Брюсова жила

3

Санька послушался – отряхнул луковицу от земли, отломил пару крохотных, не в пример огородному чесноку, долек, очистил от шкурки и разжевал. Лишь в первые мгновения они показались горькими, но затем… Затем он, действительно, увидел.

Вокруг Могилы из земли били струи пара, но странного, чёрного пара. Фонтанчики поднимались то на вершок от земли, то выше, порой доставая кроны деревьев, но тут же вновь припадая к земле. Чем ближе к Могиле Колдуна, тем этих фонтанчиков становилось больше, и самой Могилы из-за них совсем не было видно. Но странно – кусты и деревья от этих струй не только не страдали, а смотрелись ярче, пышнее.

И вдруг среди черных фонтанчиков мелькнула чёрная же чешуйчатая спина – спина огромной змеи или ящерицы, не разглядеть. Матовая, без блеска. Если это была змея, то размером с анаконду. А ящерица – с крокодила.

Он шагнул назад – не из-за того, что струсил, а так, от неожиданности. Да и струсил, чего уж…

– Так что, брат Александр, сам видишь – не стоит туда ходит.

– Вижу, – во рту пересохло, то ли от дикого чеснока, то ли просто… – Кто это?

– Элементалия. Маленькая такая, безобидная элементалия, вроде ужика. Но и ужик, знаешь, всякой мелюзге опасен, головастикам. Пусть думают, что мы головастики, увидели, испугались и уплыли подальше.

Корнейка двинулся назад. Джой посмотрел на Саньку, чего медлишь, идём, погано здесь, но Санька всё смотрел и смотрел, не явится ли вновь ужик. Этот ужик не головастика – овечку проглотит. Или даже корову.

– Он что, всегда там был? – спросилСанька, поравнявшись с Корнейкой.

– Ужик-то? Всегда не всегда, а миллион лет точно. Или два. Геологию я ещё не проходил толком. В общих чертах разве. Тут тектоническая скважина, земной ключ. Через сто миллионов лет нефть под землею скопится на радость автомобилистам.

Будут ли ещё автомобилисты через сто миллионов лет, подумал Санька, но успокоился. Геология – наука мирная.

Санька всё приглядывался вокруг, не увидит ли ещё чего, но либо чеснок выдохся, либо места совсем обыкновенные пошли. Трава, мох, грибы кое-где. Он тоже научные слова знает – ландшафт, к примеру. В старых журналах вычитал. У них в доме их две стопки, «Наука и Жизнь» ", и"Техника – молодежи«. «Науку и жизнь» мама выписывала прежде, а «Технику…» – отец.

– Обыкновенный ландшафт среднерусской полосы.

– Да, – рассеянно ответил Корнейка. – Ландшафт, конечно, обыкновенный… С вкраплениями только. Но и это обыкновенно. Не бывает простых мест.Если где-нибудь найдут обыкновенную, без всяких аномалий, или, лучше, чудес, область размером хотя бы с княжество Лихтенштейн, то это будет самое чудесное место на Земле. Ужик это пустяк, а вот сама Могила… – и он замолчал.

Верно, думает.

Шагов через пятьдесят Санька решился.

– Она что… очень нехорошая? Могила?

– Пока не знаю.Она столько энергии поглотила за все эти годы, Могила… Что угодно вскормить может.

– Что угодно?

– Или кого. Вампира, вурдалака, оборотня…

– Постой, постой, разве вампир и вурдалак не одно и то же?

– Нет. С чего это ты решил?

– Я читал книжку…

– Какую? – с любопытством спросил Корнейка.

Они шли по краю Парка, шли неспешно, со стороны посмотреть – два пацанапрогуливающие каникулы.

– Да я не помню. Кто-то в класс принес. Их, говорят, много, таких книг.

– В другой книге я читал: где умный человек спрячет лист? В лесу. Как лучше всего внушить людям, что магия – выдумка? Напечатав сотни книг – сказок, фантастики, просто ерунды. Прочитал две-три и на всю жизнь уяснил – нет никакой магии, обман.

– Но зачем?

– Чтобы не пробовали заниматься ею всерьёз.

– Разве можно – ну, обыкновенному человеку?

– Может же немузыкант бить по клавишам рояля или даже по барабану. Только не музыка будет, а шум. Вот и если бесталанный человек займется магией, тоже получится шум. До небес. Нет уж, пусть лучше думают, что магия – враки.

Они стояли на углу парка. Вдалеке виднелась церковь, то, что от нее осталось. Ещё в тридцатые годы комсомольцы – добровольцы взорвали её. Пять лет назад пробовали восстановить, да не вышло. Сначала обвалилась стена и двух мужиков задавила насмерть, а потом сгорел бульдозер. Решили, проще новую построить. А там банк лопнул, в котором собранные на церковь деньги лежали, потом другое, третье, не до того стало.

Корнейка, которому Санька рассказал эту историю, посерьезнел ещё больше.

– Однако, места здесь примечательные. Благорастворение воздухов.Тёмный узел. Ступать нужно аккуратно, неровен час – провалишься. Хорошо ещё если по коленки, а вдруг с ручкам? Сгинешь.

– Куда – провалишься?

–То-то и дело, что неясно, куда. Сплошные непонятки. Ладно, брат Александр, не будем пугаться прежде срока. Давай грибов соберем, всё дело.

Грибов они набрали изрядно, и всего за какой-то час. Подберезовики, лисички, Санька даже пару боровиков нашел, крепеньких, хоть на выставку.

– Я думал, маги и мухоморы собирают. Мухоморы, бледные поганки, сатанинские грибы…

– Всякому грибу свое лукошко, – подтвердил Корнейка, – Только нам не тараканов изводить. А для ужина поганки слишком тяжелы. Ляжешь, да и не встанешь.

– Нужно к горелой ветле, мы ж с Пирогом сговорились, – Санька посмотрел на пакет, доверху набитый грибами. – Не поломать бы сыроежки.

– Не поломаем, – успокоил Корнейка. Он взял пакет из рук Санька и поставил рядом. Словно на полку. Полки, правда, не было, но и пакета с грибами тоже не стало.

– А где… грибы? – глупо, но Саньку стало жалко трудов. Когда ещё боровичков сыщешь. То есть сыскать-то можно хоть завтра, а всё ж… Получается, зря рвали, вроде пакостили.

– Магическая камера хранения. Очень удобно.

Пока они шли к горелой ветле, Санька все думал о том, как хорошо быть волшебником. Завидовал. Говорят, нехорошо завидовать, но как удержаться? Он и прежде завидовал – певцам с хорошим голосом, спортсменам, космонавтам. И ясно понимал, что космонавтом стать есть надежда, вдруг да и станет когда-нибудь, но вот петь, чтобы уши не вяли, не сможет никогда. А хотелось бы затянуть чистым и сильным голосом хорошую песню ну хотя бы на школьном концерте, или у костра, и петь так здорово, чтобы у слушающих мурашки по спине забегали. Не дано. Обидно, да толку-то обижаться?

Джой подставил свою лобастую голову, мол, петь – это пустое, он вот говорить не может, и ничего, обходится как-то.

Пирог уже ждал их под ветлою.

– Вечер добрый всей честной компании, – поприветствовал он вежливо. – Каковы успехи в битве за урожай?

– Два-ноль в нашу пользу, – ответил Санька. Рассказывать Пирогу про Могилу Колдуна? Пусть Корнейка решает.

– А Равиль с Наташкой не придут. Дядя к ним приехал на вечер. Сегодня вообще день гостей какой-то. Корнейка к тебе, к Равилю дядя объявился, глядишь, и к нам кто пожалует.

– Ага. Зубной врач с бормашиной.

– Нарочно, да? И как, кстати, насчет сбора целебных трав для страждущих?

– На заре, утром, – Корнейка посмотрел на Санька. – Можно прямо в парке и найти, можно и в лес сходить. Её, травы, немного нужно, на один-то зубок.

– Утром, так утром. А сейчас что делать будем?

– Что можно делать в деревне вечером? Страшные истории рассказывать.

Они сели поудобнее. Земля, тёплая, весь день солнце грело, трава пахнет простором, волею. Прежде, говорят, в этих землях табуны диких коней паслись. Давно.

– Кто начинает?

– Я, – ответил Пирог. – Недавно в старом журнале прочитал. Прошлогоднем.

– У Пирога память, как у разведчика. Слово в слово помнит, – объяснил Санька Корнейке. – Давай, говори слова.

– Ну, слушайте…

Первой в деревне пропала овечка Звёздочка. Когда к вечеру баба Аня пошла за нею к трём березкам, что растут на лугу, овечки не оказалось ни у деревьев, ни в зарослях бурьяна, этим летом разросшегося необыкновенно буйно, ни в мелком овраге.

Баба Аня обошла окрестности, расспросила всех от мала до велика. Звёздочку не видели, лишь пятилетняя Таня, дочка фельдшерицы, сказала, что овечку, наверное, забрало тёмное облачко, поднимающееся из оврага. С отчаяния баба Аня даже пошла смотреть на облачко, но, конечно, ничего не увидела, одну лишь дыру, черную, непроглядную, невесть когда пробившую дно оврага. Но в дыру овечка попасть никак не могла, разве только ножка. С досады баба Аня побросала в дыру комья земли, но напрасно – сколько уж раз пытались её засыпать то ребятня, то Антон-пастух, деревенский блаженный, но всегда, спустя день-два, в крайнем случае, через неделю дыра появлялась вновь. Дождём, что ли, размывало, или ещё по какой причине.

Баба Аня съездила в район. В райотделе её милиция долго уговаривала забрать заявление, у них семь убийств нераскрытых, десять без вести пропавших за год, а ещё кражи и прочие правонарушения, потому заниматься деревенской ерундой совершенно некому. Но баба Аня заявление оставила и пообещала, если что, написать прокурору.

Вряд ли кого она обещанием напугала, милицейские в тот раз в деревне не появились, дознания не вели.

Неделю спустя не вернулся домой Колька, внук Пелагии Самохиной, отданный бабушке на лето городскими родителями. Мальчишка, даже семилетний, не овечка, из района приехала милиция. Узнали, что Колька вместе с тремя другими пацанами играл у оврага в «терминаторов». Все время он был на виду, но вдруг пропал. Ребята решили, что он просто ушел домой. Лишь к обеду баба Пелагия спохватилась внука.

Милицейские интересовались, не видел ли кто незнакомого мужчину, полного, лет сорока, на правом предплечье татуировка – якорь и змея. Особенно дотошно расспрашивали детей, но и они никаких незнакомцев, обещавших покатать на машине и угостить конфетами, не видели. Да и как незнакомцу подступиться к Ветрячкам (так звалась деревня) незаметно, если на пять верст окрест ни леса, ни рощи, сплошные поля. И пешего, и машину с юра видит каждый. Девочка Таня опять говорила про тёмное облачко из оврага, но узнав, что девочка в тот день никуда со своего двора не уходила, интереса к её словам не проявили.

Допросив двух ветрячковских мужичков, имевших некогда судимость, милицейские уехали в район.

Деревенского блаженного Антона хватились на следующее утро. Он, исправно пасший частных коров уже тридцать с лишним лет, вдруг не вышел на службу. Пошли к нему в избу, где Антон после смерти матери жил под присмотром мира. В избе никого.

В милиции поначалу сказали, что заявление о пропаже совершеннолетних принимаются после трёх дней. Может, пастух решил отдохнуть. Тридцать лет без выходных – шутка ли. Но затем кто-то решил, что пастух и есть причина пропажи мальчишки.

На этот раз приехали с собакой, большой, свирепой овчаркой. Собака уверенно взяла след от избы пастуха и прямёхонько потянула к овражку. Милицейские довольно переглядывались —угадали. Миновав берёзки, собака начала спускаться в овраг – и вдруг остановилась, уперлась лапами в землю и дальше идти отказалась. Крупная дрожь била её, она скулила, словно и не овчарка, а безродный щенок.

Уже без собаки обследовали овраг, но ничего не нашли. Постояли у дыры, гадая, откуда взялась, но мысль, что в ней может пропасть мальчишка, не говоря о взрослом пастухе, казалась нелепой.

Наказали смотреть повнимательнее, ещё раз напомнили о незнакомце с татуировкой, с тем и уехали.

Спустя два часа завиднелась новая машина. То был Колькин отец, Владимир Некипелов, муж дочки Пелагии Самохиной, Валентины. Сама Валентина отдыхала где-то в Австралии. Владимир Некипелов, в прошлом кандидат физико-математических наук, уже десять лет как ушел из «ящика» и открыл собственное дело. Поначалу торговал компьютерами, а сейчас в городе у него три магазина, ресторан и парк такси. Богатый, а скромный, машина простая, «Нива».

Некипелов спокойно, без криков и ругани, расспросил тёщу, поговорил с деревенскими и уехал назад, пообещав вернуться.

В районе он посетил милицию и прокуратуру, а потом побывал уже в прокуратуре областной. Захватил в городе необходимые вещи и обернулся в Ветрячки до полуночи.

Наутро Некипелов ходил по деревне, говорил с каждым, что думают о случившимся. Не обошел и малышей, те хоть и ростом невелики, а глазастые.

Оказалось, что он и награду объявил, сто тысяч рублей. Люди, конечно, засуетились. Каждый лопух обошли кругом трижды. Сто тысяч – большие деньги. Весь район превратился в следопытов. Вдруг что и найдётся?

Нашлось в другой деревне, Лопатках. В отдаленной посадке обнаружили полузакопанный труп пятиклассницы, пропавшей весною, но утверждать, что здесь прямая связь с исчезновением Кольки, милиция не бралась. Некипелов же расспрашивал Таню насчет тёмного облачка. Таня сказала, что несколько раз днем видела, как облачко выползало из оврага, а один раз проглотило курчонка. Она думает, что это дыхание дракона, спящего под землей. С тех пор она там не гуляет. Боится. Нет, облако не чёрное, а гораздо темнее. С корову, только без ног.

Некипелов девочке поверил. Во время работы в «ящике» всякого насмотрелся.

Дыру он обследовал с помощью зонда-телекамеры, что используют спасатели – он и одолжил её у приятеля из МЧС. Ход, не более вершка шириной, шёл сначала вертикально вниз, а через три метра поворачивался под углом в сорок пять градусов к югу. Дна зонд, а был он восьмиметровый, не достиг. Собрав снаряжение, Некипелов вернулся в деревеньку. У Дорониных купил петушка, принёс назад в овраг, привязал за лапку к колышку и стал ждать.

К полудню петушок забился, захлопал крыльями, пытаясь сорваться с привязи.Воздух над дырою слегка дрожал, это часто бывает в жару, но в прибор ночного видения ясно различалось облачко, похожее на амебу. То одну ножку выпустит, то другую. Поднявшись над дырою, оно поползло в сторону несчастного петушка. Секунда, другая, и петушок оцепенел. Оцепенел – и стал исчезать прямо на глазах!

Некипелов выстрелил дуплетом. Серебряная дробь завязла в пустоте, ни одна дробинка не пролетела сквозь невидимую цель.

Словно вздохнул дракон – низко, тяжело, волна смрада прокатилась по оврагу. В прибор видно было, как облако ползло к дыре – рывками, теряя горячие, яркие капли. Некипелов перезарядил ружье, но облако успело скользнуть в дыру. Когда он подбежал к ней, намереваясь выстрелить вслед, да было поздно. Дыра сомкнулась, словно и не было её никогда.

У колышка объявился петушок – мертвый, опаленный, местами обугленный. От него до места исчезновения облачка Некипелов подобрал две дюжины шариков, очень напоминавших обсидиан.

Ни Кольки, ни пастуха отыскать так и не удалось.

В соседнем районе с поличным был задержан маньяк, но на время ветрячковских исчезновений у него оказалось неопровержимое алиби.

Дыра в овраге пока не появлялась.

Некипелов теперь владеет самым крупным универмагом. Часть денег от прибыли отдает физической лаборатории политехнического института, занимающегося разработкой мощных инфракрасных лазеров. Говорят, что два-три дня в неделю он и сам работает в лаборатории. По выходным Некипелов вместе со студентами порой выезжает в Дивногорье, где в глубине пещер испытывает прототипы тепловых бурильных установок, или «чёрных пушек», как их зовут лаборанты…

– Ничего рассказ. На правду похожий. А насчет дядьки с татуировкой и просто правда, помнишь, нам в школе про него говорили, предупреждали, – высказался первым Санька.

– Остальное тоже может быть правдой. Ветрячки в соседнем районе, вот бы спросить, пропадал там кто или нет, – ответил охрипшим от рассказа голосом Пирог.

– Как спросишь? Он и соседний, а как локоток, не укусишь. Был бы Интернет, как по телевизору показывают, то со всем миром можно связь держать, а не только с Ветрячками.

– До звёзд, поди, никакой Интернет не докричится…

– Хороший рассказ, – отозвался, наконец, и Корнейка.

– Напечатанный. Плохих в моем журнале не печатают, но называть журнал Пирог не захотел. Поди, отец его сочинил. Отец у Пирога даже повесть написал, продолжение «Трех поросят». Правда, книга пока не вышла, обещали к зиме.

Солнце у горизонта сплющилось, пригасло, налилось соком, будто малина, потом горизонт не выдержал и просел, пропуская светило.

Долгие летние сумерки наползали нехотя, из одолжения. Июнь. В Заполярье и вовсе светло, солнце не заходит. Санька помнил, как, прочитав книжку «Два капитана», даже во сне видел снега, торосы, полярное сияние. Потом уже по телевизору показали, как сейчас живут в Заполярье. Не в том дело, что хуже описанного в книге, плохо другое – у людей глаза стали тусклые. Ходят, говорят, на жизнь жалуются, что-то делают, а все будто куклы большие. И отчего-то расхотелось летать над Ледовитым океаном. Если никому не нужно – зачем?

– Пора расходиться, – Пирог вытащил из кармана штанов часы. Не карманные, наручные, просто половинка ремешка оторвалась раз и навсегда.– Девять тридцать шесть. Давайте, я Джоя отведу, Малков, небось, заждался. Мне по пути.

– Пусть с нами побудет. А Малкову не до Джоя сейчас. Думу думает. Да ничего с его хозяйством не случится, я утром заклятие наложил от воров, недельное, – ответил Пирогу Корнейка.

– Да у нас вообще… не воруют. Почти. Ну, там яблоки из сада разве…

– Тем более. Смотри, в овраг не угоди.

С Пирогом они расстались под фонарём. Фонарей на улице было много, но светил один, оттого и говорили – увидимся под фонарём, и все понимали. Дальше улица была тёмной. Не совсем – в каждом окошке горел свет.Хорошо. А то отключат линию, и ходи на ощупь.

Свет горел и у них в доме, и в окнах, и на веранде. Поздновато он, воспитывать станут.

Но родители, если и выглядели взволнованными, то никак не их поздней прогулкой. Рассеянно спросили про огород, много ль жуков, рассеянно приняли пакет, набитый грибами (Корнейка на крыльце достал из ниоткуда), рассеянно пожарили, рассеянно наложили на тарелки. И – продолжили разговор. Был он странным, оба, и мама, и отец, наперебой убеждали друг друга, что завод – это очень хорошо. Что отец так говорил, ничего удивительного, но вот мама…

– Школа не только сохранится – лучше прежнего будет. Компьютерный класс откроется, Интернет, связь с миром. А то дети наши растут, как при царе Горохе,с нашим образованием не в институт, а в пастухи прямая дорога.

– Медвежий угол без медведей, – поддержал и отец.

– В Чирках уже ремонтируют школу, да капитально, крышу перекрывают, а у нас закрыли сначала на год, а получается – навсегда.

– Строительство пойдет серьёзное, техника правильная, отсюда и заработки.А то хоть в Москву подавайся, – отец отчего-то Москву не любил, и подаваться в неё считал крайней степенью нужды.

– Молодёжи будет где работать, перестанут уезжать, – продолжала мама, – Сколько их отъехало в город, да хорошо, если треть устроилось прилично.Вспомни Клиновых, кем Ольга-то стала? А была лучшей ученицей!

– Опять же не деньгами получим за паи, а акциями. Деньги что, в любую секунду изничтожат, в фантики превратят. Акция же – часть завода. Работает хорошо завод, хорошо и акционерам, дивиденд идет. Завод ведь не деноминируешь, – отец с трудом, но выговорил мудреное слово.

– Люди приедут новые, иностранцы, настоящему английскому подучимся!

– Язык, действительно… хорошо. Особенно ребятне. Ты как, Санька, хочешь на настоящем английском говорить?

– Отчего не поговорить, – ответил Санька. Какие-то они сегодня странные, родители. Взбудораженные, восторженные, но восторг немножко поддельный, химический, вроде чая, который привезла мама из области ещё прошлым летом. «Серый Граф» назывался чаёк по-английски.

– А ты, Корнейка, как насчет английского?

– Подучиться никогда нелишне. А что, дядя Егор, англичане будут завод строить?

– Англичане? Точно не знаю. Француз точно есть, Мишель де Рю. Да все равно, сейчас все на английском говорят, и шведы, и французы, и друг степей калмык.

– А он, Мишель, с вами тоже… по-английски?

– Нет, зачем? Он и по нашему умеет, смешно, правда: «дорогой русськая други». Вообще-то говорил больше Серафимов, главный менеджер, из Чирков.

– Крепкий хозяйственник – вставила мама.

– Не отнимешь. Рассказал, как в Чирках дело идет. Хорошо идёт, есть чем хвалиться. Зарплату регулярно платят, и какую зарплату!

– Положим, деньги далеко не все, но есть и перспектива! – опять вставила мама.

– Есть, – не стал спорить отец. – И перспектива, и работа, и зарплата. Выбор простой – либо катиться назад, к сохе, либо присоединиться к современному миру.

– Ты, пап, прямо как депутат заговорил.

– Депутат, он порой и дельное сказать может. Ну ладно, молодёжь, вам уже спать давно пора.

Постелили им под навесом, во дворе. И жарко, лето все ж, да и собака рядом будет, пусть.

Потихоньку вокруг стало тихо.

– Знаешь, Корнейка, иногда здесь, бывает, город слышно.

– Город?

– Район. Рамонь. Поезд, автомобили, иногда даже бой курантов. В Рамони куранты есть, ещё с дореволюционного времени. По прямой до Рамони тридцать верст будет. Дорогой, конечно, больше

Свет в дома погас. Не у них одних, во всей Норушке. Отключили таки. Зато звезды будут виднее. Санька глянул из-под навеса.

С юга, со стороны Чирков, наползала хмарь, небо перекосилось, тяжесть пригибала один край к земле, а другой взлетал все выше и выше.

Они долго лежали в тишине. Наверное, Корнейка уснул. День длинный, а он ещё ехал.

Вдруг издалека долетел звук. Нет, не паровозный гудок, скорее, вой. Волчий? Говорят, с Украины прибегают. Или собаки?

Джой зарычал – низко, зло.

Вой повторился.

– Слышишь? – на всякий случай прошептал Санька.

– Слышу, – ответил Корнейка.

– Собаки? – неуверенно спросил Санька.

– Нет.

– А кто?

Корнейка немного помолчал, потом ответил нехотя.

– Это вурдалаки. Но они далеко…

Сколь потом Санька не вслушивался в беспроглядную тьму, ничего больше не выслушал.