Брат солдата (рассказы, повести)

Она вынула из постели кусочек чёрной кошмы, разбила яйцо и вылила его на кошму.

— Приложи, Петде-джан, к сердцу…

— Вай, Алтын-эдже, что вы делаете?

— Ты же видишь, какой он! У него сердце разорваться может. Чтоб этого не случилось, надо приложить сырое яйцо, и аллах сбережёт…

Ашир хотел сказать, что если и есть у Петде сердце, то оно в пятках, потому что он злой трус, но сдержался. Только спросил:

— А нет ли ещё одного яйца?

— Зачем?

— Для меня. Ведь я вчера вместе с Петде ездил. И когда машина остановилась у кладбища, тоже был с ним. Так что и мне надо яйцо.

— Но с тобой ничего не случилось! Вон ты какой весёлый…

— С сердцем не случилось, а с животом — случилось. Потому я просто выпью яйцо.

— А что с твоим животом?

— Да я так смеялся над твоим сыном, что надорвал живот.

— И чего же это ты так веселился? Знаешь, говорят: но смейся над соседом — можешь оказаться на его месте. Пусть накажет тебя аллах!

— Да ничего с вашим Петде не случилось. Он просто трус…

Петде резко вскочил с постели:

— Убирайся отсюда!

— Я-то пойду, но ты… Если не выйдешь завтра на работу, я всему аулу расскажу, чем ты болеешь…

На дороге Ашира окликнул Тойли — слабоумный, гарцевавший верхом на палочке в окружении малолетней детворы:

— Эй, Ашир, эй!

— Чего тебе, Тойли?

— Ты у Петде был? Его вчера на кладбище привидения и джинны побили, потому он и заболел! Скажи, Ашир, кто теперь машину будет водить? Ведь Петде умрёт теперь!

— Не бойся, Тойли-джан, он не умрёт.

— Конечно, — согласился Тойли, — ведь умирают только на войне…

— На войне тоже не все погибают.

— А Петде говорил, что все. Он говорил: «Пойти на войну — всё равно что добровольно умереть». И ещё говорил он: «Вот Курбан, старший брат Ашира, пошёл на войну и уже умер, убили его…» Так Петде сказал.

— Не верь его словам, Тойли. Это неправда. Мой брат жив и бьёт врагов на фронте. И пока всех не перебьёт, будет сражаться.

— Вай, значит, Петде врёт?

— Конечно!

— Пойду ему скажу, что Курбан не умер. Он, наверное, просто не знает… А я пойду и скажу, что его друг Курбан на фронте и будет сражаться, пока всех врагов не перебьёт. Ребята! За мной, — скомандовал Тойли своему босоногому войску, и все бросились вперёд вприпрыжку с криками: «Ура! Вперёд! Бей врага!»

«Пожалуй, перепугают они своими криками Петде, — подумал Ашир. — Бедный Тойли, ровесник Тувака…»

Тойли поскакал к дому Петде и натянул невидимые поводья: «Стой, мой конь!» Потом скомандовал своему войску:

— Вы оставайтесь здесь, а я пойду на выполнение боевого задания.

Он осторожно приоткрыл калитку и крикнул:

— Алтын-эдже!

Во дворе было тихо. Тойли подошёл к порогу:

— Петде!

И снова тишина. Прошёл внутрь и огляделся. Укутанный одеялом чуть не до макушки, в углу, на постели лежал Петде.

— Вах-вах, бедный Петде! — сказал горестно Тойли и заглянул в лицо лежащему неподвижно парню. — Неужели он умер? Петде, скажи что-нибудь? Ты не умер, Петде?

— Да, я умер, — прозвучало глухо в ответ.

— Ой, как же так? Почему ты умер, Петде? Ведь ты говорил, что молодые умирают на войне, а ты же не на войне!

Петде молчал.

— Петде, открой глаза, я тебе кое-что скажу хорошее! Хорошую новость!

— Разве же мёртвые открывают глаза, дурачок! Ну, говори, что хотел!

— Ой, значит, ты не умер? Как хорошо! — обрадовался Тойли и присел на корточки у изголовья постели.

— Говори же наконец. Что там у тебя?

— Ведь твой друг-то не умер!

— Какой друг?

— Курбан, брат Ашира, с которым ты учился в школе.

— Кто же тебе сказал, что он жив?

— Только что мне сам Ашир сказал.

— И ты ему поверил?

— Конечно, поверил! Ведь он живой, его не убили фашисты, а он сам их убивает на фронте!

— Что же он тогда писем не присылает?

— А ему некогда. Фашистов много и надо поскорее закончить войну!

— Э-э, не выдумывай! Спроси у хромого Сары, который письма разносит. Он извещение показывал. Там написано: «Пропал…»

— Это вы всё выдумываете. И ты, и твой Сары-хромой.

Не буду я ни у кого спрашивать. Вы плохие, раз о живом человеке говорите, что он умер… Вот я и пойду и скажу Дойдук-эдже: «Не верьте Петде и Сары-хромому — они плохие люди и обманывают, а Курбан воюет с фашистами. Когда всех их разобьют, он вернётся домой!» Вот. — Он вскочил на ноги и, уже выходя, оглянулся и крикнул сидящему в постели Петде: — Так тебе и надо, что ты умер!

— Постой, Тойли! Ты что, я же не умер, ты видишь, я сижу, а разве мёртвые сидят?

— Ты же сам сказал, что умер.

— Я тебя просто обманул, дурачок!

— Вот видишь, ты опять обманул! И про Курбана ты тоже обманул! Потому я тебе совсем не верю! — торжествующе заключил Тойли и вышел за дверь.

— Эй, ребята! Вперёд, конница! Мы понесём по аулу хорошие вести!

Потом вдруг остановился и спросил:

— Солдаты! У кого есть дома газета?

— У меня! У меня! — послышалось несколько голосов.

— Аман! Иди немедленно принеси газету. Это тебе военное задание. А наш пограничный отряд будет ждать тебя у дома Назар-аги.

Загорелый до черноты маленький юркий Аман через несколько минут уже встретил их у дома Назар-аги и протянул Тойли газету.

— Берды, — скомандовал Тойли, — проверь, где Дойдук-эдже, дома ли она и что делает.

— Есть, товарищ командир, произвести разведку!

Малыш откозырял, нырнул во двор и почти тут же вернулся.

— Дойдук-эдже одна, — выпалил он и опять приложил ладошку к стриженой круглой голове, — сидит возле сарая, варежки вяжет.

— Проходите тихо во двор и стойте за сараем. У нас разведка.

Ребята вместе с Тойли подошли к сараю сбоку, стараясь остаться незамеченными хозяйкой. Тойли сделал знак рукой, и все замерли. Сам же он, развернув газету, стал ходить вдоль стены, читая страницу вслух и делая вид, что не знает о присутствии Дойдук-эдже:

— «…Уничтожено много войск Гитлера. Сам Гитлер тоже убит».

Дойдук-эдже выглянула из-за угла сарая:

— А-а, это ты, дорогой Тойли-джан! А я-то думаю, кто это там, радио, что ли? Так что ты там говоришь?

— Я читаю газету. Разве ты не видишь, Дойдук-эдже?

— Тогда почитай ещё раз.

— Нет, ты же знаешь, Дойдук-эдже, радио два раза не повторяет…

— Но ведь ты, детка, не радио!

— Ладно, для тебя, Дойдук-эдже, повторю ещё раз. — Тойли поднял газету на уровень глаз и, подражая диктору, чётко произнёс: — «Гитлер убит выстрелом в лоб. Его застрелил герой-солдат Курбан из Тазеяпа, старший брат Ашира…» — Тойли оторвал взгляд от газеты и вопросительно посмотрел на Дойдук-эдже. — Ну как, теперь ты всё поняла?

— Пусть услышит тебя аллах, сынок. Пойдём, я тебе за такую хорошую новость дам кусочек набата[14].

— А правда, я хорошо прочитал, Дойдук-эдже? — обрадовался Тойли. — Тебе ведь понравилось? Хорошую новость я принёс?

— Да, детка. И новость хорошая, и прочитал ты её хорошо.

— Я и письма могу читать. Вот скоро придёт письмо от Курбана, и я сам его прочитаю, Дойдук-эдже.

— Хорошо, Тойли-джан.

— А Сары-хромого и Петде не слушай, они плохие.

— Почему плохие?

— Потому что Сары принёс плохое письмо.

— Нет, сынок, Сары-хромой не виноват, виноват Гитлер.

— И Сары-хромой тоже виноват.

Дойдук-эдже ничего не ответила, только ласково положила ладонь на голову доброго мальчика и протянула ему кусок набата. Тойли сунул в карман подарок и, круто повернувшись, заспешил со двора.

— Подожди, Дойдук-эдже, вот увидишь, я принесу тебе письмо.

Дойдук-эдже опять присела и принялась за вязание, тихонько напевая:

Детишки, раскрыв рты, молча слушали песню Дойдук-эдже. Тем временем вернулся Тойли, в руке он держал сложенный треугольником листок бумаги: солдатское письмо.

— Дойдук-эдже! Это тебе письмо! Прочитать? — воскликнул Тойли.

— От кого письмо, сынок?

— От Курбана, твоего сына, который на войне!

Тойли радостно размахивал треугольником над головой, ожидая, что сейчас Дойдук-эдже попросит прочитать, но она молчала. Отвернувшись, Дойдук-эдже смахнула слезу краешком платка, но глаза снова наполнились солёной влагой. Тойли озадаченно заглянул Дойдук-эдже в лицо:

— Ты почему плачешь? Что-нибудь случилось?

— Ничего, сынок!

— Ты не плачь, Дойдук-эдже! Это хорошее письмо, совсем не такое, что Сары-хромой принёс. Давай я тебе его прочитаю. Вот ты увидишь.

Дойдук-эдже кивнула головой.

— Читай, читай, детка! — Голос её был совершенно охрипшим.

— «Здравствуй, Дойдук-эдже! — стал читать Тойли, развернув бумажный треугольник. — Ты не верь письму, которое принёс тебе Сары-хромой. Я не умер. Я воюю. И сегодня я убил самого Гитлера». — Тойли оторвая взгляд от листка и спросил: — Теперь ты веришь? Веришь, что Курбан убил Гитлера и других фашистов? Скоро о нём и по радио расскажут. Веришь?

— Верю, сынок, конечно, верю. Я знаю, что мой сын жив и Гитлеру от него достанется…

— Ура! Курбан жив и скоро победит! Ура! — закричал Тойли.

Два дня Петде не выходил на работу. Болел. На его полуторке ездил солдат с заставы. Наверное, новенький, Ашир его раньше не встречал. «Интересно, что же будет с Петде? Он что, так и будет теперь валяться в постели? — размышлял Ашир. — Из-за своей трусости заболел, а теперь, наверное, стыдится в ауле показаться».

Когда утром Ашир и Тувак шли на заставу мимо дома Петде, их остановила его мать:

— Здравствуйте, ребятки!

— Здравствуйте, Алтын-эдже!

— Дома все здоровы? Всё благополучно?

— Спасибо, всё хорошо, тётя Алтын.

— Я, ребята, хочу с вами своего Петде отправить, пусть поможет. Он парень тихий, без отца рос. Обидела его судьба.

Ашир и Тувак растерянно молчали.

— Ну, так что, вы не против? — настаивала Алтын-эдже.

— Конечно, мы согласны.

Как-то незаметно рядом оказался Петде, и они втроём отправились к заставе. Ашир заговорил первым:

— Петде, а как же машина?

— Всё, сдал я машину. Больше не буду ездить. Не хочу…

— Ого! Ты, оказывается, твёрдый человек. Человек с характером… — шутливо похвалил его Ашир.

— Да, я слово своё держу всегда, — не принимая шутливого тона, ответил Петде.

— А как быть с другим твоим словом? Помнишь, ты говорил: «Женюсь — за невестой на машине поеду». А теперь машины у тебя нет, — продолжал подтрунивать Ашир.

— Слушай, мне не хочется обсуждать с тобой свои дела. И давай оставим этот разговор.

— Ладно, если не хочешь, оставим…

На заставе Петде — как-то это получилось незаметно — взял инициативу в свои руки. Он быстро нашёл майора, уверенно доложил ему, что будет помогать ребятам резать овец и, чтобы заготконтора не придиралась, выделывать шкуры…

— Мне это не трудно, я бы и один мог справиться, но уж пусть поучатся…

— Одному тебе сегодня нелегко было бы, — улыбаясь, возразил майор, — надо двух баранов зарезать. Одного — сейчас, а второго — после обеда. Но ты молодец, что решил помочь ребятишкам. Идите, приступайте к делу…

— Слушаюсь, товарищ начальник, — бодро ответил Петде и пошёл к ожидавшим его у загона ребятам.

— Всё в порядке, — сказал он им покровительственно. — Я сказал майору, что помогу вам, а он мне поручил сегодня двух баранов зарезать и освежевать.

— Тогда я пойду выгоню на пастбище овец, а Ашир останется с тобой. Вместе вы быстро управитесь, — предложил Тувак.

— Я что, один не справлюсь с бараном? Тогда я не буду Петде!

— Хвастаешься, да?

— Зачем — хвастаюсь? Правду говорю.

— Ладно, Тувак, конечно, Петде может один справиться, — сказал Ашир. — Правда, он говорил, что у него нога болит, но ведь барана не ногами режут. Руки-то у него вон какие здоровые.

— Конечно, — подтвердил Петде и, засучив рукава, показал крутые бугры мышц. — Идите, идите, я и один справлюсь.

Петде отобрал барана, и Тувак с Аширом погнали овец на пастбище. По дороге Тувак вдруг предложил брату:

— Послушай, я думаю, тебе всё же лучше вернуться. Посмотришь, как он обрабатывает шкуру. Может, и вправду, какой секрет знает. Хотя вообще-то я ему не верю. Он сделает кое-как, а на нас свалит. Поделите голову и ноги пополам. А хочет, пусть возьмёт что-либо одно — либо голову, либо ноги. Да не забудь сказать ему спасибо за помощь. Пусть идёт домой, второго барана мы сами зарежем…

Петде оказался прав: он быстро справился со своей задачей и уже направился в аул.

— Стой, стой, Петде! — кричал ему Ашир, но тот так и не остановился.

Запыхавшийся Ашир схватил его за руку:

— Петде, ты куда идёшь?

— Домой, куда же ещё?

— А где голова и ноги? Шкуру, я вижу, ты взял с собой.

— И шкура здесь, и всё остальное. Шкуру я дома до конца обработаю и сдам в заготконтору. А голова и ноги… разве они достаются не тому, кто режет барана? — усмехнулся Петде. — Они у меня в шкуре завёрнуты.

— Ты шутишь, Петде? Тувак просил передать тебе спасибо за помощь, а голову и ноги велел поделить. Хочешь — возьми голову, а нам отдай ноги, или наоборот.

— Однако у твоего брата губа не дура! Иди и передай ему, что Петде взял себе и голову, и ноги, а «спасибо" вернул назад.

— Ты что, Петде, хочешь отнять у нас последний кусок хлеба? Разве ты не знаешь, что это плата и за то, что мы пасём овец? А ты хочешь это отнять. Нельзя же так!

У Ашира сжались кулаки от возмущения. Вцепившись в шерсть шкуры, узлом болтавшейся за спиной Петде, он изо всех сил рванул её на себя. Петде еле устоял на ногах. Круто повернувшись, он выхватил откуда-то нож, которым, очевидно, резал барана, и, выставив его вперёд, злобно закричал:

— Нашли дурака! Думаете, меня могут обмануть такие молокососы, как вы? Уходи по-хорошему! Не зли меня, а то… Видишь это?

— Ты трус и подлец! — крикнул Ашир и повернул назад.

«Что же делать? Может быть, пойти к начальнику заставы и всё ему рассказать? Или лучше сейчас Туваку скажу, а он пусть решит, — думал Ашир, шагая к пастбищу. — А может быть, я не прав? Может, он отдаст голову и ноги второго барана нам? Ведь сегодня и второго резать… Нет, ничего он не отдаст, иначе сказал бы… Надо всё же посмотреть, поучиться лучше обрабатывать шкуры…»

С этими мыслями, не дающими ему покоя, шагал Ашир к брату. Он решил пока ничего не говорить Туваку. А тот ни о чём и не спросил, полагая, что всё в порядке.

После полудня ребята отобрали овцу, и Ашир погнал её на заставу. Петде уже был там. Он с улыбкой встретил пастуха.

— Ну, наконец-то ты пришёл, — сказал Петде, поигрывая перочинным ножиком. — Я уж давно тебя жду. Хорошую овцу отобрали? Вижу, неплохо она отъелась на пастбище… Ну, что ты молчишь? Обиделся на меня, что ли? Напрасно. Я же добра вам желаю. Вам ведь трудно, наверное, всё успевать: пасти скот, резать овец да ещё обрабатывать шкуры. Я же помогаю, избавляю вас от такого трудного дела… И делаю это только потому, что вы — братья моего друга Курбана. Вот это был парень! Не то что вы, неблагодарные. Пусть земля будет пухом ему, бедняге…

— Замолчи сейчас же! — закричал Ашир. Петде от неожиданности выронил нож, и Ашир тут же его подхватил. — Не смей говорить о моём брате, гад! Он никогда не был твоим другом! Вы только учились вместе. Если ещё раз услышу от тебя о нём, посмотришь, что я сделаю с тобой!

Петде в испуге попятился:

— Ты что, ты что! Я ничего плохого о нём не сказал! Не хочешь — вообще не буду говорить. Я ведь это по доброте души… По-твоему, так лучше и не здороваться и на приветствия не отвечать? Я с тобой первым заговорил, хоть ты и всегда кричишь, задираешься. Я человек отходчивый, мягкосердечный.

— Конечно, ты мягкосердечный человек, только пока до твоего мягкого сердца сквозь толстую, дублёную шкуру дойдёт…

— Что ты имеешь в виду? Что ты хочешь этим сказать?

— Что сказать? А ты со своим мягким сердцем не понимаешь, что отбираешь кусок хлеба у нас? Ничего себе помощь!

— Да что ты! Я просто пошутил! Шуток, что ли, не понимаешь? Да, я отнёс голову к вам домой и сказал, что это ты прислал. Дойдук-эдже знаешь как обрадовалась… Ладно тебе, давай сюда нож, и не будем больше ссориться. Нехорошо, если увидит начальник… Лучше помоги мне связать ноги овцы, а потом можешь идти. Тувак, наверное, заждался… Я сам зарежу, освежую — всё сделаю, как надо, а четыре ноги занесу к вам домой.

— Нет, я останусь здесь. Мне сейчас можно не спешить, — ответил примирительно Ашир. «Пока всё делает, как мы. Посмотрим, что дальше», — думал он, наблюдая, как ловкими движениями Петде переворачивает тушу овцы. Но тот старался отделаться от непрошеного наблюдателя:

— Мне больше помощь не нужна. Ты иди, иди…

— Нет, я хочу посмотреть, как ты будешь шкуру снимать. Ты же говоришь, что мы не умеем, вот я хочу у тебя поучиться.

— Э-э, братишка, думаешь, один раз посмотришь, так сразу и научишься? Лучше позови Тувака, вместе посмотрите…

— Ладно, я сбегаю за братом, но ты подожди нас обязательно! Хорошо?

— Хорошо, хорошо. Я же сказал…

Ашир повернулся и пошёл к дороге. Но, выйдя к конюшням и убедившись, что Петде его уже не видит, вернулся и осторожно, лёгким шагом стал красться вдоль дощатого забора, стараясь найти удобное место, откуда хорошо были бы видны все действия Петде.

Наконец, он остановился, прильнув к щёлке, замер. «Ага, так я и знал!» Петде быстро и ловко, уверенными движениями снимал шкуру с овцы. «Если не признать, что он это делает быстрее нас, то и тут ничего нового… Всё, как мы, — думал Ашир. — И отец нам так же показывал…» Вдруг Петде стал торопливо оглядываться по сторонам. «Неужели меня заметил? Не может быть!» Не заметив ничего опасного, Петде снова взялся за нож. Короткими ударами ножа он отсек шкуру со стороны курдюка. Однако на ней остались большие куски жира.

«Вот оно что! Вот в чём его секрет!» Петде опять оглянулся — никого! И снова на шкуре остался кусок жира. И ещё, и ещё… Ашир уже хотел выскочить из своего укрытия и крикнуть: «Что ты делаешь?» Но потом решил подождать. «Надо посмотреть, чем всё это кончится. Один я ничего не докажу. Но какой подлый, какой хитрый! Специально на нас наговаривал, чтобы самому пристроиться и красть! Погоди же…» Ашир стал терпеливо ждать, когда овца будет полностью освежёвана. Петде тем временем завернул голову и ноги овцы в шкуру, отложил в сторону и стал вынимать внутренности. К нему подошёл знакомый Аширу сержант. Петде, разделав тушу, передал её сержанту. Потом вытер нож, сунул его в ножны и, взвалив шкуру за спину, направился в сторону аула. Ашир выскочил из укрытия и бросился ему наперерез:

— Что же ты не подождал, пока мы с Туваком придём? Ты же обещал!

— Да разве не видишь, какая сегодня жара стоит? Нельзя долго тушу держать неразделанной… Ничего, я в другой раз покажу…

— Нет, Петде, другого раза не будет. А я и сейчас хорошо разглядел твой секрет. Я видел, как ты снимал шкуру. Теперь ты никуда не денешься!

Ашир что есть силы закричал, повернувшись в сторону казармы:

— Товарищ майор, товарищ майор!

На крик вышел майор Андрейченко и, подойдя поближе, спросил:

— Что случилось?

— Товарищ майор, вот он — вор! Я задержал его.

— Что? — Андрейченко вопросительно глянул на Петде.

— Да нет, товарищ начальник! Я взял голову и ножки овцы. Ведь мне сказали, что их берёт тот, кто режет… Правильно?

— Что ты резал — верно, — произнёс майор и добавил, глядя на Ашира. — Что же он украл?

— Жир — он внутри шкуры.

Петде, не разворачивая шкуры, вытряхнул разлетевшиеся по сторонам ножки и баранью голову:

— Ну, где жир? Где? Ты наговариваешь на меня!

Товарищ начальник, он врёт. Наверное, он воровал, вот и меня по себе равняет…

— Что же ты, Ашир? Зачем клевещешь на человека? Нехорошо, — укоризненно покачал головой майор.

Ашир вырвал шкуру из рук Петде. Расстелив её на земле шерстью вниз, он достал свой нож, висевший на поясе в ножнах и стал срезать куски жира:

— А это что? А это? А это? Разве это не жир? Вор! — Ашир поднялся, вытер нож и спрятал его.

— Да, ты прав, — сказал майор и, взяв мальчика за руку, отвёл его в сторону. — Ты иди, а я с ним сам разберусь.

Потом, повернувшись к Петде, произнёс голосом, полным презрения и жалости:

— Эх, Петде, Петде!.. Пойдём поговорим…

Вечером, вернувшись с Туваком домой, Ашир сразу же бросился к матери с вопросом:

— Петде принёс бараньи ножки, голову?

— Нет.

Глаза Ашира засветились злым огоньком:

— Видно, мало ему помогла беседа с майором. Ну, я сейчас сам с ним побеседую!

Ашир рванулся к двери.

— Постой, Ашир, — остановила его мать. — Ведь нет его, Петде…

Но Ашир уже не слышал мать. Чуть ли не бегом устремился он к дому Петде. По дороге его перехватил Тойли:

— Постой, Ашир! Куда спешишь? Тебе тут письмо!

— Мне? — Ашир остановился как вкопанный. — От брата? Давай!

— Нет, Ашир, не от брата. Это письмо дал Петде, просил передать тебе. Я спросил его: «Это плохое письмо? Такое, как Сары-хромой приносил?» — а он ответил: «Нет, совсем не такое». Так что бери.

Тойли достал из-за пазухи вчетверо сложенный небольшой листок бумаги, на котором было написано:

«Ашир, прости меня. Ты, конечно, был прав — я совсем превратился в гада. Я помню наш разговор ночью в машине, и всё это меня злило. Ко всему ещё и вором заделался. У нас с майором был большой разговор. И насчёт твоего брата ты тоже прав. Жди его. Я еду на фронт. Только там я стану человеком. Прощай. Не поминай лихом. Петде».

— Ушёл на фронт… — еле слышно прошептал Ашир. Но Тойли его услышал:

— Он теперь умрёт?

— Нет, Тойли, не умрёт. Он будет бить фашистов.

А мы будем ждать его с Победой… Как и моего брата!