Бронзовая Сирена

ЧАСТЬ III

Хорошо решать бытовые проблемы, так сказать, на визу или, по крайней мере, на своем уровне. «Пузырь»-другой, ну там еще «баунти» какой или «ланком» подходящей девочке — и всего-то делов. Но чем выше поднимаешься, тем больше бумажек требуется для решения все того же пустяка.

В Гидрофизе все обстояло точно так же, как везде. Ребята готовы были взять аппаратуру на денек-другой и съездить за мой счет хоть на Дозорный, хоть на Шикотан. Но поскольку мне надо было официальное заключение, пришлось идти со своими бумагами по инстанциям до самого верха, до директорской приемной, и еще добрых полчаса промаяться там.

Наконец двери кабинете распахнулись, и мне явился сам В. С. Ерин.

— Что там за несчастный случай на Дозорном? — вскинул глаза над листком нашего запроса Ерин.

— Погиб человек во время подводных работ, — коротко ответил я.

— Подробнее нельзя? Я в курсе, что там работают археологи.

«Откуда, интересно?» — и тут только у меня в голове связалось! И связалось даже больше, чем требовалось, чтобы понять, что В. С. Ерин и Н. Т. Ерина — не просто однофамильцы; но самое главное — догадаться, что за гениальной прозорливостью Нины Тарасовны стоит прекрасный ученый, директор полтысячи светлых умов, Виктор Степанович Ерин.

Так меня отчетливо озарило, что я даже пропустил продолжение фразы Ерина и включился, когда он уже говорил:

— …и я предупреждал, что пребывание в точке такой концентрации геофизических факторов небезопасно. Впрочем, только долгое пребывание.

— Вы официально предупредили руководство Института археологии?

Виктор Степанович блеснул на меня стеклами своих «хамелеонов» и развел руками:

— Увы, нет. Так что часть вины на себя принимаю. Что там случилось? Кто погиб? Я же их почти всех знаю лично.

— Внезапная смерть во время погружения. Неофициально могу сказать — похоже н а гидроудар, но не слишком сильный. А вам разве Нина Тарасовна не рассказала?

— Нет… Она еще не звонила…

Не испуг и не растерянность: какая-то печаль и тревога промелькнули на его лице.

— Произошло это в бухте Узкой, на северо-восточной оконечности острова — если вы помните его географию.

— Помню. Я там в позапрошлом году побывал, с комплексной экспедицией… Бухта Узкая — достаточно интересное место, — Виктор Степанович прищурился, будто читая с невидимого листа, и продолжил: — Там отмечены достаточно существенные амплитуды морского инфразвука… Очень опасная частота. Судя по вашему запросу, — он кивнул на листок, — вы пришли к такому же мнению?

— Да, — подтвердил я, испытывая мучительное желание закурить. — И хотим проверить, не могло ли это стать причиной смерти аквалангиста.

— В принципе, такая теория есть, — кивнул Ерин, — но амплитуда должна быть очень большой. На два порядка выше, чем показали наши измерения. Следовательно, вы хотите перепроверить нас?

— Почему — перепроверить вас? У вас, как я понимаю, академические цели. Мы же производим следственные действия, чтобы установить, мог ли природный фактор послужить причиной… получается, что несчастного случая. У вас есть аппаратура для проверок?

— Есть и аппаратура, и люди; этим занимались Кузнецов и Лейфер, наши научные сотрудники; результаты исследований представлены здесь, в статье. — Виктор Степанович положил передо мной невзрачную книжицу «Гидрофизического журнала» за третий квартал прошлого года. И продолжил: — Но, к сожалению, наши экспедиционные суда сейчас далеко, и решение о повторных исследованиях, при самой благоприятной позиции Ученого совета, может быть принято не ранее октября.

— А эти, Кузнецов и Лейфер, они тоже — далеко?

— Нет, здесь, но доставка…

— Доставку мы обеспечим.

Ерин пожал плечами и что-то черкнул в календаре.

А я спросил после паузы:

— Вы считаете, что наша версия беспочвенна?

Виктор Степанович помолчал, откинувшись на спинку высокого кресла; потом глаза его блеснули, и он заговорил:

— Нет, пожалуй. По нашим данным, амплитуды невелики, прямой угрозы не могли составить — так, неприятные ощущения; но у вас есть основания предполагать, что в конкретном случае произошло сильное воздействие, гидроудар, так?

— По результатам вскрытия…

— Если организм ослаблен воздействием нескольких факторов — и на Кара-Тепе они есть: и магнитная аномалия, и выделения родона, и еще некоторые, скажем, недостаточно изученные эффекты; и если состояние организма неудовлетворительное, плюс психический настрой — могут возникнуть проблемы. Гидроакустический удар как катализатор. Вы улавливаете?

— Да.

— Вы не знаете, не было ли у потерпевшего сильного стресса? Если у него сердце слабое… Кстати, вы сознательно утаиваете, кто пострадал?

— Погиб научный сотрудник Георгий Мистаки. И у него было, по нашим данным, вполне здоровое сердце.

— Что же… — протянул Виктор Степанович после паузы, во время которой я вполне мог насмотреться на его лицо — лицо человека, который что-то быстро и сосредоточенно считает в уме, — возможно… Возможно, я недооценил… Возможно, истинная картина в том, что Георгий попал под воздействие аномально мощного инфразвука. По нашим данным, больших выбросов не происходило, и я недостаточно энергично предостерег… А ситуация, видимо, усугубилась. Конечно, теперь надо проверить — и принять меры безопасности. Да, если вопрос с транспортом у вас решен, мы окажем максимальное содействие. Когда вы хотите приступить?

— Немедленно.

— Кузнецова и Лейфера ко мне, — приказал Виктор Степанович в переговорник и вытащил из стола стандартный бланк экспедиционного задания.

…Пахло смолой, нагретым деревом, сыромятной кожей, морем. Нежная Эос выгнула злато-розовый стан над винно-зеленым простором. Беззвучно взлетают над волнами дельфины, гонцы великого Посейдона. Спокоен Понт Эвксинский, доволен великий Бог щедрой жертвой. Даже Нот, грозный ветер, ломающий мачты, присмирел и только ровно вздувает четырехугольный парус. Вскрикивает рожок, и, повинуясь его сладкому и призывному пению, раз за разом спускаются весла, вспенивая воду. Вот уже с грохотом, недоступным слуху смертных, выкатывается огненная колесница Аполлона…

— Да, конечно, — крутит стриженой головой Вася, — такая «мышеловка» может дать скорый результат. Но может и не дать. Фактов у нас пока очень мало. Дай Бог, чтобы за пару месяцев мы смогли бы наверняка раскопать всю их цепочку вывоза и сбыта. Разве что сами расскажут…

…Монотонно поет рожок. Но у него есть и другие песни. Он их бережет для праздника в честь благополучного возвращения. Все ближе и ближе оливковые рощи родной Эллады. Сокращая путь, корабль ушел далеко от пустынных киммерийских берегов; звезды и светило указывают ему прямой путь к скалам пролива, стоящим как памятник подвигу аргонавтов.

Остро пахнет сыромятная кожа, выделанная сильными руками бородатых скифов. Под шкурами стоят амфоры с херсонесским вином, золотой пшеницей Ольвии, пифосы со сладкими ягодами Калос-Лимена, и на самом дне, рядом с округлыми камнями балласта, лежат ноздреватые слитки пантикапейского железа.

Будет чем торговать в гостеприимном Архипелаге, будет с чем вернуться в свою гавань, будет обильным пир и богатой жертва богам-олимпийцам. Надувай же парус, попутный ветер! Отмеряйте путь домой, длинные весла!..

— Могут и сами рассказать. Особенно если возьмем «в работу» Дэ Ка. Но все это уже другая часть дела. Важно сейчас убедиться, что парня подставили сознательно. Чтобы сами проявились — и те, кто в деле, и кто заранее все знал. А зачем, почему и как — будем выяснять. Во всяком случае, будет повод к новым следственным действиям.

— Да, пока они чистые и гордые…

— …Остров, — сказал кормчий, налегая могучей грудью на кедровый комель весла. Резче и выше взвизгнул рожок, ниже склонились курчавые головы гребцов, громче зашипела вода под острым носом корабля.

Медленно всплывал неведомый берег. Острый глаз мореплавателей различал уже зеленые пятна пастбищ меж скалами, белые стены невысоких домов, дымок костров.

Спокойны золотосмуглые лица. Если же не мирные козопасы обитают на острове — тяжелы мечи, остры копья, обильно смазаны волчьим жиром луки: привычны не только к веслам руки мореплавателей.

Ближе и ближе остров. Видна уже удобная гавань, защищенная от свирепого Нота скалой, похожей на парус. Вот и люди видны на берегу у бухты. Головы их не сверкают бронзой шлемов, нет в их руках изукрашенных щитов и длинноострых копий. Не бой, а пир ждет мореплавателей. Так скорее же в гавань, в глубину бухты!

Нет, не погибли. Хотя однажды кормчий — быть может, его звали Эврилох? — сорвал голос и кожу с ладоней, но отвел корабль в сторону от каменного паруса, от сирен, повторяющих странными скрипучими голосами великую песнь моря.

Хотя однажды корабль ушел от Острова. Ушел и унес в Архипелаг, в Элладу, тревожную весть о непонятной, неумолимой, смертельной опасности, таящейся на маленьком каменистом островке в огромном море.

О тайне, грозной и манящей, как гордая богиня. О женщине, прекрасной женщине, чей голос губит мореплавателей. О крылатой сладкоголосой хищнице Сирене.

— Сознайся, Петрович: а еще ведь и любопытство заедает?

— Конечно, хочу проверить — вызывает ли этот дьявольский котел, бухта — в которой бьются чудовищным пульсом стоячие волны морского инфразвука, — галлюцинации, устойчивые, ужасающие видения. Уцелевшие перед штормом в воде могли бы называть их сиренами…

— Убей, не помню, у кого, но читал, что наука — лучший способ удовлетворить любопытство за государственный счет. Но ты же не ученый. Смотри, нарвешься…

— Ладно тебе. Может, мне уже никогда не придумать такую красивую сказку.

…Проходили корабли мимо Острова, но не часто их приход совпадал со штормом на северо-востоке. Сирены молчали. Корабли заходили в гавань, будто созданную провидением для корабельной стоянки, моряки пополняли запасы и уходили в море, принося к далеким берегам память о гостеприимном береге. А те, кто знал тайну Острова, были мертвы или же сумели навсегда ее сохранить…

— Если бы ты еще первым придумал. А так — другие; и мало что придумали — использовали. Неглупо использовали.

— Надеюсь. Надеюсь, докажем.

…Но однажды заворочался в недрах земли чудовищный Тифон, всколыхнулось море и заколебалась, как плот на волне, суша. Вновь напряг бессмертные мышцы Тифон — но не смог вырваться из-под каменной громады, только потряс до основания море и землю. Поднялась огромная волна, с ревом прокатилась над низкими скалами острова — и отхлынула, оставив на нем оголенные скалы и развалины.

В третий раз потряс землю Тифон — и с грохотом опустился остров в море, и только несколько скал осталось, возвышаясь своими мертвыми гранями над мертвой водой…

Бессмертные сирены не умерли. Но пели они теперь глубоко под водой, и все твари морские избегали бухты, где звучали, предвещая штормы, смертельные голоса.

Как и прежде, проходили по морю корабли, приходили к Острову — теперь мертвому — и благополучно уходили дальше.

Сирены пели под водой; лишь иногда снились тяжелые сны мореплавателям, и тяжкий скрип, будто доносящийся из глубины воды и камней, смущал их души. Да внезапно казалось тем, кто купался в бухте, что берега, ровные, как точеные, сближаются и готовы раздавить их.

И они в страхе выбирались на сушу и приносили жертвы: богам-олимпийцам, если они еще верили в силу своих богов, и властителям морским и земным, более живучим в суеверных душах. Разные жертвы приносили мореплаватели: внутренности белых птиц и кровь черных козлов, пшеничные зерна и сладкое вино, воск и мед. И фигурки из бронзы.

Сиренам спокойно жилось и пелось под водой. Никто не опускался в их недоступный холодный мир, никто не тревожил хищниц. А им, бессмертным, не нужна пища.

Но однажды пришел этот самолюбивый человек, Георгий Мистаки — наперекор страху и сомнению. Только прикоснулся к древней тайне, провел ладонью по поверхности… А сирены не прощают праздного вмешательства в их древние дела…

Вот только сам ли он пришел?

Холодный атмосферный фронт шел по расписанию. Сейчас он поливал дождем усатых пастухов на острогах Родоп, свистел и выл шквалами в фермах мостов и нефтевышек Плоешти, гнал короткую волну по Дунаю и Днестру. Над молдавскими селами гудели провода и дружно раскачивались высоченные сизые тополя; прокуренные до желтизны деды где-то на окраине Калареша хором твердили, что климат нынче совсем не тот, а потом, покачивая седыми головами, смаковали самодельное вино.

Каких-то полчаса — и шквал резанет по крышам Измаила, забьется в портальных кранах Ильичевска, сдует вечерних купальщиков с гальки Лонжерона и песочка Аркадии.

Каких-то полчаса — и гигантская энергия атмосферного фронта яростным ветром ударит в гулкую грудь моря. Упругие колебания полетят в толще воды, отражаясь ото дна, подводных гор, разбиваясь об отмели и острова…

Полностью в курсе нашей «мышеловки» была — увы, тут ничего не поделаешь — только Инга. Сказать, что она с восторгом восприняла наш план, будет явным преувеличением.

Мне тоже нерадостно — дело делом, но можно в воду и не идти. Только сделать шаг… Впрочем, страховка крепкая — капроновый шнур в палец толщиной. Мы ничего не скрывали. Наоборот, собрали всех островитян и, пока гидроакустики налаживали аппаратуру, достаточно громко и внятно рассказали, что случайно наткнулись на явление резонанса морского инфразвука и решили проверить, какие здесь амплитуды и частоты. И вообще у Матвея Петровича появилась мысль, что воздействие инфразвука может вызвать видения — ну, скажем, вроде мифологических Сирен.

На северо-востоке, откуда шел шторм, небо темнело, сливаясь по цвету с морщинистой кожей огромного моря.

Аппаратура стояла у самой кромки воды. Рокотал движок, заставляя наливаться краской глазки контрольных ламп. Гидроакустики вслух, громко, зачитывали показания приборов.

На маленьком экране осциллографа сменялись картины. Вот из путаницы кривых выделилась восьмерка, а затем эллипс, гладкий, как контур оливы. Совпадение частот!

Кузнецов выкрикнул значение частоты, Лейфер — амплитуды. Матвей опустил маску и шагнул к воде.

— Стойте! — Савелко будто проснулся и бросился к Матвею. — Сейчас в воду нельзя!

Он подбежал и схватил Матвея за руку — в полушаге от обреза воды.

— Действительно, — поднял голову Лейфер, — там же сто децибел, я не знаю точно, как это подействует, но…

Ощутимо — и непередаваемо скрипело, в самом деле, в глубине, будто переваливалась по ухабам перегруженная телега.

— Ладно, — сказал Матвей, высвобождая руку, — подождем, пока…

Я не могу с уверенностью сказать, что именно произошло. Не видел. Не отрываясь смотрел на хищное женское лицо.

Но вытаскивать помогал — страховочный линь Матвей доверил, конечно же, мне.

Все оставляет след. Неважно, материальный или чисто психологический — след остается. В этом доме когда-то помещалась женская ремесленная школа. Остзейская баронесса, вдова, озабоченная служением Богу и людям, отвела длинный и бестолково спланированный дом под классы, мастерские и спальни для бедных девочек, собранных со всей Таврической губернии. Здесь они жили и учились — совсем недолго. До войны оставалось три года, до переворота — шесть.

Кто здесь, в этом доме, только ни хозяйничал.

Теперь здесь музей и отделы Института археологии.

От моей конторы до Института — двенадцать минут ходьбы. За это время (идти через центр) встречаешь полсотни знакомых. И тех, кто здоровается, и тех, кто просто знает, как тебя зовут, и тех, кто старается остаться незамеченным.

Дверь образца 1911 года. Гулкие чугунные лестницы. Дешевый одноцветный линолеум. Приемная — сколько я их навидался на своем веку!

Кабинет — три на четыре. Три десятка рослых томов энциклопедий, папки, немного посуды, кофеварка. Два телефона. Знакомая статуэтка на краю стола — Сирена с Кара-Тепе. Пепельница. Настольный «Ронсон». Селектор. Отчетливая тень прошлого, особо отчетливая потому, что Нина Тарасовна похожа на классную даму. В моем представлении. Почему — не знаю.

— Не ожидала, — сообщила дама, указывая на стул, — на моей памяти вы — первый чин из прокуратуры, который сюда пожаловал.

— Хорошо бы и последний.

— Действительно, — кивнула Нина Тарасовна и пододвинула блюдце с виноградом. — Вы даже не представляете, сколько еще предстоит писанины по этому несчастному случаю.

Уже знает, что несчастный случай? А ведь заключение оформлено только сегодня утром. Еще одна прелесть маленького города.

— Я принес копию официального заключения… И свое частное определение.

— В адрес института? Разрешите ознакомиться.

И даже руку протянула к моему кейсу.

— Успеется. Сначала я расскажу своими словами. С самого начала.

— Тогда это, наверное, долго. Может быть, кофе?

Я молча кивнул и, наблюдая, как Ерина заправляет кофеварку, почувствовал, что напряжение нарастает. Словно я уже сказал все, и она мне все ответила, а теперь мы вместе гадаем, что же дальше.

— А начало, по-вашему, что? — спросила Нина Тарасовна.

— Полагаю, добрый жест Виктора Степановича. Наверно, никому из археологов больше так не повезло, чтобы специалисты первоклассного института, одни из лучших в мире, выявили — да еще и за бесплатно — перспективные места для археологических работ. На суше… И на море.

Нина Тарасовна пододвинула мне чашку — рука не дрожит — и кивнула:

— Ерина упрекнуть нельзя: помочь самой бедной академической отрасли — это благородный поступок.

— Конечно. Даже если это помощь прежде всего супруге, а затем уже отрасли.

— А что, помощь мужа должна ограничиваться только чисткой половиков?

— Конечно же, нет. Может быть, кому-то и показалось бы чрезмерным, что муж так помогает жене в работе, что даже забывает об интересах своей фирмы и научной этике, но не мне. Меня даже не удивляет, что он знал по именам ваших подчиненных… Знал даже о состоянии их здоровья.

— Археология выигрывала — и это главное.

— Да, и археологи вам глубоко признательны. Настолько, что работали над вашей диссертацией, даже не заикаясь о вознаграждении.

— Это тоже есть в определении? Или устные домыслы?

— Устные… Пока.

— Полагаю, таковыми и останутся. Несмотря на известную бесцеремонность вашего ведомства, вы не станете подавать данные, не подкрепленные фактами.

— А фактов быть не может, — в тон продолжил я.

— Не может.

— А если у Георгия дома остались черновики?

— Не остались, — быстро сказала Нина Тарасовна; потом изменила тон и светски вымолвила: — Пейте кофе. Остынет.

— Хороший кофе.

Ерина взяла тонкую белую сигарету из плоской пачки на столе и закурила.

— Мы раньше не пересекались? — поинтересовалась она, щурясь от дыма. — Лицо ваше кажется мне знакомым. Сразу показалось, еще на острове.

— Город тесен. Виделись, но не пересекались. Не ваш уровень — всякие там Кузнецовы, Лейферы, Мистаки… Впрочем, последний, конечно, статья особая. Разве не так?

— Не понимаю! — раздраженно бросила Ерина.

Я постарался усмехнуться:

— Мне, по-мужски, это представляется логичным. Это, конечно, против законов и этики, но легко понять. Не можешь избавиться от молодого соперника по-хорошему, избавляешься по-плохому. С помощью того оружия, которым владеешь лучше всего.

— Продолжайте, — кивнула Ерина, — это забавно.

— Виктор Степанович — ученый. Почти бог в своем деле. И вы все его слушаетесь, как бога. Он вычислил, не мог не вычислить, что бухта Узкая временами становится смертельно опасной. И если в это время туда направить Георгия, то соперник будет устранен, и никакого криминала не обнаружится. Можно даже немного пошутить в прессе по поводу безответственности археологов. Не так ли?

— Вы его переоцениваете, — позволила себе улыбнуться Нина Тарасовна, — ничего такого он не думал и не делал. И даже не предполагал, что в бухте может быть смертельно опасно. Иначе бы предупредил — ведь на месте Георгия мог оказаться кто угодно из наших.

— Вы считаете, он так плохо знал Георгия? Из всех островитян только Георгий мог пойти наперекор страху и боли — вы же знаете, когда поют сирены, это страшно…

— Вам, конечно, виднее.

— Не только мне. Виктор Степанович принимал личное участие в исследовании бухты. Полтора года тому. Но поскромничал — в отчетах Лейфера и Кузнецова об этом ни слова.

— Он просто не тщеславен. И не мелочен.

— Мне очень нравится, как вы его защищаете. Не тщеславен, не мелочен, не слишком хорошо знал Георгия, непременно предостерег бы от смертельной опасности… А в подтексте — не ревнив, не мстителен… Облако в штанах… И знаете, это совпадает с мнением о нем. И вообще, вся эта семейная история— для Виктора Степановича прошлое. Прошло, быльем поросло и водой смыто. Водой той самой бухты, куда вы так точно направили Георгия Мистаки.

— Блеф!

— Ну конечно, блеф. Даже если Георгий рассказывал третьим лицам о вашей «наводке», даже если вы так ускоряли работы на острове, что существенно (и доказуемо) помогли взять в Гидрофизе недостающее подводное оборудование, даже если очевидно, насколько хорошо вы знаете своих подчиненных, знаете, кто на что пойдет и что переступит…

— Откройте кейс, — потребовала Ерина, доставая новую сигарету.

— Ну что ж, это уже ответ. — Я отщелкнул замки и продемонстрировал содержимое кейса: в нем не было диктофона.

— Вы удовлетворены?

— Нет, — бросила Ерина, выпустила пахнущее ментолом облачко дыма и спросила:

— Зачем вам это? Несчастный случай — так несчастный случай. Что еще ловить? Меня?

— Вы очень умная женщина, Нина Тарасовна. Даже не важно, сами ли вы догадались связать морской инфразвук с залежами эллинских пожертвований сиренам, или кто помог. Неважно. Вы продумали и выстроили цепочку: поиск раритетов — вывоз с острова — вывоз за рубеж на исследовательском корабле Гидрофиза — сбыт.

— Это цепочка ваших бездоказательных предположений.

— Я не собираюсь склонять вас к чистосердечному признанию. Достаточно, что механизм предельно ясен. Неясно только, почему вы так старались подставить Георгия — неужели он стал настолько самостоятелен, что представлял опасность? Вы знали, что он собирается уехать в Грецию?

— Все знали.

— Это же так удобно: жил бы парень в Элладе, вы ему — товар, он вам — баксы, и по старой любви все с обоюдной выгодой…

— Мне такая жизнь не нужна, — резко бросила Ерина.

Что-то промелькнуло в ее лице. Едва ли передаваемое словами, нечто такое, что схвачено безвестным создателем бронзовой Сирены.

— Это ваш просчет, Нина Тарасовна. Остались бы все живы — и нам бы не пришло в голову соваться в археологические дела. Савелко с Георгием насобирали бы ценностей, исполнительные олухи вывезли бы их в нужную страну, а уж вы со своими связями продали бы их за очень хорошую цену…

— Вспомнила! — внезапно сказала Нина Тарасовна. — Действительно, виделись, но не пересекались. Вас тогда называли просто Матвей, и форма с маленькими звездочками…

— С одной.

— Допустим, вы правы, работала такая цепочка. Только допустим, понимаете?

— Да.

— И все очень просто. Время — деньги, форсировали работу, не привлекая посторонних, ну и немного недооценили опасность. Если уж у Ерина мозги не сработали, то у прочих — тем паче. Вот и все.

— Значит, деньги? Я даже не представлял раньше, сколько стоит настоящее античное рукоделие. Я полагаю, не надо подчеркивать, что теперь мы понимаем, насколько это дороже нефти и красной ртути. Ничего больше не вывезете, все возьмем под контроль — до последней заколки… Как она называется?

— Фибула, — машинально бросила Нина Тарасовна, щурясь сквозь облачко ментолового дыма.

А потом сказала официальным тоном:

— Благодарю вас за своевременное предупреждение… Руководство института и я лично усилим воспитательную работу с сотрудниками и привлеченным персоналом на предмет повышения ответственности за правильный учет, хранение и использование предметов, представляющих культурную ценность. Особенно в том, что касается острова Дозорный — там я возьму под свой личный контроль и проведение работ, и научный анализ полученных результатов. Мы уже провели, — она стучала ухоженным ногтем по папке с тиснением «Ученый совет», — предварительное обсуждение данного вопроса. Пока не будут закончены строительные работы, полагаю, Гидрофизический институт поможет нам в установке необходимой аппаратуры. Если у вас есть еще рекомендации на этот счет, будем рады применить их в практической деятельности. Вы удовлетворены?

Я медленно кивнул, потом вынул из кейса официальные бумаги о завершении расследования.

Что-то я не учел.

Будь у нас суд присяжных, я вышел бы на суд. С тем, что у меня есть. С догадками и полупризнаниями. Вышел бы, зная, что самый искусный адвокат не помешает мне сказать вслух, что и зачем было совершено.

— Георгий был честным человеком, — негромко сказал я, не заботясь о логике разговора. — Вы не смогли его ни подчинить, ни изгадить — и убили. Он уже вам снится — и будет стоять перед глазами всю оставшуюся жизнь. Все время, пока вы будете стареть и ощущать свою ненужность новому миру. И самой себе.

— Замолчи! — прошипела Ерина, сжимая основание статуэтки. — Замолчи!..

Бронзовая Сирена… Особая точка этого лета — когда Прошлое проступает сквозь кровь Настоящего.

Она летела, она приближалась. Я видел каждую черточку хищного прекрасного лица…