Бойся своих желаний

Глава 5

— Полина! — кто-то бережно тряс меня за плечо. — Вставай деточка, я так по тебе соскучилась.

И столько тепла в голосе, что я невольно потянулась к говорившей, счастливо улыбаясь во сне.

— Мамочка, — я открыла глаза и сонно, ничего не понимая, уставилась на высокую черноволосую незнакомку, одетую в дорогущий костюм от Сони Рикель. Я его видела при трансляции последней коллекции и долго облизывалась на это трикотажное совершенство. Женщина была более взрослой копией Полины, более ухоженной, хотя куда уж больше, более утонченной, зрелой, знающей себе цену.

— Деточка, — она присела на край кровати и, наклонившись, сжала меня изо всех сил. — Мы с отцом чуть не поседели, когда узнали об аварии, а тут еще и потеря памяти. Поль! Ты всегда была послушным и благоразумным ребенком и тут такое!

По мере того как она говорила, мое удивление росло все больше и больше. Ничего не понимаю. Николай утверждал, что Полина взбалмошная истеричка, маман говорит о том, что она была послушной и благоразумной. Исходя из слов Марины — влюбленная дурочка, готовая на все ради своей страсти, даже залезть в постель к женатому мужику. Либо на лицо раздвоение личности, либо она была отличной актрисой, и настоящую Полину никто не знал. Интересно, какие еще сюрпризы преподнесет мне ее прошлое?

— Вставай, давай, внизу ждет отец, — она сдернула с меня одеяло и шлепнула по попе, затянутой в привезенную Колькой пижаму.

Да, вчера я таки дождалась своих вещей. Николай привез два плотно забитых чемодана с практически всем моим гардеробом. Пятьдесят процентов составляло нижнее белье. Вот куда мне столько? Кстати, было заметно, что подбирал он его с особым трепетом. Все комплекты отличались эротизмом и, как ни странно, удобством. При вручении мне вещей, он попытался напроситься на эротическую сессию в моей спальне, но после разговора с Мариной настроение резко ушло в минус, и откровенно было не до него.

— Поля, — в голосе маман послышались стальные нотки. Волей-неволей пришлось выплывать из задумчивости и тащиться в душ, а потом одеваться. Она, кстати, из комнаты не ушла, дождалась, пока я помоюсь. За это время успела провести ревизию моих вещей. — Полина? Это как понимать? — опять сталь в голосе и тонна возмушения, и было бы из-за чего. Мне протянули несколько пар джинсов. — Где вещи, которые я тебе привезла из Милана? Почему обувь на низком ходу? Или ты считаешь допустимым одеваться подобным образом? Ты молодая интересная девушка! Ты моя дочь, в конце-концов и не можешь носить подобное убожество! Что о нас подумают Митрофановы?

Она потрясала несчастными брюками у меня перед лицом. Ничего не понимаю. Ей что важнее, во что я одета и как меня воспринимают окружающие, чем-то, в каком состоянии мое здоровье? И что это за непримиримый тон, не терпящий возражения? Так можно разговаривать с подчиненными, но не с дочерью, которую действительно любишь и о которой беспокоишься. Кажется, отношения с маман у Полины были не простыми.

— Я не думаю, что мы сейчас будем обсуждать мой гардероб, — сказала я спокойно, забирая у опешившей маман джинсы. Демонстративно их одела, достала балетки, топ, кенгурушку, которую я купила исключительно из-за ее удобства и веселой салатово-зеленой расцветки. По мере того как вещи оказывались на мне, она краснела, бледнела, а потом, схватившись за горло, начала делать вид, что задыхается.

— Полина! Ты смерти моей хочешь? Сейчас же сними это убожество! — шипела она.

— И не подумаю, — я расчесала волосы и скрутила их в пучок на затылке.

Ни капли макияжа, ни духов, все максимально просто и со вкусом. По всей видимости, Полина велась на истерики, устраиваемые матерью, и предпочитала с ней не спорить. Но я не она, меня такими театрализованными представлениями не проймешь. Можно, конечно, постараться и сделать вид, что все по-старому, и Людмила Петровна получила свою привычную, послушную и немногословную дочь. Но, во-первых — авария и потеря памяти, во-вторых — инициация. У меня сейчас есть уникальная возможность изменить к себе ее отношение и заставить считаться со мной ввиду вроде как нестабильного состояния психики и способностей. Что-то внутри довольно заурчало, поддерживая мой настрой.

— Ты отказываешься? — ее глаза подозрительно сузились. Было видно, что к отказам она не привыкла. Вообще. Никак. И мне очень дорого обойдется в будущем такое демонстративное неповиновение.

— Да, — спокойно подтвердила я и вышла из комнаты. Дожидаться, когда она придет в себя, я не стала. Спустилась в холл, где в одном из кресел сидел высокий, импозантный мужчина лет пятидесяти с легкой проседью в волосах и спортивной фигурой. Одет он был не броско, но очень-очень дорого. Это было заметно как по качеству материала, так и по крою простых, в общем-то, брюк, рубашки и накинутого на плечи свитера с клубной символикой.

— Полинка, — он поднялся ко мне на встречу и, подойдя, крепко обнял. — Доченька. Как же так? Почему молчала? Почему не позвонила? Мы бы тут же приехали. Ты же знаешь, у меня нет ничего важнее тебя.

— Папка, — я неловко обняла его, и с противоречивым чувством положила голову на его плечо. С одной стороны — хотелось, чтобы у меня был кто-то близкий, на которого я смогу положиться в этой непростой ситуации. А с другой — я помнила своего родного отца, его большие руки, укачивающие меня в детстве, походы за грибами в осенний, пахнущий прелыми листьями лес. Первая в жизни рыбалка на озере раним летним утром, зимние прогулки на санках. Да, в детстве у меня вообще было много замечательных моментов. Меня любили, учили, воспитывали, за дело наказывали. И потом, я всегда умудрялась превратить наказания в фарс, так что родители не знали толи пороть детку, толи хвалить за сообразительность. Как-то я с соседским мальчишкой в возрасте семи лет удрала в кино, ничего не сказав матушке. Встретила ее по дороге домой, маман как раз дефилировала на работу, пригрозив мне расправой в будущем. И что выдумаете? Шесть пар колгот на мягкое место, сверху спортивные штаны, несколько свитеров. Вид у меня был как у колобка на выгуле. Матушка как меня увидела, пересчитала количество одежки, так и согнулась от хохота. Свой законный подзатыльник я получила вместе с недельным мораторием на мороженное. Но это такие мелочи. И вот как после таких воспоминаний называть Полиных родителей папой и мамой?

— Полина! — рыкнула маман, показавшись на лестнице.

— Люд, мы не дома, — осадил ее отец, невольно задвинув меня за спину.

— Да, Сереж, ты прав, — она тут же взяла себя в руки и величественно спустилась к нам. Из угла за этим представлением наблюдал сидящий в кресле Алексей. Он пока не вмешивался.

— Людмила, Сергей, — из столовой вышла Марина. — Как я рада вас видеть! — она поцеловала воздух возле щечки маман и мило улыбнулась отцу, я была проигнорирована. — Мы как раз собрались завтракать, присоединяйтесь.

— С удовольствием, — расплылся в довольной улыбке отец и подтолкнул меня в сторону столовой. — Мы признаться, еще не успели позавтракать. Из самолета сразу к вам.

На стол были поставлены дополнительные приборы, да и в этот раз блюда были более обильными и разнообразными. На некоторое время за столом установилась тишина.

— А где Николай? — полюбопытствовала я.

— Уехал в университет, — Алексей на минуту отвлекся от своей тарелки и взглянул на меня.

Я только завистливо вздохнула. Маман о чем-то мило щебетала с Мариной. Я не прислушивалась. Отец жевал, Алексей тоже, время, от времени насмешливо глядя на меня. Я же опустив очи в тарелку, пилила сырник и размазывала сметану. Ощущение было тягостное и какое-то неправильное. Такое возникает обычно в чужой компании, когда никого не знаешь и знать, в общем-то, не желаешь. Но и эта пытка подошла к концу. После того как с завтраком было покончено, Алексей пригласил моих родителей в кабинет. Марина пошла за ними следом. Остановилась возле меня и, наклонившись, произнесла, так чтобы слышали все:

— Это у тебя последняя коллекция из секонда? Этакий клошарский гламур, — и столько насмешки в громком шепоте, что я невольно передернула плечами.

— Марина, — одернул ее Алексей, но было поздно. Спина маман заледенела и она, обернувшись, окинула меня многообещающим взглядом. Похоже, пришел конец моим демократичным вещичкам.

Марина ушла в глубь дома с чувством выполненного долга. Я же решила прогуляться по территории. Как раз и время убью и посмотрю, что тут к чему. Дом, оказался тем самым, из-за которого мы с Алексеем и познакомились, а потом еще судились с его бывшей женой. С того времени он мало, в чем изменился, может только чуть больше зарос плющом, что придавало ему особый шарм. Сад, окружавший его со всех сторон, был ухожен. Вовсю цвели деревья, наполняя воздух одуряющим запахом. От кованных ворот к дому вела посыпанная гравием подъездная дорога, по бокам которой росли тюльпаны. Клумбы возле ворот пестрели яркими красками буйного весеннего первоцвета. Очень хотелось подойти и посмотреть, понюхать, может что-то сорвать, пока никто не видит, и вставить крохотный цветочек в прическу. Я воровато оглянулась и никого не заметив, отправилась в сторону ворот да так и замерла там с открытым ртом. Нет! Ну, это же нужно? Ему что делать больше нечего? Машина Никиты была припаркована метрах в пяти от дома. Сердце забилось часто-часто, щеки покрыл лихорадочный румянец, руки дрожали и на пальчиках стали образовываться пока еще робкие язычки пламени. Нет, так не пойдет! Нужно срочно взять себя в руки, а не демонстрировать всем подряд свое нестабильное состояние. Я с трудом отвела взгляд от машины Никиты и пошла по дорожке в сторону дома.

Как он тут оказался? Хотя, зная Никиту, ничего удивительного в этом не вижу. Ник видел, как Колька меня забирал из университета и отвозил домой. Проследил за нами до клуба и не постеснялся продемонстрировать свое присутствие. Он был в клубе и во время инициации, и черт его знает, что он видел и что понял. Но думаю, на тот момент Никита меня потерял. А вот как нашел? А что если он опять окопался возле моего дома и следил за тем, вернусь я туда или нет? После того как меня несколько дней не было, он наверно, забеспокоился и решил проследить за приехавшим Колькой. Черт, знала бы, до сих пор ходила бы в Маринкиных вещах. Итак, Никита, видит Николая, который все время крутился возле меня, а я у него единственная зацепка в деле исчезновения меня же. От таких размышлений можно получить заворот мозгов. Итак, ему нужна я. И он меня тут находит. Вон, как только что взглядом ожег и расплылся в довольной улыбке, пока я трусливо не сбежала. И что делать? Непонятно. Но то, что он не отстанет — факт. Сказать о нем Алексею? Да нет. Алексей — не вариант. Не знаю, какими методами он привык решать подобные вопросы. А делать Маю вдовой, да еще когда она в положении, нет, не хочу на себя брать такой грех. Значит, Алексею говорить не буду. Может, удастся как-то отсюда вырваться и поговорить с Никитой? А с другой стороны, что я ему скажу? Ни на один из его вопросов у меня нет ответа. Значит, получается, что? Молчать, замереть и не дергаться? Ага, вдруг само рассосется, как прыщ на лбу у Кашпировского.

На крыльце я столкнулась с только что вышедшим отцом.

— Поль, пойдем в дом, поговорить нужно, — он подтолкнул меня к открытой двери.

Вся честная компания сидела в кабинете. Алексей загадочно улыбался, Марина устроилась на подлокотнике кресла и поглаживала его плечо. Маман задумчиво рассматривала свои ногти. Меня усалили на давешний стул, стоявший недалеко от кресла, в которое приземлился отец.

— Мариш, — Алексей погладил ее по ладошке, — а не организуешь ли ты нам кофейку? Очень хочется.

— Конечно любимый, — она ласково ему улыбнулась и чмокнула в чуть небритую щеку. — Вам тоже кофе? — она с улыбкой посмотрела на родителей.

— Да, — отец провел рукой по волосам, — я бы не отказался.

— Нет, спасибо, — улыбнулась маман, — в таких количествах кофе вреден для цвета лица.

— Итак, — Алексей пристально посмотрела на меня, после того как за Мариной закрылись двери. — Мы с твоими родителями пришли к согласию по поводу продолжения твоего обучения. Предварительно договорились о полугоде.

— Как? — изумилась я. — Ты же говорил о месяце.

— Да, в том случае, если ты пройдешь, весь курс в этот отрезок времени и сдашь экзамен. Но… — он на минуту замолчал. — Очень сомневаюсь, что это случится, и ты выдержишь нагрузку. Кроме того, нужно понять, почему ты все-таки смогла самостоятельно инициироваться.

Я, было, попыталась что-то сказать про спровоцировавшие меня события, но тут же была остановлена повелительным жестом Алексея.

— Это и так понятно, важно другое, почему тебя принял огонь, вот что интересно. Поверь, до этого у тебя была масса моментов, — он несколько замялся, подбирая правильную формулировку, — ммм, скажем так, стрессовых моментов, когда ты могла инициироваться. Этого не произошло. Так почему это случилось сейчас?

Он поддался вперед и ожег меня крайне заинтересованным взглядом, не сулившим ничего хорошего в будущем. Мне сказать было нечего, оставалось только пожать плечами и хмуро на него посмотреть. Родители молча следили за разговором и не вмешивались. Как будто отправляли меня учиться в пансион благородных девиц, а не отдавали в руки непонятно кому и непонятно для каких целей. Я перевела недоуменный взгляд на отца, ожидая от него хоть какой-то реакции. Он только неловко отвел взгляд. Маман изучала ногти и предпочитала делать вид, что ее тут нет.

— Па, — я попыталась воззвать к его родственным чувствам. — Ты ничего не хочешь сказать?

— Малыш, — он замялся. — Так будет лучше. Поверь, Алексей замечательный специалист и он сделает все для того, чтобы ты смогла овладеть пробудившейся силой и взять ее под контроль. Лучше него это никто сделать не сможет.

Кажется, все давно решили за меня, а теперь просто ставят в известность. Права голоса в данной ситуации я не имела, и мне это решительно не нравилось. Вот только было одно но. Огонь. Сама я не справлюсь. И если Алексей сможет быть полезным, что же, так тому и быть.

— А как же учеба? — это была единственная, хоть и вялая попытка повернуть ситуацию в свою сторону. Это понимала я, это понимал и Алексей.

— Возьмешь академку, или же переведешься на заочный, — отмахнулся он.

— Можно устроить свободное посещение, — подала голос маман. — С деканом я договорюсь. Все-таки жаль будет терять время, семестр через месяц-два закончится.

— Все решили? — насмешливо и с толикой горечи спросила я. Чувствовалось, что если сейчас не возьму себя в руки, понемногу начну впадать в истерику от абсурдности ситуации. Очень тяжело после абсолютной самостоятельности взрослого человека, возвращаться в подчиненное положение. Умом я понимала, что стоит выждать, не демонстрировать свой норов, но все мое естество этому противилось. Кончики пальцев стало покалывать от легких разрядов, вестников приближающегося огненного урагана. В душе что-то недовольно заворочалось, стараясь вырваться наружу и показать кто тут главный. Я тяжело задышала, стараясь взять себя в руки и усмирить непокорную стихию. От усилий над губой выступили капельки пота.

— Что тебя не устраивает? — спокойно спросил Алексей, словно не замечая моей внутренней борьбы, хотя на меня уже обеспокоено стала поглядывать маман. — Я же тебе все уже объяснил. И ты даже со мной согласилась. Ты сейчас опасна даже не столько для себя, ты опасна для окружающих.

— Согласна, — глухо ответила я, все же справившись со стихией.

— Так в чем же дело? — не понял он.

— В том, что вам даже не пришло в голову пригласить меня, когда вы решали мою судьбу. Мою! Понимаешь! Мою! — я опять стала заводиться. — Я не маленький ребенок, я взрослый человек и требую к себе элементарного уважения!

— Так и веди себя соответственно! — видно было, что я его все-таки умудрилась вывести из себя. — Ах, за детку все решили родители! Ах, детка обиделась! А что эта самая детка сделала, чтобы к ней относились по-другому? Что? Сама пошла учиться? Сама на жизнь зарабатывает? Сама-то ты хоть чего-то стоишь? Без папиного кошелька и маминых нарядов. Что ты умеешь? По салонам шастать и тратить родительские деньги?

— Алексей, — одернул его отец. — Полина все-таки наш единственный ребенок.

А мне на эту тираду сказать было нечего. Он прав. Во всем. Ситуацию немного разрядило появление Марины с подносом в руках. Она, улыбаясь, поставила кофе перед Алексеем и отцом, и опять уселась на подлокотник, демонстрируя окружающим и мне в частности, что это ее территория.

— Итак? — Алексей отхлебнул из чашки и посмотрел на меня.

— Я согласна, — я распрямила плечи и твердо посмотрела на него. Почему-то для меня было важно продемонстрировать ему и окружающим, что я не капризная, взбалмошная девица, а человек, способный отвечать за свои поступки и принимающий решения самостоятельно. Хоть вот такие, спровоцированные другими.

— Молодец, умная девочка, — он одобрительно ухмыльнулся и кивнул. — Обучение начнется сегодня же после обеда. До этого времени можешь пообщаться с родителями.

И как-то все засуетились. Отец подхватился с кресла и, улыбаясь, вышел в холл, маман за ним. Алексей остался сидеть на своем месте. А я столкнулась в дверях с выходящей Мариной.

— Ну что? Поставили тебя на место? — насмешливо спросила она и вышла в двери первой.

Захотелось придушить мерзавку, еле себя сдержала, хорошо понимая, чем это закончится.

Прощание с родителями вышло каким-то скомканным. Отцу было неловко, и он, опустив глаза, чмокнул меня в щеку. Маман пообещала прислать подобающие одеяния и взяла обещание хорошо себя вести, слушаясь во всем Алексея. Когда за ними захлопнулась дверь, я вздохнула с облегчением. И этот этап пройден. Теперь бы разобраться со всем остальным.

Нет, родителей Полины я не осуждала. Каждый воспитывает своего ребенка в соответствии со своими представлениями, что такое хорошо, и что такое плохо, вкладывая в него определенные поведенческие установки. Балуя, давая испытать то, чего самому в детстве не хватало, любя, холя и лелея, не понимая, что и чрезмерной любовью, и опекой можно навредить не хуже, чем безразличием. Лучше всего соблюдать золотую середину, давая маленькому человечку больше самостоятельности, любя его, но и наказывая, если дитятю начнет заносить не в ту степь. Хотя это только моя точка зрения и она не подкреплена опытом воспитания собственного отпрыска.

— Полина, — вывел меня из задумчивости голос Алексея. — Переоденься и спускайся в подвал.

— Во что? — решила уточнить я, оглядывая свой во всех отношениях удобный костюм.

— Спортивные брюки и футболка найдутся в твоем гардеробе?

— Угу, а ты говорил, что после обеда, — удивилась я.

— Я передумал, не стоит заниматься на полный желудок, — он опять скрылся в своем кабинете, а я пошла переодеваться.

Трикотажные брюки и футболка нашлись сразу. Одеть их много времени не заняло, и уже минут через пять я была в подвале.

— Присаживайся, — сидящий в позе лотоса Алексей показал мне на место на полу напротив себя. — Начнем с медитации.

И понеслось. Кто бы мне раньше сказал, что раскорячиться в позе лотоса — это так тяжело. Даже не физически, Полькино тело было тренированным. Психологически. Как-то у меня в голове не укладывалось, что мои ноги могут так заплестись. Но ничего, немного попыхтела, и получилось. После этого — уход в астрал, тобишь само расслабление и отрешение от всего, что вокруг меня происходило. Концентрировалась на собственной силе, замершей в районе солнечного сплетения — по крайней мере, пыталась. Отрешиться не получалось. Никак. Вообще. Я отчетливо ощущала, что тело Алексея находится напротив, слышала его мерное дыхание, ощущала запах его туалетной воды с капелькой мускуса и сандала.

— Полина, — одернул он меня. — Такими темпами мы и за год не закончим. А ты что-то про месяц говорила?

— Извини, — вздохнула я и постаралась сконцентрироваться на ощущении тепла в районе солнечного сплетения.

Шел уже четвертый час так называемых занятий. Есть хотелось ужасно. Спина затекла, ноги не гнулись, руки дрожали. А Алексей, развалившийся напротив в принесенном кресле, почитывал мужской журнал и время от времени комментировал мои успехи. Обидно комментировал, не сдерживая себя. Это злило и не давало сконцентрироваться на выполнении задания.

— Бездарность, — бросил он в мою сторону. — Ни на что не способная бездарность. Как тебя только огонь принял?

И вот так постоянно, я понемногу начинала закипать. В душе ворочалось раздражение, собираясь вырваться вовне очередным сполохом силы. Было ощущение, что я сама по себе, а живущий во мне огонь сам по себе. Былого единения как не бывало. Он не подчинялся, бурлил, гневался норовя вырваться наружу. Все силы уходили не на медитацию, а на сдерживание силы в узде. Ничего путного не получалось.

— А может, ничего и нет? А огонь Кольке только привиделся? И не было никакой инициации? Так, всего лишь проснулся небольшой отблеск силы? Ммм?

Я не знала, зачем ему выводить меня из себя. Я встала на ноги и с ненавистью посмотрела на него. На руках заиграли языки пламени, но вот выпустить их в живого человека я не могла, хотя и очень хотелось. Вторя моим мыслям, внутренний огонь удвоил усилия, в попытке вырваться наружу. Мой лоб покрыла испарина, пальцы рук сжимались все сильнее и сильнее. Было только одно желание — выпустить его на волю. Может тогда станет легче. А Алексей как будто и не замечал моего состояния.

— И что? Это все? — он насмешливо на меня посмотрел.

— Милый, — в дверях показалась головка Марины. — Хватит возиться с этой убогой, все равно она ни на что не способна. Пойдем обедать, а ее оставь тут, пусть тренируется хоть всю ночь. Может хоть так что-то получится.

И вот это-то и сорвало внутренний клапан. Ни Алексеевы шпильки, к которым я за несколько часов уже привыкла. Ни ситуация в целом, ни встреча с родителями, которая показала, что ждать мне от них особой поддержки не стоит, последней каплей стала фраза Марины.

Огонь ураганом промчался по всему телу, сжигая одежду дотла, окутывая меня, принимая в свои объятия. Сила пьянила. Я чувствовала, что по мановению моей руки может исчезнуть все, что мне так мешает: и Алексей, и ненавистная Марина, и этот дом вместе с подвалом. Но что-то останавливало.

— Исчезни, — рявкнул он на жену.

Дверь за ней тут же захлопнулась.

Я пылала, пылал пол вокруг меня. Огонь постепенно подбирался к сидящему напротив Алексею, разглядывающему меня с любопытством.

— Останови его у кресла, — потребовал он.

— Не могу, — я чувствовала, что пламя мне не подвластно. Я могла только просить, а не приказывать. И было странное ощущение, что огонь знает о моих потаенных мыслях, о желании «приласкать» Алексея, за эти несколько часов выноса мозга.

— Можешь, — рыкнул он. И столько в его голосе было непререкаемой веры в свои слова, что ему поверила и я, останавливая пламя у самых кончиков его туфель. — Теперь начинай его втягивать в себя, — и опять повелительные интонации, непререкаемый тон, убежденность в соей правоте, не оставляющее места для сомнения и страха.

Долгое время ничего не получалось, огонь полыхал вокруг, завораживая игрой пламени и обещанием могущества. Я с трудом удерживала его в тех же рамках, чувствуя, как иссякают силы и еще чуть-чуть и пламя вырвется из-под контроля, превращая все в пепел.

— Втягивай его, подчиняй! — крикнул он, вставая и отступая от меня на шаг.

Это-то и послужило спусковым механизмом. Я его не удержала. Огонь вырвался из-под контроля и ураганом пронесся по всему подвалу, сметая все на своем пути. Мне было страшно, очень страшно. Я зажмурила глаза, боясь посмотреть в сторону, где только что стоял Алексей.

— Возьми его под контроль, — услышала я его голос. — Иначе сила выпьет тебя.

Я открыла глаза и уставилась на свободный от огня островок, в котором спокойно стоял Алексей. А вокруг ревело и бесновалось пламя. Оно напоминало вырвавшегося на свободу дикого зверя, который в своей жажде крови сметает на своем пути все живое. Это уже не был тот ласковый огонь, который принял меня первый раз. Это была злая стихия, которую уже невозможно контролировать.

— Полина, слушай мой голос, — донеслось со стороны Алексея, — сконцентрируйся на дыхании, успокойся и не нервничай. Это пламя, отражение твоего внутреннего состояния. Чем злее ты, тем злее огонь! Возьми себя в руки и представь что-то приятное, милое, нежное, момент, когда тебе было по-настоящему хорошо.

Представить? Что представить? То как мне рвало душу, после того как Алексей меня бросил? От этой мысли и вспыхнувшей внутренней боли, языки пламени взметнулись под потолок и начали весело поглощать огнеупорные плиты. Он прав? Этот огонь действительно мои эмоции? Чем больше боли, тем сильнее пламя. Чем больше гнева, тем оно жарче и яростнее. Если это так, то зачем было меня провоцировать? Он же знал, что я вспыхну, рано или поздно, но загорюсь, превращая здесь все в руины. Зачем?

Так, не время об этом думать, все потом. Приятное, говоришь? Вспомнить то, от чего мне было так хорошо, что я задыхалась от счастья? Перед глазами встала наша первая ночь. Неистовость соития, помноженная на нежность первого раза. Страсть, счастье и, как следствие, невероятное удовольствие. Языки пламени стали еще яростнее, сужая безопасный круг, в котором стоял Алексей, выжигая кислород, не давая нам нормально дышать.

— Полина, вспомни убаюкивающее действие океана, сосновый лес, запах весеннего утра! Вспомни приятное, черт тебя раздери, иначе мы тут погибнем! Мне его не удержать! — Алексей смотрел на меня сквозь бушующую пелену пламени, и я видела, что держится он из последних сил.

Хорошее? Что же вспомнить хорошее? Когда мне было по-настоящему хорошо и беззаботно? Наверно в детстве. Я вспомнила тут самую поездку на море перед школой, свои ныряния в набегающую волну. Игры с соседской ребятней на пляже. Запах йода. Крики чаек, счастливую улыбку загорелой матушки, следящей за тем, как я путаю руки и неуверенно держу вилку и нож. Я понемногу стала успокаиваться и как наяву увидела себя плывущей среди волн по бескрайним просторам. Злость отступила, а за ней и пламя. Оно, не поддерживаемое жаром моих эмоций, понемногу стало опадать. Вот уже языки пламени не лижут потолок, вот пламя только вокруг меня. Момент и оно скользит только по моим рукам. Момент и его уже нет. Только сажа на всех поверхностях и на мне, и почему-то трудно дышать. Нет сил провести ладонью по лицу. И почему-то черные мушки вокруг меня. Целый рой. И слабость. Такая сильная, до шума в ушах, до дрожи в ногах и пальчиках рук. Я не почувствовала, как меня подхватили заботливые руки, сквозь беспамятство пробился только запах. Тот самый — мускус и сандал, а потом тьма приняла меня в свои объятия.

Алексей отнес тело Полины в ее комнату. Не взирая на разводы сажи по всему телу, сгрузил в кровать и накрыл одеялом. Пусть поспит. А ему было о чем подумать.

Он спустился к себе в кабинет, налил полный бокал виски и судорожно выпил. Да, такого он не ожидал. Нет, он, конечно, предполагал, что девчонка сильна, но чтобы настолько! Когда Колька что-то лепетал о десятибалльном шторме он, признаться, не поверил. Ну, мало ли чего со страха не привидится. И семибальный огненный шторм может натворить такого, что потом замучаешься с восстановлением. Но то, что он увидел сегодня и почувствовал… Да. Слов нет. Если бы он представлял, какой силой она обладает, десять раз бы подумал, прежде чем начинать ее провоцировать. Поступить по-другому Алексей не мог. Он должен был выяснить ее болевой порог, что может спровоцировать Полину, да и уровень силы тоже. Нужно же понимать, с чем придется работать. Жестоко? Безусловно. Но другого выхода не было. Там где замешана сила — не до сентиментальности. Довыяснялся. Еле справился со стихией. И это он, маг со стажем. А ведь, сколько она держалась, не поддавалась на его провокации, вызывая невольное уважение. Раньше она такой не была. Прав-прав племянничек, что-то во всей этой истории не так. Нужно разобраться. Только вот под силу ли? Или пригласить кого-то из мозгоправов, пусть они ее посмотрят. Хуже, во всяком случае, не будет. Да и еще, Марину нужно держать в узде, укоротить ее язык. Он обратил внимание, что спусковым механизмом сегодня послужила именно Марина. Как бы до беды не дошло. Хорошо бы ее услать куда-нибудь, да разве же эта дура поедет?

В этот раз я провалялась дня три, придя в себя только на вторые сутки. Эксперимент истощил, лишил сил и самое страшное, поколебалась вера в себя, в самоконтроль, который ранее я считала совершенным. Оказалось, что меня так просто вывести из себя, когда вместо разума остаются одни инстинкты и уже ничего не удерживает от края, за которым «убей» и «покарай», кажутся такими простыми и приемлемыми. Да, наверно, недавние события должны были произойти, чтобы я осознала, какая страшная сила скрыта в моем новом теле. Осознала, приняла и научилась с этим жить. Наверно в этом и была цель Алексея — испугать. Это у него замечательно получилось. Не знаю, как теперь смогу спуститься в тот подвал еще раз.

— Хватит валяться, — в комнату вплыл Николя с подносом, стоящим на специальном столике. — Вот твой завтрак, ешь быстрее и вставай.

Он примостил эту конструкцию у меня на кровати и плюхнулся рядом.

— Коль, а может, я сначала умоюсь? — я подняла бровку и вопросительно на него посмотрела.

— Потом. Ешь, завтрак я готовил, — и столько в этой фразе было гордости, что я не посмела ослушаться. Я подцепила вилкой кусочек бекона, осторожно его попробовала. Вкусно. А затем, даже не заметив, съела яичницу, запив ее одуряющее пахнущим кофе. Булочку с маслом тоже не проигнорировала.

— Все, — я отставила столик в сторону. — Наелась. А к чему такая спешка и почему ты тут, а не на парах?

— Назарова, ты монстр, — он рассмеялся. — Сегодня суббота и никаких пар не предвидится, а спешка… Спешка исключительно потому, что мне хочется показать тебе окрестности. А то за последние три дня валяния в кровати ты уже мохом поросла. Пошли, прогуляемся, и я тебе тут все покажу.

— Коль, а может ты выйдешь? — я подтянула одеяло повыше.

— Ой, Полин, а что я там еще не видел? — и он одарил меня улыбкой чеширского кота.

Нет, все-таки в этом парнишке что-то есть. Иначе с чего у меня так заколотилось сердечко? Но до своего родственника ему еще далеко. Вот лет через пять-десять Николай будет разбивать женские сердца одним взмахом длиннющих ресниц, одним насмешливым взглядом, полуулыбкой, движением руки, взъерошивающей лохматые вихры. И сейчас в нем есть определенный шарм и харизма, но нет пока еще заматерелости, которая приходит только с возрастом и опытом. Он пока только щенок, а вот матерым хищником станет со временем. И кажется, мне не суждено проследить все этапы его взросления и превращения из очаровательного юноши в сильного и властного мужчину. Я получу свое, научусь всему чему смогу и только меня здесь и видели. Митрофановы мне порядком надоели. А ведь общаюсь я с ними всего ничего. Жестокость Алексея, непримиримость Марины, щенячья преданность Николая, это далеко не те качества, которые я бы хотела видеть в близких мне людях. О родителях вообще говорить не приходится. Мать излишне властная, у отца есть свое мнение, но оно где-то очень глубоко закопано, без лупы и не разглядишь.

— Полин, — Колька выдернул меня из размышлений. — Вставай.

— Ладно, — я выбралась из постели, замотавшись в простыню. Еще немного пошатывало, но было значительно легче, чем вчера. — Ты иди, я, как только соберусь, спущусь вниз.

— Только ты недолго, — он встал и без возражений вышел.

Душ сделал свое дело, я пришла в себя, причем настолько, что почувствовала непреодолимое желание прогуляться. Стены начали давить, хотелось свежего воздуха и новых, желательно положительных эмоций. Николай, как верный рыцарь, ждал внизу, приплясывая от нетерпения на одном месте.

— А где все? — удивилась я отсутствию обитателей дома.

— Марина куда-то укатила по делам, вроде ее не будет неделю. Дядь Лешу вызвали на работу, что-то у них там произошло. У прислуги выходной. Так что мы предоставлены сами себе. Ммм, замечательно, ты не находишь? — он навис надо мной и попытался прижать меня к стеночке. Не получилось. Я ловко вывернулась и поспешила на выход.

— Нахожу. Что ты мне собирался показать? — я уже была на крыльце.

— Сначала сад, потом пройдемся по поселку. У нас тут и озеро есть, и лес. Тебе должно понравиться.

Сад я уже видела, но все так же восторгалась искусству садовника, державшего свое хозяйство в идеальном порядке. Клумбы радовали яркими цветами, успевшими раскрыться за несколько дней, пока я изображала умирающую лебедь. Начали распускаться цветы на сакуре, приманивая к себе проснувшихся пчел. Деревья радовали чистым изумрудом листьев, который бывает только ранней весной. Ни пыли, ни грязи — незамутненный цвет ранней зелени. Погода тоже не подкачала, ни единого облачка, только глубокая бирюза. Настроение стремительно улучшалось. Хотелось вдыхать полной грудью напоенный весенними ароматами воздух, улыбаться, смеяться и шалить. Энергия, которой я раньше в себе не ощущала, внезапно забила внутри чистым ключом, делая глаза ярче, а улыбку обворожительнее.

С экскурсией по участку было покончено быстро и очень хотелось увидеть, что там за забором. А там был лес, шумевший прямо за оградой. Сосны чередовались с кленами и молодыми дубами. Подлеска не было, что само по себе странно, создавалось ощущение, что и здесь потрудилась умелая рука, убрав весь мусор и обломанные ветви деревьев. Между стволов петляла широкая тропинка, больше похожая на утоптанную дорожку. И минут через пятнадцать неспешной ходьбы в просвете между деревьями показалась водная гладь. Озерцо было не большим, но таким красивым, чистым, что я невольно залюбовалась. Вдалеке виднелась лодочная станция.

— Покатаемся? — предложил юный романтик.

— Не хочу, — как-то страшновато было оказаться рядом с ним в лодке на середине озера. Плавать я не умела, а что взбредет в его голову в следующий раз, сказать было тяжело.

— Трусиха, — видимо по выражению моего лица он все понял правильно. — Ну, тогда может, искупаемся? — и опять шаловливый взгляд в мою сторону.

— Колька, ты смерти моей хочешь? — рыкнула я, представив себя барахтающуюся в ледяной воде.

— Почему это? — натурально удивился он. — Тепло же. Вода градусов пятнадцать. Вполне можно открывать сезон, — но по хитрому блеску глаз было понятно, что он всего лишь шутит.

— Кооооль, — протянула я, — только после тебя.

И что вы думаете? Он в минуту разоблачился и сиганул в озеро, обдав меня мириадами брызг.

— И как водичка? — со смехом спросила я, впрочем, отойдя на достаточно безопасное расстояние.

— Супер, — он выпрыгнул из воды как чертик из табакерки, отфыркиваясь и подпрыгивая на одной ноге, вытряхивая воду из ушей. Схватил свою футболку и насухо вытерся. А потом, недолго думая, обнажился, давая мне возможность рассмотреть себя со всех сторон, демонстрируя рельефность ягодичных мышц, тугие мышцы спины и в полуобороте кубики пресса. Я тут же отвернулась, пока он не повернулся ко мне полностью, демонстрируя, насколько он хорошо сложен в некоторых стратегических местах. Не то чтобы для меня там было что-то новое, просто неловко. За спиной раздался смешок, и я услышала шелест одежды и некоторое бурчание, когда это чудо попыталось попасть босой ногой в кроссовок.

— Все, можешь поворачиваться, — он подошел ко мне и заглянул в глаза. Не знаю, что он там увидел, но недолго думая, притянул к себе и впился в мои губы поцелуем.

От неожиданности я поддалась, впуская в рот его язык. Мы упоительно целовались. В один момент было забыто все. Был только один миг — этот. Ощущение его рук на моей спине, жара его тела вокруг, языка, покоряющего меня и ласкающего, вызывающего мелкие мурашки по телу. Я потеряла голову от наслаждения и чувственности момента. Хотелось большего. Забыться, забыть и ринуться в водоворот страсти, не думая о последствиях. Последствия… Алексей… Это-то меня и отрезвило.

— Хватит, — я оттолкнула его, тяжело дыша и обжигая юного нахала злым взглядом.

— Тебе не понравилось? — и вот что ему сказать? Понравилось, да так, что у старой тетки чуть крышу не снесло от удовольствия? Или ты мне напоминаешь совершенно другого человека?

— Пойдем, — я подхватила обиженного парня за руку и поволокла в сторону дома. Уже через минуту, видимо придя к какому-то решению, он вышагивал возле меня вполне довольный жизнью. А в доме нас ждал облом виде вернувшегося раньше времени Алексея.

— Полина? — он осмотрел нашу развеселую компанию, остановив недовольный взгляд на мне. — Зайди ко мне в кабинет.

Пришлось идти, сунувшегося было к нам Кольку, развернули и услали готовить обед.

— Присаживайся, — Алексей указал мне на одно из кресел возле стола, сам сел в такое же. — Нужно поговорить.

Я первой начинать разговор не спешила, хоть вопросов было много. В этой ситуации лучше выслушать его, может часть вопросов отпадет сама собой. Пауза затягивалась. Алексей внимательно следил за мной, что-то обдумывая, я же постепенно начинала ерзать под его взглядом.

— Полин, прошлый урок, — он на минуту замолчал, потер переносицу, и устало прикрыл глаза. — Я не буду за него извиняться. Мне нужно было понять, что ты можешь, уровень силы. И как долго ты можешь продержаться, если тебя целенаправленно доводить до ручки. Скажем так, выяснить болевой порог.

— И что скажешь? — тихо спросила я, потерев пальцем ладонь и опустив глаза в пол. Было неловко, непонятно от чего.

— Скажу, что ты очень сильна, мне еле удалось блокировать твою силу, — он опять замолчал.

— И? — подбодрила я его.

— И мне тяжело будет учить тебя одному. Придется пригласить еще кое-кого из ребят. А осенью тебя ждет одна из закрытых школ ковена. Просто научить тебя контролировать силу — этого мало. Даже понять, почему все случилось, так как случилось. Мы не можем разбрасываться таким ценным даром, итак магов с хорошим потенциалом в последнее время рождается все меньше и меньше. Ты нам нужна, — и столько убежденности в своих словах, столько непоколебимости.

— Альтернатива? — спросила я через какое-то время.

— Полное лишение дара. Или ты работаешь на ковен, или ты простой человек, — он пожал плечами.

Я склонялась ко второму варианту, не видя в нем для себя ничего страшного. Но быстро принимать решения было не в моих правилах.

— Я могу подумать?

— Да, конечно, но это не отменяет тренировок. И начнем с завтрашнего утра. А сейчас пойдем обедать.

Обед в Колькином исполнении был шедевральным. Он разогрел густой наваристый борщ, приготовил салат и разогрел мясо. Сервировка была безупречна, и я наслаждалась каждым кусочком, выставленных блюд. После обеда Николя пытался вытянуть меня на еще одну прогулку, но помня стриптиз в его исполнении, я благоразумно отказалась, оккупировав один из библиотечных диванов. Ринулась было к скрытой полке, но ничего за панелькой не обнаружила. Видимо бдительная Марина успела перепрятать книги. Пришлось удовлетвориться детективом, найденным тут же. А утро следующего дня началось с командного рыка Алексея, вытянувшего меня из постели в районе семи часов и устроившего веселую жизнь.

— Посмотрим, насколько ты себя запустила, — он стоял напротив собранный, грозный, сна ни в одном глазу. Утренний туман воспринимался им как что-то совершенно естественное, и казалось, что легкая весенняя промозглость не доставляет ему никаких неудобств. Я же в отличие от него зевала и куталась во флиску, перетаптываясь с одной ноги на другую.

— Чего стоим? Кого ждем? Десять кругов вокруг дома! Пошла! — он нажал секундомер и грозно посмотрел. Спорить желания не возникло, и я вяло изобразила пробежку. Но не тут-то было. Алексей бежал за мной, время от времени комментируя каждое мое движение и издеваясь от души. Это меня подстегнуло, да и тело, разгоряченное первым кругом, требовало продолжить издевательство. Ему это нравилось, оно гнало кровь по венам, наполняя каждую мышцу силой и ловкостью, делая их эластичными. Дыхание не сбивалось, и уже на втором круге я почувствовала себя намного увереннее. Все десять кругов дались тяжело, не знаю, как там Полина раньше, но я это тело не тренировала, не до того было. Но чувствовалось, что к нагрузкам оно привычно.

Дальше была разминка, да такая, что с меня десять потов сошло. Алексей при этом, выполняя все те же упражнения, даже не запыхался. Меня убил турник, на котором я болталась как глиста на подтяжках, не имея сил подтянуться хоть раз. Следующим этапом издевательства было отжимание, приседание и пресс, которые я позорно завалила, разлегшись на пенке, как доярка на городском пляжу.

— Работаем! — Алексей навис надомной, загораживая очистившееся небо.

— Не могу, — прохрипела я.

— А ты через не могу! Давай, иначе заставлю пробежать еще десять кругов.

И я дала, десять раз отжалась, потом умудрилась двадцать раз качнуть пресс. Приседания в моем исполнении были просто зубодробительными. Я была похожа на пьяного матроса во время шторма. Меня пошатывало из стороны в сторону. Ноги не гнулись, но я, изображая бодрость на лице, пыталась выполнить хоть что-то. На двадцатом приседании я свалилась ему под ноги и не смогла встать.

— Н-да, — только и сказал Алексей, рассматривая меня с нескрываемым презрением. — Раньше ты умудрялась выдерживать нагрузку в два раза больше. А сейчас что? Это же нужно было так себя запустить. Ладно, ты хоть упражнения на растяжку сделай, несчастье.

Попыталась. Честно попыталась, его последние слова меня задели, заставили сжать зубы и провести кое-как комплекс упражнений. После этого Алексей развернулся и ушел, сказав напоследок, что у меня есть полчаса привести себя в порядок перед завтраком. Как я доползла до душа — это отдельная история. Я возблагодарила всех богов, что Марины нет, иначе ехидными комментариями я была бы обеспечена на ближайший месяц. Душ помог слабо. Руки и ноги дрожали. Мне бы не помешал хороший массаж, иначе завтра не встану. А то, что завтра пытка продолжитсяя, сомневаться не приходилось.

Затем был завтрак, после него час медитации в подвале. Признаться, спускалась я туда с внутренней дрожью, ожидая от занятий непонятно чего. Но обошлось. Я училась правильно дышать, расслаблять тело, отключив мозги. И как только мне удалось последнее, дело пошло намного веселее. Тело как будто само вспоминало старые навыки.

Обед. Час перерыва, когда я, распластавшись на кровати, пыталась отдышаться. И опять занятия в подвале. Концентрация на внутренней силе. Пока только ее ощущение, осознание, что я могу к ней прикоснуться, погладить и призвать, впрочем, без попыток последнего. Видимо и у Алексея еще живо было в памяти то, что тут произошло прошлый раз, и чем тот эксперимент чуть не закончился. После этого урока, час самообороны, когда после разминки Алексей с удовольствием валял меня по татами, сетуя на безголовую ученицу, которая все на свете успела забыть. Я честно попыталась абстрагироваться и дать вбитым ранее рефлексам проявить себя. Дело пошло веселее. Но за рефлексами должны следовать мозги. А с этим пока был напряг.

Как доползла до своей комнаты, я не запомнила. Ужин прошел без меня. Я валялась на полу, не в силах сдвинуться и отчаянно себя жалела, проклиная все на свете, Алексея, с его учебой, дар, новое тело, себя, свою глупость и безголовость. На последнем я умудрилась заснуть. Я не чувствовала, как чьи-то бережные руки меня подняли с пола, раздев и уложив в кровать. Не чувствовала, как кто-то разминал меня, намазав чем-то пахучим, но действенным. Я все больше и больше проваливалась в сон. А утром следующего дня все началось по новой.