Борьба с членсом

36

Большая серая домна для плавок золота, покрытая грязной гарью, была построена на месте братской кремации тех самых солнышек, которые не смирились с нагрянувшей внезапно с небес действительностью, принесшей с собой обязательную для примкнувших к ней активность, агрессивность и противную коллективность с иерархией, но которые, в своем пассивном протесте, планомерно йкайфовались и были предательски сожжены своими сородичами, в полной мере теперь вкушающими трудный плод страха и надежды на нескучность бытия. Прудик рядом стал мутно-бурым, словно плохо очищенный раствор какого-нибудь самодельного наркотика; берег его покрылся кучами черного вонючего пепла и отбросов, и глубокие угрюмые трещины бороздили сухую, отверделую почву, будто линии жуткой, несулящей ничего приятного, судьбы на ладони некоего замершего посреди Галактики великана, в своем отчаянном одиночестве не дарящего космосу ни звука, ни слезинки.

Слад с Бедрилой медленно приближались к этой домне, стараясь не издавать никаких звуков; Бедрила почти бесшумно совершал короткие прыжки, Слад же легко шел вперед, гневно сверкая глазами и вслушиваясь во все окружающее, словно стараясь извлекать

из него какие-то выводы.

В домне вовсю проистекал трудовой процесс; солнышки слаженно закидывали в печь куски руды и ворочали ее там длинными шестами, неизвестно из чего сделанными, то и дело сменяя друг друга у печи, когда тому, кто там стоял, становилосьчересчур жарко. В центре сидел на корточках Пашк, выглядящий совсем измученным; он ритмично вздымал вверх и затем опускал вниз свои щупы, словно дирижируя всей работой, и, казалось, полностью был погружен исключительно в реальность этой непрекращающейся плавки, не замечая более ничего, и наверное, ни о чем другом не помышляя. Никто ничего не стрекотал, все работали с какой-то обреченностью, словно потеряв любую надежду хоть на какую-то будущую радость, или простую приятность, и яркие искры летали и гасли повсюду, будто ослепительные дождинки — знаки воцарившейся здесь жизненной беспросветности, которая как бы издевалась над вовлеченными в нее, мрачно трудящимися, существами. бедрила тихо вошел в домну и остановился у входа, машинально закрыв лицо верхними щупами, защищаясь от полетевших на него искр.

— А, Бедрила, — сквозь шум горения, не оборачиваясь, прострекотал Пашк, — чего тебе? Видишь, мы делаем все, как надо… Сегодня плавили всю ночь, заснуть все равно невозможно…

— Именно это я и хотел узнать, — дружелюбно сказал Бедрила, подходя к Пашку. — Тяжело?

— Тяжело!.. Ты что. издеваться пришел? Сам, что ли ничего не видишь, не понимаешь?

— Вы почву не ели? — вдруг откровенно спросил Бедрила.

— Почву? А что — уже можно? Мы воздух вкушаем, тьфу… У нас же нет ничего другого, как у этого… Мессиии… А почва — это из старой жизни… утраченный рай, вот так! — он мрачно засмеялся. — Зато мы можем прыгать и разговаривать… И все войдемв Соль! Правильно ведь?

— Никто почву не ел? — не унимался Бедрила.

— Мы не едим почву! — злобно отрезал Пашк. — Это запрещено. А то вы ведь и сжечь можете! Скольких поубивали… А если кто и ел, ты что. думаешь, я тебе скажу?

— У вас подозрительно много сил, — сказал Бедрила. — На одном воздухе так долго не продержишься, не проработаешь. Ничего, друг, скоро мы все закончим, полетим, и…

— Ну и что? — презрительно проговорил Пашк. — Нам-то что с этого? Ты что, думаешь. что кто-то из нас действительно верит во всю эту Соль, в этот бред? Нет, может, Сладу и этому… как его там, Цмипу, она и нужна, но нам,…Бедрила, хоть ты сейчаси с ними, не знаю уж, чем они тебя там привлекли, но ты ведь солнышко… Ты ведь знаешь, что нам нужно! И мне. кстати, никогда раньше не было скучно. как вам всем. И почву я ел только в качестве еды!

— Я-то хочу войти в Соль, — сказал Бедрила, — однажды я ее уже ощутил и понял…

— Почвы, наверн, переел, — ехидно перебил его Пашк.

— Я не ем теперь почвы! Ладно, мне все с вами ясно. Продолжайте, продолжайте! Впрочем. если хотите, можете пойти в бардакк, отдохнуть… Я разрешаю. Там воздух…

— Спасибо за разрешение, — откровенно презрительно молвил Пашк. — Оставь нас лучше, Бедрила. У нас все равно нет никакого выхода! Лучше уже будем плавить это… золото, может, Слад и этот… Цмип, наконец, удовлетворятся!

— поосторожнее, Пашк, — негромко стрекотнул Бедрила, стряхивая с себя осевшую на его нижних щупах грязную золотую пыль. Он быстро вышел из домны, с наслаждением вдохнув тут же нежаркий, почти не пахнущий гарью, внедоменный воздух и нерешительно остановился.

"Почему они все так недовольны?… — с возмущением подумал он. — наверное, они совершенно не представляют себе, что такое Соль, что такое будущее, что такое… Он! Творец, которого я ощутил, и который нас всех примет, когда мы закончим! Тогда ведьбудет все можно, и даже почву… Ой, что я думаю! Тогда ведь не нужна будет никакая почва, так ведь?!"

— Ну что скажешь, Бедрила? — спросил его незаметно подкравшийся к нему сзади бодрый Слад.

Бедрила вдруг прервал свои мысли и повернулся к Сладу.

— Что? Что… Трудятся они… Всю ночь работали… Пашк дирижирует трудом… Хороший у него отрядик… Почвы никто не ел…

— Это-то я понимаю! — раздраженно сказал Слад. — А как у них настроение? Почвы, допустим, они действительно не ели. но хотят ли они ее? Или же их устраивает воздух и вера в Соль?

Бедрила задумался. "Сказать — не сказать…" — размышлял он. "Скажу… все равно узнает!"

— Да измучились они вконец… Пашк не столь откровенен, как Скрыпник, и почвы они в самом деле, может. и не кушали, но… В Соль они не верят, грустят о прошлом и хотят, хотят, хотят почвы! И там так жарко… в этой домне… Гарь, искры. Я вошел… Уж не знаю, как они там работают… Причем, плавили всю ночь и отдыхать не желают. Не хотим, говорят, никакого воздуха. Пашк еще плохо отозвался о нашем… Мессии и сказал, что мы вообще всех посжигали, и что ему раньше никогда не было скучно, и что почва — это утраченный рай!

— Утраченный рай? — весело переспросил Слад. — Так и сказал?

— Да.

— А откуда он знает, что такое «рай»? Он же совсем недавно и разговаривать-то толком не умел… И прыгать… И это их прежнее, тупое, обдолбанное, обездвиженное состояние — рай?… Ну, я тогда ничего не понимаю! Да, сейчас трудно, но нас ведь ждетСоль! Осталось-то совсем чуть-чуть! Пушка почти готова. Летальные тарелки — тоже. И откуда он вообще знает такое слово — «рай»? Странно…

— Исходя из логики этрусского языка, — с удивлением для самого себя ответил Бедрила.

— Ах, ну да, конечно… Но я все равно не понимаю: разве не приятно осознавать себя сильными, говорливыми, подвижными, вооруженными? Разве это не лучше, чем тупое, безмолвное, иллюзорное псевдо-наслаждение?… Почва — это же неправда, это — эрзац, замена истинной реальности! А Соль — правда, подлинность!

— Я тоже так думаю, — гордо проговорил Бедрила. — Я-то хочу войти в Соль! Осталось ведб совсем чуть-чуть потерпеть… И ведь тогда можно будет поглощать всё! И почву, и… Ой, что я говорю!

Он в страхе посмотрел на Слада, который непроницаемо молчал. Наступила долгая, напряженная пауза.

— Все мне с тобою ясно, — наконец сказал Слад. — Как и со всеми остальными. Только Цмипа не трогайте, у него свою цель, и поэтому он так себя ведет. Все это под моим контролем, это я все устроил. Ладно, давай посмотрим на два оставшихся отрядика, и я тогда вынесу свое решение, уверяю тебя: оно вас обрадует!

— Ну тогда пойдем теперь к Сальнику, что ли… Он по твоим пылающим чертежам делает разные штучки, вещи.

— Пошли, пошли.

И они так же тихо, как и до этого, двинулись в сторону от домны, туда, где отрядик Сальника выжигал и выгинал из полученного Пашком золота всевозможные детали.

Рабочее место этого отрядика располагалось прямо у их бардакка, стоящего посреди абсолютно ровного красного поля, недалеко от домны и от белого куба, в котором сейчас блаженствовал Цмип.

Сальник организовал работу так, что половина отрядика занималась изготовлением деталей, а другая половина отдыхала в бардакке и пыталась приспособиться к потреблению воздуха, убеждая себя в том, что в нем есть и удовольствие и нужная организму энергия. Но, видимо, это получалось плохо, поскольку, после вначале наступившей у всех по мере работы мускулистости, сейчас солнышки худели, становясь тощими и измотанными. Сальник, как истинный руководитель, вообще никогда не отдыхал, но и ничего не делалсам, а только следил за правильностью выполнения Сладовых чертежей, которые пылали прямо в воздухе, сияя и переливаясь самыми любыми цветами, из которых больше всего было красного и бирюзового.

Когда проходил день, одна половина отрядика сменяла другую, и работа, таким образом, никогда не прекращалась. Сейчас работающая половина отрядика, держа в верхних щупах сотворенные Сладом инструменты, напоминающие какие-то изогнутые молоточки, сильно била ими по огромному, сверкающему золотому кругу, пытаясь сделать его вогнутым, совсем как это было на пылающем перед ними чертеже, где этот круг был лилового цвета. Сальник стоял рядом и монотонно стрекотал:

— Раз, два, раз, два… Еще — раз, два, раз, два…

"Бом-бом" — звонко били молоточки по кругу, приводя его в соответствие с чертежом. Глаза солнышек устало и как-то отсутствующе смотрели на круг, Сальник же вперился в чертеж, иногда измученно поглядывая на свершающийся труд.

Бедрила неспеша подпрыгал к нему и властно прострекотал:

— Сальник…

— Чего? — резко обернулся он, взмахнув верхними щупами. — Чего тебе надо?… У меня все отлично! Видишь: работаем. другая половина в этом… бардакке, пытается вкушать ваш воздух! Все по плану, нарушений нет, с трепетом ожидаем предстоящей нам Соли! Словно как…

— Вы ели почву?

— Аа! — вскричал Сальник. — Не произноси этого! Меня трясет! Я раньше постоянно… Но это запрещено! Зачем ты напомнил?… Всю Соль бы твою променял хотя бы на крупицу…

— Но Соль-то лучше!

— Откуда ты знаешь? Ты пробовал?

Все солнышки прекратили работу и мучительно смотрели теперь на Бедрилу.

— Чего тебе надо, Бедрила! — разгневанно воскликнул Сальник, — ты мешаешь нам работать! Уходи, мы скоро должны закончить! Рах, два, раз, два…

Бедрила быстро отпрыгал назад и чуть не столкнулся со Сладом, который спрятался за бардакк и подслушивал весь диалог.

— Здесь все ясно, — сказал он. — Проверим теперь Грудя, и всё.

— Что — всё?

— Увидишь.

И они направились к склону большого пригорка, где располагались собираемые отрядиком Грудя из деталей летальные тарелки, ружьица и огромная, прямая пушка, точнее, пока что только ее сияющий, гладкий, вперившийся вперед, ствол. Но там никого не было.

— Где же они? — недовольно спросил Слад.

— Не знаю… Давай зайдем. посмотрим в бардакк… Но сейчас день, они вообще-то должны работать…

— Иди в бардакк.

Бардакк возвышался прямо у пушечногоствола и ыбл непроницаем, как туманное ночное небо. Бедрила отошел немного назад и резко впрыгнул внутрь.

В бардакке вповалку валялись солнышки — отрядик Грудя. Сам Грудь, с несчастным видом стрекоча что-то про себя, сидел у стены и постоянно почему-то вздрагивал, словно его через равные промежутки времени обливали какой-нибудь холодной, разъедающей

тело, жидкостью. Некоторые из солнышек так же дрожали. как и он, другие просто лежали, как мертвые, иногда раскрывая рот, чтобы глотнуть воздуха, но потом противно и грустно морщились и издавали что-то наподобие слабых стонов.

— Что с вами? — недоуменно спросил Бедрила, на всякий случай подготовив щуп со смертельным лучом.

Грудь покосился на него в немой пытке.

— Ты что… не видишь… — еле выстрекотал он. — Голод… Не можем больше… работать… Собирать эти… штуки…

— А как же Соль? — осуждающе спросил Бедрила. — Цель? Война? Полет?

— А… — махнул щупом Грудь, несчастно закрыв глаза, словно показывая всем видом, что ему все безразлично.

Бедрила резко выпрыгнул из бардакка и на этот раз опять наткнулся-таки на стоящего и, видимо, вновь подслушивавшего Слада.

— Извините! — стрекотнул Бедрила. — Они…

— Я все слышал. Мне все понятно.

— Прикажете их убить?

— А с кем мы останемся, дорогой Бедрила? — резонно сказал Слад. — Зови всех сюда. Я объявлю свое решение.

Бедрила быстренько ускакал, громко зовя всех солнышек на сбор.

Через достаточно продолжительно время все отрядики припрыгали к бардакку Грудя. Измученные, худые солнышки еле стояли в строю; кое-кто по прибытии тут же рухнул на почву и остался лежать, дрожа всеми щупами и словно пытаясь закопаться куда-то внутрь, как будто, чтобы больше не существовать и не работать.

— А эти из своего бардакка не выходят, — доложил Бедрила. — Они вообще, как говорится, забили на всю работу, на пушку, на тарелки… И их не интересует Соль! Давай испепелим их?

— Молчать, — приказал Слад.

Бедрила заткнулся.

— Друзья мои, — начал Слад свою речь. — Я знаю, что те, которые внутри бардакка, меня тоже слышат.

Солнышки молчали, совершенно словно ни на что не реагируя.

— Проведя осмотр наших работ, я заметил тотальное ухудшение вашего состояния.

— Да! — подобострастно рявкнул вдруг стоящий со Сладом Бедрила.

— Заткнись, Бедрила.

— Да!!

Я долго думал над этим, друзья мои. Я заметил полнейшую вашу утрату интереса к Соли, к нашей цели, к войне и к пушке.

— И к пушке! — ревностно повторил за ним Бедрила.

— Бедрила, — злобно сказал Слад, — если ты не заткнешься, пока я говорю свою речь, я отожгу тебе средний щуп!

— Да!!!

— Так вот, я много размышлял над этим. Я же дал вам движение, интерес, работу и воздух! Но вам его недостаточно — и это правильно! Соли-то пока нет! И вы не знаете, что это такое, что бы мы с Цмипом вам не говорили! Друзья, — Слад выждал внушительную паузу, — я понял, что в этом мире каждое живое существо, покуда оно еще не достигло высших высот, не может обойтись без своей собственной пищи и удовольствий, к которым оно привыкло. И это его право!

— Чего? — удивленно спросил, не выдержав, Бедрила.

— Как? — недоуменно спросил за стенкой бардакка на секунду оживший Грудь.

— Так! Мы не в праве лишать низшее существо его низших веществ, так же, как мы не в праве и навязывать высшему существу высшие искушения, которые могут сбить его Путь на еще более Верхний Верх! Поэтому…

— Да… — замер в ожидании Сальник.

— … я позволяю вам по ночам кушать почву!

— Аааааа!!!! — завопили вмиг все солнышки, воспряв и переставая дрожать. Те, которые лежали, вмиг сели, те, которые сидели, тут же встали.

— Но!..

— Но?… — испуганно повторил Пашк.

— Но: только по ночам, в нерабочее время, чтобы это не мешало работе, которую вы, надо отдать вам должное, почти закончили. Но сейчас немножечко обессилели, в отрыве от родной… почвы. А сейчас, в виде исключения, для поддержания привычной для вас энергии, позволяю вам нажраться до отвала, и…

— Уррраа!!! — заорали солнышки, тут же запрыгав и наперебой стрекоча.

— Да здравствует Слад!

— Слава Сладу!

— Да мы тебе все построим!

— Да мы немножко, чуть-чуть почвы, и в Соль…

— Да мы всех завоюем!

— Да мы…

— Да мы…

Из бардакка высыпал счастливый, словно Соль уже наступила и цель была достигнута, отрядик Грудя.

— Слад, — выстрекотал растроганный Грудь, — ты — чудо! Прости меня! Отныне я — твой друг! Я полечу за тобой, куда угодно! Да нам особенно-то и не надо, только сегодня…

— Сегодня и по ночам! — повторил Слад. — Ужритесь и не забывайте, что пушка вас ждет!

— Никогда, — поспешно заверил его Грудь.

— Не понимаю, — прошептал Сладу Бедрила. — Что это значит? А как же воздух? Я уже почти поверил в него, я могу, могу обойтись без почвы!

— Дурак ты, Бедрила, — сказал ему Слад. — Если ты можешь, это не значит, что все могут, не хочешь — не жри.

— Что значит — "не хочу"?!.. — возмутился Бедрила. — Я, можно сказать, ждал этого всю свою новую жизнь!

И он демонстративно, ликующе, запрыгал.

— Я пошел, — поспешно произнес Слад.

Он удалился под громкий счастливый общий стрекот: "Сладу — слава! Слад будет нами рад!!"

Войдя в свой куб, Слад обнаружил лежащего пластом у сигея Цмипа, который беспомощно смотрел на вход.

— Ты… специально это сделал? — еле-еле выжал из себя Цмип.

— Что?

— Где вся влага? Где?! Где?!!!

— А что — нет? Кончилась, значит, — равнодушно сказал Слад. — Ты что, думаешь, что она неиссякаема? Я просто немножко взял сюда с собой, можно сказать, стибрил, мы употребляли ее, отдыхая от наших дел по распределению таких вот, как ты…

— Оооо… — жалобно охнул Цмип. — Как — кончилась?… Ты меня убиваешь! Почему ты меня не предупредил… Я… Я не могу… Я…

— Как вы мне все надоели! — презрительно сказал Слад. — Я же не знал, что ты будешь ее глотать по три раза в день. Все кончается в этом мире, дорогой мой Цмип!

— Ну… ну еще немножко…

— Больше нету, — сказал Слад.

— Нету?… Нету… Да, нету… Ладно, жжна с ним, я уже и так… Давай свою машинку времени. я должен стать сильным, забыть о влаге, бороться с Членсом… Я должен…

— А машинка времени не действует на такие мощные временные промежутки и в таком вот, как у тебя, состоянии организма. Если бы ты оставался звездом, то ты бы сам изгнал бы из себя вмиг зависимость от влаги, а сейчас… Я не могу вернуть твой организм полностью назад, без ущерба твоей душе, а твоя душа мне нужна, дружочек! Не забывай: ты согласился убить Членса!

— Что?… — недоуменно уставился на него Цмип. — Ты… это серьезно? Ты в своем уме?… Но я же… умру… погибну… Я… не могу…

— Это не смертельно, — заверил его Слад. — Просто немножко потерпишь — и все.

— Но… Нет же времени! Пора лететь! Членс, Соль… Сделай же что-нибудь! Ты же сам…

— Как вы мне все надоели, — повторил Слад. — Впрочем, единственный способ управления живыми существами в этой безумной, бредовой Вселенной именно и заключается в запрещении и в новом разрешении употреблять вещества, приносящие им смысл, радость,

энергию и силу. Наверное, это — единственный закон идиотского Соляного мира! Впрочем, что можно было еще ожидать, когда сам Членс… Без привязки к чему бы то ни было, вся Вселенная рассыпалась бы и вымерла, остановившись в своем движении непонятно куда. Динамика — это обязательно привычка хоть к чему-нибудь, хоть к выпиливанию ротозеек. Пока ты вожделеешь ротозеек, ты шевелишься, работаешь, живешь! А если тебе все равно… Тогда и получится мир без Соли, то есть Вселенная одних казуаров, которым лишь бы светитть, и больше ничего! Так им было, покуда Членс не создал Соль. И все завертелось, возникли солнышки, звезды, жочемуки, люди… И Яж…

— Я хочу влаги, — простонал лежащий ничком Цмип.

— Понятно, что хочешь. Закон жизни, движения, бытия. Но у меня ее больше нет. Ее вообще, по-моему, больше нет нигде, я, кажется, украл весь запас. Я ведь сам был когда-то любителем. Как только этот наш «Святой» пристрастился к Соли…

— А может, Соль поможет? — с надеждой спросил Цмип.

— Может и поможет. Но она ведь у Членса!

— Так что же мне делать?… Где он — Членс? Где?… Ты не знаешь…

— Никто не знает. Взмолись Ему. Возможно, Он откликнется и спасет тебя, может быть, Он даже даст тебе влаги. И чего угодно, даже Яж. Вот только Солью Он вряд ли поделится.

— Мне не надо Соли, мне надо влаги, влаги, влаги…

— Так вот и добиваешься того, что тебе нужно, — продолжал, как ни в чем не бывало, размышлять Слад. — Жизнь — это тотальная привычка к чему-то: к веществу, к существу, хоть к вакууму. Если таковой привычки не наблюдается, налицо смерть, статика,

распад, остановка, покой.

— А я хочу жить!.. — заныл Цмип.

— Еще бы! Молись Членсу, только он может тебе сейчас помочь.

— А… машинка…

— Не действует, я же тебе сказал. Сейачс она уже не подействует.

— Не хочу я никакой машинки! — вдруг вскричал Цмип. — Не хочу. Я хочу влаги! Где этот… Членс?… Убью Его! Гад! У него, наверное, сколько угодно этой… Соли.

— Он вечно под Солью, — согласился Слад. — Иначе тебя и солнышек просто не существовало бы.

— А если отобрать у Него Соль?

— Попробуй.

— Но как же Его найти?…

— Молись Ему, призывай Его, обратись к Нему всей душой, всем духом…

Цмип помолчал, потом осуждающе и слегка ошарашенно уставился на Слада.

— Ты специально, гад, это сделал! Ты подсадил меня на эту влагу, чтобы я взмолился Членсу!.. Так?

— Ну конечно, — сказал Слад. — Если бы тебе ничего не хотелось всем своим существом, никакой молитвы бы просто не получилось. Ибо Членс может откликнуться только на подлинный крик души!

— Но почему так все устроено?… — возмущенно вымолвил Цмип. — Почему мы все должны в чем-то нуждаться?… Почему Он так сделал?

— Это — закон жизни. Ты можешь из него выпасть и не участвовать. Но тебе же этого не хочется. Ты не можешь жить сейчас без влаги, как раньше не мог жить без Яж. Тебе постоянно что-то нужно. Поэтому-то ты и существуешь, живешь.

— Но это нечестно! Я не соглашался!

— А тебя и не спрашивали.

— Я убью Его! Казуары же ни в чем не нуждаются! А если… У Него закончится Соль… Если… О, ужас! Но где Он, где Он, где?…

— Молись Ему, — важно сказал Слад. — И ты, может быть, найдешь Его. Ты найдешь Его в себе или не в себе, но ты должен его найти! И Он даст тебе все, чего ты только не пожелаешь! Или не даст, и Он примет твой вызов! Ему нужна Соль, тебе нужна влага, вы оба — живые существа. Найди Его хоть в самой малости, и это все равно будет Он — Единственный и Вечный.

— Но… — вдруг сказал Цмип, — я ре умею молиться.

— Ты живешь, и ты жаждешь влаги. Это уже и есть молитва. А всякие там знаки и выражения ты найдешь. Жди Его, жди Членса, и тогда уж не упускай своего шанса!

— Никогда! — вскричал Цмип. — Я пошел!

— Куда? — удивился Слад.

— К Членсу, — ответил Цмип, выползая из куба. — Где бы Он ни был, я разыщу Его. Разыщу и попрошу, или убью! Это должно как-то прекратиться! И так хорошо, и так хорошо, но два не бывает, потому что возможен лишь один. И у меня нет выбора!

— Как вы мне все надоели, — машинально проговорил Слад, оставшись в одиночестве в кубе. — Почему вот я не могу ничем увлечься? Я мертв, Членс оставил меня без всего, даже без любой привычки, привязки, к чему угодно. И не поделился Солью! Я долженЕго сокрушить, я сделаю это! Пусть он, Цмип, найдет Его, Членса, — Слад грустно засмеялся, — и тогда Тебе, Членс, придется-таки взглянуть в истинный Лик созданного Тобой мира! И ты умрешь, не в силах вынести его оснований!