Борьба за огонь (илл. В. Добровольского)

БОРЬБА ЗА ОГОНЬ
Часть первая
Глава первая
ГИБЕЛЬ ОГНЯ

Племя уламров спасалось бегством в непроглядной темноте ночи. Обезумевшие от страданий люди не чувствовали боли, не замечали усталости. Огонь погиб — и все меркло перед этим страшным несчастьем.

Племя с незапамятных времен хранило Огонь в трех плетенках; четыре женщины и два воина день и ночь стерегли его.

В дни самых тяжких невзгод Огонь получал пищу, которая поддерживала его жизнь. Племя защищало его от дождя и бурь, разливов рек и наводнений; вместе с племенем он переходил вброд реки и болота, приветливо синея по утрам и багровея по вечерам.

Пещерный медведь и серый медведь, зубр и мамонт, лев, тигр и леопард боялись грозного вида Огня. Его кровавые зубы защищали человека от всего враждебного мира. Он извлекал из мяса дразнящий запах, обжигая, придавал крепость концам палиц, раскалывал на части камни. Он разливал сладостное тепло по телу. В холодные ветреные ночи он дарил племени бодрость. И в дремучих лесах, и в глубине темных пещер, и в нескончаемых просторах степи — саванны-Огонь был отцом, хранителем, спасителем племени. Но он был опасней мамонта и тигра, когда, вырвавшись из плетенки, начинал пожирать деревья. Огонь погиб!..

Враг уничтожил две плетенки. — В третьей, во время бегства, Огонь захирел, поблек. Еле теплящийся, он не мог зажечь даже сухой травинки. Он вздрагивал на своем ложе из камней, как больной зверек, как крохотное красноватое насекомое, он трепетал при каждом порыве ветра. А потом он умер…

Осиротевшие уламры бежали осенней ночью. Низко нависший свод неба, казалось, давил своей тяжестью на темную поверхность болота. Звезды прятались за тучами. Деревья простирали над беглецами свои обнаженные ветви. В воде плескались гады.

Мужчины, женщины, дети брели во тьме, не видя друг друга. Прислушиваясь к голосу вожака, они старались шагать по его следу. Три поколения уламров пользовались этой тропой, но, чтобы не сбиться с нее, нужен был хотя бы свет звезд.

На заре они приблизились к саванне.

Тусклый свет озарил на востоке темные, тяжелые тучи. Ветер рябил поверхность болота, казавшуюся густой и вязкой, как горная смола. Кочки уродливо торчали из воды. Среди кувшинок и стрелолистников копошились и плавали сонные гады. Цапля взлетела вверх и, покружившись, села на пепельно-серое дерево.

Неожиданно перед уламрами открылась бесконечная саван-на. Клубы тяжелого тумана перекатывались по трепещущей от предрассветного ветра траве. Люди приободрились и, продравшись сквозь стену камышей, ступили на твердую почву.

Лихорадочное возбуждение, поддерживавшее их во время ночного бегства, угасло; большинство мужчин в изнеможении повалилось на траву и тотчас же погрузилось в глубокий сон.

У женщин горе превозмогало усталость: те из них, которые потеряли детей в болоте, завыли, как волчицы; все пали духом при воспоминании о постигших племя бедах.

Фаум воспользовался первыми проблесками дневного света, чтобы пересчитать свое племя. Он считал при помощи пальцев и ветвей — каждая ветвь равнялась сумме пальцев на обеих руках.

Остались только четыре ветви воинов, шесть ветвей женщин, неполных три ветви детей и меньше одной ветви стариков.

Старый Гоун сказал, что уцелели один мужчина из пяти, одна женщина из трех и один ребенок из целой ветви. Только тогда уламры ощутили всю тяжесть обрушившегося на них бедствия.

Они поняли, что смертельная опасность угрожает самому существованию племени, что силы природы грозно ополчились против них, что, лишившись Огня, они не смогут бороться с этими силами.

Отчаяние овладело даже мужественным Фаумом.

На его широком лице, заросшем жесткой щетиной, в его глазах, желтых, как у леопарда, отразилась смертельная усталость. Он смотрел на спящих воинов, забывая даже слизывать кровь, которая сочилась из ран на предплечье.

Как все побежденные, Фаум не переставал вспоминать мгновение, когда победа, казалось, клонилась на его сторону. Уламры яростно бросились в бой. Палица Фаума крушила череп за черепом. Еще миг — и уламры уничтожат своих врагов, возьмут в плен их жен, растопчут их Огни и смогут попрежнему охотиться в своей саванне, в полных дичи лесах.

Какой злой ветер пронесся над полем битвы? Почему уламры, вдруг охваченные ужасом, обратились в бегство, почему захрустели их кости под вражескими палицами, почему вражеские рогатины стали вспарывать их животы? Как случилось, что враги ворвались в лагерь уламров и уничтожили плетенки с Огнем?

Мысли эти неотступно сверлили темный мозг Фаума, приводя его в исступление. Он не мог примириться со своим поражением…

Солнечные лучи пробились сквозь облака. Под их ярким блеском закурилась паром саванна. Радость утра и свежее дыхание растений несли они с собой. Даже болотная вода казалась теперь не такой густой, угрюмой и коварной. Она то отсвечивала серебром среди темной зелени островков, то как бы покрывалась блестящей пленкой слюды, то приобретала опаловую матовость жемчуга. Ветерок, пробиваясь сквозь заросли ив и ольхи, разносил далеко в стороны свежий запах воды.

Солнечные лучи отражались в капризной поверхности вод и мимолетно озаряли то какую-нибудь корягу, то водяную лилию, желтую кувшинку, синего касатика, болотный молочайник, вербейник, стрелолистник, то целую заросль лютиков, очитков, дикого льна, горького кресса, росянки, то непроходимые заросли камышей, ивняка, где кишели водяные курочки, чирки, ржанки и зеленокрылые чибисы.

Фаум смотрел на свое племя. Сбившиеся в кучку уламры, жёлтые от ила, красные от крови, зеленые от водорослей, казались разноцветным клубком змей. От свернувшихся, как питоны, или распластавшихся, как гигантские ящеры, людей несло лихорадочным жаром и запахом гниющего мяса. Некоторые тяжко хрипели, борясь со смертью. Раны их почернели от запекшейся крови.

Однако большинство раненых должно было выжить — самые слабые остались на том берегу или потонули при переправе.

Фаум перевел взгляд со спящих на тех, кто бодрствовал, больше страдая от поражения, чем от усталости. Это были великолепные образцы человеческой породы. У них были тяжелые головы с низкими лбами и мощными челюстями. Кожа их была бурой, но не черной; почти у всех грудь и конечности поросли волосами. Остротой обоняния они могли соперничать с хищными зверями.

Фаум воздел руки к небу и протяжно закричал:

— Что станет с уламрами без Огня? — спрашивал он. — Как будут они жить в саванне и в лесу? Кто защитит их от ночного мрака и зимних ветров? Они должны будут есть сырое мясо и горькие коренья. Кто согреет их озябшие тела, кто придаст крепость концам их палиц? Лев, медведь, тигр будут пожирать их живьем в темные ночи! Кто сумеет снова овладеть Огнем, тот станет братом Фаума. Он будет получать три части на охоте, четыре части из добычи. Фаум отдаст ему в жены Гаммлу, дочь своей сестры! А после смерти Фаума — к нему перейдет жезл вождя!

Тогда Нао, сын Леопарда, поднялся и сказал:

— Дайте мне двух быстроногих воинов, и я добуду Огонь у сыновей Мамонта или у людоедов, охотящихся на берегах Большой реки!

Фаум недоброжелательно посмотрел на него. Нао был самым рослым из уламров. Не было в племени воина, который мог бы соперничать с ним в выносливости и быстроте бега. Он поборол My, сына Бизона, первого после Фаума силача племени. И Фаум боялся Нао. Он постоянно давал ему самые опасные поручения, стараясь держать его вдали от племени.

Нао не любил вождя уламров. Но высокая, стройная, пышноволосая Гаммла, дочь сестры Фаума, нравилась ему. Он думал о ней то со страстью, то с неистовым гневом. Нао часто подстерегал ее в зарослях ивняка, в чаще леса. Стоя в засаде, он та широко раскрывал объятия, чтобы прижать ее к груди, то судорожно стискивал палицу, борясь с желанием повергнуть ее на землю как девушку из враждебного племени. А между тем он не желал Гаммле зла: если бы она была его женой, он не был бы с ней жестоким, потому что не любил видеть на лицах окружающих выражение страха и отчужденности.

Во всякое другое время Фаум не принял бы предложения Нао. Но беда укротила Фаума. Он подумал, что союз с сыном Леопарда может оказаться выгодным; в противном случае он всегда найдет способ избавиться от него. Поэтому, повернувшись к молодому воину, он сказал:

— У Фаума только один язык. Если Нао принесет Огонь, он получит Гаммлу без выкупа. Он станет сыном Фаума!

Подняв одну руку вверх, он говорил с расстановкой, веско и торжественно.

Кончив, он сделал знак Гаммле. Девушка, трепеща, приблизилась.

Гаммла знала, что в сумерках Нао подстерегает ее в чаще и боялась его. Но иногда она мечтала о нем. И противоречивые чувства боролись в ней: то ей хотелось, чтобы он погиб под ударами людоедов, то она жаждала, чтобы он вернулся победителем и принес Огонь племени.

Тяжелая рука Фаума упала на плечо девушки.

— Кто из дочерей человеческих сравнится с моей Гаммлой? — гордо воскликнул он. — Она может унести на плече лань, бежать без отдыха от утренней зари до вечерней, без ропота переносить голод и жажду, переплывать озера и реки. Она родит своему мужу много сыновей. Если Нао сумеет принести Огонь, он получит Гаммлу без всякого выкупа — ему не придется отдавать ни рогов, ни мехов, ни ракушек!

Тогда Агу, сын Зубра, самый волосатый из уламров, выступил вперед:

— Агу хочет завоевать Огонь, — сказал он. — Вместе со своими братьями ом пойдет добывать его у врагов по ту сторону реки. Агу либо погибнет от руки врагов, в пасти тигра, в когтях у льва-великана, либо принесет уламрам Огонь, без которого они слабее оленя и сайги!

Все лицо Агу, казалось, состояло из одной пасти, окаймленной кровавой полосой губ. Глаза его дико сверкали. На тяжелом коренастом теле уродливо выделялись длиннейшие руки и непомерно широкие плечи. Облик его выдавал звериную, беспредельную, не знающую пощады мощь и жестокость.

Агу никогда не боролся ни с Фаумом, ни с My, ни с Нао. Но все знали, что сила его огромна. Агу не мерялся ни с кем силами в мирной схватке, но все те, кто становились поперек его пути, терпели поражение, и счастлив был тот, кто отделывался одним лишь увечьем в единоборстве с ним.

Он жил в стороне от остальных уламров, с двумя братьями, такими же волосатыми, как он сам, и с несколькими женщинами, несчастными, забитыми существами, обреченными на самое жалкое прозябание.

Лаже среди суровых к самим себе и беспощадных ко всем остальным уламров сыновья Зубра выделялись своей жестокостью и кровожадностью. Смутное недовольство нарождалось среди всего племени. Это недовольство было первым проблеском сознания общности интересов массы людей перед лицом опасности, угрожающей всем вместе и каждому в отдельности.

Хотя большинство соплеменников осуждало Нао за излишнюю мягкость и кротость, у него было немало приверженцев. Незлобивость такого могучего воина привлекала к нему сердца тех, кого природа обделила силой.

Фаум ненавидел Агу не меньше, чем сына Леопарда, и боялся его еще больше. Союз косматых братьев казался непобедимым. Если один из них жаждал чьей-либо крови, двое других не успокаивались, пока враг был жив. Всякий, объявивший им войну, должен был погибнуть или уничтожить их.

Фаум мечтал о союзе с косматыми братьями. Но его заискивания натыкались на глухую стену недоверия. Сыновья Зубра знали только один вид лести — животный страх во взгляде у всех, кто общался с ними.

Фаум был, пожалуй, не менее жестоким и недоверчивым, чем Агу и его братья. Но наряду с этим он обладал и качествами, необходимыми вождю: он был ласков со своими приверженцами, заботлив к нуждам племени, решителен, настойчив, беззаветно храбр и по-своему справедлив.

В резком ответе Фаума чувствовался, однако, оттенок уважения к Агу:

— Если сын Зубра вернет Огонь уламрам, он без выкупа получит Гаммлу и станет вторым вождем племени, которому все воины будут подчиняться!

Агу слушал речь вождя, не отрывая жадных взглядов от Гаммлы. Его маленькие глазки вдруг сверкнули угрозой:

— Дочь Болота будет принадлежать сыну Зубра. Всякий другой, кто осмелится прикоснуться к ней, будет уничтожен!

Эти слова задели Нао. Принимая вызов, он возбужденно крикнул:

— Гаммла будет принадлежать тому, кто вернет племени Огонь!

— Сын Зубра сделает это!

Нао и Агу скрестили взгляды. До сих пор у этих людей не было повода для вражды. Каждый знал о силе другого, но, не имея поводов для соперничества, они до сих пор еще не сталкивались. Речь Фаума зажгла в них ненависть друг к другу.

Агу, еще вчера не обращавший внимания на Гаммлу, вздрогнул всем телом, когда Фаум стал восхвалять девушку. Он мгновенно загорелся к ней страстью, неутолимой и яростной. С этой минуты он обрекал смерти всякого соперника.

Нао понимал это. Он крепче сжал топор левой рукой и палицу правой. Услышав ответ Нао, братья Ату стали рядом с ним, молчаливые и угрожающие.

Все три брата были поразительно похожи один на другого: темнокожие, волосатые, с крохотными глазками, словно затянутыми пеленой, как надкрылья у жуков.

Все трое подстерегали каждое движение Нао, готовые броситься на него. Но среди племени поднялся ропот. Даже те, кто осуждал Нао за мягкость, не хотели его гибели: ведь он взялся вернуть им Огонь. Все знали, что он изобретателен и хитер, неутомим, искусен в обращении с Огнем. Наконец многие верили в его удачливость.

Агу также обладал силой, хитростью и упорством, и племя могло только выиграть от того, что одновременно два лучших воина отправятся на поиски Огня.

В сильном возбуждении все вскочили на ноги. Приверженцы Нао сгрудились вокруг сына Леопарда, готовые защищать его от нападения косматых братьев.

Сын Зубра не знал страха, но и осторожность не была чужда ему. Он решил отложить сведение счетов с Нао.

Гоун, самый старый из уламров, выразил словами неясные мысли, будоражившие толпу:

— Разве уламры хотят своей гибели? Неужели они забыли, сколько воинов вырвали из их рядов враги и волны реки? Из четырех остался один! Все, кто способен держать в руке топор и палицу, должны жить. Нао и Агу, сильнейшие из наших охотников; если один из них умрет, племя ослабеет так же, как если бы погибли четыре других воина. Гаммла будет служить тому, кто принесет Огонь. Такова воля племени!

— Такова воля племени! — сказали воины. И все женщины подхватили в один голос:

— Гаммла будет принадлежать покорителю Огня!

Агу не боялся племени, но понимал, что спорить с ним опасно. Сделав знак братьям, он повернулся и ушел к своему логовищу.