Бродвей: Бродвей. Мой собственный. Мания

Глава первая

Не спеша я вылез из машины, отпустил шофера и остановился, глядя на темные окна квартиры. Забрызганные холодным дождем стекла, напоминавшие черное зеркало, смотрели на меня, словно злые глаза на мерзком злом лице здания. Было в нем что-то отвратительное, гадкое и тошнотворное, чему даже не было названия.

Там, наверху, за этими слепыми стеклами, я должен буду убить самого себя. Там, наверху, мне предстоит узнать, что это значит — быть мертвым, как я буду выглядеть мертвым, предстоит примерить маску смерти.

Тяжелый револьвер оттягивал карман, так что я вытащил его и пересек улицу с револьвером в руке. Дверь парадного была распахнута. Внутренняя тоже. За ними зияли черная разверстая пасть парадного и зубы лестницы.

Один пролет вверх и направо.

Мысленно я представил свое лицо на полу, полуосвещенное жиденьким светом голой электрической лампочки, полуоткрытые глаза, отвисшая челюсть. Ни следа сознания, ни следа мысли, ничего. Просто лицо мертвого.

Грязные выбитые ступеньки под ногами, с каждым шагом затхлый, но такой знакомый запах становился все ближе. По старой привычке я старался не наступать на ступеньки, отставшие от стены, и так же, как в детстве, считал шаги.

Осталось четыре шага, потом три, потом два, один. Я на площадке. Дверь в десяти футах от меня. Я не тороплюсь. Я вовсе не спешу увидеть, как будет выглядеть мой труп.

Я медленно подошел к двери и взялся за ручку левой рукой, подняв в правой свой 38-й. Вспомнив, как все началось, я подумал о том, насколько это нелепо. В некотором смысле у этой истории было два начала, и первое оказалось последним, а последнее — первым. В одну секунду передо мной промелькнула вся история и очевидной до абсурдности стала простота и глупость всего дела.

Я был на месте через десять минут после убийства. Дежурный наряд полиции, прибывший по вызову, опрашивал жителей, слышавших выстрел, и пытался добиться толку от болвана, видевшего автомобиль.

Капитан и инспектор также были тут. Когда я вылезал из машины, фотографы заканчивали свою работу, а полицейские безуспешно пытались вытрясти из присутствующих сведения об убитом.

Я подошел к доктору, прятавшему инструменты в чемодан.

— Ну как?

— Две в грудь и одна в шею. Каждая смертельна.

— Сказал что-нибудь перед смертью?

Доктор покачал головой:

— Я видел, что он умирает, и пытался привести его в чувство, чтобы он успел сказать хоть пару слов. Не вышло.

— Плохо.

Доктор вздохнул и окинул взглядом каменные лица домов.

— Этого следовало ожидать. Здесь может случиться все, что угодно. Решительно все.

Я внимательно посмотрел на него, потом перевел взгляд на мертвого. Смотреть было особенно не на что. Кровь залила все лицо, а скорченная, жалкая фигурка выглядела до того нелепо, что трудно было представить, кому могло понадобиться прикончить его, да еще столь привлекающим внимание способом. Некоторое время я хмурился, пытаясь привести в порядок свои мысли, потом в отчаянии потряс головой.

Мои размышления прервал возглас:

— Джо… хей, Джо. — Кончик сигары в руке капитана Оливера, когда он махал мне, описывал огненную дугу. Я подошел к нему, и он представил меня инспектору:

— Лейтенант Джо Сканлон, сэр… Инспектор Брайан, Джо.

Инспектор протянул мне руку. Это был крупный мужчина с мясистым лицом, типичный полицейский, пробившийся до своего поста с самого низа и съевший не одну собаку в своей профессии.

— Олли рассказал мне о вас, Джо, и я попросил пригласить вас.

— А я-то думаю, чего это меня вызвали?

— Знаете этот район?

— Родился в квартале отсюда. Вонючий район. Да, я его знаю.

Инспектор затянулся.

— Вам известно, что здесь происходит?

Прежде чем ответить, я попытался сообразить, куда он клонит, но не смог.

— Частично. Без подробностей, — ответил я.

— Убитый вам знаком?

Я прищурился.

— А вам?

— Пока нет. Послали отпечатки пальцев, ждем ответа.

У меня опять появилось странное ощущение, я снова потряс головой, но не смог стряхнуть его. Я подошел к мертвому, присел над ним, внимательно посмотрел и выпрямился.

— Плюньте на отпечатки, — сказал я. — Я его знаю.

— Кто это, Джо? — быстро спросил Оливер.

— Даг Китчен. Мы выросли вместе.

— Уверен?

Я кивнул.

— Уверен. Он когда-то ухаживал за моей сестрой. Хороший парень. Не бандит.

Инспектор щелчком выбросил окурок и сказал:

— Хороших парней не убивают таким образом.

— Значит, убивают.

— Чушь. — Глаза его стали холодными и уверенными.

Я сказал:

— Вон на том углу полицейский застрелил моего отца. Он принял его за другого. Ему показалось, что у отца был револьвер. А это был термос с кофе.

— Ну и что?

— А то, что Даг не был бандитом. Я знал его. Этого достаточно.

— Что он делал на улице в полпятого утра?

— Вы внимательно осмотрели труп, инспектор? — Вряд ли в моем тоне можно было заметить хоть оттенок любезности.

— Поверхностно.

— По значку на левом лацкане вы легко можете определить, что он работает на верфи. Сегодня у него ночная смена — с восьми вечера до четырех утра. Он шел домой.

Брайан бросил взгляд на тело.

— Моя ошибка, — сказал он. — Понимаете, Джо, здесь что-то происходит. Четыре идиотских, но тем не менее хорошо спланированных убийства в течение одного месяца. Никакой связи между ними, кроме того, что все они произошли в одном районе. Что-то тут не так. Я решил, что нам нужен человек, хорошо знающий эти места.

— Я?

— Вы здесь жили. Вы знаете этих людей.

— Это было давно. С тех пор многое изменилось.

— Я знаю. Но Центральное бюро требует расследования.

— Не такое уж это крупное дело.

— Четыре убийства, причем три из одного и того же пистолета, — это не мало. И это, возможно, не конец. — Он порылся в кармане и достал карточку. Протянул мне и посветил фонариком. — Имена вам знакомы?

— Да.

— Ну?

— Тогда мы были детьми. Мы учились в одной школе. Я был старше каждого из них.

— Теперь вы видите, куда тянется цепочка?

— В некотором смысле. Все они жили в пределах одного квартала.

— И были убиты в течение короткого срока, один за другим:

Я вернул ему карточку.

— Так при чем тут я?

На его лице появилась холодная улыбка.

— Вы возьмете это дело.

— Ничего не выйдет.

— Выйдет. У вас девушка в соседнем квартале живет. Все будет выглядеть вполне естественно.

— У меня нет никакой девушки.

— Так скоро будет. Вы когда-то были с ней знакомы, и для всех непосвященных вы просто встретились вновь случайно и решили восстановить старые отношения.

— Слушайте, инспектор, я не хочу впутывать в это дело еще какую-то девушку.

— Возможно, захотите после того, как увидите ее.

— О, я…

— Ее зовут Марта Борлиг. Помните такую?

Вряд ли ему понравилась рожа, которую я скорчил, услышав это имя.

— Еще бы, — сказал я с отвращением.

— Теперь она работает в полиции, но никто в округе не знает об этом. Она из Центрального бюро, и ваши отношения могут оставаться чисто деловыми, как вы любите.

— Вам многое обо мне известно, инспектор.

— Мы искали подходящего человека долго и тщательно. Теперь слушайте внимательно, Джо. Дело выглядит заурядным, но в нем есть скверные нотки. Если бы это случилось с бандитами или рецидивистами, мы провернули бы его в обычном порядке. Но теперь в дело замешаны простые граждане. Люди не любят, когда у них под окнами убивают таких же трудяг, как они. Их жизнь и так нелегка. Они имеют полное право жаловаться. Как только это попадет в газеты, нам не сдобровать.

— Понятно, — кивнул я. — И если я не раскопаю, не сдобровать мне.

— Примерно так, Джо.

— На таких условиях я не играю. Не желаю быть козлом отпущения. Слишком часто попадал в это положение, чтобы соглашаться добровольно.

— Джо, у нас нет выхода.

— А при чем тут я? Я простой американский полицейский, у кого только и хватает ума на то, чтобы не браться за дело, которое ему не по зубам. — Но я уже сдался, и они это поняли.

— Конечно, конечно, — примирительно сказал Брайан.

— Нам нужен всего лишь убийца, вот и все.

— А если в деле окажется замешана политика, влиятельные лица?

Улыбка Брайана стала, кажется, шире его лица.

— Кто бы и что бы ни было, — сказал он.

Они ушли, и я остался один на один со своим районом.

В отделении меня уже ждали. Дежурный сержант встал при моем появлении, представился как Ник Росси и познакомил меня с присутствующими, по любопытным взглядам которых я понял, что они в курсе.

Сержант указал мне на дверь, ведущую в соседнюю комнату.

— Мы там выложили вам их папки на стол. В этих шести папках больше материала, чем Гувер имел на Аль Капоне.

— Шести?

— Дело Китчена только что закончено. Специальная просьба Брайана.

— Не много же он вам дал времени.

— Два часа, но этого было достаточно. Малый совершенно чист. Единственное нарушение — задержан в пьяном виде в сорок шестом. С чистым делом обычно бывает мало хлопот.

— Надеюсь, мне удастся разделаться с ними так же быстро, как и вам.

Росси помолчал, потом спросил:

— Большое дело, лейтенант?

— Кто знает? Ну, я пошел. Пошлите ко мне Марту, ладно?

— Есть, лейтенант.

Я зашел в комнатушку, включил вентилятор и уселся за стол. Пистолет мешал сидеть, я вытащил его и положил на стол.

Росси не слишком преувеличил в своем сравнении. Пухлые папки были битком набиты документами, фотокопиями, протоколами и еще Бог знает чем. В каждой были результаты баллистической экспертизы, фотографии трупа и прочие детали касательно преступления. Было также подробное жизнеописание каждого, и очень часто я встречал свое имя.

Словно действующие лица в спектакле. В проклятом спектакле, именуемом жизнью.

Просматривая материалы, я пользовался пистолетом как прессом. Когда раздался стук в дверь, я, не поднимая головы, крикнул:

— Войдите!

— Собираешься пристрелить меня из этого, Джо? — спросил приятный голос.

Сказать, что она была высока, значило ничего не сказать. Она была просто огромна. Это была пепельная блондинка с фигурой валькирии, и ее влажные губы насмешливо кривились, пока мои глаза бегали по ее фигуре, не зная, на чем остановиться. Ее тело, казалось, готово было взорваться, сдерживаемое лишь сшитым на заказ костюмом.

Я все еще не придумал, что сказать, и она отрапортовала:

— Сыщик Марта Борлиг явилась, лейтенант. — И ее улыбка стала еще шире.

— Вольно, черт побери. — Это было все, что я смог выдавить из себя на данный момент.

— Можешь сказать мне, как я выросла, — произнесла она. — Мне все это говорят.

— Да, а также немного поправилась.

Она подошла ко мне, протянула руку, и мы поздоровались.

— Рада снова видеть тебя, Джо. — Ей надо было лишь чуть-чуть приподнять глаза, чтобы посмотреть в мои.

— Так вот ты какая, Марта…

— Я так поняла, ты был не слишком счастлив иметь меня помощником.

— Мои воспоминания двадцатилетней давности подвели меня. — Я был не в силах оторвать от нее взгляд. — Маленькая Гигги.

— Не вспоминай это паршивое имя, Джо. — Она подошла к кожаному креслу у стены и уселась в него с грациозностью пантеры. — Я часто думала о том, что стало с тобой, Джо.

— Ничего особенного, — я сел, — два года колледжа, полиция, армия, война и снова полиция. Тружусь, как грузчик, карабкаюсь по служебной лестнице. Как обычно.

Она озадаченно прищурилась:

— И никакой личной жизни?

— Жены нет, если это то, что ты имела в виду. Никогда не хватало времени. — Я коротко рассмеялся. — Кстати, раз уж мы начали об этом. Как ко всему этому относится твой старик?

— Старик?

— Не подумай, что я слишком мню о себе, но мне не хотелось бы стать разрушителем домашнего очага.

Улыбка возникла в уголках ее глаз и достигла рта лишь через несколько секунд. Улыбка эта была какая-то кривобокая, но достаточно веселая.

— Пусть эта проблема тебя не волнует, Джо. Я в некотором смысле старая дева.

— Не может быть, — сказал я.

— Может, может. Видишь ли, я, наверное, просто слишком велика для обычных мужчин. Я их отпугиваю.

— Ну, меня тебе не испугать.

— Это потому, что ты всегда был дубоват. Такие, как ты, не пугаются, не думают и не женятся. Ты большой, самодовольный, самоуверенный дурак. Какой у тебя рост?

— Шесть футов два дюйма. Вес — двести два фунта, возраст, черт побери, тебе-то уж должен быть хорошо известен. А ты?

— На три дюйма ниже, на четыре года моложе и на сорок два фунта легче.

— Ничего себе команда мы с тобой. Кого угодно раздерем в клочья.

— Как в старые времена, — вздохнула она. — Куда они все подевались, не знаешь?

Я посмотрел в окно и пожал плечами.

— Кто куда. Всякий, у кого была хоть капля здравого смысла, должен был сбежать отсюда. Все мои братья так и поступили. О трех младших я даже понятия не имею, где они.

Глаза у нее стали какие-то далекие-далекие.

— И Ларри… что с ним стало, не знаешь?

— Вождь Бешеный Конь, — сказал я грустно. — Нет, пропал куда-то… Однажды мы встретились во время войны. Это была чистая случайность, и мы оба были пьяны. Знаешь, как это бывает.

— Странные вы были братья, Джо. — Она еще уютнее свернулась в кресле, подобрав под себя ноги. — Кто из вас был старше?

— Он.

— Вождь Бешеный Конь, — повторила она. — Хорошие были времена, хоть и тяжелые. Сплошная борьба за существование. Помню, если мы были сыты, это казалось настоящим праздником, не то что теперь.

— А что с твоей семьей, Марта?

— Родители умерли. Сед гнет спину в колледже, учится на дантиста.

— Живешь все там же?

Марта кивнула.

— По какой-то дурацкой причине никак не могу переехать. Этот дом принадлежал еще деду, и сейчас мы сдаем комнаты, чтобы Сед мог учиться. — Она широко улыбнулась. — Вот так мы и живем.

— Надо будет заглянуть к тебе.

— Я куплю кушетку, чтобы мы могли сидеть на ней и разговаривать.

— Плюнь. Купи лучше холодильник побольше.

— Говоришь как типичный вшивый полицейский. Одна мысль — о жратве и никакого сочувствия.

— Точно, таков я и есть, — улыбнулся я в ответ. — Ну ладно, давай поработаем. Возьми-ка эту папочку.

— Да, сэр. Слушаюсь, лейтенант, сэр.

В шесть я попросил, чтобы нам прислали сандвичи, а в десять мы захлопнули и завязали последнюю папку. Я выключил вентилятор, засунул 38-й в кобуру и сказал:

— Пошли выпьем кофе. У Рэя еще должно быть открыто.

Марта одела жакет, застегнула его и взяла сумочку.

— Мы на сегодня закончили, лейтенант?

— Да.

— Ну, тогда здравствуй, Джо.

Я негромко рассмеялся.

— Неудивительно, что ты так продвинулся по служебной лестнице. Железная дисциплина и полная отрешенность. Но все равно я рада тебя видеть. Пошли.

Когда мы уселись с кофе за угловой столик у Рэя, я спросил:

— Ну как, многого мы достигли?

— Зависит от того, что нам надо. Ты что-нибудь вынес оттуда?

— Ммм… кое-что. Ты помогала собирать материал.

— Почувствовал женскую руку?

— Некоторые описания довольно цветисты.

— Меня так просили — как можно подробнее, со всеми незначительными деталями. Они считают, что где-то должна быть связь в их прошлых жизнях. Других связей вроде не видно.

— Да, связь надо найти поскорее. — Я задумчиво подул на кофе. — Нужен хоть какой-то общий знаменатель.

Она помешивала кофе ложечкой снизу вверх.

— Револьвер. Один и тот же 38-й.

— Еще?

Она оказалась не дурой и безошибочно попала точно в цель.

— Каждый раз — один смертельный выстрел. Убийца — профессионал. Даг Китчен исключение. Он бежал, когда в него стреляли. Третий выстрел — для верности, тоже вполне профессионально.

Я кивнул.

— Это общие детали, но не общий знаменатель. Включи нас с тобой в рассмотрение, и ты поймешь, что я имею в виду.

Минуту ее лицо ничего не выражало, потом она поняла.

— Мы с тобой знали всех их, не так ли? — Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

— Странно, правда?

— В некотором смысле… по крайней мере с точки зрения чистой случайности. Ты здесь жил, а я и сейчас живу.

— Холодно, холодно. Так ты никогда не дослужишься до сержанта.

— Нет, не вижу.

— Я подожду, пока увидишь.

— Умник. Пользуешься тем, что старше по чину.

Я усмехнулся:

— Вот сейчас ты в точности старушка Гигги.

Ее глаза сверкнули.

— Слушай, ты…

Я погрозил ей пальцем.

— Это ты слушай. Будь осторожнее, а не то я начну отдавать тебе приказы. И тебе придется делать то, что я прикажу.

Она расхохоталась.

— Например?

— Ты и представить себе не можешь, что я могу приказать тебе.

— Очень даже могу. Не оставляй только свет включенным, вот и все.

— О, эти женщины, — вздохнул я. — Даже на работе они не могут забыть, что они женщины.

Мы оба расхохотались, расплатились за кофе и отправились обратно в отделение.

Глава вторая

Размышляя, по какой такой причине эта девушка пошла в полицейские, когда весь мир был бы у ее ног, стоило ей только мигнуть, я смотрел на Марту, любуясь ее размерами и буйной прической. Столь желанная многим упругость юного тела сменилась в ней пышностью зрелости — качеством, еще более желанным и гораздо менее распространенным.

Она подняла голову, улыбнулась и сказала:

— Расфилософствовался, я вижу.

— Почему ты так решила?

— Вид у тебя очень самодовольный.

— Редкое для меня состояние. Не мешай мне наслаждаться.

Она все улыбалась, глядя на меня.

— Ну, чего ты? — спросил я.

— Помнишь, как ты и поляк Иззи дрались из-за меня?

— Мы дрались не из-за тебя.

— Из-за меня, из-за меня. Это было вечером, я возвращалась из библиотеки, когда он набросился на меня, а ты заступился. Помнишь?

Я рассмеялся, ибо помнил все очень хорошо.

— Он едва не вышиб дух из меня.

— Конечно, — хихикнула она. — Но я была спасена. Я так и не поблагодарила тебя?

— Никогда.

— Так спасибо.

— Не за что. У нас были старые счеты, ты просто подвернулась вовремя.

— Не скромничай, Джо. Вы дрались из-за меня.

— Из-за старой Гигги?

— Ммм… может быть, вы предчувствовали, как я расцвету?

Она снова склонила голову над бумагами, и я, глядя на ее спутанные волосы, почувствовал нечто странное внутри.

Очень странное.

Оба мы зарабатывали на жизнь с оружием в руках и вот встретились в одном деле.

В дверях появился сержант Мак Бриссом.

— Заработались, а? — Он вытащил из кармана конверт. — Здесь кое-что для вас. Большинство домыслы, но к ним стоит прислушаться. Изложить коротенько?

— Именно коротенько, — сказал я.

Мак уселся на стул, я закинул руки за голову и приготовился слушать.

Мак откусил кончик сигары и закурил. Сигара была вонючейшая, но тут уж я ничего не мог поделать. Это была его территория.

— Ну, вы сами знаете, кто был убит. Рене Миллс, Хайми Шапиро, Нойзи Стаццио и Даг Китчен.

— Я знал их всех в детстве.

— Видел результаты баллистической экспертизы пуль Китчена?

Я отрицательно покачал головой.

— Пистолет тот же самый, так что дело закручивается все туже. Брайан гонит вовсю. Все они в прошлом небезгрешны, кроме Китчена, но, несмотря на то, что их проследили чуть ли не до пеленок, если ты сможешь сказать, что связывает эти убийства, то ты лучше знаешь свое дело, чем я. Ты просмотрел их досье?

— Полностью.

— Нашел что-нибудь?

Я снова покачал головой.

— Ничего пока. А что у тебя?

— Н-ну… — Он пробежал глазами листок бумаги, который вынул из конверта, и спрятал его обратно. — Макнейл, участковый, знал кое-что о них. Рене Миллс и Стаццио имели одно дело, всегда были вместе, и вдруг Рене получает откуда-то большие деньги и откалывается. По мнению Макнейла, Миллс вел какую-то крупную игру в тот момент, когда его кокнули. Кроме того, всем было известно, что раньше они кормились, обирая пару проституток, которые жили в квартире над лавчонкой Папаши Джонса. Но в последнее время их редко видели вместе, по-видимому, они расплевались и каждый держался сам по себе. Деньги были, видимо, крупные, иначе Рене Миллс не бросил бы своего постоянного партнера и такой верный заработок.

— И никаких разговоров об этом? — спросил я.

— Конечно, а кому болтать? Те, кто любит болтать, — ничего не знают, а кто знает — не скажет. Ну, теперь пусть у тебя голова болит об этом. Ты ведь отсюда родом, так?

Марта подняла голову и усмехнулась:

— Мы оба отсюда.

— Да, я слышал. — Он посмотрел сквозь табачный дым и подмигнул. — Повезло тебе с партнершей. Можете рассчитывать на помощь всех полицейских округи. А видел бы ты, какие партнеры достаются мне. То старик Грутц, толстый, как беременная корова, то Билли Ментер, который только и мог говорить, что «та» и «не-а», а то один раз подсунули матрону, выглядевшую не лучше, чем моя тетка из Нью-Джерси, но эта, правда, больше одного дня не протянула.

— Надеюсь, мне удастся продержаться дольше, — заявила Марта. Я посмотрел на нее и фыркнул. Мак тоже. — А что тут невозможного? Правда, до сих пор я работала только с детьми. Эти гады даже близко не подпускали меня к тем районам, где орудовали настоящие преступники.

— Не принижай своих достоинств. По крайней мере, они сохранили тебя для большого дела. — Мак снова засмеялся, и Марта скорчила ему гримасу.

После того как мы посмеялись, напряжение несколько спало. Я вдруг почувствовал себя хорошо и уютно, как в доброе старое время, когда, обходя квартал, ты по-приятельски здороваешься со всеми. Ребятишки играют в мяч, о ножах никто и не слыхивал, твоя работа тебе нравится, к концу обхода ноги твои гудят, но в остальном ты нисколечко не устал.

— Ну ладно, хватит на сегодня, — заявил я.

Начало игры мы отложили до субботы. За это время Марта как бы невзначай сообщила миссис Мэрфи, жившей этажом выше, и мистеру Клехо, которому принадлежала кондитерская на углу, что она случайно встретила меня в городе и что я пару раз пригласил ее поужинать. Не много времени понадобилось для того, чтобы новость о том, что Марта связалась со старой свиньей Сканлоном, полицейским, распространилась по округе; эта же новость наградила Марту косыми взглядами всех, кто хоть когда-нибудь имел трения с законом.

Обычно она по субботам не работала, а ходила на курсы испанского языка, но публика знала, что она пять с половиной дней отсутствует, находясь где-то в конторе, так что ничего не было особенного, когда мы днем в субботу появились из подземки и направились к ее дому.

На том углу, где когда-то застрелили моего отца, я тронул ее за руку и остановился, чтобы оглядеться. Давно это было, очень, очень давно. Я смотрел вдоль улицы, прекрасно представляя себе, что происходит за каждым грязно-коричневым фасадом, я смотрел на белье, развешенное во дворах, и ощущал запах голубиного помета с крыш.

Память юных дней проснулась легко. Дней, когда вся моя жизнь состояла из горячего асфальта, старого перочинного ножа и никеля в кармане. Парнишка, живший рядом, будет убит в перестрелке двух банд в Оссинге, но сейчас он весело носится с тобой по мостовой. Мать девочки, с которой ты впервые целовался на раскаленных крышах и за которую дрался на улицах, будет плакать по ночам, потому что ее дочь богата и независима, но достигнуто это ценой низвержения в такие глубины проституции, о каких даже не каждый подозревает. Но сейчас она представляется тебе очаровательной и манящей, как маняща и очаровательна для пятнадцатилетнего мальчишки почти любая молодая женщина. И ты вспоминаешь старушку Гигги и улыбаешься, потому что она уже тогда была сильнее тебя и сильнее почти всех ребят в квартале. И ты вспоминаешь старину Ларри, прозванного Вождь Бешеный Конь, и Сэма Сэйплса, которого называли Дурным Медведем, когда играли в индейцев среди выветрившихся скал западной части Центрального парка.

И я был Свиньей, Полицейской Свиньей называли они меня, потому что я уже тогда хотел быть полицейским.

Мишель Стигман, проходимец из углового дома, только смеялся, слыша, как они дразнят меня за то, что я мечтаю о синей форме. Но однажды случилось так, что я оказался единственным свидетелем того, как он обчистил лавочку старого еврея Дженкинса и попытался смыться с добычей. Его забрали, а спустя два дня пара его приятелей встретили меня во дворе, около пожарной лестницы, и вознамерились преподать небольшой урок. Пока подоспевший участковый урезонивал одного из них, второй уже совсем было собрался воткнуть ему нож в спину, как вдруг упал с подкошенными ногами — мальчишка, сидевший на пожарной лестнице, прыгнул на него. Это был я.

По этому поводу языки чесали вовсю, но тронуть меня никто не решился. Участковый об этом позаботился.

— Ну как? — спросила Марта. — Все по-прежнему?

Я очнулся:

— В основном.

— Ты никогда не возвращался сюда?

— Не хотел. — Я взглянул на нее и взял за руку. — Я не знал, что ты завязла здесь, Гигги.

— Как будто от этого что-то переменилось бы.

Я пожал плечами, но она поняла, что я имел в виду, и улыбнулась. Мы дождались зеленого света, перешли улицу и спустились в заведение, которое все называли погребок Донована.

В погребке стоял совершенно специфический, характерный запах. Этот запах возбуждал тоскливые воспоминания о прошедших днях — запах застоялого табачного дыма и пива. Боковой вход вел в некое подобие обеденного зала, вход с улицы — прямо в бар.

В баре было много народа, у стойки оставалось лишь одно свободное место, да и то было немедленно занято каким-то умником, который увидел, что мы с Мартой направляемся туда. Зеркало отразило пару довольных улыбок.

Улыбки, однако, моментально исчезли, когда парень заорал от боли и, скрючившись, проковылял от бара к стене, где остановился, пытаясь прийти в себя. Марта спокойно улыбнулась; парень, сидевший рядом с пострадавшим, освободил место, и мы получили по стакану отличного черного немецкого пива, ради которого стоило приехать с другого конца города.

Когда хмурый бармен подошел рассчитаться и забрал стаканы, я понял, что это означает.

…Он был огромный и толстый, изо рта у него торчала сигара, над поясом брюк нависло огромное брюхо. Кривой нос, поврежденный в давней драке, и хриплый голос свидетельствовали о том, что он пользовался здесь авторитетом. Это был хозяин.

Он сказал:

— Хей, коппер, — и, когда я обернулся, кончиком языка передвинул сигару из одного угла рта в другой. — Если ты ищешь место, где у тебя могут отнять твой значок, то ты на правильном пути. Ты это знаешь?

Я улыбнулся и почувствовал, как Марта слегка коснулась меня рукой.

— Нет, я этого не знал.

Толстым грязным пальцем он уперся мне в грудь, чтобы придать своим словам больше весу. Чего я совершенно не выношу — это когда со мной вот так обращаются. Многие раз и навсегда отучились делать это. В то самое мгновение, как палец коснулся моей груди, я схватил его, резко выгнул наружу и сломал прежде, чем тот успел шевельнуть рукой, и прежде, чем удивление успело отразиться на лице, дал ему такого хука в подбородок, что он перекусил свою проклятую сигару и едва не подавился половинкой.

Я повернулся к Марте и спросил:

— Кто это, киска?

За нее ответил бармен:

— Это Ал Риз, мистер. А у вас будут неприятности. Он не любит, когда с ним так обращаются на его территории.

Я сказал:

— Вот как? — и, взяв Риза за рубашку, спросил: — Ты знаешь, кто я?

Усмешка было вернулась на его лицо, но я сбил ее оплеухой. Это была звонкая, громкая оплеуха; я умел пользоваться своей рукой, и колени его подогнулись.

— Я спросил тебя о чем-то.

На этот раз он кивнул.

— Скажи вслух, толстяк. Пусть все слышат.

— Лейтенант Сканлон.

— Громче.

На этот раз он произнес мое имя громко и хрипло.

— Ты знаешь, что я делаю с такими жлобами, как ты?

Я приподнял было руку, тогда он снова кивнул.

— Каждый, кто попытается так обращаться со мной, рискует многим. Я здесь вырос. Я знаю правила. Когда они мне надоедят, я придумаю новые. Похоже, ты слишком долго возжался со всякими сопляками. Смотри у меня.

Я отпустил его, и он захромал прочь, прижимая руку к груди. У стойки по обеим сторонам от нас никого во было. В дальнем углу парень в сером костюме наблюдал за сценой насмешливыми, понимающими глазами. Лоферт, бандит из центральных районов.

Марта нервно отпила пива.

— Это было жестоко, Джо.

— Ты не раз видела такое.

— Да, но теперь ты же государственный служащий.

Я хрюкнул и взял свой стакан.

— Урок номер один. Не пытайся скрыть от них, кто ты есть. Дай им сделать ход первыми, затем делай свой, только гораздо жестче. Если только эти негодяи почувствуют твою слабость, ни полиция, ни форма, ни пистолет тебе не помогут.

— Но…

— Мы не в раю, детка. Это не нормальные обыватели и горожане.

— Но я здесь живу. И ты тоже… жил.

— Именно, поэтому урок номер два. Ты на работе и работаешь в полиции, так что перестань философствовать.

На мгновение она замерла, потом увидела мою улыбку в зеркале и тоже улыбнулась.

— Я слишком долго работала с детишками.

— Знаю. Ты должна была быть со всеми вежливой. Ты забыла, что унаследовала отсюда. Здесь только жестокость гарантирует общую дружбу и уважение. Запомнила?

— Навеки.

— Прекрасно, допивай пиво и пойдем к тебе. Холодильник полон?

— Я называю его «рефрижератор»; да, он полон.

— Тогда давай вести себя, как полагается нормальной влюбленной паре.

Ее глаза вызывающе заблестели.

— И что же мы будем делать?

— Есть, разумеется, — сказал я. — Ведь мы, кроме того, еще и полицейские, не забывай об этом.

Глава третья

Стоя у окна и вспоминая свою холостяцкую удобную берлогу с окнами, выходящими на Драйв. Ущелье улицы было залито сгущавшимися тенями.

За моей спиной Марта отложила наши записи в сторону и налила кофе. Потом подала мне чашку и постояла рядом со мной у окна.

— По-твоему, это ужасно? — спросила она.

— Да нет. Просто здесь три измерения нашего мира имеют иной смысл. Здесь это вид, звук и запах.

Она пожала плечами.

— Тем не менее это мой дом.

— Предпочитаю, чтобы мой дом был немного антисептичнее.

Марта ничего не ответила и ушла в спальню. Я снова принялся смотреть в окно.

Прямо под окном полдюжины ребятишек гоняли мяч на мостовой. Они мешали проехать двум машинам, но водители, увлекшись сражением, не торопились давить на клаксон. Наконец игра остановилась, машины проползли, и игра снова возобновилась.

В этот момент Марта вышла из спальни. Серый деловой костюм исчез, на ней было нечто зеленое и длинное, до самого пола, мерцающее и переливающееся на свету, а то, что она сделала со своими волосами, разительно изменило весь ее облик. У нее оказалась полная, высокая грудь, а линия бедра — совершенно умопомрачительная.

— Нравится? — спросила она.

— Ага. А для чего это?

— Чтобы оправдать твое пребывание здесь.

— У меня и так достаточно причин быть здесь.

Она сделала два шага и повернулась, чтобы я мог рассмотреть ее со всех сторон.

— Но теперь их на одну больше, не так ли?

Я кивнул.

— Больше. — Я обнял ее и притянул к себе, ощутив запах ее волос и мягкую, податливую теплоту ее тела. Губы, влажные и горячие, коснулись моих.

Через некоторое время я отодвинул ее.

— Сумасшествие, — прошептала она.

— Работа, — заметил я.

— Так идем? — спросила она.

Я посмотрел на часы. Было без четверти шесть.

— Идем.

Мы отправились ужинать к Тонни Пиза, частично потому, что там нередко ужинал Рене Миллс. Ничего особенного, но голодным от Тонни не уйдешь. Тонни помнил меня и приветствовал молчаливым кивком, не слишком, однако, сердечным, — долгая практика выработала у него автоматическое недоверие к полицейской форме.

Зато Толстая Мэри вся так и расплылась в улыбке. Она потрепала меня по макушке, как делала это неоднократно раньше, давая мне кусок жареного итальянского хлеба с маслом и луком за то, что я выполнял для нее разные мелкие поручения.

Когда появились заказанные нами сосиски с перцем, Мэри сама подала нам и уселась напротив, с удовлетворением наблюдая, как мы поглощаем их. Зрелище жующих людей было для нее милее всего на свете. Она сказала:

— Итак, Джо, ты вернулся сюда, чтобы вытащить из грязи эту девочку? — Вопрос был чисто риторический, ответа не требовалось. — Это хорошо. Очень хорошо. Ей давно уже пора замуж. Как еще она сможет родить ребенка, если не выйдя замуж, верно?

— Видите ли…

Она погрозила мне своим толстым пальцем.

— Нет, нет. Сначала обвенчаться. Я всегда говорила…

Тонни прервал ее:

— Ты только и делаешь, что говоришь. Дай им поесть сначала, ладно?

Мэри засмеялась так, что ее подбородок затрясся, протянула руку и похлопала меня по плечу.

— Ты хороший парень, Джо. А что слышно о других членах вашей семьи? Твой сумасшедший братец на горизонте?

— Я давно ничего не слышал о нем, Мэри.

— Странный он парень. Помнишь, как он сделал вид, будто повесил того паренька, так что я от страха завопила и свалилась с лестницы?

Марта вопросительно посмотрела на меня.

— Ребенок Дэвисов, — сказал я. — Они сделали каркас у него под одеждой, но действительно было очень похоже, будто он повешен.

— Ох! — Лицо Мэри исказилось. — Мне было не до смеха. Вся спина в синяках. И вообще, счастье еще, что я там оказалась.

— Почему?

— Эта штука, которая поддерживала его, она сломалась, и он действительно едва не задохнулся. — Она передернула плечами. — Я сняла его, а твоему братцу всыпала как следует. Разбила ему нос. Хотела отцу сказать, да он так ревел, что я его пожалела.

— Впервые слышу о последнем.

— Как это вы его называли? Какое-то индейское имя?

— Вождь Бешеный Конь. Индеец-сиу, известный военачальник у Сидящего Быка.

— Да, да, верно! Ах, сколько времени прошло с тех пор!

Из-за бара Тонни прорычал на нее:

— Да, да, да; дай же им поесть, женщина.

Я подмигнул ему, он дружелюбно осклабился в ответ.

Мэри напустила на себя обиженный вид, так что я переменил тему:

— Слышала, Рене Миллс умер?

— Не умер. — Ее массивные плечи сдвинулись в пожатии. — Его убили.

— Да. Застрелили. Что-то неладное творится вокруг в последнее время.

— Здесь всегда так. Тебе это должно быть известно.

— Дела у него шли неплохо?

Она поняла, что я имею в виду, но притворилась, что смысл вопроса не сразу дошел до нее.

— Не так хорошо, как он пытался представить, но ничего. Вечно корчил из себя… болтал об этих… Его друзья, видите ли!

— Он всегда был треплом, — сказал я. — Так кто, он говорил, были его друзья?

Типично итальянский жест полунезнания-полупренебрежения был мне ответом.

— Кто его знает? Всякие бандиты. Вечно, как только газеты напишут о ком-нибудь, у кого неприятности, так это его приятель.

— Когда его прикончили, их поблизости не оказалось.

— У них всегда так. Взаимопомощь не в их правилах. Хорошо хоть он расплатился с нами.

— Да, повезло вам.

— Что известно полиции?

На этот раз пришла моя очередь пожать плечами.

— Записали. Может, что-нибудь обнаружится.

Ее черные глаза пристально смотрели на меня.

— А ты здесь не за этим?

Я положил вилку на стол.

— Что ты, Мэри! Я же офицер, лейтенант. Стану я выполнять простую сыщицкую работу, да еще в таком районе.

— Так что?

— Так что пусть они перестреляют друг друга, если им это нравится. Единственное, что меня занимает здесь, — она, — я указал на Марту, — вот и все.

Мэри сказала:

— Уважительная причина, — а Марта пнула меня ногой под столом. — Джо, не валяй дурака. Рене убит. Это нельзя так оставить.

— А что я могу сделать?

— Ты коп. Для чего мы платим налоги…

Тонни снова зарычал на нее, она ответила ему грозным взглядом.

— Полиция уже была здесь, так?

— Была. Приходили. Спрашивали. Мы им все рассказали. Ну и что? Что из всего этого вышло?

— А чего ты ожидала?

Мэри ничего не ответила, лишь задумчиво барабанила пальцами по столу. Потом вдруг перестала.

— Погоди. Я кое-что придумала.

Тренированным движением она вытащила свою задницу из кресла и с неожиданной легкостью, которая, впрочем, иногда свойственна толстым людям, направилась через комнату к Тонни. Торопливая беседа по-итальянски закончилась обоюдным криком, после чего Тонни покопался в ящике и вытащил какие-то бумаги. Мэри забрала их, принесла, положила передо мной и расправила.

Мы с Мартой обменялись коротким взглядом. Мэри сказала:

— Он оставил их здесь дня за два до того, как его убили.

Одна бумага представляла собой цветную брошюрку, рекламирующую новую модель «кадиллака», остальные — то же самое, только «крайслера», причем брошюрка с великолепным «империалом» была сильно затерта.

Мэри выжидательно смотрела на меня, картинно подняв брови.

— Мелочиться он не собирался, это точно, — сказал я.

Она кивнула:

— И в тот же вечер он заплатил все долги по счету.

— Сколько?

— Триста пятьдесят с чем-то.

— Однако он пользовался у вас широким кредитом. Почему так?

— Спроси Тонни. Большинство этих денег Рене задолжал за выпивку накануне. Тонни носил ему ее в комнату.

— Вот как? — заметил я, стараясь не спугнуть ее.

— Он сказал, что у Рене была компания. В комнату они его не пустили, просто забрали выпивку и сказали, что заплатят позже. Спроси Тонни.

— Наверное, они играли в карты, — предложил я.

— Конечно, наверное, — сказала она и потеряла к этому интерес.

Я расплатился, попрощался с Тонни и Мэри, и мы с Мартой вышли. Марту так и распирало от желания высказаться, но я молчал, понимая, что все, что у нас есть, не является прямой уликой. Субординация не позволяла Марте заговорить первой, и я усмехался про себя, с интересом наблюдая, сколько она выдержит.

Мы побывали еще в паре баров, кое-где попадались знакомые. Хотя я и пребывал не в своем официальном качестве, новость о моей принадлежности к полиции опережала нас. Но одного взгляда на Марту было достаточно, чтобы понять, что у меня имелись и личные причины находиться здесь. Мне подмигивали открыто и дружелюбно, и я так же дружелюбно подмигивал в ответ.

Она была отличным прикрытием. Несколько раз она пинала меня под столом, когда я переигрывал; да, прикрытием она была отличным.

В половине двенадцатого я привез ее домой, закрыл дверь за нами и едва успел увернуться от пощечины.

Перехватив ее руку, я сказал:

— Предполагается, что ты должна знать дзю-до.

— Джо! Ведь я не посмею больше показаться на глаза этим людям!

— А что? По-моему, все было неплохо.

— Но я же не записная кокетка…

— Значит, придется тебе этим подзаняться. — На этот раз она таки закатила мне оплеуху прежде, чем я успел увернуться.

Марта сказала:

— Сейчас я приготовлю кофе и ты расскажешь мне, как обстоят дела. В том случае, если мне разрешено это знать, разумеется.

Я сказал:

— Ладно, — и сел.

— Ну, выкладывай.

— Выкладывать особенно нечего. Мы показали себя публике и получили кое-какую информацию о Рене. Очевидно, он сорвал или собирался сорвать крупный куш.

— У него всегда был такой вид. Я ни разу не видела его, чтобы он не был накануне крупного успеха.

— Конечно, но он заплатил по счету. Но главное — эти рекламки. Кому здесь нужен автомобиль? Чтобы на нем играли детишки? Такси и метро вполне позволяют обходиться без машины.

— Может быть, он просто развлекался?

— Они слишком затрепаны для этого. Нет, он их долго рассматривал.

— Их мог затрепать кто-либо другой до него.

— Ага. Вот это нам и предстоит выяснить.

Это заняло минут десять. Через полдюжины звонков я нашел агента по продаже автомобилей, который помнил Миллса.

— Ну? — спросила Марта.

— Очень подробно расспрашивал. Выглядело все весьма серьезно.

— Значит, что-то у него было. — Она принесла кофе.

— Кто знает? Может, такова была его манера развлекаться.

Мы выпили кофе, и я посмотрел на часы. Было четверть первого, и я слегка притомился. Я встал, потянулся и взял шляпу. Марта произнесла:

— Джо… мне, правда, было очень приятно.

— Предполагается, что работа не должна быть приятной.

Она подняла брови:

— Ты недоволен?

— Да. Иди ко мне.

Она скользнула в мои объятия так легко и естественно, как будто мы занимались этим всю жизнь. Ее тело, казалось, прильнуло к моему сразу во всех точках одновременно, горячие губы поглотили мои, прикосновения становились все требовательнее, давление все сильнее, и, когда, наконец, я отодвинул ее от себя, она резко вздрогнула и открыла глаза.

— Маленькая Гигги, — сказал я.

— Большая Гигги, — напомнила она мне. — И не делай так больше со мной, если не хочешь, чтобы я тебя укусила.

— Никогда не следует кусать старшего по званию.

— Тогда будь осторожен, — улыбнулась она. — Завтра?

— После обеда. Утром я должен съездить в район.

— Ты знаешь, ты совершенно смутил мой покой, — сказала она улыбаясь.

— Ты мой тоже, — паррировал я и вышел.

Оказавшись на улице, я увидел Бенни Лоферта на другой стороне, разговаривающего с какой-то девчонкой. Я направился к ним, и они замолчали, прежде чем я дошел до середины улицы. Я сказал:

— Повернись спиной я упрись руками в стену. Поза тебе знакома, без сомнения.

В его наглых глазах змеей мелькнула ненависть, потом он медленно повернулся. Я ускорил поворот коротким тычком левой. Несколько запоздалых прохожих остановились посмотреть, а кое-где в темных окнах здания напротив угадывались головы.

Я ощупал его с ног до головы, заставил предъявить документы, потом поставил «вольно». Он сказал:

— Это еще зачем? Вы же знаете, что у меня нет оружия.

— Рецидивист, не собирающийся расстаться со своей профессией, всегда подозрителен. Что ты здесь делаешь?

— У меня девушка.

— Кто-кто?

Он показал пальцем на девицу, которая невозмутимо жевала резинку, внимательно наблюдая за происходящим.

— Посмотрим, коппер, как тебе удастся управиться с ней.

— Посмотрим. — Но сначала я врезал ему справа по уху и при обратном движении слева по зубам. — Это тебе за твое остроумие.

Кое-кто из зрителей недовольно заворчал, но большинство захихикали. Они тоже не любят бандитов. Я повернулся к девице, кивнул на ее сумочку и сказал:

— Давай вытряхивай все, что есть, — паспорт, где живешь, где работаешь.

— Слушайте…

— Сидела когда-нибудь?

Ее глаза сказали «да». Они также сказали, что у нее нет никакого желания повторить этот эксперимент. Она открыла свою сумочку и достала паспорт на имя Паолы Лис и счет за комнату в соседнем квартале. Я хорошо знал, кто она такая и каким делом занимается, но я не стал давить на нее. Когда я отпустил ее, ее глаза сказали «спасибо» и со злобой посмотрели на Лоферта.

Завтра к полудню об инциденте будут знать все.

Когда публика разошлась, я, постояв в раздумье, послал к черту метро и взял такси.

Не более пятнадцати минут понадобилось на то, чтобы изменились и пейзаж, и звуки, и запахи. Когда я вошел в свою квартиру, у меня было такое ощущение, словно я нахожусь в другом мире.

Глава четвертая

Около управления в кафетерии я позавтракал и направился к себе. Усевшись за стол, я принялся мысленно сортировать накопившиеся детали следствия. Около двенадцати, как обычно, появился Мак Бриссом. Он поставил на стол две чашки кофе и уселся с тяжелым вздохом.

Я спросил:

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Канадское дело.

Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить, но безрезультатно.

— Ограбление броневика в Монреале. Полтора миллиона.

— А при чем тут мы?

Мак хмыкнул и взял свой кофе.

— Не мы. Я. Ты золотоволосый принц, которому нет необходимости тяжким трудом добывать хлеб насущный. Гангстеров проследили до Ниагары. Потом они перешли границу, направляясь в Буффало, а сейчас движутся в сторону Нью-Йорка.

— Ну так тебе остается только поймать их. Кто они?

— Мы знаем одного. Чарли Дарпси. Из Бруклинской банды. Один из охранников оказался бывшим полицейским и узнал Чарли, который фигурировал несколько лет назад в полицейском досье. Он достаточно опытен и сообщил нам имя.

— Ну так работай, бездельник, — сказал я.

Он допил кофе и поставил чашку на стол.

— Как ты? — со странной интонацией спросил он. Он явно что-то скрывал.

— А что такое?

— Я только что был у инспектора. Похоже, ты кого-то за что-то задел. Шуму было порядочно.

— Я ничего не слышал.

— И еще некоторое время не услышишь, полагаю. Они хотят посмотреть, какой результат дадут такого рода действия. — Он откинулся на стуле и принялся шарить в кармане в поисках сигареты. Не нашел и посмотрел на меня с отвращением, поскольку я не мог угостить его. Потом:

— А как твои дела?

— Пока ничего, ты же знаешь, как это бывает. Видел Бенни Лоферта в округе.

Мак кивнул.

— За этим я и пришел к тебе. Есть сведения, что Лоферт, Бимиш, Уил Фатер и Стив Лутц стягиваются к тому району.

— Налетчики?

— Именно. Все, кроме Лутца, сняли комнаты в том районе. Так что там теперь собралось изысканное общество.

— Я побеседовал с Лофертом. Потряс его слегка для верности.

— Об этом мы тоже знаем. Участковый сообщил. Знаешь его?

— Нет.

— Хороший парень. Только что закончил испытательный срок. Давал такие подробные отчеты, словно хотел все сохранить для потомства. Наверное, сообщил бы число плевков на мостовой, если бы счел это необходимым.

— Приработается. Мы все вначале были такими.

— Конечно. — Он встал и забрал поднос с кофе. — Мы собираемся связаться с ребятами из центра. Если что будет, сообщим тебе.

— Ладно. И спасибо за кофе.

Он подмигнул и вышел.

Я кончил заполнять бумаги, пометил их и позвонил Кассиди, чтобы он пришел за ними. Затем позвонил Марте, сказал, что буду около двух и чтобы ленч был готов. Она обозвала меня проклятым домостроевцем и повесила трубку.

Воскресенье на улицах — день перемирия. Подспудная недельная борьба заканчивается отчаянными схватками в субботу вечером, а к утру банды расползаются и освобождают поле боя. Но следы сражения видны повсюду — сверкающие осколки разбитых бутылок, пятна блевотины в углах, перевернутые контейнеры для мусора и прочее.

Машин на улицах почти не было, но дети все равно не рисковали выбираться на мостовую. Зато молодые девицы уже были тут как тут — раскачивающиеся сумочки, жующие челюсти — единственный день, когда они могли продемонстрировать свою респектабельность, в то время как их конкурентки отступили в грязные вестибюли и затхлые вонючие задние дворы. Впрочем, поле боя и сейчас оставалось полем боя.

Бары открывались в час и сейчас были почти пусты. Из них три, в которые я заглянул, оказались вымыты, вычищены и пахли полиролью. Провались хоть весь дом в тартарары, но бар должен сиять!

В каждом я спрашивал, не заходил ли Ал Риз, и, когда мне отвечали «нет», просил передать, что я ищу его и собираюсь выбить ему мозги и печенку, когда найду. Я сделал еще пару намеков, из которых можно было заключить, что он каким-то образом связан с полицией, а в этом районе даже слух о таких делах мог доставить парню кучу неприятностей.

Но, по крайней мере, они начали воспринимать все так, как я хотел. Я — грубый полицейский, возвратившийся в места, где родился, чтобы повидаться с девицей, с которой вырос. Так что пока внешне все выглядело пристойно; меня не касалось, чем они занимаются. Абсолютно. Каждый должен оставаться на своем месте, если не хочет иметь неприятности.

Без пяти два Марта открыла мне дверь, и я почувствовал запах еды. На этот раз на ней были плиссированная юбочка и обычные туфли. Только на ней эта комбинация выглядела великолепно. Мы молча поели и отправились в кино смотреть картину, которую оба видели год назад. В семь мы поужинали у Смита в его «Бар энд грилл», а потом перехватили пару пива в местной забегаловке.

Два дня, и стереотип был готов. Слухи здесь распространялись так же быстро и бесшумно, как круги по воде, и, где бы мы ни останавливались выпить, разговоры вокруг прекращались тут же. Каждый следил за своими словами и избегал встречаться со мной взглядом по единственной причине — я был полицейским. На улице пьяные и попрошайки одаривали меня заискивающими улыбками и спешили побыстрее с глаз.

По пути домой я увидел на другой стороне участкового и направился к нему, держа Марту за руку. Я никогда прежде не встречал его, но он знал, кто я, и, когда мы подошли, приложил руку к козырьку:

— Добрый вечер, лейтенант.

— Привет. — Я протянул руку, и он пожал ее. — Мак Бриссом велел мне повидаться с вами.

Он покраснел и улыбнулся.

— Не думал, что он меня запомнит. Он был у нас инструктором. Меня зовут Хол Макнейл.

— Это Марта Борлиг, — представил я.

Он кивнул.

— Да, я часто вас здесь видел, мисс Борлиг.

Я ткнул ее в бок.

— Видная фигура!

— Заткнись! — сказала она ласково.

— Как в округе, тихо? — спросил я.

— Как обычно. Последние два дня какой-то бородач пугает старых леди по ночам, заглядывает в окна. Неделю назад была большая драка между двумя кварталами, три семьи с тех пор никак не могут помириться.

— Трудно приходится?

Он пожал плечами и сказал серьезно:

— Ничего, с чем нельзя было бы управиться с помощью кодекса.

— Что ж, рад был познакомиться, Макнейл. Приглядывайте тут за моей девочкой, ладно?

— С удовольствием, — хихикнул он и пошел вдоль улицы, трогая запертые ставни магазинов и кивая жильцам верхних этажей. Хороший парень.

По дороге домой Марта остановилась в месте, которое я избегал так долго и так тщательно. Она посмотрела через улицу в сплошную слепую кирпичную стену потом на меня.

— Совсем погано, когда смотришь на это, да?

Дом, в котором я жил, дом, в котором голод жил с нами как полноправный сосед, превращая нашу жизнь в цепочку из постов и голодовок. На нижней клетке человек, не выдержав такой жизни, прикончил жену и детей, а потом вышиб мозги себе. На верхнем этаже Кровавая Мэри завела свое дело: сначала пробавлялась абортами, потом — маленький «пансиончик» на три постели, пока бизнес не позволил ей сколотить состояньице и переехать.

— Да нет, в общем-то нет, ничего, — сказал я.

— Их снесут через несколько месяцев. Все три дома предназначены на слом.

— С опозданием на двадцать лет, — сказал я, вглядываясь в знакомые линии и воскрешая в памяти полузабытые лица, которые, казалось, вдруг начали возникать в темных окнах, протягивая ко мне свои желтые руки.

— Ты по-прежнему ненавидишь его, да?

— Да, я его ненавижу всю свою жизнь. Не только этот дом, все дома, этот гнилой район, эту нищету, это болото. Никакого шанса вырваться.

— Ты вырвался.

Я кивнул.

— Еле-еле. Но я ненавидел достаточно сильно. — Я взглянул на ее безразличное лицо. — Не могу представить, как ты это выносишь.

— Может быть, я не могу ненавидеть так сильно. Пойдем, проводи меня. Завтра снова работать.

— Да. Пошли.

Я наскоро попрощался с ней в вестибюле, потому что был не в настроении разговаривать. Старый дом вывернул мои внутренности наизнанку, и сейчас мне надо было что-то, что загладило бы это ощущение. Я отправился в подвальчик к Доновану и взял пива. В глубине заведения какая-то большая расплывчатая фигура торопливо слиняла через запасный выход, и я почувствовал себя немного лучше.

Когда я прикончил вторую кружку, невзрачный субъект, внимательно и напряженно следивший за мной, поймал, наконец, мой взгляд, и я понял, что ему надо. Выйдя из бара, я направился на запад, потом свернул в темное парадное и стал ждать. Через несколько минут тень возникла около парадного, я сказал:

— Сюда, — и он нырнул ко мне в темноту.

Глава пятая

Вы Сканлон… Лейтенант Сканлон, верно? — Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

— Так, а что у нас написано на бирочке, привязанной к ошейнику?

Он нервно огляделся по сторонам и потащил меня в самый темный угол.

— Гарри Воуп. У меня тут ночлежка, над закладной лавчонкой Mo Клаусиста. Но я связан с департаментом социального обеспечения.

— Срок имел?

— Шесть недель за бродяжничество десять лет назад. — Он пожал плечами. — Тогда было тяжелое время, лейтенант, вы же знаете…

— Ладно, не потей. Есть дело?

— Этот толстый жлоб Риз, он уже на вас нацелился. Ему передали, и он…

— Я знаю.

— Черт, я думаю, вам с этим шутить не стоит. Он ищет кого-нибудь, кто бы расправился с вами. Трудность состоит в том, что пока он не может никого найти, но если он будет искать достаточно упорно, то найдет. Он обещал пять сотен за то, чтобы вас убрали с дороги.

— Откуда эти сведения?

— Случайно услышал. Он говорил из автомата, стекло в кабине было выбито.

— А зачем мне сообщать об этом? На мои услуги рассчитывать нечего.

Гарри Воуп наклонился ко мне, его сморщенное лицо приблизилось к моему, глаза пристально всматривались в меня.

— Вы меня, конечно, не помните? Наверное, нет. Да и с какой стати? Я с вашим отцом воевал во Франции в первую мировую. Однажды он спас мою задницу от смерти. Я часто заходил к вам, и мать вашу я тоже знал. Вам было четыре года, когда я видел вас последний раз.

И тогда я вспомнил его. Странный человек, который носил свою военную форму до тех пор, пока от нее ничего не осталось, завтракавший у нас по субботам и уплетавший так, будто ему всю неделю приходилось голодать.

— Спасибо, Гарри. Я этого не забуду.

— Если услышу еще что, дам вам знать.

— Не высовывай шею слишком далеко, — предостерег я.

Я не спеша обходил район, постепенно восстанавливая забытые ощущения. На двери бакалеи Кармина я провел пальцем по глубоко вырезанным инициалам — моим и Ларри, а ниже — Дага Китчена и Рене Миллса. Дюжины слоев краски не хватило, чтобы замазать их. На школьном дворе, где Нойзи Стаццио и Хайми Шапиро однажды забрались в мусорный грузовик и нечаянно включили скорость, на кирпичной стене по-прежнему виднелся длинный след от бампера.

Мертвые следы прошлого, думал я. Здесь мы лазили по крышам, собирали бутылки, чтобы на вырученные деньги пойти в субботу в кино, разыгрывали сцены из этих кинофильмов в парке, становясь то ковбоями и индейцами, то солдатами или полицейскими, или грабителями, в зависимости от того, про что был последний фильм. Может быть, тогда все и началось. Ларри обожал изображать индейцев. Он даже сделал себе прическу, как у индейцев, и завел томагавк. А я с десяти лет изображал копа. Нойзи, Хайми и Рене изображали бандитов с большой дороги. Даг Китчен всегда хотел быть моряком, но фильмы про моряков в наше время удостаивались лишь жанра музыкальной комедии, поэтому все смеялись над ним и он всегда чувствовал себя ущемленным.

И Марта… маленькая Гигги… вечно таскалась за нами и швыряла в нас камнями, поскольку она была девчонка и мы не принимали ее в игру. Я улыбнулся и пощупал крошечный шрамик за ухом, куда однажды попал ее камень. За это она получила здоровенный пинок и убежала домой, завывая от боли и обиды.

В половине второго я завернул за угол и направился к месту, где умер Даг Китчен. Дальше по улице на другой стороне двое пьяных громко спорили ни о чем. Там и сям на ступеньках домов в полутьме сидели парочки, пользуясь единственным коротким временем, когда они могли побыть одни. Громкие голоса доносились из-за занавешенных окон верхних этажей, вечные непрекращающиеся ссоры и перебранки. По моей стороне улицы навстречу мне шел рабочий, возвращавшийся с вечерней смены. Из темноты к нему скользнула тень, несколько слов, рабочий поколебался немного, потом продолжил свой путь, в то время как тень вновь слилась с темнотой.

Он прошел мимо меня не взглянув. Когда я дошел до места, где он имел контакт, из тени за балюстрадой вынырнула девица, игриво помахивая сумочкой, и игривым же голоском спросила:

— Торопитесь, мистер?

— Не-а.

— Могу составить компанию, сели хотите развлечься.

— Пожалуй, — сказал я. — Сколько?

Я почувствовал, как она улыбнулась, повернувшись в профиль, чтобы я мог оценить ее грудь и бедра.

— За десятку вы получите гораздо больше того, на что имеете право рассчитывать.

— Договорились, бэби. — Я вытащил сигарету и закурил. При свете зажигалки она увидела мое лицо и втянула в себя воздух так резко, что едва не поперхнулась.

— Хелло, Паола, — сказал я.

Лицо Паолы Лис смутно желтело в свете зажигалки. Ее губы искривились, мне показалось, что она сейчас заплачет, я протянул руку и взял ее за локоть. Она затрясла головой и едва слышно прошептала:

— Пожалуйста…

— У тебя могут быть неприятности, Паола. Проституция… бродяжничество. Не меньше полутора лет.

Она уловила лишь то, что я воспользовался модальным глаголом — могут…

— Что… что вы хотите от меня, мистер Сканлон?

— Где ты живешь?

Она мотнула головой за спину:

— Здесь.

— Давай войдем.

Крошечная квартирка, типичная для этой округи, была наполнена запахами людей и овощей. Грязные обшарпанные стены, кухня-гостиная и рядом спальня. Паола неправильно меня поняла. Она направилась в спальню и принялась раздеваться. Она уже сняла блузку и бюстгалтер и начала расстегивать молнию на юбке, когда я сказал:

— Одень-ка все обратно.

Она вскинула голову:

— Что…

Я не дал ей закончить:

— Я не беру плату натурой, вообще взяток не беру.

Внезапно на нее напала стыдливость. Она прикрыла дверь, а когда вновь появилась из-за нее, была полностью одета и гневный румянец играл на ее скулах. Губы были сердито сжаты.

— Ну, вот что, мистер Сканлон. Если вы намерены заставить меня…

— Сядь и заткнись.

Она вздрогнула от моего тона, облизнула губы и села. Минуту она смотрела на носки своих туфель, потом подняла голову и спросила:

— Ну?

— Сколько девочек работает на этой улице, Паола?

Она подумала, пожала плечами и сказала:

— Я одна. Не такое уж бойкое место.

— Так что тебя здесь держит?

Ее глаза буквально карабкались вверх, чтобы не встретиться с моими.

— Они же не выпустят меня отсюда.

Я ничего не спросил. Я просто сидел и молчал.

— Когда Бамми Ленц и Лоферт появились здесь, я расцарапала морду Бамми и послала Лоферта к черту. Но теперь они не дадут мне уйти из квартала, сволочи.

— Все по-старому. Гангстеры не упускают ни одного доходного предприятия. Но что тебе может сделать Лоферт?

Паола покачала головой:

— Ничего, только скажет несколько слов кому надо, и все.

— Ал Риз, да?

Она не ответила. Да этого и не требовалось.

Я усмехнулся.

— Ну, Бамми не тронет тебя больше. Он надрался где-то самогона и умер от отравления древесным спиртом в больнице Бельвью две недели назад.

— Но Лоферт остается.

— Возможно, — сказал я. — Я постараюсь тебе помочь при условии, что ты немедленно уберешься отсюда и найдешь работу. В этом городе еще достаточно работы, которую можно выполнять, не лежа на спине.

— И что вы хотите за это? — с вызовом спросила она.

Я сказал:

— Ты ведь выходила на свой промысел каждый вечер, верно?

Паола кивнула.

— Твоего имени нет в списке свидетелей смерти Дага Китчена. — По тому, как она опустила голову и уставилась на свои туфли, я понял, что не ошибся. Ее, как и прочих, опросила полиция, и она дала отрицательный ответ. — Ты видела, что произошло, не так ли?

Она знала, что будет, если попытается солгать. Полтора года, не меньше. Не поднимая головы, она кивнула.

— Поподробнее, бэби.

Несколько секунд она сидела молча, потом взглянула в сторону и сказала:

— Да, я видела, как он прошел по улице. Черт, я же не знала, что это он. Он остановился и окликнул кого-то, кто проходил по той стороне улицы, под фонарем, но слишком далеко, чтобы я могла разобрать, кто это был. Я видела, как он направился через улицу и тот человек тоже, затем Даг остановился, что-то произнес и начал пятиться. Внезапно он повернулся и побежал, а тот человек просто выстрелил ему в спину. Даг не упал, и тогда тот выстрелил еще два раза, и Даг упал прямо на тротуар. А тот человек… он просто ушел и все.

— Что сделала ты?

— Я? Я вернулась к себе, вот что я сделала. И до утра больше не выходила на улицу.

— Что-нибудь знакомое или заметное в том, другом человеке?

Паола покачала головой:

— Он был слишком далеко.

— Подумай лучше, Паола. Убийство всегда имеет какие-то характерные черты. Раз увидев, их уже невозможно забыть.

Морщины появились в углах ее глаз. Сейчас она выглядела гораздо старше своих лет.

— Честное слово, мистер Сканлон… — Она умолкла внезапно, прикусив губу, потом сказала: — Это вообще-то пустяки, но тот парень… он издал крик.

— Что это был за крик?

— Такой странный крик, затем выстрелил и скрылся. Не очень громкий крик, но я его слышала. Мне не показалось, и это не была машина или что-то в этом роде. Я не поняла, что он означает, но мне стало страшно. Правда, мистер Сканлон…

— Ладно, Паола, забудь об этом. — Я встал и нахлобучил шляпу.

— А что вы со мной… сделаете?

— Ничего, бэби. Моральные преступления не по моей части. Я веду расследование. Просто я когда-то знал Дага Китчена, когда жил здесь раньше. Что касается тебя, то, если ты не дура, ты сделаешь так, как я тебе советовал. На улице тебе не место.

Она, наконец, поверила мне, и в глазах у нее что-то изменилось.

— Ох, — сказала она, — трудно поверить, чтобы полицейский так… — Паола опустила глаза, потом снова встретилась со мной взглядом. Снова посмотрела в сторону спальни. — Если вы хотите… я могу вам… я действительно кое-что умею.

— Ладно, — сказал я. — Как будет свободная минута, обязательно загляну, — солгал я.

Она не знала, что я лгу, но улыбнулась так, как будто знала.

В полиции зарегистрировали только одного свидетеля, да и тот не был в точности уверен в том, что видел. Это был алкоголик, который только что очнулся от ступора, в коем находился весь день, и который видел убийство с лестницы, ведущей в подвал дома N 1209. Первый выстрел заставил его поднять голову, и он видел, как Даг упал. Затем он спрятался за цементной стеной и оставался там. Ему казалось, что он запомнил человека, стоявшего на улице, но это был не тот свидетель, на которого можно положиться. Если кто еще и видел инцидент, никто в этом не признался. Полиция проводила сейчас дополнительный опрос, но в этом районе публика с детства воспитана в понятии, что любые сведения о неприятностях, уже происшедших, ведут к новым неприятностям, так что я не питал особых иллюзий.

По дороге назад я принялся восстанавливать в уме картину, как она была зафиксирована в протоколах. Рене Миллса нашли мертвым на заднем дворе, и только один человек слышал что-то похожее на выстрел и не мог точно определить время. Хайми Шапиро был убит в личном автомобиле около своего дома. Нойзи Стаццио убили в своей квартире при включенном на полную громкость телевизоре, и, если бы сосед не пришел пожаловаться на громкий звук, тело могло бы пролежать там очень долго.

Кто-то делал все очень чисто и аккуратно. Очень профессионально.

Единственное, в чем я был уверен, это в том, что это еще не конец. Странная цепь убийств имела внутреннюю логику. Пока она еще не проявилась, но проявится. Проявится непременно. Скверно, что еще кому-то придется умереть прежде, чем канва преступлений станет видна.

Но когда это, наконец, произойдет, я буду здесь и убийца будет на мушке моего револьвера с прекрасным выбором — умереть на месте или обливаться потом в кресле из красного дерева, отделанном металлом, с прикрепленными к рукам и ногам электродами и в огромном вечном ночном колпаке.

Еще одно дело надо было закончить до рассвета. Я прошел квартал, свернул за угол и вошел в вестибюль здания рядом с кондитерской лавочкой Трента. При свете спички я обнаружил медную полоску с надписью «Р. Каллахан» и нажал кнопку. Через некоторое время лязгнул автоматический замок, я вошел в дверь, поднялся по лестнице и остановился у двери с такой же надписью.

Пятнадцать лет назад Ральф Каллахан ушел в отставку, но он всю жизнь прожил в этом округе, а никакой полицейский, уйдя в отставку, не перестает быть полицейским. Его глаза видят, его мозг классифицирует события с выработанной годами практикой, он по-прежнему пользуется определенными привилегиями вплоть до ношения значка и пистолета, если захочет.

Открыв дверь, он признал меня с первого взгляда, коротко кивнул и сказал:

— Входи, сынок.

— Привет, Ральф.

Он был высокого роста и даже в пижаме выглядел как в форме. Он усадил меня в кресло и прикрыл дверь спальни.

— Хозяйка чутко спит, — пояснил он, усаживаясь по другую сторону стола. — Ну-ка… не припоминаю, но лицо знакомое. — Я потянулся за значком, но он остановил меня: — Не надо. Я вижу, кто ты такой. Это сразу видно.

Я улыбнулся.

— Джо Сканлон. Мне случалось получать от вас трепку пару раз в детстве.

— Вот как?! В каком отделении служишь?

— Убийства. Собираю подробности по одному делу. Марта Борлиг работает со мной.

— Да, на какие только ухищрения не приходится пускаться. — Несколько секунд он изучал меня, потом наклонился вперед, сложив руки ладонями внутрь. — Эти четыре убийства, так?

— Да. Вы ничего не учуяли?

— Если бы учуял, давно бы сообщил. Никто ничего не понимает.

Он продолжал испытующе рассматривать меня, и я сказал:

— Есть один интересный момент.

— Я ждал, что вы это скажете. Лоферт и другие всплыли внезапно, так?

— Именно. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Их место не здесь. Здесь большого бизнеса не развернешь, публика не та. Да и денег больших в округе ни у кого нет.

— Тем не менее они здесь, и это должно что-то означать.

Пожилой полицейский откинулся назад и уставился в потолок.

— Есть подходящая идея.

— Да?

Он опустил голову и посмотрел прямо на меня.

— Помнишь того парня… Гаса Уайлдера, того, который смылся, будучи выпущен под залог, главный свидетель обвинения против банды Гордона — Карбито?

— Читал и материалы, и газеты.

— Он жил лет пять в двух кварталах отсюда. Его брат живет здесь. С братом все в порядке… держит небольшую сухую химчистку, но, я полагаю, за ним все еще следят, на случай, если Гас появится. Местные бандиты следят, я хочу сказать.

— Зачем?

Каллахан усмехнулся.

— Память у вас короткая, у молодых. Банда Гордона — Карбито однажды оказала местным гангстерам услугу — и немалую. Может быть, они хотят отплатить, присматривая за Уайлдером. Если Уайлдер заговорит, банде Гордона — Карбито придется несладко.

— Возможно. — Я встал и отодвинул стул. — Если что-нибудь услышите, дайте мне знать. Связаться можно через Марту Борлиг, только никто не должен знать, что она работает в полиции.

— Будет сделано, Джо.

— Спасибо за потраченное время.

— Пустяки.

Я попрощался и отправился на поиски такси.

К девяти я закончил утренний отчет, вручил его Маку Бриссому и предложил выпить кофе со мной и Мартой.

— Спасибо, не могу, — ответил он. — По уши завяз в этом монреальском деле. Пришла повторная баллистическая экспертиза и, оказывается, пистолет, из которого стреляли в Монреале, — тот же самый, что и в попытке ограбления банка в Виндзоре неделей раньше и в убийстве на автозаправке в Утике через четыре дня после монреальского дела.

— Ну, это вне нашей юрисдикции.

— Я знаю, но пистолет нашли в вагоне метро и принесли в полицию. Никаких отпечатков, не зарегистрирован и почти наверняка специально подброшен. Скорее всего это отвлекающий маневр — чтоб мы думали, что убийца поблизости, когда он в тысячах миль отсюда. Но проверить все досконально мы обязаны.

— Что ж, желаю хорошо повеселиться.

Мак не оценил моего юмора.

— Скверное дело. И денег нет как нет. Только часть их была в достаточно крупных купюрах, номера остальных не были записаны. Как всегда — будут выжидать, пока все успокоятся, прежде чем пустить деньги в оборот. И ограбление в Виндзоре сорвалось только потому, что случайно четверо полицейских по своим личным делам оказались в банке. Они и помешали. А монреальское дело было неплохо спланировано… Операция высшего класса.

— Может быть, парень пистолетом воспользовался только как прикрытием?

— Не знаю. Все очень странно. О том, что готовится что-то, нас предупреждали из Канады задолго до этого. Двух американских гангстеров прищучили там месяца за два до дела и выслали как персон нон грата. А через два дня в трех милях от места преступления был найден брошенный американский автомобиль, украденный в Детройте неделю назад, так что все нити тянутся к нам, в Штаты. Взять хотя бы этого парня с пистолетом… значит, он спер кар в Детройте и поехал грабить банк в Виндзоре, промахнулся, принялся за монреальское дело, затем бросил кар и смылся. Из мотеля, который находится поблизости и обслуживает туристов из США, в тот же день заявили о пропаже автомобиля с номером штата Нью-Джерси.

Я сказал:

— Все это очень хорошо, только такое дело, как монреальское, не спланировать за одну неделю.

Мак собрал бумаги в большую кипу и взял уже ее под мышку, когда вошел один из дежурных и вручил ему листок бумаги. Мак прочитал его, скорчил рожу, потом посмотрел на меня.

— Украденный кар из Нью-Джерси найден в Бронксе.

— Парень направляется домой, — заметил я.

— Выбросил пистолет, чтобы его с ним не застукали, и нашел себе логово. Но где?

— Позвони в отель «Ритц», — предложил я. — Денег у него достаточно, чтобы прожить там недельку.

— Отвязни.

Мы расстались, и я отправился на встречу с Мартой в закусочную. Она уже была там, высокая, свежая и очаровательная, несмотря на деловой костюм. Кофе и пирог уже поджидали меня, а перед ней на столе лежал открытый блокнот.

— Привет, малютка Гигги, — сказал я и сел.

— Благодари Бога, что ты мой начальник, а то бы я тебе ответила.

— Любопытно было бы послушать.

— Полезно, главное… — Она отхлебнула кофе, потом подвинула к себе блокнот. — Я тут поговорила кое с кем в квартале.

— И…?

— Помнишь, Толстуха Мэри говорила, что Рене Миллс намекал, будто у него завелись деньжата?

— Угу.

— Подтверждено. Его видели с толстой пачкой денег, дважды оплачивал в баре крупные счета, расплатился с бакалейщиком, которому задолжал за три месяца, общался с Холен Гентри, весьма разборчивой и имеющей дело только с парнями, у которых не пусто в кармане. Кроме того, закупил ящик дорогого шотландского виски и расплатился за него наличными.

— То есть…

Марта закрыла блокнот и сказала:

— Он доил этих двух девиц, что жили над магазином Папы Джонса больше трех лет. Дешевый бизнес, много он с него не имел, но другого у него ничего не было, и вдруг он им велит выметаться — говорит, выхожу из дела.

— При нем денег было найдено немного, — сказал я. — И никаких следов этого виски у него на квартире.

— Н-да, — заметила она.

Я рассказал ей о своем визите к Каллахану, и она кивнула, думая то же, что и я. Я заметил:

— Он мог прятать Гаса Уайлдера за деньги.

— Мы можем проверить, не имели ли они раньше связи.

— Не стоит. Лучше подойдем к делу с другого конца. Если местные бандиты ждут Гаса, у них должны быть свои источники информации. Можешь устроить им легкую проверочку?

— Конечно. Обычное женское любопытство вкупе с коренным местным происхождением. Достаточно, чтобы добраться до самого дна.

Я допил кофе и положил деньги на столик.

— Прекрасно. Зайду к тебе вечером. — Я встал и собрался уйти, потом остановился. — Но ни во что не влезай лично. Пусть побегают другие.

— Я сама соображу, Джо.

— Возможно, но я не хочу, чтобы ты потеряла свое прикрытие. Сунь нос чуть дальше, какой-нибудь газетчик заинтересуется, и ты попадешь в газеты. После этого здесь, в районе, тебе уже нечего будет делать.

— Хорошо, Джо, — улыбнулась она, — я буду осторожна.

Но она прекрасно понимала, что я имею в виду. К этой женщине я питал какое-то странное чувство, которого не испытывал никогда прежде. Как будто чья-то рука осторожно сжимала мне поясницу, посылая теплые, длинные токи вдоль спины.

Глава шестая

Сухая химчистка Генри Уайлдера была рассчитана исключительно на местное население. Достаточно дохода, чтобы не умереть с голоду, и только. Он жил тут же, над своей лавочкой, преждевременно полысевший холостяк лет пятидесяти с усталыми складками вокруг глаз и слегка дрожащими руками. Я зашел к нему во время ленча, показал значок и был приглашен в неопрятную комнату, заваленную всяким хламом. Три сетки были набиты одеждой, о которой клиенты забыли либо которую не имели денег выкупить.

Когда я сел, он принялся раскачиваться на задних ножках своего стула, ожидая, чтобы я заговорил. Наконец, я спросил:

— Слышно что-нибудь о вашем брате Гаев?

— Подонок он!

— Я спрашиваю не это.

— Иногда получаю от него письма. У него были неприятности в Толидо.

— С тех пор было от него что-нибудь?

Генри Уайлдер хотел сказать «нет», но решил, что ему все равно придется сознаться.

— Да… звонок, после того как он удрал.

— Откуда?

Генри нервно облизнул губы и поерзал на стуле.

— Не знаю, он звонил по автомату.

— Что ему было надо?

Его брови взметнулись:

— Деньги, что же еще? Он хотел, чтобы я послал ему пять сотен. А где, черт меня побери, я возьму пять сотен? Но он и слушать не стал. Велел приготовить и ждать, он сообщит, куда их прислать.

— Собираетесь?

Генри опять облизнул губы.

— Я… не знаю. — Он отхлебнул кофе, чтобы смочить рот, и добавил: — Я боюсь его. Всегда боялся.

— Он ведь ваш брат, не так ли?

Уайлдер покачал головой:

— Сводный брат. Черт, я бы с удовольствием выдал его, только это может не сработать, и тогда он прикончит меня. — В его глазах появилось умоляющее выражение. — Ну, скажите, что я должен делать?

— Его ведь ищут не только полицейские.

— Я знаю. Я это уже понял. Так что я во всяком случае окажусь в самом пекле.

— Тогда рискните и попытайтесь поступить правильно. Если он объявится, дайте нам знать. У нас есть способы наведения порядка.

— Могу я… подумать?

— Конечно. Так или иначе, он объявится, и вы окажетесь втянутым в неприятности. Слишком многим он насолил.

Я собрался уходить и уже стоя спросил:

— Вы знаете тех девиц, что работали на Рене Миллса?

Некоторое время он выглядел озадаченным, потом кивнул:

— Рози Шоу и Китти Мунц. Они ко мне заглядывают. Рози должна скоро зайти за своими шмотками. Этот Миллс, он с ними неплохо расплатился, прежде чем выгнать.

— Что, если мы спустимся вниз и подождем ее, Генри?

— В помещении? — Он судорожно сглотнул, зная, что все подумают, увидев полицейского у него в лавке.

— Не волнуйтесь, я вам даже помогу за прилавком.

Рози Шоу показалась лишь после трех, вульгарная проституточка с плотно сбитым телом, одетая в слишком маленькие юбку и свитер. Глаза были циничные и нахальные, как и следовало при ее профессии, а резиновая улыбка подчеркивала это. Она достала из пластиковой сумочки квитанцию и десятидолларовую бумажку и бросила их на прилавок с торопливым и отсутствующим видом.

Пока Генри доставал ее вещи, я встал со своего стула. Она засекла меня так же быстро, как Ральф Каллахан, только в другом смысле. Глаза ее сузились, рот искривился и беззвучно выплюнул «легавый», и она уже была готова послать меня куда подальше, потому что я застал ее не на работе и не мог ничего предъявить ей. Она была слишком умна, чтобы дать поймать себя на пустой крючок, и готова была сорвать любую наживку, которую я мог предложить ей.

Она прощелкала в уме все возможные причины моего появления и, когда я ничего не сказал, нахмурилась, так как не могла найти подходящей фразы. Затем занервничала. Есть нечто странное в них, в тех, кто промышляет по ту сторону закона. Годами они занимаются одним и тем же делом, в одном и том же месте, с одними и теми же людьми, и это вырабатывает у них определенный стереотип поведения, который помогает им общаться друг с другом, но, если внимательно присмотреться, глубоко, на самом дне их пустых глаз можно разглядеть укоренившуюся ненависть, ненависть ко всем, кто находится по эту сторону закона. Мы их тоже ненавидим.

Но у нас есть преимущество. Мы можем просчитать их поведение и предсказать поступки. А они — нет. Они — те, кто запутался, мы — нет.

Я спросил:

— Разговор или прогулка, Рози?

— Слушайте, мистер…

Значок уютно разместился у меня в ладони.

— Разговор здесь, прогулка в участок. Выбирай.

Она пробормотала что-то про себя, потом огляделась.

— Чертов коп. Но не здесь же.

— Где?

— У меня здесь наверху комната. Где я живу, не работаю.

— Валяй. Даю тебе десять минут.

— Комната 4430. Второй этаж. — Она еще раз чертыхнулась, подхватила свои манатки и вышла.

Я выждал десять минут и направился вслед. На лестнице висел запах подгоревшего сала и прокисшей капусты, ступени были выбиты и выщерблены тысячами ног и засыпаны всяким мусором. Я нашел ее дверь, постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Рози сидела на столе с ногами, держа в руках бутылку пива и расположившись так, что я мог видеть довольно глубоко ей под юбку, вдоль гладкого мускулистого бедра.

— Я здесь по делу, Рози, так что эта выставка напрасна, — сказал я. Взяв стул, я повернул его и сел верхом, положив руки на спинку.

— Ну, коппер, выкладывай, чего надо.

— Давай начнем с Рене Миллса.

Она пожала плечами и отхлебнула из бутылки.

— Рене мертв. Что дальше?

— А почему?

— Можно придумать тысячу причин. Китти, видимо, чувствовала, к чему идет, и отвалила отсюда.

— Где она?

— В Джерси-Сити. Вчера уехала. Ее старик обещал взять к себе на фабрику.

— А ты?

— А вам что за дело?

— Никакого.

— Так к чему вопросы?

— Рене Миллс, — напомнил я.

— По-моему, вы знаете ситуацию. При чем тут я? Мое дело зарабатывать на хлеб. Я не бог весть что, но гожусь, когда ничего лучше нет под рукой. — На мгновение она забыла про свою злость и мечтательно посмотрела на потолок. — Эх, не поверите, но еще четыре года назад все было по-другому. Я вращалась в самых высоких кругах — Майами и все такое. Хорошие были денечки.

— Что же случилось?

— Профессиональное заболевание. Пара визитов в клинику — и все в порядке, но… со мной уже было покончено. Старая история.

— Давай вернемся к Рене Миллсу.

Она скорчила гримасу и допила пиво.

— Рене подобрал меня. Меня и Китти. Мы были готовы на все. Бизнес, конечно, вшивенький по сравнению с тем, что было, но жить-то надо. Он организовывал встречи, доходы делили пополам. Ничего, жили.

— Почему же он бросил дело?

— Вообразил себя большим человеком. У него вечно были идеи, они его и довели до пули. На этот раз он сказал, что все, с делом покончено, выложил нам каждой по сотняге, а сам сияет, словно медный таз, и ботинки на нем новые, и старые часы выкупил. А часы, между прочим, он спер у одного типа в баре и заложил их за восемь сотен, так что часы были неплохие.

— Как ему это удалось?

— Кто знает, коппер? Думаете, он болтал? Нет. За неделю до того он расплевался с Нойзи Стаццио, а все знают, какими дружками они были. Да, что-то у него появилось, это точно.

— Но что бы, по-твоему, это могло быть?

Она потянулась — открыла маленький холодильник за своей спиной и достала бутылку пива. Мне она не предложила. Открыв бутылку, сказала:

— Неожиданные деньги, на которые он не рас считывал. И главное — то, что он получил, было немало, но не все. Это была только часть чего-то большого, на что он наложил лапу. Или думал, что наложил. Этот гад не пропускал мимо ни пенни.

— Источник этих денег?

— А что мне за это будет? — Она уставилась на меня вопросительно.

— Спрашивай, — предложил я.

Она хотела что-то сказать, передумала, пожала плечами и вернулась к своему пиву.

— Я могу дать тебе совет.

— В задницу ваши советы, — сказала она грубо. — Никаких советов от полицейских.

— У меня есть друг-художник, мы воевали вместе. Ему, возможно, подойдет натурщица твоего типа. Конечно, может ничего и не выйдет, но почему бы не попробовать?

В роли доброго дядюшки я чувствовал себя отвратительно. Месяц в кутузке произвел бы на нее большее впечатление, но она была родом из моего района и не имела никаких шансов выбраться, так что я представлял, что она чувствует.

Рози смотрела на меня, забыв про пиво.

— Вы это серьезно, мистер?

Я кивнул.

— Боже мой, что творится на белом свете? Докатилась до того, что принимаю советы от полицейского! — Затем насмешка исчезла из ее глаз и они снова стала серьезными. — Рене прятал кого-то в своей квартире. Кого-то, кого он хорошо знал.

— Откуда тебе известно?

— Потому что он покупал жратвы на двоих, вот почему. Это все заметили, а однажды я видела, сколько простынь он сдавал в прачечную. И на его роже вечно сияла улыбка, какой никогда не было, если дела шли плохо.

— И кто это был, Рози?

— Я не спрашивала. Да это было бы и небезопасно, я полагаю.

Я поднялся и поставил стул на место.

— Так я позвоню своему приятелю.

— Ладно, коппер. — Она снова присосалась к бутылке, не отрывая, однако, глаз от меня. — Может, что и выйдет. И вот что еще — последите-ка за Алом Ризом. Он раньше имел власть над Рене. Это вы тот коп, о котором я слышала?

— Вероятно.

— Тогда тем более. Он знал, что у Рене появятся деньги. Я была свидетелем их спора. Ал имел что-то, чем мог шантажировать Рене, и, когда он узнал про деньги, пустил это в ход. Чем у них кончилось, не знаю, но будьте с Алом осторожнее. Здесь он командует, но в основном, чтобы собрать голоса, а настоящие его владения не здесь, за его спиной стоит кое-кто.

— Я послежу за ним.

— Он не дурак.

— Я тоже.

— Он опасен.

— Киска, я в сто раз опаснее.

— Но он знает о Рене то, что вас интересует, а вы нет, так?

— Не в бровь, а в глаз.

— Вы мне нравитесь. Если хотите, можете еще остаться.

Для смеха я ей подмигнул, но мы оба знали, что это липа. Второй раз профессионалка предлагает мне свою постель бесплатно, и второй раз я отказываюсь. «Крепко меня вымуштровали», — подумал я выходя.

Черт, но причина-то была не в этом. Причиной была Марта. Я никак не мог забыть про нее.

Вечерняя толпа только начала заполнять погребок Донована, когда я заявился туда. Бармен увидел меня и сделал движение, но я остановил его взглядом, прошел в угол, где Донован сидел и читал газету, я выдернул ее у него из рук.

— Где Ал Риз?

Его тон был спокоен, но в нем чувствовалось напряжение.

— Его здесь не было, — начал он, но, увидев мою улыбку, торопливо добавил: — Попробуй поискать у Банни, сюда он обычно раньше шести не приходит.

Я сказал:

— Только предупреди, и я размажу тебя по стенкам твоего собственного кабака. Понял?

— Слушайте, Сканлон…

Я повернулся и вышел, не вникая в то, что он там бормочет.

Заведение Банни представляло собой большой бар за углом. Ночной полицейский у входа и полицейский патруль каждые десять минут проезжает мимо на случай неприятностей. Это был бар с традициями, где слово «процветание» еще не потеряло своего первоначального значения, куда заштатные актеры водили девчонок из хора; это был настоящий салун, где Ларри и я зарабатывали свои первые доллары, открывая двери автомобилей, а также помогая сориентироваться одиночкам, ищущим веселья.

С тех пор кое-что переменилось, интерьер стал дороже и безвкуснее, лакеи и швейцары просто дороже, такса больше, чем где-либо в округе.

Я шел и чувствовал Ларри рядом с собой. Вождь Бешеный Конь, повторял я про себя. Соскучился я по тебе, парень. Из всей нашей огромной семьи по тебе я скучал больше всех. Проклятая война и проклятое извещение «пропал без вести».

Ты ничего не потерял, Ларри. Мир сошел с ума с тех пор, как ты пропал. Большинство из наших мертвы. Иные погибли на войне… другие тоже погибли. Некоторые ждут смерти. Остальные просто ждут неизвестно чего.

Я вошел внутрь.

Ал Риз сидел в баре, заняв своей тушей целый угол, через два места от него сидел Лоферт с симпатичной, но суровой на вид девицей, а рядом Уил Фатер и Стив Лутц посасывали виски, молча разглядывая свои отражения в зеркале.

Похоже, сегодня будет веселый вечерок.

Когда я тронул его за плечо, он резко повернулся, намереваясь наброситься на помешавшего, но, увидев, кто это, побелел, как стена.

При общем пристальном внимании я сказал:

— К стене, толстяк. Руками упереться, ноги пошире и не вздумай сделать движение, которое мне не понравится.

Пистолет я держал так, чтобы все его видели. Для верности я велел Лоферту, Фатеру и Лутцу присоединиться к нему, и они без слов заняли позицию. Черт, я же был уверен, что они чисты, но, начав давление, нельзя ослаблять его ни на минуту. Завтра в штаб-квартире после жалобы Риза мне начистят холку, но сейчас я получал удовольствие. Публика тоже не без интереса наблюдала, как я ощупал их, проверил документы и разрешил, в конце концов, вернуться на свои места. Для троих это было обычным делом, но что касается Риза — да, для него это было совершенно новое ощущение.

В довершение всего я оттащил Риза в угол и постарался, чтобы меня слышал бармен, что гарантировало мне распространение новости быстрее любого телеграфа.

— Вот что, толстяк. Тут есть девочка по имени Паола Лис. Так ты держись от нее подальше, понял? — Я посмотрел в сторону Лоферта и компании и удостоверился, что они не пропустят ни слова. — Если ты или кто еще будет приставать к ней, я оторву тебе уши. Я хочу сказать — буквально: отрежу тебе уши. Сходи, посмотри на Фучи. Помнишь его? Помнишь, какая у него была симпатичная козлиная бородка? И знаешь, как его подбородок выглядит теперь? Это моя работа. И то же самое будет с твоими ушами. Понял, толстяк?

На прощанье я так ткнул его кулаком в живот, что он бы согнулся пополам, если бы мог. Лоферт взглянул на меня с нескрываемой злобой, остальные просто смотрели мимо.

Но они поняли, что я им сказал. Паола Лис была свободна.

Это было довольно несложно. Пока.

Пока я был лишь полицейский, случайно вернувшийся в родные пенаты, не одобривший их и решивший их немного почистить. Я мог пинать бандитов и заботиться о неудачниках. Об этом станет известно людям и, может быть, разговаривать с ними будет немного полегче. Может быть.

В шесть я постучал в дверь Марты и услышал, как она идет, чтобы открыть мне. Она снова переоделась, на ней были блузка и юбка, и от ее домашней улыбки у меня похолодело внизу живота.

Я чувствовал запах кофе и слышал, как на сковородке скворчали котлеты. Слюна наполняла мой рот.

— Проголодался? — спросила она, но, увидев выражение моего лица, добавила: — Все ясно, можешь не отвечать. Возьми пиво, остальное будет готово через минуту.

Н-да, дома меня никто так не встречает.

Во время ужина странная, невысказанная интимность висела в воздухе. Мы разговаривали о том о сем, оба невольно оттягивая тот момент, когда кофе, наконец, будет допито. Наливая мне вторую чашку, Марта сказала:

— Твои друзья перестали бы с тобой общаться, если бы узнали, что ты спутался с женщиной.

— Да нет. Большинство из них уже нет на этом свете.

— Странно, правда? — Она поставила чайник на плиту и снова села. — Как быстро летит время. Совсем еще недавно, помню, я бегала за вами с Ларри, чтобы вы взяли меня в игру… и либо ты отсылал меня с каким-нибудь дурацким заданием, чтобы я только не путалась под ногами, либо Ларри изображал, что вот сейчас он скальпирует меня своим томагавком…

— Да, я тоже вспоминал о нем недавно.

— Скучаешь?

— Мы все время были вместе, мы же близнецы, но не только поэтому… — Я пожал плечами. — Такова жизнь.

— Знаю.

С этим надо было так или иначе кончать, так что я сказал:

— Ты завершила свое расследование?

Грубое возвращение из прошлого в настоящее было ей так же неприятно, как и мне, и так же, как и я, она не подала виду. Деловито кивнув, она спросила:

— Докладывать устно?

— Давай.

— Основная информация получена от Мэрфи. У него есть свои люди на разных уровнях, и от них стало известно, что происходит какое-то брожение. Вожаки были весьма возбуждены и частенько мотались из Нью-Йорка в Чикаго и обратно. Что-то вроде серии совещаний на высшем уровне. И нити отчетливо тянутся к местной банде… да, Гас Уайлдер им необходим, но не это самое главное. Что-то другое, о чем никто ничего прямо не говорит.

— Значит, на нашу долю остаются одни догадки.

— Не совсем. Приказы, последовавшие за этими совещаниями, направили Лоферта, Фатера и Стива Лутца в наш район. Надо держать их в поле зрения, и мы что-нибудь да узнаем.

— Этих молодчиков нелегко расколоть, — напомнил я.

— У каждого ведь есть ахиллесова пята, не так ли?

— Как правило, — улыбнулся я.

Она уже начала рассуждать совсем как участковый полицейский, а не как служащий системы социального обеспечения.

— Так с чего мы начнем?

— С первых убийств.

— Но там же ничего нет. Никто ничего не видел.

— Поверь моему опыту, уликам только надо дать время созреть. А потом они сами посыпятся с груши, надо только слегка качнуть дерево.

— Не знаю, но допустим, — засмеялась она.

Глава седьмая

Вечерняя толпа уже покинула заведение Тонни, когда мы заявились туда. Парочка у бара да еще два занятых столика. Толстая Мэри обслуживала один из них, а Тонни за стойкой слушал последние известия по транзистору. Мы с Мартой взгромоздились на табуретки, Тонни увидел нас и подошел улыбаясь, впервые я видел на его лице улыбку, впервые за последние годы. Он сказал «холле» своим красивым неаполитанским голосом и автоматически вытащил два пива.

— Хорошо, что ты помог этим девочкам, Джо, — сказал он. — Я их видел, они очень довольны. Это ужасно, если женщина вынуждена идти на панель, где всякий может делать с ней что захочет. Ужасно.

— Им лучше бы держать язык за зубами, а то публика подумает, что полиция занялась социальной благотворительностью.

— Нет, нет. Никто так и не думает. — Он понимающе посмотрел на нас. — Вот вы двое, вы же здесь родились… Хорошо, Джо, что ты вернулся. Скверно здесь сейчас, очень скверно.

— Эти убийства?

— И они тоже. Очень плохие дела.

— Я в другом отделении и сейчас не при исполнении. Ну их к дьяволу!

На его лице появилось хмурое выражение.

— Кто о нас думает, Джо? Полиция? Ей наплевать. Убили кого-то, ну и что? — Он наклонился вперед и сказал доверительно: — Этот убийца, он все еще здесь. И он может убить еще кого-нибудь.

— Что я могу сделать, Тонни? Думаешь, мне легко? Я же знал их, тех, кого убили. Я ходил с ними в школу.

Тонни пожал плечами.

— Они-то ладно. Может быть, они были не так и чисты. Но есть у нас порядочные люди. И они боятся.

— Ты боишься?

— Конечно. Я всегда боялся, например, этого болвана Рене Миллса. Я боюсь таких, как он.

Я понизил голос:

— Но-что с ним произошло, Тонни? У него вдруг появились деньги, каких никогда не было, а он ведь не настолько умен, чтобы мог их сам заработать. Он же был низкопробный жулик. И никто не дал бы их ему за просто так.

Тонни обежал глазами заведение, прежде чем ответить.

— Знаешь, что я думаю? Он держал кого-то в кулаке и доил его. Он ожидал еще денег. У него все было устроено.

— Да?

— Даже лучше. Я тебе скажу вот что, Джо. Этот Рене, он не ложился спать всю ночь, смотрел телевизор или играл в карты. Все время. Свет у него никогда не гас, как будто он боялся темноты. Потом вдруг — раз, и свет перестал включаться, когда стемнеет. Он приходит и уходит, но свет никогда не зажигается, а если и зажигается, шторы всегда задернуты, чего раньше никогда не бывало. У него там кто-то был, это точно.

— Прятал кого-то?

Тонни пожал плечами так, что пожатие это длилось не меньше трех секунд.

— Кто знает?

— Маловероятно. Какой болван рискнет довериться Рене?

Тонни презрительно выпятил губы:

— А если ему больше некуда деваться?

— Но Рене?

— Как бы то ни было, он выпер Нойзи Стаццио, не так ли? Нойзи был зол, как черт. Столько лет он жил вместе с Рене и платил почти по всем счетам, потому что боялся его. А теперь Рене его попер. Как тебе это нравится?

— Как мне это нравится? — повторил я. — И Рене чувствовал себя совсем неплохо, когда его кокнули?

— Конечно. Он был на коне. В этом вся загвоздка.

— По-моему, ничего в этом нет.

— Нет? — Он насмешливо посмотрел на меня. — А ты спроси Ала Риза. Этот толстяк, он знает. Он тут всеми командует. Он своего никогда не упустит. Он что-то имел на Рене, я видел, как Рене от него откупался, — доверительно сообщил мне Тонни.

Я прикончил свое пиво и взглядом велел Марте сделать то же самое.

— Да, Тонни, может, ты и прав. Может быть. Я не в своем районе и не хочу иметь лишних неприятностей.

— Иди в задницу, Джо. Когда вы с Ларри были мальчишками, вы доставляли здесь всем кучу неприятностей. Вождь… Вождь… как вы его тогда называли?

— Вождь Бешеный Конь, — сказал я.

— Да, да, сумасшедшие индейцы. Понатыкают перьев в волосы. А ты все время хотел быть полицейским и никто не хотел играть с тобой.

— Я всегда ловил преступников, — сказал я и постучал себя по лбу: — Здесь надо иметь кое-что для этого, даже если это игра.

— Теперь это уже не игра, Джо. Теперь это на самом деле.

— Ладно, я посмотрю, что можно сделать. Ты не болтай только, хорошо?

Я бросил мелочь на прилавок, и мы вышли. Толстая Мэри тащила гору грязной посуды на мойку.

Попасть в квартиру Рене Миллса не составило труда. Рукояткой револьвера я снес замок, который поставил владелец дома, и дверь распахнулась. Марта нашла выключатель и, удостоверившись, что занавески задернуты, зажгла свет.

Полиция обыскала комнату, ничего не нашла, хозяин сделал попытку навести порядок, вынес мусор и свалил грязную посуду в мойку, так что все мало-мальски существенные следы были уничтожены. Квартирка — типичные трущобы. В гостиной допотопный телевизор, пара мохеровых кресел и пара столов. В спальне кровать, стул и столик. Одежда, которую Рене носил, явно была из дешевого магазина готового платья, сильно поношена. Исключение составляла пара дорогих туфель, вовсе не ношенная. В кухню противно было войти — грязь, копоть, холодильник пуст. Но видно было, что жратвы тут запасалось немало. По следам в пыли заметно было, сколько на полках стояло банок, а корешок от счета, валявшийся на полу, был на сорок два доллара. Хозяин не собирался оставлять все это следующему жильцу.

Когда Марта обошла квартиру и вернулась, я спросил:

— Нашла что-нибудь?

— Возможно. Зайди-ка в гостиную на минутку. — Она показала на пол — на полу серия царапин тянулась от одного кресла к другому. — Мы знаем, что ищем… так что, по-твоему, это означает?

Я понял, что она имела в виду.

— Кто-то пододвигал одно кресло к другому, чтобы делать из них постель.

— Именно. Значит, у Рене действительно кто-то жил. — Она внимательно посмотрела на меня и присела на подлокотник кресла. — Итак, каковы же выводы?

Я принялся прохаживаться по комнате.

— Никакой нормальный человек не доверился бы Рене. Это должен был быть кто-то, кто знал его достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что сможет управиться с ним. Рене был хитрый малый. Так что, скажем, этому парню нужно было убежище и он готов был заплатить. Он входит в контакт с Рене, тот вышибает Нойзи Стаццио и поселяет этого парня у себя. Потом Рене решил показать коготки. Он собрался потрясти этого парня и что-то устроил, только он недооценил своего нового квартиросъемщика. Тот разгадал игру Рене и прикончил его.

Переходим дальше к Нойзи Стаццио. Люди редко меняются, а Нойзи всегда был вонючим пройдохой, который не любил, когда его выдирали из игры. Он все время ошивался поблизости, стараясь выяснять, что происходит, и, так или иначе, ему удалось пронюхать, кто был новый постоялец Рене. Если тот парень знал Рене, он, конечно же, знал и Нойзи. Когда Рене вышел из игры, Нойзи решил получить по счету из запасов нового жильца.

— Что и кончилось для него так же, как и для Рене, — сказала Марта.

— Да. Но этот парень сущий псих. Он убивает не моргнув глазом. Опыт и интуиция позволяют ему убивать, не оставляя никаких следов. Самое трудное, что мы не можем определить даже причины убийств. Он не шумит, не устраивает скандала, который может привлечь внимание. Он просто нажимает на курок, и все — человек, стоявший на его пути, устраняется.

Она нахмурилась и принялась покусывать ноготь.

— Но Хайми Шапиро…

— Здесь мне придется вернуться к тем временам, когда мы были еще детьми, — прервал я ее. — Хайми и Нойзи тогда все время держались вместе. Хайми обычно планировал всякие маленькие делишки, а Нойзи их реализовывал. Возможно, Нойзи не решился приняться за это дело один, опасаясь, что оно окажется ему не по зубам. Предположим, что он поделился с Хайми и они решили провернуть дело вместе. После убийства Рене наш парень передислоцировался, но им удалось выследить его, и Нойзи отправился на переговоры. Парень назначил свидание для того, чтобы расплатиться, но расплатился пулей, не раньше, однако, чем Нойзи, пытаясь спасти свою шкуру, сообщил ему, что в игре замешан еще один партнер.

— Звучит неплохо.

— Скорее всего, Нойзи даже не пришлось говорить нашему парню, кто был этим партнером. Парень автоматически догадался, прикончил Нойзи, отправился на поиски Хайми и нашел его.

— И теперь у нас остается только Даг Китчен, — сказала Марта.

— Паола Лис видела, как его убили. Даг встретил парня и узнал его. Это его и погубило. Он направился через улицу, чтобы поздороваться, потом увидел, что его ожидает, и бросился бежать. Он был единственный из них, кого убили в спину.

— Итак, Гас Уайлдер?

— Они все знали его. Здесь, в этом районе, все знают друг друга.

Я прекратил ходить и уставился в грязное оконное стекло.

— О чем задумался, Джо? — спросила Марта.

— Где-то здесь должна быть зацепка. У меня такое ощущение, что я уже слышал что-то, но, что — не могу вспомнить.

— Это придет.

— Но мне нужно сейчас.

— Расслабься. Тебе надо отдохнуть.

Я посмотрел на нее и улыбнулся. — Точно, маленькая Гигги, пошли отсюда и попробуем подойти к делу с другой стороны.

Когда мы вышли на улицу, послышались раскаты далекого грома и небо над Джерси временами отсвечивало розовым. Воздух стал прохладнее, западный ветер доносил запахи дождя.

Мы повернули к югу, дошли до угла и увидели Макнейла, участкового, закрывавшего коробку со служебным телефоном. Он отдал честь и сказал:

— Добрый вечер, лейтенант. Я как раз собирался искать вас.

— В чем дело?

— Сержант Бриссом просил вас позвонить.

— Спасибо, Хол. Есть что-нибудь на Лоферта и его бражку?

Полицейский кивнул.

— Что-то усиленно разнюхивают. Похоже, что они разделили район на секторы и прочесывают их. У одного из них мне удалось выведать, что они ищут новое лицо. Новых лиц здесь полно, но они их не интересуют. Им нужен кто-то, кто был здесь хорошо известен, но кого давно уже здесь не видели.

— Никаких имен?

— Вы же знаете этих людей. Они не намерены совать свой нос туда, где рискуют потерять его. Эти убийства их изрядно напугали.

Я оставил его беседовать с Мартой, открыл коробку телефона и попросил дежурного оператора соединить меня с Маком Бриссомом.

— Сканлон, Мак. Что за шум?

— Хей, Джо. Дело вот какое… Мы переходим к активным действиям. Тут попался один из чикагских бандитов по старому убийству второй категории, и окружному прокурору удалось заставить его говорить, так как малый надеется свести обвинение к непредумышленному убийству. Так вот, банда получила приказ подготовить группу отвлечения и прикрытия для большого ограбления из расчета пятидесяти процентов, если дело выгорит. Дело выгорело, все в порядке, только в последний момент парень, который держал в руках всю сумму, позволил постороннему вырвать ее у себя из рук и тем все испортил.

— Что за ограбление, Мак?

— Очевидно, монреальское дело. Как посторонний узнал о нем, неизвестно. Возможно, он был знаком с одним из участников, и тот по пьянке проболтался. Зная, что местная банда отряжена на защиту, они могли быть менее осторожными, рассчитывая, что в такой ситуации никто на рискнет вмешаться.

— Детали?

— Этот самый посторонний поджидал обладателя суммы у мотеля, в котором тот жил. Когда тот вышел, он, ткнув ему кольт в ребра, заставил ехать в глухое место, задушил его там ремнем, забрал деньги и исчез.

— Идентифицирован?

— Нет, он был в маске. Но когда он вытащил револьвер, из кармана выпали пятидолларовая купюра и листок бумаги. На листке был телефонный номер кондитерского магазина Зигмунда Джонса в вашем районе.

— Знаю такой. Рене Миллс содержал пару проституток в этом же доме, на верхнем этаже.

— Это что-нибудь дает? — спросил Мак.

— Пожалуй. Гас Уайлдер как-нибудь связан с этим?

— По датам все подходит. Уайлдер смотался за две недели до монреальского дела. Он мог знать, что происходит внутри банды, и мог оказаться на месте для того, чтобы подобрать деньги. Уайлдер был не дурак. Он знал, что банда не позволит ему жить спокойно, пока есть хоть какой-то шанс, что он может проболтаться об их деятельности. Но он и не хотел совсем уж сдаться. Если бы он замолчал, для него нашлось бы немало обвинений, так что единственное, что ему оставалось, это быть выпущенным под залог и скрыться.

— Так что банда наладила своих ребят наперехват ему, — заключил я.

— Вот такая вырисовалась картина. И кроме как к брату, ему больше некуда деваться.

— Он звонил Генри и просил пять сотен.

— Естественно. Ему нет никакого смысла пускать горячие денежки сейчас в оборот. Или же он просил деньги до того, как провернул эту операцию. Проверь даты на своем конце, ладно?

— Сегодня же. Позвоню сразу после того, как побываю у Генри Уайлдера.

— О’кей. Пока.

Я повесил трубку, закрыл коробку и вернулся к Макнейлу и Марте. Ветер усилился, и я почувствовал на лице первые редкие капли дождя. Макнейл спросил:

— Могу чем-нибудь помочь, сэр?

— Просто держи глаза открытыми. У меня такое ощущение, что скоро что-то должно случиться.

— Будет сделано. — Он пошел прочь, потом остановился и обернулся. — Кстати, Бенни Лоферт и Уил Фатер имели долгую беседу сегодня с Алом Ризом.

— Где?

— В задней комнате у Банни.

— Откуда сведения?

— Парень по имени Гарри Воуп.

— Знаю такого. Скажите ему спасибо.

Макнейл отдал честь и отправился обходить свой участок.

Генри Уайлдер не пришел в восторг от моего появления. Со времени нашей последней встречи он, казалось, весь внутренне скорчился, и это сквозило в каждом его слове. Нет, Гас больше не связывался с ним, и что касается его, то он надеется, что никогда больше не услышит о нем. Я спросил его, когда был последний звонок, он подумал минуту и назвал день. С некоторым усилием я мысленно вставил эту дату в общую картину. Звонок Гаса был после того, как он сбежал, но до монреальского дела, так что Мак Бриссом мог оказаться правым. Гасу некуда было деваться, и он направился в единственное относительно безопасное для него место, учитывая мрачный характер именно этого района города.

Итак, что же произошло? — думал я. Гас мог направиться сюда, так как хорошо знал окрестность и людей. Сомнительно, чтобы он рискнул довериться кому-то, даже сводному брату, так что самое простое для него было окопаться где-то на время, пока он будет прощупывать Генри. Потом начались неприятности — он встретил Рене, тот узнал его и ему стало известно про трюк с деньгами. Они заключили соглашение, но Рене этого было мало, он хотел заграбастать все денежки. Он убедил или вынудил Гаса переехать к нему, чтобы легче было его обработать, но в результате ему пришлось жизнью заплатить за собственную жадность.

Все сходится, вплоть до Дага Китчена включительно. Даг был добродушный и общительный парень, который всех знал и не упускал случая поздороваться и пожать руку. Гас отсутствовал достаточно долго, для того чтобы его появление заслуживало приветствия со стороны Дага, что и привело к убийству. Даг узнал Гаса, и Гас его убил. И маленького желудя вырастает огромный дуб. Примитивная пословица, но верная.

Мы попрощались с Генри Уайлдером и вышли на улицу. Асфальт был усеян темными точками начинающегося дождя. По дороге я пересказал свои соображения Марте, и ее заключение совпало с моим.

— Мне кажется, все так, Джо.

Я покачал головой и поднял воротник, защищаясь от ветра.

— Не знаю, не знаю. Чего-то в этой картине еще не хватает. Не все детали на месте.

— А когда они бывают все на месте?

Я улыбнулся.

— В большинстве случаев.

Когда мы приблизились к магазину Папы Джонса, он уже закрывался. Почти все огни были погашены, и он засовывал дневную выручку в карман, когда мы вошли. Заметив Марту, он улыбнулся, но при виде меня его лицо внезапно напряглось и плечи под просторным пиджаком дрогнули. Видимо, он не забыл, как давным-давно он проломил мне нос штангой от навеса, а я пообещал вернуться и разнести его лавку вдребезги, но дальше битья стекол так и не пошел.

— Легче, легче, Папа, — сказал я. — Кто прошлое помянет, тому глаз вон.

Для разрешения его сомнений я показал ему значок. Было забавно следить, как лицо его меняло выражение. Наконец он через силу сглотнул и прохрипел:

— Джо?

— Собственной персоной.

— Но… полицейский?

— Неужели не слышали? Я здесь уже несколько дней.

— Я… отсутствовал. Ронни присматривала… за лавкой.

— Ронни — его племянница, — пояснила Марта.

Папа Джонс нервно поглядывал на нас, пальцы его теребили пуговицу на пиджаке. В присутствии полиции они всегда нервничают.

— Так… что вам, собственно, надо? Я закрываюсь.

— Гаса Уайлдера помните, Папаша?

Он кивнул, причем его вставные зубы довольно явственно лязгнули.

— Конечно, я его помню.

— Давно видели?

— Он убрался отсюда много лет назад. Он…

— Я спросил не об этом.

Папа Джонс поджал губы.

— С тех пор я его не видел.

— Но вы его знали довольно хорошо, не так ли?

Он снова попытался сообразить, что же мне нужно, не сумел и ответил:

— Да, пожалуй. Он часто звонил и заглядывал ко мне. Покупал сигареты и все такое.

— Номер телефона менялся в последнее время?

Он осклабился и покачал головой:

— Тот же, как и тогда, когда вы, мальчишки, пользовались им. Аппарат менялся, конечно, но не номер. А что?

— Да так.

— А что — телефон? Все им пользовались. Рене Миллс, Стаццио… Да в округе не найти ни одного человека, который бы не пользовался им. Здесь в округе мало у кого есть свой телефон, — добавил он вызывающе.

— Конечно, конечно, — успокоил я его. — Но если Гас вдруг объявится, дайте нам знать, хорошо?

— Да, — сказал он, но видно было, что он этого не сделает. — А почему бы вам не обратиться к его брату?

— Само собой. Просто сделайте, что я вас просил, а то я выполню то свое обещание. Не забыли?

— Конечно, не забыл. Порядочными хулиганами вы были, пацаны, это точно, — пробормотал он. Потом лицо его слегка побледнело, и он внимательно посмотрел на меня.

Я широко улыбнулся и взял Марту за руку:

— Пошли, малыш.

Папа Джонс захлопнул Дверь, как только мы вышли, и с грохотом опустил железную штору.

— Ты произвел впечатление, — сказала Марта.

— Да, он всегда меня побаивался.

— Так что из этого следует?

— Круг сужается. Как он сказал, все пользуются этим телефоном. Гас Уайлдер воспользовался им, и Рене Миллс прихватил его здесь. Скорее всего, он дождался, когда тот выйдет, чтобы Папаша Джонс не видел их вместе. И понятно, почему этот номер был записан у Гаса — запасной номер на случай, если телефон его брата прослушивается.

В небе продолжало погромыхивать, и молнии подбирались все ближе. Дождь постепенно набирал силу, загоняя обитателей района в дома. Мы двинулись по направлению к заведению Банни, надеясь ускользнуть от надвигавшейся грозы. Людей на улице не было, машин тоже, лишь изредка проезжало редкое такси или грузовик торопился побыстрее выбраться из-под дождя.

Я услышал странный шлепок о кирпичную стену, прежде чем осознал, что это такое. Звук позади меня был заглушен шумом ветра, но он мог исходить только из одного места. Я схватил Марту за руку и, рванув ее за собой, бросился бежать через улицу. Как раз, когда мы достигли середины, она вдруг споткнулась и вскрикнула, и я понял, что она ранена. Я чертыхнулся про себя, но мы наконец достигли тротуара и прижались к стене, причем мой револьвер был уже наготове.

— Джо…

— Куда попало?

— Пустяки. — Она дотронулась кончиками пальцев до своего плеча. Платье было разорвано, и материя вокруг разрыва покраснела. — Царапина.

— Держись вне его поля зрения. Он в одном из тех домов. Я сейчас двину туда и, если он выскочит, возьми его на мушку. Сможешь?

— Не беспокойся. — Она коснулась моей руки. — Но как ты пойдешь туда… один?

— Нет времени искать подмогу. Я знаю эти дома как свои пять пальцев. Будь осторожна.

Прежде чем она успела ответить, я взбежал на крыльцо соседнего дома, толкнул дверь и устремился вверх по лестнице. В доме не было ни одной пустой квартиры, и я знал, что никто не позволит убийце воспользоваться своей. Стрельба велась с крыши, и сейчас стрелок искал слуховое окно, чтобы скрыться.

В доме было четыре этажа, и, когда я выбрался на крышу через слуховое окно, отворив ржавую дверцу, скрип ее петель прозвучал, как визг затравленного животного в темноте. Я бросился на мокрую от дождя поверхность крыши и прокатился под защиту обшарпанной кирпичной каминной трубы, тщетно пытаясь различить в темноте какое-либо движение или контуры фигуры.

Слишком часто приходилось мне играть в такую игру на этих крышах. Они были мне знакомы еще с тех времен, когда мы превращали их в леса и прерии, играя в ковбоев и индейцев или в грабителей и полицейских. Мне почти казалось, что Ларри находится рядом со мной, старина Вождь Бешеный Конь, что я слышу свистящий шепот Рене Миллса от ближайшего карниза, что нервное покашливание Хайми Шапиро выдает наше местоположение противной стороне. В руках у нас были водяные пистолеты или пистолеты с пистонами… а сейчас они были заряжены свинцом и для кого-то игра должна была кончиться смертью.

Я различил его прежде, чем увидел. Я услышал лязг металла и проклятье и улыбнулся, потому что понял, что произошло. Пожарная лестница, которой не пользовались двадцать лет, держалась на соплях и болты выкрошились из цементных креплений, хотя снизу все выглядело довольно надежно. Спуститься по такой лестнице — задача не для слабонервных.

Вспыхнула молния, я увидел согнутую фигуру, бежавшую вдоль края крыши, и выстрелил в воздух. Он оглянулся, мелькнув белым овалом лица, выстрелил в моем направлении, затем бросился к ближайшей лестнице и исчез за краем крыши.

Тогда я побежал. Я рискнул в расчете на то, что он был один, и бежал открыто, лавируя между трубами и телевизионными антеннами, стараясь не налететь на веревки для белья. Подбежав к месту, где он исчез, я заглянул вниз. Внизу подо мной мрак был слишком густ, темнота слишком плотной, чтобы я мог разглядеть какое-либо движение, так что мне пришлось рискнуть. Я уже ухватился за поручни, перекинул ноги и начал нащупывать перекладину, когда услышал крик — сдавленный вскрик, который превратился в вопль ужаса, оборвавшийся тошнотворным глухим ударом тела о камни двора.

Теперь, пожалуй, не имело смысла испытывать лестницу. Я вернулся тем же путем, каким пришел, минуя любопытных лиц, выглядывавших из дверей и исчезавших при виде значка в моей руке, который я показывал им, чтобы избежать вопросов. Он лежал на спине, мертвый, как мешок с углем, все вокруг было забрызгано красным, пистолет по-прежнему в кармане и воинственное выражение на лице. Уил Фатер закончил здесь свой земной путь.

А я нет. Мне необходимо было выяснить, о чем это он беседовал с Алом Ризом и Бенни Лофертом в задней комнате у Банни.

Глава восьмая

Когда парни из экспертизы закончили свою работу и тело унесли, я проводил Марту домой. Доктор заклеил ей царапину, причем Марту больше беспокоило порванное платье, нежели рана. Дома она приняла душ, переоделась в домашнее и приготовила кофе, все еще возбужденная необычным ощущением — ощущением человека, в которого стреляли.

Послышался звонок, и Марта направилась открывать дверь. Вошли капитан Оливер и инспектор Брайан. Марта налила им кофе, и они присели к столу. На их лицах нельзя было прочитать ничего, кроме того, что им очень приятно сидеть в тепле и пить кофе, а не торчать на холоде под дождем. Капитан Оливер сказал:

— Плохи дела, Джо. Давление усиливается.

— В результате чего мы избавились еще от одного бандита. Что тут плохого?

— Избиратели жалуются. Такие события не способствуют увеличению числа голосов.

— Это полицейское дело, не политический футбол.

— Может быть, но когда это попадет в газеты… У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу?

— В некотором смысле, — кивнул я.

— Желательно что-нибудь более определенное. Мы собираемся начать повальные обыски с целью найти Гаса Уайлдера.

— Только попробуйте, и все двери захлопнутся перед вами, — предупредил я его. — Для того чтобы обыскать каждый дом, вам придется добиваться ордера, а к тому времени парень уже давно смоется. Вы думаете, никто ничего не понимает? Не так уж трудно сложить два и два. Они видели меня, они знают, где я был и с кем говорил. Они прочтут газеты и сделают свои выводы.

— Мы еще не объявили, что нами установлена личность Уила Фатера.

— Все равно, они же знают, что это я был на крыше. С этого момента я не просто полицейский, пришедший повидать знакомую. Они поймут, что я веду расследование, и замолчат. Мне надо было бы еще денька два, чтобы довести дело до конца. Дело какое-то дурацкое, неестественное. Не вяжется в нем что-то. Должна быть какая-то зацепка.

— Например?

— Не знаю.

— Ну, хорошо — два дня, — сказал инспектор Брайан.

— Должно хватить, — согласился я.

Они ушли, я допил кофе и сидел, глядя я окно на улицу, которая была моим стадионом в этой игре. Подошла Марта, села на подлокотник кресла и принялась рассеянно ерошить мне волосы.

— Размышляешь, Джо?

Я протянул руку и обнял ее, ощутив под платьем молодое упругое тело, живое и горячее. Мои пальцы гладили кожу ее бедра, и я почувствовал, как в ответ на прикосновение она невольно придвинулась ближе. Труп еще не успел остыть на улице, а внутри меня уже поднимался горячий комок, готовый взорваться, и я ничего не мог с ним поделать.

— Сказать тебе, о чем я сейчас размышляю?

— Пожалуй, я и так знаю, — сказала она.

Мои руки слишком долго держали оружие, чтобы быть мягкими и нежными, но она ни словом, ни звуком не выразила своего неудовольствия.

За окнами разразилась настоящая гроза, но прошло не меньше часа, прежде чем мы обратили на нее внимание. Марта пошевелилась, проснувшись почти одновременно со мной.

— Джо…

— Мне надо идти, малыш.

— Зачем?

— Он все еще на свободе.

— Кто это, Джо?

— Я еще точно не знаю. Не уверен.

— Ты не можешь сказать мне?

— Нет.

— Тогда я пойду с тобой.

— Ты останешься. Это приказ. Твоя роль окончена. Я не могу использовать тебя больше.

— Пожалуйста, Джо!

— Ни в коем случае. Теперь заговорили револьверы. Я не могу тобой рисковать. Я хочу, чтобы ты была там, куда я могу к тебе вернуться.

— А ты вернешься?

Я привлек ее к себе и поцеловал, почувствовал, как она слегка задрожала, и сказал:

— Я вернусь. Мы начали слишком давно, чтобы’ бросить все это сейчас. Теперь мы вместе, ты и я. Мы снова вернулись туда, где начинали, но теперь наше положение лучше — у нас есть что-то впереди. Ты мне нужна.

Очень просто и спокойно она ответила:

— Я твоя, Джо. Я всегда принадлежала тебе.

— Я знаю, — сказал я.

Убийство всегда вызывает оживление. Публика на все лады обсуждала происшедшее, и заведения Донована и Банни были забиты до отказа. Но того, кого я искал, там не было. Ну и что, ничего страшного. Есть еще тысяча мест, где он может оказаться.

Мне пришлось обойти их все. Я не скрывал своих намерений и позволил обсуждать их так, как им хотелось. Это не должно было занять много времени. Ожидая, я продолжал свой обход, и везде, где появлялся, люди замирали и делали вид, что ничего не замечают, внимательно наблюдая за мной, потому что знали — до конца еще далеко.

Появился Гарри Воуп. Он скрывался в тени около аптеки и свистнул, когда я проходил мимо, показавшись на свет лишь на секунду, чтобы я мог узнать его. Когда я приблизился, он снова исчез в тени.

— Сканлон…

— Хэлло, Гарри.

— Это был Уил Фатер, не так ли?

— Все гадают, кто это был.

— Но не я. Я знал, что они что-то замышляют. Я же говорил вам.

— Что еще вы знаете?

— Сколько денег было у Фатера при себе?

— Долларов двести, не больше.

— Странно, — сказал Гарри. — Ал Риз обещал ему больше. Я их слышал. Этот Фатер — болван: за пять тысяч он взялся бы прикончить самого себя.

— Значит, Риз обещал ему пять тысяч? Но где он мог их взять?

— Он уверял, что они у него будут. И скоро. Ему удалось убедить Уила. Он сказал, что не стал бы связываться, если бы не был уверен.

— А где Риз сейчас?

— Это я и хотел сообщить вам. Я видел его у дома Грэфтона. Это в двух кварталах отсюда…

— Я знаю, где это, — сказал я.

— Риз вылез из машины и шел к дому. На нем был плащ, и он держал зонтик, и, когда навстречу ему попалась пара прохожих, он прикрылся этим зонтиком, как будто не хотел, чтобы его узнали.

— Видели, куда именно он пошел?

— Дождь был слишком сильный. Я потерял его из виду около дома, где живет Паола Лис. И не стал ждать. Я сразу отправился искать вас.

— Ладно, Гарри, спасибо. Мотай отсюда и помни — ты меня не видел.

— Ясно. Ни слова. Вы устроите Алу то, что он заслужил?

— Будь спок.

Я подождал, пока он уйдет, потом пересек улицу. Дом Грэфтона был мне хорошо знаком. Двадцать пять лет назад я был у него на побегушках, выполнял разные поручения и жестоко дрался с другими за право продавать газеты на его углу.

В пятидесяти футах от перекрестка стоял старомодный «шевроле» с закрытыми дверцами. Мельком взглянув на него, я пошел вдоль улицы, внимательно осматривая каждый дом. В любом темном подъезде или за темным окном мог скрываться убийца. Раз была одна попытка, значит, будут еще. Уил Фатер мертв, но Уил Фатер работал за деньги, а тот, кто стоял за ним, жив и на свободе.

Но зацепочка все-таки была. Если Гас Уайлдер появился в округе, Ал Риз не мог не знать об этом. Политические боссы обязаны знать все о своем районе. И если имеется пирог, от которого можно откусить, Ал Риз не позволит себе упустить такую возможность, а другим — помешать ему.

Все было довольно очевидно. Рене Миллс просчитался и потерял свою долю. Ал Риз не собирался упустить свою. Он мог обещать Рене защиту за деньги, и, несмотря на то, что Рене убили, рассчитывал получить их. Он был делец классом повыше, чем Рене, да, повыше. За его спиной стояла банда, которую он представлял. Всякий, кто появлялся в его районе, должен был платить ему дань, хотел он этого или нет.

Впереди показался дом Паолы Лис.

Чистая работа, Ал, подумал я. Парень сидит в дыре, ему нужна женщина. Ты устраиваешь ему это, прихватываешь его со спущенными штанами и вкручиваешь в него винт. Может быть, как раз сейчас ты занимаешься именно этим, и я прихвачу вас обоих одним ударом.

Подходя к крыльцу с истертыми ступенями из песчаника, я достал револьвер и проверил барабан. Я уже собрался было подняться по ступенькам, как внезапная вспышка молнии осветила улицу, и я заметил быстрое движение за решеткой, ограждавшей цоколь дома на другой стороне улицы.

Мысль моя работала четко, не быстро, а именно четко. С их точки зрения, я пока что был одним из прохожих. Я держался неосвещенной стороны улицы по привычке, и, если они не видели револьвера, моя остановка у дома Паолы Лис могла быть случайной. Я наклонился, сделав вид, будто завязываю шнурок на ботинке, потом подняв воротник плаща, запахнулся поплотнее и пошел дальше с бесцельностью человека, поссорившегося с женой и ушедшего из дома.

Я не оглядывался, дабы проверить, сработала ли моя уловка. Я дошел до угла, нашел щель между домами, протиснулся сквозь мусорные ящики и старые упаковочные коробки, добрался до забора и перелез через него.

На мгновение мной овладело странное чувство, будто все это старая детская игра. Много лет назад мы пробирались по тем же щелям, мимо тех же мусорных ящиков, перелезая через те же заборы, спасаясь от Ральфа Каллахана, преследовавшего нас за очередной дебош, который мы устроили. Но теперь все было наоборот, и теперь я был полицейским.

Все те же двери в подвалы окружали меня, обшарпанные доски, ржавые, расшатанные петли. Я открыл одну, спустился вниз, освещая карманным фонариком. Посреди подвала, как и прежде, торчала укутанная асбестовой шубой печь, словно старый, грязный, мертвый идол, сбоку тускло поблескивала куча угля. Теперь здесь было немного почище, может быть потому, что пожарный инспектор чаще осматривал подвалы и штрафовал домовладельца.

Расхлябанная лестница вела на первый этаж. Дверь была заперта, но хороший удар плечом вышиб замок, и она распахнулась, ударившись о стену с таким стуком, что его, наверное, услышал весь дом.

Но нет, дом удара двери о стену не услышал. Удар потонул в резонирующем грохоте стрельбы, прокатившемся по всему подъезду и, казалось, еще долго отскакивавшем от стен и дверей. Выстрелы следовали один за другим слишком быстро, чтобы я мог определить калибр, сначала три подряд, потом два, еще один, и вот уже только и остались, что острый запах карбида и затухающая реверберация, покрываемая воплями жильцов и визгом какой-то женщины, требовавшей полицию, снаружи, на улице.

Стараясь держаться поближе к стене, я бросился вверх, перескакивая через ступеньки, едва не упал, споткнувшись о тело, и тем спас свою жизнь. Сверху ударил выстрел, осыпав меня брызгами штукатурки и дерева, шаги пробежали вверх по лестнице, замерли, пробежали еще и снова остановились.

Это было уже слишком. Я должен был его задержать. Я бросился вверх, держа револьвер наготове, почти желая, чтобы он снова начал стрелять и я мог бы ему ответить. Но никто в меня не стрелял. Дверь на крышу была распахнута, и я, не задумываясь, выскочил на дождь и тут же нырнул к парапету.

По-прежнему ни выстрелов, ни звука удаляющихся шагов. Только мертвая неподвижность и ощущение, что я один. Я пошел вдоль парапета, пристально вглядываясь вниз. Грохнул мусорный ящик, скрипнула доска забора, и я увидел силуэт человека, перелезающего через забор. Я тут же выстрелил на всякий случай, хотя и понимал, что слишком далеко и темно, затем спустился вниз по лестнице.

Стив Лутц валялся на ступеньках около площадки, и половина его головы была размазана по ближайшей стене. У двери квартиры Паолы Лис лицом вниз лежал Бимиш, и вся площадка была залита кровью, вытекшей из раны в его горле. Я пинком отворил дверь и вошел, еще не зная, что там обнаружу. В кухне горел свет, и прямо под лампочкой в кресле жирной горой сгрудилось то, что осталось от Ала Риза. Пуля попала ему в грудь и вышла со спины, оставив дыру величиной с кулак, и, насколько я мог судить, выстрел был сделан кем-то, стоявшим в двери, ведущей в спальню.

Паола лежала на кровати, широко раскрытые застывшие глаза смотрели в потолок, тело изогнуто в мучительной агонии — над ней явно поработал большой специалист по части извлечения удовольствия при виде чужой боли. Она должна была быть мертва. По крайней мере я решил, что она мертва, и, очевидно, тот человек тоже. Внезапно я заметил движение ее груди, судорожная спазма, последнее усилие человеческого тела, цепляющегося за жизнь.

Ее губы шевельнулись, и я склонился над ней.

— Паола… это Джо Сканлон.

Она пошевелила губами, пытаясь повторить мое имя.

— Паола… Кто это был?

Слабый шепот ее голоса был едва различим. Я склонился ниже и услышал, как она прошептала:

— Ал… собирался… позволить мне… работать. Он попросил… об одолжении.

— О каком?

— Встретиться… здесь, — выдавила она с трудом.

— С кем, Паола, с кем?

Вместо ответа она сказала:

— Ал… должен был прийти… первым. Но… первым пришел он. — Дыхание толчками вырывалось у нее из груди, ей становилось все труднее говорить. — Он был ужасен. Он меня… — Воспоминание о том, что произошло, прервало ее слова.

Через несколько секунд ее губы зашевелились опять.

— Вошел… Ал. Он… сел. Я попыталась крикнуть… тогда он… ударил меня.

Очень осторожно я опять спросил:

— Кто, Паола, кто?

Ее глаза перестали блуждать и попытались сфокусироваться на мне. Я протянул руку, чтобы коснуться ее, она отпрянула, и из ужасной раны на голове хлынула кровь. Ее рот открылся в крике боли, но крик так никогда и не раздался. Она умерла, и лицо ее было перекошено, губы искривлены, а в глазах стоял страх, страх человека, глядящего в лицо смерти.

Внизу отчаянно взвизгнули тормоза, и я услышал тяжелые шаги на лестнице. Появились полицейские, сфотографировали тело, записали мое заявление и отправили трупы в прибывшей машине «скорой помощи». На улице, несмотря на дождь, скопилось порядочно любопытных. Затем Оливер и Брайан отвели меня в сторону, и все было так же, как в ту первую ночь, когда меня вызвали взглянуть на тело Дага Китчена.

Капитан Оливер сказал:

— С этим надо кончать. Дело зашло слишком далеко и стало слишком открыто. Если мы его не поймаем, нам не сносить головы. Да и вам тоже.

— Подите вы…

— Но вы же были здесь, — тупо сказал инспектор Брайан.

— Был — слишком поздно. У меня не было выбора. Я же вам сказал, что заметил кого-то на другой стороне улицы. Допустим, это был Бимиш или Лоферт. Ал Риз назначил нашему убийце свидание и прихватил их для верности. Но убийца оказался хитрее и проворнее. Он пришил Риза, дождался Бимиша и Лоферта и расправился с ними тоже.

Брайан кивнул:

— Надо подождать результатов баллистической экспертизы, но пули, которыми были убиты Бимиш и Лоферт, того же калибра, что и та, которая попала в стену над вашей головой. Пулю, которой был убит Риз, мы еще не нашли.

Говорить больше было не о чем, и мы еще некоторое время молча стояли под дождем. Потом капитан Оливер кашлянул и, не глядя на меня, произнес:

— Нам придется снять вас с этого дела, Джо, напряжение слишком велико.

— Вы дали мне два дня, — напомнил я ему.

— Ничего не могу поделать, Джо. Если бы Паола Лис заговорила, мы бы еще имели что-то, а сейчас находимся в совершенно подвешенном состоянии.

— Дайте мне хотя бы сегодняшний вечер.

— Хорошо, но не больше, — сказал Брайан резко. — Я уверен, что это ничего не даст, но валяйте. А теперь пошли к чертовой матери с этого дождя.

Глава девятая

Медленно я шел вдоль квартала, в котором родился и вырос, ощущая его запах, почти физически чувствуя на лице прикосновение его воздуха, шел и думал о том, что произошло, и пытался привести все в порядок, но ничего у меня не получалось.

На углу я остановился, открыл коробку с телефоном, оторвав Мака Бриссома от его вечернего кофе и последних сообщений, чтобы вкратце изложить ему происшедшее.

— Худо дело, Джо, — сказал он.

— Да. Мы проверили насчет Гаса Уайлдера и…

— Забудь о нем, — сказал Мак. — Дело Уайлдера закрыто.

— Что?

— Час назад обнаружено его тело. Он застрелился из пистолета калибра 22 в тот самый день, когда должен был появиться в суде. Доклад коронера как раз у меня на столе. Все это время он был мертв.

— Проклятье, — сказал я. Я повесил трубку, закрыл телефон и пошел дальше по улице.

Все узлы на веревке затянулись, и сама она была натянута до предела. Это была уже совсем другая веревка, и узлы на ней были завязаны странным образом, но они образовывали вполне определенный рисунок, смотреть на который мне не доставляло ни малейшего удовольствия, — рисунок петли.

Теперь я знал, куда я иду. Это было единственное место, куда я мог идти. Нет, Паола Лис не заговорила, но она и без слов сказала что-то, что было важнее всего. Она сказала мне то, что сказал и Папаша Джонс, но что я не хотел слышать — и намеренно не слышал, пропустив мимо ушей.

Много фактов указывало на истину. Даже тот простой факт, что я вновь вернулся сюда, был одним из них. Я не мог не вернуться. Я дошел до угла, где стоял патрульный автомобиль, и попросил шофера отвезти меня на улицу, которую ненавидел больше всех. Строители уже начали сгонять сюда технику, которая должна была стереть с лица земли этот источник заразы, чтобы построить на этом месте типовые здания по типовым проектам на деньги налогоплательщиков, которые затем сами же превратят их в прекрасные помойки.

Я не спеша вылез из машины, отпустил шофера и остановился, глядя на темные окна квартиры. Забрызганные холодным дождем стекла, напоминавшие черное зеркало, смотрели на меня, словно злые глаза на мерзком злом лице здания. Было в нем что-то отвратительное, гадкое и тошнотворное, чему даже не было названия.

Там, наверху, за этими слепыми стеклами я должен буду убить самого себя. Там, наверху, мне предстоит узнать, что это значит — быть мертвым, как я буду выглядеть мертвым, предстоит примерить маску смерти.

Тяжелый револьвер оттягивал карман, так что я вытащил его и пересек улицу с револьвером в руке. Дверь парадного была распахнута. Внутренняя тоже. За ними зияли черная разверстая пасть парадного и зубы лестницы.

Один пролет вверх и направо.

Мысленно я представил свое лицо на полу, полуосвещенное жиденьким светом голой электрической лампочки, полуоткрытые глаза, отвисшая челюсть. Ни следа сознания, ни следа мысли, ничего. Просто лицо мертвого.

Грязные выбитые ступеньки под ногами, с каждым шагом затхлый, но такой знакомый запах становился все ближе. По старой привычке я старался не наступать на ступеньки, отставшие от стены, и так же, как в детстве, считал шаги.

Осталось четыре шага, потом три, потом два, один. Я на площадке. Дверь в десяти футах от меня. Я не тороплюсь. Я вовсе не спешу увидеть, как будет выглядеть мой труп.

Я медленно подошел к двери и взялся за ручку левой рукой, подняв в правой свой 38-й. Вспомнив, как все началось, я подумал о том, насколько это нелепо. В некотором смысле у этой истории было два начала, и первое оказалось последним, а последнее — первым. В одну секунду передо мной промелькнула вся история и очевидной до абсурдности стала простота и глупость всего дела.

Толчком ствола револьвера я открыл дверь. Зажигать свет не понадобилось. Комната была залита оранжевым светом натриевого уличного фонаря. Человек лениво развалился в старом потрепанном кресле, и дымок от сигареты вился над ним.

— Привет, Ларри, — сказал я.

И мой собственный брат-близнец, тот, кого мы называли Вождь Бешеный Конь, кого я считал давным-давно мертвым, взглянул на меня со своей широкой насмешливой улыбкой, которая всегда делала его таким привлекательным, и сказал:

— Я все ждал, когда же ты, наконец, объявишься, Джо.

— Вот я и тут.

— Плохо.

— Для кого?

Он затянулся в последний раз и швырнул окурок на пол.

— Полагаешь, что загнал меня в угол, не так ли?

— А разве нет?

Он отвернулся и пожал плечами:

— Я думал, ты умнее.

— Я тоже.

Я умолк, глядя в собственное лицо. Пока он молчал и не двигался, это был я. Внешне между нами не было разницы, разве что самая малость. Но внутренне мы были далеки друг от друга, нас разделяла пропасть.

Вождь Бешеный Конь. Очень удачное прозвище.

С этим было трудно примириться, но это было так. Он был бешеным. Бешеным животным, которое следовало уничтожить.

— Но почему, Ларри?

— Какое это имеет значение?

— Может быть и имеет.

Он снова улыбнулся и потянулся в кресле.

— Слушай, братишка мой, у тебя своя дорога, а у меня своя. Но мы ведь все равно остаемся братьями, не так ли? Как я уже сказал, ты думаешь, что загнал меня в угол.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Слушай, отвяжись. Что — почему?

— Начни с самого начала, Ларри, или хочешь, я это сделаю за тебя?

— Ну, давай послушаем твою версию, братишка. Ты всегда был умником. Ты обожал изображать полицейского и, я вижу, пока неплохо продолжаешь. Расскажи мне. Счастлив буду послушать.

Револьвер жег мне руку, я едва мог держать его. Словно живое существо, он рвался из моей опущенной вниз руки.

— Ты всегда обожал дикие выходки, Ларри.

— Верно. А кому нравится быть сопляком? Ты думаешь, я мог бы стать таким, как все они? Нет, мне нужно кое-что другое.

— Есть много способов вырваться отсюда.

— Не для меня, братишка, не для меня. После того как мне удалось прикинуться погибшим, я быстро пошел в гору. Черный рынок, спекуляция, имя, которое повторяют как имя героя, — это была настоящая жизнь для выросшего в нашей сточной канаве. Я не рожден для того, чтобы, как все, гнуть спину с восьми до пяти. Но я что-то не слышу твоей версии, — улыбнулся он.

— Я начну с времени сразу перед Монреалем, — сказал я.

— Валяй.

— Ты затеял небольшое банковское дельце и провалил его. Тогда тебе удалось получить информацию о монреальском деле и перехватить куш.

— Пока все верно, только это не я провалил то дело, а кретин, на пару с которым я работал. В последний момент он струсил.

Не обращая на него внимания, я продолжал:

— В поисках убежища ты кинулся сюда, словно форель, которая идет против течения, чтобы метать икру там, где она сама родилась.

Несколько секунд он хмурился, пытаясь осознать метафору, потом неловко хихикнул и посмотрел на меня.

— А язычок у тебя ничего подвешен, парнишка.

— Но почему именно сюда, Ларри?

— А куда еще? Место казалось достаточно надежным. Все было бы нормально, не позвони я по телефону Папаши Джонса. Мне и в голову не могло прийти, что старый козел узнает меня, но, похоже, именно это и произошло. Затем меня прищучил Рене, и началось. — Он рассеянно посмотрел на потолок. — Этот грязный ублюдок пытался вытянуть из меня деньги. Что меня больше всего восхищало, так это его уверенность, будто я не знаю, что ему от меня надо. Это еще было бы не страшно, но он втянул в дело Нойзи Стаццио и Хайми. — Ларри вскользь взглянул на меня и добавил: — Их смерть была легкой, можешь мне поверить. И они ее заслужили.

— Но не Даг Китчен.

— Черт побери… если бы он не узнал меня, я бы его не тронул. Никто не знал, что я вернулся.

— Ал Риз знал.

Ларри презрительно усмехнулся, скривив губы:

— Эта сопля? Конечно, Рене сообщил ему, чтобы получить дополнительное прикрытие, и тот тоже решил получить свою долю. И он получил, ей-богу, получил.

Он повозился в своем кресле, устраиваясь поудобнее. На его лице не отражалось ничего, ровным счетом ничего. Для него это по-прежнему была игра, обычная игра, в которую мы играли на крыше, когда он в любой момент мог сказать — чур-чура, не считается.

— Черт побери, Джо, он добрался бы до меня быстрее, только не знал, где меня найти. Он мог бы давно прикончить меня, только тогда ему в глаза не видать денег. Так он попытался выкурить и размягчить меня и расплатиться со мной с помощью девки по имени Паола Лис.

— И ты пошел на это.

— Конечно, а почему нет? Я понял, что он замышляет. Ты думаешь, я не знал, что он расставил своих людей по соседству? Э, да я их видел.

— Ты знал, что я тоже здесь, не так ли?

Его хмурое лицо снова осветила улыбка, как у ребенка, которому задали легкий вопрос.

— Конечно. Я видел тебя однажды поблизости, когда ты был с маленькой Гигги. Роскошная девка из нее получилась, ей-богу.

— И ты знал, зачем я здесь?

Он снова привычно пожал плечами.

— Ясно, знал. Полицейские всегда следуют за убийствами. Это твой хлеб, братишка. Тебя вызвали на это дело, верно?

— Да.

— А зачем? Что такого страшного произошло? Ты думаешь, кто-нибудь жалеет об этих жлобах?

— Не в этом дело, Ларри, — сказал я.

— Чушь, — фыркнул он.

— Где деньги?

Он снова улыбнулся, как будто бы я пошутил.

— Тоже хочешь получить свою долю?

— Мне эти деньги не нужны.

— Нет? Вот и хорошо. Они там, где их никто не сможет найти, кроме меня.

— На что спорим?

Что-то в моем голосе заставило его насторожиться. Он напряженно подался вперед.

— Ты на что намекаешь, Джо?

— Ты совсем не изменился, Ларри. В некотором смысле все мы никогда не меняемся. Как только ты вернулся туда, откуда начинал, вернулись и все твои привычки. Хочешь, я скажу тебе, где деньги? В том же самом месте, куда ты прятал свои сокровища, когда был ребенком, — в той дыре под лестницей, которую мы с тобой обнаружили, когда нам было лет по десять. Ты думал, я забыл о ней? Хочешь, пойдем туда, я подниму доски и покажу тебе, что ты туда спрятал. Пару чемоданов, наверное?

Его руки сжали подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Его самый тщательно охраняемый секрет оказался вовсе не секретом. Я видел, как он буквально расползается у меня на глазах.

— Будь ты проклят, — выдавил он.

— Так что игра окончена, Ларри. Давай без глупостей, а?

— Ты… мой родной брат… и ты хочешь…

— Ларри, — сказал я. — Ты же пытался убить меня, разве ты забыл? Тебе было все равно, брат я тебе или нет.

Голос его стал холодным и безжизненным. Он говорил теперь так, как, наверное, говорил с Рене, Стаццио и другими. Интересно, издавал ли он, убивая каждого из них, тот же крик диких индейцев, который слышала Паола Лис над трупом Дага Китчена? Вот что впервые навело меня на мысль о нем. Этот крик. Он обожал издавать его, когда мы играли в индейцев.

Он сказал:

— Тебе следовало бы заниматься своим делом.

— Я это и делаю, Ларри, — мягко ответил я.

Теперь он не был похож на меня. На мгновение его лицо перестало быть моим. Это было лицо другого человека, человека, которого я никогда не знал и никогда не узнаю. Это было лицо мертвого, лицо, приведшее в ужас Паолу Лис, и это лицо сейчас смотрело на меня.

— Я ухожу, Джо.

— Со мной.

— Нет. Один. Я всегда был один.

— Вождь Бешеный Конь, — сказал я. — Ты действительно сумасшедший.

Его рука внезапно размазалась в воздухе, метнувшись к оружию. Профессиональный убийца в деле, которое он знает лучше всего на свете. Но он забыл старую аксиому, что, имея пистолет в кармане, невозможно опередить человека, который держит оружие в руке.

Мои выучка и инстинкт среагировали почти мгновенно, 38-й дернулся в моей руке, и аккуратная голубоватая точка появилась в центре его лба. Его голова дернулась назад, и очень медленно мой близнец вдохнул и уселся обратно в кресло.

Очень медленно лицо человека, которого я не знал, превратилось в лицо, которое я знал слишком хорошо, разгладилось и расслабилось под плотным покрывалом смерти.

Дождь на улице подействовал на меня освежающе. Я шел к женщине, которая ждала моего возвращения. И еще были люди, которым надо было сказать, что кошмар кончился. Но понадобится изрядное количество дождя и изрядное тепло женщины, чтобы смыть с меня воспоминания об этом дне.

Когда-нибудь это случится…

Я возвратился назад, откуда начал, повернулся к нему спиной и направился вперед, где меня ждало будущее.