Брак с другими видами

Отчужденные призраками[18]

Мужья-оборотни, соседки-ведьмы и ушельцы-хикикомори:

реализация демонов и демонизация реальности

в магическом гротессизме Юкико Мотои

Странный синкретический жанр, в котором пишет свою прозу Юкико Мотоя, так и тянет определить как «магический гротеск». Этакий японский черный юмор, где червоточинка любой ситуации доводится до мистического, потустороннего абсурда. Изысканная издевка над «устоями приличного общества» от молодой образованной японки, которой традиционно даже сегодня вроде бы не пристало громко высказывать свое мнение вслух.

О нет, эта мадам с хитрым прищуром не станет забивать вам голову ни высоковольтными проклятиями, ни язвительными эпитетами. Ее гротеск гораздо изобретательней и эффективней. Вместо этого она предложит вам… поиграть в «змеиный мячик». Когда две змеи начинают пожирать друг друга одновременно, начиная с хвоста. Обе жрут с одинаковой скоростью, и когда наконец добираются друг дружке до головы…

Итак, дорогие сограждане, в который уж раз заявляет миру Юкико Мотоя. Современный институт брака сдох. В нашем сверхпотребительском гиперсоциуме, где человек человеку — просто набор услуг, такой законодательный акт, как «брачное обязательство», уже напоминает легализацию каннибализма.

Примеры, спросим мы? Сколько угодно, отвечает нам с лисьей улыбочкой Юкико-сан. Оглянитесь вокруг, вы видите этих женатиков каждый день. Только вчитайтесь во все их казалось бы малозначащие детали — и опознать этих героев вам будет совсем не сложно!

Встаньте на выходе из вашей столичной многоэтажки, присмотритесь к толпе. Вон идет благополучная домохозяйка Сан-тян — красотка из провинции, что пару лет назад успешно выскочила замуж. Скорее всего, не без помощи брачного агентства, ведь уже первую встречу с ним вспоминает как покоренную ступень на пути к достижению цели. Целью же было захомутать владельца роскошной квартиры в Токио — и перестать задыхаться в ненавистной фирме. И она таки нашла себе идеального Чужака. Который уже разок развелся, потому что устал скрывать от прежней жены, что он — Чужак. Но от такой, как Сан-тян, ему уже и скрываться нет нужды. Да, он Чужак, но она станет одной из его кошечек, и он обязуется ее кормить, если она будет выполнять его прихоти. И все у нее вроде тип-топ. Жизнь беззаботна, легка и пуста, вот только детей зачать все никак не выходит, и постепенно от их брачных уз начинает потягивать неприятным душком… Странные звонки от бывшей. Да и сам он все больше напоминает ей монстра. Который, похоже, решил совсем ее закормить? А потом и сожрать? Ну что ж, тогда еще посмотрим, кто кого заглотит быстрее…

«Стой, автор, стой! — крутим мы головой. — Так кто же из них первый начал?» Оба сразу, улыбается нам лисичка-кицунэ. Одновременно, с хвоста. С первой же ночи их чужеблизости. И поначалу даже с одинаковой скоростью. Так что кого тут больше винить — непонятно.

Знакомые лица? Вполне. Как и ощущение, что тем же странным душком начинает попахивать и трагикомедия с ее старшей подругой, Китаэ-сан, еще большей бездельницей, чем сама Сан-тян. Случайно ли, что у такой вальяжной аристократки сакральнейший символ ее семейного счастья — любимый кот Сансё — начинает вонять на всю округу так, что жалуются соседи? И случайно ли именно ее безропотный супруг Араи, который вырос в горах и всю жизнь боготворил свою венценосную жену, задумывается, не убить ли ее священного котика прямо на горном склоне — хотя бы из сострадания, ведь бедолаге ни за что не выжить в дикой природе?

Но считать ли простым совпадением, что сразу после возможной «ликвидации» кота (что вовсе не исключено, ведь свидетелей не было!) сгинувший муж Сан-тян расцветает горным пионом на все той же горе? И что, вообще, там на склоне за водопад, и что за расщелина? Не обитель ли бога самой горы, к которому и улизнула в итоге кошачья душа Сансё?

Для японского глаза таких загадок в повести хоть отбавляй. Несмотря на, казалось бы, предельно реалистичный антураж, хорошо узнаваемые мистические намеки из полузабытого фольклора пульсируют в ткани повествования, складываясь для внимательного читателя в некий зудящий фон, похожий на тревожную музыку в фильме о привидениях. Ибо в хороших японских текстах любые контакты героев с природой неизменно сакральны, канонизированы и имеют свои толкования.

Но так или иначе на протяжении всей повести, а затем и в каждом из трех рассказов происходит, по сути, одно и то же: главные герои теряют себя, и их пожирает лесная нечисть. Самая разная. Призраки, демоны, оборотни — несть числа существам, кого японцы издревле называют словом «ёкáй».

Иногда, впрочем, они возвращаются. Но…

«— Тебе больше не нужно быть похожим на моего мужа! Прими ту форму, которую сам захочешь!!» — кричит Сан-тян подобию своего супруга. И тем самым снимает заклятие ёкаев: монстр на глазах исчезает, а сам муж превращается в то, чем хотел стать всю жизнь (пусть даже о том и не подозревал), — в прекрасный горный цветок.

И хотя все главное повествование ведется от лица самих героинь, особого сочувствия к ним не испытываешь. Что делать, дорогая? В мире договорных отношений всегда туговато с состраданием. Максимум, на что ты можешь рассчитывать, — это на эмпатию. На вежливое, приличное и даже модное осознание глубины твоей трагедии. Которое никак тебя не изменит и не спасет. Ну, разве что поможет «желторотой молодежи» выдать твой старенький холодильник за новый, чтобы продать подороже на сетевом аукционе. Спасибо, ребятки, здорово мы всех обдурили, можете «есть-сколько-влезет», я угощаю. Ну а сама возьму-ка вон то бэнто. С угрями сразу из четырех разных рек. Такого деликатеса я еще точно в жизни не пробовала. Просто счастье какое-то…

Но вот какой авторский штрих не выходит из головы до самого конца повести: более-менее счастливой из всех пяти пар героев повести выглядит только самая юная и еще не женатая парочка — Сэнта и Хаконэ-тян. Которые, как явно подчеркивает автор, даже и не думают торопиться со свадьбой. «Может, это потому, что нам хочется еще немного поотличаться друг от друга?» — говорит малышка Хаконэ.

«Ну, что ж, — соглашается с ней Сан-тян. — Весьма проницательный взгляд на семейную жизнь!»

Как уже заметил дотошный японский читатель, герои в историях Юкико-сан стараются не смотреть в зеркала. Но когда наконец заглядывают, в тех зеркалах вдруг начинают отражаться те, кем они являются на самом деле. Существа, утратившие всякий человеческий вид. Которым, как правило, требуется несколько секунд, чтобы стянуть свои разбегающиеся черты в подобие хоть какого-нибудь лица. И — продолжить свою «иновидную» жизнь рядом с вами.

Все социальные роли в вашей Муре-Деревне давным-давно разыграны, повторяют они. Правила там просты, и выполнять их для нашего брата совсем несложно. Уже очень скоро «новая нечисть» окончательно завладеет миром людей. Так что будь такой же, как я — твой верный Соломенный Муж. Со мной не пропадешь! Беги за мной, на полшага сзади, дыши ровнее, не заноси ногу слишком высоко. И все у нас с тобой будет тип-топ… Как и с остальными инструментами моей жизни.

Согласна ли ты, дорогая?

О раннем детстве Юкико-сан официально известно не много: родилась и выросла в городке Хакусан, затерянном меж гор префектуры Исикава. Зачитывалась детективами Агаты Кристи, Конан Дойла, Эдогавы Рампо, обожала комиксы в жанре хоррор.

Так обычно вкратце пишут о ней на английском. Но вот тут давайте уточним. То были не просто комиксы и не просто хоррор. А ни много ни мало миры демиурга Мидзу́ки Сигэ́ру (1922–2015) — создателя «галереи образов новой японской нечисти». Гениальный художник и дотошный фольклорист, он еще с 60-х годов не просто собирал и фиксировал образы всех чудищ, демонов и оборотней с окрестных лесов-полей-и-рек, но еще и скрещивал их с современными людьми (для улучшения обоих видов, не иначе). Да при этом сочинял о них все новые и новые оригинальные истории. Его «Щелкунчик Китаро» — потустороняя сага о мальчике, рожденном на кладбище и возглавившем банду самых отмороженных призраков из ближайшего леса, — пережил уже около двух сотен серий аж в четырех мультсериалах, первый из которых вышел на экраны еще в 60-х, а последний был выпущен совсем недавно, в 2018 году. Без преувеличения можно сказать, что на приключениях одноглазого мальчика с кладбища так или иначе выросли все ныне живущие японцы.

Но Юкико, выросшая на монстрах Мидзуки-сэнсэя в 80-е годы, с детства испытала на своей шкуре одну простую вещь: когда окружающие тебя люди врут, они превращаются в призраков. И порой нужно очень сильно постараться, а то и пожертвовать чем-нибудь, чтобы вернуть их обратно в люди. Чему, похоже, и решила в итоге посвятить себя Юкико-сан.

В средних классах откровенно скучала и «от нечего делать» руководила школьной секцией любительниц мягкого тенниса. Писать начала опять же «от скуки». И хотя ее рассказы стали награждать призами и выдвигать на городские литконкурсы, досадное чувство, что время жизни в глухой провинции уходит впустую, не покидало ее все юные годы. Ей казалось, что в жизни она получается совсем не такой, как на самом деле.

И вот тут семья Юкико — о, боги из машины! — наконец-то переехала в Токио. Где она тут же, еще не окончив школы, поступила на театральные курсы своего кумира — известного актера и режиссера Мацуо Судзуки. С которым, как выяснилось, давно уже переписывалась в соцсетях. И рассказывала ему о том, что ее детство прожито зря. Что с людьми в японской патриархальной «муре» вообще ничего не происходит. Что эти люди ни о чем не мечтают и ничего не хотят. Они зомби. Что они могут жить друг с другом под одной крышей, изображая семью, хотя их вообще ничего не связывает. Ни один из них — не тот, кем пытается выглядеть. Но как бы кто ни притворялся, их естество обязательно проступает наружу…

«Так, может, тебе лучше стремиться не в актрисы, а в сценаристы? — посоветовал ей тогда Судзуки-сэнсэй. — Вот и попробуй написать пьесу. О людях, с которыми ты жила в той „муре“. И о том, какой нечистью бывают забиты их чердаки. Так, чтобы я действительно понял, о чем ты…»

И вот уже в 2000 году, закончив театральные курсы, Юкико учреждает так называемую «Труппу Мотои Юкико» — коллектив из нескольких режиссеров и сценаристов, ставящих спектакли для актеров профессиональных театров. И самолично поставила на одной из токийских сцен свою первую в жизни пьесу. Называлась эта повесть «Покажите мне муки вашей любви, слизняки!»[19] — и своеобразным моторчиком для ее сюжета выступала… та самая частная переписка звездного режиссера с юной фанаткой из провинции. В которой героиня и рассказывала своему далекому герою все мрачные тайны чертей своего болота. А он отвечал ей и сам задавал вопросы. В бегущем пунктире их переписки строк от обоих — примерно поровну. Так неужели же весь лихой «бестиарий уездного города N» эта нахальная особа в ее 19 лет сочинила сама?

Возможно, интрига сэнсэя с ученицей и состояла в том, чтобы после выхода книги никто не мог усомниться в полном авторстве Юкико, даже если сюжет словно бы и намекал на обратное? А возможно, гордость лисицы-кицунэ не позволила ей нежиться в лучах чужой славы? В любом случае, даже в титрах одноименного фильма по «Слизнякам» (призера Иокогамского фестиваля и участника спецпоказа в Каннах 2007-го) никакого упоминания о Судзуки-сэнсэе так и не всплыло.

Но портретная галерея бесов ее городка получилась внятной и убедительной, точно оттиски гравюр укие-э с реальными историями жизней и портретами конкретных людей. Об этом-то и задумываешься невольно, когда видишь, с какой виноватой, хотя и по-прежнему хитрой улыбкой Юкико-сан снова благодарит жителей префектуры Исикава «за поддержку и понимание» на пресс-конференции в 2016-м — сразу после того, как ее наградили премией Акутагавы уже за повесть «Брак с другими видами»…

Кстати, именно на эту церемонию награждения она прибежала в разных носках, поскольку собиралась наспех, оставляя на мужа двухмесячную дочь, и вообще не рассчитывала ни на какую победу. И уже на пресс-конференции мило краснела и хитро оправдывалась — мол, я вообще обожаю ходить в разных носках по жизни. Хотя, судя по ее текстам, скорей всего, так и есть…

«Я согласна с теми, кому эта повесть показалась не такой бурной и жесткой, как мои предыдущие истории, — заявила она журналистам. — Полагаю, так вышло потому, что я писала ее всю беременность, в безопасном, отстраненно-созерцательном состоянии… Но я уверена: мои буря и натиск еще вернутся ко мне!»

Рукой же она писала, поскольку опасалась, что излучение от экрана компьютера отразится на ребеночке. И уже это позволяло ей создавать для текста рисунки на полях — эдакие «маргинальные манги», которые она затем описывала-истолковывала в тексте. Самый же частый символ, являвшийся ей на протяжении всей беременности, — две змеи, медленно и синхронно пожирающие друг друга, начиная с хвоста. И так — до полной аннигиляции. Год за годом. Все больше походя друг на друга…

По признанию самой Юкико-сан, первой, если не самой главной жертвой ее очередного гротеска оказался ее собственный муж — известный поэт-песенник, интеллигент с мягким характером. Дочитав только что написанную повесть, он пришел в полный шок. Ибо все эти девять месяцев полагал, что жена пишет нечто об их отношениях и так или иначе описывает его самого. Как бы не так! Однако супруг героини в «Браке…» оказался его диаметральной, не сказать — зеркальной противоположностью, да еще и доведенной буйными фантазиями жены до полного абсурда.

Разумеется, как мы боремся с нашими страхами — дело сугубо индивидуальное. Тем более у беременных женщин. Но поскольку Юкико-сан — воин светлой стороны, этот сборник заканчивается рассказом, в котором аннигилировавшийся было муж возвращается к героине и продолжает свой бег. Видимо, чтобы поэты-песенники и отцы счастливых семейств могли спать спокойно.

«Когда она сочиняет новый персонаж, она проникается им до полного перевоплощения», — говорят о Юкико Мотое коллеги-сценаристы.

Что ж! Похоже, нам здорово повезло, что одной юной девушке вовремя попался сэнсэй, который отговорил ее стать актрисой.

И все же главный ключ для настройки на общую магию столь необычной прозы, пожалуй, таится даже не в главной повести, а в следующем за нею рассказе — «Собаки», который смело можно назвать визитной карточкой Юкико Мотои. Хотя бы уже за то, что она переделывала его бессчетное количество раз в течение нескольких лет, и на сегодня в только печатном виде насчитывается как минимум три разных варианта — два японских (журнальный и книжный) и один английский, причем последний[20] отличается от японского оригинала как развязкой, так и финалом, а пресловутое чеховское ружье выстреливает в совсем другую сюжетную сторону.

Да, похоже, любовный треугольник, в который вляпалась героиня «Собак», годами не отпускал рассказчицу. Внешне эта история напоминает классический японский кайдан — средневековую городскую страшилку, в которой ёкаи заморачивают людей, а в данном случае — бродячие собаки-оборотни заставляют исчезнуть жителей целого городка. Однако чуткий японский глаз, скользя по первым же строкам, довольно быстро заметит детали и вопросы, которые только маскируются под незначительные, но на самом деле рассказывают нам еще одну, подводную историю — о несчастной любви, а возможно, и о любовном самоубийстве.

Да, эта юная художница, явно отшельница-хикикомори по стилю жизни, в большом городе влюбилась в женатого мужчину. И дело дошло до того, что ему пришлось избавляться от нее, чтобы только не развалилась семья. И он дал своей пассии эту чертову работу — поселив ее в старой горной хижине, что досталась ему по наследству. Все эти долгие недели она жила его обещанием приехать к ней, но под конец оказалось, что встречаться с нею он не собирается, а в городок под горой приезжает с женой и ребенком. Узнав об этом, она бросается в колодец, и ее верные белые собаки как будто спасают ее, но уже в своем мире, где существуют только они, но нет ни единой живой души.

Подобное «двойное дно» прочитывается практически в каждом из рассказов сборника. Вот и «Баумкухен» — история очередной классической домохозяйки, которая «однажды утром осознала, что весь мир вокруг словно отделен от нее тонкой прозрачной пленкой». Что этот мир придуман как телевикторина, смысла которой уже никто не понимает — все его режиссеры померли, вопросы генерирует придуманный невесть когда механизм, а никаких призов уже давно никем из участников не ожидается. Он, этот придуманный мир, вертится по привычке, по придуманному рецепту. На первый взгляд он кажется сложным, многослойным — на срезе видны то темные, то светлые полоски, как вроде бы и ожидается от нашей глубокой и сложной внутренней жизни. Но если разобраться, весь этот чертов баумкухен состоит из одного-единственно слоя, завернутого в рулет! И главным вопросом остается один: а что же у него в середине? Самодельный валик из фольги?

Да, на смену укладу Муры-Деревни пришла «Империя Черных Гостей»[21] в каждом экране, новенькие БМВ, чьи двери ни в коем случае нельзя помять на парковке, и эксклюзивные бэнто с четырьмя угрями из разных рек. На смену одной стандартизации явилась вроде бы совсем другая. Но в итоге это все то же тотальное отчуждение. Потеря связи с живыми людьми. Замещение окружающих призраками своих страхов. От которых, впрочем, все равно никуда не деться…

По крайней мере, в это верит жена Соломенного Мужа, когда решает собрать своего развалившегося супруга заново. Хотя странно — вроде только что колебалась: а не спалить ли это «чучело жизни» ко всем чертям? Но нет — воссозданный из ее же страхов, ее горе-муж возвращается к ней. И даже предлагает продолжать их бег вместе. Ведь он еще столькому мог бы ее научить!

И она соглашается…

А куда деваться? Ведь на этой Земле мы давно уже не одни.