Бриллианты в шампанском

Глава 14

— Умер! — пронзило осознание случившегося. — Умер! — Она доплелась до комнаты Веры Петровны, открыла дверь и, подойдя ближе, тихонько дотронулась до старенькой, сухой руки.

— Тетя Верочка, миленькая! Проснись! Павел Александрович умер!

Вера Петровна, открыв глаза, несколько секунд думала, приснилась ей эта фраза или и вправду сидящая рядом Лера сказала ее. Лера покивала головой.

— Правда, правда! Он там. — И она бессильно подняла руку по направлению к уснувшему навсегда в гостиной Павлу Александровичу. Тогда старушка поднялась, накинула халат и, поджав нижнюю губу, почему-то посматривая на потолок, пошла туда.

Часа два ждали «Скорую». Стало совсем светло. Лера держалась из последних сил. Ей во что бы то ни стало нужно было дождаться Игоря. Пришел не проснувшийся окончательно Кузьмич за машиной и перегнал ее к себе. В восемь тридцать Лера увидела на краю леса, там, где шоссейка вливалась в поселок, маленькую фигурку. Человечек шел, пошатываясь, спотыкаясь и будто цепляясь за все на ходу. Лера мигом сбежала по ступенькам вниз, больно задев боком перила. Она бежала, то и дело проваливаясь в подтаявшие от солнечных лучей лужи, прозрачные снаружи и с мутной грязью внутри. Споткнулась о большой камень, подвернула ногу на выбоине, но все бежала, бежала навстречу сыну. Когда между ними оставалось еще метров триста, он тоже увидел ее и тоже побежал. Ослабевшие от ночного приступа ноги ребенка плохо держали, но расстояние все уменьшалось, и наконец они встретились. Молча припали друг к другу. Лера подхватила сына на руки и, прижав к себе, медленно пошла к дому. Позади тревожными сигналами загудела «Скорая». И, уже подходя к дому, Лера помахала водителю рукой. Пока она дотошно осматривала на втором этаже Игоря, нет ли каких травм, не приключилось ли с мальчиком какой беды, «Скорая» увезла Павла Александровича в больничный морг. Лера даже не успела с ним попрощаться. С Игорем вроде все было ничего, не считая синюшной бледности лица, слабости и каких-то провалов в памяти: он помнил, как его из детского сада забрал какой-то дедушка и как другой, незнакомый дядя привез его сюда. Свое одиночество в закрытой комнате он начисто забыл.

Ночью Лера перебралась спать к сыну. Она легла на маленькую кушетку и все время чутко прислушивалась к его неровному дыханию. Игорь тихонько постанывал в беспокойном сне и сбрасывал с себя одеяло. Голова у Леры гудела. Все мысли, подавленные транквилизаторами, отступили куда-то на периферию. Перед глазами метались цветные видения, яркие и пугающие. Часов в двенадцать ночи у нее поднялась температура, все тело удушливой волной охватил испепеляющий жар, от которого сознание совсем помутилось. Хотелось куда-то бежать, что-то делать. Она поднялась с кушетки и в одной ночной рубашке спустилась вниз. Голова гудела и раскалывалась, словно от набатного звона. Хотелось прохлады, хотелось остудить воспаленное тело и голову.

Она вышла на улицу. Было тихо. Едва ли осознавая свои действия, она вышла из ворот и в дурманном бреду, босиком, пошла по направлению к лесу. Все шла и шла, ступая ногами по мелкому снегу, не чувствуя холода. Темная громада леса манила к себе. Когда дорожка кончилась, она очутилась в окружении хоровода молодых елочек. Силы покинули ее, она упала на снег и потеряла сознание.

В густом лесу было светло. Круглая белая луна, пробиваясь сквозь широкие ветви елей, отражалась голубым светом на покрытых снежной крупкой полянах. Тишина густой ватой залепила пространство. Не слышно было ни треска сучка, ни волчьего воя, птицы и те молчали. Только изредка шапка еще легкого снега, шурша, сползала вниз, по раскидистым лапам ели, и снова все замирало.

И вдруг тишину леса прорезал беспокойный лай собаки. Сквозь забытье, сквозь уже окоченевшую кожу Лере почудилось жаркое дыхание, и чей-то мокрый нос ткнулся ей в плечо.

— Что там? Что ты там обнаружил, Свисток? — раздался мужской голос.

Собака бегала вокруг своей находки и подталкивала ее носом. Мужчина подошел ближе. Всмотрелся, удивился. Дотронулся до руки женщины и попытался прощупать пульс.

— Дела!.. — протянул он. Потом, не раздумывая, взвалил тело на плечо и, прихрамывая, пошел к бревенчатому домику, стоявшему глубже в лесу. Войдя, он свалил Леру на кровать, набрал на улице снега и медленно, стараясь не поранить кожу, стал растирать ее. Она пыталась прорваться сквозь беспамятство, вырваться из рук мужчины и бежать, но тот крепко держал ее и продолжал свою работу. Когда кровообращение восстановилось, мужчина пошел топить баню. Жарко запылали дрова в небольшой печурке, и белый дымок резво завился из кирпичной трубы.

Мужчина вошел в дом и попытался привести Леру в сознание.

— Вставай, шалая! Вставай! Сейчас тебя лечить буду.

В ответ раздалось слабое:

— Уйди! — И снова она провалилась в беспамятство. Каштановые волосы разметались по подушке, щеки горели лихорадочным огнем, на мгновение открывшиеся глаза были мутны.

Мужчина с трудом посадил Леру, нахлобучил на нее свою шапку-ушанку и завязал под подбородком веревочки, чтоб не сваливалась. Потом вставил ее безвольные руки в рукава полушубка, застегнул на все пуговицы, взвалил на плечо и, приволакивая левую ногу, понес в баню.

В предбаннике было сухо и чисто. Приятно пахло деревом, березовым листом и мятой. Светлые, гладко выструганные лавки были застелены чистыми простынями. На столе стоял закопченный чайник, кружки и банка с вареньем. Парилка уже прогрелась. Градусник, висящий под притолокой, показывал сто градусов.

Мужчина, словно куль, свалил Леру на лавку и стал ее раздевать. Она застонала, не в силах сопротивляться, и снова провалилась в забытье. Когда она была раздета, мужчина вынул из ушей золотые сережки с бриллиантами, снял с волос заколки и золотой крест с шеи. Потом разделся сам и, положив ее руку к себе на плечо, потащил в парную. На верхней полке было очень жарко, он не рискнул положить ее туда, сердце могло не выдержать. Уложил пониже, на махровое полотенце, вниз животом. Потом взял ковшик с настоем мяты и плеснул на раскаленные камни. В бане сразу стало влажно и удушливо жарко. Подперев голову руками, он стал разглядывать красивое женское тело, распростертое перед ним.

Через пятнадцать минут Лера стала подавать первые признаки жизни. Взгляд стал осмысленнее, она даже попыталась что-то сказать, но сил не хватило. Тело было сухим и покрасневшим. Мужчина опять отвел ее в предбанник, налил чай и насильно заставил выпить большую кружку.

Она лежала на белом дереве лавки и смотрела в потолок. Сознание стало проясняться, но думать ни о чем не хотелось. Напротив сидел незнакомый голый мужчина, она сама была в чем мама родила, но это ее почему-то сейчас совсем не волновало.

— Ты кто? — спросил мужчина, заметив ее изменившийся, осмысленный взгляд.

— А ты? — еле слышно прошептала она.

— Я лесник. Вадим. Свисток тебя в лесу нашел. Собака моя. Ты почти голая была, в одной рубашке. Замерзла совсем. Еще бы час, и я уже ничего не смог бы поделать.

Лера отвернула голову к стене.

— Если не хочешь, не рассказывай. Скажи хоть, как зовут.

— Валерия. Лера. Я из дачного поселка.

— Из Лихих Горок?

— Угу.

— Не боись, прорвемся. Пойдем дальше лечиться. — Вадим поднялся с лавки. — Теперь дойдешь сама, а то замучился таскать тебя. Я бывший спортсмен-конник. После ранения у меня, видишь, нога сохнет. Ну да ничего, не смертельно. Вставай. Давай помогу!

Еще трижды водил ее Вадим в парилку, добиваясь, чтобы она начала потеть. Наконец прозрачные капли покатились по шее, груди. Вадим взял замоченный в эмалированной кастрюле веник и, погоняв им горячий воздух, стал прикладывать его к Лериной спине.

Сначала движения его были осторожны, потом все сильнее и быстрее заходил по телу березовый букет, оставляя на коже зеленые монетки листьев. Вадим будто священнодействовал. Он совершал ритуал. Обряд очищения. Он окатывал ее холодной водой и снова тащил в парилку. Потом принес снега и обтер всю с головы до пяток, потом промассировал спину и ноги и снова отправил в парилку. Это действо длилось не менее пяти часов, но для Леры время остановилось. Понемногу она приходила в себя.

Сознание стало возвращаться. И первым делом вместе с сознанием пришел стыд. Ей вдруг стало страшно неловко от того, что она раздета. Эта близость с другим, чужим человеком была так странна, так интимна, так… волнующа. Она старалась не смотреть на него, но глаз невольно натыкался на спокойную мужскую плоть, и Лера прятала глаза.

Наступил завершающий момент лечения. Лесник положил Леру на лавку в помывочной и жесткой, хорошо намыленной мочалкой стал тереть ее тело. Она старательно закрывала глаза, но ее безвольная рука случайно билась о его мужскую гордость, и с каждым разом она чувствовала, что ЭТО меняет форму.

Рука Вадима замедлила движение у нее между ног, и если бы она была сейчас без сознания, неизвестно, совладал ли бы он с собой. Она крепко сжала ноги и сквозь стиснутые зубы прошептала:

— Не надо.

Он промолчал. Выскочил на воздух, упал в снег и вернулся уже в спокойном состоянии. А Лера как лежала на лавке вся красная и распаренная, так и осталась лежать. Он окатил ее теплой чистой водой из шайки, укутал простыней, вставил ее ноги в валенки, надел тулуп, затем оделся сам и повел в дом, на мягкую, пахнущую березовым листом кровать.

Она крепко уснула и проснулась только от солнечных лучей, которые ей били прямо в глаза. Свисток барабанил по полу хвостом, Вадим пил чай. Было тихо и покойно.

— Мне домой пора, — сказала Лера. — Мои, наверное, уже бьют тревогу. Ты проводишь меня?

— О чем речь? — отозвался хозяин. — Надо подумать, во что тебя одеть.

— Ты хоть понимаешь, что спас мне жизнь? — Лера подняла на него полные благодарности глаза.

— Понимаю. Значит, за тобой должок.

— Спасибо. Что я могу для тебя сделать?

— Да это я так… Не надо мне ничего. Давай лучше собираться.

Лера не отходила от Игоря ни на минуту, пыталась выпытать подробности похищения. Но он ушел в себя, ни о чем не говорил, только смотрел на игру вуалехвосток в огромном Сашином аквариуме. В заботах о сыне горе от потери двух близких людей куда-то, скорее временно, ушло за спину. Она возвела бетонную стену между прошлым и настоящим, и эта стена не давала ей расслабиться, выплакать горе, омыть его слезами.

Хоронить Павла Александровича нужно было на Ваганьковском кладбище, рядом с могилой его матери. Буквально за неделю до кончины он говорил Лере об этом. Игорю рассказали о смерти крестного, он и на это никак не отреагировал, по-прежнему был тих и печален. Тетя Вера как-то сразу постарела еще больше и все повторяла, что скоро и ее очередь.

В тоскливом унынии у Леры совсем опустились руки. А ведь, кроме нее, заниматься официальными делами было некому. Если бы можно, она напилась транквилизаторов и исчезла из мира недели на две. Но такой возможности не было. По инерции она звонила в морг, администрацию кладбища, нотариальную контору, ДЭЗ… Похороны Павла Александровича прошли более чем скромно. В его записной книжке не оказалось телефона ни жены, ни детей. Может быть, он знал их на память, а вернее всего, вычеркнул их и оттуда. Вернувшись после похорон домой, посидели за скромным столом втроем, выпили по рюмке и разошлись по спальням, каждый вспоминая о покойнике хорошее и доброе, молясь о том, чтобы душа его упокоилась с миром.

Несколько лет назад они все вместе приватизировали свои комнаты, и как выяснилось, Павел Александрович завещал свою комнату ей. Лера оставила Игорька с тетей Верой, велев ей не отпускать его от себя ни на секунду, а сама поехала в город. Как же хотелось кому-то все рассказать, хотелось, чтобы ее пожалели!..

В квартире давно никто не убирал, вещи покрылись толстым слоем пыли, телефон все время молчал, мобильный был отключен. Она посмотрела в окно. Внизу ходили люди, ездили машины, дети качались на качелях. Жизнь продолжалась. От порыва ветра взметнулось вверх голубиное перышко и, плавно покачавшись, стало планировать вниз. Лера не могла оторвать глаз от пушинки. Как зачарованная смотрела на этот полет. Почему-то вспомнился Павел Александрович, и снова захотелось плакать.

«Как им там, на небесах, дорогим моим человекам? Может, Павел Александрович объяснит Саше, что я не нарочно это сделала?.. Ведь они сейчас ТАМ вместе. — Она отвела взгляд от окна и, взяв альбом, стала перебирать фотографии. — Как бы хотелось лечь в больницу. Чтобы внимательные медсестры поправляли подушку, кормили из ложки и все время интересовались здоровьем. Хочется, чтобы пожалели… Как же хочется! Единственный человек, который смог бы сделать такое, — это Стас…» Лера ходила по неубранной квартире босиком, распущенные волосы рассыпались по голым плечам, шелковая черная рубашка едва прикрывала тело. Сбоку она поползла по шву, но Лера, как и тетя Вера, этих огрехов теперь не замечала.

Она присела в коридоре на пол и поставила телефон между ног. Порылась в брошенной рядом сумке, ища телефон бандита, и, найдя наконец, набрала несложную для памяти комбинацию цифр. Когда ей ответили, она попросила передать Стасу, что ждет его звонка.

Тот позвонил через пятнадцать минут. Оба понимали, что необходимо сразу прийти к какому-то компромиссу, в чем-то уступить, война за лидерство закончилась, они нужны друг другу. Ей нужна его спина. За нею можно спрятаться, защититься. Пусть это будет не та любовь, которой она любила Сашу, но пережить трудное время, Лера понимала, одна она не сумеет. И если Стас ей поможет, она будет жить с ним, пусть из благодарности. Его устраивал этот вариант. Все, что у него было прежде, он брал приступом, атакой, и это всегда срабатывало. Лера не от случай: все время со дня их знакомства он ждал, и она пришла к нему сама.

— Мой час настал? — после минутной паузы спросил он.

— Да. Ты мне необходим.

— Прямо сейчас?

— Да.

— На дуэль никого вызывать не надо?

— К сожалению, уже нет.

— Через десять минут буду.

— Я в городской квартире.

— Знаю. Жди.

Лера не потрудилась даже расчесать волосы, так и пошла открывать дверь, неубранная и нечесаная. Перед Стасом стояла убитая горем женщина, похожая на надломленную ветку. Но ему не было это неприятно.

Она уткнулась ему в жилетку, в прямом смысле слова, и дала наконец волю словам и слезам. Рассказала почти обо всем. О Паншине, о рождении Игоря, соседях, ставших родными, об авантюре с бриллиантами, о больших деньгах, о том, как строился дом, о похищении Львом сына, о смерти Павла Александровича, болезни мальчика и постоянном, преследующем ее страхе.

Почти обо всем. Она не рассказала ему только об одном: нечаянном убийстве Саши.

Стас молча держал ее руку в своей. Перебирал и гладил пальцы, изредка прикасался к ним губами.

Спустя некоторое время он перевез всех троих в город и стал продавать дом. Решение Лера приняла окончательное. Судьбу не переломить. Дом им счастья не дал. Пусть живет своей жизнью, может быть, другие будут в нем счастливы.

Вечерами мафиози приезжал к ним домой, пил чай с пирогами Веры Петровны и все говорил и говорил с Лерой, целовал ей руки и не мог на нее наглядеться. Как-то привез Игорю электрическую железную дорогу и мог играть с ним иногда по два-три часа.

Дом был продан дорого, вместе с мебелью и антиквариатом, кухонной утварью и постельным бельем, голубятней и запасами консервов. Лера оттуда ничего не взяла. Она ненавидела в нем все. В нем новые хозяева могли начать жить с момента покупки. Да к тому же дизайн, интерьеры…

— Вкус у бывшей хозяйки отменный, — с грузинским акцентом сказал авторитет в уголовном мире. — Хоть и жалко два миллиона баксов, но дом того стоит. — Даже голуби перешли к новому владельцу. Лера оставила ему надлежащие инструкции по их содержанию и телефон одного голубевода, с которым был связан крестный, мало ли что.

Рано утром Стас отвез Леру в поселок. Она хотела забрать только самые необходимые и особенно дорогие ее сердцу вещи. Оставшуюся от мамы малахитовую шкатулку, документы, игрушки Игоря, одежду. И к тому же у нее оставалось завещание Павла Александровича. Продираясь сквозь корявый почерк, написанный слабеющей рукой, она поняла, что в бане лежит вторая часть денег. Первая, в пакете, так и валялась у нее в комнате городской квартиры. Собрав несколько сумок, Лера пошла в баню. Там был полный порядок. Пахло можжевельником и свежеструганным деревом. Голова плохо соображала. Знакомый Стаса, врач, прописал ей кучу успокоительных таблеток, и она, принимая их, постоянно находилась в сладком, равнодушном дурмане. Пол в предбаннике был покрыт линолеумом и крепко прибит. В парилке деревянные доски плотно прилегали друг к другу.

«Где же эти дурацкие деньги? — как во сне думала она. — Куда он мог их засунуть? Придется звать Стаса, самой, видимо, их не найти».

Стас взял в гараже инструмент и, ловко орудуя им, извлек из-под линолеума черный пластмассовый «дипломат».

В чемоданчике лежало двести тысяч долларов и «палехская» коробочка. В ней были бриллианты. Немного. Пять штук. Но какие! Все трехкаратники. Все разных оттенков. Один голубой воды. Два камня чайного оттенка. Один отдающий изумрудной зеленью. И еще один, похожий на рубин, как цвет переспелого винограда.

— Вот как странно бывает в жизни, — в раздумье сказал Стас. — Чужой человек, сосед по коммунальной квартире, а любил тебя как отец родной. Где же его дети? Где внуки? Как же они могли от него отказаться? Что они за люди? И ведь ни камушка не завещал им передать. Знать, крепко насолили, обидели человека.

— Он меня очень любил. Сама не знаю, как получилось. Перед его смертью мы говорили об иммиграции. Хотели уехать из России. Все равно куда, лишь бы уехать. Вот смотри! — Лера протянула Стасу вкладыш от коробочки из-под лекарства. — Это он, умирая, написал. Видишь, он просит меня уехать. Хочешь поедем вместе? А?

— Ты знаешь… я как-то не готов, — в растерянности сказал Стас. — Уехать? Мне такое никогда в голову не приходило. Дай подумать. Недолго.

— Да что думать? Что ты тут делать будешь? Оброк собирать? Людей убивать? Не надоело? Не пора ли и о душе подумать?

— Ты знала, кто я такой. Я что, уже тебе разонравился?

— Не говори ерунды. Просто у тебя здесь никакой перспективы. Все как под дамокловым мечом ходим, не знаем, что будет завтра. Все время чего-то боимся. Боимся нового правительства, боимся деньги в банки класть, боимся, что продукты подорожают, боимся ночью спать, боимся, что позавидуют и ограбят, любить и то боимся. Вся жизнь в страхе. Разве можно так жить? Это же не жизнь, а существование. Я смотрела по телику испанский сериал «Аптека» и удивлялась, как там люди живут! Спокойно, весело, достойно. Как я им завидую, Стас. Решайся!

— Я подумаю. Не гони меня. Что я там делать буду? У меня даже и профессии нет. Я же военный. Опять убивать? Или учить убивать?..

— Да с нашими деньгами мы вообще можем не работать. Посчитай, сколько у нас…

— Не у нас, а у тебя. Ты все в одну кучу не вали. Никогда альфонсом не был и не буду. А у тебя их действительно много. За два миллиона я дом впарил, еще двести — Павла Александровича.

— Штук пятьдесят моих, — помогала считать Лера. — Плюс камни, мои украшения. Где-то два с половиной будет. Положим деньги в банк да и будем себе жить на проценты. Посчитай. Пусть по минимуму — два процента годовых…

— И у меня тысяч сто есть, — хмуро произнес Стас, стараясь не смотреть в ее сторону.

— Неужели нам не хватит? А если и не хватит, работу себе найдем, да по душе. Ну, милый, ну, пожалуйста!

И хотя Стаса слово «милый» проняло до костей, ответа он в тот день Лере так и не дал.