Бро

Глава 9

Глава 9.

Четверг, 31 мая. Вечер

Приозерный, улица Ленина

Такое впечатление, что дневные тревоги и заботы остались за порогом — я, как в теплую воду, погрузился в тишину и покой. Лишь из кухни доносится неразборчивый щебет девушек, звякают ложки и бубнит радио.

На улице теплынь, но старый дом хранит прохладу. Хорошо…

Шаркая тапками, вошел Марлен со стеклянным кувшином, полным чего-то прозрачного, разбавленного малинового цвета.

— Будешь?

— А чего это?

— Морс.

— Лей…

Ухватив холодный стакан, я выцедил вкусную, в меру сладкую влагу.

— Кайфуешь? — ухмыльнулся бро.

— Ага. Развалился, и думаю… О королях и капусте… Ну, это я так, к слову. Вообще-то, размышлял о гармонии, которой нет. Взять меня, к примеру. Вот, какой у меня талант? Модно подстригать дам… не дам и дам, но не вам.

Осокин хихикнул.

— Это ты опять к слову?

— Ну, что-то вроде. Получается, у меня склонности и способности делать причесоны, а я в журналистику подался!

Марлен покачал головой.

— Читывал твою заметку в «Комсомолке», читывал, — сказал он серьезно. — И видел фото. Пишешь ты бойко, живо, легко, а снимок вообще класс!

— Да, удачно вышло… — согласился я не без удовольствия. — Всё равно… Я не знаю, чего хочу по-настоящему! Помнишь, в «Пикнике на обочине»? Там Золотой шар исполнял самые сокровенные желания, вот только люди не осознавали, чего именно жаждут. Крадется сталкер в Зону, твердит про себя: «Хочу, чтоб дочка выздоровела… Хочу, чтоб дочка выздоровела…» Возвращается домой… Его истинное желание исполнено — на крыльце лежит мешок золота. Вот, и я маюсь.

— Интеллегузия… — хмыкнул Осокин, доцеживая морс. — Думаешь, ты один такой? Вон, Аленка электротехникум окончила, по связи пошла, а, знаешь, что она больше всего любит? С макияжем возиться! Да-а! Всем телефонисткам, всем подружкам бровки сделала соболиные! А как возьмется за кремы, помады, тени с лаками — из любой выдры красотку сделает!

— О, так мы с ней коллеги! — развеселился я.

— Ну, да, общее есть… А меня самого взять? Знаешь, как я журналистом стал? В армии стенгазету делал. А что? Закроешься в Ленинской комнате, и портишь ватман потихоньку — заметку накалякаешь про бдительность, намалюешь, чего посмешнее… А служба идет. Так меня один раз комполка придержал, и говорит: «Чтоб написал о нас в «Красную звезду»! Понял?» «Так точно!» — тянусь. Ну, и накатал… о высоком уровне боевой и политической подготовки. Напечатали! И пошло-поехало… После дембеля подал документы на журфак, взяли без разговоров. А приехал сюда на практику, на четвертом курсе, и увидел одну весьма заносчивую и вздорную личность…

— Но-но! — немедленно донеслось из кухни. — Я все слышу!

— Понял? — преувеличенно горько вздохнул Марлен. — Так и живу… Под колпаком и каблуком…

— Тоже мне, угнетенный нашелся! — фыркнула Алена, выглядывая в зал. — Кушать подано! Пойдем, Тик, покормлю…

— А меня? — глянул с надеждой Осокин.

— А тебе, что останется. За недозволенные речи! Да ладно, пошли уж, жрун…

На ужин подавали пюре с котлетками, а для пущего ублажения жрунов Зимина откупорила прошлогоднюю баночку с помидорчиками, в томатном же соку.

Я и раньше не отличался отсутствием аппетита, а нынче мой желудочно-кишечный тракт стабильно обеспечивал привес. И первое слопаю, и второе умолочу, еще и место останется для кружки чая — с пирогом, разумеется, да не с кусочком, а с ха-арошим ломтем.

Поэтому я так увлекся, что лишь под конец трапезы заметил рассеянность Маринки. Нет, то, что она переоделась в сарафанчик на бретельках, выказывающий приятные округлости, и что волосы заплетены в две забавные косички — это я углядел. Основной инстинкт, как-никак.

— О чем задумалась? — спросил напрямки, вилкой ковыряя шарлотку. — О тщете всего сущего? М-м?

— Да нет, — мимолетно улыбнулась девушка. — Помнишь, ты рассказывал, что во время заброса в прошлое ощущается как бы перегрузка?

— Помню, — насторожился я, — было такое.

— Так вот, это не перегрузка. Это сила тяжести меняется! Не везде, конечно. Только у нас, в Приозерном… М-м… В школе нашлась целая куча приборов — и динамометр, и точные весы… А еще я маятник запускала. В общем, тяготение реально колеблется, да еще в обе стороны от истинного «же» — то слабеет, то усиливается. Причем, амплитуда снижается, но очень, очень медленно…

— Давай сразу выводы, — навалился на стол Марлен.

— Я тут посчитала немного… — опустила ресницы Грушина. — Происходит не слияние, иначе… м-м… назовем это явление ретроаннигиляцией… в общем, она давно бы все уравняла и обнулила. А раз нестабильность сохраняется… Вывод один — это ответвился третий временной поток!

— Ну, хоть какая-то определенность, — проворчала Алена. — И что теперь?

— Ничего, — беспомощно развела руками Марина. — Никто пока не замечает аномалии… Вернее, замечает, но… Вот, наша соседка, например, жалуется, что ей стало тяжелей подниматься на этаж. Уставать, мол, стала, старость — не радость… А тут не возраст виноват, это вес порой увеличивается.

— Выводы ясны, — кивнул Осокин, — теперь давай рекомендации. Что делать?

— Ты бы еще спросил, кто виноват! — не утерпела Алена.

— Да знаю я, — лицо Марлена приобрело постное выражение. — Я и виноват.

— Никто ни в чем не виноват, — раздельно проговорила Марина. — Ни Марлен, ни Игнат. Вы просто родились не в то время, и оказались не в той точке пространства.

— Закон природы суров, но это закон, — усмехнулся я. — Предложения есть?

— Есть, но… — моя красавица и умница задумалась. — Знаешь, когда ты на выходных общался с «нужными людьми», то есть, получается, воздействовал на реальность, амплитуда резко упала, сразу на несколько сотых, и держалась до вторника. А потом опять…

— До меня, кажется, дошло… — медленно проговорил я. — Нам нужно круче менять реал! Вот, мы взяли интервью у молодого бригадира… А если расспросить Эдиту Пьеху, скажем? Или предложить Брежневу… написать за него мемуары о Малой земле, послевоенных стройках и целине? Хотя… Нет, высовываться — это лишнее. Я, знаете, что придумал? Еще там, в будущем? Людей обзванивать! Известных, и не очень. Дескать, мы из будущего! И знаем твою судьбу, товарищ… Да хоть кто, лишь бы в Интернете засветился. К Брежневу я с буком точно не пойду, но можно же до людей донести правду, да так себя распиарить, чтобы все убедились — мы сверхинформированные! И тогда генсек сам станет искать с нами встречи, уверившись, что мы действительно оттуда.

— Здоровски! — прониклась Алена. — А не словят?

— А фиг им… Я полсумки всяких шпионских девайсов приволок — Джеймс Бонд иззавидуется!

— Подожди, подожди… Ты что, хочешь делиться послезнанием?

— Ну, да! Дозированно, и так, чтобы власти не злить. О засухе сообщать, или о наводнении. Или… не знаю… катастрофу какую-нибудь предотвратить!

— Круто, — заценила Марина.

— Джаст уан момент, пли-из… — обронил Марлен, выходя.

Вскоре он вернулся с ноутбуком. Разложил его, подключил… Немудреный аккорд «винды» — и зацвела яркая картинка.

— Сейчас… Где-то здесь было… А, вот! Из «Википедии» — события этого года. Глядите. Ну, тут, в основном, политика…

— Да что ты за март смотришь, — не выдержала Алена, — лето уже!

— Да вижу я! Во… Шестидневная война! Так… Хунвэйбины шалят… Во! Девятого октября убьют Че Гевару! А, ну да…

— Это все не то, Марлен… — медленно выговорил я. — Ничего особенного. Так, мировая текучка. А вот следующий год… Ни тебе, ни мне еще не довелось его прожить, но я прекрасно знаю, как выл Запад и как подвывала наша вшивая интеллигенция, стоило ввести в Чехословакию войска.

— «Пражская весна»! — выпалила Алена, подскакивая. — Я читала! Сволочи такие эти чехи! Немцев цветами встречали, а потом всю войну на них работали! И ни разу даже не вякнули, наоборот — перевыполняли план, гнали вермахту танки… Премии получали! Каждый третий снаряд, убивавший наших, сделали чехи!

— Помню, помню… что-то такое… — Осокин повертел кистью. — Наши все надеялись на Дубчека, а тот оказался слабаком и сволочью. Надо было тогда не в гуманизм играться, а действовать жестко!

— Да нет, — мотнул я головой, — ГРУ сработало на «пять», и КГБ, и десантники наши. А вот информационную войну мы позорно продули.

— Я бы этого Дубчека… — сжала кулачки Аленка.

— Да там и прочей мразоты хватало — Рихта, Шик, Ауэсперг, Гольдштюкер, Свитак, Пеликан, Млынарж… Я их почему помню — написал однажды правду про те дела. А толку? Демократическая гопота забанила… Но это там, в будущем, и вообще на иной мировой линии! А здесь… Нам никак нельзя допустить «пражскую весну»!

— Тик… — охнула Марина, распахивая глаза. — Ты что? Да как нам… — она побледнела, словно прочитав мои мысли, и залепетала: — Тик… Ты хочешь в них… стреля-ять?

— Не хочу, — вытолкнул я. — Но, если надо, буду убивать. Пойми, тогда, в Праге, мы проиграли империалистам… — усмешка тронула мои губы. — Вернее, проиграем, если забоимся испачкаться. А нам нельзя уступить! Это как точка бифуркации. После Праги всё посыпалось — Брежнев подсел на барбитураты, потом откололась Польша… Запад поставил на Горбачева, а «Меченый» такой же дурак и слабак, как Дубчек! Яковлев выполнил свое задание — поддержал «Рух», подмог «Саюдису»… Занялось в Вильнюсе, полыхнуло в Тбилиси, в Баку… Последней пала Москва. А я так не хочу!

— Тик! — взмолилась Марина. — Ты только не подумай плохого! Просто мне очень страшно, нас же всего четверо!

— Но мы в тельняшках, — вставил Осокин без улыбки. — Как те десантники. Знаешь, какой девиз у ВДВ? «Никто, кроме нас!» И не надо бояться, Маришка. Нас мало, да. Но у нас есть то, чего нет ни у кого во всем этом мире — послезнание. Я тут полистал… Вон, даже фамилии попадаются! Ну, тех, кому агенты ЦРУ и БНД передавали деньги и оружие. В Праге, в Брно, в Пльзене…

— Тик… — заныла Маришка, пересаживаясь ко мне на колени. — Я, правда, боюсь… Нас четверо, но ты у меня — единственный!

— Да жив я, жив! — смущенно бормотал я, тиская свое сокровище. — Чего ты? И не собираюсь я помирать, вот еще…

Алена вздохнула прерывисто, и сказала ясным голосом:

— Если вы соберетесь туда… в Чехословакию, я поеду с вами!

— И я! — воскликнула Грушина. — Одна я тут не останусь!

Марлен облапил свою, я — свою, и мы смолкли. За окнами темнело, словно предвещая мрачное будущее.

«Ничего, — усмехнулся я, зарываясь лицом в Маринкины волосы, — прорвемся!»

Понедельник, 4 июня. Вечер

Приозерный, улица Гоголя

АТС разместили в длинном, приземистом доме из кирпича, похожем на барак. Крыша, выложенная шифером, получилась невысокой, с пологими скатами, и здание будто присело, вжало голову в плечи, прячась за строем потрепанных елей.

К центральному входу я не совался — чтобы попасть на телефонную станцию, надо было пройти через телеграф, а светиться не хотелось. Зашел со двора, и постучался в дверь, обитую оцинковкой.

Аленка в строгом белом халате открыла почти сразу, будто ждала.

— Заходи! — громко шепнула она, словно героиня боевика, и добавила, входя в роль: — Хвоста нет?

— Отпал в процессе эволюции, — пробурчал я. — Веди, Вергилия!

Девушка неслышно зашагала, ступая в рабочих тапочках и засунув руки в карманы.

— Мне сразу понравилась твоя идея, про обзвоны, — сказала она, не оборачиваясь. — Только я не поняла — ты хочешь звонить, как бы из будущего, на самый верх?

— Да нет, сначала надо набирать номера «посередине». Высоцкому звякну, Гайдаю, Стругацкому… Ну, там у меня целый список. Хочу, чтобы слухи пошли! Пусть на каждой кухне о нас шепчутся! А начну, все-таки, с министра обороны, тут ждать нельзя…

— А тебя не узнают? — боязливо спросила Алена.

— Ни за что. Я тут такие штучки-дрючки притащил… Буду говорить через преобразователь. Там специальная программа стоит — абонент услышит… Да что включу, то и услышит. Хоть девчоночий писклявый голосишко! Ого, как тут у тебя… винтажно!

Декадно-шаговая АТС меня реально впечатлила — металлические стойки от пола до потолка щетинились контактами и проводами, мигали лампочками, зудели и щелкали. Понятно, что доцифровая эпоха, зато внушительно.

— Ты одна на дежурстве? — поинтересовался я, выкладывая ноут и приспособы.

— Ну, да, — кивнула Алена. Она засеменила спиной вперед, разматывая хлещущие по полу провода. — Моя смена.

Пятнадцать минут спустя все было готово, и я запустил программу. Голос выбрал, очень схожий с левитановским басом. Сверяясь с экраном, набрал номер Гречко.

Недовольный маршал отозвался после второго гудка.

— Да! Слушаю.

— Здравствуйте, Андрей Антонович, — спокойно, хотя и с холодком, заговорил я. — Постарайтесь выслушать до конца всё, что будет сказано. Нам кажется, что та информация, которую мы вам передадим, заслуживает внимания. Итак, Ближний Восток. Египет и Сирия с Иорданией обложили Израиль войсками, танками и авиацией, готовясь к тотальной войне против евреев. Но Тель-Авив начнет первым. Завтра, в семь сорок пять утра, израильские ВВС нанесут авиаудар по одиннадцати аэродромам Египта. Позже тот же фокус[1] проделают с боевой авиацией Сирии и Иордании. Несмотря на численный перевес, арабы проиграют, и война, продлившись шесть дней, закончится победой Израиля…

— Откуда вам это известно? — рявкнула трубка. — Кто вы такие, вообще?

— Мы из будущего, — ровным голосом сообщил я. — И мы не враги Советскому Союзу. Наоборот, наша цель — помочь СССР в борьбе с мировым империализмом. Наша группа обладает мощным оружием — знанием о том, что случится в ближайшие двадцать или сорок лет, ведь эти годы — прошлое для нас… Спасибо, что не бросили трубку, мы бы не стали перезванивать. Кстати, израильтяне настолько засекретили подготовку к превентивному удару, что даже сломали антенну на посольстве США — боятся, что американцы предупредят арабов. И у меня к вам большая просьба: пожалуйста, не озвучивайте услышанное до утра. Мы бы не хотели неприятностей для Тель-Авива…

— Не понял! — раздраженно буркнула трубка. — Так вы что — за сионистов?

— Нет, мы за Советский Союз, — терпеливо объяснил я. — Вам же выгодно поддерживать хорошие отношения и с арабами, и с иудеями. К сожалению, после Шестидневной войны — справедливой войны, замечу! — СССР разорвет дипотношения с Израилем. А зачем? Чтобы поддерживать палестинских террористов? Советский Союз станет помогать Египту оружием и военспецами. А стоит ли? Через несколько лет хитрозадого Насера, которому вы от щедрот своих подарили Асуанскую плотину, сменит иной лидер, Анвар Садат. Он мигом предаст СССР, прогнувшись перед Америкой, а вы, уж извините, окажетесь в заднице. Ибо арабам доверять нельзя.

— Тогда зачем, вообще, этот разговор? — провод донес бурчание Гречко.

— Чтобы вы поверили в наши возможности, Андрей Антонович, и в нашу правдивость.

— Ладно… Как с вами связаться?

— Пока никак. Мы сами позвоним… м-м… завтра. По ВЧ. До свиданья.

Я выдохнул. Первый блин спекся…

— Ты на Маринку не обижайся, — Алена налила мне крепкого чаю, хоть и грузинского, второго сорта. — Ей же страшно…

— Да я не обижаюсь… Спасибо.

— Сушки будешь?

— Ага… — пропеченная, будто лакированная сушка треснула под сжатыми пальцами. — А сама не боишься?

Девушка сосредоточенно звенела ложечкой в стакане. Редкие чаинки вихрились, а тающий сахар вращался опрокинутой вороночкой, скручиваясь на донышке.

— Боюсь, — призналась она. — Только полный дурак не боится умереть. Но… Понимаешь, я вижу всё немного иначе. Маринка думает слишком общо, что ли. О стране, о народе… А мои мысли куда как приземленней. Насмотрелась я на будущее, и поняла — такое завтра мне и даром не нужно. Фашисты… Наркоманы… Бандиты… Буржуи… Попы… Педофилы… А как можно было Ленинград, где столько народу погибло, в дурацкий Петербург перекрестить?

— Да уж… — мои губы повело в кривую усмешку. — Видел одну карту СССР, только американскую — они там отмечали, какие из наших городов бомбить. Так под городом на Неве стояло: «Petrograd», а в скобках — «formaly Leningrad». Вот и наша интеллегузия того же мнения. Дерьмо нации…

— Да уроды просто! Ну, что? Будешь еще звонить?

— Да надо… Кто там у меня? О, Аркадий Натанович!

Я набрал номер. Четвертый гудок оборвался сочным баритоном:

— Да-а?

— Здравствуйте, Аркадий Натанович! Вам удобно разговаривать?

— Вполне, отужинал-с, — добродушно пробурчал Стругацкий. — А кто это?

— Только, пожалуйста, не бросайте трубку, — улыбнулся я. — А то мы тут до одного товарища лишь на третий раз дозвонились, убедили с трудом…

— …Что вы пришельцы из космоса? — шутливо перебил писатель.

— Нет, мы из будущего, — будничным тоном отрекомендовался я за всю группу. — Вот, звоним разным людям… Сообщили одной бабусе, что в универмаге дефицит выбросили, она и кинулась очередь занимать. А то бы пошла в другую сторону, и ее бы сбила машина. А Высоцкому мы посоветовали не выеживаться и завязать с водкой, иначе помрет в сорок два…

Провод донес озадаченное молчание, а затем послышался серьезный голос:

— Ну, допустим, я вам верю. А зачем вы вообще звоните? Ведь не для того только, чтобы кого-то уберечь?

— Нет, конечно. Наша цель — спасти СССР.

— А Союзу что-то грозит? Война?..

— Нет. Просто страна развалится в девяносто первом. Последний генсек предаст идеалы Октября, развалит КПСС, пойдет на поклон к буржуинам, вернет помещиков и капиталистов… Печального конца еще можно избежать, время есть. Вот мы и будоражим народ. Создаем, так сказать, общественное мнение. Да вы спрашивайте, спрашивайте!

— А проверочный вопрос можно?

— Задавайте!

— Над какой повестью мы сейчас работаем? — вымолвила трубка и затаила дыхание.

— Пишете «Гадких лебедей», — усмехнулся я. — Вещь выйдет замечательная, хотя, конечно, на любителя, как «Улитка на склоне». О, кстати! Вы мне подали прекрасную идею! А то у нашей группы до сих пор нет названия. Вот и назовемся «Мокрецами»! Ведь ваши, так сказать, первородные «мокрецы» тоже прибыли из будущего!

— Невероятно… — выдохнул фантаст. — Просто невероятно… Никогда не предполагал, что сам… Послушайте! — заспешил он. — А когда умру я?

— Ах, Аркадий Натанович, Аркадий Натанович… Ну, что ж вы сразу за негатив!

— И все-таки… — трубка была настойчива.

— Вы ненадолго переживете распад СССР, — вздохнул я, подбирая слова. — Ваш черед наступит в декабре того же печального года — тысяча девятьсот девяносто первого, а от Великой революции семьдесят четвертого. Но! Я очень надеюсь, что всё начнет меняться к лучшему. И ваше здоровье поправится, и всей страны.

— Спасибо, — дрогнул голос на том конце провода. — А вы еще позвоните?

— Обязательно!

Под частые гудки я отключил ноутбук, и почувствовал озноб. Я слил инфу… Теперь о нас узнали, мы вышли из тени под слепящий свет прожекторов. Группа «Мокрецы»…

Уже заходят разговоры, люди делятся с друзьями, кто-то сообщает, кому положено… Если перестать подпитывать интерес, всё медленно угаснет. Нет уж! Шоу должно продолжаться…

[1] Эта военная операция так и называлась — «Мокед». В переводе с иврита — «Фокус».