Бухта Донегол

2

Отругав трехлетнюю Джессику, ударившую по лицу своего годовалого братика, Долорес Маллен подхватила орущего сына и засунула его в манеж. Она собралась поставить кассету с фитнесом и включила телевизор. Передавали рекламу. Женщина, словно чокаясь, поднимает крошечный бокал с синей жидкостью для отбеливания и выливает ее на кухонное полотенце. «Господи, сколько можно», – подумала Долорес. Она глядела, как жидкость впитывается в полотенце, и думала о том, что у нее не пришли месячные. Задержка как минимум на десять дней. Возможно, это из-за диеты, но не на десять же дней. «Черт», – громко сказала она. Последние месячные были в конце августа, когда все собрались на семейный барбекю в честь дня рождения Мадлен, то есть полтора месяца назад. У них с Доналом трое детей – подросток и два малыша, а теперь на подходе и четвертый? Донал требовал, чтобы она похудела, и Долорес только-только восстановила форму после рождения Эрика…

Она опустилась на огромный диван и провела пальцем по гладкой велюровой обивке, где, несмотря на все ухищрения и химию, еще виднелась пара пятен в форме детских ладошек. Она взглянула на Джессику: та уже успокоилась – сидела на полу в дальнем конце комнаты и пыталась расчесать волосы кукле крошечной расческой.

– И не надо на меня так смотреть, дорогуша, – увещевала куклу девочка, и голос ее эхом разносился по комнате, отталкиваясь от белых стен, плиточного пола и панорамных окон, за которыми простиралось море.

Проект дома, как назло, был выбран такой, чтобы она до скончания веков протирала все эти огромные стеклянные поверхности. Да, конечно, у них очень просторно и всегда много света. Четыре комнаты внизу, две наверху, их еще заполнять и заполнять. И как только она умудрилась не беременеть десять лет, а теперь вот – третий раз подряд? Долорес тут же отогнала от себя недобрую мысль. В конце концов, были и выкидыши, и, возможно, он опять случится. Не стоит ли сначала убедиться, а потом уж сказать Доналу? Он никогда не был осторожен, а летом совсем потерял к ней интерес – обычно верный признак того, что появилась другая женщина. Поэтому, когда он снова вспомнил про нее, у нее не хватило духу отказать.

Послышался шум подъезжающей машины. Иногда по утрам к Долорес наведывалась одна из сестер, но сейчас возле дома остановился блестящий черный BWV. Открылась дверь, наружу высунулась женская ножка в черном сапоге на высоком каблуке, затем появилась и ее обладательница. Когда она выпрямилась, Долорес увидела, что это жена Шона Кроули. Долорес подивилась, почему та не подвязала свои густые черные волосы и как она вообще умудрилась разглядеть за ними дорогу. На женщине была длинная клетчатая юбка, водолазка и поясная сумка на бедре. Долорес натянула поверх короткого топа худи и пошла открывать дверь.

– Привет, Долорес, – сказала гостья, и Долорес тотчас же осознала, что та выглядит вполне себе элегантно. Кожа на лице была бледной и гладкой, взгляд синих глаз – острым и пытливым.

– Привет, – ответила Долорес.

– Вы меня помните? Я Коллетт.

Гостья улыбнулась, и вокруг ее глаз и рта образовались мелкие морщинки. Долорес видела ее прежде, знала, что она замужем за Шоном Кроули, но с какой стати она должна ее помнить?

– Здравствуйте, Коллетт, – ответила она.

– Я тут решила узнать насчет коттеджа.

Она снова улыбнулась, и Долорес подивилась, насколько улыбка преображает эту женщину, еще сильнее обозначая высокие скулы и аккуратную линию подбородка. Долорес вспомнила, что она не накрашена, и защитным жестом застегнула молнию на худи и сплела руки на груди.

– А что насчет коттеджа? – переспросила она.

Гостья кинула взгляд через плечо в сторону белого каменного домика на холме.

– Но ведь это вы его владельцы? – уточнила она.

– Да.

– И сдаете его?

– Да, но только не в это время года.

– То есть сейчас он пустует?

Джессика протиснулась между ног Долорес, и та подхватила ее на руки.

– Да вы заходите, – сказала Долорес и распахнула дверь, пропуская Коллетт в холл. Ее каблучки застучали по плиточному полу.

– У вас красивый дом, Долорес. Всегда любуюсь на него, гуляя вдоль моря. Представляю, какой у вас роскошный вид из окон. – Она заглянула в гостиную, чтобы убедиться в справедливости своих слов. – Так сколько у вас детей? – Она ткнула пальцем в пухлую ножку Джессики. Улыбнувшись, та смущенно уткнулась носом в материнскую шею.

– Эта – вторая, – ответила Долорес. – А Эрик, который в манеже, третий. Их нужно разводить по углам, а то начинают безобразничать. – Сморщив нос, Долорес потерлась им о носик дочери. – Верно я говорю?

Девочка уперлась лбом в лоб матери и обхватила ее ручонками за шею.

– Я помню только Мадлен, – сказала Коллетт. – Несколько лет назад она участвовала в нашей постановке при городском центре.

– Точно, – кивнула Долорес. – Сейчас ей уже тринадцать. Учится в средней школе Святого Джозефа.

Между тем малышка на ее руках ухватилась за золотой кулон «Долли» и начала тыкать им в шею матери.

– Прекрати, Джессика. – Долорес попыталась разжать детские пальчики.

– Послушайте, Долорес. Не хочу вас долго задерживать, но меня интересует ваш коттедж на предмет аренды.

– А где вы сейчас остановились?

– Вот уже две недели как проживаю в мини-гостинице, но там не очень удобно. Хочу устроиться с бóльшим комфортом.

Было непонятно, почему эта женщина не может переехать к собственному мужу, но Долорес слышала, что какое-то время эти двое жили раздельно.

– Вообще мы никогда не сдавали коттедж зимой. Как в августе съехали жильцы, мы там особо и не прибирались. Они могли оставить там все в полном беспорядке.

– Можно посмотреть его? Хочу понять, подойдет он мне или нет. Не прямо сейчас, конечно. Там есть отопление, электричество?

– Да, все есть, – сказала Долорес. – Донал же электрик, все своими руками сделал. Вы бы видели, в каком состоянии был дом, когда он нам достался! Пришлось перекладывать крышу, менять трубы и все такое. Обошлось недешево.

– А кто был прежний хозяин?

– Англичанин. Бывал тут неделю в год, но отказывался продавать дом, даже когда мы уже начали отстраиваться. Иначе мы бы выбрали тот участок, оттуда виды красивей. Мы тут уже пять лет прожили, когда он наконец согласился.

Долорес чувствовала, что гостья внимательно рассматривает ее. Продолжает улыбаться, но при этом изучает каждый миллиметр ее лица.

– Может, я прямо сейчас посмотрю? – спросила Коллетт.

– Я сейчас не могу, не с кем детей оставить. Да и вообще – уж лучше приходите, когда Донал будет дома. Я не могу решать сама, не посоветовавшись с ним. Возможно, невыгодно сдавать дом в это время года. – Но Долорес прекрасно знала, что деньги им не помешают. – Ведь если вы останетесь там надолго, то с июня мы запросим цену в три раза выше.

– К июню я уже съеду, – сказала Коллетт. – Может, дадите мне ключи? Я сама быстренько схожу и гляну? Минут на пять, не дольше. Просто понять, подходит мне дом или нет. И уж потом вы поговорите с Доналом.

Из гостиной послышался детский крик.

Долорес подошла к тумбочке, выдвинула ящик и пошарила там рукой. Внутри громыхнули ключи. Она вытащила связку и протянула Коллетт.

– Тот, что желтый, от входной двери. Замок туговат, так что потяните дверь на себя, когда будете поворачивать ключ. Есть заезд с главной дороги, но вам нет смысла лишний раз кататься. В конце лужайки увидите тропинку, по ней и подниметесь. Сейчас сыро, поэтому будьте осторожны.

Коллетт улыбнулась, посмотрела прямо в глаза Долорес и сняла с ее пальца кольцо с ключами.

– Спасибо, Долорес, – сказала она. – Я скоро их верну.

Долорес хотела окликнуть ее, забрать ключи, но вместо крика из ее груди вырвался жалобный, усталый вздох.

Коллетт начала спускаться вниз через палисадник, утопая каблуками в мягкой земле. На мгновение у нее промелькнула мысль вернуться назад, сесть в машину и доехать до коттеджа по дороге, но она даже не замедлила шаг. Остановившись у подножия холма, она оглянулась и увидела в дверях Долорес, стоявшую с ребенком наперевес.

Холм был столь крут, что снизу она могла видеть лишь скат шиферной крыши. Она помнила, что прежде ее выстилали соломой, но, очевидно, Маллены не захотели с этим морочиться. В склоне холма были выдолблены ступеньки, и, аккуратно взбираясь наверх, Коллетт хваталась руками за пучки травы, чтобы удержаться и не упасть. Наверху она прошла через проем в каменной стене, разгораживающий два участка. Вблизи стало заметно, что белая штукатурка на здании осыпалась, обнажив старые камни. Синяя краска на двери отшелушилась, и сквозь нее проглядывало серое, вымытое непогодой дерево. Потянув на себя небольшую латунную ручку, Коллетт повернула ключ в замке и открыла дверь. В лицо ей ударил спертый воздух.

Она щелкнула выключателем: голая лампочка озарила комнату холодным светом. Обстановка была составлена из разномастной корпусной мебели, а немногочисленные старые образцы, казалось, были добыты на каких-то распродажах. Да и сама комната была неказистой: под низким потолком предметы казались либо слишком маленькими, либо громоздкими. Впрочем, были заметны некоторые попытки навести уют – пол из отполированного плитняка и встроенный в стену аккуратный камин, сосновый буфет, уставленный старой посудой. Занавески с розово-зеленым рисунком и подхватами в тон обрамляли окно с видом на залив. Отодвинув пластиковую перегородку, она заглянула в душ, пытаясь прикинуть, каким образом сюда может втиснуться человек. Единственная спальня была размером с гостиную: похоже, внутри дома просто возвели стену, и это была единственная реконструкция, произведенная тут за неизвестно сколько столетий. В спальне имелись комод, кровать из кованого железа, а на натянутой между стен веревке болталось несколько проволочных вешалок. У изножия кровати стояла крохотная детская кроватка с белыми металлическими прутьями.

«От кроватки, как и от вешалок, придется избавиться, а лампочки облагорожу плафонами», – подумала она, опускаясь на встроенную под окном банкетку с подушками, обитыми той же самой зелено-розовой тканью. Коллетт выглянула на улицу. Гуляя вдоль берега, она часто гадала, кому принадлежит этот коттедж, и навела в городе справки. Обычно владельцами дач были англичане, но узнав, что этот домик несколько лет назад купили Маллены и обустроили его под сдачу, она стала мечтать о нем. Как будет просыпаться тут по утрам под пенный шум прибоя, как будет глядеть на залив в любую погоду и как будет сидеть у окна и писать.

Она оглядела спальню, которую скорее можно было назвать причудливой и с большой натяжкой уютной. Коттедж не был классически ирландским, как она себе представляла, но даже такой он ей подходил.

Она хотела снова повернуться к окну, но взгляд ее упал на небольшой сосновый сундучок прямо возле ее ног. Коллетт подняла крышку. Внутри лежало постельное белье. Она провела рукой по грубой накрахмаленной простыне, под которой нащупала что-то гладкое. Она откинула простыню, и там лежал журнал. На обложке была изображена женщина с крупной химической завивкой, в одних белых чулках, в туфлях на высоких каблуках и с кружевным чокером на шее. Женщина наклонилась вперед, зажав грудь руками, рот ее был открыт в немом крике притворного испуга, словно фотограф запечатлел момент нападения агрессора. Коллетт с улыбкой пролистала журнал, составленный из домашних фотографий с полноватыми или костлявыми женщинами, разодетыми в пестрое нижнее белье, подобное рождественской мишуре. Они красовались в панталонах с открытой промежностью, демонстрируя свои буйные лохматости, одной рукой указывая на камеру, а другой раздвигая половые губы. Мужчины тут вообще не фигурировали, а в конце имелось множество страниц с номерами для секса по телефону и предложениями эскорт-услуг.

Может, потому Долорес так перепугалась, когда она, Коллетт, попросила ключи от коттеджа? Боялась, что она отыщет этот пошлый журнал? Впрочем, нет: эта женщина сразу выглядела напряженной и испуганной, выпустила иголки. А потом она взяла на руки ребенка, и Коллетт видела, как она успокаивается. Такая худая, холодная, отстраненная. Руки красные, словно только что она возилась в воде. И этот пол в доме, эта плитка – гладкая как каток. Может, вот чем она занимается весь день – скребет пол, пока не вернется муж и не позволит ей переключиться на что-то другое? Коллетт не была знакома с этим человеком, но помнила его. Поэтому, увидев фотографию в холле, снова утвердилась во мнении, что он действительно красив. Обознаться она не могла, так как это была единственная семейная фотография, что попалась ей на глаза. На ней Долорес вяло улыбалась и выглядела усталой. На коленях у нее сидела дочка в крестильном платье с кружевами, неловко протягивая руку в сторону фотографа. Донал сидел в центре – собранный, но отстраненный. И прическа – волосок к волоску.

Коллетт снова уставилась на журнал. Он мог принадлежать как Доналу, так и прежнему жильцу, второпях спрятавшему журнал, или даже подростку. Не вошел ли в эту стадию и ее собственный сын Барри? Может, и он раздобыл подобный журнал и в страхе прячет его под матрас, когда Шейла, работающая у них с самого его младенчества, поднимается к нему в комнату, чтобы прибраться? Даже если он и станет с ней разговаривать, то уж точно не на подобные темы. Ее мятежный сын бодается с этим миром с самого своего рождения. Ронан уже на первом курсе в Тринити, и у него никогда не было периодов гнева. Карл слишком юн для такого. Но Барри – тот винил ее во всем на свете.

В последний раз, когда она звонила домой, трубку снял он, и Коллетт спросила у него, как дела. Она и сама знала, как глупо звучит эта наигранная веселость, вызванная тем, что на самом деле она страшилась его реакции. Он тогда сказал ей: «Отъебись». Да, именно так, сказал: «Отъебись» – и бросил трубку. Только позднее она сообразила, что нужно было дозваниваться до тех пор, пока трубку не снял бы Шон, и они вместе обсудили бы поведение сына. Но когда Барри так сказал, у нее перехватило дыхание. Она так и продолжала сидеть в холле гостиницы с трубкой в руке, слушая частые гудки и уставившись на черную коробочку с прорезью, куда она только что опустила монету в двадцать пенсов. То, что ее сын так жестоко отвергал ее, не было чем-то необычным – глупо было удивляться.

Она тогда попыталась собраться с мыслями, донести их до комнаты, двигаясь медленно и аккуратно, чтобы ничего не расплескать. Усевшись за маленький складной столик, она постаралась изложить свои чувства как можно более простым языком, до того ее ранили слова сына. Это было сродни тому, когда ты упираешься в стеклянную стену, испытывая шок и растерянность оттого, что не можешь прикоснуться к жизни, проистекающей по ту сторону. И когда она излила свою боль в стихотворных строках, только тогда она отступила. Все витиеватости, если надо, можно добавить позднее, на первой же стадии от нее требовалась честность перед самой собой.

Честность перед самой собой. Как только она об этом подумала, с моря набежал ветер и, казалось, приподнял крышу за краешки карнизов, а весь дом словно вдохнул воздуха, став больше, и снова выдохнул. Правда состояла в том, что ее сыновья никогда не навестят ее в этом доме. Ронан мог бы тут появиться, но он только ужаснется, а для Коллетт это невыносимо. Барри не останется тут ни на секунду, да и не следует звать сюда ни его, ни Карла. У них есть их собственный дом, их крепость, построенная их родителями, где все они были по большей части счастливы. Так что стоит ли приглашать их в домик о двух комнатах, чья крыша приподнимается от ветра, а окна гремят от малейшего дуновения?

Она вернула журнал на прежнее место и захлопнула крышку сундука. Ну уж нет, пусть этот дом станет ее личным святилищем. Она может сделать из этого места дом. Она не станет прятаться, а просто уединится. Ей есть чем тут заняться.