Бригада (1-16)

I

Саша был невероятно благодарен Филу за то, что тот приучил его начинать день в тренажерном зале. Сначала было чрезвычайно сложно и физически и морально. Привык разминаться дома. Прямо из теплой кровати вскакивать на велотренажер и мчаться в никуда. Этот тренажер Фил подарил ему на день рождения и явно с далеко идущими целями. Как только Белов привык к более или менее здоровому началу дня. Фил стал активно закидывать удочку насчет зала. И поймал-таки...

Почти каждый день, отработав по полной программе в зале на тренажерах, они парились в сауне и плескались в ледяном бассейне. Бодрило невероятно. Прямо будто всякий раз заново рождаешься! И сразу — работать.

Как-то так само собой получилось, что все утренние деловые встречи Саша перенес в бильярдную клуба «Атлетико» на Мясницкой. Но сегодня за бильярдным столом разминались только Саша с Филом.

— Фила, а слабо тебе Пчелу с Косом заманить сюда? — Саша хитро прищурился.

Фил как обычно не понял, шутит Саша или нет. Он на всякий случай улыбнулся, но ответил вполне серьезно:

— Сань, ты ж знаешь, Пчела исключительно по бабам разминается. А так ему некогда, все вкалывает...

— Ага, Пчелкин пашет, как пчелка, — усмехнулся Саша.

— Ну а с Косом сам знаешь, что творится, — Фил почесал кием затылок.

— Уж точно, лучше бы по бабам промышлял, все здоровей. Давай, не спи, — Саша кивнул на стол.

Фил ударил, и у него неожиданно, едва не со свистом, влетел в правую угловую лузу великолепный «свояк».

— Силен, брателла! — снисходительно похвалил Фила Саша. — Тебе б роль чемпиона мира по бильярду сыграть! Давай фильму замутим, а?

— Не-а, — помотал головой Фил, — я хочу про рыцарей. Мы с Александром Иванычем уже сценарий начали обдумывать.

— Да? — Саша склонил голову, с интересом вглядываясь в мужественную, гладко выбритую физиономию друга.

В глазах его появились и тотчас исчезли смешинки — не хотелось шутить над Филом, таким наивным и искренним. Но удержаться было невозможно:

— Да какой из тебя писака?

— Ну, — замялся Фил, — мы так, набрасываем кое-что. Трюки продумываем. На мечах вот учусь рубиться. — Он взял кий, как меч, и сделал выпад.

— Ты бей, бей, а то шарики уже пылиться начали. — Саша кивнул на стол, где на темно-зеленом сукне скучали цвета слоновой кости шары.

Наконец Фил промахнулся. И — вовремя. В бильярдную как раз вошла секретарша Фила Катерина, спортивного вида девица с короткой стрижкой.

— Александр Николаевич, здесь, кажется про вас, — обратилась она к Саше, протягивая утренний «Комсомолец». На первой полосе была размещена фотография Листьева в траурной рамке. Небольшая заметка в правой колонке была отчеркнута желтым маркером.

Саша взял газету и начал с этой желтой заметки. Лицо его по мере чтения

менялось прямо на глазах. Утренние бодрость и веселость исчезли, резче обозначились скулы и складка на лбу.

— Ну что там, что, .Сань? — забеспокоился Фил. -

— А это в продолжение нашего давешнего разговора...

— Какого разговора? О чем? — Фил не ничего понял.

— Да все о том же, о веселой жизни в России, — мрачно усмехнулся Саша.

Что-то ты не выглядишь слишком веселым, — Фил пожал плечами.

— Это уж точно, Фила. Знаешь, кто Листьева грохнул?

— Откуда? — сбил искренне изумился.

— Да вот в газете пишут...

— Что пишут, Сань? — Фил беспокоился все больше, даже отложил кий.

Саша прочел вслух: «Скорее всего, главного заказчика этого убийства Никогда не найдут. Но наши источники в правоохранительных органах утверждают, что непосредственными организаторами убийства могли быть представители трех группировок: солнцевской, чеченской или группировки Белова».

А Они что, охренели? — возмутился Фил.

— Блин, щелкоперы хреновы, только с Фондом дела пошли, как бы медным тазом все не накрылось. — Саша зло стиснул зубы. — Похоже, это чей-то заказ.

Он подумал о Введенском, но тут же отбросил эту мысль — вряд ли тот стал бы действовать открыто и через прессу. Да и ни к чему это ему было. Здесь явно поработал тот, кто знал, откуда растут ноги в деле тележурналиста.

Саша даже предположить не мог, каких высот достигло разгильдяйство журналистов-комсомольцев. На самом-то деле источники в МВД намекнули на солнцевских и чеченцев, а Белова в редакции добавили уже сами для красоты. Исключительно потому, что имя Саши после недавнего покушения было какое-то время у всех на слуху. Тяжкое бремя славы — криминальной — работало сейчас против него.

— С этим надо срочно что-то делать... — задумался Саша.

— Что, Сань, газетчиков, может, прищучить?

— Нет, Фила, это не поможет, хотя и не помешает. Так, — было видно, что Саша собрался и сосредоточился, как перед очередной большой битвой, — вызывай Павлючкова. Будем искать настоящих убийц Листьева.

— Ты что Сань, офигел что ли? Все ФСБ с МВД найти не могут!

— Почему ты решил, что не могут? Может, просто не хотят? А я хочу. Пусть твой зам Павлючков поднимет свои старые связи, а ты и вся твоя безопасность займитесь братками, особенно чеченцами. Сегодня жду вас обоих с докладом к трем часам.

— Где? — Фил уже проникся идеей и словно приготовился к прыжку.

— В офисе. На моей территории, — пошутил Саша. — Вам сложнее будет оправдываться, если не раскопаете то, что нужно.

— Раскопаем, — мрачно и уверенно ответил Фил, кивнул на прощанье и вышел из зала...

— Ну, сволочи, — оставшись один, пробормотал Саша. — Надо же, придумали — Листьев!

Он с силой ударил кием по ближайшему шару. Тот обиженно подпрыгнул и с костяным стуком выпал на пол. Саша поднял шар, установил его на прежнем месте и ударил уже аккуратно, как следует. Теперь получилось — шар послушно отправил в корзины сразу двух своих круглых собратьев. Одного — в левую боковую лузу, другого — в правую.дальнюю. Саша довольно умехнулся...

В пиджаке, накинутом на спинку стула, запиликал мобильник. По этому телефону могли звонить только Оля или Макс.

Это была Оля. Слышно было так, будто звонила она из соседней комнаты.

— Маленькая, как вы там? — Саша на мгновение забыл обо всех заморочках, так был рад слышать родной голос жены.

— Сашка, это просто фантастика! Настоящий рай на земле! — почти кричала Оля. — Ты даже представить себе не можешь! Оля, кажется, напрочь забыла о том, что этот особняк на берегу Атлантического океана выбирал для нее сам Саша.

Это действительно была настоящая фантастика. Океан, пальмы, белоснежные особняки, один из которых — почти по соседству с домами модельера Версаче, Сильверста Сталлоне и самой Мадонны — и был их с Ванькой новым домом.

Полет Ванька перенес хорошо. Сначала спал, смешно открыв рот. Любезная темнокожая стюардесса принесла плед и теплые носки. Ванька так и не проснулся, пока Оля укутывала его и, сняв крохотные башмачки, надевала, носочки. Вскоре Оля и сама задремала, расслабившись и впервые за долгое время почувствовав, что она с ребенком находится в полной безопасности.

После обеда Ванька снова заснул, с трогательной серьезностью нацепив на глаза черную махровую повязку. Оля не сразу поняла, для чего эта смешная штука предназначена. Малыш первым сообразил — это чтобы свет не мешал глазкам спать. Сама она больше не уснула, хотя перелет был долгим. Что-то ждет их в дальних заморских странах?

Встречал их Макс. Только они прошли через контроль, как сразу увидели его. Оля едва удержалась, чтобы не рассмеяться слишком громко.

Суровый Макс был одет совсем по-пляжному. Широкие бежевые шорты, футболка с хитророжим Микки-Маусом и, главное, какая-то детская красная панамка в белый горох. Прямо Микки-мухомор, а не серьезный громила-охранник.

По прикиду Макса Оля тотчас поняла, что все ужасы России остались далеко-далеко. Точнее, их просто не осталось! Были только солнце, беззаботные люди и какая-то безудержная роскошь вокруг. Здесь и запахи были другие — пахло

вкусной едой, сладким парфюмом, раскаленным асфальтом.

— Оля, тебе здесь понравится, — говорил Макс, выруливая на своем огромном джипе с бескрайней по размерам автостоянки от аэропорта. — Ванька-то не очень устал?

— Вроде бы ничего, — Оля поправила воротничок рубашки сына. — Вань, ты как себя чувствуешь?

Ванька не ответил, завороженно глядя в окно на огромного негра, который ехал в соседнем ряду в длинной открытой машине ядовито-красного цвета. Машина буквально сотрясалась от чудовищно громкой музыки. Негр при этом еще и пел, используя при этом руль в качестве барабана... Руки его так и мелькали, отбивая ритм... Похоже, дорога его совершенно не интересовала, он, что называется, «ушел в себя и не вернулся». И вид у него был не вполне нормальный. Оля испуганно посмотрела на Макса... Тот усмехнулся: мол, здесь еще не такое увидите!

— Сейчас я вас по главной улице Майами-Бич провезу.

— Типа нашей Тверской, что ли? — улыбнулась Оля.

— Да нет, Оль. Тут вдоль одной стороны океан и пляжи, вдоль другой — гостиницы и запредельные особняки. Правда есть тут один нюансик...

— Какой такой? — рассеянно спросила Оля, глазея в окно под стать Ваньке. -

— Тут голубых, Оль, как ментов в Москве во время праздников. И русских до фигищи. Знаешь, как они друг друга называют?

— Откуда ж мне-то знать? — засмеялась Оля. .

— Прикинь: барсиками! Один тут ко мне подвалил. Так я ему такого барсика вмазал, долго теперь помнить будет.

Оля представила себе эту картинку и расхохоталась. Макс удивил ее: обычно такой сдержанный и неразговорчивый, он здесь как-то расслабился, даже черты его каменного лица стали мягче. Наверное, солнце и морской, точнее, океанский воздух благотворно влияют даже на таких вот суровых бойцов.

— Балсик — киса, — сказал вдруг Ваня, оторвавшись от окна. — Где киса?

— У тебя будут две кисы, — торжественно объявил Макс.

— Ура-а! — восторженно крикнул Ваня. — Абака?

Он совсем недавно, очень рано начал говорить, и у него получались только отдельные слоги. Притом максимум — два слога. Вместо собака, например, выходи-

ла «бака». Но взрослые прекрасно поняли его.

— Собаку заведем, места хватит, — успокоил его Макс.

—, Только собаки нам не хватало, — скептически отозвалась Оля.

Они проехали мимо стаи огромных, в человеческий рост, диснеевских утят, громко призывавших прохожих покупать пиццу.

— Что-то здесь шумновато, — забеспокоилась она.

— Оль, не бери в голову, это же Оушен-драйв, здесь все тусуются, развлекаются и шоппингом занимаются. Национальный вид спорта — шоппинг. В Майами, как наши местные объяснили, вся Америка отоваривается. Таких распродаж нигде больше нет. Прикинь — за кучу километров едут, чтобы какую-то хрень купить подешевле, — в голосе Макса послышалось снисходительное презрение к привыкшим «экономить на спичках» аборигенам.

— Потому они, наверное, такие богатые, — заступилась за американцев Оля, разглядывая проносившиеся за окном фасады домов самого фантастического вида.

Казалось, они едут мимо выставки достижений американского народного

хозяйства и одновременно музея архитектуры под открытым небом. Гостиницы, особняки, магазины и рестораны были выдержаны в самых невероятных стилях: модернистском, колониально-испанском, мавританском, китайском и прочая, прочая, прочая. Оля чувствовала, что у нее кружится голова от обилия впечатлений. Она притихла...

Макс обернулся к заметной подуставшей Оле:

— Скоро на месте будем. Не бойся, у нас там не так пестро. И совсем спокойно. Наш район Бэл-Харбор называется.

Оля кивнула. Они остановились перед светофором.

— Киса! — истошно завопил Ваня.

«Перевозбудился, — подумала Оля, — зря ему Макс кошек наобещал». И,, взглянув на дорогу перед собой, ахнула:

— Ничего себе экземплярчик!

Дорогу переходила сладкая парочка.

Чудовищных размеров белоснежная котяра на поводке и с розовым бантом на шее, и его хозяин или хозяйка — сразу было и не понять. Это человеческое существо неопределенного пола, казалось, было ростом чуть выше, наверное, полутора метров, а в ширину примерно столько же. Существо было в шортах и в майке, и все его телеса колыхались

при каждом шаге, будто плохо застывшее желе.

— Тут таких полно, — прокомментировал ситуацию Макс. — А все потому, что они эту дрянь жрут: гамбургеры, чизбургеры... Помнишь, как наши на Тверском бульваре у первого Макдональдса в километровые очереди выстраивались? — Макс осуждающе покачал головой.

— Угу, — ответила полусонная Оля.

Ванька тихонько посапывал под мерный ход машины, привалившись к ее боку Оля, почти засыпая, отметила, что Ванька успел нацепить на глаза так понравившуюся ему черную повязку из самолета... Она закрыла глаза и словно провалилась в колодец...

Макс деликатно потормошил ее, когда они подъезжали к их особняку. Он был не так огромен как те, что на главных улицах Майами. И действительно, их узкая улочка под названием Колинна авеню была на редкость тихой и, что самой удивительное, почти совсем без машин.

Правда, здесь было несколько отелей, но небольших и не слишком роскошных. В глубине квартала, еще дальше от океана, видны были обычные жилые городские дома. По всем признакам это был спальный район.

Шуму городского не было слышно совсем, в ушах стоял звон от пения цикад... Неведомые птицы кричали как-то не по-нашему... Все это вместе взятое создавало необычный звуковой фон и, как это ни странно, ощущение тишины.

Роскошные пальмы казались пластмассовыми, такими яркими были их зеленые листья-лапы. Их волосатые стволы хотелось потрогать... А вот шевелиться не хотелось! «Под такими пальмам и можно лежать всю жизнь», — с трудом заставив себя сесть, лениво подумала Оля. -

Макс заглушил двигатель и посмотрел на нее с сочувствием:

— Ладно, Оля, потом со всеми познакомишься и осмотришь владения. А сейчас — отдыхать.

Они вышли из машины. Макс взял спящего Ваньку на руки и направился к дому. Поднимаясь вслед за ним по белым ступенькам парадной лестницы, Оля рассеянно кивала в ответ на улыбки и поклоны выстроившихся в ряд незнакомых людей. Это была прислуга — к такому ее количеству Оля не была готова.

Но это все — потом, потом. Краем глаза она увидела за высоким окном огромного холла два бассейна с неестественно голубой водой и рыжую кошку, пересекавшую наискосок аккуратно подстриженный зеленый газон...

Саше она позвонила, едва проснувшись. Прямо с террассы, откуда открывался роскошный, прямо-таки фантастический вид на океан.

II

Павлючков появился в приемной за несколько минут до назначенной встречи.

Он всегда приходил минута в минуту, но здесь, в головном офисе, появлялся чуть загодя, оставляя время для легкого, но бесконечного флирта с Людочкой. Не то чтобы у него, серьезного женатого человека, были какие-то матримониальные планы по отношению к секретарше Белова, но она ему нравилась. И он симпатии не скрывал, вызывая жгучую ревность у Пчелы всеми этими своими вкрадчивыми подходами, цветами и шоколадками.

— Мое почтение, сударыня, — он склонился над рукой Людочки, легко и нежно касаясь ее губами.

Людочке нравилось, как Павлючков целует ручку — не демонстративно чмокая и оставляя на руке влажные следы, а легонько трогая, словно пробуя на вкус. Так лошадки ласково, берут с ладони сахар, бережно и осторожно щекоча руку дающего.

— Добрый день, Лев Викторович, — приветливо отозвалась Людочка, рассматривал легкую плешь на затылке отставного подполковника...

Карьера Льва Викторовича Павлючкова в Комитете государственной безопасности закончилась в середине девяносто второго года после его очередного, преобразования. Функции их Девятого управления, прежде осуществлявшего охрану высокопоставленных лиц и государственных секретов, частично были упразднены, частично перешли к Службе безопасности Президента, которая тогда еще не носила этого названия, а только создавалась господином Коржаковым, в те времена даже не генералом. ,

Павлючков же, как и многие его коллеги, был буквально выброшен на улицу. Он попытался заняться бизнесом. Ничего из этого не вышло — для успешной коммерции нужно было иметь как минимум первоначальный капитал. А откуда его взять? Так что пришлось Павлючкову перебиваться случайными заработками, подрабатывая то извозом, то мелкими торговыми операциями по классической схеме «то-вар-деньги-товар». Все это была мышиная возня.

Многие бывшие коллеги между тем поустраивались на теплые места в службу охраны разных коммерческих организаций...

Однажды и у Павлючкова раздался дома звонок. Это Филатов нашел его через Киншакова, у которого Павлючков ходил по татами еще в стародавние времена.

Александр Иванович вполне прозрачно намекнул Льву, что команда Белова имеет некоторое отношение к криминалу, хотя и склоняется к чистому бизнесу. Но Павлючков никогда не был чистоплюем — работа в советском КГБ приучала быть не слишком брезгливым. Да и без работы, как всякий советский человек, он чувствовал себя каким-то неполноценным... Так Павлючков и стал заместителем службы безопасности у Валеры Филатова, выполняя в основном функции аналитика и разведчика...

Ровно в три часа дня Лев Викторович вошел в кабинет Белова. Филатов уже был там. С ним Павлючков переговорил еще с утра, когда тот позвонил насчет Листьева. Нескольких часов Павлючкову аккурат хватило, чтобы выяснить примерный расклад в интересующем Белова деле.

— Присаживайтесь, Лев Викторович. Что-то удалось узнать? — Саша был сосредоточен и смотрел исподлобья.

— Кое-что удалось.

— Кто?

— Чеченцы.

—. Слава богу, — Саша вздохнул облегченно.

Меньше всего ему хотелось вступать в конфликт с солнцевскими. Все-таки Кабан ему был почти другом. «Почти» в том смысле, что и ему он не мог доверять на все сто. Тем более, что Кабан всегда проявлял нездоровый интерес к Сашиным делам... И ненужную осведомленность.

— Чеченцы, конечно, просто исполнители, — продолжал Павлючков. — С наибольшей вероятнрстью — люди братьев Юскаевых. Вы же знаете, это беспредель-щики. Им человека убить, как два пальца об асфальт!.. Их поэтому ацтеками и прозвали...

— Да, у них давно башни посрывало, это точно, — согласился Саша. — А заказчик?

— Все это закрутилось вокруг рекламного времени на телевидении. Там ведь

капают сумасшедшие деньги, а Листьев держал руку на кране... Так что догадываться можно, но выяснить точно кто — пока нереально.

— Да и не надо. У нас другая задача. — Саша задумчиво постучал карандашом но столу. — Спасибо Лев Викторович, — улыбнулся он Павлючкову и встал, давая понять, что разговор закончен...

Как только Саша остался с Филом наедине, он резко встал из-за стола и отошел к окну:

— Ну что, Фил, пондл задачу?

— Мочить чеченцев? Ох, Саня...

— Нет, Фила, не чеченцев, а именно тех, кто выполнял приказ. И стрелки надо перевести с нас на конкретных чеченцев. И чтобы все знали — это не разборка, а конкретная месть за Листьева. Не наша, Фила, йесть, не нашей Бригады, а неких неуловимых мстителей. Красных, блин, дьяволят!

— Сделаем, Саня. Есть у меня один человечек, у чеченцев в ресторане работает. Только непросто все это будет.

— А кто тебе обещал, что будет просто? Нет, ну ты скажи, Фила? — и Саша шутливо ткнул друга в бок.

III

Пчела никак не мог уразуметь: как можно было так бездарно бросить на ветер одиннадцать лимонов! Зеленых лимончиков! А ведь в чеченском пожаре сгорело именно столько. И чему Белый радуется? Как дебил, ей-богу!

Пчелу буквально зациклило на этой сумме, и впервые в жизни он был зол на друга по-настояшему, до черной злобы. Ну, хрен бы с ней, с его благотворительностью! Пчела с трудом, но смирился с тем, что на правах детской дружбы Космос и Фил имеют в бизнесе Бригады равные доли. Хотя по справедливости им можно было бы платить хорошую, очень хорошую, непомерно хорошую — но зарплату, а не равную часть. Да, мы равны, но тот, кто вкалывает и приносит в казну реальные деньги, — должен быть равнее других.

А он, Пчела, в последние годы вкалывал, как бобик. Пока Кос втюхивал в себя наркоту, а Фил все больше актерствовал...

Банк, названный громким именем «Бриг», Пчела создавал практически

один. То есть в том смысле, что к этому делу не приложил руку никто из пацанов. Пчеле приходилось работать со всякими ботаниками и прочими умными очкариками. Хотя конечно Фил обеспечил безопасность. А Космос, когда был в норме, со знанием дела контролировал хорошо налаженный афганско-европей-ский маршрут, хотя его закидоны начинали всех доставать.

Кос больше всего пугал Пчелу своей непредсказуемостью. Если он был в порядке, то он был надежен, если же под наркотой, то от него можно было ожидать любой выходки, вплоть до подставы.

Однажды он сдуру набил морду выгодному заемщику, который брал кредит под двадцать пять процентов! Вмешательство Коса стоило Пчеле ста штук отступного, а все потому, что Космос принял клиента за Фредди Крюгера. Сто штук за глюк! Дороговато, однако, за галлюцинацию, хоть в книгу Гиннеса заноси!

В общем, пацаны катили по накатанным дорожкам, а весь новый бизнес тянули они с Белым вдвоем. Без связей Саши «Бриг» не получил бы таких выгодных клиентов, вроде Казанского авиационного завода, Челябинского

тракторного и, как это ни смешно, московских налоговиков.

Банковский процент был настолько ниже процента инфляции^ что выходило так, будто им просто на время отдавали огромные суммы бюджетных денег — типа, делай с ними, что хочешь... , Пчела и делал — выдавал кредиты коммерсантам уже под настоящие проценты с учетом инфляции. Все заработанное — сверх необходимого для жизни — через несколько зарегистрированных в Гибралтаре и нц. Мальдивах фйрм уводилось в оффшоры.

Пару раз Белый ухитрился добиться кредитов Центрального банка. Это было, можно сказать, как манна небесная! Формально сумму надо было вернуть большую, с процентами, но на самом деле, учитывая «одеревенение» рубля, они возвращали куда меньше, чем брали! Это же — милый мед! Пчела просто балдел от этого бизнеса, он ловил от него такой же кайф, как Космос от кокса.

Но одиннадцать миллионов все равно не помешали бы! А то ведь пришлось Пчеле на ремонт благоприобретенного корпуса банка тратить баксы из НЗ. — впервые он вынужден был переводить деньги не из России в Европу, а ровно наоборот.,

И все же Пчела был доволен собой. Должно же было хоть что-то его радовать на фоне потери одиннадцати миллионов гринов! Ремонт был сделан на славу. Удобство состояло и в том, что их старый офис удалось соединить с соседним зданием банка подземным переходом. Это было недешево, зато надежно и практично, к тому же — нелишне с точки зрения безопасности. Мало ли что могло случиться? Пчела вообще любил подстраховываться, он даже втайне от Белова открыл в Швейцарии счет на предъявителя, так, на всякий пожарный...

Но пока, слава богу, все складывалось как нельзя лучше. Сегодня должна была состояться презентация нового здания «Брига». Приглашены были многие, в том числе и очень влиятельные лица;. Так что нельзя было ударить в грязь лицом! Пчела об этом, можно сказать, заботился на протяжении двух последних месяцев до тех пор, пока здание не покинул последний работяга, а свои места за станками-компьютерами не заняли прилизанные банковские клерки.

Мотаясь по Европе, Пчела понял, насколько важно с умом пустить клиентам пыль в глаза. Излишняя помпезность постсоветских банков вызывала к ним зачастую недоверие. Пчела решил выбрать стиль «непогрешимой экологической чистоты».

Два зимних сада в холлах второго и третьего этажа, удобная красивая мебель и картины современных американских художников на стенах вселяли в клиентов спокойствие и уверенность в том, что здесь их не обманут. И кошельки их раскрывались зачастую сами собой, без особых на то усилий со стороны Пчелы.

Но гордостью Пчелы и предметом неустанных забот был огромный, во всю стену, аквариум, где плавали не микроскопические, пусть и симпатичные, но унизительно мелкие рыбещки с Птичьего рынка, а настоящие речные красавицы длиной в полруки.

Пчела, конечно же, не был спецом по рыбам. Аквариум сделали и заселили специально обученные люди. Самому ему из всех обитателей этого маленького мирка больше всего понравилась пара маленьких сомов. Они так забавно шевелили усами и пучили из-за стекла глаза на Пчелу, что он не уставал всякий раз им улыбаться, проходя мимо. Прямо не рыбы — допинг!

У примыкающей к аквариуму стены стояла искусно сделанная — в человеческий рост — модель трехмачтового парусника. На борту корабля, как и на фасаде банка, красовалось гордое слово «Бриг». Было в этом что-то этакое — пиратское! Да они и были пиратами в бурном море дикого капитализма.

— Это же будет брэнд, торговая марка, — объяснял поднаторевший в Евро-пах Пчела темному Филу.

Тот, с его дорыночными мозгами, никак не мог понять, зачем нужна вся эта суета вокруг диванов. Но Пчела знал, что делает!

Маленьким парусничком он украсил и свои визитки. А для сегодняшнего вечера заготовил кучу рекламной дребедени на ту же тему: стикеры с бригом, бриги на магнитах, песочные часы с бригом на пузатом боку, календари и блокноты с бригом... Особо важным персонам — мощные ноутбуки в дорогих кожаных сумках... Опять же с тисненным золотом бригом... В общем, все по полной программе, как у больших...

До начала презентации оставалось минут двадцать, уже начали прибывать приглашенные, а Белова все не было. Отдав последние указания распорядителю вечера, затянутому во фрак молодому человеку артистической наружности, Пчела по подземному переходу двинул к Саше в офис, благо теперь это можно было сделать без проблем...

Белов был на месте и, как всегда, обсуждал дела по телефону. Он и не подумал переодеться к торжеству! Пчела даже обиделся и выразительно постучал пальцем сначала по циферблату, а потом себя по лбу...

— Угу, — кивнул, ничуть не смущаясь, Саша и крайне вежливо закончил разговор с. собеседником.

— Никак с Кремлем? — кивнул Пчела на телефон.

— С ним, родимым. Время по кремлевским курантам сверяю, — и Саша, как бы в ответ на Пчелин нетерпеливый жест, постучал по циферблату своих часов. — Сколько на твоих?

— Без четырнадцати.

— Нет, брат, уже без тринадцати. Поправь будильничек-то.

— Да брось, Сань.

— Я тебе что сказал, — притворно нахмурился Белов, — мы теперь по кремлевскому времени живем. Кстати, будь готов, на днях у нас встреча с нашим куратором по Фонду. Виктор Петрович давно хочет с тобой .познакомиться.

— С чего такая честь?

— Он о «Бриге» наслышан,

— Весьма польщен, — манерно раскланялся Пчела, шаркнув ножкой. — Но комплименты, Саня, в карман не положишь. Пусть лучше он пару новых кредитов от Центробанка подбросит. Ну, а мы в долгу не останемся. Откат — это святое.

— Сдается мне, что сейчас господин Зорин предложит нам нечто более серьезное, — улыбнулся Белов.

— Твоими бы устами... — Пчела не договорил и нервно посмотрел на часы: — Сань, пора!

— Иди, иди, ты у нас председатель совета директоров. А я что? Всего лишь рядовой акционер...

«Рядовой акционер» так и не успел выбраться на празднование. Телефон сегодня просто дымился от звонков. Всем, всем нужен Белый! Звонили из благотворительных фондов, из Австрии, из Америки, с Сахалина и из Душанбе... А уж из Москвы звонков было просто не счесть. И все — важные. Наконец, телефон заткнулся. Уф! Саша потянулся так, что аж суставы хрустнули. Трудно быть бюрократом, ох как трудно. Но — необходимо!

Больше всего на свете Саша хотел сейчас покоя. Господи, как, он устал, знал бы кто! Покой, и то относительный, мог дать только легальный, хорошо отлаженный бизнес. Поэтому дела Фонда были сейчас для Саши на первом месте.

Но увы, покой нам только снится — за дверью кабинета раздался тяжелый топот... Через секунду она распахнулась, будто выбитая сильным взрывом, и в кабинет влетел разъяренный Пчела. Его еще недавно аккуратная прическа была растрепана, вытаращенные глаза едва не вываливались из орбит... Если бы у Пчелы были клыки побольше, с них наверняка капала бы бешеная слюна. Кожа на его липе приобрела несвойственный ему в обычной жизни багро-во-красный цвет.

— Ты что, конем подавился? — заржал Саша,

От Пчелы действительно попахивало дорогим коньячком.

— Ур-род! Ты только прикинь, что этот ур-род натворил! — орал Пчела, судорожно сжимая кулаки. — Я его ур-р-рою!

— Сядь, успокойся, — Саша неспеша встал из-за стола, налил в стакан воды и протянул его Пчеле. — Выпей вот успокоительного, — усмехнулся он. — Расскажи все по порядку.

Саша сел в кресло у стены, положил руки на подлокотники и многозначительно склонил голову к лацкану пиджака. Так в сложных ситуациях поступал герой Марлона Брандо в «Крестном отце». Правда, дон Корлеоне при этом как бы нюхал цветочек в петлице... Саше пришлось довольствоваться -ароматом собственного одеколона. Пока...

Что значит глаз — алмаз! Именно те рыбешки, которые первыми приглянулись Космосу на Птичке, и оказались самыми дорогими. Что, собственно, и требовалось...

Рыбки красивой стайкой кружили в довольно большом аквариуме: будто стадо божьих коровок, только не красных, а желтых. Большие такие коровки, сантиметров по двадцать, а то и тридцать в длину, ярко-желтые в черный горошек, тупорыленькие, как на подбор, формой похожие на осиновые листья. Не рыбки — мечта банкира!

— Трех возьму, вот этих, покрупнее. Можешь не заворачивать, беру с посудой, — решительно сказал Кос аквариумному рыбоводу, молодому мужику цыганистого вида в выцветшей бандане с пляшущими розовыми скелетами, которой тот на пиратский манер обвязал загорелую бритую голову.

— Отсади куда-нибудь остальных по-быстрому. — Космос вытащил из бумажника пачку зеленых и помахал ею перед носом продавца. — Так почем килька?

Рыбовод, уловив запах денег, исходивший от клиента, вспотел от волнения, снял бандану и вытер ею лоб. При этом скелетики, исполнявшие пляску святого Витта, столкнулись и смешались в кучу.

Он назвал сумму... Вот это цена — закачаешься! Но Космос и ухом не повел. Чего не сделаешь для друга детства золотого?

Продавец понял, что появилась возможность развития успеха!

— Бери всех, — с надеждой в голосе сказал он, указывая на свой товар. — Тут всего семь штук. Эта порода стайная, коллектив любит. За опт могу чуток скинуть, — он подумал и добавил: — но немного...

— Сколько скинешь? — деловито спросил Кос и пожевал губами, прикидывая общую сумму.

Деньги-то его, естественно, не волновали, ему был интересен сам процесс торга! Таково было тлетворное влияние Туркестана с его восточным базаром, где Космос ошивался долгое время безвылазно.

— Пару десяток, — осторожно прощупывая почву, заявил прижимистый продавец экзотики...

— Чего так хило? — изумился Кос.

— Редкая у нас порода. Из Южной Америки. Ну, максимум тридцатник, — чуток уступил парень.

— Хрен с тобой. Пусть в коллективе живут. — Космос отслюнил несколько крупных купюр и протянул продавцу.

Тот принялся отсчитывать сдачу дрожащей рукой.

— Не надо, — остановил его Космос благородным жестом. — Это не деньги. Дацан, помоги в машину шпроты занести.

Пират кивнул и, нагнувшись, взялся за аквариум. Но поднимать не стал, а застыл в неудобной позе и крикнул:

— Ленок, — позвал он.

Откуда-то из-под прилавка вылезла девушка. Сонная, загорелая, с длинными светлыми волосами, она сама была похожа на экзотическую обитательницу очередного аквариума. Не девушка — русалка.

На ней была точно такая же бандана, как на ее шефе, только скелеты были не розовые, а светло-зеленые. Наверняка — фосфоресцирующие. Не приведи господи ночью такую ундину встретить, кондратий запросто хватит.

— Ну? — спросила русалка неожиданно хриплым голосом.

— Погляди тут, я быстро. — Пират с трудом поднял аквариум и перехватил поудобнее.

Вода полилась через край, намочила куртку на груди, но это уже не имело значения. Сегодня у него удачный день! Вот бы всегда так. Теперь месяц можно не работать.

— Угу, — кивнула девушка. — А, жел-топузых взяли, наконец-то...— довольным голосом сказала она и окинула Космоса оценивающим взглядом с головы до ног. Глаза у нее были круглые и светло-зеленые. Не иначе как ночью тоже светятся. — А не боитесь, что не справитесь?

Он расхохотался. Он, Кос, боится? Надо бы объяснить девочке поподробнее, с кем она имеет дело, да некогда — труба зовет.

— Ну, двинули, — поторопил он пирата.

Тот кивнул девице и, покряхтывая, пошел за покупателем.

— Это подотряд харациновых... — сдавленным от натугй голосом принялся объяснить по дороге на стоянку рыбовод, которому все-таки было немного неудобно — на самом деле проданный косяк рыбы стоил раз в пять меньше...

— Хоть хероциновых, воду не расплескай, — Кос уже открывал багажник. — Черт, как везти-то, пять кэмэ в час что ли?

— Их нельзя содержать вместе... — пытался учить Космоса рыбовод, но тот его не слушал.

— Не парься, — посоветовал он пирату на прощание и, уже отъезжая, крикнул из окна: — Не боись, ничего с ними не случится. Жарить в масле не будем. Так засолим и высушим!

И, страшно довольный собой, он медленно-медленно поехал в сторону офиса, не обращая внимания на нервно сигналившие ему автомобили...

К началу презентации Космос, конечно же, опоздал. В центральном холле банка уже вовсю толпились финансисты, коммерсанты, представители мэрии и прочий падкий на халяву чиновный люд. Основная туса происходила как раз на фоне аквариума — гордости Пчелы.

Некоторые гости высыпали на крыльцо с высокими бокалами шампанского и сигаретами в руках, но большинство торчало в холле и рассматривало плавающих рыбин. Только карликовые сомики, испугавшись шума, прятались за камнями, шевеля усами. Остальные же твари речные фланировали перед любопытствующей публикой, словно манекенщицы на показе модной коллекции от кутюр. Задами, то есть, хвостами, вертели будь здоров!

— Смотри, смотри, какая миленькая! — верещала длинноногая грудастая девица в красном мини-платьишке. Рыбка, длинная и красненькая, была похожа на нее — такая же дура дурой, глаза в разные стороны растопырила. — Хочу таких рыбок, — капризно заявила она кругленькому невысокому «папику».

— Хочешь — получить, — «папик» похлопал спутницу по талии и смахнул невидимую пылинку с рукава бордового пиджака.

С восторженным лепетом грудастая девица, видимо, из свежеиспеченных «миссок», повлекла своего спутника к шампанскому.

Таких длинноногих, почти неотличимых друг от друга «барби» здесь среди женщин было большинство, точно солидные гости решили устроить очередной конкурс «Мисс населенный пункт» прямо здесь, в помещении банка. Чьи «мисски» выйдут в финал — те самые крутые. А уж чья победит, тот вообще вне досягаемости по крутизне.

Косу оставался один путь — через служебный вход. На пару с охранником он втащил свою посудину с подарком на второй этаж, где располагалось небольшое помещение над большим аквариумом. Отсюда рыбок кормили и убирали их водные апартаменты.

— Ну, в добрый путь, дорогие выпускники! Живите, не тужите! — напутствовал Космос рыбешек, выплескивая содержимое переносного аквариума в стационарный. — Большим кораблям большое плаванье!

Он чувствовал себя волшебником: вроде как доброе дело сделал, переселил жильцов из тесной коммуналки в фешенебельную квартиру необъятных размеров. Кос довольно потер мокрые ладони одну об другую и уже через секунду резво бежал по ступенькам вниз...

И застыл на пороге холла. Что за дела? Теперь уже все гости плотной толпой сгрудились возле стеклянной стены аквариума. Ого! Похоже, его подарок произвел впечатление. Раздавались даже крики. В основном женские, но скорее не восторженные, а испуганные. «Мисски» оказались не только сисястыми, но и голосистыми!

Кос благодаря своему росту мог из-за спин и голов увидеть, что там, в воде, происходит. А происходило там нечто невообразимое. «Божьи коровки» вовсю работали челюстями — не хуже акул, а может даже и лучше! Только теперь он обратил внимание на зубки, которыми были усеяны невинные рыбьи рты да еще чуть ли не в два ряда. Или что там у них — пасти?

К моменту появления Коса его подопечные уже доедали второго сомика, а ведь он не мешкал ни минуты!

— Да это же пираньи! — раздался истеричный женский крик.

Самой догадливой оказалась представительница мэрии, толстая, ядрено надушенная дама в фиолетовом бархате, увешанная побрякушками, как рождественская елка. После этого крика в холле повисла гулкая тишина. В правильности идентификации никто не сомневался.

С другой стороны холла, бесцеремонно расталкивая любопытных, к аквариуму бросился Пчела. Он прижался лбом к холодному стеклу... На несколько мгновений застыл, отслеживая действия агрессоров, но довольно быстро оценил ситуацию, И повернулся к толпе с таким злобным выражением лица, что все отшатнулись, а наиболее чувствительные «мисски» чуть было не описались от страха.

— Кто пустил сюда эту гадость? — крикнул он грозно, но вопрос так и повис в пространстве!

Кто же захочет взять на себя ответственность за чужие грехи. И свои-то замолить некогда!

Пчела обвел взглядом Юпитера притихшую толпу. Заметив в ней обалдевшего, растерянного Коса, он, кажется, понял, кто автор этой истории с рыбным ассортиментом.

Он ринулся обратно сквозь толпу и через четыре ступеньки помчался по лестнице наверх, в комнату обслуживания аквариума. Склонившись над ним, схватил прислоненный к оградке люка сачок и попытался избавить своих протеже хотя бы от нескольких прожорливых тварей. Однако те ловко увиливали, уходили от ответственности. После долгой борьбы с этими исчадиями Амазонки ему с трудом удалось спасти лишь небольшую часть своей роскошной живой коллекции... Пираньи, однако, в большинстве своем уцелели и не собирались сдаваться без боя...

— Нет, ты прикинь, Сань, — смешно размахивая рунами, кричал Пчела, — он мне пираний в аквариум запустил! Ну что ты ржешь? Они там уже последнее дожирают!

Саша хохотал так, что едва мог говорить:

— Зато... зато завтра, Пчел, прикинь, все газеты напишут про твой банк. «Пираньи в Банке», а чем тебе не реклама? — Саша вновь закатился смехом.

И с этим смехом ушло все напряжение долгого трудового дня... Он даже почувствовал благодарность к обоим аквариумистам за эту комедию. Ну, Космос, учудил так учудил! Глядя на Сашу, и Пчела постепенно стал успокаиваться.

— Хороша реклама, - проворчал он недовольно.

— Люда, — нажал Саша кнопку переговорного устройства. — Где там наш герой?

— Космос Юрьевич?

— Он самый.

— Здесь. Он опрашивает...

И тут из переговорного устройства раздался виноватый голос Коса:

— Пчел, брат, прости, кто ж знал...

Саша, не студия его извинений, крикнул со смешинкой в голосе:

— Ладно, Кос, не прячься, заходи. Пчела, кажется, уже отошел.

— Отошел в мир иной, — мрачно отозвался Пчела.

Он действительно, чуть было не помер от расстройства. Ему и рыбок было жаль и себя. Приглядел он там, в холле, одну девицу: ноги от ушей, а сама в таком мини, что трусики из-под него посверкивают... Ну да теперь пожалуй что и упустил. Такие, как эта, с трусиками, на полках долго не залеживаются, пользуются ажиотажным спросом...

Космос осторожно приоткрыв дверь, потихоньку протиснулся в кабинет и тут же начал сыпать словами, подкрепляя их усиленной жестикуляцией:

— Пацаны, ну вы прикиньте, поехал на Птичку за подарком. Вижу там эти красавицы туда-сюда, туда-сюда! Желтые в крапинку! Рты разевают — улыбаются. И стоят соответственно. Я и подумал — редкость поди. Вот Пчела-то порадуется.

— Вот и порадовался, — не глядя на Коса, согласился Пчела и закрыл лицо руками.

Плечи его при этом как-то странно подрагивали, из чего можно было заключить, что Пчела еле сдерживает... Не рыданья же, в самом деле? Или это истерическая реакция на пережитый стресс? Вообще-то это на него не похоже, он вроде как психически устойчивый. Да нет, и вправду смеется!

— Мужик сказал — хероциновые рыбы, — продолжал вещать Космос, потирая руки, — из самой Южной Америки гребаной! — Для большей убедительности. он решила привлечь к делу полученную на Птичке информацию по части аквариумного рыболовства. Против науки не попрешь!

— Ну и дурень ты, Кос! — назидательно прбизнес Пчела, отнимая руки от своей смеющейся физиономии. — Это ж самая известная рыба с Амазонщины — пиранья. Живет стаей. Пираньи буйвола за пять минут сжирают. А человека — в три. — И вдруг его осенило: — А что, Сань, может, макнем Коса в аквариум? Или подождем, пока они проголодаются? — Пчела заметно оживился: — Ты как, не хочешь искупаться?

Кос, насупившись, ничего не ответил.

— Ладно, пацаны, пошли к гостям, — поднялся Саша и примирительно улыбнулся друзьям. — Будем спасать положение. Как говаривал наш учитель фон Клаузевиц, видимое поражение порою превращается в невидимые победы. Будем теперь разводить исключительно пираний.

IV

Рома Воронин всю жизнь был, что называется, при еде. Закончил кулинарный техникум, потом Пищевой, поработал по специальности... Но так и не поправился, остался худющим и нескладным. Не па что глаз положить. Вот разве что уши горчат, большие, как у шимпанзе. Зато к двадцати пяти годам Рома дослужился до должности метрдотеля в солидном ресторане «Бенефис» на Таганке.

Несмотря на театральное название, ресторан этот принадлежал чеченцам, от театра, естественно, людям далеким. И посещался он все больше не актерами-режиссерами с дырявыми кошельками, а представителями этого малого горского народа. Если уж называть вещи своими именами, то «Бенефис» был штабом южнопортовой бандитской группировки Москвы.

Платили здесь хорошо и никогда не хамили. Единственным неудобством было то, что Роману приходилось скрывать, что он кое-что понимает по-чеченски.

Языку его научил чеченец-тяжеловес Ваха в те далекие времена, когда Рома работал в столовке спортбазы в Челюскинце, где тренировались в основном боксеры и тяжелоатлеты. Там же, в Челюскинце, он познакомился с вечно тогда голодным боксером Валерой Филатовым, а если короче — с Филом. И сошелся он с ними обоими, как ни странно, на почве, бокса. Они давали Роме уроки кулачного боя, а тот в благодарность подкладывал Филу и Вахе на тарелку лакомые куски.

Вообще-то умение договариваться и особый талант переимчивости были свойственны Роме с детства. «Прямо не пацан — обезьяна», — говаривал его отец всегда с разными интонациями. От явного восхищения до столь же явного презрения — все зависело от ситуации.

Правда, при таких-то талантах ни в одном деле Рома не достиг особых высот, но зато знал и умел все понемножку. А вот с языком вышел особый случай. Ваха в свое время научил его совсем немногому, можно сказать, основам, но то, что последние годы он постоянно слышал чеченскую речь, сильно продвинуло его в этой области. Однако этими знаниями он не бравировал. Понимал, что это может быть просто опасно для жизни. В самом начале, когда еще можно было, он в своих хилых знаниях не признался, а потом поздно стало — слишком уж много опасной информации уловил он своими ушами-локаторами.

Как ни смешно, но с Филом во второй раз они встретились именно здесь, в «Бенефисе». Фил со товарищи приехал обсуждать какие-то вопросы с чеченцами. Рома и без каких бы то ни было намеков со, стороны Фила понял, что их знакомство афишировать вовсе не следует.

Зато после этой встречи его «учитель» регулярно стал отстегивать ему за информацию хорошие бабки. Дело было, конечно, опасное, зато прибыльное.

Когда Рома был нужен Филу, ему звонила якобы какая-то знакомая барышня и назначала свидание. Это означало, что Рома должен связаться с Филом и договориться о встрече. Конспирация прямо как в кино. Роме нравилось играть в конспирацию. Главное — , не заигрываться. Но еще больше ему нравились деньги, которые никогда лишними не бывают.

Пересекались они обычно где-нибудь в центре. Фил подъезжал на скромном авто — марку и цвет оговаривали заранее, — а Рома просто голосовал, стоя на обочине, вроде как частника ловил. Потом они просто кружили по городу и спокойно разговаривали.

Сегодня он ждал Фила на бульваре! возле нового МХАТа. Тот, как и обещал, 1 подъехал на красной «девятке».

— Все худеешь? — спросил Фил, открывая дверь изнутри. — Неправильный I ты метр, метр должен быть толстым.

Это он так неловко шутил при каждой их встрече. По логике, если бы Рома впрямь все время худел, от него уже остался бы один скелет. Рома, как всегда, улыбнулся и привычно отшутился: ,

— У нас кухня тесная, толстый метр между плитами застрянет.

— Как жизнь? — почти искренне поинтересовался Фил.

— Гребем понемногу, — Рома тонко улыбнулся. — Ты, Валер, про жизнь мне зубы не заговаривай. Спрашивай, что надо. Смогу — отвечу.

— Лады, Ром, — легко согласился Фил: переговорщик из него все равно был никакой, и он давно и с легким сердцем с этим смирился. — Что слышно у твоих чеченцев про Листьева?

Рома удивленно посмотрел на работодателя: откуда это аполитичный Фил мог знать, что к устранению известного журналиста имеют отношение чеченцы? Такая информация на дороге не валяется! Не иначе как сверху кто-то организовал утечку, а действуют через братков! Рома пораскинул мозгами и сделал правильный вывод:

Ты что, Ельцину решил помочь?

— При чем тут Ельцин? — изумился Фил.

— Ну, — объяснил Рома, — он же заявил, что берет дело под свой личный контроль.

— До него мне дела пока нет. У меня спой интерес. Говорят, ваши зверьки заказ выполняли... — по интонации трудно было понять, спрашивает Фил или утверждает.

— Говорят...— охотно согласился Рома. — А еще говорят, что вашего Листьева в карты проиграли.

— В каком смысле? — Фил от изумления чуть не врезался в бампер идущей кпереди старенькой «Волги».

— Не в том смысле, как в зоне на чью-то жизнь играют. Насколько я понял, разыгрывали, кто конкретно будет выполнять заказ. У нас и играли.

У Фила от волнения вспотели ладони. Он даже представить не мог, что с лопоухим Ромой так попадет в точку.

— Ну, и кому же такое счастье выпало? — стараясь казаться равнодушным, спросил он.

— Ну, ты, Фил, даешь! Они что, мне докладывают? — изумился Рома. — Это я умный такой, по кусочкам информацию складываю. Знаешь, игра такая есть, популярная, паззл называется? Когда из разноцветных клочков целые картины выкладывают? Так вот, я бы в ней чемпионом мог стать, — сейчас Рома важничал, наслаждался своей ролью человека осведомленного: ему так нравилось, что он знает больше, куда больше своего собеседника.

— Ну, Ром, а поподробнее что-то выяснить сможешь? — Фил притормозил на красный свет и взглянул на Рому.

— Так они же мне, — Рома провел указательным пальцем по шее от уха до уха, но продолжил нелогично, — яйца отрежут... Им это раз плюнуть!

— Сколько? — спросил Фил без обиняков.

Рома многозначительно посмотрел ему в глаза.

— По двойному тарифу.

— Идет, — легко согласился Фил.

Честно говоря, он думал, что Рома запросит втрое против обычной таксы.

— Так вот. Я знаю, кто играл. И вычислить проигравшую пару довольно просто. Но нужно время, хотя бы неделю?

— А как вычислишь-то? — удивился Фил.

— Элементарно, Ватсон. Они же в «Пенефис» — как на работу ходят. У них там каждый день что-то вроде планерки. Так вот: кто не будет из игравших появляться — у того и рыло в крови. Плюс побольше пошевелю ушами.

Рома и впрямь пошевелил ушами-локаторами, это у него ловко получалось. Они были у него большие, оттопыренные — выразительные, короче говоря.

— Силен, — восхитился Фил. — Тебе где тормознуть, Ромик? А то мне еще за женой надо заехать.

— Да где-нибудь здесь, на Маяковке кинь, пройдусь, — Рома внимательно смотрел в окно. — Вот, давай туточки.

— Угу, — Фил ловко перестроился в правый ряд, на ходу вытащив из бардачка пачку зеленых. — Это аванс, — бросил он деньги Роме на колени.

Прежде чем заехать за Томой, Фил вызвал по мобильнику Сухаря, своего заместителя — не ехать же в самом деле за Томкой на этом драндулете.

Сухой подъехал к Кудринской площади на филовом БМВ, и они прямо на глазах изумленного гаишника обменялись машинами.

Филу надо было заскочить за Томой на Ленинский, а потом двигать на самый Юго-Запад — в Институт матери и ребенка, к Кате, тетке Белова, которая обещала им устроить консультации на самом высшем уровне.

Две недели, как проклятая, Томка сдавала анализы. Какие-то бесконечные баночки, скляночки, по утрам голодная мчалась сдавать кровь. Филу тоже пришлось помаяться, но совсем немного. У него все оказалось в норме. И теперь Томка нервничала жутко, чувствовала себя виноватой. Хотя в чем она виновата? Разве в том, что родилась женщиной.

В институт приехали вовремя, хотя на улице Волгина и пришлось нарушить, проскочить по тротуару. Но Фил нарушал не один — идиотская бетономешалка, на самом повороте с Обручева перегородила дорогу намертво. Интересно, какой идиот придумал в жилом районе построить бетонный заводик? Тамара, казалось, ничего не заметила, сидела тихо и прямо-прямо. Будто перед казнью, честное слово!

Фил попытался рассказать ей анекдот про обезьяну и крокодила, но как назло забыл, чем там кончалось. То есть последнюю фразу помнил: «Аза кого за-муж-то выходить — кругом одни крокодилы!», но середина вылетела из головы напрочь. Плохой из него массовик-затейник, н-да...

- Ни пуха, — успел шепнуть Фил жене, она в ответ легонько сжала его руку.

Фил остался в холле, разглядывать устрашающие плакаты про венерические заболевания, которыми зачем-то были оклеены стены такого мирного на первый взгляд учреждения. «Осторожно: СПИД!» — предупреждал оскаленный череп. Фил достал из кармана золотой «Паркер» — его забыл у него Пчела, а отдать все было как-то недосуг, — и пририсовал черепу дымящуюся сигарету.

После этого он с чувством выполненного долга уселся в кресло. Ждать наверняка предстояло не один час. Дел было много, но оставить Тому одну здесь он не мог...

— Одевайтесь, — ласково сказал Тамаре профессор.

Осмотр он уже провел, а теперь задумчиво перебирал бланки анализов. Профессор был совсем старенький и говорил тихо-тихо, будто шелестел.

Тамара села на самый краешек стула. Она уже не волновалась, шепот профессора, который все время что-то говорил Катерине по латыни, вселял в нее спокойствие и уверенность. Она не сразу поняла почему, а когда поняла, не могла не улыбнуться. Профессор был похож на Санта-Клауса. Именно на аккуратного рождественского дедулю, а не на лохматого и разбитного отечественного Мороза. Точно-точно. Ему бы полосатые чулочки, да котомку за спину — один к одному картинка с заграничной открытки! Такую им в прошлом году прислал из Амстердама Пчела: там Санта Клаус за столом собирает подарки и пишет поздравления. Ну, точно как сейчас этот милейший Сергей Михайлович.

Сергей Михайлович оторвался от бумажек и прошелестел:

— Собственно, картина ясна, псе как я и предполагал. После спиральки, соответственно, не предохранялись...

Тамара кивнула.

— И, как следствие, внематочная .беременность.

— Я не знала, — попыталась оправдываться Тамара. 1

Санта Михайлович мелко закивал и сказал, обращаясь к Катерине:

— Советская медицина - лучшая медицина в мире. Лечат у нас кардинально, соответственно. Лучшее средство от головной боли — гильотина.

Катя что-то мрачно буркнула, видимо, соглашаясь.

Так-с... А после, соответственно, И м г маточной, естественно, не долечились и получили спайку труб, — констатировал профессор. — Случай, можно сказать, классический, не так ли?

Катерина согласилась вновь, успокаивающе подмигнув Томе. Та сжала вспотевшие ладони.

— Ну что же, выпишу вам, пожалуй но г это...

Профессор что-то застрочил на необычном, размером в тетрадный лист, рецепте.

— Учтите, лекарство очень дорогое... — шептал он, будто убаюкивал.

— Это неважно, — вставила Тамара, по он остановил ее жестом:

— И купить его можно только в Швейцарии или Франции, потому что еще пару месяцев назад его не производили. Очень современное лекарство. Схему применения я вам, соответственно, тут отдельно нарисую. Сможете достать-то?

— Сможем, — ответила за Тому Катя.

— А... — замялась Тома, — если не поможет?

Профессор поднял на нее усталые серые глаза, снял очки и протер их бумажной салфеткой.

— Если не поможет, пойдем, другим путем. Клеточки в пробирке оплодотворять, а уж там пытаться вынашивать. Ну да, про это после, соответственно... Катюша, у нас что сегодня еще?

— Сегодня только Полякову в третьей палате посмотреть, и все.

— Вот и ладненько, — Сергей Михайлович встал, прощаясь.

Тома неловко вручила ему конвертик с гонораром.

— Ну что вы, зачем, — лукаво улыбнулся Санта Клаус, но конвертик в момент исчез в складках его белого халата.

Катя за спиной профессора делала Томе знак, что все в порядке. Большой палец у нее был испачкан зеленкой.

Сияющая Тамара, прижимая рецепт к груди, вышла из кабинета и увидела мужа: уставший от ожидания Фил стоял у плаката в позе «художник за мольбертом» и пририсовывал черепу круглые уши. Почти такие же огромные, как у метрдотеля Ромы Воронина.

V

Силуэт Белого в освещенном окне был идеальной мишенью. И расстояние до его окна было каких-то там тридцать метров. Плевое дело.

Но перед Володей Кавериным стоял мучительный выбор. Сидя в кресле перед распахнутым окном, Каверин переводил горящий взгляд от фигуры Белого-к правой стене. Там, как в оружейной комнате, рядком стояло оружие. Чистенькое, новое, готовое к бою. Снайперская винтовка с цейсовским оптическим прицелом, «Калашников», ручной пулемет и гранатомет.

Бывший опер все никак не мог выбрать оружие. Ведь он не просто хотел убить Белого, это-то дело нескольких минут — он должен был доставить себе максимальное удовольствие. Кайф словить. И каждое из решений было по-своему соблазнительно...

Можно близко-близко через окуляр прицела увидеть ненавистную физиономию, рассмотреть лицо Белого от макушки до кончика подбородка, а потом перевести оптику ниже и увидеть, что он делает руками... Как он берет перьевую — почему-то — ручку и что-то черкает на листе бумаги. А потом проследить, Как Белый берет телефонную трубку и подносит ее к уху.

И вновь сосредоточиться на лице, на глазах, будто бы непосредственно встретившись с ним взглядом. Подмигнуть гаденышу. И, поймав в перекрестье прицела переносицу, нажать спусковой крючок. Пуля войдет, оставив маленькую круглую дырочку, но зато выйдет, разнеся череп, словно перезревший арбуз. Но это был слишком интеллигентный способ.

Любовно поглядывая на «Калашников», Каверин представлял, как переводит флажок в режим автоматического огня и прямо от бедра, как немец из «Шмайсера», начинает поливать окно Белого длинными очередями. Звенят стекла и падают плавно-плавно, как при замедленной съемке, а Белый кричит, словно смертельно раненный зверь. О, как сладко слышать Этот крик! А тем временем пули прошивают Белого крест-накрест, крест-накрест! Славно! Но в этом способе недоставало пафоса.

Вот оно! Взгляд Каверина падает на пулемет. Это машинка посерьезнее «калаша». Тут уж не только начнут крошиться в щепки, в пыль телефоны, оргтехника, мебель, но и толстые стены, а Белому, если повезет, просто оторвет башку. Может, хоть это сотрет наглую ухмылочку с его рожи!?

И все же Володя остановил свой выбор на гранатомете. Это надежная штука. Солидное оружие для солидных людей. Стирает сопливых щенков в порошок. Вернее, раздирает в клочья!

Белый все сидел и все черкал свои бесконечные бумаги. Каверин взялся рукой за холодный металл гранатомета, приподнял его, ощутив полноценную тяжесть благородного оружия — орудия мести.

Пристроив гранатомет на плечо, Каверин в последний раз посмотрел на Белого через прицел. И сейчас его враг, его антипод был для него уже не мишенью, а просто ничтожной мелкой тварью, которую он сейчас сотрет с лица земли.

Граната летела медленно, как во сне. Каверин даже видел в воздухе след от летящей маленькой ракеты. Вот она прошла через стекло, как сквозь масло, вот влетела в комнату и зависла на мгновение в воздухе.

— Давай, давай, — крикнул Каверин и махнул правой рукой, словно поторапливая. Рука болела так, будто ее жег изнутри адов огонь.

Вся чудовищная смертоносная сила гранаты, казалось, сжалась до размеров микроскопического ядра, чтобы потом с чудовищной мощью расшириться и уничтожить все вокруг. Почти белый шар огня возник в полной тишине. И только спустя чуть ли не минуту до слуха Каверина донесся грохот взрыва.

Всепожирающий огонь, которому было тесно в замкнутом пространстве помещения, вырвался на свободу и осветил все пространство вокруг. Каверин всей кожей лица почувствовал его жар.

Запахло гарью. Хотя нет, не гарью. Почему-то невыносимо воняло какой-то дрянью... Этот неистребимый и въедливый запах в последнее время прямо-таки преследовал Каверина, доводя до исступления. Но к черту запахи! Дело сделано, господа. Каверин удовлетворенно потер ладони и сказал, обращаясь к невидимым зрителям:

— Не стоит благодарности, мне и самому было приятно,— но правая рука опять отозвалась несусветной болью.

И все-таки прикончить вражину — что может быть лучше? Прислонив гранатомет к стенке, Каверин сложил руки на груди и с видом Наполеона после Аустерлица стал наблюдать, как дым медленно начинает рассеиваться. В комнате Белого все черно, как в преисподней. Но только за чудом сохранившимся письменным столом продолжал как ни в чем не бывало сидеть Володин заклятый враг, по-прежнему что-то черкая на листе абсолютно черной бумаги. При этом Белый ухмылялся той самой улыбочкой, за которую Каверин его больше всего ненавидел.

— Не-е-ет! — заорал Каверин что было сил, надрывая голосовые связки.

— Успокойся, успокойся! Все хорошо. Тебе просто что-то приснилось, — услышал Володя голос и открыл глаза.

На его потный лоб легла маленькая нежная женская рука. Сначала он увидел расплывчатый силуэт и лишь спустя какое-то время этот силуэт приобрел вполне миловидные черты сестрички в белом халате. — Вот видишь, все хорошо, — повторяла та, ласково поглаживая его лоб.

Сильно пахло лекарствами. К этому тошнотворному духу присоединялись и прочие отвратные запахи: пота, портянок, еще хрен разберет чего. Даже от сестрички с ласковыми прохладными руками несло, как от парализованной старухи.

Каверин выпростал руки из-под серой больничной простыни с квадратным фиолетовым штампом в углу и застонал.

Он вспомнил, что только что болевшей правой руки у него просто нет — вместо нее осталась лишь туго затянутая многими слоями бинтов культя. И он снова застонал от боли и бессилия...

Когда его — казалось, это было в какой-то прошлой жизни — подняли на броню бронетранспортера десантники, он надолго впал в забытье. Федералы доставили едва живого Каверина в полевой госпиталь возле Ханкалы. Там его, как могли, заштопали и забинтовали наподобие мумии. Остатки правой кисти пришлось ампутировать. Иначе — гангрена! С ней шутки плохи.

Бросая в эмалированный таз то, что еще недавно было живой каверинской рукой, немолодой подполковник-хирург выругался:

— Твою мать, сегодня за день уже третьего инвалидом на всю жизнь делаю!..

Володя две неделю пролежал практически без сознания. Его все никак не отправляли на Большую землю. Сначала потому, что он был нетранспортабельным, а после им почему-то стали очень интересоваться особисты. Никто не знал, кто он такой, откуда и как сюда попал. Он был здесь совсем чужим.

И лишь когда в его просыпающееся сознание начали врываться сцены еженощной и ежедневной мести, Каверин пошел на поправку. Лишь много позже он поймет, что своему спасению, возвращению к жизни он обязан ему, самому своему ненавистному врагу.

Только великая ненависть и всепроникающая жажда мести вернули его в ;>тот мир. Он должен был жить, чтобы отомстить. Эта ненависть была сродни великой любви, той, что до гроба!

VI

Виктор Петрович Зорин формально занимал не столь уж высокую чиновничью должность. Однако место в кремлевской иерархии определялось вовсе не этим. Существовала масса внешних признаков, которые, собственно, и давали знать посвященным, кто есть кто. Кто есть ху, как выражался последний генсек страны Советов.

Например, не величина дачи, а ее местоположение относительно дачи президента и других первых лиц — было одним из таких факторов.

Так вот, дача Виктора Петровича находилась не в плебейской по кремлевским меркам Жуковке, а в Ильинском. Чуть ли не через забор от дачи премьера. Только вот премьеры менялись, а Зорин оставался. Тем-то и привлекательны не слишком заметные должности.

И все же главным знаком избранности было наличие или отсутствие кабинета в самом Кремле. И не где-нибудь просто в Кремле, а именно в здании Сената. Там, где «сидели» все генеральные секретари, а теперь и первый президент России.

У Виктора Петровича кабинет в Кремле был. Аккурат в известном здании, на втором этаже. Окна выходили прямехонько на Мавзолей, которого, впрочем, видно не было — Кремлевская стена загораживала.

Кабинет Зорина — стеночка в стеночку — соседствовал с бывшим кабинетом Лаврентия Павловича Берия, сталинского верного наркома, всесильного начальника НКВД и заместителя в правительстве самого Иосифа Виссарионовича. Позже бериевский кабинет долгие годы занимал председатель Совета министров СССР Косыгин. После Косыгина там сидели зампредсовмины. Но как-то никто из них не оставил о себе памяти.

Последняя яркая страница бывшего кабинета Берии была связана с генералом Руцким, который в бытность свою вице-президентом начал большой подкоп под президента. Отсюда же, из того самого соседнего кабинета он и вынес вскоре свои «одиннадцать чемоданов компромата», которые почему-то так никто и не увидел.

После Руцкого «нехороший кабинет» уже никогда надолго не обретал хозяина и вообще пользовался дурной славой. Всех, кто имел неосторожность в него вселиться, очень быстро снимали. И обычно с публичным скандалом. А после публичных скандалов наверх путь был закрыт навсегда.

В отличие от соседнего суперпросторного помещения величиной с хоккейную площадку, с роскошной комнатой для отдыха и большой приемной, кабинетик Виктора Петровича представлял собой обычную комнату площадью всего лишь в тридцать или около того квадратных метров. Видимо, в прежние времена, здесь сидели референты или переводчики.

Среди этих стен, отделанных, как и весь остальной Кремль, темными Дубовыми панелями, довольно экзотично смотрелась современная офисная мебель. Подобрана она была даже с некоторым изыском.

Стол был не привычно прямоугольным, а овально-неправильной формы. К столу прилагалось высоченное и мягчайшее кожаное кресло, в котором иногда так сладко спалось после сытного кремлевского обеда.

Вдоль стены стояла пара книжных шкафов с папками и многочисленными справочниками. Угол, в пределах достижимости от кресла, занимал сейф, поблескивающий хромированными деталями. На столе, кроме компьютера и старинного письменного прибора из уральского малахита, обычно ничего не было. Виктор Петрович, как и его любимый поэт Пастернак, предпочитал идеально убранные столы. Только за таким рабочим местом он и мог творить.

Но в отличие от Пастернака творил Виктор Петрович Зорин не стихотворения и поэмы, а всякого рода исходящие бумаги, которые, украшенные «монаршьей» подписью, становились вехами в истории страны. А ведь некоторые из этих бумаг для кого-то очень и очень дорого стоили! В том смысле, что за них готовы были платить любые деньги. Или бабки. Или тугрики. Или зеленые. Или капусту. Или, в конце концов, просто бабло. Главное — много.

Так что этот кабинетик был по всем параметрам главным. А все прочие, по статусу положенные чиновничьи прибамбасы были у Зорина в Белом доме. И приемная с тремя секретаршами, и стол для заседаний длиною в полкилометра, и комната отдыха с диванами, ванной и даже походной кроватью за ширмой. Но, и Зорин любил это подчеркинать, там, в Белом доме, была рутинная работа, а здесь — настоящее творчество.

— Вот тут, Петр, я и провожу самое плодотворное время своей жизни, — объяснял Зорин своему новому помощнику Петру Исаеву, по уникальному стечению обстоятельств полному тезке знаменитого чапаевского ординарца. Того самого Петьки из анекдотов.

— А что, призрак Лаврентия Павловича не сильно беспокоит? — попробовал пошутить Исаев.

— Бывает, — серьезно отозвался Зорин. — Особенно хорошо на стуки отзывается. Рефлекс, не иначе.

— Видели?

— К счастью, пока не доводилось. Говорят, он является здесь тому, чей час пробил, — по голосу Зорина невозможно было определить, шутит тот или говорит серьезно.

— Это в каком смысле? — удивился Исаев и вздрогнул.

Как раз начали бить кремлевские куранты.

— Это, Петя, ты не по радио слышишь. Это само время к нам в окна стучится. — Зорин по-прежнему был серьезен, но в глазах его плясали озорные огоньки.

Исаев кивнул. Он чувствовал, что с Виктором Петровичем в роли начальника они сработаются.

А знакомы они были с самого детства. Естественно, с Петиного детства. Зорин учился вместе с Петиным папашей в Академии общественных наук при ЦК КПСС. А благодарен теперь Виктору Петровичу Петя был по гроб жизни, из такого дерьма тот его вытащил...

Как и почти все детишки его круга, Петька закончил хорошую французскую школу в центре Москвы. Дорога его прямиком лежала в Институт международных отношений. Тепленькое местечко в советском посольстве в Париже ему вполне светило. Но случилось страшное. И, в общем-то, непоправимое. Как раз ко времени его выпуска началась горбачевская борьба с привилегиями. И вместо теплого Петя Исаев получил жаркое местечко.

Последний министр иностранных дел СССР Шеварднадзе отдал распоряжение детей дипломатов распределять в самые что ни на есть затрапезные посольства. Так Петя очутился в Конго, в нашем посольстве в Браззавиле. И можно сказать, что ему повезло. Многие его однокурсники вообще загремели в такие места, откуда и живым-то можно не вернуться. А Конго все-таки было и не только по африканским меркам местом вполне цивильным.

Сначала Петьке в Африке жутко не нравилось. Дикая жарища, бездельники-негры, надоевшие донельзя фрукты и еще более надоевшие насекомые. Особенно туго было ночью. Приходилось спать под москитной сеткой, всякий раз утром вздрагивая от вида неба в мелкую клеточку. Мало того — после каждой ночи что-то у него опухало. То колено, то плечо, а то и задница.

Дело в том, что во время здорового юношеского сна с лихими эротическими сновидениями, Петька ворочался, как буйвол, то и дело прикасаясь телом к сетке. Именно в такие моменты касания безжалостные африканские насекомые яростно жалили его потное бедное тело. Караулили, сволочи. А после улетали, громко жужжа от радости, что напились сладкой молодой крови — дефицитной — белого человека!

Пока Петька научился спать аккуратненько и тихо, как гусеница, он потерял крови не иначе как на пару-тройку литров. А днем — и в посольстве и дома — он все время расчесывал эти укусы... Впрочем, все новички здесь чесались.

Но через некоторое время Петьке в Конго понравилось. Кайф он здесь поймал. Работы было мало, денег много. По конголезским меркам он был богачом. Приятное, что и говорить, ощущение.

Но главное — ему стали нравиться местные женщины. Он вообще любил женщин, а когда пригляделся к африканкам, стал находить среди них очень даже хорошеньких. Эротические сны обернулись сладостной явьо. И никакие москиты не могли отравить эту сказку.

У него не было постоянной любовницы — это в посольстве не поощрялось. Зато уж на ночку-другую всегда можно было снять девчонку в баре «Сан», где подобным же образом отоваривались собратья из других посольств. Времена наступили либеральные, и на такие закидоны уже начальство смотрело сквозь пальцы. Хотя Петька на всякий пожарный случай особо не афишировал любовные свои похождения. Именно из любви к негритяночкам он и влип в не-приятную историю...

С Луизой он познакомился не в баре, а на утренней пробежке. По утрам, пока еще не стало слишком жарко, он бегал в Центральном парке трусцой. От инфаркта, как смеялись старшие товарищи по посольству, пугая Петьку историей о том, что американский автор книги про такой вот бег умер на очередной утренней пробежке. От инфаркта, естественно...

Луиза, двухметровая глянцево-коричневая красотка с перетянутыми красной ленточкой волосами бежала, как младая кобылица! Ее обтянутые ярко-синими трусами ягодицы так и ходили ходуном. Туда-сюда, туда-сюда. Умереть — не встать. Он еле догнал черную гренадер-шу, прельстившись не иначе как гребаной красной ленточкой. Мужик, он ведь, как в народе говорят, на красное летит.

Поболтали по-английски, так предложила Луиза. На финише он пригласил ее вечером в «Сан», куда ж еще? И, собственно, ничего не произошло, о чем стоило бы вспоминать. Ну, приобнял, ну, за грудь ущипнул. Подумаешь, делов-то!

«Делов» хватило аккурат на международный скандал. Негритянка оказалась штатовской, блин, афроамериканкой, переводчицей из американского посольства. Подстава, какая подстава!

Продвинутая афроамериканка подаст на Петьку в суд за сексуальные домогательства. Так бесславно закончилась-его дипломатическая карьера. Никакого суда, конечно, не было — российская сторона не допустила, но любвеобильный Исаев в двадцать четыре часа оказался на родине. Безработный и несчастный. Он так и не успел напоследок заглянуть в родимый «Сан».

И вот тут-то в самый раз и сработали старые добрые родительские связи. Виктор Петрович Зорин при новой власти стал очень большим человеком. Встретившись пару раз с Петей и поговорив о том о сем, он и предложил ему место своего помощника:

— Поработаем, посмотрим, на что ты на самом деле годишься. Сейчас, Петя, такие времена, что карьеры делаются стремительно. Правда, и рушатся они порой так же. Но, — и Зорин приятельски подмигнул Пете, тут у тебя есть личный опыт. Раз обжегся — осторожнее будешь по бабам промышлять. Учись, пока я жив, набирайся опыта, глядишь, еще моим начальником станешь. Ладно, ладно, шучу, — Виктор Петрович примиряюще поднял руки, останавливая готовые сорваться возражения. — Но вот одно заруби себе на носу точно. Я по роду своей работы встречаюсь с самыми разными людьми. Что бы тебе о них не говорили люди со стороны — верить ты должен только мне! Все, что я делаю, я делаю ради нашей страны, ради высших интересов государства. Поэтому меня здесь и ценят. Понял? — Ответа на сей сакраментальный вопрос Виктор Петрович и не ждал, но Петя подобострастно закивал...

В Кремль Виктор Петрович привел Петю, что называется, на экскурсию. Чтобы тот понял и почувствовал, где сегодня история страны делается. Здесь, в гулких стенах высокий кудрявый Петя, похожий на жизнерадостного эрделя, смотрелся чужаком. Ну да ничего, пообтешется.

Из кабинета они вышли в широкий, но казавшийся узким из-за неимоверной длины, коридор-туннель со сводчатым потолком. Из конца в конец туннеля струилась красная ковровая дорожка.

— Эти коридоры всех помнят. Всех вместе и каждого по одиночке. Здесь сами стены впитали столько истории, что нам с тобой и не снилось. Вот сюда, сюда заходи, — Зорин с усилием открыл тяжелую дубовую дверь и пропустил своего подопечного вперед.

Петя машинально отметил, что на двери был обозначен обычный символ мужского туалета — большая старомодная, буква «М». Не метро же это в самом деле? Хотя Петя и не удивился бы, окажись вдруг под этим зданием тайная ветка метро или вся в мраморе и скульптурах станция с гордым названием «Кремлевская».

Но все-таки вожди, пока не ставшие памятниками, тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо — это был туалет. 11о выяснилось это чуть позже. Сначала они попали в огромную курительную комнату. Глубокие удобные кресла стояли вдоль стены. Перед ними — мраморные столы с мраморными же пепельни-11ами. Но не это главное. Вдоль еще двух стен располагались телефонные кабинки, точь-в-точь как на обычном переговорном пункте. Только на части кабинок значилось «АТС-1», а на другой — «АТС-2».

— Понимаешь, Петя, что сие означает?

— Спецсвязь? — догадался Петя. И подумал: «Н-да, укромное выбрали местечко. Интересно, а телефонисточка здесь же сидит? Пикантно было бы, однако».

— Правильно понимаешь, — улыбнулся Зорин.

Он видел, что здание и его секреты производят на Петю должное впечатление. Мощь, величие и избранность, — вот три кита, на которых зиждется власть. И он продолжал лекцию-экскурсию:

— Здесь тоже соблюдалась своя иерархия. «АТС-1» — для многих, сюда вхожих. А вот «АТС-2» для гораздо более избранных.

Выйдя из огромного переговорного туалета, они прошли влево по коридору и зашли... опять в туалет.

«Он что, маньяк, что ли?» — успел подумать Петя.

Но Виктор Петрович подвел его к единственному здесь окну, выходившему в треугольный внутренний дворик и Петя понял, зачем его сюда привели. Внизу, во дворе стоял огромный ЗИЛ с президентским штандартом на капоте.

— Вот именно через этот внутренний подъезд и приезжает в Кремль его хозяин, — Виктор Петрович многозначительно указал пальцем наверх. Жест этот не был чисто символическим, ведь именно там, на третьем этаже и находилась так называемая «президентская зона». — Видишь, машина на месте, значит и Сам здесь.

— А на этот третий этаж пускают? — Петя хотел пошутить про идеальную снайперскую позицию, но не рискнул. Хрен его знает — может, здесь слушают даже в сортире. А может, особенно в сортире. Не зря же тут прямо целый телефонный узел чуть ли не возле унитазов устроили.

— Тебя — нет. Меня — по делу, а не ради праздного любопытства. Может, и ты когда-нибудь сподобишься, — предположил без всякой, впрочем, уверенности Зорин.

«Ну, спасибо, милостивец!» — саркастически усмехнулся в душе неблагодарный Петя.

Экскурсия затягивалась. Экскурсанта тянуло ко сну, но он мужественно боролся со скукой, старательно тараща глаза и многозначительно кивая в ответ на слова начальника.

По красной дорожке мимо множества высоких дверей они дошли до парадной сенатской лестницы. Из огромных окон лестничной площадки открывался потрясающий вид на Соборную площадь и колокольню Ивана Великого.

— А ремонтик-то давно не делали, — заметил Петя, обратив внимание Виктора Петровича не на эти поразительные открыточные красоты, а на облупившуюся белую краску в межоконных пространствах.

— Ничего, погоди. Скоро здесь такой ремонт устроят, что Ватикан завидовать будет. Это, конечно, все уйдет. Так что смотри, запоминай. Может, в последний раз все в таком виде наблюдаешь, — в голосе Зорина проскочили ностальгические нотки. — Ну да ладно, пойдем что-нибудь перекусим.

«Наконец-то!» возрадовался Петя.

Его не слишком молодой, но зато начавший расти вширь организм очень нуждался в пище. Почти так же сильно, как в бабах-с...

Виктор Петрович толкнул ничем не примечательную дверь со стандартным номером. И они оказались в буфете, мало отличающемся от прочих кремлевских кабинетов — все те же мореного дуба панели на стенах, тяжеловесные столы и кресла. Под стать им была и официантка — массивная и немолодая. Хотя и улыбчивая. В меру.

Цены зато были вполне символическими. Даже не слишком сейчас богатенькому Пете кормежка показалась практически дармовой.

— Много не набирай. У нас сегодня ужин на природе, точнее, на реке. Любишь на теплоходах кататься? Придется, даже если у тебя морская болезнь, — безапелляционным тоном заявил Зорин.

— Елизавета Петровна, — обратился он к официантке, — соблаговолите организовать нам по пятьдесят «Кремлевского». И пару бутербродов с икоркой.

— Будет сделано, — неожиданно низким голосом ответила буфетчица и широко улыбнулась.

Зубы у нее были, как у молоденькой. Не иначе тоже к Кремлевке прикреплена. Не иначе...

Небольшой кораблик с гордым названием «Дмитрий Донской» был пришвартован к причалу недалеко от Киевского вокзала. И хотя издалека он напоминал обычный прогулочный речной трамвайчик из тех, что курсируют туда-сюда по Москве-реке, при ближайшем рассмотрении «Дмитрий Донской», от них сильно отличался.

Во-первых, он был новенький, как говорится, с иголочки, в данном случае чуть ли не со стапеля. Во-вторых, все медные и прочие металлические детали на нем сверкали раза в два ярче, чем на обычных суденышках.

Ну а главным отличием было то, что у трапа Сашу с Пчелой встречал сам Виктор Петрович Зорин, ассистировал ему бравый усатый капитан в белоснежной форменной рубашке с погонами, а вдоль борта выстроились шеренгой четыре девицы, одетые в подобие морской формы. Все они, девицы то есть, или каждая в отдельности вполне могли бы украсить обложку модного журнала.

— Приветствую вас на борту нашего лайнера! — с этими словами Виктор Петрович Зорин, радушно улыбаясь, пожал по очереди руки Саше и Пчелё.

«Дмитрий Донской» принадлежал одной из крупных московских корпораций, и Виктор Петрович время от времени «одалживал» кораблик для проведения разного рода встреч и переговоров. Он знал, что ужин на воде, в лучах заходящего солнца, весьма способствует достижению консенсуса.

Похоже, больше никого не ждали. Едва ребята ступили на борт, корабль сразу отдал швартовы.

Улыбчивые девушки одна за другой скрылись в глубине закрытого салона. Виктор Петрович предложил пока подняться на верхнюю палубу.

— Вдарим для начала по аперитивчику, — предложил он, потирая ладони, — сие весьма способствует хорошему аппетиту. — Соответствующим жестом он пригласил гостей следовать за собой. Пчела в ответ облизнулся то ли в предвкушении трапезы, то ли в предвкушении девушек, и сказал:

— Да мы вроде на аппетиты не жалуемся, — он засмущался: действительно, получилось довольно двусмысленно.

— Мне бы ваши годы, — улыбнулся Зорин и сокрушенно развел руками: мол, быстры, как волны, дни нашей жизни...

«Да уж, пришло время пить боржом!», — не без ехидства подумал Пчела. Кму-то казалось, по младости лет, что сам он будет жить вечно.

По дороге на палубу к ним присоединился парень, наверное, чуть старше Саши и Пчелы. Он был удивительно похож на недавно подстриженного жизнерадостного эрдельтерьера, несмотря на отсутствие бороды и пышных бровей.

Сходство с веселым песиком проявлялось скорее в выражении мордочки, то есть, конечно, лица, а также в весело посверкивающих глазах. И вообще во внешнем облике. Казалось, спусти его с поводка, тотчас радостно удерет за кошкой или за лакомым куском на ближайшую помойку. Было такое впечатление, что человек-эрдель ни секунды не стоял бы просто на месте, если бы присутствие строгого хозяина не сдерживало его бьющей через край энергии.

— Кстати, познакомьтесь, — Зорин выдвинул молодого человека вперед.

— Петр Исаев, — представился эрдель.

— Моя правая рука, — уточнил Зорин.

— Александр Белов, — улыбнулся Саша в ответ, пожал эрделю лапу и после небольшой паузы добавил: — вулканолог.

Петя с простодушным изумлением уставился на Сашу, задержав взгляд на толстой золотой цепи, сверкавшей у того на шее. Что-то здесь не срастается! Он растерянно оглянулся на шефа.

— Александр Николаевич имеет в виду, что на вулкане, как и на штыках, очень неудобно сидеть, а деятельность отечественного бизнесмена именно к этому и сводится... — пояснил интеллигентный Зорин.

— Виктор Пчелкин, банкир, — с несвойственной ему скромностью представился Витя, когда очередь дошла и до него.

Молодые люди пожали друг другу руки. Петя все еще пребывал в недоумении: что общего могло быть у вулканолога с золотой цепью на крепкой шее и зеленого пацана несерьезного вида, который, тем не менее, претендовал на высокое звание банкира? На этот раз его Зорин не пришел ему на помощь, а занялся гостями.

— Да, ребята, классный вы пиар провернули! — с уважением сказал Зорин, указывая гостям на столик с напитками. — Советую кампари.

Пчела был доволен началом встречи. Похоже, западная цивилизация, наконец, докатилась и до матушки-России, раз деловые переговоры начинаются с кампари, а не с водки! Давно бы так.

— Пожалуй, последуем вашему совету, — согласился Саша, плеснув себе в стакан немного ароматной жидкости. — Так что вы там про пиар говорили?

— Не только я, вся деловая Москва говорила. О вашей презентации с пираньями! Кто придумал-то? — Зорин спрашивал не для формы, ему и впрямь это было интересно.

Во всяком случае, так казалось со стороны.

— Да есть у нас один ихтиолог, — сказал Пчела, не вдаваясь в подробности, и натянуто улыбнулся.

Он до сих пор не мог простить Косу рыбью разборку, учиненную им в банковском аквариуме.

— Ловко, ловко, — похвалил Зорин, — согласись, Петруха!

— Чрезвычайно, — охотно подтвердил Исаев, хотя вообще-то даже не понимал, о чем идет речь.

— А что, на самом деле понравилось? — с деланным простодушием поинтересовался Саша и скосил хитрый глаз на Пчелу.

— Ну, во всяком случае, о вас много говорили. А это дорогого стоит. Да и символ получился, понимаешь ли...

— Да уж, символ, — горестно вздохнул Пчела. — Банк с пираньями.

— Ну, правильно, законы рынка, — подтвердил Зорин, — как в джунглях — выживает сильнейший. Как с Фондом, надеюсь, проблем нет?

— Теперь — нет, — Саша старательно проинтонировал слово «теперь».

— Какой ты злопамятный, Саша. Нельзя же так, — слегка пожурил его Зорин.

— А как иначе? Память необходима, чтобы выжить! Сами говорите — закон джунглей, Виктор Петрович. Главное, как можно дольше продержаться в конце пищевой цепи. А, как думаешь, Петя? — неожиданно обратился он к эрделю.

Петя вздрогнул и неуверенно кивнул. Он никак не мог врубиться — что за отношения у шефа с этими пацанами, такими молодыми и такими самоуверенными. И ведь, судя по всему, он им явно симпатизирует!

— Нам бы еще... — поймал волну прагматичный Пчела, — кредит организовать, Виктор Петрович. Монастырь в Костроме реставрировать собираемся.

— Ипатьевский, тот самый, где первого Романова на царство благословили? — удивился Зорин.

— Он самый, — подтвердил Пчела.

— Хорошее дело, поможем.

— Хорошее, — охотно согласился Пчела, имея в виду солидную прибавку к «бриговским» капиталам.

На этой реставрации в Костроме он собирался наварить по крайней мере пару лимонов.

— У меня к вам, ребята, еще предложение есть, — продолжал Зорин. — Банк «Социум» знаете?

— Знаем, — эрудит Пчела знал все российские банки и у него при упоминании «Социума» загорелись глаза.

Так же, как при разговоре о Костроме. Он-то знал, что просто так Виктор Петрович ничего не говорит.

— Так вот, у них большие проблемы. Ну, как обычно: невозвращенные кредиты, дефицит, профицит и прочее. Ну, ты, Витя, сам разберешься, не мне тебя учить. Ты же в этом дока.

Пчела кивнул. Ясен пень, разберемся!

— Петр, будь добр, — обратился Зорин к помощнику, — передай, пожалуйста, Виктору синюю папку. Тут все необходимые документы по «Социуму», а вы

уж сами подумайте, как с ними там договориться.

— В смысле — предложить сотрудничество, от которого они не смогут отказаться? — спросил Саша с обаятельной улыбкой.

— Что-то в этом роде, — недовольно кивнул Зорин.

Ему не понравились эти намеки: зачем в данном случае называть вещи своими именами? Даже в завуалированной форме.

— Насколько я знаю, к «Социуму» давно уже чеченцы, братья Юскаевы, подбираются. — Саша вопросительно посмотрел на Пчелу, и тот кивнул:

— Точно, ацтеки там несколько раз засветились, но у них не выгорело.

— Ну, уж с коллегами-то сами договоритесь, не мне вас учить, — Зорин чуть заметно усмехнулся; — Я вас прикрою со стороны Центробанка. Ну, согласны?

— Лады, Виктор Петрович.

Саша понимал, что Зорин преследует какие-то свои далеко идущие цели, но, отказаться от предложения не мог, даже если бы хотел. Во-первых, коммерческие-то банки на дороге не валяются, даже в непредсказуемой России и даже в наше смутное время. Во-вторых, его не понял бы Пчела, да и вся братва тоже.

Однако с какой это стати прижимистый Зорин занялся благотворительностью? И не потребует ли он за это множество мелких услуг? А может, ему нужны мальчики для битья? Скорее всего, так и есть.

— Это что, вроде подарка? — решил уточнить он. — Так кажется, до Рождества далеко...

— В корень зришь, Саша. За что тебя и ценю. Ты знаешь, что будет через год и одну неделю. — Зорин не скупился на комплименты. — С тобой приятно работать...

Мягко стелет и лебезит... Саша все никак не мог понять причин такого благоволения. И вдруг его осенило:

— Ага, понятно, выборы президента! Гарант конституции будет выдвигаться? Или вы, Виктор Петрович, сами надумали? Так мы за вас проголосуем, правда, Вить? — он толкнул Пчелу локтем.

— Шути, шути. А если серьезно, то слушайте внимательно. — Зорин повернулся к Сашиному финансисту. — Ты, тезка, берешь под свое крыло банк. Используй его прежде всего не для бизнеса, а для обналички в солидных масштабах. Продумай схему, знаю, ты это умеешь, ты же у нас финансовый

гений. На президентскую кампанию нам понадобится огромная масса нала. Ближе к делу я сведу тебя с одним кремлевским человечком. А пока все! контакты через Петю, он будет нашим,; что называется, связным.

— Договорились, Виктор Петрович, нет проблем. — Галантный Пчела отвесил полупоклон в европейском стиле и с любопытством посмотрел на Петю. «Свожу пацана к девочкам, там и посмотрим, сработаемся или-нет», — решил он...

— Тогда все, — сказал Зорин с облегчением, — пожалуйте к столу... — «...зайки», — додумал, но недоговорил он свою фразу, повернулся и направился к ведшему в недра судна трапу.

Пришло время ужина, застольного трепа и прочих — нескромных — удовольствий! Дурачась и по-шутовски ступая след в след за Виктором Петровичем, Пчела обернулся к Саше и тихонько пропел: «Господа, ставки сделаны, мы поставим на Белого...», — и расхохотался так оглушительно, что замыкавший шествие Петя чуть было не споткнулся, а Зорин резко остановился, и Пчела врезался в него лбом... Саша, однако, даже не улыбнулся...

Партнеры спустились вниз, в роскошный салон «Дмитрия Донского», где звучала релаксирующая музыка, где их ждали горячительные напитки, горячие рыбные (и не рыбные) блюда и не менее горячие девушки-морячки... Красивую жизнь не запретишь! Даже Виктор Петрович позволил себе расслабиться... Ему ведь тоже — ничто человеческое...

VII

Все братаны и с той и с другой стороны были, конечно, на шестисотых «меринах» и навороченных джипах с кенгурятниками. У большинства из них были такие образцово бандитские рожи, будто их перед стрелкой долго-долго гримировали — брили наголо на широких мордах рисовали шрамы, на бугаистые шеи наворачивали в три слоя златые цепи вроде той, со знаменитого дуба, а короткие пальцы надували при помощи неведомых технологий до толщины сарделек...

Половина братков красовалась в малиновых и ярко-желтых пиджаках. Вторая половина, — все как на подбор, — с автоматами наперевес, в спортивных костюмах «Адидас» исключительно ядовитых расцветок. Преобладали лиловые и фиолетовые тона. Такая вот картинка, достойная пера:

Это были две преступные группировки: «солнцевские» и «казанские». Банды выстроились на пустыре возле каких-то складов двумя полукольцами друг против друга. Сквозь строй бандитов с одной стороны вышел огромный детина с тремя золотыми цепями на могучей шее и огромным, никак не меньше наперсного, золотым же крестом на груди.

Прямо не уркаган, а вроде как миссионер! Все в нем было чрезмерным: и слишком большие руки, поросшие слишком густым рыжим волосом, и слишком бегающие, слишком свирепые глазки, и слишком яркие белого металла пуговицы слишком желтого пиджака.

Сквозь строй его супротивников просочился маленький худосочный человечек с огромной головой. И тоже в цепях — кот ученый! Он, казалось, немного стеснялся своего интеллигентски-затюханного вида, поэтому гнусавил на манер пацанов из глухой провинции:

— Я не понял, — гундосил он, помахивая пушкой. — Че ты мне предъявляешь, в натуре? За базар ответишь, Зеленый!

— За базар, Буцефал, я отвечу, а вот кто ответит за беспредел?

— Я беспредел не одобряю. В чем конкретно твоя предъява? — Буцефал сдвинул брови, не то хмурясь, не то пытаясь таким образом заставить шевелиться единственную извилину за лобной костью.

В чем конкретно?! — Зеленый побагровел. — Пять моих пацанов реально за хрен собачий положили, это тебе не конкретно?

— А я-то здесь при чем? — почти искренне изумился хилый Буцефал. — Кто положил, с того и спрашивай.

— Я и спрошу, со всей строгостью спрошу... Огонь, пацаны! — заорал вдруг Зеленый, как командир перед атакой, а сам слишком проворно для своей комплекции юркнул за спины своих гвардейцев...

Раздался грохот автоматных очередей, камера выхватила садистские ухмылки стрелков и содрогавшиеся в их руках от ярости, плюющие огнем и гильзами «калаши»... Вот на желтых и малиновых пиджаках появляются, как после перфорации, черные дырочки от пуль, вот с дикими криками падают друг на друга раненые бандиты, вот оператор меняет ракурс и показывает сверху заваленное трупами поле боя... А потом экран заволокло дымом, и все смолкло.

Подавленные этим зрелищем потребители кинопродукции испуганно притихли, поэтому смех Саши прозвучал в зале неприлично громко. С момента появления на экране обеих бандитских стай он хохотал, не переставая, так, что на него стали оборачиваться и шикать.

Сидевшая рядом Аня схватила его за рукав и дернула на себя, будто пыталась остановить:

— Сань, ты чего?

— Ой, Анька, ну и насмешили меня эти пацаны, — с трудом сдерживая похожий на рыданья смех, простонал Белов. — Кто такую лажу придумал-то?

— Ну, это ж кино, Саш, кино, искусство... — попыталась вразумить его Аня.

— Сам вижу — не театр. Это ж просто хрень какая-то...

— Погоди, сейчас моя сцена будет. — Аня даже напряглась, пред и кушая свое появление на экране...

Она стоит на Тверской возле Пушки среди других ночных бабочек. На ней коротенькая блестящая юбка, белая шелковая блузка с декольте до пупка, сверкающая бижутерия. Фигурка что надо! Мимо путан медленно-медленно катит заморская тачка — тысяча девятьсот лохматого года выпуска «мерин». А в «мерине» все тот же Зеленый, все при тех же цепях, но уже в кожаном пиджаке и синей рубашонке.

Зеленый, оценив товар, выхватывает взглядом кокетливо выставившую вперед ножку Аню, манит скрюченным пальцем. Девушка, радостно вспыхнув, окидывает товарок гордым взглядом и, походкой модели, от бедра, направляется к гостеприимно распахнутой дверце допотопного авто., Позвякивают серебряные браслеты на Аниных запястьях, яркая искорка — красновато-оранжевый отсвет фонаря на мачте городского освещения — вспыхивает на золотой цепи на шее Зеленого. Машина торжественно удаляется вниз по Тверской, в сторону Кремля.

— Ну, как? — спросила шепотом Аня, наклонившись к Саше.

— Что как? — удивился он.

— Как тебе мой эпизод?

— И это все? — бестактно спросил Белов.

— Что все? Нормальная роль! — обиделась Аня.

— Вообще-то классно! На уровне современных требований, — спохватившись, похвалил подругу Белов.

— А не заметно, что тушь потекла? — -никак не хотела успокоиться Аня.

— Все в полном порядке, — обнадежил ее Саша. — Так ты еще ты там появишься?

— Нет, это все. Там больше женщин нет по сценарию. Это ж крутой боевик, — пояснила Аня.

— А-а, тогда понятно, — протянул Саша немного разочарованно.

Но, если честно, ни фига он не понял. Э,то вот из-за нескольких минут фильма, из-за этой роли без слов, Ань-ка так волновалась перед премьерой? Специально платье покупала, туфель пар сто перемеряла? Н-да, странные эти люди — актеры.

Но еще больше, чем эти, простительные в общем-то, всплески актерского тщеславия, Сашу доставали заполонившие экраны примитивные фильмы о русских криминальных делах. Тема была самоокупаемой и поэтому модной. Режиссеры, даже именитые, дружно бросились снимать фильмы про братков. Получалось нечто близкое к идиотизму, пародия не то на американские боевики, не то на милицейскую криминальную хронику.

Пацаны в этих лентах больше всего походили на придурков, временно выпущенных из сумасшедшего дома. Говорили киношные братки на безумном слэнге, от которого вяли уши.

Но самое, пожалуй, потешное было то, что роли авторитетов и их подручных исполняли известные всей стране актеры. Вся команда Гиммлера из «Семнадцати мгновений весны» ухитрилась порулить мафиозными структурами. Даже милейший Штирлиц, и тот отметился.

Сегодняшнего Зеленого Саша тоже узнал — этот толстый жизнерадостный актер вовсю рекламировал отечественное пиво. Там, «под сенью струй» золотого цвета, раскованный и добродушно-настырный, он выглядел куда как органичнее, чем на этой топорно снятой, запредельно-идиотской стрелке.

В реальной жизни все было и скучнее и проще. А иногда, между прочим, и смешнее. Но только вот кровь была, к сожалению, настоящая...

В отличие от фильма, банкет после него удался на славу. Саша впервые оказался на большой тусовке в Доме кино. Самое удивительное, что на премьеру этой абсолютно бездарной ленты съехались толпы известных актеров. Понятно^ что не столько для просмотра, сколько ради собственно тусовки. Тут все друг друга знали, при встрече преувеличенно громко ахали и целовались чуть ли не в засос. Что не мешало им тут же после этих иудиных поцелуев передавать следующим знакомцам сплетни о предыдущих, или, если сплетен не доставало, просто всласть позлословить. Не корысти, а искусства ради. Актеры ведь как дети, а дети — они бывают жестоки, бессознательно жестоки. Во всяком случае, в рассказах Ани все выглядело именно так.

От киношника Фила Саша знал, что вообще нынешний отечественный кинобизнес — это черная дыра. Здесь отмывались колоссальные деньги. Откат в кинопроизводстве- обычно бывал не меньше ста процентов. Но лучше — двести.

Саша даже журил Фила, что тот занимается не совсем своим делом. А именно, собирается не зарабатывать на кино, а в него вкладывать. Ну да ладно, должно же у человека быть хобби.

Аня, как ни удивительно, была здесь персоной довольно известной. Хотя бы судя по тому, как много киношных людей подходило к ней с поздравлениями по поводу премьеры фильма.

— Поздравляю, дорогая! Такие роли тебе всегда удаются, — с фальшивой приторной улыбкой подошла к Ане молодая актрисулька. Кажется именно из тех, что толпились на панели в давешнем фильме:

— Спасибо, дорогая, — с той же ядовитой патокой в голосе поблагодарила Аня.

Саша только усмехнулся, наблюдая, как Аня и девица с приклеенными улыбками трижды соприкоснулись щеками.

А знаменитостей-то вокруг! Что кур в курятнике! Знакомых лиц было на самом деле очень много.

— Смотри, смотри, Табаков! — по-детски радовался Саша. — А вон — Армен Джигарханян.

— Тише, тише, а то всех распугаешь. — Аня была довольна тем, что она такая крутая. Почти своя среди этих знаменитостей.

— Молодец, деточка! Поздравляю! Нельзя зарывать такой талант в землю!— обняла и поцеловала Аню в щеку подвыпившая актриса.

Саша узнал ее, хотя и не помнил фамилии. Когда-то давным-давно он видел ее в фильме про войну, там она была хорошенькой санитаркой с удивленными глазами.

Сейчас глаза ее уже ничему не удивлялись, а щеки покрывал нездоровый румянец — то ли сетка старческих жилок, то ли просто слишком яркая косметика. Дама со следами былой красоты на лице...

— Спасибо, огромное спасибо! — любезно раскланявшись с актрисой, Аня повернулась к Саше, притворно закатила глаза и скорчила смешную рожицу. — А вон, смотри, видишь там, у колонны, с Табаковым разговаривает? — шепотом сказала она, стирая платком со щеки «поцелуй актрисы».

— И кто это? — Саша без всякого интереса посмотрел на невысокого паренька, явно своего ровесника.

Может на год-другой помладше. Паренек говорил с мэтром как равный, лучезарно улыбаясь и бойко, жестикулируя. Похоже, рассказывал что-то комичное — Табаков расплылся в улыбке, как его знаменитый кот Матроскин.

— И кто этот солнечный мальчик? — еще раз повторил Саша.

— Скоро его все узнают. Он актер театра Табакова. А сейчас на TV подвизается. «Куклы», передачу, смотришь?

— Бывает, — кивнул Саша.

— Так вот, это Сергей Безруков. И он там, в «Куклах» Ельцина озвучивает и добрую половину других героев, — с энтузиазмом объясняла Аня.

— Ань, ты что, к нему неравнодушна, что ли? — Саша испытующе взглянул на раскрасневшуюся подругу.

— Ну что ты, Саш, я тебя люблю, — почти искренне сказала Аня. Она уже знала, что шутить с Беловым на эти темы не следует: в этом случае ему почему-то изменяло чувство юмора. А ее инстинкт самосохранения не подводил почти никогда. — Может, познакомить?

Саша еще раз бросил взгляд на бойкого молодого человека. Тот, откидывая со лба челку, уже что-то впаривал Михаилу Казакову, который в ответ на его слова кивал и невозмутимо попыхивал трубкой.

— Боюсь, пока рылом не вышел, — неловко пошутил Саша. — Поехали к тебе. Надоело мне здесь.

VIII

С утра, благо выдалось воскресенье, Саша договорился с архитектором ехать смотреть, как продвигается строительство загородного дома.

Еще до отъезда Оли с Ваней в Майами Саша купил эти полгектара земли на Рублевке. Место было хорошее, обжитое и совсем недалеко от Москвы. Недаром дачная эпопея здесь началась еще до революции. Говорят, у самого великого князя Сергея Александровича здесь был загородный дворец. Вроде бы он даже и сейчас существовал, этот дворец, только был сокрыт за высокими заборами правительственных резиденций.

Строительство здесь велось ударными темпами, почти комсомольскими. И даже не почти, а именно комсомольскими. Ближайшими его соседями были новые русские: банкиры и коммерсанты, по большей части выходцы из бывших комсомольских работников последнего советского призыва.

Саша, приглядевшись к соседским строениям, частью завершенным, а частью находившимся в процессе созидания, решил не отступать от общепринятых правил. Первым делом вдоль границ участка он возвел двух с половиной метровый красный кирпичный забор. И лишь потом с архитектором уже в этом замкнутом пространстве они стали планировать, где будет стоять дом, где хозяйственные постройки, где пройдут дорожки, где будет пруд с зеркальными карпами и все прочее. Главное — без всяких пираний, здесь все должно быть патриархально и по-семейному.

Сказочный дом с островерхими башенками по углам Саша нарисовал сам. В этом его «проекте» сошлись его детские представления о волшебных замках из сказок и те образы удивительных домов, которые он видел в Европе и Америке. Все должно быть красиво, функционально и максимально удобно для жизни. Что бы ни случилось с Сашей, у его сына будет свой дом, настоящий дом. Крепость!

Архитектор Андрей, не от мира сего длинноволосый человек с русой бородой и задумчивым взглядом, долго смотрел на его рисунок, но оценку свою высказал в какой-то заумной форме:

— Да это Эльсинор какой-то! По сути... А в общем — эклектика... Впрочем, отсутствие стиля, определяемого канонами конкретного архитектурного направления есть тоже своего рода стиль.

— Что, хреново нарисовал что ли? — по-простецки спросил Саша.

Ему нравился этот богемного вида парень, хоть и выражался он порою так витиевато, что Саша потом мысленно расшифровывал его длинные фразы.

— Да нет, нормально, — Андрей внимательно, разглядывал рисунок, что-те прикидывая. — Хозяин-барин. Думать будем, в процессе разберемся.

Разбирался Андрей как-то очень долго. Целый месяц Саша не мог добиться от него готовых чертежей. Это начинало доставать.

Но зато когда архитектор принес ему бумаги с цветными эскизами, Саша готов ему был все простить — и необычайную медлительность, и заумные слова, и уклончивые ответы на конкретные вопросы.

Андрей почти ни черточки не поменял в том облике дома, который представил и нарисовал Саша. Он только довел карандашную зарисовку до ума и просчитал идеально каждый угол, каждую лесенку, каждый тупичок, каждое стеклышко. Особенно хорош был эркер с витражом в готическом стиле. По эскизам Андрея, на которых он вписал дом в окружающее пространство, уже вполне можно было представить, как это все будет. Классно будет...

На сегодняшний день рабочие завершали стены второго этажа. Саша не то чтобы взял на себя роль постоянного надзирателя, но как только выдавалось свободное врмея, он ехал сюда, в свой будущий дом.

Сегодня он и с Андреем прикатили перед самым обедом. Аня напрашивалась ехать вместе ними, но Саша ей отказал, причем довольно резко. И тут же об этом пожалел. Нe потому, что отказал, а потому что сделал это действительно слишком груба. Аня, похоже, даже обиделась.

Ну не мог, не мог он везти свою любовницу в дом, где будут жить его жена и сын. Параллельные линии не должны пересекаться. Этому учат еще в школе. Аня хороша в постели... Как там вчера сказала та актриска: «Такие роли у тебя получаются»? Именно так. А жена и сын — это часть его самого...

Рабочие как; раз пошли обедать в свою бытовку. А». Саша решил побродить

по стройке. Он поднялся по деревянным сходням на второй этаж и, встав у оконного проема, засмотрелся на потрясающий пейзаж, из-за которого в большой степени и остановил свой выбор на этом участке. Там, вдали Москва-река, утопая в зелени деревьев, делала плавный поворот между холмами...

«Красотища-то какая! Вот она, Россия, Родина!..» — восхищенно подумал Саша.

И тут же одернул себя. На восхищение времени не было. В его жизни в.се меньше места оставалось эмоциям. Порой, словно спохватившись, он задумывался над тем, нужно ли ему то, что он делает? В самом начале существования Бригады, когда все было внове, он получал удовольствие и от преодоления трудностей, и от пьянящего чувства опасности, с которой были связаны его решения и их последствия. А еще больше от ощущения власти, от того, как охотно все окружающие подчинялись его приказам. Как там у Окуджавы: «Каждый сам ему выносит и спасибо говорит...»

А теперь даже работу по «Социуму», проекту, который должен был вознести его на командные высоты бизнеса и сделать своим, пусть с оговорками, человеком в околокремлевской тусовке, он смотрел как на обузу. Почему так произошло? Может быть, потому, что тогда он был свободен в своих решениях и играл по правилам, которые сам же и устанавливал? А теперь, как Москва-река, он должен был плыть в назначенных природой берегах? Нет, не природой, а Виктором Петровичем Зориным!

Саша посмотрел на часы — пора было ехать в Москву. Их с Пчелой ждали на Совете директоров банка «Социум». Отработанная технология наката и на этот раз не дала сбоя: пришло время принимать новое хозяйство...

IX

В Майами было хорошо. Оле нравилось здесь все. И в первую очередь — климат. Никакой слякоти, мерзкого холодного ветра, пронизывающих дождей. Ванькины комбинезоны, которые она так старательно упаковывала перед отъездом, так и остались лежать в огромном чемодане.

В первый же месяц она накупила себе здешней одежды: хлопковые шорты, шорты льняные, просторные тишотки, в смысле футболки, соломенную шляпу и сабо на пробковой подошве. Ну, и, конечно, шелковых платьев, юбок и блузок, не мнущихся и приятно холодящих тело. Ванькин гардероб состоял в основном из шортиков и маечек. Большую часть дня они проводили возле бассейна, где одежды, собственно и не требовалось. Бикини для нее и «форма номер ноль» для маленького Ваньки, который предпочитал купаться голышом.

Оля так и не смогла отучить сына играть с оружием. Но зато здесь вместо пахнущих машинным маслом и металлом папиных «игрушек» ребенок забавлялся с водяным пистолетом, пугая няню и повариху неожиданными «мокрыми» выстрелами. Те притворно ахали, приводя малыша в полный восторг.

А когда Макс, сраженный очередной водяной очередью, картинно упал в бассейн прямо в одежде, потеряв в падении панаму, Ванька визжал, как поросенок. И метко потопил отчаянно не желавшую сдаваться панаму. Та, обиженно булькнув, затонула лишь после третьего выстрела.

Но, наверное, самым удивительным для Оли было то, что у нее впервые в жизни появилась прислуга. Причем в количестве, заметно превышающем ее распорядительские способности. Если бы не помощь Макса, ока, наверное, никогда не научилась бы рулить всем этим штатом местных русских. И, как, ни странно, ей это стало доставлять удовольствие.

Для работы по дому были наняты люди из советских эмигрантов, так и не вписавшихся в богатую жизнь Америки. Кроме, пожалуй, Ксюши, веселой хохлушки из-под Киева, няни для Вани, которая работала у Оли, сочетая работу с заочной учебой в каком-то американском университете. Ксюша сразу предупредила, что в следующем году она полностью переключится на учебу, и Оля согласилась на ее условия. Была уверена, что они не останутся в Америке на постоянное жительство.

Погода погодой, но она скучала по русской пище, по черному хлебу и соленым огурцам, по бабушке. И, конечно, больше всего по Саше. Хоть тот и вел себя не слишком-то примерно в последние месяцы их совместного житья-бытья. Но здесь, под солнцем и пальмами все плохое как-то забылось. К тому же сытная беззаботная жизнь безусловно располагает к всепрощению.

Кроме няни в доме хозяйствовали: повариха Антонина, садовник Николай, горничная-уборщица Леночка. Несколько средних лет женщин были на подхвате. Они все время менялись и Оля, обалдев от большого количества новых лиц, никак не успевала запомнить их имен, выкручиваясь классическим «вы».

Повариха и садовник — супружеская пара в летах — были из Пскова, типичные «советские люди», даже по-английски не научились говорить. Но представились все-таки просто по именам — в Америке отчества как-то не приживались. Николай в советском прошлом был инженером, а Антонина — шеф-поваром интуристовского ресторана. Поэтому блюда русской кухни у нее были — пальчики оближешь.

Сначала Оля робела и чуть ли не стеснялась прислуги, потом вдруг поймала себя на том, что начала на людей прикрикивать. Прямо барыня на вате! Лишь через пару месяцев, привыкнув к новой для себя роли, она нашла верный тон. И с тех пор каталась как сыр в масле, предоставив с одной стороны прислуге возможность нести груз своих обязанностей, а с другой — оставив за собой право контроля и даже наказания провинившихся, А хозяйство — после московских-то углов было огромное...

Ванька же вписался в курортную жизнь сразу. Эх, хорошо быть ребенком! Только вот баловали его тут почем зря. Да, еще здесь были кошки. Рыська и Марыська. Обе рыжие и достаточно нахальные. Поначалу нахальные. Ванька быстро их поставил на место, пару раз чуть не задушив в объятиях:. Теперь большую часть времени Рыська и Марыська проводили в щелях за шкафами, куда ребенок не мог добраться со своей любовью к животным... и водяным пистолетом. А наглые свои усатые физиономии казали миру, лишь по вечерам, когда мальчик под ведомством Ксюши ложился в кроватку в своей детской. Оля специально привезла с собой книжку с теремками и колобками, Хотела, чтобы Ванька слушал русскую речь.

Обязанность читать мальчику вслух Оля возложила, когда не делала этого сама, на Ксюшу. .

«...С этих пор братья стали жить вместе, под одной крышей. Вот и все, что мы знаем про трех маленьких поросят — Ниф-Нифа, Нуф-Нуфа и Наф-На-фа...», — читала она Ивану перед сном с неистребимым хохляцким акцентом...

— Ну, ты понял сказку про трех поросят? — спросила сына на другой день Оля. Ванька насупился и кивнул. — Ну, о чем она?

— Вок ляки озе... — «Волк лапки обжег», — поняла Ольга и захохотала, как сумасшедшая, хотя у малыша глаза были на мокром месте от сочувствия бедному волчку, которого доконали злые поросята.

А когда она описала эту сцену с Иваном Максу, приглашая посмеяться, тот сказал без тени улыбки, что вообще-то это сказка о наезде на трех поросят. Смешного здесь ничего нет. Просто они хорошо подготовились к накату. И правильно организовали охрану...

И только после этого позволил себе сдержанно усмехнуться, давая понять, что это шутка. «Кто бы мог подумать, Макс способен шутить, у него есть чувство юмора! Кто бы мог подумать?», — удивилась Оля.

Вечером того же дня Макс удивил Олю еще раз. Она была в доме, когда услышала доносившееся откуда-то сверху бренчание гитары. Это был не какой-то из американских стилей, что было бы естественно, а наш дворовый, родной бой, сотни раз слышанный в детстве. В свое время сколько она ни старалась, — при всем том, что училась в музыкальной школе, — ничего похожего воспроизвести так и не смогла.

Она пошла на звук, на крышу особняка, служившую одновременно солярием. Макс, сидя в одном из шезлонгов спиной к ней, очень серьезно, как все, что он делает, пел... Даже не пел, а словно говорил сам с собой:

А потом до утра можно пить и гулять, Чтоб звенели и пели гитары, И спокойно уснуть, чтобы не увидать Во сне кошмары, мусоров и нары...

«Надо же, — подумала Оля, — Макс еще и на гитаре играет! Вот уж не ожидала... Вот только ни голоса, ни слуха!»

Она подошла и устроилась на соседнем шезлонге. Но Макс, не допев Высоцкого до конца, отставил гитару в сторону... Вот вечно он такой — на все пуговицы застегнутый!

Некоторое время они сидели молча, глядя на океан, серебрившийся вдали... Потом Оля, чтобы не молчать, спросила, откуда у него такой большой шрам от ожога на спине. Его она заметила, когда Макс, выбравшись из бассейна со своей панамой, снял майку.

— Горел в бээмпэ под Кандагаром, — неохотно объяснил охранник.

— Расскажи, — попросила Оля.

— Да что рассказывать... Подорвались на мине, дверь заклинило, мы все задохнулись от дыма там, как крысы на сковородке вертелись... — Он тяжело вздохнул. — Ребята снаружи ломом открыли люк, вытащили нас... Я один из пятерых выжил.

— Как же ты потом?

— Клаустрофобия у меня была... И ожог, двадцать процентов тела... В Центре реабилитации пришлось поваляться-Вылечили...

Он встал и, взяв гитару, аккуратно положил ее на свой шезлонг.

— Ты извини, Оль, я пойду... — видно, разговор давался ему нелегко, так сильно он был расстроен. — Ты первая, кому я об этом рассказал... До завтра, — и он направился к ведущей в дом лестнице.

А Оля подумала, что зря он так все в себе носит. Добром это не кончится. Иногда нужно выговориться, расслабиться...

Из всех развлечений, после купания в океане, больше всего Оле здесь нравился аквапарк, тот, что был неподалеку от Фламинго-парка. Он, видимо, был не самым большим в Майами, зато здесь было как-то очень уютно и, одновременно, захватывающе. Оле самой очень нравилось скатываться по водяным горкам, пока Ваня с няней катался в лягушатнике, где все было «как у больших», только в уменьшенном виде...

Оля с дикими криками спускалась по спиралям, вместе с Максом на двойном надувном круге они ухали вниз по двускатному желтому желобу, который потом возносился вверх, и лишь после нескольких динамичных, колебаний вверх-вниз круг с седоками застывал в нижней точке равновесия. Были там и черные закрытые трубы, где по стенкам светились тусклые лампочки, а ты не мог понять, куда и в каком точно положении несешься.

Но самой восхитительной и ужасной была водяная горка под названием «камикадзе». Она представляла собой широкую, почти вертикально закрепленную пластиковую трубу с загнутым кон-цом-отверстием, направленным в сторону бассейна... Человек-снаряд в ней набирал такую скорость, что, вылетая из нее, плюхался в бассейн, пролетев несколько метров по воздуху.

Оля спускаться здесь не решалась. И только иногда смотрела, как это делает Макс. Он же в каждый их приезд в аквапарк обязательно скатывался по «камикадзе» несколько раз, хотя и признавался потом, что после каждого спуска у него все тело болит и постанывает.

С этим самым «камикадзе» вышла уморительная история. Как-то раз, когда они с Максом стояли на берегу детского бассейна и наблюдали за радостно плескавшимся Ванькой, что-то обсуждая между собой, к ним подошла полная брюнетка в бикини и на чистом русском языке простодушно поинтересовалась:

— Ребят, а где здесь, говорят, самая большая горка? Кикабидзе, кажется, называется.

Оля в ответ прыснула, но Макс серьезно объяснил, где эта самая «кикабидзе». С тех пор они и между собой только так эту страшную горку называли.

Сегодня Оля почти решилась на «ки-кабидзе», но Макс ей запретил. Перед Сашей он головой отвечал за Элину и Ванину безопасность. Эту горку же безопасной мог назвать лишь совсем безбашенный человек.

— Ну, Макс, честное слово, я же уже никогда не решусь, только сегодня, — просила Оля, не вполне уверенная, что и сегодня-то решилась бы, даже если бы этому не препятствовал Макс.

— Нет, Оля, — Макс взял ее за запястье и повел ее в сторону лягушатника. — И вообще нам пора.

— Макс, у нас что, какие-то важные дела появились? Ты что командуешь-то? — полушутя-полусерьезно возмутилась Оля.

— Антонина просила к обеду не опаздывать. Она как раз твои любимые голубцы затеяла.

— Ну ладно, раз голубцы, тогда идем. Но учти: когда-нибудь я все равно прокачусь. — Оля должна была оставить последнее слово за собой.

— Вот Саша приедет — тогда и катайся, — не терпящим возражений тоном сказал Макс, поскольку это был вопрос в его компетенции.

— Вот-вот, быстрей бы приезжал. А то ты меня со своей безопасностью совсем затерроризировал, — засмеялась Оля. — Скоро не то что горки, собственной тени буду бояться. — Ванька, вылезай, пора домой! — крикнула она сыну...

Шоколадный Ванька в оранжевых плавках выскочил из лягушатника, обрызгав с ног до головы мам и детишек, стоявших на краю бассейна, и с криком «Папа, папа...» бросился к Максу...

Оля поймала сына, перехватив его за пояс. Ванька завизжал, попытался вырваться, протягивая руки к охраннику.

— Да, пожалуй, Саше и впрямь пора приехать, — растерянно сказала Оля опешившему Максу.

X

Ильяс и Султан уже который месяц сидели на этой даче. Похоже, выбор убежища был сделан правильно — ими за все это время никто из аборигенов или представителей власти не заинтересовался. Хотя располагалась дачка в двух шагах -от Москвы, в писательском поселке Переделкино. Может, потому их и не нашли, что слишком близко от Москвы...

По телевизору время от времени сообщали о ходе расследования по делу Листьева — их делу... Шмонали по всей стране. Конкретный такой был шмон. А они — совсем рядом и хоть бы что!

Впрочем, информация этого рода появлялись все реже. Глядишь, скоро можно будет и покинуть эту переделкинскую обитель.

Дачка была не очень большой, но зато с обширным участком и высоким дощатым забором. Поэтому они могли спокойно гулять по территории и даже жарить шашлыки на мангале в глубине двора. Раз в неделю к ним приезжали и привозили продукты.

И вообще здесь было тихо. Слишком тихо. Их уже тошнило от этой тишины. И Султан и Ильяс привыкли совсем к другой жизни. Здесь не было ни девочек, ни казино, ни даже нормального курева. В смысле травки...

Во время очередного телерепортажа из Буденовска о захвате Басаевым тамошней больницы, в котором тут и там мелькали до боли знакомые, такие родные лица ребят из их отряда, Султан с досады несколько раз хлопнул себя ладонью по коленке:

— Лучше бы мы тогда в Чечню, к Шамилю вернулись, сейчас бы тоже в телевизоре были! — Казалось, сейчас его волнует не собственная жизнь, которая висела на волоске, как, впрочем, й всегда, а лишь упущенная возможность покрасоваться перед камерами в маске и с автоматом наперевес. А еще лучше без маски, чтобы эти свиноеды видели лицо человека, готового умереть за свободу Кавказа.

Ильяс разделял его восхищение дерзким набегом Басаева на больницу: прямо в лучших традициях гордого чеченского народа. И тоже жалел, что Юскаевы не разрешили им вернуться на родину, когда Шамиль набирал людей для этого рейда. И тогда они не гнили бы здесь, можно сказать, заживо. А Шамиль герой, настоящий герой! Прошел за считанные часы пятьдесят два поста федералов и нигде не засветился. Да, что и говорить, за деньги эти русские мать родную готовы продать...

Ильяс щелкал языком от восторга, слушая разговор Черномырдина с Басаевым. Черномырдин выглядел растерянным и не знал толком, что сказать, хотя и пытался сохранять начальственную осанку и грозный голос...

— Да, не повезло мне тогда с прикупом, — кажется, в сто первый раз посетовал Султан.

— На все воля аллаха, — в сто первый раз отозвался Ильяс. Он тоже тогда играл из рук вон плохо. — Ну, я пошел к себе...

Он спал на втором этаже в небольшой комнатке в мансарде. Султан ночевал внизу. В отличие от Ильяса, он еще не разучился читать книги. А на этой бывшей писательской даче их было вдоволь. Собрания классиков, пухлые производственные романы и множество поэтических книг с дарственными надписями: «Дорогому Николаю...». Дорогой Николай, похоже, редко читал стихи —сплошь и рядом в дареных книгах Султан натыкался на неразрезанные страницы. Он пытался приучить к чтению Ильяса, но на того книги действовали как снотворное. Он засыпал на третьей, в лучшем случае на четвертой странице.

Султан когда-то, еще в мирной жизни, отучился пару курсов в Литературном институте в группе переводчиков. И до сих пор иногда писал стихи. Не хуже, кстати, тех, что в книгах с автографами. Но как раз тогда началась борьба Джохара за чеченскую самостоятельность — о какой учебе могла идти речь? Тем более, что в Чечне тогда крутились колоссальные деньги. Надо было успеть подзаработать, чтобы потом построить дом где-нибудь в грозненском предместье, жениться и растить сыновей. И, конечно, писать книги.

Но все обернулось иначе. И вот он здесь, на этой даче. Через два месяца Султану должно было исполниться двадцать шесть лет. Ильясу только-только миновало двадцать. Что будет дальше, никто из них не знал.

Как Султана угораздило попасть из поэтов в киллеры, он и сам сейчас не понимал. Жизнь так сложилась. Когда-нибудь, если он выживет в этой мясорубке, то напишет обо всем этом роман. И обязательно со счастливым концом. Пока же приходилось думать только о хлебе насущном. Как раз завтра поутру должен был приехать Ахмед и привезти продукты...

Свернув с Симферопольского шоссе, Ахмед извилистой, плохо заасфальтированной дорогой проехал мимо заборов роскошных генеральских дач и сбавил скорость. Здесь, в поселке на каждом шагу попадались «лежачие полицейские».

Подъезжая к дому, где ждали его Султан с Ильясом, он позвонил по мобильнику, чтобы не сигналить перед воротами. Краем глаза Ахмед успел заметить, что ехавший за ним зачуханный красный «Москвич» притормозил метрах в пятидесяти от въезда на Их территорию. Но не придал этому значения. Это наверняка местный, деловые люди на таких раритетах не ездят.

И уже через пару минут он въезжал во двор. Султан и Ильяс встретили его радостными улыбками. Как-никак — чуть ли не единственное развлечение.

— Закрывайте ворота, — крикнул Ахмед по-русски.

Султан взялся за правую створку, а Ильяс за левую. Любопытные взгляды соседей им меньше всего были нужны. Тем более, что в этот момент появился в пределах видимости давешний «Москвич». Он резко свернул в их сторону и, взревев заслуженным движком, почти мгновенно оказался у них во дворе. Двери его распахнулись, из них выскочили двое в черных масках с пистолетами в обеих руках. Стреляли они по-македонски, быстро, профессионально и бесшумно. Ни Султан, ни Ильяс не успели толком подумать, что происходит, не то что вытащить оружие.

Ахмед бросился на землю и попытался отползти за свой пикап.

— Эй, чечен! А ну, встать! — крикнул один из стрелков.

Ахмед медленно поднялся, подняв вверх руки: всем своим видом он демонстрировал полную и безоговорочную капитуляцию. Ноги у него дрожали...

— Передашь своим, — человек в маске показал глушителем сначала на Ильяса, потом на Султана, — что Это за Листьева!

Ильяс лежал, уткнувшись носом в траву, а Султан — на спине, устремив мертвый взор в июньское высокое небо. Так и не удалось ему написать роман о судьбе поэта-киллера...

— Передам, — послушно кивнул Ахмед, но его ответа никто не ждал.

Киллеры, словно «двое из ларца, одинаковых с лица», исчезли в своей битой металлической коробке... «Москвич», не разворачиваясь, задом выехал за ворота и газанул...

Саша был доволен. Уже сегодня информация об убитых чеченцах пройдет по основным каналам, а завтра появится в газетах. Об этом уже позаботился Павлючков. Первая съемочная группа появилась на месте происшествия спустя двадцать минут. Лев Викторович же организовал и утечку информации из чеченского клана.

Отныне никто и никогда не будет связывать смерть Листьева с бригадой Белого. Правда, наконец, восторжествует и пресловутое общественное мнение свяжет исполнение этого убийства с чеченцами. Успокоятся и органы, записав себе маленький плюсик супротив множества минусов в деле Листьева.

— Фила, включи телевизор, сейчас новости будут, — попросил Саша, доставая из заветного шкафчика бутылку «Джони Уокера».

Симпатичная дикторша уже начала дневной обзор новостей. Интересовавшая Сашу с Филом новость шла второй, сразу после сообщения об очередных кремлевских «рокировочках».

«Сегодня утром, — говорила она проникновенным тоном, — в подмосковном поселке Переделкино были убиты активные члены так называемой чеченской преступной группировки Султан Нухаев и Ильяс Сулейманов. Из конфиденциальных источников стало известно, что именно эти люди подозреваются в совершении убийства известного телеведущего Владислава Листьева. Начато расследование. За комментариями мы обратились к представителю пресс-службы Министерства Внутренних дел Андрею Викторовичу Денницыну.

Ведущая повернулась в кадре направо и камера, отъехав назад, показала и ее собеседника. Денницын, похоже, только что вернулся из отпуска. Легкий ровный загар и жизнерадостный взор выдавали недавнего отпускника. Держался он уверенно, был в теме и отвечал на вопросы ведущей напористо и со знанием дела.

— Андрей Викторович! Наша милиция все эти последние месяцы искала убийц Владислава Листьева. И вот сегодня они обнаружены убитыми. Что бы вы могли сказать по этому поводу?

— Да, Настя. Судя по всему, все обстоит именно так. Султан Нухаев и Ильяс Сулейманов давно подозревались нами в совершении этого преступления. Они

уже несколько месяцев находились в розыске.

— А теперь они убиты...

— Да, теперь они убиты. И, к сожалению, не могут дать показания. Потому что вы понимаете, Настя, нас интересуют не только непосредственные исполнители убийства, но и его заказчики. Их поиском мы продолжаем заниматься.

— А здесь у вас есть подозреваемые?

— Безусловно. Но я, Настя, в интересах следствия пока не могу назвать их имена.

— Это понятно, Андрей Викторович. А как бы вы могли прокомментировать следующий сюжет — о задержании в США известного российского авторитета, так называемого вора в законе Владимира Иванченко, в определенных кругах известного под кличкой Дед?»

— Ни хрена себе! Ты слышишь, Фил?! — Саша чуть не поперхнулся виски, которое щедро разбавил содовой и потихоньку смаковал, наслаждаясь этой телебеседой на профессиональные темы.

— Слышу, не глухой, — Фил нахмурился.

На экране появились кадры, где седобородого Деда вели под белы руки дюжие американские полицейские, а он пытался то боднуть кого-нибудь из них * головой, то пнуть по чьей-то случайно подвернувшейся фэбээрошной заднице. Инвалидной коляски отчего-то в кадрах хроники не наблюдалось...

«Иванченко арестовали в Америке за рэкет. Андрей Викторович... — проговорила ведущая, давая понять, что слово предоставляется Денницыну.

— Настя, — имитируя уверенный тон ведущих НТВ в спутниковых перекличках, мгновенно отозвался тот. — Это обвинение даст, я думаю, им возможность упрятать Иванченко за решетку лет на пять-шесть. Если бы его взяли за неуплату налогов, как было в свое время с Аль Капоне, то он сел бы, минимум, лет на десять-двенадцать.

— Эксперты в один голос утверждают, что оттуда, из США Иванченко руководил едва ли не всем российским криминальным сообществом. Это правда? — ведущая склонила голову и обворожительно улыбнулась...

— Как вам сказать, Настя? — Денни-цын не был столь категоричен. — Конечно, Иванченко — фигура влиятельная в криминальном мире. Но этот мир все же

не настолько организован, чтобы им мог руководить один человек. Даже такой, как Иванченко. Вот, кстати, и самые последние события, я имею в виду сегодняшнее убийство в Переделкино, говорят о том, что между преступными группировками существует масса противоречий. Я даже рискну предположить, что убийство это организовано одной из славянских группировок. Ведь ни для кого не секрет, что между чеченцами и славянами продолжается криминальная война.

— В таком случае, может быть как-то связано это убийство с арестом Иванченко

— Да нет, — усмехнулся Денницын и посмотрел на ведущую ласково, как на умственно отсталого подростка, — я думаю, что эти события разного масштаба. Но вот тот факт, что арест Иванченко усилит позиции чеченских преступников, мне кажется бесспорным. Иванченко как раз и пытался организовать славян против чеченцев. И иногда ему это удавалось...

— Спасибо, Андрей Викторович, за ваш комментарий...»

Обмен любезностями Сашу не интересовал, он убавил звук.

— Да, Саня, зверьки сейчас и вправду обнаглеть могут... — Фил ловко, на манер того, как ковбои крутят «кольт», крутанул на пальце связку ключей.

— Не дождутся! — резко бросил Саша.

Он достал из бумажника золотую монету с изображением Деда и, подбросив ее в воздух, зажал между ладонями. — Ну что, Фила, орел или решка?

— Так ведь там всегда — орел, как ни кинь, — Фил прекрасно помнил, что на обеих сторонах монеты изображен Дед.

— Что и требовалось доказать, — констатировал Саша. — А ацтеков мы мочили и всегда мочить будем,— без всякой логики добавил он.

Но Фил его, кажется, понял. Все возвращалось на круги своя.

XI

Пчела даже перестарался. Сегодня, получив еще семь процентов акций, перекупленных у сети магазинов «Тектоническая платформа», он аккумулировал в своих руках пятьдесят два процента акций банка «Социум»: Хватило бы и пятидесяти одного. А именно: контрольного пакета, который позволял принимать самостоятельно практически любое решение.

Последняя покупка произошла совсем полюбовно — «Тектоническую платформу» изначально контролировали солнцевские. Кабан уступил им эти семь процентов в обмен на те же проценты в «Бриге». Хотя Пчела и поскрипел зубами, но Саша его убедил, что отказываться не стоит.

— Пчела, — постучал Саша по своей голове, хотя явно предпочел бы постучать по голове друга. — У нас четверых в «Бриге» в общей сложности остается во-

семьдесят процентов. А «Социум» нам за полгода еще не на один банк заработает.

— Это с какого перепугу?

— С того самого, понимаешь, — спародировал Саша интонации Гаранта.

Только ленивый сейчас над стареющим президентом не издевался, уж больно сдал за последний год старик, хотя и был-то он всего на год-другой старше того же Зорина.

— Пить надо меньше, понимаешь.

— Да ты что? — заржал Пчела. — Думаешь, он еще избираться будет?

— А то! Вспомни, что Зорин говорил! — наполнил Саша.

— Ну, он же совсем разваливается!

— А ты прикинь, Пчел, что сегодня могут сделать деньги и политическая реклама. Они мертвого по кусочкам соберут. — Сашины доводы звучали вполне убедительно.

— Ну, если деньги... — сдался меркантильный Пчела.

— И прикинь еще — какие деньги! — продолжал Саша. — И они потекут рекой через наш «Социум». Впечатляет?

— Впечатляет, — не мог не согласиться Пчела.

— Так что, брат, с сегодняшнего дня ты в основном переключаешься на работу с Зориным.

— А ацтеки? Говорят, за ним Берестовский стоит? — Пчела, будучи практиком, с ходу перешёл к делу.

— С чеченами я тебя прикрою. Только держи с Зориным ухо востро. И с Петькой его подружись, разговори его, может, проболтается когда. Своди там куда-нибудь. К девочкам, что ли? — предложил Саша. — Он вроде по виду-то — ходок.

— Не учи, Белый, не маленький. Свожу. Слава богу, и в девочках и в мальчиках толк понимаю.

— Что-что, Пчелкин? — прищурился Саша, еле сдерживая смех. — В мальчиках? Ты что, ориентацию поменял?

— Озверел, Белый! Я совсем другое имел в виду, — возмутился Пчела.

— А почему покраснел? — Саша стукнул Пчелу по плечу.

— Да не покраснел я вовсе! — Пчела ответил симметричным ударом.

И они начали шутливо мутузить друг друга. Документы-договоры, слетая со стола, кружились в воздухе как бумажные ковры-самолеты. Каждый самолетик стоил немалых денег. В долларовом, между прочим, эквиваленте..

Пошедшая в кабинет Людочка застыла с подносом. Ну вот, она им, как солидным бизнесменам, кофе принесла, а они дерутся! Не офис — филиал детского сада!

— Александр Николаевич, — прервала разбушевавшихся друзей Людочка, поставив, наконец, поднос на журнальный столик. — Я подберу? — она указала на разбросанные документы.

— Да, спасибо, Люда, — спохватился Саша, в последний раз стукнув спарринг-партнера.

— Людочка, а как насчет этого? А? — Пчела уже в миллионный раз подкатился к Людочке с интимом.

— Никак, — спокойно ответила она и, сложив бумаги аккуратной стопкой, удалилась из кабинета, не забывая покачивать бедрами.

Солидные бизнесмены, наконец, угомонились и, прихлебывая горячий кофе, углубились в документы...

С «Социумом» им и вправду очень помог Зорин. Он вовремя организовал проверку со стороны Центробанка, которая сделала прежних хозяев послушными и сговорчивыми. К тому же на них давили братья Юскаевы, так что выбирать банкирам пришлось между черными и Белым. Из двух зол... Ацтеки, как известно, придерживались тактики выжженной земли. Отнимали все, сразу и навсегда. Да еще и компенсации затрат на экспроприацию требовали.

Поэтому Саше с Пчелой удалось решить дело миром: «социумовцьх» добро-вольно-принудительно отдают свои акции, а им отпускаются долги их... Мало того, они даже остаются в правлении на хорошей зарплате. Чтоб было детишкам на молочишко, а женушкам на шубки и побрякушки. Ну, не на бриллианты, конечно, а, допустим, на жемчуга. Тоже ведь не хило, а?

— Так что, Пчелкин, — сказал Саша, закуривая, — скоро будем иметь приятную встречу с ацтеками. Но на стрелу ты не поедешь. Финансовые тылы прикрывать будешь. Фила и Коса возьму, — решил он.

— Да ты что, Сань? — изумился Пчела. — Кос опять что-нибудь выкинет!

— Не выкинет, — уверенно отрезал Саша. — Он сейчас вроде ничего. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — Саша поплевал через левое плечо. — Вполне в форме. Его ж иголками лечили. Прикинь, как пьяного ежика, но вроде помогло. Так что пора ему в дело возвращаться.

— Александр Николаевич, — раздался голос Людочки из динамика переговорного устройства, — Вас к телефону Лечи Ахмедович Юскаев. Соединить?

— Соединяй, — ответил Саша и повернулся к Пчеле. — Ну, что я говорил? Легки на помине!

Встречу назначили в ресторане «Санкт-Петербург» гостиницы «Националь». Это была выгодная для Саши территория. Гостиница входила в сферу влияния курганских, в этот момент придерживающихся нейтралитета.

Это была единственная славянская группировка, на территории которой Юскаевы готовы были встречаться, понимая, что на их землю Белый не пойдет. Конечно, Саше не в лом было встретиться и на улице, тряхнув стариной, но все же это было не солидно для людей их положения. К тому же южане Юскаевы едва ли не больше, чем всех разборок, боялись суровых московских морозов. А январь в этом году в Москве выдался лютый...

Обе стороны были пунктуальны. Ко входу к «Националю» подошли одновременно.

Белов, в длинном кожаном пальто и без головного убора, и старший Юскаев в дорогой серой дубленке и норковой ушанке. Гвардейцы-опричники за спиной внимательно оглядывали друг друга. Космос широко улыбался. Это была нехорошая улыбка, но сдержать ее он не мог.

Швейцары услужливо пропустили гостей. Они так и шли по лестнице на второй этаж — Лечи и Саша впереди, а бойцы следом, не нарушая невидимой границы.

Лечи Юскаев, типичный кавказец с мужественным лицом, был приземист, поджар и по-восточному красив. Младший брат был сильно похож на него и, должно быть, чтобы их не путали, обзавелся щегольскими усиками а-ля Джохар Дудаев.

Круглый стол в отдельном зале был уже сервирован. По расположению закусок сразу можно было понять, кому куда садиться. На правом полукружье стола были сосредоточены всякие мясные деликатесы из свинины — от обычного сала до прозрачных ломтиков ветчины. Слева преобладали остро пахнущие чесноком овощные закуски и мясные нарезки исключительно из говядины и баранины. В общем, за этим столом каждый легко определил свое место.

Сначала разговор шел вокруг да около. Даже выпили по маленькой.

Лечи, правда, только пригубил красного вина. Саша же опрокинул в себя холодную водочку и сразу перешел к делу:

— Лечи, давай не будем тянуть кота за хвост. Какие проблемы?

— Саша, ты сам прекрасно знаешь. Ты увел у нас банк, который мы пасли почти целый год. — Лечи говорил с сильным кавказским акцентом, хотя жил в Москве уже полтора десятка лет.

— Я не уводил. Они сами легли под меня и раздвинули ноги, — усмехнулся Саша. — Но я готов выслушать ваши предложения.

— Мы хотим долю. Тридцать четыре процента.

— Акций или от прибыли? — Саша сделал вид, что задумался. Хотя все уже давно было решено.

— Всего лишь акций, Белый, всего лишь акций, — Лечи внимательно смотрел на Сашу. — А это, как ты понимаешь, и означает тот же самый процент от прибыли. Соответственно, наши люди должны быть и в Совете директоров.

Саше почувствовал, что кавказец не сможет противиться его инициативе, поэтому он решил не грузить его лишней информацией, а сбить с толку неожиданным ходом.

— Лечи, у меня есть встречное предложение, — сказал он дружелюбию. — Раз уж вы так болеете за этот банк, то я готов вам продать контрольный пакет акций.

Братья. Юскаевы переглянулись, но ничего не сказали, чувствуя какой-то подвох. Они знали, как хитер и изворотлив Белый.

— О цене договоримся, — продолжал Саша. — Идет?

— Идет, — пожал плечами старший Юскаев. И осторожно поинтересовался. — Сколько?

— Полгода, — отрезал Белов.

— Это в каком смысле? — влез в разговор младший Юскаев.

Но старший его одернул. Сейчас говорить должен был только он.

— Полгода, — повторил Саша. — Это означает, что через полгода мы продаем вам контрольный пакет «Социума» по номинальной стоимости. Идет? — уже более настойчиво спросил он.

— А какие ты даешь гарантии?

— Мое слово. Банк будет ваш, — и Саша многозначительно положил обе руки на стол.

Тем временем Космос дал знак официанту нести горячее. Тот с энтузиазмом бросился на кухню...

Лечи, помолчав с поминуты, переглянулся с братом и кивнул:

— Хорошо. Мы согласны.

Он не стал поднимать вопроса о своих убитых бойцах, хотя в переделкинской разборке слишком многое сходилось на Белом. Но сейчас вопрос о банке был важнее.

Двери в зал распахнулись и официанты на овальном подносе внесли поросенка. Молочный свиненыш, начиненный гречневой кашей и покрытый золотистой корочкой, издавал такой аппетитный запах, что даже ацтекские носы зашевелились, а ноздри расширились. Поросячий пятачок, казалось, тоже принюхивался, а румяный хвостик его победно торчал вверх.

— Предлагаю выпить за сотрудничество! — поднялся Кос с рюмкой наготове.

Чеченцы, вежливо чокнувшись и не допив вино до конца, тут же откланялись. Дело сделано, а участвовать в пьянке мусульманам пророк не велит. Поле боя осталось за «белыми».

Едва официант закрыл за ними дверь, как Саша не выдержал и расхохотался:

— Ну ты, Кос даешь! Ты заказал порося? — Довольный собой Космос кив-

нул. — А ты подумал, как они к этому отнесутся? Все могло сорваться!

— А что? — с невинным видом спросил тот. — Самое вкусное мясо. Их же никто не заставляет свинину лопать. У меня — свиной апартеид!

И он сделал знак официанту, чтобы приступал к разделке поросенка, благодаря которому была поставлена такая жирная точка в конце сегодняшних переговоров.

— Лады, Кос, что сделано, то сделано, может, оно и к лучшему. — Саша взял нож и вилку и вонзил их в сочную поросятнику: есть хотелось неимоверно. — Раз уж все так срослось, заказывай баню на вечер. Пчеле не забудь отзвонить. Нет, Фил, лучше ты. А то Космос опять что-нибудь учудит.

Фил кивнул и вытащил мобильник.

— Нет, Сань, ну ты скажи, какого хрена ты им пообещал эти проценты? Да еще по номиналу, — прежде чем снова налить, Космос вдруг вспомнил о деле.

— Через полгода, Кос, никто этот банк и даром не возьмет, — притянув друга к себе, на ухо прошептал ему Саша...

XII

Неподалеку от Сашиного уже почти достроенного дома процветал роскошный банно-гостиничный комплекс. Именно то, что пацанам надо. Весь набор удовольствий к услугам тех, кто был в состоянии заплатить: баня русская, сауна финская, бассейны большие и маленькие, номера-люкс с огромными мягкими кроватями-сексодромами и английский парк на территории заведения.

Едва приехав и ознакомившись с обстановкой, Пчела с Косом затеяли спор, в какую баню идти, русскую или финскую. Кос, естественно, настаивал на русской. Пчела был менее патриотичен, расписывая прелести финской. Филу было по барабану — баня она и в Африке баня, хошь финская, хошь русская. Горячо и мокро — и чего тут спорить?!

— Да ты, Пчел, совсем со своей заграницей охренел! — горячился Космос. — Что тебе эта Чухляндия? И пар не тот, и веничком не помашешь.

— Зато там температура под сто. Всякую дрянь из организма выводит. Некоторым очень полезно, — съехидничал Пчела.

— Ладно, ладно, брек, пацаны, — принял Саша соломоново решение. — Сначала идем в русскую, а потом в сауну.

В русской отпарились быстро. Хлестали друг друга вениками без особого энтузиазма, во вкус начали входить в сауне. Не без пива, естественно. Сауна требовала продолжения банкета. Девочек можно было как привезти с собой, так и вызвать местных. Пацаны по старой доброй привычке поручили это дело Филу.

— Не, пацаны, я человек женатый, — пытался отнекиваться он.

Но от Коса и Пчелы, когда они входили в раж, отвертеться было абсолютно невозможно. Саша лишь посмеивался, слегка ностальгируя по юности и ее безумствам — перебранка друзей напомнила ему времена прежние, когда деревья были большими, а доходы маленькими.

— Актерок давай, — кричал Пчеда из парной, — народных и заслуженных!

— Мне — начинающих, которые в порнофильмах снимаются, — радовался Кос. Завернутый в простыню, он был похож на патриция в римских термах времен Юлия Цезаря.

— Нет, пацаны, это вы уж сами как-нибудь. Я уж лучше профессионалок по-

зову, массажисток в смысле. С ними хоть проблем нет, — рассудил по-своему Фил.

Распаренный Пчела вывалился из сауны и с душераздирающим криком: «Эх, однова живем, зато как!» — плюхнулся в ледяной бассейн. И вынырнул с новой идеей....

— Фила, брат, мне тайский массаж, пожалуйста!

— А ты, Фил, что, серьезно насчет массажа? заинтересовался и Саша.

— Обижаешь, начальник. Я ж с этой сферой как-никак имею контакты. Хотя и не прямые. Можно и настоящих таек заказать. Хотите?

Дружное «да» было ему ответом. Только европеоид Пчела щегольнул «йе-сом». Вот что значит — русский иностранец Виктор Пчелкин!

Окунувшись по разу в холодный бассейн, друзья переместились в другой — большой, с подогретой водой. Здесь можно было вдоволь поплавать и понырять. Только Фил задержался в парной, из которой вскоре выскочил, как ошпаренный, и, распахнув настежь входную дверь, рыбкой нырнул с крыльца в огромный сугроб девственно-чистого снега.

Девчонки прибыли как раз вовремя: в меру пьяные пацаны были готовы к ра-

душному приему. И здесь все вышло фифти-фифти. Две масажистки были действительно тайками, едва лопотали по-русски — обе миниатюрные и с идеальными фигурками. Звали их Тая и Мая или что-то вроде этого. Две другие были русские — с простыми именами Света и Лена.

— Ну что, жребий кинем или так разберем? — спросил Пчела, положивший глаз на Маю.

— Давай пока так, а после махнемся, — тихо сказал Космос.

Ему понравилась брюнетка Света, длинноногая и длиннорукая. Прямо лиана какая-то. Саше досталась Тая, а Филу, по остаточному принципу, беленькая Лена. Распив с девушками пару бутылок шампанского, друзья разошлись по номерам...

Тайка оказалась настоящим чудом. Правда, Саше так и не удалось ее разговорить. Видимо, ее запас русских слов был настолько мал, что она предпочитала действовать. Это было нечто! Она обволакивала, ласкала, выворачивала наизнанку каждую его клеточку. Казалось, ее нежные сильные руки проникают внутрь его тела, достают душу и выворачивают, выжимают из нее всю грязь и скверну, накопившиеся за последние годы. И это чувство очищения было настолько приятным, что он забыл не только об Оле и Ане, но и обо всем на свете. Если бы его сейчас спросили, кто он и как его зовут, Саша вряд ли смог бы ответить на этот вопрос.

Несколько раз за ночь раздавался стук в дверь и слышался недовольный голос Коса: не иначе как приходил меняться, но Саше даже в голову не пришло ему открыть.

И только под утро, когда Тая тихо заснула, Саша пришел в себя. Он пытался тоже уснуть, но у него ничего не получилось. Саша встал с постели и, завернувшись в простыню, подошел к окну и закурил. Он смотрел на заснеженный двор, залитый синеватым светом уличных фонарей и думал, думал, думал.

Не то чтобы он был особым моралистом, но сегодня ночью он изменил сразу обеим своим женщинам. Оле — морально и физически, а Ане — скорее физически. Ведь с того самого дня, как он проснулся в Аниной спальне, у него не было другой женщины. Оля, разумеется, не в счет.

За окном пошел снег, пушистый и белый. Похоже, мороз слегка отпустил...

Эх, Аня, Аня. Он совсем запутался в своих отношениях с ней. Ему льстило, что Аня, такая красивая, броская, артистичная женщина, — полюбила его... Хотя, конечно, и Саша это допускал, небескорыстно и с дальним приделом использовать его деньги и связи в своих целях. Но в ее привязанности он не сомневался. Наверное, и он ее по-своему любил.

А как же тогда Оля? Олю он любил еще больше, но как-то по-другому. Оля — это на всю жизнь. А что же Аня? Только для постели? Нет, не только. Она давала ему то, чего не было у Оли. С ней он расслаблялся по-настоящему, отвлекался от повседневных забот и суеты, от неимоверной нагрузки, связанной с ответственностью за людей, их жизни и принимаемые им самим решения. Бремя власти, блин! Вся его жизнь состоит из одних обязанностей, а Оля тоже стала их частью. Как бы разложить свои жизненно важные дела по полочкам, чтобы все стало ясным, понятным и доступным? Подошел, взял, попользовался — и положил обратно! Не получается: «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята!» Вот что мучило его.

«Чего ты хочешь, Белов?» — спросил он сам себя. И сам себе ответил: «Покоя

и ясного понимания смысла жизни! Цели ее...». Он прекрасно понимал, что у него есть многое из того, чего нет у других, едва ли не все. Верные друзья, сын, любимая жена, умелая любовница, дом-крепость. Деньги, в конце концов. На которые можно многое купить, в том числе и тайский массаж — он оглянулся на тихо спавшую Таю, — но все же далеко не все. Покоя и душевного равновесия ни оптом, ни в розницу не купишь. Ни за какие деньги. Кажется, он зарулил куда-то не туда...

А снег все шел и шел, сыпал и сыпал, словно легким белым саваном хотел укрыть все и вся. Под снегом не видно грязи! Лечь бы, зарыться в холод, спрятаться от суеты, забот, тягостных мыслей и запутанных дел. И забыться, хоть на время. И тем не менее, вспомнил он, сегодня предстояли важные дела. Поэтому надо было хоть немного поспать. Саша лег рядом с Таей, стараясь ее не разбудить, с головой завернулся в одеяло и принялся считать верблюдов.

Верблюды шли медленно, тяжело вздыхали и жевали себе потихоньку свои губы, совсем как Космос. Их горбы мерно покачивались в такт шагам. Заснуть ему удалось лишь на третьей сотне...

Утром все были довольны чрезвычайно, особенно отбывшие с щедрым гонораром барышни.

— Прикинь, — рассказывал Космос за завтраком. — Ленка со Светкой по бокам, а я — посередке. Этакий гамбургер!

Пчела лишь посмеивался на Косовы россказни. Он, как и Саша, пожадничал, не стал менять крошку-тайку на блондинку Свету. Космосу удалось лишь раздобыть вторую русскую девушку, которую Фил отдал так, задаром. Ему днем предстояли съемки, и нужно было выспаться.

— Фила, скажи, а где-нибудь этому учат? — спросил Саша за завтраком.

— Чему? — не врубился Фил. Он был мыслями уже не с пацанами, а на съемочной площадке.

— Тайскому массажу, — пояснил Саша, закуривая.

— Наверное учат, могу узнать, — сказал Фил с набитым ртом, — он как раз налегал на омлет с ветчиной.

— А ты что, Сань, Анюту на курсы хочешь отправить? — заржал Пчела.

— Повышения квалификации, — ехидно уточнил мстительный Космос.

— Да пошли вы! Просто так спросил! — стал отнекиваться Саша и, не выдержав, засмеялся.

Он представил себе, как Анна, смиренно бросив кино, ходит учиться к малышкам-тайкам их ремеслу, старательно конспектируя методические рекомендации профессиональных ублажительниц. Ах, Тая, Тая... Он вспомнил о своих ночных терзаниях — некстати вспомнил. При свете дня они показались ему смешными и надуманными...

— Ладно, по коням! — скомандовал он. — Оттянулись и ладно. Вперед, разбойнички, нас ждут великие дела!

XIII

Ситуация у Гаранта была плачевней некуда. По данным январских социологических опросов рейтинг его колебался где-то около четырех процентов. Это была практически катастрофа. Подчистую проигранные демократами парламентские выборы, где большинство мест получили коммунисты, заставляли думать о кризисе власти. Преемника, или приёмника по выражению околопрезидентских генералов, Гарант не выпестовал. Не любил он делиться властью.

Выигрыш коммунистов в декабре девяносто пятого не был случайностью. Гарант отличился по всем пунктам: проспал встречу на высшем уровне в Ирландии, позорно дирижировал оркестром в Германии, мочился прямо возле трапа в Америке. Причем местную общественность возмутило не то, что Гарант пометил американскую территорию, а что после этого, не помыв рук, ринулся жать руки особо важным персонам, в том числе и дамам. Даже если это было очередным мифом, он попал на подготовленную почву и дал свои плоды. Раздраженное «население» готово было верить чему угодно.

Короче, Гарант пошел вразнос. И все это заметили. Вся страна, то есть сто пятьдесят миллионов человек. Стыдились даже грудные дети. Ну, да бог с ними, грудными — нет у них права голоса, а вот старики не только это право имели, но и весьма активно им пользовались. Вообще, честно говоря, рейтинг в четыре процента казался Зорину даже завышенным. Виктор Петрович скорее поверил бы рейтингу Гаранта, выраженному отрицательной величиной.

И в этой ситуации хотелось схватиться за голову и бежать куда подальше. Ведь вообще выборы в Госдуму показали реальное отношение людей к действующей власти, представителем которой был и он, Виктор Петрович Зорин. Как спасать положение, никто толком не знал. И в Кремле потихоньку назревала паника.

Только упертые демократы свято верили в позаимствованные на Западе политтехнологии, базирующиеся на работе имиджмейкеров и пиарщиков, а в основ-Ном на больших деньгах, вложенных в избирательную кампанию. Они считали, что если Гаранта завернуть в яркий фантик, то народ-Простак охотно проглотит эту малосъедобную конфетку.

Зорин на сей счет не обольщался. Будущее дело темное, как говорится, бабушка надвое сказала... Поэтому он потихоньку, готовил проект и юридическое обоснование законной отмены выборов. Этим планом он поделился пока лишь с начальником службы охраны президента Коржиковым и главой ФСБ Горностаевым. «Хунта» приняла идею на ура и обещала всемерную поддержку.

Если воспользоваться ленинской терминологией, то у Зорина были программа-максимум и программа-минимум. Программой максимум предусматривалась отмена выборов на неопределенный срок в связи с введением в стране чрезвычайной ситуации. Если немного расшевелить российское болото, то поводов для этого найдется предостаточно. Во всех отношениях эта программа была самая выгодная. Однако ее реализация означала практически полную изоляцию страны и остановку всех экономических реформ. А уж кто-кто, как не Зорин знал, что советская экономика изжила себя на все сто, что бы там ни говорили коммунисты.

Программа-Минимум могла быть введена в действие в последний момент, когда стало бы ясно наверняка, что Гарант проигрывает выборы. Вот здесь-то ключевую роль и должен был сыграть банк «Социум», который крышевала бригада Белого.

Можно было бы вовремя слить Белого с потрохами и черным налом, который пойдет через «Социум», развязать жуткий скандал о нечистоплотном ведении выборов, разогнать Избирком и не отменить выборы, а перенести их, допустим, на год. За это время может и удастся подготовить и раскрутить достойного и послушного преемника, припугнув Гаранта непредсказуемыми последствиями и возможностью гражданской войны.

Но в любом случае ситуацию с «Социумом» нужно было брать под полный контроль. Зорина все больше беспокоил Белов с его непредсказуемостью и отвратительным характером. Никогда не знаешь, чего ожидать от этого улыбчивого и хитроумного субчика. Похоже, что все финансовые рычаги Беловской Бригады были в руках Виктора Пчелкина. Собственно, именно с ним Зорин и решал в последние полгода все дела по Фонду и по банку. Пчелкин был понятлив и, главное, жаден до денег. И предсказуем! С такими всегда проще работать, чем с такими упертыми, как Белов.

Виктор Петрович исподволь и все чаще при встречах с Пчелкиным пытался задеть его самолюбие, почти впрямую намекая на то, что такой умный деловой человек находится под каблуком у не слишком-то ценящего его таланты Белого.

— Ну ты посмотри, Витя. — говорил он, — ты тянешь на себе весь груз, крутишься как белка в колесе, а решения принимаешь не ты. Ты просто прикинь, сколько вы денег потеряли из-за уперто-сти Белова. Он чистеньким хочет быть. А в настоящем деле так не бывает.

Пчелкин соглашался, но как-то уклончиво. Его надо было дожимать. В самый серьезный момент Белов мог соскочить, Пчелкина же жадность заставит идти до конца.

С другой стороны, сценарий мог все-таки пойти по сценарию «либералов». В этом случае «Социум», делая, собственно то же самое, то есть занимаясь обналичкой в крупных масштабах, станет важным козырем в его, Зорина, игре, если все же президента удастся переизбрать на очередной срок. И в этой ситуации управляемый Пчелкин выглядел предпочтительней.

Зорин был уверен — Пчелкин согласится играть по его правилам. Он нажал кнопку громкой связи:

— Лёна, вызовите ко мне Исаева.

— Он здесь, в приемной.

— Пусть зайдет.

Петя материализовался тотчас же, как призрак вышел из стены.

— Вызывали, Виктор Петрович?

— Все бумаги подготовил?

— Так точно, — по-военному бодро отрапортовал Исаев.

— Договорись на завтра о встрече с Пчелкиным. Я знаю, тебе удалось с этими ребятами подружиться. Только будь очень осторожен и трижды оглядывайся, прежде чем что-то делать. Они ребята ушлые, им палец в рот не клади.

— Не буду, — послушно согласился Петя.

Что он, дурак, что ли — палец волкам в пасть совать!

XIV

Все-таки это очень забавно — из крутой московской зимы попасть в настоящее лето. Точнее, если по-нашему, в золотую осень. Только все же потеплее. Саша с удовольствием, еще в самолете, сбросил кожаное пальто, оставшись в демократичном тонком свитере. Но все равно, по сравнению с Максом, который приехал его встречать в аэройорт в своем пляжном прикиде, он был одет, как полярник на льдине. Встречать его на лужайку перед особняком высыпала вся челядь во главе с хозяйкой дома. Иван, узнав папу, вырвался из рук Оли и бросился навстречу с восторженным криком.

— Вырос-то как! — подбрасывая сына на руках, восхищался Саша. — Скоро за пивом можно посылать!

— Да ну тебя, Саш, скажешь тоже. Пиво в холодильнике, — смеялась Оля.

— Соскучился, Оль, по вам, — не выпуская Ваньки, Саша потянулся к жене и поцеловал в теплую ложбинку на шее...

— Саш, может поспишь, все-таки перелет был тяжелый? — заботливо спросила Оля, радостно касаясь плеча мужа.

— Что я сюда, спать что ли приехал? В Москве отосплюсь. Ну разве что с тобой? — чуть задумавшись, подмигнул Саша.

Оля покосилась на сына:

— Нет, Ванька нас сейчас не отпустит. Потерпи.

И Оля улыбнулась исподлобья, чуть склонив голову, маняще и-нежно, совсем как когда-то давным-давно. Когда между ними еще не пробежала черная кошка.

Тут, словно в ответ на Сашины мысли из-под шкафа донеслось мяуканье. Это была Рыська. Или Марыська. Кошка сначала осторожно высунула мордочку, оглядывая комнату и затем одним прыжком оказалась около двери, норовя выскочить наружу.

— Киса! — радостно завопил Ванька и бросился к бедному животному, забыв сразу и про папу и про маму.

— Саш, а мы домой когда поедем? — спросила Оля, глядя вслед сыну. — А то Ванька уже с акцентом начинает говорить.

— Скоро, Оль, скоро. В новом доме уже внутри все делают, чуть-чуть осталось. Да и холодно в Москве — бр-р... — Саша даже поежился.

— Белов, не увиливай от ответа, — учительским тоном сказала Оля. Саша обнял ее:

— Думаю, весной. Или, в крайнем случае, в самом начале лета.

— Ну, это в самом крайнем, — вздохнула Оля...

Перед обедом купались в бассейне. Саша полностью одобрил конструкцию и боевые качества водяного пистолета. Они с Ванькой перестреливались из разных концов бассейна, как в настоящем гангстерском фильме.

Оля сидела на бортике бассейна и не очень одобрительно покачивала головой. Все-таки не по душе ей были такие игры, хотя она и понимала, что все мальчишки в мире обожают пострелять. Особенно когда так много смотрят телевизор. А Ванька, к сожалению, так и лип к ящику. ^ — Саш, ты мультики не забыл? — Оля , просила Сашу привезти старые отечественные мультфильмы. Пусть уж если Ванька сидит у телевизора, то уж лучше смотрит добротные русские мультяшки.

— Привез целую коробку. Там, кажется все, что можно было найти. И «Ну, погоди!» и «Винни-Пух», и крокодил Гена с Чебурашкой. Вот ты и попался, Чебурашка, — Саша резко обернулся и сгреб в охапку тихо подкравшегося сына.

Ванька хохотал так, как будто его щекотали в четыре руки...

На обед Антонина расстаралась. Уха с расстегайчиками одним запахом могла свести с ума. А уж нежнейшие драники с поджаристой куриной котлеткой и вовсе напоминали о райском блаженстве. Впрочем здесь и были райские кущи: солнце, океан, сын, жена и покой. Покой? Разве что временный.

После обеда двинули на Бискайн-бульвар в Музей полиции. Саше уж очень хотелось посмотреть на шляпу Аль Капоне, о которой кричали все путеводители. Ванька, наотрез отказавшись было спать, все-таки вздремнул немного в машине, но, во всяком случае, совсем не капризничал.

Музей был посвящен истории американской полиции, но в экспозиции можно было увидеть также всякие орудия пыток и узаконенного убийства всех времен и народов. Здесь были разные гильотины в натуральную величину, висе: лицы и даже настоящий электрический стул.

— О, да здесь можно сфотографироваться! — с энтузиазмом воскликнул Саша.

Но, как это не смешно, к электрическому стулу выстроилась очередь.,. В довольно узкое пространство между подлокотниками с трудом втискивал свои телеса невероятно тучный мужик со счастливой улыбкой идиота на абсолютно круглой и столь же абсолютно безволосой физиономии. На ней не было даже ресниц. Не лицо — пустыня.

Вокруг безволосого суетился фотограф, что-то ему указывая, видимо, необъятная физиономия никак не хотела влезать в кадр. Наконец, блеснули вспышки, и толстяк стал выбираться с места казни. Это было едва ли не сложнее, чем усаживание. Если бы стул не был привинчен к полу, он был бы унесен на собственной обширной заднице этим человеком-монстром. Оля наконец узнала в нем то глыбообразное существо, которое она видела на улице в день своего приезда.

— Оль, я тоже сфоткаюсь. Пацанам привезу. Белов на электрическом стуле! Вот прикол будет! — обрадовался Саша.

— Саша, я тебя прошу, не надо, — очень серьезно и даже жалобно попросила Оля.

— Ты что, Оль, прикольно же!

— Саш, не надо, — на глазах Оли по- казались слезы. — Примета плохая:.

— В смысле — к дождю? — засмеялся Саша.

— Ну Са-ааш!

— Ладно, если примета, то не буду, — и Саша едва успел перехватить Ваню, который, как и папа хотел «покататься» на электрическом стуле.

Шляпа Аль Капоне, как и прочие аксессуары гангстерского быта, были выставлены в отдельном зале. Все словно живьем взятое из американских фильмов двадцатых-тридцатых годов, времени зарождения и становления американской мафии.

На выходе Саша не удержался и в сувенирном киоске купил точную копию шляпы Аль Капоне — коричнево-зеленую, с мягкой тульей и широкими, немного загнутыми полями. Тут же на выходе он ее и примерил:

— Ну как? — повернулся он к Оле.

— Марлон Брандо без грима, — засмеялась Оля.

Едва они сели в машину, как у Саши затрезвонил телефон.

— Пацанам что ли не спится? — проворчал Саша. Да нет, вряд ли, в Москве сейчас была глубокая ночь. — Слушаю.

— Ну, здравствуй, Саша Белый!

Голос Деда Саша узнал бы из тысячи.

Дед это прекрасно понимал и даже не подумал представиться.

— Вы откуда, Владимир Владимирович? — не слишком умно спросил удивленный Саша: откуда, блин, Дед знает, что он в Штатах?

— Догадайся с одного раза, — неспешно ответил Дед.

— Понял, — Саша и вправду понял. Хороши здешние нравы — из тюрьмы заключенный звонит, как из собственной квартиры!

— Ну, и как тебе Музей полиции?

— Интересно. Шляпу вот купил. — сказал Саша, а сам подумал, что ловко все же Дед его вычислил: ясно ведь, что мимо электрического стула и зала Аль-Капоне он пройти не мог. Профессия обязывает!

— Ладно, Белый, шляпа — это хорошо. А теперь, слушай сюда. То, что я переместился из Майами в Луизиану, в казенный дом, ничего не значит. Все остается в силе. Следи за тем, чтобы зверьки не очень распоясывались. Мне без дела не звони, только в самых экстренных случаях. А с моими людьми будь на связи постоянно. Понадобится помощь, не стесняйся, — глуховатый голос Деда был, кажется, вполне искренним.

— Понял, спасибо, — поблагодарил Саша.

В трубке раздались короткие гудки. Глядя на несколько ошарашенного Сашу, Оля все дергала его за рукав, задавая один и тот же вопрос:

— Саш, кто это? Кто это?

— Аль Капоне, — совершенно серьезно ответил Саша.

XV

Кровь купили в Италии. Не дешевая, надо сказать, была эта кровь. Зато один к одному как настоящая, даже сворачивалась в нужное время с максимальным эффектом.

Во Франции закупили ткани для средневековых костюмов. Но зато заказ на изготовление лат, шлемов и оружия разместили во отечестве своем, на Урале в городе Златоуст.

Фил все же уговорил Сашу и Пчелу вложить деньги в этот фильм. Пчелу пришлось дожимать, поскольку в самом начале разговора Фил честно признался, что особых доходов прокат может и не принести. Ведь сейчас все как снимают? Вкладывают минимум денег и стараются поменьше заплатить актерам и съемочной группе. Ну и получается, понятное дело, хрен знает что.

Саша, в принципе, не возражал против такого вложения капитала. Деньги никогда не имели для него решающего значения. И Филу с его детской увлеченностью кино он в душе завидовал...

Лучше нет, когда работа и хобби совпадают, у него самого все не так. Впрочем, у Фила, кажется, тоже.

— Фил, только чтобы все было по-настоящему, без лажи, — предупредил его Саша, памятуя о той идиотской премьере, на которую затащила его Аня.

— Сань, да ты чего, мы полгода с Александром Иванычем над сценарием мучались. Консультантов из Исторического музея приглашали. Там ведь у нас как? Там действуют бессмертные пацаны, и все происходит в двух временах: в средние века и сегодня, — с энтузиазмом принялся объяснять Фил.

— Надеюсь, добро, как всегда, побеждает зло? — Саша спросил это без тени иронии, как-то даже слишком серьезно для этого уже неделового разговора.

— Конечно, это же немного сказка, — усмехнулся Фил. — Ну как мне все это дело нравится, ты бы знал! Всю бы оставшуюся жизнь кино занимался!

— Ладно, отпущу тебя пораньше на пенсию, — вздохнул Саша.

— Ну спасибо, брателла! — с несвойственной ему иронией поблагодарил Фил.

На самом деле Фил полжизни готов был отдать, чтобы заниматься одним только кино. Еще полгода назад он хотел затеять с Сашей этот разговор, но никак не решался, хотя именно тогда в их жизни все вроде бы устаканилось. По крайней мере внешне. Но потом начались заморочки с ацтеками, с банком и прочее, прочее, прочее. Так что свой шанс соскочить Фил, похоже, упустил. По крайней мере, в ближайшее время ничего не получится...

— Ну лады, я погнал, у меня встреча с Кордоном, сказал Фил и скривился, как от зубной боли.

— Давай, давай, успехов, Фила, — сочувственно усмехнулся Саша, знавший всю подоплеку отношений Фила и Кордона. -

Фильм о рыцарях и пацанах наполовину финансировала Бригада, причем свою часть они уже вложили почти по полной. Кордон же, раздобывший спонсоров на оплату всего остального, в том числе и труда актеров, каскадеров и всей съемочной группы, раскошеливался в час по чайной ложке. И Фила это страшно раздражало. Тем более, что Кордон так и не вернул ему старый долг за трюки в предыдущем фильме.

И вообще, каждый раз, когда Кордон переводил или передавал часть денег, казалось, что он будто отрывает их от самого себя. Будто отрывает от себя куски своего холеного тела.

Но обойтись без него они с Киншаковым пока не могли. Собственно профессией продюсера в нашей стране никто почти не владел. А Кордон, прокрутившись с десяток лет в Голливуде, в этом деле серьезно поднаторел. Он действительно был великим организатором. С какой легкостью он умудрялся все и всех сводить так, что процесс съемок шел как1 бы сам собой! Только поэтому Фил и не послал его подальше, хотя повод и желание это сделать возникали у него не один и даже не два раза...

Кордон уже ждал Фила в баре на «Мосфильме», попивая кофе. Для него он, поскольку знал его привычки, заказал бокал минералки со льдом. Предполагая, что разговор будет нелегким, режиссер хотел с самого начала намекнуть кредитору, что неплохо было бы охолонуть... Фил, однако, намека не понял и с ходу перешел к делу. Мол, где деньги, Зин?

— У нас в Голливуде, — с патетикой в голосе сказал Кордон, — уважающие себя люди привыкли верить друг другу на слово.

— А у нас в России, — ответил Фил, — люди отвечают за базар.

— Валера, ну что ты опять завелся, ну отдам я тебе эти деньги! Сейчас у меня проект на выходе. Мы запускаем в Штатах продажу, видеокассет со старыми советскими фильмами. Для наших дорогих соотечественников, — он ловко скопировал местечковый акцент. — Поверь, я все в это вложил. Но прибыль пойдет вот-вот. Прямо на днях.

Кордон выжидательно посмотрел на собеседника.

— У тебя все и всегда на днях. В общем так, Андрей. Ты тоже должен понять, что в сегодняшней ситуации люди не хотят работать в кредит. Я сам заплачу каскадерам. Вот мне как раз общую сумму бухгалтерия приготовила, — и Фил, достав из папки листок, протянул его Кордону.

— Ни фига себе! — сказал тот, внимательно просмотрев сумму выплат. — Чего ж так много-то?

— Андрей, не гони. За копейки сейчас никто работать не будет. А суммы гонораров мы с тобой уже трижды обсуждали. В общем, слушай сюда. Мы плюсуем эти деньги и твой старый долг и выходит у нас с тобой... Ладно, округлим в твою пользу, ровно сто тысяч баксов. Вот тебе бумага, пиши расписку.

И Фил из той же папки достал листок бумаги, на котором внизу уже стояли печать нотариуса и его подпись.

— Умные вы тут стали, как я погляжу, — с невольным восхищением сказал Кордон. — Но я же и так все отдам. Ты что, мне Валера, не веришь, что ли?

— Верю, верю. Пиши, — Фил не стал углубляться в тему. Он не то чтобы не верил партнеру — скорее, не доверял.

Кордону ничего не оставалось, как написать расписку. Без этого он просто не справился бы со своими обязанностями и обязательствами. Вид у него при этом был такой, как будто его вынудили съесть два лимона. Желтых таких, крупных... Причем без остановки, подряд.

— Й учти, Андрей, — предупредил Фил, забирая расписку и пряча ее в папку. — У нас длинные руки, даже в своей Калифорнии не спрячешься. У нас теперь тоже есть очень хорошие юристы.

— Знаю я ваших юристов. С «калашами»! — проворчал недовольно Кордон.

— Ну и не без этого, Андрюша, — добродушно сказал Фил. — Знаешь как их Кос называет? Счетные машинки!

И они разошлись, отчасти довольные друг другом... Правда, обошлось без дружеского рукопожатия.

XVI

«Кос опять сорвался!» — расстроенно подумал Белов. Проклятая «дурь» так и не отпустила его: периоды ремиссии всякий раз кончались одинаково — срывом. В общем, после того случая с расстрелом кошки, из-за которого он на три месяца был закован в гйпс, его запредельные подвиги стали повторяться с удручающей регулярностью.

Всякий раз после очередного закидона Саша отправлял Коса лечиться. Начиналось это обычно с наркологической клиники, но этой курации хватало ненадолго. Потом были всякие экстрасенсы, народные целители и даже иглоукалыватель. Точнее, иглоукалывательница по имени Катрин. Огненно-рыжая, с горящими глазами. Даже в период ломки Косу казалось, что она сумасшедшая. И впечатление это только усилилось, когда он более или менее пришел в себя!

Но, тем не менее, после сеансов безумной Катрин он продержался дольше обычного. И Белов даже снова стал брать его на серьезные встречи. Конечно, с поросенком для мусульман Кос немного погорячился, однако эта его шутка все же не выходила за рамки разумного. С нашей точки зрения. Потому как разведка доносила, что оскорбленные Юскаевы собираются мстить за обиду. Сам бы Саша на месте Коса никогда так не поступил Вера — это святое...

Словно в ответ на его грустные мысли в кабинете включилось переговорное устройство:

— Александр Николаевич, вас отец Космоса к телефону, — сообщила Людочка.

— Здравствуйте, Юрий Ростиславович, — вздохнув, сказал в трубку Саша. К сожалению, звонки Холмогорова-старшего не предвещали ничего хорошего. — Что, опять забузил?

— Извини, что я тебя снова с этим беспокою, но только ты можешь на него хоть как-то повлиять.

— Что с ним?

— Сейчас — ничего. Дрыхнет. Но зато вчера нас посетили инопланетяне. С седьмого кольца Сатурна, — оставаясь совершенно серьезным, уточнил Холмогоров.

«Что, и у него крыша поехала?» — подумал Саша и попросил:

— Давайте-ка поподробнее...

Вечер удался на славу. Шампанское было недозированное, устрицы были свежие, а девки были упругие. Космос гудел в ресторане гостиницы «Космос».

— И вся гостиница так названа в мою честь! Я скоро ее выкуплю на хрен и подарю тебе! — Он ткнул пальцем в длинноногую брюнетку Свету. И тут же передумал: — Нет тебе! — Космос галантно облобызал ручку веселой блондинки Леночки.

Та закатилась смехом:

— Давай на двоих дари.

— Давай, — легко согласился Космос.

От лошадиной дозы шампанского в голове его возникла та необычайная умиротворенность и та обманчивая легкость, которая зовет на подвиги во имя прекрасной дамы. Или — дам. Прекрасными же его спутницы стали почти сразу после первой совместно опорожненной бутылки. Шампанское, знаете ли, так сближает...

Все пошло по нарастающей, по традиционному ресторанному варианту. Сначала шампанское. Потом коньяк. Хоровое пение под оркестр и а-ля капелла. Всеобъемлющее чувство любви бросало Космоса от Светы к Леночке и обратно, при этом он пытался своими длинными руками проделать над ними что-то вроде стриптиза. В какой-то мере ему это удалось: легкий, как паутинка, бюстгальтер Светы переместился по воздуху на соседний столик.

В зашумевшем зале появился метрдотель. Он хорошо знал Космоса и поэтому пока решил придерживаться нейтралитета... Во избежание худшего. Но на всякий случай вызвал в зал охрану.

Между тем полураздетая девушка притягивала взоры гуляющей публики: одобрительные — мужские, и неодобрительные — лучшей половины человечества. Света с улыбкой грешницы поправила прозрачную блузочку. Все происходящее явно ее забавляло.

Пьяный Кос не производил впечатления серьезного противника, поэтому к их столу начали подходить подозрительные личности, чтобы пригласить Свету потанцевать. Драки удалось избежать с трудом: Кос так и рвался в бой, ему не терпелось почесать о чью-нибудь физиономию кулаки и объяснить таким образом, что она не танцует.

Спасла положение Лена:

— Космос, пойдем лучше в номер. У меня план есть, — сказала она многозначительно. И Кос ее сразу понял. План это не кока, но все же тоже кое-что.

План ею не брал. Размерчик не тот: из этих детских штанишек Кос вырос уже давно... Да пропади она пропадом вся эта наркология с доктором Маршаком в придачу. Да, у него снова сорвало стоп-кран. Ну и пусть... Зато у него опять появилась в жизни цель!

«Мы рождены для удовольствий...» — фальшиво пропел Кос и решительно поднялся из-за стола. — Поехали к барыге!..

— Нет, это ты уж без нас, — решила за обеих Света.

— Ну и хрен с вами, — отмахнулся Космос, уже предвкушая так долго откладывавшуюся встречу с настоящим счастьем, которую сулил волшебный белый порошок...

Юрий Ростиславович не мог не услышать, как Кос пришел домой. Космос стоял на лестничной площадке и длинными своими руками жал сразу на два звонка — в собственную квартиру и в соседнюю отца.

— Давай, заходи, — открыв свою дверь, позвал сына Юрий Ростиславович. По бессмысленно-блестящим глазам Коса он понял, что все началось снова.

— Батя, не боись, ситуация под контролем, — старательно выговаривая слова, сообщил Космос.

— Рад слышать, — сухо отозвался Юрий Ростиславович. — Чай будешь? Или кефир?

— И кефир, напиток дряхлых богов, и кофе и какаву с чаем, — веселился Космос,

После травяного, круто заваренного чая Космос вроде притих и отправился в свою старую комнату. Юрий Ростиславович еще почитал немного, постоянно прислушиваясь к звуковому фону квартиры. Тихо. Вроде обошлось! Он погасил лампу и забылся в коротком сне, и в этом дремотном состоянии не отключаясь полностью. Холмогоров знал, что за сыном в таком состоянии нужен глаз да глаз.

Разбудило Юрия Ростиславовича тихое позвякивание. Звук шел со стороны кухни.

— Так, и тебя поймали, а сейчас и тебя... — бормотал Космос, вынимая пальцами прямо из воздуха что-то невидимое и складывая «это» в пустую трехлитровую банку. — Отец, помогай, — сказал он, едва увидев Юрия Ростиславовича. Космос смотрел куда-то поверх головы отца. — Ну, собирай же! — подтолкнул он нерасторопного помощника.

— Что собирать?

— Не что, а кого, ты что, не видишь? — Космос-провел рукой в воздухе, словно очерчивая панораму перед собой.

— Не вижу, — честно признался Юрий Ростиславович.

— Ну так надень очки! — посоветовал Космос, будто не замечая, что отец стоит перед ним именно в очках. — И лови. Если мы всех их соберем до утра, то. они спокойно улетят на свой Сатурн! Вот, знакомься, это Ргы-ра, заводила и придумщик. Уроженец седьмого кольца Сатурна, между прочим.

Он поднес к носу отца сложенные щепоткой пальцы. Юрий Ростиславович невольно отшатнулся.

— Ргы-ра, а это Юрий Ростиславович, член, между прочим, корреспондент. Шаркни дяде ножкой, — ухмыльнулся Кос и посадил заводилу в банку.

Затем был пойман и представлен Ргы-ро. Непоседа и весельчак. Следом — смирный интеллектуал Рщ-жа.

— Гры-жа, — автоматически поправил Холмогоров-старший, холодея от ужаса.

Космос говорил так разумно, так тихо и убедительно, что это испугало Юрия Ростиславовича куда как сильнее, чем все те безумства, которые его сын творил под действием кокаина прежде. Даже, честно говоря, сильнее, чем та страшная автокатастрофа…

— Н-да, — сказал Саша, выслушав отчет Холмогорова-старшего. — Сурово...

Он задумался над ситуацией. Судя по всему, Космос так и будет чудить до тех пор, пока очередной его подвиг не закончится летальным исходом. Этого Саша допустить не мог, как-то так получилось, что он с детства чувствовал ответственность за Коса.

— Саша, может быть, мы его снова к Катрин отправим? Ведь пока это больше всего помогло, я имею в виду — по времени? — голос у Юрия Ростиславовича был такой слабый и усталый.

Еще бы, всю ночь не спал, гуманоидов собирал. Точнее, Космос собирал, а отец лишь уговаривал болвана лечь в кроватку.

— Юрий Ростиславович, мне тут рассказали про одного индуса. Он лещет по своим методикам, типа йоги. Может, попробуем его? — предложил Саша.

— Хоть папуаса, — вздохнув, отозвался Юрий Ростиславович. — Лишь бы помогло...

XVII

По весне к Гаранту гуськом пошли косяком всякие психологи, имиджмейкеры и политтехнологи. Дорожку эту проложил хитрый Губайс, все еще продолжавший верить во все эти колдовские технологии.

Зорин в это дело не влезал, но и не мешал, думая про себя: «Хрен его знает, может, и правда что-нибудь вытанцуется?»

Однако крутой нрав Гаранта сказывался и в этом деле. «Колдуны» один за другим вылетали от него, как ошпаренные. Губайс иронично улыбался, но терпеливо приводил все новых и новых кудесников.

И вдруг одна парочка пришлась, что называется, ко двору. Каждый понедельник и четверг ровно в девять утра они стали появляться в главном кабинете страны. Этими счастливчиками были Павел Генералов и Екатерина Ежова. Кстати, именно в паре они смотрелись замечательно. Немного меланхоличный, среднего роста, с короткой бородкой и в круглых очках Генералов и энергичная, напористая, весьма солидной комплекции роскошная брюнетка Ежова.

Начали они круто, сразу предложив Гаранту использовать в телевыступлениях не бумажные, закатанные в пластик листочки с крупным компьютерным шрифтом, а бегущую строку, которой давным-давно пользовались все телеведущие. Самое странное в этом было то, что никому столь простое и очевидное решение раньше просто не пришло в голову.

Гарант, посмотрев первые же видеозаписи, где он вещал, глядя в камеру честными глазами и притом без всякой бумажки, пришел в полный восторг:

— Вот это выступает, понимаешь, — сказал он о себе в третьем лице. — Народ это оценит.

Дальше — больше. Так как Гарант был человеком увлекающимся, что мигом просекли Генералов с Ежовой, то они и стали предлагать ему разные психологические тесты в игровых вариантах. И окончательное решение о дальнейшей совместной работе было принято, когда имиджмейкеры научили Гаранта непринужденно скрывать покалеченную в юности левую руку, напоминавшую клешню, коей он привык жестикулировать.

— Все очень просто, — горячо объясняла Ежова. — Стоит вам толькЬ представить, что в левой руке вы постоянно

держите гантель. Не очень тяжелую, но в то же время вполне весомую. И эту гантель никто не должен видеть.

— Принесите мне гантелю, — велел Гарант безмолвному референту, присутствовавшему при тренинге.

— Там на входе у охраны мой портфель, — подсказал благожелательно Генералов и объяснил гаранту: — С гантелью охрана не пустила..;

Правильно не пустила, понимаешь, — расплылся тот в улыбке. — Тащи сюда портфель, скажи Коржикову, я разрешил, — приказал он стоявшему навытяжку референту.

С гантелью тоже все получилось. При первой же записи официального обращения к • народу, где Гаранта снимали стоя, но по пояс, он и в самом деле держал увесистую гантель в левой руке. Зато правой жестикулировал живо и очень естественно, словно компенсируя вынужденную однорукость...

И так всякий раз Ежова и Генералов придумывали что-нибудь новенькое. Гарант долго хохотал, когда те предложили ему назвать — по стратегическим соображениям — будущую кампанию: «Медведь проснулся».

— А что я, спал, что ли? — отсмеявшись, хитро поинтересовался он.

— Да нет, тут нечто другое имеется в вйду, — пустился в объяснения Генералов. — Понимаете, вы — сильный и мудрый. И вы мало показывались перед народом в последний год. Руководили страной не публично, а на деле. Но люди хотят видеть своего лидера...— Генералов впал в раж и вертелся как уж на сковородке, даже взмок от напряжения. — Вы, получается, как бы немножко дремали. А теперь вы как бы просыпаетесь и- демонстрируете силу. Показываете, кто в доме хозяин. Таким образом, стратегия «Медведь проснулся» — это демонстрация силы. К тому же само название — только для служебного пользования.

Такая трактовка собственной роли Гаранту чрезвычайно понравилась.

— Это хорошо, проснулся и показал. Мы им точно покажем! — он хотел взмахнуть левой рукой, но под пристальным взглядом Ежовой вспомнил о невидимой гантели и рубанул воздух правой...

Последней фишкой имиджмейкеров была примерка очков. Эту идею — попробовать изменить имидж Гаранта с помощью очков — предложил очкарик Генералов.

Гарант с удовольствием примерял разные очки, разглядывал себя в зеркало и охотно позировал фотографу. Однако результат получился плачевный. Около сотни фотографий наглядно продемонстрировали — никакие очки не подходят. По одной простой причине — они старили. А Гарант и так был не молод.

— Попробуем поэкспериментировать с прической, — предложила Ежова.

— Попробуем. Вот и Татьяна к этому делу подключится, — пробасил Гарант, указывая на свою любимицу, которая уже третий раз присутствовала на встрече вместе с референтом...

Генералов и Ежова переглянулись. Общение с ухватистой дочкой президента не входило в их планы. Там, где действуют профессионалы, дилетантам не место! Тем не менее...

— Замечательно, — дипломатично заявил Генералов.

— Вы нас опередили, — обворожительно улыбнулась тактичная Ежова, — мы и сами хотели это предложить.

А что им еще оставалось делать?..

Едва выйдя через калитку возле Спасской башни на Красную площадь, имиджмейкеры переглянулись.

— Ох, подсидит она нас. Помяни мое слово, Паша.

— Подсидит, как пить дать, — меланхолично, но уверенно подтвердил Генералов.

— Так что делать будем? — требовала немедленного ответа Катя.

— Ну что ты, Кать, волнуешься. На наш век клиентов хватит, — пожал плечами Генералов, непатриотично закуривая «Ротманс».

XVIII

В общем, Павлючков еще раз доказал, что он мужик толковый, и не зря они ему хорошую зарплату платят. Благодаря своим былым связям, а заодно и ново-приобретенным, он в Бригаде наладил нечто вроде настоящей службы разведки и контрразведки. И, похоже от всего этого ловил кайф. К тому же и средства ему на спецоборудование выделяли немереные.

Зато теперь Саша, как какой-нибудь глава государства, по утрам получал сводку разведданных, а каждый понедельник и более подробный, обобщающий отчет. Теперь он постоянно и в подробностях знал, чем живут и дышат коллеги — будь то дружественные солнцевские и курганские или незамиренные чеченцы-ацтеки.

Саша вовсе не был таким наивным, и. не обольщался достигнутой с ацтеками договоренностью по поводу «Социума». Они тоже не дураки, и без сомнения пытаются прощупать самого Сашу со всех сторон. Павлючков уже пресек несколько каналов вероятной утечкой информации. Во всяком случае, Саша был уверен, что и его кабинет, и прочие конфиденциальные помещения сейчас не имеют ушей. И тем не менее Павлючков не реже двух раз в неделю проверял все помещения при помощи специальных устройств...

Лев Викторович Павлючков, как обычно, прибыл в приемную за пять минут до начала встречи. Невысокий, крепкий, только-только начавший лысеть, несмотря на свои сорок пять, он благоухал дорогим одеколоном от «Ар-мани» и распространял чуть ли не на весь офис флюиды уверенности. На .нем был светлый спортивный пиджак «Кэмэл», синяя в мелкую полоску рубашка «Аббатэ», темно-синие брюки и стодолларовый галстук от «Хьюго Босс». Он любил хорошую одежду, но раньше на службе редко мог позволить себе купить что-нибудь фирменное.

Павлючков, конечно, бывал за границей, обеспечивая сопровождение первых лиц, но и валюты тогда перепадали копейки, да и не жаловали тогда в их управлении любителей роскоши. Другое дело, ПГУ-шники, но это все-таки была элита, в ряды которой Павлючков тогда даже не мечтал попасть. Из-за бугра он привозил в основном галстуки, да кое-какие подарки жене и дочке. Зато теперь — при такой-то зарплате и таких-то новых магазинах, когда заграничные витрины вроде как сами собой переместились в Москву, он мог оторваться по полной.

— Людочка! Свет очей моих! — позвал Павлючков, обнаружив вместо секретарши офисное кресло и мерцающий звездами экран компьютера.

— Здравствуйте, Лев Викторович! Кофе будете? — Людочка тотчас же материализовалась в приемной с кофейником в руке.

— Из ваших рук — хоть цианистый калий, — сладко пропел Павлючков и, ловко перехватив кофейник, поставил его на подготовленный поднос. И только тогда склонился над Людочкиной рукой в ритуальном поцелуе.

— Александр Николаевич ждет вас, — сказала она дежурную фразу и, не удержавшись, поинтересовалась: — Какой у вас одеколон, Лев Викторович?

— «Армани», — просто ответил Павлючков и поправил галстук. Про галстук Людочка не спросила.

Они вошли в кабинет вместе. -Павлючков с папкой в руках и Людочка с подносом, на котором стояли кофейник, сахарница, сливки и две полупрозрачные чашки.

— Ну, чем порадуете сегодня, Лев Викторович? — спросил Саша, как только за Людочкой закрылась дверь.

— Боюсь, что радоваться нам нечему. -Я даже предложил бы вам с сегодняшнего дця усилить охрану.

— Что, все так серьезно?

— По нашим оперативным данным Юскаевы заметно активизировались. Нашим ребятам уже дважды пришлось отсекать хвост от вашего кортежа. И это был хвост ацтеков.

— Ну и что? Вы же тоже их сопровождаете?

— Не так активно, Александр Николаевич. И это, еще полбеды. Самая главная опасность заключается вовсе не в этом.

— А в чем?

— Они вас заказали.

Саша пожал плечами: мол, что здесь удивительного. Ну заказали, не они первые и не они последние.

— Эти сведения получены нами из трех независимых источников, — уточнил Павлючков, подчеркивая серьезность угрозы.

По его мнению, Саша отреагировал на его сообщение слишком легкомысленно.

— Ай, молодца! — восхитился Саша. И было не совсем понятно, к кому относится это восклицание, то ли к лихим ацтекам, то ли к хорошей работе службы Павлючкова. — Честно говоря, я этого ждал. Долго же они думали! А я-то смотрю — затишье какое-то наступило.

— Что делать будем, Александр Николаевич? Может...

— Нет, это уже мои дела. Есть тут у меня своя «скорая помощь», — Саша посмотрел на часы. — Так, сколько у нас сейчас там в Луизиане? Час ночи? Нормально.

Саша набрал номер, сделав знак Павлючкову, чтобы тот не уходил. Был у него ко Льву Викторовичу еще маленький разговорчик.

Дед как будто ждал этого звонка и ответил тотчас же.

— Здравствуйте, Владимир Владимирович... — сказал Саша, — извините за беспокойство, но сейчас мне необходима ваша помощь... — Он изложил суть дела. — Это именно тот случай, когда я сам не могу вмешиваться... Да-да, я слишком уже влез в эту политику... Рисковать не имеет смысла... Да, Владимир Владимирович, вы не ошибаетесь, это именно они... Спасибо, я вас понял.

Саша повесил трубку и довольно улыбнулся. Клаузевиц был бы доволен этим ходом.

— Вопрос будет закрыт, — сказал он. — В самое ближайшее время.

— Ну и ладненько, — потирая руки, ответил Павлючков. — Ацтек с возу — охране легче. Так что вы хотели узнать по другим вопросам?

— Надо бы, Лев Викторович, Вите Пчелкину задницу прикрыть. А то как бы чего там не вышло.

— В смысле? — изумился Павлючков.

— Не нравятся мне его нынешние контакты с Зориным. Что-то там нечисто, — Саша задумчиво рассматривал галстук Павлючкова.

— Установить наружку? — обрадовался Павлючков, на автомате подтянув узел галстука.

Идея работы с серьезными людьми, представлявшими кинувшее его в свое время государство, приятно грела отставного чекиста.

— И наружку, и внутрянку по полной программе, и еще есть у меня планчик один. Надо только Фила подтянуть...

XIX

Пете Исаеву понравилось дружить с пацанами. Так что задание Зорина он выполнял с удовольствием. Тем более, что всегда мечтал о сладкой жизни. Его же собственные доходы на это, увы, не позволяли. Как говорится: «Чтоб ты жил на одну зарплату!» Нарвою чиновничью зарплату он и вовсе бы не потянул. Зорин,» конечно, доплачивал ему сверху, но этого все равно было мало. Цены росли прямо на глазах, словно счетчик в такси тикает: неумолимо и слишком быстро.

Поначалу Петя порывался тоже участвовать в оплате ресторанных и прочих счетов. Однако как-то легко все так получилось, что все расходы на себя в основном взял Фил. А иногда они просто приходили в такие заведения, где то ли все было заранее оплачено, то ли, что скорее всего, ребята пользовались бес-граничным кредитом.

Ну а уж девицы, с которыми они развлекались, Пете и вовсе были не по карману. Конечно, Исаев не мог не понимать, что за все когда-нибудь придется платить. Но он легкомысленно отгонял от себя эту мысль. Тем более, что Зорину он после каждой встречи докладывал обо всех разговорах, что велись за столом. Об интимной стороне своих похождений Петя стыдливо умалчивал.

Всякий раз после подобных докладов Зорин призывал Петю быть осторожным и бдительным. И Петя всякий же раз искренне обещал. Он не вполне понимал, как могут пригодиться шефу те жалкие сведения, что он выуживал в застольных беседах. Пацаны о делах не откровенничали, все больше хохмили и трепались о бабах. Видимо, Зорин и не рассчитывал на получение серьезной информации, а просто хотел иметь своего человека в этой команде: это никогда не помешает...

Загуляли все в том же гостинично-банном комплексе на Рублевке. Тут у пацанов вообще было все схвачено и ни о каких деньгах даже речь не шла. Похоже, что загребистый Пчела этот комплекс «приватизировал», чтобы не только здесь не платить, но и получать доходы с других клиентов. Он стал настоящей акулой бизнеса, этот Пчела. С хваткой бультерьера во всем, что касалось денег.

Когда пацаны закатывались сюда, посторонних здесь не было. Только обслуга и девочки. Девочки были проверенные, все члены партии, по утверждению Пчелы, с тысяча девятьсот пятогогода.

Несмотря на колоссальный выбор, Петя запал на длинноногую Аиду, похожую на Шарон Стоун в «Основном инстинкте». Такая же сексапильная стерва. Покорила она Петю, боготворившего американскую актрису, не только с первого взгляда,, но с первых же слов.

— Аида, опера Верди, — представилась она при знакомстве.

Пила Аидаг как лошадь. Петя старался не отставать, ведь это так объединяло. Телячьими влюбленными глазами он смотрел на нее не отрываясь, опрокидывая в себя рюмку за рюмкой. Только вот Аида, как древние греки, пила красное вино, разбавленное водой, точнее, минералкой, а Петя хлебал виски с коньяком, чередуя напитки в случайной последовательности.

В баре царил полумрак, играла тихая музыка, Аида казалась по уши влюбленной. В него, в Петю! В глубине души он понимал, что завтра она так же искренне будет любить другого. Но сегодняшний вечер — и ночь — были их, Пети и Шарон. То есть, конечно же, Аиды. Он ласково называл ее Аидюша. Интересно, а как бы ему пришлось обращаться в моменты интимной близости к великолепной Шарон, окажись она в его объятиях? Петя задумался. Шариком ее называть, что ли? Нет, пусть будет Аидюшка, такая своя, такая киска. Петя прямо облизнулся.

Аидины очертания уже начали расплываться, а иногда даже двоиться. Сегодня он явно перебрал. Не надо бы мешать коньяк с виски. Но ведь напитки такие классные, отказаться просто невозможно. Халява, сэр!

Ему сейчас было слишком хорошо, а это означало, что поутру будет хреново. Петя даже не представлял себе, насколько хреново ему будет по этому самому утру.

Проснулся Петя с дикой головной болью. Было уже не утро, а день — сквозь жалюзи пробивался луч по-весеннему яркого солнца.

— Аид, дай воды, — не отрывая головы от подушки, простонал Петя.

Ему никто не ответил. Выпростав руку из-под одеяла, он почесал нос и оглушительно чихнул. И только тут понял, что рука у него отчего-то липкая и влажная. Это что еще за хрень? Окончательно открыв глаза, он тупо и бессмысленно смотрел на свою ладонь — она была вся в крови.

— Блин, что за дела?— озадаченно спросил сам себя Петя.

Он с трудом, постанывая, перевернулся на другой бок и через мгновение уже был на ногах, вскочив с кровати, как ошпаренный. На постели лежала мертвая Аида. Под левой лопаткой у нее торчала рукоятка столового ножа. Вся кровать была в крови.

Петя попятился назад, широко, как выброшенная на берег рыба, открыл рот, и в комнате раздался дикий, протяжный, похожий на заводской гудок, вой... Только он не сразу понял, что этот вой издает он сам!

Тотчас, словно в ответ на этот гудок, дверь приоткрылась: в комнате появился свежевыбритый Фил, благоухающий дорогим парфюмом, от одного запаха которого Петю чуть не вывернуло наизнанку. Фил будто специально ждал за этой дверью. Он бесстрастно оглядел окровавленную кровать и удивленно свистнул:

— Нехило повеселился, Петруха! Похоже, врач здесь уже не понадобится.

Петя все орал, все не мог успокоиться... Он был в шоке и, чтобы вывести его из этого состояния, Фил был вынужден отвесить ему несколько оплеух.

— Заткнись немедленно, — приказал он. — Давай быстро под душ.

Петя перестал орать и начал безостановочно икать. Фил тем временем быстренько сгреб в охапку его одежду и вместе со шмотками запихнул Исаева в ванну, включив воду на полную катушку.

Пока Петя мылся, труп, кажется, зашевелился, но Фил не обратил на это ровно никакого внимания.

— Хватит плескаться, Ихтиандр хренов, — Фил ударил несколько раз кулаком в дверь ванной. — Давай там, одевайся. И побыстрее.

Наконец мокрый и несчастный Петя выбрался из ванной. Его била мелкая дрожь, и он все пытался заглянуть в комнату, видимо, надеясь, что все увиденное с похмелья растает, как мираж. Однако мираж не таял. Аида все в той же позе лежала на окровавленных простынях. И все так же у нее под лопаткой торчал нож. Кто же это ее так подло? Неужели он сам?

— Пошли, пошли отсюда, — торопил его Фил. — Да, натворил ты, Петька, де-лов. И что теперь?

— Не знаю, не знаю, — шептал Петя, цепенея от ужаса. — Поверь, Валер, ни хрена не помню!

— Говорил я тебе, меньше пей. Вот и , допился до чертиков — выговаривал ему Фил. — Что тебе там спьяну причудилось? Зачем бабу-то пырнул? Аидка вроде не скандальная телка, послушная...

— Это не я... — неуверенно сказал Петя.

— А кто? — изумился Фил. — Вы как с нею поднялись вчера в номер, так больше и не выходили. А мы еще внизу сидели... Лев Викторович подъехал. На твое счастье, надеюсь, — Фила, похоже, осенила идея. — Уж он-то что-нибудь придумает. Не дрейфь, Петька! — Фил^ хлопнул Исаева по плечу. — Мы своих в обиду не даем. Тем более из-за какой-то там мертвой кошелки.

— А что с ней будет? — Петя снова начал икать.

— Да уже ничего не будет. Вечный покой. В сосновом лесу, — Фил печально покачал головой: мол, все там будем.

У Пети отвисла челюсть: Фил говорил о смерти так спокойно, так привычно, что ему стало страшно. Или Фил привык закапывать трупы сотнями? В сосновом-то лесу!

Пошатываясь, Петя подошел к креслу у стены и рухнул в него лицом вперед. Перед глазами все завертелось, потом из этого вращающегося круга вышла голая Аида... Она протянула к нему окровавленные руки и спросила глухим голосом: «Петя, за что?» Потрясение было настолько сильным, что он потерял сознание...

Очнулся Петя от того, что кто-то хлестал его по щекам. Он лежал на полу и, открыв глаза, узрел над собой Льва Викторовича. В руке тот держал мокрое полотенце. Убедившись в результативности своего метода приведения в сознание, он взял со столика, стоявшего рядом, коньяк и граненый стакан европейского образца.

— На, выпей, это были первые его слова. И он плеснул в емкость сразу граммов сто коньяка.

Петя сел, зажмурившись, проглотил коньяк и запил его минералкой прямо из бутылки. По пищеводу будто господь прошел босыми ногами! Через несколько секунд ему полегчало... Он кое-как встал, сделал несколько шагов вперед, развернулся, как марионетка на ниточках, и буквально упал спиной в мягкое кожаное кресло. И тут же его одолела икота...

— А теперь полюбуйся, — Павлючков высыпал на пол перед Петей пачку моментальных поляроидных снимков.

«Подстава, чистой воды подстава», — думал Петя, рассматривая фотографии и окончательно осознав, что произошло.

Теперь он абсолютно уверен, что никакой Лиды он не убивал. Даже случайно, хотя о какой случайности могла идти речь? Убийство было явно подстроено... Все снимки были на одну и ту же тему: на них был Петя в разных ракурсах, и рядом с ним окровавленная Аида с ножом в спине:

Не узнать его было нельзя. Ему стало страшно: если уж они готовы так запросто погубить человека, чтобы подсечь такую неважнецкую рыбешку как он, то чего еще от них можно ждать? Он с ужасом смотрел на невозмутимых, как сфинксы, Фила и Павлючкова.

— Ну-с, молодой человек, что будем делать? — Павлючков препротивно барабанил пальцами по столу.

— Что вы хотите? — Петя собрался и даже перестал икать.

От злости у него и голова перестала болеть. Или это от коньяка?

— Есть предложение... Мы прячем концы в воду. Никто не узнает о насильственной смерти вашей прекрасной возлюбленной, — Павлючков явно издевался.

«Вот сволочь! — подумал Петя. — А я-то хорош, идиот! Опять из-за бабы погорел! Влип конкретно».

— Но фотографии я оставлю у себя. Пока, — продолжал Павлючков, многозначительно улыбаясь. — Здесь, — он указал пальцем на Аиду, — сейчас все уберут. Или вы предпочитаете другое развитие событий: милиция, следствие...

— Нет, нет, — застонал Петя. Опять заболела голова, чертова кость! — Что вы от меня хотите? — еще раз повторил он.

— Теперь ты будешь работать на нас, — сказал Фил. — Нас очень интересует все, что делает, и даже все, что думает твой босс. -

— Я буду все рассказывать, — обреченно согласился Петя.

— Это хорошо. Но — мало, — вмешался Павлючков. — Нас интересуют копии документов, записи разговоров, все контакты. Аппаратурой мы вас обеспечим. Будем работать вместе.

Петя обреченно кивнул.

— Все у нас получится, — жизнерадостно закончил разговор Павлючков.

На сей раз Петя вздохнул. Чего ж не получиться-то? Уже получилось, мало не покажется...

Фил был горд собой чрезвычайно. Это была его первая самостоятельная постановка! Правда, идею подсказал Белов, а тот позаимствовал ее из «Крестного отца». Там конкретно подставили гада-сенатора, подсунув ему в постель убитую шлюху.

Зато Филу удалось выстроить мизансцену без реальных жертвоприношений. Кровь была та самая, купленная для нового фильма, итальянская. А рукоятку ножа на залипах он одолжил у знакомых киношников, которые снимали как раз очередной кровавый боевик, где ножи и заточки торчали из мертвых тел едва ли не в каждом кадре. У них этого добра было до хренищи. Аида же вообще сыграла свою роль идеально, не хуже настоящей актрисы.

Петрухи ему было не жаль. Сам, козел, на рожон лез. На халяву траву щипал. Ну так и пусть сидит теперь на привязи...

XX

По весне Каверин пошел на поправку. Сильные приступы и провалы сознания случались только, тогда, когда приезжали особисты. Именно в такие моменты мозг Каверина поражала необратимая амнезия. В госпитале он значился Василием Бесфамильным.

Как только Каверин начал ходить, он стал задумываться над тем, как сделать отсюда ноги, пока его все-таки не раскусили. Ведь жизнь это не латиноамериканский сериал, где амнезия длится ровно столько, сколько требуется по сюжету. Любой доктор поопытнее здешних костоправов мог раскусить его в момент.

Он придерживался вполне продуманной версии, что приехал сюда разыскивать пропавшего родственника. Кажется, племянника. Но однажды попал в зону огня на какой-то железнодорожной станции. Где, когда и что, он «не помнил». И откуда он — не помнил, и даже кого искать приехал — забыл. Пытается вспомнить, но никак! Бесфамильный — и хоть ты тресни.

Каверин мастерски продолжал изображать из себя сильно контуженного, но понимал, что до бесконечности тянуть резину не сможет. Рано или поздно его прижмут к стенке и поймают на элементарных противоречиях. Он ведь заранее, в Москве никакой легенды не готовил. Такой, чтобы с документами, свидетелями и подстраховкой из Москвы-матушки.

Он даже предположить не мог, что Белый его так подставит. Ведь деньги-то на кону стояли немалые! Но он ни секунды не сомневался, что нападение на состав было спровоцировано Белым. Его звериное чутье в таких случаях никогда не подводило. Он, Белый, он, сука! Когда он начинал думать о Белове, крышу у него слегка сносило, поэтому он старался гнать его «светлый» образ подальше. Придет время — сочтемся. А пока надо было выбираться из этого сомнительного больничного рая.

Спасение пришло совершенно неожиданно — не иначе, как ангел-хранитель о нем вспомнил. Наконец-то! А то он было подумал, что и его амнезия прихватила.

Затяжные периоды беспамятства и болезненного сна сменились теперь у Каверина хронической бессонницей. По ночам он сидел на ящике из-под снарядов возле входа в палатку и смотрел на луну. Он чувствовал себя одиноким волком. Обложенным со всех сторон красными флажками. Буквально со дня на день его могли отправить на Большую землю и там уже доцросить с пристрастием.

А то и того хуже — засунут в какой-нибудь временный концлагерь. О таких «отстойниках» даже среди федералов ходили леденящие кровь легенды. Особенно славился зверствами такой лагерь в Чернокозово. А попасть именно туда у Каверина было все больше шансов. Майор-особист, наглый конопатый тип, пообещал ему это практически наверняка.

— Там ты свою фамилию с отчеством быстро вспомнишь! — ржал ему в глаза конопатый.

Будь у Каверина пистолет, так и всадил бы в него всю обойму!

Луна была полной, лишь с маленькой щербинкой сбоку, будто кто-то чуток надкусил ее, но не съел. Каверин закурил. Табак был паршивый, но хорошо хоть, что был. Папироской с ним поделился Коля, курносый тощенький солдатик из обслуги. Едва ли не единственный, кроме медсестры Ириши, кто к нему относился по-человечески. Коля-то, испуганно озираясь, и передал ему записку, которая показалась Каверину пропуском в будущее.

Записка была от Руслана. Того самого Руслана, с которым они начинали работать по оружию еще в Москве. Записка была короткой: «Завтра .увидимся. Будь готов. Руслан». Ну, молоток, чечен! И разведка у них поставлена — будь здоров. Есть чему поучиться у этих детей гор. •.

С утра готовили партию раненых к отправке в Ростовский госпиталь. Каверина в списке сначала не было. Но почему-то в последний момент к нему подошел молодой врач-лейтенант и, отведя глаза в сторону, совсем как курносый Коля, тихонько сообщил:

— Ты тоже готовься.

Только сейчас Каверин понял, что должно произойти по пути в Ростов. Он вырвется, непременно вырвется!

Интуиция его не обманула. Раненых вывозили прямо как ценный груз. На автобусах, «рафиках» и в сопровождении бронетранспортера. Плюс милицейская лоханка с мигалкой и раздолбанная санитарная «газелька».

На одной из многочисленных остановок тот же врач-лейтенант сказал ему:

— Давай, Вася, иди, попроси воды вон в том доме, — он моментально понял, что это означает.

В доме его ждали, и колонна из Ханкалы двинулась дальше уже без него. Никто не обратил внимания на его отсутствие. Отряд, что называется, не заметил потери бойца.

Той же ночью Володю, не расспрашивая, а лишь переодев в длинный плащ и мохнатую шапку, переправили в горный аул, находившийся на территории, куда не ступала нога федералов. Там его ждал Руслан.

— Да, ничего себе, крепко тебя стукнуло, — сказал он, посмотрев на исхудавшего Каверина. И зацокал языком, увидев искалеченную руку. — Ну ничего, поправишься. У нас здесь спокойно.

Каверин лишь криво улыбнулся. Он не любил быть кому-то обязанным, но что поделать, если так сложилось?

— Спасибо, друг, — поблагодарил он Руслана.

Каверина поселили в отдельном домике, стоявшем в глубине большого двора. А долечивал его местный знахарь, неимоверно заросший седой бородой сморщенный старичок! Одни глаза из нее торчали... Он почти не говорил по-русски, но Каверину не нужен был собеседник. Да и о чем ему было говорить е этим дремучим лекарем? Не о своем же, в самом деле, здоровье!

На домашних харчах и травяных отварах Володя окреп прямо на глазах. Пора было думать о том, как возвращаться в Москву.

И возвращаться туда надо не нищим калекой, а на коне. Желательно белом и с притороченной к седлу сумкой с золотыми монетами. Для мести нужны были деньги, и немалые. Была у Каверина на сей счет неплохая идея. Идея валялась, можно сказать под самыми ногами, нагнись и подними: уж очень много пленных солдатиков, а то и офицеров попали в руки чеченцев. Кто вкалывал как дармовая рабская сила, а кто и просто сидел в холодной яме. И это был хороший товар, на который наверняка найдется покупатель.

Каверин начал продумывать схему заработка. Головные боли сразу отступили, вернулся сон, и жизнь бывшего опера обрела новый смысл.

XXI

Тамара была на седьмом небе от счастья. Она много раз слышала это выражение, но только теперь поняла, как оно там бывает, на седьмом-то небе. Чудодейственные лекарства, привезенные из Швейцарии помогли. Правда, и стоили они, что маленькая «вольво», но и результат стоил того. Слава богу, что Валерка хорошо зарабатывает!

— А «вольво» мы тебе потом купим, — сказал Фил, й Тома радостно кивнула. Она мечтала о такой машинке, непременно оранжевого цвета, но сейчас ей все-таки лучше ездить с мужем или с водителем.

С того момента, когда анализы подтвердили, что она беременна, Тамара не ходила — летала. Фил все время останавливал ее:

— Том, куда ты несешься? Осторожнее!

— Пока можно, — успокаивала Тамара. — Погоди, скоро ползать буду.

— Ты все же поосторожнее, — урезонивал муж.

Он был горд неимоверно и то и дело норовил аккуратно потрогать ее пока

еще плоский живот. Даже ухо прикладывал.

— Да там еще не слышно ничего, — смеялась Тамара.

Но сама постоянно вслушивалась в саму себя, стараясь представить, каково ему там, ее мальчику. В том, что у нее будет мальчик, она почти не сомневалась.

В Институт матери и ребенка, где ее наблюдал милейший Сергей Михайлович, Она теперь ездила без страха и волнения, чуть посмеиваясь над прежними собственными переживаниями. Она теперь была другая, и весь мир стал другим...

— Ну что ж, голубушка, пока все идет нормально, — Сергей Михайлович улыбнулся и стал заполнять ее карту. Катя радостно подмигивала Томе из-за плеча профессора. — Побольше овощей и фруктов. Творог — каждый день, лучше рыночный, или самой делать.

— Хорошо, — послушно кивала Тамара.

— Поменьше жареного, спиртное и сигареты исключить, — профессор строго взглянул на пациентку.

— Конечно, профессор, — поспешно согласилась она.

— И... — профессор чуть замялся, — никаких половых контактов до конца третьего месяца.

Такого оборота Тамара никак не ожидала и, видимо, это отразилось на ее лице.

— Мужу объясните, — сказал профессор тоном непререкаемого авторитета, — сейчас это опасно для ребенка. Потом наверстаете, — рассмеялся Сергей Михайлович и добавил снисходительно, — дело молодое, у вас все еще впереди...

— Совсем нельзя? — все-таки осмелилась спросить Тамара.

— Совсем, — отрезал профессор и повторил, — до конца третьего месяца, когда не будет угрозы выкидыша.

Услышав это страшное слово, Тамара сжалась и испуганно посмотрела на доктора. Сергей Михайлович упредил готовый вырваться у нее вопрос:

— Пока угрозы нет, — он подчеркнул слово «пока», — все зависит только от вас. Режим, питание, еженедельный осмотр. А вообще, — Санта-Клаус, ласково улыбнулся и снял с плеча Тамары невидимую пылинку, — примите мои поздравления!

После приема Катерина затащила озабоченную Тамару к себе в кабинет. За время этой эпопеи с зачатием они страшно сдружились. Классная все же тетка у Саши! Будь у нее такая же вот старшая сестра может, все и сложилось бы у Тамары по другому.

Не было бы глупых юношеских абортов, по глупости подхваченного воспаления придатков — посидела хорошо на бережку в мокром купальнике. Не было бы и сегодняшних проблем, воспитывали бы уже с Филатовым целый детский сад. Но это была ее жизнь, и уж как сложилось, так сложилось. Будут у них с Валеркой дети, будут! Почин есть. Полдела сделано, теперь осталось только выносить долгожданное дитятко.

— Кать, а он что, серьезно про угрозу выкидыша? — жалобно спросила она Катю, готовившую им чай.

— Не волнуйся, он всегда перестраховывается. Хотя он прав. Ты себя береги — это на первых месяцах даже важнее, чем потом, — успокоила Катя. — Ты что будешь, пастилу или тортик? У меня есть свеженький, сегодня у Насти из первого отделения день рождения, она всех отоварила.

— Я буду... яблоко! — рассмеялась Тамара, вспомнив совет профессора про фрукты-овощи.

— Значит, пастилу, ее как раз из яблок делают, — решила Катя. — Ну а мне тогда тортик.

И она глубоко вздохнула — где уж тут с вечными днями рождениями коллег и пациентов диету соблюдать! Сколько раз давала себе слово не есть сладкого, как опять — бац! День рождения! И так уже, чай, не худенькая.

— Слушай, Том, а давай Оле позвоним? — за преступным поглощением сладостей Катерину всегда посещали гениальные мысли. .

— А у них там сейчас не ночь? — Тамара никогда не могла правильно высчитать разницу во времени и, когда звонила Оле, всегда ухитрялась разбудить и ее, и Ваньку. Потому и звонила редко.

— Так, у НДС сколько? Четыре? — Катерина взглянула на часы и наморщила лоб. — Значит так, если минус восемь, то у них сейчас, — она считала в уме, но это было сложно — восемь от четырех упрямо не хотело отниматься.

— Ну и бестолковая же я! — развеселилась Катя.

— Десять утра, — быстро подсчитала Тамара. — Так вот почему я всегда звонила неправильно! — сообразила, наконец, она. — Нужно отнимать восемь часов, а я прибавляла!

И они закатились счастливым смехом... Тамаре от этого смеха стало легко на душе: все заботы и страхи остались позади... Ну, скажем так, почти все,..

— Вот дуры-то бабы! — вытирая слезы на глазах, проговорила, наконец, Катя. — Тупой, еще тупее!

И новый приступ смеха настиг их, когда Оля, наконец, ответила. Они по очереди хохотали в трубку, вырывая ее друг у друга и пытаясь что-то объяснить Ольге.

— Девочки, вы пьяные, что ли? — ничего не понимая, развеселилась и Оля.

— Нет, нам пить нельзя! — за обеих ответила Тамара.

Теперь смеялись уже втроем: Катя и Тома в маленьком медицинском кабинете над остывшим чаем, а Оля далеко за океаном, в удобном шезлонге на берегу океана рядом с песчаным замком, который Ванька построил рядышком.

Что и говорить, недешевым был этот смех по телефону, на пару-тройку деталей для маленькой «вольво» вполне тянул. Слава богу, что Валерка хорошо зарабатывает!

XXII

Весна в Биаррице выдалась на загляденье. Атлантический океан был само дружелюбие. С Пиренеев дул теплый ветерок, приносивший запахи цветущих лугов и истекающих смолою сосен. Город утопал в свежей зелени. Птицы словно посходили с ума и закатывали горожанам такие многоголосые концерты, что местной филармонии впору было закрываться на каникулы.

Лиссабонский поезд прибыл точно по расписанию. Приехавших было не слишком много. Среди них — спортивного телосложения блондин среднего роста, среднего возраста с небольшими усиками и бородкой-клинышком. Его можно было принять за мелкого пошиба коммивояжера, на досуге увлекающегося бодибилдингом. В руках молодой человек держал коричневую спортивную сумку из тех, с которыми путешествуют на не слишком большие расстояния.

Однако человек этот на самом деле прибыл издалека, а именно с греческого острова Корфу Сначала маленьким самолетом он прилетел в Афины, а оттуда прямым рейсом — в Лиссабон. Летел он и вовсе без вещей. А эту дорожную сумку ему передали коллеги уже во Франции, на маленьком полустанке сразу после французской границы.

На вокзале он взял напрокат машину, простенький «форд-эскорт» неприметного зеленоватого цвета. На местные красоты ему, казалось, было наплевать. Быстро проскочив город, он выехал на шоссе, идущее вдоль океана в сторону испанской границы. Проехав пятнадцать километров, «форд» свернул по усыпанной гравием дороге к небольшой речке, на берегу которой и остановился. Место было удивительно тихим и спокойным. Пахло хвоей и травами.

Человек посмотрел на часы, кивнул сам себе и по каменистому берегу спустился к самой воде. Он опустился на корточки, зачерпнул ладонями воду и ополоснул лицо. Сзади зашуршали по гравию шины подъехавшего автомобиля. Это был красный открытый «феррари».

Человек не спеша поднялся, чтобы едва заметным кивком головы поприветствовать тех, кого он ждал.

Из «феррари» вышли двое. Это были Лечи и Тауз Юскаевы.

— С приездом, Грек! — сказал Юскаев-старший, но руки для приветствия не подал. — Как доехал? Все чисто?

— Без приключений, — кратко ответил Грек и поинтересовался. — Обо мне будем говорить?

— Ладно, давай о деле, — Лечи кивнул брату и тот достал с заднего сиденья «феррари» небольшой кожаный портфель, откуда и выудил несколько фотографий.

Грек разложил их на капоте «феррари» внимательно рассмотрел:

— Саша Белый? Можно было и без фотографий обойтись. Кто ж его не знает? — пошутил он.

Лечи лишь пожал плечами. Он-то понимал, как такие дела делаются: сам в свое время занимался этим ремеслом. Есть отработанная технология, и лучше ее не нарушать. Целее будешь... Словно угадав его мысли, Грек деловито спросил:

— Адреса, привычки, места, где бывает?

— Все здесь, — Тауз передал Греку тонкую папку, украшенную изображением брига.

Грек довольно долго перелистывал бумаги, время от времени удовлетворенно кивая. Информация была исчерпывающая, ничего лишнего, только то, что необходимо для выполнения заказа. Собирал ее явно профессионал. Значит, у них есть человек В окружении Белого? Или это фээсбэщники постарались? Похоже на то. Информация, однако, для размышления...

— Все ясно,— он собрал фотографии и сложил их в папку. — Какие сроки?

— Вчера, — ответил Лечи.

— Ну, это как водится, — усмехнулся Грек. — Но на подготовку мне нужно несколько недель. А там уж как срастется. — Он как-то странно, снисходительно что ли, посмотрел на работодателей. Глаза у него были светло-голубые, с почти выгоревшими на солнце ресницами.

— Тебе решать, ты профи.:.

«И что этот Грек из себя строит? — подумал Лечи раздраженно. — Прямо Бэтмен какой-то. С другой стороны, дело свое он знает четко. Поэтому, несмотря на высокие расценки, без работы не сидит».

— Деньги? — казалось, Грек козыряет своей лаконичностью.

— Все здесь, — Тауз передал ему открытый портфель с пачками денег.

Грек заглянул внутрь, небрежно пересчитал гонорар и, присовокупив папку к деньгам, щелкнул замочком портфеля. Потом, не прощаясь, отвернулся от заказчиков и стал неторопливо спускаться к реке. Портфель он держал под мышкой у самого сердца.

Братья недоуменно переглянулись, и Лечи впервые подумал, что дело здесь нечисто. Уж больно странно вел себя этот блондинчик. Видимо, его брата одолевали те же мысли...

— Эй, Грек, ты куда? — окликнул его Тауз.

— Морду водичкой остужу, — отозвался тот, улыбаясь. — Вы там давайте без меня...

Недовольный Лечи едва сдерживал раздражение. Так неуважительно с ним давно никто не разговаривал. «Что этот недоносок себе позволяет? Уж больно смел, — думал он. — Ладно, потом вернемся к этому вопросу. Пусть только сделает работу, а там посмотрим...» Он Махнул брату рукой: мол, садимся. Юскаевы повернулись к «феррари», собираясь занять свои места, но не успели...

— Эй, ацтеки! — услышали они голос Грека.

Первым обернулся Лечи. И тут же получил пулю в лоб. Тауз тоже успел обернуться. И даже потянулся за пистолетом, но пуля, попавшая в сердце, остановила и его.

— Не люблю стрелять в спину, — пробормотал Грек себе под нос.

Приблизившись в павшим ацтекам, он аккуратно произвел два контрольных выстрела в голову. И только тогда бросил славно поработавшее Оружие в воду.

На Сашу Белова, как и на все московские расклады, ему было глубоко плевать. Он давно не жил в России и вообще мечтал рано или поздно отойти от дел: Но личная просьба Деда не была для него пустым звуком...

Саша даже не сразу врубился, кто это говорит, потому что десятый сон видел. В Москве было три часа ночи.

— Теперь можешь спать спокойно, — раздался в трубке знакомый голос.

"Гак, узнаю брата Васю... Дед мог звонить только в одном случае: если исполнил его, Сашину просьбу о нейтрализации Юскаевых. Значит, они уже в компании гурий в своем мусульманском раю! Да, у Деда слово с делом не расходятся. Не дай бог под его каток попасть.

— Спасибо за добрые вести, — совершенно искренне поблагодарил он.

— Не за что, — отозвался Дед суховатым, похожим на кашель, смешком. — Только не расслабляйся.

— Да и некогда. Покой нам только снится, — ответил Белов и, услышав короткие гудки, откинулся на подушку. Сон как рукой сняло... А ведь лег он в час, в семь вставать... Какой уж тут покой?!

XXIII

Эту церковь на сорок пятом километре Калужского шоссе Саша впервые увидел еще осенью. Они с Филом тогда как раз ехали в Калугу выручать Космоса. Индус с его заумной методикой ему как бы и помог, однако время от времени у Коса случались рецидивы.

Вот и сейчас друг любезный в очередной раз сорвался в штопор, загулял и разбил витрину в местном универмаге. Прошел сквозь стекло, чтобы познакомиться с манекеном. Пластиковая девушка была в свадебном платье с фатой на прелестной головке, и Космосу взбрело в голову жениться не отходя от кассы...

Как в эту Калугу занесло Коса, он и сам не знал. Это ж надо: проехать за рулем почти двести километров и ни хрена не помнить! Тоже ведь в своем роде искусство! В общем, попал Кос в плен к суровым калужским ментам, хорошо хоть,

разрешили мобильником собственным воспользоваться перед экспроприацией...

Местных ментов Саша взял даже не столько деньгами, хотя и без этого не обошлось, сколько столичным лоском и шутками по поводу своего любвеобильного друга. Рискованно, кстати, шутил — ему еле удалось отбиться от рыжеволосой, засиженной мухами пластмассовой девицы. Дежуривший по отделению майор, подогретый виски и долларями, непременно хотел засунуть «невесту» в багажник Косова «мерина»: это когда Саша с дуру намекнул, что церемония бракосочетания переносится в Москву. Отбились. К этому времени Кос понял, что с предложением руки и сердца он слегка переборщил.

Косов «мерс» повел Фил, а самого жениха Саша забрал в свою машину, рискуя быть заговоренным насмерть. Коса, что называется, понесло — это было явным признаком «отходняка».

— И что, в натуре, менты ее нам совали? Башку ей отвинтили. Руки на шарнирах... А на хрена мне такая нужна после этого? — вещал Кос, и было непонятно, то ли он шутит, то ли бредит.

Саша его не слушал: не хватало еще в аварию попасть. Он смотрел на дорогу, изредка поглядывая по сторонам. Мимо проносились начинающие краснеть и желтеть перелески, бедные деревушки, грязные проселочные дороги. Все вокруг было сирым, темным и убогим, кроме разве что природы, хотя и она-у нас не отличается великолепием. Изредка чужеродными вкраплениями справа и слева от дороги возникали красно-кирпичные островки благополучия за высокими заборами.

Колокольню Саша увидел издалека и почему-то сразу понял, что свернет к этой церкви. Посигналив Филу, он повернул руль вправо... Вслед за ним и тот съехал на проселок.

При ближайшем рассмотрении: церковь выглядела вполне запущенной, однако не заброшенной, явно действующей. Окна кое-где были заколочены фанерой, но над колокольней и куполом были кресты — деревянные, еще не потемневшие, водруженные, похоже, совсем недавно. Внутри церковной ограды было небольшое кладбище и каменный домик: священника. Перед домиком стояла красная «копейка», в двигателе которой копался длинноволосый бородатый парен» лет тридцати.

— День добрый! — окликнул его через ограду Саша, выходя из машины. Фил к нему присоединился. Космос остался внутри, по-прежнему что-то бормоча. Кажется, он наконец собрался заснуть.

— Добрый день! — откликнулся парень, отрываясь от «копейки» и тщательно вытирая руки ветошью.

— Красивый у вас храм. Можно посмотреть? — Саша по лицу и глазам парня понял, что он и есть местный батюшка.

— Гостям всегда рады, проходите, я сейчас переоденусь и открою храм.

Через несколько минут он вышел из дома, одетый уже в серый подрясник.

— Отец Николай, — представился батюшка, позвякивая связкой ключей.

— Александр, а это — Валера, — сказал Саша, показывая на Фила: он как раз вслед за ним входил в ограду храма.

Отец Николай, чуть-чуть улыбаясь, поклонился нежданным гостям и скользнул взглядом по двум дорогущим «мерседесам». Нетрудно было догадаться, что за птицы к нему залетели.

Внутри храма было гулко и пусто. Штукатурка отбита, однако кое-где на стенах и колоннах можно было рассмотреть остатки росписей. Иконостас был самодельный, фанерный, с дешевыми иконами, кое-где даже бумажными. Только две иконы были старинными.

— Месяц назад храм освятили, — объяснил отец Николай. — Служим, народ к нам идет. Общими усилиями потихоньку восстанавливаем. Но, сами понимаете... — он развел руками.

— Понятно, — кивнул Саша, осматривая высокие своды.

— Храм Вознесения восемнадцатого века, построен вместо деревянного, сгоревшего. Здесь были владения- князей Гагариных. Ват Петр Андреевич Гагарин, выйдя в отставку, и заказал составить проект известному петербургскому архитектору. Представляете, за три года храм возвели.

— Три года? Так долго строили!— удивился Фил.

Батюшка улыбнулся:

— По тем временам это были космические скорости. Тогда же никуда не торопились, все казалось незыблемым, — вздохнул он.

— А при большевиках что здесь было? — спросил Саша.

— Ну, это как обычно. МТС, потом склад. А последние годы вообще никому не нужен был. Только мальчишки на колокольню лазили, птиц гоняли.

Словно в ответ на эти слова под куполом подняли возню голуби.

— А вы здесь давно? — спросил Фил.

— Сразу после семинарии. То есть — скоро полгода, — объяснил батюшка.

— Хорошо у вас тут. Спокойно, — признался Саша.

Ему здесь нравилось. Тишина и умиротворение — вот что было главным в этом храме. Ну а что иконы бумажные — так это поправимо.

— Отец Николай, а что если я вам архитектора своего пришлю? Вы с ним смету составите. Он у меня специалист по реставрации. А мы с Валерой вам средствами поможем, на восстановление. А, как? — глаза у Саши азартно заблестели.

— Если от души, от благой помощи не откажемся, — с достоинством ответил батюшка.

Присмотревшись к отцу Николаю, Саша понял, что священнику на самом деле еще далеко до тридцати, даром что борода длинная. Неужто они одногодки?

Он попросил отца Николая показать церковное кладбище. Втроем они вышли во двор, обошли вокруг храма. Несмотря на многолетние старания людей привести здание в негодность, кирпичная кладка его показалась Саше не тронутой временем. Белый известковый раствор между красным кирпичом создавал декоративную сетку и одновременно порождал ощущение прочности и красоты. Саша пожалел, что свой дом он построил по современной технологии, на скорую руку. Все-таки цемент — это не то. Однако где взять пресловутые «три года» на строительство? И что с ними всеми будет через три года?

Кладбище, судя по всему, тоже еще недавно пребывало в запустении. Поваленные в советские годы купеческие надгробия из черного полированного гранита были возвращены на постаменты, однако кое-где плиты не совпадали по стилю и цвету. Но песчаные дорожки между могилами были старательно выметены, а трава везде скошена. На перекрестье дорожек возвышались горки желтых и багряных листьев.

Саша остановился перед массивным надгробным камнем, покрытым золоченой славянской вязью. Надпись гласила: «Купец первой гильдии Иван Петрович Каюк». Родился Иван Петрович при царе Николае I, а умер в один год с Лениным. Пожил, однако, бизнесмен старого покроя в свое удовольствие. Девяносто восемь годков!

Голос отца Николая прервал его размышления:

— Вы потеряли кого-то из близких, Саша?

Белов вздрогнул. Чувство вины по отношению к матери подспудно давило ему на мозг, на душу, хотя эти мысли он инстинктивно старался загнать подальше внутрь. В глубины сознания. Роднее матери у него никого не было, ну, может, только Ванька. И, конечно, в том, что она так рано ушла из жизни, виноват был только он. И никто другой.

— Да, маму, — коротко ответил он.

Вопреки ожиданиям, отец Николай утешать его не стал. Только сочувственно покивал и повел их дальше по желтым дорожкам кладбища. Фил с любопытством читал надписи на чужих могилах... У него-то самого как бы вообще не было предков. Отца своего он не знал, а мать-алкоголичку, бившую его в детстве почем зря, постарался забыть...

Потом был скромный ужин: вареная картошка, черный хлеб, молоко и чай. Вот и вся трапеза...

Усадив гостей за стол, отец Николай произнес благодарственную молитву и пригласил отведать, что бог послал. Кос пробормотал себе под нос что-то насчет отсутствия поросятины, но в конце концов удовлетворился тем, что есть.

Спать он лег, в отличие от друзей, не в доме, а в машине. Сказал, что, будучи потомственным солнцепоклонником, желает первым встретить восход светила.

Выезжали поутру. Отец Николай вышел за ограду храма, чтобы проводить гостей. Он крепко, по-мужски, пожал им руки. И сказал, обращаясь в основном к Саше:

— Помните, как один из распятых со Христом на Голгофе злодеев уверовал в него на кресте и покаялся в своих грехах? И Христос пообещал ему, что тот еще сегодня будет рядом с ним в Царствии Божием?

К стыду своему, никто из его гостей не мог похвастаться знанием Библии. Сбитые с толку, они-молча смотрели на отца Николая.

— Так вот, — продолжал священник, — первый человек, попавший в Царствие небесное был разбойником. Это значит, что по крайней мере одна из дорог перед нами ведет ко Христу и спасению... Помните об этом, — он осенил их крестным знамением и махнул рукой: мол, с богом...

— Аминь, — засмеялся Кос, но никто из друзей его не поддержал, каждый из них молча направился к машинам.

Захлопали дверцы... Два антрацитово-черных «мерса» с ревом стартовали от ограды храма. Некоторое время над дорогой порхала понятая воздушным потоком стайка красных и желтых листьев... Через минуту они улеглись на землю: тихо умирать, как и доложено осенней листве...

Всю дорогу до Москвы Фил, сидевший за рулем в «мерсе» Космоса подтрунивал над приятелем. Тот, как это частенько бывало с ним в последнее время, был весь в себе. Он смотрел куда-то в одну точку, его пальцы перебирал четки, а сам он безостановочно напевал заветные мантры:

— На-ма-си-ва-ю, на-ма-си-ва-ю, на-ма-си-ва-ю, — монотонно повторял Кос.

— Что ты бормочешь? — ткнул друга кулаком в бок Фил. — Переведи!

— Это не переводится, — вяло отмахнулся тот.

Но Фил, если уж чем-то заинтересовался, любил доводить дело до конца:

— Тогда объясни, что это значит? ~ настаивал он.

— Пять стихий, — кратко ответил Кос и затянул вновь свое «на-ма-си-ва-ю».

— Что за пять стихий?

— В мире, в мире, пять стихий есть. Темный ты, Фила, — все-таки чуть оживился Космос. — Ну какие? Вода, земля, воздух, огонь и... — он не договорил и задумался -

— Что, забыл что ли? — подначил друга Фил.

— Да ну тебя, — рассердился Космос и, приоткрыв окно, закурил.

Он действительно забыл пятый элемент, но не собирался в этом признаваться... Даже Филу...

Весна в этом году выдалась ранняя. После череды дождей наконец-то установилось теплая погода, больше напоминающая лето.

День был чудесный! Небо было высоким и прозрачно-голубым, ни единого облачка. Свежая зеленая листва деревьев казалась глянцевой в лучах утреннего солнца. Обрадовавшись теплу, природа прямо с ума сошла — все вокруг росло, распускалось и благоухало.

Спящую Москву друзья проскочили быстро. По воскресеньям город словно вымирал. Дачники свалили за город еще

накануне, возвращаться же никто еще не торопился.

— Какой праздник-то сегодня? — обернулся сидевший за рулем Саша.

Пчела с Филом, развалившись на заднем сиденье, поправляли здоровье минералкой. На Сашин вопрос Пчела лишь пожал плечами. Фил отозвался:

— А после Пасхи ведь вся неделя как сплошной праздник. Святая неделя, так и называется.

Больше Саша не произнес ни слова. Он . наслаждался пустой дорогой и выжимал из «мерса» максимум заложенной в него скорости. Только ветер свистел в открытых окнах.

Позолоченный купол знакомой колокольни с новеньким, поблескивающим на солнце крестом они увидели издалека. Празднично одетый народ подтягивался со всех сторон к храму. И не только старушки, было много и молодых. Люди подъезжали целыми семьями из всех окрестных деревень и дачных поселков. Несмотря на то, что одни прибыли сюда пешком, другие на рейсовых автобусах, а третьи в навороченных тачках, в ограде храма ими овладевало ощущение совершенного равенства и единения.

Наверное, из-за особого, праздничного настроя.

Утреннюю службу целиком отстоял только Саша. Кос вообще отказался выходить из машины, — так сказать, ушел в себя, — а Пчела с Филом постояли немного, но скоренько выбрались за ограду — курить. Их деятельным натурам было .тесно и-скучно в набитом людьми храме. Народу сегодня здесь было невпроворот. Все оглядывались-по сторонам и восхищенно ахали. Храм, надо сказать, за полгода действительно преобразился неузнаваемо. Стены и своды церкви были покрыты свежими яркими фресками, все пять чинов резного иконостаса и царские врата сияли позолотой. Неземная красота!

Оживились пацаны, только когда началось освящение новых колоколов, еще накануне, до их приезда поднятых на верхний ярус колокольни. Жаль, к Пасхе не поспели. Колокола отливали по заказу Бригады в Питере. И на одном из них, самом большом, славянской вязью должно было быть выведено: «Храму Вознесения от Бригады». Саша долго отказывался утвердить эту надпись, но сломался после убийственного аргумента Пчелы:

— Сань, прикинь, Кабан заказал прямо «От солнцевской братвы», и ничего,

повесили. Звонит. Зато не забудут. Что мы, хуже что ли?

— Ладно, бог с тобой, — нехотя согласился Саша. — Пусть память останется...

Теперь пацанам не терпелось полюбоваться на уникальную надпись. Вслед за отцом Николаем они поднялись на колокольню. Отсюда открывался необычайно красивый вид на синевшие в дали леса, на зеленые холмы и петлявшую между ними речку. Однако с того места, где стояли друзья, надписи на колоколе видно не было.

Батюшка прочитал особую молитву и окропил звоны святой водой. Первым ударить в большой колокол доверили Саше. Он раскачал тяжелый язык, и — бом-м-м — колокол запел-загудел тяжелым густым басом. Тут же вступил местный звонарь: зачастил, затрезвонил в мелкие колокола, умело дергая за веревки и руками, и локтями, и даже ногой. Децибеллы почище чем в ночном клубе! Пчела, зажав уши ладонями, быстро скатился вниз по лестнице. Вслед за ним потянулись и остальные.

Народ в ограде и за нею, подняв головы к небу, завороженно смотрел на колокольню, с которой лился заливал окрестности торжественный звон. Пчела и Фил вышли с территории храма, чтобы издали получше разглядеть свой презент.

— По ком звонит колокол? — раздался вдруг сзади голос Космоса, все-таки выползшего из машины.

— Это он звонит по тебе! — съехидничал Пчела.

Хемингуэя он не читал, но расхожую фразу слышал.

— Типун тебе на язык, — одернул его Фил.

Из церкви вышел сияющий Саша — на колокольне его подменил отец Николай, — и, преодолев сопротивление толпы, присоединился к друзьям... Давно ему не было так легко и празднично на душе. Будто камень скинул.

— А надписи-то я так и не разглядел, — разочарованно протянул Пчела, глядя на него.

Саша лукаво улыбнулся:

— Может, оно и к лучшему. Скромнее надо быть, Пчелкин.

Саша был доволен собой. На самом деле в последний момент он успел отменить кичливую надпись.

Космос между тем делал вид, что все происходящее его не слишком волнует. Опершись на машину, он сосредоточенно смотрел в землю перед собой и потихоньку напевал свои мантры.

— Ну что, Кос, может, в Калугу заедем? — подозрительно ласково и как-то слишком невинно поинтересовался у него Пчела.

— Зачем? — удивился Космос, прервав свой бубнеж.

— Рассказывают, там у тебя невеста осталась... — состроил Пчела умильно-масленую физиономию. — Хорошенькая?

Искренний интерес читался в его широко открытых наивных глазках.

— Отвали, я в разводе, — обиженно буркнул. Космос, но через секунду, присоединился к общему гоготу.

XXIV

Страна, казалось, обезумела. Медведь, он же Президент, и в самом деле проснулся и пошел в разнос. Шатун, одним словом! Он даже не то чтобы помолодел, но как-то взбодрился и снова стал похож на царя, пусть и советского розлива, но все же не на развалину. Он ездил по стране и выступал в концертных залах и на стадионах, словно поп-звезда: На его шоу собирались тысячи и тысячи людей. Рейтинг Гаранта скакнул аж до двадцати процентов. И это было только начало.

Имиджмейкеры Генералов и Ежова вынуждены были призвать пылких демократов, впавших в состояние эйфории и уже уверовавших в окончательную победу Гаранта, опомниться и охолонуть.

— Нельзя останавливаться на достигнутом. Электорат надо подкармливать зрелищами* постоянно, но не забывать и о хлебе, — не уставал повторять Генералов дочери Гаранта, которая в последнее время тихой сапой прибирала к рукам ведение избирательной кампании.

В общем-то, отчасти она имела на это право: именно она и Губайс ведали и управляли всеми денежными потоками избирательной кампании. А ведь кто сидит на мешке с деньгами, тот и банкует.

Как раз к тому моменту, когда рейтинг президента достиг двадцати процентов, у дочери Гаранта и созрело важное решение: отказаться от услуг имиджмейкеров. Затраты на их содержание ей показались неоправданными. И это при том, что их гонорары были маленькой каплей в океане расходов на избирательную кампанию.

— А я тебе что говорила? На днях, буквально на днях нас отсюда погонят. Сметут. Как крошки со стола, — сказала, узнав об этом, Катя партнеру, но в голосе ее не было печали.

Они с Генераловым тоже не были такими уж простаками, и у них заранее были подготовлены запасные варианты. Бронепоезд, так сказать, на запасном пути!

— Будут гнать, будем вещи собирать, — поправил Генералов кругленькие очечки. — Главное, чтобы Гарант сам не сломался на финише.

Опасения Генералова были не менее основательны, чем опасения Кати. Только они касались не их положения при дворе, а перспектив развития страны и даже самого хода истории, которые сейчас зависели от здоровья одного единственного человека.

Почти чудесным, образом кремлевские врачи привели его в чувство. А лучше сказать — вернули к жизни. Активной! Сказался и сильный характер Гаранта, умеющего фантастически концентрироваться в ответственные моменты. Но организм президента нуждался по большому счету в серьезной починке. Ему бы не в этой сумасшедшей гонке участвовать, а всерьез заняться своим здоровьем. Особенно ощутимо барахлил мотор.

Гораздо чаще имиджмейкеров его посещали доктора. Комната отдыха в его кремлевском кабинете была оснащена медицинской техникой, которой позавидовала бы любая спецбольница. За Гарантом и его мотором присматривали мировые светила — двое кардиологов, российский и американский. Кремлевские шутники их фамилии произносили с небольшой поправочкой: Акачурин и Добей-ка. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

Однако вытеснение имиджмейкеров с игрового поля произошло вне всякой связи с состоянием здоровья Гаранта. За это они уж точно не могли нести ответственности. Поводом послужила совсем анекдотическая ситуация.

Во время визита в одну из национальных республик Генералов и Ежова посоветовали Гаранту принять участие в фольклорном празднике, но не уследили, что их патрон принял на грудь. Хотя это была не их обязанность.

При этом Гарант прекрасно справился с невероятно сложным трюком. А именно: ловко разбил длинной палкой глиняный горшок. Это была такая местная традиционная забава. Странное занятие, конечно, но каждый развлекается, как умеет. Гарант сумел.

Опростоволосился же он на самом простом деле. Нужно было из миски, полной сметаны, достать аккуратно дубами маленький пирожок и съесть его без помощи рук. Пирожок-то президент достал и съел, но ухитрился при этом весь анфас измазать в кисломолочном продукте. Так его и показали по всем каналам — с перепачканным густой сметаной лицом. И народ это даже умилило, таким домашним и свойским выглядел Гарант с этим белым носом.

Однако властная дочка президента имела собственное мнение, отличное от гласа толпы. И этот мелкий эпизод она трактовала как невосполнимую утрату народного доверия и сокрушительней удар по авторитету первого лица государства. Она чуть не визжала по этому поводу. И в возмущении ее слышалось торжество: теперь у нее был законный повод обвинить во всех грехах затеявших это действо Генералова и Ежову. Ведь именно они настаивали на участии Гаранта в народных гуляниях.

Конечно, времена уже были не те, что прежде. И под белы руки имиджмейкеров никто не выводил. Сами ушли. Топ-топ. Ножками. Даже успели получить заслуженный гонорар. Немаленький — с точки зрения обывателей, конечно...

Они вышли на Красную площадь через калитку Спасской башни и направились к Лобному месту. Слава богу, в наши дни здесь уже не казнят и не милуют...

— Вот и состоялось изгнание Адама и Евы из рая, — Катя остановилась, обернулась к президентскому замку и совсем по-детски показала невозмутимым кремлевским стенам язык.

— Скажи спасибо, что она нам заплатила и; не стала жалить в пяту, — усмехнулся Генералов, намекая на своенравную царскую дочку...

Он-то хорошо знал эмоциональную Катю и понял, чего ей стоило сдержаться. Все-таки она но осторожничала. Вообще-то в арсенале Кати было предостаточно неприличных жестов для выражения обуревавших ее нынче чувств. Таких как негодование, разочарование, презрение.

— Ну, что теперь? — с раздражением в голосе спросила она, отвернувшись, наконец, от главной стенки страны.

Партнеры продолжили движение к трибуне средневековой гласности. Справа от них бронзовый Гражданин Минин обращался с каким-то предложением к столь же бронзовому Князю Пожарскому, сидевшему, как это у него принято, на сундуке с общевойсковой казной. Не иначе как о деньгах шла речь!

— Ну, мы-то еще легко отделались, в прежние времена наши головушки во пыли со плахи покатились бы. — Генералов жестом гида: открытой ладонью, а не пальцем — ни в коем случае пальцем — показал на Лобное место. Он был спокоен, как танк. Как Диоген в своей бочке! — Кстати, — хмыкнул он, — ты знаешь, что Лобное место и Голгофа это одно и то же? Синонимы!

Но Катя не была расположена сегодня к шуткам. Она остановилась, взяла его под руку и заглянула в глаза:

— А если серьезно?

— А если серьезно, займемся генералом Орлом, он мне звонил, интересовался, как у нас с работой. Видать, земля слухом полнится. А что? Он, конечно, не победит, но за счет мощного личностного ресурса и имиджа настоящего мужика оттянет процентов пятнадцать. Бабы за него целыми текстильными фабриками голосовать будут. Так что, Катерина, зайдем в Кремль с тылу. Как тебе слоган: «Есть такой человек. И вы его знаете!» А?

— Гениально, Паша! — восхитилась Ежова. — Давай, звони Орлу. Скажи: мы согласны.

XXV

Олина бабушка достала Сашу еще в аэропорту. Точнее, даже раньше, по дороге в аэропорт. Больше всего ее беспокоило, как бы чего не случилось с ее драгоценными раритетными чемоданами. Мейд ин СССР. Удивительная ценность — экспонаты семейной истории как-никак. Судьба чемоданов начала ее волновать уже. в аэропорту, после того, как выяснилось, что они с Сашей не только не опаздывают, но и приехали за два с половиной часа до вылета. От нечего делать она стала доставать Сашу дурацкими вопросами.;.

Под строгим осуждающим взглядом Елизаветы Павловны Саша едва не поперхнулся марочным коньяком вскоре после взлета. Затем, чувствуя себя полным идиотом, он терпел все высказывания вздорной старушки по поводу соблюдения правил этикета за столом. Как будто прием пищи в самолете требовал особого поведения и мастерского владения пластмассовыми приборами.

«Надо было с нею Космоса отправить. Они бы славненько спелись. Бабуля пилила бы его за неженственные манеры, а он бы отвечал своими мантрами», — лениво думал Саша, боясь пошевелиться.

Он даже знаком отказался от очередного дринка, предложенного темнокожей стюардессой. Елизавета Павловна, кажется, слегка задремала, и потеряла контроль над ситуацией, а он ни в коем разе не хотел разбудить ее. А ему это надо? Вся эта кое-какая туча язвительных советов и замечаний?

И в самом Майами бабушке все не нравилось. Нерасторопные негры-но-силыцики в аэропорту. Бандитская морда Макса. Несносная жара. Слишком большой и слишком черный джип... А главное, конечно, ей не нравился Саша. Уж она бы за него замуж точно никогда бы не вышла! Хотя дом все-таки произвел на нее впечатление, можно сказать, он-то как раз ей и понравился.

— Вы его купили, что ли, Александр? — удивленно спросила она, когда они въехали во двор.

— Купил, — лучезарно улыбнулся Саша, не вдаваясь в подробности.

Как раз в этот момент на зеленом газоне появился вооруженный двумя пластмассовыми пистолетами Ванька в оранжевых трусах и голубой панамке с двумя же попугаячьими перьями. Он издал клич индейца и бросился к машине, стреляя по-македонски, с обеих рук, водой, Поэтому старушка проигнорировала Сашин ответ и запричитала:

— Ой, Ванечка! Как вырос-то! — от восторга Елизавета Павловна при высадке едва не вывалилась из джипа, споткнувшись о ступеньку.

Но, увидев бабушку, Ванечка мгновенно развернулся и исчез, растворился в кустах, словно могиканин или гурон.

— Довели ребенка! — возмущенно принялась за свое Елизавета Павловна. — Дикий какой-то стал!

— Бабуля! — радостная Оля кинулась к бабушке. Она так ждала ее! Так ждала! — Соскучилась ужасно! — Оля обняла бабушку и едва не заплакала от жалости. Такой постаревшей и худенькой та ей показалась.

Струя из водяного пистолета неожиданно охладила их пыл, угодив Елизавете Павловне точно между лопаток. Мальчик появился с другой стороны и застал их врасплох.

— Иван, прекрати! — строго прикрикнула Оля, едва удерживаясь от смеха. Ей вода попала прямо в лоб.

Саша между тем вышел из машины и с улыбкой наблюдал за боестолкновением внука с бабушкой. То, как Ванька разыграл эту военную кампанию, ему понравилось. Ну чистый Клаузевиц! Из мальчишки будет толк. Он подхватил сына и начал его тискать. Ванька залился счастливым смехом. Соскучился по отцу!

— Точно, бандит вырастет, — без тени улыбки констатировала Елизавета Павловна, посмотрев на Сашу и дернув плечом. — Оль, а здесь что, жара все время такая?

— Поживешь, увидишь. Вообще, ба, здесь классно! Сюда пенсионеры со всей Америки съезжаются!

— Ну прямо и со всей! — демонстративно засомневалась старушка.

— Со всей, со всей, — серьезно подтвердил Саша, в душе помирая со смеху от их диалога. Больше всего на свете ему сейчас хотелось занять у Ваньки пистолет и садануть струей Елизавете Павловне точно между глаз, чтобы получить сатисфакцию за все ее бесконечные придирки.

Оля, кажется, поняла его настроение и посмотрела укоризненно. Типа: уймись, Белов, посмотрим на тебя в таком почтенном возрасте! Она подошла к мужу и они 9бнялись.

— Наконец-то и обо мне вспомнила! — сказал ей на ухо Саша.

— А я и не забывала. Только о тебе и думаю, — шепнула она в ответ. — Особенно по ночам.

На другой день с самого утра они поехали развлекаться. Ксюшу и Елизавету Павловну оставили дома — она порядком утомилась после долгого перелета. Обязанности няни взял на себя Макс: не гулять же целой толпой. .

По дороге заехали в огромный ковбойский , магазин на 79-й улице, где Саша купил себе кожаную куртку за две тысячи баксов, а Оле и Ване — настоящие потертые «левисы» с медными заклепками и тяжелым зипером. Стоили они тоже совсем не хило по двести пятьдесят. Зато все было подлинное — из коллекции шестидесятых. Во всяком случае, так утверждали улыбчивые продавцы в клетчатых ковбойских рубашках.

Потом отправились в местное подобие Диснейлэнда. С Ванькой на руках покатались на не слишком страшных горках и аттракционах. Потом Саша непременно захотел побывать в «Пещере ужасов».

— Оль, это же как в кино! Я, может, настоящих ужасов в жизни не видел! Так хочется посмотреть. Идем! — тянул он жену ко входу, оформленному в виде оскаленного рта огромного черепа.

— Ну, Сань, что ты как маленький, — упиралась Оля. Но, похоже., она просто боялась. — И Ванька для таких развлечений еще маловат.

— Макс, сходите с Ванькой по мороженому, а? А мы проветримся, — предложил Саша.

— Лады, — кивнул Макс и, посадив Ваню на шею, отправился к уличному кафе. — Съедим, Ванька, по большому айс-криму. Чур, я лимонное. А тебе, как всегда, шоколадное.

— Сань, ну что мы там забыли? — по инерции отнекивалась Оля. Но Саша уже купил билеты и подтолкнул ее к открытой вагонетке.

— Не бойся, маленькая, я с тобой. Садись, поехали!

В пещере раздавались тоскливые охи и вздохи, скрежет и вой. Иногда что-то постукивало. Наверное, кости скелетов бились друг о друга в какой-то веселой пляске смерти. Из-за многочисленных поворотов выскакивали мерзкие фосфоресцирующие рожи монстров и склонялись к самым их лицам.

— У-а-а-а... — интимно шептали они, обдавая зловонным дыханием.

Запахи здесь в пещере, все время менялись, воняло постоянно, но с разной степенью пакостности. Сырость, плесень, сера, аммиак, навоз, тухлые яйца — Саша не переставал удивляться изобретательности американцев. Наверное, под всякую мерзость у них и специальные дезодоранты заготовлены.

Прямо к Олиному лицу с резким свистом, тонким и пронзительным, как ультразвук, летела летучая мышь. Ее острые когти, отчетливо видимые на фоне лунного света, казалось, вот-вот вонзятся в Олины глаза и вырвут их из глазниц. Оля не выдержала и, зажмурив глаза, запищала не хуже той же мыши. Холодные клеенчатые крылья коснулись ее лица, и ультразвук, наконец, затих. Оля вздохнула и открыла глаза. Сашка, гад, тихо хихикал. Ему-то что, ведь летучая тварь летела не на него!

То и дело Саша с Олей проскакивали сквозь холодную и липкую паутину. Костлявые руки мертвецов обнимали их за плечи, гладили по волосам. Оля негромко вскрикивала. Но не столько потому, что ей было страшно, сколько от неожиданности. Саша лишь тихонько посмеивался. Эти картонные страшилки и в сравнение не шли с ужасами реальной жизни. Сердце его екало лишь когда вaгонетка делала крутые виражи...

Приникший к Сашиной груди сиреневый скелет вздохнул, мазнул кончиками костлявых пальцев по щеке и исчез в густом сине-зеленом дыму. Именно в этот момент Саше пришла в голову гениальная мысль. Точно, надо сыграть против Зорина Введенским. Именно так. А что? В этом была своя неопровержимая логика.

Саша еще раз про себя усмехнулся. Ну, дела! Ас другой стороны, где еще могла прийти мысль о родной гэбухе, как не в пещере ужасов?

Да-а... Надо срочно возвращаться. Ситуация с Зориным не давала ему покоя. Тот явно что-то готовил.

На выезде из пещеры они посмотрели друг на друга, ожидая найти на лицах следы прикосновений мертвецов, но не обнаружили ровным счетом ничего.

— И это все? — разочарованно спросила Оля.

— Вот видишь, а ты боялась! — улыбнулся Саша.

Настоящий ужас ждал его вечером. Когда он должен будет сказать Оле, что он улетает не через три дня, как обещала завтра.

XXVI

Это было почти поражение. Обещанная Губайсом победа в первом же туре не состоялась. В чем Зорин в глубине души и не сомневался. Даже задействованный по полной программе административный ресурс дал перевес всего в несколько процентов над главным соперником коммунистом Югановым. Хотя, конечно, часть губернаторов явно козлила: на словах бояре обещали Гаранту всемерную поддержку, но на всякий случай подыгрывали обеим сторонам. Вернее, не подыгрывали, а просто не вмешивались в ход выборов.

Будь коммунист хоть немного пообаятельней, ничего бы не помогло. Хотя придуманные еще Генераловым и Ежовой контр пропагандистские видеоролики, крутились по TV вовсю. Они по полной программе демонстрировали все прелести коммунистического рая: концлагеря, очереди, пустые прилавки. Во втором туре вовсю раскручивался лозунг «Голосуй или проиграешь», беззастенчиво заимствованный у имиджмейкеров Рейгана бремен его избирательной кампании. Или Трумэна — в такие подробности никто не вникал.

Теперь всей кампанией президента рулили дочка Гаранта и Губайс. Они привлекли и рекламную группу Зайцовского, который формулу «Голосуй или проиграешь» облек в роскошные плакаты, ролики и эстрадные представления по всей стране от Калининграда до Находки. Он был профессионалом высокой пробы и мог прорекламировать все, что угодно, платили бы деньги.

А денег было море. Океан. Своеобразным предвыборным налогом были обложены все мало-мальски значительные предприниматели. Государственные средства проходили через «Социум», «Бриг» и ряд других доверенных банков. Через эти банки и подставные фирмы деньги обналичивались, а потом чемоданами свозились в Белый дом в кабинет одного из замов министра финансов. Все это позволяло осуществлять любые, самые дорогостоящие рекламные акции и подкупать всех, от кого могла быть хоть какая-то польза. Конечно, часть денег по ходу дела прилипала к разным рукам, но оставалось все равно достаточно. Прав- да, пришлось по всей стране задерживать зарплаты и пенсии, но ведь великие дела не обходятся без жертв?

Хуже всего дело обстояло с Гарантом. Здоровье его вызывало серьезные опасения. Казалось, все и вся ополчились против него. Вкупе с самой природой! Давление скакало так, что кардиологи вынуждены были удвоить дозы лекарств. А при всех передвижениях президентского кортежа за его машиной следовал peaнимационный автомобиль, закамуфлированный под вторую машину спецсвязи...

В последнее время Виктор Петрович все чаще вспоминал анекдот андроповских времен. На вопрос: почему Брежнев везде ездил, а Андропов в Кремле сидит, следовал ответ: а потому что Брежнев работал на батарейках, а Андропов от сети. Похоже, теперь пришло время обеспечить подпитку от «сети» и самому Гаранту!

Ох, как хорошо это было знакомо Зорину! Его жена была сердечницей, и от греха подальше он положил ее в Кремлевку, где Валентина была под постоянным надзором. Но самого-то Таранта нельзя было сейчас никуда спрятать!

Да, ситуация складывалась аховая и непредсказуемая, что бы там ни говорил Губайс, славно спевшийся с дочкой Гаранта. Напряженность в отношениях между «хунтой» и «предателями» нарастала не то-что с каждым днем — с каждой минутой. Паника в рядах «хунты» наступила в тот момент, когда Губайс предложил президенту взять на очень высокую должность генерала Орла, набравшего благодаря яркой и агрессивной избирательной кампании аж пятнадцать процентов голосов.

«Хунта» боялась Орла, как огня. Уж больно страшные кары обещал он обрушить на головы продажного, как он выражался — «паркетного» — генералитета и зажравшихся бездарных руководителей спецслужб. Особенно яростно генерал нападал на Коржикова, обвиняя его в том, что коржиковские структуры потворствуют бандитам и лишают Гаранта доступа к правдивой информации.

Зорин был едва ли не единственным, кому удавалось поддерживать хоть какое-то равновесие сил в противостоянии двух кремлевских группировок. Хотя, по большому счету, он сам все-таки больше склонялся к варианту «Ч», то есть к введению чрезвычайного положения и отмене выборов. Хоть на время, хоть насовсем. Это уж как кривая вывезет.

— У нас есть прекрасный инструмент, для того, чтобы раскрутить маховик грандиозного скандала, — объяснял он Коржикову и Горностаеву. — В российском бизнесе и так не все чисто, но банк «Социум», через который реформаторы обналичивают средства, на сто процентов принадлежит бандитам. И я могу это доказать. Если поступит команда, то мы их сольем. Ваши люди отследят перемещение денег от банка к Министерству финансов, а через них к Избиркому. А мы всю эту схему предадим гласности. Президента уговорим. Он не в курсе, его подставили. Объявим на весь мир, что криминал рвется к власти и введем чрезвычайное положение. Выборы сможем перенести пока хотя бы на год. За это время подготовим достойного преемника. Ну, например, чем плоха ваша кандидатура, Александр Васильевич? А генерала Орла сошлем командовать куда-нибудь на китайскую границу. Естественно, с повышением.

Последние аргументы для амбициозного Коржикова были словно бальзам на раны. Одобрительно кивал и молчаливый Горностаев. Его вполне устраивала его сегодняшняя скромная должность главы ФСБ.

Прямиком от «хунты», то есть из правого крыла второго этажа Сенатского здания, Зорин направился в крыло левое, на третий этаж. Там обосновались «предатели».

Если в стане «хунты» царили уныние, кладбищенская серьезность и общее ощущение мрака, то у «предателей» жизнь била ключом. Стены были увешаны цветными графиками, за огромным столом что-то обсуждали, придумывали, хохотали, пили бесконечный чай вперемежку с кофе. Все тут были без пиджаков и галстуков, и буквально излучали оптимизм.

Сам Губайс в голубой рубашке с засученными рукавами успевал отдавать бесконечные распоряжения по телефону, подписывать сметы мгновенно рождающихся проектов, осыпая при этом комплиментами бегающих туда-сюда миловидных секретарш.

«Дочка-то, наверное, у Самого сейчас, — понял Зорин. — То-то Губайс павлинится, перья распустил».

Зорин на минуту почувствовал себя здесь инородным телом, посторонним вкраплением и даже рассердился: устроили в Кремле какой-то бардак! Однако тут же отогнал неуместные эмоции и мило улыбнулся. Поймав взгляд Губайса, он многозначительно, с намеком кивнул ему на дверь отдельного кабинета Тот изобразил на лице недоумение однако проследовал в указанном направлении.

— Есть идея, —. с ходу сказал Зорин главному «предателю», едва только за ними закрылась дверь. — Я предлагаю назначить генерала Орла Секретарем Совета Безопасности.

Губайс по сохранившейся со студенческих времен привычке сел на стол,свесив ноги, и оперся руками на край столешницы. На лице его появилась хитрющая улыбка, из-за которой в большой степени и сформировалась в народе его неаппетитная репутация. Он-то мгновенно оценил преимущества этого шахматного хода. Однако, как умный человек, тут же стал прикидывать плюсы и минусы этой «рокировочки».

— Совбеза? Так это же совсем дутая структура? — сделал вид, что удивился Губайс. — Совсем номинальная. Не согласится.

— Согласится. Не место красит человека, а человек место. Главное, все это торжественно обставить. Назначение огласит лично президент в прямом эфире. Сможет? — Зорин испытующе смотрел на Губайса.

— Постараемся, Таню подключим, и Акачурина подтянем, — на ходу просчитывал ходы Губайс. — Спасибо, большое спасибо, Виктор Петрович. Вам бы Нобелевскую премию за такую идею дать.

Жаль, номинации подходящей нет. Ну да придумаем! Иду к Самому.

И Губайс умчался претворять новую идею в жизнь. Голоса генерала надо было брать оптом и немедленно.

XXVII

Розовые фламинго уже проснулись. Они деловито и величественно вышагивали по вольеру, высоко поднимая коленки. Казалось, им не было дела до окружающих. Правда, и окружающих пока почти не было. Московский Зоопарк всего лишь полчаса как открылся, и на этой дальней аллее, за прудом, посетителей не наблюдалось. Разве что по водной глади деловито сновали утки и с достоинством лавировали гордые лебеди. Но это были не посетители, а хозяева пруда. Лебедей за эти годы стало больше: четыре роскошных экземпляра, по-видимому, две семейные пары. А раньше была одна.

Саша пребывал пока в полном одиночестве. Он специально приехал пораньше, чтобы без помех посмотреть на этих птиц, которыми он так восхищался. Ког-да-то в детстве, в редкие посещения зоопарка, он всегда тащил маму сюда, когда другие дети бежали к обезьянам и слонам. Теперь, когда он вырос и повзрослел, к детскому восхищению примешивалось еще и уважение. Ведь о верности друг другу, своей любви и семье этих птиц ходят легенды! Говорят, что если погибает один из лебедей, второй поднимается высоко в небо и бросается, камнем вниз. «Это называется — наложить на себя крылья, — подумал Саша грустно. — Интересно, как поступит Оля, если его все-таки замочат? Вот сейчас, например, — место идеальное!». — Он инстинктивно оглянулся и заметил вдалеке своего бывшего куратора.

Введенский приближался неторопливым прогулочным шагом, помахивая легким коричневой кожи портфельчиком. Саша отогнал мрачные мысли и принялся наблюдать за птицами.

«Странная складывается ситуация, — прикидывал Саша, следя за перемещениями ближайшей пары лебедей. — Сколько лет мы с Введенским были врагами, а злости на него нет!»

Когда-то он готов был задушить Игоря Леонидовича голыми руками, лишь бы оторваться от вездесущей гэбухи. А вот оторвавшись, он вдруг понял, что чисто по-человечески Введенский ему даже симпатичен. Просто работа у него такая. Своеобразная. Ничего личного!

Саше показалось забавным, что они похожи на двух одноклассников, которых надолго развела жизнь, а тут вдруг столкнула вновь. И связывают их только нехитрые общие воспоминания. Так как же поступить: протянуть Введенскому руку или ограничиться легким кивком головы, как в прежние времена? И кто они теперь, друзья или враги?

Удивительное дело! Приближаясь, Введенский улыбался. Саша поймал себя на мысли, что вообще никогда прежде не видел улыбки Игоря Леонидовича. А ничего улыбка-то. Почти искренняя. Не вполне, конечно, человек, но уже и не крокодил. Введенский первым протянул руку. Саша охотно ответил на это рукопожатие и тоже улыбнулся.

— Как живете-можете, Игорь Леонидович?

— Нормально, Александр Николаевич. Однако мне представляется, что не только этот вопрос вас волнует. Не затем же мы встретились? Или как, о погоде поговорим? Лето нынче раннее... — сказал фээсбэшник каким-то деревянным, ненатуральным голосом и окинул взглядом окрестности.

Получилось театрально и совсем не похоже на прежнего Введенского. Что это с ним? Неужто волнуется? А, понятно, это он шутит так!

— О погоде не будем, А вам не откажешь в прозорливости, вы прямо пророк какой-то, — начал Саша в своей всегдашней ироничной манере, то есть именно так, как прежде старался разговаривать с куратором. Но почувствовал, что сейчас это неуместно. — Да, мне хотелось бы обсудить с вами дела государственной важности.

Эти слова Саша произнес отнюдь не театральным шепотом, а самым что ни на есть банальным тоном, без всякого пафоса. Хотя куда как серьезно это звучало: государственной, блин, важности!

Введенский поднял брови — вроде как удивился. Однако было понятно, что он ожидал какого-то заявления в этом роде. Он же все просчитывает на десять ходов вперед!

Экс-куратор внимательно посмотрел на Сашу и кивнул:

— Излагайте... — он достал из портфеля пакетик" с заранее порезанным хлебом и принялся бросать его птицам. Обо всем подумал, мастер добрых дел!

— Ко мне в руки... оперативным путем... попали некоторые сведения, которые имеют отношения к развитию политической ситуации в стране, — Саша скромно потупился. Прямо не Белов — школьница на приеме у гинеколога. Мол, случайно мимо начальства бежал, хвостиком махнул, вот тайна упала и прилипла. Помогите, дяденька, разобраться, что к чему. — В общем, в Кремле есть силы, которые, по-моему, готовы пойти на самые драконовские меры, если ситуация с выборами станет выходить из-под контроля...

— Вы, конечно же, имеете в виду нашего общего «друга» Виктора Петровича? — Введенский махнул рукой в сторону, наверное, Кремля.

— Именно, — порадовался Саша сообразительности Введенского.

Приятно все же работать с умными людьми, слов лишних можно не тратить.

— Но ведь вы сами работаете с ним в одной связке. Ваш банк «Социум» курирует, если не ошибаюсь, именно он? — словно бы удивился Введенский.

— Это еще вопрос — кто кого курирует, — Саша широко улыбнулся и сделал легкомысленный жест рукой.

— Не заноситесь, Александр Николаевич, — осадил его Введенский. — Не стоит надмеваться, тем более в вашем положении. Зорин — очень неслабый противник. Он вполне может сожрать вас со всеми потрохами и фондами и даже не подавится.

— Вот именно для того, чтобы заранее испортить ему аппетит, я и хотел с вами встретиться. Давайте сейчас не будем вспоминать старое, — примирительно

сказал Саша. — И у вас и у меня есть взаимные претензии. Но они — в прошлом. А сейчас речь идет о будущем.

Введенский бросил птицам последний кусок хлеба, аккуратно свернул пакетик и положил его в портфель. Вот он — главный принцип гэбэшника: не наследи!

— По нашим сведениям, его кардинальный план не одобрят наверху... — сказал он уверенно.

«Да, — подумал Саша, — Введенский явно не зря получает зарплату!» _

— Ну, это уж пусть они сами между собой разбираются, — Саша махнул рукой так резко, что ближайшие утки на пруду забеспокоились и разлетелись в стороны. — Своя рубашка ближе к телу. Мне бы хотелось иметь всего лишь гарантии того, что Виктор Петрович под шумок не сольет нас. Зарабатывая политический капиталец. У меня много чего на него есть. Интересного, между прочим. В случае чего мог бы поделиться с вами, если ситуация начнет становиться слишком опасной.

— Ну так припугните его, выложите перед ним солидный компромат. У вас же он заготовлен? — Введенский не столько спрашивал, сколько утверждал.

— Кое-что есть в заначке, — не стал отнекиваться Белов. — Только, боюсь,

они все там друг друга покрывают и наш компромат, даже попади он в соответствующие органы, просто положат под сукно.

— Так что же вы хотите от меня? — как будто удивился Введенский.

— Информации. Максимум сведений о его личной жизни, прошлом, связях, контакты, женщины... У каждого человека ведь есть что-то такое за душой, что он хотел бы скрыть от окружающих и, особенно, от самых близких. Скелет в шкафу, — Саша внутренне усмехнулся, вспомнив, что идея подключить к операции Введенского осенила его в пещере ужасов, в объятиях именно скелета. — Ну, вы сами понимаете…

— Хотите сыграть на нашей старой вражде с Зориным? Тогда им вы сыграли против нас. Теперь — нами против него? Запомните, Александр Николаевич, мы — не мстители, мы — псы государевы.

— Ну, зачем же так, Игорь Леонидович. В конце концов я на том оружии больше десяти миллионов потерял...

— Ну хорошо, не будем считаться потерями. Я сделаю то, о чем вы просите. Только мое участие нигде не должно всплыть.

— У меня — как в сейфе Центробанка, — растянул губы в улыбке Саша.

У него уже начало сводить мускулы лица от этой маски доброжелателя и своего парня. Но, что поделать, назвался груздем — улыбайся от уха до уха. Надо, надо -передвинуть эту фигуру — офицера, между прочим, — на шахматной доске!

— Ладно, будь по вашему, Александр Николаевич, — Введенский жестом остановил готовые посыпаться аргументы-уверения в лояльности, солидарности и прочая, прочая. — Считайте — договорились. Только учтите. Я сейчас выступаю не от своего ведомства, а приватно, от себя, лично. Как человек, по-своему вам симпатизирующий и не желающий вам зла.

— Спасибо, Игорь Леонидович. Как дочка?

— В порядке дочка. — Этим кратким ответом Введенский явно дал понять, что дошел уже до самых крайних границ «дружественности». Дальше хода не было. Заминированная территория.

Саша уже готов был попрощаться, однако Введенский остановил его:

— У меня есть для вас небольшой сюрприз. Думаю, это как раз то, в чем вы нуждаетесь, — Введенский открыл свой кожаный портфель и достал оттуда тонкую зеленую папку.

Саша быстро пролистал вложенные в нее документы. Секретные файлы!

— Ни фига себе! — присвистнул он и с искренним восхищением спросил Введенского: — Вы что, знали, о чем я вас буду просить?

— Запомните раз и навсегда, Александр Николаевич, — сдержанно, с достоинством ответил Введенский. — Мы знаем все. И обо всех.

Белов улыбнулся. Знакомый почерк! Введенский вновь заговорил о себе во множественном числе. Мы, Николай Второй, понимаешь!

— А мою папочку мне не презентуете? — вкрадчиво поинтересовался Саша.

— Рано, Александр Николаевич. Вот если доживете до пятидесяти, на юбилей подарим. Копию, — уточнил Введенский, подавая руку на прощанье.

Саша крепко пожал ее, и они разошлись в разные стороны, хотя опять на какое-то время им предстояло идти одним путем. «Вот парадокс, — подумал Саша, — мне доставляет удовольствие общение с гэбэшником! Чума!»

За его спиной неприятно, хрипло каркнула какая-то птица. Саша оглянулся на вольер. Вот так штука! Неужели это фламинго в кои-то веки подал голос? Тоже ведь — контраст между нелепым розовым тельцем на длинных ногах и способом выражать свое отношение к жизни!

XXVIII

Это есть их последний и решительный бой! Ну, пусть не совсем последний, но Аня настроена была весьма и весьма решительно.

Она стояла перед зеркалом в костюмерной и подсчитывала очки в свою пользу. Сегодня она была во всеоружии. Высокая прическа, над которой ее. парикмахер Вадик бился два часа, была ей необыкновенно к лицу. Особенно мастеру удался небрежный локон, который, выбившись причудливой «лишней» спиралью, опускался на ее оголенное плечо. Локон этот подчеркивал и длину шеи, и матовую белизну умело подпудренной кожи. Декольте «держи меня!» было на грани фола. Просто супер! А новые перламутровые тени и вовсе чудо.

Анна еще придирчиво окинула взглядом свое отражение и, не найдя изъяна, загадочно улыбнулась сама себе и подмигнула. Держись, Белов! Ох, чуть не забыла! Взяв флакончик «Чарутти имидж» Аня выпустила из пульверизатора душистое облако и вошла н него. Нежный запах окутал ее всю, она с удовольствием вздохнула. Ну что, пора!

Сегодня был особый день — начало съемок. В мире кино первый совместный банкет, на котором присутствовала вся съемочная группа, был чрезвычайно важным ритуалом. Ведь как запряжешь, так и поедешь, — утверждали бывалые киношники. И сегодня на этот праздник она идет вместе с Сашей!

Как там говорят в народе: жена не стенка, можно и отодвинуть? Именно этим Аня и решила заняться на нынешнем торжестве. Она выбрала настоящий женский путь к достижению цели. Сегодня она заставит Сашу поревновать, а ревность, как известно, чувство, которое может толкнуть мужчину на серьезный шаг.

В их группе был молодой актер, красавчик Леня, которого Аня и решила сделать орудием претворения, в жизнь своего плана. Все подготовительные работы были проведены на высшем уровне — одного мановения ее руки было достаточно, чтобы Леня пристал к ней, как рыба-прилипала. Ну, пусть не намертво, но так, чтобы Белов, наконец, понял, какой он счастливчик. И что за счастье это он должен если не бороться, то держаться обеими руками. Все познается в сравнении!

— Ого! — Саша оценил ее приготовления. Он стоял в дверях костюмерной, протягивая ей роскошный букет белых; лилий. — Прикоснуться-то можно?

— Только осторожно! — рассмеялась она, подставляя щеку.

Устроив лилии в высокую вазу, она напоследок взглянула в зеркало. Ну просто чудо как хороша! Она сунула в сумочку духи, щелкнула золоченым замочком и царственным жестом протянула руку Саше:

— Едем...

Все были уже в сборе, они подъехали одними из последних. Праздновали в Од- * ном из павильонов «Мосфильма», в столовой, украшенной цветами и освещенной гирляндами разноцветных лампочек.

Леня был на месте, и, здороваясь с ним, Аня не просто прикоснулась щекой к щеке, как с другими коллегами, а нежно провела по лицу Лени губами, оставив светло-розовый след от помады. Высокий Леня ошеломленно смотрел на нее во все глаза, не смея стереть след волшебного поцелуя с перепачканной щеки.

Саша, казалось, не обратил внимания на то, что она явно выделила красивого мальчика из гущи киношного народа.

Торжественная часть затянулась. Режиссер говорил долго и проникновенно, пока его не заставили выпить шампанского. Говорили и Киншаков, и Фил. Те были кратки, только Фил чуть было не увлекся пересказом сюжета. Но его остановили быстро, все тем же шампанским.

Прежде, чем веселье перешло в танцы и философические беседы, была разбита большая тарелка. Осколки тарелки режиссер раздал всем участникам будущего фильма.

— Зачем это? — спросил Саша, когда Ане выдали ее осколок, белый с синим цветочком.

— Это обычай такой в кино, — объяснила Аня. — В первый день раздают осколки, а в последний день, когда фильм уже готов, их собирают и склеивают опять в тарелку.

— И куда потом эту тарелку?

— Не знаю, — пожала Аня плечами, — никогда об этом не думала. Наверное, режиссер у себя оставляет.

— Н-да, — почесал Саша в затылке, — слышь, Фил, — спросил он раскрасневшегося и возбужденного друга, который подошел к ним с бокалом шампанского, — а что если нам, как Подпишем контракт, стодолларовую купюру разрывать на части, а после склеивать?

— Класс! — восхитился Фил. Все маленькие ритуалы мира кино были ему в кайф.

На Сашин взгляд, набрались все очень быстро. Наверное, тренируются мало.. Или, наоборот, слишком много. Он беседовал с Киншаковым, поглядывая время от времени на Аню. Нельзя было не заметить, что, танцуя с высоким красивым пареньком, она как-то слишком интимно к нему прижимается. Жмется, блин, как мартовская кошка!

— Александр Иванович, а это кто? — кивнул он на как раз проплывавшую мимо них пару.

Кроме Ани с ее красавчиком, на пятачке в веселом свете разноцветных лампочек танцевали еще три пары, да еще две девчонки отплясывали нечто вроде твиста. Извивались, в общем, как могли, бренча бижутерией.

— Кто? — обернулся Киншаков, стоявший спиной к залу. — А! Это Леонид, — сразу сориентировался он, — в прошлом году ВГИК закончил. Способный мальчик, пока, правда, не на главных ролях.

— Да уж вижу, что способный, — Саша нахмурился.

«Способный мальчик», кажется, пытался поцеловать Аню в шею. Саша почувствовал, как тихое бешенство охватывает его. Значит, не на главных ролях?

— Ну как? — спросил он тяжело дышавшую Аню, когда она, вернулась после танца и, как к живой воде, припала к шампанскому. Он отобрал у нее недопитый бокал. — Может, тебе хватит?

— Саш, не вредничай! — она хихикнула, притворяясь более пьяной, чем была на самом деле. Кажется, подействовало! Мавр проснулся! А его девушку уводят из стойла! Словно в ответ на ее мысли Саша повернулся к наглому претенденту:

— Она нэ танцуэт! — копируя южный акцент, заявил он молодому дарованию, который вновь явился звать Аню на танец. — Или как? — с недоброй улыбкой обратился он к Ане.

— Пока нет, Ленечка! — она многообещающе улыбнулась юноше и послала ему воздушный поцелуй.

Помада на губах ее была размазана, а глаза как-то странно «расфокусировались» и словно смотрели в стороны.

— Я ухожу, — твердо сказал Саша. — Ты со мной?

Аня поняла, что немного переиграла:

— Да, — сказала она неуверенно и поправила прядку-завлекалочку, на которую возлагала столько надежд.

Она уже поняла, что проигрывает сегодняшнюю битву. Это была не та ревность, на которую она рассчитывала. Белов заревновал, конечно, но это не была то безумная страсть, которая заставляет бросить семью и пасть к ногам любимой-Ревность в исполнении Белова означала лишь разрыв. А это ей было вовсе ни к чему.

Саша был ей нужен. Она могла даже перечислить причины, почему он ей нужен: финансовая поддержка, уверенность в том, что она под его защитой! сладкие ночи, наконец. Может, это и есть любовь?

— Запомни, Аня, — сказал ей Саша когда они приехали домой. — Меня эти ваши бабские штучки не трогают. Хочешь быть свободной женщиной — пожалуйста. Хоть тысячу раз. Но если ты со мной, тогда выбирай. Либо ты со мной, либо — нет. Кордон, конечно не в счет, он тебе для бизнеса нужен. Но в остальном... И запомни. Моя семья — это мое дело, тебя это не касается. Жену и сына я не брошу.

— А меня? — жалобно Спросила Аня:

— Ну, если ты будешь долго хорошо себя вести... — рассмеялся Саша и повалил ее на широченную кровать, свидетельницу изнуряющих ночей. — Будешь? — отрываясь от ее губ, спросил-потребовал он.

И она снова ответила: Да.

Все оставалось так, как и было. Семья отдельно, она — отдельно. Мухи-котлеты, вот и весь вам сказ. И стоило из-за этого два часа мучиться над безнадежно испорченной теперь прической?

XXIX

— Ба, смотли, смотли, дог! — Ванька радостно потянул Елизавету Павловну навстречу тоненькой девушке, выгуливающей какую-то невзрачную лохматую собачонку цвета палой листвы...

Они гуляли по улице пешком. Как и всегда. На этих ежедневных пеших прогулках настаивала Елизавета Павловна, утверждая, что от постоянных поездок на автомобиле у нее мышцы атрофируются.

— И ребенку полезно, — не желая слышать возражений, настаивала она. — Я хотя бы его начну учить. Вон, у Германа Михайловича внук, Стасик, пошел в школу. Он и в Париже был, и по-испански говорит. А учительница сказала: достаньте тетрадки в клеточку! А Стасик — в рев!

— Почему в рев? — не поняла Оля.

— А потому что Стасик не знал, что такое «клеточка»! Что такое икебана и барокко знал, а тетрадь в клеточку — нет. И у Ивана так же — никаких навыков у мальчика нет! Сосну от елки не отличит!

— Зато в пальмах разбирается! — рассмеялась Оля.

Но гулять ежедневно с бабушкой Ваньку заставила, сама в это время отдыхая от бабули. Все-таки она стала ужасной занудой и придирой, но ничего, с Ванькой, глядишь и повеселеет...

Ванька рванул было к собачонке, но железная рука старой маленькой леди не отпустила его:

— Какой это тебе дог! — строго одернула Елизавета Павловна правнука. — Обыкновенная дворняжка!

— Хай! — приветственно подняла руку хозяйка собачки.

— Хай! — радостно откликнулся Ванька.

— Гуд дей, — поздоровалась и Елизавета Павловна.

Девушка спросила что-то по-английски. Тараторила, как трещотка. Порядком подзабытый английский Елизаветы Павловны не позволил понять вопроса.

— Ай донт андестенд, — сказала она гордо.

Ей здесь не нравилось все. Принципиально! Зачем ребенку взяли няню-украинку? Иван и так уже говорит на смеси русского и английского, так зачем мальчику еще и хохлядкий акцент? Все-таки он — коренной москвич. Причем как минимум в третьем поколений.

Елизавета Павловна чрезвычайно гордилась принадлежностью своей семьи к настоящей московской интеллигенции. Интеллигентов не из того отряда революцией призванных, бывших ра-бочих-крестьян, что как грибы поперли в инженеры после революции, а из настоящих, потомственных. Ее муж-был профессором Московской консерватории, а родители мужа, дворяне, были из медиков.

Ее собственный отец преподавал в Бауманском училище. Елизавета Павловна предпочитала забывать, кем работала ее мама, пока не вышла замуж за преподавателя Бауманского. А мама ее, уроженка села Горюново Липецкой области, бежав от голода, пристроилась в Москве домработницей в дом молодого ученого, того самого преподавателя, Павла Алексеевича Бахметова.

Кроме няни, ей, конечно, не нравилась повариха. Слишком уж по-простому та готовила. За ту зарплату, что ей платят, могла бы расстараться и готовить, ну, попознавательнее, что ли. Китайская кухня, итальянская, французская, наконец! А то сплошные блины, борщи да прочая кулинарная «Рассея». Ей-то, самой, ничего не надо — она давно на молочной диете, но Ваня же растет! Да и Оленька похудела, почернела, прямо скоро в мулатку превратится!

Следующим после поварихи шел Макс. И хотя тот угождал старушке, как мог, из последних, надо сказать, сил, один взгляд на его бандитскую рожу портил Елизавете Павловне настроение. .

Но больше всего ее возмущали американские цены. Это просто наглость какая-то! Тертые техасы, которые Оленька купила себе и ребенку, стоили как ее пенсия за полгода. И это не вместе, а каждая пара! С ума можно было сойти от таких цен.

— Ба, это ж настоящий «левис», — убеждала ее Оля, разглядывая восхитительные потертости на джинсах.

— Хоть правис, — сердилась бабушка. — Штаны и есть штаны.

Оля посмеивалась над бабушкиными причудами, но иногда бабуля доставала ее не на шутку своими мелкими придирками. К тому же ей и самой обрыдла эта Америка, а бабушка только подливала масла в огонь.

Оля пыталась изобрести что-нибудь, чтобы нейтрализовать бабушкину активность, направить ее в мирное русло.

— Макс, надо придумать план «укрощения бабули», — обратилась она к верному стражу-телохранителю.

Макс, у которого Америка тоже сидела в печенках, так он соскучился по настоящему делу, охотно подключился к заговору...

Кроме всего прочего бабушку разочаровали и фитнес-центры.

— Одни негры, — поджала она губы после первого же посещения.

— Бабуль, да ты расистка? — удивилась Оля.

— Ничего я не расистка, — обиделась Елизавета Павловна. — Но там даже тренеры черные.

С местными русскими она также не захотела общаться. Был здесь, в Майями, Макс отыскал, русский клуб для тех, кому за тридцать. Елизавета Павловна милостиво согласилась съездить на субботнее чаепитие и даже надела по такому случаю бусы из розового жемчуга, подаренные внучкой. Вернулась она разъяренной.

Макс еле сдерживал смех, пока вез ее домой.

— Кому за тридцать! — чуть ли не кричала Елизавета Павловна. — Ни одного интеллигентного лица!

Вечером взрослые собрались возле бассейна за круглым пластмассовым столиком, накрытым к ужину. Уже стемнело и Антонина зажгла свечи. Бабушка все еще пребывала под впечатлением своего визита и продолжала открыто возмущаться здешними нравами.

— А кто там был? — выспрашивала Оля.

— Кому за восемьдесят! Вот кто там был. Я чувствовала себя неприлично молодой, — красивый вечер и мягкий свет свечей отнюдь не действовал на бабушку умиротворяюще. — Там собрались одни маразматики.

И Елизавета Павловна рассмеялась совсем по-молодому, вспомнив безумную беседу двух старух — толстой и тонкой.

Тонкая, настоящий белый одуванчик, по-плебейски отставив мизинец, отхлебывала из чашки чай с лимоном. Она что-то прощебетала, отказываясь от прозрачного ломтика ветчины, который протянула ей добродушная, крашенная в огненно-рыжий цвет толстая:

— Ах нет, что вы, что вы, я мясного уже двадцать лет не ем!

— Какая вы молодчина! — восхитилась толстая. — А я вот не могу отказаться от мяса. Как-то пробовала, нo только неделю продержалась. Организм, знаете ли, требует.

— А я вот только иногда нарушаю. И то только в отношении рыбы, — призналась одуван.

— Да-да, — кивала рыжая. — А сколько лет вы уже вегетарианка? — Тонкая собиралась ответить, но толстая ее остановила. — Нет-нет, не говорите! Я сама попробую отгадать!

Она на секунду задумалась и радостно воскликнула:

— Лет двадцать?!

— Как вы догадались? — изумилась тонкая. Пушинки .вздыбились на ее голове, словно готовясь к отлету.

— У меня иногда так бывает... — скромно потупилась рыжая, — знаете, что-то вроде прозрения...

Оля хохотала, хохотала, долго не могла успокоиться. У нее даже слезы от смеха выступили, так здорово бабушка изобразила этих старых эмигранток.

— Смейся, смейся, но больше я в этот дом престарелых не поеду. Надо же — кому за тридцать! — сердито возмущалась Елизавета Павловна.

И все-таки Макс укротил бабушку! Та неожиданно повелась... на шоппинг!

Оказалось, Америка совсем не такая уж дорогая страна. И за гроши здесь, в Майами, можно было накупить массу шмоток. Бутики на Оушен драйв оставили Елизавету Павловну равнодушной — сил возмущаться ценами, особенно переводя их в российские пенсии, у нее уже не было. Зато маленькие магазинчики на Коллинз Авеню и Вашингтон Авеню привели ее в восторг. Там, на развалах, лежала одежда. Всех фасонов, цветов и размеров. Стоило это все — копейки. Вернее, центы.

Теперь через день Елизавета Павловна ездила на охоту. И всегда возвращалась с добычей. То свитерок из «настоящей шерсти», то пальто, то сапоги приносила в дом.

— Добытчица ты моя, — смеялась Оля, но в душе радовалась, что теперь бабушке нашлось здесь дело по душе.

Ей самой безумно, до жути хотелось домой. В Россию, домой! Когда же, когда же? И наконец Саша дал отмашку:

— Покупай билеты на; следующий понедельник, — позвонил он ей в конце июня.

Оля бросилась собирать вещи, хотя, времени до отъезда было полно! А сердце ее пело: «В Москву! В Москву! В Москву!»

XXX

Никогда еще Сенатское здание Кремля так не напоминало потревоженный улей. Дым стоял коромыслом. По державным коридорам, помнившим поступь железных наркомов, носились девочки и мальчики с бумагами в руках, громко переговариваясь между собой и порой едва не сбивая с ног солидных обитателей кабинетов.

До первого тура избирательный штаб, организованный «предателями», функционировал в основном в «Президент-отеле» на Якиманке. Но теперь его ^мозговой центр вместе с необходимой обслугой окончательно переместился в Кремль. Причем разместился на президентском третьем этаже. Администрации даже пришлось выселить из своих законных кабинетов кое-кого из чиновников. В общем, все бурлило и булькало.

Зорин нервничал. И даже снова закурил, отчего старался воздерживаться с тех пор, как заболела жена. Притом курил много, прикуривая чуть ли не одну сигарету от другой.

Ситуация накалялась. И никакие" рейтинги, по его мнению, не отражали истинного положения дел. Нельзя же эти проценты растягивать до бесконечности! Аналогия с презервативом напрашивалась сама собой! Тем более, сам Гарант опять был на грани своих возможностей и в любой момент мог сломаться. Об этом уже пошли по всей стране слухи, умело поддерживаемые противником. Поэтому любой ценой время от времени надо было президента предъявлять народу по ящику. Хотя бы в псевдопрямом эфире.

Правда, в последний раз пришлось отказаться от телевыступления в пользу радио, чтобы окончательно оторваться от народа: так сказать, с глаз долой! Но не из сердца вон!

А вот с сердцем президента было хуже некуда. Добей-ка и Акачурин настаивали на немедленной операции. Но это было бы катастрофой. С операционного стола в президенты? Прецедентов в мировой практике еще не было!

Одновременно усиливалось и противостояние в самом Кремле. «Хунта» и «предатели» готовы были перегрызть друг другу глотки отнюдь не в переносном смысле. Главным сейчас был доступ к телу. «Предатели» здесь на полкорпуса шли впереди — на их стороне была дочь самого президента!

В последнее время Зорин просто разрывался между двумя полюсами власти, но сегодня ситуация стала критической. Надо спасать Россию! Россию надо спасать! Пора запускать план «Ч». Решено!

Но перед тем, как звонить Губайсу, Зорин навел порядок в своем кабинете. Расставил вдоль стен стулья, разложил папки на столе, сел в кресло и не торопясь закурил. Спокойно, Ипполит, спокойно! Он представил себя пилотом президентского самолета. Вот сейчас он возложит руки на штурвал, и Россия совершит очередной крутой вираж на очередном витке своей истории. Зорин еще раз прикинул последовательность действий, безжалостно задавил в пепельнице недокуренную сигарету ж поднял трубку телефона АТС-2:

— Анатолий Парисович? — сказал он, услышав в трубке наглый голос. — Зорин. Я сейчас поднимусь.

— Жду вас, — ответил Губайс.

Губайс встретил Виктора Петровича на пороге своего кабинета. Он выглядел очень усталым, но был по-прежнему полон энергии. Энергии разрушения, по мнению Зорина!

— Анатолий Парисовйч! Наличку для избиркомов доставят сегодня в Белый дом. В кабинет Кондрашова. Завтра необходимо, чтобы ваши люди забрали деньги и передали их по инстанциям. А то рискуем не успеть.

— Я вас понял, Виктор Петрович, — ответил Губайс. — Организуем. Главное, чтобы Коржиков не помешал. А то он сдуру какую-нибудь бузу затеет. Похоже, он на грани нервного срыва?

— Похоже, — подтвердил Виктор Петрович.

— Так, у меня есть идея! — поднял палец Губайс. — Деньги будем выносить в коробках из-под оргтехники. Для этого достаточно обычного пропуска и разрешения на вынос техники. А к вам у меня будет личная просьба. Постарайтесь удержать этих наших Пиночетов, — Губайс указал вниз, — от опрометчивых поступков.

— Само собой, — усмехнулся Зорин и поспешил откланятся. Дело сделано, как говорил наш последний генсек, процесс пошел...

«Пиночеты» в полном составе сидели в кабинете Коржикова, когда в штаб заговорщиков на всех парах влетел Зорин.

— Все, операция намечается на завтра, -- прямо с порога объявил он. — Деньги для избиркома будут выносить в коробках из-под оргтехники. На вас — задержание, а я по своим Каналам организую журналистов. Сделаем утечку в прессе и тогда вы сразу — к Самому. Даем прямой эфир... — он задумался. — Ну, в общем, эфир. Записываем его обращение к народу. В том смысле, что в избиркомы на всей территории страны проникли предатели родины и криминал. Подтверждающие это факты я обеспечу.. Речь я урке набросал и подготовил проект указа о введени чрезвычайного положения. Поставим бандитов на место, — пафосно закончил Зорин.

— А если Сам не сможет? — осторожничал Горностаев.

— Тогда текст прочтет диктор, — твердо ответил Зорин и улыбнулся, чтобы разрядить обстановку. — А может, Анатолия Парисовича попросим зачитать?

Коржиков закашлялся. Или это он так смеялся?..

Из Кремля Зорин тут же поехал в Белый дом. Надо было все подготовить, чтобы в последний момент из-за какой-нибудь нелепой случайности не сорвался его гениальный план. К тому же нужно было срочно сколошматить убедительное досье для президента, уместив информацию максимум на двух страничках крупным шрифтом. Более длинный текст Гарант и в лучшие-то свои времена не всегда воспринимал.

А то эти паркетные генералы, вспомнил он меткое определение генерала Орла, могут только руками махать и скрежетать зубами. А информацию нужно подавать четко, дозировано и доступно. Как в первом классе — все по полочкам.

В приемной его, едва не перебирая ногами на месте от нетерпения, уже дожидался застоявшийся Петя Исаев.

— Зайди, — бросил ему на ходу Зорин.

Что-то сегодня помощничек выглядел слегка помятым. И эта помятость наблюдалась уже не в первый раз. Разговор с ним у Зорина был короткий.

— В общем, Петя, так. Еще раз на работе замечу у тебя в глазах этот нездоровый блеск, — Зорин тяжело посмотрел на вмиг опустившего глаза Петю, — выгоню к чертовой матери! Что с тобой вообще творится? Баба, что ли какая не дает?

— Баба, — послушно согласился Петя.

— Да плюнь ты на нее, — разозлился Зорин. — Не до баб сейчас. Давай, с глаз

моих долой. Опохмелись и спать. Чтобы к утру был как стеклышко! Завтра понадобишься мне на целый день. Будешь держать руку на пульсе истории!..

На метро Петя добрался до «Охотного ряда». Служебную машину он решил не брать — неохота было общаться ни с кем даже с водителем.

Из автомата на Тверской, чуть проветрившись, Петя позвонил Павлючкову: — Похоже, все намечается на завтра. С самого утра, — сообщил он, в-очередной раз чувствуя себя мелким и отвратительным предателем.

Опохмелиться и вправду очень хотелось. А прямо перед носом швейцар открыл дверь в «Националь». Значит, так тому и быть. Дороговато, конечно, но сто грамм и кофе в баре можно себе позволить.

Внутренний дворик «Националя» был забран сверху стеклянным куполом и немножко напоминал аквариум. Усевшись в кресло, Петя заказал сто грамм армянского и двойной эспрессо.

Все последнее время Петя жил как уже приговоренный к казни преступник. Окровавленная Аида исправно являлась ему во сне. Она ничего не говорила,

лишь укоризненно качала аккуратно причесанной головой.

А однажды Аида сидела перед ним на стуле, как Шарон Стоун на допросе. Она загадочно улыбнулась, многозначительно закинула ноту на ногу. И Петя увидел, что под короткую юбку девушка не надела трусиков — мелькнуло что-то столь интимное, что Петя даже возбудился во сне. Как там Зорин сказал: «Баба не дает?» Во-во, не дает и не даст никогда. По причине пребывания в Аиде, царстве мертвых, от названия которого и произошло ее имя.

Не раз в голову Пете приходила шальная мысль съездить на Рублевку, поискать в лесу могилу Аиды. Но это бывало, лишь когда он совсем перебирал с алкоголем. Протрезвев, он начинал понимать всю абсурдность этой затеи. Какая на хрен могила?

Долгое время после смерти Аиды он тщательно просматривал криминальную хронику во всей желтой прессе, рассчитывая наткнуться на упоминание типа «В подмосковном лесу найден труп обнаженной девушки с ножевым ранением под лопаткой...», но ничего мало-мальски подходящего не находил. Хотя трупов было много. Слишком много.

Несколько раз он подумывал о том, чтобы признаться во всем Виктору Петровичу. Но, не решившись открыться сразу, он увязал все глубже и глубже, исправно поставляя информацию Павлючкову. И все больше и больше пил. Он тысячу раз клял себя за то, что по глупости дал себя так подставить и еще больше за то, что все-таки не признался сразу Зорину. Но тогда Он был слишком напуган, чтобы принять верное решение.

Конечно, Аиду он не убивал. Но какая разница? Если эти люди только для того, чтобы получить информатора, способны убить человека, то уж его, Петю Исаева, они живьем в землю закопают, если что. То есть, в конце-концов их он, безусловно, боялся куда больше, чем своего патрона. «Дружба» с пацанами, кстати, сразу после того случая кончилась. Петю больше не приглашали на веселые вечеринки. И общался он только с Павлючковым. Или по телефону или передавая микрокассеты с записями разговоров Зорина.

Коньяк его привел почти в норму. Оставалось залакировать кофейком и отправиться на боковую. Авось, в дневной сон Аида не влезет.

В баре тем временем посетителей прибавилось. Играла тихая музыка из какого-то старого французского кинофильма. Кажется, из «Мужчины и женщины», определил Петя. Хорошо хоть Верди не запустили.

Через два столика от него пристроились две ярких девицы. Блондинка и брюнетка. Брюнетка сидела к нему лицом. Профессионалка — опытным глазом определил Петя. Блондинка сидела к нему спиной. Что-то в ее облике показалось Пете знакомым. Блондинка прикурила.

«Не может быть!» — Петя помотал головой, пытаясь прогнать наваждение. Неужели Аида уже стала мерещиться ему наяву. Или это белая горячка так начинается?

Однако это была если и горячка, то не белая. К девицам подошел официант и поставил на их столик чашечки с кофе. Призраки не потребляют кофе! Блондинка повернулась к официанту и что-то тихо сказала. Петя увидел ее четкий профиль. Это была Аида.

«Идиот! — мысленно взвыл Петя. — Какой я идиот!»

Но одновременно он почувствовал такое облегчение, будто на секунду-другую перестало действовать земное притяжение: дунь на него, и он взлетит к стеклянному потолку. Звонить, немедленно звонить патрону!. Предупредить, отмотать все назад, как пленку в магнитофоне!

Бросив деньги на столик, он выскочил из отеля. Однако походив несколько минут в нерешительности взад-вперед мимо телефона-автомата, он вдруг вспомнил, что в кармане у него лежит мобильник. Найдя в электронной памяти номер Зорина, он уже готов был нажать зеленую кнопку, но остановился. Назад ходу все равно не было. Он сам сплел паутину, в которой теперь запутался.

Петя бросился ко входу в «Националь». Швейцар в ливрее любезно распахнул дверь. Петя быстрым шагом направился к бару. За столиком, где только что сидели Аида с роковой брюнеткой, никого не было. Только в пепельнице дымилась сигарета. Так была ли Аида?

XXXI

От этих выборов у Пчелы уже двоилось в глазах. Рядом с ним, на его же подушке лежала белокурая голова девицы. Повернувшись в другую сторону, он обнаружил точно такую же голову, точнее, затылок уже и справа от себя. Зато на отдельной подушке.

«Е-мое! — сказал себе Пчела и аж присвистнул от удивления. Чуть приподнявшись, ой огляделся. Третьей головы не наблюдалось. — Уже проще...»

Надо было вспомнить, как оно все так получилось. Не без труда ему это удалось.

Вчера он завис по старой памяти в «Метелице», где теперь устроили вполне приличное казино, а по соседству и ресторан с танц-полом. Там-то он и положил глаз на белокурую девицу. Потанцевал с ней. Познакомился. Звали ее Леной. Пригласил за свой стол. Та согласилась, но пообещала переместиться чуть попозже.

«Чуть попозже» она и появилась. Но не одна, а в двух экземплярах.

— Знакомься, Витя! Это Марина. Моя сестра-близняшка!

— Очень приятно, — ответил Пчелкин и замолчал.

Впервые в жизни он не знал, о чем говорить с женщинами. Случай был неординарным. Сестры были действительно похожи как две капли воды. Ничего себе такие капли, аппетитные, прямо секс-капли. То, что доктор прописал. Не профессионалки — любительницы.

В общем, к Пчеле на квартиру они поехали вместе, втроем и очень неплохо, а главное дружно провели время. Любительницы могли дать фору и матерым профи. Вспомнив об этом, Пчела даже подумал, что знакомство с «каплями» следует продолжить. Правда, не сегодня. Й даже не завтра.

В последнее время он буквально стоял на ушах. Предвыборный финансовый ажиотаж ведь не освобождал его от прочих обязанностей по Фонду, по металлу и всему прочему. Часть обязанностей он все же переложил на Генриха Петровича, срочно вызванного из австрийской столицы. А сам сосредоточился почти исключительно на кремлевских делах-делишках.

Пчела уже и сам не помнил названия всех фирм в России, Европе и на всяких островах, которые — не острова, а фирмы — они пооткрывали для проводки и отмывки денег. Схема была проста, как пионерская песня.

Фирмой в России с какой-нибудь закордонной фирмой заключался фиктивный договор на поставку, например, партии компьютеров из Лиссабона. Российская фирма через «Социум» переводила безналичные рубли, полученные из бюджетных средств, на счет заграничного «партнера». Уже в долларах. Пока еще тоже безналичных. Потом контракт расстраивался по каким-нибудь форс-мажорным обстоятельствам. Деньги возвращались. Но так как это были поступления уже из-за границы, то безнал вполне законно можно было превратить в наличку.

И так — раз, еще раз, еще много-много раз. При этом никто, кроме Пчелы, конечно, не следил, в соответствии с каким обменным курсом все это происходило. Тем более, что курсов этих было несколько — для самых разных категорий экспортеров и импортеров. Маржа достигала иногда нескольких процентов. Эти проценты Пчела считал четко своими, честно заработанными.

С остальных операций — за срочность — «Социум» получал также от пяти до десяти процентов. В общем — игра стоила свеч. Хотя и стремно было — не дай бог, придут к власти коммуняки. Тогда выбор простой — делать ноги из страны, если успеешь. Или куда как менее приятный вариант — гостеприимная, приветливая Колыма.

На всякий случай все доходы Пчела аккумулировал на именных и номерных счетах по всему свету. На черный, тьфу-тьфу-тьфу, день.

Наличку возили чемоданами. Все больше в Белый дом. Что будет с ней дальше, Пчелу не касалось. Хотя он иногда и жалел об. этом. Стоило только представить на минуту, сколько денег оседает в чужих карманах перед тем, как их более мелкими партиями отправляют по инстанциям! Ну да ладно, всех денег не заработаешь.

Дай Виктор Петрович уж больно воду мутил. И с бюджетными поступлениями расщедрился как никогда. И ласков был, как крокодил перед обедом: Добрый такой крокодил, сентиментальный.

— Ох, не к добру все это, — говорил Пчела Саше.

А тот всякий раз отвечал примерно одно и то же:

— Подожди, Пчелкин, пусть у него поглубже коготок увязнет. Тогда не сорвется. Он хитер, а мы хитрее. Ведь правда, Пчелкин?

Пчеле вновь и вновь приходилось соглашаться. Здесь у него выбора не было. Может, оно и к лучшему?

Сразу после звонка Павлючкова, сообщившего ему о начале Зоринской операции, Саша набрал номер его мобильника:

— Виктор Петрович! Здравствуйте. Это Александр Николаевич, — на всякий случай представился он. — Надо срочно встретиться.

— Саша, извини. У меня дел невпроворот. Давай завтра, — голос у Зорина и вправду был усталым, но его печали волновали сейчас Сашу меньше всего.

—- Нет, Виктор Петрович. Только сегодня, — твердо сказал Саша. — Это в ваших же интересах. У меня есть весьма интересные материалы. Для вас. И про вас, — уточнил он. — Или мне их журналистам предложить?

Зорин по Сашиной интонации почувствовал, что тот говорит серьезно. Бог его знает, что он там мог накопать, этот непредсказуемый Белов?

— Хорошо, — сдался Зорин. — В девять ровно встречаемся у входа в гостиницу «Украина».

— Договорились. Я припаркуюсь справа. Синяя БМВ.

Без пяти девять Зорин отпустил служебный «опель» в начале Кутузовского.

— Через пятнадцать минут жди меня на той стороне у перехода, — приказал он шоферу, а сам неторопливо направился к месту встречи.

Его уже ждали. Саша, сидевший на месте водителя, видимо, углядел его еще издалека и вежливо приоткрыл переднюю дверь. Зорин сел в кресло рядом с ним:

— Что за пожар, Саша?! Нельзя было подождать? Срываешь меня, когда все дымится и каждая минута дорога!

Вместо ответа Саша нажал кнопку магнитофона и Зорин услышал собственный голос:

«А бандюганов этих вместе с их банком мы сольем. Хватит, порезвились, твою мать. Все контакты с ними свалим на демократов. Сразу двух зайцев убьем».

Саша щелкнул кнопкой и остановил запись.

— Что на это скажете, Виктор Петрович? — он с любопытством смотрел на непроницаемое лицо Зорина.

Тот помолчал, собираясь с мыслями, помолчал и вздохнул.

— Ты что, Саша, думаешь, я должен вас в Кремле расхваливать направо-налево, представлять как самых надежных партнёров?

Саша удивленно поднял брови: мол, почему бы и нет? Зорин чуть более агрессивно, напористо продолжал:

— Я вынужден играть-по гораздо более сложной схеме. Актером, понимаешь ли, приходится быть. Чтоб всем хотя бы на словах угодить. Думаешь, вам бы такие деньжищи доверили просто так? Но я вас сливать не собираюсь. Вы мне еще пригодитесь, — усмехнулся Виктор Петрович. — Да-а-а, — протянул он и решился все ж пощупать, откуда ж у «дорогого» Александра Николаевича информация. Пока у него была одна, генеральная версия. — А твой Пчелкин не так прост, как можно подумать. А я ведь ему такие авансы давал...

Саша бросил ему, такому проницательному, на колени несколько листов бумаги, густо заполненных мелким текстом:

— Это расшифровки других ваших разговоров. Пчелкин все фиксировал.

И не только Пчелкин. Тут на вас серьезные оперативные разработки. Все ваши схемы нарисованы. Мои люди тоже хлеб не зря едят, — усмехнулся Саша, — и предпочитают с маслом. Посмотрите, посмотрите, — поторопил он Зорина, который брезгливо рассматривал расшифровки. — И подумайте, я похож на идиота?

Ответа Саша не дождался, да и не нужен был ему ответ Зорина. Пусть думает, а не говорит. Он уже свое наговорил.

— Вы, Виктор Петрович, — Саша говорил ласково, прямо мурлыкал, — хотите использовать нас как пешки в своей политической авантюре. И все свои просчеты списать на так называемых бандитов. Да еще и капиталец, как в прямом, так и в переносном смысле на всем этом подзаработать...

Зорин молчал. Он, наконец, взял листочки и стал перебирать их медленно-медленно. Будто размышлял, как их уничтожить: просто порвать? Или сжечь? Или?..

— В общем,, слушайте меня внимательно, — Белов уже не мурлыкал. В голосе его появились металлические нотки. — Если вы сливаете банк, то я сливаю вас. Поверьте, материалов для заведения на вас уголовного дела предостаточно. Думаете, отмажетесь по блату? Не выйдет. Конверты с копиями документов и записей пойдут в прокуратуру и во все средства массовой информации.

— Ох, Саша, Саша, — вздохнул Зорин. — Ты же не ребенок малолетний, ей-богу. Твоим «документам» грош цена. По

нашему законодательству весь этот словесный мусор не является доказательной базой, — он потряс бумагами и просто смял их в комок, бросив под ноги. — А пресса? Кого сейчас, когда такое в стране творится, будет интересовать такой маленький человек, как я?

— Маленький? — удивился Саша, но Зорин, казалось его не слышал:

— Ну, вставят мне по первое число, и что? Но ведь если ты начнешь топить меня, то я друга твоего, Витю, вместе с его банком прежде утоплю. Такую чистку им устроят, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Так что не пугай меня, Саша, — Зорин посмотрел на собеседника снисходительно. — Я — пуганый. Скажи только, кто тебя всему этому научил?

— У меня были хорошие учителя, — усмехнулся Саша, вспомнив и Введенского, и почившего в бозе опера, да и самого Виктора Петровича в период их бурно развивавшегося «романа».

— Да уж. Научился на мою голову, — Зорин помолчал, а потом, видимо, что-то решив для себя, добавил: — Единственный совет вам с Витей по доброте души хочу дать. Покупайте сегодня билеты и рвите из Москвы — хошь на Лазурный берег, хошь — в Майами. Ведь домик у тебя там, и жена с сыном. Кажется. Так?

— Жена уже заказала билеты в Москву, — покачал головой Белов.

— Ну, это она погорячилась. Пусть отменит, пока не поздно. — Зорин был само благодушие.

— Ладно, Виктор Петрович. За совет — отдельное спасибо, — Саша даже поклонился чуть-чуть, насколько позволяло сиденье. — Но это не разговор. Или вы мне рассказываете начистоту, что вы затеяли, или...

— Что, покушение на меня что ли совершишь? — прищурился Зорин и рассмеялся. — Так я ведь тебе не ваш брат-бандит с большой дороги, тут против вас такие силы встанут! Ладно! — хлопнул он себя по колену, давая понять, что разговор завершен. — Все что мог я для тебя сделать, я сделал. Если же ты не умеешь думать, то это исключительно твоя вина, а не моя. Время еще есть у тебя. До завтра, — он многозначительно постучал по циферблату часов.

— Подождите, Виктор Петрович, — остановил его Саша и обворожительно, как он это умел, улыбнулся. — У меня к вам еще несколько маленьких вопросов.

— Ну задавай. Только побыстрее, — согласился Зорин.

— Париж. Исси-ле-Мулино, улица Бланш, сорок пять. Вам что-нибудь говорит этот адрес? — медленно, чуть ли не по слогам сказал Саша. Адрес этот из папочки Введенского он выучил наизусть. И, похоже, не зря.

Виктор Петрович мгновенно побледнел. Будто кто-то мазанул по его лицу кистью с белой краской. Говорил ли ему что-нибудь этот адрес?..

Домик в парижском пригороде он купил пять лет назад. Алисе тогда исполнился всего лишь год. И в этом доме он надеялся провести остаток своих дней.

Эта романтическая история началась в Москве, в самом конце восьмидесятых. С Ларисой он познакомился в Доме литераторов на презентации первого совместного сборника русских и французских писателей. Лариса была переводчицей с французского. И у них случилась, что называется, любовь с первого взгляда. Мало того, что Зорин и не чаял обнаружить в себе такие яркие чувства, но и Лариса ответила ему взаимностью.

Она не была молоденькой вертихвосткой, и даже успела побывать замужем, но все-таки разница в годах была колоссальной. Двадцать пять лет, четверть века — не хухры-мухры. И все же с самого начала их роман зашел в тупик. В смысле матримониальном. Зорин не мог бросить больную жену. Это ее убило бы. А дочери ему никогда этого бы не простили. Да и сам бы себе он этого не простил.

К счастью, тогда пошли первые большие деньги, и как-то, едва не случайно, ему и пришла в голову эта мысль.

Лариса до самозабвения любила Францию и Париж, утверждала, смеясь, что в одной из прошлых жизней была парижанкой.

— Ну, допустим, кошкой с Монмартра, — говорила она и поводила плечами, — бр-р-р, терпеть не могу кошек. . Это действительно был выход. Во всех смыслах. В Москве их отношения рано или поздно выплыли бы на, свет. А Париж... Что Париж? Туда он по делам не реже двух раз в месяц летал и все было шито-крыто.

Переезд немного задержался — маленькая Алиса, родившаяся в положенный срок после знаменательной презентации, много болела, и Лариса не решалась так вот сразу сменить налаженный быт и, главное, климат. Весь первый Алисин год Лариса прожила с дочерью на снятой Зориным подмосковной даче.

Домик в Исси-ле-Мулино был небольшим, но невероятно уютным. Главное его достоинство заключалось в том, что огромное окно на втором этаже открывало вид буквально на весь Париж. Вдалеке маячила Эйфелева башня и арка на Этуаль. Чуть левее, позади нее — модернистский Де Фане. А внизу, близко, прямо рукой подать угадывался сам Монмартр, обозначенный белоснежным собором Сакре-Кер.

Эта вторая жизнь был а, его личной и неприкосновенной...

— Ты мне опять угрожаешь? — бесцветным голосом спросил Зорин.

Саша, не отвечая на его вопрос, выложил перед ним пачку фотографий. Зорин взял их в руки и просмотрел одну за другой. На всех снимках были изображены его Лариса и дочь. Возле дома, на их улице Бланш, на прогулке в саду Тюильри. Был даже снимок Ларисы с кошкой, которых она прежде так не любила...

Это был удар ниже пояса. Ничего подобного Зорин не ожидал, не был готов к такому обороту событий. Но он знал, что в такой ситуации главное — не, показать, что удар попал в цель.

— Вы им ничего не сделаете! — твердо сказал Зорин.

— Ничего не сделаем. Мне это даже в голову не приходило. У вас извращенное обо мне представление. Я что, похож на людоеда? — удивился Саша. — Но вот

вашей законной жене и дочкам мы эти снимки с соответствующими комментариями передадим.

— Не надо. Мы обо всем договоримся, — принял решение Зорин. — Только не все сейчас в моих силах. Я попробую остановить запущенный маховик. Если успею.

— Постарайтесь успеть, — кивнул Саша. — А дочка у вас симпатичная, — и Саша вновь лучезарно улыбнулся.

XXXII

Тамара панически боялась оставаться дома одна. Валера уезжал рано, приезжал часто заполночь. Обычно с нею дома была приходящая домработница Анна Николаевна. Но сейчас она отпросилась на неделю. Ее дочь уезжала в командировку и Анне Николаевне надо было пасти внучку.

Катя предложила Тамаре лечь на эту неделю в Институт матери и ребенка.

— Полежишь недельку. Мы тебя под витамином, у нас здесь общество светское, сплошь беременные, — уговаривала Катерина.

Но Тома сомневалась:

— Еще успею належаться. Да и Валерку не хочется бросать. Он же совсем одичает.

Но все больше она склонялась к мысли, что примет Катино предложение. А что? Палаты у них чистые просторные, на двоих. Полежит, пообщается. Хотя, с другой стороны — погода такая классная, а там придется все время взаперти торчать. В общем, плюсов было ровно столько, сколько минусов.

Утром она упросила Валеру взять ее с собой на съемки. Снимали натуру, совсем рядом, в ближнем Подмосковье.

— Валер, я мешать не буду, но немножко по лесу погуляю, воздухом подышу, — попросила она так жалобно, что Фил не смог ей отказать.

— Только, Том, я не смогу там с тобой гулять, дел выше крыши, — предупредил он. -

— Да я сама! — обрадовалась Тамара.

Поехали на «мерсе», чтобы Томку не растрясло. Все-таки в ней теперь был «ценный груз», как шутил Фил.

Снимали лирическую сцену.

Из леса на поляну не спеша, бок о бок выехали гнедой конь и белая лошадка. На коне ехал герой-любовник, точнее, его дублер, а на лошади Аня. То есть, естественно, ее дублерша. Аня панически боялась лошадей, а эта белая красавица однажды больно укусила ее за плечо. Огромный лиловый синяк, меняя цвет, держался больше недели. С тех пор Аня обводила лошадь стороной.

Всадники спешились. Теперь наступала очередь актеров. Аня и молодой актер, красавчик Леня слушали наставления режиссера:

— Сначала ты поправляешь ей волосы, она перехватывает твою руку. Там даем крупный план. Аня смеется, а ты прерываешь смех поцелуем. Опять крупняк. И только потом медленно, слышишь, Леня, медленно опускаешь ее на землю. И только тут, словно набравшись силы от земли, набрасываешься на нее всерьез. А ты, Ань, сопротивляйся не сразу, а лишь когда он озвереет. Понятно?

— Понятно, снисходительно согласилась Аня. Чего ж не понять?

Лен я лишь кивнул. Глаза его горели, он предвкушал поцелуй.

— Тогда репетируем! — режиссер остановил уже готовых к съемке операторов. — Чуть позже! — крикнул он им. — Пока по черному прогоним!

В съемках, похоже, наметилась передышка. Воспользовавшись паузой, Тамара -помахала мужу рукой и проскользнула в рощу. Здесь было прохладно и пахло грибами. Что-то рановато для грибов, — подумала Тамара и присела на березовое бревно. Рядом было большое кострище, наверное, местные дачники здесь жарили шашлыки.

— Тетенька, а что за кино снимают? — раздался мальчишеский голос и Тамара испуганно обернулась. Пацан лет двенадцати в длинной тельняшке и шортах до колен подошел так тихо, что она и не слышала,

— Кино про рыцарей и прекрасных дам, — объяснила она мальчишке.

— А им массовка не нужна? Я б снялся, — мечтательно сказал мальчишка.

— По-моему, сегодня не нужна, — улыбнулась Тамара.

—- Жалко, — протянул мальчишка. — Ну тогда я пошел.

— А что, грибы уже есть? — вслед ему спросила Тамара.

— Пока только поганки, — обернулся мальчик и вскоре его тельняшка уже мелькала где-то среди киношников.

Похоже, он не оставил надежды сняться. Тамара улыбнулась. И что это всем так хочется в кино сниматься? Для Валерки это прямо как навязчивая идея. Только он хочет не столько сниматься, этого он уже напробовался, а снимать. А что? Не худшее в мире занятие...

Несмотря на хорошую погоду и великолепное настроение, Тамара чувствовала себя неважно. Поднывал живот. Наверное, творог был не очень свежим. Хотя нет, только вчера купила. Забеременев, Тамара стала очень внимательно относиться к пище. Валерке Анна Николаевна готовила обеды по полной программе, а она питалась по расписанию. И в строгом соответствии с рекомендациями профессора.

Живот поднывал, причем как-то подло, в самом низу. Тамара поднялась, решив, что прогулок на сегодня предостаточно. Можно подождать Валеру в машине. К тому же оттуда лучше будет видно, как молодой парнишка «озвереет» и набросится на величественную даму в тяжелой бархатной амазонке.

Вернувшись в «мерс», Тамара запаниковала. Живот ныл все сильнее, причем как-то схватками: то отпустит, то снова забирает. Каждая схватка была сильнее предыдущей. Она похолодела от дурного предчувствия.

«Стоп, не паникуй», — уговаривала она себя, дрожащей рукой набирая на мобильнике Катин номер.

— Немедленно приезжай! — потребовала Катя, едва Тамара рассказала ей о происходящем с ней, жалобно лепеча что-то насчет творога.

Валера, заметив, что она вернулась, тоже подошел к «мерсу»

— Ты кому? — кивнул Он на телефон.

Поцелуй снимали вовсю, но его участия эта сцена вовсе не предусматривала.

— Кате, — сказала Тамара, едва не плача.

— Том, ты чего? — испугался Фил, глядя как глаза жены наполняются слезами.

— Живот болит, — разрыдалась она. — Катя сказала — срочно в больницу.

— Сейчас, - бросил Фил и метнулся к группе куривших неподалеку каскадеров. - Мужики, я уезжаю, срочно жену надо отвезти, вы уж тут сами. Чтобы все тип-топ было, лады?

— Не волнуйся, Валер, — высокий рыжеволосый парень загасил сигарету. — Все сделаем на высшем уровне...

Фил вел машиэду на хорошей скорости, но осторожк о. На светофорах он оборачивался и встревожено спрашивал:

— Том, ну как?

Она кивала, cтараясь не реветь. Но слезы не слушалась. Лились и лились сами собой. И живот болел уже дико и тупо. Схватки становились все чаще и чаще. Это было так страшно...

Катя ждала внизу. Обхватив Тому за плечи она глазами; доказала Филу — оставайся в приемной. И женщины вместе, обнявшись, скрылись за белой дверью.

— Выкидыш. Будем чистить, — как сквозь вату услышала Тамара приговор профессора.

И уже после операции, отходя от наркоза, она внимала ласковым словам Кати, просидевшей у нее всю ночь:

— Том, ничего, не отчаивайся. Полгода будешь предохраняться, потом снова попробуешь. Только тогда мы уж тебя зашьем и будешь лежать у нас весь срок. Не плачь, Том, все у вас впереди, вы с Валерой такие молодые...

Фила к ней в этот день в палату так и не пустили — в Институте был карантин.

Плохую весть еще вечером ему передала Катя, упорно отводя покрасневшие от слез глаза.

XXXIII

События развивались по намеченному плану. Накануне глубокой ночью люди Коржикова проникли в кабинет заместителя министра финансов Кондрашова в Белом доме и обнаружили в сейфах огромное количество неучтенных денег. Все сфотографировали, записали частично номера купюр и оставили все как было.

С утра на всех выходах из Белого дома стояли все те же люди Коржикова. Им было приказано производить строжайший досмотр всей оргтехники, которая будет выноситься из здания.

Великий рекламщик Зайцовский и его правая рука Астафьев подъехали к Белому дому ровно в одиннадцать часов. Зайцовский припарковал свой голубой «бьюик» возле проходной, выходящей в сторону бывшего здания СЭВ.

Предъявив красные коленкоровые пропуска, они пересекли двор, вошли в подъезд и поднялись на третий этаж.

Своим богемным видом они не слишком вписывались в местные строгие интерьеры. Длинные волосы Зайцовского, доходившие до плеч, заставляли оборачиваться молоденьких секретарш. Да и не только их — не слишком часто сюда залетали такие экзотические птицы. Хотя за время предвыборной кампании здесь навидались уже всякого.

Но внешний вид Зайцовского все же и вправду заставлял на него оборачиваться. Причем, если не считать, конечно, длинных волос, одет он вроде бы был почти по форме: пиджак, брюки, рубашка, галстук. Но все эти обычные предметы одежды выглядели настолько вызывающе дорогими, что у окружающих невольно возникало раздражение. Плейбоев любят только на обложках глянцевых журналов.

Немного смягчало картинку присутствие Астафьева. Похоже, он во всем подражал своему боссу, но это выглядело по меньшей мере смешно. Одно дело — спортивная, подтянутая фигура Зайцовского в наряде от кутюр. И совсем другое — толстячок Астафьев, на пухлом носу которого еще и громоздились очки с толстенными стеклами.

Секретарша безо всяких объяснений пропустила их в кабинет.

— Здравствуйте, Виталий Андреевич, — с порога поздоровался Зайцовский с хозяином кабинета. — Сегодня нам надо всего полмиллиона.

— Уже все готово, — кивнул Кондратов и указал на коробку из.-под ксерокса, стоявшую на журнальном столике.

Зайцовский подошел и заглянул внутрь. В коробке в аккуратных банковских упаковках лежали пачки долларов.

— Так, — деловито осмотрелся Зайцовский. — Где крышка? А, вот она!

Прикрыв крышкой коробку, Зайцовский обхватил ее руками й приподнял.

— Да, тяжелая, так неудобно тащить будет, — оценил он. — Виталий Андреевич, какая-нибудь веревочка у вас найдется?

— Веревочка? Сложный вопрос, — пожал плечами Кондрашов и нажал кнопку переговорного устройства. — Елена Петровна, зайдите ко мне, пожалуйста.

Немолодая, деловитого вида дама появилась на пороге. На груди ее, словно брошь, переливался новенький значок НДР.

— Проблема у нас, — почесал нос замминистра финансов. — Можно ли в нашем Доме правительства разжиться веревочкой? Ват коробку перевязать надо, чтобы нести удобно было.

— Сейчас позвоню в АХЧ, думаю, что найдем, — уверенно ответила секретарша.

И вправду, буквально через несколько минут появился клубок великолепной шершавой веревки из кокосового волокна. Сверху была приклеена бумажка, на которой значилось, что веревка изготовлена в Нидерландах.

— Да, — рассматривая моток, удивился Кондратов. — А что, у нас уже разучились веревки делать? Ну, да ладно. Надо будет запомнить. Вынесем вопрос на заседание правительства.

Зайцовский так и не понял, то ли замминистра шутит, то ли говорит совершенно серьезно.

В общем, с этой ношей рекламная парочка выглядела презабавно. Высокий и тощий плюс маленький и кругленький, а между ними несуразная картонная коробка. Обхохочешься — люди пол-лимона несут!

На проходной Зайцовский предъявил пропуска и разрешение на вынос оргтехники.

Милиционер привычным жестом взял разрешение и кивнул. Однако откуда-то сбоку появился молодой человек в гражданском, но с неуловимой военной выправкой.

— Предъявите к осмотру, — беспрекословно сказал он тоном таможенника на границе.

— В чем дело? — возмутился Зайцовский. — У нас — разрешение. Й кто вы такой?

Молодой человек предъявил ему удостоверение сотрудника Службы охраны президента.

«Е-мое! Никак Коржиков проявился!» — разозлился Зайцовский. В такой переплет он еще не попадал. С Коржиковым, как известно, шутки плохи.

— Откройте коробочку, — спокойно сказал молодой человек.

— Сами открывайте, — огрызнулся Зайцовский.

Молодой человек кивнул милиционеру и тот с готовностью протянул ему ножницы.

Безжалостно - перерезав голландскую веревку, посланец Коржикова снял крышку.

— Попрошу засвидетельствовать! — гордо осмотрелся он вокруг и достал из кармана рацию. — У нас задержание. На седьмой проходной. Жду.

Отпираться было глупо. Ясно, что это была ловушка.

— Я могу позвонить своему адвокату? — спросил Зайцовский.

— Пожалуйста, — милостиво разрешил коржиковец.

— Толя, — набрал Зайцовский номер адвоката, — у нас проблемы. Нас задержали с деньгами для концерта. В Белом доме, на седьмой проходной. Звони Анатолию Парисычу. Нет, в прессу пока не сообщай. Посоветуйся с ним. Да. Хорошо, жду, — вздохнул он, и взглядом успокоил взмокшего от волнения Астафьева.

О коробке из-под ксерокса, набитой баксами, с радостью сообщили все новостные телепрограммы. Скрытое злорадство слышалось в голосах независимых журналистов. И что радовались? Как дети несмышленые! Ведь приди коммуняки к власти — журналистам первым пистон вставят. Ну, или кляп.

Уже пошли слухи, что Гарант разбушевался и приехал в Кремль — то ли выручать сотрудников своего предвыборного штаба, то ли вершить скорую и суровую над ними расправу.

В этой ситуации, кажется, только Виктор Петрович Зорин мог предподожить, куда склонится чаша весов. Да и то не на все сто процентов. Если бы к уже раздутой истории о коробке можно было подверстать бандитский, банк и подкупленные избиркомы, тогда бы все было тип-топ. Но без банка и финансовых схем все превращалось в фарс. Не без его, Зорина, «помощи».

Лучше было уж ничего не начинать, но запущенную коржиковскую машину он не смог остановить. Да, честно говоря, и не особо пытался.

В отличие от Коржикова с Горностаевым он знал, что Анатолий Парисович и дочка уже находятся в кабинете президента. Излагают свою версию произошедшего, А уж хитрющий Губайс любую ситуацию сможет обернуть в свою пользу!

Получилось, что «хунта» с ходу выложила свой главный козырь. Не догадываясь о том, что второго, а уж тем более третьего козыря в прикупе уже нет. Их в последний момент изъял Виктор Петрович, не предупредив незадачливых «игроков». Ох и наживет он себе врагов, если ситуация пойдет все же по какому-то третьему, неожиданному сценарию! Оставалось лишь уповать на упертость и изворотливость Губайса и дочки. Сейчас все зависело исключительно от них.

Приехав из_ Белого дома, где они лично провели первый допрос задерженных, Коржиков с Горностаевым тут же поднялись на третий, президентский этаж.

В приемной их встретил помощник президента Ильин:

— Сам сейчас с телевизионщиками, они записывают обращение к россиянам. Вас он принять не сможет, — объявил Ильин.

Он торжествовал, и это прямо-таки читалось на его лице.

— А кто еще у президента? — спросил Коржиков, заранее зная ответ.

— Анатолий Парисович и дочь. И еще Рюмашев, — Ильин издевательски- улыбнулся.

— Я должен ему хотя бы позвонить, — настаивал Коржиков.

— Я же сказал, у него запись. Запишитесь на прием, — сделав невинные глазки, предложил Ильин.

Так с Коржиковым уже давно никто не позволял себе разговаривать. Но делать нечего, пришлось повернуться и уйти несолоно хлебавши.

— Эфир через полчаса, — уже в спину им сообщил Ильин.

У себя в кабинете Коржиков включил телевизор и достал из бара коньяк.

— Похоже, Михаил Иванович, нас с тобой сильно подставили. — Коржиков разлил коньяк прямо в чайные стаканы.

Они выпили залпом. Без закуски.

— Слушай, Александр Василич, а где Зорин? —опомнился Горностаев. — Где его артиллерия?

— Похоже, он заранее зачехлил стволы, — мрачно глядя в телевизор, ответил Коржиков.

По первому каналу шел очередной мексиканский сериал. Но бегущей строкой уже сообщалось, что с минуты на минуту ожидается экстренный выпуск новостей.

Прервав словесную ахинею героев сериала, на экране появился диктор. Он объявил, что сейчас будет прямое включение из Кремля.

— Как всегда с задержкой на полчаса, — уточнил пунктуальный Горностаев.

Коржиков вновь разлил от души, не жалея дорогущего напитка.

— Анестезия, — криво усмехнулся он.

Президент выглядел вполне прилично, только говорил медленно, словно впечатывая каждое слово в мозги российских граждан.

И каждое же его слово вбивало очередной сто миллиметровый гвоздь в гроб политической карьеры Коржикова и Горностаева, а заодно еще и вице-премьер правительства Быховца.

— Эти, понимаешь, Коржиков с Горностаевым. И соратник их Быховец. Возомнили о себе. Что чуть ли не они управляют страной, — вещал разгневанный президент. — Сегодня я подписал указы. Я отстранил от должностей начальника Службы безопасности президента Коржикова и главу Федеральной службы безопасности Горностаева. Так же отстранен от должности вице-премьер Быховец. Мы не позволим им манипулировать общественным мнением россиян! — президент обвел взглядом невидимых телезрителям соратников. И, забыв об искалеченной руке и метафизической «гантели», махнул увечной рукой прямо перед камерой.

— Забыли вырезать, — ехидно отметил Горностаев.

— Другим указом, — голос президента звучал торжественно, как на похоронах, — я назначил на должность Секретаря Совета безопасности России генерала Орла. — Многие зрители, наверное, в атом месте зааплодировали. -

— Е-мое! — застонал размякший от резко принятого на грудь коньяка Коржиков. — Готовь, Миша, задницу! Теперь полетят клочки по закоулочкам. Этот-то дорвался наконец! Ну, что делать будем?

Сухари сушить, - мрачно ответил Горностаев.

XXXIV

Встречу назначили неподалеку от селения Хачалой. Место было почти идеальным. Проселочная дорога здесь делала крутой поворот и далеко просматривалась в обе стороны. Мало того, ее горный участок — серпантин, — тоже был виден как на ладони. -

Чуть повыше дороги, в густой зеленке сидели трое бородатых чеченцев в камуфляже. Они сосредоточенно курили, время от времени поглядывая вниз, на дорогу. Чуть в стороне от них, на камне сидел парнишка лет двенадцати. На нем были грязные джинсы и футболка, когда-то красная, а теперь выцветшая до бело-розового цвета. На футболке все еще читалась надпись — «Формула1». Мальчик сидел, обняв колени руками. Казалось, что он мерзнет, хотя на самом деле было жарко.

— Едут, — сказал высокий худой чеченец.

— Ну и замечательно, — отозвался другой, невысокого роста, в больших темных очках. На голове у него была армейская кепка с длинным козырьком.

Третий молча снял автомат с плеча и подготовил его к стрельбе. Мальчик испуганно посмотрел вниз. По серпантину медленно двигался серый «жигуленок». Похоже, что подъем давался ему нелегко. Слышны были завывания мотора на поворотах. Тем не менее уже через несколько минут машина показалась на дороге совсем близко, с левой стороны. Мальчик все еще не решался привстать со своего камня и лишь вытягивал тонкую шею, стараясь получше разглядеть водителя.

«Жигуль» остановился в десяти шагах от поворота. Из машины вышел солидный мужчина лет сорока, хлопнул дверцей и поднял руки вверх, всем своим видом демонстрируя крайнее миролюбие.

— Товар при нас! — крикнул ему, спускаясь к дороге, высокий чеченец. — Деньги привез?

— Привез. Где ребенок? — опуская, наконец, руки спросил мужчина.

— Здесь, здесь твой ребенок, — успокоил его тот, что в очках. Говорил он с легким кавказским акцентом. Он за руку вывел на дорогу мальчика, пряча почему-то вторую руку за спиной. Мальчик шел так, будто только начал ходить и ему с трудом дается каждый шаг. Он остановился, молча и тихо плача, рядом с очкастым. Приехавший мужчина лишь на мгновение задержав взгляд на ребенке, наклонился, сунул руку через открытое окно в машину...

Чеченец с автоматом передернул затвор «Калашникова» и навел его на мальчишку.

— Все в порядке, все в порядке, — крикнул мужчина, доставая с переднего сидения дипломат. — Здесь все как договаривались.

Высокий переглянулся с очкастым й подошел к машине. Взяв дипломат, он положил его на капот и щелкнул замками. В дипломате аккуратными рядами лежали пачки долларов. Высокий посчитал количество пачек и пролистал купюры в нескольких взятых наугад упаковках.

— Все нормально, — крикнул он своим.

— Иди к отцу,— подтолкнул мальчика в спину очкастый. — Ты свободен, парень. Твой папа умный, он тебя любит.

Тот, всхлипнув, бросился к машине. Отец обнял его, судорожно прижал к груди:

— Давай, малыш, быстрей. Все будет хорошо, все будет хорошо, — повторял он как заведенный, усаживая сына на переднее сиденье.

Не сказав больше ни слова, он сел за руль, умело развернулся на небольшом пятачке и нажал на газ. Серый «Жигуль» помчался вниз по серпантину с бешеной скоростью...

— Вот видишь, как все просто, Руслан, — уже без всякого акцента сказал человек в темных очках и снял их левой рукой. Из правого рукава у него виднелась лишь забинтованная культя, которую он прятал за спину при разговоре с «клиентом».

Мало кто из прежних знакомых в этом бородатом загорелом человеке узнал бы Володю Каверина...

Решив зарабатывать деньги единственным доступным ему способом, а именно торговлей пленными, Каверин довольно быстро понял, что на пленных солдатиках и даже офицерах капитала не сделаешь. Возни было много, а выхлоп маленький. И главное — слишком много риска, потому что дело приходилось иметь непосредственно с представителями федералов. А от них всегда можно было ждать подлянки. Вроде неожиданного вертолетного десанта.

С иностранцами было попроще, хотя тоже довольно стремно. Потому что об их исчезновении трубили все средства массовой информации и вставали на уши федералы по всей округе.

Не то мы делаем, не то, — сказал как-то раз Володя Руслану. — Брать надо не военнопленных, а. гражданских. Лучше детей. Но не маленьких — подростков. Здесь главное, Руслан, знаешь что?

— Ну? — Руслан, кажется, начинал врубаться в идею.

— Чтобы папаша был богатым и чадолюбивым. Впрочем, чадолюбивые они все. Так что главное, чтобы был богатым. Такая вот технология!

Руслан был в восторге от предложения. Сам бы он, конечно, до такого не допер. Не зря, не зря он спас этого бывшего мента. Да какой он мент? Просто криминальный талант! Профессор Мориарти! Так, кажется, звали гения преступного мира в одной из немногих прочитанных им книг.

— Какую цену установим? Миллион? Два? Три? — Руслан отличался любовью к круглым цифрам. — А если упрямиться начнет?

— Пальчик пришлем. Мизинчик, и Каверин непроизвольно посмотрел на свою культю. — Твою мать, — вспомнил он опять ненавистного Белова. Несуществующая ладонь ответила резкой болью..."

Бизнес наладили быстро. Все было организовано по-военному четко. Группы захвата в Ростове, Ставрополе, или, например, в Нальчике, где-нибудь по дороге из дома в школу захватывала ребенка. Другие люди переправляли «товар» в горную Чечню. Потом связывались с родителями и предлагали условия. Главным условием, помимо денег, было то, что богатенький папаша должен был приезжать один. Единственное, что ему гарантировали, это зеленый коридор через блокпосты подкупленных федералов и незамиренные территории.

Тут в доле были все. Так что схема работала как часы. Тик-так, тик-так...

— Главное, чтобы у каждого была материальная заинтересованность, — не уставал повторять Каверин. Он свято верил в силу денег и круговой поруки.

Но самому Каверину капитал был нужен не просто как таковой. Это была та база, которая позволит ему вырваться отсюда, легализоваться в Москве и продолжить свою борьбу. Эта программа-минимум Владимира Каверина, порождение его больного воображения, —

«Майн кампф», как он ее называл, — очень быстро начала материализоваться, обретать реальные черты. Да, недолго мерзавцу этому ходить по земле осталось! Ну, Белый, погоди!

XXXV

Победа была хоть и со слезами на глазах, но полной и безоговорочной. Например, в той самой национальной республике, где президент на народном празднике измазал нос в сметане, его соперник набрал целых пятьдесят процентов голосов. Ну и что? Гарант-то набрал семьдесят. Это, конечно, противоречило законом обыкновенной арифметики, ибо в сумме соответствовало ста двадцати процентам проголосовавших. Но что такое законы арифметики на фоне победы демократии?

Некоторые злопыхатели, правда, поговаривали, что на самом-то деле коммунистический кандидат выиграл выборы. Но с цифрами, официально озвученными Центризбиркомом, не поспоришь. Выиграл? Получи, красно-коричневый, гранату! Президентом страны еще на четыре года остался Гарант. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. И теперь все как один будут с этим считаться.

Наконец-то удалось развернуться по полной программе и кардиологам. Президента быстренько уложили в давно подготовленную палату и стали готовить к операции. Акачурин и Добей-ка теперь уже вполне легитимно стали главными героями всех теленовостей.

Виктор Петрович Зорин отмечал победу вместе с «предателями». Ну, в общем, что и говорить, люди они симпатичные, хотя с ними и надо держать ухо востро. На банкете к нему подошла сама Дочка и,, чокнувшись пузырящимся шампанским, выразила благодарность от имени президента за ту неоценимую помощь, которую Виктор Петрович оказал в ходе избирательной кампании. Так что жизнь снова налаживалась. На новом витке.

«Ладно, — думал Зорин, — с ребятками этими тоже, в конце концов, можно работать. Теперь мы одной ниточкой связаны». Билет в Париж на утренний рейс грел его нагрудный карман. Он еще успеет заехать в Кремлевку к Валентине, а уж оттуда — сразу в аэропорт...

Один самолет прилетал в девять по Москве. Пацаны хотели ехать встречать ее вместе с Сашей, но он решил ехать один, не считая, естественно, охраны.

— Бросьте эти коллективистские замашки, — посмеиваясь, сказал он друзьям. — Вечером после шести жду всех у себя на Рублевке. Там все вместе и отметим. И встречу, и победу, и все прочее...

Когда он приехал в аэропорт, самолет уже приземлился. Но Саша по опыту знал, что пройдет еще минимум полчаса, прежде чем пассажиров выпустят вместе с багажом.

— Серый, смотри в оба на всякий случай, — попросил он водителя. — А я выйду, прогуляюсь...

Подойдя ко входу в аэропорт, он подождал, пока перед ним расступятся стеклянные двери и направился к ведущей на второй этаж лестнице.

Саша вдруг поймал себя на мысли, что он страшно волнуется. Как-то они сейчас встретятся? Как заживут в новом доме? И, самое главное, как здесь понравится Ваньке после солнечного Майами?

Как назло, за окнами аэропорта шел мелкий дождь. Саша поднялся по ступенькам наверх, в зал отлета и вышел на пандус. Стоя под козырьком, он жадно курил и рассматривал спешивших по своим делам пассажиров.

Прямо напротив него, у подъезда, остановился черный «опель». Дверь машины открылась. Господи, ну до чего же тесен мир! Из «опеля» вышел господин Зорин. На нем был не классический костюм с галстуком, а плебейские синие джинсы и красный свитер. В этой «вольной» одежде Зорин выглядел гораздо моложе своих лет.

Сашу Зорин пока не видел. Шофер открыл багажник и вытащил дорогой кожаный чемодан на колесиках. «А почему не коробка из-под ксерокса?» — усмехнулся про себя, Саша.

Между Зориным и водителем произошел короткий разговор, которого Саша, естественно, не слышал, но мог догадываться, о чем идет речь. Похоже, Зорин отказывался от помощи. И точно. Он поставил свой кожаный чемодан на попа, вытянул ручку и покатил чемодан позади себя к стеклянным дверям.

— Здравствуйте, Виктор Петрович! — крикнул Саша сверху так и не заметившему его до сих пор Зорину.

Тот поднял глаза, узнал его и кивнул:

— Здравствуй, Саша. — Зорин ответил так, будто и ожидал встретить Белова именно здесь.

«Нет, как владеет собой! Видна старая советская школа!» — восхитился Саша и спросил: — В Париж?

Зорин молча кивнул и прошел в здание. Стеклянные двери автоматически раздвинулись перед ним. И только тогда Зорин, скорее для себя; чем для Саши, который уже не мог его слышать, ответил: — Я скоро вернусь…

Когда Саша спустился в зал прилета, первые пассажиры рейса «Майами-Москва» уже начали просачиваться в накопитель.

В первых рядах шествовала Елизавета Павловна, Явно чем-то разъяренная. В глубине зала за ней он заметил Олю и Макса с Ванькой на плечах. Оля, увидев Сашу, помахала ему рукой... .

— Александр! Я ведь так и знала, что мой чемодан потеряют! — сурово проговорила бабушка, обращаясь именно к Саше. Будто именно он был виноват в этой невосполнимой утрате.

Саша рассмеялся и поцеловал ее в щеку:

— Ничего, Елизавета Павловна! Найдется ваш чемодан.

— У меня же там подарки. В том числе и для вас, Александр, — уточнила бабушка.

Но Саша уже не слышал ее. Он обнял жену:

— Олька моя! — ласково шепнул в ухо, отодвинув знакомую прядку.

— Папа! — закричал Ванька и прямо с шеи Макса переместился к Саше на руки. И завизжал от счастья, когда Саша подбросил его в воздух.

— Осторожней! — испугалась Елизавета Павловна, а Оля рассмеялась:

— Белов! Его сейчас стошнит, мы только что обедали!

— Глупости, Оль! Он же настоящий мужик, да Вань? — и Ванька вновь радостно завопил, подброшенный еще выше.

— Саш, а мы куда сейчас? — спросила Оля, когда они отправили Елизавету-Павловну вперед под призором Серого. Та была счастлива — чемодан ее и не думал пропадать, а просто был завален другими вещами.

— Мы? — переспросил Саша и ответил серьезно. — Домой, Оль. У нас ведь теперь есть свой дом. Заживем?

— Заживем, — согласилась Оля.

Она была счастлива. Саша, муж, дом — что еще нужно для счастья? Ах да, чуть не забыла — Родина, конечно.

Они вышли из здания аэропорта, держа Ваньку за руки. Тот радостно сачковал, поджимая ноги, вместо того, чтобы шагать.

Прямо напротив выхода, хвост в хвост к Сашиной машине пристроился «мерс» Фила. Приехали-таки! Фил, Космос и Пчела стояли рядком перед ним. Каждый с охапкой роз в руках. Фил — с белыми, Пчела — с алыми, а Космос — с желтыми, что по индусским понятиям означало самую большую радость.

— Спасибо, ребята! — чуть не заплакала растроганная Оля. И расцеловала всех по очереди.

В новый дом Белова поехали все сразу. Вместе. И это было главное.