Братья Витальеры

БРАТЬЯ ВИТАЛЬЕРЫ

Королева Дании Маргарет принимала в своём замке Фредериксборге посланцев шведского дворянства; ей предлагали регентство над Швецией. Таким образом, предстояло исполниться чаяниям сколь хитрой, столь и тщеславной королевы; три северные страны: Дания, Норвегия и Швеция должны были объединиться под её скипетром. Опекунша своего сына Олафа, она получила от его отца Вальдемара IV ослабленное государство: на севере господствовали ганзейские города. Теперь Маргарет надеялась объединёнными усилиями Норвегии и Дании освободить Швецию от хозяйничавшей в ней Ганзы. Где умом, а где хитростью, шаг за шагом, без излишней поспешности, без особого нажима, но не упуская из виду цели, вела она наступление.

На севере, как и повсюду в те времена, яд, кинжал и изгнание были средствами, с помощью которых благородные господа утверждали и распространяли своё господство. Все решала сила. Властителей отравляли ближайшие родственники, их убивали в постели, завлекали в засады, навеки заточали в темницы. Народ попадал под власть то одного, то другого одержавшего верх коронованного грабителя и отравителя. Знать брала на службу отчаяннейших разбойников, поощряла пиратство, лишь бы только ослабить своих соперников. В борьбе против могущественной Ганзы королева Дании прибегла к помощи балтийских пиратов, открыв для них свои гавани и скупая добычу. Позднее пиратов, которые называли себя «свободными солдатами моря», стали вербовать себе на службу ганзейские города Висмар и Росток, чтобы заручиться их поддержкой в войне против Дании.

И когда мартовским днём 1388 года шведские государственные советники, среди которых был и могущественный наместник Бо Ионссон Грипс из Грипсхольма, обратились к королеве Маргарет с просьбой о защите от непрестанно усиливающегося давления Ганзы и герцогов Мекленбургских, она обещала им помощь и защиту.

В последовавшей за этим войне Альбрехт Мекленбургский — король Швеции — потерпел полнейший разгром при Фальчёпинге. Шведская знать и голштинские графы тут же на поле битвы перешли на сторону датчан. Альбрехт Мекленбургский и его сын были взяты в плен, королева-победительница увенчала их шутовскими колпаками и бросила в башню замка Линдхольм: Маргарет, правившая Данией и Норвегией, стала править и Швецией. Только один город — Стокгольм — продолжал сопротивление. Под предводительством молодого Иоганна Мекленбургского и при поддержке многочисленных проживающих в городе немцев все атаки датчан были отбиты. За шведскую столицу разгорелась продолжительная ожесточённая борьба, и пока Маргарет не владела этим городом, её господство над Швецией было весьма сомнительным.

Герцоги Мекленбургские, родственники пленённого Альбрехта, призвали своих вассалов на борьбу против Дании, за освобождение и восстановление на престоле шведского короля из мекленбургской династии. Они собрали войско, заставили свои города Висмар и Росток оказать им поддержку и по военным обычаям призвали на помощь пиратов Балтийского моря, выдали им каперские грамоты, предоставив право своими силами и средствами действовать против Дании и снабжать осаждённый Стокгольм провиантом.

Капитан Клаус и его товарищи вели полную опасности свободную жизнь пиратов. Ни один корабль в водах Балтийского моря не был гарантирован от их нападения. Они не уклонялись от схваток и нападали не только на торговые корабли, когги всех городов мира, но и на тяжело вооружённые орлоги[48].

«Санкта Женевьева» и её капитан давно уже получили новые имена: корабль стал называться «Морской тигр», потому что охотился за волками-патрициями, особенно за штральзундским семейством Вульфламов, а вот Клаус, во всех морских сражениях храбрейший из храбрых, получил своё новое имя отнюдь не за храбрость. Храбрость была не столь уж примечательным признаком: храбрыми и безрассудно смелыми были все, трусов на пиратских кораблях не терпели. Но вот умение единым духом осушить шестилитровый кубок новгородских мореходов, кубок, который не мог осилить ни один из матросов на корабле, кроме капитана, — это была доблесть! А капитан опрокидывал (по-старонемецки — штёртет) этот кубок (Бекер) прямо в глотку, вот и прозвали его Бекерштёртер, а уже потом это прозвище стало звучать как Штёртебекер.

Морской пират Клаус Штёртебекер был могучим, статным мужчиной, капитаном; он научился приказывать и все же оставался хорошим товарищем. Моряки беспрекословно повиновались ему и боготворили его.

Было ли удивительным, что не знающий ни родителей, ни родины Клаус, который хотел стать моряком, стал капитаном и предводителем пиратов? Нисколько. Да, он хотел быть капитаном, и капитаном корабля Германа Хозанга стал бы с удовольствием, но капитаном корабля Вульфлама — никогда. Непривычно и радостно было то, что он наконец сам себе господин, свободный мореплаватель. Первые годы он считал себя мстителем за Хозанга, мстителем за всех предательски убитых и обездоленных друзей — ремесленников, крестьян. Таким образом, он стал врагом всех патрициев. Потом он объединился с морскими пиратами Михелем Гёдеке и Вигбольдом. И это означало для него не более чем ведение каперской войны против патрициев. И по понятиям того времени он не был изгоем, напротив, он пользовался уважением, и народ им восхищался.

Жизнь на пиратском корабле была сурова, даже жестока, и все же не более сурова и жестока, чем жизнь в городах под гнётом патрициев или в сельской местности под ярмом феодалов. Люди жили без уверенности в завтрашнем дне, каждое проявление свободы жестоко подавлялось. То и дело пылали костры под стенами городов. Палачу хватало работы. Жестокость — вот чем властители держали народ в страхе и повиновении. Церковь, став силой, правящей миром, не отставала от светских властей: проповедников и вожаков она преследовала как еретиков, колесовала и сжигала их.

И несмотря ни на что снова и снова вспыхивали восстания отчаявшегося народа. На более развитом юге Европы — в Италии, в Южной Германии и в Альпах, а также на Западе, во Франции — эти восстания носили иной характер, чем на отсталом в ту пору севере Германии, потому что на побережье Средиземного моря и в Альпах были крупные торговые города, и горожане участвовали в управлении ими. На малонаселённом севере же, где хотя и начали расти города, но настоящей централизованной власти не было, право принадлежало сильному, большие и малые светские и церковные властители распоряжались по своему усмотрению.

Отважные мятежники, которые, презирая опасность, упорно боролись против бесправия и власти господ, оставались на севере разобщёнными. И хотя ими втайне восхищался угнетённый народ, но большой помощи оказать не мог. Эти мятежники поднимались против, казалось бы, неодолимой силы и не щадили себя. То там, то тут вспыхивали настоящие маленькие, но жесточайшие войны. Побеждённым выкалывали глаза или отрубали руки. Их бросали в тёмные холодные подземелья, замучивали до смерти, колесовали или сжигали на кострах, и тут уж нечего было рассчитывать на закон и справедливость; каждый мог рассчитывать только на самого себя и на свой меч.

Взявшись за меч, в борьбе против волчьей жестокости Клаус Штёртебекер тоже не знал жалости к врагам. И все же он никогда не убивал безродных моряков или свободолюбивых ремесленников; оставшимся в живых на разграбленных кораблях предоставлялся выбор: или присоединиться к его команде, или убираться на все четыре стороны. Те, что оставались, становились отчаянными храбрецами и не боялись даже самого дьявола.

На пиратском корабле жил мятежный дух, страстная ненависть к патрициям городов, к феодалам окрестных земель. Но это был слепой дух анархии и разрушения, уничтожения врага, причинения ему ущерба. Они хотели быть свободными и ничем не связанными, они не хотели быть рабами, рабочим скотом для богатых господ. И то, что они жили за счёт грабежа, казалось им справедливым, — они грабили власть имущих, они отбирали у них то, что те нажили грабежом. В гаванях, в которых они продавали награбленное, они брали в обмен только самое необходимое. А бедняков, которые не имели на плечах даже куртки и ни полупфеннига в кармане, чтобы купить себе новую, они часто ото всей души одаривали.

Так и пошло, что пираты в глазах простого народа были благородными и уважаемыми людьми. И все больше мужчин уходило из городов и деревень, чтобы присоединиться к пиратам. Недаром говорили: свободную и радостную жизнь знают только князья, попы и пираты.

Никогда ещё горожане Висмара не видели в своих стенах столько людей: испытанные, закалённые в борьбе и странствиях пираты и те, кто ещё только вступал на этот путь — разорившиеся рыцари и согнанные со своих полей крестьяне, сбежавшие городские писари, недовольные ремесленники, моряки, торговцы, странствующие подмастерья, беглые монахи —из Мекленбурга, Померании. Люнебурга, из Фрисландии и Дитмаршена, с Рейна и Дуная стекались они сюда. Некоторые говорили, что пришли защищать немецкие интересы на севере и полны решимости бороться за город Стокгольм полный немецких торговцев. Но большинство было честнее. Те прямо заявляли, что по горло сыты своим рабским существованием, что не хотят больше быть в роли ограбленных и униженных и хотят сами попробовать стать господами и пощипать перья у великих мира сего. Но они не хотели называться морскими разбойниками. Разве не были они честными моряками? Разве не вели они войну на стороне мекленбургского герцога и графов вместе с городами Висмар и Росток? Разве не вели они войну против датской королевы? Нет, они не были обыкновенными пиратами, хотя и занимались каперством. Они открыто предъявляли каперский договор с мекленбургскими городами. Они вели честную войну, и вражеский корабль был для них трофеем, добытым в бою. Их и нельзя было называть пиратами, морскими разбойниками, грабителями. Разве не они снабжали немцев в осаждённом Стокгольме всем необходимым для жизни? Жизнь по-латыни — вита. И поэтому называли их «братья витальеры» или просто «витальеры». Тысячи людей стремились попасть к ви-тальерам; Висмар, Росток и Рибниц едва вмещали в своих каменных стенах толпы этих искателей приключений.

Мелкие, воинственные и жадные до добычи разбойники из «благородных» оставляли надёжные убежища и прибывали со своими пиратскими кораблями, чтобы попытаться командовать в новой морской войне. Звучные знатные имена появились здесь: голштинские, мекленбургские, померанские графы, рыцари и юнкеры: Марквард Прин, Боссефон Каланд, Арндт Штюк, Генрих Люхов, Хеннинг Мантойфель и многие другие.

— Война датской королеве Маргарет! — кричали они, а думали при этом: «Добыча! Добыча!..»

Патрициям мекленбургских городов для ведения войны против Дании пришлось забраться в свои кошельки поглубже, чем им бы хотелось; надо было снаряжать, снабжать оружием и всеми припасами пиратские суда. А в конце концов эту свору кормила война, да и торговцам тоже удавалось неплохо заработать на добыче, получаемой от каперов, для которых гавани Мекленбурга были всегда открыты. Предводители пиратов в то время входили в магистраты[49] городов и пользовались такими же привилегиями, как и большие господа.

Однажды, в конце лета 1391 года, когда Висмар кишел витальерами, которые хотели попасть на готовые к походу военные и провиантские корабли, три изящных высокобортных когги приблизились к гавани. На мачтах их реяли известные всем морякам, наводящие ужас пиратские флаги. Смелым манёвром корабли вошли в гавань. На носу и корме стеной стояли суровые, испытанные в битвах команды с арбалетами, палицами, тесаками и мечами в руках. Все до пояса обнажённые, с непокрытыми головами и только один — в панцире и шлеме. Молча вошли когги в гавань. Молча встретили их тысячи теснившихся на молу людей. Раздался пронзительный свисток; с поразительной быстротой были убраны паруса, брошен якорь, и на берег полетел канат толщиной в руку.

— Что за корабль? — сложив рупором руки, спросил по заведённому обычаю комендант висмарской гавани, старый, бородатый, одетый в кольчугу моряк.

— «Морской тигр»! — крикнули с кормы первой когги, которая уже стала на якорь.

Вопрос был повторён, когда приблизилась вторая.

— «Пенящий море», — прозвучало в ответ.

— «Морской рысак», — сообщили с третьего судна.

Посвящённые знали теперь — это корабли трех самых грозных балтийских пиратов: Клауса Штёртебекера, Михеля Гёдеке и Магистра Вигбольда. Капитан Штёртебекер первым сошёл со своего корабля на берег. Он был одет в ярко-красную куртку, которая достигала бёдер, на ногах его были светло-коричневые рейтузы из мягкой кожи, темный берет прикрывая длинные, цвета соломы волосы. На боку висел широкий меч. Сила и гордость были в облике этого предводителя пиратов. Перед ним расступились с почтением и, пожалуй, даже со страхом. Штёртебекер, широко улыбаясь, приветствовал горожан и моряков. Он ждал, пока два других капитана пришвартуют свои когги и сойдут на берег.

Михель Гёдеке — приземистый широкоплечий человек — был в панцире и шлеме, как рыцарь. Магистр Вигбольд, идущий за ним, больше был похож на учёного: высокий, худой, в бархатной куртке, тёмных штанах в обтяжку и в ботинках с длинными острыми носками. Его узкое, словно сплюснутое с боков лицо, казалось, никогда не знало морского ветра и солнца. Когда все три предводителя направились в городской магистрат, за ними последовала растущая на ходу толпа любопытных. Их приветствовали криками, им кланялись, горожане высовывались из окон, чтобы увидеть трех известных пиратов, которые теперь были союзниками города. Правда, и легенды о трех, как их называли, властелинах Балтийского моря, передавались из уст в уста. И не раз и не два вспоминали о том, как капитан Штёртебекер получил своё имя. О Михеле Гёдеке говорили, что он — ремесленник из Грейфсвальда и был объявлен патрициями вне закона; с тех пор «денежные мешки» подвергают его яростному преследованию.

Магистр Вигбольд был мозгом этой троицы пиратов: он умел читать и писать и считался человеком большой учёности. Поэтому его и называли «магистр». Впрочем, кто-то уверял, что пират раньше, и верно, был знаменитым магистром в учёном городе Виттенберге, кто-то утверждал, что он был магистром в Оксфорде. У одного из моряков выведали, что у Вигбольда в каюте есть толстая книга известного высокоученого магистра Гуго из Тринберга[50], которую он часто читал. Этот рукописный труд назывался «Реннер» — «Рысак», и поэтому магистр Вигбольд назвал и свой корабль «Морской рысак». «Морской тигр», по общему мнению, был самым опасным из всех пиратских кораблей, а «Пенящий море» — самым быстрым.

Прибытие трех пиратских кораблей было в городе единственной темой разговоров. Перед зданием магистрата, куда отправились предводители пиратов, стояли в ожидании горожане и прибывшие из глубины страны парни. Они хотели попытать счастья на море.

И в гавани тоже толпились зеваки, охотники до сенсаций, они любовались могучими коггами, которые немало кораблей отправили на дно моря. Говорили, что на борту у них несметные сокровища.

Один из тех, кто рвался на море, крикнул наверх на «Тигр»:

— Хе, рулевой!.. Рулевой!!!

— Что надо? — крикнули с кормы, где нёс вахту Киндербас.

— Можно мне к вам на борт? Я витальер.

— Есть ли у тебя хотя бы три боевых шрама? — спросил Киндербас.

— Нет, а что? — ответил витальер, рослый, отчаянный оборванец.

— Капитан не берет никого, кто не покажет хотя бы трех рубцов на теле.

Витальер смущённо молчал. У него не было ни одного. Молчали и другие, стоящие рядом с ним, с завистью осматривая коггу и команду Штёртебекера.

Переговоры в магистрате завершились ко всеобщему удовлетворению. Три предводителя оставались полновластными хозяевами на своих кораблях и могли сами распоряжаться всей добычей, они только обязаны были использовать каждый удобный случай, чтобы наносить урон торговому и военному флоту датской королевы и помогать обеспечивать осаждённый Стокгольм. За это им было обещано покровительство герцога мекленбургского, и мекленбургские гавани были открыты для них в любое время. В этих же гаванях они должны были по определённым ценам сбывать свою добычу. Соглашение было оформлено письменно. Магистр Вигбольд тщательно ознакомился с ним, проверил и наконец подписал от имени троих капитанов. Торжественно скреплённый печатью, этот документ, являющийся для пиратов законным договором о каперстве, был помещён в шкаф магистрата. Представители городов Висмара, Ростока и Рибница выдали им каперские грамоты.

Во время этих переговоров произошли два незначительных инцидента, которые, к счастью, быстро уладились. Клаус Штёртебекер заявил, что он согласен выступить против королевы Дании и её союзников в морской войне, но, кроме того, у него есть ещё один враг, которого он не может щадить и с которым схватится, где бы и когда бы его ни встретил. И никакой документ, никакой договор, никакое соглашение не смогут ему в этом воспрепятствовать. Речь шла о роде Вульфламов из Штральзунда.

Ратсгеры Висмара сообщили ему, что в Штральзунде народная партия ремесленников взяла управление городом в свои руки и что Вульфламам пришлось бежать из города: Вульвекен Вульфлам служит у датчан управляющим в одном из замков в Сконе, а Вульф Вульфлам входит с недавних пор в рейхсрат датской королевы.

— Вульфламы изгнаны из Штральзунда?! — воодушевился Клаус Штёртебекер. — Я благодарю вас, ратсгеры. Лучшего известия мне и не надо. Возможно, мой друг Герд Виндмакер, брошенный Вульфламом в темницу, теперь свободен?

Ратсгеры пообещали Штёртебекеру разузнать и об этом.

Второй инцидент был связан с Хеннингом Мантойфелем. провинциальным юнкером, имение которого в Укермарке захватили более сильные соседи, и он теперь занимался морским разбоем. Он добивался подчинения объединённых пиратских кораблей общему командованию, чтобы с самого начала предотвратить возможные раздоры. Все три капитана единодушно выступили против. Конечно, они не против подчинения общему руководству, но оно, разумеется, может быть доверено только тому, кто покажет себя самым храбрым, самым опытным и самым осмотрительным. Они выговорили себе право оставить без внимания неразумный приказ, отданный каким-нибудь не в меру честолюбивым командиром. Нет, они не наёмники, не холопы, они свободные моряки, и каждый их корабль самостоятельная единица. Как рыцарь самостоятельно распоряжается в своём замке, точно так и они — хозяева на кораблях. И кто вздумает нарушить этот порядок, станет их врагом и тотчас же почувствует силу их кулака.

Как бы подводя итог, Магистр Вигбольд бесстрастно произнёс:

Ратсгеры и благородные господа поняли, что пираты не собираются так просто расстаться со своей независимостью. Они не доверяют чужой власти и полагаются только на собственные силы. Они хотят оставаться свободными пиратами, а господам они достаточно послужили.

Отплытие флота витальеров превратилось в праздник для Висмара. Весь город был на ногах. Звонили колокола. Священники благословляли корабли, кропили пиратские пушки святой водой. На мачтах кораблей витальеров полоскались пёстрые вымпелы. Хеннинг фон Мантойфель командовал торговым кораблём, на котором находились продовольствие, оружие и снаряжение, столь необходимые осаждённому Стокгольму. Марквард Прин командовал двумя военными коггами, Арндт Штюк — тоже двумя. В качестве охранения с ними шли «Тигр» Штёртебекера. «Пенящий» — Гёдеке, «Рысак» — Вигбольда. В море к ним должен был присоединиться одновременно выходящий из Ростока флот под командованием фон Каланда и Генриха Люхова. Такую армаду датчане вряд ли смогли бы сдержать.

Клаус Штёртебекер стоял у руля своего судна и смотрел вперёд на «Пенящего», который шёл во главе каравана. На носу «Тигра» была выставлена «думкёне», готовая в любой момент послать врагу свой громовой привет и продырявить его бока. У бортов лежали палицы и булавы, мечи и алебарды, — словом, оружия хватало, его отнимали у всех поверженных врагов. А «Тигр» уже немало поохотился и овладел не одним вражеским судном. Многие купцы вульфламовской породы, как и их корабли, стали добычей моря…

В трюме «Тигра» было уже немало богатой добычи: бесчисленные тюки шёлковых и шерстяных тканей, кожи, меха, различные руды, лён, пенька, сало, солёная рыба — всякая добыча была кстати. В ближайшей гавани все это превращалось в звонкую монету или в вино и пиво, если на то было желание. В капитанской каюте Клауса Штёртебекера стоял тяжёлый сундук, доверху наполненный дукатами, гульденами, рейхспфеннигами — разнообразной звонкой монетой. На стенах каюты были развешаны дорогие ковры, два огромных фландрских[51] гобелена, редкостное оружие, чучела морских животных, которые были неизвестны в здешних водах, а на столе стояли великолепные шахматы с фигурами из слоновой кости. Жаль только, что никто из моряков, даже учёный Магистр Вигбольд, не знали этой чужеземной игры. О, Клаус Штёртебекер был счастливейшим человеком — он был свободен, он был сам себе господин и сказочно богат. Но дороже всего для него было то, что он жил морем, управлял кораблём, распоряжался четырьмя дюжинами отважных моряков. Лучшего он себе и представить не мог, его мечты осуществились. Одно только удручало его: как он ни старался, до сих пор ни одного корабля Вульфламов ему встретить не удалось. И ещё ни одного Вульфлама он не отправил на тот свет за Хозанга, Свена, за Герда Виндмакера и за восьмерых олдерменов! Старый Вульфлам умер. В постели. Жалкой смертью, которую он и заслуживал. А его сыновья? Он, Клаус Штёртебекер, он их ещё отыщет и заставит защищаться. «Тогда горе вам, Вульфламы, проклятые волки! Мы больше не ягнята, мы стали тиграми!»

Когда Киндербас пришёл его сменить, Штёртебекер с улыбкой посмотрел ему в лицо. Киндербас был уже не мальчик, а статный парень, превосходный рулевой. Он стал почти таким же рослым и сильным, как Клаус. На левой щеке у него был глубокий шрам. Ударом топора ему тогда отхватили и левое ухо, но этого не было заметно, потому что его густые темно-русые волосы спускались до самых плеч. У него было и ещё пять шрамов, и он этим очень гордился. Капитан Штёртебекер же, несмотря на то, что всегда бросался в гущу рукопашной схватки, оставался невредим. «Меня не задело», — восклицал он всякий раз после схватки. И не только Киндербас, но и вся команда «Морского тигра» считали своего капитана неуязвимым, и это только возвышало его в их глазах.

— Киндербас, — сказал Клаус, — Вульвекен Вульфлам сидит в замке на Сконе.

— Да неужели! — пророкотал тот своим басом, который с годами стал ещё гуще. — Чтоб ему жариться у сатаны! Когда мы идём туда?

— Скоро. На этот раз он не уйдёт.

— Хорошо бы попался, — произнёс Киндербас. — А Стокгольм? Зачем, собственно, нам Стокгольм? Вместо того чтобы нападать на торговые корабли, мы охраняем их. Что нам за дело до датской королевы? Наши враги Вульфламы.

— Не горячись, Киндербас, — с улыбкой сказал Штёртебекер. — Я дал слово, что мы поможем стокгольмцам. Покончим с этим и пойдём на Сконе. А наши старые счёты мы всегда успеем свести.

— Мне кажется, лучше бы сейчас с ними поквитаться. Этот морской парад мне не нравится.

— Но я дал слово! — повторил Штёртебекер.

Датчане не были столь неподготовленными, как предполагали витальеры. Они замкнули вокруг города железное кольцо не только на суше, но и блокировали своим флотом выход из озера Меларен.

Стремительным налётом кольцо датских кораблей было разорвано, а пока корабли пиратов сражались с военными коггами датчан в заливе Сальтшён, Хеннинг Мантойфель беспрепятственно провёл нагруженные суда в гавань. Защитники Стокгольма встретили этот геройский подвиг ликованием: уже два года они стойко сдерживали натиск превосходящего врага, и вот пришла помощь — продовольствие и оружие. Теперь они, почувствовав поддержку, стали дразнить датчан, насмехаться над ними: «Что ж, нападайте, если посмеете, а нет, так отступитесь; Ганза и витальеры поддерживают нас, и мы никогда не сдадимся!»

Корабли расположились все вместе в гавани Стокгольма. А между тем датчане снова сосредоточили свой флот и подтянули подкрепления. Со свежими силами они блокировали гавань и решили не выпускать пиратские корабли в море.

На совете капитанов Штёртебекер настаивал на немедленных действиях. Он считал, что до наступления зимы блокада должна быть прорвана. В противном случае придётся зазимовать и уступить датчанам господство на море. Капитаны не могли прийти к единому решению. Арндт Штюк поддерживал разумное предложение Штёртебекера, Хеннинг Мантойфель проявил себя, однако, человеком нерешительным и приводил все новые и новые доводы в пользу отсрочки. Марквард Прин, который пользовался большой популярностью среди немецкого населения Стокгольма, тоже не мог решиться на уход. Штёртебекер угрожал собственными силами пробиться в открытое море. Магистр Вигбольд уверял, что эта затея неосуществима. Датчане сосредоточили свой флот в заливе Сальтшён. Любые разрозненные действия с самого начала обречены на неудачу. Штёртебекер думал о Сконе и о Вульфламах. С каждым днём он становился все нетерпеливее и невыносимее.

Неожиданно ударили морозы. Быстро замёрзли озеро Меларен и залив Сальтшён. Только открытое море, где находился датский флот, было ещё свободно ото льда. И тут датчане попытались внезапным налётом завладеть вмёрзшими в лёд пиратскими кораблями и сжечь их. Благодаря бдительности команды «Морского тигра» атака была отбита.

Штёртебекер проклинал нерешительность и бездеятельность других капитанов. Вместе с Михелем Гёдеке и Магистром Вигбольдом он, чтобы защититься от неожиданных налётов, с помощью моряков окружил три своих корабля, которые были ближе других к выходу из озера Меларен, высоким бревенчатым палисадом. В особенно морозные ночи палисад обливали водой. Он обледенел и благодаря этому стал почти непреодолимым.

Клаус Штёртебекер пустился ещё на одну военную хитрость. Едва наступала темнота, его команда взламывала лёд перед палисадом; если бы датчане отважились атаковать его и поставить лестницы и тараны, они провалились бы под лёд. Во время этой работы Штёртебекеру пришла в голову великолепная мысль. Он приказал изготовить длинные водонепроницаемые деревянные ящики, в крышках их просверлил по маленькой дырке. В эти ящики насыпали пороху, который предназначался для «думкёне». Через дырку в крышке ввели внутрь каждого по фитилю. В месте, где могло произойти нападение, во льду были сделаны ямки, как раз такие, чтобы в них поместились эти ящики с порохом.

На других кораблях посмеивались над всеми этими спешными приготовлениями и над ледяным валом перед пиратскими кораблями.

— И чего они боятся? — кричал Хеннинг Мантойфель. — А я-то думал — пираты не знают, что такое страх!

Штёртебекер велел ему передать, что он в его присутствии дал висмарцам слово действовать в бою с ними вместе, но что он, Клаус Штёртебекер, командир «Морского тигра» примет во внимание насмешки Хеннинга Мантойфеля.

С тех пор ни Хеннинг Мантойфель, ни другие капитаны из «благородных» не высказывались опрометчиво в адрес кого-нибудь из трех капитанов-плебеев[52].

Как и предполагал Клаус Штёртебекер, датчане, уверовавшие в своё превосходство, попытались совершить нападение на застрявшие во льду корабли витальеров. Их собственный флот был в открытом море, а солдаты с кораблей развернулись широким фронтом против пиратов. Они тащили много лестниц, для того чтобы преодолеть палисад. Клаус Штёртебекер отдал приказ команде оставаться на кораблях и стрелять по каждому датчанину, который попытается перелезть через палисад. Если бы врагам все же удалось преодолеть препятствие, предстояло защищать корабли. Для этой цели у каждого матроса была наготове палица или булава. Небольшие группы остались у палисада, чтобы в нужный момент поджечь маленькие ящики с порохом.

С диким воинственным кличем ринулись датчане на штурм. «Благородные» капитаны и не подумали послать помощь пиратским кораблям, находившимся у выхода из озера Меларен. Они наблюдали, ожидая исхода борьбы, которую вели три оказавшихся впереди корабля. Штёртебекер, Гёдеке и Вигбольд увидели, что они одни противостоят всему датскому флоту. Несмотря на это, они не дрогнули и спокойно поджидали наступающего врага.

Когда датчане были не более чем в пятидесяти шагах от палисада, Штёртебекер подал знак тем, кто был внизу на льду. Они поднесли огонь к фитилям и поспешили на свои корабли.

Датские корабли, стоящие в открытом море, обстреливали ледяную крепость, но не причинили большого вреда. И вот первые датские воины достигли палисада. Они приставили принесённые с собой лестницы, однако, когда все больше и больше солдат устремилось на штурм укрепления, тонкая корочка, намёрзшая за ночь на месте расколотого льда, сломалась, и многие оказались в воде. Это привело к замешательству.

В другом месте, где атака проходила удачнее, некоторые уже достигли вершины палисада. Их встретил град выстрелов из арбалетов. Первые убитые покатились с лестниц. И все же атака продолжалась. И тут один за другим последовали пять глухих взрывов и страшный крик. Лёд в пяти местах проломился, словно по волшебству. Ужас овладел нападающими. Бросая лестницы и оружие, они в паническом страхе побежали.

Команда Клауса Штёртебекера и все витальеры издали победный клич, «думкёне» выпустила несколько ядер вслед бегущему врагу.

Датчане и не думали о повторении нападения; они подняли паруса и ушли прочь, а витальеры устроили на льду большой праздник победы. Был зажарен на вертеле целый бык, на палубы выкатили много бочек вина и пива. Были приглашены все, никого не обошли. Прибыли и «благородные» предводители и их матросы. Клаус Штёртебекер всем говорил: «Добро пожаловать!» Матросы Хеннинга Мантойфеля запели песню, которую они называли гимном витальеров: «Богу друг, всему свету враг». Она звучала так:

— Всему свету враг? Только богу друг? — воскликнул Клаус Штёртебекер. — Мои враги — Вульфламы! И если вы не знаете, кто это такие, то, скажу я вам: это волки среди людей! Волки, которые то и дело рвут ягнят! Друзья, споём лучше нашу песню!

И моряки Штёртебекера запели:

ШТУРМ ГОТЛАНДА

Морская блокада Стокгольма была прорвана. Клаус Штёртебекер уговорил Гёдеке и Вигбольда напасть на Сконе. Королева Маргарет управляла Сконе как территорией датского государства, и нападение на неё было военной операцией. Клаус Штёртебекер стремился прежде всего отомстить Вульфламам.

Хеннинг Мантойфель все противился этому плану: он считал, что витальеры должны держаться вместе: датский флот рассеян, но не уничтожен. Штёртебекер сказал, что и один не боится встретиться с датским флотом.

Капитаны кораблей совещались, Штёртебекер, Гёдеке и Вигбольд тоже были приглашены Хеннингом Мантойфелем, но они передали в ответ, что ничего не слышали о назначении его главнокомандующим и о предоставлении ему права собирать подобные совещания.

«Благородные» пираты, таким образом, остались одни и стали обсуждать между собой, как бы урегулировать отношения с пиратами-плебеями. Силой здесь ничего не сделаешь. Их собственные команды преклонялись перед такими вожаками, как Штёртебекер и Михель Гёдеке, и никогда не выступили бы против них. Поэтому Хеннинг Мантойфель и Марквард Ирин решили предпринять ещё одну попытку договориться с ними в надежде преодолеть раскол в пиратском флоте. Они искали удобного случая начать разговор с Магистром Вигбольдом, именно с ним одним. У «дипломата» и «канцлера» пиратов они надеялись найти понимание и поддержку.

И вот Магистр Вигбольд неожиданно для себя оказался среди предводителей витальеров. Хеннинг Мантойфель, Марквард Прин, Генрих Люхов, Арндт Штюк, Боссефон Каланд, рыцарь из Эппа — все были тут. Вигбольд сперва немного удивился, потом по его хмурому хитрому лицу скользнула усмешка.

— Торопитесь, — произнёс он сухо. — Через полчаса меня сочтут пропавшим без вести, и команда примется меня искать.

— Магистр, мы хотели бы переговорить, — дружелюбно начал Марквард Прин.

Вигбольд снова усмехнулся. Он думал, что здесь будет судилище, что наступил его последний час, а вместо этого его вежливым образом просят о переговорах. «Что ж, посмотрим, что у этих господ на уме».

— Я рад быть в вашем обществе, господа. Говорите, какие у вас заботы? — И Магистр Вигбольд опустился на стул с высокой спинкой.

Начал Марквард Прин. Он указал на опасности со стороны датчан, морские силы которых ещё не сломлены. Разобщённость среди пиратов означает верную гибель. Единство же — непреодолимая сила. Он не отрицал, что битва на льду принесла трём пиратам ещё большую славу и известность. Или Магистр Вигбольд не понимает необходимости единения? Или он не согласен, что первые успехи следует подкрепить совместными действиями?

Вигбольд объяснил, что он не против совместного наступления и никогда не был против общего руководства объединёнными силами витальеров.

Это очень обрадовало собравшихся. Они поднялись, окружили Магистра, пожимали ему руки и дружески похлопывали по плечам: «О, он же благоразумный человек, учёный, с ним можно вести разговор».

Магистр Вигбольд тоже выразил удовлетворение достигнутым взаимопониманием. Разумеется, единство и общее верховное командование — это самые важные вопросы. Но с ними связано и назначение командующего…

Предводители насторожились. Не думает ли Магистр принять командование на себя?

— Кого вы имеете в виду, Магистр? — спросил Марквард Прин.

— Смелейшего, умнейшего и справедливейшего из пиратских капитанов, — отвечал Вигбольд.

— Браво! — воскликнул Марквард Прин, который принял это на свой счёт.

Остальные предводители застыли в полном ожидания молчании.

— Клауса Штёртебекера, — сказал Магистр Вигбольд. — Сразу можно было догадаться, кого я имею в виду. — И при этом он взглянул на Маркварда Прина, в глазах которого вспыхнула ярость.

— Клауса Штёртебекера? — вскрикнул Хеннинг Мантойфель. — Никогда!

— Почему никогда? — вкрадчиво спросил Вигбольд.

— Никогда! — только и услышал он.

— Никогда! — в один голос крикнули собравшиеся предводители.

— У меня есть ещё одно предложение, — Магистр Вигбольд медленно поднялся, посмотрел на окружающих. — Может быть, мы ещё достигнем соглашения.

— Послушаем, — глухо сказал Марквард Прин.

— Спросим у наших матросов, братьев витальеров. Пусть они выберут командира.

— Спрашивать чернь? — возмутился Хеннинг Мантойфель. — Матросам решать?

— Именно это я и имел ввиду, — подтвердил Вигбольд.

— Никогда! — зло крикнул Хеннинг Мантойфель.

— Никогда! — повторили другие.

Под полными ненависти взглядами «благородных» капитанов Магистр Вигбольд покинул зал.

… Солнечным апрельским днём из озера Меларен в открытое море шли в кильватер три когги. Впереди «Пенящий», за ним «Тигр» и последним — «Рысак». Моряки ликовали. Наконец-то миновали томительные месяцы ледовой осады. Осталась позади и тоскливая служба по сопровождению судов. Больше они не овчарки, им не надо теперь присматривать за стадом. Они снова тигры, морские тигры, которые охотятся за волками и за добычей.

Штёртебекеру стало известно о разговоре капитанов. Стоя у руля своего корабля, он поглядывал на «Рысака», который шёл сразу же за ним. Он был горд за Магистра, так мужественно отразившего притязания «благородных». Он задумался над словами Магистра, тот произнёс их, когда он, Клаус, был чем-то рассержен. Скорее всего, эти слова были из той учёной книги, которую он часто читал: «Дорожи теми, кто дорожит тобой. Остерегайся врагов. Круг друзей никогда не велик. Ни один враг в этом мире не мал».

Ведь это были почти те же самые слова, которые однажды произнёс Хозанг: «Один враг — это слишком много, сто друзей — это слишком мало». Кто имеет таких друзей, как Магистр, Михель Гёдеке, Киндербас, да и все его матросы, тот богат, тому сам черт не брат. А они и собрались для того, чтобы бороться с чёртом: «Трепещи, Вульфлам, час расплаты наступил! Я готов отказаться от всех сокровищ мира, но не от своей мести. Ты должен заплатить за Хозанга, за Свена, за Герда, за восьмерых олдерменов. И только одной монетой ты можешь рассчитаться — кровью».

Неподалёку от острова Готланд они заметили вдали датского охотника за пиратами, и «Пенящий» начал маневр. Были поставлены все паруса, так что даже мачты гнулись. Штёртебекер резко повернул «Тигра» к берегу. Он хотел закрыть датчанину возможность искать там спасения. Вигбольду пришлось держаться позади «Тигра», потому что тот скользил по волнам, как дельфин. Команда Штёртебекера оживилась. Наконец-то охота и борьба! Лихорадочно велись приготовления к абордажу.

«Пенящий» почти настиг датский корабль, когда три глухих пушечных выстрела прокатились над морем. Тяжело повреждённый «Пенящий» точно споткнулся. У датчанина были на борту пушки. Михель Гёдеке располагал только одной маленькой и, как было известно Штёртебекеру, совсем негодной пушкой; её нужно было сперва починить в Висмаре. Борьба была неравной. Клаус Штёртебекер резко развернулся и устремился на датчанина.

«Думкёне» была придвинута к борту. Вытащили на палубу дюжину каменных ядер. Киндербас подобрал двадцать отчаянных парней для абордажной схватки. У каждого было по топору на длинной рукоятке, а у Киндербаса короткий широкий меч. Ещё раз над водой прогремели три выстрела. «Пенящий» потерял ход и лёг в дрейф. Но «Тигр» был уже совсем рядом. С датчанина увидели воинов, заряжающих пушку.

— В середину! — крикнул Клаус Штёртебекер с кормы.

И Рике Вестфаль, орудийный мастер, понял. Оглушительный выстрел — и каменное ядро угодило в середину датчанина, прямо в грот-мачту.

На «Тигре» раздался дикий рёв радости. Среди команды датской военной когги началась паника. Доносились команды. «Тигр» был встречен тучей арбалетных стрел. Но поздно, суда столкнулись. Матросы Штёртебекера карабкались вверх по вантам и прыгали прямо на палубу вражеского корабля. Началась жестокая рукопашная схватка. Топоры крушили человеческие тела. Беспорядочно мешались крики, проклятия, команды. Кое-кто из пиратов, прыгая на вражеский корабль, падал в море. Клаус Штёртебекер заметил, что на корме датского судна капитан пытается учинить поджог. С тремя матросами, которые стояли около него, Штёртебекер бросился туда: корабли уже были сцеплены бортами.

Увидев, что сопротивление бесполезно и что на корме их корабля клубится дым, датские воины окончательно растерялись, многие из них стали прыгать за борт.

— Киндербас! — закричал Клаус Штёртебекер. — Пушки спасать!

С «Тигра» бросили канат. Его поспешил поймать Киндербас. Ствол пушки обвязали канатом и втащили на «Тигр». Другие моряки собирали оружие, валявшееся возле убитых.

Вторая пушка болталась на канате, когда мощный взрыв потряс датский корабль. Штёртебекера и Киндербаса подбросило над палубой. Взорвался пороховой погреб. Штёртебекер ждал этого. Забрать третью пушку не успели: охотник за пиратами тонул удивительно быстро. Не успели спастись и два матроса Штёртебекера, те, что были внизу, под палубой: вместе с убитыми и тяжелоранеными их увлёк водоворот, образованный тонущим кораблём.

«Рысак» встал борт о борт с «Пенящим». Михель Гёдеке был безутешен в своём горе. Он чертыхался и бранился; когда же Клаус Штёртебекер пришёл на его корабль, он рассмеялся и протянул ему руку.

— Ты более ловок, Штёртебекер! — крикнул он.

— Более удачлив, — ответил тот. — Это произошло, Михель, потому, что у тебя не было пушек. Я даю тебе две. Раны, которые они тебе нанесли, придётся залечить самому.

— Достаточно и одной, — радостно воскликнул Гёдеке. — И за одну тысяча благодарностей.

— Тогда вторую получит Магистр.

— А ты? — спросил Вигбольд.

— Мне — третья, — ответил Штёртебекер, умолчав о том, что эта третья лежит на дне моря.

Шестерых пиратов погубили пушки датчан. Из парней Штёртебекера четверо были убиты и семь ранены, многие из них — тяжело. Раненых унесли под палубу. Убитых привязали к доскам, прикрепили к ним железные ядра. Моряки собрались на палубе. Они пели свою пиратскую песню:

…Добро отнять, огнём донять

Проклятый волчий род…

Под это пение убитые один за другим были сброшены в море.

Уже многие замки на Сконе они завоевали и разграбили. Захватив замок Линдхольм, Штёртебекер услышал, что Вульфлам несколько недель назад уехал в Висбю, на Готланд. Он не поверил этому. Пираты продолжали захватывать замки, уничтожать их защитников, грабить, жечь. Вульвекена Вульфлама нигде не было. Моряки радовались богатой добыче, Клаус Штёртебекер не радовался. Ненавистный враг ускользал от него. Все было напрасно. «Но я вас все-таки схвачу! — скрежетал он зубами. — Вечно вы не можете убегать от меня и от своей судьбы. Вы не умрёте своей смертью. Вы недостойны честной смерти. Вы должны искупить все свои преступления. И мститель — я, Клаус Штёртебекер. Проклятое волчье отродье! Вам от меня не уйти!»

В разгар лета они вернулись в Висмар. Шумной радостью встретили их горожане, а ратсгеры — кислыми улыбками. Хеннинг Мантойфель подал на них злобную жалобу, оклеветал их. Три капитана сообщили о своих действиях, о битве на льду, об уничтожении датского охотника за пиратами и о взятии штурмом девяти замков на Сконе.

— Расскажите же теперь нам, — заключил Клаус Штёртебекер, — чем отличились знаменитые капитаны Хеннинг Мантойфель, Марквард Прин, Хейнрих фон Люхов и другие.

Ратсгеры молчали. Каперские походы, в которых участвовали все остальные флотилии витальеров, не увенчались такими успехами.

— Господа, — снова начал Штёртебекер. — Я требовал свободы действий, и вы её мне предоставили. Если вы недовольны моими военными операциями, так что ж, наш союз не вечен, мы можем его и расторгнуть.

Об этом ратсгеры не хотели даже и слышать. У них хватало других забот, и положение их было не из лучших. Королева датская Маргарет препятствовала торговле ганзейских городов, где и как только могла. И Стокгольм, хотя он ещё и держался, был единственным из городов Швеции, который противостоял напору; вся страна была ею покорена. Поэтому Ганза, и прежде всего могущественный Любек, желали скорейшего завершения этой войны, чтобы положить конец произволу на море и наладить спокойную торговлю. Для этого нужно было нанести Дании ощутимые удары и принудить её к уступкам. Отважные пиратские корабли Штёртебекера, Гёдеке и Вигбольда были ещё нужны.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Мы хотим выслушать ваше мнение и ваши предложения, — смиренно произнёс Магистр Вигбольд.

Польщённые ратсгеры настроились на мирный лад. Главное то, что нет опорных баз для флота витальеров. Морской путь от Висмара или Ростока до Стокгольма далёк. У шведских берегов корабли подстерегают датские каперы.

— Мы должны захватить Висбю на Готланде, — сказал Клаус Штёртебекер.

— Правильно, — поддержал Михель Гёдеке. — Отберём мы у Маргарет Готланд, тогда прощай её господство на шведском побережье.

— И вы думаете, что захватите Готланд? — спросили ратсгеры.

— Все можно захватить, — ответил Клаус Штёртебекер. — Добавьте к моим кораблям ещё три, да сотню вооружённых людей, и остров Готланд — наш.

— Хеннинг Мантойфель считает такую операцию неосуществимой.

— Для Хеннинга Мантойфеля она, конечно, неосуществима, — ответил Клаус Штёртебекер. — Для нас — да.

Ратсгеры захотели посоветоваться.

— Советуйтесь, господа, — сказал Клаус Штёртебекер. — Три корабля и сто матросов. И даю слово, Висбю и Готланд — наши… Но прежде чем уйти, я хочу вам задать ещё один вопрос. Не узнали ли вы что-нибудь о моем друге Герде Виндмакере, который сидит в тюрьме в Штральзунде?

— Штральзундцы требуют за него выкуп, тысячу любекских гульденов, — ответил один из советников.

— Они их получат! — воскликнул Клаус Штёртебекер. — Я благодарю вас, господа!

«Морской тигр», «Пенящий море», «Морской рысак» и ещё три хорошо вооружённые когги покинули гавань Висмара. Командовал этим флотом витальеров Клаус Штёртебекер. В интересах герцогов Мекленбургских было оказать быструю и действенную помощь своему родственнику, юному Иоганну, который защищал Стокгольм, и уже поэтому они были согласны со смелым планом захвата Готланда и превращения его в опорный пункт немцев на севере.

Ратсгеры тоже дали своё согласие, потому что опасались отважных, спаянных дружбой пиратов и втайне надеялись, что во время этого предприятия они будут уничтожены: Висбю был неприступной твердыней, и защищал его хорошо вооружённый гарнизон.

Ратсгеры Висмара, Ростока и Рибница и все торговцы, скромно называвшие себя «кремерами» — «мелкими лавочниками», хорошо знали, что благодаря этой военной неразберихе и связанной с ней все растущей опасностью на море они были в труднейшем положении. У них не было династических интересов, им в сущности было безразлично, кто правит Швецией и кто обеспечит право торговать и надёжность торговых путей. Они не хотели ничего, кроме как торговать и загребать деньги. Для того чтобы быть достаточно сильными, чтобы отстоять своё право перед князьями, они основали союз городов — Ганзу, руководящую роль в которой играл большой и сильный имперский город Любек. Висмар, Росток и Рибниц не были имперскими городами, они были в подчинении герцога Мекленбургского, но они входили и в Ганзу, которая в борьбе мекленбургского герцога против датской королевы оставалась нейтральной, но втайне вела с Данией переговоры, ловким и хитрым посредником в которых был Вульф Вульфлам. Ганзейские города оказывали сильное давление на свои мекленбургские союзные города и угрожали им «отлучением» от Ганзы, то есть исключением из ганзейского союза и объявлением вне закона, если они и дальше будут продолжать оказывать содействие пиратам.

Обо всем этом не знал Клаус Штёртебекер. Только Магистр Вигбольд догадывался о настроениях патрициев. Он понимал, что от них в любой момент можно ждать вероломства, предательства. Штёртебекер смеялся над его опасениями. Будущее беспокоило его мало; он жил сегодняшним днём, ради близкой цели, которую ставил перед собой. Он принимал жизнь такой, какой видел. Ломать голову над событиями далёкого будущего было не в его характере. Будет день — будет пища. Он знал, чего хотел: быть свободным, не прислуживаться никому. Он знал и своих врагов; имя им — Вульфламы. К ним относились и те, кто хоть и не назывался Вульфламами, но был им сродни — безгрешных патрициев не было. Радостный, уверенный в победе, опьянённый силой, которую он со своими кораблями представлял, стоял Штёртебекер за рулём своего «Тигра» и смотрел на пять стройных когг, идущих за ним. Глядя перед собой, в свободную даль моря, ставшего его родиной, он думал о большом острове с богатым торговым городом, в котором находился Вульвекен Вульфлам. Думал о том, что день расплаты наступал.

Вблизи Готланда корабли Штёртебекера встретились с четырьмя кораблями витальеров под командованием капитана Арндта Штюка. Штёртебекер предложил присоединиться к нему и вместе напасть на Висбю под его, Штёртебекера, командой. Арндт Штюк заартачился. Он пытался уклониться от этой задачи даже тогда, когда Клаус предъявил ему полномочия магистрата Висмара. Штёртебекер заявил, что раз он отказывается повиноваться, то его суда будут рассматриваться как вражеские. И Арндт Штюк вынужден был согласиться, так как знал, что его люди не станут сражаться против Штёртебекера.

С десятью сильными военными коггами витальеры неожиданно появились перед Висбю. Места эти были знакомы Клаусу ещё по походам на «Женевьеве». Однако прежде чем начать штурм города, он попытался достигнуть соглашения без боя. Ему хотелось сохранить богатый и сильный город в качестве опорного пункта. От развалин города и крепости мало проку.

Висбю был несказанно богат; Клаус поставил условия: одна бочка золота или выдача Вульвекена Вульфлама, полное обеспечение его кораблей и добровольная поддержка горожанами осаждённого Стокгольма.

Магистрат категорически отклонил эти требования и послал курьеров к датской королеве, померанскому герцогу и к тевтонскому рыцарскому ордену с просьбой о помощи против витальеров.

Город Висбю, в 1361 году захваченный и разорённый датским королём Вальдемаром Аттердагом, все ещё не был полностью восстановлен нерадивыми гражданами. Городские стены были отстроены только в наиболее уязвимых местах. Этим и воспользовался Штёртебекер. Не в гавани, а на береговой косе, неподалёку от города, высадил он безлунной ночью своих людей, выгрузил тараны и орудия и атаковал город одновременно с четырех сторон, как было предусмотрено разработанным планом. Сам он повёл главные силы и, захватив восточные ворота, ворвался в город.

Когда над морем забрезжило утро, город был в руках витальеров; остатки защитников укрылись в стенах кирок святого Клеменса, святого Николая и в цитадели. Штёртебекер в сопровождении Михеля Гёдека и Магистра Вигбольда направился в ратушу и потребовал встречи с магистратом.

Им пришлось некоторое время дожидаться, потому что ратсгеры в страхе попрятались и отыскать их было нелегко. Самый мужественный из них, второй бургомистр Энгельберт Тидеман, немецкий торговец, вышел навстречу «страшным» витальерам. Штёртебекер потребовал полторы бочки золота или выдачи Вульфлама, который спрятался в городе. Кроме того — все без исключения корабли в гавани, полное обеспечение своего флота и безотлагательную помощь осаждённому Стокгольму.

Бургомистр запротестовал. Он не знает, где находится Вульфлам. Город ни с кем не ведёт войны. Горожане ещё до сих пор не оправились от уничтожающей ярости Вальдемара Аттердага; город разорён и нищ.

— «Готы бочонками меряют золото, — насмешливо крикнул Клаус Штёртебекер. — Камни — сокровища в игры идут…»

— Было время, — сказал бургомистр.

— И, конечно, снова наступит такое, а? — спросил Штёртебекер.

— На то божья воля!

— Никогда! — закричал Штёртебекер. — Никогда! Если вы сейчас же не выдадите Вульвекена Вульфлама, фогта датской королевы на Сконе, камня на камне не останется от города!

Бургомистр Тидеман молча смотрел на расходившегося победителя, но в лице его были твёрдость и спокойствие. Штёртебекер выхватил меч и опёрся на него.

— Ну? Что скажет магистрат?

Магистр Вигбольд подошёл к Штёртебекеру и положил ему руку на плечо:

— Никакой спешки, Штёртебекер. Подумаем…

Штёртебекер стряхнул руку друга. Он задыхался от злости на этого упрямого бургомистра, этого пособника Вульфламов, этого презренного торгаша, который осмеливается ему сопротивляться. Кровь бросилась ему в голову. Жилы на лбу набухли. Он сделал ещё шаг к бургомистру, и такой угрожающий, что ратсгеры совсем прижались к стенам. Только бургомистр Тидеман не сдвинулся с места и стоял, не спуская глаз с Штёртебекера. И это достойное удивления самообладание, какого Штёртебекер никогда не ожидал встретить у какого-то лавочника, полностью обезоружило его. В приступе неистовства он все же крикнул:

— Да или нет? Аттердаг требовал три бочки золота. Да и что за разрушитель Аттердаг — мальчишка. Мне не надо золота, мне нужен фогт. Да или нет?

— Мы бедны! — повторял бургомистр.

— Мы это проверим, — взревел Штёртебекер, повернулся к своим и крикнул: — Грабить город! Искать фогта Вульвекена Вульфлама! Сгоняйте народ в кирхи. Поджигайте каждый дом! Крушите стены! Стереть Висбю с лица земли!

В радостном вопле моряков еле слышались громкие причитания ратсгеров. Штёртебекер взглянул на бургомистра. Он молчал и стоял гордо и с достоинством. С каким бы удовольствием Штёртебекер сразил своим мечом этого наглеца!

Магистр Вигбольд снова подошёл к Штёртебекеру.

— Ты забыл наш план?

Вмешался и Михель Гёдеке:

— Что мы выиграем, если твой приказ будет исполнен?

— Всё богатства этого бедного города, — ответил Штёртебекер, и «бедный город» прозвучало у него насмешливо.

— Но мы теряем надёжный порт и опорный пункт, — недовольно возразил Гёдеке.

— Отмени свой приказ! — воскликнул Вигбольд.

Штёртебекер посмотрел на бургомистра, который все ещё стоял на своём месте словно каменный, посмотрел и на своих капитанов.

— Нет, — ответил он.

— Ты об этом пожалеешь, — произнёс Гёдеке.

Штёртебекер продолжал пристально смотреть на бургомистра, и ему стало казаться, что это Вульфлам стоит перед ним, упрямый, жестокий, корыстный волк. Но Клаус Штёртебекер будет ещё упрямее.

Два дня грабили витальеры Висбю. Цветущий город пылал пожарами. Сотни убитых горожан лежали в своих домах и на улицах. Добыча телегами свозилась в гавань и грузилась на корабли. На второй день этого яростного разбоя за Штёртебекером, который с мечом в руках носился из одного конца города в другой и так и не находил того, кого искал, прибежали от Магистра. Магистр звал на помощь как можно скорее. Штёртебекер промчался по улицам, по широким каменным ступеням торгового дома бросился наверх.

В просторном, помещении Магистр Вигбольд бился с великаном из великанов, с человеком, который, стоя спиной к стене, отважно оборонялся длинным широким мечом.

— Наконец-то! — крикнул Вигбольд, когда увидел Штёртебекера. Он отскочил от своего противника и взмахом руки предложил Штёртебекеру занять его место.

— Ну, давай же! — крикнул он, когда тот с удивлением посмотрел на него. — Твой Вульфлам! Неужели ты не узнаешь фогта Сконе?

Штёртебекер выхватил из ножен меч и, не спуская глаз со своего смертельного врага, подбежал к нему. Фогт Вульфлам был уже в летах, ему, вероятно, перевалило за пятьдесят. Чёрная борода делала его поразительно похожим на отца, Бертрама Вульфлама. И взгляд у него был такой же хитрый, холодный.

Магистр Вигбольд остался у двери. Рядом с ним его люди. Молча смотрели они на двух рослых мужчин, которые стояли друг против друга, обнажив мечи.

— Вульвекен Вульфлам, — начал Штёртебекер, — ты чувствуешь, что тебе предстоит за все заплатить?

— Пять тысяч золотых дукатов, если мне будет обеспечено свободное возвращение в Штральзунд, — ответил Вульфлам.

Клаус Штёртебекер зло захохотал.

— Золото? — вскричал он. — Золото?.. Чтобы откупиться, тебе не хватит золота всего мира. Вульвекен Вульфлам, я мститель Германа Хозанга, купца, верного сына Штральзунда, которого ты и твоя клика безвинно колесовали… Я мститель восьми олдерменов из Сконе, которых ты высек, чтобы присвоить себе шесть тысяч марок… Я мститель Герда Виндмакера, которого ты и твои приспешники схватили и многие годы держите в тюрьме… Я мститель бедных горожан Штральзунда, которых ты и твоя шайка лишили гражданских прав, тиранили и грабили… Я непримирим ко всем врагам обездоленного народа… Вот кто я! Защищайся же, негодяй!

С этими словами Клаус Штёртебекер стремительно бросился на Вульвекена Вульфлама, который замер в безмолвном изумлении и не в силах был противостоять тяжёлым ударам Штёртебекера. Момент, другой — и страшный удар обрушился на голову Вульфлама. Он зашатался. И тут второй удар рассёк ему левое плечо. Меч выпал из его рук. Штёртебекер схватил Вульфлама и связал. Победные крики раздались со всех сторон.

Штёртебекер заключил Магистра в свои объятия. Это была его благодарность за то, что он дал ему возможность отомстить.

На другой день Вульвекен Вульфлам предстал перед судом витальеров. Как обыкновенный преступник, он был обезглавлен на рыночной площади Висбю. Голова его украсила бушприт «Тигра».

ЛИКЕДЕЕЛЕРЫ

Остров Готланд был захвачен витальерами. Висбю разграблен. Городу запрещено было восстанавливать разрушенное пиратами. Отныне и впредь быть ему убогим, забытым миром уголком. И как свидетельство былого величия и богатства высились лишь огромные стены и многочисленные руины церквей.

Штёртебекер положил начало отмщению; золото и сокровища интересовали его мало. Теперь, после того как его люди захватили Висбю, сюда со всех сторон хлынули витальеры, которые состояли под началом «благородных» капитанов. Хеннинг Мантойфель прибыл из Стокгольма и от имени своего господина, герцога Мекленбургского, принял на себя управление островом. По-видимому, он опасался, что три неразлучных капитана-плебея будут считать Готланд своим владением. Генрих фон Люхов тотчас же примчался на Готланд с обоими своими кораблями из каперского набега в Зунд в надежде ещё чем-нибудь поживиться. Рыцарь из Эппа тоже появился со своей коггой, как и Марквард Прин, который, ещё будучи в Ростоке, заранее позаботился о присвоении ему титула наместника Готланда.

Все это претило Клаусу Штёртебекеру Он оставил «благородных» морских грабителей разбираться между собой и вместе с Михелем Гёдеке и Магистром Вигбольдом покинул город. Он направился в Висмар. Может быть, Герд уже освобождён из Штральзундской темницы и ждёт его. И потом, он не хотел обосновываться в какой бы то ни было одной гавани. Море — его родина. Оно звало к борьбе и походам. К тому же оставался жив ещё один из Вульфламов. Предстоит отыскать и его. Весь род он должен истребить, ни одного нельзя оставить в живых. И не только эти Вульфламы — все разжиревшие, презирающие народ патриции были его заклятыми врагами. Он стоял у руля своего корабля, смотрел на голову Вульвекена Вульфлама на бушприте, и сердце его билось сильнее от чувства исполненного долга. Ведь и он сам тоже был когда-то ягнёнком, которого любой волк мог разорвать в клочья. Свою судьбу он определил сам — борьба с несправедливостью. Кто не хотел быть раздавленным железными кулаками рыцарей и патрициев, должён был сам обладать железным кулаком. Однажды он не подал голоса против несправедливости и по сей день стыдился этого. Хозанг, купец, пренебрёг своим мечом, он верил в закон и справедливость. Эта слепая вера приносит ещё более роковые плоды, чем то, чему учат попы. Вера в свою собственную силу, борьба за свои права — вот основа существования.

Клаус Штёртебекер стал человеком, который хорошо понял, что жить — это значит бороться. Он вырос на море в непрерывной борьбе. Здесь было все то же, что и на суше, в городах и селениях: нужно быть сильным; чтобы жить среди волков, надо быть тигром.

Пожалуй, это и было жизненной философией Штертебекера. Но не раз приходили ему и такие мысли, которые, под влиянием Магистра, повергали его в раздумья. Разве он не стал тоже господином, который стоял над своими товарищами? От всякой добычи получал он как капитан корабля большую часть. Он был судьёй на борту, его слово было законом. Он решал, вступить в борьбу или уходить. Конечно, он был для своих людей лучшим командиром, чем Мантойфель или Прин. На его корабле был лазарет для раненых и помещение для врача, чего не было на многих других судах. Он не терпел на своём корабле несправедливости и никому не предоставлял привилегий. Самые смелые пользовались и наибольшим авторитетом. Да, это так, и все же его положение как капитана корабля было таким же, как и положение Мантойфеля и Прина. Об этом он часто говорил с Магистром и Гёдеке, и тогда получалось, будто у всех троих нечиста совесть. Они чувствовали, что их отношения с матросами похожи на те старые, ненавистные, которые можно определить словами: «Господа и рабы». Как помочь делу? Они стремились к такой высокой степени справедливости, к такой чистоте отношений, что не могли не видеть этого зла. Должен ли кто-нибудь быть господином? Если «да», то, выходит, Вульфлам прав?

Близ Борнхольма Киндербас, который вёл с марса наблюдение, вдруг заметил корабль. Тотчас же началась охота. Десять часов преследовал «Тигр» чужую коггу, до тех пор, пока она не оказалась на расстоянии оклика. Это был штральзундский корабль. Радостный крик вырвался у Клауса. Если бы здесь был второй Вульфлам! Но нет, тот ведь тоже выдворен из Штральзунда, он у датской королевы. «И зачем бы Вульфу Вульфламу возвращаться в Штральзунд?» — только и подумал Штёртебекер. Рассуждать об этом у него уже не было времени: нужно было захватывать корабль…

Когга изготовилась к бою, матросы размахивали своими топорами и мечами. Штёртебекер приказал поднять пиратский флаг. Отставшие почти на морскую милю «Рысак» и «Пенящий» приближались. Три корабля шли не друг за другом, а развернулись широким фронтом, чтобы иметь лучший обзор.

Когда моряки с неприятельской когги увидели на «Тигре» флаг Клауса Штёртебекера, на котором был изображён прыгающий тигр, они сложили оружие и отказались от сопротивления. Ведь Штёртебекер овладел хорошо укреплённым городом Висбю, так как же может ему противостоять один, хотя бы и хорошо вооружённый, корабль? На борту штральзундской когги находилось двенадцать ратсгеров, которые возвращались после переговоров со шведским рейхсратом в Карлскруне о том, как бы сообща справиться с засильем пиратов на Балтийском море. И теперь они могли оказаться в руках страшнейшего пирата! Ратсгеры видели перед собой верную смерть и, оплакивая свою судьбу, причитали, падали на колени, молили о чуде.

Штёртебекер подошёл борт к борту и без борьбы завладел коггой. Нет, Вульфлама на борту не было. Тот, как узнал Штёртебекер от просящих пощады ратсгеров, снова стал бургомистром Штральзунда. Народная партия была разогнана, а Карстен Сарнов — обезглавлен.

— И вы поддерживали Вульфлама? — напустился на ратсгеров Штёртебекер.

Те с плачем и жалобными воплями воздевали кверху руки, умоляли о сохранении жизни и обещали большой выкуп. Выкуп? Штёртебекер соображал. Обычно захваченных патрициев, не раздумывая долго, выкидывали за борт, но сейчас Клаус подумал о Герде. Брось он этих ратсгеров в море, Вульфлам выместит свою злобу на пленном Герде.

На палубе штральзундской когги находилось больше дюжины бочек с сельдью. Штёртебекер посмотрел на бочки, потом на трясущихся от страха ратсгеров и ухмыльнулся в свою светло-рыжую бороду.

При опросе выяснилось, что восемнадцать матросов хотели остаться на «Тигре», остальные одиннадцать опасались ратсгеров. Штёртебекер всем обещал сохранить жизнь. И даже объявил, что сам доставит их в Штральзунд.

Моряки с «Тигра» по приказанию Штёртебекера опустошили бочки. То, что было взято у моря, теперь, в солёном виде, вернули ему. Затем ратсгеры один за другим должны были влезть в бочки. В крышках вырезали круглые отверстия и, расколов крышки пополам, снова забили ими бочки. Так, скорчившись, и сидели ратсгеры в бочках, только головы торчали наружу. Ратсгеры грустно взирали на мир. Кажется, они все ещё боялись, что их вместе с бочками сбросят в море.

Штёртебекер велел выставить их на среднюю палубу и насчитал двадцать три бочки с «начинкой». Как только ратсгеры увидели Штёртебекера, они сразу обратились к нему, и предлагаемый ими выкуп все увеличивался. Но Клаусу Штёртебекеру нужен был только один выкуп — Герд.

Штральзундскую коггу, быстрый и крепкий корабль, не потопили. Киндербас стал его капитаном. Когга эта была поменьше, чем у Штёртебекера, и Киндербас назвал её «Морская кошка». Пока он устраивался на новом корабле и набирал команду, Магистр Вигбольд пришёл на корабль к Штёртебекеру. Он громко смеялся над парадом бочек и щёлкал по носу то одного, то другого ратсгера, наделяя их кличками: «Рыцарь бочки», «Бочкобрюх», — и ругался, когда неприятный запах ударял в нос.

— Ведите же себя, как подобает мужчинам, и, хоть вы и на пиратском судне, не забывайте своего хорошего воспитания.

Штёртебекер попросил его к себе, потому что Вигбольд должен был составить письмо в магистрат Штральзунда. Штёртебекер хотел бочки с ратсгерами и выкуп за Герда оставить ночью в гавани Штральзунда. И если Герд все ещё не на свободе, то пусть магистрат немедленно распорядится. Тем более что захваченные ратсгеры живы и невредимы.

«Пенящий», «Рысак» и «Кошка» остались в качестве охранения на рейде, а Клаус Штёртебекер без шума провёл коггу в так хорошо знакомую ему гавань. Корабль достиг мола, когда старый вахтенный, который патрулировал перед закрытыми воротами, подошёл и решил осмотреть ночного гостя. Но люди Штёртебекера были проворнеё, они спрыгнули на мол и в один миг повалили старика на землю. Связать его было нетрудно. Мгновенно корабль был пришвартован, и бочки с живностью покатили на берег. Ратсгеры широко раскрыли глаза, когда увидели, что Штёртебекер таким отважным способом приводил в исполнение своё обещание. И, хотя они в своих камерах-бочках изрядно повертелись и потряслись чуть не до потери сознания, они были рады-радехоньки такому исходу.

Старый ночной страж был посажен верхом на какую-то пустую бочку и привязан. Матросы сунули ему в руки алебарду, а Клаус Штёртебекер положил перед ним письмо к магистрату города и плотно набитый мешок с тысячью любекских гульденов.

Они ушли так же тихо, как и пришли. Пленники, облегчённо вздохнув, посмотрели им вслед и обратили свои страдальческие лица к небу, страстно ожидая появления луны.

Четыре пиратских корабля прибыли в гавань Висмара.

Как раз в это время в ратуше находились ратсгеры из Любека, явившиеся, чтобы в последний раз напомнить о необходимости выполнять союзнические обязательства. Они заявили о своей готовности защитить Висмар и Росток от герцога Мекленбургского, если это приведёт к разрыву с ним. Преследуя только одну цель — избавиться в своих водах от пиратов, которые становились все более грозной силой, патриции были готовы даже сдать датской королеве Стокгольм, если она официально признает торговые права Ганзы.

Как только поступило известие о пиратских кораблях, заседание было тотчас прервано. Магистрат почувствовал, что нельзя заставлять капитанов ждать. Ратсгеры не поскупились на похвалы Клаусу Штёртебекеру, блестяще осуществившему захват Висбю. Они были как никогда почтительны, и Клаус Штёртебекер удивился необычному приёму, который им оказали. Но Вигбольд, который лучше читал по лицам людей, стал вдвойне недоверчив. Он перехватил несколько тайком брошенных ратсгерами взглядов, заметил, что они перешёптываются, и это свидетельствовало отнюдь не о симпатиях к пиратскому союзу; в глазах у некоторых из них затаились испуг и злоба.

Штёртебекер потребовал разрешения ему и другим капитанам свободно продать добычу, и тут же оно было дано. Герд Виндмакер все ещё не был освобождён. Магистрат объявил о готовности немедленно послать в Штральзунд конного курьера.

— Я чувствую измену, — сказал Вигбольд, когда все трое оставили ратушу и возвращались в гавань. — Нельзя ходить без оружия, — предупредил он, — и корабли надо держать в полной готовности.

— Мне тоже показалось, что ратсгеры что-то замышляют против нас, — подтвердил Гёдеке. — Все их дружелюбие — сплошное притворство.

— На них подействовали наши успехи, — возразил Штёртебекер. — Они понимают, что если мы взяли Висбю, то с Висмаром нам справиться ничего не стоит. — И он гордо усмехнулся.

— Вот! Вот! — заметил Вигбольд. — Если они так думают, это и опасно!..

— Для них! — сказал Штёртебекер, все ещё смеясь.

— Нет, для нас, — сухо ответил Магистр.

Три дня толкались в гавани висмарцы, раскупая добычу пиратов. Цены были вполне доступные. Бедная девушка, не спускающая глаз с какой-нибудь безделушки или даже серебряной вещицы, получала её от моряков за один лишь ласковый взгляд. А ведь кто-то из парней дорого заплатил за эти штучки. Витальеры не были скрягами и раздавали подарки направо и налево, да им и ни к чему было это добро. Подходили матери с натруженными руками, с заплаканными глазами, рассказывали «господам пиратам» о своих голодных детях, и те же крепкие руки, что недавно без сострадания сеяли смерть, протягивались к ним с богатыми дарами.

Штёртебекер стоял на корме своего корабля и смотрел на горожан, которые теснились на молу и торговались с его парнями. Он заметил, как сквозь толпу протискивался курьер магистрата. Не спуская с него глаз, крикнул:

— Мартен, спроси курьера, кого он ищет?

— Пленник из Штральзунда прибыл.

— Герд? — крикнул Штёртебекер. — Где он?

— В ратуше, — сказал курьер.

— Черт побери, почему же он не идёт сюда?

Штёртебекер нацепил меч, надел берет: он хотел достойно выглядеть перед другом, которого не видел так много лет. «Герд! Герд»! — шептал он, счастливый, как ребёнок. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как он видел его последний раз. «И я выручил его наконец из этого застенка, — радостно думал он. — Ратсгеры Штральзунда не заставляют ждать, это моя заслуга. Да, видно, они вдоволь посмеялись над своими коллегами в бочках…»

Рассуждая так, Клаус отправился в путь. Большими прыжками нёсся он вверх по каменной лестнице ратуши; курьер едва поспевал за ним.

Штёртебекер ворвался в зал, в котором стояло несколько ратсгеров, трусливо взглянувших на него. Предчувствие беды овладело им, когда он увидел растерянные лица. Может быть, Герда убили и доставили труп? Он выжидающе оглянулся вокруг. Вот он, долговязый, ужасно худой человек в простой, серой дерюге. Неужели Герд?.. Длинную, взъерошенную бороду и волосы, опускающиеся на плечи этого несчастного существа, серебрила седина. «Собаки, — подумал Штёртебекер, молча рассматривая друга. — Что они с ним сделали! Как он смог все это вынести!»

— Герд, — прошептал он. — Герд!..

Бедняга вздрогнул. Лицо его повернулось к Клаусу.

— Герд! — отчаянно закричал Клаус.

Он бросился к другу, обнял его за тощие плечи и взглянул на его лицо. Глаз не было. Две красные впадины уставились на Клауса. Герд был ослеплён.

— Герд, — закричал Клаус, — это я, Клаус! Ты же знаешь, твой друг со Сконе. Матрос с «Санта Женевьевы». Я вызволил тебя. Тебя освободил.

— Клаус? — пробормотал тот.

— Да, Герд, это я, Клаус, твой друг!

— Клаус Штёртебекер? — спросил слепой.

— Да, Герд. А собак, которые над тобой надругались, я найду, хотя бы они забрались на край света.

Из кровавых глазниц Герда выкатились слезинки.

— Смотрите, вы, господа! — крикнул Клаус Штёртебекер и повернул Герда, чтобы ратсгеры могли видеть его обезображенное лицо. — Так поступают благородные патриции, купцы и ратсгеры, которые жалуются на жестокость пиратов. — И он повернулся снова к Герду. — Кто это сделал, Герд?

— Вульф Вульфлам!

— Он? — взревел Клаус. — Он? — Долго и пристально смотрел Клаус на ослеплённого друга. — И когда?

— Шесть дней тому назад, когда ратсгеры в бочках были выставлены на мол.

Штёртебекер испуганно отшатнулся назад.

— И это ответ Вульфлама на то, что я подарил жизнь двенадцати ратсгерам?

— Ты знаешь, Клаус, любимое наказание Вульфлама, — внятно произнёс Герд. — Разве я не говорил тебе об этом ещё на Сконе?

Клаус прижал друга к своей груди, и Герд повис на его руках и зарыдал.

Войско из пяти тысяч воинов Тевтонского рыцарского ордена было в спешном порядке высажено на остров Готланд и в кровопролитной битве разбило витальеров и овладело Висбю. Немецкая Ганза способствовала этому всеми силами, а ганзейские города Висмар и Росток, по поручению которых Готланд был завоёван витальерами, постыдно изменили своим собственным союзникам, добились ослабления их могущества. При активном посредничестве ганзейских городов Любека и Гамбурга было заключено соглашение между датской королевой и герцогом Мекленбургским. Немецкое войско оставило Стокгольм. Находившийся в плену Герцог Альбрехт Мекленбургский, бывший шведский король, был освобожден. Маргарет была признана королевой Норвегии и Швеции. Бывшие враги — Дания, Швеция, Мекленбург и ганзейские города — заключили соглашение о совместных действиях против пиратов на Балтийском и Северном морях.

«Благородные» капитаны Марквард Прин, Хеннинг Мантойфель, Генрих Люхов, Арндт Штюк, рыцарь из Эппа и другие объявили союз братьев витальеров распущённым и разбрелись: часть из них с богатой добычей вернулась в свои надёжные замки, чтобы жить на покое, другие двинулись на восток, чтобы на свой страх и риск продолжать заниматься пиратством.

Клаус Штёртебекер, Михель Гёдеке и Магистр Виг-больд не только не капитулировали перед превосходящим врагом, но, обороняясь, сплотились ещё теснее и создали новый союз.

Ещё будучи витальером, Магистр Вигбольд не уставал повторять, что неписаные законы, которые действуют на море, действуют и на суше. Существуют господа и рабы, первые — приказывают, вторые — повинуются. Господа присваивают большую часть добычи, рабам приходится довольствоваться намного меньшей долей. «Благородные» капитаны неисчислимыми богатствами набили сундуки в своих замках. Все снова и снова говорил Магистр Вигбольд о том, что необходимо создать такой союз, который был бы основан на равноправии и справедливости. Он говорил: «Моряки должны сами выбирать капитанов и должны иметь право в любое время, когда те окажутся недостойными, снимать их. Кроме того, добыча должна распределяться поровну, потому что прежнее неравенство и было причиной измены „благородных“ капитанов. Получив богатую добычу, пусть каждый сам решает свою судьбу».

Оба капитана, Штёртебекер и Гёдеке, согласились с Магистром. Они направились к товарищам, рассказали им о своих предложениях и встретили полную поддержку. Торжественно заключили три капитана новый союз. Никаких главнокомандующих, решили они, все будут как братья: бедным — друзья, богатым — враги. И они назвали себя «ликедеелеры», что означает — «делящие поровну».

Герд больше всего любил сидеть на марсе «Тигра», и, хотя он ничего не мог видеть, там, высоко на мачте, его обвевал вольный ветер, который носился над морем; там, наверху, он мечтал о далёких просторах морей, представлял себе игру солнечных лучей на воде, бакланов, летающих вокруг марса, своих товарищей, которые где-то под ним бегали по палубе корабля, высохшую голову казнённого Вульфлама, торчащую на бушприте когги.

Герд любил одиночество. Тринадцатилетнее заключение изменило его. Он говорил редко. Никогда не смеялся. Когда он шёл ощупью по палубе судна, всегда находились руки, готовые помочь ему.

После Клауса, Герд больше всех других любил Магистра Вигбольда. Когда тот что-нибудь рассказывал ему, серое худое лицо слепого становилось спокойным и умиротворённым. Магистр был действительно кудесником, он обладал изумительной способностью расширить представления Герда о мире. О больших и могущественных городах юга рассказывал Магистр, про союзы городов, которые значительно отличались по своему устройству от Ганзы и противостояли самым могущественным силам на земле, о ремесленниках — простых гражданах, которые управляли этими городами и добились их необыкновенного расцвета; о восстании против папского могущества в Англии, о свободных фризах, живущих в сказочно прекрасной стране — Фландрии[53]. Все-то он знал и обо всем умел рассказать Герду ясно и понятно. Он умел хорошо ориентироваться в открытом море. Уже не нужно было все время смотреть на звезды. У Магистра была чудесная магнитная игла, плоская и очень лёгкая. Она плавала на воде и обладала удивительным свойством: её острие всегда смотрело на север. Если кому-нибудь надо было определить курс корабля, он должен был обратиться к Магистру, прочитать «Отче наш», как тот говорил, и сейчас же получал точный ответ. Теперь при любой погоде, при закрытом облаками небе, уже никто не сбивался с курса. Но Магистр не сказал Герду, что магнитную стрелку изобрели в Китае и что в Европу её доставил Марко Поло.

Магистр же сумел вызвать Герда и на разговор. В один из спокойных вечеров, когда все собрались в каюте Клауса Штёртебекера, ели жареную камбалу и пили французское вино, Герд впервые заговорил и поведал о своих ужасных переживаниях в Штральзунде. Медленно, монотонно, бесстрастно вёл он рассказ. Часто замолкал. Как один из зачинщиков неудавшегося восстания горожан, которые пытались спасти Германа Хозанга и свергнуть Вульфлама, Герд был приговорён к пожизненному заключению и брошен в темницу восточной башни крепости. Три года руки и ноги у него были в оковах. Превратившись в скелет, полностью обессилев, близкий к сумасшествию, он был брошен в другую темницу, где уже находилось шесть пленников. Это было сделано потому, что слишком много стало узников и слишком мало темниц.

От своих товарищей по несчастью Герд узнал, что в городе произошли большие изменения. Оба Вульфлама были изгнаны, а старый Вульфлам — умер. Главою бюргеров[54] стал Карстен Сарнов. Герд даже вскрикнул тогда от радости, ведь Сарнов, как думал Герд, был приверженцем Хозанга и врагом Вульфламов. Он-то уж несомненно освободит из заточения сторонников Хозанга.

Но ни о каком освобождении не было и речи. Товарищи по заточению посмеялись над ним и сказали, что Карстен Сарнов не кто иной, как ставленник Вульфлама. Им было известно, что Карстен Сарнов во время народного восстания против тирании Вульфламов спрятал находящегося в городе Вульфа Вульфлама и помог ему бежать. Одного из горожан, который был посвящён в этот план, замучила совесть, он все рассказал и тоже был брошен в подземелье, но уже Сарновым.

Герд узнал также, почему его из одиночного заключения перевели сюда. Одна из военных когг города захватила судно витальеров, забрав при этом девяносто шесть пленных. Их заковали в цепи и разместили по разным башням города. Кормили их так, чтобы они медленно умирали с голода. И вот недавно умер в ужасных муках последний из девяноста шести. И к такому наказанию их приговорил Сарнов.

В прошлом году тайные агенты Вульфлама подбили народ, недовольный жестоким правлением Сарнова, на восстание. Горожане, все, кто только мог носить оружие, проникли в ратушу, схватили Карстена Сарнова, а вместе с ним и других ратсгеров. А на следующий день Вульф Вульфлам появился в городе и снова стал его господином. Он произнёс перед горожанами льстивую речь, всю вину свалил на Карстена Сарнова и впервые предложил им свободно изъявить свою волю, выдав на их суд Сарнова. Карстена Сарнова вывели на торговую площадь, на то самое место, где Вульфламы четвертовали Германа Хозанга, и обезглавили. Вульфламу было чуждо чувство благодарности, в его руках люди были только средством достижения цели. Карстен Сарнов стал ему больше не нужен и потому должен был исчезнуть.

Через несколько дней Герд узнал, что его выпустят на свободу, так как кто-то внёс за него выкуп в тысячу любекских гульденов. Герд ломал себе голову, кто же он, этот сказочно богатый человек — его избавитель?

— Но прошло ещё много дней, пока однажды палач вывел меня из темницы, — рассказывал Герд. — «Что, поступил выкуп?» — спросил я. — Палач рассмеялся. Я был так слаб, что от радости упал на землю и заплакал. Палачу пришлось меня вынести. Но вместо освобождения меня затащили в подвал башни, в камеру пыток. Когда я это с ужасом понял, я спросил: «Разве меня не освободят?» — «Конечно», — ответил кто-то. Тут я и увидел, что, опершись о стену, меня молча рассматривает Вульф Вульфлам. Я окончательно пришёл в себя и, подойдя к нему, спросил, поступил ли выкуп и когда я буду свободен. Он ответил, что через несколько часов я буду свободен. Но тут же добавил, что для моего освобождения выслана не только тысяча золотых гульденов, но и ещё двенадцать пленных ратсгеров, над которыми вдоволь надсмеялись. И что теперь мой покровитель и друг должен получить на это ответ. Но так как ещё не всё готово, то мне придется несколько подождать.

И он сказал правду, через несколько часов я был свободен, — закончил Герд.

МОРСКОЕ БРАТСТВО

Осенью 1397 года по датскому проливу Зунд шло десять морских судов. Клаус Штёртебекер, Михель Гёдеке и Магистр Вигбольд направлялись в норвежский ганзейский город Берген. Город этот враждебно относился к ликедеелерам и, несмотря на их предупреждение, укрыл в своих стенах фогта Вульфа Вульфлама.

Уже многие годы бороздил Штёртебекер воды Балтийского моря. Много судов было разграблено, ещё больше патрициев, подобных Вульфламам, были брошены на корм рыбам, но Вульф Вульфлам, последний из ненавистного рода, все никак ему не попадался.

От одного пленного ратсгера Штёртебекер узнал, что Вульф Вульфлам находится в немецкой конторе Бергена.

Корабли ликедеелеров ожидали штормовой погоды, чтобы пройти Зунд, не попав под огонь датских военных когг, — и вот разразилась страшная буря. Тёмные тучи низко неслись над морем, низвергая потоки дождя, и с одного корабля не было видно другого. Под рёв стихии пиратские корабли миновали Копенгаген, с трудом одолели Каттегат и вырвались в Скагеррак.

Штормовой ветер, завывая, с чудовищной силой обрушивался на высокие борта. Огромные волны набрасывались на них, вздымали когги на свои гребни и бросали в клокочущую пучину моря. Временами когги были совсём под водой, и над поверхностью оставались только мачты и палубные надстройки — нос и корма. Ни лоскутка паруса — иначе ветер сразу же сломал бы мачты. Матросы, находящиеся на палубе, привязались, чтобы их не смыло за борт. И Клаус Штёртебекер, который в такую непогоду никому не хотел доверить руль, был привязан канатом толщиной в руку к румпелю. Когга скрипела и стонала под ударами волн. Словно скорлупка, плясала она на огромных валах. Обшивка трещала, когда штормовой ветер бросал судно с борта на борт, швырял его так, точно хотел разломать на тысячи кусков.

В какое-то мгновение Штёртебекер испугался, что и судно и команда погибнут: и это в канун его мести! Вульф Вульфлам должен пасть от его меча, тогда, и только тогда буря может отправлять его на дно моря, тогда, и только тогда он готов умереть смертью моряка. Но сейчас… этого не должно случиться! Это бы означало победу несправедливости и насилия. Он впал в отчаяние, когда почувствовал, что корабль не слушается руля. Совсем рядом гигантская волна подбросила «Пенящего» так высоко, что, казалось, его мачты касаются тёмных, готовых разразиться дождём облаков. Затем когга словно провалилась в пропасть под самым носом у «Тигра». На миг Клаус Штёртебекер увидел капитана Михеля Гёдеке, привязанного к своему румпелю, тот, приветствуя его, махал рукой и, видимо, что-то кричал и смеялся, длинные мокрые волосы прилипли к его лицу.

И тогда Штёртебекер поднял руки и закричал своё:

— Ахой!.. — и тоже дико расхохотался.

«Мы пройдём!» — означал этот смех. «Мы не сдадимся! Мы не откажемся от нашей мести. Мы дойдём до Бергена, мы схватим Вульфа Вульфлама, мы исполним свой долг. Мы ещё не одного наглого патриция наколем на меч, как бы ни бесновалось море…»

Потом сам Штёртебекер оказался в пучине. Повиснув на канате, он осмотрелся и ничего, кроме серой массы воды, вокруг не увидел, и только на гребне волны, словно хрупкая игрушка, мелькнула когга Гёдеке. И снова море вздыбилось, подбросило его, а в следующее мгновение «Тигр» летел в пучину с головокружительной высоты.

Где же Михель Гёдеке? Где его смеющееся дерзкое лицо? Где его «Пенящий», этот неуязвимый корабль? Почему Штёртебекера не интересует, где «Рысак» Вигбольда? Где носится «Кошка», которой правит Киндербас? Где остальные шесть когг? Мысли Клауса Штёртебекера только о корабле Гёдеке: никто так ловко и уверенно не может бороться с коварством Скагеррака. И Клаусу был просто необходим ликующий, вызывающий смех Гёдеке — лучшего из всех мореходов.

Погружается «Тигр» в водяную пропасть, над ним, на гребне другой волны, возникает «Пенящий». Так и шли они — то проваливаясь, от взлетая, то вверх, то вниз, а кругом — кипящий водоворот, свист и завывание штормового ветра под тёмной крышей грозных черных туч…

«Грохочи, реви буря, оглушай! Бушуйте волны!.. Разверзайтесь тучи!.. Пусть сольются вода и небо… Пусть наши корабли бросает то в преисподнюю, то в небеса!!! Мы пробьёмся! Мы пройдём!.. Мы будем в Норвегии!.. Будем!.. Мы придём!.. Ахой, „Пенящий море“!.. Ахой, „Морской тигр“!.. Ахой, „Морской рысак“!.. Ахой, „Морская кошка“!.. На Берген!.. Пройдём Скагеррак!»

Проштормовав шесть дней в Скагерраке, когги ликедеелеров достигли Бергена. Их было только девять. Одна когга потерялась или погибла. Море было спокойно и приветливо, как будто бы оно никогда и не бушевало. Ласковое солнце сияло на небе, как будто бы и знать не знало о тучах и ливнях. Скалистое побережье Южной Норвегии изрезано глубоко вдающимися в сушу заливами, называемыми фиордами. К одному из таких фиордов направились корабли Штёртебекера. В глубине его, словно венец, был отчётливо виден город Берген.

Прежде чем напасть на Берген, пираты собрались на последний совет. Магистр заговорил о том, что город нужно сохранить, но Клаус Штёртебекер не хотел и слышать об этом. Здесь находилась одна из богатейших контор Ганзы, а этот союз был их врагом: города Ганзы сделали Вульфлама своим доверенным лицом, морскому братству ликедеелеров они объявили беспощадную войну. Города Ганзы были повинны в том, что Карстен Сарнов морил голодом в Штральзунде пленных витальеров.

Патриции ганзейских городов только прятались за спину Вульфлама: он был плоть от плоти их, и все они были подобны ему. Борьба против Вульфлама была борьбой против ганзейских патрициев, возглавляемых им.

— Берген должен быть разрушен! — сказал Клаус Штёртебекер. — Добыча будет богатой, но я отказываюсь от своей доли, мне нужен только Вульф Вульфлам. Пусть этот изверг встанет на колени перед Гердом, целует его ноги и просит о милости. И мы высечем его, как сёк он невиновных, переломаем ему кости! Голове этого зверя место на бушприте «Морского тигра» рядом с головой его братца.

На следующий день рано утром пиратские суда вошли в глубь фиорда. В короткой схватке они потопили три когги и два сторожевых судна, пытавшихся преградить им путь. Пираты высадились за королевской твердыней Бергенхус, у Тискебригген — Немецкого моста, с налёта сломили сопротивление торговцев и их слуг, и понеслись по узким извилистым переулкам гавани, сея смерть и пожары.

Тут до Клауса Штёртебекера дошёл слух, что Вульф Вульфлам находится в Бергенхусе, в королевском замке. С небольшой группой моряков с «Тигра» Штёртебекер бросился к расположенному у входа в фиорд замку. Отряд латников, превосходящий пиратов и числом и вооружением, выступил им навстречу. Штёртебекер так стремительно ринулся на них, что они заколебались и стали отступать под решительным натиском. В завязавшейся схватке латники не успели поднять мост и запереть ворота, борьба разгорелась внутри замка…

— Вульф Вульфлам!.. Мерзавец!.. Убийца! Изверг!.. Отвечай за свои дела!.. Выходи на честный поединок!.. Не прячься, как трусливая баба!.. Вульф Вульфлам!.. Вульф Вульфлам! — кричал Клаус Штёртебекер, перебегая из одного зала в другой.

Остатки ганзейских латников были выбиты из тронного зала. На стенах крепости и на крутых утёсах ещё продолжались последние схватки.

Далеко внизу плескалось море. Среди десятка наиболее отважных латников был и Вульф Вульфлам. Он хорошо знал, кто его преследует, и решил не сдаваться живым своему врагу. Его слугам придётся оставить замок; с храбростью отчаяния они будут обороняться на мощном утёсе, который трудно взять, но легко защитить.

Пираты установили арбалеты у подножия утёса и стреляли по ганзейским латникам, засевшим на его вершине: на открытой площадке они были хорошей мишенью.

Появился Клаус Штёртебекер.

— Вульфлам! Где прячется Вульфлам? — закричал он, пробегая через дворик замка, и тут увидел схватку на утёсе и своего врага.

Тотчас же Штёртебекер приказал своим прекратить стрельбу. Уже только четверо латников и Вульфлам оставались на вершине утёса.

Штёртебекер крикнул латникам, что гарантирует им жизнь и свободу, если они выдадут живым Вульфа Вульфлама.

Бывший бургомистр и хозяин города Штральзунда, почти шестидесятилетний богатырь мрачно взглянул на своего недруга. Он знал, что тот многие годы ищет встречи с ним и искал его на каждом захваченном корабле; он знал, что это его смертельный враг и что его ждёт судьба его брата Вульвекена. Спасения не было. Смерть! Так умирай, последний отпрыск Вульфламов, умирай, как мужчина! Вульф Вульфлам посмотрел на четырех латников, которые, отойдя от него, о чем-то шептались.

Один из них повернулся к Вульфламу и просительно произнёс:

— Господин, нас четверо… И если мы…

Больше он сказать ничего не успел. Вульфлам сразил его страшным ударом меча. Остальные трое кинулись на него. Он отразил несколько ударов, но вдруг отбросил меч, подбежал к краю утёса и бросился в море.

Клаус Штёртебекер, затаив дыхание, смотрел на происходящее и, не успев вмешаться, закричал от ярости и негодования — последний Вульфлам ушёл от его мести, сам ушёл в небытие.

В безумной ярости он ревел, что нужно поджечь город со всех четырех сторон, не оставить ни одного дома, носился с обнажённым мечом по улицам и крушил все, что попадалось ему на пути.

В борьбе за Берген был тяжело ранен Киндербас. Стрелой из арбалета ему пробило колено. На улицах города все ещё продолжалась борьба, а он лежал в своей каюте, скрипя зубами от невыносимой боли. Если бы он только мог подняться, то выполз бы на палубу корабля и бросился бы за борт; он чувствовал, что нога потеряна, а без неё он уже не сможет командовать коггой, быть же обузой для товарищей он не хотел.

Два дня и две ночи мучался Киндербас от страшной боли. Как только Штёртебекер узнал о ранении друга, он приказал доставить его на «Тигр». Там была хорошо известная всему флоту операционная и учёный врач по имени Колле Адамс, который с исключительным искусством владел ножом.

Колле Адамс становился врачом только после боя, во время сражения он, как и все, действовал тесаком. То, что Штёртебекер держал на борту врача, было не совсем обычно, потому что тяжелораненых пиратов сбрасывали в море, если они сами не могли выброситься за борт. На «Тигре» же теперь лечили всех раненых, кроме врагов.

Киндербаса внесли в низкое помещение. Воздух тут был затхлый и спёртый. На стенах, как и в крюйт-камере, висело различного рода «оружие»: ножи, топоры и пилы. На небольшой деревянной подставке стоял какой-то ушат, рядом лежали куски льняной ткани. В углу стояла жаровня. Больше в помещении не было ничего, кроме деревянных нар, на которых лежал больной. После боя доктору Колле Адамсу частенько находилась работа. А он занимался только наиболее тяжёлыми случаями: производил ампутации, глубокие раны очищал прижиганием. Делал он это с удивительной ловкостью и пользовался у благодарных матросов величайшим уважением.

Состояние Киндербаса было не тяжелее, чем у дюжины других моряков. Нога была потеряна, и её предстояло ампутировать, рана уже начинала гноиться. Доктор Адамс подвязал кожаный фартук и точил нож. При этом он шутил с Киндербасом, который следил за его приготовлениями, называл его будущим Хромоногим капитаном, утешал его тем, что, по крайней мере, одну-то ногу он ему оставит. Доктор был так спокоен, что и Киндербас немного приободрился, несмотря на своё отчаяние.

Во время операции он не терял сознания. Ногу ему отняли выше колена, и скоро он впал в глубокое забытьё, от которого очнулся только, когда, уже перевязанный, лежал в своей каюте.

Штёртебекер навестил его, когда тот немного набрался сил.

— Ну, Клаус, теперь я поправлюсь, и мне придётся уйти с корабля, не правда ли? — спросил Киндербас. — Одноногие моряки нам ни к чему. Я отправлюсь в Гамбург или Бремен и стану разведчиком, хорошо? Ты разрешишь мне?

— Киндербас! — возразил Клаус Штёртебекер. — Ты останешься с нами. Нам нельзя лишаться такого капитана, как ты.

— С одной ногой, Клаус!

— Я знал рулевого, у которого тоже была одна нога. «Одноногий рулевой» — называли мы его. У него была деревянная нога, и при этом он твёрдо стоял у руля, как и всякий другой рулевой, потому что он сделал в палубе дыру как раз такого размера, чтобы в неё входила его деревянная нога. Как вросший стоял он у руля, никакой ветер, никакая непогода не могли его сдвинуть с места.

Киндербас искал руку друга.

— Клаус! — прошептал он. — Спасибо тебе. Я буду таким же Одноногим рулевым.

— Нет, капитаном Деревянная нога! — смеясь сказал Штёртебекер, нагнулся и обнял его. — Киндербас, старина, ты верный друг, ты получил новое имя. Киндербас тебе давно не подходит. Отныне ты капитан Деревянная нога.

Разгромив Берген, ликедеелеры на четырнадцати кораблях двинулись в Северное море, чтобы вести там каперство против ганзейцев, идущих в Англию. Настроение на кораблях было радостное. Добыча была богатой: корабельные помещения были заполнены всевозможными ценностями. Каждый день для моряков был праздником; они угощались, пили и лихо распевали свою песню:

С волков овечьи шкуры снять,

Из тайных тёплых мест изгнать…

Клаус Штёртебекер не принимал участия в этих бесконечных праздниках. За последнее время он очень постарел. Его все ещё пышные светлые волосы заметно поседели. Вокруг глаз и рта залегли морщины, и взгляд его был мрачен и задумчив. Конечно, он мог считать себя победителем. То, чего он хотел добиться, было достигнуто: Вульфламы были уничтожены, Хозанг, Свен, Герд и восемь олдерменов — отомщены.

И все же он не был удовлетворён. С патрициями из рода Вульфламов было покончено, но в городах господствовали другие вульфламы, они хозяйничали так же, как и те, и так же притесняли горожан. «Может быть, моё место среди ремесленников и плебеев, которые борются за демократические свободы, за свои права? — мучительно размышлял Штёртебекер. — А я оказался в стороне, словно отверженный; в одиночку борюсь с целым миром на свой страх и риск, хотя повсюду есть союзники против общих врагов». Такие мысли чуть теплились в глубине, они ещё не приобрели чёткости, были не вполне ясны. И он страдал, не находя выхода.

Когда он думал, как бы помочь бедным и нищим, как бы помочь горожанам в борьбе, он вспоминал о Германе Хозанге, который выступал вместе с народом. И невольно тут же вспоминал лживого и трусливого «представителя народа» Карстена Сарнова… Одно за другим наплывали воспоминания… Он видел себя идущим по рынку в Висмаре, видел народ, крестьян и горожан, «учёного доктора» Ангеликуса, который оказался шарлатаном и мошенником; смерть на костре странствующего торговца Йозефуса, который считал всех людей злыми и глупыми.

Клаус Штёртебекер смотрел с кормы «Тигра» на флот, который он вёл. На его кораблях не было господ и рабов, бедных и богатых, все имели равные права, равную долю в добыче, при равном участии в бою, но и обязанности всех были равны. Витальеры были наемники, ликедеелеры — свободные моряки; один стоял за всех и все за одного.

Штёртебекер добился, чтобы каждый изувеченный в честном бою моряк как достойный сотоварищ был списан на берег достаточно обеспеченным. Очень часто такие искалеченные пираты, оказавшись в городах, становились хорошими разведчиками ликедеелеров.

Пираты-ликедеелеры превратились в одно большое морское братство, связанное клятвой на жизнь и на смерть; братство, открыто выступающее против римского папства, объявившего их вне закона; братство, которое борется с богачами и защищает бедняков. Когда они брали корабль на абордаж, они бросались в схватку с кличем: «Богатым — враг, бедным — друг!»

После многих месяцев успешного каперства у берегов Шотландии, близ Темзы и Шельды, ликедеелеры нашли убежище у фризского[55] побережья, где было много островов, за которыми можно укрыться от непогоды и привести в порядок свои корабли.

Здесь они встретили дружеский приём. Фризский фюрст — Кено тен Брок, враждующий с ганзейским городом Бременом, особенно радушно, как желанных союзников, принял ликедеелеров. И пастор Хиско из Эмдена, заклятый враг Ганзы, отнёсся к ликедеелерам по-дружески. Кено тен Брок предоставил им гавань и церковь Мариенхав; ликедеелеры превратили её в крепость, в свой опорный пункт. Крепость Мариенхав была расположена на берегу хорошо защищённой бухты, где даже в очень плохую погоду могло укрыться и стать на якорь много кораблей. С суши бухта была хорошо защищена высокими стенами, окружёнными широким непреодолимым рвом, который быстро заполнялся морской водой.

Крепость Мариенхав стала их надёжной якорной стоянкой. Эмден — рынком для продажи добычи, а Северное море — местом охоты. Ликедеелеры чувствовали себя хозяевами моря, и отсюда время от времени они совершали отважные каперские набеги, поднимались вверх по течению Эльбы и Везера, появлялись со своими коггами у входов в гавани Гамбурга и Бремена. Это были годы смелого и успешного каперства ликедеелеров, и патриции в гаванях Северного моря несли неисчислимые убытки. Всякая торговля с Англией вследствие этого была сопряжена с огромным риском.

Но и самые доблестные каперские походы не могли отвлечь Штёртебекера от замыслов, которые он бережно хранил в глубине души: Штертебекер был не только хозяином на море, он сделал первый шаг и на суше, на фризском побережье.

Вместе с Кено тен Броком и пастором Хиско из Эмдена мечтал он о свободных городах. С его помощью горожане Бремена и Гамбурга, Стаде и Вердена должны были свергнуть ненавистное правление патрициев. Таким видел он воплощение своей мечты, такую цель ставил он перед собой.

Клаус Штертебекер хотел укрепить свои союзнические связи с фризским фюрстом; он надеялся достичь этого, став его зятем. Пятидесятилетний Штертебекер, которого жизнь не баловала женской лаской, посватал дочь тен Брока, стройную, светловолосую и ясноглазую Хельгу. Он делал ей королевские подарки, но в роли влюблённого был до такой степени неуклюж и становился в её присутствии таким смущённым и беспомощным, что девушка сначала смеялась над ним, однако скоро не на шутку влюбилась в знаменитого и бесстрашного героя моря.

Фризский фюрст, разумеется, желал бы своей дочери не такого жениха, однако, после того как Хельга дала Штёртебекеру слово, противиться не стал. «Тигр» теперь чаще, чем другие корабли, стоял в бухте Мариенхав, а Михелю Гёдеке и Магистру Вигбольду приходилось одним уходить за добычей. Клаус Штёртебекер с удовольствием сидел в зале у тен Брока и рассказывал Хельге о том, как унесла «чёрная смерть» тысячи людей в Висмаре, о старом Йозефусе, о Свене и Герде, о Хозанге и волчьём роде Вульфламов, о далёком Новгороде, о боях за Висбю и Берген.

Он понимал, что в жизни его появился новый смысл и другая цель; что годы шумных безумств миновали и время исполнения его замыслов наступило. Ах, дело не только в мести и истреблении Вульфламов, речь о большем, о гораздо более важном…

…Осенью 1399 года отпраздновал Клаус Штёртебекер свою свадьбу с Хельгой тен Брок. В гостях у него были не только моряки ликедеелеры, но и горожане Эмдена, рыбаки побережья, крестьяне Фрисландии. Более тысячи мужчин и женщин участвовали в этом празднике. Крепость Мариенхав была празднично украшена. Пиратские корабли ярко расцветились флагами. Вокруг стен крепости раскинули большие шатры и на огромных кострах жарили быков и баранов. Гостей потчевали отборными винами и пивом, подавали им изысканные заморские блюда, фрукты — добычу, захваченную на судах патрициев. Играла музыка. Люди танцевали. Шуты потешали толпу. Штёртебекер и его супруга, фризский фюрст, капитаны, Деревянная нога и Герд, старейшие и храбрейшие друзья жениха пировали за большим столом в зале. Пили, оживлённо разговаривали, пели — и всем было весело. Штёртебекер поднёс ко рту подаренный Кено тен Броком серебряный кубок вместимостью пять литров и под громкое одобрение гостей воздал должное своему имени.

По обычаю того времени не один день и не одну ночь продолжался праздник. Вокруг замка на лестницах и в залах громко храпели те, кто выпил и съел больше, чем нужно.

И только Деревянная нога и несколько надёжных друзей не опрокинули в эти дни ни кубка: они несли вахту. Не исключено было, что враги воспользуются случаем, и, пока пираты пьют и веселятся, подкрадутся и нападут на них. Однако никто из врагов не отважился на это. Пираты и их гости из города и деревни могли спокойно праздновать свадьбу. Это было такое празднество, каких никогда не устраивал ни один фюрст, и ещё многие годы во Фрисландии говорили о свадьбе в Мариенхаве, на которой в гостях была вся округа.

И, говорят, единственное, что омрачило праздник, — это ссора между предводителями ликедеелеров. Магистр Вигбольд под влиянием выпитого открыто выступил против Штёртебекера и не только насмехался над ним, но и заявил, что ремесленники — те, на кого он рассчитывает, ничем не лучше патрициев.

— Всему миру враг! — кричал он.

Штёртебекер запальчиво отвечал:

— … Бедным друг!..

— Бедные?.. Бедные?.. Бедных поищи в другом месте! — возмущался Вигбольд.

Говорят, это едва не привело к поединку. Михель Гёдеке бросился между ними и сумел помирить их. Но это перемирие было непрочным. На самом деле между предводителями полного согласия уже не было. Разногласия были началом разлада, а затем и поражения ликедеелеров.

ВОЙНА ПАТРИЦИЕВ

Магистрат города Гамбурга надеялся сохранить втайне намеченные с пиратами переговоры, однако, когда ганзейские когги с представителями пиратов вошли в гавань, с корабля на корабль, от дома к дому, по всему городу с необыкновенной быстротой разнеслось: «Прибыли ликедеелеры! Ликедеелеры!..» Улицы от гавани до ратуши наполнились народом, суконщики и мясники закрывали свои лавки и спешили на ратушную площадь; моряки покидали суда и бежали в гавань, уличные мальчишки карабкались по деревьям на стены, весь город был в лихорадочном возбуждении: все хотели увидеть знаменитых и грозных пиратов. Когда процессия, возглавляемая конными, двигалась по узким улицам гавани, её приветствовали восторженными криками так, как обычно приветствуют только почётных гостей города.

Во главе представителей пиратов был Клаус Штёртебекер. Решительно шагал он в своих сверкающих чешуйчатых латах, в парадном кольчужном наголовье, с широким мечом на боку. Это был могучий, уверенный в себе великан, силач. Да разве он не имел права на самые высокие почести? Князья рождались на свет уже облечёнными властью, им уже было уготовано высокое положение и богатство; он же — свободный предводитель моряков — только благодаря самому себе стал господином, хозяином моря, которого боялись князья и патриции. То, что магистрат крупного ганзейского города ведёт с ним переговоры на равных, было его триумфом. Они добивались этих переговоров, не он. И он ничуть не опасался какого-нибудь коварства, ведь они предложили на время его пребывания в городе послать на корабль в качестве заложников трех ратсгеров. Громко расхохотавшись, Штёртебекер отклонил предложение и объяснил посланникам магистрата, что, если их попробуют оскорбить, его люди разнесут город в пух и прах. И вот он здесь.

Его корабли стоят на Эльбе у Стаде.

Среди ратсгеров царило не меньшее волнение, чем среди горожан на улицах. Старый Ирм Прис, владелец трех когг, настоятельно советовал ещё раз помириться с пиратами, умиротворить их, чего бы это ни стоило, и ни в коем случае не затевать с ними ссор. Своим дребезжащим старческим голосом он увещевал магистрат:

— Легко поднять на мачту флаг войны, но тяжело его с честью снова спустить.

— Нет, вы только послушайте старого болтуна, — рассерженно кричал ратсгер Христиан Дейк. — Он боится только за свои когги! Хочет вступить с пиратами в сделку! Вот он каков!

Ратсгер Христиан Дейк был владельцем одной когги, которая ходила только по охраняемым Любеком балтийским гаваням, но, кроме того, и это было для него самое главное, он владел корабельной верфью в Грасбруке, и у него как раз строилась когга для города, а он хотел, чтобы это был орлог, потому что он принёс бы ему больший доход. Вот почему он и был против Ирма Приса, против соглашения с ликедеелерами и, якобы защищая интересы города, был очень воинственно настроен.

Бургомистр Маттиас Краман, грузный, полный человек, бывший судовладелец, — он передал управление своими торговыми делами сыну, — молча слушал эту словесную перепалку. План его действий был давно готов, но старый советник не торопился его объявить. Для того чтобы перехитрить пиратов, приходилось и многих ратсгеров держать в неведении. Бургомистр и члены Совета старейшин решили заключить с пиратами союз и в то же время почти готовый корабль превратить в орлог, вооружив его пушками как ни одно другое судно. Старый советник тайно послал в Нидерланды специального курьера подыскать опытного и отважного капитана для этого корабля, который был бы верен городу и не перешёл бы в бою на сторону пиратов. Бургомистр Маттиас Краман сохранял невозмутимое спокойствие и предоставил ратсгерам спорить и горячиться, сколько душе угодно, и не защищал позиций ни той, ни другой стороны.

Когда Штёртебекер вошёл в зал ратуши, тотчас же смолкли разговоры, и все взгляды обратились на статного, по-военному подтянутого предводителя пиратов. Некоторые из почтённых ратсгеров невольно подумали, что видят перед собой одного из ставших почти легендарными вождей викингов. Высокая фигура, голубые глаза под светлыми бровями, светлая борода, упрямое властное лицо — ни один из знатных голштинцев или лауэнбуржцев не мог бы держаться столь царственно.

Штёртебекеру указали почётное место рядом с бургомистром. Он уселся, положил меч на колени, а его сопровождающие, настоящие исполины, молча стали позади своего предводителя.

— Ну, уважаемые ратсгеры, что вы хотите мне сказать?

Бургомистр Краман поднялся, поблагодарил за прибытие и изложил предложения города: союз, защита гамбургских кораблей в водах Северного моря, открытый рынок для кораблей Штёртебекера в Куксхавене и Стаде.

Пока бургомистр бесстрастно излагал эти предложения, внимательно слушающий его Штёртебекер размышлял: как это патриции снизошли до таких условий? Нет ли в городе разногласий между ремесленниками и магистратом? Может быть, есть? Горожане ведь так радостно его приветствовали… Не думает ли магистрат, что пираты помогут им справиться с ремесленниками и упрочить своё господство? Так оно и есть, и Штёртебекер втихомолку посмеялся над осторожным, недоверчивым Вигбольдом и решил использовать этот удобный случай, чтобы помочь своим товарищам — ремесленникам города. Когда бургомистр закончил, Штёртебекер вошёл в круг ратсгеров и заговорил, опираясь на свой меч:

— Если, уважаемые господа, я должен заключить с вами союз, от чего я не отказываюсь, то я бы хотел видеть в магистрате представителей и ремесленников.

Некоторые ратсгеры шумно запротестовали, Христиан Дейк кричал:

— Неужели мы допустим вмешательство в наши собственные дела?

Ирм Прис неодобрительно затряс головой. Однако бургомистр Маттиас Краман к величайшему удивлению многих ратсгеров ответил, что переговорит с представителями ремесленников, это не должно нарушить доброго согласия с ликедеелерами.

— Но у меня должны быть развязаны руки! Я воюю против ганзейского города Бремена, — крикнул Штёртебскер, разозлившись. — Бремен враждует с Кено тен Броком. А это мой друг и союзник.

Ратсгеры испуганно уставились на своего бургомистра, который и при этом выпаде против союзника оставался совершенно спокойным.

— Мы не имеем обязательств перед городом Бременом, — ответил он. — Мы не враждуем и с фризским фюрстом. Мы хотим мира и мирной торговли.

Штёртебекер рассмеялся; он был доволен. Бургомистр и Совет старейшин — тоже. Но остальные ратсгеры были озадачены и молчали, чтобы не выдать в присутствии пиратов своих мыслей.

Ложь, обман, предательство, подлость были орудием и князей, и церковников, и купцов; и ничего нового не было в том, что задумали гамбургские патриции. В то время как гамбургские ратсгеры вели переговоры с ненавистным и страшным для них главарём пиратов, представители магистрата находились в Бремене и Любеке, склоняя эти города к тайному союзу против пиратов. А курьер бургомистра Маттиаса Крамана нанимал в Нидерландах на службу прославленного в тех краях капитана Симона ван Утрехта командиром орлога города Гамбурга. Другой посланец гамбургского магистрата пребывал в Нюрнберге и готовился сопровождать транспорт с заказанными у знаменитого оружейного мастера Иоганна Прассельберга пушками для нового орлога.

Когда Клаус Штёртебекер вернулся в Мариенхав, капитаны ликедеелеров приветствовали его весьма сдержанно.

— Ну, Клаус, что говорят твои новые друзья — ратсгеры? — спросил Михель Гёдеке.

Штёртебекер усмехнулся на эту шутку, отстегнул с пояса меч и бросил его на меховое ложе.

— Они так мало значат!

— Ты заблуждаешься, — бросил ему Магистр. — Они много значат!

Штёртебекер не обратил внимания на замечание Магистра и продолжал:

— Горожане восторженно приветствовали меня, и магистрат обещал ввести ремесленников в свой состав, как пожелал я.

Магистр грустно улыбнулся:

— И воткнут тебе нож в спину. Вопреки твоему желанию.

— То, что я не верю ни одному их слову, само собой разумеется, — вспылил Штёртебекер.

— Смотри-ка! Это уже шаг вперёд! — заметил с издевкой Магистр.

— Я буду за ними следить, — кричал Штёртебекер. — Ты думаешь, я такой простофиля, чтобы верить мерзавцам из породы Вульфлама!.. Все же бургомистр Краман понятливый человек… Что касается остального — мои шпионы в их стенах: я обо всем буду знать. Обманет магистрат — город разделит участь Бергена.

Магистр громко расхохотался.

— Ха-ха-ха!.. Если они тебя обманут… Итак, ты ещё сомневаешься и веришь их красивым словам… Пойми же наконец, они обманывают тебя по всем статьям!

— Подождём, — спокойно ответил Штёртебекер, схватил кружку, которую ему подали, и поднёс к губам.

— Если жители города насядут на них, им придётся, конечно, уступить, — произнёс Михель Гёдеке.

— Если! — воскликнул Магистр. — Это «если» — весьма сомнительная вещь!

Штёртебекер поставил кружку, вытер бороду и заявил по-товарищески, но все же достаточно властно:

— Итак, оставим это: ни одного гамбургского корабля не трогать, я должен сдержать данное мною слово! Но ни одного бременского корабля не упускать… И если уж будет надо, я пойду вверх по Везеру и выкурю их из гавани.

Вскоре после переговоров Штёртебекера с магистратом города Гамбурга к стенам города приблизился надежно охраняемый караван. Более ста всадников сопровождали его. Повозки остановились на берегу Эльбы у Блаакена, прямо у городских стен, и ждали. Тем временем конный курьер поспешил в город, и вскоре отряд всадников из города присоединился к каравану. Глубокой ночью длинная вереница повозок тронулась с места, достигла восточных ворот и потянулась по узким улицам в гавань. Горожане, оказавшиеся на пути обоза, были разогнаны городскими стражниками, идущими впереди колонны.

В гавани, когда городские стражники подошли к дому цеха моряков, никто не заметил, что в нише стены притаился какой-то матрос. Из своего убежища он наблюдал за этим таинственным ночным караваном, а затем осторожно, на значительном расстоянии, последовал за повозками и всадниками. Они поехали по мосту через Эльбу на остров Грасбрук[56]. Моряк крался за ними. Это становилось опасным: теперь уже не было спасительной тени домов и поворотов улиц; сооружения гавани располагались свободно, и местность хорошо просматривалась, кроме того, на кораблях, стоящих у пирса, не дремала ночная вахта.

Повозки остановились у верфи Дейка. Всадники оцепили со всех сторон верфь, и стали немедленно сгружать кладь. Ночной разведчик присел за опрокинутой лодкой, которая лежала на берегу в ожидании ремонта, но как он ни напрягал зрение, на таком расстоянии не смог рассмотреть, что выгружалось из фургонов и складывалось внутрь пакгауза. Пренебрегая опасностью, он решился подползти поближе. Ему повезло — он проскользнул между двух постов и подошёл вплотную к пакгаузу. Большая группа людей, напрягая все силы, втаскивала туда какие-то очень тяжёлые предметы. Разведчик понял: они разгружали пушки, большие новые пушки. Стволы, мощные лафеты и много ящиков… кто знает, что в них? Тут он припомнил, что на этой верфи завершалось строительство большой когги, самой большой в гамбургском флоте. Значит, она станет орлогом. И этого никто не должён знать! Каждому ясно, что значит такой хорошо оснащённый орлог для невооружённых торговых кораблей.

Нарушение слова… «Денежные мешки» замышляют измену. Нужно предупредить Штёртебекера, ликедеелеров.

И все же удача отвернулась от разведчика пиратов. Когда он уже хотел удалиться и от волнения на минуту забыл об осторожности, его обнаружили и схватили конники. Этой же ночью бургомистр Маттиас Краман и несколько ратсгеров допрашивали его в присутствии палача и подручного.

Задержанный отрицал все!

Нет, он не был шпионом пиратов… Нет, он не собирался совершить измену, он только из любопытства потащился за повозками… Нет, он не знает Клауса Штёртебекера… Нет, он даже не видел, что выгружалось из фургонов…

Моряка подвергли жестоким пыткам: у служителей церкви научились патриции пытать людей. Они вытягивали его, щипали раскалёнными щипцами, сдавливали ему руки и ноги так, что трещали кости. Но истязуемый кричал:

— Нет, я не знаю! Я ничего не знаю!.. И чем ужаснее становилась боль, тем громче и упорнеё он повторял:

— Не знаю!.. Не знаю!..

На рассвете пленника, который уже не мог стоять на ногах, выволокли во двор городской тюрьмы и обезглавили.

Он не предал своего капитана Штёртебекера, но предостеречь его тоже не смог.

Симон ван Утрехт осмотрел новую коггу и пушки. Он выразил удовлетворение отменно построенным кораблём, прочные борта и крепкий бушприт были незаменимы при абордажных схватках. Он убедился, что на невысоких, но прочных мачтах сделаны марсовые площадки, на которых могло разместиться немало стрелков. Выкрасить корабль он распорядился коричневой и серой краской, а нос, также как и узкую полоску выше ватерлинии, — белой. Судостроитель Христиан Дейк воскликнул:

— Тогда когга станет похожей на пегую корову!

Симон ван Утрехт хотел, чтобы корабль выглядел не только необычно, но и устрашающе. Когда Христиан Дейк отчитывался перед магистратом, ратсгеры решили свой орлог назвать «Пёстрая корова».

В последующие дни Симон ван Утрехт занимался какими-то таинственными делами. Он посылал разведчиков, чтобы разузнать, какими силами располагают пираты, какие пути они предпочитают. Тут ему стало известно о ссоре капитанов, и он послал из Эмдена матросов в Мариенхав; с помощью ложных слухов они должны были обострить эти разногласия. Одновременно он распорядился, чтобы несколько надёжных матросов устроились на корабли к пиратам и в нужный момент затеяли там смуту. Симон ван Утрехт намеревался начать бой с пиратами между Гельголандом и устьем Эльбы. Он о чем-то договорился с одним из ловцов крабов. При неблагоприятном для Утрехта исходе боя он рассчитывал укрыться со своими кораблями в устье Эльбы.

Голландец, в противоположность Штёртебекеру, был расчётлив и предусмотрителен, каждое предстоящее сражение он подготавливал до последней мелочи, принимая в расчёт и возможные неудачи. Среднего роста, широкоплечий, с тяжёлой походкой, внешне флегматичный, он нравился купцам. «Никогда не ставить на карту все, но использовать все средства. Надеяться не только на силу, но и на хитрость» — вот его принципы.

Незадолго до завершения постройки «Пёстрой коровы» ратсгер и судостроитель Христиан Дейк заявил магистрату, что стоимость работ превышает намеченную ранее. Он обосновывал свои дополнительные требования неожиданным перерасходом, который якобы был совершенно неизбежен, так как он использовал только лучшие материалы. В действительности он хотел, пользуясь случаем, сорвать хороший куш. Магистрат совещался. Все ратсгеры знали, что их коллега, конечно, пользуется моментом, и некоторые, прежде всего старый Ирм Прис, говорили об этом открыто. Христиан Дейк решительно протестовал против такого рода подтасовки, как он назвал обвинение Ирма Приса, и лицемерно уверял, что готов нести любые расходы для блага родного города, только бы сделать новый корабль во всех отношениях неуязвимым. Бургомистр Маттиас Краман и члены Совета старейшин возражали против предоставления оправдательных документов Христианом Дейком: тогда стало бы достоянием гласности, что это военный корабль, оснащённый, тяжелыми пушками. Дополнительные средства были выделены, но так как патриции не хотели платить из собственного кармана, решено было ввести дополнительный налог на жителей города.

Так ратсгер и судостроитель Христиан Дейк, мило улыбаясь, положил в карман немалую сумму.

В Мариенхав прибывали моряки, странствующие подмастерья, плебеи и мастера из Бремена, Стаде, Гамбурга и из разных концов страны, чтобы стать свободными пиратами. Ненависть и гнев против гнёта патрициев толкала их на этот шаг. Они рассказывали ужасающие истории о бесчеловечности купцов, торгашей, этих «денежных мешков», что правят в городах. Клаус Штёртебекер принимал их с радостью, потому что это были большею частью крепкие парни. И снова и снова убеждал своих товарищей: ну должны же они наконец понять, что народ в городах сыт по горло господством патрициев и что надо идти на помощь измученным людям.

Магистр Вигбольд не хотел ни о чем слышать и отказывался брать на свой корабль кого попало. Однажды Штёртебекер послал ему десяток крепких молодцов, которые просили принять их в пираты. Штёртебекер знал — Вигбольд нуждается в людях. Тот прислал их назад: неискушённые парни ему не нужны. Одного, который вызывал особое подозрение своим не совсем обычным произношением, он оставил, но тайно учинял ему суровые допросы, и на четвёртом допросе тот признался, что завербован магистратом города Бремена и послан для того, чтобы шпионить за пиратами и сеять среди них раздор.

Вигбольд предостерёг Штёртебекера. Тот призадумался. Конечно, патриции способны на любое предательство, им нельзя верить. Но, возражал он, под пытками всякий может сознаться в чем угодно.

«Держи свой корабль в чистоте!» — советовал Вигбольд. Он предпочитал лучше иметь маленькую команду, где он знает, что думает каждый, чем большую, в которой помыслы многих были бы для него тайной.

Михель Гёдеке оставался верным другом Штёртебекера, ценил он и Магистра; дружба была, но прежнего согласия не было.

Вигбольд был образованнее Штёртебекера. И Клаус злился, что часто тот оказывался более дальновидным и проявлял самостоятельность. Он знал, что Магистр учился в Оксфорде, был учеником знаменитого доктора Евангеликуса и противника папства Джона Уиклифа[57]. Из воинственного учения лоллардов, которые в Нидерландах составили антипапское религиозное братство. Вигбольд заимствовал основы братства ликедеелеров и с помощью Штёртебекера и Гёдеке осуществлял их. Магистр не доверял патрициям, также как и папистам, потому что паписты были в его глазах дьяволами в человеческом обличье. Однако он не верил и в то, что новая каста братьев ремесленников способна принести бесправным свободу, а бедным человеческое счастье. Много лет тому назад, живя в Англии, он хорошо узнал и темноту верхушки ремесленного бюргерства, и её презрение к городской бедноте. Хозанг, на которого так часто ссылался Штёртебекер, был передовым, думающим торговцем, изредка и такие попадались, но их были единицы. А вот Карстен Сарнов, сам ремесленник, достиг власти, используя собратьев по цеху, и этой властью злоупотребил. Именно это казалось Вигбольду характерным для разбогатевшей ремесленной верхушки. Положение в мире нужно до основания изменить — таково было мнение Магистра. Как и с чьей помощью — этого и он не знал. Но он знал, что Джона Уиклифа терпели при английском дворе до тех пор, пока он был ему полезен. Когда же он надоел владыкам Англии своими проповедями против «папского антихриста в Риме», они его устранили и стали преследовать его приверженцев. Недостаточно быть против таинства причастия, против исповеди, безбрачия духовенства, против поклонения святым, против церковной службы; надо в больших городах и во всех странах заново перестроить человеческое общество. А так как Вигбольд, несмотря на свою учёность, не знал, как это осуществить и кто это должен осуществить, он и стал «всего мира врагом» — пиратом. Слова, своего рода девиз ликедеелеров: «Богу друг, всему свету враг!» — были его. Это было своеобразное выражение мысли: для того коммунизма, к какому стремились ранние христиане, мир ещё не созрел. Этот необыкновенный капитан пиратов мечтал о всемирном государстве, объединявшем людей различных языков и рас, где никто никому не враг, но все братья, где нет больше ни Каина, ни Авеля[58], но господствуют вечный мир, благоденствие, блаженство.

Но благоразумный и недоверчивый Магистр тоже стал жертвой хитрости патрициев. В его каюте как-то вечером появилось письмо, в котором неизвестный сообщал ему по секрету, что Штёртебекер больше не верит ему и хочет в союзе с магистратом города Гамбурга нанести ему коварный удар. Что Штёртебекер обещал схватить Магистра Вигбольда и доставить в Гамбург. Вигбольд рассмеялся. Ему было ясно, что это тоже дело рук патрициев. Они хотят поссорить капитанов кораблей ликедеелеров. Штёртебекер выдаст его патрициям? Мысль была глупа. Он даже не дал себе труда поставить в известность о содержании этого письма Штёртебекера. Он и так довольно часто предостерегал его от хитрых торгашей.

И все же невольно со времени их ссоры Магистр иногда с недоверием смотрел на Штёртебекера — разве тот не вёл один, без него и Гёдеке, переговоры с ратсгерами в Гамбурге? Не была ли свадьба в Мариенхаве хорошо продуманной уловкой, чтобы отойти от пиратов? Уж не хочет ли он, выдав товарищей, искупить свои старые грехи? Потом Магистр устыдился своих мыслей. Он убеждал себя, что Штёртебекер никогда не пойдёт на подобную подлость. И все же эти мысли невольно лезли в голову, а это было дурное предзнаменование.

И Магистр, стоя за рулём своего «Рысака», серьёзно задумался о поисках у южных берегов Норвегии нового опорного пункта и убежища. В Мариенхаве он чувствовал себя неуютно.

Однажды, когда Магистр с тремя кораблями был в море, взволнованный Михель Гёдеке ворвался к Штёртебекеру, который находился в замке Мариенхав: один моряк ему только что сообщил, что Магистр намеревается напасть на караван гамбургских судов в устье Эльбы.

Штёртебекер пришёл в бешенство и приказал подготовить корабли к выходу в море. Что же это такое — в глазах магистрата и горожан Гамбурга он окажется нарушителем договора? Или его слово уже больше не имеет силы?..

Только два корабля стояли в бухте — «Тигр» Штёртебекера и «Пенящий» Михеля Гёдеке. Остальные были в каперских походах в голландских и английских водах.

К устью Эльбы понеслись по морю когги обоих предводителей вслед изменившему им, как они думали, Магистру.

В устье Эльбы находилось маленькое поселение гамбуржцев — Куксхавен. Здесь жили рыбаки, которые большею частью промышляли ловлей крабов. Во время отлива они выходили на своих маленьких лодках, и если море было спокойно, даже варили улов прямо в лодках под защитой скал острова Гельголанда, чтобы продать крабов в Куксхавене или в другом месте. Вечно неспокойное Северное море и в этот мартовский день 1401 года разгулялось.

Тяжёлые валы, темно-серые, с белыми пенистыми гребнями накатывались на берег. Тёмные тучи заволокли небо. Временами с шумом хлестал дождь. А когда наступил рассвет, над водой поднялся плотный туман, он окутал и затруднил ориентировку «Тигра» и «Пенящего». Как только они достигли устья Эльбы, Штёртебекер решил до следующего дня отстояться на якоре у острова Гельголанд. Михелю Гёдеке предстояло поискать в устье реки корабль Магистра.

«Тигр» отдал якорь, укрывшись за скалами острова. Море немного успокоилось, но туман стал гуще. Штёртебекер чувствовал себя спокойно, потому что при такой погоде Магистру едва ли удалось бы выследить гамбургские корабли. Он не хотел применить силу к изменнику, он хотел его вернуть. Матросы должны решить, кому быть предводителем ликедеелеров. Магистр, как и каждый, может подчиниться этому решению, а не хочёт — может идти своей дорогой.

Ночью Штёртебекер ещё не спал, когда услышал:

— Ахой!

Потом вахтенный заговорил с кем-то, кто подошёл к борту. «Кто бы мог быть в такую туманную ночь на море? И кто так близко подошёл к кораблю, что с ним можно говорить?». Штёртебекер поднялся и вышел на ахтердек.

Один из матросов, которые недавно прибыли в Мариенхав, чтобы с пиратами бороться против патрициев, нёс ночную вахту. Штёртебекер узнал его, когда тот подошёл. Он накануне наблюдал за его работой и был доволен этим ловким парнем.

— Кто тут? — спросил он.

— Ловец крабов заблудился в тумане и просит разрешения расположиться под прикрытием кормы и варить крабов.

Штёртебекер посмотрел за борт. Внизу покачивалась маленькая рыбачья лодка, и крохотный огонёк светился в тумане. Штёртебекер усмехнулся: всего-навсего ловец крабов.

— Когда он сварит свой улов, я его куплю. Скажи это ему.

С этими словами он вернулся в свою каюту и лёг спать.

Когда наступило утро и солнце рассеяло туман, Штёртебекер вышел на палубу, посмотрел через борт вниз, но никакого ловца крабов не было. Штёртебекер окликнул вахтенного. Никто не отозвался. Тогда он пошёл в кубрик команды. Его парни крепко спали. Он разбудил старшего и приказал отыскать матроса, стоявшего на вахте.

Едва он подошёл к своей каюте, как услышал громкий крик:

— Впереди корабль!

Может быть, это «Пенящий»? Клаус вернулся на палубу. Сквозь дымку расползающегося тумана он увидел приближающийся большой корабль. Нет, не «Пенящий»… Не один ли это из гамбургских торговых кораблей, которых хотел подкараулить Магистр?.. Штёртебекер громовым голосом отдавал команды на палубе. Матросы быстро сбежались: они стали карабкаться на мачты и поднимать паруса. Штёртебекер ухватился за румпель, чтобы положить «Тигра» под ветер. Но руль не поворачивался. Он приложил все силы, чтобы повернуть руль, но тот даже не пошевельнулся, словно примёрз. Между тем неизвестный корабль, высокобортная когга, был уже на расстоянии окрика. Странный корабль, пёстрый, как морское чудище, коричневый и серый…

— Что с рулём? — закричал Штёртебекер.

Ответа он не получил.

Оставив руль, он приложил руки ко рту и закричал:

— Эй, что за корабль?.. Гамбургский?..

Молчание.

На корме неизвестного корабля подняли гамбургский флаг с белыми городскими воротами на красном фоне.

Штёртебекер облегчённо вздохнул. Ну, ладно, раз гамбургский корабль — опасаться нечего. Он закричал ещё раз:

— Что с рулём? — И дёрнул неподвижный румпель.

Вдруг громовой раскат заполнил тишину утра. Сразу же за ним последовал страшный треск. Грот-мачта «Тигра» с грохотом упала на палубу. На баке[59] был расщеплен фальшборт.

Предательство… Нападение…

— К оружию! — крикнул Штёртебекер. — Краболов… Вахтенный… Измена! Держитесь, друзья, мы возьмём их на абордаж[60]! «Пенящий» придёт к нам на помощь! К оружию, — кричал он. — Смерть патрициям! Смерть предателям!..

Новый залп. «Тигр» поднялся на дыбы. Доски взлетели в воздух. Среди обломков полегли многие пираты.

— Где оружейник? — орал Штёртебекер. — Почему не стреляет наша пушка?

Оружейника не было. Лишь позже Штёртебекер узнал, что среди его парней было четверо вражеских лазутчиков, они ночью заткнули оружейнику рот и выбросили его за борт. Кроме того, они забили дверь крюйт-камеры. Ловец крабов никаких крабов не варил, а плавил свинец и расплавленным свинцом залил рулевую цепь…

— Измена! Измена!.. Ох, Магистр Вигбольд, я был несправедлив к тебе!.. Твоё недоверие было оправдано… Я был глупцом, доверился слову патрициев… Измена!.. Где же «Пенящий»?

Беззащитный «Тигр» доставался врагу! Смертельно раненный, он качался на волнах — игрушка ветра и коварных гамбуржцев.

Штёртебекер собрал уцелевших и ждал врагов. Был бы его корабль способен двигаться, подчинялся бы руль его рукам — и «Морской тигр» бесстрашно пошёл бы на сближение с намного лучше вооружённым вражеским кораблём и прижался бы к его борту. Тогда, как во всяком честном бою, все решал бы меч… Но не в честном бою предстоит им пасть. Измена, коварство и подлость берут верх…

Когда Симон ван Утрехт увидел, что на лишённом управления полуразрушенном корабле осталось всего около дюжины пиратов, он приказал взять судно на абордаж. Медленно приблизилась «Пёстрая корова» к изуродованному ядрами «Морскому тигру».

Оставшиеся в живых пираты и не думали сдаваться. Клаус Штёртебекер сражался во главе своих товарищей; видя смерть перед глазами, видя, что гибель неизбежна, они все же геройски боролись. От меча Клауса один за другим падали ганзейские наёмники.

— Богатых враг! — кричал он, нанося удар. — Бедных друг! — нанося другой.

И все же знал — спасения нет.

Ганзейцы уже заняли фордек, ахтердек, на средней части корабля происходила ожесточённая рукопашная схватка. Топоры пиратов были ужасным оружием. Ганзейским наёмникам не удавалось одолеть эту маленькую горстку храбрецов. Они уже начали под ударами меча Штёртебекера отступать. И тут Симон ван Утрехт прибегнул к новой хитрости. Он приказал бросить с высокой кормы на Штёртебекера и его товарищей стальную сеть. Тотчас же спрыгнули вниз его наёмники и затянули её: Штёртебекер и девять его друзей были схвачены

Связанного Штёртебекера доставили к Симону ван Утрехту. Торжествующая усмешка появилась на его лице, когда страшный пират предстал перед ним как пленник.

— Ну что, Штёртебекер? — с издёвкой спросил он. — Теперь ты во второй раз нанесёшь визит магистрату славного города Гамбурга.

Штертебекер подошёл вплотную к Симону ван Утрехту и плюнул ему в лицо.