Будущая вдова генерала? (СИ)

Глава 17

Генерал

Эйтэм нашли сразу, та взбирались на холм. Чудом удалось спасти ее от дракона. Сегодня прорвался только один и мгновенно ушел, не дав толкового боя. Вернулась, опираясь на локоть моего бывшего друга, генерала Далько. Бледная, хрупкая, и невыносимо прекрасная. Мотылек, которому суждено вскоре угаснуть. Далько чист, об измене не думаю, брачный обряд бы не дал. Да и эйтэм достаточно лишь только касания, чтобы вбирать в себя тьму. В сердце колет боль, сожаление, что обрёк на смерть человека, соперничает с чувством долга. А душу заполонила животная ревность, как кто-то иной смеет претендовать на то сокровенное, что нашел и присвоил себе я сам? Я пошел на сделку с собственным сердцем, осуществив выбор. Я, а не он! Как он мог смять крылья не своего мотылька, наполнить черной силой?

— Душа моя, идёмте к столу, ужин накрыт в вашу честь и в честь нашей свадьбы. Поданы трюфеля, все птицы исключительно альбиносы, копчения гномьей работы, эликсиры. Все только самое лучшее, — подхватил я под остренький локоток свою Элли, стараясь отвлечь ее от другого.

— Я не голодна и устала.

— Все же стоит поесть, хоть самую малость. Быть может, вас прельстит черная икра? Специально засолили целый бочонок.

— Вы думаете? — опасливый взгляд почти прозрачных эльфийских глаз. Организм человечки цепляется за жизнь, сосет нашу связь, стремится приобрести более устойчивый облик. Если бы это только могло ей помочь. Нет противоядия, нет лекарства. Я сам был обречён ещё недавно. И генерала Далько она спасла из когтей каменной смерти. Только эйтэм и могла свершить подобное.

— Прошу, составьте нам компанию, — улыбнулся лучезарно и беззаботно мой бывший друг. Так и идём втроём по широкой лестнице. Мотылек, летящий на свет просторной столовой, и мы по бокам от нее.

Хрусталь, тончайший фарфор, искусные резные приборы, созданные из кости морских черепах на другом конце нашей вселенной, обилие фруктов на самый прихотливый вкус, овечьи сыры, мясо невзрачных птичек, колбасы. Самое лучшее, что только можно достать в целом огромном мире. Как мудры были предки, велев дать эйтэм все, после того, как она приняла в себя тьму. Мимолётное счастье, но пусть оно будет. Этой ночью я тоже дам ей насладиться теплом своего тела, жаром души, если только жена согласится принять меня целиком.

— Прошу, садись, — пододвинул я мягкое кресло подле себя, почти трон, какими они были раньше в нашем лесу. Место по правую сторону от эйтэм занял Далько, будь он проклят богами. Слева я.

— Вы пригласили свое прошлое увлечение за наш стол? — слабо кивнула супруга на мою невесту.

— Девушка подверглась наказанию. Все, как вы пожелали, эйтэм, — поклонился дворецкий. Он тоже здесь за столом на правах преданнейшего слуги в доме — огород и все клумбы прополоты руками светлейшей Назирэ.

— Я полагала, она только служанка.

— Я невеста твоего мужа. И как только он овдовеет, после траура мы овеществим долгожданный брак, — сколько зла в перезвоне ее колокольчика. Как вообще смеет эйтэм говорить такое инопланетной девице? Еще никто не посмел объявить ее приговор?

— Помолвка будет расторгнута. Я женат, и это неоспоримо.

Резко вздрогнула, сверкнула злыми глазами, прищелкнула языком.

— Чувства порой имеют свойство затмевать разум. Мотылек способен принять облик сокровища, но век фальшивки недолог.

В зал ворвалась мелодия вальса. Ласкающая слух, она звучит надругательством над этим столом. Что будет, если жена решится потанцевать? Когда силы ее на исходе и это ясно любому из собравшихся за столом. Третий генерал, мой добрый сосед, скривился. Мы втроём приняли последнюю битву. Его ждёт дома своя эйтэм, он знает, как с ней обращаться, бережет. По долгу вливает тьму капля за каплей. Лишь бы не навредить чрезмерно. Любит.

— Вы пригласите меня? — леди Назирэ чрезвычайно упорна.

— Мой муж танцует только со мной, — моих пальцев коснулась рука эйтэм. Жёстко и непримиримо подчиняя, заставляя меня приглашать ее. Поднялся из-за стола, склонился в учтивом поклоне, а язык словно примерз к небу.

— Раз-раз-разрешите вас пригласить на вальс, Элли.

— Разрешаю.

Тонкая талия, невыносимо пронзительный взгляд, чуть влажные пальчики у меня на плече. Музыка смолкает, берет самые плавные ноты, мы вышли на середину зала, кругом стол, все приглашенные за него внимательно смотрят. Стараюсь прижать свою эйтэм как можно сильнее, дать опору ее невесомому телу. Музыка льется, завивается вихрем. Движения жены скованы, неровны, лишены простого изящества. Сейчас она напоминает девицу тринадцати лет, что впервые пробует себя в танце и ошибается. Смотрю только в ее глаза на чуть приоткрытые лепестки губ, на узкую бровь, что так сильно изогнута, на крохотную родинку на щеке.

— Неподражаемая.

— Лгун. Я не танцевала со школьного бала.

— Волшебная!

Изящное па, мои пальцы на тонком стане, платье так тонко, а шелк ее кожи так близок и невыносимо остро желанен. Кто сотворил этот мир так несправедливо, чтобы потерять, только найдя.

— Вы плачете?

— Одна слезинка в качестве признания моего восторга перед женой.

— Я устала. Идёмте к столу.

Подхватил на руки, поцеловал в шелк ее губ. Сейчас, когда тьма надо мной больше не властна, я могу целовать жену без зазрения совести. Мне нечем ее отравить. Жаль, она и так уже обречена во имя спасения наших жизней и нашего мира. Зал смолк, на нас смотрят, вздыхая. Растоптанные поцелуем понятия о приличиях спрятались в углах. Никто не осмелится сказать хоть слово порицания нам сейчас. Три шага до наших кресел. Змеиный взгляд бывшей невесты, прикажу ее никогда не пускать на мои земли.

Взгляд супруги, наоборот, сияет кротостью и задорной искрой, щеки после танца залил нездоровый яркий румянец, розовый язычок прошёлся зазывно по нижней губе.

— Чего вы желаете?

— Всего того же, что и вы.

Искусный рисунок тарелок напоминает первоцветы на ранней жаре. Капли росы и те удались безвестному мастеру, что их сотворил для моего прадеда по заказу прабабки. Лесная полянка в каждой тарелке. Обычно их хранят далеко, только сегодня используют, чтоб угодить землянке. Может, и ей они напомнят о доме.

Слуга старается возвести каждому из нас по изящной горке закусок. Кладет обоим блюда, что так полюбились жене.

— В знак нашей любви и преданности, давай, обменяемся этими тарелками?

— Все, что попросишь.

Переложила даже приборы. Странный обычай, наверное, что-то из древности. В знак любви. Неужели она тоже успела проникнуться этим чувством? И к кому, к своему невольному палачу.

Девушка ест и ест жадно. Я с удовольствием замечаю, как в ее крохотном ротике стремительно исчезают диковинные лакомства.

— Вы не голодны, супруг? Мужчина должен быть сыт, чтобы оставаться в добром расположении духа, разве не так?

— Я засмотрелся на вашу красоту.

Потянулся к тарелке, наколол какой-то кусок. Нервы напряжены до предела, есть не хочу совершенно, но разве откажешь жене? Острое мясо с горчинкой и привкусом миндаля. Странный соус, но любопытный. Леди Назирэ толкнула меня под локоть. Еле успел придержать тарелку свободной рукой. Было бы жаль ее разбить. Обернулся к соседке по столу. Та побледнела, смутилась своей неловкости.

— Простите, мне дурно, я вынуждена покинуть вас.

— Не смею задерживать.

Трюфель, икра, горячая ещё рыба. Горло сдавил жесткий спазм. Вдох сделать не получается, сердце пропускает удары. Взглянул магическим взглядом в тарелку. Пища отравлена, яд растекается по фарфору. Дышать. Невыносимо до рези хочется сделать вдох. Я эльф, могу и должен перетерпеть, над нашей расой не властны яды. Просто переждать дурноту и не сделать сейчас лишнего вдоха, пока не прошел спазм.

— Вам плохо? — жена взволнована, а я лишь махнул головой. Верх неуважения к женщине. Все смотрят. Скосился на свое блюдо, дворецкий первым понял мой скупой жест. Следом генерал, что пришел без эйтэм. Напряжены, возмущены, неподвижны. Мою жену волновать нельзя. Разговоры за столом текут в привычном всем русле. Внимание эйтэм отвлек на себя третий генерал.

— Вечер удался, не правда ли?

— Все чудесно! — влилась в разговор жена. С ужасом вижу, как она засасывает в себя и его тьму тоже. А сама на глазах веселеет. Будто бы с каждым словом пьет живительный эликсир. Так не бывает! Это влияние яда на меня! Морок. Но Элли, действительно, пьет из него тьму просто в беседе. Над столом взвиваются грязные разводы, они видны только магическим зрением. Жадно эйтэм поддерживает каждое слово генерала, так же жадно пьет тьму и не думает умирать. Пригубляет напиток из моего бокала, звонко смеётся, даже тряхнула своей головой, рассыпав по плечам длинные волосы. Бред. Или? Или что? На свадебный стол не подают вина, я принюхался, в бокале моей супруги вода. Нет дурмана, она весела сама по себе. И снова грохнула музыка.

— Потанцуем, любимый?

В улыбке мне чудится хитрый оскал дикого зверя.

— Как пожелаешь, — сиплю я, превознемогая действие яда.

Милая улыбка, ее рука на моем плече, вихрь танца словно бы поднимает над полом, движения эйтэм все уверенней, все смелей, в огненный вихрь слились свечи зала.

— Целуй меня, ведь сегодня мы празднуем свадьбу!

Горячий, пронзительный поцелуй сорван с нежных губ и снова играет оркестр все назойливой, все быстрей. Не успеваю удерживать ее в этом танце. Вальс давно превратился во что-то иное, быстрое, зазывное, полное истомы и сводящего с ума дурмана. Движения самые точные, привычные, разве чуть больше она ко мне жмется, чуть проводит кончиком пальца по моей шее, ниже буквально на сантиметр спустилась ее рука с моей талии.

— Душно.

— Пойдем в оранжерею, думаю, гости простят молодым эту вольность. Подышишь воздухом, передохнешь.

— С радостью.

Остановился в движении, придержав землянку за талию как раз напротив портрета прабабки Луизы. И чудится в нем мне насмешка и предостережения. Моя эйтэм, кто ты на самом деле, почему жива до сих пор и не думаешь увядать? Кто посмел отравить фарфор старой работы. Ты? Но где достала ты яд? Или это Назирэ в отместку за мою свадьбу?

— Эйтэм желает пройти в оранжерею.

Голос все так же срывается на излишне высокие ноты, яд ещё не покинул моего горла, тело знобит, а на лбу явственно выступил пот. "Я разберусь" — шепнул третий генерал, кивнув на тарелку. Приятно уметь читать по губам. Мой бывший друг проводит нас взглядом, полным смятения и тоски. Будто я увожу его трофей за собой, его добычу. Ну, уж нет, кто бы ни был рядом, а она только моя до самой черты. Только теперь я не уверен, кто умрет первым из нашей с ней пары.