Брошенные тела

II МАЙ

Сидя за ужином в ресторане Милуоки, крупный и широкоплечий Стэнли Манкевиц разглядывал в стекле свое отражение, подчеркнутое темно-серым послеполуденным светом. Первое мая, но погода стояла мартовская.

Эта дата для Манкевица была важна. День международной солидарности трудящихся, в конце восьмидесятых годов позапрошлого века выбранный рабочими организациями по всему миру, чтобы чествовать своих членов. Именно эта дата увековечивала память о «Хеймаркетской бойне» в Чикаго в мае 1886 года, когда при разгоне организованной «Международным товариществом трудящихся» демонстрации за введение восьмичасового рабочего дня погибли несколько ее участников и полицейских.

Майский праздник имел для Манкевица двойное значение. Во-первых, это было торжество в честь трудящегося люда, к которому он когда-то принадлежал и интересы которого всем сердцем рвался отстаивать и сейчас, как миллионы его «братьев и сестер» во всем мире.

А во-вторых, он служил лишним доказательством того факта, что жертвы бывают порой необходимы для пользы общего дела.

Над своим рабочим столом в кабинете он вывесил цитату — фразу из последнего слова на суде одного из повешенных затем организаторов событий в Хеймаркете Августа Шписа (историки позднее доказали, что он, как и остальные его казненные товарищи, был невиновен). Шпис тогда сказал: «Наступит время, и наше молчание зазвучит более мощно, чем те голоса, которые вы хотите удавить сегодня».

Жертвы…

Размышляя о достопримечательном дне, Манкевиц не сводил глаз со своего отражения, отмечая не столько лишний вес, который по временам его все-таки расстраивал, сколько общую усталость во всем облике. Она читалась прежде всего в позе, хотя, различи он яснее черты лица, это впечатление наверняка только усилилось бы.

Он вгрызся в клубный сандвич, безошибочно отметив, что ему положили американский сыр вместо швейцарского, который он заказывал. И слишком много майонеза на салатные листья. «Они делают это постоянно», — раздраженно подумал Манкевиц. И зачем он только ходит в это заведение?

Детектив-«Хоббит» почти исчез в последнее время с горизонта, а это, как остроумно заметил Манкевиц в разговоре с Джеймсом Джейсонсом, означало, что он «перебздел».

После гибели Эммы Фельдман жизнь превратилась в сплошной кошмар. Его «пригласили» в офис ФБР, а потом и прокурора штата. Он пришел со своим адвокатом, ответил на некоторые вопросы, воздержался от ответов на другие и удалился, услышав вслед лишь холодное «до скорой встречи». Адвокат терялся в догадках, что все это предвещает.

Потом до него дошли слухи, что юридическая фирма, на которую работала Фельдман, готовит иск против него с обвинением в причинении смерти и требованием возместить их материальные потери. По мнению адвоката, все это была чушь собачья, поскольку не существовало законного прецедента для возбуждения уголовного дела на подобных основаниях.

Но все равно чертовски неприятно.

— А не потому ли все это чушь собачья, — злобно заметил Манкевиц, — что просто нет никаких доказательств моей причастности к ее убийству?

— Конечно, Стэн. Это подразумевается как бы само собой.

«Как бы само собой».

Он поднял глаза от своего перекосившегося на бок сандвича и увидел, что к нему направляется Джеймс Джейсонс. Присев за тот же столик, он заказал официантке диетическую колу.

— Ты не ешь?

— Зависит от обстоятельств.

«А это что значит?» — подумал Манкевиц.

— У меня есть кое-какие новости.

— Выкладывай.

— Прежде всего я позвонил тамошнему шерифу Тому Далю. Позвонил, разумеется, назвавшись другом четы Фельдманов. Их скорбящим другом по имени Ари Паскелл. Попытался надавить на него: мол, как это вы до сих пор не нашли убийц? И все такое.

— О'кей.

— Убежден, он поверил, что я тот, за кого себя выдавал.

— Он сообщил что-нибудь о расследовании?

Джейсонс прищурился.

— Честно говоря, ничего. Но он и не должен был. Я хотел проверить, не вызвал ли подозрений мой визит туда той ночью.

Манкевиц кивнул. В таких вопросах он доверял суждениям Джейсонса.

— А как насчет нашей подружки?

Он имел в виду, разумеется, помощника шерифа Кристен Бринн Маккензи. Сразу же после событий семнадцатого-восемнадцагого апреля Джейсонс стал выяснять, кто конкретно занимается расследованием убийства Фельдманов. Дело оказалось в руках одного болвана из ФБР по фамилии Бриндл и еще пары копов из полиции Милуоки, но именно эта женщина из маленького провинциального городка взялась за поиски всерьез.

— Ее не остановить. Она носится с этим делом, как бульдог.

Манкевиц не считал бульдогов особо склонными к беготне, но промолчал.

— Она профессиональнее, чем ФБР и полиция Милуоки вместе взятые.

— Что-то я в этом сомневаюсь.

— Изволь, но работает она значительно усерднее остальных. С того времени она только в Милуоки приезжала четыре раза, проверяя различные версии.

— У нее есть на это полномочия?

— Не думаю, что на данном этапе это хоть кого-то волнует. В конце концов, дерьмовая каша с убийством юристки заварилась в округе Кеноша.

— Почему же все пытаются валить только на меня?

У малыша Джеймса Джейсонса не было ответа на этот вопрос, да Манкевиц и не ожидал его. Поскольку для него ответ был очевиден: «Потому что, по моему мнению, трудолюбивые иммигранты должны допускаться в страну и занимать рабочие места тех, кто слишком ленив, чтобы вкалывать».

И еще, конечно же, потому что он высказывал свою точку зрения публично.

— Значит, миссис Маккензи не остановится, пока не узнает истинную подоплеку событий?

— Не остановится, — эхом отозвался Джейсонс.

— Хочет прославиться?

Его собеседник ненадолго задумался и сказал:

— Не думаю, что ей нужна лишняя засечка на пистолете, повышение по службе или что-то из этой серии.

— Тогда какова ее цель?

— Засадить плохих парней в тюрьму.

Джейсонс еще раз напомнил Манкевицу о том, чему был свидетелем в ту апрельскую ночь: безоружная Бринн Маккензи на вершине скалы бросала камни и бревна на головы своих преследователей, отвечавших ей огнем из дробовика и автоматического пистолета. И ретировалась она только после того, как сам Джейсонс открыл стрельбу из своего бушмастера.

Манкевиц не сомневался, что помощник шерифа Маккензи ему не понравится. Но не уважать ее он не мог.

— Что ей удалось раскопать?

— Не знаю. Она побывала на озерном побережье, на Уэст-авеню, Брюлайн, ездила в Мэдисон и Кеношу. День провела в Миннеаполисе. Говорю же, ее не удержать.

Несущийся бульдог.

— Есть что-то, чем я мог бы воспользоваться? Хоть что-нибудь?

— Кое-что есть. — Джейсонс все черпал из памяти, не нуждаясь в записях.

— Рассказывай.

— Имеется и у нее свой секрет.

— Если кратко, в чем там дело?

— Хорошо. Это было лет шесть-семь назад, когда она еще жила с первым мужем. Он служил в полиции штата, был награжден, уважаем коллегами. Но с тяжелым характером. В прошлом не раз избивал ее.

— Мразь! Бить женщину…

— Так вот, выяснилось, что в него стреляли.

— Стреляли?

— Да, причем в его собственной кухне. Провели расследование. Вывод — неосторожное обращение с оружием. Несчастный случай.

— Понял. Но нам что с того?

— Это не был несчастный случай. Стреляли намеренно. А дело замяли. Вероятно, на уровне Мэдисона.

— Замявший это дело рисковал потерять работу, если бы всплыла правда.

— Потерять работу, а то и угодить за решетку.

— Надеюсь, это не просто сплетни?

Джейсонс открыл свой дипломат и достал мягкую папку для бумаг.

— Здесь доказательства.

Да, при своих миниатюрных габаритах этот парень умел добывать то, что нужно.

— Надеюсь, это нам поможет, — сказал он.

Манкевиц открыл папку. По мере прочтения его брови поднимались все выше.

— Это для нас чрезвычайно полезно. Спасибо, — искренне поблагодарил он, подняв взгляд на Джейсонса. — Да, чуть не забыл. С Первым мая тебя!

Ему нравился этот город.

По крайней мере, он был достаточно хорош для временного пристанища.

Грин Бэй располагался на гораздо более ровной местности, чем заповедник вокруг озера Мондак, и в этом смысле сильно уступал ему в живописности, но сам по себе залив являл собой идиллическую картинку, а река Фокс впечатляла как водный путь-труженик, полный рабочей активности, что обычно импонировало Харту. В детстве отец брал его с собой на металлургический завод, где служил в бухгалтерии. И сын буквально лишался дара речи, когда его облачали в прочный защитный шлем и устраивали экскурсию по цехам, пропитанным запахами дыма, угля, расплавленного металла и резины.

Дом, который он снял в пролетарском квартале на одной из улиц с номером вместо названия, был не особо хорош. Зато функционален и дешев. Больше всего Харт страдал от неизбывной скуки.

Он ненавидел прятаться и выжидать, но именно это ему и требовалось сейчас. Обязательно и без вариантов.

Когда становилось совсем тоскливо, он уезжал в лесной заповедник, где чувствовал себя комфортно. Ему особенно нравилось, что туда вела дорога, называвшаяся Лейк-Вью-драйв — это живо напоминало о проселке к озеру Мондак. В лесу он гулял или оставался в машине и работал. При нем всегда было несколько одноразовых мобильных телефонов, с которых он звонил по поводу будущих заказов.

Вот и сегодня он возвращался с прогулки, когда на одной из полян увидел «майское дерево».[29] Вокруг бегали детишки, украшая его цветными лентами. Потом они устроили пикник. Неподалеку стоял школьный автобус — желтое пятно среди моря свежей зелени.

Харт вернулся домой, на всякий случай объехав квартал, прежде чем войти. Он проверил автоответчик и сам сделал несколько звонков с очередного одноразового мобильника. Потом отправился в гараж, где оборудовал небольшую столярную мастерскую. Он трудился над вещью, дизайн которой придумал сам. Поначалу он уделял этому занятию час-другой в день. Теперь же мог просидеть за ним до четырех часов кряду. Ничто не помогало ему расслабиться лучше, чем работа по дереву.

Орудуя шлифовальной шкуркой, он мысленно возвращался к той ночи в лесу, припоминая встречавшиеся ему там деревья — дуб, ясень, клен, грецкий орех — твердые породы, дававшие материал для его ремесла. То, что он покупал в магазине в виде аккуратных чурбачков или досок с идеально ровными углами, являлось производным от огромных, внушительных, иногда даже грозных с виду созданий природы, уходивших ввысь ярдов на тридцать, а то и больше. И хотя, с одной стороны, его душу тревожила гибель этих деревьев, в нем жила также и уверенность, что он облагораживает древесину, трансформирует ее в нечто новое, в нечто, чем можно восхищаться.

Он снова оглядел свое детище — инкрустированную шкатулку. Ему нравилось, какой она получалась. Быть может, он даже ее кому-нибудь подарит. Но пока не уверен в этом.

В восемь вечера он поехал в центр Грин Бэя, в отделанный деревянными панелями сумрачный бар, где подавали недурное чили.[30] Под кружку пива он съел целую тарелку, сидя прямо за стойкой. Заказав вторую кружку, он перешел в отдельный зал, где по телевизору показывали баскетбол. Он смотрел игру, потягивая пиво. Репортаж шел с Западного побережья, а здесь было уже поздно. Вскоре другие клиенты стали посматривать на часы, подниматься из-за столов и разъезжаться по домам. Матч близился к завершению со счетом 92:60, и если до перерыва интерес еще сохранялся, то сейчас исход казался предрешенным.

К тому же это был всего-навсего баскетбол, а не игра «Пэкерз».

Харт оглядел стены зала, покрытые фирменными знаками висконсинских пивоварен прошлого. Должно быть, когда-то их продукция была популярна, хотя он ни разу о них не слышал. «Лоуф энд Штейн», «Хейлман», «Фоксхед». С эмблемы пива марки «Хиберния брюинг» зловеще скалилась клыками голова дикого кабана. На плакате рядом был изображен телевизор, с экрана которого смотрели две женщины, а подпись гласила: «Всем привет от Лаверн и Ширли».

Харт попросил проходившую мимо официантку принести счет. Та вела себя вежливо, но с прохладцей, оставив попытки флиртовать с ним после того, как первая — примерно неделю назад — осталась без всякой реакции с его стороны. В барах, подобных этому, второго шанса не давали. Он расплатился, вышел на улицу и отправился в другой бар, располагавшийся неподалеку в районе Бродвея. Оставив машину поблизости, он встал в тени деревьев проходившей мимо аллеи.

Ровно в час ночи из бара вышел мужчина, как делал это в одно и то же время на протяжении почти всей последней недели. Харт ухватил его за воротник, приставил к спине пистолет и затащил в темную аллею.

Фредди Ланкастеру хватило пятнадцати секунд, чтобы понять: непосредственная угроза от Харта гораздо серьезнее, чем не столь очевидная и неминуемая опасность, исходившая от Мишель Кеплер. И он рассказал Харту все, что знал о ней.

Потом взгляд вдоль пустой аллеи, выстрел из пистолета с глушителем, и Харт вернулся к своей машине.

По пути домой он размышлял над своими следующими ходами. Харт поверил Фредди, когда тот сказал, что ни он сам, ни Гордон Поттс не знали точно, где живет Мишель, однако полученной от него информации оказалось достаточно, чтобы приступить к более тщательным поискам.

И этим он собирался заняться незамедлительно.

Но сначала следовало покончить с тем, что не давало ему покоя уже несколько недель. Он зевнул и решил сегодня как следует выспаться. Вставать рано завтра утром не было необходимости. Дорога до Гумбольдта, штат Висконсин, занимала всего три часа.

В половине третьего пополудни четвертого мая Кристен Бринн Маккензи расположилась в баре одного из ресторанов Милуоки, заказав себе куриный суп и диетическую колу. Ранее в этот день у нее состоялись встречи с детективом из местной полиции и агентом ФБР, с которыми они обменялись сведениями об итогах расследования апрельских убийств супругов Фельдман и изготовителей мета в округе Кеноша.

Толку от этих бесед не вышло. Цель, которую поставили перед собой городские и федеральные следователи, как ей показалось, заключалась в поисках улик против Манкевица, а не в поимке преступников, походя расстрелявших ни в чем не повинных супругов и цинично бросивших тела на холодном полу кухни их собственного дома.

Когда же она указала им на данный факт, ни на копа, ни на фэбээровца это не произвело никакого впечатления. Они вежливо сложили губки, показывая, что понимают ее точку зрения, но сделали это с заметным раздражением.

Настроения ей это не улучшило, и по окончании второй встречи она решила устроить себе поздний обед, а потом поехать домой.

Занимаясь собственным расследованием, Бринн Маккензи накрутила за последние пару недель больше двух тысяч миль. Ездила она теперь на подержанной «тойоте-камри» — причем изрядно подержанной. Утонувшая «хонда» использовалась в служебных целях, а для страховой компании то был отличный предлог не возмещать ей убытков. Чтобы купить хоть что-то на замену, она потратила личные деньги из своих скудных сбережений, и это больно ударило по ее карману, поскольку уверенности в своем финансовом будущем у нее не было.

Грэм больше не жил с ними.

После восемнадцатого апреля они еще несколько раз серьезно поговорили о сложившейся ситуации. Но Грэм до сих пор не оправился от потрясения, вызванного смертью Эрика Мюнса, в которой по-прежнему винил себя и никогда Бринн — ему и в голову это не приходило. (Вот в чем огромная разница между ним и Кейтом!)

Грэм съехал всего несколько дней назад, сняв себе квартирку в двадцати минутах езды от них. Она печалилась и тревожилась по этому поводу… Но в то же время ощущала облегчение. Помогло и случившееся с ней притупление чувств. Кроме того, разбирательства семейных конфликтов были, в конце концов, ее специальностью, и она не могла не понимать, как много требовалось времени, прежде чем они оба определятся со своей дальнейшей жизнью.

Он по-прежнему оплачивал свою долю приходивших ей счетов — вообще-то говоря, даже большую их часть, покрывая медицинские расходы Анны, превышавшие выплаты по страховому полису. Но все же в прошлой жизни они существовали на общие заработки, и теперь Бринн поневоле приходилось экономить.

Она похлебала еще немного остывавшего супа. Позвонил Джоуи, и она сразу же ответила. Это был просто контрольный звонок, и Бринн бодрым тоном прокомментировала его рассказ об уроке физкультуры и занятиях естественными науками, прежде чем он дал отбой и снова помчался в класс.

Когда она поняла, что Грэм, скорее всего, прав в своих оценках поведения Джоуи — как и ее педагогических методов, — она провела собственное расследование (кое-кого пришлось допросить) и выяснила, что информация о занятиях ее сына фальтингом соответствовала действительности — он катался, прицепившись к грузовикам, и делал это не раз. Только по чистой случайности ему удалось избежать серьезных травм. Прогулы школы тоже подтвердились.

Потом у нее было несколько тяжелых разговоров с мальчиком, причем, к удивлению Бринн, мать настойчиво подталкивала ее к этому.

Бринн обрушилась на своего сына, как спецназовец с вертолета. Кататься на скейтборде ему теперь разрешалось только на специально оборудованной площадке и исключительно в ее присутствии. И в шлеме — никаких вязаных шапочек.

— Брось, мам! Ты это, типа, серьезно?

— Для тебя это единственная возможность. А доску я буду хранить под замком в своей спальне.

Он преувеличенно громко вздохнул, но вынужден был согласиться.

Кроме того, она потребовала, чтобы сын регулярно ей звонил, а домой являлся не позднее чем через двадцать минут после окончания занятий в школе. Ее позабавило выражение его лица, когда она сообщила, что у полиции есть договоренность с местной телефонной компанией, которая позволяет отслеживать местонахождение любого мобильника, даже если тот отключен. (И это была истинная правда, вот только Бринн не сказала, что нарушила бы закон, устроив электронную слежку за членом семьи.)

Но если бунтарские замашки Джоуи ей удалось взять под контроль, то с его реакцией на уход Грэма она ничего не могла поделать. Хотя муж регулярно созванивался с приемным сыном, Джоуи болезненно воспринял их разрыв, и она не знала, как исправить положение. В конце концов, не она же ушла из дома. Что ж, придется справиться и с этим, хотя она понятия не имела — как.

Она отодвинула от себя тарелку с супом, раздумывая о том, сколь многое изменилось после той ночи.

«Та ночь». Эта фраза стала кодом ко всей ее жизни, обозначая куда как больше, чем хронологическая цепь событий.

Она снова осталась одна с раненой матерью на руках и проблемным сыном, за которым нужен глаз да глаз. И все же ничто в мире не могло помешать ей разыскать Мишель и Харта, чтобы над ними свершилось правосудие.

Бринн обдумывала, нельзя ли извлечь хотя бы крупицу полезной информации из недавних встреч с полицейским и агентом ФБР, когда вдруг обратила внимание на воцарившуюся в баре тишину.

Он совершенно опустел. Не было ни официантки, ни мальчишки-уборщика, ни самого бармена.

И тут она вспомнила, что заметила невысокого мужчину, шедшего за ней следом от полицейского участка. Тогда она не придала этому значения, но теперь ей показалось странным, что, стоило ей задержаться у витрины, как мужчина тоже остановился, чтобы позвонить по телефону. Впрочем, он мог только делать вид.

Встревоженная, она хотела подняться, но почувствовала сквозняк от открывшейся с улицы двери и поняла, что в бар кто-то вошел, по меньшей мере двое.

Бринн застыла на месте. Пистолет был у нее под полой пиджака, а поверх него она надела еще и плащ. Она умрет, не успев расстегнуть и двух пуговиц.

Оставалось только обернуться.

Что она и сделала, готовая встретиться взглядом с серыми глазами Харта, наводящего пистолет, чтобы убить ее.

Более высокий и массивный из двоих мужчин, которому было за шестьдесят, сказал:

— Добрый день, детектив. Я Стэнли Манкевиц.

Она кивнула в ответ.

— Я в звании помощника шерифа.

Второй — хлипкий и больше похожий на подростка — был тем самым мужчиной, что шел за ней прежде. На лице его играла легкая улыбка, но не чувство юмора служило ее источником. Он просто молчал.

Манкевиц взгромоздился на соседний с ней высокий стул у стойки бара со словами:

— Вы позволите?

— Уж не собираетесь ли вы меня похитить?

Ее слова его удивили.

— Нет, что вы, помощник шерифа Маккензи, вы свободны уйти отсюда в любой момент. Скажете тоже — похитить!

Он сделал знак своему сопровождающему, и тот уселся за ближайший столик.

За стойкой снова возник бармен и посмотрел на Манкевица.

— Мне только кофе. И диетическую колу для моего друга, — кивнул он в сторону столика.

Бармен поставил на стойку кофе и отнес колу приятелю Манкевица.

— Вам принести что-нибудь еще? — спросил он Бринн таким тоном, словно интересовался, не хочет ли она десерт в качестве последнего желания.

Она покачала головой.

— Только счет, пожалуйста.

Манкевиц тщательно подготовился к приему кофе, добавив сливок, пакетик сахара и чуть-чуть сахарозы. Потом сказал:

— Как я слышал, у вас выдалась тяжелая ночка пару недель назад.

«Эта ночь…»

— И откуда же вам об этом известно?

— Я смотрю выпуски новостей.

Он был окружен аурой полнейшей уверенности в себе, которая, с одной стороны, подействовала на Бринн успокаивающе, поскольку она поняла, что в этот момент ее жизни ничто не угрожает, но, с другой, внушала тревогу. Словно он обладал неким иным оружием, неким знанием, с помощью которого мог разрушить ее жизнь, не прибегая к насилию. Казалось, у него все под контролем.

В этом смысле он напоминал ей Харта.

— Владеть информацией очень важно, — продолжал профсоюзный босс. — Когда я был еще мальчишкой, задолго до вашего рождения, у нас передавали местные новости — ровно в пять вечера, а потом общенациональные и международные. Уолтер Кронкайт, Хантли и Бринкли… Но всего полчаса. Мне этого всегда не хватало. Я люблю получать всю доступную информацию. Вот Си-эн-эн — это что надо. Я сделал их новости домашней страничкой на своем «Блэкберри».

— Но это не объясняет, как вы оказались здесь, ведь я и сама зашла сюда совершенно случайно… Если только вы каким-то образом не узнали заранее, что у меня намечена встреча в полицейском управлении Милуоки.

Несколько секунд он колебался — ее слова явно попали если не в цель, то очень близко.

— Допустим, я просто за вами следил.

— Вот он следил точно. — Бринн кивнула в сторону миниатюрного человечка.

Манкевиц улыбнулся, отхлебнул кофе и с сожалением посмотрел на вращающуюся витрину с пирожными.

— У нас с вами есть общие интересы, уважаемая помощник шерифа.

— В чем же?

— В том, чтобы найти убийцу Эммы Фельдман.

— А разве я не смотрю прямо сейчас, как он пьет дрянной кофе всего в полуярде от меня?

— Кофе действительно плохой. Как вы это поняли?

— По запаху.

Он показал на стакан с колой, стоявший рядом с ее тарелкой.

— А вы и мой приятель пьете эту гадость. Вот что воистину вредно. И, нет, вы не находитесь сейчас рядом с ее убийцей.

Она оглянулась через плечо. Второй мужчина попивал колу и просматривал свой «Блэкберри».

Интересно, что у него на домашней странице?

— Вряд ли в округе Кеноша вам приходится расследовать много убийств, — заметил Манкевиц. — И уж точно не таких, как это.

— Не таких, как эти, — поправила она. — Убитых было несколько.

Теперь, когда опасения за свою жизнь рассеялись и бармен был свидетелем разговора, хотя такого легко подкупить, она заговорила с вызовом, даже несколько раздраженно.

— Вы, разумеется, правы, — кивнул Манкевиц.

— Хотите знать, какими преступлениями нам приходится заниматься? — спросила Бринн. — Семейной поножовщиной. Случайным выстрелом из пистолета во время налета на супермаркет или автозаправку. Разборками между изготовителями мета.

— Страшная штука, этот наркотик. Действительно страшная.

«Ты мне будешь рассказывать!»

— Если вы смотрели «Копов»,[31] вам прекрасно известно, чем мы занимаемся, — сказала Бринн.

— Но случившееся семнадцатого апреля — это совсем другое. — Он продолжал пить свой кофе. — Вы член профсоюза? Профсоюза служащих правоохранительных органов?

— Нет. В Кеноше он не работает.

— А вот лично я верю в профсоюзы, мэм. Я верю трудягам и считаю, что каждый должен получить справедливый шанс вскарабкаться вверх по служебной лестнице. Это как образование. Школа уравнивает в правах. Профсоюзы выполняют ту же миссию. Если ты в профсоюзе, мы обеспечиваем тебе самое необходимое. Ты можешь довольствоваться этим. Забирай свою почасовую оплату, и да благословит тебя Бог. Но ты можешь воспользоваться нами как доской для прыжков, чтобы взлететь в жизни как можно выше.

— Доской для прыжков в воду?

— Я, наверное, выбрал неправильное слово. Не такой уж я большой говорун. Но вы хотя бы знаете, в чем меня обвиняют?

— Детали мне неизвестны. В каких-то махинациях, связанных с нелегальными иммигрантами.

— Мне вменяется в вину, что я выдаю людям поддельные документы — лучше тех, которые они могли бы купить на улице. Они получают работу в компаниях, где нет профсоюзных ячеек, а потом организуют их.

— Это правда?

— Нет, — улыбнулся он. — Это всего лишь обвинения. А хотите знать, как власти заподозрили меня в этих преступлениях? Та юристка, Эмма Фельдман, работала на одного из своих клиентов и обнаружила, что большое число легальных иммигрантов являлись в одной из компаний членами профсоюза — их пропорция там была гораздо выше, чем в большинстве местных отделений по стране. А потом, исходя из этого, кто-то пустил слух, будто я торгую поддельными документами. Хотя все «зеленые карты»[32] были абсолютно подлинными. Выпущенными правительством США.

Бринн задумалась. Он говорил убедительно. Хотя кто знает?

— Зачем это кому-то понадобилось? — спросила она.

— Чтобы нанести удар по профсоюзу. Это их единственный мотив — простой и ясный. Пошли сплетни, что я взяточник. Что местное отделение номер четыреста восемь покрывает террористов. Что я натащил иностранцев, которые отбирают рабочие места у наших сограждан… Хоп, и собрание голосует за выход из союза.

Он явно оседлал любимого конька.

— Позвольте объяснить, почему на меня пытаются повесить уголовное дело. Почему кое-кто заинтересован, чтобы Стэнли Манкевиц ушел со сцены. Потому что я не ненавижу иммигрантов. Потому что я на их стороне. По мне, так лучше нанять дюжину мексиканцев, китайцев или каких-нибудь болгар, приехавших в нашу страну — на законных, заметьте, основаниях — и готовых упорно трудиться, чем сотню родившихся здесь ленивых разгильдяев. И вот я попал меж двух огней. Работодатели считают меня врагом, поскольку я глава профсоюза. А рабочие, члены моего профсоюза, — потому что я помогаю тем, кто для них не амэриканец.

Он умышленно исказил это слово.

— Так возник заговор с целью меня скомпрометировать.

Бринн вздохнула. Она уже забыла и о супе, и о коле, в которой изначально не хватало пузырьков, и на вкус она была, должно быть, такой же скверной, как кофе, хотя и не пахла.

— А вы знаете, что это я спас вам жизнь семнадцатого апреля? — спросил Манкевиц, понизив голос.

Вот теперь он полностью завладел ее вниманием. Она нахмурилась. Старалась не выдать эмоций, но у нее не вышло.

— Я послал мистера Джейсонса на защиту моих интересов, — продолжал он. — Я-то знал, что не имею отношения к гибели Эммы Фельдман и ее мужа. Поэтому мне требовалось выяснить, кто убийца. От него тянется прямая нить к людям, пытающимся меня подставить.

— О, ради бога, не надо… — Она окинула его скептическим взглядом. Но при этом щеку пронзила боль, и пришлось придать лицу другое выражение.

Манкевиц оглянулся.

— Джеймс, можно тебя?

Джейсонс подсел к стойке бара, захватив свой дипломат.

— Это я был там, в лесу, неподалеку от скалы, где расположились вы, та молодая женщина и маленькая девочка, — сказал он. — У меня была винтовка «бушмастер». А вы отбивались от мужчин внизу камнями и бревнами.

Изумленная, она прошептала:

— Так это были вы?

Джейсонс не производил впечатление человека, способного даже поднять ружье.

— Это вы стреляли в нас?

— Я целился не в вас, а рядом с вами. Только для того, чтобы прекратить вашу битву. — Он отпил колы. — Перед этим я подъехал к дому у озера. Представился приятелем Стива Фельдмана. Потом последовал в лес за вашим мужем и тем другим помощником шерифа. Я никого не собирался убивать. Наоборот. Мне было приказано посодействовать, чтобы все остались живы. Выяснить, кто эти мужчины. Прекратить вашу схватку я сумел, но не смог догнать и допросить их.

— У нас есть основания полагать, — сказал Манкевиц, — что слухи о моих манипуляциях с нелегальными иммигрантами исходят от одного человека из компании «Великие озера. Контейнерные перевозки». Присутствующему здесь мистеру Джейсонсу удалось добыть некоторые документы…

— Что значит добыть?

— …некоторые документы, свидетельствующие, что у президента этой компании возникли большие финансовые затруднения, и он сейчас пытается любыми способами избавиться от ячеек моего профсоюза на своих предприятиях, чтобы беспрепятственно сокращать людям зарплаты и социальные пакеты. Старший юрист «Великих озер» предоставил нам бумаги, доказывающие причастность президента к распространению слухов.

— Вы сообщили об этом прокуратуре штата?

— К моему большому сожалению, эти документы…

— Были украдены.

— Нет, но, скажем так, по федеральным правилам об уликах они не могут быть предъявлены в суде. Теперь, чтобы окончательно обрисовать ситуацию. Поскольку я никогда не продавал никаких нелегальных разрешений, никто не докажет, что я это делал. Все обвинения рано или поздно с меня снимут. Однако сплетни порой наносят не меньший вред, чем приговор суда. Именно на этом строится расчет президента «Великих озер» и некоторых других профсоюзных лидеров — ударить по моей репутации и уничтожить мое отделение союза. Посему я стремлюсь пресечь слухи, насколько это возможно. И сейчас для меня задача номер один — убедить вас, что я не убивал Эмму Фельдман.

— Еще в полицейской академии нас учили не верить на слово, если подозреваемый твердит о своей невиновности.

Манкевиц резко отодвинул от себя чашку с недопитым кофе.

— Помощник шерифа Маккензи. Мне все известно о том выстреле. Семь лет назад.

Бринн похолодела.

— О выстреле в вашего мужа. — Он посмотрел на Джейсонса.

— Кейта Маршалла, — подсказал тот.

— В официальном рапорте это было признано несчастным случаем при неосторожном обращении с оружием, — продолжал Манкевиц, — но все подозревали, что стреляли в него вы, потому что он снова пытался вас избить. Как и в тот раз, когда сломал вам челюсть. По счастью на нем был бронежилет. Он выжил и дал показания, подтверждавшие версию случайного выстрела.

— Послушайте…

— Но мне-то известна вся правда. В Кейта Маршалла стреляли не вы, а ваш сын, пытавшийся вас защитить.

— Нет, нет… — только и повторяла Бринн, у которой заметно тряслись руки.

Новый кивок в сторону Джейсонса. На стойку бара легла папка — старая, в мягкой обложке. Бринн посмотрела на нее. «Архив Совета по вопросам образования округа Кеноша».

— Что это? — испуганно спросила она.

Манкевиц постучал пальцем по имени в углу папки.

«Доктор Р. Джермейн».

Ей потребовалось всего мгновение, чтобы вспомнить. Этому психиатру поручили наблюдать Джоуи в третьем классе. У мальчика появились тогда проблемы в школе. Он проявлял излишнюю агрессию, отказывался выполнять домашние задания, и его обязали посещать врача несколько раз в неделю. Закончилось все это еще более сильным потрясением для Джоуи, когда доктор скончался от обширного инфаркта в ночь после их очередной беседы.

— Откуда это у вас? — Не дожидаясь ответа, она открыла папку влажными от пота пальцами.

«О, мой бог…»

Они-то считали, что Джоуи, которому тогда было всего пять, либо забыл, либо сумел каким-то образом заблокировать свои воспоминания о том жутком вечере, когда его родители дрались, катаясь по полу в кухне. Мальчик с криком прибежал на шум. Кейт оттолкнул его и замахнулся, чтобы еще раз ударить Бринн кулаком по лицу.

Тогда Джоуи достал пистолет из кобуры на поясе Бринн и выстрелил в своего отца, угодив точно в середину груди.

Им пришлось приложить огромные усилия, чтобы замять дело, а Бринн взяла на себя всю ответственность за неосторожное обращение с пистолетом, на чем ее карьера в правоохранительных органах вполне могла оборваться. Многие считали, что она стреляла в Кейта намеренно — всем был известен его вздорный характер, — но никто и подумать не мог на Джоуи.

Однако, как явствовало из лежавших сейчас перед ней записей, Джоуи связно и в подробностях поведал доктору Джермейну о тех событиях. Бринн даже представить себе не могла, что мальчик запомнил все с такой ясностью. Теперь она поняла: единственное, что уберегло ее тогда от лишения родительских прав — а их с Кейтом, вероятно, еще и от уголовного дела по обвинению в создании угрозы жизни ребенку, — была кончина Джермейна, после которой никем не прочитанный отчет затерялся среди других архивных бумаг.

— ФБР и полиция Милуоки уже почти наложили на этот документ свои лапы, — заметил Манкевиц.

— Что? Зачем?

— Они хотят, чтобы вас отстранили от дела. Их единственная и главная цель — прижать меня к ногтю. А ваша — разобраться в том, что на самом деле произошло у озера Мондак.

Его помощник пояснил:

— Они начали копаться в вашей жизни. Для них этот документ стал бы бесценным оружием. Они могли бы дискредитировать вас, возбудить дело и заодно привлечь к суду всех, кто помог вам тогда замести следы.

Ее подбородок дрожал сейчас сильнее, чем той ночью, когда она с таким трудом выбиралась из ледяной воды озера Мондак.

У нее отберут сына… Уволят с работы. Том Даль пойдет под суд за сокрытие улик. Кое-кто из полиции штата тоже попадет под следствие.

Манкевиц заглянул ей в подернутые слезами глаза.

— Эй, не надо так расстраиваться!

Она посмотрела на него. Он снова постучал по папке своим мясистым пальцем.

— Мистер Джейсонс заверил меня, что этот документ существует всего в одном экземпляре. Копий с него не снимали. Никто, кроме вас, Кейта и вашего сына не знает, что произошло тем вечером.

— Теперь и вы знаете, — пробормотала она.

— Но мне этот документ нужен лишь для того, чтобы отдать его вам.

— Что?!

— Пропустите его через шредер. Нет. Сделайте, как сделал бы я. Сначала пропустите через уничтожитель бумаг, а потом сожгите.

— И вы не…

— Помощник шерифа Маккензи. Я здесь не для того, чтобы вас шантажировать. И не собираюсь давить на вас, чтобы вы бросили свое расследование. Я отдаю это вам в качестве жеста доброй воли. Я невиновен. И не в моих интересах, чтобы вас отстранили от расследования. Я хочу, чтобы вы его продолжали до тех пор, пока не установите, кто на самом деле убил людей.

Бринн вцепилась в бумаги — казалось, они излучали радиацию — и сунула папку себе в рюкзак.

— Спасибо!

Подрагивающей рукой она поднесла ко рту стакан с колой, отпила несколько глотков и задумалась над тем, что услышала.

— Да, но кому еще была нужна смерть Эммы Фельдман? Кто мог иметь мотив для ее убийства? Вроде бы никто.

— А разве хоть кто-то искал его?

Это верно, признала она. С самого начала все считали, что за этим преступлением может стоять только Манкевиц.

Профсоюзный босс отвел взгляд. Плечи его поникли.

— Мы и сами пока ни к чему не пришли. Хотя Эмма занималась расследованиями и других дел, причем достаточно деликатных, чтобы кто-то еще мог пожелать устранить ее. Взять хотя бы дело о деньгах и недвижимости члена палаты представителей, который покончил с собой.

Бринн знала об этой истории. Политик попытался вычеркнуть жену и детей из своего завещания, оставив всю свою собственность двадцатидвухлетнему гомосексуалисту-проститутке. Репортеры раздули скандал, и пожилой мужчина наложил на себя руки.

— Кроме того, — продолжал профсоюзный босс, — она занималась одним случаем, который может представлять интерес.

Взгляд в сторону Джейсонса, служившего Манкевицу чем-то вроде короля информации и ее источников.

— Речь идет об ответственности производителя, — пояснил тот. — Они выпустили новый автомобиль с гибридным двигателем. И одного из водителей убило током. Его семья подала в суд на клиента Эммы Фельдман — компанию из Кеноши. Именно она занималась производством генераторов, деталей электроцепи или чего-то в этом роде. Эмма много работала над этим делом, но потом все собранные досье пропали, и никто их больше не видел.

Опасный для жизни дефект машины? До судов подобных дел доходит немного. Строго говоря, их вообще, как правило, до суда не доводят, хотя здесь могли фигурировать крупные суммы ущерба. Быть может, Эмма обнаружила нечто, не предназначавшееся для чужих глаз?

Может быть…

А Кеноша уже фигурировала в расследовании Бринн… Ей нужно будет просмотреть записи, сделанные за последние дни. Кому-то туда надо было перезвонить. Кажется, человеку по фамилии Шеридан, интересовавшемуся кое-какими документами Эммы Фельдман.

— Но ни по одному из ее дел нам не удалось найти сколько-нибудь существенных зацепок, — продолжал Манкевиц. — Так что вам придется продолжать самой.

Он жестом потребовал счет, расплатился и кивнул на недоеденный Бринн суп.

— За это я не платил. Было бы неэтично с моей стороны, знаете ли. — И надел пальто.

Его сопровождающий продолжал сидеть, но выудил из кармана визитную карточку. На ней значились только имя и номер телефона. «Хоть имя-то подлинное?» — подумала она.

— Если я вам зачем-либо понадоблюсь, если смогу хоть как-то помочь, пожалуйста, звоните. Это всего лишь голосовая почта, но я немедленно свяжусь с вами.

Бринн кивнула.

— Спасибо вам еще раз, — сказала она, похлопав по своему рюкзаку.

— Подумайте над тем, что я вам сказал, — посоветовал ей Манкевиц. — Создается впечатление, что и вы, и ФБР, и все остальные ищете не в том месте.

— Или, — добавил субтильный человечек, потягивая колу, словно дорогое, выдержанное вино, — думаете не о том человеке.

Лента полицейского оцепления, окружавшая террасу перед входом, порвалась, и ее обрывки болтались на ветру, как тощие и длинные желтые пальцы.

Бринн не была у загородного дома Фельдманов на Лейк-Вью с той самой ночи, то есть уже почти три недели. Странно, но при свете дня дом выглядел более запущенным, чем во мраке. Стены были покрашены неровно, и краска местами облупилась. Углы казались слишком острыми. Жалюзи и шторы неприятно темного оттенка.

Она подошла к месту, где стояла тогда рядом со своей машиной, задыхаясь от страха, но с пистолетом наизготовку, и ждала, чтобы Харт поднялся из-за кустов, став мишенью для выстрела.

От этого воспоминания ее мысли легко перескочили к отчету школьного психолога, который вручил ей Манкевиц. Теперь он уже действительно был измельчен и сожжен в мангале на заднем дворе ее дома. В бумаге, составленной доктором, происшествие описывалось очень близко к тому, что случилось на самом деле.

Так совпало, что это тоже было в апреле. Она вспомнила, как испуганно смотрела на Кейта, который только что вернулся после долгого патрулирования и сидел в кухне, постепенно распаляя в себе злобу. Она и сейчас не знала, какая искра вызвала взрыв. Что-то, связанное с тем, как она тратила деньги. Быть может, в тот раз не туда сунула счета.

Словом, какой-то пустяк. Это всегда начиналось по самому ерундовому поводу.

Но ссора надвигалась с угрожающей быстротой, и глаза Кейта наливались сумасшедшим гневом, так пугавшим ее. Настоящее наваждение. Он говорил сначала тихо, потом в голосе появились истеричные нотки, перешедшие в крик. И Бринн сказала худшее, что могла произнести в подобный момент:

— Успокойся. Тоже мне — проблема.

— Не проблема?! Я целый день пахал как проклятый! А где была ты? Штрафы за неправильную парковку выписывала?

— Успокойся, — повторила она, хотя сердце уже заходилось в груди, а рука непроизвольно тянулась, чтобы прикрыть подбородок.

И тут его прорвало. Он вскочил на ноги, перевернув стол, разметав лежавшие на нем счета и бумаги по всей кухне, и набросился на нее с пивной бутылкой в руке. Она с силой оттолкнула его, но он успел вцепиться ей в волосы и повалить за собой на пол. Они боролись, опрокидывая стулья. Он притянул ее ближе и уже поднимал сжатый кулак.

Она отчаянно кричала:

— Нет! Нет! Не надо!

Огромный кулак замер на месте и опустился, потому что в их схватку влез плачущий сын.

— Уйди отсюда, Джоуи! — заорал Кейт, как всегда опьяневший не от спиртного, а от злобы. Он совершенно не владел собой, снова вздымая кулачище.

Ей хотелось только одного — увернуться, чтобы страшный удар опять не расколол ей челюсть. Одновременно ей приходилось думать о Джоуи, который оказался между ними и кричал вместе с матерью.

— Не смей делать больно маме!

А потом — бах!

Пуля угодила Кейту точно в грудь.

И снова кухня наполнилась криками ребенка. Пятилетний мальчик вытащил из кобуры матери служебный глок, но сделал это только для того, чтобы напугать отца. Однако у пистолета не было предохранителя, и выстрел могло вызвать самое легкое прикосновение к спусковому крючку.

Оружие со стуком упало на пол, а мать, отец и сын застыли, словно пораженные громом.

Дрожа всем телом, Кейт отполз в сторону, поднялся на колени, и его вырвало. Потом он потерял сознание. Бринн, охнув, поспешила ему на помощь, разорвала рубашку и увидела, как сплющенный диск из меди и свинца отвалился от кевларового бронежилета.

А потом «скорая помощь», протоколы, переговоры, уговоры…

И, конечно, невыразимое словами потрясение от случившегося.

Но все же Манкевиц и его хлипкий приятель не ведали о самом скверном. О чем она сожалела каждую минуту своего существования.

После того вечера их жизнь наладилась. До такой степени, что лучше и быть не могло.

Кейт нашел хорошего психоаналитика, прошел курс управления гневом и программу «12 ступеней». Вместе они ходили на сеансы семейной терапии. С Джоуи тоже занимался специалист.

И ни разу с тех пор они не обменялись ни единым грубым словом, ни единым прикосновением, продиктованным чем-то иным, нежели взаимной привязанностью и любовью. Они превратились в нормальную супружескую пару. Исправно посещали школьные праздники Джоуи и церковь. Анна и ее муж, отдалившиеся от них из-за Кейта, постепенно возобновили общение.

Не было больше ни вспышек злости, ни намека на скандал. Он стал образцовым мужем…

А девять месяцев спустя она попросила дать ей развод, на что он скрепя сердце согласился.

Почему она это сделала?

Часами, порой целыми днями, размышляла она об этом. Была ли это запоздалая реакция на ужас того вечера? Накопившаяся антипатия к этому человеку и смене его настроений? Или же она просто не запрограммирована на спокойную и размеренную жизнь?

«Я бы не променял свою нынешнюю жизнь ни на что другое. Взгляните на остальной мир — это же ходячие мертвецы. Они же просто трупы, Бринн. Сидят, бубнят, сердятся на что-то, показанное по ящику, хотя лично к ним оно не имеет ни малейшего отношения…»

Она мысленно вернулась к тому вечеру, когда они с Грэмом пришли из больницы, куда положили раненую Анну. И к тому, что он тогда ей сказал.

«О, Грэм, ты был прав. Во всем прав. Но у меня действительно есть долг перед сыном. Я задолжала ему очень много. Это ведь я поставила его перед необходимостью схватиться за оружие, чтобы спасти маму, хотя должна была вместе с ним уйти из того дома несколькими годами раньше.

А потом все-таки ушла, когда жизнь, казалось бы, наладилась. Забрала его у отца, горы своротившего, чтобы измениться к лучшему.

Разве могу я после всего этого не баловать своего мальчика, не защищать его? И надеяться, что он меня простит».

Снова мимолетно прикоснувшись к подбородку, Бринн поднялась по ступенькам дома Фельдманов. Официальное расследование в нем уже считалось завершенным, но двери были на замке, установленном полицией. Она набрала шифр к навешенному следователями металлическому ящику, достала ключ и вошла внутрь. Дом пропах сладковатой чистящей жидкостью и давно прогоревшими в камине дровами.

Бринн осмотрела следы от пуль и дроби, оставленные оружием Харта, Льюиса, Мишель и ее собственным пистолетом. Полы в кухне отскребли до полнейшей чистоты — ни пятнышка крови. Специальные компании зарабатывали на этом — подчищали места преступлений и несчастных случаев с летальным исходом. Бринн считала, что на этом можно было бы построить сюжет хорошего детектива: убийца работает в одной из таких компаний и так тщательно вычищает следы своих преступлений, что полиция не в состоянии найти ни малейшей улики против него.

В кухне она заметила несколько потрепанных поваренных книг — некоторые из которых были и у нее дома. Она взяла старый экземпляр «Готовим с удовольствием» и открыла на странице, заложенной красной закладкой. Фрикасе из курицы. Бринн рассмеялась. Сколько раз она готовила это блюдо. В углу страницы карандашом были сделаны пометки — «два часа» и «можно заменить вермутом».

Бринн вернула книгу на полку.

«Как сложится теперь судьба этого дома?» — подумала она.

Скорее всего, ему суждено много лет простоять пустым. И кому вообще нужен загородный дом в таком месте? Громадный, из грубой древесины, ни магазина, ни ресторана поблизости. И это озеро — такое темное и холодное. Словно старая дырка от пули.

Но Бринн пресекла эти размышления, оттолкнула от себя, как они с Мишель оттолкнули от берега каноэ, чтобы его унес черный поток, а сами поспешили уйти другой дорогой.

Бросив последний взгляд на то место, где лежали тела, — и где она сама вполне могла встретить свою смерть, — Бринн вернулась в гостиную.

— Нам пора ехать.

— Я готов! — Джоуи скатился по лестнице в костюме покорителя Дикого Запада, сшитом для него Анной. Надо отдать ей должное — эта женщина умеет управляться со швейной машинкой «Зингер», отметила Бринн. И всегда умела. С таким талантом надо родиться.

Последние несколько дней Бринн провела в Милуоки и Кеноше, отрабатывая с переменным успехом различные версии. Но не забыла вернуться домой к спектаклю, в котором участвовал Джоуи.

— Ты в порядке, мама? — окликнула она Анну.

— В полнейшем, — отозвалась та из гостиной. — Прости, Джоуи, что не смогу сегодня поехать с вами. Но на празднике по случаю окончания учебного года буду непременно. К тому времени я уже полностью оправлюсь. Кстати, что у тебя за роль?

— Я — разведчик на границе. Перевожу переселенцев через горы.

— Это случайно не про группу Доннера?[33] — спросила Анна.

— А это о чем? — спросил Джоуи. — Что-то про демократов?

— В каком-то смысле да.

— Мама! — вынуждена была прикрикнуть Бринн.

С трудом добравшись до прихожей, Анна попросила внука:

— Повернись-ка кругом… Нет, вы только посмотрите на него! Вылитый Алан Лэдд.

— Кто-кто?

— Был такой известный актер.

— Как Джонни Депп? — спросил мальчик.

— Боже упаси!

Джоуи нахмурился.

— Я только не хочу, чтобы мне накладывали весь этот грим. Он такой сальный.

— Но на сцене без него не обойтись, — объяснила Бринн. — В нем тебя будет лучше видно. И к тому же он так тебе идет.

Джоуи преувеличенно недовольно вздохнул.

— Дорогая, я думаю, Грэм тоже хотел бы поехать с вами, — сказала Анна.

— Да, — вмешался Джоуи. — Мам, разве он не может?

— Я даже не знаю, — неуверенно произнесла Бринн, сердясь на мать, которая — хитрый тактик — намеренно подняла эту тему в присутствии Джоуи.

Анна выдержала ее укоризненный взгляд и выдала одну из своих фирменных улыбок.

— Да ладно, позвони ему. Кому это повредит?

Но Бринн не знала ответа на этот вопрос и потому не хотела приглашать его.

— Ему понравится наш спектакль. Правда, мама. Позвони.

— Но в таких случаях принято предупреждать заранее.

— Тогда он просто скажет, что у него другие планы, спасибо за приглашение. Или же примет его.

Бринн снова посмотрела на мать. С тех пор как они расстались с Грэмом, Анна всячески поддерживала ее, но свое мнение об их разрыве держала при себе. Бринн казалось, что она заняла типичную для себя нейтральную позицию. Но при виде этой ласковой улыбки — так улыбаются милые старушки в телевизионных рекламных роликах «Ассоциации прогрессивных пенсионеров» — у нее зародилось подозрение, что за всем этим скрывается тщательно продуманный план вмешательства в личную жизнь дочери.

— Я бы предпочла не звонить, — твердо сказала Бринн.

— Мам! — Сына явно сердила ее несговорчивость.

Анна взглянула на внука, но промолчала.

— Не понимаю, почему он от нас уехал. Да еще и живет на Хендрикс-Хиллз, — пробормотал Джоуи.

— Откуда ты знаешь его новый адрес? — Ей было известно, что Грэм перебрался на новую съемную квартиру только вчера.

— Он сам мне сказал.

— Ты разговаривал с ним?

— Да, он мне позвонил.

— Почему мне об этом ничего не известно?

— Потому что звонил он мне, — с вызовом ответил мальчик. — Просто так, поболтать.

И как, скажите, на это реагировать?

— И он ничего не передавал?

— Не-а. — Джоуи оправил на себе костюм. — Зачем он переехал?

— Это хороший район.

— Я имею виду, зачем он вообще уехал от нас?

— Я же тебе объясняла. Мы разошлись во взглядах на жизнь.

Джоуи явно не понимал, что сие означает, как не понимала и сама Бринн.

— Так он может приехать на спектакль?

— Нет, дорогой, — улыбнулась она. — Не сегодня. Быть может, в другой раз.

Мальчик подошел к окну и выглянул наружу. Он был явно разочарован.

— В чем дело? — нахмурилась Бринн.

— Я подумал, что, может, он здесь.

— С чего бы?

— Знаешь, он иногда приезжает.

— Приезжает? Чтобы повидаться с тобой?

— Нет. Просто посидит немного в машине, а потом уезжает. Я и у школы его видел. На парковке после занятий.

Стараясь не выдать голосом своей озабоченности, Бринн спросила:

— Ты уверен, что это Грэм?

— Мне так показалось. Я не мог разглядеть хорошенько. На нем были темные очки. Но это наверняка он. Кто же еще?

Он смотрел на мать, явно удивленную этими новостями.

— Но ведь это мог быть и не он.

Джоуи пожал плечами.

— У него темные волосы. И он большой, как Грэм.

— На какой машине он приезжал?

— Точно не знаю. Вроде бы на синей. С виду довольно новая. Похожа на спортивную модель. Темно-синяя. Я не особенно ее разглядывал. Когда он мне звонил, сказал, что его пикап так и не нашли и ему пришлось купить другую машину. Я и подумал, что это она. Что-то не так, мам?

— Нет, все в порядке, — улыбнулась Бринн.

— Тогда давай. Позвони ему.

— Не сегодня, милый. Я позвоню как-нибудь потом.

Бринн внимательно оглядела пустую улицу. Потом повернулась, еще раз улыбнувшись — на этот раз немного натянуто, как ее мать, — и обратилась к Анне:

— Слушай, мама, ты сегодня выглядишь намного лучше. Может, выберешься с нами на спектакль, а?

Анна хотела поворчать — она давно ждала, чтобы Бринн пригласила ее, — но передумала и просто согласилась.

— С удовольствием.

— А потом закатим ужин в «Ти Джи Ай Фрайдис», — продолжила Бринн. — Я помогу тебе одеться. Вернусь через минуту.

Она подошла к входной двери, заперла ее и поднялась наверх.

Достала из сейфа кобуру с глоком и подвесила ее сзади к ремню своей юбки, а сверху надела жакет.

Глядя из окна на по-прежнему пустой участок дороги перед домом, она позвонила Тому Далю.

— Нужна твоя помощь. И срочно.

— Можешь на меня рассчитывать. С тобой все в порядке?

— Не уверена.

— В чем дело?

— В Грэме. Мне нужно знать, какие автомобили зарегистрированы на его имя. Все. Даже принадлежащие его компании.

— Он создает тебе какие-то проблемы?

— Нет-нет. На самом деле меня волнует не он.

— Подожди минутку. Я зайду в базу данных транспортных средств.

Не прошло и шестидесяти секунд, как она снова услышала спокойный голос шерифа:

— За компанией «Роллинг Хилл ландшафтинг» числятся три двенадцатиметровых грузовика с безбортовой платформой, два пикапа «Ф150» и один «Ф250». Сам Грэм сейчас ездит на «форде-таурусе», который арендовал через свою страховую компанию — компенсация за угнанный той женщиной пикап, насколько я понимаю.

— Какого цвета «таурус»? Темно-синего?

— Белого.

— О’кей…

Она снова вспомнила ту ночь.

«Ты должна была… Ты должна была меня убить».

— Том, мне нужно, чтобы за моим домом опять присматривали.

— Что происходит, Бринн?

— Кто-то за нами наблюдал, сидя в машине. Явно изучал обстановку. Джоуи его заметил. Ты знаешь этих мальчишек. Быть может, просто фантазии. Но мне не хотелось бы допустить ни малейшего риска.

— Разумеется, мы все сделаем, Бринн. Все необходимое.

В четверг седьмого мая Бринн сидела в своей кабинке рабочего зала с чашкой горячего шоколада. Действительно горячего. В последнее время она подсела на него, хотя в виде компенсации ей пришлось отказаться от любимых соленых крекеров и бутербродов с сыром бри. Теперь она выпивала не менее трех чашек какао в день. Не потому ли, что так продрогла в ту ночь? Вероятно, нет. Просто фирма «Суисс Мисс» производила действительно вкусный напиток.

Ей вспомнилось, что именно горячий шоколад они пили в «Гумбольдт лайнер», когда подходило к концу их первое с Грэмом свидание. Он обжигал им губы в начале разговора, а к концу его уже совершенно остыл.

Сейчас она просматривала свои записи — сотни мыслей, подчеркнутых фраз, конспектов бесед, которые состоялись у нее после встречи со Стэнли Манкевицем. Никогда в жизни не работала она так много.

«…Думаете не о том человеке…»

Зазвонил ее городской телефон. Она быстро сделала последний глоток и отставила чашку в сторону.

— Помощник шерифа Маккензи слушает.

— Алло? — произнесли в трубке с латиноамериканским акцентом и с той настороженной интонацией, с какой большинство людей разговаривают с полицейскими. Звонившая представилась менеджером гостиницы «Харборсайд инн» в Милуоки.

— Чем могу вам помочь? — Услышав о Милуоки, Бринн резко подалась вперед и насторожилась. Потому что звонить оттуда могли, скорее всего, в связи с убийством Фельдманов.

Она угадала: звонок был именно по этому поводу и по мере разговора становился для Бринн все более любопытным.

Управляющая отелем сказала, что видела по телевизору фоторобот человека по фамилии Харт или, возможно, Хартман, которого разыскивали в связи с убийствами у озера Мондак. Похожий на это описание мужчина заселился в ее гостиницу шестнадцатого апреля. Менеджер позвонила в местный полицейский участок, где ей посоветовали обратиться в управление шерифа округа Кеноша.

Звали гостя Уильям Хардинг.

Хардинг… Харт…

— Скажите, а он действительно убийца? — испуганно спросила женщина.

— У нас есть основания так считать… Какой он дал домашний адрес, когда регистрировался у вас? — Она щелкнула пальцами в сторону Тодда Джексона, который мгновенно явился к ней в кабинку.

Женщина продиктовала адрес в Миннеаполисе, Бринн медленно повторила его и шепнула коллеге:

— Проверь, и побыстрее.

На вопрос о телефонных звонках или посетителях женщина ответила, что сам Хардинг никому не звонил, но гости к нему приходили — он пил кофе с худощавым, по-армейски стриженным мужчиной, который, по словам менеджера, вел себя грубо, и красивой молодой особой лет двадцати с короткими рыжими волосами. Последняя немного напоминала второй фоторобот, показанный в новостях.

Все интереснее и интереснее…

Потом женщина добавила:

— Дело в том, что он до сих пор не выписался.

— То есть все еще живет у вас? — уточнила Бринн.

— Нет, госпожа следователь. Он заплатил за три дня вперед, семнадцатого числа после обеда куда-то уехал и больше не возвращался. Я пыталась звонить, но в справочной мне сказали, что по указанному адресу такой человек не значится ни в Миннеаполисе, ни в Сент-Поле.

Поэтому Бринн не удивилась, когда Джексон положил перед ней записку:

«Адрес фальшивый. Платная автостоянка. Имя не проходит ни по одной из полицейских баз данных».

Она кивнула ему и шепотом попросила:

— Передай Тому, что у нас появилось кое-что важное.

Джексон исчез, а Бринн принялась перелистывать свои записи.

— Нет ли у вас номера его кредитной карты? — спросила она менеджера отеля.

— Он платил наличными. Но я звоню, потому что он оставил в номере свой чемодан. Если он вам нужен, можете забрать его.

— Неужели? Тогда я скоро дам вам знать. Мне бы очень хотелось просмотреть содержимое. Я только внесу коррективы в свои планы и тут же перезвоню.

Когда разговор закончился, Бринн откинулась на спинку кресла.

— Ты в порядке? — Том Даль зашел к ней в кабинку и с опаской заглянул в глаза, как она подозревала, излучавшие сейчас странное сияние.

— Более чем в порядке. У нас появился отчетливый след.

Мишель Алисон Кеплер — теперь жгучая брюнетка со следами обильных коллагеновых инъекций на лице — сидела в спальне своего роскошного особняка в фешенебельном районе Милуоки и красила ногти темно-сливовым лаком — такой же был у нее той жуткой апрельской ночью.

Размышляла она о простой истине, усвоенной уже давно: люди слышат только то, что хотят услышать, видят, что хотят увидеть, и верят тоже лишь в желаемое. Но для того, чтобы использовать эти слабости, необходимы острый ум, умение распознать их мечты и ожидания, а потом тонко, по крупицам скормить информацию, пока они не сочтут себя удовлетворенными. Нелегкое дело. Но для таких, как Мишель, это наиважнейший навык, способ выжить.

Она думала об этом, вспоминая свою подругу по несчастью той ночью — помощника шерифа Бринн Маккензи.

«Вы их знакомая?.. Из Чикаго?.. Я слышала, что вы и Эмма когда-то работали вместе… Вы тоже юрист?»

Боже, насколько же ты простодушна, Бринн!

Там, в доме Фельдманов, Мишель попала в тяжелое положение. Хозяева мертвы. Необходимое ей досье найдено и уничтожено, а значит, Харт и Льюис больше не нужны. Однако Харт неожиданно проявил кошачью реакцию… И ночь превратилась в сплошной ад.

Бегство в лес…

Затем встреча с помощником шерифа Бринн Маккензи. Инстинктивно Мишель выбрала роль, хорошо понятную провинциалке: богатенькая, избалованная девушка, не вызывающая поначалу особых симпатий, но с толикой сомнений в себе, брошенная мужем как раз за то, что стала именно такой, какой он хотел ее видеть.

Поначалу подобная особа будет раздражать Бринн, но постепенно вызовет сочувствие, какое все мы обычно начинаем испытывать к людям, оказавшимся с нами в чрезвычайных ситуациях. Никто не любит слабаков, но только до тех пор, пока мы не начинаем узнавать в них собственные черты.

Кроме того, эта роль отвлекла Бринн от мыслей, что Мишель не слишком похожа на типичную подругу семьи, горько оплакивающую смерть друзей — которых сама же и прикончила.

«Я ведь не лгала тебе, Бринн, называя себя актрисой. Только свои роли я играю не на сцене и не перед камерами».

Но теперь, три недели спустя, положение менялось к лучшему. И как раз вовремя. Она, разумеется, заслужила отдых. А после неслыханного и несправедливого дерьма, через которое ей пришлось пройти семнадцатого апреля и позже, заслужила еще и немного удачи.

Вставив ватные прокладки между пальцами левой ноги, она продолжила работу над ноготками.

Да, Бог или Судьба повернулись теперь к ней лицом. Ей удалось наконец узнать подлинное имя и адрес Харта, как выяснилось, постоянно жившего в Чикаго. Но в последнее время бывал он там редко, чаще гостя в Висконсине, что тревожило, но, конечно же, не удивляло. Он разыскивал ее с таким же упорством.

Вел он охоту и на некоторых других людей, и, по крайней мере, с одним из них, по всей видимости, уже расправился. На ее звонки и текстовые сообщения перестал отвечать Фредди Ланкастер. Гордон Поттс тоже наверняка являлся целью Харта, но спрятался подальше — в О-Клэр.

Мишель вела себя крайне осторожно, но панике не поддавалась. Она оборвала почти все нити, связывавшие ее с событиями семнадцатого апреля. Харту было известно ее настоящее имя — он порылся той ночью в сумочке, — но найти Мишель Кеплер не так-то просто. Об этом она хорошенько позаботилась.

Еще будучи подростком, Мишель ловко проникала в жизни других людей, принуждая их брать на себя все заботы о ней. Она добивалась этого, играя на своей беспомощности, потерянности, своей сексуальности (последнее в основном с мужчинами, но если приходилось, то и с женщинами тоже). Сейчас она жила с Сэмом Ролфом — богатым бизнесменом из Милуоки (никто не видел, не слышал и не верил в желаемое больше и лучше Сэма). Ее водительские права были зарегистрированы по давнишнему адресу, а корреспонденцию она получала через личный почтовый ящик, который первым делом сменила уже восемнадцатого апреля с указанием никуда письма не пересылать.

Доказательств же, способных уличить ее в совершении убийств у озера Мондак, было немного. Из угнанного пикапа бедняги Грэма она забрала все, на чем могли остаться отпечатки ее пальцев: карту местности, которую она дала Харту, и свою сумочку. А переобуваясь в ботинки несчастной покойной «подруги», успела протереть полусапожки от Феррагамо жидкостью для чистки стекол. (Итальянская кожа за тысячу семьсот долларов псу под хвост, Бринн. Боже, как я тебя ненавижу!)

Нет, теперь улики с озера Мондак угрозы не представляли. Но оставалась еще одна опасность, от которой следовало избавиться.

И это будет сделано сегодня.

Мишель высушила лак на ногтях ног феном и осталась довольна результатом, хотя ее раздражало, что она не сходила в салон красоты — с Хартом где-то поблизости приходилось выбираться из дома как можно реже.

Она вышла из богато обставленной спальни в гостиную, где на мягком диване сидел Ролф с ее пятилетней дочерью Тори и сыном Брэдфордом семи лет — неулыбчивым мальчиком с такой симпатичной белобрысой шевелюрой, что его так и хотелось потрепать по голове. Мишель смотрела на своих детей, и сердце ее переполнялось горячей материнской любовью.

У Ролфа было приятное лицо и губы, не вызывающие отвращения. Но не был он избавлен и от недостатков: не помешало бы сбросить фунтов тридцать-сорок, а от волос пахло сиренью, что она находила вульгарным. И еще она терпеть не могла его татуировку. Вообще-то Мишель ничего не имела против наколок, но у него это была звезда над причинным местом. Крупная звезда. Нижние лучи поросли лобковыми волосами, а верхнюю часть, когда он сидел, скрывали складки живота.

Какая гадость…

Но Мишель никогда не жаловалась, если жалобы не соответствовали намеченному ею сценарию. Ролфу приносила хороший доход принадлежавшая ему компания грузовых перевозок, и она готова была достаточно часто дарить ему свое скульптурное тело в обмен… В обмен практически на все, что душа пожелает.

Мишель умела безошибочно находить в этом мире сэмов ролфов — мужчин, которые слушали, смотрели и всему верили. Если Создатель наделил тебя неизбывной ленью, не слишком хорошими мозгами, чтобы учиться или освоить стоящую профессию, вкусом к сладкой жизни и в придачу красивым лицом и еще более совершенным телом, тебе, черт возьми, остается только распознавать богатых мужчин, подобно тому, как змея чует перепуганную мышь.

Само собой, следовало проявлять и осторожность. Всегда.

Сейчас, глядя, как ее сын и Ролф хохочут над забавными репликами комика-судьи в телевизионном шоу — а выглядели они словно настоящие отец с сыном, — Мишель ощутила бешеную ревность. На мгновение ею овладело желание сказать Ролфу, что отныне ему придется трахать самого себя, и, взяв детей, навсегда уйти из этого дома.

Но Мишель сдержалась. Как бы зла она ни была, порой распаляясь во гневе докрасна, ей почти всегда удавалось контролировать свои эмоции. Вопрос выживания. Успокоившись, она тоже улыбнулась, мстительно подумав при этом: «Никаких минетов сегодня вечером, дорогуша!»

Ей вдруг стало интересно, разговаривает ли Ролф с детьми о ней. Похоже, что разговаривает. Что ж, позже она допросит об этом сына.

— Что-то не так? — спросил он.

— Все отлично. — Она потеснила сына на диване, а потом и вовсе отправила его в кухню за содовой водой.

Посмотрела Брэду вслед, и ревность в одно мгновение вновь обернулась всепоглощающей любовью.

Не способная родить ребенка, хотя такие попытки предпринимала с шестнадцати лет, Мишель Кеплер завела дружбу с матерью-одиночкой из трущоб Милуоки, для чего даже записалась добровольцем в некоммерческую организацию, помогавшую обездоленным.

ВИЧ-инфицированная в результате беспорядочных половых связей, употребления наркотиков, а может, того и другого вместе, Бланш часто болела, предоставляя сына и дочь заботам Мишель. Несмотря на целый набор таблеток, замедлявших развитие СПИДа, несчастная женщина угасала, и единственным утешением для нее служило юридически оформленное обязательство Мишель взять детишек под свою опеку в случае смерти их матери.

Документ был подписан вовремя, поскольку болезнь прогрессировала быстрее, чем предполагали врачи.

После чего Мишель спустила в унитаз шестимесячную дозу прописанных Бланш средств против СПИДа, которые заменила другими пилюлями и детскими витаминами (их она добросовестно давала и ее детишкам).

И вот теперь дети стали ее собственными. Мишель любила их всем своим существом. Они, в свою очередь, беспрекословно слушались, обожали свою новую мать и, по выражению психоаналитика, к которому Мишель направил суд несколько лет назад, придавали хоть какой-то смысл ее в остальном совершенно пустому существованию. Но к черту мозгоправов! Мишель знала, чего хотела. Знала всегда.

Кстати, одним из трагических для нее последствий той апрельской ночи стало неожиданное появление мужа Бринн с пистолетом — из-за чего она лишилась Эми, еще одного ребенка, которого привела бы к себе в семью. Застрелив Бринн и Харта (Льюиса тоже, если бы с ним не разобрался Харт), она собиралась ускользнуть вместе с новой дочуркой.

Но не сложилось.

И это был дополнительный пункт в списке ее обвинений против Бринн Маккензи. Сейчас Мишель смотрела на Тори, показывавшую Ролфу свой рисунок. «Эта жирная свинья не твой отец, — злилась Мишель. — И не вздумай вбить себе в голову, что он твой папочка».

В этот момент зазвонил ее мобильный. Она взглянула на определившийся номер и сказала Ролфу:

— Это личный звонок. Мне нужно ответить.

Он равнодушно кивнул, похвалил рисунок девочки и снова уставился в экран телевизора.

Появился Брэд и протянул ей стакан содовой.

— Разве ты не видишь, что я разговариваю по телефону? — прошипела Мишель и закрылась в спальне. Потом с латиноамериканским акцентом сказала в трубку:

— «Харборсайд инн». Слушаю вас.

— Добрый день еще раз. Это помощник шерифа Маккензи из округа Кеноша. Вы мне звонили полчаса назад.

— А, конечно, госпожа. По поводу того гостя. С чемоданом.

— Да. Я проверила свое расписание. Могла бы приехать в Милуоки часам к пяти.

— Дайте подумать… Лучше в половине шестого. В пять у нас собрание работников гостиницы. — Мишель наслаждалась своей игрой.

«На самом деле я актриса…»

— Не проблема, подъеду чуть позже.

Она продиктовала Бринн адрес.

— До встречи.

Отключив телефон, Мишель зажмурилась. Бог это или Судьба… Спасибо!

Она открыла стенной шкаф и достала запертый на ключ чемодан. Отомкнула замки и переложила свой компактный глок в сумочку фирмы «Коуч». Мишель немного постояла у окна, ощущая одновременно волнение и радостное предвкушение. Потом вернулась в спальню к Ролфу.

— Звонили из дома престарелых. Моей тетушке совсем плохо.

Она покачала головой.

— Господи, до чего же жалко бедную женщину. Больно даже себе представить, что ей приходится терпеть.

— Мне тоже очень жаль, дорогая, — сказал он, видя скорбь на ее лице.

Мишель ненавидела нежные обращения и поморщилась.

— Мне нужно ее проведать.

— Это как пить дать… — Он вдруг нахмурился. — Кем она, говоришь, тебе приходится?

Ледяной взгляд был ему ответом. В нем читалось: «Ты в чем-то меня подозреваешь? Или тебе плевать на мою родню? Так или иначе, ты не прав».

— Извини, — моментально сменил интонацию Ролф, верно поняв ее взгляд. — Хэдди, точно? Так ведь ее зовут? Слушай, давай я подвезу тебя.

— Не стоит, — улыбнулась она. — Я лучше возьму с собой Брэда. Так это будет больше по-семейному, понимаешь?

— Конечно. Ты считаешь, Брэду на пользу видеться с ней?

Она посмотрела на мальчика.

— Ты ведь хочешь навестить нашу тетушку, верно?

«Посмей только брякнуть, что никакой тетушки у нас нет!»

Не сводя с него глаз, взяла из маленькой ручки сына стакан с содовой и отхлебнула глоток.

Он кивнул.

— Я так и знала. Молодец!

Бринн Маккензи упаковала свой рюкзак и допила вторую за этот день чашку какао.

Снова подумала о Грэме и их первом свидании. А потом о последнем вечере вместе — это было в лесном клубе на тридцать втором шоссе. Танцевали тогда до полуночи. А через неделю она узнала, что он ей изменяет.

«Почему ты не спросила меня об этом?..»

И почему он сам не пригласил ее с собой на сеанс терапии?

— Привет, Би! — услышала она женский голос. — Не хочешь с нами в «Бенниган» после работы?

Это была Джейн Стайлз — еще одна из старших помощников шерифа.

— Я там встречаюсь с Реджи. Да, и еще будет тот симпатичный малый из фирмы «Стейт фарм». Я тебе о нем рассказывала.

— Я не разведена, Джейн, — прошептала Бринн.

Слова «пока еще» так и напрашивались, чтобы придать фразе законченность.

— Я просто сказала, что он симпатяга. В качестве информации. Я же не сводница какая-нибудь.

— Он торгует страховыми полисами.

— Страховка нужна каждому. Вполне достойная работа.

— Спасибо, но у меня есть кое-какие дела. Купи полис для меня.

— Очень смешно!

Думая о Харте, размышляя о «Харборсайд инн» в Милуоки, Бринн Маккензи шла по коридору, в котором бывала столько раз, что вообще перестала обращать на него внимание. А между тем по стенам его висели портреты помощников шерифов, погибших при исполнении. За последние восемьдесят четыре года всего четверо, хотя фото Эрика Мюнса повесить еще не успели. Округ не поскупился на дорогие рамы для фотографий. Первой жертвой стал человек с усами размером с велосипедный руль. Его застрелил один из преступников, участвовавших в ограблении почтового поезда в Нортфилде, штат Миннесота.

Кроме того, в коридоре имелась карта округа, очень подробная. Бринн остановилась и посмотрела на лазурное пятно озера Мондак. «Так хорошую или плохую идею я собираюсь осуществить?» — мысленно задалась она вопросом.

Потом рассмеялась. «К чему сомнения? Они не имеют никакого значения. Я ведь уже приняла решение».

Она достала из кармана ключ и вышла на улицу, под ясное послеполуденное солнце.

«— Скажите, а он действительно убийца?

— У нас есть основания так считать».

Ведя автомобиль через невзрачные районы Милуоки в сторону озера Мичиган, Мишель Кеплер инструктировала сына:

— Все, что тебе нужно сделать, это подойти к той тетеньке и сказать, что ты потерялся. Она припаркуется, а когда выберется из своей машины, ты приблизишься к ней и скажешь: «Я потерялся». Повтори.

— Я потерялся.

— Хорошо. Я покажу тебе ее издали. И при этом ты должен выглядеть вроде как испуганным. У тебя получится? Сумеешь изобразить испуг?

— Угу.

Мишель разозлилась:

— Не смей говорить, будто что-то умеешь, если не представляешь, о чем речь. Так ты знаешь, как выглядеть испуганным?

— Нет.

— Испуганным ты выглядишь, когда делаешь что-то неправильно, а я на тебе сержусь. Теперь понял?

Мальчик поспешно кивнул. Вот это он понимал хорошо.

— Отлично, — улыбнулась она.

Добравшись до центра Милуоки, Мишель проехала мимо «Харборсайд инн» и сделала круг по кварталу. Потом вернулась к отелю. Стоянка при нем оказалась полупустой. Было пять часов вечера. До приезда Бринн Маккензи оставалось еще минут тридцать.

— Нужно, чтобы это сработало.

— Что, мамочка?

— Тс-с-с!

Она сделала еще один круг и поставила машину у тротуара ярдах в десяти от стоянки.

— Эта тетенька подъедет и припаркуется вон там, видишь?.. Хорошо. Тогда мы оба — ты и я — одновременно выйдем из машины. Я обойду ее кругом с той стороны, сзади. А ты пойдешь прямо к тетеньке и постучишь в стекло, то, что к ней ближе. Скажешь, что потерялся. И что тебе страшно. Она тоже выйдет из машины. Что ты ей скажешь?

— Я потерялся.

— А еще?

— Мне страшно.

— И какое у тебя будет при этом лицо?

— Испуганное.

— Молодец! — Она поощрила его еще одной ослепительной улыбкой и потрепала по голове. — Потом мама приблизится к ней и… поговорит минутку. Затем мы с тобой побежим к своей машине и поедем домой, где нас ждет Сэм. Тебе нравится Сэм?

— Да. С ним весело.

— И ты любишь его больше, чем мамочку?

Его промедление с ответом показалось ей прикосновением раскаленного утюга к телу.

— Нет.

Она усилием воли подавила вспышку ревности. Время полной концентрации.

Мишель оглядела окрестности. Время от времени проезжали редкие машины, человек вышел из таверны напротив, какой-то местный старичок не спеша брел вдоль улицы. Но в остальном в квартале было на редкость пустынно.

— Так. Теперь веди себя тихо. И выключи радио.

Завибрировал мобильник. Она прочитала текстовое сообщение и помрачнела. На связь вышел приятель из Милуоки. Новости ее встревожили. Двадцать минут назад передали, что в О-Клэр погиб Гордон Поттс.

«Несчастн. случ.» — говорилось в сообщении.

Лицо Мишель окаменело. Какой, к чертям, несчастный случай! Харт сработал. Но для Мишель в этом имелась и положительная сторона. Страшновато все-таки выбираться на люди в Милуоки, зная, что где-то рядом рыскает Харт. Теперь ей, по крайней мере, известно, что в этот момент он далеко отсюда.

Бог или Судьба — кто-то все еще улыбался ей.

Потом почти минута в минуту она увидела патрульный автомобиль управления шерифа округа Кеноша, заруливающий на стоянку перед отелем «Харборсайд инн». Ладони сразу вспотели.

Бог или Судьба…

— О’кей, Брэд. — Мишель отщелкнула замки на дверцах и вышла из машины. Сын выбрался с противоположной стороны.

— Мамочка пройдет вон там, — прошептала она. — Потом я окажусь у этой женщины за спиной. Не смотри в мою сторону. Сделай вид, будто меня нет. Ты все понял?

Он кивнул.

— Не смотри на меня, когда я подойду к той машине. Повтори.

— Я не буду смотреть на тебя.

— Потому что если ты на меня посмотришь, та тетя схватит тебя и увезет в тюрьму. Она очень плохая. А я тебя люблю и не хочу, чтобы это с тобой случилось. Ты же знаешь, как я переживаю за тебя и твою сестру?

— Да.

Она обняла его.

— А теперь иди и скажи ей, что я велела. И помни — ты испуган.

Мальчик пошел к патрульному автомобилю, а Мишель, пригнувшись, проскользнула за рядом припаркованных машин. Она достала глок из кармана кожаной куртки, совершенно новой, купленной Сэмом Ролфом взамен той, самой ее любимой, от Неймана Маркуса, вконец испорченной во время скитаний по лесам холодной апрельской ночью.

Направляясь в сторону дома Бринн Маккензи, шериф Том Даль размышлял о тех годах, что она проработала в его управлении.

Работа давалась ей нелегко, особенно если учесть, что она сама вызывалась на самое трудное — случаи, связанные с избиением детей и семейными конфликтами. Но еще тяжелее Бринн приходилось из-за ее отношений с коллегами по работе — другими помощниками шерифа. Она всегда стремилась быть лучшей. Школьница за первой партой, которая вечно тянет руку, потому что знает ответы на все вопросы. Таких нигде не любят.

Но ведь, черт возьми, она добивалась отличных результатов! Вспомнить только ту ночь у озера Мондак. У Даля не было другого помощника, проявившего бы такие же стоицизм и упорство, как она.

Вообще говоря, ни один другой помощник там вообще бы не выжил.

Даль привычно помассировал старую рану на ноге.

Он припарковался у одного из небольших домов по Кендалл-роуд. Жилище Бринн выглядело аккуратным и ухоженным. А стараниями Грэма лужайка и садик радовали глаза, выделяясь на фоне многих других дворов вдоль улицы.

Он выбрался из машины, выпрямился и потянулся. Какой-то сустав при этом хрустнул, но у него уже выработалась привычка не обращать внимания на подобные звуки и не копаться в их происхождении.

Привычно натянув поглубже свою шляпу, Даль открыл калитку и медленно пошел к дому по извилистой тропинке, обрамленной растениями, о существовании которых шериф прежде не подозревал.

У дверей он выдержал небольшую паузу и нажал на кнопку звонка. Послышался звон колокольчика, и дверь открылась.

— Добрый день, шериф!

На пороге стоял ее сын. Парень вытянулся, должно быть, дюймов на шесть со времени их последней встречи на рождественской вечеринке в управлении.

— Привет, Джоуи!

Позади мальчишки, опираясь на трость, через гостиную в сторону кухни двигалась Анна Маккензи.

— Здравствуйте, Анна!

Она приветливо кивнула в ответ.

А в кухне у плиты стояла Бринн, следя за горелкой, на которой в сковороде жарилась курица. А он-то всегда считал, что она не готовит. И даже не знает, как это делается. Но курица выглядела весьма аппетитно.

Она повернулась и вскинула на шерифа вопрошающий взгляд.

— Мы взяли ее, Бринн. Мы ее взяли.

Они сидели в гостиной — шериф и его помощник.

Анна приготовила им холодный чай.

— Это длилось намного дольше, чем мы предполагали. Я вся была как на иголках.

Но эта фраза не могла даже близко описать то состояние нервного возбуждения, в котором Бринн пребывала, ожидая новостей.

— Возникла проблема, — объяснил шериф. — Наши люди держали дом Ролфа под наблюдением. Но она появилась вместе с сыном. Потащила мальчика с собой в «Харборсайд инн».

— Что-что?

— Более того, послала его к машине в качестве подсадной утки, пока сама подбиралась сзади, чтобы убить тебя.

— О, господи!

— Поэтому тактическая группа ждала, когда Мишель и сын разъединятся. Она могла воспользоваться им как заложником. С парнем все в порядке. За ним и его сестрой сейчас присматривает служба охраны материнства и детства.

«Слава Всевышнему! — мысленно помолилась Бринн. — Спасибо Тебе!»

— Значит, она послала сына отвлечь меня, чтобы потом застрелить у него на глазах?

В это невозможно было поверить.

— План был действительно таким.

— А что это за новый сожитель?

— Ролф? Его как раз сейчас допрашивают, но, похоже, он ни о чем не подозревал. Если он и заслуживает наказания, то лишь за неумение разбираться в женщинах.

Зазвонил телефон Даля. Он посмотрел на определитель и сказал:

— Придется ответить. Это от мэра. Мы даем пресс-конференцию по поводу этого дела. Мне нужно будет кое-что предварительно записать.

Он поднялся, вышел на улицу и на негнущихся ногах побрел к своему автомобилю.

Бринн откинулась на спинку дивана, посмотрела в потолок и безмолвно поблагодарила Стэнли Манкевица и его субтильного помощника — Джеймса Джейсонса (она выяснила его подлинное имя) — за то, что навели ее на след Мишель Кеплер.

«Быть может, вы думаете не о том человеке».

После их встречи в ресторане, где подавали плохой кофе, Бринн пристально изучила все возможные мотивы для убийства Эммы Фельдман, в особенности упомянутые Манкевицем: случай с самоубийством политика и с компанией из Кеноши, производившей потенциально опасные автозапчасти. Было еще несколько дел, но ни одно из них не давало ключа к разгадке этой тайны.

Она еще не раз вспоминала фразу, оброненную Джейсонсом, и ей вдруг пришло в голову, что «не тот человек» могло быть сказано не о возможном убийце, а том, кого на самом деле собирались убить.

И как только Бринн допустила вероятность, что Мишель хотела устранить Стивена Фельдмана, а не Эмму, части головоломки стали складываться в отчетливую картину. Фельдман работал в управлении социального обеспечения Милуоки, и в его служебные обязанности входил разбор жалоб на жестокое обращение с детьми, а в крайних случаях — подача прошений о лишении родительских прав.

Вспомнив, как грубо молодая женщина заставила замолчать маленькую Эми той ночью в заповеднике Маркетт, Бринн допустила, что он мог заниматься делом Мишель и ее обращением с детьми.

Среди улик не нашлось документов, упоминавших кого-либо по имени Мишель, но Бринн вспомнила, что в доме у озера той ночью на полу валялись бумаги Эммы Фельдман, в то время как рюкзак Стивена оказался совершенно пуст. Существовала вероятность, что Мишель сожгла в камине именно его папки с делами, включая ту, где содержалась информация о ней самой.

Вернувшись в дом Фельдманов, Бринн собрала в камине остатки пепла. Под ее мощным напором лаборатория в Гарденере обработала материалы молниеносно быстро, и эксперты установили, что в очаге были сожжены папки, обложки которых идентичны тем, что выдавали для работы сотрудникам городских служб. Кроме того, в камине обнаружились почерневшие спирали от блокнотов, которые Фельдман использовал для стенограмм своих бесед со свидетелями.

После кропотливой работы, включавшей разговоры с коллегами и друзьями, изучение списков номеров телефонов, по которым звонил Стивен, Бринн выяснила, что соседи некоего бизнесмена по имени Сэмюэль Ролф жаловались на то, как обращается со своими малолетними отпрысками его новая подружка.

Звали женщину Мишель Кеплер.

Есть!

Полиция Милуоки установила за домом Ролфа круглосуточное наблюдение, однако еще до того, как у них появились основания для перехода к решительным действиям, Бринн позвонила «управляющая» гостиницы «Харборсайд инн». Звонок сразу показался ей подозрительным, и, едва закончив разговор, Бринн проверила номер телефона, с которого звонили. Ни на кого не зарегистрированный и заранее оплаченный мобильный.

Теперь она не сомневалась, что под видом менеджера отеля ей звонила сама Мишель, чтобы выманить под свой выстрел.

Том Даль связался с управлением полиции Милуоки, и они создали совместную группу захвата, чтобы арестовать молодую женщину, как только она выйдет за порог элегантного особняка Ролфа.

Оставался один, но важный вопрос: должна ли Бринн лично участвовать в задержании?

Дебаты по сему поводу разгорелись жаркие — еще бы, она ничего не хотела больше этого! Но в конце концов отступила.

На рандеву к «Харборсайд инн» отправилась офицер полиции Милуоки в форме управления шерифа округа Кеноша и на их патрульной машине.

А Бринн Маккензи поехала домой.

Снова звонок в дверь — вернулся шериф, и, кажется, в еще более приподнятом настроении. Джоуи впустил его. Стоя на пороге гостиной, Даль улыбался во весь рот.

— Только представьте! К нам уже понаехали толпы репортеров! — рассмеялся он. — Фокс, Си-би-эс — и я говорю не об их местном корреспонденте. Даже Си-эн-эн. Первое, о чем они спросили мэра, — не было ли среди группы захвата какой-нибудь эффектной блондинки?

— Так их теперь учат в Атланте,[34] — усмехнулась Бринн.

— Мишель везут сейчас к нам в одиночную камеру. Ночь она проведет здесь. Я ведь понимаю — ты захочешь допросить ее лично.

— Естественно. Но не сегодня вечером. На сегодня у меня другие планы.

«Так хорошая это или плохая идея?.. К чему сомнения? Они ничего не значат. Я ведь уже приняла решение».

Она сделала все, чтобы поймать убийцу Фельдманов. Теперь настало время собрать осколки собственной жизни. По крайней мере, попытаться.

Бринн поднялась и проводила шерифа до выхода из дома. Уже за порогом он обернулся и спросил:

— Так что же за важное дело у тебя сегодня?

— Я приготовлю ужин для Анны и Джоуи. А потом мы сядем смотреть «Кумира Америки».[35]

Даль усмехнулся.

— Это будет повтор. Хочешь, скажу, кто победит?

— Спокойной ночи, Том! Встретимся завтра в управлении с утра пораньше.

В девять утра дождливой пятницы Мишель Алисон Кеплер сидела в комнате для допросов управления шерифа округа Кеноша. Изначально это помещение предназначалось под кладовку, но потом полки сняли, установили тяжелые столы, пластмассовые кресла и, конечно же, видеокамеры и магнитофоны фирмы «Сони» из городского гипермаркета. Один из помощников шерифа додумался до того, чтобы повесить на стену большое прямоугольное зеркало, из хозяйственного магазина, но только вящего эффекта ради. Более или менее опытный преступник сразу понимал, что зеркало не двустороннее. Но что делать — в округе Кеноша закон приходилось защищать, считая каждый цент.

Не взяв с собой пистолета и вооруженная только авторучкой и листами бумаги, Бринн уселась напротив Мишель. Она вновь оглядела молодую женщину, столь жестоко ее обманувшую. Но при этом осталась до странности невозмутимой. Хотя ее, конечно, уязвили предательство и ложь после того, как они стали сначала товарищами по несчастью, потом союзницами, а под конец — даже друзьями.

Но, разумеется, Кристен Бринн Маккензи оставалась прежде всего офицером правоохранительных органов. Она привыкла к тому, что ей постоянно лгали. Перед ней сейчас стояла определенная задача — следовало добыть нужную информацию, значит, пора браться за работу.

— Где мои дети? — немедленно потребовала ответа Мишель, казавшаяся абсолютно уверенной в себе.

— Они в хороших руках.

— Бринн, умоляю! Они нуждаются во мне. Без меня они просто с ума сойдут.

— Вы взяли своего сына в Милуоки, чтобы он помог убить меня? — Как ни старалась, Бринн не смогла скрыть искреннего изумления.

Лицо Мишель исказила оскорбленная гримаса.

— Нет! Ничего подобного. Я только хотела поговорить. Мне нужно было извиниться.

— Ему только семь. А вы взяли его с собой. Имея при себе пистолет.

— Это всего лишь для самообороны. Милуоки — опасный город. У меня было на него разрешение, но я его потеряла.

— Предположим… — Бринн кивнула, оставаясь невозмутимой.

— Могу я повидаться с Брэдом? Ему без меня очень плохо. Он может даже заболеть. Он унаследовал от меня пониженный сахар в крови.

— А разве он не усыновленный ребенок?

Мишель захлопала ресницами, но продолжала упорствовать:

— Я необходима ему.

— О нем позаботятся. С ним все хорошо… Итак, вы были арестованы по обвинению в убийстве, покушении на убийство и вооруженном нападении. Вам зачитали ваши права. Вы можете в любой момент прервать этот допрос и проконсультироваться со своим адвокатом. Вам понятен смысл моих слов?

— Да, — ответила Мишель, бросив взгляд на красный огонек видеокамеры.

— Вы желаете, чтобы здесь присутствовал ваш адвокат?

— Нет. Я буду говорить с тобой, Бринн, — рассмеялась она. — После всего, через что нам пришлось пройти… Мы же теперь как сестры, разве ты не чувствуешь этого? Я поделилась своими горестями, ты рассказала о семейных неурядицах.

Она посмотрела в камеру, изобразив сочувствие.

— Про своего сына, про мужа… Мы с тобой — родственные души. Это такая редкость, Бринн, правда.

— Значит, от помощи адвоката вы отказываетесь?

— Конечно. Это всего лишь недоразумение. Я все могу объяснить. — Ее голос звучал тихо и устало, словно бремя свалившейся на нее несправедливости было невыносимым.

— Хорошо. Тогда я объясню, с какой целью вы здесь находитесь, — начала Бринн. — Нам необходимо ваше признание, в котором вы расскажете правду о случившемся той ночью. Будет гораздо лучше и для вас самой, и для членов вашей семьи…

— Что такое? При чем здесь моя семья? — перебила Мишель. — Надеюсь, вы ни с кем из них не говорили? С моими родителями, например.

— Говорили.

— Вы не имели на это никакого права! — Но затем она взяла себя в руки и обиженно улыбнулась. — Ну зачем тебе это понадобилось? Они ненавидят меня. Что бы они обо мне ни сказали — это ложь. Это все их зависть. С самого начала я была предоставлена самой себе. И добилась успеха в жизни. А они остались неудачниками.

Бринн провела расследование и знала, что у этой молодой женщины в прошлом все было нормально и устойчиво, кроме собственного характера. Она выросла в семье среднего класса из Мэдисона, штат Висконсин. Ее родители по-прежнему там жили; матери исполнилось пятьдесят семь, отец — на десять лет старше. По их словам, они делали все, что было в их силах, но потом махнули рукой на эту, как выразилась мать, «мстительную маленькую дрянь». Отец не скрывал, что считает ее «опасной».

Супруги, которых обвинения, выдвинутые против их дочери, повергли в ужас, но не слишком удивили, рассказали, как Мишель делала карьеру, переходя от одного мужчины к другому — а в двух случаях использовав в этих целях женщин, — заставляя полностью содержать себя. Через некоторое время она начинала скандалить, превращая жизнь любовников или любовниц в ад своим необузданным и злобным нравом, так что те в конце концов испытывали лишь облегчение, когда она уходила. И начинала жить с новой, готовой для нее на все жертвой, имея следующую на примете. Дважды ее задерживали за нападение на людей — она затеяла драки с двумя мужчинами, осмелившимися ее бросить. Несколько мужчин подали жалобы на приставания с ее стороны, и против нее все еще действовали три постановления судов, запрещавшие ей приближаться к ним на пушечный выстрел.

Теперь же она заявила:

— Вы не можете принимать на веру слова моих родителей. В детстве я подвергалась с их стороны сексуальному насилию.

— Этому нет никаких документарных подтверждений.

— Еще бы! Откуда им взяться? Вы думаете, мой папаша признается в этом? Мой папочка и шеф местной полиции занимались этим вместе. Мне оставалось только сбежать оттуда. Я должна была защищаться. Мне пришлось тяжело, так тяжело! И никто не помог мне.

— Все стало бы намного легче, — продолжила Бринн, отметая слезливую ложь Мишель, — если бы вы начали нам помогать. Остались некоторые детали, которые мы хотели бы прояснить.

— Я не причинила бы тебе вреда, — заныла Мишель. — Просто хотела поговорить.

— Вы притворились менеджером гостиницы. Изменили голос, придав ему латиноамериканский акцент.

— Потому что иначе ты бы не приехала. Меня никто не понимает. Если бы я не притворялась другим человеком, меня бы арестовали, и я не сумела бы ничего объяснить. А ты можешь меня понять, Бринн. Это так важно!

— Вы были вооружены.

— Это из-за тех двоих мужчин в доме… Они пытались убить меня! Я была напугана. На меня нападали и прежде. Мой отец, двое моих любовников. Против них есть ограничительные постановления суда.

Она действительно подавала в суд на нескольких своих сожителей, обвиняя их в насилии, но ее жалобы отклонялись, поскольку каждый раз полиция устанавливала у обвиняемых железное алиби, а мотивом для исков служило желание Мишель наказать или отомстить.

— В действительности есть три таких постановления в отношении вас.

Она горько улыбнулась.

— Так уж действует наша судебная система. Они верят насильникам, но не их жертвам.

— Давайте перейдем к событиям вечера и ночи с семнадцатого на восемнадцатое апреля.

— О, здесь я все могу объяснить.

— Говорите.

— У меня была назначена встреча со Стивеном Фельдманом, социальным работником. Я подозревала, что один из учителей сексуально домогается Брэда.

— Допустим. Это где-то зафиксировано?

— Как раз об этом я и собиралась поговорить с мистером Фельдманом. После обеда я отпросилась с работы и поехала повидаться с ним. Но возникла проблема с автобусами, и к тому времени, когда я добралась до офиса, его там уже не было. Я понимала, насколько важно мое дело, и выяснила, что он отправился в загородный дом у озера Мондак. Он сам сказал, что готов поговорить со мной о проблеме Брэда в любое время. Даже дал мне адрес. И тогда я попросила одного своего знакомого — этого самого Харта, — чтобы он меня туда отвез. Здесь я и совершила свою роковую ошибку.

Она горестно понурила голову.

— Назовите его полное имя и фамилию.

— Я больше ничего не знаю. Его все звали просто Харт. Так вот. Он зачем-то потащил с собой приятеля, Комптона Льюиса. Отвратительный тип… Просто мерзкий. Следовало бы сразу сказать им «нет». Но мне действительно необходимо было повидать Стива. И мы отправились туда все вместе. После разговора со Стивеном мы сразу собирались уехать. Но уже по пути туда эти двое стали вести себя все более и более странно. Один говорит: «Зуб даю, в этих домишках есть чем поживиться». А другой: «Точно, в таких только богатенькие живут». А потом, когда они увидели «мерседес», я и охнуть не успела, как у них в руках появилось оружие, а я поняла, что оказалась по уши в дерьме. Они зашли в дом и открыли стрельбу. Я пыталась им помешать. Схватила тот пистолет…

— Изъятый у вас компактный глок был похищен с оружейной выставки, проходившей в семистах ярдах от дома, где вы жили с Сэмом Ролфом.

— Но это был их пистолет! — Мишель спрятала лицо в ладони — то ли действительно расплакалась, то ли притворялась.

— Хотите кофе? Или содовой?

«А может, печенья для поднятия содержания сахара в крови, крошками которого ты наводила Харта и его напарника на наш след?» Но Бринн по-прежнему сохраняла абсолютное спокойствие.

Мишель подняла голову. Глаза покраснели, но на лице ни слезинки. Это живо напомнило Бринн, как выглядела молодая женщина большую часть той апрельской ночи.

«Я актриса…»

Боже мой, и как я могла купиться на все это?

— Я была в полнейшем шоке, — продолжала Мишель. — Мне стало так плохо, что я с трудом дышала. Все случившееся оказалось моей виной. Ведь это я привезла туда этих людей. Не могу описать пережитые мною чувства… Я ударилась в панику. Конечно, мне пришлось немного соврать. А кто на моем месте поступил бы иначе? Я была настолько перепугана. А потом в лесу столкнулась с тобой. Естественно, у меня оставался пистолет. Но откуда мне было знать, кто ты такая? Может, одна из них. На тебе была форма, но вдруг вы так и задумали? Я совершенно не понимала, что происходит. Мною полностью завладел страх. Мне пришлось солгать. Я с детских лет только и делала, что боролась за выживание.

Но самое худшее я натворила у тебя дома — до сих пор не верю, что сделала это. Снова приступ паники. Безумный страх… Это был посттравматический стресс. Со мной такое случалось и раньше. Я подумала, что в твой дом проник Харт. Ты напугала меня. Пистолет выстрелил. Совершенно случайно! Как мне теперь жить с этим дальше?! Я ведь ранила твою маму, пусть и не нарочно.

Бринн скрестила под столом ноги и смотрела на омерзительную в своей красоте молодую женщину. Ее глаза теперь действительно затуманились слезами.

Представление, достойное «Оскара»…

— Улики и свидетели говорят нам, что все было несколько иначе, Мишель.

И она кратко рассказала, как удалось установить личность молодой женщины и выяснить детали ее плана. О данных баллистической экспертизы, о пепле в камине, о списке телефонных звонков Стивена Фельдмана, о жалобах на ее жестокое обращение с детьми.

— Я лично разговаривала с людьми из службы социального обеспечения, Мишель. Стивену Фельдману поручили разобраться с вашим случаем. А показания свидетелей, включая и упомянутого вами школьного учителя, говорят о том, что Брэд часто ходил в синяках. И ваша дочь Тори тоже.

— Боже мой! Ну да, с ними бывали несчастные случаи. Но стоит привести ребенка в травмпункт, как из тебя тут же пытаются сделать родителя-изверга… Я никогда не поднимала на них руку… А впрочем, все это дурацкая политкорректность! — неожиданно сменила она тон. — Все родители поколачивают своих детей. Разве тебе не случалось?

— Нет.

— А зря, — криво усмехнулась Мишель. — Может быть, тогда у тебя не было бы столько проблем с Джоуи — помнишь, ты мне рассказывала? А так ему все сходит с рук. Мой сын никогда не попадет под машину и не сломает себе шею на скейтборде… Детьми нужно управлять. Если не держать их в строгости, они перестают уважать тебя. А им необходимо почитать своих родителей.

Но Бринн только сказала:

— А теперь, Мишель, позвольте ознакомить вас с делом, которое мы передаем в суд.

Она бегло зачитала рапорты экспертов, показания свидетелей, заключения криминалистов. Улик было более чем достаточно.

— Но я ни в чем не виновата! — разрыдалась молодая женщина.

Бринн протянула руку и отключила видеокамеру.

Женщина настороженно посмотрела на нее и промокнула слезы платком.

— Мишель, — негромко обратилась к ней Бринн. — Вот какова ваша ситуация. Теперь вы знаете, на чем основываются выдвинутые против вас обвинения. И суд признает вас виновной. В этом нет ни малейших сомнений. Если вы не станете сотрудничать со следствием, вас посадят в одиночную камеру размером ярд на три. Пожизненно. Если же пойдете нам навстречу, вам удастся избежать тюрьмы строгого режима, и вы, вероятно, попадете в заключение с режимом средней строгости. И тогда у вас появится шанс выйти на свободу до того, как вы слишком состаритесь, чтобы ею насладиться.

— А я смогу сначала увидеться с детьми? Я соглашусь, если у меня будет такая возможность.

— Нет, — решительно отрезала Бринн. — Это не в их интересах.

На какое-то мгновение Мишель огорчилась, но затем оживленно спросила:

— Значит, хорошая камера? Я буду сидеть в удобной камере?

— Да.

— И для этого должна сознаться?

— Да, это совершенно необходимо, — ответила Бринн, а Мишель уже разглядывала видеокамеру, где только что горел красный глазок записи.

Бринн Маккензи сидела в столовой управления шерифа округа Кеноша напротив Тома Даля, который углубился в чтение расшифровки ее разговора с Мишель. Стульчики были маленькие, размером чуть больше тех, что стояли в школе Джоуи, и телеса Тома свисали с обеих сторон. Для Бринн стулья вполне годились — ее проблемой был намечавшийся животик, а не широкие ягодицы.

Бринн смотрела на свои перевернутые записи и распечатку допроса.

Даль захлопнул блокнот и поднял на нее довольный взгляд.

— Что ж, ты добилась от нее признания. Отличная работа. И сбережет нам немало времени на апелляциях. Ее отправят в Сэнфорд на средний режим?

— Но никаких отпусков. И свидания с детьми только в том случае, если работник социальной службы даст на это добро.

— И двадцать пять лет на всю катушку. Без условно-досрочного. — Даль взялся за свои макароны. — А ты есть не будешь?

— Нет.

— Что по поводу Харта? Она сказала о нем еще что-нибудь?

— Ни слова.

— Быть может, он просто уехал куда-то от греха подальше?

Она рассмеялась.

— Не думаю, что такой тип, как он, сбежит. На некоторое время подобные люди ложатся на дно, но не уносятся с планеты в космическом луче, как в «Звездных войнах».

— Это было в «Звездном пути». В старом сериале. Еще до твоего рождения.

— Но все равно жаль, что он не может испариться, — сказала Бринн. — Лучше бы ФБР, полиция Миннеаполиса или кто-то еще разыскал его. Для его же блага.

— С чего бы это?

— Очевидно, что на него сейчас будут охотиться не только полицейские. Он работал на многих людей, которым теперь хотелось бы от него избавиться. Заказные убийства, ограбления, рэкет. И вот пошли слухи, что его непременно возьмут за дела у озера Мондак, и они заволновались, что он заговорит. Да и семья Комптона Льюиса не слишком довольна тем, как он поступил с их родственником.

Даль смотрел на ее записи. А Бринн разглядывала по-детски гладкую кожу шерифа. «Его лицо выглядит моложе моего, даже если забыть про операцию на подбородке и рану в щеке.

Где же справедливость в этом мире?»

— Зачем профессионалу вроде Харта заниматься такой мелочовкой и вязаться с этой Кеплер? — задался вопросом Даль. — Что его соблазнило? Деньги? Секс? Я бы не назвал эту женщину дурнушкой.

— Так уж и не назвал бы?

Шериф рассмеялся.

А Бринн сказала:

— Не думаю, что он мог клюнуть на такие вещи. Хочешь знать мое мнение? Ему просто стало скучно.

— Скучно?

— Серьезной работы у него не было. Подвернулась эта. И он взялся, чтобы не застаиваться.

Даль кивнул и уже без улыбки ткнул в нее пальцем.

— Как ты.

— Я?

— В точности как ты. — Шериф обвел рукой помещение управления. — Само собой, ты это делаешь не ради больших денег. Но ловишь от работы кайф, не так ли?

— Я работаю, потому что люблю своего начальника.

— Брось! Скажи лучше, что теперь у тебя на уме? Займешься Хартом, как нетрудно предположить. Мне уже бежать к казначею округа и умолять увеличить наш бюджет?

— Ошибаешься. Все остальное в этом деле я предоставлю завершить полиции штата.

Даль даже перестал массировать свою ногу.

— Неужели?

— У нас полно своей работы.

— Я не ослышался?

— Вот если они поймают Харта, я обязательно его допрошу, можешь не сомневаться. Но на сегодняшний день моя миссия закончена. И потом, тебе же нужны люди, хорошо знакомые со здешним преступным миром. Только неплохие контакты на местном уровне помогают раскрывать преступления.

— «Местный уровень», — повторил Даль. — О'кей, передавай все бумаги ребятам из полиции штата. Ты действительно уверена, что хочешь этого?

— Вполне.

В столовую заглянул помощник:

— Привет, Бринн! Извини, что отвлекаю от ленча.

— А в чем дело?

— Мы только что доставили парня, который ошивался около школы. Хочешь побеседовать с ним?

— Конечно. А за что вы его арестовали?

— За расстегнутую ширинку.

— Он отказался от адвоката?

— Да. Говорит, что может все объяснить.

— Конечно, может, — загоготал Даль. — Он ведь просто извращенец поганый.

Но Бринн сказала:

— Подождите, я скоро подойду.

Высокий широкоплечий мужчина с короткой стрижкой стоял на лестнице, прислоненной к стене старого, но ухоженного дома в колониальном стиле на уютной южной окраине Гумбольдта. Было прохладное, ясное субботнее утро, и в тысячах и тысячах домов по всей стране сейчас занимались подобными делами.

Мужчина красил ставни на окнах в темно-зеленый цвет. Странно, подумала Бринн, все десять лет жизни в этом доме ей казалось, что именно зеленый лучше всего подошел бы для данной цели, но она не осознавала до конца почему. А поняла только сейчас. Дом стоял на фоне соснового бора, который мог служить образцовой иллюстрацией к слову «вечнозеленый». Она видела эти деревья каждый день, но никогда по-настоящему не замечала их.

Услышав приближение машины, он бросил взгляд через плечо, увидел «камри», остановил кисть, не завершив мазка, и стал медленно спускаться. Поставил ведерко с краской на временный верстак и обернул кисть в кусок полиэтилена, чтобы она не засохла. Кейт Маршалл всегда был человеком основательным.

Бринн остановила машину у ворот гаража. Джоуи выбрался из нее и достал с заднего сиденья свой чемодан.

— Привет, пап!

Кейт обнял сына, но тот не позволил объятиям затянуться и бросился в дом со словами:

— Пока, мам!

— Я заберу тебя после школы в понедельник!

— Не забудь про обещанное печенье.

Бывший муж Бринн собирался что-то сказать, но замолчал, заметив, что она заглушила двигатель и тоже собирается выйти. В последние годы она ни разу не провела здесь больше минуты, когда завозила Джоуи погостить к отцу.

— Здравствуй, — сказала она.

Кейт кивнул в ответ. В его шевелюре уже пробивалась седина, но за десять лет он не прибавил ни фунта лишнего веса. Хороший обмен веществ плюс, конечно же, постоянные занятия спортом.

Он подошел и слегка приобнял ее тоже. У этого человека были достоинства, и немалые. Конечно, по натуре он оставался ковбоем, но в классическом виде, как герои вестернов, в отличие от бедолаги Эрика Мюнса считавшего, что суть работы полицейского не в уверенности и спокойствии, а в грохоте оружия и драматизме ситуаций.

— Ну, как поживаешь? — спросила она.

— Неплохо. Дел по горло. Тебе принести что-нибудь?

Она покачала головой и снова посмотрела на его дом.

— Хороший цвет.

— Купил вот банку краски на распродаже.

— Чем займетесь в выходные?

— Поедем рыбачить. А вечером нас пригласил на барбекю Боглз. Джоуи дружит с Клэем.

— Он хороший парень.

— Это точно. У его отца есть снаряжение для лакросса. Попробуем сыграть.

— Нет такого вида спорта, которым бы этот мальчишка не увлекался, — улыбнулась Бринн. — Ты тоже будешь играть?

— Подумываю об этом.

— А я снова езжу верхом.

— Правда?

— Как только выдается возможность. Раз в неделю, не чаще.

Когда-то они с Кейтом ходили в расположенную поблизости конюшню. Но он так и остался равнодушен к верховой езде.

— В последний раз взяла с собой Джоуи. У него сразу получилось, хотя надеть шлем его не заставишь.

— Таков уж характер. Но не волнуйся, сегодня для лакросса он у меня будет и в шлеме, и в маске для лица.

Кейт отвел взгляд в сторону.

— Будем только мы с ним. Двое мужчин.

После стольких лет в разводе, когда прошлое уже глубоко похоронено, пусть и не до конца забыто, Кейт все еще не осмеливался упоминать при ней о возможных встречах с другими женщинами. И это казалось Бринн забавным, хотя и трогательным тоже.

— Как дела в полиции штата?

— Все по-старому. Я слышал, они взяли ту женщину? Которую ты спасла той ночью.

«Которую я спасла…»

— Наверное, можно сказать и так. Она подписала признание.

— А верно, что дело могло принять скверный оборот, как об этом судачат?

Услышав о событиях у озера Мондак, Кейт позвонил, чтобы узнать, все ли в порядке с Бринн. Ее не оказалось дома, на звонок ответил Грэм, и хотя мужчины всегда были подчеркнуто корректны друг с другом, Кейт на этот раз закончил разговор, как только выяснил, что ей ничто не угрожает. Остальное он мог почерпнуть из выпусков новостей и от коллег по работе.

Теперь они прислонились к перилам террасы, и Бринн поведала ему подробности. По крайней мере, некоторые из них. Он был поражен. Причем в большей степени не перестрелками, «боло» и «копьем» из бильярдного кия, а «компасом».

— Ты сумела его смастерить?

— Да.

Он заулыбался, что случалось с ним редко, и попросил рассказать, как ей это удалось.

Потом воцарилось молчание — тягостное и неловкое.

Когда же стало очевидно, что Бринн не торопится по своему обыкновению сесть в машину и уехать, Кейт сказал:

— Я пристроил новую веранду.

— Джоуи мне говорил.

— Хочешь взглянуть?

— Конечно.

И он повел ее к заднему двору своего дома.

В один из последних майских выходных Харт вошел в таверну, располагавшуюся в Старом Чикаго на Уэллз-стрит близ Северной авеню. Район сильно изменился с тех пор, как он поселился здесь еще в семидесятых. Стало намного безопаснее, но пропала своеобразная, неповторимая атмосфера. Люди хорошо оплачиваемых профессий потеснили обитавший тут прежде разношерстный люд: случайных постояльцев дешевых гостиниц, уличных певцов и джазовых музыкантов, пьяниц и проституток. Дорогие винные и сырные бутики вкупе с магазинами экологически чистых продуктов пришли на смену простеньким мини-маркетам и круглосуточным распивочным. От «Орла из Старого города» — одного из лучших клубов, где выступали певцы в стиле кантри, не осталось и следа, а вот комедийный театрик «Секонд сити» был на прежнем месте и, должно быть, пребудет там до скончания века.

Бар, куда вошел сейчас Харт, тоже появился уже после «Кантри клаба», но и он не был чем-то новым — порождение времен повального увлечения диско. Суббота, половина третьего пополудни, и в заведении всего пять человек: трое сидели за стойкой, разделенные пустовавшими высокими стульями. Нечто вроде неписанного кодекса для выпивающих незнакомцев. Еще двое заняли столик — супружеская пара лет за шестьдесят. У жены в широкополой красной шляпе не хватало переднего зуба.

Затаившись на полтора месяца, Харт почувствовал себя одиноко, и его потянуло в свой город, в знакомый квартал. Соскучился он и по работе. Теперь, зная, что Мишель Кеплер за решеткой и, по сведениям от осведомителей в тюрьме, оставила попытки заказать его убийство, Харт решил, что может спокойно всплыть на поверхность и вернуться к обычной жизни. Поразительно, но во время допросов она, по всей видимости, не навела полицию на его след.

Он грузно опустился на стул.

— Бог ты мой! Терри Харт! — Круглолицый бармен пожал ему руку. — Сколько лет, сколько зим!

— Пришлось уехать в длительную командировку.

— Куда занесло в этот раз? Что будешь пить?

— «Смирновскую» с грейпфрутовым соком. И сделай мне гамбургер средней прожарки. Без картошки.

— Сию секунду. Так где ты был?

— Сначала в Новой Англии. Потом какое-то время во Флориде.

Бармен смешал ему напиток, а грязно-зеленый листок с заказом Харта приколол у окошка в кухню и нажал на звонок. Из окошка высунулась темнокожая рука, схватила листок и исчезла.

— Флорида… Когда я там был в последний раз вместе с женой, мы целыми днями просиживали на террасе. На пляж сходили всего один раз, перед самым отъездом. На террасе мне нравилось больше. И как же мы там ели! Особенно крабов. Обожаю тамошних крабов. А ты в каком месте останавливался?

— В небольшом городке рядом с Майами.

— Мы тоже. В Майами-Бич. Но что-то ты не очень загорел, Терри.

— Я никогда не загораю. Это вредно. — Он опустошил свой бокал.

— Должно быть, ты прав.

— Налей мне еще, — подвинул он бокал в сторону бармена и огляделся. Взялся за новую порцию коктейля. Крепкое пойло. И наливали в такой час до краев. Через несколько минут вновь раздался звоночек, и перед ним поставили тарелку с гамбургером. Он не спеша принялся за еду.

— Так что, Бен, в городе все тихо?

— Да вроде бы.

— А здесь обо мне никто не справлялся?

— Ха!

— Что значит «ха»?

— Прозвучало, как в каком-нибудь кино. Как у Джеймса Гарнера.[36] У детектива, ну, знаешь, типа частного сыщика?

Харт улыбнулся и глотнул из бокала. Потом снова принялся за еду. Гамбургер он держал в левой, раненой руке. Он вообще старался использовать ее как можно чаще. Мышцы поначалу слегка атрофировались, но теперь в них возвращалась былая сила. Только этим утром он закончил полировку шкатулки, которую начал делать еще в Висконсине, самой мелкой наждачной бумагой и работал в основном левой рукой. Вещица получилась красивая; он по праву собой гордился.

— Пока я был здесь, никто тобой не интересовался, — сказал бармен. — А ты ожидал кого-то?

— Никогда не знаешь, чего ожидать, — усмехнулся он. — Подойдет фраза для частного сыщика?

— Я смотрю, ты сменил прическу.

Волосы Харта теперь действительно были намного короче. Так обычно стриглись бизнесмены.

— Тебе идет.

Харт только кивнул.

Хозяин отошел, чтобы наполнить бокал другого клиента. «Если люди начинают выпивать днем, то пьют водку, — размышлял Харт. — И, как правило, смешанную с чем-то еще. Сладким или кислым. А мартини днем никто не заказывает. Интересно, почему?»

А Бринн Маккензи тоже сейчас обедает? И обедает ли она вообще? Быть может, дожидается ужина, доброго ужина в семейном кругу?

Это напомнило ему о ее муже, Грэме.

Любопытно, обсуждают ли они возможность снова сойтись? Харт сомневался в этом. Нынешнее жилище Грэма — уютный коттедж милях в четырех от дома Бринн — не выглядело временным пристанищем. В отличие от квартиры Харта, когда он ушел от жены. Он просто свалил свои вещи в кучу, да так и не собрался привести их в порядок. Он снова вспомнил, как сидел с Бринн в микроавтобусе рядом с трейлером наркоторговцев. Он ведь так и не ответил на ее вопрос — простой вопрос после беглого взгляда на его руку:

— А вы женаты?

Так и не дал прямого ответа. Странно, но ему не хотелось отвечать.

«Больше никакой лжи между нами…»

Бармен что-то сказал.

— Что? — переспросил Харт.

— Нормальная еда, Терри? Прожарено, как ты хотел?

— Да, спасибо.

— Для тебя всегда пожалуйста.

Телевизор был установлен на канал И-эс-пи-эн. Новости спорта. Харт закончил свой обед.

Бармен забрал тарелку и нож с вилкой.

— Как на личном фронте, Терри? Встречаешься с кем-нибудь? — О чем еще мог спросить клиента бармен?

Не сводя глаз с экрана, Харт ответил:

— Да, была у меня одна подружка. — И сам себе удивился.

— Поди ж ты! И кто она?

— Просто женщина. Мы познакомились в апреле. — Он не понимал, зачем говорит это, но на душе становилось теплее.

— Приводи ее как-нибудь с собой.

— Боюсь, нам придется расстаться.

— Как? Почему?

— Она живет далековато.

Бармен понимающе закивал.

— Да, мне это знакомо. Любовь на расстоянии — это не любовь. Когда меня призвали на военные сборы, мы с Элли практически не виделись шесть месяцев. Как это тяжко! Мы ведь только начали гулять вместе. И на тебе, этот мудила-губернатор присылает повестку. Одно дело, если ты уже женат — тогда можно и уехать на время. Но когда только-только закрутил с девчонкой… Дерьмовая выходит ситуация.

— Это точно.

— А из каких она краев?

— Из Висконсина.

Бармен замер, думая, что над ним подшучивают.

— Только и всего-то?

Кивок в ответ.

— Послушай, Терри, но это же не Лос-Анджелес или Самоа.

— У нас есть и другие проблемы.

— Между мужчиной и женщиной всегда есть проблемы.

«Почему бармены произносят любые слова, словно истину в последней инстанции?» — подумал Харт.

— Мы как Ромео и Джульетта.

Бармен понял это по-своему и, понизив голос, спросил:

— Она что, еврейка?

Харт расхохотался.

— Нет. Религия здесь ни при чем. Это связано с ее работой.

— Слишком занята, верно? Дома почти не бывает? Спроси меня, так я скажу, что это хреново. Место женщины — у домашнего очага. Конечно, когда дети выросли, можно и устроиться куда-нибудь на полставки. А вообще-то Богом все было установлено именно так.

— Точно, — поддакнул Харт, думая, как Бринн Маккензи отреагировала бы на это.

— Стало быть, между вами все кончено?

— Да, похоже на то… — Он почувствовал холод на сердце.

Бармен отвел взгляд, словно заметил в глазах Харта нечто тревожное — то ли страх, то ли печаль. «Интересно, что именно?» — подумал Харт.

— Что ж, Терри. Ты непременно встретишь кого-то еще. — Хозяин поднял свой стакан с колой, куда «случайно» пролил немного рома.

Харт ответил ему «барменским афоризмом» собственного сочинения:

— Так или иначе, но ведь жизнь продолжается, верно?

— Я тоже…

— Ответа не требуется, Бен. Я ведь просто так, болтаю, — усмехнулся Харт. — Нужно еще упаковать вещи. Сколько с меня причитается?

Бармен подвел итог, Харт расплатился.

— Если кто спросит про меня, дай знать. Вот по этому телефону.

И он продиктовал номер мобильного, который постоянно работал в режиме автоответчика.

Убирая в карман двадцатку чаевых, Бен сказал:

— Ну, прям в точности как частный сыщик, а?

Харт опять улыбнулся, оглядел зал и направился к выходу.

Дверь беззвучно закрылась за ним, когда он ступил на тротуар под сияющее синевой небо. Обычно ветер никогда не задувал со стороны озера Мичиган, но Харту показалось, будто в прохладном бризе он отчетливо улавливает насыщенный аромат воды.

Он надел солнцезащитные очки, вспомнив ту апрельскую ночь, когда в заповеднике Маркетт ему так недоставало света. Там он узнал, что не существует однозначного понятия темноты. Она имеет сотни оттенков и видится, и ощущается по-разному. Определения «серая» и «черная» совершенно не подходили для ее описания. Темнота так же разнообразна, как виды лесной растительности, и каждая ее разновидность не походила на другую. Он мог бы даже предположить, что…

Первая пуля угодила ему в спину — в правое плечо. Она прошла насквозь, забрызгав щеку кровью и ошметками плоти. Он вздрогнул, более от удивления, чем от боли, и посмотрел на рваную рану в своей груди. Вторая попала точно в затылок. Третья просвистела дюймом выше, потому что он уже заваливался вбок прямо на витрину таверны. Осколки стекла каскадом брызнули вниз.

Обмякшее тело Харта тяжело, но беззвучно ударилось о тротуар. Куски стекла падали прямо на него. Один из тех, что покрупнее, чуть не начисто срезал ему ухо. Другой острым концом вонзился в горло, и кровь забила фонтаном.

— Доброе утро! — поздоровался Том Даль.

Он стоял в ее кабинке с кружкой кофе в одной руке и парой пончиков в другой. Их привезла Черил, работавшая в приемной. Эту обязанность все выполняли по очереди. Каждый понедельник кто-нибудь непременно покупал на всех сладкое. Вероятно, чтобы облегчить бремя возвращения на работу после выходных. А может, это была одна из тех традиций, что появляются без особых на то причин, и поддерживаются, поскольку никто не собирается от них отказываться.

Бринн кивнула в ответ.

— Как провела уик-энд? — спросил шериф.

— Нормально, — ответила она. — Джоуи забрал отец. А мы с мамой сходили в церковь, а потом отправились обедать в «Брайтоне» с Ритой и Меган.

— Шведский стол?

— Да.

— Там отменный выбор блюд, — авторитетно заметил Даль.

— Да, в этом им не откажешь.

— А еще хорошо в «Мариотте». Они выставляют ледяную скульптуру лебедя. Но нужно успеть вовремя. После двух она тает и больше похожа на утку.

— Надо запомнить, — улыбнулась Бринн. — Ну а ты как? Повеселился?

— Скажешь тоже! К нам приехали теща с тестем. Ее папаша — это что-то невероятное… Тощий, как карандаш. Но слопал три порции курицы, и пока мы расправлялись со своими, уже рукой макал хлебный мякиш в грибную подливку, которую Кэрол делает к жаркому с зеленой фасолью. У меня просто слов нет.

— Она готовит замечательное жаркое, — заметила Бринн, не раз его пробовавшая.

— Но ведь Бог для чего-то создал вилки с ложками! — Даль посмотрел на пончики, лежавшие на бумажной тарелке поверх кружки с кофе. — Сегодня хрустящие с кремом. Но лично я предпочитаю те, что приносишь ты.

— Я покупаю их в «Данкин донатс».

— Верно. А они больше не пекут их с такими скобочками сбоку, как раньше?

— Не знаю, Том. Я просто заказываю три дюжины. И они упаковывают мне ассорти.

Она терпеливо ждала.

Наконец он спросил:

— Ты, я полагаю, уже слышала?

— О чем?

Даль нахмурился.

— Звонили из Милуоки. Детектив, который работал над делом у озера Мондак.

— Мне лично никто не звонил. — Она вопросительно вскинула бровь.

— Харта убили.

— Что?

— По почерку — гангстерская разборка. Выстрел в затылок. В северной части Чикаго. Как выяснилось, там он и жил.

— Черт! Ну надо же! — Бринн откинулась на спинку кресла и посмотрела на свой кофе. Пончики ей причитались тоже, но она не поддалась соблазну.

— Ты была права. Врагов у него хватало.

— Есть зацепки?

— Почти никаких.

— Им удалось что-нибудь узнать о нем самом?

Даль пересказал ей то, что полиция Чикаго сочла нужным довести до сведения коллег из Милуоки. Терранс Харт был специалистом по обеспечению безопасности. Его офис располагался в Чикаго. За прошлый год официальный заработок составил девяносто три тысячи сорок три доллара. Он занимался оценкой рисков проникновения в здания складских и производственных компаний, организуя их охрану. Никогда не подвергался аресту, никогда не привлекал внимания правоохранительных органов, исправно платил налоги.

— Зато много ездил. Очень много. — Тон шерифа подразумевал, что это само по себе выглядело крайне подозрительно.

— Харт был прежде женат, но детей не завел, — добавил Даль.

«Семейная жизнь не по мне. А вас она устраивает, Бринн?»

— Его родители жили в Пенсильвании. Был младший брат, врач по профессии.

— Врач? — удивилась Бринн.

— Да. Совершенно нормальная семья. Кто бы мог ожидать, правда? Вот только сам Харт вечно ходил по краю. Еще со школьной скамьи. Но, как я уже говорил, ни одного привода. С виду добропорядочный гражданин. Его фирма процветала. И вообрази, он любил столярничать. Делал вещи высокого класса, как хороший краснодеревщик. Настоящую мебель, а не полки для книг, какие и я могу сколотить. В мастерской у него висел лозунг, который я и сам не раз слышал от своего учителя: «Семь раз отмерь, один раз отрежь!» Совершенно нетипичный киллер.

— При каких обстоятельствах его убили?

— Все было предельно просто. Он вернулся домой из Грин Бэя, где скрывался какое-то время. Когда Мишель упекли в тюрьму, решил, видимо, что ему ничто не угрожает. В субботу отправился пообедать в свое излюбленное заведение. А когда вышел оттуда, кто-то подстерег его сзади.

— Свидетели есть?

— Едва ли. Как только раздались выстрелы, все в баре повалились на пол. Это же Чикаго, в конце концов. Приехавшим копам никто ничего не смог толком рассказать. На улице в тот момент было пусто. Почти тут же спешно отъехали несколько машин. Номера неизвестны.

После паузы он добавил:

— Но есть связь с нашими местами.

— С нашим округом? — спросила Бринн, наблюдая, как он впивается зубами в пончик, рассыпая пудру по линялой ковровой дорожке.

— С Висконсином. Баллистики изучили пули и пришли к заключению, что пистолет уже использовали прежде — при налете на автозаправку в Смите примерно полгода назад. Помнишь? Тогда еще чуть не погиб кассир.

— Что-то не припоминаю.

— Полиция штата расследовала то дело. Никого из наших там не было.

— Значит, тот же пистолет?

— Они так считают. Но на самом деле кто может знать наверняка? Баллистическая экспертиза — точная наука только в телесериалах.

— Похоже, преступник тогда выбросил пистолет, а кто-то его нашел и продал на черном рынке, — предположила Бринн.

— Вполне вероятно.

— Кругооборот оружия в худшем виде.

— Лучше не скажешь.

Бринн, откинувшись в кресле, машинально положила поперек кружки с кофе тонкую деревянную мешалку для сахара.

— Договаривай, Том. Я же чувствую, есть что-то еще.

Даль колебался, но недолго.

— Да, наверное, лучше сказать. В кармане Харта нашли записную книжку с твоим именем и адресом. А в его квартире обнаружили еще кое-что. Фотографии.

— Фото?

— Цифровые снимки, которые он распечатал. Твой дом снаружи. И снимал он совсем недавно. Можно различить свежие листья на деревьях. Фото он хранил в деревянной шкатулке — довольно затейливой. Кажется, собственного изготовления.

— Что еще?

Долгий вздох.

— А еще снимки школы Джоуи.

— Не может быть! Его фото?

— Нет, только здания. По-моему, он собирал информацию о твоем распорядке… В квартире Харта был найден уже упакованный чемодан. Среди вещей — пистолет и глушитель к нему. Я никогда прежде таких не видел. То есть — только в кино. Думал, они так и называются — глушителями, но полицейский детектив меня поправил, мол, это «шумоподавитель».

Она медленно кивала, помешивая кофе.

— Мы теперь снимем наружное наблюдение с твоего дома, если ты не против.

— Конечно, Том. Похоже, все встало на свои места.

— Так и есть. Дело закрыто. Уже и не помню, когда в последний раз произносил это. Лет четырнадцать назад, по-моему. — И, захватив остатки завтрака, шериф побрел в свой кабинет.

Заколов в пучок свои каштановые волосы как дань нежданной для Висконсина в это время года жаре, Бринн Маккензи шла мимо множества сосенок с округлыми густо-зелеными кронами. Пот пятнами выступал под мышками ее защитного цвета форменной сорочки и каплями скатывался по спине. Она не сводила глаз с деревьев, пристально их разглядывая. В высоту они пока едва достигали ее собственного роста. Проходя мимо, она провела ладонью по двухдюймовым хвойным иголкам. Они поддались под ее рукой и совершенно не кололись.

Она остановилась, чтобы рассмотреть их получше.

И конечно, вспомнила апрель. Она много думала о тех двенадцати часах, проведенных в заповеднике Маркетт, с необычайной ясностью воскрешая в памяти виды, ароматы и те ощущения, которые вызывали тогда деревья и другие растения, спасшие ей жизнь. И в то же время способные убить.

Всматриваясь в деревья, она гадала, почему эволюция сделала их именно такими, почему придала подобные формы и цветовые оттенки: одни напоминали цветом желатиновый десерт фирмы «Крафт фудз», другие — краску для ставен с распродажи в супермаркете. Почему эти иглы Природа сделала длинными, но нежными на ощупь, а кусты барбариса, где до сих пор лежал Честер — игрушка Эми, — снабдила ужасающими шипами?

Она думала о кронах, ветвях, почках, из которых рождались листья. О дереве живом и дереве умершем и уже гниющем на земле.

Пройдя немного дальше, Бринн оказалась в зарослях огромных камелий, покрытых крупными цветами, разорвавшими свои плотные бутоны и окруженными зелеными, словно покрытыми воском листьями. Алые лепестки напоминали цветом человеческую кровь, и при взгляде на них ее сердце вдруг забилось быстрее. Она пошла дальше. Мимо азалий, кустов бирючины и крепового мирта, папоротников, гибискусов, глициний.

А потом повернула за угол и почти натолкнулась на невысокого, темнокожего человека, державшего поливочный шланг. Тот вздрогнул от неожиданности и удивленно поприветствовал ее:

— Buenos dias,[37] миссис Маккензи!

— Доброе утро, Хуан! А где же он? Я видела его пикап.

— Там, в мастерской.

Она миновала несколько куч перегноя ярдов пяти в высоту. Рабочий на мини-тракторе перемешивал их, чтобы не произошло самовозгорания. Если этого не делать, мульча начнет тлеть, давая огромные облака дыма. Бринн окутал густой запах. Она добралась до мастерской размерами с небольшой сарай и вошла через распахнутую дверь.

— Я буду к вашим услугам через секунду, — сказал Грэм Бойд, поднимая на нее взгляд от своего верстака. Через защитные очки, как она догадалась, он видел только ее силуэт. Вероятно, принял за очередного клиента. Пока же он вернулся к своей работе. Бизнес его разрастался, требовался плотник, но он, как обычно, предпочитал обходиться своими силами. В этом был весь Грэм. Даже когда в ее доме уже не осталось его вещей, он несколько раз возвращался, чтобы закончить укладку плитки на полу в кухне. И сделал все добротно и качественно.

Он еще раз поднял взгляд и узнал ее. Опустив доску на верстак, Грэм снял очки.

— Привет!

Она ответила кивком.

На его лице появилась тревога.

— С Джоуи все в порядке?

— Конечно, в полнейшем.

Грэм подошел к ней, но они не обнялись. Он мельком взглянул на ее щеку.

— Ты сделала операцию?

— Это чисто женское, сам понимаешь.

— Ни следа не осталось. А как ощущения?

— Изнутри кожа слишком тонкая. Приходится следить, что я ем. — Она оглядела мастерскую. — Продолжаешь расширять свой бизнес?

— Просто делаю то, что давно следовало сделать. Анна говорит, ей уже намного лучше. Я звонил.

— Она рассказывала. Она все время сидит дома, а это ей не на пользу. Врачи велят больше гулять. Да и мне хотелось бы, чтобы она выходила почаще, — рассмеялась Бринн.

— А Джоуи теперь не может кататься на скейтборде без полицейского надзора. Бабушка мне и об этом доложила.

— Да, в нашем доме это отныне рассматривается как особо тяжкое преступление. И у меня есть агентура. По их сведениям, он закон не нарушает. И вообще увлекся лакроссом.

— Я смотрел специальный репортаж об аресте Мишель Кеплер и убийствах.

— По Дабл-ю-кей-эс-пи?[38] Да, был такой.

— Показали каких-то копов из Милуоки. Сказали, что именно они ее взяли. О тебе не упомянули ни словом. Даже фамилия не прозвучала.

— А я в аресте и не участвовала. Была выходная в тот день.

— Сама так решила?

Утвердительный кивок.

— И они даже не проинтервьюировали тебя? Я имею в виду репортеров.

— А к чему мне себя выпячивать? — Бринн вдруг смутилась — лицо зарделось, словно у школьницы, в одиночестве пришедшей на танцы. Ей почему-то вспомнилось, как она впервые остановила на шоссе машину. Нервничала так, что вернулась к своему патрульному автомобилю, забыв отдать нарушителю его копию штрафной квитанции. Тому пришлось вежливо окликнуть ее и напомнить об этом.

Она нервничала и весь прошлый вечер, когда мать принялась рассказывать, что «совершенно случайно» столкнулась с Грэмом… Бринн пришлось ее оборвать:

— Брось, мам! Что ты затеяла? Кампанию, чтобы опять свести нас?

— Да, черт возьми, и собираюсь эту кампанию выиграть!

— Это не так легко. Все очень запуталось.

— А когда с тобой было легко? С твоими братом и сестрой — без проблем. Но не с тобой.

— Ладно, я действительно подумывала с ним повидаться.

— Завтра же!

— Я еще не готова.

— А я говорю: завтра же!

В дверь мастерской заглянул рабочий и задал Грэму вопрос. Тот ответил по-испански. Единственное слово, которое Бринн поняла, было «посередине».

Потом он повернулся к ней, но ничего не сказал.

«О'кей. Сейчас!»

— Я тут подумала… — начала она. — У меня как раз перерыв. Готова поспорить, ты на ногах с шести утра. И я тоже. Может, выпьем вместе кофе? Или чего-нибудь еще?

«И поговорим по душам».

Она расскажет ему о событиях той ночи в апреле.

И еще об очень и очень многом. Будет говорить, пока он готов слушать.

Как сделала она несколько недель назад, сидя с Кейтом на заднем дворе его дома. Отчасти это была исповедь, отчасти извинение, отчасти просто разговор. Ее бывший муж, поначалу насторожившись, в итоге остался доволен услышанным. Удастся ли ей поговорить так же с мужем нынешним? Она очень на это надеялась.

Повисла пауза, вместившая несколько ударов ее сердца.

— Конечно, — наконец произнес он. — Дай мне только закончить с этой доской.

— Хорошо. Буду ждать тебя в нашем ресторане.

Грэм отвернулся, потом вдруг замер и снова посмотрел на нее, покачивая головой и хмурясь.

Помимо воли Бринн кивнула в ответ. Она поняла. Поняла все.

Грэма поначалу взволновало ее неожиданное появление. Импульсивно он принял приглашение, не зная на самом деле, чего от него ждать. Теперь же чувство реальности вернулось. А с ним и воспоминание о злости и боли, принесенных той апрельской ночью. И о месяцах, ее предварявших.

С чем бы ни пришла она к нему сегодня, его это уже не интересовало.

Ну, что ж, она не могла ни в малейшей степени винить его. Момент для разговора, который она планировала на сегодня, у них когда-то был, но ушел безвозвратно.

С изуродованным подбородком и натянутой кожей на щеке Бринн удалось жалкое подобие улыбки. Но прежде чем она успела сказать: «Что ж, тогда счастливо тебе», Грэм пояснил:

— Знаешь, я больше в тот ресторан не хожу. Открылось новое заведение в торговом центре. Кофе там гораздо лучше. И подают отличный горячий шоколад.

Она просияла.

— Где это?

— В нижнем ярусе, рядом с магазином «Сирс». Я буду там через десять минут.