Бомба для братвы

Глава 56

Полковника Трофимова срочно вызвали в штаб.

— Здравия желаю! — приветствовал полковник младшего по званию, но старшего по должности командира.

— Здорово, полковник. Проходи. И включайся по ходу дела. У нас опять ЧП.

— Что такое?

— Самострел. По всей видимости, на почве пьянки.

— Кто-то из рядовых?

— Нет. На этот раз офицер.

— Кто?

— Старший лейтенант Тищенко.

— Кто?!

— А что это тебя так удивляет?

— Нет, ничего. Как это произошло?

— Обычно произошло. Три дня пил где-то добытый спирт, а на четвертый стал замечать вокруг себя зеленых чертей и палить в них из табельного оружия. А попадать в своих сослуживцев.

— В кого?

— Капитана Севостьянова ранил в предплечье.

— А при чем здесь самострел?

— Ну вообще-то, если честно, самострела не было.

— А что было?

— По большому счету все то же самое. Неизвестно откуда взявшийся спирт, трехдневная, до положения риз, пьянка, пальба… Все, кроме выстрела в самого себя.

— От чего же он тогда погиб?

— От пули. Но от чужой. Он, дурак, с пьяных глаз своих товарищей за врагов принял и стал на них охотиться, как на перепелок. Они попытались его усмирить, но он вырвался и ушел в тундру. Залег. И отстреливался до последнего патрона.

— А кто его?..

— Никто. Шальная пуля. Но мы решили списать это дело на самострел. Чтобы меньше шума. В общем, надо оформить это происшествие соответствующим образом. Тебе оформить. Как заместителю командира по режиму.

— Где это случилось?

— Километра полтора на север. Недалеко от второго могильника.

— Тогда я пойду.

— Куда?

— Ко второму могильнику…

Полковник прошел к месту последнего боя старшего лейтенанта Тищенко. Нашел его следы. Нашел многочисленные пятна крови. Стреляные гильзы. И наконец его все еще не убранное, лежащее на подернутых инеем камнях тело.

Картина «самострела» была совершенно ясна.

Лейтенанта Тищенко гнали от офицерского общежития, пытаясь прижать к морю. Через каждые двести-триста метров, залегая за камни и другие удобные укрытия, он отстреливался, экономя каждый патрон, которых было всего три обоймы.

Здесь, в этом месте, он получил свою первую пулю. И уже не бежал, уже ковылял, стреляя назад. Неприцельно стреляя. Лишь бы придержать, лишь бы заставить залечь преследователей. За этим остовом брошенной и насквозь проржавевшей машины его настигла еще одна пуля. Дальше он уже полз. Куда полз? Зачем? Куда можно уползти с омываемого Северным Ледовитым океаном острова? Скорее всего он полз не куда, а откуда. От стреляющих в него сослуживцев, которым он стал неугоден. Смертельно неугоден.

На что он надеялся, ведя этот свой скоротечный последний бой? Или, может быть, на кого? Может быть, он надеялся на помощь полковника, которого предусмотрительно отослали в дальний гарнизон.

В этой ложбинке, ослабев от потери крови, он потерял сознание. И принял свою смерть. Принял в спину. И для большей надежности в затылок.

Он покончил жизнь самоубийством двумя выстрелами в спину и затылок! Как его предшественник, рядовой Синицын. На этом треклятом острове все кончали с собой выстрелами в спину или с расстояния в несколько десятков метров…

К месту недавней трагедии подкатил штабной «уазик». И «санитарка».

— Ну что, разобрался? — спросил, выбравшись из машины, командир.

— Разобрался.

— Самострел?

— Расстрел.

— Ты, видно, что-то не то увидел, — с угрозой в голосе сказал командир. — Или что-то не так понял. У тебя, видно, квалификации не хватает, чтобы разобраться в таком простом до очевидности деле. Не зря, видно, тебя списали с Большой земли. Видно, по служебному несоответствию списали…

Спорить было бесполезно. Потому что доказать ничего было нельзя. В медицинском заключении четыре пули, полученные лейтенантом в различные части тела, превратятся в одну, пущенную в висок. К заключению будут приложены свидетельские показания офицеров, которые видели, как старший лейтенант Тищенко собственноручно прикладывал к голове дуло пистоле и как нажимал на курок. Само тело по случайности будет до неузнаваемости изъедено заполярным зверьем или потеряно при транспортировке.

Изменить что-либо будет невозможно. Коллективное убийство превратится в самоубийство на почве многодневной бытовой пьянки, за которое командование не несет никакой ответственности. Здесь все совершенно очевидно и все отрепетировано на рядовом Синицыне.

Другой вопрос — за что покончили «самоубийством» старшего лейтенанта? За ту у выброшенного на берег сейнера беседу? За их совместную экскурсию к месту захоронения и раскопок бомб? Если предположить, что кто-нибудь мог их там увидеть. За письменные показания старлея, данные им по настоянию полковника, о которых он случайно мог проговориться кому-нибудь из своих товарищей? Или в качестве последнего предупреждения? Ему, полковнику, предупреждения?

Вполне может быть, что предупреждения. И еще одного, подтвержденного делом предложения сделать свой выбор в ту или иную сторону. В сторону покойных рядового Синицына и старшего лейтенанта Тищенко. Или в пользу командира и его приверженцев. И себе в пользу. В очень немалую пользу.

Туда. Или туда…

С теми. Или с этими…

На размышление… Интересно знать, сколько отводится времени на размышление? Месяц? Неделя? Или час?

Вечером полковника Трофимова чуть не сбила машина. Единственная выпущенная из гаража машина на единственной, соединяющей штаб с пирсом дороге. Полковнику повезло. Он услышал нарастающий гул и успел отпрыгнуть в сторону.

Полковник отделался легкими телесными повреждениями и тяжелым душевным потрясением. Он понял, что на этом острове не заживется. Что его обязательно случайно задавит тот одинокий на площади в несколько тысяч квадратных километров автомобиль или убьет упавшим с крыши казармы специально завезенным для этой цели с Большой земли кирпичом.

Единственной возможностью не разделить судьбу старшего лейтенанта Тищенко и рядового Синицына было покинуть негостеприимный гарнизон. Покинуть по-английски. То есть без раскланивания с хозяевами.

Но покинуть хоть с прощаниями, хоть без них было затруднительно. Потому что гарнизон располагался на острове, который, по определению, с четырех сторон омывался морем. С температурой воды чуть выше нуля градусов. И возможностью проплыть в ней брассом не более сотни метров.

Единственная, хоть и призрачная надежда была на грузовой самолет, который со дня на день должен был доставить в часть почту, продукты и прочий срочный груз.

На него полковник и решил поставить. Потому что больше ставить было не на что…