.2.

10. См. выше, глава 3

11. Наш век. 1918. 6 января. С. 3

12. Новая жизнь. 1918. 6 января. С.2.

13. Там же.

14. Наш век. 1918. 6 января. С.2.

15. Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. M.H. Покровского и Я. А. Яковлевой. — 1930. С.68.

16. Новая жизнь. 1918. 6 января. С.2.

17. Вишняк М. В. Всероссийское Учредительное собрание. — Париж, 1932. С.99.

18 Святицкий И. 5–6 января 1918 года: Из воспоминаний бывшего эсера //Новый мир. 1928. № 2 С.223.

19. Зензинов В. И. Из жизни революционера. — Париж, 1919. С 99 См. также Вишняк. Указ. соч. С. 100.

20. Огановский Н. Дневник члена Учредительного собрания //Голос минувшего. 1918. № 4–6. С.148.

21. Раскольников Ф. Ф. Рассказ о потерянном дне //Новый мир 1933 № 12 С.96.

22. Социал-демократ. 1918. 6 января. С.З.

23. В неопубликованных мемуарах Подвойского, написанных им в 1920-е годы, есть указание на то, что большинство провинциальных делегатов были не в курсе самых последних указаний Ленина насчет Учредительного собрания. — РГАСПИ. Ф 146. On 1. Д.47. Л.12–14.

24. Раскольников. Указ. соч. С. 96–97.

25. По этому поводу см. Знаменский О. Н. Всероссийское учредительное собрание- История созыва и политического крушения. — Л., 1976 С.339.

26. Там же. См. также Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. Покровского и Яковлевой. С.203.

27. Бонч-Бруевич. На боевых постах. С.248.

28. Там же. См. также Раскольников. Указ. соч. С 97–98; Мстиславский Пять дней. С. 144–145; Огановский. Указ. соч. С 154–155; Святицкий. Указ. соч. С.225.

29. Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. Покровского и Яковлевой. С. 4–5.

30. Святицкий. Указ. соч С.225. Идеализируя этот инцидент, Святицкий пишет: «Это была величественная картина, когда Всероссийское Учредительное собрание в целом, без разграничения фракций, единодушно пело боевой гимн революционных социалистов».

31. Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. Покровского и Яковлевой. С.9.

32 Там же С. 17 По поводу критических оценок выступления Чернова см Огановский. Указ. соч С. 156–171, Вишняк Указ. соч С. 108–109; Мстиславский. Указ. соч С. 149–150,

33. Огановский. Указ. соч. С 157.

34 Всероссийское Учредительное собрание Под ред Покровского и Яковлевой С. 9–23; Чернов В М Перед бурей — Нью-Йорк, 1953 С 362–380.

35. Мстиславский Указ. соч. С. 149–150.

36. О. N. Radkey The Sickle Under the Hammer: The Russian Socialist Revolutionaries in the Earliest Months of Soviet Rule. — New York, 1963. P 394.

37 ЦГАСПб Ф 1000. On 1. Д7. Л.27

38. Личность Бухарина и его роль в большевистской и советской истории прекрасно освещены в книге Stephen F Cohen Bukharin and the Bolshevik Revolution A Political Biography. — New York, 1973 (русский перевод — Коэн Стивен Бухарин Политическая биография, 1888–1938. —М., 1988)

39. Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. Покровского и Яковлевой. С 25–31.

40. Там же. С 32–34.

41. Там же С. 35–36.

42. Мстиславский. Указ. соч. С. 151.

43 Всероссийское Учредительное собрание. Под ред Покровского и Яковлевой. С 36

44 Огановский. Указ. соч. С 150.

45 Всероссийское Учредительное собрание Под ред. Покровского и Яковлевой С.38

46. Там же. С 41–44.

47. Там же. С.45.

48. Там же. С. 50–53.

49 Мстиславский Указ. соч. С. 152, Огановский. Указ. соч С 158; Albert Rhys Williams. Journey into Revolution: Petrograd, 1917–1918 — Chicago, 1969. P.20 °Cм также Вишняк. Указ. соч. С. 152; Leopold Haimson. The Mensheviks After the October Revolution Part 3 11The Russian Review July 1980. P 467–469.

50. Денике Ю.П И. Г. Церетели //Новый журнал. 1959. № 57 С.284 51 Не путать с Питиримом Сорокиным, в то время все еще находившимся в заключении

52. Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. Покровского и Яковлевой. С. 61–64; Огановский. Указ. соч. С 158

53 Всероссийское Учредительное собрание Под ред Покровского и Яковлевой. С. 62–63

54. Там же. С. 63–64.

55. Огановский. Указ. соч. С. 158

56. Знамя труда. 1918. 7 января. С 4.

57. Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. Покровского и Яковлевой. С.64.

58. Мстиславский. Указ. соч. С. 152.

59. Новая жизнь. 1918. 7 января. С.2.

60 Раскольников Указ. соч С. 102.

61. Новая жизнь. 1918 7 января. С.2.

62 Раскольников. Указ. соч. С. 102\ Вишняк. Указ. соч С 112-113

63 Раскольников. Указ. соч. С 102; Святицкий Указ. соч. С 227

64 Всероссийское Учредительное собрание. Под ред Покровского и Яковлевой. С 85-90

65 Там же. С 88-90

66 Там же С.89.

67 Раскольников Указ. соч. С 103.

68 Всероссийское Учредительное собрание Под ред. Покровского и Яковлевой С 90, Мстис чавский Указ. соч. С 154-155

69 Всероссийское Учредительное собрание. Под ред. Покровского и Яковлевой С 90-91

70 Там же С 91-94

71 Там же С 108-109

72 Там же С 110, Мстиславский. Указ. соч. С 157–160, Огановский. Указ. соч. С 160, Вишняк. Указ. соч. С 1 15

73 Всероссийское Учредительное собрание Под ред. Покровского и Яковлевой С 110

74 Там же С 110-113

75 Вишняк. Указ. соч. С 105

76 Святицкий. Указ. соч. С 228

77 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 41 Л 1, ГАРФ Ф 130 Оп 2 Д 1 Л 9-10. См также Разгон. ВЦИК Советов С 287

78 Keep The Debate Р 260, Знамя труда. 1918. 7 января. С 4.

79 Ленин В. И. Полн. собр. соч. T 35. С 138–142, The Debate Р 260-264

80 Keep The Debate P 264

81 Ibid P 265-266

82 Знамя труда. 1918. 9 января. С 3

83 Третий Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов — Пг, 1918 С 43–44, 87

84 Там же С 93-94

85 Партия левых социалистов-революционеров. Документы и материалы. T 1. С 235-237

86 Там же. По поводу крестьянской секции см ниже, гл 11, а также Сивохина Т.А. Образование и деятельность крестьянской секции ВЦИК //Вестник Московского Университета 1969 № 2 С 14–16. См также отчет Спиридоновой о работе крестьянской секции Пятому Всероссийскому съезду Советов — Пятый Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Стенографический отчет — М, 1918 С 50-59

87 Третий Всероссийский съезд Советов С 87, 94 ВЦИК, сформированный Третьим съездом Советов, состоял из 160 большевиков. 125 левых эсеров, 2 меньшевиков-интернационалистов, 3 анархистов-коммунистов, 7 эсеров-максималистов, 7 правых эсеров и 2 меньшевиков