Утром следующего дня Кира с трудом поднялась, но решительно скомандовала себе принять душ и поехать за машиной, оставленной в Мерзляковском переулке. Несмотря на выходной день, поезд метро был полон, Кира протиснулась в глубь вагона и, держась за поручень, попыталась вспомнить детали субботнего дня, как обзванивала больницы в поисках Кирилла и едва не сорвалась поехать к нему, спасибо — Лёха удержал. Вагон слегка покачивало, хотелось пить, и не давал покоя вопрос, что случилось на Дне рождения Федулова, почему поссорился Кирилл с отцом. И сколько бы ни говорила себе Кира, что дела этой семьи её никак не касаются, но мысли, словно стрелки компаса, настойчиво поворачивали в сторону вчерашних событий. Кира нахмурилась: прямо какое-то раздвоение личности у неё началось, словно две женщины спорили между собой — первая, строгая и требовательная, не позволяющая чувствам выйти из-под контроля, и вторая, эмоциональная и порывистая. Кира девятнадцать лет держала себя в руках, избегала слишком эмоциональных отношений, остерегаясь вновь быть травмированной ими, а вот сегодня почему-то многолетняя привычка не поддаваться чувствам ослабла.
На выходе из метро телефон заиграл болеро Равеля — Георгий. Кира обрадовалась: сейчас спокойный голос любовника вернёт её в реальность.
— Кирюш, тебя плохо слышно. Ты где?
— Я в метро, сейчас выйду и перезвоню.
— А с машиной что?
— Вот еду забирать.
Но перезванивать не хотелось. Вспомнила, что отношения её с Георгием начались на зло Кириллу — надеялась обиженная девчонка однажды встретить Кира на улице и гордо пройти мимо под руку с Георгием. Потом мечта эта потускнела, а Георгий остался, умный, сильный, имеющий деньги и связи, но нелюбимый.
Белая ауди ждала её у Лёхиного подъезда. Кира села за руль и откинулась на спинку кресла. Надо ехать в сторону Кутузовского, там свернуть под мост и через полчаса она будет у себя в офисе. Маршрут понятен, машина тронулась с места, но на Садовом неожиданно развернулась и поехала в сторону Сухаревки.
«Я только узнаю, что с ним, и поеду дальше», — сказала себе Кира, подъезжая к институту Склифосовского. Ей представлялось, что к Кириллу, как в кино, пускают на короткое время только близких родственников, переговоривших предварительно с лечащим врачом и строго предупреждённых не волновать больного, и ещё воображение рисовало посетителей обязательно в белых халатах. Но всё оказалось иначе. Без всякого белого халата и прочих больничных атрибутов Киру отправили в отделение.
— Я только о состоянии здоровья узнать, — словно оправдывалась Кира перед окошком справочной.
— Состояние средней тяжести. Вот идите в корпус и навестите, всё равно же приехали.
И Кира пошла «навещать», себе она сказала, что только посмотрит в каком Кирилл состоянии, может, ему что-то надо, а если кто-то будет у него, то она в палату не зайдёт; в конце концов, прийти к больному — долг здорового человека. «Что я сама себя обманываю? Я просто хочу его видеть. Зачем? Да какая разница зачем. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть», — с этими мыслями Кира постучалась в палату, подождала ответа и приоткрыла дверь.
Кирилл лежал в наушниках, слушал музыку. Глаза полуприкрыты, грудь забинтована, рука в гипсе. Почувствовав на себе взгляд, мужчина обернулся:
— Кира!
— Как себя чувствуешь?
— Отлично. Ты как узнала, что я здесь?
— Очень просто. Через справочную.
— Ну, ты даёшь!
Кира смотрела на Кирилла, и не хотелось никаких серьёзных разговоров, никаких выяснялок.
— Тебе что-нибудь принести? Чего хочется?
— Я скажу, но прозвучит неприлично, да и не получится в моем положении, — ореховые глаза смеются.
Кира села на стул рядом с кроватью, внимательно слушала, что родные хотят его перевезти в другую клинику, но его и здесь всё устраивает. Ему вчера оплатили и двухместный бокс, сосед ушёл на процедуры, и сиделку нашли, сейчас приедет…
— А жена к тебе в котором часу придёт? — Кира не хотела сталкиваться с Лорой: очень уж по-киношному — жена и любовница у постели больного.
— Ей не до нашей суеты, она сейчас на Тибете дух укрепляет.
— А как тебя угораздило в аварию попасть?
— Вот угораздило. Кир, чего ты всё спрашиваешь и спрашиваешь. Расскажи лучше, как тебя угораздило ко мне в больницу попасть.
— Я же сказала, что в справочной узнала.
— А сам факт, что я в больнице, откуда стал известен?
— Девочки мои оформляли юбилей Андрея Юрьевича, они и рассказали, что сын юбиляра в аварию попал.
Вернулся сосед, зашёл дежурный врач, медсестра поставила капельницу… Кира всё время порывалась уйти, но всё задерживалась. Про последнюю встречу не было сказано ни слова, будто её и не было.
— Кира, ты меня, покалеченного, не бросай, — сказано с иронией, а глаза смотрят ласково, нежно.
— Я завтра вечером заскочу. Чего тебе привезти?
Кира возвращалась из больницы, улыбаясь. Хорошо, что поехала, обида на Кирилла прошла, и, главное, прошла обида на себя. Заиграло Болеро Равеля:
— Кирюша, не могла бы ты сегодня подъехать. Нужно поговорить.
Это было что-то новое — Георгий никогда не предлагал встретиться в воскресенье. Выходные дни они оставляли для личного пространства.
— Хорошо. В котором часу?
— Как сможешь. Я тебя буду в нашем ресторане на Новокузнецкой буду ждать.
— Через час буду.
Сейчас заедет к Георгию, выяснит, что у него стряслось, что за спешка, а потом поедет домой и будет вспоминать свой визит в больницу. Вспоминать медленно, смакуя каждое слово, сказанное Кириллом, свои слова… Кирилл поссорился с отцом, уехал с юбилея, попал в аварию. Почему поругался, толком не рассказал, но Кира догадалась, что речь шла о мечте Кирилла — о конезаводе на Алтае.
Георгий ждал Киру за столиком в углу зала. Ему нравились ниши, закрытые кабинеты, столы в самых дальних углах.
— Садись, я заказал твою любимую утку на можжевельнике.
Кира внимательно наблюдала за Георгием: всё как всегда, спокойный, красивый, подчёркнуто вежливый.
— Ты мне так и не рассказала, почему оставила машину в Мерзляковском.
— К Лёхе поболтать ездила.
— Что к своему соседу, я догадался. А машину зачем там бросила. Это на тебя не похоже.
— Напилась, и за руль, естественно, не села.
— Напилась или выпила?
— Напилась, — Кира широко улыбнулась.
— Ну, Кирюша, это не твой стиль. Что-то произошло?
Кира хотела рассказать, что встретила главную и единственную любовь своей жизни, который её унизил двадцать лет назад, и позавчера унизил, оскорбил. А сегодня она была у него в больнице, и то, что в любовных романах называют химией, опять возникло между ними. Не только в ней закипело, она не только видела и слышала Кирилла, она почувствовала его, почувствовала, что та же химия закипела в нем. Но ничего этого она, конечно, Георгию не сказала.
— Всё в порядке. У тебя что случилось?
— Да ничего особенного. Хочу с тобой небольшое дельце обсудить.
Георгий и раньше привлекал Киру к своему бизнесу, и она не задумываясь шла ему навстречу, поэтому просьба не удивила.
— Вчера с одним человечком поговорил, очень нужно его выручить — некоторую денежку помочь обналичить. Небольшую сумму через свою «Симфонию» проведи.
— Небольшую — это сколько?
— Да, там ерунда. Миллионов десяток-другой.
— Однако! Я тут посмотрела, ты мне уже искусственно налоговую нагрузку завысил, когда в прошлый раз свои дела через меня решал.
— Ты не думай, это честные деньги. Я же тебя не могу подставить. Поверь, вопросов не возникнет ни у банка, ни у контролирующих органов.
— Георгий, я тебе всегда карт-бланш давала, но не хочу, чтобы в мой бизнес вводились незаконные деньги.
— Кирюш, ты с ума сошла! Видно, вчера ты с Лёхой перепила, что такое говоришь. Никогда раньше таких мыслей у тебя не было, во всяком случае, тебя это устраивало.
Кира подумала, что такие мысли, конечно, к ней закрадывались, но она их гнала. А сегодня гнать не будет.
— Я теперь не устраивает.
— Хорошо. Какой ты хочешь процент?
— Я вообще не хочу, чтобы через «Цветочную симфонию» шёл отмыв денег.
— Кира, что с тобой сегодня?
— Не знаю, но, кажется, у меня начинается новая жизнь.