Русь непокоренная 2. Бродник

Глава 17

Береговое.

21 января 1238 год.

Мы сидели всё в той же мазанке, где ранее я уже вёл переговоры с представителем бродников Перстом. Вряд ли можно было это место назвать удачным для переговоров, но за неимением чего-то другого приходилось ютиться и здесь.

На столе были кушанья, которые я в этом времени себе ещё не позволял. Пласкиня, как верный слуга ордынцев, всё лучшее берег для них. Я, после ревизии, не соблазнился на еду. Пригодилось.

Так что мы отрезали ножом куски от копчёного окорока, заедали всё это дело кашей, причём, гречневой, в этом мире не так чтобы и повсеместно употребляемой. Гречка была с мясом. Были на столе и лепёшки. Их испекли буквально перед самым прибытием монголов. Ну или кого-то другого, что мне сейчас нужно было выяснить.

Сидели по-богатому. И это сильно отвлекало. Голова немного кружилась от полноценной еды в большом количестве. Однако, нужно приходить в себя и разговаривать. Собеседник еще более интригующее явление, чем сытная еда.

— Ты меня знаешь, я тебя не знаю. И это несправедливо, как я считаю. Ну да прямо сейчас исправим сие, — начал я разговор.

Говорил я таким тоном и с таким видом, чтобы не показывать ни своего смущения, ни толики раболепия. Напротив, беседу начинал, как словно я тут доминантный самец. Впрочем, так и есть. Собеседник не казался сильным и уверенным в себе человеком.

Может быть, такая модель поведения и была опасной. Вот только не мог себя перебороть, и не хотел. Передо мной был предатель. Если этот человек явно славянской наружности занимает какое-то высокое место в ордынской иерархии, а, судя по всему, это так и есть, то пусть хоть казнит меня, но я не смогу выдавить из себя уважение к существу, которое явно же видит, что творят монголы, и при этом продолжает им служить. Но четкого отвращения пока не было. Нужно послушать, что скажет.

Конечно, если он, подобно мне, с одной стороны готов служить, с другой — уничтожать врага, тогда вопросов никаких. Это мой побратим. Но что-то я сомневаюсь.

— Невежлив ты. Я Лепомир, писарь самого темника богатура Субэтея, — заметил мой собеседник. — С чего это? Разве же не боишься, что я кликну охрану свою и…

— Задавал приказы русичей убивать? — решил я дальше гнуть свою линию, перебивая Лепомира.

Я специально сел на лавке так, чтобы заграждать выход своему собеседнику. Так что, если дело дойдёт до реального обострения ситуации, буду его убивать.

— Нет, таких приказов я не отдавал. Я не убивал никого, — отвечал, как на допросе Лепомир.

— Ты показал уже свою слабость. Сильно беспокоишься за жену. Я понял, что она приехала с тобой. Не хочу угрожать, но ты служишь врагам земли моей, — сказал я, не слишком-то и завуалированно все же угрожая.

— Так и ты служишь им, если бродник, а не решил бессмысленно воевать. Ордынцы сейчас столь сильны, что я не знаю, кто их сможет остановить, — сказал Лепомир.

Очень интересное заявление. И если внимательно к нему отнестись, то можно немало почерпнуть. Во-первых, этот человек не ассоциирует себя с ордынцами. Мол, «они», не «я». А ведь если он предатель, то тут своя психология.

Почти каждый, кто предаёт свой народ ради другого народа, хочет считать себя частью тех, в пользу кого он предал. Они ищут и находят оправдание своей низости. Редко можно встретить людей, которые однозначно будут относиться к себе, как к подонкам. Это уже какая-то психологическая аномалия. Чаще всего человек будет оправдывать свои действия чем-то хорошим, коверкать понятия, стараясь рассмотреть яркий свет в тёмной комнате.

Во-вторых, он говорил о том, что ордынцы сильны, с некоторой грустью. Или Лепомир очень открытый человек и не умеет скрывать свои эмоции, что вряд ли — не смог бы он подняться хоть сколько-нибудь в обществе абсолютно чуждом ему, было бы это так. Или эмоции настолько сильны, что их скрывать сложно, и всё равно они вылезают наружу.

— Ты хотел бы, чтобы положение изменилось, и ордынцы проиграли эту войну? — я задал ему более откровенный вопрос.

Мой собеседник посмотрел мне в глаза, усмехнулся каким-то своим собственным мыслям.

— А мне надоело бояться, устал я трястись от страха каждый день. За себя устал дрожать, за семью свою. Я уже сделал много того, что могло бы помочь русичам, сильно больше, чем многие русские люди. Я предупредил боярина Евпатия Коловрата, что его ждёт засада… — казалось, что Лепомир не моргает, строго смотрит прямо мне в глаза. — Знаешь ли ты такого боярина?

— Я из Рязани. Там все знали Евпатия Коловрата. Но слухи доходят и к нам на реку. Он всё-таки попал в засаду и был разбит. Ты видел смерть его? — говорил я, не отводя глаз.

— Я видел лишь то, что хотели показать темнику Субэдею. Многие верят, что колдун Коловрат не умер, и что то тело, которое было облачено в его доспехи, — это не он, — сказал русич на службе у монголов.

Да, похоже, что мне с Коловратом будет сложно, если я собираюсь претендовать на лидерство. Всё-таки лидером сопротивления должен быть тот, о ком уже слагают былины и кого искренне боятся ордынцы. Но еще посмотрим, чье кунг-фу сильнее.

Кое-что я уже слышал о том, как проходил бой у горы Плешивой. И, возможно, рязанские ратники не приукрашивали то, с каким страхом ордынцы, имея колоссальное численное преимущество, всё-таки лезли в бой.

— Как расходится станем? Ты выдашь меня? — спросил я.

При этом, не хотелось убивать Лепомира. Уже не хотелось. И не потому, что потом придется отдавать приказ резать всех монголов и это чревато. Он может быть очень полезным. Он знает реалии, служит Субэдею, значит может подсказать на какую-нибудь слабость ордынцев. Ну не может у них не быть слабых сторон.

— Я разумею твой замысел. Тут, на поселении, никак не можно тебе убить монголов. По-первое, эта полусотня сильна и умела. Многих своих ратных потеряешь, если и вовсе сдюжишь. По-другое, никак не можно привлекать внимание ордынцев к поселению. Если они просто узнают, что это твои воины изничтожили лучших монголов, сюда придёт тысяча, — удивлял меня Лепомир.

— Ты так говоришь, будто бы не против того, чтобы я напал на этих монголов, — сказал я, не признаваясь, что это и есть моя цель.

— А, может, сие мне и нужно? — сказал собеседник, не моргая, и установил на меня тяжёлый взгляд.

Я не спешил отвечать и старался не выдать своего недоумения подобному повороту разговора. Оставалась вероятность того, что меня раскручивают на признание, чтобы потом…

А что может быть потом? Бой, и русич, находящийся на службе у завоевателей, первым отправится к праотцам. Играть ва-банк мне не хотелось. С другой же стороны, Лепомир увидел, что серебряная пайцза поддельная. И у него уже были возможности для того, чтобы отдать приказ охране и начать действовать активно и против нас.

— Жировит всё мне рассказал. И не всё из этого я рассказал Субэдею. Я не хочу больше быть рабом, пусть даже одетым в шелка. Я не хочу, чтобы моя жена считала меня трусом. Сейчас её родичи начали бунт против ордынцев… — русич замолчал и всё-таки отвернул взгляд. — Она из племени аланов. И когда до темника дойдут сведения, что аланы вновь скинули власть монголов, он, не задумываясь, прикажет её убить. Либо я отпущу свою жену на её родину, либо у неё не будет никаких шансов куда-то уйти, если станет свидетелем расправы над монголами.

— Ты со мной сильно откровенен. Что, если я сейчас твоим охранникам расскажу о твоих словах? — сказал я, изучая реакцию собеседника.

— Так поведай и о том, что ты измыслил их убить, — сказал Лепомир.

Складывалось впечатление, что он устал. Бывает такое психологическое состояние, когда и трус вдруг становится отчаянным смельчаком. Будто бы закрывается забрало шлема, и те страхи, которые давили на человека много лет, становятся не видны. В таком состоянии совершается много бед и ошибок. Мой собеседник смирился с тем, что предстоит совершить поступок, а не прятать голову в плечи.

— Расскажи мне о себе! — потребовал я, уже склоняясь к тому, чтобы довериться этому человеку.

Или он гениальный актёр и умеет скрывать свои эмоции, играя сложный характер, или всё же он говорит правду. Это было эмоционально, словно бы на исповеди, или перед психологом. Такие признания, что мужику стыдно рассказывать.

— Я боялся… я струсил… Я смолчал… — вот какие слова то и дело звучали из уст Лепомира.

Я слушал пересказ автобиографии. Быстро понял, что передо мной такой человек, которых на Руси не сыскать. Я не про трусость, я про образованность.

— Вместе с темником Субэдеем я был в Китае. Там постиг немало наук, узнал тайну, за которую другие могут заплатить большую цену… — говорил Лепомир, но я его перебил.

— Не о китайском ли снеге ты говоришь, о порохе? Так секрет этот ведом и мне, — удивил я моего собеседника.

Вот хотел удивить и делаю это. Но пусть заинтересуется мной. Такие умники должны стремится общению с равными по знаниям. А с кем ему говорить? Кто оценит, что он что-то там знает. Я оценю.

— Так отчего же русичи не используют порох? Можно поджигать бочки с ним, и чтобы внутри были камни. И тогда они разлетаются далеко и разят всех, кто рядом стоит. Но никто из тех, кто оказывал сопротивление монголам, китайский снег не использовал, — выказал сомнения Лепомир.

— У тебя с собой есть порох? — поинтересовался я.

— Немного. Два бочонка я всегда вожу с собой. Скорее не для того, чтобы убивать с его помощью, а, чтобы разжечь в любом месте костёр или иметь для примера, чтобы сделать ещё такой же, — признался русич. — Но там есть тайный состав. Его быстро не добыть.

О селитре говорит.

Но по пороху уже не так и плохо, на одну акция может хватить, если я заберу его еще и у Лепомира. Учитывая то, что три бочонка пороха принесли с собой рязанские ратники, да ещё два… Конечно, этого очень мало. И нужно в любом случае наладить производство пороха. Но лучше, чем ничего. И, по крайней мере, если устраивать засаду, то можно сильно удивить своего противника.

— Когда вы уходите и какой дорогой? — так и не признавшись, что именно я хочу сделать, спрашивал я.

— Я начерчу тебе. И сделаю это на таком материале, что ты ещё не видел…

— На бумаге, что ли? — сказал я.

— Да кто ты такой, ратник Ратмир? Отчего, если знаешь многие изобретения китайцев, не воспроизводишь это? Или ты знаешь о том, как производить бумагу, но только с крахмалом? Как то латиняне ладят ее. А после мыши подъедают, — усмехнулся русич.

Да, из истории я знал, что бумага в это время, конечно же, очень дефицитный продукт, но европейцы умеют её делать. Вот только у китайцев был всё-таки секрет, который долгое время был недоступен для Европы. В Китае бумагу делали под напором воды и для скрепления крахмал не использовали.

В Европе же, когда научились делать крахмальную бумагу, то острым вопросом стала её сохранность. Крысы, мыши, насекомые с большим удовольствием поедали это лакомство. Я же собирался делать бумагу из конопли или льна, может быть, ещё добавляя немного крапивы, но только потому, что на первое производство будет не хватать основного материала.

Рассылать листовки по Руси нужно уже по весне, не позже. Можно попробовать подготовиться отразить хотя бы частично ордынский удар следующей зимой. Кампанию нынешней зимы Русь проигрывает вчистую.

— Ни я, ни моя жена не должны пострадать. Потом ты возьмёшь меня в своё общество, наделишь высоким статусом, — это моё условие, если хочешь, чтобы я помог тебе, да не сдал тебя и твоих людей.

— Оставь жену у нас, — даже несколько неожиданно для себя сделал я предложение.

Но быстро в голову постучались многие аргумент в пользу своего предложения.

— Как? Мои охранники, а, скорее, соглядатаи и стражники, сразу догадаются, в чем дело, — развёл руками Лепомир.

Я усмехнулся. Часто интересные мысли при решении, казалось бы, сложнейших задач приходят неожиданно.

— Пригласи свою жену сюда, к нам. А я приглашу как будто бы свою жену, но это будет одна из женщин моего поселения. Я ведь видел в карете за твоей спиной женщину, которая была покрыта с головой в наряд, что и лица не было видно. Пусть переоденутся здесь. И наружу выйдет уже не твоя жена, а спутница, которую тоже я хотел бы сохранить, но…

Я не стал продолжать. Уверен, что этот русич, который собирается уйти с монгольской службы, прекрасно понял, что его жена будет у меня в заложниках. С одной стороны — это так, с другой стороны — ей не грозит опасность при нападении на караван.

— Может, ты и прав, что не хочешь мне доверять. Но тут я согласен попробовать. И не потому, что хочу оставить свою жену у тебя в заложниках, но потому, что не хочу подвергать её никакой опасности. Но и ты должен знать, что я могу быть выгоден тебе, и что убивать меня будет не с руки, — говорил Лепомир.

При этом я сам понимал, что его доводы, чтобы он остался жив, не такие уж и весомые. Если бы только эти доводы не слышал я, знающий ценность знаний.

Как же мне не хватает человека, который хоть в чём-то разбирается из тех новшеств, которые я собираюсь внедрять. Не стоять же мне самостоятельно и не производить каждый лист бумаги, обязательно нужен человек, который будет руководить этим процессом. А ещё порох…

Конечно, наши селитряные ямы вряд ли созреют раньше, чем через год. Но я надеялся хоть немного селитры получить уже осенью, может быть, подогревая сверху селитряные ямы и ускоряя химические процессы в них. Ведь если будет у меня порох к следующей зиме, то можно будет думать о каких-то исключительных сюрпризах для монголов. И уже думать о более масштабном сопротивлении.

А нет… Так нам ораву мужиков кормить нужно, поэтому можно этот перегной пустить на поля, собрав при этом в два, а то и в три раза больший урожай.

— Мы отправимся на запад. Перейдем реку и уйдем. Но я бы не советовал тебе нападать на нас уже завтра. Сделай это тогда, как мы уйдём от главы бродников Тура. Как выглядит моя жена, никто не может знать. Но ты подбери такую, чтобы была чернявой. Волосы жены могли видеть. Я нарисую карту и скажу, куда обязательно мы должны будем зайти через день после того, как выйдем от Тура. Там начинаются уже земли, где могут бродить половцы или венецианцы с генуэзцами. Так что однозначно на твоё поселение думать никто не будет. А у Тура достаточно ратников, пусть они в большинстве и плохо вооружены, чтобы монголы не тратили время и не посылали сюда большую тьму только из-за подозрений, — резонно говорил Лепомир.

Скоро монголы ушли. Я видел то напряжение, которое было у них во время нахождения на нашем поселении. Удивительно, но не пришлось переступать через себя и подкладывать хоть какую женщину под ордынцев, даже из тех, которые были готовы сделать это.

Этот запрет был дан русичем, что только добавило во мне уверенности, что он настроен решительно и против зла, за добро. И, наверное, да — единственная возможность сохранить ему жену и быть рядом с ней — это оставаться ей у нас. При этом она обязательно должна знать, что мы не прихвостни ордынцев, даже если притворяемся таковыми.

— Андрей, верно, что не стал входить в поселение, пока тут были ордынцы, — начинал я Военный Совет сразу после того, как гости ушли, и ещё не успели далеко удалиться их спины, как в город стали входить остальные рязанские ратники, прибывшие с Островного.

— Теперь я осознал твою задумку, голова Ратмир. С божьей помощью сделаем то, что должно, — отвечал Андрей.

Он впервые и однозначно назвал меня головой, причём, на Военном Совете, где собралось более десяти человек. Из них было девять мужчин и одна женщина.

Земфира, а именно так звали жену Лепомира, оказалась очень бойкой и строгой женщиной. Она и слушать ничего не хотела о том, чтобы совещание проходило без неё. Я же пригласил ее скорее из озорства.

Танаис тоже прибыла. А Земфира так и крутилась рядом со мной. Нет, я не видел от жены Лепомира флирта. Наверное, женщина просто боялась и подсознательно или осознанно выбрала меня себе в защитники. Но со стороны могло показаться и то, что скорее всего, показалось Танаис. Ибо нечего… Боже, какой же я все-таки… Не взрослый.

И то, что Земфира была на совещании, особого отторжение не вызывало ни у кого. В это время отношение к женщинам немного иное, чем домострой позднейших времён. Всё-таки женщины имеют слово. В том числе, я не хотел обострять ситуацию, и если Земфира послушает то, что должно случиться, то ничего дурного в этом не видел.

В самом крайнем случае и на неё найдётся стрела. Впрочем, если её муж вызывал сомнения и казался менее решительным, то вот жена…

«Ты станешь раздеваться при чужом муже?» — вспоминал я слова Лепомира, когда Земфира, услышав предложение поменяться одеждой с женщиной из поселения, тут же стала раздеваться.

Она только грозно посмотрела на своего супруга, но продолжила стриптиз в крайне стеснённых условиях небольшой мазанки.

На некоторое время я даже позавидовал Лепомиру, что у него такая красавица жена. Причём разделась она полностью. Может быть, и осталась бы в нижней сорочке, но таковой не имела. Так что мои гормоны вновь попытались захватить власть в голове, но получили решительный отпор.

На Совет рвалась и Танаис, но получила отказ. Может быть, я и вёл себя как несмышленый парень в рассвете пубертатного периода, но старался всячески игнорировать степную красавицу. Уже потому это нужно было делать, что я рядом с ней всё ещё начинал теряться, и это видели все вокруг. Что же я тогда за предводитель?

— Выдвигаемся уже завтра. Мы должны быть в означенном месте за один день до того, как придут ордынцы. И я рад, что Храбр Вышатович, — я посмотрел на старика. — Что ты уже имел дело с китайским снегом. С его помощью я рассчитываю на то, что наши потери будут малыми. Каждый ратник на счету. И воевать мы должны только так, чтобы сохранять жизни наших воинов для того, чтобы дальше бить врага.