Бой на Мертвом поле

Арефьеву невыносимо стало больно, он ощущал мощные толчки ног своего четвероногого друга, терзающего сидящего на нем человека. Арефьев уже терял сознание, когда услышал звон разбитого стекла и взвинченный голос Воробьева:

-- Не двигаться, стволы -- от себя!

"Вадим, задай им как следует перца", -- шептали губы Арефьева.

Расколов, путаясь в длинных полах плаща, упал за диван, Кривозуб метнулся за спинку кресла, на ходу он передергивая затвор автомата. Пастух и тот, кого он держал под косой, застыли на месте, словно изваяние рабочего с крестьянкой. И когда Кривозуб выстрелил в сторону разбитого окна, оттуда мгновенно отреагировал автомат Воробьева. Синие факелки стократно отразились в большой хрустальной люстре. Где-то в дальних пределах дома послышались крики Златы.

Несколько пуль прошли над диваном и, отрикошетив от кирпичной стены, упали смятыми червячками на пол. Запахло сгоревшей смазкой и порохом.

-- Михайло, спрячь, пушку! -- истерично заорал Расколов. -- Гоним, пока нас тут не замочили...

Люди, сидевшие на Арефьеве, скатились с него и подгоняемые рыком Ронды, бросились в коридор. Мгновенно ситуация в доме начала кардинально меняться. Пастух оттолкнул от себя заложника, зло плюнул и вытерся рукавом надетой на голое тело фуфайки.

В двери вошли Голощеков с Буханцом. Последний держал наготове АК. Они подошли к Арефьеву и помогли ему подняться. Со стороны лестницы бежала Злата. Она плакала и смеялась. Женщину едва не сбила с ног крутившаяся у колен хозяйки Ронда.

Голощеков сказал:

-- Расколов со своей шоблой еще находится в пределах досягаемости...Может, оставить его навсегда на Мертвом поле?

-- Пусть катится, -- Арефьев находился на грани нервного срыва. -- Боль одолевала его. Он нежно обнял жену и стал вытирать с ее щек слезы. -- Идем, милая, мне надо сделать укол...

Они поднялись наверх, в спальню, и Арефьев прилег на кровать. Злата подала ему шприц и флакончик со спиртом.

-- Какой ужас! -- говорила женщина и не могла удержать слезы.

-- Все позади, помоги мне одеться.

Где-то за окном они услышали милицейскую сирену. Через пару минут постучал Голощеков и доложил о прибытии подполковника Коризно.

-- Э, черт! Подожди меня здесь, -- сказал он жене, а сам с Голощековым пошел вниз.

Действительно, за калиткой, возле служебной машины, стоял начальник милиции Опалихи. Они поздоровались.

-- Сержант нашей ППС доложил мне, что вроде бы в этом районе слышится стрельба. Ночь все-таки, а тут еще какие-то подозрительные иномарки мотаются...

-- Нет, у нас пока все в порядке, -- Арефьев благодарил Бога за то, что разговор происходи в темноте. -- Мне тоже показалось, что где-то поблизости стреляли...

-- Вот в том-то и дело, -- сдержанно проговорил Коризно, -- здесь такой район, не зря ведь зовется Мертвым полем...Сержант! -- крикнул он в сторону "лендровера", -- передай в дежурную часть, что у строения No9 все спокойно. -- И снова Арефьеву: -- На всякий случай проедем к рощице, а вдруг там резвятся какие-нибудь пацаны ...

-- Вашей профессии, Михаил Иванович, не позавидуешь, -- Арефьев поежился, порыв ветра захолодил спину.

-- До встречи, Герман Олегович, -- попрощался подполковник, садясь в машину.

-- Всего хорошего, -- стараясь быть спокойным, ответил Арефьев.

Когда милиция уехала, Арефьев вернулся к дому. Злата ожидала его на крыльце. Она дрожала, словно осиновый лист, и тихонько плакала.

Рядом с Арефьевым появился силуэт человека, от которого несло порохом. Это был Воробьев.

-- Ты, братец, чуть меня не подстрелил, -- попенял ему Арефьев. -- И тем не менее, спасибо, выручил...А что, Вадик, случилось с нашей охраной? К чему такая игра в поддавки?

-- Спасибо адресуйте своей супруге, это она мне позвонила...Что касается нашей охраны...С ребятами надо расстаться, новенькие из охранной фирмы. Свою роль сыграл закон падающего бутерброда: все произошло именно тогда, когда у Буханца заболела жена, у Чугунова рана воспалилась, а Борис на тренировке подвернул лодыжку...

-- А почему не сработала внешняя сигнализация?

-- Да это только для непосвященных. Такие системы сейчас у всех и у Расколова в том числе...Преодолеть ее не труднее, чем перейти дорогу под красный свет.

-- Зачем же мы тогда платим за нее такие бабки? Ладно, забудем об этом и давай лучше подумаем над тем, как сбить рог у этого бизона...Такие экспромты спускать нельзя...

-- В таких случаях самое действенное лекарство -- свинец или под днище авто 300 граммов пластита. Другого языка этот неандерталец не понимает.

-- Пожалуй...

Арефьев смотрел на Злату, которая вместе с Рондой все еще ждала его на крыльце. На ней был надет его свитер, доходивший ей до колен.

-- Я больше оставаться здесь не могу, -- взмолилась женщина. -- Давай оформим документы и уедем куда-нибудь за границу...Я согласна на любое место, хоть в Сахару, только бы не здесь...

Она ему была под мышку. Арефьев ее жалел, как малого ребенка, и ни в чем не отказывал. Ему и самому не хотелось идти в опостылевший дом.

-- Послушай, откуда взялся Петр? -- спросил он жену.

-- Я ему тоже звонила. Ты, пожалуйста, его отблагодари, он ведь рисковал жизнью...

-- Я его не обижу. Он действительно молодчина, сработал, как заправский террорист.

Они вошли в дом, где пахло пороховой гарью и чуждыми запахами. Подошли к поверженной картине.

-- Знал бы художник, какая печальная судьба постигнет его творение, наверное, застрелился бы...

-- Оставь картину в покое. Идем отсюда, я хочу чего-нибудь выпить, -Арефьев обнял Злату за плечи и они медленно пошли по лестнице наверх.

Тревожная ночь сменилась тревожным утром. Где-то в половине десятого раздался телефонный звонок. Без знаков препинания и пауз, пьяным голосом, Расколов проговорил:

-- Мы с Кривозубом уж пьем на твоих поминках. Сегодня тебе, Ареф, крупно повезло, но запомни -- реванш за мной. Я тебя обстругаю и сделаю симпатичного Буратино. А если будешь плохо себя вести, распилю на циркулярке и брошу в печку крематория...

Однако черная полоса в любой жизни рано или поздно проходит. Буквально, десять минут спустя после разговора с Расколовым, позвонил Шедов и сказал, что дела на фондовой бирже как будто налаживаются. Арефьев не стал ему рассказывать о ночном происшествии и даже сама мысль о возвращении к нему была противна.

Он подошел к книжной полке и снял оттуда небольшой томик в твердой, глянцевой обложке и открыл на 120-й странице. Прочитал им же самым подчеркнутые слова: "Теперь я думаю так: все смертны, для смерти нет закона". Захлопнув книгу, задумался -- а стоит ли упираться, когда все с такой очевидностью говорит, насколько тщетны все его усилия удержаться на плаву?

Он боялся от самого себя услышать ответ. Взял шприц с комком проспиртованной ваты, и, закатав рукав, воткнул в мышцу иглу. Осторожно надавил на стерженек и, прикрыв веки, стал ждать отступления телесной и душевной боли...

Глава восьмая

Сначала ему показалось, что на поясницу ему вылили ведро раскаленного свинца -- столь нестерпимая боль опоясала его спину. Но постепенно она стала смещаться к правому боку, его затошнило и одновременно ему показалось, что происходит непроизвольное мочеиспускание.

Арефьев вызвал секретаршу и велел ей в течение часа его не тревожить. В туалете ему показалось, что из него истекает раскаленный поток битого стекла. С невероятной болью из него вылилось несколько капель крови и гноя.

Морфий почти не помог. С трудом позвонил домой и, бодрясь, сказал Злате, что собирается переговорить со своим врачом. Она все поняла и, примерно, через сорок минут с доктором Камчадаловым они переступили порог офиса. Злата созвонилась с профессором Ивановым.

Вскоре в кабинет Арефьева вошли Голощеков и Воробьев. Врач, пропальпировав живот и грудную клетку Арефьева, и расспросив об ощущениях, долго держал паузу пока, наконец, не вынес свой вердикт: острая почечная недостаточность. Началось то, о чем он уже предупреждал.

Прибывший профессор Иванов, из центра трансплантации почек, подтвердил выводы Камчадалова и "приговорил" Арефьева к срочному оперативному вмешательству.

Злата вышла с профессором в приемную и без обиняков спросила -- каков вероятный исход операции? Красная от возбуждения, взвинченная бесконечными нервотрепками, женщина с дрожью в груди ждала ответа. А профессор, седой, благородного вида человек, чего-то медлил...Он вытащил из кармана футляр для очков и как-то не по делу кувыркал его в руках. И не желал смотреть Злате в глаза.

В кабинет вошла бригада "скорой помощи" и тут же состоялся второй консилиум, после чего долгое, грузное тело Арефьева положили на носилки и, под всхлипывания Златы, понесли в машину.

Вместе с капельницей, которую к нему присоединили в машине "скорой помощи", отвезли в реанимационное отделение клиники Склифосовского. Злата хотела вместе с ним войти в палату, однако ее остановили и посоветовали подождать в приемном покое. В коридоре она села на топчан и, горько плача, стала вспоминать эпизоды из их жизни. Их было много и они, теснясь, скользили и скользили в ее воспаленном сознании. Ее охватили тоска и смятение. Подошедший Голощеков положил руку на ее плечо и сказал несколько утешительных слов. Он был значительно старше ее и искренне ей сочувствовал.

Через полчаса Арефьева повезли в операционную. Он не хотел умирать, но наркоз, словно внезапная смерть: только что человек ощущал мир, слышал голоса людей, обонял ионизированный воздух операционной, жмурил глаза от нестерпимо яркого света и вдруг -- провал, темнота, абсолютное безмолвие.

Но когда он пришел в себя и почувствовал, что его увозят из операционной, его охватила паника. Ему показалось, что он тут был всего лишь несколько минут, за которые никакую операцию сделать, разумеется, невозможно. Он раскинул по сторонам руки и когда тележка, на которой он лежал, стала выезжать из операционной, он мертвой хваткой уцепился за косяк дверей и не отпускал его. Над Арефьевым наклонился ассистирующий хирург и ласково потрепал его по щеке. Медсестра так же ласково пыталась разжать его пальцы. Наконец Арефьев отнял руку и все свое внимание перенес на внутренние ощущения.

Над ним появилось лицо Златы, на котором лежала печать смятения. И он понял: все его надежды на операцию напрасны, хирургический нож ничего не изменил...

Пока к нему в палате присоединяли систему, Злата, в кабинете хирурга, пыталась узнать о результатах оперативного вмешательства. Врач жадно курил, пальцы его мелко вибрировали.

-- У вашего супруга был гнойный рефлюкс-пиелонефрит и этим все сказано. Следствие -- склероз почечного синуса...

-- Эти слова мне ни о чем не говорят...Что с почкой -- вы ее удалили или же...

-- К сожалению, у нас не было выбора. Или это или отек легких с последующим отеком мозга и так далее. У него... злокачественная опухоль и операция -- это единственный наш шанс...

Злата отвернулась к окну и горько заплакала. Утешительные слова врача на нее не действовали. Она их просто не слышала.

В тот же день, когда наркоз у Арефьева стал проходить, ее пустили к нему в палату. На нее смотрело бледное, с желтым отливом лицо. Глаза его не скрывали боли и отчаяния, однако паники в них не было. Сквозило ледяное понимание случившегося.

-- Я обо всем догадываюсь, -- сказал он. -- К концу операции, сквозь наркоз, я слышал их разговор... Ничего, бывает и хуже, верно?

Она закивала головой, по щекам полились слезы. Он взял ее за руку.

-- Пока я находился здесь, мне кто-нибудь домой звонил? -- спросил Арефьев.

Злата насторожилась. Этот вопрос ей не понравился, ибо врать она не умела, а говорить правду было неуместно.

-- Воробьев с Чугуновым все разговоры записывали на пленку. Они тебе все сами расскажут. Приходил пастух Петр, спрашивал, предлагал завотеделением свою кровь...

Дальнейший разговор не имел продолжения -- зашедшая в палату медсестра, очень деликатно, попросила Злату оставить больного в покое.

На второй день в больницу приехал Шедов. Разговор между ними состоялся основательный -- о жизни и смерти. Затронули и тему Расколова, и Арефьев рассказал о нападении на его дом.

-- Мои близнецы ждут в машине, -- сказал Шедов. -- Если хочешь, я их тебе оставлю.

-- Говоришь, надежные хлопцы?

-- В каком-то смысле героические...Они в августе 91-го выводили Ельцина с Лужковым из подвалов Белого дома... Они подземную Москву знают лучше своей квартиры...А потом после победы над путчистами Бронька стоял рядом с будущим президентом на балконе дома правительства и держал перед ним пуленепробиваемый щит.

-- Говорят, из гостиницы "Мир" кто-то стрелял по Ельцину...

-- Да, пуля попала в щит и Бронька не растерялся: мгновенно повалил Ельцина на пол и накрыл его щитом...Вторая пуля угодила парню в плечо...

-- Я думал, что это пустая молва, треп...

-- Этот инцидент был засекречен, чтобы не вызывать аппетит у потенциальных киллеров...

Арефьев поморщился, отлежал бок, но повернуться у него не было сил.

-- Я тебе уже говорил: твои ребята мне понравились, но ты все же определись с Буханцом, он где-то в коридоре дежурит. А лучше всего побеседуй с моим начальником безопасности Воробьевым...Подожди, не перебивай. К сожалению, мои физические дела далеко не блестящи и я прошу тебя только об одном...У Златы, кроме меня, никого больше нет...и она беременна...

Шедов заметно занервничал.

-- Не паникуй, Гера, не все так страшно, как нам порой кажется. По собственному опыту знаю, когда лежишь в реанимации, все кажется безнадежным.

-- Конечно, не страшно, -- Арефьев провел языком по пересохшим губам. -- Но я бы не хотел, чтобы мои финансовые проблемы легли на ее плечи. Поэтому... -- Арефьев повернул голову к окну, справляясь с затрудненным дыханием, -- Поэтому, пожалуйста, позаботься о нотариусе, все мои дела должны быть упорядочены...Я хочу составить завещание...

Шедов поднялся с табуретки.

-- У меня тоже сегодня непростой день, похороны зятя, -- Шедов взглянул на часы. -- Ехал парень на "жигуленке" на работу и за рулем стало плохо. Хроническая аритмия сердца. Вылетел на встречную полосу и лоб в лоб с пятиосным трейлером. Это не поддается никакому описанию...

-- Где хороните?

-- На Миусском кладбище, там лежат все наши родственники. Когда-нибудь и я там буду лежать... В крематорий не хочу, пусть хоть косточки живут на земле...

-- А меня сожгите, я боюсь сырости и одиночества.

Выйдя из палаты, Шедов нос с носом столкнулся с Буханцом. Они поздоровались и отошли к торцовому окну, в конце длинного коридора.

-- Как твоя рана, подживает? -- Шедов был в курсе последних похождений людей Арефьева.

-- Затягивается, как на собаке...Как там шеф?

Шедов не хотел особо распространяться и потому ответил односложно:

-- Он человек сильный, как-нибудь выкарабкается...Кто здесь еще кроме тебя дежурит?

-- Борис, дышит на улице свежим воздухом. А что, есть проблемы?

-- У меня с Германом договоренность насчет коллективной безопасности...Расколов ведь не успокоится, пока мы ему не оторвем башку. Два моих племянника изнывают от безделья и при этом ничего не знают о страхе...

-- У нас действительно недобор в службе охраны, но этот вопрос надо решать с Воробьевым или в крайнем случае с Чугуновым. Могу дать номера их мобильников.

-- Спасибо, они у меня есть.

...Злата находилась у Арефьева до 22 30. Смочив мужу губы, она поцеловала его, поправила капроновую трубку капельницы и тихонько вышла из палаты. В коридоре она немного переговорила с Буханцом. Внизу, в холле, ее встретил Чугунов и проводил до машины.

Джип развернулся перед широким больничным крыльцом и Злата, сквозь лобовое стекло, окинула взглядом серый больничный корпус, и страдальчески вздохнула.

...Арефьеву после наркоза все время мерещились ностальгические видения. Как будто он в цехе -- просторном, светлом и шумном. С помощью тельфера он пытается снять с подставки первую, сорокакилограммовую ступень компресса. Подъемные стальные тросики до предела натянулись, ступень вибрирует, но не поддается. Ее титановые лопатки, словно лепестки ромашки, начинают одна за другой отваливаться и он даже слышит звон и думает, что надо бы убрать ноги и вообще что-то предпринять, чтобы лопатки не погнулись, ударившись о цементный пол. Он боится ответственности, потому что это военный заказ, компрессор, который он ремонтирует, используется на атомоносных бомбардировщиках и он, Арефьев, давал клятвенное обещание работать с полной отдачей и все производственные секреты держать в строгой тайне. Кругом него знакомые лица, но все заняты другими, более легкими ступенями, с меньшими лопатками и, кажется, никому до его проблем нет дела. Он начал звать на помощь, но в этот момент раздался страшный грохот -- это сорвалась с подставки и рухнула на жестяной поддон его первая ступень...Лопатки разлетелись по сторонам и он ощутил какую-то непреоборимую силу, потащившую его по полу, который вдруг превратился в сплошной ярко-глянцевый ледяной каток...

...Все, кто в этот момент находился в больнице, ощутили сильнейший толчок, сопровождаемый тугим, раскатистым грохотом. Больница на мгновение замерла, словно ее охватил шок, затем из всех дверей, на всех этажах начали выбегать люди, взвыла противопожарная сигнализация, послышались крики, плачь...

Буханец, находившийся поблизости с 203-й палатой, где лежал Арефьев, увидел как квадрат гипсовой панели отслоился от потолка и косо рухнул на пол. В двух светильниках потухли и вылетели из гнезд лампы дневного света...

Он побежал в палату, однако дверь, ведущая в нее, лишь немного приоткрылась. В образовавшуюся щель пахнуло сгоревшим тротилом и еще не осевшей меловой пыль.

Когда, наконец, он протиснулся в палату, увидел лежащего на полу, лицом вниз, Арефьева. Кровать, с которой свисали одеяло и простыни, лежала на боку. Капельница, сорванная с подставки, валялась между кроватью и тумбочкой. Пол был усеян битым стеклом и кусками штукатурки.

Охранник перевернул Арефьева -- он был наг, словно новорожденный младенец, и лишь широкая полоса бинтов опоясывала его могучее тело. С правого бока торчал кусок резинового катетера, на конце которого собралась желтоватого цвета жидкость. Буханец сорвал с кровати простынь и укрыл ею своего беспомощного шефа.

-- Потерпи, Герман Олегович, я сейчас позову врачей, -- Буханец собрался было звать на помощь, но ему помешал голос Арефьева:

-- Где Злата?

-- С ней все в порядке, она с охраной уехала домой, -- Буханец слышал, как по коридору бегут люди, раздаются крики. В общей разноголосице он различил кем-то брошенную фразу: "Убило какого-то мужчину, лежит под окнами..." Буханец бросился к окну и, остерегаясь, чтобы не задеть острые клинья стекол, выглянул наружу. На газоне, в тусклом свете дальних фонарей, он разглядел лежащего на земле человека. Вокруг него уже собрались люди, а откуда-то со стороны шоссе послышались сигналы милицейских машин.

В палату вбежала молоденькая медсестра. У нее были испуганные глаза, из-под белоснежного колпака выглядывала светлая прядь волос. Она нагнулась над Арефьевым и стала щупать на шее пульс.

-- Сейчас придет дежурный врач, -- проговорила девушка, концом простыни вытирая Арефьеву потный лоб. -- Еще чуть-чуть потерпите, сделаем укольчик и вам будет хорошо, -- она сняла с кровати одеяло и прикрыла Арефьева поверх простыни.

Он застонал и потянулся рукой к правому боку, откуда торчала резиновая трубка.

-- Пить, -- попросил он и стал метаться.

В палату вошли люди в белых халатах, уложили Арефьева на тележку и уже другая, пожилая медсестра, принялась делать ему внутривенный укол. Появился дежурный врач -- хмурый, полный, седой человек с капризно оттопыренной нижней губой. Буханец подошел к нему и поинтересовался -- куда собираются транспортировать его шефа? Врач хотел было отмахнуться от вопросов телохранителя, но Буханец, жестко взяв его за руку, тихим, не терпящим возражения голосом, спросил: "Куда вы хотите отвезти больного?"

Усталые глаза врача легли на переносицу Буханца.

-- Не волнуйтесь, уважаемый, мы его не повезем в крематорий, а всего лишь тремя этажами выше, в реанимационную...Здесь, как видите, ему не место...

Коляску покатили в сторону грузового лифта и вскоре Арефьева подняли на пятый этаж, в послеоперационную палату.

В больнице уже работала оперативно-следственная бригада из городской прокуратуры. Все двери, ведущие в больницу и ее отделения, были взяты под охрану омоновцами, вооруженными автоматами и облаченными в бронежилеты. Однако потрясенную случившимся Злату пропустили в больницу без проблем. Она вбежала в продуваемую сквозняками 203-ю палату и, увидев в ней полный разгром и хаос, метнулась за дверь, где ее встретил санитар, перевозивший Арефьева на пятый этаж.

Она пришла в себя только после разговора с Буханцом. К Арефьеву пока никого не пускали -- над ним колдовали лечащий врач и вызванный из Центра трансплантации почек профессор Иванов.

По иронии судьбы, второго телохранителя Бориса Футова положили в палату, находящуюся напротив 203-й. К нему пришли Воробьев с Чугуновым. Состоялся обмен мнениями в довольно резких выражениях. Контуженный при взрыве Борис, еще плохо слышал и невнятно произносил слова. Однако о ЧП рассказал довольно обстоятельно, хотя и с длинными паузами...

...Около двух часов ночи он услышал подозрительный шум, несшийся откуда-то сверху больничного корпуса. Сначала он не обратил на это внимания, поскольку работали в стене два вентилятора, но последовавшие дальше шумы заставили его насторожиться. Затаившись за кустарником, он стал выжидать и вскоре увидел как с крыши спускается какой-то непонятный предмет. Темнота мешала определить, что это был за предмет, но факт остается фактом: он замер на уровне второго этажа, напротив окна 203-й палаты. Все последующее произошло в течение нескольких долей секунды. Желто-синяя вспышка озарила ночь, за которой последовала мощная воздушная волна, бросившая Бориса на металлический штакетник.

-- Что-то, братцы, за одну неделю у нас много проколов, -- сказал Воробьев. -- Милиции еще предстоит выяснить, что это за пикадор, которого сбросило с крыши, но судя по всему закладка тянула не менее чем на 300 граммов тротила...

-- Предупреждений в таких объемах не бывает, -- Чугунов пальцами изобразил невидимый брикет взрывчатки.

-- Разумеется, -- сказал Воробьев. -- Этого количества вполне хватило, чтобы разворотить дзот...

Борис порывался что-то сказать, но у него не складывались слова.

-- Ты не психуй, -- остановил его Воробьев. -- Тут твоей вины нет... Нам надо было поставить пост у пожарной лестницы.

-- Раскол совсем обнаглел и нам пора ему ломать рога в окончательном варианте, -- Чугунову хотелось курить и он вертел в руках незажженную сигарету.

-- Воз-мо-ожно, это... не... Расколов, -- заикаясь, проговорил Борис. -- В соседней палате ле...ле...лежал авторитет из Подольска. Мы с Буханцом проверили все со...со...соседние палаты. Возможно, произошла оши-ши-бка...

-- Все равно это наш недосмотр, -- Чугунов норовил вставить в рот Борису сигарету. -- Для чего же мы тут дежурим, если не за тем, чтобы все подходы и подлеты были под контролем.

Борис, испытывающий жесточайший дискомфорт, пытался что-то возразить, но от волнения путался и не мог наладить вразумительную речь...

... На следующий день Арефьев поднял бунт и потребовал одежду и машину. Врачи пытались его отговорить, но он их проигнорировал.

Дома его ласковым визгом встретила Ронда и вместе со своей хозяйкой всю ночь не отходила от кровати больного.

Утром следующего дня приехал Шедов. Он долго сидел у постели, особенно не донимая друга разговорами. Перед его уходом Арефьев заговорил на наболевшую тему.

-- Мне не хочется об этом говорить, но тебе, Виктор, придется съездить в гости к Расколову, -- Арефьев закатал угол одеяла, чтобы удобнее положить руку.

Шедов ждал.

-- Мы должны его обойти. Пока он нас пугает, но зная его стиль, можно предположить, каким будет его следующий шаг. Жертвой станет кто-нибудь из моего ближайшего окружения, а может быть, даже Злата...Меня он, конечно, оставит на десерт...

-- С чем мне к нему ехать?

-- С предложением отсрочить долг до первого января. Скажем, под двадцать процентов за каждый просроченный месяц. За это время я попытаюсь достать денег, в крайнем случае, придется снять с зарубежного счета.

-- Вот этого ни в коем случае не делай! -- Шедов заметно нервничал.-Те деньги должны быть неприкосновенны... Начнешь снимать, не заметишь, как все утекут, как вода в песок...

-- В гроб я их все равно не возьму. Расколову надо кинуть в пасть кость, пусть подавится... Поэтому... Заедешь в мой офис и Голощеков тебе выдаст 200 тысяч зеленых, которые ты вручишь Расколову под расписку. Заодно проведешь разведку его логова.

Шедов поднялся со стула и, подойдя к столику, на котором сгрудились бутылки с напитками, налил себе фанты. Выпил.

-- Наш визит Расколов может воспринять, как слабость...

-- Не спеши с выводами! Сейчас слабее меня разве что дитя в люльке. Завтра выбери время и привези сюда нотариуса. Время идет, а я бездействую...

-- А если у меня с Расколовым не получится конструктивного разговора?

-- И не надо, тогда у меня будут развязаны руки. Я все равно думаю обратиться в Совет...

-- Это что-то для меня новенькое...Что это за Совет?

-- Своеобразная структура, по инициативе и под ответственность которой и создавался канал передачи денег за рубеж. Собственно говоря, я протеже этого Совета. Это весьма серьезная контора, горю я, то горят и другие.

-- Если так, то откладывать обращение к ним не стоит. Мне кажется, надо действовать параллельно, то есть попытаться сбалакаться с Расколовым и одновременно выйти в Совет.

Арефьев протянул руку и взял с тумбочки фарфоровый чайник с клюквенным соком.. Отпил, смахнул с губ капли влаги. Разговор давался ему с трудом.

Когда они уже попрощались и Шедов подходил к двери, позади раздался приглушенный голос Арефьева:

-- Ты говорил, что один из твоих близнецов неплохо управляется со взрывчаткой...Когда будешь отдавать Расколову деньги, пусть где-нибудь поблизости его хаты прозвучит артиллерийский салют. И не надо скромничать с закладкой, этого добра тебе Воробьев даст столько, сколько унесешь. Пусть Раскол не забывает и думает о смерти, это возвышает душу...

-- Мементо мори? Не беспокойся, Гера, мы этому парню устроим такой фейерверк, от которого содрогнуться Воробьевы горы.

-- Во всяком случае, он должен понять, что игры с нами в одну калитку не будет, -- Арефьев устало закрыл глаза. Рука, лежащая поверх верблюжьего одеяла, мелко вибрировала.

Шедов смотрел на своего беспомощного друга и сокрушался -- как чудовищно быстро болезнь истрепала такого могучего человека. Ему стало невмоготу оставаться рядом с ним и он, приблизившись к кровати, взял Арефьева за руку и несильно пожал ее. Рука была сухая, холодная и совершенно безответная...

Глава девятая

Голощеков, которому позвонил Арефьев и отдал распоряжение насчет денег, уже ждал Шедова на крыльце офиса. Тот приехал с близнецом Брониславом, на котором были джинсы, кожаная куртка и кроссовки "адидас".

Голощеков с Шедовым вошли в офис, на первом этаже которого, в узком проходе, с автоматическим турникетом, находилось четыре рослых охранника. Все с мобильными телефонами и при пистолетах. Шедов, шедший следом за Голощековым, заметил сложенные у плинтусов автоматы, явно не системы Калашникова, и два гранатомета "муха".

На лифте, в сопровождении охранника, они поднялись на шестой этаж, где за стеклянной конторкой их встретила секретарша. В кабинете Голощекова было прохладно и очень светло. Голощеков подошел к довольно громоздкому сейфу и вынул из него металлический кейс.

-- Здесь 200 тысяч, -- сказал он, но для Раскола я не пожалел бы 200 килограммов "симтекса"...Вот наручники...

-- Наручники есть у моих ребят, кто-нибудь из них пристегнет чемодан к себе. Что же касается Расколова, то всему свое время...

-- Нам не помешал бы еще один человек, -- Голощеков достал из сейфа желтую кобуру, из которой выглядывала вороненая рукоятка "вальтера".

-- Ты тоже поедешь с нами? -- спросил Шедов у Голощекова.

-- Так велел Герман. Нам нужен, как минимум, еще один человек, -повторил Голощеков, -- все же повезем крупные бабки...

-- А на мой взгляд, чем меньше народа, тем меньше глаз обращают внимание. Но если ты считаешь, что нужен еще один человек, давай заедем ко мне на фирму и я возьму кого-нибудь из охраны.

-- Твои люди уже есть, а у нас в этом смысле должен быть паритет, -сказал Голощеков и вышел из кабинета. Возвратился он в сопровождении широкоплечего, с низким бугорчатым лбом крепыша. Один к одному из похоронной команды: черный костюм, застегнутый на все пуговицы, темная в красную полоску рубашка, а на ногах тупоносые черные лаковые башмаки.

-- Зинич, -- представил человека Голощеков. Он указал рукой на лежащий на столе металлический кейс с деньгами. -- Возьми, Игорь, этот рундук и не выпускай из рук, если даже приспичит снимать штаны.

-- Пусть пристегнет чемоданчик к своей руке, -- Шедов посмотрел на парня и пожалел об этом: на него глянули черные, абсолютно безжизненные глаза.

Когда Зинич снимал с вешалки темный плащ, пола пиджака отлетела в сторону и Шедов разглядел у него под мышкой кобуру, из которой выглядывал обушок рукоятки пистолета.

Они спустились вниз и в сопровождении двух вооруженных охранников вышли в закрытый со всех сторон дворик. С одной стороны его скрывало шестиэтажное здание офиса, с трех других сторон -- пятиметровый железобетонный забор, увенчанный спиралью из колючей проволоки. На сравнительно небольшом асфальтовом пятачке, прижавшись друг к другу, стояло несколько иномарок.

К ним подошел человек в камуфляже и протянул Голощекову фибровый чемоданчик с металлическими уголками.

Они забрались в темно-синий джип и Голощеков с помощью пультика открыл металлические ворота. Проем образовался ровно настолько, чтобы в него могла проехать только одна машина.

За рулем сидел очень молодой, остроносенький паренек в джинсовой курточке, на кармашке которой желтел фирменный знак "Вранглер".

Голощеков по мобильнику связался с охраной и велел завести во двор оставленный у подъезда "ниссан" Шедова.

Шедову хотелось спросить у Голощекова -- что находится в фибровом чемоданчике? С такими чемоданчиками после войны мужики ходили в баню...

Всю дорогу в джипе царило молчание. Только однажды Зинич спросил у Голощекова что-то насчет какого-то веса... Ответ помощника Арефьева стал ответом на вопрос Шедова -- что находится в фибровом чемоданчике: "Шесть тротиловых шашек по 200 граммов каждая..."

Голощеков удобнее уселся на переднем сиденье и время от времени суфлировал водителю, куда ехать...

Плавно обогнув на перекрестке разделительную клумбу, они выехали на широкую, почти пустынную улицу. Через полчаса езды водитель сбавил скорость, Голощеков объяснил, что за тянувшимся справа глухим каменным забором и находится резиденция Расколова, когда-то принадлежащая Микояну. Однако джип миновал ее и вскоре они свернул на грунтовую дорогу, ведущую в смешанный подлесок. На капот и лобовое стекло опало несколько желтых листьев, но их тут же подхватили встречные потоки воздуха и унесли в небытие...

Голощеков и Зинич, в руках которого вместо кейса с деньгами теперь был фибровый чемоданчик, вышли из машины и огляделись.

-- Чтобы не мозолить здесь глаза, поезжайте на стоянку к магазину электротоваров, -- сказал Голощеков Шедову и направился вглубь рощицы.

-- Ты не возьмешь с собой моего парня? -- спросил Шедов у Голощекова.

-- Пусть пока здесь адаптируется...Со мной пойдет Зинич.

Впереди были слышны голоса, музыка, удары по мячу -- это, несмотря на позднюю осень, жил своей жизнью главный стадион России. Они добрались до угла расколовского забора и увидели обрывистый берег. Внизу пенилась довольно быстрая, нешумная речушка. Земля под ногами была сырая, ноги скользили и Голощеков, шедший впереди, дважды чуть было не сорвался вниз. Остановились на небольшой дамбочке, отгораживающей речку от владений Расколова.

-- Вот здесь и надо делать закладку, -- сказал Голощеков.

-- Я думаю, это надо сделать ниже, за валуном, -- Зинич направился в сторону серого огромного камня, возвышающегося на гребешке дамбы. Он раскрыл чемоданчик и вытащил все тротиловые брикеты и в один из них вставил запал-замедлитель. Замаскировав место закладки, он размахнулся и бросил пустой чемоданчик в речку. Течение, немного покружив его у прибрежной коряги, подхватило и унесло вниз, за ивовые заросли...

-- На сколько ты поставил замедлитель? -- спросил Голощеков и посмотрел на часы. -- Сейчас 14 40...

-- Значит, в 15 40 должно бабахнуть...Плюс-минус пять минут. Кило двести, шума будет много и эта речушка бурным потоком потечет в сторону имения Раскола.

Они вернулись к машине. Шофер, Зинич и Бронислав остались в машине, а Шедов с Голощековым направились в сторону кованных ворот усадьбы Расколова. В руках у Голощеков находился кейс с деньгами. Не доходя до ворот метров пятьдесят, Шедов вытащил из кармана мобильный телефон и связался с Арефьевым. Когда тот отозвался, сказал:

-- Направляемся к Расколу, если что, ищи наши трупы в речушке, в которой когда-то Микоян ловил раков.

Потом с Арефьевым переговорил Голощеков.

Они подошли к воротам и поразились их монументальности. Кованые нашлепки четырьмя рядами прошили стальную твердь. Справа -- калитка с латунной кнопкой, притаившейся под резиновым козырьком.

-- У кого из нас счастливая рука? -- спросил Голощеков, глядя на слегка побледневшее лицо Шедова.

-- Звони, -- сказал тот и механическим жестом дотронулся до левого бока, где томился пистолет.

-- Я больше чем уверен, что нас уже засекли, -- Голощеков вдавил блестящую кнопку в бетон.

Целую вечность, как им казалось, они ждали отклика. Наконец, почти незаметная створка в калитке открылась и в квадрате показалось лицо молодого усатого охранника. Шедов успел заметить, что человек одет в камуфляжную форму.

-- Ждите, -- сказал охранник и бесшумно прикрыл окошко.

Калитка неожиданно распахнулась и они попали на асфальтированную площадку. В сопровождении двух человек они миновали ее и поднялись по широкому, из пяти ступеней, крыльцу, и вошли в такие же широкие, под цвет карельской березы, двери. В небольшом холле, с зеркалами, их встретили вооруженные охранники и один из них велел подождать. Стал куда-то звонить. И, видимо, получил разрешение.

-- Идите за мной, -- сказал охранник и пошел вперед. Но, когда они уже миновали треть холла, шедший позади охранник, поинтересовался -- как, мол, насчет стволов?

Шедов поднял обе руки -- дескать, я к вашим услугам, обыскивайте.

-- Если газовый пистолет вы считаете оружием, я его оставляю на ваше попечение, -- Голощеков из кармана брюк извлек газовый "вальтер" и положил его на стол, стоящий впритирку к зеркалу.

Они миновали коридор, по обеим сторонам которого шли двери с большими латунными ручками, по форме напоминавшими львиные головы. Шаги скрадывал толстый, пушистый палас.

Расколов их принял в Ореховой комнате, где кроме двух овальных столов находился большой бильярд. На широкоскулом лице хозяина дома блуждала саркастическая улыбка. По неестественному блеску глаз и, склеротическому румянцу, можно было судить о степени подпития. Да и жест, которым он пригласил гостей садиться, говорил о нарушенной координации...

Они устроились в нарядных, с синей обивкой, креслах. Кейс с деньгами Голощеков держал на коленях, он не спешил. А может, отдалял, ожидаемую реакцию Расколова. Однако, закурив из собственной пачки, Голощеков, как можно сдержаннее, произнес:

-- Мы привезли 200 тысяч и это все, что нам удалось наскрести в наших сусеках, -- Голощеков, сдерживая волнение, жадно затягивался сигаретой.

Он хотел еще что-то сказать, но вскочивший с места Расколов перечеркнул его намерения. Полился бурный поток матерщины, отборной площадной грязи. Не выбирая выражений, он орал изо всех сил и, казалось, еще мгновение и его огромный квадратный лоб расколется на две части и из него выпрыгнут огненные чертики...

-- Вы, суки, хотите, чтобы братва меня оттрахала? -- Мать-перемать. -Если бы эти бабки были моими личными, я бы еще мог подождать, когда вы там раскорячитесь, а так -- луидоры на бочку и никаких форс-мажоров! -- Расколов мясистой ладонью стукнул по крышке кейса, который Голощеков уже положил на стол, чтобы начать расчет, -- и снова мать-перемать и еще раз и еще... -Сколько здесь?

-- Я уже сказал: 200 штук, -- лицо Голощекова приняло землистый оттенок. -- Мой шеф передает тебе свои извинения и обещает в ближайшее время рассчитаться сполна.

-- Заткнись, шестерка! Мой шеф, мой шеф! -- Расколов скорчил гримасу, явно нарываясь на скандал. -- За это время с меня трижды снимут скальп и скажут, что так это и было.

Голощеков держался на последнем рубеже самолюбия. Он не терпел столь унизительных заносов.

Шедов незаметно отстегнул среднюю пуговицу на плаще. От вида Расколова его мутило. Когда образовался крошечный зазор в разговоре, он подчеркнуто отстранено заметил:

-- Криками и угрозами ситуацию не поправишь... Нужен конструктив...

-- Чего, чего? -- взревел Расколов и двинулся на Шедова. Схватив бильярдный кий, он угрожающе оскалил зубы и сделал кием широкий замах. Шедов, сам завзятый бильярдист, прекрасно понимал, что значит 450-граммовая свинчатка, вделанная в державный конец кия...Однако он не шелохнулся, лишь вместе с креслом немного отодвинулся от стола, обеспечивая пространство для своей правой руки. И когда расколов уже опускал кий на голову своего гостя, Шедов из-под полы плаща продемонстрировал "глок", дуло которого смотрело прямо в живот хозяина дома. А вернее, в стрелку шелкового, свисающего до самого гульфика галстука. И Расколов, хоть и был пьян и распален дурью, однако, угрозу быть застреленным не проигнорировал. Но замах он уже не мог сдержать и лишь чуть подправил руку и кий просвистел над самой головой Шедова. Удар пришелся по бутылкам и тарелкам, в которых были остатки еды и которые занимали чуть ли не половину огромного стола...

-- Охрана! -- мать-перемать, загудел ошеломленный Расколов, понимая свою несостоятельность.

Мгновенно четыре лба, во главе с Кривозубом, обступили их и, не стесняясь, стали демонстрировать численное превосходство, подкрепленное четырьмя пистолетами.

-- Заберите у этих туристов стволы! -- визжал Расколов. -- Они, наверное, думают, что пришли в городской тир... -- И опять мать-перемать и еще двадцать раз то же самое...

Однако охрана оказалась умнее своего шизоидного хозяина: "глок-17" Шедова и десятизарядный "мустанг" Голощекова внушали ей страх и почтение. У Расколова от запахов оружейного масла и вида вороненых стволов с лица слетела пунцовость, щеки обвисли и в руках появилась предательская дрожь.

Голощеков взглянул на часы, которые висели над бильярдным столом -- до взрыва дамбочки оставалось чуть больше десяти минут. И он, подчиняясь внутренним ощущениям, пошел на обострение ситуации.

-- Перестань, Раскол, выпендриваться, мы ведь пока тебе даем, а не отнимаем. Пиши расписку и мы по-хорошему отсюда выметаемся, если, конечно, уберешь с дороги своих лабрадоров.

Расколов подошел к столу и взял пачку сигарет, однако, тут же вернул ее на место. Было видно как тяжело он пережевывает только что сказанное Голощековым. Предпочел сигаретам спиртное: из темной граненной бутылки налил себе почти полный фужер, и, взяв его за тонкую талию двумя пальцами, медленно, чтобы не пролить, поднес ко рту. И так же медленно начал опорожнять бокал. Он напоминал ленивца, которому нет никакого дела до такого пустяка, как время...

-- Уведи людей! -- гортанно выкрикнул он Кривозубу. -- И вы тоже убирайтесь и передайте Арефьеву, что я с него сниму три шкуры и сделаю из них абажур... А тебя помощничек... -- мать-перемать, -- похороню без гроба и на могилу положу венок из кровельного железа, а вместо памятника -черепушку твоего шефа...

-- Гони, Раскол, расписку, -- повторил Голощеков. -- В комнату снова ввалились люди Кривозуба и недвусмысленно дали понять -- аудиенция закончена...

Но Голощеков и сам не стремился продолжать и без того затянувшийся "светский раут". На часах было без пяти минут до взрыва...

Они поднялись и направились к выходу. Первым за Кривозубом шел Голощеков, за ним, пятясь, отступал Шедов. Руки у них находились в карманах плащей, сжимая в ладонях пистолеты.

Вышли в коридор и в обоих его концах увидели людей с напряженными лицами...

-- Не спускай глаз с того, который в темных очках, -- предупредил Шедова Голощеков. Но Шедов и сам видел, что затемненный парень выделяется среди других и слишком близко его рука находилась к откинутой поле пиджака.

-- Ты не забыл отжать предохранитель? -- ответил Шедов любезностью на любезность.

Они дошли до угла и повернули направо, в сторону холла, который им еще предстояло пройти. В холле находились еще четверо крепких парней. Двое стояли у самых дверей, и двое других -- у столика, на котором Голощеков оставил свой газовый "вальтер". Однако ему никто не предложил забрать его назад.

Послышались торопливые шаги, они приближались и Шедов негромко сказал: "Видимо, Раскол забыл что-то важное нам сказать..." И действительно, Расколов, не удостоив вниманием Шедова, подошел к Голощекову и встал лицом к лицу. Полы его пиджака были расстегнуты, на лацканах серебрилась дорожка из сигаретного пепла, галстук доходил ему почти до колен.

-- Сделай, Раскол, одолжение, отвали на пару шагов, а то дышать нечем, -- Голощеков, демонстративно отвернулся.

Расколов побагровел, словно до инсульта остались считанные мгновения.

-- Закрой щель, -- сказал он, и притрись к тому, что я сейчас скажу...Вам с Арефьевым выделено господом Богом всего двадцать четыре часа, после чего вас ждут гробовая доска и вечное блаженство. Понял или повторить по-китайски?

Голощеков демонстративно, свободной рукой, вытащил из кармана мобильник и набрал номер Арефьева. Ответила Злата, голос расстроенный. Он не стал отключаться и громко, чтобы слышали все, сказал: "Злата, передай Герману Олеговичу, что мы заканчиваем визит к господину Расколову. Деньги вручили и, в принципе, нашли с ним общий язык..."

Голощеков, взглянув на Шедова, направился на выход. Однако самым опасным местом мог оказаться участок между крыльцом и воротами. Их свободно могли застрелить из любого окна, хотя и не без риска для тех, кто ждал их у калитки.

Шедов чувствовал, как у него под мышками текут струйки пота, а во рту -- ссыхается горячий песок. Он сглотнул горечь и бросил взгляд на здание, откуда только что они вышли. На фронтоне, украшенном лепниной, он прочитал год постройки особняка -- 1936.

Когда они уже вплотную подошли к калитке, за воротами послышался автомобильный сигнал. Створки кованных ворот медленно раздвинулись и на территорию въехал серебристый "ровер-800" типа "хэтчбек". Внимание Шедова вдруг привлек овал человеческого лица, мелькнувший в бликах затемненного лобового стекла. Шедов мог поклясться, что это лицо он раньше уже видел.

Едва они успели переступить порог калитки, как охранник в камуфляже с силой ее захлопнул. Такая бесцеремонность как бы лишний раз показывала бессилие расколовской челяди. Но буквально через секунду все это стало малозначительным: взрыв прогремел с такой силой, что чечевицеобразные плафоны светильников на столбах, подобно бабочкам, опали на землю, а бежавших к машине Голощекова с Шедовым бросило на землю и несколько метров волокло по выщербленному асфальту.

К ним подкатила "хонда" и выскочившие из нее Зинич с Брониславом помогли им подняться и залезть в машину.

Несмотря на переполох, у Шедова из головы не выходил тот самый искаженный стекольными бликами образ, который он увидел в машине, въезжающей в ворота расколовского особняка.. Отдышавшись и закурив сигарету, он рассказал Голощекову о своем смутном видении.

-- Как ни странно, то, что я там увидел, очень похоже на вашего финансиста... Гришу Коркина...

В салоне наступила навязчивая тишина. Несколько раз кашлянув в кулак, Голощеков сказал водителю:

-- Паша, сворачивай направо, заедем к нам в офис, а потом в Опалиху, к шефу, -- больше помощник не проронил ни слова.

В офис они направились с Зиничем. Последний остался внизу с охраной, а Голощеков поднялся на шестой этаж. Секретарша была на месте, и он у нее спросил -- когда она последний раз видела Коркина? Оказалось, что тот в последние дни на фирме не появлялся.

Голощеков подошел к двери кабинета финансиста и нажал на ручку. Дверь открылась. Его интересовали два верхних ящика в рабочем столе Коркина. Голощеков, усевшись в кресло, стал проводить им тщательную ревизию. Делал выписки и снова листал. Затем он достал с полки толстую папку, на которой было написано: "Бухгалтерский отчет за 1999 год". Особый интерес у него вызвали два неподшитых документа. И по мере того, как он углублялся в их изучение, на лице появлялись разного рода выражения -- от настороженности до глубокой растерянности.

Голощеков сделал звонок в Департамент лицензий при московской мэрии и, представившись помощником депутата Госдумы Кузьминой, занимающейся вопросами малого бизнеса, получил необходимую информацию.

После того как все бумаги легли на место, он попытался "порыться" в компьютере. Однако то, что он искал, требовало времени и большего опыта в поисках такого рода информатики. Вытащив из процессора дискету, и взяв из ящика стола четыре других, он вышел из кабинета.

Через тридцать минут они с Шедовым приехали в Опалиху. У Арефьева только что побывал врач -- не ободривший и не открывший всей правды о его роковой болезни. Однако после ухода Камчадалова, он поднялся с постели и облачился в свой старый махровый халат. Дренаж, по-прежнему присосавшийся к правому боку, заставлял его осторожно передвигаться и не делать резких движений.

Когда Голощеков с Шедовым вошли в дом, лицо Арефьева просветлело. Злата постаралась: на столе задымились глиняные горшочки с чахохбили, на большом блюде аппетитно розовели тонко нарезанные ломтики лососины с хреном и оливками. Глаз радовала гора фруктов, возвышающаяся на большом фарфоровом блюде. Когда все уселись за стол, хозяин сказал:

-- На девятнадцать часов у меня назначена встреча с членами координационного Совета, а сейчас рассказывайте, как вас встретил Расколов...

После того как фабула визита к Расколову была изложена, Арефьев резюмировал:

-- Нам, наверное, легче договориться с Генеральной прокуратурой, чем с этим грязным субъектом.

Голощеков смотрел на шефа и заранее жалел его. Он понимал, как больно ударит по нему вероломство Коркина.

Помощник переглянулся с Шедовым, словно советуясь -- сейчас начинать неприятный разговор или отложить до утра? Шедов опустил голову и Голощеков, внутренне собравшись, начал говорить:

-- Скверные вести, Герман Олегович...Как бы это сказать...

-- Прямо и руби. Что там у тебя стряслось?

-- К сожалению, у нас...Подставил фирму не Вахитов, грех на Коркине...

Арефьев беззвучно положил вилку на скатерть, продолжая держать в другой руке длинный с серебряной ручкой нож.

-- Повтори, что ты сказал, -- за столом наступил ледниковый период. Арефьев, не поднимая глаз от тарелки, напрягся, словно ожидая выстрела в затылок. -- Повтори, что ты сказал...

-- Когда мы сегодня под стволами пистолетов уходили от Расколова, на территорию въехала машина, и Виктор...

-- Подожди, пусть расскажет сам Виктор, -- Арефьев взглянул на Шедова. -- Ну, что там произошло?

Шедов ковырялся в тарелке и не сразу начал говорить.

-- Я увидел в машине, которая въезжала во двор дома Расколова, вроде бы знакомое лицо, но сразу не мог сообразить, кому оно принадлежит. Вернее, догадался-то я сразу только не мог в это поверить...Мало ли, обман зрения, я ведь Коркина не так часто видел...

-- И это все? -- как будто Арефьеву полегчало, слишком неубедительными показались обвинения в адрес его финансиста.

Снова заговорил Голощеков.

-- Сначала я тоже подумал, что Виктор в той стрессовой ситуации неадекватно воспринимал происходящее, однако...

-- Да не тяни ты резину! -- Арефьев в сердцах бросил на стол салфетку. -- Мне надо наверняка знать -- да или нет. Надеюсь, вы представляете, какие могут быть последствия и для него и для нас с вами. И, конечно, для этой сволочи Расколова.

-- Я только что побывал в нашем офисе и просмотрел в кабинете Коркина кое-какие бумаги, после чего многое встало на свои места.

-- А именно?

-- Во-первых, в его записной книжке указаны все телефоны Расколова и, в том числе, номер его мобильника. Можем хоть сейчас позвонить по этому номеру и вы сами убедитесь.

-- Дальше! -- голос Арефьева приобретал бронзовый тембр.

Голощеков достал из кейса бумаги: лицензии на открытие двух обществ с ограниченной ответственностью на имя Евгения Коркина, родного брата Григория Коркина, договор о выдаче кредита...

-- Вот, пожалуйста, две фирмы "Омега" и "Домино"...Первой Коркин отпустил кредит в 300 тысяч долларов, другой -- 250 тысяч...Я навел справки в Департаменте по лицензиям и действительно, до мая этого года эти фирмы еще функционировали. Сейчас их нет и в помине. Фирмы фантомы и Коркин со своим братом нас умыл почти на полмиллиона...

-- Как же он мог давать кредит без моего согласия и без согласия акционеров?

-- А вот смотрите, копия авизо, с помощью которого деньги были перечислены с нашего счета на счета этих подставных фирм. Все атрибуты налицо: подписи, номера счетов, печать...Если помните, в апреле на таможне были задержаны три тысячи тонн голландского спирта, который поступил к нам из Эстонии. Но это все фуфло, путем нехитрых манипуляций Коркин растаможил спирт и, минуя наши склады, продал его фирме "Золотой ярлык" по бросовой цене -- доллар за литр. Вот накладная, можете убедиться, какого ядовитого гриба мы у себя держали...

-- Клоп! Где он сейчас? -- Арефьев встал из-за стола и подошел к окну. Пейзаж за ним -- тоскливее не придумаешь: листья с деревьев почти опали, земля в ледяных разводах, нудные порывы ветра с первыми снежинками.

-- Исчез. Я оставил в его кабинете Зинича...Но кроме бумаг у нас еще есть компьютерные дискеты. Возможно, то, что мы сейчас знаем, только цветочки...

Арефьев, опустив голову, тер поясницу. Болело.

-- Вызови Смирнова, пусть он займется дискетами, а ты мне найди эту двуличную сволочь и живым или мертвым притащи сюда. А я-то, дурак, думал, что у меня дружная семья, одна сплоченная команда...А ведь он вместе с нами клялся на крови...

-- Этим и ответит, -- Голощеков нервничал. -- Если Коркин действительно навел Расколова на нашу машину и виноват в смерти ребят, я его утоплю в его собственном дерьме.

-- Перед тем, как везти деньги в аэропорт, они находились в сейфе Коркина и, конечно, он знал о сроках...Он все знал, щитомордник.

-- Надо вызвать Воробьева, мне кажется, тут без стрельбы не обойтись.

-- Ради Бога, только без шума. Об этом не должны знать наши акционеры...

-- А члены координационного Совета? Ведь кто-то из них тоже держит наши акции, -- сказал Голощеков.

-- Я, разумеется, обязан их поставить в известность, хотя мы сами еще не все знаем...После сегодняшнего взрыва Расколов может пойти ва-банк.

-- Или подожмет хвост, -- впервые в разговор вмешался Шедов.

-- И мы должны ему в этом помочь, -- Арефьев взглянул на часы. -- Через тридцать минут начнут съезжаться гости. Иди вниз и встреть их там...Будь поприветливее, от них многое зависит, -- обратился он к Голощекову. -Улыбайся, веди себя так, как будто мы получили два Оскара -- за исполнение и за режиссуру...Впрочем, пока мы выступаем в роли заурядных статистов и играем по сценарию Раскола...

-- Где будем заседать? -- здесь, в вашем кабинете, или в гостиной.

-- В нижнем зале. И пусть срочно сюда направляется Воробьев. Кстати, кто сегодня дежурит на территории?

-- Близнецы...Люди Виктора, -- Голощеков с симпатией взглянул на Шедова. Тот встал и стал прощаться.

Нижний зал, расположен на первом подземном этаже и он же бомбоубежище, на случай атомной войны. Никто, разумеется, не думал, что война, а тем более, атомная вот-вот начнется, скорее это было данью моде, неким изыском внезапно разбогатевших людей.

Наверху располагались финская и русская бани, этажом выше -бильярдная, автономная электростанция, боксики для кислородных баллонов и небольшой продовольственный склад НЗ.

Выйдя от Арефьева, Голощеков позвонил Воробьеву. Затем связался с Зиничем, однако тот ничего определенного относительно Коркина сообщить не мог. Финансист в офисе не появлялся.

Вскоре позвонил один из близнецов Бронислав и сказал, что к воротам подъехала иномарка. Голощеков вышел на крыльцо, и распорядился открыть ворота. В них величественно вкатился светло-голубой "Бристоль" с президентом коммерческого банка "Русич" Борисом Фрезером. Пышнотелый блондин вышел из машины. Он никогда не служил в армии и, наверное, потому имел слабость к армейской униформе. На нем был десантный камуфляж и такой же расцветки бейсболка.

В своем кругу Фрезера называли ходячим анекдотом. И верно, не успел он поздороваться с Голощековым, как начал рассказывать одну из своих баек: "На одного директора завода наехали рэкетиры: "Кошелек или жизнь!" -- "А вам какие деньги -- мои или государственные?" -- "Конечно, твои, мелочь нам не нужна..."

Фрезер заразительно засмеялся, откинув голову назад. Двое его телохранителей, сохраняя олимпийское спокойствие, присматривались к месту прибытия.

-- Сразу пойдете к Герману Олеговичу или подождем остальных? -- спросил Голощеков.

-- Покурим...время еще терпит...Банкир спрашивает у своего служащего: "Какой сегодня день?" -- "Сегодня у нас вторник," -- отвечает тот. -- "То есть как это "у нас? -- сердито восклицает банкир, -- с каких пор вы стали моим компаньоном?"

Президент русского Дома "Бирюза" Павел Ионов приехал на темно-синем "Ягуаре". Это высокий, седеющий человек, в костюме под цвет машины, с бордовым галстуком. "Классический профиль, -- подумал о госте Голощеков, -такие нравятся женщинам..."

Фрезер поздоровался и обнялся с Ионовым и тут же начал рассказывать анекдот.

Третий член Совета прибыл на "скромном" "мерседесе Е-класса" красного цвета. Из машины вылез довольно молодой смуглый человек, опирающийся на трость. Отар Чутлашвили -- владелец самого престижного в Москве ювелирного магазина "Алмазная россыпь". Трое его охранников быстро заняли свои позиции -- по бокам и за спиной шефа. Однако такое множество вооруженных людей на территории не очень устраивало Голощекова. Он подошел к близнецам, стоящим у ворот, и предупредил их смотреть в оба. Они уже начали закрывать ворота, когда подъехал джип Воробьева. С ним были Буханец и Чугунов. Переговорив с приехавшими, Голощеков повел гостей в дом.

Пошли через дверь, выходящую на другую половину дома. Они миновали коридор, два лестничных перехода и попали в небольшое помещение с лифтом.

В "бомбоубежище" уже находился Арефьев. Он только что сделал обезболивающий укол и принял релаксатор, отчего его движения были несколько заторможенными. Однако он довольно энергично поздоровался с каждым, приложился щекой к щеке...Особенно долго тряс руку Чутлашвили, бывшему "афганцу", потерявшему ногу под Кандагаром.

Фрезер громко стал рассказывать очередной анекдот: "Лежит при смерти бухгалтер фирмы..." Однако рассказчика перебил Ионов:

-- Надеюсь, вы знаете, что сегодня главой правительства России назначен "рентгенолог" Владимир Путин...А ля Андропов, и лексикон у него такой же -дисциплина, порядок...

-- Лучше разведка, чем продажная налоговая полиция, -- сказал Чутлашвили. -- Вот только жалко доллар может покраснеть...

Фрезер был другого мнения, улыбка не сходила с его румяного лица.

-- Почему доллар зеленого цвета? -- спросил он, оглядывая всех по очереди. -- Отвечаю: потому что зелень -- это знак неувядаемости и вечной священной весны...

Арефьеву такие разговоры были на руку. Само собой обозначалась тема об исчезновении двух миллионов. Он коротко обрисовал ситуацию и ему было безразлично, как собеседники воспримут его слова. Но когда он назвал имя Расколова, Фрезер, согнав с лица благодушие, выкрикнул:

-- Да этот кабан давно уже заслуживает пули. Все его бабки насквозь пропитаны кровью. Первый свой срок он мотал за то, что облил спиртом и поджег молодую девчонку. В порыве ревности, как он оправдывался на суде... и отделался тремя годами...

-- Мне наплевать на его моральный облик, -- возразил Арефьев. -- Он может быть распоследней сволочью, но за деньги отвечаю я...Мало того, что в результате этого я потерял шестерых человек, но я еще и теряю доверие...

-- Никто об этом не говорит! -- вскипел Чутлашвили. -- Мы знаем вас, Герман Олегович, как авторитетного человека и, я думаю, -- грузин осмотрел всех сидящих за столом, -- и, я думаю, никто в вашей честности не сомневается. Однако надо разобраться и вместе подумать, как эти деньги вернуть Расколову.

Повисла пауза.

-- Будь моя воля, я бы этому засранцу и копейки не дал, на его счету... -- Ионов стал загибать пальцы, -- рэкет, грабежи, шантаж и, говорят, не одно мокрое дело. Это он Федю Фильчикова заколотил в гроб и на трое суток оставил в лесу. Хорошо, какая-то старуха собирала валежник и услышала его стоны...Этот гад однозначно сумасшедший и таких надо убивать или всю жизнь держать на цепи в клетке...

Разговор начинал походить на заседание военного трибунала.

-- Все так! -- рубанул рукой воздух Чутлашвили. -- Мы все можем бесконечно рассказывать о нем страшные вещи. Мне, например, известно, что лично Расколов отвозил в Измайловский парк начинающих лавочников и там простреливал им коленные суставы, отрезал носы, уши, глумился до тех пор, пока жертвы не подписывали бумаги о продаже всего имущества за один российский рубль... Расколов -- удав и рано или поздно свое получит. Или пулю в башку, или перо в печенку...Но дело в другом, для нас важно сохранить принцип, который заключается в неприкосновенности канала переброски валюты в европейские банки. Но я верю Герману Олеговичу...

-- Правильно говорит Отар, -- поддержал Фрезер Чутлашвили. -- Такое с каждым может случиться, тем более, когда речь идет о таких суммах. Мир джунглей, по сравнению с нашим миром, не более, чем детский сад имени Павлика Морозова.

-- Что ты Отари предлагаешь? -- спросил Ионов.

-- Один депутат Госдумы, когда нечего сказать, говорит: конституция превыше всего. Вот и я так скажу: договор превыше всего.

Координационный Совет гарантировал сохранность передачи денег за рубеж и при этом учитывались варианты гибели или захвата террористами самолета. Собственно, для этого он и учреждался -- как гарант сделки.. И даже был определен страховой козырек: если потеря не более миллиона, компенсация проводится полностью. Если более двух миллионов -- страхуется 75 процентов...

-- Мои люди уже отвезли Расколову 200 тысяч, -- сказал Арефьев. -- Но расписку от него не получили. Более того, дело едва не дошло до перестрелки.

Ионов вставил реплику:

-- Говорят, его чуть было не взорвали вместе с его домом...

-- Мы можем вообще вычеркнуть его из списка живых, -- попыхивая сигаретой, произнес Фрезер. -- Его рано или поздно замочат и сделают это гуманное дело или его же братва или кто-то из тех, кого он обобрал до нитки...

Чутлашвили поднял руку, прося слова.

-- Я согласен, что этот человек не заслуживает лаврового венка и мы сейчас должны решить: или немедленно нанимаем хорошего исполнителя или возвращаем ему 75 процентов от его суммы. Если платим, я на себя беру одну треть, благо спрос на ювелирные изделия достаточно стабилен.

-- Спасибо, Отари, -- тихо произнес Арефьев. Действие наркотика проходило и он начал испытывать маету. -- Я постараюсь как можно быстрее вернуть тебе деньги.

В помещение вошел Воробьев и поздоровался со всеми за руку. Шефа он приветствовал прикосновением к плечу.

Фрезер с Ионовым поддержали молодого грузина. Договорились: все деньги привезет Чутлашвили и сделает это в течение двух дней.

-- Что-нибудь выпьем? -- спросил Арефьев.

-- Пожалуй, это отложим до лучших времен, -- сказал Ионов и взглянул на Воробьева. -- Меня интересует, что Вадим насчет всего этого думает?

-- Жалею лишь об одном, что не пристрелил Раскола, когда он со своей бандой явился сюда.

-- И напрасно этого не сделал -- закон был бы на вашей стороне...Вооруженное нападение на частное владение...

До сих пор молчавший Голощеков заметил:

-- Не так все просто...Если бы в доме оказался труп кого-нибудь из расколовской кодлы, дальнейшее проживание здесь было бы невозможно.

-- Пожалуй, ты прав, -- Чутлашвили подхватил свою витую, инкрустированную серебром трость и все поняли -- разговор окончен.

Гостей пошли провожать Голощеков с Воробьевым. Когда за последней машиной закрылись ворота, они отправились в дом, где вместе с Арефьевым провели совещание -- где и когда брать Коркина?

Глава десятая

На поиск Коркина отправились Воробьев, Буханец и оба близнеца. Финансист, как боец, в расчет не брался -- толстый, вечно потеющий, лишенный всякого спортивного начала, и вообще, как выразился Голощеков, жидковат в коленях. Когда они приехали в офис, Зинич доложил Воробьеву, что он ни на минуту не отлучался из кабинета Коркина, а сам финансист никаких признаков жизни не подавал. Буханец даже предположил, что финансиста уже убрали или, купив новые плавки и крем для загара, он давно уже греет свои дебелые телеса где-нибудь на рифах Мальдивских островов.

Через сорок минут они припарковались в метрах двухстах от резиденции Расколова. Судя по открытым воротам и въезжающим и выезжающим с территории "бочкам" водоканала, резиденция Расколова после взрыва дамбочки захлебывалась вышедшей из берегов речушкой.

Им хорошо была видна продуваемая ветрами пустынная улица и в открытую форточку несся шорох опавших и слегка схваченных первыми заморозками листьев.

Однако наблюдение за резиденцией Расколова ничего не дало: через ворота не проехала ни одна из его многочисленных иномарок.

Воробьев набрал номер расколовского телефона и долго вслушивался в гудки. Линия безмолвствовала.

-- Можно подумать, -- сказал он, -- что это мертвый дом.

-- Черт возьми, кому же верить, если даже такие, как эта божья коровка Коркин, предает за милую душу...

Но Воробьев на это смотрел более цинично.

-- Этот бумажный червь всю жизнь имел дело с большими деньгами и как никто другой знает им цену. И, видимо, те, кто его перекупил, точно угадали, сколько может стоить предательство, -- Воробьев вспомнил, как во время клятвенного ритуала в кабинете Арефьева, Коркина вырвало после глотка коньяка на крови.

Прождав часа полтора возле резиденции Расколова, они направились домой к финансисту, адрес которого знали только три человека: сам Арефьев, Голощеков и Воробьев. Он жил в районе Нагатинской поймы, в доме, который ему подарил Арефьев на его сорокалетие. За хорошую и верную службу...

...В Москве между тем посветлело, сквозь кучевые розово-крахмальные облака пробивались синие лапины неба.

Машину они оставили за магазином-стекляшкой, который уже не работал, но был ярко изнутри освещен. Напротив, через дорогу, белел двухэтажный домик, построенный в стиле "ласточкина гнезда".

Они не пошли через калитку, а перебрались через металлическую ограду, миновали в пожухлых листьях сад, и подошли к зарешеченному окну. И все остальные окна тоже были схвачены стальными решетками, за исключением одного, узкого, окна, по-видимому, ведущего в подсобное помещение. Бронислав довольно ловко отжал ножом раму и без труда открыл запоры.

В окно залезли Воробьев с Брониславом, а Буханец с другим близнецом Дмитрием остались снаружи.

Из окна Воробьев с близнецом попали в чуланчик, сплошь заваленный пустыми бутылками, ведрами и отжившей свой век обувью. Оттуда они вышли на кухню и Воробьев увидел как близнец, сморщившись, зажимает нос. На газовой плите, в кастрюле и в сковородке, лежали остатки еды, однако тлетворный запах исходил не от нее, а от лежащего на боку мусорного ведра...

В комнатах тоже царил разор и затхлость. В углах валялись ворохи бумаг и старых целлофановых пакетов. И хотя мебель была дорогая, -- белый лак и кремовая кожа -- однако она терялась на фоне неописуемого бедлама.

Они обыскали все полки, шкафы и секцию, проверили антресоли и наставленные друг на друга коробки, полистали книги, перерыли кучу брошенной в шкафу одежды, под которой нашли железную банку из-под леденцов, доверху наполненную ювелирными вещами: кольцами, серьгами, браслетами и царскими золотыми червонцами...

-- Золото? -- не к месту спросил Бронислав, но Воробьев не успел ответить -- послышался отчетливый звук подъехавшего автомобиля.

Воробьев кинул за пазуху руку и вытащил пистолет.

-- У тебя есть оружие? -- спросил он Бронислава, но тот мотнул головой. -- Все это добро высыпь себе в карманы, а я посмотрю, кто там пожаловал...

Воробьев выбежал в кухню и через окно увидел стоящий возле калитки "ровер-800" типа "хэтчбек", который видели Голощеков с Шедовым, когда покидали виллу Расколова. Воробьев позвал близнеца.

-- Встань за косяк и жди, -- сказал он и вернулся в комнаты.

А снаружи, когда подъехала машина, Буханец с Дмитрием находились с торцовой стороны дома. Из нее вышел незнакомый им человек с военной выправкой. Он внимательно огляделся и, повернувшись к машине, дал кому-то знак рукой. Из "ровера" показался круглый голый череп Коркина. Рядом с сопровождавшим его человеком, он казался пигмеем. Толстым, аляповато одетым, с походкой Чаплина. Однако из машины вылез еще один человек и стал наблюдать как Коркин с попутчиком направляются в дом.

Финансист семенил, окунув руки в карманы неправдоподобно широких брюк. Когда они подошли к крыльцу, сопровождавший человек вдруг замер на месте и начал внимательно осматривать дорожку. Видимо, его насторожили кем-то ворохнутые листья, оставившие на дорожке отчетливые отпечатки.

-- Табань, Пузырь! -- окликнул он Коркина. -- Кто еще кроме тебя в этой хате живет?

-- В каком смысле?

-- Здесь недавно кто-то был... Если ты, рвань, нас подставишь ментам, убью, -- человек откинул полу плаща и вытащил пистолет.

Буханец вопросительно взглянул на близнеца и приставил палец к губам...

-- Иногда здесь кормятся вороны, -- неуверенно ответил Коркин и шагнул на каменное крыльцо. Пока он открывал ключами дверь, его попутчик отошел к углу дома и принял настороженную стойку. Затем, сунув пистолет в карман плаща, решительно взбежал на крыльцо. После того как дверь за ними закрылась, снова заурчал "ровер" и через несколько мгновений отъехал от калитки. На его месте закачалось сизое облачко.

-- Идем, -- сказал Буханец и первым сделал шаг в сторону крыльца. -Надо быть острожным, у того фраера был "ЧЗ-75" на пятнадцать патронов.

Однако они в дом не вошли. Со стороны калитки послышались шаги.

-- Тсс! -- Буханец снова поднес палец к губам.

От ворот к дому направлялся еще один незнакомец. Это был высокий, с острыми чертами лица субъект. Руки засунуты в карманы куртки, движения настороженные...

-- Обойди, Дима, вокруг дома и встань у него за спиной... Послушаешь, как я буду с ним калякать...Мы должны этого носатого спутать.

Пригнувшись, чтобы его не заметили из окон дома и не приняли за чужого, близнец скользнул за угол. Буханец вышел из кустов и направился навстречу незнакомцу. Однако тот, увидев Буханца, никак не отреагировал, лишь едва заметно шевельнул рукой, находящейся в кармане куртки.

-- Друг, не подскажешь, где здесь дорога на вокзал? -- спросил Буханец парня, стискивая в кармане рукоятку "глока"...

-- Я не местный, -- человек повернулся лицом к Буханцу, карман его куртки взбугрился. На Буханца явно уставился невидимый ствол пистолета. И, возможно, прозвучал бы выстрел, если бы не молниеносный выход на сцену близнеца. Тот словно дрессировщик с лассо, накинул на шею носатому петлю нунчаков и сделал "ножницы". Концами текстолитовых палочек он мгновенно передавил сонные артерии и человек с хрипом начал терять остойчивость. Не снимая петли, и, держась за нунчаки, близнец отволок тело в кусты росшего в изобилии девясила. Когда близнец снова появился на дорожке, Буханец заметил, как напарник отдыхивается. В повисшей вдоль бедра руке был зажат трофейный "стечкин".

Они взошли на крыльцо и Буханец дробно, рукояткой пистолета, постучал в дверь. Через мгновение-другое она широко распахнулась и в ее створе появился Бронислав. Он был бледен и дышал так, словно только что сошел с беговой дорожки. Справа, в конце коридора, скованный наручниками, лежал тот, кто сопровождал Коркина. Буханец, оценив ситуацию, спросил Бронислава:

-- Пришлось с бугайком повозиться?

-- Немного...Тут такая грязища... Когда я с ним схватился, поскользнулся и чуть не пропустил удар ногой в солнечное сплетение...

-- Где Воробьев? -- спросил Буханец.

-- Я здесь! -- откуда-то сверху послышался сдержанный голос Воробьева.

На лестнице, ведущей на второй этаж, появился сверхбледный Коркин. Одной рукой он держался за перила, другой сжимал целлофановый пакет с изображением легендарного "Титаника". Шедший за ним Воробьев подтолкнул финансиста и когда тот спустился вниз, кинул его в кресло. Коркина бил озноб и весь его облик выражал крайнюю степень подавленности.

Воробьев подошел к нему, взял из рук пакет и высыпал его содержимое на пол. На грязный, некогда пушистый ковер упали толстые пачки долларов в сотенных купюрах.

-- Все это добро хранилось в тайнике, под тахтой, -- сказал Воробьев. -- Здесь допросим или отвезем в лес? Кто эти люди, которые тебя привезли сюда? -- спросил он финансиста.

Коркину на секунду захотелось быть героем, но ему и этого ничтожного шанса не дали. Воробьев ударил его под дых, затем схватив за горло, начал душить. Коркин поднял пухлые руки, затряс ими, пытаясь защититься, но кулак Воробьева пробил эту хилую защиту и почти нокаутировал хозяина дома.

-- Не надо, я все скажу, -- просипел Коркин.-- Это люди Расколова, они выследили меня...

Первым шум автомобиля услышал человек, которого они бросили в наручниках в коридоре. Он с трудом поднялся, крадучись подошел к окну и без разбега нырнул в него. Зазвенело разбитой стекло и в помещение потек прохладный ветерок.

-- Это вернулись они, -- затрясся Коркин, -- нас здесь прикончат.

Воробьев выбежал из комнаты и сквозь грязную тюлевую занавеску увидел, как из машины выскочили трое мордоворотов, сходу обнародывая разного калибра стволы. Один из них, в светлых кроссовках, и в кожаной кепочке, крикнул тому, который выбросился из окна: "Андрюха, пока отдыхай, мы сейчас из них сделаем мясной салат..."

Коркин заерзал в кресле, он был на грани безумия.

-- Стихни, бухгалтер, и не вздумай открывать рот! -- Буханец поднес к лицу Коркина пистолет и вдавил ствол ему в щеку.

-- Пока их трое, но, судя по повадкам, им очень нравится стрелять по живым мишеням, -- сказал Буханец.

Парень в светлых кроссовках вбежал на крыльцо и сильно даванул на дверь плечом. Двое других начали поднимать с земли выпавшего из окна и, видимо, он им что-то сказал, ибо один из бандитов крикнул тому, кто был на крыльце:

-- Макс, Андрюха говорит, в доме засели шестерки Арефьева...Слетай к машине и возьми под сиденьем гранаты, попробуем эту шушваль оттуда выкурить...

Тот, кого назвали Максом, словно ужаленный, отскочил от двери и побежал в сторону калитки, за которой отливал металликом бок "ровера". И, возможно, ему удалось бы преодолеть с десяток метров, если бы его спина, на уровне восьмого позвонка, не оказалась в прицеле пистолета Буханца. Глушитель умалил звук выстрела, раздался ничего не значащий щелчок, однако парень, словно подсеченный на киносъемке конь, как бы споткнулся и плашмя упал на дорожку.

-- Еще один сукин сын отбегался, -- Буханец взглянул на стоящего рядом Бронислава и подмигнул ему.

Парень явно был захвачен происходящим, от волнения даже взмок. Пот катился по его смуглой щеке, но он его как будто не замечал.

На улице кто-то заполошно, злобно крикнул: "Убили гады Макса!", после чего началась беспорядочная стрельба. Из "ровера", с автоматом в руках, выскочил почти еще подросток и перебежками, словно играя в войну, стал приближаться к дому. И принялся остервенело стрелять короткими очередями, при этом так же неестественно перекатываясь с места на место.

-- Давайте, хлопцы, забирайте бухгалтера и рвите к машине, -- приказал близнецам Воробьев и увлек всех в другую комнату, куда пули не долетали и где в углу, накрывшись подушкой, сидел финансист. Его била мелкая дрожь, страх парализовал волю. Воробьев подошел к нему и сорвал подушку. Это было неузнаваемое лицо -- оказывается, страх искуснее любого хирурга делает пластические операции.

-- Подъем, Гриша, и не вздумай корчить из себя инсультника, -- Воробьев встряхнул Коркина.

Буханец, подхватив тяжелое кресло, и несколько раз ударил им по решетке... Когда она вместе с оконной рамой со звоном вылетела наружу, в комнату потянулись ароматы, доживающего свои последние дни сада. Близнецы потащили Коркина к окну. Буханец положил подушку на усыпанный мелкими стеклами подоконник.

-- Броня, давай этого Иуду сюда! А ты, Димка, сигай вниз, примешь эту вонючую тушу... И с ним бегом к машине...Мы вас прикроем, -- Воробьев механическим движением отщелкнул из пистолета обойму, убедился в наличии патронов и снова вставил ее на место...

На противоположной стороне дома звякнуло стекло и выбежавший в коридор Воробьев увидел как один из нападавших пытается залезть в узкое окно. Подошедший Буханец тоже это видел и ждал, когда в проеме покажется лицо, но его опередил Воробьев. Он рукояткой пистолета ударил по пальцам человека и тот, вскрикнув, сорвался вниз.

Автомат молчал, возможно, у стрелявшего молокососа кончились патроны и он так же, перебежками, и перекатами направлялся обратно к "роверу", чтобы заменить магазин...

Воробьев с Буханцом не стали ждать и вернулись в комнату. Она была пуста, возле кресла одиноко лежал целлофановый пакет с деньгами. Воробьев, бросив в пакет коробку с драгоценностями, подхватил его и направился к окну. Одним махом они оказались на земле, нырнули в кусты девясила, окропленного слезами осени.

Они побежали, по лицу били жесткие ветки, лапки крыжовника цепко хватали за одежду, но это уже были вполне преодолимые помехи. Всем существом они ощущали освобождение от пережитого страха, который не умаляется ни богатым опытом былых сражений, ни железной стойкостью...

Они уже были за пределами сада, вступили на хлюпающую пожню, когда позади снова зазвучали короткие автоматные очереди. У Буханца после перенесенного недавно ранения утяжелилось дыхание и он на мгновение задержал бег.

-- Уже близко, вон наша машина, -- подбодрил его Воробьев. -- Не знаю как тебе, а мне близнецы понравились. Не кровожадные и вместе с тем реально оценивают ситуацию.

-- Что ты хочешь -- современная молодежь, прагматики... Я сейчас за одну затяжку отдал бы получку и два выходных, -- Буханец расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ему казалось, что она мешает дышать полной грудью...

Глава одиннадцатая

В машине Коркина начало рвать и расслабило до такой степени, что он обмочился. Просил остановить машину, однако, его просьбу проигнорировали. Его привезли в офис и под равнодушными взглядами охраны доставили на шестой этаж, в его кабинет. Своими ключами финансист открыл сейф. Нутро его напоминало жилье Коркина, откуда они только что приехали: бумаги и деньги лежали вперемешку с разным канцелярским и другим хламом, начиная от коробок со скрепками и кончая женскими трусиками. И в этом чудовищном беспорядке, смятые, словно использованная туалетная бумага, ютились государственные краткосрочные облигации на более чем 600 тысяч долларов. Однако эксклюзивной находкой оказалась копия расписки, которую он дал на имя Расколова. Речь шла о получении Коркиным 20 тысяч долларов. Деньги лежали в коробке из-под гаванских сигар.

В барахле они также обнаружили новый "браунинг", стопку порнографических открыток, сувенир-сюрприз в виде пениса-зажигалки...

-- Зачем тебе столько этой гадости? -- Буханец бросил на стол целлофановый кулек, полный фигурных презервативов.

Коркин сидел тут же, угрюмо молчал, время от времени вытирая слезящиеся глаза. Его мокрые губы что-то непроизвольно нашептывали.

-- Вставай, бухгалтер, поедем к шефу, -- Воробьев все содержимое сейфа смахнул в сумку и передал Зиничу. И тут же позвонил Арефьеву.

В Опалиху приехали поздно вечером. В доме витали кухонные ароматы -Злата что-то изобретала из овощей, грибов и осетровой вырезки. Глаза у нее еще больше погрустнели, но держалась она довольно стойко и даже улыбнулась, когда они вошли в гостиную. Коркин, под охраной Зинича, остался ожидать своей участи в холле.

Когда Арефьев увидел своего финансиста, первым порывом было взять из ящика пистолета и всадить всю обойму в это медузообразное тело. Однако он осознавал и другое: какое-то объяснение между ними все же должно произойти, хотя прекрасно понимал -- что бы этот человек ни сказал, чем бы ни объяснил свое поведение, утешения ни для кого не будет. И не будет оправдания.

Коркина посадили на пуфик, напротив кресла Арефьева, и так обрисовалась, так сложилась мизансцена, как будто это племя алеутов собралось решать судьбу своего провинившегося соплеменника. Осталось только снять с него меховые шкуры и посадить на льдину, которую оттолкнут и она поплывет в промозглые дали.

Допрос Коркина фиксировал на видеокамеру Воробьев.

И снова Коркиным овладела маета, несдерживаемая дрожь и он, чтобы унять ее, зажал руки между толстых ляжек.

Арефьев ждал. Смотрел на своего раздавленного страхом финансиста, молчал и слушал доклад Голощекова. Когда тот кончил говорить, слово взял Воробьев и принялся демонстрировать неопровержимые улики в виде "левых" облигаций, расписки, на выдачу кому-то огромных сумм денег, не подкрепленных никакими документами. Целлофановый пакет с деньгами и ювелирными изделиями, конфискованными на квартире у Коркина, лежал у ног Арефьева, деньги уже пересчитали -- без трехсот тысяч два миллиона долларов...

-- Скажи, Гриша, на чем ты, сукин сын, попался? -- еще пару месяцев назад столь мягкий тон Арефьева вызвал бы у коллег большое удивление, но болезнь и операция многое изменили в его характере.

И все то, что с таким трудом давалось Коркину, и что он заплетающимся языком начал выкладывать, напоминало явку с повинной. Правда, уже после того, как у следствия появились вещественные доказательства. Он говорил, плакал, замолкал на полуслове, утирался и опять со всхлипами начинал говорить. Перескакивал с предмета на предмет, то умягчал интонацию, то переходил на хриплый крик, по-прежнему сжимая кисти рук в мясистых ляжках...

Однако то, что он поведал своим слушателям, не вызвало у них шока. По существу его уже списали и все, что он говорил, растворялось в пустоте. По его словам выходило, что люди Расколова его подловили на сделке с братом и потребовали пятьдесят процентов прибыли. Однако брат заартачился и тогда помощник Расколова Кривозуб отвез их на какую-то квартиру и устроил аттракцион аля Кио. Брата Коркина Леву натурально заколотили в гроб и натурально стали распиливать двуручной пилой. После такого кровь леденящего урока братья отдали не только пятьдесят процентов прибыли, но и обе фирмы. Так и пошло...

Карие, с длинными ресницами, глаза Коркина на мгновение вспыхнули и тут же потухли.

-- И потом ты сдал Диму с деньгами? -- тихо, почти шепотом, спросил Арефьев.

Финансист, словно малое дитя, тер кулаком глаза, всхлипывал, но страх заставил его отвечать на вопрос хозяина.

-- Так получилось...После того как Расколов отдал нам деньги для переправки в Швейцарию, ко мне домой приехал Кривозуб и поставил условие...Или я ему называю час и маршрут, по которому мы возим деньги, или...

Голощеков подошел к Коркину и возникло ощущение, что он начнет его бить.

-- Ты знал Вахитова?

Коркин придурковато пожал плечами.

-- Конечно, знал. А как же...

-- Что значит -- "а как же"? Ты тоже пользовался этим каналом?

-- Всего пару раз...

-- На одной из твоих дискет записаны реквизиты трех швейцарских банков, -- Арефьев подошел к столу и взял в руки блокнот. -- Это "Швейцаришер банкферайн", "Креди Сюисс" и "Банкезельшафт"... В каком из них ты открыл счет?

Коркин еще ниже склонил голову. Арефьев продолжал:

-- Ты же слил туда почти все наши капиталы! Наверное, помнишь, как ты мне звонил с биржи и стонал, что наши бумаги падают в цене? Конечно, мразь, помнишь...Что ты мне тогда сказал? Что, дескать, делаешь все возможное...А я тебе, что сказал? -- Арефьев поморщился, словно хлебнул уксуса. -- Я сказал тебе, чтобы ты делал все невозможное...И ты в полной мере воспользовался моим недомоганием. Позже я просмотрел курсовую сводку, из которой следовало, что наши акции шли по максимуму. Ты врал и за это должен ответить...

-- Но прежде пусть назовет номера банковских счетов и личные коды, -Голощеков побледнел, слова шефа поразили его.

Жидкое тело Коркина, казалось, стало расползаться по сторонам, словно тесто извлеченное из квашни.

-- Играешь, дешевка, в молчанку! -- Голощеков сжал кулаки и подошел вплотную к финансисту.

-- Я не помню, я все забыл, -- Коркин сполз с пуфика и заелозил по ковру на коленях.

-- Вспомнишь, когда будешь подыхать.

-- Подождите! -- Арефьев поднял руку. -- Ты, Гриша, навел Полоза на Вахитова?

Коркин еще ниже опустил голову.

-- Нет, когда Полоз и Фура узнали, что деньги перевозит Вахитов, они по собственной инициативе захотели найти богатых людей. Вахитов о готовящемся нападении на нашу машину ничего не знал, -- Коркин спешил оправдаться, но все в его словах было запоздалым.

-- А почему деньги, которые взяли из нашей машины, оказались у тебя дома? -- Воробьев почти вплотную поднес видеокамеру к лицу Коркина, снимал крупный план...

Долго молчал финансист.

-- Весьма интересный вопрос, -- сказал Арефьев. -- Отвечай, Гриша.

-- Налет на нашу машину сделали Полоз с Фурой по заданию Расколова...После этого деньги мне должен был передать Фура, но, как потом выяснилось, его убили... А когда человек Полоза кинул в мою машину чемоданчик, я дал по газам...Расколов у нас с братом забрал больше...

Воцарилось молчание. Видимо, такого поворота никто из присутствующих не ожидал.

-- Значит, ты решил кинуть Раскола?.. А на что ты, собственно, Пузырь...по-моему, такая у тебя была кличка...рассчитывал?

-- Мне было безразлично...Я хотел улететь, но мне помешали события со взрывом возле Госдумы... В городе было полно милиции и я надеялся на пару недель где-нибудь в тихом месте перекантоваться...

-- Ты видел нас, когда мы с Шедовым выходили с территории расколовского особняка? -- спросил Голощеков.

-- Да, видел...В тот день они меня выследили, у меня кончились сигареты и я пошел в киоск...

-- А у тебя не было желания вернуть деньги на их место? -- как-то притаенно спросил Шедов.

Коркин мотнул головой.

-- Мочить гада! -- произнес Чугунов. -- Таким, как он, не место на нашей голубой планете.

-- Тебе, Гриша, наверное, плохо у нас жилось? -- лицо Арефьева налилось болезненной желтизной. -- Ты, грязная утварь, по существу разорил наш бизнес. Из-за тебя погибли шестеро человек и, в том числе, Заполошный с Рюмкой. А как быть с клятвой на крови?

-- Этот обломок человека должен умереть, -- сказал Воробьев.

Арефьев поднялся и взял со стола "браунинг", изъятый из сейфа Коркина. Выщелкнул обойму, а из нее -- патроны. Один патрон вложил в патронник.

-- Идемте отсюда, -- Арефьев поднялся и первым вышел из гостиной. Они спустились вниз и прошли к гаражу... Перед воротами Арефьев на раскрытой ладони протянул пистолет финансисту.

-- Выше нас только Бог, а ты решил его власть взять себе. Бери, Гриша, ствол и реши свои проблемы, как мужчина, -- Арефьев сбросил "браунинг" с раскрытой ладони в просяще подставленные руки Коркина. -- Это твой последний шанс отмыться. Иди в гараж, а мы подождем, когда твоя душонка отлетит в царствие небесное.

Бесформенная, огрузлая фигура финансиста, отливающая бледностью плешь, невидимый стотонный груз на его плечах могли бы разжалобить кого угодно, но во дворе арефьевской усадьбы таковых не оказалось... Коркин, шатаясь, вошел в гараж и Воробьев прикрыл за ним дверь.

-- Этого он никогда не сделает, -- сказал Голощеков. -- Слишком тонка кишка.

-- Зато прекрасно работают файлы, -- проговорил Арефьев. -- Он не может не понимать, что у него другой колеи просто нет.

-- Он скорее от страху околеет и мы не услышим выстрела, -- предположил Чугунов.

-- Суше смерть будет, -- Воробьев в нервности присел на лежащие у стенки гаража протекторы.

Звук выстрела "браунинга" не сильный, но когда он прозвучал, Арефьев вздрогнул, словно над ухом громыхнули из ружья.

Первым в гараж ринулся Голощеков. Коркин, скукожившись, лежал на цементном полу между машинами. Он был еще жив -- перебирая ногами, скреб пальцами каменную твердь.

-- Этот придурок стрелял в сердце, -- сказал с досадой Воробьев. -Чтобы пробить такую тушу, нужен артиллерийский калибр.

-- Пожалел свою башку, -- Голощеков неотрывно смотрел на Коркина.

Арефьев взирал на своего финансового бога, как он иногда, в хорошем настроении, величал Коркина.

-- Где Зинич? -- обратился он к Воробьеву. -- Пусть завернет тело в брезент и отвезет к его новому хозяину.

-- Да он еще живой, -- волнуясь, сказал Голощеков.

-- Не думаю, -- Чугунов наклонился над Коркиным и стал щупать пульс. -Пощупай ты, Вадим, -- обратился он к Воробьеву.

-- Он готов на сто процентов, это видно и без пульса, -- начальник безопасности вытащил из кармана сотовый телефон и связался с Зиничем.

Когда тот явился, -- эдакое микропохоронное бюро, -- Арефьев распорядился:

-- Возьми с собой близнецов и отвези труп к усадьбе Расколова. Оставьте тело у ворот, а в карман положи один рубль. Это ему красная цена...

Вдруг тело Коркина дернулось, рука конвульсивно отлетела к колесу и нога, обутая в стоптанную обувь, вытянулась и несколько секунд мелко вибрировала, словно подключенная к току высокого напряжения. И вдруг в одно мгновение опала, утихла, пальцы на руке скрючились, сжались и покрылись безжизненной полудой.

-- Легко умер, мерзавец! -- Голощеков вытащил из кармана носовой платок и прикрыл им лицо Коркина.

* * *

В тот же вечер Арефьев созвонился с Фрезером и попросил того приехать. Однако вместо него в Опалиху прибыл уполномоченный Совета Отар Чутлашвили. Прежде чем начать разговор по существу, гостю была показана видеопленка, на которой был зафиксирован допрос и признания Коркина. Это была явка с повинной и комментарии к ней.

Чутлашвили темпераментный человек и уже через секунду придумал для Расколова кару. Однако обошелся без развернутых декларативных пассажей.

-- Расколов, конечно, худший отброс рыночных отношений, -- горячился грузин, -- и было бы глупо ему прощать такие выверты.

-- Что ты, Отари, предлагаешь? Посадить этого мерзавца на пятнадцать суток?

-- У вас, наверное, найдется еще одна копия этого фильма, который мы только что просмотрели?

-- Это не проблема, завтра к десяти утра будет хоть дюжина копий...

-- Достаточно одного экземпляра. Через нужного человека передадим кассету солнцевской группировке, пусть все знают, чем занимается их казначей...И все! Это будет для него пострашнее киллера...

-- Но ведь только мы с тобой такие вещи не решаем, -- Арефьев отошел к барчику за "Алазанской долиной". Это вино особенно с удовольствием пьется в темные осенние вечера.

Грузин, поднявшись с кресла, и, опираясь на трость с узловатой рукоятью, сказал:

-- Я это согласую с Ионовым и Фрезером. Мы Расколову устроим Нюрнбергский процесс...или суд Линча.

-- Боюсь миропорядок от этого не изменится, -- у Арефьева занозисто заныло в правом боку. -- Кому мне отдать деньги, которые мы нашли у Коркина дома?

-- Положи на свой счет, это тебе за причиненный моральный ущерб в особо крупных размерах...Он бы твои бабки разбазарил, о чем тут говорить...

-- Подозреваю, что после этого мне придется воевать, как минимум, с десятью бандами, а для этого я, пожалуй, уже не гожусь.

-- Отличное вино, -- сказал Чутлашвили. -- Словно и впрямь попал в Алазанскую долину. -- И без перехода: -- Но ты, Герман Олегович, в ближайшее время будь повнимательнее, раненый кабан иногда бывает чрезвычайно опасен. Раскол наверняка захочет реваншироваться...

-- Крови все равно не избежать, даже если он каким-то чудом перевоплотится в кающуюся Магдалину.

-- Извини, это проблема теперь наша общая. Сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром мы сообщим о нашем решении.

Арефьев держался изо всех сил. Боялся, что не сможет проводить гостя до машины. Страшился болевого шока. Но когда к нему подошла Ронда и теплым боком прижалась к его ноге, боль вроде бы немного отступила.

-- Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести...Это сказал Ницше об укусе змеи, -- Чутлашвили улыбнулся в черные усы и направился на выход.

Арефьев проводил его до крыльца. От него ни на шаг не отходила собака.

Два телохранителя Чутлашвили стояли у закрытых ворот, третий -- у дверцы машины. Было свежо, слегка подмораживало и Арефьев, подняв голову к звездному небу, попросил у него помощи.

С грузином они расстались по теплому, с объятиями. От него исходили тонкие запахи чистой кожи, какой-то ароматной воды и сигарет.

-- Ждите, Герман Олегович, звонка... -- Сказал Чутлашвили, садясь в машину. -- Может, для страховки, мне прислать вам пару моих "афганцев"?

-- Пусть пока они побудут в резерве. Вон какой у меня зверь! -- Арефьев нагнулся и потрепал Ронду по лоснящемуся боку... -- Она у меня стоит десятерых спецназовцев.

Когда Чутлашвили уехал, Арефьев пошел в комнату охраны и застал там Чугунова с Борисом.

-- Я не думаю, что сегодня кто-нибудь сюда пожалует, но лучше перебдеть, чем не добдеть, -- сказал он Чугунову. Кто охраняет заднюю сторону дома?

-- Буханец с одним новеньким из охранного агентства.

-- Завтра приведи его ко мне, хочу взглянуть, что это за человек.

Он поднялся наверх и сделал подкожную инъекцию морфия. Когда тело начала окутывать теплота, и боль поубавилась, он подошел к сейфу и достал оттуда пистолет "грач" и помповое ружье. Затем зашел в спальню и положил оружие под кровать, с самого края, чтобы можно было в любой момент до него дотянуться. После этого спустился в ванную комнату, где шумела вода и работала стиральная машина. Злата развешивала на веревке только что отжатое белье.

-- Солнышко, не жалеешь себя, пожалей нашего малыша, -- Арефьев подошел к жене и обнял ее. Возможно, они думали одну и ту же думу: как избежать того, что мраком и неизвестностью маячит впереди? -- Я сейчас с превеликим удовольствием съел бы кусок ветчины с горчицей и синим луком. И, пожалуйста, не говори мне о том, что мне можно есть, а чего нельзя.

Но Злата заговорила о том, к чему в последнее время она часто обращалась: дескать, давай все бросим и уедем в Израиль. По крайней мере, там много солнца, первоклассная медицина и где не живут Расколовы.

В Израиль уехала двоюродная сестра Златы Дора, ей там одной очень скучно и она в каждом письме живописует все плюсы земли обетованной. Арефьев не спорил, ему было не до этого, ибо он знает -- на Земле нет такого места, где он мог бы избавиться от змеиной удавки, обвившей его поперек тела.

Утром, около восьми, ему позвонил Чутлашвили и сказал, что договор насчет копии видеопленки остается в силе. Арефьев понял: в игру вступает весьма могущественные силы, на фоне которых фигура Расколова утрачивала ореол неукротимого злодея...

Глава двенадцатая

Целлофановый мешок с трупом Коркина обнаружил водитель Расколова, ходивший в магазин за грецкими орехами. Мешок притащили в особняк и в присутствии Кривозуба, как-то нерасчетливо, вытряхнули из него мертвеца. На лощенный паркет вылилось литра три бурой жидкости и стоявший рядом охранник едва успел отскочить, чтобы не замочить свои модные, на широком ранту, итальянские ботинки.

Когда Расколову доложили, какую свинью ему подложил Арефьев, он чуть было не получил апоплексический удар -- лицо его налилось тугой, одутловатой краснотой, глаза тоже залил жар и неистовство.

-- Где это уебище! Почему он до сих пор не наглотался свинца? -- вопил Расколов, имея в виду Арефьева.

А когда из кармана Коркина извлекли мятый, выпачканный кровью рубль, Расколов замолчал, этот символ показался ему слишком зловещим, чтобы продолжать изрыгать площадные ругательства в адрес недосягаемого человека.

Через несколько минут ему позвонило первое лицо солнцевской группировки и попросило о встрече. По тону говорившего Расколов понял, что затевается что-то из ряда вон выходящее.

Не прошло и часа, как к воротам подкатила новенькая "BMW Alpina", из которой вышел еще довольно молодой, элегантно одетый мужчина, в сопровождении трех очень серьезных попутчиков. Они подошли к воротам и настойчиво стали нажимать на кнопку звонка. И хотя охрана уже была предупреждена о приезде гостей, за воротами долго не реагировали. Наконец, когда они открылись, приехавшие на BMW сразу на территорию не попали. Их еще минут пятнадцать мурыжили прежде чем провести в резиденцию, из окна которой за происходящим наблюдал Расколов. Он держал в руках большой бокал на треть заполненный коньяком и курил сигару. Вид шедшего впереди человека ему не понравился, что-то в его походке он усмотрел хищное, непреклонное.

К Расколову провели только одного, который судя по всему был главным среди гостей. Когда он вошел в кабинет Расколова, тот уже направлялся к нему навстречу с вытянутой вперед рукой. В кабинет также явился Кривозуб, но он дальше порога не пошел, остался у дверей.

-- Шубарин, -- по-военному представился гость и крепко пожал руку хозяина дома. -- Разговор на пять минут, поэтому садиться не будем...

-- Нет, стоя у нас разговора не получится, -- Расколов сделал широкий жест рукой, указывая на удобные красивые кресла.

Шубарин подошел к столу и, достав из внутреннего кармана пальто видеокассету, положил ее на стол.

-- Я думаю, чтобы вам лучше понять цель моего визита, начнем с видика, -- нечто похожее на улыбку тронуло черты еще моложавого, со здоровым цветом лица гостя.

Расколов кивнул Кривозубу и тот, подхватив со стола кассету, направился к стоящей в углу видео-паре. На экране "самсунга" крупным планом, но в плачевном состоянии появилось лицо Коркина...При этом лицо самого Расколова напряглось, с него слетела излишняя багровость и, кажется, на скулах даже выступила так непривычная для него бледность.

-- Значит, признание комиссара полиции, -- Расколов тяжело плюхнулся в одно из кресел. -- Михайло, подай что-нибудь выпить, я вижу тут наворочено такое...

Несколько минут голоса Коркина и его допрашивающих, повелевали в нарядной, со вкусом обставленной гостиной. Теперь уже большая часть лица Расколова лежала в бледных развалинах морщин. Его дыхание участилось, со лба, по вертикальным складкам, струился пот, рука непроизвольно легла на левую сторону груди. А когда на экране показалась согбенная спина Коркина, входившего с пистолетом в гараж, Расколов не выдержал и крикнул:

-- Хватит травить, говори, парень, за чем приехал? -- ноздри Расколова побелели еще больше, рука, державшая сигару, тяжело легла на подлокотник кресла. -- Если за деньгами, то зря, если пугать, то тем более зря...

Шубарин, молчал и это молчание было гнетущим.

-- К тебе обратился человек, -- влез в разговор Кривозуб, -- изволь отвечать.

Однако вместо ответа, гость подошел к видеомагнитофону и отщелкнул кассету. Положил ее себе в карман и направился к двери. Не доходя до нее пару шагов, не оборачиваясь, бросил:

-- Живет долго тот, кто никому не должен и кто быстро возвращает долги...

-- Слышь, гусь, не спеши, я тебе расскажу одну трогательную историю... Я таких как ты пикадоров, давил как клопов на ленинском субботнике... На пленке фуфло, меня кто-то подставил, а такие как ты дурачки, эту сперму заглатывают...

Однако Шубарин, не проронив ни слова, уже скрылся за дверью.

-- Михайло, мать-перемать, верни эту сволочь или я тебя сейчас уволю без отпускного пособия.

-- Да на хрен он нам нужен? Солнцевская братва сейчас не самая грозная...

-- Но бабки-то были не только ее, но и дмитровской, и химкинской и еще трех или четырех банд... Общак, ты ведь понимаешь, что с такими вещами не шутят...Налей мне, наконец, что-нибудь выпить...

-- Пленка еще не доказательство...

-- А тебе никто ничего и доказывать не будет, просто снимут скальп, а потом отрежут яйца и сделают из них омлет по-солнцевски... У нас не много вариантов, но я пока от тебя ничего конструктивного не услышал. Ты же мой министр обороны, или уже чувствуешь себя в отставке?

Кривозуб, понимая, что отмалчиваться опасно, сказал:

-- Вариантов у нас, действительно, немного, но я бы остановился на одном...

-- Интересно послушать умного человека, -- Расколов сам подошел к столу и налил себе полный фужер коньяка. Медленно сделал несколько глотков. Неглубоко затянулся сигарой, конец которой предварительно откусил крошечной гильотинкой.

-- Всю эту кашу заварил Арефьев, ему ее и расхлебывать. Надо, не откладывая в долгий ящик, нанести ему еще один визит вежливости. Я уверен, что бабки, которые он конфисковал у Коркина, находятся у него, а если хорошенько поискать, то можно найти и еще чего-нибудь, что компенсирует наши потери...А заодно заставить его дезавуировать сюжет этой видеокассеты...

-- Это небезопасно, этот парень не так прост как тебе кажется. По-моему у нас с тобой был случай в этом убедиться.

-- Он дышит на ладан... У него рак и после операции почек хватка уже не та...

Расколов отошел к окну и начал рассматривать на стекле узоры, оставленные первым морозцем. Ему не хотелось больше говорить с Кривозубом, осточертели слова, он думал о только что увиденной видеокассете и, конечно, понимал, что это, западня, из которой выхода нет...

Он повернулся к охраннику и, не глядя на него, проговорил:

-- Если у нас нет другого варианта, действуй, но действуй так, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться. И дам тебе совет: Опалиха находится по соседству с Архангельским, резиденцией президента...

-- Я знаю...

-- Так вот, прежде сделай отвлекающий маневр, чтобы ни один мент в районе арефьевского дома не появился.

-- Понятно. Это для нас уже опробованный вариант... Сделаем так, что все силовики, как мухи на мед, слетятся в то место, которое я для них организую... Мертвое поле должно отвечать своему названию...

-- И чтобы поменьше осталось свидетелей, а лучше всего, если их вообще не будет...

-- Это тоже не проблема, в охране у Арефьева случайные люди, из какой-то охранной фирмы и подставлять себя под пули, я думаю, они не станут...

Расколов слушал Кривозуба, а сам думал о другом: ему вспомнился тяжелый взгляд Шубарина, который полчаса назад был у него в гостях, его неуступчивые слова и какие-то истуканистые жесты.

-- Если мы не вернем братве бабки, -- задумчивость покрыла красное лицо Расколова, -- не думаю, что доживем до следующего Рождества...Помни об этом, Миша, и сделай так, чтобы расправа с Арефьевым всем была в радость...А не то нам придется возвращать самим деньги...

-- Я постараюсь, однако это будет стоить определенных и, боюсь, немалых бабок...Людям надо будет хорошо заплатить, транспорт, стволы, патроны к ним...

-- Это второе дело, а сейчас иди и обмозгуй со своими орлами предстоящее дело. Мне надо остаться одному...

Когда Кривозуб покинул помещение, Расколов подошел к телефону и позвонил Грохольскому. Когда-то они с этим человеком сидели в одной колонии и даже делали попытку побега, но были схвачены, когда вылезали из подкопа...

-- Саня, если можешь, гони срочно ко мне. Какое дело? Архисерьезное, а главное, неотложное...Приедешь, все расскажу.

Когда в резиденцию вошел Грохольский, охрана почтительно притихла, словно в гости прибыл самый главный авторитет России. Впрочем, в каком-то смысле это и был один из серьезнейших авторитетов в бандитском мире: киллер, работающий по эксклюзивным заказам...

Они обнялись и Расколов повел гостя к столу.

-- Перекусим? -- спросил он Грохольского умягченным тоном.

-- Я только что вылез из-за стола...В чем вопрос?

-- Не спеши, все по порядку... -- Расколов взял из бара бутылку коньяка с двумя лимонами, пакетик с орехами фундук и они отправились вниз, в примыкающую к бильярдной комнату, в которой он обычно проводил наиболее секретные переговоры.

-- Дело деликатное, -- начал речь Расколов, -- как раз по твоей специализации...

-- Короче, я не люблю, когда меня держат за дурака. Важна конкретика: кого, где, когда? Остальное лабуда, окрошка...

-- Хорошо, буду короток...На днях, а скорее в завтрашнюю ночь, в Опалихе... Арефьева, случайно не знаешь?

-- Знакомая фамилия, -- уклончиво сказал Грохольский. -- Сколько он стоит?

-- Его уберут другие, а тебе надо почистить тех, других, которые исполнят Арефьева...

-- Кто они?

-- Когда ты сюда шел, видел человека в темно-синем костюме, с усами?..

-- Со шрамом у левой ноздри?

-- Он самый...Мне его будет очень недоставать, но в ходу слишком большие ставки, и я не могу рисковать... Ты, Саша, меня понял?

-- Во сколько оцениваешь заказ?

-- А ты?

-- Сто пятьдесят штук, плюс расходы на оружие и после эксцесса -немедленная поездка на западный курорт...По моему выбору...

-- Дороговато... Сто штук и все остальное...

-- Как свяжемся?

-- Это смотря в каком районе Москвы ты будешь находиться?

-- Это не имеет значения, если речь идет о следующей ночи, я буду где-нибудь поблизости от Опалихи...Какой дом и на какой улице?

-- Без улицы...Строение номер девять, на так называемом Мертвом поле...

-- Неплохое название... Звони мне на мобильник и я буду в районе строения номер девять через пять минут...

-- Но там может быть очень жарко...

-- Я это люблю. Ненавижу холод...У тебя, я вижу, неплохие хоромы, а я, представь, до сих пор не имею своего угла...

-- Ты всегда был кочевником, а я -- домостроевцем...И не знаю, кому из нас лучше...

-- Тому хорошо, кто успевает первым нажать на курок... -- Грохольский встал и Расколов увидел под полой гостя черную кобуру с узким крепежным пистолет ремешком.

Глава тринадцатая

Сигнализация сработала так неожиданно, что в первые мгновения они лежали оглушенные, не понимая, что происходит.

-- Что это? -- затаенно спросила Злата и включила ночник. -- Без четверти час...

-- Потуши свет...Я сейчас, -- Арефьев откинул одеяло, нащупал под кроватью ружье и, придерживая рукой дренаж, вышел из спальни.

Сирена продолжала надрываться и потому в ее переливах он не сразу расслышал позывные мобильного телефона. Докладывал Буханец: кто-то пытается проникнуть на территорию -- что делать? Арефьев давно ждал этого часа и не обольщался, что эта ночь не станет его последней ночью в его жизни.

Из стола он вынул коробку патронов и рассовал их по карманам пижамы. Подойдя к окну, осторожно отдернул штору и обвел взглядом сектор освещенного звездами заснеженного пространства. По-прежнему все было на месте. Однако обманчивое ощущение покоя тут же было нарушено: внизу раздались пистолетные выстрелы и он, сдерживая озноб, побежал по длинным коридорам своего жилья. Миновав два перехода, он поднялся по лестнице на третий этаж и подошел к балконной двери. Не успел ее открыть как внизу загрохотала автоматная очередь.

На балконе он встал под каменной аркой, от улицы его отделял массивный парапет, которому не страшны ни пули, ни осколки. Он прислушался, всматриваясь в темный провал двора. И вдруг за забором вспыхнуло несколько прожекторов, которые световыми стволами уперлись в окна дома и Арефьев ощутил всю их гнетущую бритвенность. Он на мгновение зажмурил глаза, однако его руки действовали в автономном режиме: выщелкнув коробчатый магазин, он на ощупь вложил в него патроны и вставил на место. Передернул затвор, поднял ружье на уровень глаз, однако стрелять не стал, поскольку в этот момент в полной тишине раздался нервный, подчеркнуто членораздельный голос. Слова буквально припечатывались к каждой клетке его существа.

-- Арефьев, -- вещал мегафон, -- мы можем сейчас же отсюда уехать, если ты рассчитаешься...И не вздумай звать на помощь своего мента...Три минуты тебе на обдумывание...

Он узнал этот голос, который без сомнения, принадлежал тому ублюдку, который топтал его картину. Тень Расколова -- Кривозуб...

На балкон тихо вошел охранник Чугунов. Его лицо было бледно.

-- Буханец предлагает решить проблему с помощью гранатометов, -- сказал он твердым голосом и Арефьеву это понравилось, однако сказал другое.

-- Пока не будем спешить, посмотрим, что они задумали. Передай Буханцу, пусть вступит в переговоры. Пусть скажет, что деньги я передам завтра лично, из рук в руки...Впрочем, это я им сам скажу, -- Арефьев подошел к парапету и, расправив грудь, громко крикнул:

-- Эй, там, за забором! Это я, Арефьев, хочу говорить с Расколовым.

Последовало замешательство и снова раздался мегафонный голос Кривозуба.

-- Я уполномочен...Проблема должна решиться до утра...

-- Если хотите получить то, за чем приехали, ведите себя корректно. Отвалите от дома, как минимум, на триста метров...

-- Зря ставишь условия, у тебя сегодня игра без козырей. -- От машины резанула трассирующая очередь и роскошным веером вознеслась над коньком крыши.

-- Если это тебя не убеждает, значит, разговора у нас с тобой не получится, -- в голосе Кривозуба слышалась неприкрытая угроза.

Арефьев сразу не мог вспомнить номера телефона Шедова. Прислонив ружье к стене, он вытащил из кармана трубку и стал набирать номер. Ответил старший охранник Фердинанд.

-- Здесь, кажется, назревает нехорошая заварушка, а у меня всего четыре человека в наличии, -- сказал Арефьев. -- Виктор Александрович в курсе...

-- Я тоже в курсе, -- спокойно ответил Фердинанд. -- Сколько соискателей?

-- Пока неизвестно, но ведут себя крайне агрессивно. Слышите, стрельбу? -- Арефьев отстранил от себя руку, в которой был зажат телефон.

-- Сейчас же выезжаем, но будем не раньше чем через полчаса. Продержитесь?

Арефьев не стал отвечать и выключил телефон. Обратился к Чугунову:

-- Быстро свяжись с Воробьевым, пусть немедленно едет сюда.

-- Буханец ему уже доложил. Вадим скорее всего в дороге.

-- Как думаешь, их много?

-- Шакалье в одиночку не нападает. У Расколова военизированное формирование и его мордоворотам нужен постоянный тренинг.

-- И они его получат по полной программе, -- Арефьев стволом постучал по холодной цементной стене. -- Одолжи мне свою куртку, а сам беги вниз, возьми что-нибудь на вешалке, и приведи сюда Злату.

Прожектора на машине Кривозуба вдруг погасли, но через мгновение снова вспыхнули. И одновременно послышался его голос:

-- Пеняй, Ареф, на себя! Мой шеф не поймет, если возвращусь без бабок или без известия о твоей скоропостижной кончине...

-- Пусть лучше твой шеф подумает о твоих похоронах, -- откликнулся Арефьев. -- Надеюсь, ты уже забил себе место на ближайшем кладбище.

-- Учим, братаны, фраера жить! -- крикнул Кривозуб и мгновенно из-за забора по дому полоснули несколько очередей. Десяток пуль чиркнули по балконной арке и горячими червячками стукнулись об пол.

Проскользнувший на балкон Чугунов, протянул Арефьеву кожаную на меху куртку. Тот присел на корточки и в такой неудобной позе стал стягивать с себя куртку Чугунова.

-- Где Злата? -- спросил он охранника.

-- На этом же этаже, в угловой комнате. Она просит вас беречь себя.

-- Иди к ребятам и скажи -- к нам направляется подкрепление. Ты ведь людей Шедова знаешь... Его начальник безопасности Фердинанд приезжал к нам с Виктором в прошлом году, на мой день рождения...

-- А что будем делать с ними? -- Чугунов кивнул в сторону ночных "гостей"? -- Будем играть в поддавки или стрелять на поражение?

Арефьев никак не мог найти рукав и охранник ему помог.

-- Если будут наглеть и сунутся на территорию, стрелять без предупреждения.

Они услышали как взревел автомобильный движок и раздался треск -- это джип пытался массивным лбом протаранить ворота. Однако кованное железо с толстыми ребрами было неберущимся. Арефьев приподнялся над парапетом и прицелился в прожектора. Дважды выстрелил и фары погасли. Он увидел, вернее, угадал, как над забором показались человеческие силуэты, и понял: боевики Расколова начинают штурм его владений. Но когда где-то внизу в его доме раздалась тугая автоматная дробь, от сердца у него отлегло. Это давала отпор его охрана. Пули, высекая искры, прошли по самой кромке забора и очистили его от нападавших. Кто-то, матерно ругаясь, крикнул: "Гарик, давай быстрее гранатомет, он, сволочь, сечет нас из нижнего окна..."

Когда из-за ворот, по пологой дуге, полетело нечто, напоминающее метеорит на ночном небе, Арефьеву стало нехорошо. И предчувствия его не обманули: через пару мгновений прогремел взрыв, дом содрогнулся, зазвенели стекла и наступила мертвая тишина. И в этой всепоглощающей тишине он услышал отчаянный крик Златы. Арефьев, стиснув зубы, толкнул ногой дверь и бегом устремился на этот не стихающий вопль...

Глава четырнадцатая

-- Брательник, подъем! -- голос Бронислава звучал весело, с пионерским энтузиазмом. -- Доспишь, Демьян, в машине.

Димка открыл глаза и откинул одеяло. Он увидел брата, застегивающего кожаную тужурку с бесчисленным количеством карманчиков. Взгляды их встретились.

Где-то во дворе уже разогревались двигатели. Бронислав узнал голос "шевроле", к которому явно примешивался шепоток шедовской "ауди".

-- Куда на этот раз пилить? -- Димка схватил с тумбочки нунчаки и засунул их в задний карман джинсов.

-- Сейчас узнаем...Дядька поклялся своим животом, что после первого же серьезного дела полетим с тобой в Сочи, -- наплечная кобуру никак не хотела застегиваться.

Бронислав, подхватив из-под подушки пистолет, шустро направился на выход.

-- Я жду тебя внизу.

Возле гаража уже находились Шедов, Фердинанд и сидящий за рулем "ауди" Денис Кушак, водитель и охранник в одном лице. Когда Бронислав подошел, Шедов, сжимая зубами фильтр сигареты, проговорил:

-- Арефьева в Опалихе берет на абордаж банда Расколова, -- он внимательно глянул в глаза Бронислава. -- Я знаю ваше отношение к Кривозубу, но прошу, сегодня быть предельно собранными. Я не хочу перед вашей матерью выглядеть убийцей, поняли братья-разбойники?

Димка, переговорив с Фердинандом, отправился в гараж. Вернулся оттуда с перекинутыми через плечо автоматами АК, под мышкой держал гранатомет "муха".

-- Это еще не все, -- сказал он и снова зашел в гараж. Словно охапку дров, он нес запасные магазины. Сложив оружие в кузове "шевроле", близнец полез в кабину, где за рулем уже находился Бронислав.

-- Броня, поезжай за нами, -- сказал Шедов. -- Когда въедем в Новоникольское, я вам дам знак -- кто какой дорогой поедет дальше.

Бронислав сплюнул через форточку, он ощущал дискомфорт -- нечищенные зубы для него были чистым наказанием. Он провел языком по деснам, счищая с них горьковатый ночной налет. Рядом покуривал Димка, ему мешали автоматы, которые он положил себе под ноги.