Бродяги Дхармы

7

С самого первого мгновения, когда мы встретились с Морли, он не переставал испускать внезапные йодли соответственно духу нашего предприятия. То просто был протяжный крик «йоделахи-и!» – но раздавался он в самые неподходящие моменты и в самых неподходящих обстоятельствах, например несколько раз поблизости еще находились его китайские и немецкие друзья, потом – уже в машине, нам в самое ухо, такое громогласное «йоделахи-и!» – потом когда мы выходили из машины к бару:

– Йоделахи-и! – Теперь же, когда Джафи проснулся, увидел, что уже светает, выскочил из-под спальников, побежал собирать хворост и вот уже задрожал над предварительным костерком, Морли тоже пробудился от своего короткого нервного предрассветного сна, зевнул и завопил «йоделахи-и!», разнесшееся эхом по дальним долам. Встал и я; нам только и осталось держаться вместе, скакать и махать руками, как мы с моим грустным бродяжкой в люльке на Южном побережье. Но Джафи вскоре подтащил к костру больше валежника, и пламя с ревом заполыхало, и мы через некоторое время уже грели спины, болтали и орали. Прекрасное утро: красные столбы нетронутого солнечного света пробивались из-за склона и косо падали меж холодных дерев, будто в соборе, навстречу солнцу поднималась дымка, а повсюду вокруг – таинственный шум клокочущих ручьев, быть может, уже затянутых корочкой льда в заводях. Замечательная здесь рыбалка. Довольно скоро я уже сам вопил «йоделахи-и!» – но когда Джафи ушел за дровами и пропал на некоторое время из виду, а Морли завопил свое «йоделахи-и!», тот ответил простым «хоо!» и сказал потом, что так в горах кричат индейцы, что гораздо приятнее. Поэтому я тоже начал орать «хоо!».

Потом мы залезли в машину и двинули дальше. Поели хлеба с сыром. Никакой разницы между Морли сегодняшнего утра и Морли вчерашнего вечера не наблюдалось, если не считать голоса, когда он трещал и балаболил со своим обычным смешным культурным ехидством, что было довольно мило в этой утренней свежести, – так всегда звучат голоса людей, поднявшихся спозаранку, слегка тоскливо и надтреснуто, в них слышится устремление и готовность к новому дню. Солнце скоро потеплело. Черный хлеб был отличный, его пекла жена Шона Монагана – того Шона, у которого избушка в Корте-Мадера, куда мы все однажды можем приехать и поселиться, не платя ничего и никому. Сыр оказался острым чеддером. Но это меня не сильно насытило, и, когда мы выехали на природу окончательно и больше не осталось вокруг ни домов, ничего, мне страшно захотелось старого доброго горячего завтрака – как вдруг, переехав ручей по маленькому мостику, мы увидели веселый охотничий домик у дороги под громадными можжевеловыми деревьями, из трубы бурлил дымок, снаружи горели неоновые надписи, а табличка в окне извещала об оладьях и горячем кофе.

– Давайте зайдем, ей-богу, нам нужен настоящий мужской завтрак, если мы собираемся весь день лезть в гору.

Против моего предложения никто не возражал, мы вошли, уселись в кабинке, и милая женщина приняла наш заказ с говорливой приветливостью, свойственной людям в глубинке.

– А вы, мальчики, что, охотиться идете?

– Нет, мэм, – ответил Джафи, – мы просто идем на Маттергорн.

– На Маттергорн? Да я б туда не пошла и за тыщу долларов!

Тем временем я сходил к бревенчатому сортиру на задах и умылся водой из-под крана – восхитительно холодной, от которой защипало все лицо, а когда я отпил, желудок мой славно наполнился будто б жидким льдом, и я попил еще. В червонных лучах солнца, косо пробивавшихся сквозь стофутовые ветви елей и желтых сосен, брехали потрепанные собачки. Вдали поблескивали снежные шапки гор. Среди них был Маттергорн. Я зашел внутрь, оладьи уже подоспели – горячие, исходящие паром, – и я полил сиропом три кусочка масла, разрезал оладьи и начал есть, прихлебывая горячий кофе. Генри и Джафи занимались тем же – в кои-то веки без разговоров. Запили мы это все несравненной холодной водой, и тут пришли охотники в своих сапожищах и шерстяных рубахах – но не те ветреные и пьяненькие, а серьезные, готовые забуриться в леса после завтрака. Тут же находился бар, но в это утро на алкоголь всем было наплевать.

Мы влезли в машину, форсировали еще один ручей, потом луг с несколькими коровами и бревенчатыми хижинами и выехали на равнину, с которой было ясно видно, как к югу возносится самый ужасный из всех зазубренных пиков, самый высоченный – Маттергорн.

– Вот она, – гордо вымолвил Морли. – Прекрасная гора – правда, похоже на Альпы? У меня есть коллекция снимков заснеженных вершин, вам надо будет как-нибудь посмотреть.

– Мне-то больше настоящие нравятся, – отозвался Джафи, серьезно глядя на горы, и в этом его отдаленном взгляде, в этом тайном внутреннем вздохе я увидел: он снова дома. Бриджпорт – сонный городок на этой равнине, странно новоанглийский. Два ресторана, две автозаправки, школа – все это по обочинам шоссе 395, прибегающего в эти края из Бишопа на пути в Карсон-Сити, Невада.