Большой провал. Раскрытые секреты британской разведки МИ-6

Глава 14. В пути

Доброе утро, Томлинсон. Вас выпускают досрочно. — С этими словами мистер Ричардс в семь утра бодро распахнул дверь моей камеры. Он, конечно, не первый раз открывал двери тюрьмы, выпуская заключенных, но все еще получал от этого удовольствие. Прошлым вечером я раздал всю имевшуюся у меня еду, журналы и книги, оставив только несколько вещей, которые собирался спрятать в трюме лайнера. Мистер Ричардс дал мне время попрощаться с Добсоном и Луковкой.

— Удачи тебе с твоей книгой, и скажи им, что я невинный человек, — крикнул из своего угла Луковка.

— Надеюсь, я тебя здесь больше не увижу, — сказал мистер Ричардс, передавая меня с рук на руки сотруднику администрации.

Даже несмотря на то, что мое освобождение было делом решенным, не обошлось без ставших уже привычными тщательных обысков, рентгенов и долгих ожиданий в прокуренных помещениях.

А вдруг ты хочешь что-то стащить? — пояснил мне один из обыскивающих. — Тюремные робы сейчас особенно популярны.

К концу третьего часа в дверь просунулась голова одного из тюремщиков:

— Кто из вас Томлинсон? — пристально оглядев нас всех, спросил он. Я поднял руку.

— Сегодня в три часа дня вас ждут в Скотленд-Ярде, — серьезно объявил он. — И не забудьте взять ваши паспорта.

Освобождавшиеся вместе со мной заключенные развеселились и засвистели.

— Вот увидишь, в понедельник ты снова будешь здесь, — со смехом заметил один негр. — Они обвинят тебя в чем-нибудь еще, продержат в полиции все выходные и аккурат в понедельник привезут сюда.

Как ни грустно было в этом признаваться, но он, в сущности, был прав. Если в МИ-6 собираются предъявлять новые обвинения, то они сделают это в пятницу днем, что и будет означать долгий уик-энд в полиции в ожидании заседания суда в понедельник.

Выйдя из тяжелых ворот НМР — тюрьмы Ее Величества Белмарш, я не почувствовал никакой радости, только тихое чувство облегчения, оттого что все наконец закончилось, и радость, потому что я увидел дожидавшуюся меня мать. К счастью, там не было ни одного журналиста, только пара полицейских, наблюдавших за тем, как я шел здороваться с ней. Она отвезла меня на Ричборн-террес, где я смог принять первый за шесть месяцев полноценный душ и наскоро пообедать перед визитом в Скотленд-Ярд.

Женщина-полицейский встретила меня в вестибюле и отвела наверх, где в комнате для допросов за столом, заваленным полиэтиленовыми пакетами, меня ждали Рэтклифф и Петерс.

— Чтобы успокоить вас, Ричард, сразу скажу, что мы не собираемся снова вас в чем-то обвинять. Мы просто хотим отдать ваше барахло, — заявил Рэтклифф. Один за другим Петерс открывал пакеты и возвращал мне мои вещи. Это напоминало разворачивание рождественских подарков. После нескольких месяцев в камере все вещи показались мне чужими. Полицейские из SB выложили на стол мой «Псион», в котором они якобы случайно стерли все данные, видеокамеру, различные книги и видеокассеты.

— Кое-что мы, к сожалению, вернуть вам не можем, — сказал Петерс, когда все вещи лежали на столе. — В МИ-6 нам сказали, что фотографии и видео, которые вы сделали в Боснии, могут нанести вред национальной безопасности, — произнес он с налетом сарказма.

Отношения между SB и МИ-6 никогда не были особенно тесными. Фотографии и видеопленки с сожженными боснийскими деревнями и балканскими селами не имели никакого отношения к моей работе, а кроме того, могли быть сделаны любым служащим там солдатом.

— И еще одно, — заметил Рэтклифф, — вы принесли ваши паспорта?

— Простите, я забыл. — Я соврал, призвав на помощь все свои навыки, полученные в МИ-6, чтобы мои слова звучали убедительно. Рэтклифф выглядел раздраженным.

— О'кей, поскольку вы только что вышли из тюрьмы, мы даем вам передышку, но назначаем вам встречу в вашем местном полицейском участке, так что завтра утром в первую очередь зайдите туда.

— Хорошо, — презрительно ответил я, — в вашем распоряжении мой британский паспорт, по закону вы можете его забрать, но вы не имеете права изъять мой новозеландский паспорт.

Мой испытательный срок был неоправданно велик и настолько утомителен, что моя резкость была извинительна. Рэтклифф промолчал, но вид имел озадаченный. Я продолжал:

— Мой новозеландский паспорт принадлежит правительству Новой Зеландии. Согласно международным законам, иностранная полиция не может конфисковать его. — Я не был до конца уверен в правильности своего заявления, но произнес это с такой убежденностью, что Рэтклифф, который, похоже, и сам знал не больше моего, кажется, поверил.

— Хорошо, но таким образом вы нарушаете условия испытательного срока, и мы будем вынуждены снова вас арестовать.

— Отлично, — вызывающе ответил я, — тогда я сразу же звоню в Новозеландскую Верховную комиссию и сообщаю им, что меня хотят арестовать за отказ сдать свой паспорт. — Я взял свой сотовый телефон, который мне только что вернул Рэтклифф, и стал набирать номер.

— Ладно, давайте пойдем на компромисс, — предложил Рэтклифф. — Вы отдадите ваш паспорт не нам, а в Новозеландскую Верховную комиссию на время, пока не кончился ваш испытательный срок.

Это было справедливо. Мы договорились, что завтра же утром первым делом я пошлю паспорт в Верховную комиссию. Рэтклифф, выполнив свой долг, встал и вышел, оставив нас с Петерсом вдвоем, и тот проводил меня до выхода.

— Ричард, — осторожно сказал он мне, когда мы были уже в вестибюле, — я только хочу, чтобы вы знали, что я считаю, вы поступаете правильно. Они ужасно с вами обошлись и заслуживают того же. Но если вы хотите продолжать ваше дело, делайте это за границей. Здесь будет слишком трудно.

К сожалению, с Петерсом я больше никогда не виделся.

Как только на следующее утро я вышел из своей квартиры вместе с матерью, сразу понял, что за нами следят. На расстоянии нескольких метров, на пересечении Ричборн-терес и Палфрей-плейс была припаркована зеленая «воксхолл-астра», так чтобы пассажирам были видны мои окна. В ней сидели двое мужчин. Это было самое удобное место для наблюдения, откуда они могли видеть одновременно и парадную дверь, и черный ход. Я не заметил слежки, пока мы ехали несколько сот метров к станции метро «Овал», но, когда моя мать была уже на пути домой и я остался один, я все же прибегнул к некоторым основным приемам для обнаружения слежки, чтобы быть до конца уверенным. Спустившись по Кеннингтон-роуд к Кеннингтонскому полицейскому участку, я заметил молодую полную женщину, которая могла быть участницей слежки. Наверняка имелись и другие, но, чтобы обнаружить их, следовало использовать более сложные уловки. В МИ-6 были озабочены тем, чтобы я остался в Британии, поэтому следили за тем, чтобы мой новозеландский паспорт был отправлен в Верховную комиссию. Чтобы заставить их побегать, я решил продержать у себя паспорт как можно дольше и посмотреть, что будет.

Полицейский участок находился за пустующим и заколоченным зданием Сенчури-хаус. Было субботнее утро, и в участке сидело с полдюжины людей, пришедших, чтобы узнать о своих родственниках, попавших в камеру прошлой ночью, или предъявить водительские права после традиционно осуществляемых по пятницам проверок на содержание алкоголя в крови. Сев на скамью напротив конторки дежурного сержанта, я развернул местную газету и приготовился к долгому, утомительному ожиданию. Я был поглощен чтением статьи о банде, которую на днях поместили в Бел марш за попытку ограбления фургона, когда услышал резкий стук в окно комнаты для допросов. Пожилой дежурный сержант посмотрел на меня сквозь бифокальные очки.

— Мистер Томлинсон, идите сюда, инспектор Рэтклифф ждет вас.

— Откуда вы знаете мое имя? — дерзко отозвался я. Сержант выглядел сконфуженным. Ему не следовало показывать, что он знает мое имя, поскольку это означало, что они следили за мной по дороге к участку.

— Неважно, просто входите, — нетерпеливо проговорил он, указывая на одну из комнат для допросов.

— Вот, пожалуйста, как вы просили, — саркастически произнес я, кладя на стол свой британский паспорт.

— А новозеландский паспорт вы послали в Верховную комиссию? — спросил Рэтклифф.

— Разумеется, послал, — нахально соврал я.

— Когда и откуда? — подозрительно поинтересовался Рэтклифф.

— Я бросил его в почтовый ящик возле станции метро «Овал» как раз после того, как попрощался с матерью, — ответил я, сдерживая усмешку. Рэтклифф знал, что я вру, потому что слежка не доложила о том, что я что-либо бросал в почтовый ящик. Но он не мог признать, что установил за мной наблюдение, поэтому вынужден был принять мое фальшивое заверение.

Поскольку новозеландский паспорт все еще лежал у меня в кармане, у МИ-6 не было иного выхода, кроме как продолжать за мной слежку. Имея в распоряжении свободный день, я решил дать группе наблюдения возможность отработать свои деньги. Во время IONЕС мы разработали два маршрута ухода от команд МИ-5 и SB в Лондоне. Первый — от станции «Ватерлоо» через Темзу до центра Барбикан — путь для начинающих с огромным количеством разнообразных ловушек для слежки. Поскольку у меня не было правдоподобной причины, для того чтобы идти в Сити, я не мог выбрать этот путь, потому что тогда стало бы очевидно, что я знаю о наблюдении. А это могло заставить следящих отступить. Второй маршрут, более сложный и запутанный, проходит по Оксфорд-стрит. Большое количество народа делает его более сложным как для преследователя, так и для преследуемого, но по ходу его есть несколько действительно хороших ловушек. Кроме того, у меня был благовидный предлог для визита туда: мне позарез нужно было купить новую одежду.

Весь день я ходил туда-сюда по известной своими магазинами улице и делал вид, что меня интересует одежда, а также опробовал "западни и капканы". В Дебенхэмском универмаге, стоя на движущемся эскалаторе, я засек одного из наблюдавших на нижнем этаже магазина. В метро я использовал кратчайший путь, и это помогло обнаружить еще одного преследователя. Опасаясь потерять меня из виду, он выпрыгнул из бокового входа, как кролик из норы. Бесцельные шатания по книжному магазину «Фолз» вынудили еще двоих выдать себя таким же образом. К концу дня я убедился в повторяющихся появлениях рядом со мной троих и определил возможного четвертого филера.

В воскресенье утром небо было чистым и голубым, дул свежий ветерок. Отличный день для того, чтобы дать выплеснуться энергии и задать моей слежке хорошую работу. Большинство групп наблюдения, натренированных следить только за человеком, который идет пешком или едет на машине, теряется, если преследуемый выбирает нетрадиционные средства передвижения. Ролики подходили идеально: слишком быстрые, чтобы вести слежку пешком, и в то же время слишком медленные, чтобы использовать медленно движущуюся машину. Около одиннадцати я затянул ремешки на моих К-2, взял плейер и вынесся с черного хода моей квартиры. Я быстро проехал через Палфрей-плейс, по Фентиман роуд по направлению к Воксхолл-кросс. Было чудесное, бодрящее утро, и я чувствовал себя восхитительно, снова оказавшись на роликах. Проезжая через Воксхолл-кросс, я поприветствовал камеры слежения эффектной комбинацией из одного пальца. По пути обратно я ехал по ровному тротуару Воксхолл-бридж и смог убедиться в том, что очевидной слежки за мной нет. Через 20 минут я был уже в Гайд-парке и чувствовал воодушевление, будучи уверенным в том, что ускользнул.

— Эй ты! — услышал я знакомый голос. — Где ты был?

Я огляделся и увидел Уинстона и Шегги, направлявшихся ко мне через асфальтированную дорожку напротив Кенсингтонгского дворца, маневрируя между детскими колясками и любителями оздоровительного бега.

— Где, черт возьми, ты был последние несколько месяцев, приятель? — оскалился Шегги, вынимая из ушей мощные стереонаушники, чтобы услышать мой ответ.

— Я только что вышел из Белмарша, — ответил я, натянуто улыбаясь. Шегги и Уинстон отсидели срок в Брикстоне за преступление, связанное с педерастией, поэтому они не могли не знать, что означает Белмарш. Уинстон недоверчиво посмотрел на меня.

— Да пошел ты, приятель, образованных белых парней вроде тебя не сажают!

Я объяснил, как я попал в Белмарш, но было видно, они мне не верят.

— Да иди в задницу, — издевательски рассмеялся Уинстон. — Ни за одну книжку тебя не упрятали бы в тюрьму в этой стране. — Уинстон, посмеиваясь, снял ролики.

— Ладно, парень, — все еще подозрительно сказал Шегги, но было видно, что он уже готов мне поверить, — если ты действительно сидел за решеткой, то скажи мне, как называют парней вроде Уинстона?

— Фрэгглами, — ответил я. Шегги засмеялся.

— Эй, Уинстон, иди сюда, Фрэггл. Этот парень в самом деле был в тюрьме!

Уинстон снова надел ролики.

— Если ты действительно был в Белмарше, это заслуживает уважения.

Я протянул руку, и Уинстон с энтузиазмом хлопнул по ладони, восхищенный тем, что образованный белый действительно бывший зек.

— Черт возьми, этот вертолет мочится прямо на меня, — воскликнул Уинстон несколько минут спустя, неотрывно глядя на вертолет столичной полиции, зависший на высоте около тысячи футов над нами.

— Давайте подъедем ближе к озеру и поглядим, что там случилось, — предложил он. Маневрируя между гуляющими, мы покатили на другую сторону парка к Серпантину, где присоединились к полудюжине завсегдатаев. Вертолет, назойливо гудя, последовал за нами.

— Уинстон, это из-за тебя? — крикнул Шегги. — Этот долбанный вертолет преследует тебя? — засмеялся он. Уинстон подъехал к нам, нервно поглядывая на вертолет.

— Что ты натворил? — веселился Шегги.

— Я был хорошим мальчиком эти дни! — ответил Уинстон. — Да не меня он, черт побери, преследует, хоть и целится прямо в меня.

Полиция использовала вертолет, чтобы перевезти меня из Брикстона в Белмарш, но исключительно из-за того, что это обычная операция для особо опасных преступников категории А. Конечно, трудно вести за мной слежку, когда я на роликах, но стали ли бы они использовать такое дорогое средство, просто чтобы следить за мной? Был только один способ это выяснить.

— Поехали на Трафальгарскую площадь, — решился я, — посмотрим, что происходит там. — Мы преодолели интенсивное движение на Пиккадилли. Уинстон свистел в свисток, катился задом наперед перед любым такси, которые осмеливались попадаться ему на пути, ругался или показывал неприличный жест, поднимая средний палец. Шегги же, на плече у которого болталась крупногабаритная магнитола, занимался тем, что впрыгивал и выпрыгивал на ходу из автобусов и пытался схватиться за заднюю часть проезжающих мимо мотоциклов. Все путешествие заняло всего несколько минут, но их хватило вертолету, чтобы снова появиться над нашими головами.

Уинстон заволновался еще больше.

— Проклятый ублюдок, он преследует меня! — Он с негодованием смотрел наверх, сурово хмурясь, будто раздумывая, как разобраться с теми, кто посмел помешать его ежедневному катанию на роликах. — Эй, Шегги, давай вернемся обратно к озеру, если он полетит за нами, мы им покажем кое-что интересное, что скажешь?

Мы проехали Пиккадилли в обратном направлении, обогнули угол Гайд-парка и вернулись к Серпантину. Вертолет протарахтел через пару минут. Шегги и Уинстон уставились на незваного гостя.

— Эти надоедливые ублюдки сами напросились, — заявил Уинстон. Не говоря больше ни слова, они развернулись, наклонились и сдернули шорты.

— Засуньте свой гребаный объектив в мою чертову задницу! — весело заорал Уинстон.

Слежка с вертолета убедила меня в том, что МИ-6 настроена серьезно по отношению ко мне и было бы разумно перестать играть в эти игры дальше. Этим вечером я послал свой паспорт в Новозеландскую Верховную комиссию. Несколько месяцев спустя человек, наблюдавший за мной во время испытательного срока, сказал мне, что, после того как я не отправил паспорт в субботу утром, особый отдел по приказу МИ-6 выписал ордер на мой повторный арест. Судья отказался подписывать ордер на том основании, что не полиция, а служба контроля за досрочно освобожденными должна зафиксировать нарушение условий испытательного срока. Неудовлетворенная этим, в понедельник МИ-6 приказала службе контроля подать новое заявление. Но к тому времени мой паспорт был уже на почте, поэтому они не смогли оправдать арест.

После того как я отправил свой новозеландский паспорт, очевидное внешнее наблюдение прекратилось, но я знал, что МИ-6 рано или поздно получит ордера FLORIDA. И меня не покидала неприятная мысль, что люди из отдела, занимающегося прослушиванием, которых я прекрасно знал, будут прослушивать мой домашний и мобильный телефоны. В общем, я поймал, что чужие люди вмешиваются в мою частную жизнь, и, если, например, слышал в каком-нибудь пабе хорошую шутку, то непременно звонил себе домой и записывал ее на автоответчик, чтобы их повеселить. Послав на свой адрес несколько электронных писем с парой приемов против вмешате3льства, которым нас научили во время подготовительного курса, я убедился и в том, что моя электронная почта тоже находится под наблюдением.

В начале июня я смотрел по телевизору документальный фильм о смерти принцессы Уэльской и Доди аль-Файеда в туннеле Альма в Париже в августе прошлого года. Я обнаружил, что шофер, Генри Поль, который тоже погиб, работал начальником охраны отеля «Риц». Оставался загадочным тот факт, что при нем обнаружили большую сумму денег. Я вспомнил, что наткнулся на эту фамилию, когда читал файл BATTLE в отделе SOV/OPS в 1992 году. Решив, что эта информация была бы важна для ведущегося расследования, но сознавая при этом, что если бы я пришел с ней в полицию, то это означало бы для меня немедленный арест, я написал письмо отцу Доди аль-Файеда, мистеру Мухаммеду аль-Файеду, владельцу универмага «Хэрродс». Ответа я не получил и, решив, что моя информация его не заинтересовала, забыл об этом. Спустя полгода я упомянул об этом факте в разговоре с каким-то журналистом, который сразу же понял всю важность информации, и через некоторое время со мной связался представитель мистера аль-Файеда. Он категорически заявил, что мистер аль-Файед никакого письма не получал.

Выход из тюрьмы был облегчением, но жизнь в реальном мире означала, что необходимо работать, чтобы иметь крышу над головой. Мой дом был заложен под жалованье в МИ-6, и если я хотел остаться в нем жить, то мое новое жалованье должно было быть не меньше, чем предыдущее. Служба в МИ-6 сама по себе уже создавала трудности в поисках дальнейшей работы, кроме того, в МИ-6 заявили, что не будут использовать свои связи, чтобы мне помочь. Я не хотел снова оказаться по уши в долгах, поэтому решил продать свой дом. Дом в центре Лондона, в хорошем состоянии, с гаражом и, хоть и не большим, но ухоженным садиком продать несложно. Было очень жаль уезжать оттуда, когда в середине июня я отвозил последние вещи в дом к моим родителям в Камбрию, где я собирался остаться, пока не кончится мой испытательный срок.

Когда запрет на перемещение для меня был снят, я решил отправиться в Австралию или в Новую Зеландию, чтобы начать карьеру сначала, не тяготясь закладной. Я купил ноутбук, подключился к Интернету, чтобы поискать там предложения работы. Это было прямое нарушение условий испытательного срока, но МИ-6, чтобы арестовать меня за это, пришлось бы признать, что она прослушивает телефон моих родителей. В любом случае, мне доставляло удовольствие нарушать эти абсурдные условия. Очень скоро в моем «Псионе» было огромное количество контактов с Оклендом и Сиднеем.

Изучая возможности для карьеры в области тележурналистики, я связался с телевизионными компаниями обоих городов. Среди них был 9-й канал австралийского телевидения в лице их молодого лондонского корреспондента Кэтрин Бонелла, с которой я пару раз встречался в Лондоне. Тут надо было быть осмотрительным, потому что, хотя я и просто искал работу, МИ-6 при первой возможности попыталась бы использовать эти встречи как основание для ареста за нарушение запрета на контакты с прессой.

По мере того как мой испытательный срок подходил к концу, я начал опасаться, что нежелание МИ-6 как-либо помогать мне в переселении не предвещает ничего хорошего. Если они были уверены в том, что я представляю настолько большую угрозу, что необходимо конфисковать мои паспорта, запретить мне пользоваться Интернетом, общаться с журналистами и обязать меня каждую неделю до 31 июля встречаться с контролирующим меня во время испытательного срока человеком, то как они собирались контролировать меня с первого августа? С этого времени мне официально будет разрешено общаться с журналистами, пользоваться Интернетом и выезжать за границу. Было очень сомнительно, что они оставят меня в покое.

Единственным удобоваримым объяснением было то, что у МИ-6 был план, при помощи которого она собиралась контролировать меня после 31 июля, вполне возможно, довольно коварный. Например, обвинить меня в убийстве и надолго посадить в тюрьму. Имея в распоряжении мои отпечатки пальцев и генетический код, совсем несложно сфабриковать правдоподобное обвинение в контрабанде наркотиков. В любом случае мне не стоило оставаться в Британии, чтобы это выяснять. Чтобы не попасть в ловушку, мне следовало уехать за границу до окончания испытательного срока и без паспорта. Но как? К счастью, мне помог опыт Белмарша.

Добсон говорил мне, что единственный способ ускользнуть — это перебраться на пароме из Ливерпуля в Белфаст, а затем поездом — в Дублин. Чтобы попасть в Северную Ирландию, паспорт не требуется, потому что это часть Соединенного Королевства. Не нужен он и для путешествия из одной ирландской столицы в другую, потому что против этого возражают ирландские республиканцы. В Дублине я мог бы запросить в Верховной комиссии другой новозеландский паспорт и улететь. Но у служб безопасности огромное количество лазеек для слежки, включая камеры CCTV, которые могут опознать человека в толпе на переполненной станции, и этого как раз я и не знал. Добсон также дал мне несколько адресов своих знакомых контрабандистов табака в Дувре, у которых есть скоростные катера. Но если бы меня поймали на контрабанде, это было бы на руку МИ-6. Рассмотрев различные варианты, я пришел к выводу, что лучше всего было бы нагло пересечь Ла-Манш на одном из паромов и таким образом оказаться во Франции. Добсон говорил, что ему пару раз удалось это проделать, когда контролеры на заметили его, потому что были слишком заняты.

Днем отправки я выбрал понедельник, 27 июля, самый разгар школьных каникул, когда в портах еще больше народу, чем обычно. В последнюю неделю моего испытательного срока МИ-6 проявляла особую бдительность, поэтому нужно было придумать какую-нибудь хитрость. 12 июля я позвонил туристическому агенту компании «Квантас» и заказал билет на самолет Манчестер-Сидней на 2 августа, сразу после окончания моего испытательного срока, когда в МИ-6 ожидали моего отъезда. Друзьям, звонившим мне, сообщалось, что в последнюю неделю июля я собираюсь поехать в велосипедный тур по Шотландии. Все это должно было при помощи специалистов из отдела прослушивания попасть в коридоры Воксхол-кросс.

22 июля около одиннадцати часов я сидел наверху в спальне, работая в Интернете, и вдруг услышал хруст гравия под ногами на подъездной дорожке. Я выглянул в окно из-за занавески. Судя по странному и неуместному одеянию, это были два агента из SB. Тот, что постарше, был одет в костюм в тонкую светлую полоску, молодой же — в джинсы и голубой шерстяной верх.

Вероятно, они хотели задать мне какие-то вопросы, хотя я не представлял, о чем. Я не совершил никакого нового правонарушения, да и SB нет никакого дела до нарушения мною условий испытательного срока. Я не отреагировал ни на звонок в дверь, ни на последовавший за ним стук в заднюю дверь. Они скорее всего знали от слежки, что я дома, потому что сдались не сразу, а трезвонили и колотили в двери до тех пор, пока совершенно глухая Джесси случайно не услышала шум и не начала лаять. Я запер все двери, чтобы они не могли зайти, не взломав дверь. Имея ордер, они бы позвали подмогу, поэтому, если я буду сидеть тихо, они сдадутся и уйдут. Обойдя сад и надворные постройки, словно разведав обстановку для последующего ареста, агенты пошли обратно по подъездной дорожке. Со времени их прихода прошло около сорока минут. Было очевидно, что они вернутся с ордером и кучей народу, поэтому нужно было срочно уходить. Мне хватило тридцати минут, чтобы собраться, я даже успел пообедать до возвращения моих родителей. Тепло попрощавшись с Джесси, сознавая, что больше ее не увижу, я закинул два чемодана на заднее сиденье «сааба» моей матери. На случай, если SB установил слежку, я спрятался в багажнике, как Гордиевский, на время, пока мы не отъехали от городка подальше. Через 20 минут мы приехали на железнодорожную станцию Пенрит, где я сел на поезд линии Вест-Кантри и доехал до южного портового города Пул. Утро 24 июля было облачным и унылым, как и во многие другие дни лета 1998 года. Как я и предполагал, терминал был заполнен семьями с детьми, уезжающими во Францию в первый день школьных каникул. Размахивая своим свидетельством о рождении, водительскими правами и кредитными карточками перед носом у утомленной девушки-регистратора за стойкой «Траклайн», я объяснил, что несколько дней назад у меня украли паспорт. После беглого допроса и короткого, но нервного звонка своему начальнику она выдала мне посадочный талон на паром, уходящий в Шербур в 12.45.

Я поднялся с багажом на верхнюю палубу, чтобы в последний раз взглянуть на Англию, и увидел несметное количество серфингистов и водных лыжников, носящихся перед носом нашего корабля, пока мы выплывали из Пула. Так же, как и два года назад, когда я покидал страну, уезжая в Испанию, я не чувствовал ни ликования, ни торжества, несмотря на то, что мне удалось уйти из-под самого носа МИ-6. Только грусть и усталость, оттого что однажды возникший конфликт все еще не разрешен.

Я отстал от остальных пассажиров, когда мы высадились в Шербуре, пристроившись в конце очереди, чтобы не задерживать ворчливую толпу туристов, если французские таможенники меня остановят. Я был крайне осторожен, потому что французская таможня тщательно изучала документы каждого прибывшего пассажира. Как только я предъявил неполный комплект своих документов и поймал недоверчивый взгляд французского таможенника, стало понятно, что въехать без паспорта во Францию гораздо сложнее, чем выехать из Англии. На ломаном французском я объяснил, что мой новозеландский паспорт в Париже, а британский, с которым я путешествовал в Англию, у меня недавно украли, поэтому я вынужден вернуться в Париж, чтобы забрать свой новозеландский паспорт. Таможенник позвал своего начальника, который попросил меня повторить все сначала. Потом пришел третий таможенник, и моя в третий раз повторенная история стала звучать неправдоподобно даже для меня самого.

— Это невозможно, — несколько раз повторил по-французски первый таможенник. — Вы должны вернуться обратно на следующем же пароме.

Но после длительных пререканий, ворчания и критики в адрес британских властей, выпустивших меня, старший таможенник разрешил мне пройти. Пока они не передумали, я схватил свои вещи и рванул на Шербурский вокзал. К одиннадцати часам вечера я уже снял комнату в недорогом отеле на Амстердамской улице недалеко от вокзала Святого Лазаря. Первая часть моего путешествия в Новую Зеландию прошла относительно гладко. Осталось только убедить Новозеландскую Верховную комиссию в Лондоне послать мой паспорт в Париж.

В 9 часов утра в понедельник сразу после открытия приемной службы Посольства Новой Зеландии в Париже, администратор проводил меня к Кевину Бониси, второму секретарю консульского отдела. Он согласился позвонить в Верховную комиссию в Лондон, чтобы попросить послать мой паспорт со следующим дипломатическим пакетом. Слава Богу, он не видел причин не возвращать паспорт немедленно.

— Уверен, вы получите ваш паспорт. Вы не нарушали ни законов Новой Зеландии, ни французских законов, — заверил он меня.

Это внимательное отношение ободрило меня, но через пару часов он мне перезвонил.

— Мы получили инструкции из Веллингтона не отдавать вам ваш паспорт до истечения вашего испытательного срока, то есть до первого августа, — объяснил он. Странно, что этим делом заинтересовался Веллингтон, скорее всего здесь не обошлось без МИ-6. Разве Новая Зеландия не суверенная страна? Разве она не обладает полной независимостью от Соединенного Королевства? Веллингтон не имеет права отказывать в возвращении мне моего паспорта, потому что нарушение мной официального секретного акта не является правонарушением в Новой Зеландии или во Франции. Решив, что информация о том, что Веллингтон поддался нажиму со стороны МИ-6, будет небезынтересна новозеландской прессе, я позвонил нескольким тамошним журналистам. Расспросы об этом, видимо, вызвали некоторое волнение в Веллингтоне, потому что на следующий же день около десяти часов утра мне позвонила Мэри Оливер, консул в Париже и босс Кевина Бониси.

— Конечно, вы можете получить ваш паспорт, — с энтузиазмом произнесла она. — Веллингтон только что передал нам новые инструкции. Вы можете забрать его в пятницу утром, как только он прибудет из Лондона. Приходите сюда к двенадцати. Я буду вас ждать.

Следующие два дня стояла прекрасная погода, и я провел их, наслаждаясь Парижем, хотя меня не покидала мысль о том, что же дальше придумают в МИ-6. Когда я сидел на Елисейских Полях в лучах заходящего летнего солнца, потягивая пиво, мысль о том, что по просьбе МИ-6 меня арестует французская полиция, казалась просто фантазией. В МИ-6 не стали бы давать французской контрразведке DST возможность расспросить меня об операциях против Франции. Даже если бы они и арестовали меня, то по какому, собственно, обвинению? То, что я немного не дождался конца испытательного срока, не является основанием для экстрадиции. Но сверлящее ощущение неотвратимости повторного ареста ни разу не исчезло окончательно. Я понимал, что единственный способ противостоять МИ-6 — это связаться с журналистами. Я позвонил в "Санди тайме" и рассказал им историю моего побега. Дэвид Леппард, ведущий колонку расследований, уже был в Париже, работая над другой темой, и мы договорились пойти вместе в Посольство Новой Зеландии.

Было очень приятно после горячего и влажного уличного воздуха попасть в прохладный благодаря кондиционерам вестибюль отеля на бульваре Лафайет, где остановился Леппард. После двух звонков к нему в номер он спустился.

— Проклятый телефон барахлит, уверен, он прослушивается.

Я пропустил его слова мимо ушей. Меня забавляло, что даже опытный журналист, услышав пару раз потрескивание в телефонной трубке, воображает, что в его телефоне жучок.

Посольство находилось на улице Леонардо да Винчи, рядом с площадью Виктора Гюго, и мы поехали на такси. Фотограф из "Санди тайме" Аластер Миллер, вызванный для того, чтобы сделать снимки для статьи, уже ждал нас снаружи, когда мы подъехали. Даже неуклюжая французская контрразведка постеснялась бы арестовывать меня на виду у журналиста и фотографа. Мои опасения относительно сотрудников посольства Новой Зеландии полностью оправдались. Они изменили свой тон в третий раз.

— Мы получили новые инструкции из Веллингтона, — объяснила Оливер. — Вы сможете получить ваш паспорт только завтра.

Капитуляция посольства перед МИ-6 меня разочаровала. Я так разгорячился, что даже не слышал шуток Оливер, когда она прощалась с нами. На улице мне стало неудобно за свою грубость, и я решил вернуться и извиниться, но Миллеру не терпелось сделать снимки. Мы дошли до Трокадеро, потом повернули в другую сторону, где можно было сделать фотографии на фоне Эйфелевой башни, наскоро пообедали в открытом бистро, и затем Миллер принялся за работу. Вскоре вокруг нас собралась небольшая толпа, люди думали, что я какая-нибудь рок-звезда или известный футболист.

Мы закончили около половины третьего, вернулись тем же путем и вместе поймали такси на площади Виктора Гюго. Наблюдая, нет ли за нами слежки, мы с трудом прокладывали себе дорогу в медленном парижском движении. Я ничего не заметил. Проще было попросить таксиста высадить меня на вокзале Святого Лазаря, чем объяснять дорогу к отелю. Станция была на реконструкции, тяжелая защищающая от пыли пленка и леса, закрывающие знакомый фасад, сбили меня с толку. Озираясь в поисках другого опознавательного знака, я заметил темно-серый «фольксваген-пассат», припаркованный в ста пятидесяти метрах от меня. Похожую машину я видел возле стоянки такси на Трокадеро. Я не запомнил номер, поэтому не мог быть уверен, что это одна и та же машина, но это только усилило мое волнение. Я пошел вверх по Амстердамской улице, прошел вход в мой отель и купил бутылку «Эвиана» в ливанском магазине деликатесов. Дважды возвращаясь к своему отелю, слежки я не заметил.

Едва я закрыл за собой дверь и сел на узкую кровать, как в дверь постучали. Это был резкий, настойчивый стук властного человека, совсем не похожий на извиняющийся стук горничной отеля.

— Что вы хотите? — спросил я по-французски, не сумев скрыть подозрительность в голосе.

— Это администрация.

Голос звучал слишком воинственно, а кроме того, администрация воспользовалась бы внутренним телефоном, если бы им нужно было поговорить со мной. Я встал, глубоко вздохнул и повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, будто от взрывной волны. Трое плотно сложенных мужчин влетели в комнату с криками "Полиция, полиция!", развернули меня и толкнули на пол, ударив головой о письменный стол. Сопротивляться было бесполезно. Мои руки были скручены за спиной, наручники врезались в запястья. Я был беспомощен, но удары все еще сыпались на затылок, пока от целенаправленного удара в ребра у меня не перехватило дыхание. Только когда я уже не мог двигаться, экзекуция закончилась. Меня подняли и бросили на кровать. Три лба нависли надо мной, победоносные ухмылки искажали их сердитые лица. Один сосал сустав пальца, который он поранил во время избиения. За ним стояли еще два полицейских с револьверами, нацеленными мне в грудь. Тот, что повыше, вроде был главным. Он взмахнул пистолетом, и бугаи втроем бросились обыскивать комнату.

— L'ordinateur, ou est Pordinateur (компьютер, где компьютер — фр.)? — набросился он на меня.

Я показал на опрокинутый стол, рядом с которым на полу лежал мой ноутбук, раскрытый, но вроде целый. Один из парней поднял его, отряхнул, закрыл крышку и положил его в специальный пакет.

— Et le «Psion»? (а "Псион"? — фр.) — продолжил главный.

Я кивнул на прикроватный столик, и тот, что поранил палец, убрал карманный компьютер в другой пакет. Они молча собрали остальные мои вещи, как попало запихнули их в чемодан, попытались застегнуть застежку, а когда им это не удалось, стянули чемодан моим же ремнем, оставив одну штанину и полы рубашки болтаться снаружи.

Так же, не говоря ни слова, они выволокли меня из комнаты и повели по узкому коридору к лифту. Главный нажал кнопку, пробормотал какой-то приказ и стал спускаться по лестнице. До первого этажа было пять пролетов, и мне на минуту показалось, что они столкнут меня вниз. Мои волосы были взъерошены, рубашка в крови, и, когда мы проходили мимо конторки портье, я смущенно ему улыбнулся. Он взглянул на меня и, должно быть, решил, что я совершил какое-нибудь ужасное злодейство.

На улице уже собралась группа зевак. Рядом ждали две полицейские машины без опознавательных знаков, а за ними стояла маши33на «скорой». Видимо, они думали, что я буду стрелять.

— Зачем вы меня избили? — спросил я у одного из полицейских по-французски, когда он втолкнул меня на заднее сиденье первой машины.

Он что-то угрожающе пробурчал, и я решил помалкивать. Я спокойно сидел на заднем сиденье, пристегнутый с двух сторон наручниками. Сначала мы ехали в западном направлении, потом по южному берегу Сены. Я чувствовал досаду, оттого что снова потерял свободу, словно кролик, попавший в капкан и понимающий, что его время кончилось. МИ-6 снова заполучила меня в пятницу днем, и это означало, что я проведу весь уикэнд в неудобной камере полицейского участка в ожидании судебного слушания. Меня утешало лишь то, что французские наручники были гораздо более удобными, чем английские, а Ронни говорил мне, что французские тюрьмы не так уж плохи. Когда мы выехали из центра Парижа, машин стало меньше, и по южной набережной мы уже ехали с приличной скоростью. Неожиданно повернув налево, мы проехали под подвесной станцией метро, а затем вдруг резко съехали по наклонной дороге в подземный гараж. Мои захватчики вытащили меня из машины, провели по нескольким тускло освещенным коридорам и втолкнули в камеру. Я решил, что камера тянет максимум на две звезды: ни туалета, ни окна, только ведро и деревянная скамья с грязным одеялом, матраса и подушки я не увидел. Британские камеры были на порядок лучше. Вся передняя стена была сделана из утолщенного стекла. Таким образом, охранники могли видеть все, что я делаю. С меня сняли наручники и велели мне раздеться. Затем они вернули мне одежду, за исключением ремня и наручных часов и, не говоря ни слова, ушли, закрыв замок. Я сел на скамью, обхватил голову руками и приготовился к худшему.

Примерно через час они вернулись, снова надели на меня наручники и провели по короткому коридору в душную комнату для допросов, в которой не было ни одного окна. Она была освещена мерцающими флуоресцентными лампами. В ней стоял длинный стальной стол, за которым сидели пять полицейских, среди них был и Рэтклифф. Он победоносно улыбнулся, когда бугаи усадили меня на стул. Рэтклифф поймал мой взгляд и заговорил первым:

— Вы наверняка не удивлены, что я здесь, Ричард.

Я знал, что Рэтклифф всего лишь делает свою работу, выполняя приказы сверху, но было трудно не чувствовать враждебность к нему за те неудобства, которые он мне причинил. Игнорируя его слова, я повернулся к одному из французских полицейских, участвовавших в моем аресте. Я обратился к нему по-французски:

— Я в отчаянии, но я не желаю, находясь здесь, объясняться с инспектором по-английски без вашего разрешения.

Нет лучшего способа для англичанина разозлить француза, чем разговаривать на его территории по-английски, как это только что сделал Рэтклифф. Использование французского могло только помочь мне. Представившись майором французской внутренней контрразведки Брусньяром, он слегка улыбнулся. Рядом с ним сидел капитан Грюньяр, не присутствовавший при аресте. Перед ним лежал маленький ноутбук, который использовался французской полицией вместо магнитофона для записи допросов. Еще один офицер особого отдела, инспектор Марк Уоли сидел рядом с Рэтклиффом. Между британским и французским полицейскими размещался переводчик. На столе перед ними лежали мой ноутбук, «Псион», мобильный телефон и какие-то документы и факсы.

— Вы были арестованы согласно акту о взаимодействии, — объяснил Брусньяр по-французски. Это соглашение обязывает иностранную полицейскую службу арестовать любого человека по просьбе другой полиции вне зависимости от причины, что часто ведет к злоупотреблениям, и SB прекрасно продемонстрировал это в моем случае.

— Я прошу прощения, но мы были вынуждены арестовать вас, — объяснил он. Он посоветовал мне отвечать на все вопросы, заверив в том, что Рэтклифф и Уоли не будут допрашивать меня лично, и добавил, что допрос будет вестись исключительно на французском языке. Сотрудники SB могут спросить меня о чем-то через переводчика, но непосредственно задавать мне вопросы на территории Франции имеют право только он и Грюньяр.

Все, что сказал сейчас Брусньяр, равно как и все, что произносил он впредь, переводчик пересказывал по-английски Рэтклиффу и Уоли. Они пытались слушать французскую речь, и во время небольшой паузы Рэтклифф не выдержал:

— У нас есть основания полагать, что вы пользовались Интернетом в обход условий испытательного срока. Я не обратил на него внимания, невинно спросив по-французски у Брусньяра:

— Что он сказал?

Брусньяр широко улыбнулся. Переводчик перевел вопрос Рэтклиффа на французский, и Грюньяр открыл ноутбук. Было видно, что он совсем не знает клавиатуры, поэтому печатал двумя пальцами и периодически останавливался, когда не мог найти нужную кнопку. Его губы шевелились, произнося каждую набранную букву.

— Готово, — наконец произнес Грюньяр. Было видно, что он доволен своей работой.

— Est ce-que vous avez utilise l'Internet (вы пользовались Интернетом? — фр.), — прочитал он вслух, проверяя себя. Брусньяр надел очки и наклонился вперед, чтобы прочитать то, что написано на экране.

— Est ce-que vous avez utilise 1'Internet, — строго повторил он.

— Jamais (никогда — фр.), — твердо ответил я. Школьного французского Рэтклиффа хватило, чтобы понять мой ответ, и, желая и дальше участвовать в допросе, он попытался задать новый вопрос, но Брусньяр оборвал его.

— Подождите, подождите минуту, — сказал он, поднимая руку и наклоняясь вперед, чтобы посмотреть, как Грюньяр вводит мой ответ в компьютер. Губы Грюньяра продолжали шевелиться, пока он печатал J-A-M-A-I-S, подолгу ища каждую букву на клавиатуре.

— Готово, — торжествующе объявил он, закончив слово и нажав клавишу ввода. Рэтклифф снова попытался вставить свой вопрос, но Брусньяр опять жестом остановил его. Теперь была очередь переводчика. Он резко выпрямился и перевел:

— Никогда.

Брусньяр наконец выглядел довольным, и Рэтклифф смог задать свой следующий вопрос.

— Мы полагаем, что вы, возможно, разговаривали с австралийской журналисткой Кэтрин Бонелла и тем самым нарушили условия испытательного срока?

Я подождал, пока переводчик перевел вопрос на французский, Грюньяр старательно ввел его в компьютер, а Брусньяр наконец задал мне вопрос на своем родном языке. Вся эта нудная процедура заняла почти пять минут, и у меня было достаточно времени, чтобы подумать над ответом.

— Да, сэр, я разговаривал с мадемуазель Бонелла несколько раз.

Пока мой ответ вводился в ноутбук и переводился, Рэтклифф проявлял нетерпение. Он почувствовал, что поймал меня, когда мой ответ наконец дошел до него в переведенном виде.

— О чем вы с ней говорили? — настойчиво спросил он. И снова переводчик перевел вопрос, Грюньяр медленно ввел его в компьютер, а Брусньяр задал его мне.

— О приеме на работу, — ответил я, и процесс начался снова.

Брусньяр начал раздражаться, но не оттого, что его офицер был весьма посредственной машинисткой, и не от моего несерьезного настроения, а исключительно от не относящихся к делу вопросов Рэтклиффа. DST арестовывала меня с пистолетами, как будто я опасный террорист, а теперь Рэтклифф просто хочет узнать о моих собеседованиях с работодателями и о том, пользовался ли я Интернетом.

Допрос в стиле "Janet and John" оставлял мне достаточно времени на обдумывание, и я мысленно вспоминал, что есть у меня в компьютере и в «Псионе». Я был уверен, что они не найдут в ноутбуке ничего разоблачающего. Все файлы были зашифрованы с помощью личного пароля (PGP) а жесткий диск недавно был дефрагментирован, так что там опасности не было. Но вот относительно «Псиона» уверенности меньше: хотя в нем тоже все было зашифровано, я боялся, что им удастся взломать шифр. Кроме того, они могли забрать компьютеры, а в «Псионе» содержалась важная информация, касающаяся моих контактов и исследований рынков труда, детали, реквизиты счета в банке, и пин-коды. Без всего этого я как без рук. «Псион» лежал соблазнительно близко, между мной и Брусньяром. Если бы я только мог незаметно взять его.

Я попросил у Брусньяра воды, пояснив, что выброс адреналина в кровь при аресте спровоцировал жажду, к тому же в комнате для допросов очень душно. Через несколько минут после того, как он отдал приказ по внутреннему телефону, вошел один из охранников и поставил на стол бутылку «Эвиана». Я взял ее обеими руками в наручниках, сделал большой глоток и подвинулся ближе к «Псиону». Рэтклифф хотел узнать пароль к моим зашифрованным файлам. Пока его вопрос переводили, я сделал еще один глоток и поставил бутылку еще ближе. Брусньяр передал мне вопрос.

— Пароль: Инспектор Рэдклифф nonce (для начала — фр.), — солгал я.

— Что такое nonce? — серьезно спросил Брусньяр.

После моего объяснения Брусньяр, глупо ухмыляясь, повторил фразу Грюньяру, который ввел ее в лаптоп, а переводчик наклонился, чтобы помочь с орфографией. Краем глаза я видел, что Рэтклифф и Уоли что-то обсуждают, опустив головы, и на меня не смотрят. Это был шанс. Я взял бутылку «Эвиана», сделал глоток, поставил ее рядом с «Псионом» и, отпустив бутылку, обеими руками схватил карманный компьютер. Под столом я вынул устройство памяти, засунул его в ботинок и вернул «Псион» на место. Ни один из пяти полицейских ничего не заметил. Я не смог скрыть усмешку.

Первая часть допроса длилась около часа, но Рэтклифф так и не нашел основания для экстрадиции. Бугаи вернули меня обратно в камеру и дали французский багет, сыр и чашку кофе. Один сел за стол снаружи и включил на переносном телевизоре мыльную оперу. Когда он перестал обращать на меня внимание, я снял ботинок и засунул диск «Псиона» под стельку. Большой палец упирался в него, но я мог ходить, не хромая.

При следующем допросе Рэтклифф и Уоли не присутствовали.

— А где англичане? — вежливо поинтересовался я.

— Пах, — Брусньяр презрительно вскинул руку. Он объяснил мне, что я "garde en vue" (заключен под стражу — фр.), то есть что он может удерживать меня здесь в течение сорока восьми часов без предъявления обвинения. За это время я могу позвонить или поговорить лично с моим адвокатом. По истечении двадцати часов меня может посетить только полицейский юрист, чтобы объяснить мне мои права.

Затем Брусньяр продолжил допрос, без всякого интереса задавая вопросы из списка, который дал ему Рэтклифф. А Грюньяр вводил мои банальные ответы в лаптоп. За этот вечер совсем заскучавший Брусньяр допрашивал меня еще один раз, после чего часов в одиннадцать меня отвели в камеру и дали еще одну бутылку «Эвиана» и сэндвич с жирным беконом. И в нормальных-то обстоятельствах довольно трудно заснуть на жесткой скамье, без подушки, с включенным светом и наблюдающим за тобой охранником, но как только я лег, я понял, что полицейские сломали мне ребро. Из-за боли я не мог спать на левом боку, и, даже когда я лежал на спине, ребро болело при каждом вдохе. Мне предстояла долгая бессонная ночь, зато я мог проанализировать события сегодняшнего дня. МИ-6 продемонстрировала полнейшую глупость! Чего они хотели добиться моим арестом? Когда всплывут все подробности, дело получит еще более нехорошую огласку. Даже если через 6 месяцев GCHQ при помощи огромного количества своих суперкомпьютеров взломают мои файлы, что это докажет? Франция никогда не выдаст меня только потому, что у меня в компьютере зашифрованные файлы, которые я никому не показывал, что бы в них ни содержалось. Я утешился, подумав о письме, которое они обнаружат, открыв файл-ловушку размером с книгу в моем лаптопе. Тысячи раз повторенная фраза: "МИ-6, вы — сборище несчастных педиков, которые тратят свое время и деньги налогоплательщиков". Настоящий текст уютно расположился у большого пальца моей ноги.

Брусньяр пришел ко мне в камеру в девять утра и принес пластиковый стаканчик с растворимым кофе, сладким, как сироп. Было утро субботы, и его абсолютно не радовало, что он теряет эти выходные из-за бессмысленного ареста. Когда я протянул руки, чтобы он, как обычно, надел на меня наручники, он презрительно пожал плечами и сказал по-французски:

— Сегодня обойдемся без наручников. Но если вы будете крутить, мы вас опять побьем. — Он строго погрозил мне пальцем. Я испытывал к французской контрразведке восхищение, смешанное с отвращением. Они не ходили вокруг да около.

К счастью, обстановка в комнате для допросов разрядилась. Брусньяр расслабился и иногда был даже грубоват. Он задал еще несколько вопросов из списка Рэтклиффа, но, поскольку я повторял ту же ерунду, что и в пятницу ночью, то ему это быстро наскучило, и допрос принял иное направление; я сначала даже не знал, как реагировать.

— Как часто вы приезжали во Францию по работе? — спросил он, хитро ухмыляясь. Это не был прямой вопрос. Я был во Франции несколько раз по делам, о которых французской контрразведке было известно. В основном это были операции, связанные с гражданами других стран, как правило, сербами или русскими. Но, кроме этого, я был во Франции несколько раз, выполняя операции против Франции, о которых им, разумеется, не сообщалось. Действительно ли Брусньяр думал, что я буду сотрудничать, или он просто заманивал меня в ловушку? Если бы я стал раскрывать детали операций МИ-6, то нарушил бы тем самым именно то соглашение, в соответствии с которым меня арестовала DST. Я решил не рисковать.

— Извините, но я не могу говорить об этом.

— Почему? — слегка разочарованно протянул Брусньяр.

— Британцы могут попросить вас арестовать меня, — серьезно ответил я.

Брусньяр сдался ко времени ланча. Когда меня вернули в камеру, тюремщики купили мне второй сэндвич и еще одну бутылку воды. Затем, поскольку я находился под стражей более двадцати часов, пришел молодой полицейский адвокат, чтобы объяснить мне мои права.

— Ко времени ланча, вы будете находиться под арестом в течение двадцати четырех часов, после чего судья будет решать, продолжится ли ваше задержание. Весьма вероятно, что вас отпустят, так как вы не нарушили французских законов, — заявил он.

Я скрестил пальцы.

Через четыре часа ко мне пришел Грюньяр и сказал, что судья дал им разрешение держать меня под стражей в течение следующих двадцати четырех часов. Мое душевное состояние до этого было вполне сносным, но новость о продлении моего задержания заметно пошатнула его. Грюньяр рассказал, что они все еще не расшифровали файлы в моем компьютере и не могут выпустить меня, пока не взломают их.

— Но PGP-шифр невозможно взломать, — возразил я по-французски. — Суперкомпьютеру понадобилось бы для этого по крайней мере шесть месяцев!

— Ну хорошо, дайте нам пароль, — от6ветил Грюньяр. Они шантажировали меня: нет ключа — нет освобождения.

К счастью, Грюньяр блефовал. Около 22 часов Брусньяр и Грюньяр решили, что с меня достаточно, и вошел мою камеру, широко улыбаясь.

— Вы свободны, — объявил Брусньяр. — Вы не нарушили никаких французских законов.

— Но если я не нарушил французских законов, почему вы арестовали меня? — в бешенстве воскликнул я.

— Англичане попросили, — пожал плечами Брусньяр. — Они сказали, что вы террорист и очень опасны. Они попросили сломать вас, — откровенно выложил он.

— Могу я посмотреть ордер? — потребовал я.

— Вы свободны от каких-либо обвинений, зачем вам ордер? — возразил он.

— Англичане хотят получить ваш компьютер, — Грюньяр переключился на другую тему. Он показал мне «Псион» и мой новенький лаптоп, густо усеянные красными сургучными печатями и надписями, готовые к отправке в Лондон на проверку. (Я увидел их снова только пять месяцев спустя, несмотря на энергичные попытки вызволить их, предпринимавшиеся молодым парижским адвокатом Анн-Софи Леви, которая добровольно представляла мои интересы.) Накануне Рождества 1998 года она позвонила мне и сообщила, что SB наконец согласился вернуть их. Они не нашли ничего незаконного ни в одном из компьютеров и не предъявляют мне никаких обвинений. SB послал мне компьютеры, но если лаптоп дошел до меня в целости и сохранности, то «Псиона» я уже больше никогда не видел. SB заявил, что он, должно быть, "потерялся на почте".

— Я хочу увидеть ваших английских коллег, — обратился я к Брусньяру, намереваясь сказать Рэдклиффу и Уоли пару ласковых слов.

— Они на пути к Пигаль, — ответил тот с ухмылкой.

Я мог бы последовать за ними с видеокамерой в этот пресловутый район красных фонарей, но предпочел хорошенько выспаться. Брусньяр и Грюньяр посадили меня в машину, но все же без наручников, и доставили в ближайший дешевый отель. Вручив мне мой новозеландский паспорт, они пожали мне руку и оставили меня в вестибюле.

Из-за недосыпа в течение всего уик-энда мои чувства оказались заторможенными, но дело прежде всего. Нежелательность огласки была главным оружием против МИ-6, чтобы побудить ее отказаться от использования подобной тактики в будущем. Поэтому я стал звонить в Лондон. Большинство британских газет преподнесли наутро эту историю, рисуя МИ-6 в негативном свете.

SB в Лондоне также был очень занят в этот уик-энд. В 6 часов утра в день моего ареста они ворвались в квартиру Кэтрин Бонелла в южном Лондоне, вытащили ее из постели и доставили в полицейский участок на Чаринг-кросс, чтобы допросить о встречах со мной. В конечном счете ее отпустили без предъявления обвинений, но не преминули пригрозить ей аннулированием разрешения на работу в Соединенном Королевстве.

Поспав немного, я поднялся рано утром на следующий день, распаковал свой багаж и исследовал его. МИ-6, не сумев надолго задержать меня, должна была работать над компьютерами сверхурочно. Вряд ли им понадобилось много времени, чтобы понять, что диск из «Псиона» был изъят. Я добрался на метро до Северного вокзала, где в небольшом независимом агентстве путешествий, специализирующемся на продаже дешевых билетов в Австралию, приобрел билет на самолет компании "Ниппон эйрвейз" вылетавшем из аэропорта Шарль де Голль в Токио, а затем в Новую Зеландию.

— Вы Ричард Томлинсон? — спросил меня с новозеландским акцентом прыщеватый юнец, одетый в дешевый костюм.

— Нет, — ответил я уклончиво, толкая свою тележку через толпу в аэропорту. Юнец с беспокойством посмотрел на меня.

— Вы Ричард Томлинсон, разве нет? — упорствовал он, нетерпеливо подталкивая вбок мою тележку.

— Совершенно определенно, нет, — с видом французской пифии ответил я. — Я — Наполеон Бонапарт. А вы кто?

Но незнакомец был непоколебим.

— Вы Ричард Томлинсон, и я в соответствии с данным предписанием должен служить вам, — помпезно объявил он и бросил увесистую пачку официально выглядевших бумаг на мою тележку, прежде чем я смог скрыться в толпе.

Пролистав восемьдесят пять листов, заполненных юридическим жаргоном, призванным предотвратить мое общение со средствами массовой информации Новой Зеландии, я был озадачен тем, что в МИ-6 настолько напуганы. Я не узнал в МИ-6 ничего, что могло бы заинтересовать СМИ Новой Зеландии. Дурацкий ордер предназначался только для того, чтобы скрыть те методы, которые применяла ко мне МИ-6. Сидя на заднем сиденье такси по дороге в «Копторн», отель на побережье Окленда, я искренне позабавился, когда представил, какое множество государственных служащих надрывалось весь уик-энд, чтобы собрать воедино все эти запретительные нормы.

Учитывая, что всем было интересно, почему в МИ-6 хотели заставить меня молчать, ничего глупее они придумать не могли. В течение следующих нескольких дней я ответил на море вопросов телевизионных и газетных журналистов Новой Зеландии. Новость очень скоро пересекла Тасманово море и добралась до Австралии, что вызвало серию просьб об интервью от австралийских журналистов. Даже в журнале «Тайм» появилась статья на целую страницу, рассказывающая о моем аресте в Париже, судебном запрете, а также глупом упрямстве МИ-6, отказывающей признать, что всему виной ее собственные ошибки в руководстве.

Судебный запрет означал, что Служба безопасности и разведки Новой Зеландии (NZSIS) будет проявлять ко мне повышенный интерес. И хотя Новая Зеландия славится наиболее либеральными законами, связанными со свободой личности, действия правительства в отношении моей персоны убедили меня в том, что оно готово наплевать на любой закон, лишь бы угодить МИ-6. NZSIS поддерживает очень тесные отношения с МИ-6, вплоть до того, что каждый год она посылает одного из своих новоиспеченных офицеров в Великобританию для прохождения IONЕС, а затем в течение нескольких лет он работает в Британии, занимаясь канцелярской работой. Лицам с двойным, британским и новозеландским, гражданством, например, мне, разрешается работать в Службе безопасности и разведки Новой Зеландии, в отличие от граждан Австралии, например, или Канады, имеющих также и британский паспорт. При этом всего один гражданин Новой Зеландии полноценно работает в МИ-6. Меня раздражало, что NZSIS будет прослушивать мой телефон и следить за мной, заставляя чувствовать себя не дома в стране, где я родился.

Более того, с потерей моего «Псиона» пропали все контакты с работодателями, которые я установил, еще будучи в Великобритании. Я решил отказаться от идеи поселиться в Новой Зеландии. У меня были связи в Сиднее, и я помнил название одной солидной тамошней компании, которая предложила мне работу.

Поскольку новозеландские власти преследовали меня повсюду, необходимо было прибегнуть к какой-нибудь уловке, чтобы добраться до Австралии незаметно. Я оставил ложный след, сказав журналистам, что хочу провести уик-энд в известном своей красотой местечке на полуострове Корамандел в северной части Новой Зеландии. При помощи ли жучка в моем телефоне или от кого-то из журналистов — так или иначе эта информация дойдет до властей.

В конце дня в пятницу 7 августа я собрал чемодан, выписался из «Копторна» и поехал на такси в аэропорт Окленда. В кассе авиакомпании «Квантас» я купил билет в один конец до Сиднея на самолет, вылетающий через час. С того времени как я выписался из отеля и до отлета, должно было пройти два часа. Даже если кто-из NZSIS видел, как я уезжал из отеля, они все равно не успели бы ничего сделать, чтобы помешать мне покинуть Новую Зеландию.

Уверенный в том, что сумею проникнуть в Австралию незамеченным, я сел на ближайшее к проходу сиденье в заполненном пассажирами самолете «Квантаса» MD-11, предвкушая хороший обед в порту Сиднея.

— Мистер Томлинсон?

Я поднял голову и увидел двух стюардов.

— Будьте добры, покиньте, пожалуйста, самолет, — продолжил один из них. — И возьмите с собой вашу сумку, — добавил он, подчеркивая, что в Австралию я не полечу. Что ж, по крайней мере, полиции я не видел, так что, возможно, меня не собирались арестовывать. Стюарды вывели меня из самолета и проводили до комнаты администрации авиакомпании «Квантас», где старший по рангу служащий объяснил мне, в чем дело.

— Мы получили факс из нашего главного офиса в Канберре, в котором сообщается, что у вас нет австралийской визы, — извиняющимся тоном произнес он. — Самолет не взлетит, пока мы не достанем ваш чемодан из багажного отделения. Я действительно сожалею об этом. — Он видел меня по телевизору и, подобно большинству новозеландцев, мне симпатизировал.

— Могу я взглянуть на факс? — спросил я, предполагая, что это была грязная игра. Поскольку австралийские власти могли узнать о моем намерении прибыть в Сидней лишь за несколько часов до этого, вряд ли такой факс существовал в действительности.

— Сожалею, но у меня строгое указание не показывать его вам. Если вы позвоните Мэрион Смит в австралийское консульство; она все объяснит.

По всей видимости, факс был просто выдумкой для того, чтобы выиграть время и придумать официальные причины помешать моим планам. Я немедленно позвонил Смит, и она подтвердила мои подозрения, признав, что ничего не знает об отказе в выдаче мне визы. Я начал разочаровываться в отношении ко мне властей Новой Зеландии и Австралии. Они присоединились к МИ-6 в попытках запугать меня, не просчитывая последствий для себя или хотя бы не пытаясь действовать в рамках собственных законов. Для них было гораздо удобнее прогнуться под политическим давлением МИ-6, чем встать на защиту прав одного человека.

Я вернулся в «Копторн», где администратор заявил, что, поскольку отель переполнен, он может предоставить мне лучшие апартаменты по цене обычной комнаты. Вестибюль и рестораны были пусты, так что отель не показался мне заполненным, но я пожал плечами и взял ключ. Как только я вошел в номер, зазвонил телефон. Это было ТВ Новой Зеландии, на котором узнали об изменении моих планов и желали прислать группу репортеров, чтобы взять интервью для позднего вечернего выпуска новостей. Я согласился и начал распаковывать чемодан, который сложил лишь несколько часов назад. Репортеры и операторы прибыли в 8 часов вечера и сняли короткое интервью, в котором я выразил протест против преследования со стороны властей Новой Зеландии, после чего они помчались готовить его к выпуску в основных 9 часовых вечерних новостях.

Оставшись наконец один, я сел с бутылкой «Стейн-лагер» из мини-бара и стал решать, что делать дальше. Запрет, поступивший из Австралии, сильно разочаровал меня. Обычно гражданину Новой Зеландии виза для въезда в Австралию не требовалась. Однако в соглашении между Новой Зеландией и Австралией имеется пункт, позволяющий запретить въезд подданному другого государства, если он является "личностью, вызывающей беспокойство". Этот пункт, который на самом деле был направлен на то, чтобы каждая страна могла не впускать к себе серьезных преступников — насильников и убийц — Австралия могла использовать, дабы воспрепятствовать моему въезду.

Лежа на кровати, я набрал номер моего друга в Сиднее, чтобы рассказать ему, что мое путешествие прервано. Вскоре после того, как он ответил, раздался осторожный стук в дверь. Я сказал ему, что прервусь на минуту, и положил трубку на прикроватный столик. Мои предыдущие аресты сделали меня подозрительным по отношению к неожиданным визитерам.

— Кто это? — осторожно спросил я, не открывая дверь.

— Это Сьюзен, Кэролайн здесь? — ответил женский голос.

— Извините, вы ошиблись дверью, — сказал я и вернулся к телефону. Однако стук в дверь повторился, причем более нетерпеливый. Несколько раздраженный, я снова подошел к двери.

— Это Сьюзен. Мне кажется, я забыла кое-что в комнате.

Глазка в двери не было, так что я заложил цепочку и повернул ключ. Дверь распахнулась, насколько позволила цепочка.

— Полиция, полиция, откройте эту долбанную дверь, — закричал сердитый мужской голос.

— Сейчас, сейчас, успокойтесь, — ответил я, снимая цепочку, чтобы избежать штрафа от «Копторна» за поврежденное имущество.

Нападение возглавил свирепо выглядевший маориец.

— Пройдите сюда, в угол, — крикнул он, отталкивая меня от полураскрытого чемодана. За ним вошли два офицера. Комната была мгновенно обследована, меня они держали под контролем, чтобы я не мог сопротивляться. Вошел четвертый офицер.

— Я детектив инспектор Уитхем, Оклендское отделение налоговой полиции, — заявил он, предъявляя мне свой значок. Он представил мне сердитого маори, который выглядел разочарованным тем, что я не стал сопротивляться, как констебля Вайханари.

— Мы имеем ордер на обыск тебя и твоих вещей, — объявил Вайханари, размахивая передо мной листом бумаги. — Раздевайся, — приказал он. Пока осматривали мою одежду, женшина-офицер и дородный полицейский, вошедший четвертым, натянули резиновые перчатки и начали тщательно исследовать мои вещи. Телефон был все еще соединен с моим другом в Сиднее, так что женщина положила трубку и для пущей важности выдернула шнур из розетки.

— Могу я увидеть ордер? — потребовал я после того, как Вайханари разрешил мне одеться. Я изучил ордер весьма тщательно. Любая неточность сделала бы его незаконным, и я мог в таком случае заставить полицейских уйти, но каждая деталь в нем была точной, даже номер комнаты. Стало ясно, почему администратор настаивал на смене апартаментов.

Я услышал другие голоса, доносящиеся из коридора, и как, только закончил чтение ордера, вошли их обладатели. К моему изумлению, одним из вошедших был Рэтклифф.

— Что принесло вас сюда? — воскликнул я, подскочив, отчего глаза Вайханари чуть не вылезли из орбит.

Рэтклифф прилетел в Новую Зеландию за счет денег налогоплательщиков (позже я узнал, что Уоли прилетел вместе с ним) из-за этого пустякового случая.

— Немедленно убирайтесь из этой комнаты! — закричал я и повернулся к Вайханари: — Если он не уберется отсюда сейчас же, ты можешь им заняться.

Рэтклифф успокаивающе поднял руки и вышел спиной вперед из комнаты. Он понимал, что эта последняя выходка завтра же попадет в прессу, и он не хотел такой же огласки, как у истории с арестом в Париже. Новозеландская полиция гораздо более профессионально и тщательно, чем французская, обыскала комнату. Они отвинтили все, что отвинчивалось: все осветительные приборы, розетки, они даже развинтили письменный стол. Все мои вещи были аккуратно разобраны. Спустя полтора часа толстый полицейский довольно улыбнулся, поднял тяжелый английский адаптер и окликнул своих коллег. Он нашел диск «Псиона». Я тоже улыбнулся, потому что как раз утром, сидя в Интернет-кафе, я поместил копию в Интернете.

Часов в одиннадцать полиция ушла, захватив с собой диск и некоторые бумаги, которые, как они решили, свидетельствуют о том, что я "угрожаю безопасности Новой Зеландии". Ужасно раздосадованный, я пошел в Оклендский даунтаун, чтобы напиться. Во втором пабе, на который я случайно набрел, был вечер водочного коктейля в банках под названием «КГБ». Когда я выпил половину первой банки, ко мне подошел молодой человек и хлопнул меня по плечу.

— А я знаю тебя, приятель, я тебя всю неделю каждую ночь по телевизору видел. Ты тот парень, которого эти английские ублюдки гоняют по всему миру, — с ухмылкой произнес он. — Давай, выпей «КГБ» за мой счет. — Он махнул официанту, и тот принес мне еще одну банку. Вскоре к нам присоединились его приятели, и я провел с ними всю ночь и тяжелый следующий день.

— Продолжай в том же духе, надуй этих английских бастардов, — подстегивали они меня. Их воинственный настрой и непочтительное отношение к властям резко контрастировали с отношением к этому моих английских знакомых, которые вяло советовали мне сдаться МИ-6.

Несмотря на поддержку со стороны моих ночных собутыльников и простых жителей Окленда, которые подходили ко мне на улице в течение следующих нескольких дней (один из них даже попросил автограф), я с сожалением пришел к выводу, что оставаться в Новой Зеландии мне не стоит. Если МИ-6 вынудила власти Новой Зеландии конфисковать мою собственность, то рано или поздно они попытаются предъявить мне обвинение. Я решил вернуться в Европу и выбрал Швейцарию благодаря ее репутации нейтральной страны.

Но сначала я должен был найти адвоката, который помог бы мне вернуть конфискованные у меня вещи, потому что в Европе я уже не смогу действовать сам. Одной из причин, по которым МИ-6 удерживала меня, было их желание, чтобы я потратил все сбережения на адвокатов для возвращения своих вещей. Имея в распоряжении неограниченные легальные средства, они знали, что мои финансы ограниченны. Поэтому я тем более был рад, что нашел адвоката, который был готов представлять мои интересы pro bono. Уоррен Темплтон — усердный независимый адвокат из Окленда, который узнал о моем деле по новозеландскому телевидению и разыскал меня в отеле «Копторн». Я с радостью принял его щедрое предложение, и с тех пор он неустанно работает над тем, чтобы положить конец преследованию меня со стороны МИ-6 не только в Новой Зеландии, но и по всему миру.