…Он зажег свечи в старинных парадных шандалах. Поставил Вивальди, хотя понимал, что уместнее был бы «Реквием». Но он не любил «Реквием», у него мороз бежал по коже от его звуков… А прозрачный радостный Вивальди… весна, лето… Они слушали его вместе, они любили друг друга под Вивальди…
Валерия и Вивальди навсегда связаны…
Он пил коньяк и слушал музыку. Легкий сквознячок колебал длинные языки пламени. Трещали свечи, оплывал пахнущий лавандой воск, и ему казалось, что свечи плачут.
Валерия… Он не ожидал от себя такого сильного чувства! Спустя год после случайного мимолетного знакомства он встретил ее в городе, в кафе, куда заглянул на ходу. Она сидела у окна, глубоко задумавшись, рассеянно смотрела на улицу. И что-то дрогнуло в нем – она была поразительно красива! Он не сразу вспомнил ее имя… Валерия! Чудное имя. Светлые волосы, тонкие черты, печаль и тайна. Да, да, именно тайна. Человек давно уже не представлял для него ни малейшей тайны, а тут!..
Он пил кофе, любуясь, поглядывал на нее, он был уверен, что она ждет мужчину. Любовника. Ему было интересно, кто он, этот счастливчик. Но никто так и не появился. И тогда он подошел к ней…
Он влюбился как мальчишка. Он стал безумен. Он забрасывал ее подарками. Они танцевали под Вивальди при свечах, а потом он относил ее в постель… Он помнит ее смех… Она всегда смеялась. Запрокидывала голову и смеялась. Нежность, тонкость, тайна…
Не было ничего этого! Но он понял, это слишком поздно.
Ее словечки… полуприличные, просто неприличные, она была цинична, бесстрашна и бесстыдна, что составляло странный контраст с ее лицом… ликом святой. Святая блудница. Что возбуждало его безмерно.
Внешность святой и сердце торговки, вот что такое была его возлюбленная. «Куртизанка», – однажды подумал он, и еще подумал, что с такими легко…
Он читал ей стихи. Как же без стихов! Любимым полагается читать стихи.
…Никакого мне не нужно рая,
Никакая не страшна гроза —
Волосы твои перебирая,
Все глядел бы в милые глаза.
Как в источник ясный, над которым
Путник наклоняется страдой,
Видя с облаками и простором
Небо, отраженное водой…[2]
Она слушала, не сводя с него сияющего взгляда, а он думал, какое счастье, что ей это доступно, несмотря ни на что…
Она была жадной, его подруга, жила взахлеб, не обременяя себя химерами. И с ней, такой жадной, бессовестной, полной веселой злости, он казался себе молодым и дерзновенным, его обычная осторожность изменила ему.
– А твой муж? – спросил он однажды.
– Ничтожество! – ответила она жестко, и он отвел глаза.
– Выходи за меня, – сказал он как-то полушутя-полусерьезно, испытывая непонятную робость.
Она рассмеялась, что задело его.
А потом он увидел ее с другим и почувствовал такую боль, что потемнело в глазах. Ему бы бежать, поставить точку, развязаться, но было поздно, наверное.
Он становился постылым и чувствовал это: она скучала и откровенно грубила. Он стал следить за ней, устраивать сцены ревности.
Он помнит, как она кричала… Святая превратилась в фурию! Она выплевывала непристойности, а он подыхал от похоти! Он сгреб ее, они упали на ковер, он рвал с нее одежду…
– Ничтожество! – закричала она в бешенстве, и он опомнился. На полу валялись их вещи, опрокинутая китайская ваза, он увидел себя в зеркале – растрепанный, с красным лицом и трясущимися руками, и его передернуло.
Она ушла, хлопнув дверью. А он остался, жалкий, уничтоженный…
…Он следил за ней и ее любовником, он стоял под ее окнами, он ждал. Решился поговорить, воззвать к разуму, приполз на коленях, хотел сказать… он так много хотел сказать ей!
А она ударила в ответ. Она закричала: «Ты! Ничтожество! Пошел вон!»
И тогда, не помня себя, он шагнул к ней. И впервые в ее глазах появился страх, который подстегнул его…
…Третий день он пьет. С ужасом просматривает местную газету и смотрит новости. Он ждет. Третий день горят свечи в старинных шандалах и гремит музыка. Он ждет взрыва, отсчитывая минуты. Но все тихо, и это непонятно и страшно…
Он вылил остатки коньяка в стакан, выпил залпом. Поднес к глазам руки, с силой сжал и разжал пальцы. Кажется, заплакал…
Встал, пошатываясь, и побрел в спальню. Рухнул, не раздеваясь, на кровать.
А музыка все гремела. Монах Вивальди, фра рокко, рыжий брат, жизнерадостный пилигрим, продолжал звать к жизни и свету, обещая долгое бесконечное лето, счастье и любовь…
…Она уходила по белому облаку в венке из белых лилий, легкий ветерок раздувал белое платье, он видел узкую и маленькую ее ступню. Она оборачивалась, смеялась, манила за собой, взмахивала рукой с зажатым в ней хрустальным колокольчиком. Тонкий нежный звук проник ему в сердце и превратился в жалящую иглу. Почувствовав боль, он застонал и проснулся. Светились зеленоватые цифры электронных часов – три утра. Звенел, захлебываясь, мобильник. Он не сразу нащупал телефон. Женский пронзительный голос резанул по ушам. Он повторял растерянно: «Алло, алло, кто это?», а сердце сжималось от тоски, и мысль забилась скорым пульсом в затылке – нашли!
Ошиблись номером. Пронзительный голос исчез, как и не было, а он все повторял безнадежно: алло, алло, алло…
Его терзали демоны – страх и безысходность…