Большевики у власти. Первый год советской эпохи в Петрограде

Глава 8 ТРУДНАЯ ВЕСНА

Бегство центрального правительства в Москву совпало по времени с ухудшением топливно-продовольственной ситуации и резким обострением социальных проблем в Петрограде. К тому же, большевистские лидеры, оставшиеся в городе, оказались перед лицом растущей оппозиции со стороны петроградских рабочих, во многом благодаря которым они смогли прийти к власти в 1917 г. В конце весны — начале лета 1918 г. эти проблемы обострились еще больше, и к ним добавились новые, в том числе, совершаемые при поддержке германских войск и представлявшие угрозу для все еще боеспособного русского Балтийского флота атаки белофиннов; выступление недовольных рабочих Обуховского завода, поддержанное моряками-балтийцами; а также страшная эпидемия холеры. Причем все это происходило на фоне разворачивающейся в стране, от Волги и Дона до Тихого океана, гражданской войны и мобилизации рабочих и красноармейцев в продовольственные отряды, призванные силой выбить хлеб у крестьян для городов и армии. Все это новым, тяжким бременем ложилось на непрерывно убывающие человеческие ресурсы, еще находившиеся в распоряжении большевистских властей в Петрограде. В борьбе с этими кризисами Совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны (СК ПТК) сначала придерживался относительно умеренного политического курса. И даже перейдя впоследствии к более жестким мерам, он старался избегать использования крайних форм репрессий, на которых настаивала Москва. В этот чрезвычайно сложный период жизнеспособность Советской власти в Петрограде была, в немалой степени, плодом эффективного сотрудничества большевиков и левых эсеров в сфере управления регионом.

Основанием, заставившим Совнарком и ЦК большевиков поспешно покинуть Петроград в ночь с 10 на 11 марта, стала угроза скорой оккупации города немецкими войсками. За два дня до этого, на Седьмом съезде партии, Ленин признал, что подписание мира сможет лишь на несколько дней уберечь Питер, однако, спохватившись, тут же велел: «Пусть секретари и стенографы не вздумают этого писать» (1). Вследствие этой установки на обреченность Советской власти в Петрограде, Совнарком, несмотря на то, что приготовления к эвакуации велись несколько недель, не счел нужным уделить внимание вопросам управления и безопасности покидаемой столицы. На своем предпоследнем заседании в Петрограде 8 марта Совнарком обсуждал приготовления к беспрепятственному переезду. На следующий день он рассматривал возможные проблемы, связанные с эвакуацией из Петрограда важнейших промышленных предприятий и их персонала. В связи с последним вопросом, члены Чрезвычайной комиссии по эвакуации Петрограда получили указание оставаться на своих постах «до последней возможности» (2). Кроме того, было, похоже, решено, что до падения Петрограда ответственность за управление городом ложится на Петроградский Совет и его исполком, которые будут осуществлять его по директивам из Москвы. Совнарком не считал, что в сложившихся условиях требуются какие-либо серьезные структурные изменения в петроградском руководстве.

В то время как Совнарком собрался на свое последнее петроградское заседание (9 марта), исполком Петросовета созвал представителей районных Советов, чтобы сформировать Петроградскую ЧК (ПЧК). Как всегда, от районных Советов требовалось выделить «самых энергичных» людей, способных полностью отдавать себя делу (3). Главой ПЧК был назначен бывший пылкий «левый коммунист» Урицкий. Хотя впоследствии противники большевиков часто называли его «петроградским Робеспьером», его методы борьбы с контрреволюцией были куда более умеренными, чем те, что практиковал Дзержинский во главе ВЧК в Москве (4).

По мнению Зиновьева, мысль о целесообразности создания в Петрограде авторитетного органа местного самоуправления, структурно аналогичного Совнаркому, пришла на ум петроградским большевикам не ранее ночи отъезда центрального правительства (5). Как бы то ни было, несомненно одно: на следующий день после этого исполком Петроградского Совета сформировал совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны (СК ПТК) — связав тем самым в массовом сознании образ брошенного «красного Петрограда» с героическим мифом о Парижской коммуне. Согласно «конституции» Петроградской трудовой коммуны, совет комиссаров был ответственен перед Петроградским Советом; его комиссариаты, слившись с соответствующими отделами Петросовета, брали на себя полномочия и функции, ранее принадлежавшие местным органам центральных наркоматов; отраслевые отделы в районных Советах преобразовывались в местные органы соответствующих комиссариатов СК ПТК (6). Хотя эта «конституция» в полном объеме так и не была воплощена в жизнь, она отразила стремление Петрограда декларировать свою независимость от Москвы, а также стремление правительства «Коммуны» создать вертикальную структуру подчинения, интегрировав в нее отделы районных Советов.

Спустя годы Александр Ильин-Женевский (большевистский военный деятель, чья жена застрелилась, узнав о возобновлении наступления немцев на Петроград) вспоминал радостное возбуждение, которое он испытал, услышав о создании Петроградской трудовой коммуны:

Помню, когда на другой день после объявления коммуны я вышел на улицу, мне такой странной показалась обычная уличная картина: падает снег, по тротуарам идут спешащие куда-то пешеходы, изредка промелькнет извозчик. Все как буднично и обыденно. А ведь у нас коммуна! Та коммуна, о которой до сих пор приходилось только читать… Это кружило голову и создавало необыкновенный подъем настроения (7).

С самого начала петроградские большевики надеялись, что в новый орган управления войдут левые эсеры. С соответствующим предложением, например, Зиновьев обратился к Алексею Устинову. Однако, поскольку большинство левоэсеровских лидеров уже находились в Москве, на Четвертом съезде Советов, тот не решился дать определенный ответ. Так что состав СК ПТК оказался полностью большевистским, что было закреплено на заседании Петроградского Совета 12 марта. Возглавил правительство Зиновьев, а в числе комиссаров оказались Луначарский (просвещение) (8), Вячеслав Менжинский (финансы), Михаил Калинин (городское хозяйство), Михаил Лашевич (продовольствие), Петр Стучка (юстиция), Вячеслав Молотов (Скрябин) (экономика), Адольф Иоффе (социальное призрение), Мирон Владимиров (транспорт) и Ивар Смилга (Петроградский военный округ) (9). Самой влиятельной фигурой в новой структуре должен был стать Троцкий. Ему предложили возглавить в коммуне уникальный Военно-Революционный комиссариат с неограниченными полномочиями в сфере защиты Петрограда от внешних и внутренних врагов (10).

Этот пост Троцкий занимал всего несколько дней — ровно столько, чтобы успеть опубликовать несколько жестких заявлений (11). По настоянию большинства Петроградского бюро ЦК большевиков (составленного из оставшихся в городе членов ЦК), он был вынужден его оставить, поскольку выступал против вмешательства политических комиссаров в стратегические и военно-технические распоряжения так называемых военных специалистов, или спецов (бывших царских офицеров, перешедших на службу в новую Красную армию и флот). По рекомендации ближайших партийных товарищей, Троцкий был направлен в Москву, где был назначен наркомом по военным и морским делам (12). Еще один член первоначального состава СК ПТК, Стучка, вскоре был отозван в Москву сменить в Совнаркоме Штейнберга (13). В спешном порядке были произведены новые назначения: Крестинский получил пост комиссара юстиции, а Урицкий, Позерн и Иоффе возглавили, соответственно, комиссариаты по внутренним, военным и иностранным делам. Врач Евгений Первухин был поставлен во главе комиссариата здравоохранения.

Ни Петроградское бюро ЦК, ни Петербургский комитет большевиков, по всей видимости, участия в этих назначениях не принимали (не считая вмешательства первого в инцидент с отстранением Троцкого). За советом СК ПТК предпочитал обращаться к советским, а не к партийным органам (14). Это было время, когда отношения между советскими и партийными структурами в Петрограде еще не были жестко установившимися. Местные партийные органы, лишившиеся большинства своих самых опытных членов, уже начинали обсуждать широкие политические и экономические вопросы, однако от прямого участия в управлении они пока воздерживались. Причиной тому было не только уважение, которое они питали к большевистским лидерам в Советах, но и бытовавшие представления о должном соотношении между советской и партийной работой. В своей мемуарной статье об истории петроградских большевиков в 1918 году Кирилл Шелавин, ведавший в ту пору в ПК организационными вопросами, писал, что среди петроградских большевиков существовало два мнения по этому вопросу. Часть руководителей была пропитана исключительно «советским» духом и смотрела на партийную работу как на не имеющую большого значения в деле построения социалистического государства. (Наряду с загруженностью большевиков, находившихся на советской работе, этот взгляд помогает объяснить их практически полное отстранение от партийных дел.) Другие же — «хранители старых преданий», как их называли в то время — считали государственную службу «грязным» делом, по сравнению с «чистой» партийной работой. Однако и те, и другие, по свидетельству Шелавина, понимали под партийной работой только агитацию и пропаганду (15).

На заседании ПК 6 марта, когда до переезда центрального правительства еще оставалось несколько дней, но эвакуация из Петрограда уже началась, среди стоявших на повестке дня вопросов числились такие, как предварительная подготовка к переходу в подполье в случае германской оккупации, другие внутрипартийные дела, касающиеся, в частности, организации Седьмого съезда партии и издания «Коммуниста» (16), а также проблемы, связанные с характером осуществления эвакуации (17). 12 марта, на следующий день после отъезда правительства, ПК обсуждал выпад против его негативной позиции по Брестскому договору со стороны большевистской фракции Петроградского Совета и приготовления к Пятой, чрезвычайной, городской конференции петроградских большевиков (18). На этом заседании рассматривался также вопрос о наборе членов партии в ЧК. После распределения норм чекистского призыва по районным комитетам, городское руководство партии, как тогда было принято, сняло с себя дальнейшую ответственность за правительственный орган (в данном случае, ПЧК). Кроме того, на повестке дня заседания ПК 12 марта стояли такие неправительственные вопросы, как снабжение членов партии огнестрельным оружием (оно было признано «желательным», и было решено, что формирующийся военный отряд ПК предоставит инструкторов для обучения пользованию оружием) и подготовка к «торжественному» вечернему заседанию Петросовета по случаю первой годовщины Февральской революции (19). Вопрос о выборе кандидатуры, представляющей городскую партийную организацию в Петроградском Совете, был отложен. При этом ни 6-го, ни 12-го ровным счетом ничего не было сказано о том, как, в отсутствие Совнаркома и ВЦИКа, должно осуществляться управление Петроградом.

25 и 27 марта состоялись первые заседания Собрания организаторов — органа, созданного Четвертой городской конференцией большевиков. На этих заседаниях выяснилось, что партийная работа в большинстве районов парализована, причиной чему явились переход опытных большевистских кадров на государственную и военную работу; закрытие заводов и, как результат, массовая безработица среди рабочих; негативный эффект внутрипартийного конфликта по поводу Брестского мира. На текстильных фабриках, которые оставались одними из немногих работающих предприятий в городе, специфическая проблема заключалась в крайней пассивности работающего там преимущественного женского контингента (20).

26 марта Петербургский комитет отменил свое решение от 24 февраля о приоритете советской работы над партийной (21). 6 апреля Первая партийная конференция [большевиков] Северной области сформулировала задачу усиления авторитета партийных органов в Советах, а 8 апреля на заседании ПК была принята программа мер, направленных на установление если не контроля, то влияния районных комитетов партии в районных Советах (22). Например, была начата работа по организации в районных Советах большевистских фракций, номинально подчиненных районным комитетам партии. Хотя подобные меры негласно свидетельствовали о признании превосходства партийных органов на советскими — линия, которую в это время в Москве проводили Ленин и центральное партийное руководство — постоянные утечки кадров из районных комитетов и тот факт, что самые опытные и достойные члены партии были сконцентрированы как раз в Советах, позволяли говорить о неэффективности этих мер. Как записала 22 мая Стасова, «партийная работа находится в большом упадке, так как все силы ушли на советскую работу» (23).

Это положение дел нашло замечательно правдивое отражение в отчете, представленном Шестой городской конференции петроградских большевиков в июне 1918 г. партийным комитетом Второго городского района. «Члены партии, уходившие на работу в советские, муниципальные и др. учреждения, — сообщалось в нем, — в большинстве своем совершенно теряли связь с своим районом и ни о каком контроле над их работой со стороны Р[айонного] К[омитета] не было и речи… Работа свелась к еженедельным регулярным заседаниям РК… Попытки воздействия на работу Советов были неудачны… Вопрос о постановке партийной работы в районе и те или иные решения по этому пункту оставались решениями на бумаге…» (24).

В этот начальный период превращения из первой столицы во вторую состояние городского хозяйства Петрограда напоминало о хаосе первых недель Советской власти, с той лишь разницей, что теперь гниющие отбросы и туши павших животных были милосердно скрыты от глаз под гигантскими сугробами никем не убираемого снега. Только за одну предшествующую бегству правительства неделю в городе было зафиксировано 205 новых случаев тифа, а потепление, по мнению врачей, почти гарантировано должно было принести с собой мощную вспышку холеры. «Я бывал в Китае, в Персии, изъездил всю Азию, — признавался в газетном интервью обеспокоенный ситуацией эпидемиолог из Военно-медицинской академии, — но то, что мне приходится видеть сейчас в Петрограде, я не видел нигде» (25).

Характерно, что в своем стремлении наладить каким-то образом управление городом и преодолеть растущие, как снежный ком, проблемы СК ПТК не встречал почти никакой поддержки из Москвы. С самого начала петроградские власти испытывали нехватку средств. Ресурсы центрального правительства в этом отношении также были весьма ограничены. Однако, судя по протоколам заседаний Совнаркома, финансовые просьбы СК ПТК, при всей их экстренности и чрезвычайности, неизменно безжалостно отклонялись. Так, после одного из первых своих заседаний СК ПТК направил в Москву срочное прошение о выделении ему на содержание суммы в сто миллионов рублей. Эту просьбу Совнарком рассмотрел только на третьем после переезда в Москву заседании 21 марта, но его ответ: отложить вынесение решения до получения разъяснений, — впоследствии стал типичным (26). Кроме того, запрашиваемая сумма была определена как аванс в счет сметных расходов. Несмотря на обидный ответ, разъяснения были вскоре предоставлены. На сей раз, 28 марта, Совнарком одобрил выделение Петрограду двадцати миллионов рублей при условии, что контроль за расходом этих средств будет осуществлять государственный контролер и что в дальнейшем петроградское руководство будет заранее предоставлять бюджет авансовых расходов. Дополнительно, по предложению Троцкого, были предусмотрены следующие условия: 1) руководство Петрограда должно произвести опись всех имеющихся в его распоряжении материальных ресурсов и продовольственных запасов и излишки вывезти из города; 2) те излишки военных и других ресурсов, которые не могут быть эвакуированы из Петрограда, но имеют рыночную стоимость, с одобрения центрального правительства, должны быть проданы. Распределение вырученных от этих продаж средств являлось прерогативой центрального правительства (27).

11 апреля Зиновьев отправил в Москву с курьером еще одну срочную просьбу о выделении средств. На сей раз он мотивировал необходимость предоставления Петрограду дополнительных ста миллионов рублей нарастанием кризисной ситуации в сфере безработицы и продовольственных поставок, что являлось благодатной почвой для контрреволюционной и антисемитской агитации среди рабочих. Зиновьев справедливо видел в этом новую, очень опасную угрозу Советской власти. «Безработица в Петрограде… приняла особенно острый характер, — писал он. — Каждый день из Выборгского и других районов к нам приходят делегации от наших же заводов, которые указывают нам… что так дальше жить нельзя… Необходимо не дать рабочим умереть с голоду — при рабочем правительстве… Необходимо не менее 100 миллионов рублей… Петроградский Совет принял декрет об ассигновании этих 100 миллионов и о ходатайстве перед Совнаркомом, чтобы эта сумма была нам отпущена немедленно [выделено в оригинале. — А. Р.]… Иначе Петроград попадает в самое критическое положение» (28). В отдельном послании, адресованном центральному партийному руководству, Петроградское бюро ЦК большевиков решительно заявило, что снимет с себя ответственность за партийную работу в бывшей столице, если ходатайство Зиновьева будет отклонено (29). 12 апреля Совнарком, по рекомендации Свердлова, одобрил выделение Петрограду ста миллионов рублей. Однако условием получения этих денег (за вычетом тех двадцати миллионов, что были выделены 28 марта) должно было стать предоставление гарантий целевого и разумного использования средств, согласно плану, разработанному специально назначенной комиссией Совнаркома (30).

Подобная реакция Москвы, которая не могла не вызывать раздражения у петроградского руководства, вполне возможно, была продиктована стремлением заставить его эффективно использовать собственные ресурсы, ввести строгую отчетность в бюджетных вопросах и взять власть в городе в свои руки. Но, в то же время, она выдавала безразличие центральных властей к нуждам Петрограда, и это вызывало глубокую обиду и возмущение в бывшей столице, внезапно ставшей ненужной. Из того же разряда было стремление новой столицы единолично решать вопросы, касающиеся Петрограда, не связывая себя консультациями и согласованиями. Так, Совнарком мог по собственному усмотрению отзывать петроградских большевиков из города и назначать их на посты в других местах. 9 апреля, после того как несколько ключевых фигур в петроградском руководстве внезапно получили назначение в Москву, СК ПТК решил поставить центральное правительство в известность, что впредь «ответственные работники Петроградской Трудовой Коммуны без согласия Коммуны не могут отрываться от работы» (31). Прислушались ли в Москве к этому предупреждению, неизвестно.

Совнарком также пытался руководить таким важным для Петрограда внутренним делом, как эвакуация промышленности, организацию и проведение которой местные власти считали своей прерогативой. В своем письме в Москву от 23 марта Зиновьев сообщил о решении петроградского руководства взять эвакуацию под свой контроль, поскольку, как он объяснил, в данный момент эвакуация ведется без предварительного плана, что оборачивается бесполезными простоями как тех предприятий, которые предназначены к выводу из города, так и тех, которые уже эвакуированы (32). Судя по имеющимся источникам, односторонняя административная реорганизация, неважно, осуществлялась она из Москвы или из Петрограда, только усугубляла беспорядок, царивший в деле эвакуации. Во всяком случае, протоколы заседаний центрального Совнаркома и СК ПТК, а также переписка между Петроградским бюро ЦК и ЦК бесспорно свидетельствуют о том, что взаимные обмены нелюбезностями по поводу бюджета, кадровых перестановок, эвакуации и других, менее значимых, но имеющих символический смысл, проблем сильно осложняли отношения между Петроградом и Москвой в это время. Вдобавок хаотический характер директив и практических мероприятий, связанных с эвакуацией, способствовал росту недовольства петроградского рабочего класса.

Стремясь преодолеть московское пренебрежение к нуждам Петрограда и усилить массовую поддержку Советской власти в петроградском регионе, изрядно подорванную «паническим» бегством правительства в Москву, сокращающимися поставками продовольствия, растущей безработицей и беспорядочной эвакуацией промышленности, СК ПТК вначале, пусть и не всегда успешно, придерживался умеренного политического курса. Заметить эту перемену в петроградской политике можно по контрасту между Петроградом и Москвой в сфере политических репрессий. Только встав на ноги, Петроградская ЧК начала арестовывать подозреваемых в контрреволюционной деятельности, воровстве и спекуляции (33). Однако многие из этих подозреваемых, особенно из числа задержанных по политическим мотивам, вскоре отпускались (34). Между тем, расстрелы заключенных в Петрограде, в основном, за особо тяжкие преступления, продолжались, но их производили другие уполномоченные органы, не ПЧК (ВЧК начала делать это в феврале). Стремительно росло число краж и убийств, совершаемых уголовными преступниками, многие из которых были членами банд и очень часто выдавали себя за чекистов. Участились также случаи необоснованной стрельбы на улицах, в которой часто оказывались замешаны новобранцы Красной армии, красногвардейцы и анархисты (35). Каждую ночь в петроградские больницы поступали десятки тел, подобранных на улицах. Часто убийцы забирали одежду своих жертв. Большинство неопознанных трупов неделями лежали в моргах, после чего их скопом свозили на кладбища и хоронили в общих могилах (36). Однако Урицкий, как глава ПЧК, упорно отказывался санкционировать расстрелы. Он был заинтересован не столько в восстановлении порядка путем террора, сколько в осуществлении конкретных мер, направленных на обуздание роста насилия, экономических преступлений и злоупотреблений властью.

Этот подход, который разительно отличался от подхода ВЧК в Москве (37), нашел отражение в самых первых директивах Урицкого. 15 марта он издал предварительные правила, нацеленные на жесткое упорядочивание обысков, а также на выявление и задержание фальшивых и недостойных чекистов (38). Характерно, что из числа органов, получивших право на проведение обысков, были исключены отряды Красной армии (39). Неделю спустя Урицкий издал получивший широкую известность приказ о том, что граждане должны в трехдневный срок сдать все незарегистрированное оружие, бомбы, гранаты и взрывчатые вещества. Те, кто отказывался исполнять этот приказ, подлежали суду революционного трибунала (но без угрозы расстрела). Одновременно районным Советам было дано указание усилить патрулирование улиц, с тем чтобы выявлять и конфисковывать оружие у граждан, не имеющих разрешения на него (40).

4 апреля на пост комиссара юстиции в СК ПТК был назначен Николай Крестинский. Как и Урицкий, он имел высшее юридическое образование и внушительный опыт революционной борьбы, в споре вокруг Брестского мира поддерживал «левых коммунистов» и выступал против крайних форм репрессий. Его назначение вкупе с давлением со стороны Урицкого, видимо, подтолкнуло СК ПТК, который в тот момент пытался, демонстрируя «человеческое лицо», обрести поддержку в массах, ускорить юридические действия против арестованных политических деятелей. На это решение также явно повлияла необходимость сократить быстрорастущее население петроградских тюрем, хотя бы потому, что кормить, содержать и контролировать распространение инфекционных заболеваний среди заключенных было непосильной задачей для руководства коммуны (так, тиф в тюрьмах стал обычным делом). Кроме того, попытки разместить избытки арестованных на военно-морской базе в Кронштадте вызвали недовольство моряков-кронштадтцев. Их позиция была изложена в редакционной статье в «Известиях Кронштадтского Совета» от 10 марта:

В Кронштадт направляются отдельные лица и целые группы арестованных… Причем большей частью не препровождаются даже материалы и не даются указания, что именно надлежит делать с арестованными.

Такому уродливому пониманию роли Кронштадта должен быть положен конец… Он не может и не хочет быть каким-то революционным Сахалином; он не хочет, чтобы его имя было синонимом тюрьмы и палача (41).

Всего несколько дней спустя после своего назначения Крестинский получил указание сделать все возможное, чтобы ускорить все юридические процедуры в отношении арестованных (42). Продолжением этой линии стало принятое СК ПТК 27 апреля постановление о первомайской амнистии для широких категорий уголовных преступников, осужденных за незначительные преступления, политических заключенных и заключенных старше 70 лет, а также о 50 %-ном сокращении сроков заключения для уголовных преступников, осужденных за более тяжкие преступления (43). Комментируя это решение СК на заседании большевистской фракции Первого съезда Советов Северной области, одобрившего его, Зиновьев изо всех сил старался подчеркнуть политическое значение амнистии. «Советской власти, — говорил он, — необходимо отказаться от прямых методов борьбы с политическими противниками. Советская власть настолько окрепла, что ей не страшны отдельные политические противники. Рабочие и солдаты… не хотят поступать с ними, побежденными в экономической и политической борьбе, так, как это делается во всех империалистических и монархических странах» (44). А на заседании Петросовета, который также одобрил амнистию, Зиновьев хвалился, что идея первомайской амнистии возникла в Петрограде независимо от Москвы (45).

Тем временем, запрет на расстрелы, который ПЧК установила для самой себя, был распространен и на другие органы. 16 апреля Урицкий представил в СК ПТК доклад об ограничении компетенции Комитета революционной охраны Петрограда (входил в состав комиссариата внутренних дел) следственными мероприятиями. Доклад, судя по всему, вызвал в городском правительстве всестороннюю дискуссию о применении расстрелов органами правопорядка Петрограда, главным из которых был Комитет революционной охраны, продолжавший и после отъезда ВЧК и введения Урицким для ПЧК запрета на расстрелы практиковать внесудебные расправы. В итоге было принято решение поручить Крестинскому разработать инструкцию, предусматривающую а) запрет на расстрелы и б) ситуации, когда обращение правоохранительных органов к оружию считалось бы правомерным (46). После того как через неделю инструкция была представлена, СК ПТК выступил с публичным заявлением о том, что с этого момента «ни одно учреждение в городе Петрограде не имеет права проводить расстрелов» (47). Этот запрет распространялся на ПЧК, Комитет революционной охраны Петрограда, революционные трибуналы, Красную гвардию, Красную армию и районные Советы. Таким образом, было официально отменено разрешение на расстрелы, введенное во время германского наступления в конце февраля. В то время как в Москве, в ответ на усиление контрреволюционной активности и рост преступности, неофициально установился «красный террор», в Петрограде запрет СК ПТК на применение высшей меры революционной защиты действовал до конца лета.

Растущее разочарование петроградских рабочих большевистской Советской властью весной 1918 г. нашло отражение в создании Чрезвычайного собрания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда (далее — Собрание уполномоченных) — широкого оппозиционного движения умеренных социалистов и беспартийных рабочих, впоследствии распространившегося и на другие промышленные районы страны. Среди факторов, повлиявших на становление этого движения, главную роль сыграл чудовищный продовольственный кризис. В середине января 1918 г. уже бывшая тревожной ситуация с продовольствием резко обострилась. Положение дел слегка выправилось в феврале, но с началом весны вновь значительно ухудшилось. Причин у этого кризиса было множество, но главное место среди них занимали последствия Брестского договора. В 1917 г. более половины хлебных запасов России приходилось на Украину (350 из 650 млн. пудов) (48), 110 млн. пудов — на Северный Кавказ, 143 млн. пудов — на Степной край и Западную Сибирь, а остальное — на Центральный район. После вступления в силу Брестского договора Украина и ее хлеб оказались для России утрачены. Захват немцами Курской и Воронежской губерний блокировал подвоз зерна с Северного Кавказа. В результате все, на что Советская Россия могла рассчитывать, это примерно 150 млн. пудов хлеба, в основном из Западной Сибири (49).

Сокращение хлебных запасов было не единственной проблемой, осложнявшей положение с продовольствием в Петрограде. Железнодорожные пути и подвижной состав, необходимый для доставки зерна из Западной Сибири, находились в ужасающем состоянии. Добыча угля, без которого железнодорожный транспорт не мог существовать, сократилась, в связи с переходом Донецкого угольного бассейна под контроль немцев и украинцев, более чем на 25 %. Из-за царившей повсеместно разрухи на 40–70 % сократился посев зерновых. Не имея возможности обеспечить деревню достаточным количеством промышленных товаров, Советское правительство прибегло к выпуску большого количества бумажных денег, реальная стоимость которых постоянно падала, что лишало крестьян стимула для производства зерна на рынок. Вдобавок ко всему, традиционные механизмы закупок и последующей продажи зерна оказались нарушены: сказались такие факторы, как взаимные враждебность и недоверие между старыми, компетентными, организациями и специалистами, с одной стороны, и конкурирующими с ними, неопытными советскими продовольственными органами и чиновниками, с другой (50).

Второй главной причиной недовольства петроградских рабочих большевистской Советской властью и организации Собрания уполномоченных была массовая безработица, отчасти вызванная и значительно приумноженная неэффективной политикой демобилизации и эвакуации. Промышленный кризис в Петрограде начался задолго до Октябрьской революции и был вызван, в первую очередь, нехваткой топлива и сырья. Ситуация еще более усложнилась в конце 1917 г. — начале 1918 г., когда заводы, производящие военную продукцию, были эвакуированы на восток или вынуждены приспособиться под выпуск товаров мирного времени или вовсе закрыты.

По-своему способствовала углублению кризиса и ранняя экономическая политика Советской власти. До Октябрьской революции одним из главных лозунгов большевиков было введение «рабочего контроля» на производстве. Сразу после революции рабочие, естественно, принялись осуществлять его на практике. Попытки Совнаркома упорядочить процесс предоставления рабочим права голоса в управлении производством путем создания наблюдательных советов рабочего контроля оказались неудачными: советы были не способны удержать большевизированных рабочих, возглавляемых фабзавкомами, от вмешательства, по делу и без дела, в процесс заводского управления. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. столкновения между рабочими и заводским руководством заставили Советское правительство национализировать ряд петроградских предприятий, чтобы предотвратить их закрытие недовольными собственниками (51). Кроме того, отказавшись в начале декабря от практики создания советов рабочего контроля, Совнарком основал Высший совет народного хозяйства (ВСНХ) в качестве единого центра управления экономикой. В последующие годы ВСНХ и общенациональная сеть местных советов народного хозяйства превратились в главные органы централизации управления промышленностью при Советском правительстве. Однако поначалу эти организационные зигзаги, производимые на фоне стихийного движения рабочего контроля, только добавили хаоса петроградской промышленности (52).

Достаточно привести несколько цифр, чтобы стали понятны масштабы этой социально-экономической катастрофы. За период с 1 января до начала апреля 1918 г. примерно 134 тыс. рабочих, или 46 % промышленной рабочей силы Петрограда, пополнили ряды безработных (53). По некоторым оценкам, 265 городских заводов и фабрик простаивали. Больше всего пострадали рабочие крупнейших металлургических и химических заводов, а также таких рабочих районов города, как «красный» Выборгский район, бывший в 1917 г. одной из главных опор большевиков и Советской власти в массах (54). По мере того как ситуация с продовольствием в городе продолжала обостряться, значительное число безработных рабочих бежало из Петрограда в деревню.

Возникновению Собрания уполномоченных способствовало также распространение убеждения, что такие институты, как профсоюзы, фабзавкомы и Советы — и, возможно, особенно районные Советы — не являлись больше представительными и демократическими органами рабочего класса, а, напротив, превратились в казенные бюрократические инстанции. Оснований для подобного вывода было предостаточно. К этому моменту практически все функции бывших подрайонных дум и управ оказались переданы или находились в процессе передачи районным Советам, которые, в результате, превратились в самопровозглашенных властителей своих территорий. Они ревностно охраняли свою независимость во всех вопросах местного управления не только «горизонтально», от посягательств местных большевистских комитетов, но и «вертикально», от вмешательства в работу их отделов «сверху», из соответствующих департаментов СК ПТК (55).

Однако заявить свое право на высшую районную власть было одно, а подобрать квалифицированные, надежные кадры, способные эффективно управляться с растущими обязанностями, — совсем другое. До Октябрьской революции весь штат районных Советов состоял из горстки бескорыстных добровольцев, легко набираемых из числа избранных депутатов. Этого было вполне достаточно, чтобы вести текущую работу и поддерживать связь с рабочими избирателями. Короткое время после Октября Советы могли рассчитывать, в случае необходимости, на привлечение дополнительных кадров из большевистских и левоэсеровских партийных комитетов. Однако в первые три месяца 1918 г. число большевистских и левоэсеровских деятелей в районных Советах заметно убавилось. Многие из них были переброшены на работу в другие районы страны. Продолжающаяся перекачка большевистских кадров из партийных структур в советские не могла компенсировать эти утраты. Действительно, кадровый состав районных партийных комитетов к тому времени уже настолько истощился количественно и качественно, что руководство комитетов часто само потом сожалело о своих назначениях и сетовало по поводу бюрократизации районных Советов (56). В то же время, преданные делу ветераны советской работы, еще остававшиеся в них, занимали подчас по две и более должностей, к чему они, в любом случае, не были готовы. В этих условиях значительная часть функций в районных Советах все чаще оказывалась в руках случайных, неподготовленных, а иногда и коррумпированных чиновников. Из-за повышенной занятости депутатов и постоянной текучки кадров пленарные заседания районных Советов созывались все реже и реже и плохо посещались. Даже по важным вопросам решения зачастую принимались случайным составом членов. Как и в случае с районными комитетами большевистской партии, связи между районными Советами и заводскими рабочими, имевшие решающее значение для успеха левых сил в 1917 г., оказались нарушены. Кто станет тратить время на митинги и агитацию среди избирателей, когда немцы на пороге?

Лихорадочно-поспешный переезд правительства в Москву после нескольких недель отрицания, что подобный шаг рассматривается в качестве возможного, явился еще одним стимулом к возникновению оппозиционного Собрания уполномоченных. На многих фабриках и заводах этот шаг верхушки советского руководства, совершенный ночью, тайком, вызвал негодование и даже панику. «[Рабочие] день 12 марта назвали кончиной революции», — заявил на первом заседании Собрания уполномоченных 13 марта представитель паровозных мастерских Николаевской железной дороги (57). «В прошлом году кричали “долой Николая”, теперь кричат “долой большевиков”», — поведал представитель машиностроительного завода «Старый Лесснер». Представитель завода Речкина добавил, что рабочие «затерты», им кажется, что все гибнет. А рабочие Ижорского завода, по свидетельству их представителя, выступившего на следующем заседании Собрания уполномоченных 15 марта, были настолько возмущены отъездом правительства, что предлагали даже взорвать поезда (58).

Говоря о происхождении Собрания уполномоченных, некоторые исследователи видят его истоки в дискуссиях, имевших место в правых кругах меньшевистской партии в середине января 1918 г., после роспуска Учредительного собрания (59). Юрий Денике конкретно указывает на своего коллегу-меньшевика Бориса Богданова, участника этих дискуссий, как на главного инициатора этого движения (60). Сам Богданов, выступая от имени организационного бюро на первом заседании Собрания уполномоченных 13 марта, заявил, что мысль о созыве Собрания первоначально возникла «у группы [меньшевистских] партийных работников», а затем была подхвачена рабочими промышленного Невского района, где меньшевики и эсеры сохранили сильное влияние. 3 марта состоялось организационное собрание умеренно-социалистических и беспартийных рабочих, и на следующий же день они приступили к организации выборов уполномоченных в своем районе и агитации за создание организационных бюро для проведения выборов уполномоченных в других районах (61).

Отсюда понятно, что меньшевики явно приложили руку к созданию Собрания уполномоченных и что избранные представители от фабрик и заводов, в числе которых были меньшевики, эсеры и беспартийные квалифицированные рабочие, сыграли ключевую роль в организации, политической ориентации и руководстве движением. Многие из них выводили рабочих на улицы еще в дни Февральской революции. Кроме того, благодаря им умеренные социалисты доминировали в Петроградском Совете до самой осени 1918 г., когда были окончательно побеждены большевиками. Пользовавшиеся растущим влиянием на своих предприятиях, они теперь по праву заявляли, что Собрание уполномоченных является движением рабочих и для рабочих. На первом же заседании Собрания представители политических партий были категорически лишены права голоса (62). Эта позиция отразила распространенное в рабочих кругах разочарование не только большевиками, но и всеми политическими партиями вообще, и свидетельствовала о стремлении руководства движения, по крайней мере, внешне подняться над партийными интересами.

Вначале большинство уполномоченных Собрания, которые в совокупности представляли значительное число наиболее важных петроградских предприятий, надеялись работать в рамках Советской системы, чтобы добиться возврата к революционным принципам и повторного созыва Учредительного собрания. Поэтому одним из первых актов Собрания уполномоченных была отправка делегации на Четвертый Всероссийский съезд Советов в Москву. Однако большевистско-левоэсеровское руководство съезда отказалось предоставить ей слово (63). Несмотря на такие неудачи, в ранний период своего существования (март-апрель 1918 г.) Собрание уполномоченных продолжало заниматься, в первую очередь, выяснением и формулированием позиций по имевшему решающее значение продовольственному вопросу, по проблемам безработицы и эвакуации, а также укреплением своих организационных основ. Все это делалось в открытую, публично. Руководство Собрания принципиально отвергало секретность. Даже когда угрозы репрессий со стороны правительства стали особенно резкими, оно не строило планов перехода на нелегальное положение. Репортеры присутствовали на всех заседаниях Собрания уполномоченных, и полные и подробные отчеты о них регулярно публиковались в несоветской прессе (64).

В этот начальный период политические цели Собрания были еще достаточно неопределенными — настолько, что в его заседаниях принимал участие типографский наборщик К. Ф. Григорьев, записавшийся «беспартийным», а позже признавшийся, что был большевиком, и, возможно, другие большевики (65). Более того, по крайней мере, в одном ключевом районе Петрограда — Выборгском — районный комитет большевиков даже распространял агитационные материалы Собрания уполномоченных среди заводских трудовых коллективов (66). Следует сказать также, что советские власти в Петрограде в течение нескольких месяцев удерживались от принятия решительных мер в отношении Собрания уполномоченных — возможно, потому что оно выросло из недр главной социальной опоры большевиков, заводского пролетариата; потому что оно действовало открыто и представляло собой реакцию масс на сложившуюся в городе крайне тяжелую ситуацию, которую большевики были не в состоянии разрешить; потому что трудно было оценить его потенциальную силу и взрывоопасность; и потому что после отъезда центрального правительства в Москву советские власти в Петрограде чувствовали себя неуверенно.

Менее двух недель спустя после первого заседания Собрания уполномоченных газета «Петроградская правда» повела наступление против него (67). 31 марта отряд красногвардейцев учинил обыск в помещении руководящего Бюро организации (68). Однако на тот момент это было и все. Конечно, рост недовольства рабочих и первые успехи Собрания уполномоченных не могли не беспокоить советское руководство Петрограда. Это была одна из причин, заставившая Зиновьева в конце марта — начале апреля настоятельно просить Совнарком о срочном выделении финансовой помощи на борьбу с голодом среди петроградских рабочих. Рязанов, который в ту пору уже вышел из большевистской партии, но еще оставался главой Совета петроградских профессиональных союзов, обратился к своим коллегам с призывом вдохнуть жизнь в уснувшие и безынициативные профсоюзы. Появление Собрания уполномоченных, указал он, свидетельствует о том, что «профессиональные организации не реагируют на вопросы, волнующие сейчас петроградский пролетариат» (69).

К началу апреля руководство Собрания уполномоченных начало понимать, что попытки изменить существующую систему «изнутри» не имеют успеха. Между тем, все те проблемы, которые привели к возникновению движения, только продолжали обостряться. Мало того, в это время к ним добавился новый источник беспокойства, состоявший в том, что недовольные и разочарованные рабочие стали все больше поддаваться влиянию правой пропаганды и, помимо прочего, все чаще выплескивали свое недовольство в антисемитских погромах. Со своей стороны, советские власти Петрограда теперь были, похоже, готовы пойти на любые меры, включая аресты рабочих, чтобы сдержать массовый протест (70). Это, в свою очередь, рождало страх, безразличие и пассивность в других сегментах петроградского рабочего класса.

Поначалу среди делегатов Собрания, похоже, преобладала уверенность, что после Октября и вплоть до роспуска Учредительного собрания большинство петроградского пролетариата еще поддерживало большевиков. Существенные перемены в настроениях масс начались, считали они, во второй половине января — феврале 1918 г. Однако противоречивые события начала апреля привели к расколу Собрания в вопросе об оценке этих перемен на «оптимистов» и «пессимистов» (71). «Пессимисты» имели серьезные сомнения насчет возможности мобилизации рабочих и шансов на победу в случае открытого столкновения с правительством. В сложившейся ситуации «нельзя производить эксперименты», утверждал «пессимист» Грабовский, представитель Патронного завода, на заседании Собрания уполномоченных 3 апреля. «В тот момент, когда есть перелом, но не очень серьезный, надо действовать очень осторожно, чтобы не произошло кровопускания», — призывал он. «Оптимисты», напротив, требовали более, а не менее решительных действий против правительства. Так, представитель фабрики Отто Кирхнера Коссирский заявил: «Разгрузка [Петрограда] придумана, чтобы услать отсюда рабочих. Бояться того, что грозил Грабовский, не следует» (72).

Эти разногласия впервые проявились в полной мере в период подготовки первомайской демонстрации под лозунгами Собрания уполномоченных. В ходе приготовлений к этой демонстрации, которые начались в середине апреля, «пессимисты» беспокоились, что Собранию не удастся вывести на улицы значительные силы, а также, что могут произойти кровавые столкновения с правительственной демонстрацией. (Впрочем, они считали этот риск необходимым.) Напротив, «оптимисты» видели в возможном столкновении явную пользу. Кровопролитие во время первомайской демонстрации подорвет репутацию правительства и, соответственно, усилит позиции Собрания уполномоченных. Во всяком случае, Алексей Смирнов (ветеран-меньшевик, рабочий Патронного завода, один из организаторов и член Бюро Собрания уполномоченных) явно выразил мнение всех собравшихся на заседании 17 апреля, когда заявил: «Россия у пропасти — уйти в сторону теперь преступление» (73).

В период между 17 и 24 апреля не только специальная комиссия по подготовке майской манифестации, но и все члены Собрания уполномоченных активно занимались приготовлениями к демонстрации, несмотря на угрозы Зиновьева в адрес их марша, который якобы может помешать официальным праздничным мероприятиям, запланированным на этот день Петроградским Советом. Кроме того, митрополит Вениамин наложил запрет на все политические акции в период Великого поста, на который выпадал праздник 1 мая. На заседании Собрания уполномоченных 24 апреля некоторые представители заводов сообщали, что рабочие плохо реагируют на их призывы и что на демонстрацию они не пойдут, поскольку запутаны, запуганы, подавлены, реакционны и/или религиозны. Под влиянием этих сообщений, которые нашли также отражение в падении посещаемости заседаний Собрания уполномоченных, «пессимисты» заговорили о необходимости отмены демонстрации. Однако в итоге, следуя духу провозглашенной Смирновым 17 апреля максимы, все согласились, что они обязаны продолжить приготовления к демонстрации, что бы ни случилось. «Мы должны умереть, если придется», — храбро заявил кто-то из присутствовавших (74).

Однако уже на следующем заседании Собрания 29 апреля после череды пессимистических сообщений по поводу перспектив участия рабочих в запланированном шествии, от этого воинственного духа не осталось и следа. Эсер, уполномоченный от одного из крупнейших петроградских предприятий — Обуховского завода, где влияние эсеров продолжало преобладать, описывал настроение рабочих там как подавленное и делал вывод, что если рабочие и выйдут на улицу 1 мая, это будут маленькие кучки, которых не стоит и показывать. Представитель огромного Путиловского завода (75) Николай Глебов, рабочий-слесарь, меньшевик, сторонник идеи рабочей солидарности и независимости, объявил, что настроение рабочих «инертное», 1-ым мая никто не интересуется.

Смирнов, с опозданием, поведал, что на состоявшемся несколько дней назад экстренном совещании майской комиссии с представителями рабочих организаций было решено, что в сложившихся обстоятельствах вопрос о проведении демонстрации должен быть пересмотрен. Он сказал, что «застращивание» со стороны Советской власти является не единственной причиной пассивности рабочих. Влияют на нее и такие факторы, как германская опасность и общее положение рабочего класса. «Не сегодня-завтра город возьмут немцы, — говорили на одном из рабочих собраний, — а мы будем участвовать в торжественном шествии?» В результате Бюро пришло к заключению, что вместо общей демонстрации празднование 1 мая следует ограничить устройством митингов и собраний в районах. Против отказа от манифестации выступили только несколько «оптимистов». Затем, с оговоркой, что там, где возможно, районные шествия все-таки следует устраивать, позиция Бюро была принята (76). Празднование 1 мая 1918 г. в Петрограде прошло с преобладанием официальных советских демонстраций и других мероприятий, правда, довольно скромных по размаху и количеству принявших в них участие рабочих.

Собрание уполномоченных недолго переживало свою неудачу. События, произошедшие в начале мая: новое резкое ухудшение продовольственной ситуации; расстрел в Колпино протестовавшей группы женщин и рабочих; незаконные аресты рабочих в другом пригороде, Сестрорецке; закрытия газет и аресты среди тех, кто протестовал против колпинских и сестрорецких событий; новая волна недовольства рабочих и конфликтов с властями на предприятиях города, — способствовали оживлению его активности и радикализации. События в Колпино и Сестрорецке явились прямым следствием ухудшения продовольственной ситуации. По свидетельству очевидцев, беспорядки в Колпино начались с нехватки хлеба перед Пасхой. Утром 9 мая толпа женщин, не найдя хлеба в лавке, двинулась к Колпинскому Совету. Там они обрушили свой гнев на представителей властей, вышедших к ним в сопровождении нескольких красноармейцев. Женщины потребовали дать гудок, явно желая созвать жителей на общее собрание. Когда один из членов Совета, комиссар Трофимов, отказался, какая-то женщина замахнулась на него сумкой, а кто-то из подростков дал гудок. Трофимов вытащил револьвер и начал стрелять. Затем стрелять начали красноармейцы. Несколько женщин и случайных наблюдателей были ранены в этом первом инциденте.

Вечером того же дня рабочие Ижорского завода, главного промышленного предприятия Колпино, собравшиеся на заводе, чтобы обсудить ответные действия, были встречены войсками. Красноармейцы и красногвардейцы, расположившиеся во дворе напротив здания завода, явно были готовы к боевым действиям. Пришедшие на митинг представители Советской власти наотрез отказались признать свою ответственность за утренний расстрел. На вопрос, зачем здесь красногвардейцы и солдаты, они отвечали, что те здесь по случаю «маневров». Рабочие приняли резолюцию, в которой решительно осудили действия Совета и потребовали его немедленного переизбрания. Они также выразили протест против присутствия на территории завода войск Красной армии и гвардии и постановили, что они должны быть разоружены. Когда митинг закончился и рабочие вышли с завода, по ним начали стрелять. В этом втором инциденте несколько рабочих были ранены, а один электромонтер убит (77).

Примерно в это же время в Сестрорецке толпа женщин и рабочих местного оружейного завода, возмущенных тем, что вместо хлеба им выдали по четверти фунта овсяной муки, избила представителя местного Совета. В ответ местные власти арестовали нескольких рабочих. Товарищи арестованных потребовали освободить их под залог и назначить комиссию для расследования этого инцидента. После того как эти требования властями были отвергнуты, сестрорецкие рабочие три дня бастовали и обратились к Собранию уполномоченных за помощью в этом деле (78). Между тем, подобные эпизоды, когда требования хлеба голодными рабочими и их семьями пресекались насилием, происходили все чаще.

Протоколы заседаний Собрания уполномоченных этого периода показывают, что переломный момент в стратегии организации произошел в середине мая, в ответ на резкое ухудшение продовольственной ситуации и вызванное им насилие. Если раньше руководство Собрания еще надеялось, что оно сумеет добиться изменений, работая внутри существующей системы, то теперь оно впервые открыто заговорило о свержении Советской власти и, в этой связи, о необходимости координации наступательных действий с единомышленниками по всей стране, прежде всего в Москве. На заседании 18 мая против посылки делегации в Москву выступил только большевик Григорьев; он призвал Собрание забыть распри и совместно с советскими властями работать над решением продовольственного вопроса. Однако остальные члены Собрания были настроены по-другому. Без возражений ими были приняты резолюции о продовольственном вопросе (с осуждением политики правительства в этой области) и о посылке делегации в Москву (79).

Между тем, в Петрограде распространились слухи, что советские власти близки к тому, чтобы разогнать Собрание уполномоченных. (Впоследствии оказалось, что руководство Петроградского Совета отложило на время рассмотрение этого вопроса.) Поэтому в оставшиеся дни мая и весь июнь Собрание было озабочено преимущественно превращением своей организации в общенациональную и подготовкой петроградских рабочих к всеобщей однодневной забастовке в случае разгона Собрания. Руководство Собрания полагало, что всеобщая стачка покажет, насколько сильна поддержка организации в рабочей среде, и заставит власти отступить.

Однако целенаправленно готовить рабочих к политической стачке и при этом сдерживать рабочий протест, держать его под контролем, до тех пор пока правительство не пойдет в наступление, оказалось трудной задачей. На протяжении всего этого периода нетерпеливые рабочие усиливали давление на Собрание уполномоченных, призывая их не откладывать забастовку, и острые споры о том, как реагировать на эти призывы, стали характерной чертой практически всех заседаний Собрания. В самом конце мая и начале июня, когда волна забастовок в знак протеста против отсутствия хлеба охватила предприятия родного для Собрания Невского района, большинство уполномоченных, заслушав неоднородные сообщения о настроениях рабочих в других районах города, решили призвать забастовщиков вернуться на работу и продолжить подготовку к всеобщей политической стачке (80). Однако 26 июня, на своем, как оказалось, последнем заседании, Собрание узнало, что члены его делегации арестованы в Москве и что в ряде городов центральной России произошли забастовки рабочих, сопровождавшиеся кровавыми столкновениями с советскими властями. Эти тревожные новости дополнили сообщения о подавлении выступления рабочих Обуховского завода совместно с моряками стоящих на Неве напротив завода судов Минной дивизии и о «победе» большевиков на заведомо нечестных выборах в Петроградский Совет (81). В такой ситуации терять Собранию, похоже, было больше нечего, и даже «пессимисты» проголосовали за проведение 2 июля всеобщей однодневной забастовки (82).

Растущее недовольство петроградских рабочих экономическим положением, а также эволюция структуры и образа действий советских политических институтов, нашедшие отражение в возникновении и росте Собрания уполномоченных, не могли не беспокоить большевистское руководство Петрограда. Это касалось не только высшего уровня руководства, но и собравшихся на свое Междурайонное совещание представителей петроградских районных Советов. Разумеется, представители районных Советов гордились своими административными усилиями и упорно защищали от посягательств свою властную независимость, однако их тревожила собственная растущая изоляция. В конце марта, движимые отчасти стремлением подорвать влияние Собрания уполномоченных за счет усиления связей между районными Советами и рабочиими, они самостоятельно (хотя большинство из них были большевиками) приняли решение о созыве во всех районах города беспартийных рабочих конференций. Они даже выпустили инструкции по организации и проведению этих конференций (83).

На фоне отчетливых признаков раскола между большевистскими советскими органами власти и рядовыми рабочими подобные конференции, организуемые под эгидой Советов, привлекли внимание руководства Петроградского Совета. В тот момент петроградские власти испытывали растущее давление со стороны различных сил, требующих переизбрания Петроградского Совета, а также районных Советов. Однако Зиновьева, к примеру, чрезвычайно волновали результаты таких поспешных перевыборов Советов, поскольку он осознавал негативное влияние, которое оказывали на рабочих растущие продовольственные трудности и степень изоляции существующих большевистско-лвоэсеровских Советов от их избирателей. Он откровенно заявил, что районные Советы превратились в «палаты лордов» (84). Беспартийные рабочие конференции, действующие под эгидой Советов и состоящие из рабочих, избранных напрямую от фабрик и частей Красной армии, по-видимому, представлялись ему средством восстановления значительно ослабшей массовой поддержки большевистской Советской власти. Кроме того, когда тянуть с выборами в Петроградский Совет будет уже невозможно, делегаты конференций могут составить лояльное ядро нового депутатского состава Совета, в дополнение к тем депутатам, которые будут избраны непосредственно от предприятий и воинских частей. Следуя настойчивым рекомендациям Зиновьева, президиум Петросовета одобрил инициативу Междурайонного совещания.

Товарищи Зиновьева по Петроградскому бюро ЦК РКП (б) были явно не в восторге от его идеи. Хотя они разделяли его беспокойство по поводу шансов большевиков на победу в случае немедленного проведения выборов, они выступили против радикального пересмотра способа комплектования Совета (85). Следует заметить, что в то время связи между Бюро ЦК и Петербургским комитетом были настолько нерегулярными, что ПК не сразу узнал о позиции Зиновьева в отношении беспартийных рабочих конференций и месте, которое он отводил им в будущей структуре Петросовета. 14 мая, когда вопрос о конференциях впервые был поднят официально, реакцией ПК было попытаться отложить их созыв до тех пор, пока не исправится ситуация с продовольствием (86). Однако три дня спустя, когда стало ясно, что во многих районах беспартийные конференции либо уже созваны, либо намечены к созыву, городскому партийному руководству ничего не оставалось, как идти дальше (87).

20 мая, до того как вопрос о беспартийных рабочих конференциях стал предметом внутрипартийных дебатов на высшем уровне, Зиновьев, до сих пор избегавший личного участия в работе низовых партийных организаций, внезапно появился на еженедельном заседании Собрания организаторов ПК (88). Там он сумел преодолеть мощную оппозицию ветеранов большевиков, отстаивавших принцип демократической, тесно связанной с массами Советской власти, и убедил собрание в необходимости как можно скорее созвать беспартийные рабочие конференции в районах, где они еще не были созваны, так как они являются средством восстановления связей с трудящейся массой. Он также дал понять, что не настаивает на четком следовании инструкциям о беспартийных рабочих конференциях, принятых Междурайонным совещанием Советов, поскольку эти инструкции препятствуют достижению максимального представительства большевиков в них, и косвенно признал их связь с будущим составом Советов (89).

В конце весны — начале лета беспартийные рабочие конференции состоялись в большинстве районов Петрограда (90). Опубликованные материалы такой конференции в Первом городском районе дают полную и исключительно ценную картину, во многом применимую к движению беспартийных рабочих конференций вообще (91). Конференция в Первом городском районе открылась 25 мая и закончилась 5 июня (92). С самого начала руководство местного Совета или, по крайней мере, часть его, воспринимало ее не как разовое средство борьбы с кризисной ситуацией, а как первую в ряду такого рода встреч с рабочими избирателями, где они смогли бы разъяснять свою политику и консультироваться с рабочими по поводу будущих решений. То есть, эта конференция рассматривалась ее организаторами как более или менее постоянный институт, обеспечивающий легитимность работы районного Совета и новый, столь необходимый ему канал связи с массами (отсюда официальное название конференции — «Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов Первого городского района»).

Хотя в Совете Первого городского района большевики и левые эсеры имели очевидное большинство, созыв районной рабочей конференции не был исключительно их предприятием. В организационной и мандатной комиссиях конференции были представлены все политические фракции районного Совета (впрочем, так было не во всех районах). Среди делегатов с правом голоса были представители районных предприятий и красноармейских частей, районного Совета, профсоюзов, объединенных кооперативов, безработных, заводских больничных касс, а также районных комитетов партий большевиков, левых эсеров, меньшевиков-интернационалистов, меньшевиков и эсеров (93). Большинство делегатов были избраны на специальных собраниях трудовых коллективов предприятий и учреждений и митингах безработных, согласно установленным нормам (94). Всего, как считается, на конференции были представлены от 23 до 25 тысяч «трудящихся граждан». Несмотря на преимущества, которыми пользовались большевики и левые эсеры при выборах делегатов (95), по окончании конференции даже оппоненты большевиков, похоже, согласились что в целом она была организована и проведена справедливо. В цифрах состав конференции выглядел так: из 201 делегата с правом голоса 134 были большевики (67 %), 13 — левые эсеры (6 %), 30 — меньшевики и меньшевики-интернационалисты (15 %) и 24 — эсеры (12 %) (96).

Программа конференции включала отдельное обстоятельное рассмотрение таких проблем, как безработица, продовольственный кризис, формирование Красной армии (все еще вызывающее споры), структура и деятельность районного Совета и оценка «текущего момента». В данном контексте из вопросов повестки дня наибольший интерес представляют сообщения примерно 50 рядовых делегатов о ситуации и настроениях на местах, с которых началась конференция (97), и отчет районного Совета о развитии и деятельности после Октября, а также критика его, которыми конференция закончилась (98).

Сообщения с мест показывали, что часть рабочих считала, что у них после Октября дела идут хорошо; поддержка Советской власти в этой среде оставалась крепкой. Также позитивно относились к Советской власти представители мелких служащих, которые, по словам одного делегата, считали себя не столько служащими, сколько «верными слугами революции», и, как ни странно, представители почти пятитысячного отряда организованных безработных. Но с наибольшим энтузиазмом Советскую власть поддерживали делегаты от расквартированных на территории района красноармейских подразделений. Один из представителей военных уверенно пообещал, что какими бы ни были враги Советской власти, «как бы они ни прикрывались беспартийными, меньшевиками или эсерами» (явно намекая на Собрание уполномоченных), солдаты его части, «по первому зову Советской власти», поднимутся на ее защиту. Столь пылкие проявления преданности, однако, не слишком успокаивали районных советских лидеров — во-первых, из-за отсутствия дисциплины, которое было свойственно красноармейцам, а во-вторых, из- за того, что их бодрые речи тонули в потоке жалоб рабочих на ухудшение экономического положения и требований политических перемен. Последние чаще всего заключались в созыве Учредительного собрания и замены Советского правительства правительством на более широкой демократической основе. Средоточиями недовольства в районе и, соответственно, беспокойства советских властей были крупные предприятия, такие как механический завод «Вестингауз», металлургический и машиностроительный завод «Сан Гали», а также Гильзовый отдел Патронного завода.

На заводе «Вестингауз» рабочих больше всего беспокоил продовольственный кризис. «Раньше хотя и была дороговизна, — сетовал делегат от завода, — но кое-как ухитрялись от спекулянтов прикупать… продукты и питали себя… [Теперь же] были случаи, что у станков падали люди [от голода]». Завод «Сан Гали» в революционный период был островком относительного благополучия, с точки зрения отношений между рабочими и заводским руководством; до декабря 1917 г., когда руководство было вынуждено сократить персонал завода вдвое, серьезных трудовых конфликтов там не наблюдалось. Последовавшая напряженность, результатом которой стали новые, еще более масштабные, увольнения, стала периодом, когда рабочие глубоко разуверились в существующем правительстве. Теперь им казалось, что их бросили на произвол судьбы. Свое выступление представитель завода закончил оглашением «наказа», который рабочие вручили ему и который содержал требование хлеба для голодных, работы для безработных и гарантий того, что посылаемые в деревню хлебозаготовительные экспедиции будут действовать мирными методами.

Сообщение делегата Патронного завода внушало не меньшее беспокойство. До Октября, заявил он, практически все рабочие завода сочувствовали большевикам, но политика Советского правительства, в том числе непродуманная, крайне хаотичная эвакуация, плохо сказались на мнении рабочих. Теперь, в результате всего этого, настроение рабочих Патронного завода, как выразился его представитель, «удручающее, рабочие изверились во власти». Свое выступление он также завершил чтением «наказа», данного ему рабочими завода: «твердо отстаивать демократические начала, стоять за созыв Учредительного собрания, за демократическую власть, избранную тайным и равным голосованием».

Рассмотрение деятельности районного Совета Первого городского района началось с доклада его бессменного председателя с 1917 г. и одного из лидеров Междурайонного совещания, большевика Антона Корсака и докладов некоторых руководителей отделов. И Корсак, и его коллеги признали, что не все в работе Совета было правильным и продуманным, и что усилия его руководителей часто подрывались отсутствием квалифицированных кадров. Однако, оглядываясь назад, они, по большей части, рассматривали минувший семимесячный период как время значительных достижений, когда прочный союз большевиков и левых эсеров в руководстве Совета успешно отразил натиск контрреволюции, принял на себя ответственность за все аспекты местного самоуправления и выжил, чтобы принять участие в грядущей мировой революции и социалистическом строительстве на местном уровне.

В ходе дискуссии по ключевым вопросам выступающие от эсеров и меньшевиков не обошли критикой практически ни один из аспектов послеоктябрьской деятельности Совета. Выводы Корсака и его коллег обеспечили им последнюю возможность развить свою критику. Они сосредоточились на трех главных темах: о том, что Корсак и его коллеги завалили конференцию подробностями работы Совета, но при этом не потрудились объяснить принципы формирования политики и ее цели; что работники Совета совершенно не подготовлены к решению таких сложных задач, за которые они взялись, чем только способствуют кризисной ситуации; и что за послеоктябрьский период характер Совета в корне изменился к худшему и, самое главное, что из института, чье подлинное назначение защищать интересы рабочего класса, он превратился в раздутый, закрытый от всех, бюрократический орган, состоящий из некомпетентных платных чиновников.

Вывод оппозиции о том, что, получая плату за работу, деятели Совета якобы превратились в чиновников, особенно обидел Корсака. «Я сам получаю от Совета деньги, но я не чиновник и позорного в том, что я на существование свое и своей семьи получаю от Совета, я не вижу», — заявил он в ответном слове. Однако его прочие замечания, а также принятая конференцией резолюция о прошлом и будущем Совета содержали косвенное признание того, что, по крайней мере, некоторые из обвинений оппозиции были справедливы. В то же время, в резолюции нашла отражение убежденность большевистско-левоэсеровского советского руководства в том, что районный Совет сумеет защитить себя не только от оппозиции, но и от идущих сверху централизаторских тенденций и по-прежнему будет играть главную роль в политических и административных делах района.

На других беспартийных районных конференциях, протоколы которых сохранились, Советская власть и деятельность местных Советов подверглись не менее жесткой критике, однако большинство из них имело внушительное большевистско-левоэсеровское большинство. Следовательно, как и предполагал Зиновьев, на него можно будет, в случае надобности, опереться при выборах в Петроградский Совет.

1 Седьмой (экстренный) съезд РКП (б) С 113.

2 РГАСПИ. Ф.19. Оп.1. Д76 Л 2.

3 ЦГАСПб Ф.9618 On 1 Д 226. Л 55.

4 Об Урицком как главе ПЧК см. Рабинович А. Моисей Урицкий. Робеспьер революционного Петрограда?//Отечественная история 2003 № 1 С. 3–21.

5 См выдержки из речи Зиновьева на заседании Петросовета 12 марта, объясняющие этот шаг (Копейка. 1918. 14 марта. С 3), и его доклад по этому вопросу на Первом съезде Советов Северной области 25 апреля (ЦГА СПб Ф 143 On 1 Д 3 Л 5)

6 Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области. Вып 1 4 1 — Пг, 1919 С 23

7 Ильин-Женевский. Большевики у власти С 35

8 Луначарский должен был совмещать пост комиссара просвещения в СК ПТК и в Совнаркоме

9 Новая жизнь. 1918. 14 марта. С 1

10 Красная газета. 1918. 12 марта. С 1. ПЧК и Красная армия становились подотчетными Троцкому

11 См, напр, первое заявление Троцкого, опубликованное в «Красной газете». Красная газета. 1918. 12 марта. С 1

12 РГАСПИ Ф5 On 1 Д. 1032 Л.6–7. После отъезда Троцкого в составе Петроградского бюро ЦК остались Зиновьев, Стасова, Крестинский, Лашевич, Смилга и Иоффе

13 Первое Советское правительство. Октябрь 1917 — июль 1918 / Под ред. А П. Ненарокова — М., 1991 С 426.

14. Так, когда встал вопрос о главе комиссариата по делам национальностей, СК ПТК обратился в Президиум Петросовета с просьбой подобрать подходящую кандидатуру — ЦГА СПб Ф 144 On 1 Д 1 Л 30

15 Шелавин К. И. Из истории Петербургского комитета большевиков в 1918 году //Красная лсгопись 1928 № 2(26) С 110-1 И

16 ЦГАИПД Ф 1 Оп2 Д 3 Л 1

17 Там же On 1 ДЗ Л 1–2 См также выше, глава 7

18 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7 Д814 Л 82-85

19 Там же Л 82

20 Там же Ф 1 On 1 Д 66 Л 1–3. О создании Собрания организаторов см выше, глава 6

21 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7 Д814 Л 91.

22 Петроградская правда. 1918. 9 апреля. С 3, ЦГАИПД Ф1 On 1 Д 64 Л 6-6об. О Первой партийной конференции [большевиков] Северной области см ниже, глава 9

23 РГАСПИ Ф 17 Оп 4 Д 10 Л 38

24 ЦГАИПД Ф 1817 On 1 Д 29 Л 1-30.

25 Страна. 1918. 5 апреля. С.4, см также Новые ведомости. 1918. 21 марта. С 7

26 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 79 Л 3

27 Там же Д 84 Л 3

28 Там же Д 94 Л 13-13об

29 Там же Ф 82 Оп 2 Д 7 Л 107-110

30 Там же Ф 19 On 1 Д 94 Л 2-3

31 ЦГАСПб Ф 144 On 1 Д 1 Л 1

32 РГАСПИ Ф 5 On 1 Д 2858 Л 6-6об

33 Наш век. 1918. 17 марта. С 4, Красная газета. 1918. 30 марта. С3

34 См, напр, сообщение об освобождении шести заключенных ПЧК. Новые ведомости. 1918. 18 марта. С 5

35 Это явление нашло отражение, в частности, в протоколах заседаний Выборгского районного Совета. См ЦГАСПб Ф 148 On I Д51

36 См. рассказы сотрудников морга в статье «Ужасы времени». Новые ведомости. 1918. 13 апреля. С 7

37 Российский историк Альтер Литвин (Казань) опубликовал отрывочные протоколы 14 заседаний ВЧК за период с января по май 1918 г. В них явственно отразилась поддержка большинством руководства ВЧК внесудебных расстрелов как средства контроля и пресечения уголовной и политической преступности. См. Левые эсеры и ВЧК. / Под ред. А. Л. Литвина. С 48-65

38 Наш век. 1918. 16 марта. С 1

39 Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области. Вып 1. Ч 1. С 97

40 ЦГАСПб Ф 2421 On 1 Д 1 Л 142

41 Известия Кронштадтского Совета. 1918. 10 марта. С 2

42 ЦГА СПб Ф 143 On 1 Д 31 Л 126

43 ГАРФ ФИО Оп 2 Д 342 Л 27, ЦГАСПб Ф 143 On 1 ДЗ Л 32, Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области. Вып 1. Ч. 1. С 539-540

44 Новые ведомости. 1918. 29 апреля. С 6

45 Наш век. 1918. 1 мая. С 3

46 ЦГА СПб Ф 144 On 1 Д 1 Л 13об

47 Там же Ф 143 On 1 Д 31 Л 163, Ф 144 On 1 Д 1 Л 32

48 1 пуд = 16 кг

49 См отчет С. О. Загоского. Собранию уполномоченных 18 мая. 1918 г — ЦГА СПб Ф 3390 On 1 Д 13 Л 119. См. также Hoover Institution archives Isaac Steinberg Collection, XX692-10V, «The Events of July 1918» P 5-9

50. ЦГА СПб. Ф 3390 Оп.1 Д 13 Л. 119-121

51 В качестве примеров первых декретов о национализации см. Декреты Советской власти о Петрограде, 1917–1918 гг. / Под ред. М. П. Ирошникова — Л, 1986 С 76–79, 87–89,94-96, 98, 111-112

52 О связи между проблемами, вызванными рабочим контролем, первыми национализациями в промышленности и созданием ВСНХ см Е Н Carr The Bolshevik Revolution, 1917–1923. Vol 2 — Baltimore, 1966. P 72-90

53 ЦГАСПб Ф 9618 On 1 Д.185 Л 50-51

54 К марту примерно 30 тыс рабочих Выборгского района остались без работы (Новая жизнь 1918 27 марта С 3). В это время там оставались действующими только четыре предприятия (ЦГА СПб Ф9618 On 1 Д 191 Л 46)

55 О том, как это происходило в одном из петроградских районных Советов, см A Rabinowitch The Evolution of Local Soviets in Petrograd, November 1917 — June 1918 The Case of the First City District Soviet //Slavic Review Vol 46 № 1 1987 P 20-37

56 Эта ситуация получила отражение в примечательном своей откровенностью секретном письме Выборгского районного партийного комитета, которое циркулировало среди районных большевиков в конце весны и выражало протест против бюрократического поведения Выборгского районного Совета. См. ЦГАИПД Ф2 On 1 Д7а Л.1.

57 ЦГА СПб Ф 3390 On 1 Д 13. Л 4об.

58 Там же Л.2об,11.

59 См, напр, Аронсон Г. Я. Движения уполномоченных от фабрик и заводов в 1918 году. — Нью-Йорк, 1960. См. также Чураков Д. Революция, государство, рабочий протест. Формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России 1917–1918 гг. — М., 2004 С 124-128

60 Денике Ю. Б. О Богданов в начале 1918 г //Социалистический вестник 1960 Январь С 48, Denike Yu From the Dissolution of the Constituent Assembly to the Outbreak of the Civil War //The Mensheviks from the Revolution of 1917 to the Second World War / Leopold H Haimson, ed — Chicago and London, 1974 P 115–116 Прямой связи между богдановской инициативой и рабочими совещаниями, проводимыми Союзом защиты Учредительного собрания вплоть до начала марта, по-видимому, не было

61. ЦГАСПб Ф 3390 On 1 Д 13 Л 1об-2.

62. Там же Л 2. Это решение было принято, несмотря на тот факт, что больше половины уполномоченных от фабрик и заводов представляли либо меньшевиков, либо эсеров, и то, что представители умеренно-социалистического руководства были специально приглашены на заседание в качестве консультантов по ключевым вопросам стратегии

63 ЦГА СПб Ф 3390 On 1 Д 13 Л 72

64 На самом деле, Собрание уполномоченных издавало и свой собственный журнал. где публиковало подробные отчеты о первых заседаниях, до тех пор пока он не был закрыт См Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов Петрограда 1918 № 1–2(18 марта) и № 3–4 (16 апреля)

65 ЦГАСПб Ф 3390. Оп.1 Д 13 Л 137, Д 9 Л 16

66 ЦГАИПД Ф 4000 On 1 Д 4 Л 3

67 Петроградская правда. 1918. 24 марта. С 1,27 марта. С1

68 Сообщения об этом см ЦГАСПб Ф 3390 On 1 Д 13 Л 60

69 ЦГА СПб Ф 6276 Оп 3 Д 163 Л 14

70 Документальным свидетельством этого изменившегося подхода являются списки арестованных за этот период. См, напр, ЦГА СПб Ф 506 On 1 Д 1а Л 1–4, 7об-9, 13–32, 34–41, 44–45, 46об

71 Термины, использовавшиеся в то время для различения двух этих точек зрения. См, напр. ЦГА СПб Ф 3390 On 1 Д 13 Л 149

72 Там же Л 65–66.

73 Там же Л 89

74 Там же Л 98-102

75 На Путиловском заводе в это время продолжали трудиться 11400 рабочих, и еще 500 были заняты на Путиловской верфи — ЦГА СПб Ф 3390. On 1 Д 11 Л 14

76 Там же Д 13 Л 105–113.

77 Там же Д2 Л 1-31, Д 13 Л 115–117, Ф 9672 On 1 Д 246 Л 20

78 Там же Ф 3390 On 1 Д 13 Л 124 Фунт равен 1/40 пуда, или 0.4 кг

79 Там же Л 133–140, Д 17 Л 16, 16об, 38-38об

80 Там же Д 13 Л 156–169, 172, 181

81 См. ниже, глава 9

82 ЦГАСПб Ф 3390 On 1 Д 13 Л 219-225

83. По поводу этих инструкций см. ЦГА СПб. Ф 101. Оп.1 Д68 Л 14—14об

84 ЦГАИПД Ф. 1. Оп.1 Д66.Л 18

85. РГАСПИ. Ф 466. On 1 Д 1 Л 15об.

86 ЦГАИПД Ф 4000. Оп 7 Д814 ЛЛ 35-137.

87 Там же. Л. 139, Шелавин К. Из истории Петербургского комитета //Красная летопись. 1928. № 2 (26). С 110 и № 3 (27) С 162-164

88 О создании Собрания организаторов в середине февраля 1918 г. см выше, глава 6

89. ЦГАИПД Ф 1. On 1 Д 66 Л. 18–19.

90 Там же, а также Ф 4000 Оп 7 Д 820. Л 94–99; Д 814 Л.142

91 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района (стенографические отчеты 25 мая — 5 июня) — Пг, 1918. Протоколы беспартийных рабочих конференций Василеостровского и Пороховского районов см., соответственно ЦГАСПб Ф 47 On 1. Д 27 Л 1–9 и Ф 511. On 1 Д 1 Л 1-14об

92 Подробный анализ этой конференции см Rabmowitch. The Evolution of Local Soviets in Petrograd, November-lune 1918 P 20-30

93 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов. С IX

94 Там же. С VIII–XV.

95 Большевики, к примеру, контролировали большинство фабрично-заводских комитетов, которые, как правило, занимались организацией заводских собраний, на которых избирались делегаты на конференцию Кроме того, большевистско-левоэсеровское руководство опиралось на блок из примерно сорока пяти красноармейских делегатов, преданных Советской власти, что называется, по долгу службы.

96 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов С xv, 269–274.

97 Там же С 19-85

98 Там же С 300-361

Глава 9 ТРУДНОСТИ НЕ КОНЧАЮТСЯ

Помимо растущего недовольства рабочих, весной и в начале лета 1918 г. над Петроградом продолжала висеть угроза германской оккупации. Реальность этой угрозы усугубляло поведение германских войск, которые 3 марта высадились в Ханко на юго-западной оконечности Финляндии и присоединились к белофиннам, с победами продвигавшимся в восточном направлении. Очень скоро их продвижение стало представлять опасность для кораблей русского Балтийского флота в бухте Гельсингфорса и создало новую внешнюю угрозу для Петрограда — с северо-запада.

Особую обеспокоенность по поводу возможного захвата немцами Балтийского флота проявляли британцы. Британскому морскому атташе в Петрограде, капитану Фрэнсису Кроуми, было поручено, помимо эвакуации из Петрограда драгоценных металлов и военного имущества союзников, заняться приготовлениями к затоплению собственной подводной флотилии, курсировавшей в заливе, и сделать все возможное, чтобы не допустить попадания русского флота в руки противника. В конце января он обсуждал с руководством Центрального комитета Балтийского флота возможность финансирования его британским правительством, что явилось бы гарантией сохранения союзнического контроля над ним (1). Мирные переговоры в Брест-Литовске сделали эту инициативу бессмысленной. Во второй половине февраля, когда казалось, что германской оккупации Петрограда не избежать, Кроуми строил планы уничтожения Балтийского флота при содействии его главнокомандующего, адмирала Александра Розвозова (2). Однако в марте Розвозов, стоявший за полную автономию флота в боевых операциях (3), был отстранен от командования за отказ присягнуть на верность Советской власти. В конечном итоге, флот был спасен от немцев благодаря героизму капитана первого ранга Алексея Щастного, сменившего Розвозова на его посту.

В своей другой работе я подробно описал подвиг Щастного и его трагическую судьбу (4). Впервые он привлек к себе внимание в конце февраля 1918 г., когда возглавил переход шестидесяти двух кораблей из Ревеля (Таллинна) через замерзшие воды Финского залива в Гельсингфорс, главную морскую базу Балтийского флота, чтобы уберечь их от стремительно наступавших через Эстонию немецких войск. Однако этот его подвиг меркнет перед тем, что он совершил позже, во второй половине марта — апреле, когда оккупация Гельсингфорса немцами и белофиннами грозила потерей большей части Балтийского флота. Согласно статье VI Брестского договора, Советское правительство было обязано немедленно очистить территорию Финляндии и Аландских островов от русских войск и русской Красной гвардии, а финские порты — от русского флота и русских военно-морских сил (5). 20 марта Морской генеральный штаб издал распоряжение перевести из Гельсингфорса в Кронштадт столько судов, сколько сумеют пробиться через толстые льды залива, а остальной флот подготовить к уничтожению. Как ни противился в душе Щастный последнему распоряжению, оно было добросовестно выполнено (6). Три недели спустя германское правительство дало Совнаркому срок до 12 апреля, чтобы выполнить свои обязательства в отношении Балтийского флота. Наркомат по морским делам во главе с Троцким приказал Щастному снять вооружение со всех кораблей флота, на 11 апреля остающихся в Гельсингфорсе. Одновременно ему было предписано продолжить работу по перемещению как можно большего количества судов в Кронштадт (7). Тем временем капитан Кроуми, лишившийся всякой надежды на спасение его любимой подводной флотилии, оказавшейся запертой в Финском заливе немцами, отдал приказ о затоплении британских подлодок (8).

В период между 12 марта и 11 апреля, когда немцы и белофинны заняли Гельсингфорс, Щастный организовал отправку в Кронштадт трех конвоев судов, в том числе крупнейших дредноутов флота. Корабли могли двигаться только днем, а наутро ледоколам приходилось высвобождать их из намерзшего за ночь льда. Этот беспрецедентный переход, вошедший в историю как «Ледовый поход» Балтийского флота, впоследствии несколько замедлился из-за резкого сокращения экипажей судов в связи с демобилизацией и кадровыми перемещениями, а также из-за необходимости двигаться по узким каналам вблизи береговой линии, что делало конвои уязвимыми перед огнем финских береговых батарей. Тем не менее, к концу апреля основная часть флота — более двухсот судов — благополучно прибыла в Кронштадт (9). Большинство из них встали здесь же на якорь; некоторые разместились в устье Невы, вне черты Петрограда, а другие, включая суда крупной Минной дивизии, с разрешения Троцкого, поднялись, преодолевая мосты, по Неве в самое сердце бывшей столицы и остались там в ожидании дальнейшего перемещения в Ладожское озеро (10). После этого виртуозного перехода русская публика окрестила Щастного «Адмиралом», хотя он продолжал оставаться лишь капитаном первого ранга. Он превратился в народного героя, уважаемого рядовыми матросами не меньше, чем офицерами.

«Ледовый поход», при всей его сенсационности, не ослабил военную угрозу, нависшую над Балтийским флотом, Кронштадтом и Петроградом. Германский флот контролировал Финский пролив, который быстро освобождался ото льда и становился полностью навигационным. Еще более тревожным признаком было то, что действия германских и финских войск в отношении России становились все более агрессивными. Самым важным и показательным эпизодом в цепи вражеских акций на Балтике в этот период был эпизод, связанный с фортом Ино. Расположенный на финском побережье к северо-западу от Петрограда, форт Ино был выстроен незадолго до Первой мировой войны как часть системы фортификационных укреплений, призванных обеспечить оборону Петрограда. Весной 1918 г. контроль Германии над Финским заливом, оккупация ею Эстонии и преобладание в Финляндии создали реальную угрозу для этих русских укреплений. К двадцатым числам апреля прибрежная территория, примыкающая к форту Ино, была занята белофинскими войсками, и 24 апреля финны, действующие под контролем германских офицеров, потребовали его сдачи (11).

Еще до получения этого требования, когда угроза со стороны Финляндии только стала очевидна, СК ПТК с огромным рвением взялся за осуществление декрета ВЦИКа об обязательной военной подготовке для всех граждан из неэксплуататорских классов (декрет СК ПТК распространялся только на рабочих, в то время как декрет ВЦИК подразумевал рабочих и крестьян). Кроме того, районные Советы и фабзавкомы получили задание обеспечить призыв своих лучших кадров в Красную армию, хотя бы на временной основе (12). 25 апреля, после получения требования о сдаче, СК ПТК заявил о необходимости «во что бы то ни стало удержать форт Ино» (13). Исполком Петроградского Совета немедленно потребовал от районных Советов и профсоюзов мобилизовать боеспособных рабочих в возрасте от 18 до 40 лет, а военный отдел Петросовета и исполком Петроградского губернского Совета привели в боевую готовность все имеющиеся в их распоряжении силы. Затем Кронштадтский Совет объявил «мирную передышку» в войне с Германией оконченной и приказал военным организовать оборону Ино с моря и с суши. Одобряя эту директиву, Щастный заявил: «Форт Ино не может быть оставлен и его надлежит защищать всеми средствами от всяких нападений» (14).

Следует отметить, что ни на одном из заседаний ПК большевиков, состоявшихся 26 и 30 апреля, 3, 5, 7 и 10 мая, форт Ино даже не был упомянут (15). Верный своей обычной практике, главный орган петроградских большевиков предпочел предоставить принятие решений по такому жизненно важному вопросу советским властям — несмотря на принятый принцип партийного контроля за деятельностью государственных органов. Тем не менее, 26 апреля «Петроградская правда», отражая произошедший существенный сдвиг в позиции большевистского большинства в Петросовете, объявила, что брестская «передышка» близится к концу, что Советское правительство не может больше делать уступок Германии и что очень скоро Петрограду предстоит решающая борьба за выживание (16).

Если в Петрограде советское руководство (не говоря уже о Щастном и его коллегах из командования Балтийского флота) было решительно настроено защищать форт Ино, даже ценой разрыва Брестского договора, в Москве Ленин и Троцкий смотрели на ситуацию по-другому. Берлин и так, без всякой связи с Ино, забросал их нотами и ультиматумами относительно выполнения Советской Россией условий Брестского договора. В то же время, советская морская разведка сообщала о массовых скоплениях германских войск на новых, сократившихся, границах России, о частых случаях нарушения ими этих границ, а также захвата и затопления российских судов. Учитывая, что формирование Красной армии находилось пока на очень ранней стадии, Ленин и Троцкий, по-видимому, понимали, что для продления хрупкого мира с Германией без новых уступок не обойтись. И их, скорее всего, совершенно не устраивало, чтобы ситуация, сложившаяся вокруг форта Ино, привела к возобновлению полномасштабной войны. Эта разница во взглядах руководства в Петрограде и Москве остро проявилась во время напряженных переговоров, состоявшихся между Щастным, Троцким и Высшим военным советом в Москве 25 апреля.

В отличие от Петроградского бюро ЦК и Петербургского комитета, ЦК большевиков к этому времени уже активно участвовал в процессе выработки и принятия государственных решений. Поздно вечером 6 мая ЦК собрался на экстренное заседание, чтобы рассмотреть важнейшие внешнеполитические вопросы, в том числе требования немцев о сдаче форта Ино, нарастание союзнической интервенции в Мурманске и Архангельске и угрозы британцев поддержать японское проникновение на Дальнем Востоке (17). Была принята предложенная Лениным резолюция, предписывавшая «немецкому ультиматуму уступить». В рукописной пометке к этому пункту резолюции Ленин добавил: «Начать тотчас эвакуацию на Урал всего вообще и Экспедиции заготовления государственных бумаг в частности» (18). Это было еще одно подтверждение ленинской уверенности в том, что Петроград был обречен.

Несмотря на строгую секретность, сопровождавшую обсуждение этих вопросов в ЦК, немногие еще продолжавшие выходить в Москве и Петрограде небольшевистские газеты были полны сенсационных сообщений о новых требованиях германского правительства и о скорой германской оккупации обеих российских столиц (19). Примерно в это же время в Петрограде получили хождение копии писем, якобы написанных представителями германского руководства и подтверждавших широко распространенное убеждение, что советская политика на Балтике диктуется немецким Генеральным штабом в соответствии с секретными статьями Брестского договора (20). Соединение слухов о скором германском наступлении и о несамостоятельности Советского правительства вызвали такое волнение, что большевистское руководство Петрограда было вынуждено опубликовать заявление о том, что все подобные разговоры являются полной выдумкой (21).

Заявление не помогло. Даже Стасова настолько была обеспокоена слухами о скорой оккупации Петрограда, что попыталась переправить партийный печатный станок в Екатеринбург. В свою очередь, капитан Кроуми резко активизировал свои усилия по предотвращению захвата Балтийского флота немцами. Среди его планов, в разное время, фигурировали такие варианты, как затопление на подступах к Кронштадту британских пароходов, уничтожение флота взрывом и обширная программа компенсаций, выплачиваемых британским правительством российским морским офицерам в возмещение утративших боеспособность судов. Также предусматривалось, что российские сообщники Кроуми получат убежище в Великобритании (22). Начиная с середины мая, британское Министерство иностранных дел и Адмиралтейство уделяли самое серьезное внимание перераспределению своих финансовых средств в России, чтобы обеспечить быструю реализацию того или иного варианта планов Кроуми (23). Сам Кроуми отлично осознавал, в какую опасную игру он ввязался и что, скорее всего, в результате ему придется бежать из России (24). Хотя на протяжении большей части мая он противился союзнической интервенции в Россию и даже пытался сотрудничать с Троцким, усилия, предпринимаемые им для уничтожения, в определенный момент, Балтийского флота, вынуждали его также искать пособничества антисоветских элементов в России. Это и привело его в итоге к совершению тех действий, которые он предпринял летом и которые были нацелены на свержение власти большевиков (25).

Растущее беспокойство по поводу намерений немцев и финнов, как и по поводу германо-советских отношений вообще, стало причиной срочного совещания гражданского руководства Петрограда с представителями верхушки военных комиссаров и военспецов 9 мая (26). Спецы представили тревожные данные о наращивании немецкой военной мощи на границах Петроградской губернии и, вследствие этого, о необходимости срочно мобилизовать все население «защищать Отечество… а не Советскую власть». Некоторые из присутствовавших на совещании лидеров петроградских большевиков расценили национал-патриотический энтузиазм спецов, отдельные представители которых находились в контакте с Кроуми, как «предательство». Тем не менее, Зиновьев заявил, что «все надо бросить на чашу весов» для обороны города. Одновременно он дал понять, что окончательное решение по поводу того, защищать или не защищать Петроград, еще не принято. Его неопределенность явилась следствием разногласий по этому вопросу между петроградскими лидерами, твердо стоявшими за оборону своего города, и представителями центральной власти в Москве, такими как Ленин и Троцкий, для которых Петроград (не говоря уже о Балтийском флоте) имел второстепенное значение. В конечном итоге, из-за столь полярных позиций двух сторон совещание 9 мая так и не пришло к соглашению по поводу мер, которые следует предпринять для обороны города.

Твердое намерение Ленина и Троцкого избежать возобновления войны с Германией в мае 1918 г. проистекало не только из их убежденности, что оборона Петрограда бессмысленна. Весомым фактором также было то, что как раз в этот момент в России начинала разгораться гражданская война. 6 мая казаки генерала Краснова отвоевали назад Новочеркасск, свою столицу, и очень скоро вся Область войска Донского вновь стала очагом активного сопротивления Советской власти. На Кубани в это же время набирала силу Добровольческая армия генералов Деникина и Алексеева (Корнилов был убит в апреле шальным артиллерийским снарядом). Однако самую непосредственную угрозу в тот момент представлял мятеж мощного Чехословацкого корпуса.

Чехословацкий корпус состоял из более чем сорока тысяч хорошо вооруженных, дисциплинированных и преданных идее создания после войны независимой Чехословацкой республики чехов и словаков, многие из которых побывали в плену или дезертировали из австро-венгерской армии. Сформированный в 1916 году, чтобы воевать вместе с русскими войсками на Восточном фронте, в марте 1916 г. корпус, с одобрения Советского правительства, погрузился в Курске в эшелоны, чтобы пересечь Сибирь и из Владивостока морским путем эвакуироваться во Францию, где сражались другие чехословацкие части. Во второй половине мая — начале июня 1918 г., когда поезда с военнослужащими корпуса растянулись по Транссибирской магистрали на 4000 км, от Самары до Иркутска, череда катастрофических недоразумений, ошибок и несчастных случаев привела к восстанию корпуса, захвату им крупных городов и железнодорожных станций, расположенных вдоль магистрали, и участию в антисоветских движениях на этой огромной территории.

Это начало масштабной гражданской войны в России совпало с переходом в критическую стадию скрытого конфликта между Щастным и Троцким, начало которому было положено на их встрече в Москве 25 апреля. В первые недели мая раздражение, которое испытывал Троцкий по отношению к Щастному, еще более усилилось. Причин тому (точнее, причин в трактовке Троцкого) было несколько, самыми важными из которых были неудача Щастного с переводом Минной дивизии в Ладожское озеро; его стойкое нежелание готовить флот и военно-морские сооружения к уничтожению; и, возможно, особенно — попытки дискредитации его, Троцкого, путем разглашения подчиненным его секретных приказов об уничтожении Балтийского флота. Данные из архивов ВЧК и ВМФ свидетельствуют, что все эти обвинения в адрес Щастного были большей частью или полностью беспочвенны. Особенно это касалось двух последних: на самом деле, флот к уничтожению, в случае необходимости, Щастный приготовил, а разглашение им приказов Троцкого было не столько проявлением стремления подорвать авторитет Троцкого, сколько показателем его тесного сотрудничества с офицерскими и матросскими комитетами Балтийского флота. Как бы то ни было, 22 мая Щастный, разочарованный политикой Троцкого и отсутствием доверия к себе, подал в отставку. Троцкий отставку не принял и вызвал Щастного в Москву. Там он спровоцировал его арест, самостоятельно организовал расследование, фиктивный судебный процесс и смертный приговор по ложному обвинению в попытке свержения Петроградской коммуны и, впоследствии, борьбы против Советской республики (27).

Недоверие к спецам-командирам в революционном Петрограде было настолько велико, что нередки были случаи их ареста и избиения без всякой причины (28). Щастный в этом смысле был примечательным исключением. Весть о его аресте была встречена на Балтийском флоте грозным шквалом протеста, а его казнь, состоявшаяся в ночь на 22 июня, превратила шквал в бурю. Это недовольство стало одной из главных причин выступления против Советской власти в Петрограде в конце июня. Кроме народного негодования по поводу судьбы Щастного, в основе этого неудавшегося мятежа лежали еще две причины. Первая состояла в растущем беспокойстве со стороны части флота по поводу агрессивных действий немцев на Балтике и пассивной реакции на них советского командования. О масштабе этого беспокойства можно было судить уже по первым заседаниям Третьего съезда делегатов Балтийского флота, проходившего 29 апреля — 24 мая 1918 г. Несмотря на преимущественно большевистский состав, делегаты съезда отвергли телеграфное приветствие Троцкого и настойчиво потребовали, чтобы он прибыл лично и объяснил им позицию правительства по поводу будущего флота. Не менее показательной была овация, устроенная съездом Щастному, когда он вышел на трибуну заявить, что для центрального правительства настал момент подняться на борьбу с немцами (29).

Пару недель спустя еще более непосредственный вызов был брошен гражданскому руководству Петрограда офицерами и моряками мощной Минной дивизии, пришедшей «Ледовым походом» из Гельсингфорса и до сих пор стоявшей на якоре вдоль русла Невы в самом центре города (30). Узнав о предпринимаемых Троцким чрезвычайных усилиях по обеспечению в нужный момент взрыва флота, они приняли 11 мая резолюцию, в которой потребовали роспуска Петроградской коммуны и установления диктатуры Балтийского флота, бравшего на себя ответственность за осуществление обороны и управления в Петроградском регионе (31). Несмотря на безнадежную наивность этого требования, наделавшего немало шума, оно было продиктовано искренним стремлением моряков-минеров найти выход из ситуации, созданной нежеланием большевистского правительства выступить против немцев. На заседании корабельных комитетов дивизии на следующий день два стойких противника большевиков, помогавшие организовать митинг протеста моряков накануне, офицеры Феодосий Засимук и Григорий Лисаневич, вступили в острую схватку с Луначарским и Федором Раскольниковым по поводу военной и внешней политики правительства. Собрание радостными криками поддержало Засимука и Лисаневича и освистало Луначарского и Раскольникова. Хотя ничего конкретного моряки не предприняли, враждебность Минной дивизии по отношению к существующей Советской власти, отразившаяся в ее более раннем требовании роспуска Петроградской коммуны, невольно настроила против нее большинство делегатов Третьего съезда Балтийского флота. При всей озабоченности делегатов дальнейшей судьбой флота, они оставались верны Советской власти. 13 мая они выступили с осуждением антиправительственной позиции минеров, обвинили их в «преступной агитации» и постановили уволить из флота Лисаневича и Засимука (32). Однако экипажи кораблей, где служили последние, вопреки ожиданиям делегатов съезда, отказались выдать их властям, а советские власти, в свою очередь, не решились настаивать на этом. К тому же, последующие события, такие как взрыв форта Ино 14 мая, ошибочно воспринятый как подтверждение версии о зависимости большевиков от воли немцев, укрепили их позицию еще больше (33).

25 мая общее собрание делегатов от Минной дивизии приняло решение защищать Лисаневича и Засимука, используя для этого «в полной мере все доступные… средства». На этом собрании была также принята резолюция, выражающая поддержку Советской власти как воплощению народовластия, но осуждающая существующее, преимущественно большевистское, репрессивное правительство как контрреволюционное и несущее гибель Отечеству (34). Собравшись два дня спустя (27 мая), делегаты вновь продемонстрировали независимость, отказавшись признать полномочия ставленника Троцкого Ивана Флеровского, назначенного им главным комиссаром Балтийского флота. Арест Троцким Щастного, случившийся в тот же день, еще больше разозлил моряков Минной дивизии.

Второй составляющей мятежа против Советской власти, вспыхнувшего в Петрограде в конце июня 1918 г. стали рабочие Обуховского завода, в свое время принимавшие участие в манифестациях в защиту Учредительного собрания 28 ноября и 5 января. Позже представители завода играли заметную роль в Собрании уполномоченных. Один из крупнейших в России производителей артиллерийских орудий, снарядов, а также железа и стали для военных нужд, Обуховский завод тяжело переживал внезапное прекращение военных заказов, последовавшее за объявлением в декабре 1917 г. демобилизации. Топливный кризис свел на нет усилия руководства завода по переводу его производства на выпуск мирной продукции, и вскоре завод был закрыт, а его 14,5 тысяч рабочих остались без работы. Те, кто мог, тогда покинули Петроград, присоединившись к растущему потоку беженцев. Весной 1918 г. заводу удалось получить необходимое количество топлива и заказов, чтобы возобновить производство и вернуть на работу около четырех тысяч рабочих (35).

Частичное возобновление работы завода совпало с углублением продовольственного кризиса и резким ростом недовольства рабочих, нашедшими отражение в создании Собрания уполномоченных. Начиная с апреля, работа завода то и дело прерывалась митингами протеста против ухудшающейся продовольственной ситуации. Как и рабочим других промышленных предприятий Петрограда, обухов- цам не хватило энтузиазма, чтобы выйти на манифестацию 1 мая. Но уже 8 мая ситуация на заводе стала приближаться к критической. В тот день заводской комитет партии большевиков под давлением рабочих попытался добиться увеличения дневной хлебной нормы для работающих, к тому времени сократившейся до 1/8 фунта (36).

Вечером на массовом митинге, собравшем три тысячи рабочих завода, эсеры и меньшевики обрушились с критикой на правительство большевиков, доведшее ситуацию с продовольствием до степени чрезвычайности. Принятая на митинге резолюция содержала требования увеличения нормы хлеба и других продуктов до размеров, соответствующих потребностям рабочих, немедленного созыва Учредителльного собрания и окончания гражданской войны (37). Следующая резолюция, принятая на митинге 12 апреля, облекла требование хлеба в форму ультиматума: либо правительство коммуны увеличит продовольственные поставки до нужного уровня, либо рабочие восстанут. Разжиганию антиправительственных настроений на этом митинге способствовали сообщения о кровавых столкновениях на почве нехватки хлеба в Колпино (38). Делегация обуховцев была послана на Путиловский завод, где также было велико недовольство продовольственной ситуацией, чтобы узнать, что думают путиловские рабочие по поводу совместного антиправительственного выступления (39). В конце мая петроградские власти попытались охладить пыл обуховских рабочих, закрыв завод на несколько дней, но безрезультатно. В то же время технические трудности помешали осуществить переброску Минной дивизии в Ладожское озеро (40). Поскольку суда дивизии стояли на якоре напротив Обуховского завода, недовольные моряки и раздраженные рабочие в течение второй половины мая и в июне постоянно пересекались и на общих массовых митингах обсуждали план совместной политической акции. Таким образом, две главных составляющих неудавшегося мятежа, вспыхнувшего в Петрограде 22 июня, соединились. 16 июня, на следующий день после объявления выборов в Петроградский Совет, на Обуховском заводе состоялся особенно жаркий митинг, на котором было решено использовать выборы для превращения Советов в инструмент агитации за возвращение всеобщего избирательного права и созыв нового Учредительного собрания. Кроме того, рабочие обратились к Собранию уполномоченных с призывом начать борьбу за власть и к морякам Минной дивизии — присоединиться к этой борьбе (41).

На митинге 16 июня было также решено направить делегацию к Зиновьеву с требованием расширить, до созыва Учредительного собрания, состав правительства за счет включения в него представителей всех левых партий. Это требование, естественно, было отвергнуто — на том основании, что предстоящие выборы в Совет должны послужить своего рода референдумом для выявления народной воли. Тем не менее, под давлением обуховской делегации Зиновьев согласился выступить перед рабочими завода на массовом митинге 20 июня. На этом митинге его речь и речь Луначарского буквально потонули в гневных выкриках сотен рабочих. Луначарский даже не сумел закончить свое выступление. Он уехал задолго до окончания митинга, принявшего еще одну резолюцию с требованием созыва Учредительного собрания (42).

Пока на митинге обуховских рабочих кипели страсти, в Невском районе, неподалеку от Обуховского завода, был убит Володарский (43). В результате тщательного, подомного, прочесывания близлежащих окрестностей были задержаны 15 человек. После допроса всех, кроме троих, отпустили. Под арестом остались эсеры Григорий Еремеев и два его товарища. Григорий Еремеев, как и его брат Алексей, был одним из самых популярных рабочих лидеров Обуховского завода и, самое главное, не имел никакого отношения к убийству Володарского. Документы ПЧК дают основание считать, что советские власти воспользовались поиском убийцы, чтобы арестовать его и других зачинщиков беспорядков на Обуховском, а затем заставить ПЧК удержать их под стражей (44).

На следующий день, 21 июня, рабочие Обуховского завода объявили «итальянскую забастовку» (45), то есть, выгнали руководство и взяли завод под свой контроль до освобождения Еремеева. 22 июня на очередном митинге рабочих завода было решено потребовать от Собрания уполномоченных объявить 25 июня на всех заводах и фабриках Петрограда политические стачки в знак протеста против политических репрессий в отношении рабочих. Дополнительно было решено: продолжить «оккупацию» завода до тех пор, пока Еремеев не будет выпущен на свободу; послать совместную делегацию рабочих и моряков-минеров в Смольный с ультиматумом об освобождении Еремеева к 22 часам текущего дня; собраться вновь в это время, чтобы принять более решительные меры против правительства в случае, если Еремеева не отпустят (46). Тем временем, весть о казни Щастного в Москве привела моряков Минной дивизии в еще большее негодование. Лисаневич, командир эсминца «Капитан Изыльметьев», в знак откровенной солидарности с бастующими обуховскими рабочими, велел пришвартовать свой корабль у самого завода.

Возглавляемое Зиновьевым петроградское руководство оказалось 21–22 июня между двух огней. С одной стороны были рабочие и матросы (в лице обуховцев и минеров), возмущенные нехваткой продовольствия, репрессиями против рабочих, робостью Советского правительства перед Германией, и готовые к решительной схватке с властями. А с другой — горячие советские головы, жаждущие мести за убийство своего прославленного героя — Володарского. В этих обстоятельствах в отношении последних Зиновьев, под давлением Урицкого, применил сдерживающую тактику (47). Что же касается первых, то, взвесив все обстоятельства, он решил действовать жестко. Так, для начала он отправил делегацию рабочих и матросов, пришедшую к нему требовать освобождения Еремеева, на Гороховую, 2, к Урицкому, с обещанием, что тот все организует. Одновременно он послал эмиссара на Путиловский завод узнать, собираются ли путиловцы поддержать бастующих обуховских рабочих. Выяснилось, что убийство Володарского произвело на рабочих там сильное впечатление и, пусть на время, приглушило антисоветские настроения. Когда стало ясно, что другие предприятия обуховцев не поддержат, руководить подавлением их выступления было поручено созданной внутри правительства тройке. Тройка распорядилась Обуховский завод закрыть, а на следующий день, 23 июня, в окрестностях завода было введено военное положение, местные лидеры эсеров арестованы, эсеровский клуб закрыт, как и штаб-квартиры партии эсеров в Невском и Обуховском районах (48).

Состоявшиеся 22 июня похороны Володарского усилиями большевиков и левых эсеров были превращены в массовую демонстрацию поддержки Советской власти. В этой обстановке симпатии масс оказались не на стороне восставших моряков Минной дивизии, и их выступление удалось легко подавить. Для этой цели были привлечены около пятисот кронштадтских матросов, принимавших участие в похоронах (49). Как и в случае с рабочими-путиловцами, убийство Володарского заглушило негодование матросов, вызванное расстрелом Щастного, и помогло повернуть их против минеров. Газета Горького «Новая жизнь», до этого стойко поддерживавшая политический протест рабочих, точно уловила этот поворот в настроениях масс. В редакционной статье 23 июня газета выразила сожаление в связи с утратой Володарского, «неутомимого агитатора… социаписта-вождя, отдавшего свою душу рабочему классу», и, назвав его убийство «безумием», пожелала, чтобы его смерть не повлекла за собой цепь кровопролитий (50).

В помощь кронштадтцам были даны три канонерки. Когда «Капитан Изыльметьев» попытался сняться с якоря и уйти, они преградили ему путь. После недолгих переговоров экипаж судна был разоружен, а несколько офицеров и матросов арестованы; Лисаневичу удалось ускользнуть. Три других эсминца, снявшись с якоря, поднялись вверх по течению и приготовились к бою. Однако их экипажи также удалось уговорить сдаться без кровопролития, после чего некоторые офицеры и матросы были арестованы (правда, Засимук, как и Лисаневич, сумел скрыться) (51). В последующие дни минеров постигла судьба обуховских рабочих. Флеровский устроил тщательную чистку рядов дивизии, арестовав всех, кого сумел, из тех, кто так или иначе участвовал в организации беспорядков.

8-10 июня петроградские большевики собрались на свою Шестую ежеквартальную городскую конференцию. Открывая форум, Зиновьев дал положительную оценку результатам подписания Брестского договора. Однако он не пытался скрыть ни тяжелого международного положения, в котором оказалась Советская Россия, ни негативного влияния продовольственных трудностей на петроградских рабочих, ни катастрофического состояния партийных организаций на местах. Численность петроградских большевиков упала с 36 тыс. чел. в феврале 1918 г. до 13472 чел. в июне (52), при этом значительное, в процентном отношении, количество их было занято на государственной и военной работе и полностью утратило связь со своей партийной организацией. Ситуация осложнялась тем, что среди новичков, недавно пришедших в организацию, были, по оценке Зиновьева, «сотни и тысячи жуликов». Последовавшая за докладом Зиновьева дискуссия о различных аспектах состояния партии подтвердила эту мрачную картину. На фоне недавнего указания ЦК о необходимости положить конец конфликту между партийными комитетами и партийными фракциями в Советах и усилить партийную работу и дисциплину на местах, эти реалии подтолкнули делегатов принять серьезные меры по перестройке районных партийных комитетов и заводских организаций, а также признать усиление партийной работы на местах первоочередной задачей всех большевиков, вне зависимости от занимаемых постов (53).

В это время снизу все настойчивее раздавались требования перевыборов Петроградского Совета (54). И хотя делегаты большевистской конференции, похоже, дружно согласились, что выборы следует отложить до тех пор, пока продовольственный кризис не ослабеет, несколькими днями позже (13 июня) руководство Петросовета объявило о том, что перевыборы будут проведены в семидневный срок, начиная с 17 июня (55). На этот шаг его подтолкнули, помимо давления снизу, еще ряд факторов, такие как решение ВЦИКа в Москве созвать в ближайшее время Всероссийский съезд Советов и инициировать чистку Советов от умеренных социалистов, а также желание дать отпор Собранию уполномоченных, присвоившему себе право представлять интересы рабочих, и успех большевиков в районных беспартийных рабочих конференциях. (Последнее обеспечивало механизм, помогающий компенсировать электоральную слабость правящих партий на предприятиях.)

Новые правила организации выборов были утверждены на пленуме Петросовете 15 июня (57). Возможно, главное отличие состава нового Совета от предыдущего состояло в численном преимуществе, которое получали при выборах организации, где преобладали большевики: Петроградский Совет профсоюзов, отдельные профсоюзы, фабзавкомы закрытых предприятий, районные Советы и районные беспартийные рабочие конференции (58). Левые эсеры потребовали сократить представительство профсоюзов в Совете и убрать из него представителей беспартийных рабочих конференций, но безрезультатно (59).

Иллюстрацией преимущества, которым, по новым правилам, обладали большевики, может служить избирательная квота, выделенная беспартийной рабочей конференции Первого городского района. Собравшись накоротке 22 июня, конференция большинством голосов, образованным объединенными силами большевиков и левых эсеров, вместо пропорциональной системы представительства в Совете приняла принцип «победитель получает все». В результате все 28 кандидатов, избранных конференцией в Петроградский Совет, оказались либо большевиками, либо левыми эсерами. Значительное (27 %) меньшевистско-эсеровское меньшинство осталось вовсе без представительства (60). Аналогичная процедура и с теми же результатами была совершена в Нарвском районе (61). Вообще, судя по соответствующим архивным документам, подобные вещи имели место в большинстве районных рабочих конференций и в большинстве районных Советов. Представителями от районных Советов были либо два большевика и один левый эсер, либо три большевика. Наконец, красноармейские подразделения, из которых меньшевики и эсеры были, по сути, исключены, получили равную с рабочими норму представительства (1 депутат от 500 красноармейцев) (62).

Лишь около 260 из общего количества порядка 700 депутатов нового Совета избирались непосредственно на предприятиях, что заранее гарантировало большевикам значительное большинство в нем (63). Так что, заявляя в начале голосования: «Судьба большевистской власти в Петрограде зависит от результатов перевыборов… и если перевыборы не дадут желательных результатов, то, само собой разумеется, большевики уйдут от власти», — Зиновьев ничем не рисковал (64). Таким же лукавством выглядело и заявление руководителя избирательной кампании большевиков Володарского, сделанное им за несколько дней до гибели, о том, что сохранение большевистского большинства послужит своего рода мандатом на осуществление репрессий в отношении таких оппозиционных движений, как Собрание уполномоченных (65). Вместе с тем, большевистские лидеры реалистично оценивали неуспех партии на выборах непосредственно от предприятий как потенциально весьма опасное поражение.

В первый день перевыборов руководство ПК большевиков призвало рабочих голосовать только за кандидатов, стойко преданных Советской власти, ведущих беспощадную борьбу с врагами трудового народа и, при вынесении решений в новом Совете, готовых соблюдать принцип подчинения меньшинства большинству (66). ПК также назначил на вечер 17 июня заседание Собрания организаторов, на котором выступил Володарский — это оказалось его последним выступлением на партийном форуме — с разъяснением выборной стратегии большевиков. Резолюция, принятая по итогам его выступления, отразила не только серьезное отношение, которое партия придавала выборам на заводах и фабриках, но и проблему нехватки опытных кадров для ведения избирательной кампании. Так, резолюция одобрила образование — там, где это необходимо для победы над оппозицией — блоков с левыми эсерами, а также предложила отправить имеющихся в наличии немногочисленных опытных агитаторов курсировать по районам с целью охватить агитацией весь город (67).

Володарский полагал, что, ответственность за проведение избирательной кампании большевиков на низовом уровне ляжет на комиссии по перевыборам при районных партийных комитетах, а также на сами партийные комитеты, и некоторые районные комитеты успели создать у себя подобные органы (68). Однако узкие временные рамки кампании и паралич большинства партийных комитетов помешали им сыграть в ней значительную роль. В результате основная тяжесть работы легла на плечи главных лидеров большевиков и левых эсеров. Вдобавок, по распоряжению Володарского и Зиновьева, которые сами принимали самое деятельное участие в кампании, из Кронштадта на подмогу были спешно вызваны «политически сознательные» матросы (69). С помощью массированной пропагандистской «блиц-атаки» адвокаты существующего режима попытались вновь завоевать поддержку масс, в значительной мере утраченную в предшествующие недели и месяцы, когда партийная работа на производстве практически замерла. Центральной темой их кампании, ежедневно муссируемой на страницах большевистских и левоэсеровских газет и на бесконечных собраниях и митингах, стало утверждение, что из всех соперничающих партий только большевики и левые эсеры последовательно отстаивали воплощение в жизнь революционных лозунгов. Соперники, меньшевики и эсеры, стремились вернуть капиталистов к власти и вскоре реставрировать ненавистный старый режим. Так же, как и в ходе большевистской кампании по выборам в Учредительное собрание, голосование за оппозицию приравнивалось к голосованию за контрреволюцию. Третьего было не дано (70).

Не только большевики и левые эсеры отнеслись к перевыборам серьезно. После недолгих раздумий то же самое сделали меньшевики и эсеры, однако их подход к избирательной кампании оказался полностью противоположным большевистскому. В то время как большевики стремились переключить внимание масс с текущих экономических трудностей на долговременные революционные задачи и подчеркивали, что требование оппозиции о новом созыве Учредительного собрания есть не что иное, как путь возврата к прежнему несправедливому порядку, меньшевики и эсеры попытались использовать беспокойство масс по поводу конкретных проблем (угроза голода, вероятность германской оккупации, распространение инфекционных заболеваний и занимающийся в стране пожар гражданской войны), чтобы продемонстрировать банкротство советского эксперимента и спасительную роль Учредительного собрания как единственного средства предотвращения тотальной катастрофы (71).

К 26 июня, когда Собрание уполномоченных постановило назначить на 2 июля всеобщую политическую стачку, перевыборы Петроградского Совета практически завершились. Процедура отбора, изобретенная большевиками, достигла цели, обеспечив их партии подавляющее большинство в Петроградском Совете (72). Но, хотя сегодня документы позволяют проследить, как технически это большинство было достигнуто, оценить результаты выборов с точки зрения политических настроений рабочих по-прежнему очень трудно. Судя по официальным данным, там, где выборы осуществлялись непосредственно от предприятий, успех большевиков был довольно скромным: 127 из 260 фабричных делегатов. Второе место заняли левые эсеры, получив примерно 75 мест. Большинство, набранное правящими партиями, составляло три к одному. Эсеры, меньшевики и беспартийные кандидаты имели успех на крупных предприятиях, таких как Путиловский, Обуховский, Патронный, Невский, Балтийский заводы и завод «Арсенал», в типографиях и среди женщин-работниц, многие из которых трудились на табачных и текстильных фабриках. Обусловленный, возможно, продовольственными трудностями и боязнью увольнений (73), результат этот свидетельствовал, что время, когда большевики имели крепкую поддержку в рядах работниц (как при выборах в Учредительное собрание), давно прошло. После выборов Конкордия Самойлова, возглавлявшая избирательную кампанию большевиков среди фабричных работниц, призналась, что это было ужасно, что женщины отказывались даже выслушать большевиков (74). Тем не менее, анализируя результаты выборов, «Новая жизнь», хотя и отметила провалы большевиков и успехи меньшевиков и эсеров, а также использование метода запугивания избирателей, пришла к выводу, что «многие рабочие еще не изжили большевистского "коммунизма” и продолжают считать Советскую власть… представительницей своих интересов, с ней связывают свои судьбы и судьбы рабочего движения» (75).

Несомненно, так оно и было. Однако остается назойливый вопрос: сколько оппозиционных депутатов от предприятий не были избраны в Совет, уступив места большевикам, из-за ограничений печати, запугивания избирателей, нечестной процедуры голосования и просто слишком короткой избирательной кампании? В отдельных районах организацией выборов на предприятиях занимались избирательные комиссии при местных Советах, из которых представители оппозиции были исключены. Внутри самих предприятий выборы осуществлялись силами фабзавкомов, многие из которых не переизбирались с 1917 г. Фабзавкомы закрытых фабрик и заводов также имели право избирать и избирали депутатов в Совет (так называемые «мертвые души») — по одному депутату от каждого предприятия с численностью более тысячи рабочих на момент закрытия. Даже безработные получили право избирать своих представителей и нормы представительства, едва ли не равные нормам для действующих предприятий. Организацией предвыборных собраний безработных занимались профсоюзные избирательные комиссии, в которых преобладали большевики (76). 15 июня Володарский «великодушно» позволил возобновить выход некоторых оппозиционных газет, в том числе эсеровского «Дела народа» и меньшевистского «Луча». Но это случилось всего за пару дней до начала голосования. До того большая часть умеренной социалистической прессы была вынуждена молчать.

В канун решительного разрыва, произошедшего между большевиками и левыми эсерами в начале июля (77), левые эсеры откровенно признавали факт большевистских злоупотреблений во время этих выборов. На третьем съезде партии левых эсеров в Москве (28 июня — 1 июля) Спиридонова заявила, что из четырехсот большевистских депутатов в новом Совете триста имели незаконные мандаты. «Мы этого не оглашали, не боролись против этого, потому что в Петрограде так сильна контрреволюция, так сильна оборонческая партия, что там победить большевиков значит… погубить всю Советскую власть и отдать Петроград в руки черной реакции. Пришлось замолчать этот факт, несмотря на то, что возмущение рабочих… было громадное» (78). К чему это, в итоге, нас приводит? По-видимому, самое меньшее, что мы можем теперь сказать, это то, что «победа» большевиков на июньских выборах в Петроградский Совет — даже на уровне предприятий, что было чревато самыми серьезными политическими последствиями — была сомнительной.

25 июня ПК большевиков предпринял меры к созданию и установлению контроля над своей партийной фракцией в новом Совете, которая должна была впервые собраться через два дня (79). Хотя эта попытка осуществления принципа подчинения советских фракций партийным комитетам провалилась, это была примечательная, потенциально создающая прецедент инициатива. Примерно в это же время были усилены попытки организовать большевистские фракции и организации, номинально ответственные перед местными партийными комитетами, и во всех районных Советах, а также в других городских учреждениях, в которых их до сих пор не было.

Одновременно был взят курс на оживление партийной работы среди женщин-работниц. После закрытия в конце января журнала «Работница» (80) связанные с ним ведущие петроградские большевички сосредоточились на общепартийной работе либо в ПК, либо в районных комитетах партии. Исключение составляла Александра Коллонтай, которая, как член Совнаркома, в середине марта уехала в Москву. В июне потребность партии в новых кадрах взамен покинувших Петроград, а также катастрофические для большевиков результаты выборов в Совет на «женских» предприятиях подтвердили необходимость усиления влияния партии в среде работниц. Вопрос об усилении партийной работы среди трудящихся женщин впервые был поднят и одобрен Петербургским комитетом накануне выборов. 14 июня ПК фактически обязал Самойлову организовать особую секцию агитации и пропаганды среди работающих женщин (81). 26 июня на заседании Собрания организаторов Самойлова выступила с докладом, в котором подчеркнула как важность, так и трудность ведения разъяснительной работы среди разгневанных женщин, озабоченных угрозой голода и возможной потерей работы.

Затем она предложила создать при ПК и районных комитетах партии специальные секции для ведения подобной работы среди женщин. Некоторые районные организаторы выступили с критикой подобных предложений — либо потому, что считали пропаганду среди «серых», «реакционных» работниц бесполезным занятием, либо потому, что были уже настолько перегружены работой, что создание еще одной секции казалось им, как выразился один из участников собрания, «сплошной иллюзией».

Евгения Егорова, организатор от Выборгского комитета большевиков и член ПК, хотя и разделяла взгляды Самойловой на важность партийной работы среди работниц, полагала, что инициатива в этом деле должна исходить «сверху», от женского отдела при ПК. В защиту предложения Самойловой выступила организатор от Нарвского райкома Анна Иткина, заявившая, что именно отсутствие низовой организационной базы было главной причиной слабости прежней партийной работы среди женщин. Собрание организаторов приняло решение создать секции партийной работы среди женщин одновременно на городском и районном уровне. Однако, несмотря на то, что все районные комитеты партии сформировали у себя подобные секции (82), добились они немногого — в основном, из-за непрекращающихся экономических трудностей, которые оказывали на женщин гораздо большее воздействие, а также из-за традиционно пренебрежительного отношения большевиков-мужчин к женщинам вообще и к партийной работе среди женщин-работниц, з частности. О проблеме половой дискриминации и ее негативном воздействии на партийную работу в этот период говорила впоследствии Самойлова, выступая в декабре 1918 г. на Восьмой городской конференции петроградских большевиков. В качестве иллюстрации она привела следующий пример: когда на одном из крупнейших петроградских заводов женщины избрали свою представительницу в заводской рабочий комитет, мужчины-рабочие отказались признать ее на том основании, что если, мол, давать отдельное представительство женщинам, то тогда нужно будет давать его и детям (83).

На заседании Собрания организаторов 26 июня Самойлова также подняла вопрос о возобновлении выхода «Работницы». Не сомневаясь в необходимости возрождения журнала, она, правда, была не вполне уверена в том, где он должен издаваться, в Петрограде или в Москве, поскольку в столице для этого было больше возможностей. Егорова была настроена более решительно. Явно большая, чем Самойлова, противница феминизма, она однозначно заявила, что перемещение издания в Москву, где его содержание будет диктовать архифеминистка Коллонтай, совершенно «недопустимо!» (84). В результате отсутствия единодушия, было решено оставить окончательное решение этого вопроса за ПК (85). Рассмотрев вопрос о «Работнице» на двух заседаниях, 28 июня и 2 июля, Петербургский комитет согласился взять издание журнала на себя, как только в районах закончится формирование секций по партийной работе среди женщин. Самойлова, Николаева и Прасковья Кудели, составлявшие редколлегию «Работницы» в 1917 г., были назначены руководить возрожденной версией журнала (86). Однако позже, 19 июля, в рамках процесса слияния партийной и правительственной печати (по причине финансовых и кадровых трудностей), это решение было пересмотрено. Было решено на время отказаться от издания самостоятельного журнала «Работница», предоставив, вместо этого, его редакции еженедельную полосу в «Красной газете» (87).

Первая из этих «страничек» «Работницы» в «Красной газете» увидела свет 4 августа, и ее редакторы с самого начала постарались дистанцироваться от любых проявлений сепаратизма или «коллонтаевского» феминизма. Так, во вступительной редакционной статье они с удовлетворением отметили, что совместная работа в одной газете позволит укрепить единство трудящихся мужчин и женщин в борьбе за великое дело освобождения всех рабочих от гнета капитализма. Подобно своей предшественнице, которая освещала жизнь работниц только под углом зрения общих задач рабочего класса, «Работница» в «Красной газете» рассматривала женщин-рабочих как один из отрядов великой армии труда (88). Конечно, таким значимым для женщин вопросам, как нехватка продовольствия и кровавая гражданская война, в полосе уделялось немалое место, но все-таки самой важной и последовательной темой для «Работницы», часто фигурирующей среди набранных жирным шрифтом лозунгов, была та, что призывала женщин не отставать от мужчин в решении общих задач.

Между тем, большевистские лидеры в переизбранном Петроградском Совете поспешили опереться на свой сомнительным образом полученный «мандат», чтобы расправиться с Собранием уполномоченных и пресечь намеченную им на 2 июля всеобщую стачку. Резолюция, объявившая Собрание уполномоченных контрреволюционной организацией, была одобрена на первом пленарном заседании нового Совета 27 июня (89), за несколько дней до окончания выборов. Все петроградские газеты были обязаны вынести это обвинение на первые полосы. Заводы и фабрики были предупреждены о том, что в случае участия во всеобщей забастовке они будут немедленно закрыты, а отдельным бастующим пригрозили штрафами и/или увольнениями. Агитаторы и члены забастовочных комитетов подлежали немедленному аресту, и впоследствии все эти предупреждения были выполнены (90).

Днем 30 июня исполком Петросовета собрал на экстренное совещание представителей районных Советов и районных комитетов большевиков и левых эсеров, чтобы выработать дополнительные антизабастовочные меры (91). Уже 1 июля подозреваемые в симпатиях к оппозиции типографии были опечатаны, в помещениях оппозиционных профсоюзов произведены обыски, на железной дороге в пределах петроградского узла объявлено военное положение, а в важнейших точках города поставлены на круглосуточное дежурство вооруженные патрули с полномочиями пресекать попытки забастовщиков остановить работу предприятий. Обратив внимание на все эти жесткие меры, корреспондент газеты «Новая жизнь» подметил, что «никогда, даже в пору самых суровых преследований большевиков при Керенском после июльского выступления, не была так стеснена свобода и воля рабочих, как при террористической опеке нынешнего рабоче-крестьянского правительства» (92). А Бюро Собрания уполномоченных, копнув еще глубже в историю, заявило в своем информационном листке, что «никакое правительство в Романовской России не принимало таких мер против забастовки, какие приняло Советское правительство» (93).

По крайней мере, отчасти из-за этих жестких мер на призыв Собрания уполномоченных о забастовке откликнулось очень небольшое количество предприятий. В воцарившейся после неудавшейся забастовки атмосфере репрессий (усугубленной реакцией на «заговор» левых эсеров несколькими днями позже (94)) Собрание уполномоченных было обречено. Последнее заседание его Бюро состоялось 19 июля. Протокольные записи этого заседания, явно делавшиеся в спешке, показывают, что оно занималось исключительно вопросами, связанными с ликвидацией дел Бюро и расчетами с персоналом (95).

Дальнейшие события, имевшие отношение к Собранию уполномоченных, происходили в Москве и были связаны исключительно с организацией общероссийского Рабочего съезда. Задача этого съезда состояла в том, чтобы дать представителям рабочего класса страны возможность самим искать ответы на вопросы, волнующие Россию. На своих последних заседаниях Собрание уполномоченных, наряду с призывом к всеобщей забастовке, приняло решение созвать съезд рабочих промышленных центров, прежде всего, Северной и Центральной областей, с тем чтобы подготовить съезд общенациональный. Кроме того, сразу после заседания 26 июня Собрание направило двух своих ведущих представителей, Алексея Смирнова и Николая Борисенко, в Москву, чтобы помочь подготовить региональный съезд. Предварительное совещание по этому вопросу состоялось в Москве 28 июня. Присутствовавшие на нем делегаты от Петрограда, Москвы, Тулы, Ярославля, Нижнего Новгорода, Сормова, Владимира, Коломны, Мальцевского района, Брянска и Твери постановили созвать съезд в Москве 20 июля и сформировали организационный комитет по его созыву (96).

Организационный комитет приступил к работе немедленно и подготовил повестку дня съезда, которая явно не учитывала твердого намерения Советского правительства удержать власть практически любой ценой. Предполагалось, что Рабочий съезд Центральной и Северной областей будет открыто обсуждать и принимать решения по самым серьезным и злободневным политическим и экономическим вопросам. Эти решения станут руководством к действию для последующего Всероссийского Рабочего съезда, который будет опираться на поддержку вновь обретшего единство рабочего класса. В повестке, однако, не нашел отражения тот факт, что распад Собрания уполномоченных в Петрограде и далекая от свободы политическая обстановка, сложившаяся в Москве и других промышленных центрах, с самого начала подрывали усилия организационного комитета. Действительно, так мало делегатов смогли добраться до Москвы к 20 июля, что открытие съезда пришлось перенести на 22-ое. 21 июля число делегатов было по-прежнему настолько незначительно, что они, собравшись на частное совещание, были вынуждены договориться о снижении статуса предстоящего мероприятия и сокращении его повестки дня. Было решено, что если не произойдет внезапного скачка численности прибывающих делегатов, собрание будет именоваться «совещанием», а не «съездом» и даже не «конференцией». Соответственно, вместо выработки позиций по ключевым внутри- и внешнеполитическим и экономическим вопросам для всероссийского съезда рабочих делегатов, «совещание» ограничится заслушиванием докладов с мест и обсуждением вопросов, связанных с организацией и общими задачами общероссийского съезда (97).

Примерно тридцать пять участников этого «совещания» 22–23 июля едва успели начать выполнение своей урезанной повестки дня, как их дискуссии были прерваны ворвавшимися в зал красногвардейцами с винтовками наперевес (98). После грубого и бесцеремонного обыска всех делегатов арестовали и, погрузив в машины, отвезли в ЧК на допрос, а оттуда — в Таганскую тюрьму. Помимо рабочих представителей, среди задержанных оказались четыре видных деятеля социалистического движения, представлявшие на съезде свои партии: Рафаил Абрамович (меньшевики), Александр Бейлин (эсеры), Андрей Вецкалн (Латышская социал-демократическая рабочая партия) и Виктор Альтер (Бунд) (99).

Документы Рабочего съезда (совещания) Северной и Центральной областей, хотя и не отличаются полнотой, представляют значительный интерес, так как раскрывают особенности поведения государства и рабочего класса в условиях гражданской войны, безработицы, голода и болезней. Необходимость подготовки и созыва общероссийского Рабочего съезда на совещании не оспаривалась, а проблема отношения съезда к существующей Советской власти была едва упомянута (что существенно затруднило ВЧК процедуру выдвижения обвинений против арестованных участников). Единственный существенный вопрос, который вызвал споры, был вопрос о возможности создания единого общенационального мощного рабочего «союза» (или «партии»), свободного от влияния интеллигенции. Возникновение этого вопроса, как и самой идеи Рабочего съезда, явилось, в какой-то мере, отражением того разочарования рабочих в существующих политических партиях, которое ранее способствовало созданию Собрания уполномоченных.

Первые признаки мощной вспышки холеры, о которой эпидемиологи предупреждали еще весной, появились 1 июля, когда внимание петроградских властей было сосредоточено на предотвращении намеченной на 2 июля всеобщей стачки. В тот день в городских больницах были зафиксированы сразу семь случаев подозрения на грозное заболевание. Эпидемия развивалась по типичной для холеры схеме: астрономическая скорость распространения вначале, затем недолгий пик, после которого число новых случаев заболевания начало неуклонно снижаться, но длился этот спад значительно более продолжительное время. В первую неделю (1–7 июля) число подтвержденных случаев холеры и подозрения на нее составило 456, из них 59 — со смертельным исходом. На второй неделе (8-14 июля) эпидемия достигла своего пика: 4247 случаев заболевания, из них 1264 — со смертельным исходом. В течение третьей недели эпидемии (15–21 июля) заболеваемость снизилась до 2304 случаев, из них 1044 — со смертельным исходом, а в течение четвертой (22–28 июля) эти показатели сократились еще на 50 %: 1219 заболевших, из них 507 умерших. Численность заболевших и умерших в августе и сентябре, хотя и оставалась пугающей, продолжала неуклонно снижаться: в августе за весь месяц был зарегистрирован 2331 случай заболевания, в том числе 861 — со смертельным исходом, а в сентябре, соответственно, 1091 и 372 случая. Естественно, больше всего пострадали от эпидемии беднейшие районы и кварталы Петрограда, население которых (в основном неквалифицированные рабочие и безработные и их семьи), в силу нищеты и неграмотности, было наименее способно противостоять инфекции (100).

Общее число зарегистрированных случаев холеры в июле-сентябре составило 12047, из них 8223 — подтвержденных, 4305 — со смертельным исходом. Эта статистика не учитывает большое количество жертв заболевания, умерших вне стен больниц (дома и на улице). Тем не менее, огромное число зарегистрированных случаев делает эту вспышку холеры крупнейшей в истории города. Она была в три раза крупнее эпидемии холеры в Петрограде (тогда Петербурге) в 1892 г. и в полтора раза крупнее той, что свирепство- вала в городе в 1902 г. (101). Доклад об эпидемии, представленный на заседании ПК большевиков 10 июля, в момент ее пика, свидетельствовал, что среди жертв необычайно большой процент составляют женщины — фабричные работницы (102).

На фоне жестокой классовой войны, которая велась в городе в уже описанный период, борьба за обуздание петроградской холерной эпидемии 1918 г. явилась своего рода коротким перемирием, во время которого традиционно враждующие в политическом отношении элементы населения объединились для совместной работы на общее благо. Быстрее всего на весть об эпидемии отреагировали большевистские и левоэсеровские представители отделов здравоохранения местных Советов, объединившихся в Междурайонное совещание. В течение всего времени эпидемии эти отделы и/и ли созданные районными Советами специальные тройки, при поддержке эпидемиологов, медицинских работников и фармацевтов, были на переднем крае борьбы с инфекцией на местном уровне, просвещая население и обучая его способам предохранения от заражения. Районными отделами здравоохранения были также созданы многочисленные станции холерной скорой помощи и центры вакцинации, которые действовали круглосуточно; кроме того, большое внимание они уделяли уничтожению источников инфекции (103). Областной Комиссариат здравоохранения сформировал чрезвычайную комиссию по борьбе с холерой, ставшую городским координационным центром противохолерных мероприятий.

На первом заседании 9 июля чрезвычайная комиссия, возглавляемая комиссаром здравоохранения большевиком Первухиным, разработала план создания в районах собственных медико-санитарных центров по борьбе с холерой (104). Однако, как показывают документы, многие из своих мероприятий на местном уровне чрезвычайная комиссия все же осуществляла через отделы здравоохранения районных Советов и тройки. Успешно сотрудничала, по-видимому, чрезвычайная комиссия и с центральным рабочим комитетом по борьбе с холерой, сформированным Петроградским Советом.

Хотя представители районных Советов вошли (не сразу) в состав чрезвычайной комиссии, где они работали бок о бок с ведущими городскими медицинскими специалистами, центральный рабочий комитет взял на себя функцию координации усилий по борьбе с холерой на районном уровне (105). Часто он служил каналом связи между чрезвычайной комиссией и районными Советами, а также рабочими организациями вообще. В борьбу с холерой оказался втянут даже ПК большевиков. В разгар эпидемии он распорядился прекратить уличную торговлю фруктами, ввести, как можно скорее, на фабриках и заводах систему экстренных профилактических мер для рабочих, мобилизовать рабочих на рытье могил под огромное количество скопившихся на городских кладбищах гробов (106). Рабочий протест, связанный с эпидемией, был минимальным и объяснимым. Перегруженные сверх меры могильщики Успенского кладбища потребовали увеличения своего мизерного хлебного пайка. С таким же требованием выступили работники городского водопроводного хозяйства, особенно истопники, среди которых процент смертности от холеры был необычайно высок (они настаивали на необходимости выдачи им дополнительного пайка, равного тому, что получали медицинские работники, чьи обязанности были сопряжены с высоким риском). Рассмотренные и одобренные чрезвычайной комиссией, эти требования затем были, вероятно, удовлетворены (107).

В течение первой половины 1918 г. политические, экономические и социальные проблемы в Петрограде чрезвычайно обострились. Поначалу СК ПТК, предоставленный Совнаркомом в Москве самому себе, пытался справиться с этими проблемами, не прибегая к крайним мерам, однако безуспешно. Быстрый рост Собрания уполномоченных явился отчасти отражением этого неуспеха. Даже сегодня, когда объемные архивные дела, связанные с деятельностью Собрания уполномоченных, доступны для изучения, невозможно с точностью оценить количественный состав этого движения. Однако, судя по этим документам, несомненно, что весной 1918 г. за Собранием уполномоченных шло значительное число рабочих, представлявших широкий срез петроградских промышленных предприятий. Очевидно также, что в середине марта, когда Собрание пыталось что-то изменить, действуя через существующую политическую систему, поддержка рабочих была обусловлена в основном насущными вопросами: нехваткой продовольствия, безработицей, бессистемной эвакуацией и т. д., — вкупе с нежеланием или неспособностью существовавших рабочих организаций и органов самоуправления реагировать на них. Однако в середине мая, когда все эти проблемы обострились, цели Собрания уполномоченных и идущих за ним масс стали более откровенно политическими и антисоветскими (108).

В ответ на это районные Советы Петрограда предприняли попытку восстановить свои связи с массами и поддержку среди рабочих с помощью собственных беспартийных рабочих конференций. Несмотря на преобладание в них большевиков и левых эсеров, эти конференции, как и заседания Собрания уполномоченных, стали показателем растущего отчаяния петроградских рабочих, не способных более терпеть тяжесть продовольственного кризиса и катастрофической безработицы. Между тем, Брестский договор не снял ни угрозу захвата русского Балтийского флота немцами, что стало причиной опасного «Ледового похода» русских кораблей под руководством Алексея Щастного из Гельсингфорса в Кронштадт, ни угрозы оккупации Петрограда, символом которой стала новая военная тревога, охватившая город в дни, когда решалась судьба форта Ино.

Но не столько это, сколько непрекращающиеся запросы из Москвы подрывали силу петроградской большевистской организации, лишая ее и без того поредевших ценных кадров, сводя на нет все попытки укрепления партии с целью возобновления ее политической активности на производстве и перехода — после преодоления разногласий по поводу существа партийной работы — на руководящие позиции в петроградском руководстве. Среди событий, отражающих глубокий кризис Советской власти в Петрограде в этот период, были неудачное совместное выступление моряков Минной дивизии и рабочих Обуховского завода, вынужденные манипуляции, к которым прибегли большевики на июньских перевыборах Петроградского Совета, чтобы обеспечить себе победу (независимо от легитимности голосования на предприятиях), и жестокое подавление всеобщей забастовки, объявленной Собранием уполномоченных.

В начале 1917 г. население Петрограда, по самым консервативным оценкам, составляло примерно 2,3 млн. чел. Городская перепись — первая после 1910 г. — завершенная в начале июня 1918 г., показала, что эта цифра сократилась почти на миллион и не превышала 1,5 млн. чел. (109). Только за вторую половину мая и первую половину июня примерно 150 тыс. жителей покинули бывшую столицу. Большой процент от этого числа составляли рабочие, бежавшие в деревню от голода (110). Еще более усугубившаяся ситуация с продовольствием, растущая угроза «красного террора» и беспрецедентная эпидемия холеры в середине лета усилили этот массовый исход. Неудивительно, что в августе Стасова в письме Новгородцевой в Москву жаловалась: «Питер пуст, жалко на него смотреть» (111).

Опорой большевикам в борьбе с этими многочисленными трудностями служило сотрудничество с левыми эсерами. О первостепенной важности большевистско-левоэсеровского союза для выживания Советской власти в Петроградском регионе весной и в начале лета 1918 г. говорит история так называемой Северной коммуны.

1 The National Archives of the UK (TNA) Public Records Office (PRO) FO 371/3315/34853

2 Ibid

3 TNA- PRO ADM 137/1731/82

4 См. Рабинович А. Досье Щастного. Троцкий и дело героя Балтийского флота //Отечественная история 2001 № 1 С 61–81 Сокращенный англоязычный вариант этой статьи см Alexander Rabmowitch The Shchastny File Trotsky and the Case of the Hero of the Baltic Fleet//The Russian Review 1999. Vol 58 № 4 P 37-47

5 Советско-германские отношения. От переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапальского договора. Т 1 — М, 1968. С.368

6 АУ ФСБ СПб и ЛО № 3614 Л 50, Балтийские моряки в борьбе за власть Советов (ноябрь 1917 — декабрь 1918)/ Под ред. А. Л. Фраймана — Л, 1968 С.51, 126, 131

7 Красная армия и флот. 1918. 9 апреля. С 2, Балтийский флот в Октябрьской революции и гражданской войне / Под ред. А. К. Дрезена — Л, 1932 С 81

8 F N A Ciomie Letters [on Russian Affairs] from Captain Cromie RN — N p, 1919 P 118-189

9 РГА ВМФ Ф p-92 On 1 Д 135 Л 27–30, Сташевич П. Ледовый поход Балтийского флота //Октябрьский шквал Моряки Балтийского флота в 1917 году — Л., 1927 С 129–144. Муранов А И и Звягинцев В Е Досье на маршала Из истории закрытых судебных процессов — М, 1996. С 14-78

10 Предложение Щастного перевести суда в Ладожское озеро было одобрено Троцким 22 апреля — АУ ФСБ СПб и ЛО № 3614 Л 55

11 РГА ВМФ Ф р-52 Оп 5 Д 1 Л 44. О кризисе, связанном с фортом Ино, см Рупасов А. И., Чистиков А. И. Советско-финляндская граница, 1918–1938 — СПб. 200 °C 13-14

12 ЦГАСПб Ф 144 Оп.1 Д1 Л 30–32. О декрете ВЦИКа см Протоколы заседаний Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета 4-го созыва — М, 192 °C 10–13, 169-193

13 ЦГАСПб Ф 144 On 1 Д 1 Л 41. См также ГАРФ Ф 130 On 1 Д 342 Л 25

14 ЦГАСПб Ф47 On 1 Д42 Л 93; Ф 9618 On 1 Д 240 Л 99, Ф 1000 Оп 79 Д 12 Л 48-48об, РГА ВМФ Ф р-661 On 1 Д 138 1 23, Ф р-52 On 1 Д4 Л1,Ф р-852 Оп.1 Д 25 Л 32

15 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 4 Д815 Л 108-134

16 Петроградская правда. 1918. 26 апреля. С 1

17 Об интервенции союзников см ниже, глава 12

18 Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С 141–142, 155, прим 1, Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 36. С 315. 607, прим 122

19 См, напр, Новые ведомости. 1918. 9 мая. Вся первая страница этого номера была посвящена германским требованиям и приближающейся оккупации Петрограда и Москвы

20 Тщательно изучив образцы подобных «германских писем», покойный Джордж Кеннан пришел к выводу, что они являются подделкой. См. Geotge F Кеппап The Sisson Documents//Journal of Modern History. 1956 Vol 28 № 2 P 130-154

21 Новые ведомости. 1918. 10 мая. С3

22 TNA PRO ADM 137/1731 P 53–54, 59-60

23 Ibid P51,77, ADM 137/1773 P 7, FO 371/3329/86376

24 Letters [on Russian Affairs] from Captain Cromie RN P 136

25 См. выше

26 Подробный протокол совещания см АУ ФСБ СПб и ЛО № 3614 Л 2&6-300

27 Так, например, Троцкий был единственным свидетелем, допущенным давать показания на «процессе» Щастного — возможно, первом советском «показательном процессе». В 1995 г все обвинения с Щастного были сняты, и он был официально реабилитирован — РГА ВМФ Ф р-2244 On 1 Д 14 Л 1

28 ЦГАИПД Ф.1 On 1 Д. 109 Л 13. См также Ф 1817 On 1 Д 24 Л 15

29 РГА ВМФ Ф р-96 On 1 Д 72 Л 6

30 В состав дивизии входило около 25 судов, из них 17 эсминцев. В период между 14 и 16 мая Минная дивизия, предназначенная для переброски в Ладожское озеро, преодолев мосты через Неву, встала на якорь напротив Обуховского завода в юго-западном Невском районе Петрограда

31 АУ ФСБ СПб и ЛО №Н-3614 Л 170

32 Там же Л 21. См также РГА ВМФ Ф. р-96 On 1 Д 72 Л 27-29

33 На самом деле приказ об уничтожении форта Ино отдал, на свой страх и риск, комендант Кронштадта Константин Артамонов, действовавший из опасения, что форт может вот-вот оказаться в руках финнов или немцев, и тогда дальнобойные пушки Ино превратятся в угрозу для Кронштадта и самых ценных судов Балтийского флота — РГА ВМФ Ф р-52 On 1 Д 1а Л 3-6

34 Балтийский флот в Октябрьской революции и гражданской войне. С 121

35 РГА ВМФ Ф р-5 On 1 Д93 Л 117-118

36 ЦГА СПб. Ф 9672 On 1 Д 200 Л 20

37 Там же Л 19

38 О происшествии в Колпино см предыдущую главу

39 Шкаровский М. Бескровный мятеж С 3 [Неопубликованная рукопись]

40 РГА ВМФ Ф р-342 On 1 Д 111 Л 19

41 ЦГАСПб Ф 9672 On 1 Д 246 Л 29

42 Там же Л 30–31, Шкаровский. Указ. соч. С 8-9

43 О Володарском, его убийстве и политическом значении этого убийства см ниже, глава 1 1

44. См, напр, ЦА ФСБ №Н-199 Л 112, 118, 125

45 Наш век. 1918. 26 июня. С3

46 ЦГАСПб. Ф 143 On 1 Д31 Л 235

47 См ниже, глава 12.

48 Наш век. 1918. 26 июня. С3

49 Шишков Е. И. Наморси А. М. Щастный — СПб, 2001 С 299

50 Новая жизнь. 1918. 22 июня. С 1

51 РГА ВМФ Ф р-342 On 1 Д 115 Л 16

52 ЦГАИПД Ф1 Оп 4 Д116 Л. 1, 6-13, День великой революции 1921. 7 ноября

53 ЦГАИПД Ф 1 Оп 4 Д 116 Л 18, Петроградская правда. 1918. 14 июня. С 4, Красная газета. 1918. 18 июня. С 4

54 Показателем этого растущего давления снизу может служить резолюция, принятая 28 мая на массовом митинге рабочих Путиловского завода, собравшихся, главным образом, для обсуждения проблемы продовольственного кризиса. Резолюция потребовала отозвать представителей завода из Петросовета и немедленно произвести выборы новых делегатов (ЦГА СПб Ф 1788 Оп 23 Д 5а Л 4). Эта инициатива рабочих крупнейшего петроградского завода породила опасение, что бесконтрольное перевыборное движение, основанное на недовольстве рабочих продовольственной политикой Совета, может быстро перекинуться и на другие предприятия

55 Северная коммуна. 1918. 13 июня. С1

56 См ниже, глава 10

57 Северная коммуна. 1918. 16 июня. С 2-3

58 Избирательная норма для беспартийной рабочей конференции составляла 1 депутат на 1000 рабочих и красноармейцев, в ней представленных. Кроме того, каждый районный Совет, независимо от размера мог избрать трех депутатов — Северная коммуна. 1918. 18 июня. С 1

59 Красная газета. 1918. 16 июня. С3

60 Вестник Совета 1-го городского района. 1918. 4 июля. № 16–17. С 8-9

61 ЦГАСПб Ф 100 On 1 Д 10 Л 22, Народное дело. 1918. 27 июня. С 2

62 Северная коммуна. 1918. 18 июня. С 1

63 Там же. 5 июля. С 3

64 Газета-копейка. 1918. 19 июня. С3

65 Там же. 16 июня. С 2, Петроградская правда. 1918. 16 июня. С 2

66 Петроградская правда. 1918. 18 июня. С 1

67 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7 Д814 Л 25

68 Так было, к примеру, в Охтинском и Выборгском районах — ЦГАИПД Ф 10 On 1 Д 12 Л 23 и Ф2 On 1 Д4 Л 6

69 РГА ВМФ Ф р-661 On 1 Д 1 Л 30

7 °Cм выше, глава 2 Передовицы главных большевистских газет, «Петроградская правда» и «Красная газета», газеты Петросовета «Северная коммуна» и левоэсеровского «Знамени борьбы» в холе избирательной кампании были полны подобной аргументации

71 Новая жизнь. 1918. 18 июня. С 2

72 Опубликованные в прессе, окончательные результаты выборов выглядели следующим образом большевики и сочувствующие — 474 депутата, левые эсеры и сочувствующие — 87, правые эсеры и сочувствующие — 44, меньшевики и сочувствующие — 35, другие партии — 2, беспартийные — 35 (Северная коммуна. 1918. 6 июля. С 3)

73 К тому времени многих женщин-работниц сменили и продолжали сменять возвращавшиеся на прежние места работы демобилизованные мужчины. Кроме того, женщины, трудившиеся на текстильных фабриках, находились под угрозой безработицы из-за прекращения подвоза хлопка из Туркестана

74 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 66 Л 28-29

75 Новая жизнь. 1918. 2 июля. С 1

76 Северная коммуна. 1918. 18 июня. С1

77 См ниже, глава 10 и 11

78 РГАСПИ Ф 564 On 1 Д4 Л 201

79 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7 Д814 Л 166–174, 183-184

8 °Cм выше, глава 1, прим 98

81 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 66 Л 30

82 Там же Л 30–33, Ф 2 Оп 3 Д 4 Л 8-8об. В июле секции партийной работы среди женщин были созданы в Петербургском, Василеостровском и Выборгском комитетах партии (ЦГАИПД Ф 6 Оп 6 Д 6 Л 67, Ф 4 On 1 Д 1 Л 16, Ф 2 On 1 Д 4 Л 7-8об и Д I Л 6), а в начале августа — во Втором городском и Нарвском комитетах (Ф 1817 On 1 Д24 Л 26-26об, Красная газета. 1918. 7 августа. С 3). 31 августа ПК объявил о завершении их создания — Красная газета. 1918. 1 сентября. С3

83 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 75 Л 144-145

84 Там же Д 66 Л 33

85 Там же Л 29-33

86 Там же Д.64 Л 24, 26об

87 Там же Л 32-32об.

88 Красная газета. 1918. 4 августа. С3

89 Красная газета. 1918. 28 июня (вечерний выпуск). С3

90 Многочисленные документальные свидетельства о репрессиях в отношении относительно небольшого числа предприятий и отдельных лиц, принявших участие в забастовке, имеются в петербургских архивах. Например, когда забастовали руководство, сотрудники и рабочие сохранившей и после переезда в Москву значительные мощности Экспедиции заготовления государственных бумаг, шестнадцать руководящих работников се были немедленно уволены с утратой пенсионного пособия и казенного жилья. Рабочие, участвовавшие в забастовке, были оштрафованы — ЦГАИПД Ф 1949 On 1 Д 11 Л 70–71, Д 7 Л 4, ЦГАСПб Ф 143 On 1 Д31 Л 257

91 Новая жизнь. 1918. 30 июня. С1

92 Там же 2 июля С 1

93 ЦГА СПб Ф 3390 On 1 Д 17 Л 34, 35

94 См ниже, глава 11

95 ЦГАСПб Ф 3390 On 1 Д 12 Л 33-33об

96 Там же Д 4 Л 3-4

97 ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 2 Д 126 Л 87-87об

98 Мое краткое изложение истории «совещания» основано на отрывочных заметках одного из участников, обстоятельном описании, содержащемся в письме Алексея Смирнова, которое он отправил петроградским товарищам сразу после события, а также показаниях арестованных в ВЧК — ЦГА СПб Ф 3390 On 1 Д 4 Л 5-18, ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 2 Д 126 Т1 Л 114–119, 135–174, Т 2 Л 16. 18, 58, 76, 83, 90, 104, 123

99 О процессе против задержанных см ниже, глава 12

100 Федоров И. Г. Эпидемия холеры в Петрограде в 1918 г. //Известия комиссариата здравоохранения союза коммун Северной области. 1918. № 1. С 82-88

101 Там же С 84-85

102 ЦГАИПД. Ф 4000 Оп 7 Д814 Л 160-162

103 В этом отношении особенно полно освещена источниками деятельность Выборгского районного Совета (см ЦГА СПб Ф 148 On 1 Д43 Л 76об — 77об, Д51 Л 143, 145 об), а также Первого городского районного Совета (см Вестник Совета 1-го городского района 1918. 17 июля. С 2, 20 июля. С 5, 27 июля. С 5–6, 7 ноября. С 7–8) Репрезентативная коллекция печатных материалов, изданных районными Советами в период эпидемии (плакаты, листовки, брошюры, объявления о лекциях и т п), сохранилась в архивном деле комиссариата здравоохранения СК СО — ЦГА СПб Ф 2815 On 1 Д342

104. Протоколы заседаний комиссии см. ЦГАСПб Ф2815 On 1 Д 337 и 338

105 Известия комиссариата здравоохранения союза коммун Северной области. 1918. № 1. С 14

106 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 109 Л 15

107 ЦГАСПб Ф 2815 On 1 Д 344 Л 78, Д 388 Л 24об, Д 337 Л 26

108 По поводу разногласий исследователей в оценках источников и размеров недовольства петроградских рабочих и степени их поддержки Собрания уполномоченных весной 1918 г. см William G Rosenberg Russian Labor and Bolshevik Power after October //Slavic Review Vol.44 № 2 (1985) P. 227–238, Moshe Lewm More than One Piece of the Puzzle is Missing //Slavic Review. Vol 44. № 2 (1985)

109 Наш век. 1918. 10 июля. С 4, Материалы по статистике Петрограда. Вып 2 — Пг. 192 °C 113

110 Новые ведомости. 1918. 17 июня. С 4

111 РГАСПИ Ф 17 Оп 4 Д 10 Л 38

Глава 10 СЕВЕРНАЯ КОММУНА

В свое время, в марте 1918 г., Зиновьев выступил против переезда правительства в Москву, допетровскую столицу России, прекрасно понимая, что перенос столичных функций туда, а не в какой-то другой, менее центральный и менее значительный город (Зиновьев предлагал Нижний Новгород) сокращает шансы на возвращение их когда-нибудь Петрограду. Уже после переезда он настаивал, что поскольку в глазах русского народа Петроград все еще остается столицей, Советскому правительству нужно будет поделить властные полномочия между Петроградом и Москвой (1). (Этот взгляд разделяли и другие известные петроградские большевики, в том числе Стасова (2).) Чуть позже, в начале апреля, вернувшись с сумбурного пленума ЦК в Москве, Зиновьев, Лашевич и Иоффе пришли к убеждению, что центральное руководство партии парализовано и всерьез нуждается в подкреплении из Петрограда (причиной паралича являлся острый, незатухающий конфликт между ленинским ЦК и Совнаркомом и находившимися под контролем «левых коммунистов» Московским областным бюро и руководством области) (3). Впоследствии собственный опыт усилил и общую напряженность в их отношениях с Москвой, и их подозрение, что многие решения (особенно в области внешней политики), которые они бы не одобрили, принимаются за их спиной (4). Кроме того, военные соображения, а также положение дел с продовольствием и здравоохранением требовали укрепления петроградского руководства если не в национальном, то в областном масштабе.

Формированию областного правительства предшествовало создание областной организации РКП (б) для координации партийной работы в Северной области. 20 марта Петроградское бюро ЦК большевиков приняло решение объединить партийные комитеты северозападных губерний России в единую партийную организацию Северной области. С этой целью 3–6 апреля в Петрограде состоялась конференция представителей партийных организаций Петроградской, Архангельской, Вологодской, Новгородской, Олонецкой и Псковской губерний (5). На этой конференции, получившей название Первой партийной конференции [большевиков] Северной области, был сформирован представительный Северный областной комитет РКП (б) — руководящий партийный орган в Северной области (6).

Одновременно Совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны (СК ПТК) начал готовить съезд Советов Северной области (7). Этот съезд состоялся в Петрограде 26–29 апреля. Поскольку его результат (создание областного правительства) был известен заранее, интерес он представлял, главным образом, из-за спора, который разгорелся на нем между Зиновьевым и известным петроградским левым эсером Яковом Фишманом по поводу структуры нового правительства и участия в нем левых эсеров.

23 марта СК ПТК, в ответ на проявленную заинтересованность со стороны левых эсеров, дал добро на переговоры о включении их в состав областного правительства (8). Эти переговоры явно прошли успешно. 11 апреля, выслушав отчет Зиновьева, СК ПТК вновь подтвердил свой интерес к созданию коалиции с левыми эсерами и определил портфели, которые мог бы им предложить («земледелия, путей сообщения и внутренних дел, [но] ни в коем случае не… военных дел») (9). За неделю до открытия Первого съезда Советов Северной области Зиновьев провел соответствующие переговоры с руководством петроградских левых эсеров (10).

Однако за день или два до съезда большинство делегатов Второго Всероссийского съезда партии левых эсеров (проходил в Москве с 17 по 23 апреля) (И), после недельных острейших дебатов по поводу того, выходить или нет из Совнаркома в связи с подписанием Брестского договора, приняло решение о выходе. В то же время, членам партии левых эсеров было рекомендовано активно участвовать в других государственных структурах на общероссийском и региональном уровне (12). Открытие Первого съезда Советов Северной области совпало также с появлением новой серьезной военной угрозы, связанной с фортом Ино (13). Как мы помним, руководство Петрограда опасалось, что эта угроза является прелюдией к нападению немцев на их город, и потому немедленно заявило о своей решимости защитить Ино «во что бы то ни стало» (14). Неудивительно, что свой доклад о деятельности СК ПТК в первый день съезда Зиновьев начал с подтверждения взятого обязательства. Далее, предвосхищая центральную тему ленинских «Очередных задач Советской власти» (15), он перечислил стоящие перед Петроградом серьезные проблемы и заключил, что разрешить их можно только с помощью установления в области крепкой диктатуры, дисциплины, безусловного подчинения и революционного единства.

Эти соображения «безусловного подчинения» и «революционного единства», вкупе с продолжающимся левоэсеровским бойкотом Совнаркома, явно стали катализатором яростной атаки, с которой Зиновьев обрушился на левых эсеров. Возможно также, он старался не отстать от Ленина, недавно презрительно отозвавшегося о левых эсерах. Так или иначе, Зиновьев обвинил их в лицемерии, обмане и саботаже. Отказавшись поддержать ратификацию Брестского договора, они, по его мнению, совершили «роковую ошибку» и, как следствие, утратили поддержку масс. Они также ошибались, полагая, что могут выйти из Совнаркома и при этом продолжать сотрудничать в других советских структурах. В сложившихся условиях база для успешного политического сотрудничества большевиков и левых эсеров оказалась подорвана. Петроградские левые эсеры оказались перед выбором: либо работать вместе с большевиками на всех уровнях, либо покинуть все советские органы, примкнуть к контрреволюции и попытаться свергнуть большевиков. Отсутствие ясности в политике левых эсеров, как в очередной раз подчеркнул Зиновьев, недопустимо. Однако при этом он, несколько противореча самому себе, заявил, что если левые эсеры захотят участвовать в правительстве Северной области, они будут приняты при условии, что они намерены не «саботировать» политику большевиков, а работать с ними в тесном контакте и поддерживать постановления центрального правительства и Четвертого Всероссийского съезда Советов (иными словами, способствовать выполнению условий Брестского договора) (16).

В связи с тем что настойчивые просьбы левых эсеров обсудить доклад Зиновьева немедленно были отвергнуты большевистским большинством (17), только в последний день съезда, 29 апреля, докладчик от левых эсеров Яков Фишман получил возможность ответить на его выпад. Тем временем, более здравомыслящие головы, сознавая всю важность помощи левых эсеров в деле выживания Советской власти в северо-западном регионе, договорились об их участии в областном правительстве (18). Несмотря на это, Фишман, известный как пламенный оратор, не стал смягчать риторику, отвечая Зиновьеву (19). Ухватившись за пылкое обещание Зиновьева во что бы то ни стало отстоять форт Ино, Фишман заявил, что до тех пор пока Петроградская коммуна остается верна этому обязательству, большевики и левые эсеры едины. По этому вопросу, центральному в конфликте большевиков и левых эсеров, у петроградских большевиков могут быть разногласия с Совнаркомом в Москве, но никак не с левыми эсерами. По мысли Фишмана, общая решимость защищать любой ценой Петроград обеспечивала большевикам и левым эсерам вполне прочную базу для сотрудничества.

По поводу «саботажа» левых эсеров, Фишман спрашивал, как большевики себе представляют, этот «саботаж» будет проявляться. Если они имеют в виду, что левые эсеры будут требовать социализации земли вместо «огородничества» и подлинного рабочего контроля вместо приглашения экспертов из представителей торгово-промышленных кругов, то тогда левые эсеры саботажники (здесь Фишман намекал на пропаганду разведения на открытых пространствах в городе и окрестностях огородных культур как средства борьбы с продовольственным кризисом и на использование в военной и промышленной области в качестве платных советников буржуазных специалистов).

В ответ на вывод Зиновьева о том, что выход левых эсеров из Совнаркома якобы естественным образом влечет за собой их неучастие в областном правительстве, Фишман пояснил, что у этого акта была единственная причина: Четвертый Всероссийский съезд Советов принял резолюцию (о ратификации Брестского договора), которая, убеждены левые эсеры, поставила Октябрьскую революцию в совершенно безнадежное положение. Следовательно, оставаясь в Совнаркоме, левые эсеры оказались бы соучастниками политики, которая, по их мнению, ведет к удушению революции. Совнарком в Москве, продолжал Фишман, будет вынужден выполнять условия Брестского договора. Пусть так. Это не означает, что левые эсеры должны порвать с большевиками. Они не утратили веры в большевиков. Большевики сказали, что Советская Россия получит мирную передышку на одну-две недели, и, если условия окажутся нестерпимыми, она разорвет договор. Если так, сказал Фишман, то левые эсеры могут участвовать в областном комиссариате «со спокойной душой». «Там вы не будете проводить в жизнь мирного договора, вы будете обмениваться только нотами с германскими представителями, и мы вам всецело предоставляем это приятное дело», — пояснил он, усмехаясь. В общем, пока большевики хранят верность разделяемым обеими партиями революционным принципам, заявил Фишман, левые эсеры будут рады работать с ними вместе.

Далее Фишман рассказал о том, как петроградские левые эсеры представляют себе Советскую власть в целом и структуру будущего областного правительства, в частности. Здесь контраст между Фишманом, выражавшим господствующее мнение левых эсеров Петрограда, и Зиновьевым, который теперь, как и Ленин, пренебрегал демократическими принципами и видел спасение революции в строгой дисциплине и централизованном управлении, был весьма значительным. В основе левоэсеровского преставления о власти, как его сформулировал Фишман, лежала стойкая вера в способность рабочих и крестьян, организованных вокруг демократических Советов, двигать вперед революцию. Подлинная Советская власть и революционная демократия должны непременно опираться на здоровые социальные силы, а именно, те элементы городского и сельского населения, которые живут собственным трудом. Так как городской пролетариат переживает процесс миграции из города 6 деревню, главной социальной базой революционного правительства должен стать по-прежнему многочисленный, здоровый и политически дееспособный класс российского трудового крестьянства (то есть, среднего и беднейшего, своим трудом возделывающего небольшие наделы земли — в отличие от более крупных собственников, использующих наемный труд). Поскольку этот класс жив и здоров, нет необходимости привносить в советскую систему чисто бюрократические институты или вводить диктатуру партийных комиссаров. Причиной этой болезни, развившейся в эпидемию, стало то, что естественная социальная база большевиков в среде промышленных рабочих утратила былую силу и сплоченность. Чтобы компенсировать это, вводится диктат партийных чиновников, подменяющий собой классовую демократию, осуществляемую через свободно избранные, представительные Советы. Фишман считал крайне важным повернуть вспять этот процесс. (На неофициальном уровне правящие петроградские большевики во главе с Зиновьевым, конечно, были и сами озабочены растущей изоляцией Советов от их трудящихся избирателей и надеялись исправить ситуацию с помощью беспартийных рабочих конференций (20).)

Выдвинутые Фишманом от лица левых эсеров предложения по структуре областного правительства вытекали из признания властного приоритета представительных, подконтрольных народу, демократически избранных и действующих Советов. Так, он считал, что СК ПТК следует упразднить, а главным органом власти в Северной области должен стать Исполнительный комитет съезда Советов. Его нужно сделать гибким и эластичным, его члены должны в любой момент подлежать отзыву со стороны избирателей, с тем чтобы он всегда являлся отражением народной воли. В состав его должны входить отделы, соответствующие существующим комиссариатам. Над отделами должен быть установлен прямой и полный контроль. Возглавлять отделы должны члены исполкома, не образуя при этом отдельного руководящего органа. (Предполагалось, что на местах власть будут осуществлять имеющие такую же структуру и подконтрольные демократически избранным Советам местные исполкомы.) Если все это сделать, подытожил Фишман, исполнительные комитеты не будут такой же фикцией, какой стал ВЦИК в Москве, и массы вновь окажутся вовлечены в политическую жизнь страны и революции (21).

Затем делегатам для голосования были предложены две резолюции, касающиеся структуры правительства Союза коммун Северной области (как часто называли Северную область, или, более коротко — Северная коммуна). Одна включала радикальные (можно сказать — донкихотские) предложения Фишмана. Другая, представленная большевиками, предлагала следовать существующим моделям Советской власти. Кроме того, большевистская резолюция обещала, что новое правительство будет придерживаться курса, взятого на Четвертом Всероссийском съезде Советов, выполнять решения всех предыдущих съездов Советов (что бы это ни значило) и работать в тесном сотрудничестве с Совнаркомом и ВЦИКом. Счет в голосовании был 45 — за резолюцию левых эсеров к 82 — за резолюцию большевиков (22).

В состав избранного 29 апреля Совета комиссаров Северной области (СК СО), вошли следующие большевики: Зиновьев (председатель), Шейман (финансы), Луначарский (просвещение), Крестинский (юстиция), Урицкий (внутренние дела), Залуцкий (труд), Володарский (печать), Малышев (экономика), Лилина (призрение), Анвельт (национальности), Первухин (здравоохранение), Позерн (военные дела) и Восков (продовольствие) (23). В начале мая к ним присоединились четверо левых эсеров: Прошьян, сменивший Урицкого на посту главы комиссариата по внутренним делам и Комитета революционной охраны Петрограда (Урицкий остался главой ПЧК); М. Д. Самохвалов (областной контроль); Николай Корнилов [Кирилл Коренев] (земледелие) и Леонид Беклешов (почта и телеграф) (24).

Большевики не только уступили левым эсерам четыре поста в новом правительстве вместо трех, как первоначально планировалось, но и продемонстрировали открытость в том, что касалось взаимоотношений между институтами нового областного правительства. Согласно резолюции, принятой 14 мая Центральным исполнительным комитетом Северной области, в период между съездами Советов Северной области руководящим и контролирующим органом в регионе являлся ЦИК, состоящий из 25 большевиков и 14 левых эсеров. СК СО становился его исполнительным комитетом. Все члены ЦИК СО распределялись между комиссариатами и должны были собираться на заседания не реже двух раз в месяц. Члены СК СО, не входившие в состав ЦИКа, получали в нем лишь право совещательного голоса (25). На первый взгляд, эта схема представляла собой попытку снять опасения левых эсеров по поводу безграничной власти комиссаров и доказать превосходство ЦИК над СК СО. Как бы то ни было, о ней быстро забыли. На практике, как и в случае с центральным ВЦИКом, ЦИК СО был подчинен Совету комиссаров Северной области, который, располагаясь в Смольном, по сути, произвольно принимал решения и издавал указы, касающиеся Петрограда и прилегающего к нему региона. В то же время, создание СК СО и ЦИК съезда Советов Северной области еще больше запутало систему управления Петроградом, добавив новый слой институтов, претендующих на власть в городе. Ситуацию несколько упрощало (но не разрешало) то, что руководящие посты и в СК СО, и в СК ПТК, а также в президиуме и исполкоме Петроградского Совета часто занимали одни и те же люди, а председателем везде был Зиновьев (26).

Дебаты между Зиновьевым и Фишманом на Первом съезде Советов Северной области, оказавшиеся, в ретроспективе, центральным моментом съезда, явились наглядной иллюстрацией как связей, объединяющих большевиков и левых эсеров, так и глубоких различий между двумя партиями. Для петроградских большевиков, испытывающих острый кадровый голод, левые эсеры были источником энергичных, грамотных работников, зачастую бесконечно более преданных делу революции, чем набранные без разбора и в спешке новые члены большевистской партии. В период после съезда Советов Северной области левые эсеры в Петрограде оставались активны и даже расширили свое влияние в отдельных комиссариатах, в ПЧК и в таких институтах городского управления, как Петросовет и районные Советы.

Дальнейшие события покажут, что Фишман не кривил душой, когда заявлял, что левые эсеры все еще верят в большевиков. Конечно, большинство левоэсеровских лидеров в Петрограде считали Брестский договор позорным предательством по отношению к мировой социалистической революции. Тем не менее, большевики для них по-прежнему были героическими творцами «Октября». У них оставалось здоровое ядро — «левые коммунисты», с которыми у левых эсеров было особенно много общего. Казалось, что под их напором и вся большевистская партия неизбежно вернется на революционный путь, с которого она свернула, и обе партии вместе будут работать на благо мировой революции. Альтернативы — повернуть против большевиков, то есть, по сути, примкнуть к контрреволюции, или продолжать бороться в одиночку — были для петроградских левых эсеров неприемлемы. Ведь еще буквально накануне, на втором съезде левых эсеров, их новая и в организационном смысле слабая партия едва не развалилась.

В то же время, полемика между Зиновьевым и Фишманом показала, что по ряду серьезных программных принципов между большевиками и левыми эсерами существовало значительное расхождение. Большевистское руководство видело решение проблем, связанных с непрекращающимся хаосом в экономической и политической жизни страны и угрозами внешних и внутренних врагов, в диктатуре, институциональной централизации, использовании технического опыта буржуазных специалистов и офицеров царской армии и продлении даваемой Брестским миром «передышки» в войне с Германией фактически любой ценой. Для левых эсеров, которые были преданы идеалу рабоче-крестьянской власти, осуществляемой через демократические Советы, и которые видели единственную надежду на выживание русской революции в всемирном восстании трудящихся, такие политические методы были отвратительны.

Озабоченность левых эсеров по поводу направления большевистской политики вскоре после создания Северной коммуны усилили два обстоятельства. Первым стала носившая программный характер новая работа Ленина, «Очередные задачи Советской власти», опубликованная в «Правде» и в специальном приложении к «Известиям» 28 апреля, а также в сжатом виде изложенная в докладе, с которым он выступил на заседании ВЦИК 29 апреля (последний день съезда Советов Северной области) (27). Работа представляла собой развернутый ответ на тезисы «левых коммунистов», представленные ими во время дискуссии с ленинским большинством в ЦК 4 апреля и опубликованные в «Коммунисте» 20 апреля (28). Это также был ответ Ленина левым эсерам и их нападкам на внутреннюю и внешнюю политику большевиков, прозвучавшим на Втором съезде партии левых эсеров. Высказав уверенность, что деструктивная стадия революции, связанная с уничтожением власти крупнейшей буржуазии и помещиков, в основном завершилась, Ленин определил «очередные», более важные, задачи Советской власти как приостановку наступления на капитал и ликвидацию хозяйственной разрухи — с целью восстановления экономической и военной мощи России. Эти задачи требовали неукоснительного исполнения постановлений Советского правительства, подчинения отдельным диктаторам (комиссарам), использования платных «буржуазных специалистов», введения вновь единоначалия в управлении, трудовой дисциплины и прочих «капиталистических» мер в промышленности, таких как восстановление стимулирующей дифференцированной оплаты труда. Ленин называл эту смешанную экономическую систему «государственным капитализмом» и не скрывал, что за образец взял германскую экономику военного времени. Все эти ленинские идеи были несовместимы с взглядами левых эсеров, как дал понять Карелин на заседании ВЦИК 29 апреля. На этом заседании, в отличие от письменной работы, Ленин уделил гораздо больше внимания критике левых эсеров за их непонимание требований момента — факт, который Карелин, занятый оспариванием фундаментальных ленинских положений, упорно не замечал (29).

Среди петроградских левых эсеров ленинские «Очередные задачи Советской власти» вызвали большой переполох. Седьмая городская конференция петроградских левых эсеров 3 мая поддержала решение Второго съезда партии о выходе, в знак протеста против Брестского мира, из Совнаркома; она также одобрила пребывание левых эсеров в составе Совета комиссаров Северной области «до тех пор, пока этот совет в целом не отступит от лозунгов Октябрьской революции». Кроме того, конференция одобрила принятые левоэсеровской фракцией ВЦИКа «тезисы», которые были направлены против ленинского «нового курса», особенно той его части, которая касалась развития «деловых» отношений с буржуазией и введения диктатуры в политике и управлении экономикой. Вслед за Карелиным, остро критиковавшим ленинскую работу на заседании ВЦИК 30 апреля, эти тезисы обвинили новую программу в систематическом отступлении от принципов, лежавших в основе Октября, в сознательном отступлении от курса на социальную революцию, вытекающем из ошибочной оценки социальной роли трудящегося крестьянства и неверия в созидательную способность городского пролетариата. По мысли авторов тезисов, решение экономических проблем России кроется не в диктатуре и компромиссах с внутренней и внешней контрреволюцией, а неотделимо от мировой революции. Тезисы содержали призыв к немедленному выступлению против германского империализма и самому широкому участию рабочих и крестьян в революционном строительстве и борьбе за счет усиления роли и влияния демократических Советов (30).

Вторым обстоятельством, усилившим беспокойство левых эсеров по поводу направленности большевистской политики стало решение Ленина об использовании вооруженной силы для разрешения все более острой продовольственной проблемы в городах. 23 марта Совнарком издал предложенный Лениным декрет о наделении Наркомата путей сообщения и назначенных им ответственных лиц в каждом местном центре неограниченными полномочиями с целью восстановления и обеспечения бесперебойной работы железнодорожного транспорта по всей стране. Декрет также предусматривал создание чрезвычайных отрядов военной охраны для поддержания порядка на железных дорогах (31). Судя по ситуации на Петроградском железнодорожном узле, однако, если не считать появления еще одного слоя неопытных, часто не умеющих пользоваться данной им властью вооруженных людей, мало что было сделано для воплощения этого декрета в жизнь. Во всяком случае, он совершенно точно не предотвратил дальнейшего ухудшения продовольственной ситуации в Петрограде в конце весны и начале лета. Уже в марте дневной рацион петроградских рабочих составлял всего 1082 калории (при норме 3600 калорий). В апреле, мае и июне эти цифры составляли, соответственно, 1013, 899 и 714 калорий в день. Однако даже они не отражали реального положения дел, поскольку часто имеющегося в наличии продовольствия было недостаточно, чтобы восполнить эти нормы. В своих мемуарах, написанных годы спустя, питерский большевик из Выборгского района Василий Каюров вспоминал, что за май рабочие съели большое число городских лошадей, а затем, неделями, единственное, что могли получить большинство рабочих на свои карточки, были семечки и орехи (32).

На заседании Петроградского Совета 9 мая и большевики, и левые эсеры еще надеялись справиться с ситуацией мирными методами (33). Ухудшение продовольственного положения стояло также в повестке дня заседания Делегатского совета большевиков 17 мая (34). Явка делегатов от районных комитетов на это заседание оказалась очень низкой. Но так как ситуация была уже угрожающей и так как прибыл большевистский представитель из Центральной продовольственной управы А. И. Пучков, было решено объявить заседание «частным совещанием» и выслушать, что тот скажет. Объясняя причины продовольственного кризиса, Пучков указал на такие факторы, как нежелание крестьян отдавать хлеб в обмен на ничего не стоящие бумажные деньги, транспортные трудности и обструкционизм со стороны антисоветских элементов на всех ступенях процесса заготовления, доставки и распределения продовольствия. Не считая возможным решением отмену ограничений свободной торговли и не веря, что можно добыть достаточное количество хлеба с помощью нажима на кулаков, Пучков сделал особый акцент на необходимость производства достаточного количества промышленных товаров для крестьян, создания надежной бартерной системы между городом и деревней, улучшения условий транспортных перевозок и руководства транспортом и создания единой для всей страны классовой системы распределения продовольствия.

Выступление Пучкова оказало деморализующее воздействие лишь на нескольких делегатов, да и то потому, что в существующих условиях топливного и продовольственного кризиса они не видели возможности для производства необходимого для бартера количества промышленных товаров. Другие делегаты смотрели на возможность разрешения кризиса мирным путем менее пессимистически и, помимо мер, предложенных Пучковым, предлагали свои, как-то: изыскание ресурсов, необходимых для развития транспорта, эвакуация безработных в районы с более благополучной, чем в Петрограде, продовольственной ситуацией, развитие рыболовства на Севере, пропаганда разведения огородов в черте города и окрестностях, а также выделение значительного числа рабочих для контроля за продовольственными поставками и пресечения саботажа в соответствующих ведомствах, до тех пор пока им не будет подготовлена надежная замена.

Практически все выступавшие понимали опасность провоцирования паники и то, что предание огласке масштабов кризиса играет на руку контрреволюции. Невысказанной, но сквозившей и в выступлении Пучкова, и в последовавшей дискуссии осталась мысль о том, что выживание Советской власти в Петрограде зависит от улучшения или, по крайней мере, недопущения дальнейшего ухудшения продовольственной ситуации. При этом ни у кого из делегатов не возникло вопроса в правомерности сделанного Пучковым исключительного акцента на ненасильственных методах преодоления кризиса (35).

Подход Пучкова, однако, противоречил подходу Ленина и Совнаркома. 9 мая, заявив, что в то время как потребляющие губернии голодают, «кулаки и богатеи» хлебопроизводящих губерний придерживают значительные запасы зерна в надежде заставить правительство заплатить за него дороже, Совнарком постановил ответить на давление на голодающих бедняков со стороны владельцев зерна давлением на буржуазию. Был принят декрет, предписывающий, что все излишки зерна сверх минимума, необходимого для обсеменения полей и пропитания семей до следующего урожая, должны быть сданы на специальные сборные пункты в течение недели.

Все крестьяне, сохранившие у себя хлебные излишки по истечении данного периода, объявлялись «врагами народа». После ареста они подлежали суду революционного трибунала, который приговаривал их не менее чем к десяти годам каторжных работ, лишению всех прав собственности и исключению навсегда из их общины. Нарком продовольствия Александр Цюрупа и его заместители получили полномочия использовать вооруженную силу для получения излишков. Они могли распустить любой местный продовольственный орган, если он отказывался подчиняться их приказам, и уволить и привлечь к суду любых служащих государственных и частных органов, мешающих их работе (36). Во время обсуждения этого декрета во ВЦИКе в тот же день (9 мая) Карелин, от лица левых эсеров, выдвинул серьезные возражения (37). Однако они были оставлены без внимания. 13 мая декрет был утвержден Президиумом ВЦИК (38).

Широкомасштабное осуществление ленинской политики нажима на крестьянство с целью накормить голодных рабочих, результатом которой стала почти настоящая война между городом и деревней, началось поздней весной и летом 1918 г. В деревню в хлебопроизводящих губерниях были посланы вооруженные отряды рабочих и красноармейцев (так называемые продотряды), чтобы силой оружия отнять у крестьян «излишки». Затем в деревнях стали создавать комитеты деревенской бедноты (комбеды), куда не допускались кулаки и сельские торговцы и предприниматели (39). Главная задача комбедов состояла в том, чтобы помогать продотрядам выявлять хлебные излишки и иным образом способствовать осуществлению продовольственной диктатуры.

Декрет о создании комбедов был одобрен Совнаркомом 8 июня и 11 июня представлен на утверждение ВЦИК. Там он подвергся острой критике со стороны Карелина, который обвинил его в подрыве всей структуры Советской власти в деревне. С его точки зрения, получалось, что выборные крестьянские Советы, которые уже начали создавать у себя продовольственные отделы, должны были теперь перейти в подчинение к совершенно новым, «обособленным», институтам. Кроме того, целый класс мелких землевладельцев, виновных лишь в том, что они хотят сохранить тот минимум зерна, который им необходим для обмена на промышленные товары, попадает в категорию классовых врагов, а их ничтожные «излишки» конфискуются. Крестьян обязуют сдавать зерно по фиксированным ценам, а цены на промышленные товары остаются нефиксированными. Все это, по мнению Карелина, свидетельствовало о предвзятости большевиков, действующих исключительно в интересах рабочих, и их склонности к бюрократической централизации.

С самого начала Ленин стремился мобилизовать в продотряды как можно больше петроградских большевиков и рядовых рабочих, не думая о том, как это скажется на стабильности Советской власти в городе. Так, 10 мая, на следующий день после принятия Совнаркомом декрета об изъятии излишков зерна у крестьян с помощью вооруженной силы, он попросил представителя Путиловского завода передать петроградским рабочим его призыв принять массовое участие в создаваемых продотрядах. Сопровождаемый письменным предписанием Цюрупы использовать все силы, необходимые для добывания хлеба, этот ленинский призыв требовал мобилизации в одном только Петрограде двадцати тысяч рабочих — не всяких, а «по отбору» — для «беспощадного военного похода на деревенскую буржуазию» (40). Вдобавок 21 мая Ленин телеграфировал в адрес Зиновьева и ПК текст открытого письма к петроградским рабочим по поводу мобилизации в продотряды. В этом письме, опубликованном на следующий день в прессе, Ленин призвал немедленно мобилизовать десятки тысяч сознательных петроградских рабочих, чтобы силой оружия добыть у крестьян хлеб и, тем самым, избежать «протягивающейся костлявой руки голода» (41).

Всего день спустя (22 мая), после очередного бурного заседания ВЦИКа, на котором Карелин и еще один видный левый эсер, Трутовский, вновь подвергли критике отношение большевиков к крестьянству и их безрассудную хлебозаготовительную политику, Ленин написал второе открытое «Письмо к питерским рабочим». В отличие от первого, оно было более агрессивно-настойчивым в агитации рабочих за присоединение к священному походу в деревню и уж точно более паникерским. Но, возможно, самой главной чертой, отличавшей это письмо от предыдущего, была яростная критика левых эсеров. Они отныне были партией слабовольных людей, так же склонных защищать кулаков, подрывать жизненно необходимую политику хлебной разверстки и, тем самым, способствовать падению Советской власти, как и представители внутренней и внешней контрреволюции (42).

Второе письмо Ленина к питерским рабочим было напечатано на первой странице «Красной газеты» 26 мая и вызвало новую вспышку раздражения у петроградских левых эсеров, которые в тот момент тесно сотрудничали с большевиками в коалиционном правительстве Северной коммуны, созданном после съезда Советов Северной области. Атака Ленина пришлась особенно некстати в бывшей столице, поскольку совпала с дальнейшим ухудшением продовольственной ситуации в регионе, ростом недовольства рабочих, нашедшем отражение в активной поддержке Собрания уполномоченных, вспышками антисемитизма среди рабочих и другими тревожными признаками проявления активности правых элементов и возобновлением опасений по поводу германской оккупации, связанной с ситуацией вокруг форта Ино. Все это подчеркивало исключительную важность единства в рядах петроградского руководства, если Советской власти на северо-западе суждено было выжить.

Острейшая редакционная статья в петроградской левоэсеровской газете «Знамя труда» от 28 мая начиналась и заканчивалась яростной критикой бездумной ленинской атаки на левых эсеров. Двумя днями ранее (26 мая) лидеры петроградских левых эсеров и представители районных комитетов партии собрались на свою восьмую городскую конференцию, где ленинское второе письмо, опубликованное в утренних газетах, вызвало вполне объяснимый взрыв негодования. «Ленин окончательно утратил чувство меры», — кричал один из делегатов. «Он не стесняется ничем, даже извращать факты», — возмущался другой. «Необходимо сдержать зарапортовавшегося диктатора!» — призывал третий. Участники конференции приняли резолюцию, в которой заявили, что «Ленин в своей демагогии утратил всякую меру», и призвали левоэсеровский ЦК обратиться к большевистской партии с просьбой немедленно выразить свое мнение по поводу ленинской позиции (43).

Документальных свидетельств о реакции на это обращение мне найти не удалось. Зато возглавляемый Зиновьевым Президиум Петросовета без промедления откликнулся на ленинские призывы. 23 мая, еще до появления второго письма Ленина в прессе, он призвал районные Советы сформировать продовольственные отряды «не позднее 27 мая». К 28 мая списки личного состава этих отрядов необходимо было предоставить в продовольственную комиссию Петросовета. Каждому районному Совету была назначена начальная квота — от 50 до 20 новобранцев (из общего числа 515 новобранцев). На себя Президиум Петросовета брал обязательство обучить и вооружить эти формирования (44). 29 мая этот план был одобрен на экстренном пленарном заседании Петроградского Совета, и 2 июня его Президиум объявил, что первые петроградские продотряды в составе 400 рабочих покинули Петроград (45).

31 мая Петроградское бюро ЦК большевиков выступило инициатором созыва редкого общего совещания партийных лидеров из СК СО, Северного областного и Петербургского комитетов, районных комитетов, профсоюзов и других органов. Главной причиной созыва этого совещания, по-видимому, стала необходимость обсудить полученные из ЦК директивы о восстановлении строгой внутрипартийной дисциплины и, в очередной раз, усилении партийной работы (46). Прежде всего, совещанию надлежало обсудить вопрос о том, как увязать эти требования с настойчивым призывом Ленина о выделении еще большего количества «лучших» партийных кадров для службы в продотрядах (что лишало партийную работу всяких шансов на усиление). Пытаясь как-то разрешить эту дилемму, совещание постановило создать комиссию из трех человек (Зиновьев, Стасова, Равич) с «диктаторскими полномочиями» в области назначения и распределения кадров и определило нормы мобилизации в продотряды для местных партийных организаций (25 % от общего числа членов) (47).

5 июня предложение об отправке из Петрограда с продотрядами 25 % наиболее эффективных членов партии обсуждало Собрание организаторов Петербургского комитета. Организаторы сосредоточили внимание на негативном влиянии, которое такой огромный отток квалифицированных партийных кадров может оказать на их усилия по восстановлению партийных организаций на предприятиях. Поддержав в целом идею создания продотрядов, они признали цифру 25 % нереальной для партийной мобилизации, но, в то же время, призвали районные партийные комитеты сделать все возможное, чтобы отправить в продотряды максимальное количество товарищей (48).

Продотрядная мобилизация стояла в повестке дня заседания ПК большевиков 19 июля, после того как Ленин написал третье письмо к питерским рабочим и передал его с большевиком Каюровым для распространения в Петрограде (49). В этом письме Ленин призывал отправить в деревню для заготовки хлеба дополнительно 10 тысяч рабочих. К тому времени примерно 2,5 тысячи партийных товарищей уже покинули Петроград в составе продотрядов, и это при том, что призыв новобранцев и партийные мобилизации в Красную армию также оттягивали значительное число партийцев из Петрограда (50). Члены ПК проигнорировали масштаб ленинских требований, которые, будучи выполнены в полном объеме, просто обескровили бы партийную организацию и ее самые надежные источники кадров. Однако к самим директивам они отнеслись серьезно, потому что считали, что «от этого зависят все дальнейшие судьбы революции», и постарались принять меры по улучшению качественного состава участников продотрядов, оставив, в то же время, достаточное число компетентных работников в Петрограде, чтобы можно было продолжить важную для партии организационную работу.

Одновременно Каюров представил послание Ленина на заседании исполкома Выборгского районного Совета, который отреагировал на него, делегировав в продотряды нескольких своих ведущих представителей. Впоследствии утвержденная ПК процедура отбора кандидатур, а также тот факт, что Ленин доверил распространение его письма Каюрову, минуя и ЦК в Москве, и петроградское партийное руководство, способствовали расколу в Исполкоме Петроградского Совета. Это заставило Петроградское бюро ЦК собраться 22 июля на совместное с Петербургским комитетом заседание. Резолюция, которая была принята на этом заседании, подтвердила, что участники продотрядов несут двойную ответственность — перед ПК и Президиумом Петросовета. Резолюция также содержала критику Ленина и Зиновьева: первого — за нарушение организационной процедуры (передачу письма через Каюрова, минуя партийные структуры), а второго — за публичные нападки на ПК в Исполкоме Петроградского Совета (51).

Что касается левых эсеров, то ЦК их партии запретил своим членам вступать в «карательные отряды», как они называли продотряды (52), и в Петрограде этот запрет соблюдался. Однако, следуя своей практике избегать серьезных конфликтов с большевиками, петроградские левые эсеры не стали делать проблему из большевистской хлебозаготовительной политики. Так, на заседании Петроградского Совета, где эта политика получила одобрение, их докладчик ограничился рекомендацией также послать в деревню агитаторов, которые будут разъяснять, что происходит, а остаток времени потратил на критику меньшевиков и правых эсеров (53).

10 июня СК СО издал декрет, которым упразднил существующую бюрократическую систему продовольственных поставок и ввел в Петрограде централизованную продовольственную диктатуру. Вся ответственность за поставки и распределение продовольствия сосредоточивалась в руках Наркомата продовольствия в Москве и Петроградского Совета. Кроме того, районные Советы получили право выдвигать кандидатуры на посты в продовольственных органах в своих районах (54). Оба этих отступления от московских директив явились реакцией на реалии и проблемы, волновавшие местных большевиков и левых эсеров. Действительно, одним из самых интересных моментов во всем этом эпизоде было то, насколько ярко он демонстрировал стремление петроградских левых эсеров и большевиков избегать, несмотря на все разногласия в политических, социальных и экономических вопросах, жесткой полемики во имя концентрации усилий на решении важнейших проблем, определяющих выживание Советской власти на северо-западе.

В июне, частично благодаря сдерживающему влиянию левых эсеров, особенно Прошьяна, большевистское руководство Петрограда всячески противилось введению «красного террора» как меры пресечения контрреволюционной деятельности (55). Более того, в середине июня комиссар по внутренним делам Прошьян, с самого начала откровенно враждебно относившийся к институту ЧК, разработал всесторонний план организации охраны порядка в Петрограде, который включал использование профессиональной «гвардии» Комитета революционной охраны Петрограда, действующей на городском и районном уровне, и рядовых граждан, периодически привлекаемых к исполнению функций по охране порядка по месту жительства. Из последних Прошьян планировал создавать невооруженные патрули, которые должны были нести круглосуточное дежурство по городу. Их главной задачей было сообщать обо всех признаках преступной, в том числе подозрительной политической, деятельности профессиональной полиции для принятия соответствующих мер. При всей своей нереалистичности этот план демонстрировал отсутствие необходимости в таких специфических органах, как ПЧК (56).

Есть резонные основания полагать, что в это время взгляды Урицкого на ПЧК совпадали с взглядами Прошьяна. Взять хотя бы тот факт, что ее буквально наводнили спекулянты. 20 апреля в письме в Москву Новгородцевой Елена Стасова, в ответ на недовольство Центрального Комитета сложившимся в Петрограде негативным отношением к ЧК, заметила: «Если бы мы считали, что обе комиссии [в Москве и в Петрограде] абсолютно не имеют ничего положительного, то мы тотчас же подняли бы немедленную кампанию против них и добились бы их ликвидации… Критика существующего всегда необходима». «Не знаю, как Дзержинский, — продолжала она, — а Урицкий определенно говорит, что в смысле борьбы со спекуляцией они постоянно наталкиваются на то, что нити приводят именно к ним на Гороховую, которая, таким образом, является центром спекуляции» (57).

Две другие причины, по которым, вероятно, Урицкий не возражал против роспуска ПЧК, заключались в том, что руководство этим органом претило ему и, что более важно, его отношения с Дзержинским, его патроном, были весьма напряженными. Отношения между ними испортились еще в самом начале, из-за той невозможной ситуации, которую оставила после себя ВЧК, спешно переехав в Москву. Неоднократные обращения Урицкого к Дзержинскому с просьбой вернуть следственные дела на заключенных ЧК в Петрограде были им проигнорированы. Но самое главное, Урицкий считал расстрелы, применяемые ВЧК, контрпродуктивными, а ее методы дознания — отвратительными (58).

Со своей стороны, Дзержинский был возмущен имевшим место в начале июня фактом ареста Урицким Алексея Филиппова, одного из первых чекистских агентов внешней разведки, и его помощника по подозрению в причастности к контрреволюционной организации «Каморра народной расправы» (59). Но, что было более существенно, Дзержинский знал о курсе на умеренность, взятом главой ПЧК после отъезда ВЧК в Москву, и считал Урицкого слишком самостоятельным и слишком мягким для занимаемой должности. В середине апреля, например, он был возмущен, узнав, что ПЧК отпустила на свободу нескольких заключенных, которых он приказал выслать бессрочно из России по подозрению в шпионаже (60). Беспокойство Дзержинского по поводу Урицкого нашло отражение в решениях, принятых 12 июня на заседании большевистской фракции Первой всероссийской конференции чрезвычайных комиссий, которая собралась в Москве 11–14 июня, чтобы обсудить особенно щекотливые политические и организационные вопросы (61). В принятой фракцией резолюции содержалось указание на необходимость пользоваться секретными сотрудниками; «изъять из обращения» видных и активных лидеров контрреволюционных партий (кадетов, правых эсеров и меньшевиков); установить слежку за генералами и офицерами; взять под наблюдение командный состав и другие структуры Красной армии; применить меру расстрела к особо злостным контрреволюционерам, спекулянтам, грабителям и взяточникам. Следуя духу этой жесткой линии, фракция постановила обратиться к ЦК партии с предложением отозвать Урицкого с его поста и заменить его «более стойким и решительным товарищем, способным твердо и неуклонно проводить тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами, губящими Советскую власть и революцию» (62). Председательствовал на заседании фракции Иван Полукаров — одна из центральных фигур в ВЧК, благодаря занимаемой им важной должности главы отдела по борьбе с контрреволюцией. Едва ли вероятно, чтобы Полукаров смог самостоятельно провести любое крупное решение на уровне большевистской фракции, тем более решение об отстранении Урицкого, без предварительного одобрения его Дзержинским.

Однако проблема была не только в Прошьяне и Урицком. Есть указания на то, что их взгляды на будущее ПЧК разделяли большинство членов Петроградского бюро ЦК большевиков, некоторые петроградские районные Советы, а также комиссар юстиции СК СО Крестинский. Еще 13 апреля Петроградское бюро ЦК рассмотрело резолюцию, предложенную Иоффе и рекомендующую Центральному Комитету упразднить ВЧК и ПЧК, поскольку они «более вредны, чем полезны». За резолюцию, в конце концов, проголосовал только сам Иоффе. Но самым показательным было то, что бюро затем приняло решение «временно не возбуждать дела против существования комиссии Дзержинского и Урицкого, ввиду того что это является только красивым жестом с нашей стороны» (63).

Оппозиция ПЧК со стороны ряда районных Советов возникла во время обсуждения плана организации безопасности Петрограда на заседании Междурайонного совещания 22 мая (64). В этот период петроградские районные Советы были озабочены больше всего сохранением собственной власти над своею территорией. Поэтому они враждебно относились к иерархически выстроенной ПЧК и строили планы реструктуризации Комитета революционной охраны Петрограда, с тем чтобы предоставить ему и его районным подразделениям главную ответственность за борьбу с контрреволюцией, спекуляцией и уголовными преступлениями на местах (65).

Что касается отношения Крестинского к ПЧК, то ключ к пониманию его дают сообщения в прессе о совещании высших руководителей Комиссариата юстиции, состоявшемся 20 июня. Согласно газетной информации, которая не была опровергнута, совещание было созвано с целью рассмотреть работу «комиссии Урицкого» и реформировать следственный отдел Комиссариата. Однако дискуссия на совещании свелась в основном к обсуждению проблем ПЧК. В результате было вынесено решение «комиссию Урицкого ликвидировать» (66).

Нетрудно представить, как был обеспокоен Дзержинский, когда два дня спустя до него дошли эти газетные сообщения. Его собственное видение исключительной роли ЧК в сравнении со всеми другими органами безопасности нашло отражение в решении июньской конференции чрезвычайных комиссий страны взять на себя все бремя беспощадной борьбы с контрреволюцией, спекуляцией и злоупотреблениями чиновников по всей России. Отражением этого видения стали также решение конференции о роспуске всех прочих органов безопасности и ее заявление о том, что чрезвычайные комиссии являются высшими органами административной власти Советской России. И вот, несмотря на эти решения, делающие ЧК единственным органом защиты внутренней безопасности России, и утвержденную на этой же конференции независимую, жесткоиерархическую структуру подчинения, ЧК во втором по значимости городе России оказалась на грани несогласованного роспуска (67). После обсуждения этой ситуации с членами коллегии, Дзержинский направил Зиновьеву телеграмму, в которой предельно ясно выразил свое несогласие с роспуском ПЧК. «В газетах имеются сведения, — говорилось в телеграмме, — что Комиссариат юстиции пытается распустить Чрезвычайную комиссию Урицкого. Всероссийская Чрезвычайная Комиссия считает, что в настоящий наиболее обостренный момент распускать таковой орган ни в каком случае не допустимо, напротив, Всероссийская конференция чрезвычайных комиссий, по заслушании докладов с мест о политическом состоянии страны, пришла к твердому решению о необходимости укрепления этих органов при условии централизации и согласованной их работы[.] О вышеупомянутом комиссия В.Ч.К. просит сообщить товарищу Урицкому» (68). Как будет указано ниже, в начале июля, после убийства Володарского и появления грозных признаков массовых волнений, советское руководство Петрограда направило Дзержинскому ответную телеграмму, в которой опровергло сообщения в прессе о роспуске ПЧК (69).

Влияние левых эсеров в СК СО значительно превышало их численность (4 из 13 комиссаров). Взять, к примеру, отличавшегося независимым мышлением и импульсивностью Проша Прошьяна. В бытность свою народным комиссаром центрального правительства (с декабря 1917 г. до середины марта 1918 г.), Прошьян яростнее всех нападал на Ленина и его сторонников, когда политика и практика большевиков приходили в столкновение с левоэсеровскими принципами. После ратификации Брестского мира он последовательно отстаивал необходимость выхода левых эсеров из Совнаркома, что, по его мнению, было неотъемлемой частью стратегии международной революции. Получив пост комиссара внутренних дел в правительстве Северной коммуны, второй по значению после председателя — Зиновьева, Прошьян обнаружил, что его комиссариат не является пока работающим органом (70). Однако, за короткий срок своего комиссарства он приложил колоссальные усилия, чтобы превратить его в эффективный административный институт, слаженно действующий в региональном масштабе. Главным шагом в этом направлении стал организованный им в начале июня съезд представителей отделов внутренних дел Советов Северной области (71). На нем была одобрена организационная структура Комиссариата внутренних дел и территориальных отделов внутренних дел вплоть до волостного уровня (72). 15 июня ЦИК Северной области одобрил его организационный план (73). Веденная при Прошьяне организационная структура продолжала существовать и после его ухода с поста комиссара внутренних дел. Так же, как и в бытность его наркомом почт и телеграфов в Совнаркоме, он заменил враждебно настроенный персонал лояльными к Советской власти сотрудниками, многие из которых были левыми эсерами. О значимости его фигуры в Северной коммуне говорило то, что многие декреты этого периода были изданы за подписью его и Зиновьева. Его назначение в начале июня в состав чрезвычайной и полномочной внутриправительственной тройки также свидетельствовало о важности его фигуры. Тройка была сформирована для борьбы с контрреволюционной погромной деятельностью, которую вели в рабочей среде правые группы, а также с угрозой Советской власти со стороны новых оппозиционных сил, таких как Собрание уполномоченных (74).

Не менее деятельным, энергичным и амбициозным руководителем был занимавший пост комиссара земледелия левый эсер Николай Корнилов. Как и Прошьян, он был вынужден создавать свой департамент с нуля, однако его работу, возможно, несколько облегчила сформированная за несколько недель до его назначения специальная комиссия при СК СО по разработке плана организации Комиссариата земледелия (75). 23 мая, вскоре после вступления в должность, Корнилов разослал по земледельческим отделам Советов Северной области четко сформулированный программный меморандум. Целью его, помимо объявления о создании данного комиссариата и стремления наладить взаимополезные связи с отделами Советов, было довести до них свою главную задачу: подготовить, в тесном сотрудничестве с ними, проведение в жизнь левоэсеровской программы фундаментальных земельных реформ. В этой связи он наметил ряд насущных задач, таких как реорганизация растениеводства, животноводства и лесоводства; улучшение почв; переселение и просвещение сельских жителей; а также сбор устной и письменной информации, имеющей отношение к решению этих задач. Также он объявил о намерении создать под своим руководством «временный земельный совет», в состав которого вошли бы члены его коллегии и выборные, наиболее компетентные представители земледельческих отделов губернских Советов, чтобы совместными усилиями разрабатывать планы реформы, отвечающие местным реалиям (76). За время пребывания Корнилова в должности были разработаны подробные установления, касающиеся всех сторон организации и деятельности Комиссариата земледелия и его подразделений на местах (77). Кроме того, им были созданы плановая и бюджетная процедуры, подразумевающие немедленное исполнение. Явно рассчитывая на продолжительное пребывание в должности, он распорядился подготовить подробный бюджет на весь 1918/1919 финансовый год (78). Следует также отметить, что его внутриведомственные инструкции показывают, что он был въедливым и жестким руководителем (79).

Большевики и левые эсеры работали также рука об руку в таких организациях, как Петроградский Совет и районные Советы. К этому времени большевики, поддержанные левыми эсерами, имели большинство во всех петроградских районных Советах, кроме одного. Исключением был Рождественский Совет, в котором большинство принадлежало левым эсерам. Эта взаимная поддержка длилась почти до середины лета. Так, 3 июля, на заседании беспартийной конференции в Пороховском районе, левый эсер выступил с защитой большевиков от критики со стороны меньшевиков и эсеров (80).

Хотя, по его мнению, большевики были не правы, приняв Брестский мир, но «не ошибается тот, кто ничего не делает», добавил он. «Мы можем временно расходиться с большевиками, но мы идем вместе, тесно связанные», — выразил он затем типичное и, что немаловажно, публичное, отношение левых эсеров к большевикам в Петрограде (81).

В начале мая газета «Известия», орган Петроградского Совета, была переименована в «Северную коммуну»; в составе ее редакции было два большевика и один левый эсер. Относительно спокойные, рабочие отношения между большевиками и левыми эсерами в Петрограде в период трудностей весны и начала лета 1918 г. резко контрастировали с ситуацией, сложившейся в Москве. Конечно, московские левые эсеры продолжали работать в коллегиях отдельных наркоматов, в городском и районных Советах и в ВЧК. Однако, если в их газете «Знамя труда» внутренняя и внешняя политика большевиков ежедневно подвергалась самой острой критике, то в «Знамени борьбы» (петроградском органе левых эсеров) критика политики большевиков — за исключением нападок на Брестский мир и хлебную разверстку — была относительно мягкой, осторожной и приглушенной. Значительно больше внимания петроградские левые эсеры уделяли критике общих с большевиками внутренних и внешних врагов, особенно Собрания уполномоченных.

Когда видные деятели партии левых эсеров приезжали из Москвы в Петроград, они были озабочены не столько выискиванием ошибок большевиков, сколько защитой Советской власти, а иногда и самих большевиков. Мария Спиридонова провела в Петрограде несколько дней в начале июня; главной целью ее визита было участие в работе Первого съезда партии левых эсеров Северной области. Пару недель спустя вместе с Борисом Камковым она участвовала в избирательной кампании блока левых эсеров с большевиками на выборах в Петросовет (82). Как видно из выступлений Спиридоновой на заседаниях крестьянского отдела ВЦИКа и ЦК партии левых эсеров перед поездкой, она была глубоко разочарована Брестским миром и резко отрицательно относилась к большевистской политике хлебозаготовок — прежде всего, из-за ее губительного воздействия на крестьянство. Однако, будучи в Петрограде, во время бесконечных митингов и заседаний, она старалась не давать выхода своему растущему негодованию по поводу большевистской политики и практики. Напротив, она призывала своих слушателей, обычно рабочих, не слушать меньшевиков и эсеров с их требованиями о созыве Учредительного собрания; очнуться от политической летаргии и сконцентрироваться на главной задаче — восстановлении промышленного производства и продолжении борьбы с буржуазией. Меньшевики и эсеры изо всех сил эксплуатировали тему голода, чтобы настроить массы против Советской власти и партии большевиков, которая, говорила Спиридонова, «несет бремя государственного управления, пытаясь защитить до конца завоевания народа» (83). Учредительное собрание не даст народу ничего, кроме нового порабощения. С другой стороны, Советская власть представляет собой первый опыт в истории, когда рабочие и крестьяне правят сами, в своих собственных интересах. Выживание этой власти невозможно без суровой дисциплины и длительного периода страданий и жертв. Зато конечный результат будет во всех отношениях прекрасным (84).

Красной нитью через все выступления Спиридоновой этого периода проходила мысль о том, что Европа находится накануне грандиозного революционного взрыва, и что терпение по отношению к германскому империализму достигло крайней точки. Однако в тот момент, когда германские войска угрожали Петрограду, едва ли многие из ее слушателей уловили разницу между этой ее мыслью и призывами большевистских властей бывшей столицы крепить оборону города. В некоторых своих выступлениях Спиридонова высказывалась резко против сотрудничества с капиталистами в любой форме (85). Но, несмотря на недавние выпады Ленина против левых эсеров, она не стала связывать эту критику с его именем.

В целом, руководство партии левых эсеров в Москве было гораздо более сочувственно настроено по отношению к СК СО, чем их коллеги и большевистской партии. С момента его (СК СО) создания центральный Совнарком оставался неизменно холоден к призывам о финансовой помощи из Петрограда. Более того, нарком внутренних дел Григорий Петровский упорно отказывался признать само существование Северной коммуны. Так, 22 мая заместитель Петровского Мартин Лацис провокационно писал: «Об образовании Северной области центральной власти известно только по газетам и случайным бумагам, поэтому центральная власть не могла считаться с Северной коммуной и не приняла никаких мер к урегулированию отношений» (86). К тому же, еще до того как Зиновьев получил возможность ответить на это послание, Петровский разослал подобные меморандумы по шести губерниям Северной области (87). Выпады такого рода продолжались месяцами.

Проблемы с Петровским были не только у Зиновьева. Губернские Советы и главы отдельных комиссариатов в Петрограде тоже испытывали трудности. Особенно несладко приходилось Прошьяну — как комиссару внутренних дел и левому эсеру. Заняв свой пост, Прошьян направил Петровскому просьбу вести всю переписку с губернскими Советами и другими официальными институтами Северной области только через него. В этой телеграмме Прошьян также просил Петровского выслать ему все имеющиеся в центре данные по губернским Советам Северной области (88). Некоторое время спустя, вслед за телеграммой, Прошьян направил Петровскому письмо, в котором поднял важные бюджетные вопросы и еще раз настойчиво просил, чтобы «ни одно дело и ни одна ссуда для губерний Петроградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской и Архангельской не выдавалась непосредственно, помимо Комиссариата по внутренним делам Северной области». Кроме того, он просил направить ему копии всех информационных материалов по Северной области, а также декретов и директив Петровского, касающихся назначения денежных пособий и создания сил внутренней безопасности (89). Ответов Петровского на эти послания мне найти не удалось.

Для оправдания своей позиции в отношении Северной коммуны Петровский использовал множество предлогов. Когда один исчерпывал себя, он находил другой. Так, сначала он оправдывался тем, что не может признать областное правительство, прежде чем его одобрит ВЦИК (90). Когда же требуемое одобрение было получено, он заявил, что его руки связаны, до тех пор пока он не получит официального подтверждения желания присоединиться к коммуне от всех губернских Советов области (91). Ясно, что этот конфликт являлся отражением неприязни центрального правительства (в особенности Ленина) к полуавтономным областным объединениям и ленинской тяги к предельной централизации. И напротив, одобрение руководством партии левых эсеров децентрализованных принципов правления помогают объяснить их поддержку Северной коммуны.

Созданное Первым съездом Советов Северной области большевистско-левоэсеровское коалиционное правительство — СК СО — работало эффективно и относительно слаженно, несмотря на стойкую антипатию левых эсеров к Брестскому миру и ряду последовавших за ним, далеко не самых благоприятных, явлений и событий. Среди наиболее важных из них были глубокая неприязнь левых эсеров к «государственному капитализму», провозглашенному Лениным в «Очередных задачах Советской власти», грубый подход Ленина к хлебозаготовкам и недовольство левых эсеров его несвоевременными публичными нападками на них, а также отказ наркома внутренних дел Петровского даже признавать Северную коммуну.

Успех коалиции отчасти объяснялся кадровым дефицитом, который испытывали большевики и который только усугублялся бесконечными и все более настойчивыми требованиями Ленина о мобилизации членов партии в Красную армию и в продотряды. Так что, левые эсеры были нужны петроградским большевикам. Однако главные причины прочности коалиции заключались в общности взглядов лидеров петроградских большевиков и левых эсеров на некоторые вещи (в частности, общей неприязни Прошьяна, Урицкого и Крестинского к ЧК), в эффективности и организаторском таланте таких членов правительства, как левые эсеры Прошьян (комиссар по внутренним делам) и Корнилов (комиссар земледелия), и в способности петроградских левых эсеров закрыть глаза на фундаментальные разногласия с большевиками во имя общей цели — выживания Советской власти на северо-западе России.

Для Советской власти в регионе период с середины марта до июля 1918 г. был временем непрерывных трудностей и проблем. То, что она сумела выжить, не прибегая к террору, было во многом результатом эффективного сотрудничества петроградских большевиков и левых эсеров и их взаимной сдержанности по отношению друг к другу. Разрыв большевистско-левоэсеровского союза в Петрограде и Северной области был обусловлен московскими событиями и директивами.

1. ЦГА СПб. Ф. 143. On. 1. Д.З. Л.5–6.

2 РГАСПИ Ф 17. Оп 4 Д 11 Л 24–26. В письме Новгородцевой в Москву Стасова писала «Мало сказать, что Питер не столица. Пока народ привыкнет, что Москва столица, пройдет не один месяц и не два и, вероятно, даже не год Сколько времени прошло, пока Москва уступила пальму первенства Питеру1».

3 Протокол заседания Петроградского бюро ЦК от 13 апреля показывает, что, заслушав доклады Зиновьева, Лашевича и Иоффе о пленуме, бюро в полном составе пришло к заключению, что поездка была напрасной, что на деле никакого пленума и не было, так как Ленин и Сталин отсутствовали, а Троцкий появился лишь на короткое время, и что не только партийное руководство, но и центральное правительство в Москве пребывает в беспорядочном состоянии. В связи с этим бюро приняло единогласное решение «ввиду отсутствия в Москве партийной работы и необходимости сохранения и укрепления партийного аппарата, Петроградскому бюро Ц К работать в всероссийском масштабе» — РГАСПИ Ф466 On 1 Д 1 Л 10

4 РГАСПИ Ф 466. On 1 Д 1 Л 2-2об

5. ЦГАИПД Ф 1. On 1 Д 107 Л 3. См Хмелевский В. П. Северный областной комитет РКП (б) — Л, 1972. С. 32–35

6 Хмелевский Указ. соч. С 36–38. По поводу этой конференции см. РГАСПИ Ф 67 On 1 Д 1

7. Роляков М. Союз коммун Северной области //Хозяйство Северо-западного края. 1927. № 9. С 13

8 ГАРФ Ф 130 Оп 2 Д 342 Л 4

9 ЦГА СПб Ф 144 On 1 Д 1. Л 7. Об этом решении Зиновьев проинформировал товарищей из Петроградского бюро ЦК. Прерогатива правительства принимать такие важные политические решения без обсуждения с руководящим партийным органом ни у кого в бюро вопросов не вызвала — РГАСПИ Ф 466 On 1 Д 1 Л 10об

10 ЦГАСПб Ф 143 On 1 Д 3 Л II

11 Стенограмму 2-го съезда партии левых эсеров см в РГАСПИ Ф 564 On 1. Д 1–3 (опубл в сборнике Партия левых социалистов-революционеров Документы и материалы Т.1 С. 210–672)

12 Партия левых социалистов-революционеров. T1. С 241-242

13 См выше, глава 9

14 ЦГАСПб Ф 144 On 1. Д 1 Л 41, ГАРФ Ф 130 Оп 2 Д.342. Л 25

15 Эта работа Ленина впервые обсуждалась на заседании ЦК большевиков 26 апреля, на следующий день после выступления Зиновьева на съезде Советов Северной области. Тем не менее, основные пункты зиновьевской речи отразили главное направление ленинской работы и проводимой Совнаркомом после Четвертого съезда Советов политики

16 ЦГА СПб Ф 143 On 1 Д 3 Л 8-12.

17 РГАСПИ Ф67 On 1 Д 106 Л 58-59

18 Решение о включении левых эсеров в состав правительства было принято СК ПТК. 27 апреля — ЦГА СПб Ф 144 On 1 Д 1 Л 41

19 ЦГАСПб Ф 143 On 1 ДЗ Л 43-48

2 °Cм выше, глава 8

21 ЦГАСПб Ф 143 Oп 1 ДЗ Л 47–48. Как мы видели, уменьшение власти Совнаркома в области принятия политических решений и установление в ней приоритета ВЦИКа и всей системы Советов-исполкомов сверху донизу было одной из главных задач левых эсеров, начиная с ноября 1917 г Эта структура отразила взгляды лсвоэссровского руководства на первостепенную роль ВЦИКа в развитии советской демократии после Октября и нашла воплощение в проекте Советской Конституции, одобренном Третьим съездом партии левых эсеров в конце июня 1918 г — РГАСПИ Ф 71 Оп 34 Д.224 Л 75

22 ЦГАСПб Ф 143 On. 1. Д 3 Л.52

23. Новая жизнь. 1918. 30 апреля. С 3.

24 Известия Петроградского Совета. 1918. 11 мая. С 1. В качестве примера современного критического взгляда на создание СК СО см. Чистиков А. Н. У кормила власти //Петроград на переломе эпох. Под ред. В. А. Шишкина. С 29-31

25 ЦГАСПб. Ф 142 Оп.1 «Справка». Л 5, Ф 143 Оп.1 Д.2 Л.6

26 См по этому поводу Гоголевский А. В. Петроградский Совет в годы гражданской войны. — Л., 1982. С.60.

27 Протоколы заседаний Всероссийского центрального исполнительного комитета 4-го созыва. С 206-219

28. В сжатом виде анализ различий между взглядами Ленина и «левых коммунистов» на проблемы внутренней политики, которые были аналогичны различиям между Лениным и Левыми эсерами, см Cohen Bukharin and the Bolshevik Revolution P. 69–78.

29. Протоколы заседаний Всероссийского центрального исполнительного комитета 4-го созыва. С 222-223

28 Знамя борьбы. 1918. 8 мая. С 4

29 Декреты Советской власти. Т 2 С 18–21.

30 Декреты Советской власти о Петрограде, 1917–1918 гг. С. 171

33. Известия Петроградского Совета. 1918. 10 мая С. 2–3, 11 мая. С. 2–3.

34 О создании Делегатского совета см. выше, глава 6.

35. ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7. Д 820 Л 68-88

36 РГАСПИ Ф 19 On 1. Д 112

37 Протоколы заседаний Всероссийского центрального исполнительного комитета 4-го созыва. С. 254–256

38 Декреты Советской власти. Т.2 С 264-266

39 Поскольку крестьяне вступали в комбеды неохотно, в их составе оказалось большое количество пришлых работников, дезертиров, демобилизованных солдат и перебравшихся в деревню недавних рабочих

40 Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т 5 С 442, Иванов А. В. Путиловский рабочий на приеме у Ильича //Воспоминания о В. И. Ленине Т 2 — М, 1957 С. 336–338

41 Красная газета. 1918. 22 мая. С 1

42 Там же. 26 мая. С 1.

43. Знамя борьбы. 1918. 28 мая. С.4.

44. Красная газета. 1918 23 мая. С.2.

45 Известия Петроградского Совета. 1918. 30 мая. С 2, 31 мая. С.3

46 Эти директивы содержались в двух циркулярных письмах, рассылаемых Центральным Комитетом всем партийным организациям во второй половине мая — Переписка секретариата ЦК РСДРП(б) — РКП(б) с местными партийными организациями. Т 3 С 72–74, 81-83

47 РГАСПИ Ф 17 Оп4 Д 11 Л 52об

48 ЦГАИПД Ф 1. On 1 Д 66 Л 21–21 об, Ф 4000 Оп7.Д814 Л 67-70

49 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 7 Д814 Л 175–178, 202, Ф 1 ап 1 Д 54 Л 32 Текст ленинского письма см Ленин В И Полн. собр. соч. Т 36 С 521–522.

5 °Cм ниже, глава 12

51 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 54. Л 33, РГАСПИ Ф 17 Оп 4 Д 59 Л 15

52. РГАСПИ Ф 564 On 1 Д 11 Л 17об-18

53 Известия Петроградского Совета. 1918. 31 мая. С 2

54 Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области. Вып 1.Ч. 1. С 319

55 По этому вопросу см ниже, глава 12, а также Рабинович. Моисей Урицкий. Робеспьер революционного Петрограда. С 8-9

56 См комментарии Прошьяна к его плану в газете Новые ведомости. 1918. 18 июня. С 7. Протоколы заседаний президиума Комитета революционной охраны Петрограда свидетельствуют, что он разделял негативное отношение Прошьяна к ПЧК. См, напр, ЦГАСПб Ф73 On 1 Д4 Л 16, 17, 20-20об, 25

Поначалу руководители ВЧК также старались принципиально избегать «методов охранки» использования тайных агентов, агентов-провокаторов и т. д. Как и Прошьян, они надеялись, что им будет достаточно бдительных рабочих, служащих «глазами и ушами» ВЧК — Лацис. Отчет Всероссийской чрезвычайной комиссии за четыре года ее деятельности. С 11. По этому вопросу см также Леонов. Рождение Советской империи. С 248-249

57 РГАСПИ Ф 17 Оп4. Д 11 Л.24–26. По крайней мере, некоторые из тех, кто слышал выступление Урицкого по вопросам безопасности в Петрограде в конце мая, пришли к выводу, что он ищет оправданий для роспуска ПЧК См, напр, комментарии Сергеева на заседании президиума Комитета революционной охраны Петрограда. 23 мая в ЦГА СПб Ф 73 On 1 Д 3 Л 35

58. Возмущение Урицкого последними нашло отражение в письме без даты, посланном им Дзержинскому. Поводом для этого письма послужили оказавшиеся в его распоряжении показания некоего 14-летнего Всеволода Аносова, допрашивая которого, следователи ВЧК в Москве применяли грубые угрозы и запугивание Урицкий выразил протест против инцидента и потребовал от Дзержинского провести расследование его и призвать к ответу упомянутых Аносовым следователей — РГАСПИ Ф 76 Оп 3 Д 10 Л 1–1 об

59. Краткий очерк по делу о «Каморре», основанный на документах ЧК, см. Рабинович. Моисей Урицкий. Робеспьер революционного Петрограда. С 7–8. О Филиппове см. Очерки истории внешней разведки. Под ред. Е. М. Примакова Т 2 — М, 1997 С 19-24

60 ЦГА СПб Ф 142 Оп 9 Д 1 Л 34

61 Судя по протоколам конференции, ни Урицкий, ни кто другой от ПЧК на ней не присутствовали. См ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп.3 Д 11

62 РГАСПИ Ф 17 Оп4 Д 194 Л 3-3об

63 Там же. Ф466. On 1. Д 1 Л 9-10.

64 ЦГАСПб Ф 73 On 1 Д 1 Л. 150, Новая жизнь (Петроград). 1918. 23 мая. С3

65 См, напр, ЦА ФСБ СПб и ЛО № 30377 ТЗ Л 310-320

66 Новая жизнь (Петроград). 1918. 22 июня. С 3, Новые ведомости. 1918. 22 июня. С3

67 ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 3 Д 11 Л 77-78

68 ЦГАСПб Ф 143 On 1 Д49 Л 50

69 См ниже, глава 12

7 °Cм изложение доклада Прошьяна на Восьмой городской конференции петроградских левых эсеров 26 мая в газете Знамя борьбы. 1918. 28 мая. С 4

71 Знамя борьбы. 1918. 8 июня. С3. О ключевом значении этого совещания в развитии Комиссариата внутренних дел СК СО (без ссылки на Прошьяна) говорил в своем докладе 20 октября 1918 г. один из его преемников — ЦГА СПб Ф 143 Оп 4 Д4 Л 2. О важной роли, которую играл в петроградском правительстве Комиссариат внутренних дел при Прошьяне, см выступление делегата от Петрограда Каспаряна на Третьем съезде партии левых эсеров в июне 1918 г. — РГАСПИ Ф 564 On 1 Д 4 Л 166

72 Знамя борьбы. 1918. 12 июня. С 3, Северная коммуна. 1918. 13 июня. С 6

73 ЦГА СПб Ф 143 Оп 3 Д 6 Л 5об-6

74 Северная коммуна. 1918. 5 июня. С 1, Знамя борьбы. 1918. 4 июня. С 3, 5 июня. С 1. Помимо Прошьяна в состав тройки вошли Урицкий и главный комиссар Петроградского военного округа большевик Михаил Лашсвич

75 О назначении этой комиссии см указатель к фонду Комиссариата земледелия СК СО ЦГА СПб Ф 8957

76 ЦГАСПб Ф 8957 On 1 ДЗ Л I, 1об

77 Там же Ф 143 Ori 1 Д40 Л 4-15

78 Там же Ф 9857. Оп 3 Д 13 Л З-Зоб

79 Там же Oп 1 Д 10 Л 16

80 На беспартийной конференции в Пороховском районе умеренные социалисты были особенно сильны

81 ЦГАСПб Ф511 On 1 Д 1 Л 13об

82 Мильштейн А. Л. Рабочие Петрограда в борьбе за укрепление Советов Перевыборы Петроградского Совета в июне 1918 г. //Рабочие Ленинграда в борьбе за победу социализма — М-Л., 1963 С. 152

83 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. С 255

84 Там же. С 258

85 См, напр, Знамя борьбы. 1918. 7 июня. С 4

86 ГАРФ Ф 393 Оп 2 Д 70 Л 185-185об

87 Там же On 1. Д.58 Л. 150

88 Там же. Л 90

89 Там же Л 45

90 ЦГА СПб. Ф 143 On 1 Д 9 Л 245

91 Там же Л 232, 234

Глава 11 САМОУБИЙСТВО ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ

В то время как в Пегрограде большевики и левые эсеры, закрыв глаза на свои разногласия, совместно работали для сохранения Советской власти в городе, расхождение между коммунистами и левыми эсерами в центральном правительстве в Москве стремительно нарастало. Их «медовый месяц» оказался внезапно прерван во второй половине марта, после ратификации Брестского мирного договора Четвертым съездом Советов и выхода левых эсеров из Совнаркома. В апреле-июне отношения между национальным руководством партии левых эсеров и ленинским Совнаркомом становились все хуже по причине постоянных уступок последнего немцам, а также многих внутриполитических шагов большевистского правительства. Такие меры, как введение продовольственной диктатуры; использование рабочих продотрядов и комитетов деревенской бедноты для насильственного изъятия хлеба у крестьянства; опора на буржуазных специалистов в управлении промышленностью и техническом руководстве вооруженными силами; восстановление высшей меры наказания, символом которого стала казнь «Адмирала» Щастного, шли вразрез с принципами большинства левых эсеров. С их точки зрения, эти меры были несовместимы с революционной этикой, международным характером социальной революции, определениями класса и классовой борьбы и народно-демократическими принципами, лежащими в основе Советской власти.

С другой стороны, в глазах Ленина и большевистского правительства, все более активные выпады левых эсеров против их политики, наряду с резко возросшей поддержкой левых эсеров в массах, особенно крестьянских (1), представляли угрозу и хрупкому миру с Германией, и весьма непрочной власти самих большевиков. Ответом Ленина стала острая критика левых эсеров во ВЦИКе и во втором открытом «Письме к питерским рабочим» (2). В результате, с началом лета левые эсеры и большевики вступили на путь неминуемого столкновения, что имело серьезные последствия для большевистско- левоэсеровского сотрудничества в Петрограде.

Документальным свидетельством ухудшения отношений между руководством двух партий с левоэсеровской точки зрения, пусть и фрагментарно, служат протоколы заседаний ЦК партии левых эсеров за май и начало июня (3). Борьба также развернулась на страницах газет «Знамя труда» и «Правда» и, как мы уже знаем, на пленарных заседаниях ВЦИКа. Растущий антагонизм между большевиками и левыми эсерами, вызванный политикой правительства по отношению к крестьянству и хлебозаготовкам, особенно неблагоприятно сказывался на оплоте левых эсеров — Крестьянском отделе ВЦИКа, возглавляемом легендарной Марией Спиридоновой.

Крестьянский отдел, созданный в январе 1918 г. как самостоятельная структура ВЦИКа, имел свой собственный исполнительный комитет и партийные фракции, издавал собственную общероссийскую ежедневную газету — «Голос трудового крестьянства». Можно с полным правом сказать, что в первые месяцы 1918 г. это был главный в Советской России руководящий орган, занятый подготовкой крестьян к земельной реформе, мобилизацией их в поддержку Советской власти, организацией Советов в отдаленных районах, а также определением, формулированием и защитой крестьянских интересов. Немаловажной задачей Крестьянского отдела, как поясняла Спиридонова, было также «связать в единое целое пролетариат и крестьянство… связать город и деревню» под единым советским знаменем (4).

С января по апрель Крестьянский отдел выдвинул множество инициатив, нацеленных на закладывание фундамента земельной реформы и, в более широком смысле, на создание опоры Советской власти в сельской России. Он организовывал программы интенсивной подготовки сельских агитаторов по вопросам, связанным с осуществлением левоэсеровской аграрной реформы, и создавал курсы дополнительного агрономического и социального образования для сельских учителей (в обоих случаях действовало правило набора слушателей из тех районов, где им предстояло работать). Он подготовил горы литературы по аграрным, социальным и политическим вопросам для распространения среди крестьян (5). Отдел вел оживленную переписку с сельскими Советами, крестьянскими кооперативами и отдельными крестьянами, а также, с помощью грамотно составленных опросных листов, занимался систематическим сбором информации, касающейся политических, экономических и социальных аспектов крестьянской жизни (6). В результате ему удалось собрать богатую базу данных о российской деревне. Благодаря мифу, окружавшему фигуру Спиридоновой в глазах крестьян, Крестьянский отдел превратился в национальный центр, куда крестьяне всей России обращались за помощью и советом.

В докладе о деятельности Крестьянского отдела на Втором съезде партии левых эсеров 17 апреля 1918 г. Спиридонова подчеркнула, что благосклонность большевиков по отношению к нему закончилась в середине марта, после выхода левых эсеров из состава Совнаркома. С этого момента, по словам Спиридоновой, между большевистским руководством ВЦИКа и левоэсеровским руководством Крестьянского отдела шла непрерывная борьба вокруг «сепаратизма» последнего. ВЦИК перестал выделять средства на запланированные отделом расходы. В итоге, Крестьянский отдел оказался близок к ситуации, когда он больше не мог продолжать свою работу (7).

Справедливости ради следует сказать, что, с точки зрения большевиков, обвинения Крестьянского отдела в «сепаратизме» выглядели обоснованными. После того как ВЦИК проголосовал за принятие германских условий мирного договора, отдел оказался втянутым в левоэсеровскую деятельность, направленную на срыв Брестского мира. На Втором съезде партии левых эсеров это признала и сама Спиридонова, когда сообщила, что большое количество агитаторов отдела уже направлено в районы, граничащие с германским фронтом (8). Понятно, что в их задачу входили не столько сбор данных и распространение социализма, сколько организация сопротивления германским оккупационным войскам. Подтверждением этого может служить телеграмма, датированная концом июня, в которой большевистский представитель выражает протест против дезорганизаторской деятельности агитаторов Крестьянского отдела в Псковском районе (9).

16 июня, после одобрения ВЦИКом декрета Совнаркома о комбедах, Карелин публично заявил, что левые эсеры сделают все возможное, чтобы воспрепятствовать его осуществлению. Если в январе — феврале печатные материалы, распространяемые Крестьянским отделом в деревне, включали левоэсеровские и большевистские тексты примерно в равной пропорции, то к концу весны, когда большевики и левые эсеры разошлись в крестьянской политике, ситуация изменилась. В начавшейся войне между городом и деревней левые эсеры из Крестьянского отдела, естественно, заняли сторону крестьян. Существуют также многочисленные свидетельства того, что в хлебопроизводящих районах левые эсеры из местных Советов намеренно препятствовали осуществлению продовольственной политики большевиков, особенно созданию комитетов бедноты, способствовавших изъятию хлеба у крестьян (10).

С начала июня, то есть момента, когда продотряды начали свои рейды в хлебопроизводящие губернии, благодаря тесным связям и особому статусу Крестьянского отдела в крестьянской среде, а также наработанным традициям сбора информации, он оказался завален данными и полными подробностей рассказами очевидцев о зверствах продотрядов в деревне. Большое количество подобных рассказов хранится в архиве нынешней Федеральной службы безопасности России — преемницы ВЧК — в фонде, отражающем деятельность Спиридоновой в Крестьянском отделе (И). В открытом письме в адрес ЦК большевиков Спиридонова обильно цитировала письма крестьян, свидетельствующие о жестокости действий продотрядов. Их авторы подробно описывали насилие, чинимое против голодных крестьян продотрядами и помогающими им комбедами, и возникшее в результате этого состояние войны в деревне. Как писал один из крестьян:

Мы не прятали хлеб, мы, как приказали, по декрету, себе оставили 9 пудов на год на человека. Прислали декрет — оставить себе 7 пудов, два пуда отдать. Отдали. Пришли большевики с отрядами. Разорили в конец. Поднялись мы. Плохо в Юхновском уезде, побиты артиллерией. Горят села. Сровняли дома с землей. Мы все отдавали, хотели по-хорошему. Знали, город голодный. Себя не жалели (12).

К середине июня протесты против грубых действий возглавляемых большевиками продотрядов из Петрограда достигли Петербургского комитета РКП (б). На заседании ПК 18 июня Егорова жаловалась, что отряды «плохо организуются, состав нежелательный, которых надо арестовать», и настаивала, что в будущем необходимо подходить к набору продотрядовцев очень избирательно. Возражать Егоровой или оспаривать ее рекомендации никто не стал; будучи одним из руководителей Выборгского районного комитета большевиков, она хорошо знала, о чем говорила. Было даже решено на основе ее соображений подготовить специальный доклад для ВЦИК в Москве (13). Сведений о дальнейшей судьбе данного доклада мне найти не удалось. Но 6 августа Совнарком под влиянием паники, вызванной началом интервенции стран Антанты, принял резолюцию, подтверждающую все предыдущие декреты о применении насилия против классовых врагов, включая крестьян, сопротивляющихся вооруженной хлебной разверстке (15).

Менее года спустя, на Восьмом съезде партии большевиков в марте 1919 г., выступавший с отчетом о деятельности ЦК за минувшие двенадцать месяцев Ленин признал, что в своем подходе к крестьянству большевики «погрешили чрезвычайно». «По неопытности советских работников, по трудности вопроса, — сказал он, — удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство» (16). Но отчего, резонно спросить, вопрос оказался таким трудным? И кто, как не Ленин, больше всех был виновен в этих «грехах»?

Постепенное удушение большевиками Крестьянского отдела привело к тому, что некоторые левоэсеровские члены отдела стали требовать созыва отдельного Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов. Однако до поры до времени Спиридонова и ее коллеги из ЦК левых эсеров противились осуществлению этих требований, отдавая предпочтение агитации в пользу скорейшего созыва Всероссийского съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов (17). Они надеялись, что им удастся объединить крестьян, подвергнуть внутреннюю и особенно внешнюю политику большевистского правительства критике с трибуны самого широкого народного форума и, таким образом, вызвать глубокие политические перемены. Лидеры большевиков, естественно, также были против созыва отдельного крестьянского съезда Советов, поскольку он разрушил бы ту de facto существующую консолидацию Советской власти под контролем большевиков, которая была достигнута в январе, и еще больше укрепил бы позиции левых эсеров. И хотя никто не мог гарантировать, что на легитимно избранном рабоче-крестьянском съезде Советов большевики будут иметь большинство, он был предпочтительнее, чем отдельный крестьянский съезд, контролируемый левыми эсерами. Ленин был вынужден уступить. 10 июня ВЦИК постановил созвать Пятый Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов в Москве 28 июня (18).

Конфликт в партии большевиков на национальном уровне между ленинистами и «левыми коммунистами» в мае — июне продолжал усугубляться. Это давало лидерам левых эсеров надежду, что в столкновении на съезде Советов по поводу совнаркомовской внешней политики «левые коммунисты» будут на их стороне. Однако к концу июня трещина в большевистском руководстве в значительной степени затянулась. Это подчеркнул Ленин в интервью шведской газете «Folkets dagblad politiken» 1 июля. «Оппозиция в партии большевиков против Брестского мира успокоилась, — заявил он в начале интервью. — Бухарин, Радек и другие снова участвуют в работе» (19). Это обстоятельство также помогает объяснить готовность большевиков пойти на риск созыва всероссийского съезда Советов. Ленину больше не нужно было опасаться альянса левых эсеров с «левыми коммунистами» на съезде или неизбежных требований со стороны «левых коммунистов» о созыве партийного съезда для предварительного разрешения спорных вопросов. Теперь левым эсерам противостояла внешне единая партия большевиков, решительно настроенная урезать независимую власть Крестьянского отдела и, в более широком смысле, нейтрализовать левых эсеров.

После назначения даты открытия Пятого Всероссийского съезда Советов на 28 июня и большевики, и левые эсеры сосредоточили внимание на завоевании большинства на нем. Оснований для оптимизма в этом вопросе у Ленина явно не было. Он понимал, что установленных избирательных норм, дающих значительное преимущество рабочим над крестьянами, может быть недостаточно, чтобы перевесить вероятное доминирование левых эсеров в сельских районах (20). По инициативе большевистского руководства, ВЦИК на заседании 14 июня исключил меньшевиков и эсеров из своего состава и призвал Советы по всей стране сделать то же самое. Едва ли можно сомневаться, что это неожиданное решение, официально объясненное тем, что меньшевики и эсеры стали частью контрреволюции, было продиктовано необходимостью устранить двух конкурентов в борьбе за делегатские мандаты съезда (21).

Насколько мне известно, выборы делегатов на Пятый съезд Советов никогда не подвергались беспристрастному исследованию, а сегодня это, вероятно, и невозможно сделать. Предварительный расклад делегатов по партийной принадлежности, оглашенный на вступительном заседании съезда, выглядел следующим образом: большевики — 678; левые эсеры — 269. Остальные 88 мест распределились между [эсерами]-максималистами (около 30), социал-демократами интернационалистами (5–6) и беспартийными делегатами (около 48), составив, в общей сложности, 1035 делегатов с правом решающего голоса (22). Оценивая это неожиданное огромное преимущество большевиков, кто-то из левоэсеровских делегатов, скорее всего, член ЦК партии Александра Измайлович, позже писала, что «партия левых эсеров не учла всей способности партии большевиков творить чудеса». «Библия говорит нам о том, — продолжала она, — что Бог создал небо и землю из ничего… В двадцатом веке большевики то и дело творят не меньшее чудо: из ничего они создают… правомочные мандаты» (23).

На самом деле, существует значительный объем косвенных свидетельств в пользу того, что невероятное большевистское большинство на съезде было получено в результате фальсификации, и что численность законным образом избранных левоэсеровских делегатов примерно равнялось численности легитимных делегатов-большевиков. Резко возросшая накануне Пятого съезда поддержка левых эсеров в крестьянских Советах, как и итоги уездных и губернских съездов Советов, где происходили выборы делегатов на общероссийский съезд, давали лидерам левых эсеров, собравшимся в конце июня в Москве на третий съезд своей партии, уверенность, что большинство на Всероссийском съезде Советов будет за ними (24). Предварительные списки прибывающих на съезд делегатов, публикуемые в течение недели перед съездом в «Знамени труда», показывали примерное равенство численности большевистских и левоэсеровских делегатов. То же впечатление накануне открытия съезда передавали независимые московские газеты «Новости дня», «Наше слово» и «Жизнь» (25).

К несчастью для левых эсеров, эти списки не включали приблизительно 399 большевистских делегатов, чье право заседать на съезде было оспорено левоэсеровским меньшинством в мандатной комиссии съезда (26). Примерно 25 июня, одновременно с объявлением Свердлова о переносе даты открытия съезда с 28 июня на 3 июля (а затем на 4 июля), из ЦК большевиков в провинцию полетели срочные призывы немедленно прислать в Москву дополнительное количество делегатов. Легитимность этих делегатов была оспорена левоэсеровским меньшинством мандатной комиссии и левыми эсерами в составе тех институтов, откуда эти делегаты прибыли. В начале съезда левоэсеровские требования паритета в мандатной комиссии с целью разоблачения этих махинаций большевиков были отвергнуты пофракционным голосованием, что наводило на мысль о стремлении избежать огласки (27). Архивные документы по Могилевской губернии, большая часть которой была оккупирована немцами, являются наглядной иллюстрацией этого мошенничества (28).

Неудивительно, что первые заседания съезда, который проходил в Большом театре, превратились в сплошную словесную перебранку (29). При председательствующем Свердлове, который был далек от беспристрастности, левые эсеры оказались в чудовищно невыгодном положении. Троцкий прямо в день открытия съезда, 4 июля, потребовал принять постановление о расстреле «на месте» любого, кто будет сопротивляться аресту за выступление против германских оппозиционных сил на Украине (30). Спиридонова, от лица левых эсеров, закономерно интерпретировала это как прямую угрозу (31). После того как предложение Троцкого было принято в форме официальной резолюции, сомнений в том, что оно было частью превентивного удара по левым эсерам, уже не осталось. На следующий день (5 июля) Ленин то и дело подначивал левых эсеров уйти со съезда. Так, в самом начале доклада о деятельности Совнаркома он сослался на нежелание Спиридоновой считаться с фактом огромного большевистского большинства на съезде и бесцеремонно заявил, что «если такие люди предпочитают со съезда уходить, то скатертью дорога» (32). Позже Ленин заявил: «Если найдутся из партии лев[ых] с.-р. люди, которые скажут, как предыдущий оратор [Спиридонова]… “мы с большевиками работать не можем, мы уходим”, — мы не пожалеем об этом ни на одну минуту. Те социалисты, которые уходят в такую минуту… те враги народа» (33).

Карелин и Камков, которые, наряду со Спиридоновой, были на съезде главными докладчиками от левых эсеров, стояли на своем. Они резко нападали на большевиков и на германский империализм, в то время как члены высокой правительственной делегации Германии гневно взирали на них из центральной ложи. Главное, однако, заключалось в том, что к концу первого дня надежда левоэсеровских лидеров на то, что им удастся воспользоваться трибуной общего, рабоче-крестьянского, съезда, чтобы изменить политику Совнаркома, оказалась разбита. В результате, они ощутили необходимость прибегнуть к традиционному оружию эсеров — индивидуальному террору, а именно, к убийству германского посла в Москве графа Вильгельма Мирбаха. Это решение было принято поспешно, из страха, что их лидерам грозит физическая расправа, и в надежде, что убийство Мирбаха, развязав войну с Германией, может спасти им жизнь.

Вопрос об использовании террора против зарубежных «империалистических» лидеров как средства борьбы с Брестским миром впервые обсуждался и был решен положительно на закрытом заседании Второго Всероссийского съезда партии левых эсеров в апреле. Генерал Эйхгорн, командующий германскими оккупационными войсками на Украине, посол Мирбах и кайзер Вильгельм были намечены в качестве потенциальных объектов. В мае Григорий Смолянский, секретарь ВЦИКа и член Боевой организации левых эсеров, тайно ездил в Берлин разузнать мнение немецких социал-демократов насчет убийства кайзера. Их испуганная реакция заставила левых эсеров на время отказаться от этой затеи (34). 24 июня, в день, когда Свердлов объявил о переносе даты открытия съезда Советов с 28 июня на 3 июля и возникло опасение, что съезд может вовсе не состояться, ЦК левых эсеров вернулся к идее политических убийств. Он принял резолюцию, предусматривающую организацию серии террористических актов против высших представителей германского империализма (35). Имя графа Мирбаха или какого бы то ни было конкретного объекта уничтожения в резолюции названо не было, но поскольку он являлся главным символом германского империализма в России и стоял в начале списка потенциальных жертв, составленном левыми эсерами в апреле, резонно предположить, что и в июне он оставался одной из главных мишеней.

Текст резолюции, принятой ЦК левых эсеров 24 июня, показывает, что в ней предусматривалось, что для мобилизации военных сил и подготовки масс и местных партийных организаций к террористическим актам понадобится время, а также оговаривалось, что целью этих актов является борьба против политики ленинского Совнаркома, но никак не против большевиков (если только не возникнет необходимость самообороны). Следовательно, эти меры стали бы ненужными, воплотись левоэсеровские надежды на отмену Брестского мира Пятым Всероссийским съездом Советов. Иначе говоря, резолюция от 24 июня была запасным вариантом ЦК левых эсеров. Как бы то ни было, в завуалированной форме она была одобрена Третьим съездом партии левых эсеров (36).

Серьезные приготовления к убийству Мирбаха начались вечером 4 июля, после первого заседания съезда Советов. Сначала планировалось осуществить его на следующий день (5 июля) (37). Однако, когда стало ясно, что времени для подготовки недостаточно, было решено перенести его еще на день (6 июля). Убийство было совершено двумя левыми эсерами-чекистами, Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым, в гостиной германского посольства. Тем временем, практически все левоэсеровское руководство собралось в штабе отряда ВЧК, куда были стянуты внушительные военные силы под командованием бывшего черноморского моряка, левого эсера Дмитрия Попова.

В середине дня 6 июля Ленин получил известие о крупном восстании против Советской власти в Ярославле, губернском центре на Волге, примерно в 240 км к северо-востоку от Москвы (38), что потребовало переброски туда дополнительных войск из Москвы. Эта необходимость, последовав сразу после отправки значительных воинских сил в Мурманск и на чехословацкий фронт, оставила Москву на попечении относительно немногочисленных подразделений латышских стрелков и чекистов, а также пестрых формирований недисциплинированных красногвардейских и красноармейских отрядов, многие из которых находились еще в процессе формирования и подготовки.

Короткое время спустя Ленину позвонил Владимир Бонч-Бруевич, сообщив первую весть о покушении на Мирбаха. Поначалу было неясно, насколько сильно пострадал посол. Однако вскоре последовало сообщение о его смерти. В эти первые лихорадочные минуты Ленину даже не пришло в голову, что убийство может быть делом рук левых эсеров (39). То, что Мирбаха убили Блюмкин и Андреев, он впервые узнал от Дзержинского, когда ближе к вечеру заехал в германское посольство выразить соболезнования. Там же он выяснил, что за Блюмкиным стоят военные из главного вооруженного формирования ВЧК и что этот отряд возглавляют левые эсеры. Ленин также получил тревожные новости от Георгия Чичерина, наркома по иностранным делам, предупредившего его о настойчивом желании германского правительства разместить свои войска в Москве.

Дзержинский, в сопровождении двух помощников, прямо из посольства отправился в свой военный штаб, превратившийся в командный центр левых эсеров, чтобы арестовать Блюмкина и Андреева. В тот момент Дзержинский, похоже, еще полагал, что эти двое действовали на свой страх и риск (40). Но он в этом быстро разубедился. Обыскивая штаб ВЧК в поисках убийц, он встретил там множество левоэсеровских деятелей из числа высшего партийного руководства, в том числе Доната Черепанова, Георгия Саблина, Спиридонову, Камкова, Прошьяна, Карелина, Трутовского, Фишмана и своего старшего заместителя, Александровича. Они сообщили ему, что Мирбах был убит по приказу ЦК левых эсеров, который взял на себя всю ответственность за этот акт. В ответ на это Дзержинский арестовал Прошьяна и Карелина и пригрозил расстрелять Попова, если тот не выдаст Блюмкина и Андреева. Впоследствии он рассказывал, что затем несколько моряков силой разоружили его. Спиридонова пояснила, что Дзержинский и его помощники задержаны за то, что они «с Мирбахом», а Черепанов добавил: «Мир сорван, и с этим фактом вам придется считаться. Мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине [т. е., партизанская война против немецкой оккупации]… пусть займут немцы Москву» (41).

О масштабах вовлеченности в убийство Мирбаха левых эсеров вернувшийся в Кремль Ленин узнал только к вечеру. Бонч-Бруевич, который находился с ним в это время, вспоминал, что Ленин был ошарашен этой новостью и на какой-то момент утратил самообладание: побелел, как обычно с ним бывало, когда он был разгневан или потрясен неприятным, неожиданным поворотом событий (42). Однако, по-прежнему не сомневаясь в том, что полноценная война с Германией будет катастрофой для дела революции, Ленин быстро пришел в себя и сосредоточился на том, чтобы продемонстрировать немцам, что большевики вполне в состоянии легко справиться с левыми эсерами. Трудность заключалась в том, что сказать с уверенностью, что имеющиеся в его распоряжении военные силы не уступают тем, что были у левых эсеров, было невозможно. Его главный орган безопасности, ВЧК, оказался наводнен левыми эсерами.

Однако ставки, без сомнения, были чрезвычайно высоки, и последующие события показали, что Ленин был готов пойти на риск. Заклеймив убийство Мирбаха как часть масштабной попытки со стороны левых эсеров свергнуть Советскую власть, он поручил ее подавление Троцкому. Троцкий, в свою очередь, назначил Ивара Смилгу командующим всеми воинскими подразделениями, привлеченными для выполнения этой задачи (43). Непосредственное руководство операцией штурма штаба Попова было поручено полковнику Иоакиму Вацетису (командующему дивизией латышских стрелков), Николаю Подвойскому (тогда — члену Высшего военного совета) и Николаю Муралову (комиссару Московского военного округа) (44). Ленин также приказал Урицкому и Петру Заславскому (секретарю Петербургского комитета большевиков) немедленно вернуться в Петроград, чтобы успеть пресечь возможные действия левых эсеров там. Все телефонное и телеграфное сообщение в городе Москве и между Москвой и остальной территорией страны (кроме правительственного) было прервано. Был установлен жесткий контроль за движением автомобильного транспорта в Москве, а также за железнодорожным сообщением столицы.

В 8 часов вечера левоэсеровская фракция Пятого съезда Советов в полном составе была арестована в фойе Большого театра. Члены фракции и их гости, всего более четырехсот человек, собрались там в ожидании вечернего заседания съезда и ничего не знали ни о планах собственного ЦК убить Мирбаха, ни, тем более, о самом убийстве (45).

Вскоре последовало первое официальное заявление Советского правительства об убийстве Мирбаха, которое было передано телеграфом на всю страну. Помимо обвинений «негодяев левых эсеров» в том, что они поставили Россию на грань войны с Германией и подняли восстание против Советской власти, в нем сообщалось, что все левоэсеровские делегаты Пятого съезда Советов задержаны в качестве заложников и что принимаются все необходимые меры к немедленной ликвидации «мятежа новых слуг белогвардейских замыслов». Заявление призвало «всех» к оружию для защиты революции (46).

К досаде Ленина, надеявшегося покончить с «мятежом» левых эсеров без промедления, намеченный Вацетисом на два часа ночи штурм штаба отряда Попова столкнулся с серьезной загвоздкой. 7 июля было воскресенье и большой религиозный праздник (Иванов день), солдаты были отпущены по домам, и к назначенному времени ни одна из групп красногвардейцев, красноармейцев или латышских стрелков, принимавших участие в операции, не оказалась на исходных позициях. В результате, как смущенно признали в докладе Ленину несколько дней спустя Подвойский и Муралов, «был проигран ночной характер операций и операции должны были принять характер дневного боя» (47). Штурм начался только в полдень, когда штаб Попова и два соседних здания подверглись разрушительному обстрелу из артиллерийских орудий, подведенных «на двести шагов». Затем, после непродолжительной перестрелки из винтовок и пулеметов, бойцы отряда Попова и левоэсеровское руководство обратились в бегство — оставив Дзержинского.

Начавшиеся убийством Мирбаха действия левых эсеров уже вечером 6 июля получили определение «восстания против Советской власти». Так же этот эпизод часто описывают и историки. Но так ли это? Тщательно изучив имеющиеся, опубликованные и неопубликованные, свидетельства, я пришел к выводу, что нет. При внимательном рассмотрении, все действия московских левых эсеров, последовавшие за убийством Мирбаха — за исключением, возможно, кратковременного захвата Прошьяном центрального телеграфа и его поведения там, что вполне могло быть его собственной инициативой — были сообразны их цели изменения политики ленинского Совнаркома, но не захвата власти и даже не борьбы против большевиков, кроме случаев самообороны.

Ленин и Григорий Петровский предприняли решительные действия, чтобы устранить левых эсеров как политический фактор, пока они были в бегах. Блюмкину и Андрееву удалось ускользнуть, как и одиннадцати из четырнадцати прочих лидеров левых эсеров, впоследствии обвиненных в причастности к убийству Мирбаха. Однако более четырехсот левых эсеров, преимущественно рядовых членов партии, были схвачены, и часть их расстреляна (в том числе Александрович) (49).

Членов левоэсеровской фракции Пятого съезда Советов втиснули в две комнаты на верхнем этаже Большого театра, где они пробыли несколько дней, после чего тринадцать «главных виновников» были отправлены в заключение в Кремль, сто человек были освобождены, а остальные помещены в казармы Александровской военной академии и постепенно также отпущены на свободу. Важно отметить, что среди тринадцати главных обвиняемых были левые эсеры — члены мандатной комиссии съезда. Их отпустили лишь после окончания съезда, т. е. тогда, когда их претензии к мандатам большевистских депутатов уже не имели смысла. Левые эсеры из Крестьянского отдела ВЦИКа, не входившие в число делегатов съезда, также подверглись аресту и заключению в кремлевской тюрьме (50). Спиридонова, которую арестовали, когда она появилась на съезде, чтобы объяснить смысл действий левых эсеров, пробыла в камере до конца ноября 1918 г.

7 июля две центральные левоэсеровские газеты, «Знамя труда» и «Голос трудового крестьянства», были закрыты — без разрешения когда-нибудь возобновить выпуск. Пятый съезд Советов, уже без левых эсеров, 9 июля продолжил свою работу. Он принял резолюцию, заклеймившую события 6–7 июля как наглую попытку левых эсеров захватить власть, одобрил действия Советского правительства по пресечению выступления и наложил запрет на членство левых эсеров в Советах — в случае, если они отказываются признать действия своего ЦК преступными (51). Исполняя решение съезда, нарком внутренних дел Петровский пошел на шаг дальше: он дал указание местным Советам убрать с ответственных постов всех левых эсеров, не зависимо от их отношения действиям своего ЦК (52). Крестьянский отдел ВЦИКа, по сути, прекратил свое существование.

Перед своим закрытием 10 июля съезд принял первую советскую Конституцию. Как признал, представляя этот документ съезду, Юрий Стеклов, член комиссии по подготовке проекта Конституции, хотя ее главным отличием является демонстрация перехода политической власти в стране в руки рабочих и крестьян, а также их цели — построения равноправного демократического социалистического общества, свободного от экономической эксплуатации и политического господства, — в переходный период от капитализма к социализму борьба против национальной и мировой буржуазии требует установления сильной централизованной диктатуры (53). Конституция закрепила миф о том, что выборный Всероссийский съезд Советов является высшим органом государственной власти, а в период между его созывами (за исключением чрезвычайных обстоятельств) правительство — Совнарком — подчиняется ВЦИКу, являющемуся верховным законодательным, исполнительным и распорядительным органом власти. На практике все по-прежнему было наоборот. В период между Пятым (июль 1918 г.) и Шестым (ноябрь 1918 г.) съездами ВЦИК собирался только восемь раз (Совнарком, как правило, заседал ежедневно), и эти заседания, после исключения из него меньшевиков, эсеров и левых эсеров, носили в основном церемониальный характер (54).

Все граждане Советской России, мужчины и женщины старше 18 лет, которые зарабатывали средства к существованию собственным трудом, производительным или общественно-полезным, военнослужащие и нетрудоспособные получили избирательные права. Лица, эксплуатирующие наемный труд или получающие доход от частных предприятий — в целом, средний и высший классы — этих прав лишались. В последнем черновом проекте Конституции присутствовал также пункт, который явно ограничивал избирательные права трудящихся женщин, но в окончательном варианте, представленном съезду и одобренном им, он был опущен (55). Однако избирательное преимущество рабочих над крестьянами, которое помогло большевикам (хотя и не гарантированно) получить огромное большинство на Пятом съезде, было также закреплено в Конституции. В будущих выборах на Всероссийский съезд Советов городские Советы получили право посылать одного депутата от 25 тысяч избирателей, а губернские съезды Советов — одного депутата от 125 тысяч избирателей (56).

Два дня спустя после роспуска съезда Советов, 14 июля, случилось то, чего Ленин опасался больше всего. Временно исполнявший обязанности посла Германии в России Курт Рицлер обратился к нему с официальным прошением о вводе в Москву батальона германских войск, вооруженных пулеметами, минометами и огнеметами, для защиты германского посольства. Это обращение поставило Ленина перед явно неразрешимой дилеммой. Ответить утвердительно значило нарушить суверенитет Советской России. По практическим соображениям, это сделало бы Совнарком заложником прихоти германского высшего командования. С другой стороны, отказ почти наверняка гарантировал возобновление полномасштабной войны с Германией, что, с точки зрения Ленина, было равнозначно самоубийству.

Начавшаяся в полночь 14 июля вторая битва на Марне, связавшая немецкие войска по рукам и ногам крупным наступлением на Западном фронте, позволила Ленину перевести дыхание. Чичерин немедленно ответил отказом на требование Рицлера, пообещав сделать все возможное, чтобы обеспечить безопасность германского посольства (57). Ленин подтвердил ответ Чичерина официальным заявлением на спешно созванном первом заседании нового ВЦИКа (58). Немедленный кризис в советско-германских отношениях закончился соглашением, что для охраны германского посольства в Москве будет выделена тысяча красногвардейцев, а в качестве усиления немцы могут использовать триста своих военнослужащих, но без оружия и в штатском.

События в Петрограде, последовавшие за убийством Мирбаха, подтверждают, что этот необдуманный акт был именно тем, чем он был, по заявлению левых эсеров, а вовсе не частью неудавшегося левоэсеровского заговора с целью захвата власти. Иванов день 7 июля 1918 г. в Петрограде выдался солнечным и жарким. К полудню улицы бывшей столицы заполнились гуляющими людьми. Единственным упоминанием о событиях в Москве в утренних газетах были две строчки официального сообщения, переданные по телефону из столицы сразу после убийства Мирбаха — еще до того, как телефонное и телеграфное сообщение было прервано: «Убит германский посол Мирбах. В него брошены две бомбы». Примечательно, что это оказалось единственным указанием на чрезвычайные события в Москве, появившимся на страницах левоэсеровского «Знамени борьбы». Лозунг этого номера, как и в предыдущие дни, призывал приложить усилия к изменению внешней политики на Пятом съезде Советов: «Долой брестскую петлю, удушающую русскую революцию!»

Накануне вечером те немногие из большевистских руководителей Петроградского Совета, кто не поехал на съезд, получили указание из Москвы предотвратить левоэсеровское выступление у себя. Они немедленно сформировали Военно-революционный комитет, дав ему неограниченные полномочия для борьбы с возникшей опасностью. Этот ВРК тут же начал приготовления к разоружению главного левоэсеровского отряда, размещавшегося в военном штабе левых эсеров в Пажеском корпусе. Он также принял решение закрыть газету «Знамя борьбы» и попытаться захватить Петроградский комитет партии левых эсеров — и то, и другое располагалось в бывшем доме Перцова на Лиговской улице, недалеко от Пажеского корпуса. Кроме того, он распорядился создать в районных Советах военно-революционные тройки из большевиков, также с чрезвычайными полномочиями, чтобы держать под неусыпным наблюдением местных лидеров левых эсеров и руководить упреждающими ударами против левоэсеровских органов в районах. В ночь с 6 на 7 июля и на следующий день такие тройки были созданы в большинстве районных Советов Петрограда (59). Они взяли на себя ответственность за отстранение левых эсеров от ключевых должностей, усиление безопасности и разоружение левоэсеровских дружин на своей территории.

Стоит отметить, что даже теперь партийные организации большевиков играли второстепенную роль в принятии этих решений и их осуществлении. В конце доклада об управлении народным хозяйством Северной коммуны на вечернем заседании большевистского Делегатского совета 6 июля в зал неожиданно вбежал член ПК Сергей Гессен и поспешно зачитал сообщение об убийстве Мирбаха и директиву ВРК в адрес районных Советов. Это было и все. Несмотря на тот факт, что там присутствовали делегаты от всех крупных районов Петрограда (всего 27 человек), новость Гессена, похоже, даже не обсуждалась, и к делегатам никто не обратился за помощью в деле организации подавления левоэсеровского выступления (60). Более того, ПК большевиков даже не собрался на специальное заседание по этому поводу. Очередные заседания ПК состоялись 5 и 10 июля; в промежутке между этими датами, похоже, заседаний не было (61). Реагируя на сложившиеся чрезвычайные обстоятельства, по крайней мере, три районных комитета партии большевиков (Рождественский, Охтинский и Василеостровский), действуя по собственной инициативе, 7 июля сформировали или активизировали свои чрезвычайные тройки (62). Однако, за исключением Рождественского района, где большинство в местном Совете принадлежало левым эсерам, деятельность партийных троек, похоже, везде оказалась быстро вытеснена военно-революционными тройками, созданными районными Советами.

Многочисленные свидетельства показывают, что большевистские власти Петрограда узнали о роли левых эсеров в убийстве Мирбаха задолго до того, как это стало известно петроградским левым эсерам. 10 июля левый эсер Н. Красиков, член комиссариата по делам печати, заявил в газетном интервью, что в Петроградском комитете левоэсеровской партии «известие о выступлении в Москве было встречено с изумлением. Для нас это явилось полной неожиданностью». Сам Красиков узнал эту новость 7 июля, после того как не сумел попасть в свой кабинет в Смольном. Тогда же он услышал и большевистскую интерпретацию событий (63).

Опыт Красикова подчеркивает одно важное обстоятельство. В условиях, когда газета «Знамя борьбы» была закрыта, а телефонное и телеграфное сообщение с Москвой прервано, информацию о событиях там петроградские левые эсеры в течение нескольких дней получали только из большевистских источников (это касалось даже сообщений в небольшевистской прессе), и этот факт необходимо учитывать при оценке их реакции на происходящее. А эти источники во все более вызывающей и обвинительной манере сообщали не только, что ЦК левых эсеров был виновен в убийстве Мирбаха, но и что левые эсеры совершили ряд шагов, направленных на свержение Советской власти, что должно было выглядеть уж совсем необъяснимым. Гегемония революционно-демократических Советов была стержнем левоэсеровского политического кредо.

Урицкий вернулся в Петроград около трех часов дня 7 июля и взял на себя руководство Военно-революционным комитетом. Начавшийся ранее в тот же день процесс замены левых эсеров, стоявших во главе комиссариатов и занимавших другие руководящие должности в Северной коммуне, на большевиков пошел интенсивнее. Урицкий сохранил за собой председательство в ПЧК и забрал назад у Прошьяна пост комиссара по внутренним делам. Но еще до этого кабинеты левых эсеров в Александровском крыле Смольного были отрезаны от основного здания преданными большевикам военными, в результате чего ни о чем не подозревавшие левоэсеровские чиновники оказались в ловушке. Около двух часов дня их ведомства были закрыты. Одновременно была арестована левоэсеровская фракция Петроградского Совета, все члены которой были отправлены на Гороховую, 2(64). Вскоре после этого Петроградский комитет левых эсеров узнал о приготовлениях правительства к разоружению боевых дружин партии. Он немедленно направил своему военному штабу, а также районным комитетам и дружинам предупреждение об угрозе возможных нападений большевиков с указанием перейти на нелегальное положение (65). Сами члены комитета также ушли в подполье.

Информация, которая поступала в ВРК во второй половине дня, показывала, что среди левых эсеров на всех уровнях это предупреждение вызвало шок и недоумение. Говорили, что влиятельные местные лидеры спрашивали друг друга: «Почему нам предписывают перейти на нелегальное положение?» (66). Репортер «Вечерних огней», надеявшийся получить какие-то разъяснения в Петроградском комитете левых эсеров и в редакции «Знамени борьбы», нашел их в конце дня пустыми, если не считать одинокого мальчишки-газетчика и какого-то левого эсера из соседнего Александро-Невского района, зашедшего выяснить, что происходит. В ответ на вопрос репортера этот левый эсер сказал: «Мы, петроградские левые эсеры, знаем только об аресте Центрального Комитета нашей партии. Ни о каком выступлении левых эсеров мы ничего не знаем. Полученная нами телефонограмма от нашего Петроградского комитета была принята с полным недоумением. Почему нас разоружают? Почему Петроградский комитет предписывает нам перейти на нелегальное положение? По-видимому, произошли какие-то события» (67).

Путиловский рабочий-большевик позже вспоминал, что утром 7 июля у них в районе все было спокойно, «члены партии левых эсеров преспокойно гуляли с женами и детьми, по-видимому, ничего не зная о случившемся, хотя… за наиболее видными из них [уже] было установлено наблюдение» (68). Выступавшие на заседании ПК большевиков 10 июля представители районных комитетов партии сообщали похожие данные, свидетельствующие о замешательстве среди левых эсеров 7 июля. «Авантюра застала левых эсеров врасплох, — сообщал представитель Первого городского района. — Называли это провокацией» (69). Короче говоря, советские власти в Петрограде с самого начала прекрасно знали, что левые эсеры в бывшей столице не принимали участия ни в каком «заговоре против Советской власти», даже если он имел место в Москве. Рядовые петроградские левые эсеры были настолько растеряны, что и не думали сопротивляться конфискациям оружия. Единственный известный эпизод с жертвами, произошедший во время разоружения левоэсеровских дружин в районах, был результатом несчастного случая. Когда латышские стрелки отбирали оружие у левых эсеров в окрестностях Обуховского завода, одна граната упала и взорвалась. Четыре человека погибли и четырнадцать получили ранения (70).

Главной сценической площадкой, на которой разворачивалось действие «мятежа левых эсеров» 7 июля 1918 г. в Петрограде и его подавления, стала территория, примыкающая к Пажескому корпусу. То, что происходило там, было не столько драмой, сколько трагикомедией. Размещавшаяся в здании бывшего Пажеского корпуса главная левоэсеровская боевая дружина под командованием матроса по фамилии Сандуров представляла собой лишь слабую тень того, чем она была феврале-марте 1918 г., когда была сформирована при поддержке большевиков, чтобы помогать защищать Петроград от немцев (71). Так же, как и в случае с большевистскими военными формированиями, расширение в конце весны — начале лета ареала гражданской войны привело к тому, что наиболее опытные и надежные бойцы дружины были отправлены на фронт. В итоге, из 350–380 солдат, остававшихся в Пажеском корпусе в начале июля, большинство были наемники, в основном совсем юные, необученные и беспартийные. Значительная часть их только недавно была переманена из Красной армии и из флота обещаниями более высокого жалования и лучших условий службы (72).

Утром 7 июля личный состав дружины был проинформирован об убийстве Мирбаха; военнослужащим запретили покидать стены корпуса и предупредили о возможном нападении германских или белофинских войск. О том, что в убийстве замешаны левые эсеры, и о возможности нападения со стороны Красной армии, им не сказали (73). В пять часов вечера телефонное сообщение с корпусом было прервано. С этого момента дружина не имела связи ни с политическим руководством левых эсеров, ни с районными дружинами. Час спустя на Невском проспекте и других стратегически важных улицах и у правительственных зданий появились конные красноармейские патрули. На подходах к Пажескому корпусу были устроены пикеты, в расположенных поблизости Мариинском, Александрин- ском и Малом театрах отменены вечерние спектакли, а из примыкающей к зданию корпуса Императорской публичной библиотеки выставлены все читатели. В здании Городской Думы (также расположенной рядом) был размещен медицинский пункт. Военно-революционный комитет, на который было возложено руководство разоружением левоэсеровской дружины, расположился в юго-западном крыле Гостиного двора (двухэтажной торговой галереи на Невском проспекте, своим главным фасадом выходящей на Пажеский корпус). В Банковском переулке (позади Государственного банка), на углу Невского и Садовой и в переулке Чернышевского были расставлены легкие артиллерийские орудия (74).

Перед этими последними приготовлениями Урицкий направил Залуцкого и еще одного партийного товарища, Николая Кузмина, в Пажеский корпус попытаться договориться о добровольном разоружении и сдаче дружины (75). Это предложение было отвергнуто. Последовавшая за этим большевистская попытка внезапного штурма корпуса была сорвана, так как защитники забросали наступавших гранатами из окон. Большевики снова попытались договориться о сдаче. Эти переговоры еще продолжались, когда отдельные лица с обеих сторон возобновили боевые действия. Между тем, слухи о «событии» привлекли в окрестности Пажеского корпуса тысячи любопытных зевак. Было еще очень светло, до ночи было далеко, и праздные толпы давили на оцепившие территорию пикеты, чтобы хоть мельком увидеть происходящее.

В семь часов вечера толпа увидела, как солдаты, некоторые с пулеметами, окружили Пажеский корпус. Час или около того спустя начался главный штурм здания правительственными войсками, которые обрушили на него град артиллерийских снарядов, не считая винтовочного и пулеметного огня. Время от времени защитники отвечали, лупя снарядами по фасаду и витринным окнам Гостиного двора. Оглушительный грохот артиллерии, от которого с дребезгом повылетали окна в соседней публичной библиотеке, напугал ничего не подозревавших горожан, гулявших с детьми в парке Аничкова дворца. Когда обстрел усиливался, толпы зевак устремлялись в укрытие, но тут же возвращались назад, едва канонада стихала. Едкий, плотный дым, которым заволокло все вокруг, их. похоже, не беспокоил. Среди них были и предполагаемый осведомитель ПЧК Мура Бенкендорф с капитаном Кроуми (последний уничтожил все свои записи, как только понял, что происходит) (76).

Когда начался артиллерийский обстрел Пажеского корпуса, ручеек выбегающих из здания и сдающихся правительственным войскам солдат превратился в поток. Ближе к концу боя можно было увидеть, как по крышам соседних домов стремительно убегают матросы. Наконец, около девяти часов вечера зрители заметили белое полотенце, вывешенное из одного из окон Пажеского корпуса. Огонь прекратился; тем временем, было достигнуто соглашение о разоружении и сдаче левоэсеровской дружины в обмен на гарантии безопасности для ее личного состава. Почти сразу же после этого в здание вошли правительственные войска, разоружили и арестовали 150 еще находившихся там бойцов дружины и отвезли их на Гороховую, 2.

То, что штурм Пажеского корпуса был не спровоцированным левыми эсерами, а превентивным ударом, показывают имеющие отношение к этому делу документы ПЧК. В своих показаниях большинство арестованных свидетельствовали, что вступили в левоэсеровскую дружину, чтобы защищать Советскую власть, поэтому, не желая сражаться с нею, не принимали участия в стрельбе в Пажеском корпусе. ПЧК не сумела найти каких-либо свидетельств в пользу того, что левоэсеровское руководство давало указание своей дружине оказывать сопротивление правительственным войскам или любые другие указания, кроме распоряжения уйти в подполье. Судя по подсчетам Главного политического управления (ГПУ), сделанным в июле 1935 г. (и подтверждающим документы ПЧК), из 161 подозреваемого, арестованного по делу «О вооруженном сопротивлении левых эсеров в Петрограде», 36 были освобождены тем же вечером. Что касается оставшихся 125 подозреваемых, результаты следственных действий в их отношении ГПУ установить не удалось, поэтому можно предположить, что они также были вскоре отпущены за недостаточностью обвинительных доказательств (77). Расследование ПЧК по этому делу было официально закрыто 10 декабря 1918 г., а все документы по нему сданы в архив, поскольку, как было сказано в секретной резолюции, «все лица по данному делу освобождены и дальнейшее следствие… не велось» (78). Тем не менее, штурм Пажеского корпуса стал важным элементом официального мифа, окружившего заговор левых эсеров против Советской власти в общенациональном масштабе (79), и использовался для оправдания репрессий против левых эсеров.

Резолюции, принятые 9 июля Пятым съездом Советов, не говоря уже о последующей еще более жесткой директиве Петровского, обязывали большевистские власти Петрограда исключить из Советов левых эсеров, которые откажутся порвать со своим ЦК (80). 10 июля Петроградский Совет во главе с вернувшимся из Москвы Зиновьевым одобрил это решение. Однако на практике он ограничился исключением левых эсеров, не пожелавших отречься от своего ЦК, из исполкома Петросовета, а также отстранением от руководящих должностей в районных Советах. Задача полного исключения левых эсеров из Советов была возложена на перевыборы (81). Эта сдержанная позиция, характерная для большевистского руководства Петросовета в условиях продолжающегося недовольства среди рабочих, была задним числом одобрена на заседании ПК большевиков 19 июля — именно тогда «левоэсеровская проблема» впервые возникла в повестке дня этого форума (82).

На заседании Петросовета 10 июля было также решено очистить от левых эсеров, не желающих порвать со своим ЦК, вооруженные силы. В этой связи особое беспокойство Совета вызывали моряки Кронштадтской военно-морской базы. В марте 1918 г. мощное влияние левых эсеров в революционной политике Кронштадтского Совета выразилось в яростной оппозиции последнего по отношению к Брестскому миру. В мае, во время кризиса вокруг форта Ино, Кронштадтский Совет и его исполком приняли ряд резолюций, провозгласивших, что брестская «передышка» подошла к концу (83). А совсем недавно, накануне Пятого съезда Советов, когда левые эсеры в союзе с эсерами-максималистами составляли большинство в Кронштадтском Совете, он принял резолюцию, выразившую неприятие централизованной диктатуры как противоречащей принципу «Вся власть Советам» и представляющей возврат к буржуазным формам правления (84).

В отличие от Петрограда, где левые эсеры явно не представляли опасности для большевистской власти во время июльских событий в Москве, угроза того, что тысячи вооруженных, независимо мыслящих кронштадтцев, направляемых левыми эсерами, могут, в ответ на известие о левоэсеровском «мятеже» в Москве, поднять собственное восстание, была весьма реальной. Большевистские власти в Петрограде осознавали эту угрозу. Воспользовавшись кратковременным замешательством кронштадтского левоэсеровского руководства, они 7 июля сформировали на базе Революционный комитет, куда вошел Кронштадтский комитет большевиков в полном составе, что позволило взять политическую ситуацию на базе под жесткий контроль (85). Опасения большевиков подтвердились, когда кронштадтские левые эсеры, все, как один, отказались подписать обязательство подчиняться Революционному комитету. В результате, 9 июля большевистские власти в Петрограде распустили Кронштадтский Совет, заменив его марионеточным комитетом. Этот комитет закрыл газету «Известия Кронштадтского Совета», бывшую рупором революционного Кронштадта с марта 1917 г., организовал разоружение кронштадтских левых эсеров и максималистов и запретил любые политические собрания на базе (86). В дальнейшем он издал постановление о правилах выборов нового Совета, которые исключали членство левых эсеров. Практически они были объявлены вне закона (87). Все эти меры оправдывались «преступной нерешительностью и неспособностью [Кронштадтского Совета] защищать Советскую власть», а также «необходимостью установить твердую революционную диктатуру, чтобы не дать восторжествовать замыслам агентов империалистов» (88).

Что касается петроградских левых эсеров, то в первые день-два после сообщения о «мятеже левых эсеров против Советской власти» некоторые левоэсеровские деятели районного уровня были настолько ошеломлены кажущейся неопровержимостью свидетельств, обвиняющих центральное руководство их партии в попытке свергнуть Советскую власть, что официально отказались от него (89). На предприятиях большевики попытались воспользоваться дезориентацией партийных организаций левых эсеров, чтобы постепенно оторвать от них рабочих (90). Впоследствии, испытывая постоянное давление со стороны враждебной большевистской пропаганды, некоторые петроградские левые эсеры не смогли снова найти общий язык со своим руководством. Они либо примкнули к большевикам, либо вошли в состав народников-коммунистов — отколовшейся от левых эсеров партийной группы, организованной в сентябре 1918 г.

Однако это не было типичной реакцией. Картины «левоэсеровского заговора против Советской власти» в Петрограде, рисуемые большевистской и советской печатью, так разительно отличались от того, что левые эсеры знали о происшедшем, что очень скоро у большинства из них возникли сомнения и по поводу правительственной версии событий в Москве. Эти сомнения усилились, когда до Петрограда дошли листовки протеста, выпущенные их товарищами в Москве (91). В совокупности они представляли собой убедительное свидетельство фальсификации большевистского большинства на Пятом съезде Советов, мотивов, лежавших в основе убийства Мирбаха, размаха репрессий против левых эсеров в Москве и большевистских злоупотреблений властью в целом. В итоге, петроградские левые эсеры все решительнее отвергали требования дезавуировать действия своего ЦК в обмен на сохранение «ответственных постов» или даже просто мест в Советах. Время от времени они обвиняли большевиков в том, что это они нападают на левых эсеров, а не левые эсеры на них, и требовали положить конец гонениям.

Каким-то чудом, учитывая ту степень преследований, которым они теперь подвергались, петроградским левым эсерам удалось в середине июля созвать Десятую городскую конференцию партии левых эсеров. Там они приняли резолюцию, одобряющую действия левоэсеровского ЦК, и потребовали немедленного освобождения из тюрем лидеров своей партии (92). Несколькими днями ранее, на заседании Петроградского Совета 10 июля, большинство левоэсеровской фракции отказалось осудить действия своего ЦК (93). Свою позицию члены фракции упорно отстаивали и на заседании Петросовета 16 июля, на котором, по сути, большевики предоставили им последнюю возможность одуматься, а затем сформировали новый исполком без левых эсеров (94). С этого момента, какие бы серьезные проблемы ни стояли перед городом, левые эсеры были вытеснены из центрального советского руководства. Во время обсуждения на пленарных заседаниях Петросовета вопросов текущей политики, будь то военная мобилизация, недовольство рабочих или даже здравоохранение, с левыми эсерами обращались, как с изгоями (95).

На низовом уровне стремление петроградских левых эсеров сплотиться вокруг своего ЦК, пусть и заплатив за это дорогую цену, наглядно проявилось в их поведении в районных Советах. Взять, к примеру, Петергофский районный Совет. 9 июля его исполком, собравшийся без левых эсеров, официально назначил большевиков на руководящие должности, прежде занимаемые левыми эсерами. Одновременно исполком запретил левым эсерам появляться в своих кабинетах и обязал их сдать личное оружие (96). В полном составе Совет сумел собраться, чтобы обсудить отношения с левыми эсерами, только 14 июля. За пару дней до этого сотни рабочих расположенной в районе Путиловской верфи приняли и распространили резолюцию, протестующую против преследования большевиками «истинной защитницы рабочих и крестьян, партии левых социалистов-революционеров». Рабочие требовали освободить из тюрем лидеров левых эсеров, чтобы они имели возможность объясниться перед рабочими, вновь открыть газеты «Знамя труда» и «Знамя борьбы» и провести беспристрастное расследование по делу (97). Однако большевики в Петергофском районном Совете проигнорировали эти требования значимой доли своих избирателей. На заседании Совета 14 июля они потребовали от присутствующих левых эсеров прямо заявить, с большевиками они или против них, и одобряют ли они действия своего Центрального комитета. «Если одобряете, — сказали они, — то мы причислим вас к нашим врагам, в противном случае, бывшие дружеские отношения не будут разорваны».

Левые эсеры ответили, что, как советская партия, они стояли и будут стоять за Советскую власть. Однако они будут бороться с диктатурой отдельных личностей. Само по себе убийство Мирбаха они не осуждают и не будут рвать со своим ЦК до тех пор, пока не возобновит выход левоэсеровская пресса, и вопрос о том, имело ли место левоэсеровское восстание против Советской власти, не будет окончательно прояснен. Затем выступающий от левоэсеровской фракции отверг обвинения в том, что петроградские левые эсеры принимали участие в заговоре. Он предположил в ответ, что приказ о разоружении левых эсеров в районе пришел сверху, и что местные большевистские товарищи, на самом деле, не утратили веры в левых эсеров, да и интереса в будущей совместной работе. Поэтому он настаивал, чтобы большевики открыто заявили, так это или не так. Ответ на этот вопрос дала большевистская резолюция, принятая на этом заседании. Она одобрила меры, принятые исполкомом «по отношению [к] партии, изменившей делу революции», и призвала «рабочих дать беспощадный отпор авантюристам… желающим втянуть Россию в войну» (98). Похожие процессы имели место в Выборгском и Нарвском районных Советах (99).

Насколько я могу судить, местные партийные комитеты большевиков как таковые не оказывали влияния на решения Петергофского, Выборгского и Нарвского районных Советов о смещении левых эсеров с руководящих позиций. Они действовали по общему сигналу из Петроградского Совета. В отличие от них, в Василеост- ровском районе инициатива перевыборов исполкома местного Совета, изменения организационной структуры Совета и снятия с ответственных постов подозрительных левых эсеров принадлежала как раз районному комитету большевиков (100). Через большевистских лидеров районного Совета эти решения районного комитета были озвучены и осуществлены на заседаниях исполкома Василеостровского районного Совета 16 июля и Совета в полном составе 18 июля (101).

Ситуация в Рождественском районе была более сложной. Из-за близости Смольного и Таврического дворцов переход всей власти в нем в руки большевиков после июльских событий приобрел особую важность. Однако сделать это было непросто по причине сильных позиций левых эсеров в районе. На заседаниях районного Совета 8, 11, 12 и 15 июля большевики обрушили на левых эсеров поток обвинений, от которых последние, поддерживаемые эсерами-максималистами, энергично защищались. Как смеют большевики нападать на партию, в которой есть такие личности, как Спиридонова, которая так пострадала за революцию, восклицали они. Что бы там ни произошло в Москве, со стороны московских левых эсеров это был шаг против компромиссов с империалистами и против диктатуры отдельных личностей, а не против Советской власти. В Петрограде же именно большевики, а не левые эсеры повели себя, как агрессоры. Петроградский комитет левых эсеров издал срочные инструкции, запрещающие левоэсеровским вооруженным частям предпринимать наступательные действия. По какому праву большевики создали в районе всевластную тройку, узурпировали Совет и беззаконно выметают отовсюду левоэсеровских сотрудников? Вы, не мы, должны отвечать, настаивали левоэсеровские депутаты Рождественского районного Совета и добавляли, что они хотели бы продолжить работу в Совете, но только на равных условиях с большевиками.

Такое упорное сопротивление настолько сбило с толку большевиков в Рождественском районном Совете, что их главный докладчик заявил, будто «Адмирал» Щастный затопил Черноморский флот, чтобы угодить левым эсерам (!) (102). В другом случае этот же докладчик настаивал, что раз петроградские левые эсеры оправдывают действия своего ЦК, это значит, что они были осведомлены о них заранее. Тем не менее, яростная защита левых эсеров произвела эффект, и большевистская фракция районного Совета, которая поначалу исключила левых эсеров из исполкома, пошла на попятную и избрала исполком, где большевики и левые эсеры были представлены поровну (103). Районный комитет партии большевиков был настолько разгневан этим актом, что немедленно назначил экстренное заседание фракции с целью добиться соглашения о выводе левых эсеров из исполкома и с руководящих должностей в Совете вообще (104). Это прямое вмешательство в деятельность районного Совета со стороны местного партийного комитета большевиков, аналогичное тому, что имело место в Василеостровском районе, достигло своей цели. Решение об исключении из исполкома левых эсеров было принято на заседании Рождественского районного Совета 18 июля; при этом было указано, что три из шестнадцати мест в исполкоме будут оставлены за левыми эсерами, которые формально осудят действия своего ЦК (105). В течение трех дней левые эсеры были устранены из исполкома, и на должности глав всех отделов назначены большевики (106).

Совет Первого городского района был в числе немногих петроградских районных Советов, где левые эсеры уступили мощному давлению большевиков и отказались от своего ЦК (107). Но даже в таких Советах, так же, как и там, где левые эсеры проявили непокорность, они так и не смогли вернуть себе прежний статус надежных партнеров в сфере местного управления.

Впрочем, не стоит думать, что левые эсеры полностью исчезли из органов власти. Петроградские большевики так отчаянно нуждались в кадрах, что какое-то время им ничего другого не оставалось, кроме как продолжать полагаться на левых эсеров в качестве работников. Даже несколько недель спустя, уже в конце августа, Стасова, обращаясь от лица Северного областного комитета РКП (б) к районным Советам за кадровой помощью, жаловалась, что «на 117 человек служащих… Комиссариата по внутренним делам имеется всего 4 коммуниста, так что при всем желании посылать для расследования конфликтов на местах товарищей коммунистов, это невыполнимо, и товарищу Урицкому волей-неволей приходится посылать левых эсеров» (108). Однако отношение к левым эсерам, как можно заключить из сожаления Стасовой по поводу данной ситуации, было теперь, в лучшем случае, как к неизбежному злу. Как партия, они преследовались наряду с умеренно-социалистическими, либеральными и консервативными партиями и группами.

Конец большевистско-левоэсеровского альянса знаменует собой решительный поворот к однопартийной власти в Советской России. Примерно в это же время происходит дальнейшая централизация власти в Петрограде, выразившаяся в отмене налоговых полномочий районных Советов и постепенной ликвидации автономии некоторых наиболее важных отделов их исполкомов. К примеру, Совет народного хозяйства Северного района, начиная с момента своего создания в конце марта, ведший борьбу с тем, что его председатель Молотов называл «местничеством» народнохозяйственных отделов районных Советов, чтобы установить контроль над ними (109), теперь предпринял дипломатический подход. СНХ СР издал правила для отделов народного хозяйства исполкомов районных Советов, которые определяли их цели и задачи, пытались систематизировать организационное устройство и устанавливали порядок отношений с СНХ СР. При этом они были достаточно расплывчатыми и деликатными к чувствам районных Советов, чтобы быть взаимоприемлемыми. Так, в правилах было сказано, что хотя отделы народного хозяйства осуществляют организацию и контроль за народным хозяйством на местах под руководством СНХ СР, они, тем не менее, являются органами районных Советов. Постоянный контакт между СНХ СР и районными Советами должен был осуществляться путем взаимного обмена делегатами. Последнее, как считалось, имело особенно важное значение в период социалистического строительства; впоследствии Советы могли надеяться на обретение большей автономии. Представители народнохозяйственных отделов (по одному от района) получали право участвовать в пленарных заседаниях СНХ СР, но без права голоса. Кроме того, признавалась особая роль междурайонных совещаний представителей народнохозяйственных отделов; они должны были собираться не реже двух раз в месяц для обсуждения и координации своей деятельности (110).

Эти правила позволили СНХ СР и народнохозяйственным отделам исполкомов районных Советов установить стабильные взаимоотношения в краткосрочной перспективе и создали модель централизации, приемлемую для других областей, причем более приемлемую, чем ультрацентрализованная диктатура, предлагаемая Лениным. Однако управление экономикой в Петрограде оставалось неэффективным. И в городе, и в районах продолжала существовать масса бюрократических органов с дублирующими друг друга функциями и полномочиями. Только в 1919 г., под влиянием военных нужд, районные Советы негласно признают необходимость более жесткой централизации. А на исходе лета 1918 г., несмотря на их modus vivendi с СНХ СР, петроградские районные Советы продолжали ревностно отстаивать свои прерогативы.

Крах большевистско-левоэсеровского альянса в Петрограде не должен заслонять собой ту исключительную важность, которую этот альянс имел для создания, после переезда Совнаркома в Москву, жизнеспособного советского правительства в Петроградском регионе и для выживания там Советской власти в суровых условиях экономического, политического и военного кризисов конца весны — начала лета 1918 г. Как, впрочем, он не должен затушевывать и огромное историческое значение крушения этого альянса в общероссийском масштабе.

Ввиду всего этого, решение ЦК левых эсеров выбрать «вариант террора» после поражения в борьбе за мандаты Пятого Всероссийского съезда Советов кажется особенно неудачным. На Четвертом Всероссийском съезде партии левых эсеров в октябре 1918 г. левоэсеровские лидеры утешали себя мыслью, что убийством Мирбаха они сослужили долгую службу делу мировой социалистической революции. Мысль спорная, но, в любом случае, она не отменяет того факта, что после убийства Мирбаха все планы и ожидания левых эсеров пошли прахом. Руководство партии полагало, что убийство германского посла спровоцирует немедленное развязывание войны с Германией. Счастливое стечение обстоятельств (провальное наступление немцев на Западном фронте) помогло правительству Ленина избежать этого. Левые эсеры также надеялись на симпатии и поддержку «левых коммунистов». Вместе с этим ядром партии большевиков они намеревались возглавить революционную борьбу. Однако в условиях, когда власть большевиков в Советах висела на волоске, даже самые ярые «левые коммунисты» предпочли поддержать партийную дисциплину.

Хуже всего было то, что для левых эсеров маневр большевиков с фабрикацией решающего большинства на съезде явился таким шоком, а июльские события развивались так быстро, что запланированные ЦК мероприятия по подготовке партии в целом к радикальному изменению тактики даже не успели начаться. Бесконечно и наивно верившие в революционную спонтанность, левоэсеровские лидеры, в последний момент ухватившиеся за «вариант террора», не придали этой проблеме большого значения, оставив влиятельные местные организации, такие как петроградская и кронштадтская, неподготовленными к большевистской атаке. Сидя в кремлевской камере, Спиридонова признала эту роковую ошибку. В полном горечи письме Четвертому съезду партии левых эсеров, пытаясь помочь своим коллегам из ЦК защититься от безжалостного огня критики со стороны рядовых членов партии, она настаивала, что «акт над Мирбахом — детище всей партии, постановления ее 3-го съезда "О расторжении Брестского договора”, ее настроения… и ее интернационалистической и революционной сущности». В то же время, она признавала, что вина ЦК и, в том числе, ее собственная «в непредусмотрительности, отсутствии дальновидности, которая должна была предугадать возможные последствия акта и заранее нейтрализовать их». Техническая и психологическая неподготовленность партии оказалась гигантской. Самой большой ошибкой, переживала она, было то, «что с ним поторопились…. Я себя четвертовать [бы] дала сейчас за свою вину» (111).

Первое официальное сообщение Советского правительства об убийстве Мирбаха обвинило левых эсеров в том, что они дали немцам наилучший из возможных предлогов для нападения на Россию. Но с тем же успехом можно сказать, что левоэсеровский акт, каким бы понятным он ни выглядел на фоне сфальсифицированного состава Пятого съезда Советов и тревожных событий в его начале, дал Ленину лучший повод, чем он когда-либо мог рассчитывать, для устранения левых эсеров как серьезного политического соперника. Он не только в полной мере воспользовался предоставленной возможностью в Москве, но и убедил партийных лидеров в главных политических центрах, таких как Петроград, где партнерство большевиков и левых эсеров продолжало развиваться, совершить превентивные удары по левым эсерам и навсегда нейтрализовать их как значительную политическую силу. Несмотря на стремительный рост влияния в деревне до убийства Мирбаха, левые эсеры так никогда и не оправились от удара, который им нанесли большевики после него.

1 Статистические данные, по которым можно судить о росте поддержки левых эсеров в губернских Советах весной 1918 г., см. Осипова. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. С 144-145

2 См выше, глава 10

3 РГАСПИ Ф 564 On 1. Д 11. Л.3-21. К сожалению, невозможно провести такую же реконструкцию большевистской точки зрения, протоколы заседаний ЦК большевиков за период 19 мая — 26 сентября 1918 г. не опубликованы и не доступны для изучения в российских архивах

4 Пятый Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Стенографический отчет — М, 1918. С 51–52.

5 Доклад о деятельности Крестьянского отдела Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов — М, 1918. С 10

6. ЦА ФСБ РФ № Н-685 Т 10 Л 230–230 об

7 РГАСПИ Ф 564 On 1 Д 1 Л 33–39. Не помогли даже личные обращения Спиридоновой к Ленину — См, напр, РГАСПИ Ф5 On 1 Д 1381 Л 1–1 об

8 РГАСПИ Ф 564 On 1 Д 1 Л 31–32. См также Знамя борьбы. 1918. 21 апреля. С 2

9 ГАРФ Ф 1235 Оп 92 Д2 Л 309

1 °Cм, напр, документы состоявшегося в мае совещания представителей отделов земельной реформы Советов Воронежской губернии — ЦА ФСБ РФ JVh Н-685 Т 10 Л 175-184

11 См ЦА ФСБ РФ № Н-685. Т 10

12 РГАСПИ Ф 274 On 1 Д 30 Л 60

13 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 4 Д 814 Л 174, Ф 1 Оп 2 Д 4 Л 62

14 См ниже, глава 12

15 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 174 Л 23

16 Восьмой съезд Российской Коммунистической партии (большевиков) Стенографический отчет — М, 1919 С 20.

17 РГАСПИ Ф 564 Оп.1 Д11 Л11-12об.

18 Протоколы заседаний ВЦИК 4-го созыва С 398

19 Ленин В И Полн. собр. соч. Т 36 С 482-483

2 °Cогласно этим нормам, каждый сельский район (уезд), независимо от размера, мог послать на съезд двух представителей, в то время как рабочие посылали одного представителя от 25 тысяч человек. В итоге, голос одного рабочего приравнивался к шести голосам крестьян в уезде с населением, к примеру, в 300 тысяч жителей — Знамя труда. 1918. 6 июля. С 1

21 Протоколы заседаний ВЦИК 4-го созыва. С 419-439

22 Пятый Всероссийский съезд Советов. С 5

23 РГАСПИ Ф 564 On 1 Д 19 Л 1–1 об («Доклад [черновик] неизвестной о IV съезде партии левых эсеров и период деятельности партии между III и IV съездами»)

24 Там же

25 Новости дня 1918. 3 июля. С 3. Наше слово. 1918. 3 июля. С 2, Жизнь. 1918. 2 июля. С 2 и 3 июля. С 1

26 Согласно листовкам, отпечатанным Московским областным комитетом партии левых эсеров приблизительно 8 июля 1918 г, число 399 спорных делегатов фигурировало в докладе левоэсеровских членов мандатной комиссии съезда — ЦА ФСБ РФ Н-8 Т 12 Л 331а; РГАСПИ Ф 564 On 1 Д 18 Л 31. Ценное свидетельство казанского левоэсеровского делегата съезда Дмитрия Шляпникова, опубликованное в Казани в середине июля 1918 г, оценивало количество опротестованных большевистских делегатов как «около 300». Шляпников писал, что дополнительные 90 законно избранных левоэсеровских делегатов были несправедливо лишены права голоса — См отчет Шляпникова в казанской газете «За землю и волю». 16–18 июля 1918 г., переиздано в сборнике. Левые эсеры и ВЧК С 211–213. Если официальные цифры Свердлова пересмотреть в соответствии с данными Шляпникова о числе оспоренных большевистских мандатов и количестве неправомерно лишенных голоса левых эсеров, получится, чти полноправных большевистских делегатов на съезде было 378, левых эсеров — 379, эсеров-максималистов — 30, что обеспечивало блоку левых эсеров и эсеров-максималистов преимущество в 30 голосов

27 Пятый Всероссийский съезд Советов С 18

28 ГАРФ Ф.393 Оп 3 Д210 Л 51, 55–58. Эти документы свидетельствуют, что 21 июня на пленарном заседании Могилевского губернского исполкома, обсуждавшем призыв прислать делегатов на съезд, председатель — левый эсер — предложил послать одного большевика и одного левого эсера. Ему возразил большевик Вайнштейн, призвавший исполком ограничиться одним большевиком, так как левые эсеры «явные противники Советской власти». Однако исполком 13 голосами против 12 вынес решение о посылке двух делегатов, по одному от обеих партий. Позже, 1 июля, большевистская фракция исполкома получила телеграмму из Москвы, от своего делегата, уже находившегося там, с просьбой прислать еще пять делегатов от губернского исполкома и по два делегата от каждого уезда. Не поставив в известность об этой просьбе левых эсеров в исполкоме, большевистская фракция спешно избрала пять дополнительных делегатов — исключительно большевиков — и отправила их первым поездом в Москву. Когда левые эсеры попытались опротестовать эти действия большевиков в исполкоме, то получили отпор мол, «идет борьба за существование Советской власти», и «совесть и долг» социалистов заставили большевиков пойти на этот шаг. Последовала острая перебранка, после чего большевики просто покинули зал заседаний, а левые эсеры направили протест в Москву. Пять дополнительных могилевских делегатов были среди тех делегатов-большевиков, чьи мандаты безуспешно пытались оспорить левые эсеры в мандатной комиссии. На пример могилевского дела ссылался на съезде Карелин, чтобы показать, каким образом было достигнуто огромное большевистское большинство — См. Пятый Всероссийский съезд Советов С 16-17

29 Пятый Всероссийский съезд Советов С 4-102

30 Там же С 22-23

31 Там же С 30

32 Там же С 63

33 Там же С 69

34 Партия левых социалистов-революционеров. С 676, 845, прим 555, Каховская И. К. Дело Эйхгорна и Деникина (Из воспоминаний). //Пути революции — Берлин, 1923. С 192–193, Овруцкий Л. М., Разгон А. И. Понять дух 6 июля //Отечественная история. 1992.№ 3. С 54, Смолянский Г. Обреченные. — М, 1927. С 11–17, Мстиславский С.Д. Воспоминания С. Д. Мстиславского //Левые эсеры и ВЧК. С 181

35 Текст резолюции см. Красная книга ВЧК. Под ред. П. Макинциана и М. Лациса 2-е изд. — М, 1989 Т 1 С 185-186

36 Третий Всероссийский съезд партии левых эсеров проходил с 28 июня по 1 июля — См РГАСПИ Ф 564. On 1. Д 4

37 См об этом. Воспоминания Милославского//Левые эсеры и ВЧК С. 164–168

38 Восстание в Ярославле было делом рук Бориса Савинкова и его «Союза защиты родины и свободы», оно не было связано с акцией левых эсеров в Москве

39 Декреты Советской власти. Т 3 С 529–530, ЦА ФСБ РФ Ф 1. Т 1 Оп 2. Д 215 Л.30

40 Красная книга ВЧК. Т 1 С 257

41 Там же С 258–259. Версию Прошьяна по поводу этих событий, высказанную им спустя несколько часов после происшедшего, см ЦГАЛИ СПб Ф 63 Оп.1 Д4 Л. 155

42 Бонч-Бруевич В. Д. Убийство германского посла Мирбаха и восстание левых эсеров (по личным воспоминаниям) — М, 1927. С 27

43 РГАСПИ. Ф 326. Оп 2. Д 10. Л 232

44 Любопытный взгляд на роль Вацетиса в этом деле см. G Swam Vacietis The Enigma of the Red Army's First Commander //Revolutionary Russia June, 2003 P 68-86

45 ЦА ФСБ РФ Ф 1 Оп 2 Д 2 Л 6–7. См также воспоминания С. Д. Мстиславского и рассказ об июльских событиях в Москве казанского левого эсера Д. Шляпникова, опубликованный без названия в казанской газете «За землю и волю». Левые эсеры и ВЧК. С 163-233

46 Декреты Советской власти Т 2 С 530-531

47 ГАРФ ф 130 Оп 2 Д 1098 Л 2

48 Импульсивный и вспыльчивый, Прошьян, сопровождаемый 10 матросами, захватил телеграф в полночь 6 июля. Якобы заявив «Мы убили Мирбаха, Совет Народных Комиссаров арестован», — он, видимо, приказал отправить телеграмму с указанием телеграфистам по всей стране задерживать все «депеши за подписью Ленина, Троцкого и Свердлова, а равно и депеши направляемые контрреволюционными партиями» меньшевиков и правых эсеров, признавая их «вредными для Советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых эсеров в частности [курсив мой — А. Р.]» — ЦА ФСБ РФ № Н-8 Т 1а Л 58

49 Красная книга ВЧК Т1 С 247. В своем «Завещании», написанном в 1937 г, Спиридонова заявила о более чем 200 казненных, что, по-видимому, завышено (ЦА ФСБ РФ № Н-13266 Т3 Л.74). «Официальное» же число — 13 левых эсеров — расстрелянных ВЧК без суда в ночь с 7 на 8 июля, явно занижено (Красная книга ВЧК. Т 1 С 242)

50 ЦА ФСБ РФ № Н-685 Т 6 Л 46об — 47

51 Пятый Всероссийский съезд Советов. С 208-209

52 ГАРФ Ф 393 Оп 2 Д 3 Л 46

53 Пятый Всероссийский съезд Советов. С 184-185

55 См Пятый созыв Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Стенографический отчет — М, 1919

55 См, в этой связи, гневный протест против формы и существа конституции в том виде, в каком она существовала на 4 июля, пяти видных членов комиссии по разработке конституции — ГАРФ Ф.1235 Оп 140 Д4 Л. 1-3

56 Пятый Всероссийский съезд Советов С 183–184, 200–201, Декреты Советской власти. Т 2 С 550-564

57 Советско-германские отношения От переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора. Т 1 — М, 1968 С 585

58 Пятый созыв Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. С 55-56

59 Так, например, когда это распоряжение было зачитано на экстренном заседании исполкома Выборского районного Совета днем 7 июля, он немедленно сформировал свою тройку — ЦГАСПб Ф9618 On 1 Д 260 ЛЗ

60 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 3 Д 820 Л 118

61 Там же Оп 4 Д814 Л 193–196. 153-163

62 Там же Ф 165 On 1 Д 3 Л 9об, 23об, 24. Ф.10 Он 1 Д 12 Л 27об, Ф4 Оп.1 Д I Л 20об

63 Вечерние огни. 1918. 11 июля. С 2

64 Наш век. 1918. 9 июля. С 3, Вечерние огни. 1918. 8 июля. С 2, Новый вечерний час. 1918. 8 июля. С1. Через день пли два члены фракции были отпущены

65 Вечерние огни. 1918. 8 июля. С 2

66 Там же

67 Там же

68 Миничев А. В дни лево эсеровского мятежа в Петрограде в 1918 г. (Hi воспоминаний)//Красная летопись 1928 № 1(25) С 68

69 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 4 Д 814 Л 153–156. Протоколы заседаний районных Советов Петрограда тоже подтверждают факт, что события 6–7 июля в Москве явились полной неожиданностью для петроградских левых эсеров на районном уровне. См, напр, выступления левых эсеров на экстренном заседании исполкома Выборгского районного Совета 7 июля (ЦГА СПб Ф 9618 On 1 Д 260 Л 4) и речь докладчика от левых эсеров на заседании Первого городского районного Совета 18 июля (Вестник Совета 1-го городского района. 1918. 24 июля. С 4)

70. ЦГАИПД Ф 4000 Оп 4 Д814 Л 156

71 См выше, глава 7

72. Об этом свидетельствуют показания солдат дружины и красноармейских офицеров. Так, один офицер из Второго петроградского сводного отряда, принимавший участие в захвате Пажеского корпуса, позже показал, что накануне, во время беспорядков, вызванных предстоящей реорганизацией его подразделения, какие-то левые эсеры уговорили его солдат вступить в левоэсеровскую дружину, поскольку им будут платить 300, а не 250 рублей в месяц, у них будет хорошее довольствие, скатерти и посуда, и их комнаты будут убирать уборщицы (ЦА ФСБ РФ № Н-8 Т 1 Л 11). В своих показаниях солдаты часто подчеркивали, что в их решении перейти в лсвоэссровскис войска политика не играла роли, так как и Красная армия, и левоэсеровские дружины защищали Советскую власть, и в любом случае их все равно послали бы на фронт. См, напр, независимые показания семи новобранцев дружины в ЦА ФСБ РФ № Н-8 Т 1 Л 1-14

73 Там же Л 1-28.

74. Моя реконструкция событий, связанных с штурмом Пажеского корпуса, построена на документах из архива ФСБ и на репортажах в газетах Новая жизнь (Петроград). 1918. 9 июля. С 3; Новый вечерний час. 1918. 8 июля. С 1, Вечерние огни. 1918. 8 июля. С 2; Наш век. 1918. 9 июля. С.3.

75 ЦГАСПб Ф 143 On 1 Д31 Л 255

76 TNA. PRO, ADM 137/1731, unnumbered, Benckendorff to Lockhart, Lilly Library, Lockhart, R. mss, box 2, folder 8

77 ЦА ФСБ РФ № Н-8 T 1 Л 1-35

78 Там же. Л.8

79. Общие черты этого мифа проявились уже в репортаже о событиях предыдущих дней, опубликованном 8 июля на первой странице экстренного выпуска «Красной газеты». Согласно этому репортажу, две сотни левых эсеров, вооруженные до зубов пулеметами, пушками, ручными фанатами и прочим оружием, получив инструкции от своего мятежного ЦК в Москве, захватит [курсив мой — АР) здание бывшего Пажеского корпуса. Военно-революционному комитету, в задачу которого входило подавлять любое контрреволюционное выступление, не осталось ничего другого, как окружить и разоружить левых эсеров. Прибывшие в Пажеский корпус красноармейцы были встречены мощным пулеметным и артиллерийским огнем мятежников, после чего здание пришлось подвергнуть ответному огню, и вскоре его защитники выбросили белый флаг — Красная газета (экстренный выпуск). 1918. 8 июля. С 1.

8 °Cм выше

81 Северная коммуна. 1918. 17 июля. С 3.

82 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 4 Д 814 Л 181, 202

83 См Знамя борьбы. 1918. 16 мая. С 3

84 Знамя труда. 1918. 6 июля. С 4

85 ЦГАИПД Ф 16 On 1 Д 289 Л 13

86 РГА ВМФ Ф р-661 On 1 Д 136 Л 3

87 ЦГАИПД Ф 15 On 1. Д 1 Л 6-6об

88 Новая жизнь. 1918. 11 июля. С3

89 ЦГАИПД Ф 4000 Оп 4 Д814 Л 153-158

90 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 64 Л 28-29

91 Сюда входили, в порядке вероятной даты публикации листовки, изданные Крестьянским отделом ВЦИКа (ЦА ФСБ РФ № Н-685 T9 Л 45), левоэсеровской фракцией Пятого съезда Советов — после освобождения из заключения (ГОПБ Фонд листовок), левоэсеровской фракцией ВЦИК 4-го созыва (ГОПБ Фонд листовок), левыми эсерами и эсерами-максималистами — членами Крестьянского отдела ВЦИКа (отпечатанные на пишущей машинке и размноженные на мимеографе — ЦА ФСБ РФ № Н-685 Т 10 Л 272-272об) и Московским областным комитетом партии левых эсеров (ГОПБ Фонд листовок),

92 Гоголевский. Петроградский Совет в годы гражданской войны. С 170

93 Наш век. 1918. 11 июля

94 Северная коммуна. 1918. 17 июля. С 3.

95 Напр, см. стенограммы пленарных заседаний Петросовета от 30 июля и 7 августа, где обсуждался вопрос о мобилизации на чехословацкий фронт, и от 15 августа, где обсуждались рабочие беспорядки на Путиловском заводе — ЦГА СПб Ф 1000 Оп 2 Д 3 Л 16–26, Д 5 Л 20–25, Оп 53 Д I Л 1-50

96 ЦГАСПб Ф101 On I. Д 38 Л.38об-39

97 Новая жизнь. 1918. 13 июля. С3

98 ЦГАСПб Ф 101. On 1. Д39 Л 117

99 Там же Ф.148 On 1 Д 43. Л 66–71, Ф 9618 Оп.1 Д 260 Л 6-10, Д 229 Л 61, 63

100 ЦГАИПД Ф4 On 1 Д 1 Л 17об, 19об-20об

101 ЦГАСПб Ф 47 On 1. Д 26 Л 60об.

102 Черноморский флот был затоплен в июне 1918 г, за несколько дней до казни Щастного, по распоряжению Советского правительства, чтобы предотвратить его захват германскими войсками

103 Там же ФЗ.Оп.1 Д1 Л 73-89об

104 ЦГАИПД Ф 165 On 1 ДЗ Л 9, 16, 23об

105 ЦГА СПб Ф 3 On 1 Д 1 Л 90

106 ЦГАИПД Ф 165 On 1 Д 3 Л 16

107 Вестник Совета 1-го городского района. 1918. 24 июля. С 4

108 ЦГАИПД Ф 1817 On 1 Д 32 Л 15

109 Там же Ф 2 On 1 Д 4 Л 9об

110 Вестник Совета 1-го городского района. 1918. 24 июля. № 20–21. С 6

111 ЦА ФСБ РФ № Н-685 Тб Л 35об