Бунт

— Нет.

— Хорошо, — мягко произносит он, — потому что я закончил играть.

Джоэль перекатывается на спину, просовывает руку под меня и притягивает к себе. И, быть может, я отличаюсь от девушки, которой была на прошлой неделе, потому что вместо того, чтобы сопротивляться ему, я прижимаюсь щекой к его груди и позволяю ему обнимать меня.

Мы долго лежим вот так вот, растягивая минуты, пока его голос не нарушает тишину.

— Моя мама — пьяница.

Я лежу неподвижно, размеренно дыша. Не знаю, почему он рассказывает мне это, но я знаю, что на это есть причина, и девушка, которой я становлюсь, хочет услышать это.

— Она всегда была такой. Моя бабушка вырастила меня, но у нее случился инсульт, когда я учился в старшей школе, и с того времени она в доме престарелых.

Он замирает, а затем избавляется от невысказанных мыслей.

— В любом случае, после этого мы с мамой съехались, и я начал ходить в школу с ребятами. Я слышал, что у них есть группа, так что заставил их послушать, как я играю на гитаре. Один из парней, с которым встречалась моя мама, играл, и когда они расстались, его гитара осталась у нас, и я научился на ней играть.

Еще одна пауза, еще больше воспоминаний.

— Большинство дней моя мама была пьяной и агрессивной, так что я оставался у Адама. Даже когда его не было дома, большинство ночей я спал у него на полу просто потому, что не хотел находиться в своем собственном доме. Я много рисовал в то время. Я стал лучше играть на гитаре. И знаешь что? Я был счастлив. Это были первые годы моей жизни, когда я действительно был счастлив.

Я никогда не задумывалась о том, как вырос Джоэль, как он познакомился с ребятами. Вообще никогда не думала о нем. Теперь он — все, о чем я могу думать, и я хочу знать все. Я хочу знать ответы на вопросы, которые еще даже не придумала.

— Может быть, именно поэтому у меня нет машины или квартиры, или чего-то еще, — продолжает он. — Мне нравится спать на диване Адама, потому что я делал это, когда впервые почувствовал, что у меня действительно есть семья. Ребята были моими братьями, а их мамы покупали мне одежду и готовили обеды... Когда я был маленьким, один из маминых бойфрендов купил мне подарки на день рождения, он даже купил мне этот потрясающий гоночный трек «Hot Wheels Dragon», который я очень хотел, но через неделю мама бросила этого парня и продала все подарки ради денег на выпивку.

Джоэль вздыхает, я чувствую, как опускается и поднимается его грудь. Я провожу рукой по его мягкой футболке, и он произносит:

— Думаю, я просто привык ничего не иметь.

Спустя долгое-долгое время я произношу:

— Джоэль... Зачем ты рассказал мне все это?

Когда Джоэль не отвечает, я думаю, что он уснул, но затем он тихо произносит:

— Потому что я хочу, чтобы ты знала.

Он крепче прижимает меня к себе и добавляет:

— И я начинаю думать, что ничего не иметь — не самая подходящая вещь, к которой следует привыкать.

Глава 14

Mayhem выглядит до удивительного маленьким без людей в нем. Потолок кажется немного выше, но в то же время стены кажутся значительно ближе, словно они оправились после растяжения от потока тел, заполняющих клуб практически каждые выходные. Сегодня суббота, ранний полдень — как минимум еще пару часов снаружи не будет толпы, очередь появится лишь в то время, когда фасад здания при помощи магии слишком ярких огней и слишком громкой музыки вернется к жизни.

Скрип машины для мытья полов раздается где-то позади меня.

— Следующий! — выкрикиваю я, и Лэти покидает комнату, чтобы привести следующего человека.

До настоящего времени большинство из них были пустоголовыми фанатками, желающими получить фото и автограф. Возможно, я могла бы потерять (или нет) свое самообладание на одной из них и угрожать засунуть ей канцелярский нож куда-нибудь, где никто не смог бы его найти.

Мы вшестером сидим за длинным раскладным столом напротив сцены. Джоэль слева от меня, затем Шон, Адам, Роуэн и Майк. До фестиваля я бы чувствовала себя не в своей тарелке за этим столом. Теперь я почти уверена, что мое место здесь.

Утром прошлого воскресенья, проведя ночь в объятьях Джоэля, я проснулась рано, натянула шорты и спустилась вниз, чтобы приготовить чашку кофе. Шон уже стоял на кухне с растрепанными волосами и дымящейся чашкой кофе в руках.

— Ты рано, — подметил он, когда я набрала себе чашку и добавила туда сахар.

— Не могла уснуть.

Это была полная ложь, я могла бы проспать весь день. Большая часть меня хотела этого до тех пор, пока Джоэль оставался со мной в постели. Когда он обнимает меня — не храпит, и я сплю лучше, чем в одиночестве.

— Со стороны кажется, что ты довольно хорошо спала, — произносит Шон с ухмылкой, которую я ловко игнорирую.

Я прислоняюсь к кухонной стойке и дую на пар, поднимающийся над чашкой.

— Как прошел разговор о психованной фанатке прошлой ночью? — спросила я.

Я спросила так, словно это не беспокоило меня, словно ничего не могло меня задеть, но улыбка исчезла с лица Шона.

— Честно? — спросил он, и пар перестал улетать от моей чашки. Я задержала дыхание, и Шон сказал:

— Мы с Майком рассказали всем о том, как Коди переспал с двоюродной сестрой.

Я чуть не уронила челюсть.

— Это правда?

— Нет, но если он хочет распространять гнусную ложь, то и мы можем.

В десять раз более дерзкая ухмылка вернулась на лицо Шона, и когда я засмеялась, он засмеялся в ответ.

— Это катастрофа, — произносит Шон, положив подбородок на ладонь.

Не могу не согласиться. Мы все обнадежились, когда последний парень, которого привел Лэти, пришел с гитарой, но все наши надежды рухнули, когда тот признался, что понятия не имеет, как на ней играть, и лишь хотел получить автограф.

— С этого момента я буду проверять всех заранее, — произношу я, окидывая взглядом необслуживаемый бар.

Ребята договорились с владельцем Mayhem, чтобы мы могли провести здесь прослушивание. Интересно, насколько сильно он бы разозлился, если бы я сочла происходящее чрезвычайной ситуацией и совершила налет на его запасы алкоголя?

— Водила? — удивленно произносит Роуэн, отвлекая мое внимание от бара. Она была погружена в учебник и домашнее задание, сидя за правым концом стола, но теперь все ее внимание было сосредоточено на долговязом парне, которого привел Лэти. У него вьющиеся желтовато-красные волосы, что-то-явно-не-являющееся-сигаретой заправлено за ухо, и… это долбанное банджо?

— Это блин, что, банджо? — спрашивает Роуэн, Майк стонет и бьется головой о стол. Адам и Джоэль начинают хихикать, а Шон тяжело вздыхает.

— Мы не ищем банджо-гитариста, Водила, — произносит он, а Джоэль наклоняется ко мне и рассказывает, что Водила — один из помощников группы, и что именно он ведет автобус, когда группа отправляется в тур.

— Выслушай меня, чувак, — говорит Водила Шону. — Это дерьмо поможет вашему звучанию.

— Что не так с нашим звуком?

Водила наклоняет голову в сторону, словно он в полном замешательстве.

— Ему не хватает банджо…

Адам еще сильнее смеется, а Джоэль утыкается лицом в мое плечо, чтобы заглушить свой собственный смех.

Шон на мгновение сохранил серьезное лицо, после чего все равно не смог удержаться и тоже слегка рассмеялся. Он машет рукой в сторону сцены.

— Без разницы, чувак. Дерзай.

Потрепанные штанины джинсов Водилы волочатся по танцполу, когда он направляется в сторону сцены. Он запрыгивает, чтобы сесть на край сцены, и вытягивает определенно-не-сигарету из-за уха, выуживает из кармана зажигалку и прикуривает. Он делает долгую затяжку, задерживает во рту и выпускает густое облако дыма. Водила улыбается нам, после чего делает еще одну долгую затяжку.

— Водила? — спрашивает Шон.

— Да?

— Может сыграешь?

— Ох, черт, — произносит Водила, зажав между губ бычок. Он кладет банджо на колени и говорит:

— Да. Вы готовы?

Еще один раунд смешков раздается за моим плечом и отражается эхом в направлении Адама. Роуэн бьет его по плечу и говорит Водиле:

— Давай, Водила. Мы хотим есть.

— Черт, я тоже. Умираю с голоду, — говорит он, и Адам взвывает от смеха. Джоэль кладет руку мне на плечо, и прикрывает глаза рукой, все его тело дрожит от смеха. Я закусываю губу, чтобы не присоединиться к нему.

Водила тоже хохочет, не обращая внимания на то, как отвратительно ведут себя ребята.

— Давай скорее, и мы пойдем есть, — улыбаясь, произносит Шон.

Зажав между губ косяк и свесив со сцены ноги, Водила начинает перебирать струны банджо. И как для банджо-гитариста, он чертовски хорош. Джоэль ухает и хлопает себя по колену, после чего подрывает меня на ноги, чтобы сделать несколько па на танцполе. Адам присоединяется к танцу, цепляясь за мою руку, когда Джоэль передает меня ему, а Роуэн вытягивает на танцпол Майка и Шона. К тому моменту, как Водила заканчивает играть, все мы изрядно вымотаны и истерически хохочем. Я ложусь на пол и смеюсь так сильно, что не в силах перевести дух, Джоэль падает рядом со мной, хватает мою руку и держится за нее.

На этой неделе он почти каждую ночь проводил в моей квартире, а те ночи, которые он провел не со мной, по словам Роуэн, он был словно приклеенный к дивану Адама и ворчал о том, как хотел бы быть у меня. Мы не обсуждали то, что он не хочет, чтобы я была с другими парнями, и определенно точно не обсуждали то, что я не хочу, чтобы он был с другими девушками, но насколько мне известно, ни один из нас не был ни с кем другим.

Лэти, старавшийся держаться подальше от нас во время кадрили, приближается, самодовольно улыбаясь, чтобы встать рядом со мной.

— Ну разве вы двое не милашки?

Я пинаю его по щиколотке, и его улыбка становится шире.

— Так что? Возьмете меня в группу? — интересуется Водила, я приподнимаю голову с пола и вижу, как Адам приобнимает за плечи Водилу.

— Ни за что, черт возьми. Но мы угостим тебя ужином.

Водила, кажется, на мгновение задумывается об этом и отвечает, пожав плечами:

— Отлично.

В китайском ресторанчике я ем за одним столом с шестью изголодавшимися мужчинами и лучшей подругой, у которой вместо желудка — бездонная яма.

— Ты собираешься съесть все это? — скептически оценивая тарелку Роуэн, спрашивает Майк.

Я не могу сдержать смех. Мы с Роуэн одинаковой комплекции, но клянусь, она может съесть вдвое больше нашего веса. Есть с ней мороженое из одной коробки — это словно соревноваться в копании с экскаватором.

— Она только начала.

Роуэн улыбается мне, плотно сжав губы, ее рот уже набит лапшой Ло-Мейн.

— Так как продвигается дело с футболками? — интересуется Шон, когда я беру китайский пончик. Мой аппетит постепенно начинает возвращаться.

— Почти готово. На выходных буду делать фото, так что на следующей неделе ты сможешь разместить их на сайте.

— И ты действительно не против заниматься этим?

— Шутишь? — спрашивает Джоэль. — Ты должен увидеть ее квартиру. Футболки повсюду. Она только и говорит об узлах, прорезях, бантах и прочем.

Я смеюсь и швыряю в него кусок пончика, а он поднимает его со стола и, ухмыляясь, закидывает в рот.

Создание футболок было большим делом, но это в действительности не ощущалось, как работа. После беседы с отцом я была более прилежной в выполнении моего просроченного домашнего задания и подготовке к тестам, так как пообещала ему, но я продолжала подлавливать себя на мысли о дизайне одежды. Мои студенческие тетради также заполнены дизайнами футболок, словно это заметки к занятию.

— Ты должен увидеть их, — говорит Роуэн, наконец-то проглотив свою пищу. — Они действительно хороши.

— Очень хороши, — добавляет Лэти.

— Они нормальные, — отвечаю я. Чем я на самом деле горжусь — другими эскизами юбок, платьев и маленьких сексуальных топов. Но они шутки ради.

— Знаешь, чего я всегда хотел? — спрашивает Водила. Он сидит в конце стола, но я чувствую запах дыма, сидя через трех человек от него. Он кивает сам себе и произносит:

— Плащ.

— Плащ? — переспрашивает Адам, и Водила еще сильнее кивает.

— Ага. Со скрытыми карманами и прочим. Таким образом, если меня остановят копы, они не смогут ничего найти.

— А не проще сделать скрытые карманы в пальто или чем-то таком?

Водила в замешательстве сводит брови.

— Не думаешь, что это было бы слишком заметно?

Адам усмехается, а Шон закрывает глаза и качает головой.

— Ты считаешь, что плащ будет менее заметным? — спрашивает он.

— Нет, я считаю, что плащ будет более крутым, — говорит Водила, подчеркивая последнее слово, словно у Шона проблемы с пониманием.

Шон тяжело вздыхает, и я начинаю тихо смеяться вместе с Джоэлем.

— Если у него будет плащ, — говорит Адам, — я тоже хочу.

— А можно мой будет цвета апельсинового щербета с ванильной отделкой? — спрашивает Лэти. — О! Погоди, нет. Оранжевым с блестками цвета фуксии.

— Звучит отвратительно, — ворчу я, и Лэти глумится надо мной.

— Твоя мама звучит отвратительно, — парирует он.

Я пожимаю плечами.

— Моя мама отвратительна.

Моя мама была прекрасна только в том, что перестанет иметь значение, как только ее кожа начнет обвисать. В душе она отвратительна, и я молюсь, чтобы последние семь лет повлияли на нее.

Остальные члены группы продолжают представлять свои плащи и спорить, чей кажется круче, и я замечаю, что Джоэль наблюдает за мной. Он иногда делает так — смотрит на меня, словно я паззл, который он хочет решить, или лабиринт, который он хочет пройти. Несколько раз я спрашивала, о чем он думал, но поскольку мне никогда не нравился ответ, потому что он всегда спрашивал у меня о чем-то личном, я научилась не спрашивать.

— Ты должна сделать Джоэлю плащ с ирокезами на спине к его дню рождения на следующей неделе, — говорит Адам, и я стреляю в него взглядом, прежде чем посмотреть на Джоэля.

— У тебя день рождения на следующей неделе?

Джоэль супится в тарелку и выковыривает горох из обжаренного риса.

— Да. Ерунда.

Мое сердце щемит в груди, когда я вспоминаю историю о его маме, продающей подарки сына на день рождения в качестве оплаты за выпивку. Мое детство было заполнено тематическими вечеринками по случаю дня рождения, а подарков было столько, что я не представляла, что с ними делать. Сомневаюсь, что у Джоэля когда-либо была тематическая вечеринка по случаю дня рождения.

— Ребята, вы устраиваете вечеринку? — интересуюсь я.

— Обычно мы выводим его в свет и спаиваем, — смеясь, отвечает Адам. — Это считается?

Джоэль искренне улыбается Адаму, но я бескомпромиссно перебиваю их:

— Нет.

Ребята смотрят на меня, и я тороплюсь вернуть свое эгоистичное поведение.

— Прошло слишком много времени с последней вечеринки. Хочу организовать ее.

— Ты не обязана это делать, — бормочет Джоэль.

Я отмахиваюсь от него.

— Я люблю организовывать вечеринки. Спроси Роуэн о моем шестнадцатилетии. Это было потрясающе.

Роуэн кивает, не сводя с меня глаз. Она знает, что что-то не так.

— Это было эпично, — сразу говорит она. — Там был диджей и все такое. А еще у нее было три парня, и ни одному из них не разрешалось носить футболку.

Я хихикаю, вспоминая, но Джоэль по-прежнему настроен скептически.

— Просто доверься мне, — говорю я ему. — Будет улетно.

Глава 15

Первые два дня после того, как я узнала о дне рождения Джоэля, были потрачены на сбор информации. Следующие три на сбор материалов. Следующие два я бегаю, как обезглавленный цыпленок, проклиная Джоэля за то, что он не рассказал мне о своем дурацком двадцать четвертом дне рождения несколькими месяцами ранее.

— ГОВНЮК, — выкрикиваю я и подношу ко рту уколотый иголкой палец, чтобы угомонить боль.

Роуэн игнорирует меня и заканчивает развешивать серпантин на карточных столах, выстроившихся вдоль стены нашей гостиной. Она встает, отряхивает колени и широко улыбается.

— Джоэль обалдеет.

Лэти вращает миниатюрное чертово колесо на одном из столов. В каждой кабинке стоит мини-бутылочка с алкоголем — подарки для гостей в знак признательности за визит.

— Ты должна стать организатором вечеринок, — говорит он, и я громко выдыхаю.

— Организатор вечеринок. Дизайнер футболок. Создатель плащей для звезд.

Я беру с колен неоново-зеленый плащ с черными шипами на спине, безмолвно молясь, чтобы он понравился Джоэлю.

Лэти включает музыку, пока Роуэн заканчивает с приготовлением закусок, а я стою посреди комнаты, уперев руки в боки, пытаясь убедиться, что все готово. Когда раздается стук в дверь, я делаю глубокий вдох, прежде чем отворить ее.

— Полный отпад, — произносит Шон, когда заходит внутрь, выражения лиц других ребят повторяют его эмоции.

— Думаешь, ему понравится? — спрашиваю я, но Шону не удается ответить из-за визга Адама.

— Это те самые плащи?!

Он практически ныряет в кучу плащей и вытягивает тот, который выглядит в точности так, как он описал его в прошлую субботу — красный с золотой буквой «Э», прямо как футболка Элвина Бурундука. Адам сияет как мальчишка в кондитерской. Роуэн помогла мне вспомнить плащи, которые в шутку описывали парни, сидя в закусочной, и я приложила все усилия, чтобы создать их. Плащ Адама выглядит как футболка Элвина, плащ Шона — черный с вышитым символом Бэтмена на спине, а у Майка — камуфляжной расцветки с внутренними карманами. Он смеется, когда находит игрушечные пистолеты, которые я припрятала в карманах, и я даже не пытаюсь сдержать улыбку, расцветающую на моем лице.

— Лэти, твой плащ в моей спальне, — произношу я, и Лэти вне себя от возбуждения исчезает в коридоре.

Он обиделся, когда увидел, что я делаю плащи для других ребят, но не для него. На самом деле я лишь хотела, чтобы отвратительный плащ цвета апельсинового щербета с пурпурными блестками стал для него сюрпризом. Лэти вбегает обратно в комнату в завязанном на шее плаще и становится в безупречную позу Супермена. Остальные ребята также завязывают свои плащи вокруг шеи, когда раздается стук в дверь.

— Закрой глаза, — требую я, держась за дверную ручку.

— Мне обязательно это делать? — канючит Джоэль с другой стороны двери.

— ДА! — хором выкрикивают ребята, а я смеюсь.

— Закрыл? — спрашиваю я.

Когда он утвердительно отвечает, я открываю дверь и завожу парня внутрь, плюхаю ему пластиковую корону на голову и велю открыть глаза. Он открывает их и видит трех взрослых рок-звезд, одетых в самодельные плащи, и очень легкомысленно выглядящего Лэти, и на лице малыша появляется улыбка.

— Боже мой, — смеясь, произносит Джоэль, что говорит мне о том, что ему нравится все это. Я вручаю ему плащ, и он берет его, смеясь еще сильнее. — Это охренеть, как круто.

Джоэль обводит взглядом комнату, скользит по чертову колесу с бутылочками алкоголя, по столику для бир-понга на одного с призами в виде мягких игрушек, висящими на стене позади, по картонному макету с двумя нарисованными рок-звездами и дырками вместо лиц. Также есть столик с пакетами попкорна и стеклянными банками, наполненными конфетами. Гвоздь программы — машинка для приготовления сладкой ваты, и вся комната украшена разноцветным серпантином и воздушными шарами.

Когда ранее на этой неделе я осторожно выпытывала у Джоэля информацию в попытке получить идеи для темы дня рождения, я поинтересовалась о его любимом детском воспоминании, и он рассказал мне о том, как бабушка сводила его в цирк. С этого все и началось: в считанные дни собрать цирк размером с квартиру и ни разу не усомниться, что это того стоит.

Его эмоции совершенно нечитабельны, когда он пытается все это осязать, я кусаю нижнюю губу, обеспокоенная тем, что ему не нравится. Но Джоэль наконец-то переводит на меня взгляд, и его нежная улыбка напрочь смывает все мои опасения.

— Это слишком.

Я качаю головой. Нет, это не слишком. Кажется, что этого недостаточно — после всего через что он прошел, после всего, через что мы прошли, но мне кажется, что даже весь серпантин этого мира не сможет исправить это.

Джоэль сгребает меня в объятия и шепчет на ухо:

— Спасибо.

— С днем рождения, — отвечаю я, зарываясь лицом в его шею и обнимая в ответ. Я едва видела его за последние два дня, так как была слишком занята приготовлениями и хотела сохранить детали в секрете, но я слишком сильно скучала по нему, чтобы быть в силах выполнить это.

Стук в дверь прерывает наш момент, и начинают появляться остальные гости: Водила, несколько помощников группы, бармен из Mayhem, несколько парней из других групп и парочка школьных друзей Джоэля. Все имена и телефонные номера я взяла у Адама, Шона и Майка — и, Слава Богу, все имена были мужскими. Девушки тоже есть, но они все с парнями, и довольно скоро моя квартира под завязку забивается людьми. Большинство гостей облачается в сделанные мною плащи, и я приберегла один особенный для Водилы — с огромным листом конопли на спине и скрытыми внутренними карманами. А гости, считающие себя слишком крутыми для плащей, похоже, вполне счастливы пить пиво и шоты и жевать пиццу с сырными палочками. Аппарат для сладкой ваты, как и стол со сладостями, и фигурки рок-звезд пользуются огромным успехом. Парни играют в бир-понг и выигрывают плюшевые игрушки для своих девушек, а Джоэль наблюдает за происходящим, прижавшись подбородком к моему плечу.

Он смеется, сидя на диване в окружении друзей, когда я сбегаю на кухню, чтобы поставить свечи на ванильный торт-мороженое, украшенный разноцветной кондитерской посыпкой. Я вставляю две высокие свечи по краям и натягиваю между ними яркий мини-плакат с надписью: «С Днем Рождения, Джоэль».

— Он так счастлив, — замечает Роуэн, а я смотрю в гостиную, наблюдая, как Джоэль отщипывает голубую сладкую вату, смеясь над тем, что произнес Адам.

— Как и ты, — добавляет Роуэн, и я ловлю себя на улыбке. Я быстро стираю ее с лица, не обращая внимания на понимающую улыбку Роуэн, которой она награждает меня, пока я зажигаю свечи.

— Клацни выключателем, — прошу я, и она маякнула Лэти выключить свет.

Комната погружается в темноту, освещенная лишь яркостью свечей, когда я подхожу к Джоэлю с тортом и начинаю петь «С Днем Рождения». Все присоединяются ко мне, некоторые поют гораздо пьянее других, и я ставлю торт на журнальный столик перед Джоэлем.

— Загадай желание.

Джоэль находит взглядом мои глаза, когда свет свечей мерцает между нами. Он, не отрывая глаз, смотрит на меня, и нежная улыбка касается уголков его рта. Одним быстрым выдохом он задувает свечи, и все аплодируют в темноте.

Когда свет снова загорается, глаза Джоэля уже прикованы к моим, а улыбка бросает меня в краску. Я возвращаюсь на кухню, чтобы взять пластиковые тарелки и сервировочный нож, а Роуэн наблюдает за мной с раздражающей ухмылкой на лице.

— Заткнись, — бросаю я, проходя мимо нее.

— Я молчала.

— Ты подумала, — возмущаюсь я.

— Ага... Я склонна к этому. Впрочем, как и все нормальные люди.

Подруга смеется, а я игнорирую ее.

— Возьми салфетки.

— Хорошо, Мисс Босси.

Покидая кухню, шлепаю ее рукой с сервировочным ножом, и Роуэн кричит мне вслед:

— Я ду-у-умаю!

— Ты тупица-а-а, — припеваю в ответ, а ее хихиканье следует за мной в гостиную.

Я отрезаю Джоэлю огромный кусок торта-мороженого, после чего разрезаю торт на крошечные кусочки для всех, кто захочет. К тому моменту, как я заканчиваю нарезать, торта больше не остается, и я осознаю, что не приберегла ни кусочка для себя. Но затем Джоэль внезапно усаживает меня к себе на колени и предлагает кусочек своего торта.

После торта большая часть гостей следует за Адамом на перекур, а я решаю приготовить себе Маргариту. Я наливаю ингредиенты в шейкер, когда Дженни, девушка одного из школьных друзей Джоэля, присоединяется ко мне на кухне, чтобы выбросить пластиковую тарелку и вилку. Она стоит рядом со мной, наблюдая за тем, как Роуэн и Майк играют на подержанном Xbox, подаренном Майком на наше новоселье. Они окружены группой ребят, пускающих слюни по количеству убийств.

— Никогда бы не подумала, что настанет тот день, когда у Адама Эвереста и Джоэля Гиббона появятся серьезные отношения, — размышляет вслух Дженни, и, несмотря на то что я не девушка Джоэля — я не исправляю ее.

— Ты тоже училась с ними в старшей школе? — интересуюсь я, закрывая крышкой шейкер. Я начинаю смешивать Маргариту, и Дженни кивает.

— Да. Я всю свою жизнь ходила в одну с ними школу.

— Какими они были?

Налив себе, ставлю стакан для Дженни.

— Адам даже в начальной школе был сердцеедом.

Она берет предложенный мной стакан и смеется про себя.

— Мы посещали один предмет в третьем классе, и помню, что его коробка для валентинок была переполнена в День Святого Валентина. Он выбрал девочку, которая к валентинке приложила наибольшее количество конфет, и она на неделю стала его маленькой подружкой. Думаю, это была его единственная девушка, пока не появилась она.

Дженни кивает в сторону Роуэн, и маленькая улыбочка появляется на моем лице.

— Шон и Адам практически всегда были вместе, но они были такими разными. Адам большинство обедов просидел наказанным за прогулы занятий или за то, что дурачился под трибунами. В то время как Шон всегда был лучшим учеником класса.

— Серьезно? — заинтересованно произношу я несмотря на то, что в это не так уж сложно поверить.

— Ага. Он чудно сочетал в себе качества хорошего парня и бунтаря. Шон всегда выглядел как плохой парень, но учителя любили его, потому что он был круглым отличником.

Она хихикает, а затем добавляет:

— В то время у меня была подруга, которая была влюблена в него. Ну, многие девушки были влюблены в него, но она просто сходила по нему с ума. Думаю, она сейчас тоже играет в группе.

Дженни замолкает, задумавшись о подруге, а я задаю вопрос:

— Что насчет Майка?

— Ничего не помню о нем до средней школы, но даже тогда он держался сам по себе. Я играла на кларнете, и помню, он присоединился к группе на... месяц. Потом он просто как-то ушел с репетиции и больше не вернулся.

— Это оказалось слишком легко! — кричит Майк с дивана, поражая нас своим сверхчеловеческим слухом.

Дженни смеется.

— Думаю, вскоре после этого они с Адамом и Шоном основали группу. Большую часть обучения в старшей школе он встречался с девушкой, — она понижает голос до шепота, — но она была последней сукой.

— А Джоэль? — интересуюсь я.

— По-моему он переехал в город в середине нашего первого учебного года. Тогда у него еще не было ирокеза. У него была копна грязных белокурых волос, и девочкам это нравилось. У него был образ гранжевого плохого парня.

Мне интересно, знает ли она о маме Джоэля, и что он, скорее всего, имел такой вид не по своему желанию, но не спрашиваю.

— Все занятия он проводил за рисованием в блокноте, вместо того чтобы внимательно слушать. Несколько учителей по-настоящему взялись за него, потому что считали, что он растрачивает свой потенциал, но мне кажется, он всегда знал, что хочет получить от жизни, понимаешь? Все часы для самоподготовки, проведенные в музыкальном классе, в конечном итоге стоили того.

Вечером прошлого вторника он пришел ко мне с гитарой, так как, по его словам, он работал над песней, но хотел увидеть меня. Мы провели вечер, сидя в моей гостиной, Джоэль бренчал на гитаре и работал над нотами, а я готовилась к экзамену по английскому, борясь с желанием заняться с Джоэлем сексом. Что-то было в том, как он играл на гитаре — с такой глубокой концентрацией, от чего я извивалась в кресле. Когда он наконец-то отложил гитару, я в считанные секунды оказалась у него на коленях, стащила с него футболку и безрассудно поцеловала его.

Я витаю в воспоминаниях, когда заходит Джоэль, и делаю большой глоток Маргариты, чтобы привести мысли в порядок.

— Вы очень мило смотритесь вместе, — произносит Дженни, похлопывает меня по руке и уходит.

— О чем болтали? — спрашивает Джоэль, занимая ее место.

— О тебе, — насмехаюсь я.

Пьяная ухмылка расцветает на его лице.

— О том насколько я секси?

Я смеюсь и отвечаю:

— Нет. О том, каким ботаником ты был в старшей школе.

Он следует за мной в гостиную, без устали возмущаясь.

— Я не был ботаником. Если что, это Шон был ботаником.

— Эй! — выкрикивает Шон, и вся толпа смеется. — Я не был ботаником.

— Ты отчасти был ботаном, — отвечает Майк, и Шон сверкает взглядом в ответ.

— Разве не ты давал Адаму списывать все домашние задания? — спрашивает парень Дженни, и Шон скалится.

— Что мне оставалось делать? Позволить ему завалить все?

— Ты хороший друг, — произносит Адам, похлопывая Шона по плечу.

Шон смеется и отбивает руку Адама.

— Да ну тебя. Ты все еще торчишь мне тридцать баксов за работу по истории для мистера Вейта.

— Джоэль все еще торчит мне тридцать басков за то, что я взял на себя вину, когда он сделал вмятину скейтбордом на машине моей мамы, — возражает Адам.

Парни начинают спорить, кто кому должен, а я завершаю их разборки тем, что приношу Джоэлю один из подарков.

— Этот от Блейка и Дженни.

Он открывает подарок за подарком, получая футболки, альбомы, подарочные карточки и дорогой алкоголь. Роуэн подарила ему именные гитарные медиаторы, Лэти — отпадную пару очков, а остальные ребята скинулись, чтобы подарить ему коллекционную гитару «Fender», вызвавшую всеобщие охи-ахи. Я последней дарю ему свои подарки, стараясь не ерзать, пока он открывает их.

Когда Джоэль снимает блестящую зеленую оберточную бумагу и обнаруживает набор графитных карандашей, он улыбается, глядя на коробку.

— Не хотела, чтобы у тебя была возможность отказаться от нашей сделки, — лишь отчасти шучу я.

— Какой сделки? — спрашивает Роуэн.

— Он нарисует что-то для меня на день рождения.

— Ты рисуешь? — спрашивает она у Джоэля, и он наконец награждает меня своей улыбкой.

— Было дело.

— Он и в самом деле был хорош, — добавляет Адам, и я вручаю Джоэлю следующий подарок, прежде чем кто-то еще задаст вопрос, на который он, возможно, не захочет отвечать.

— Еще один? — спрашивает он, осторожно откладывая в сторону набор карандашей, после чего берет в руки коробку, которую я вручаю ему, и трясет ее рядом с ухом.

— Просто открой ее.

Джоэль одним быстрым движением разрывает оберточную бумагу и обнаруживает гоночный трек «Hot Wheels Dragon», похожий на тот, который он получил на день рождения, когда был ребенком, и который впоследствии его мама продала, чтобы профинансировать свою алкогольную зависимость.

Адам и Шон, предаваясь детским воспоминаниям, начинают фонтанировать о треке, но все это лишь белый шум, окружающий пустое выражение лица Джоэля. Мое сердце опускается, когда он неподвижно и без тени улыбки смотрит на подарок.

Я открываю рот, чтобы произнести что-то. Извиниться. Но затем он поднимает на меня взгляд, его глаза блестящие и стеклянные. Мне едва хватает времени, чтобы заметить слезы в его глазах, после чего Джоэль откладывает подарок в сторону, направляется ко мне и, не останавливаясь, подхватывает на руки. Он несет меня по коридору в мою комнату, закрывает за нами дверь, после чего мы просто стоим там: я в полуметре от земли и он, зарывшись лицом в мою шею.

— Джоэль, — произношу я, приготовившись извиняться, но его тело начинает дрожать от всхлипываний, и я больше не знаю, что сказать. Крепче обнимаю его и прижимаюсь щекой к виску. — Эй, — шепчу я и глажу колючие волосы рядом с ирокезом. Я целую Джоэля в голову и позволяю ему обнимать меня.

Джоэль качает головой, и я интересуюсь, что не так. Он лишь вновь качает головой, а затем тянет меня к кровати и садится на нее, продолжая меня обнимать. Я стою перед ним, а он крепко обнимает меня. Джоэль прижимается щекой к моему животу, его тело содрогается от едва слышимых рыданий, от чего слезы скатываются по моим щекам и падают ему на спину.

— Эй, — снова произношу я, поглаживая его широкие плечи. — Давай, прекращай. Ты испортишь мне макияж.

Джоэль хихикает, прижавшись к моему животу, а я улыбаюсь и поднимаю руку, чтобы вытереть слезы.

Парень делает глубокий судорожный вдох и встает, чтобы взять в руки мое лицо. Он мгновение смотрит в мои слезящиеся глаза, после чего нежно целует.

— Спасибо, — шепчет он.

Я хочу сказать, что это лишь игрушка и не за что меня благодарить. Но я знаю, что для него это много значит, так что вместо того, чтобы что-то сказать, вытираю ему слезы. И когда он большими пальцами гладит мои щеки, я позволяю ему вытереть и мои.

Глава 16

— Не отвечай, — стонет Джоэль следующим утром после дня рождения, но я уползаю от его теплого тела, чтобы взять с тумбочки звонящий телефон.

— Алло?

Мой отец смеется в трубку.

— Доброе утро, соня.

Я падаю на матрас и стону.

— Который час?

— Почти полдень. Тусовалась всю ночь в клубе?

Я отвечаю ему изумленным смешком.

— Папа, что ты знаешь о клубах?

— А чем, по-твоему, я занимался все время, с тех пор как ты съехала?

Я смеюсь и тем самым вновь бужу Джоэля. Он поворачивается ко мне лицом и бурчит:

— Кто это?

— Это парень? — спрашивает папа.

— Мой друг-гей, папа, — быстро отвечаю я, подчеркивая последнее слово для Джоэля. — Он остался на ночевку после вечеринки по поводу дня рождения.

— Друг-гей? — спрашивает папа.

— Друг-гей? — шевелит губами Джоэль.

— Лэти, помнишь?

— А, да. А чей это был день рождения?

— Моего друга Джоэля, — отвечаю я, и тот в свою очередь удивленно вздымает брови.

— Парня?

— Да, парня, в анатомическом смысле, — отвечаю я и отодвигаюсь от Джоэля, уставившись на край кровати. Он убирает волосы с моей шеи, а затем я чувствую его теплое дыхание и изо всех сил пытаюсь слушать отца.

— ...Просто хотел узнать, когда ты приедешь домой на Пасху, — произносит он, и Джоэль проводит языком за моим ухом. Я от наслаждения закрываю глаза и прикусываю губу.

— Ди? — раздается из трубки голос отца, и я сползаю с кровати, чтобы быть вне досягаемости Джоэля.

— Да. Я приеду домой в среду накануне Пасхи, — отвечаю папе, наблюдая, как Джоэль растягивается на моей кровати.

Он поднимает руки над головой, и мышцы на его животе натягиваются. Когда он замечает, что я наблюдаю за ним, подмигивает мне, и я отворачиваюсь к стене.

— В этом году я думал приготовить курицу по-охотничьи с пастой гарганелли. Как считаешь, мы сообразим, как это сделать?

В первую Пасху после маминого ухода отец пытался приготовить пасхальный ужин, но ветчина была сожжена, картофельное пюре было жидким, а пирог из фасоли был обуглен до сухарей. Мы сидели за столом и смотрели на нашу еду, думая о маме, когда отец резко встал и потащил меня на кухню.

— Ладно, мы приготовим лингвини а-ля помодоро капрезе, — произнес он, а одиннадцатилетняя я и понятия не имела, что он просто выдумал это.

В конце концов, мы сварили кучу разных макарон, нарезали свежие томаты и перец и смешали это с покупной томатной пастой. Мы с отцом съели все до последнего кусочка, поклявшись, что это было лучшее, что мы когда-либо ели, и, честно говоря, так и было. А также это была лучшая Пасха в моей жизни.

С тех пор мы каждый год пытались приготовить что-то особенно сложное, и даже в те годы, когда терпели неудачу, мы надрывали от смеха животы и ели остатки.

Я улыбаюсь, глядя на обои цвета лаванды.

— Да, думаю, мы разберемся. Звучит потрясающе.

Я заканчиваю беседу с отцом и поворачиваюсь к Джоэлю.

— Ты — зло, — произношу я, тыча указательным пальцем ему в лицо.

— И, по всей видимости, гей, — отвечает он, и мне не удается сдержать смех. — Ты правда уезжаешь в следующую среду? — спрашивает он, внезапно став серьезным.

— Ага. Поеду домой на Пасху.

Я подхожу к краю кровати и ухмыляюсь Джоэлю.

— А что? Будешь скучать?

— Не-а, — дразнится он, толкая меня на покрывало, — к тому моменту я планирую устать от тебя.

В течение следующих нескольких дней он ставит себе за цель проводить со мной так много времени, чтобы к моменту моего отъезда нас тошнило друг от друга. Джоэль ночует в моей квартире, готовит мне завтрак, а вечера мы проводим на диване за просмотром фильмов. Я наблюдаю, как Джоэль играет на гитаре, он жалуется, когда я занимаюсь домашним заданием, а в моей постели мы проводим времени больше, чем в любом другом месте в моей квартире. Даже душ больше не является безопасной зоной, и именно поэтому мы в субботу опаздываем на прослушивание. К тому моменту, как мы добираемся в Mayhem, первый гитарист собирается начать выступление без нас, и Роуэн бранит меня взглядом, но в то же время поощряет улыбкой.

— Если я не могу оставаться в постели, — произносит Адам, ставя подножку Джоэлю, пока тот идет к своему месту, — то и ты не можешь.

— Мы не были в постели, — самодовольно произносит Джоэль и еще более самодовольно улыбается. Я взъерошиваю его драгоценный ирокез, после чего сажусь рядом. Он смотрит на меня, я шлю ему воздушный поцелуй, а Шон, заметив это, громко откашливается.

— Может, мы уже начнем?

Мы все замолкли, и вытерпев четверых гитаристов, которые на бумаге выглядели лучше, чем в жизни, Адам вышел на перекур. Остальные ребята последовали за ним, а я придвинулась к Роуэн.

— Послушай вот это, — говорю я, включая песню на телефоне.

Она кивает головой в такт.

— Мне нравится. Кто это?

— Следующий претендент.

Я прямо-таки головокружительно улыбаюсь, и Роуэн улавливает мое настроение, и ее голубые глаза загораются.

— Его зовут Кит. У меня хорошее предчувствие по поводу него.

Я получила письмо от Кит в среду, когда шла с занятий к машине. К моменту возвращения домой я была переполнена энтузиазмом и практически заставила Джоэля послушать запись. Он согласился, что песня потрясающая, и я тут же отправила Кит письмо с датой прослушивания.

— Думаю, голова Шона в скором времени взорвется, если мы никого не найдем, — произносит Роуэн, и я смеюсь.

Последний парень даже не сообразил, как подключить гитару. Шон сделал это за него, похлопал по спине и сразу же отправил восвояси, покачав головой, когда парень попытался вернуться на сцену.

— Если у следующего парня ничего не выйдет, я сама научусь играть на гитаре.

Роуэн хихикает, а затем ухмыляется мне и произносит:

— Ита-а-ак, ты и Джоэль…

Когда раздается стук в дверь, я использую данную возможность, чтобы спрыгнуть с кресла, не потрудившись ответить своей сующей нос в чужие дела лучшей подруге. Роуэн считает, что мы с Джоэлем больше, чем есть на самом деле, и никакие аргументы не убедят ее в обратном. Стук моих каблуков эхом отражается от пола, пока я направляюсь к двери, и когда я открываю ее, обнаруживаю Королеву чертовых Фанаток.

Длинные черные волосы с темно-синими прядями каскадом спадают к свободному черному топу — глубокое декольте представляет взору черный кружевной бюстгальтер. Черные джинсы девушки — гораздо более рваные, чем любая пара Адама, Шона или Джоэля — практически созданы для ее ног. Она сложена как долбанная модель с сиськами. Ее образ завершают наборные браслеты, крошечное бриллиантовое колечко в носу и берцы. Она — типичная рокерша.

Я сопротивляюсь желанию захлопнуть дверь у нее перед носом.

— Группа здесь не для раздачи автографов и фоток, — произношу я, задаваясь вопросом, откуда она, черт возьми, узнала, что парни будут здесь сегодня.

— Да? — спрашивает она, смущенно выгнув идеальную бровь. — Я пришла не ради автографов или снимков…

— Замечательно.

Я начинаю закрывать дверь, но девушка хватается рукой за нее.

— Ты Ди?

Когда я просто стою и метаю в нее кинжалы взглядом, она прижимает свой ботинок к двери и убирает руку.

— Я Кит. Мы переписывались по e-mail.

— Ты Кит? — спрашивает Роуэн из-за спины, когда я смущенно пожимаю руку Кит.

Глаза Кит озаряются пониманием, и она смеется.

— О, простите. Да. У меня четверо братьев, которые посчитали, что Катрина — слишком девчачье имя.

— И ты здесь для прослушивания? — интересуется Роуэн.

Кит берет гитарный кейс, облокоченный на стену.

— Надеюсь. Ничего же, что я девушка, да? — улыбается она мне.

— Ничего, — быстро отвечает Роуэн, но я настроена скептически.

Песня, которую я прослушала, звучала восхитительно, но мне сложно было найти компромисс с ожиданиями в голове и девушкой, стоящей возле меня.

— Зависит от обстоятельств, — отвечаю я. — Ты умеешь играть на гитаре?

— Думаю да, — отвечает Кит с каменным лицом. — То есть, это довольно сложно, так как моя вагина постоянно мешает в этом, но я научилась справляться с ней, как и с любыми другими препятствиями.

Затем она хмурится и произносит:

— Но, к сожалению, у меня так и не появилось личное парковочное место.

Между нами повисает долгая минута тишины, но затем я больше не могу сдерживать смех. Уголки рта Кит поднимаются в улыбке, и я впускаю ее внутрь.

Только когда мы заходим в Mayhem, начинают проявляться первые признаки ее нервозности. Облокотив гитару на стену, девушка трет руки о задние карманы и оглядывается.

— Значит, будем только мы?

— Нет…

Я начинаю говорить, что парни должны вернуться с минуты на минуту, но затем дверь распахивается, и они заваливаются внутрь.

— Ребята, — обращаюсь к ним я, когда они приближаются, — это Кит. Она следующая.

Они все пялятся на нее, а я оцениваю реакцию Джоэля, внезапно осознав, что мы прослушиваем девушку, со всеми вытекающими. Длинные ноги, упругая грудь и, как она любезно подметила, вагина. Если все получится, вскоре ребята будут репетировать, выступать и гастролировать с девушкой.

Джоэль подходит ко мне и обнимает за плечи.

— Мы думали, ты парень.

Кит улыбается.

— Ага, я поняла это, когда твоя девушка попыталась захлопнуть дверь перед моим носом.

Так как Джоэль не исправляет ее, то и я тем более. Я вполне довольна тем, что она считает Джоэля занятым.

— Мы встречались раньше? — спрашивает Шон, изучая ее, прищурив зеленые глаза.

Кит мгновение смотрит на него, после чего легкая ухмылка озаряет ее лицо.

— Мы учились в одной школе.

— В каком году ты выпустилась?

— Через три года после вас.

— Ты приходила на наши шоу? — спрашивает Майк, и Кит еще какое-то время смотрит на Шона, словно чего-то ждет. Когда он смотрит на нее так, словно не может вспомнить, она поворачивается к Майку.

— Иногда.

Остальные ребята, за исключением Шона, который стал нехарактерно молчаливым, продолжают задавать ей вопросы, Кит заканчивает знакомство, рассказывая им, что в колледже она участвовала в группе, но они распались после выпуска, так как некоторые из них хотели устроиться на работу с нормированным графиком. Как только у всех заканчиваются вопросы, девушка хватает гитару и направляется к сцене. Мы сидим за столом, пока она подключает гитару и делает быструю проверку звука.

— Вы помните ее, ребята? — спрашиваю я, когда парни занимают свои места. Вопрос адресован им всем, но я смотрю прямо на Шона.

— Немного, — отвечает Майк.

— Она выглядит совершенно иначе, — едва слышно произносит Шон. Он смотрит на сцену, и я тоже перевожу туда свой взгляд. Кит в рекордное время настраивается, словно она делала это тысячу раз.

— Она раньше носила очки? — спрашивает Джоэль, наклонив голову вбок, пытаясь вспомнить девушку.

— Ага, — отвечает Шон. — И у нее не было кольца в носу, и… — он смолкает, когда замечает, что мы смотрим на него. — Ее брат Брайс учился с нами, помните?

Ребята начинают вспоминать о каком-то школьном пранке Брайса, и, в конце концов, Кит наклоняется к микрофону и спрашивает:

— Вы хотите, чтобы я сыграла?..

— Свою любимую песню, — выкрикивает Адам, Кит на мгновение задумывается, после чего улыбается, опустив взгляд на гитару, и отступает назад. Учитывая ее волосы, наряд и гитару на шее, словно это лишь еще один аксессуар, она выглядит так, будто принадлежит этому месту.

Когда она начинает играть Seven Nation Army американской рок-группы «The White Stripes» — песню, которую мы слышали больше раз, чем можем сосчитать — мы хором стонем, но она тут же начинает смеяться и подходит к микрофону.

— Шучу! — произносит она, а затем начинает играть песню, которую я прежде не слышала, но ребята, кажется, одобряют ее выбор. Они выпрямляются на своих местах, наблюдая за тем, как девушка играет, пока Адам не поднимает руку, чтобы остановить ее.

— Ты сама пишешь песни? — спрашивает он, и когда она кивает, Адам просит ее что-нибудь сыграть.

Когда Кит проходит испытание, ребята присоединяются к ней на сцене. Они периодически поглядывают на нее, пока играют — все, кроме Шона, который, кажется, решительно настроен не смотреть в сторону девушки. В конце он благодарит ее за то, что она пришла, и Кит меняется в лице.

— Она идеальный кандидат, верно? — спрашиваю я, когда Кит уходит, но хотелось бы, чтобы мы сказали ей, что она в группе, еще до ее ухода. Направляясь к двери, девушка казалась такой неуверенной в себе, даже несмотря на то, что она была ошеломительной.

— Что думаете, ребята? — спрашивает Шон, и Адам произносит вслух мои мысли:

— Мне интересно, почему мы вообще обсуждаем это.

— Мы можем отменить последующие прослушивания? — спрашивает Майк, и, словно по сигналу, урчит его желудок. — Пожалуйста? Иначе я буду визжать как маленькая девочка.

Роуэн смеется, а Шон произносит:

— Она сдулась на третьей песне.

— Ты на какой планете был все это время? — спрашивает Джоэль. — Она постоянно была идеальна.

— Серьезно, Шон, — сетую я. — В чем твоя проблема?

Он напрягается и чешет затылок.

— Ни в чем. Просто хочу убедиться, что мы не совершаем ошибку.

— Когда-нибудь тебе придется выбрать, — говорю я ему.

— Итак, голосуем, — произносит Адам. — Кто за как-там-ее-имя, поднимите руку.

Все, кроме Шона, поднимают руку, затем он вздыхает и делает то же самое.

Позже той же ночью я сижу с Джоэлем на диване и задаю ему вопрос:

— Что это сегодня было с Шоном?

Я позвонила Кит сразу после того, как шесть рук поднялись в воздух Mayhem. По телефону она звучала чрезвычайно взволнованно, но я не могла выбросить из головы полное отсутствие энтузиазма у Шона.

Мы неделями искали гитариста, и после того, как нашли, он повел себя так, словно это было худшее событие в его жизни.

— А что с ним было? — спрашивает Джоэль, листая один из моих блокнотов. Мы на противоположных концах дивана, разделенные горой домашнего задания, так как по договоренности с моими профессорами, чтобы продлить Пасхальные каникулы, мне нужно закончить все задания и сдать их прежде, чем я уеду домой. Как будто я недостаточно провозилась с этим дерьмом.

— Он странно себя вел, — заявляю я.

— Он всегда такой.

Я перевожу свое внимание на перегревшийся ноутбук, лежащий на моих скрещенных ногах, махнув рукой на разговор о Шоне.

— Как считаешь, Кит красивая?

Джоэль отводит взгляд от блокнота, и когда я уголком глаза смотрю на него, он однобоко улыбается мне.

— Не красивее тебя.

Я закатываю глаза, пытаясь контролировать свою улыбку, грозящую расцвести на моем лице.

— Значит, ты считаешь ее красивой, — провоцирую его, вновь переводя внимание на ноутбук.

— Я предпочитаю каблуки берцам.

— Значит, ты заметил, в чем она была.

Джоэль смеется и наклоняется, чтобы захлопнуть ноутбук.

— Если хочешь заняться примирительным сексом, ты должна просто сказать об этом, а не ссориться.

— Ты задница.

— Ты…

Я щелкаю пальцами в воздухе, и он ухмыляется.

— Что, мы больше не ругаемся?

Я смотрю на Джоэля, а он хихикает в ответ, прижимаясь к противоположному подлокотнику, когда я вновь открываю ноутбук.

— Я хотел сказать: «Богиня среди людей».

Я фыркаю, не отводя глаз от экрана.

— Разумеется, продолжай.

— Роза в саду, полном сорняков.

— Что еще?

— Слива... на... банановом дереве…

Я смеюсь, глядя на ноутбук.

— Возможно, тебе следует оставить сочинительство Адаму.

— Заставил тебя улыбнуться, — дразнится он, и я быстро возвращаю серьезное выражение лица. — Все еще улыбаешься, — вновь произносит Джоэль, и я стреляю в него взглядом, закатывая глаза в ответ на его ухмылку. Но он прав — мне не удается скрыть улыбку на лице и бессмысленно пытаться это делать.

Мы с Джоэлем погружаемся в комфортную тишину, пока я набираю документ, а он делит внимание между телефоном, телевизором, печеньем на коленях и моим блокнотом. В конце концов, мое сочинительство прерывается его вопросом:

— Это ты нарисовала?

Он держит мой блокнот так, чтобы я увидела, и я бледнею, когда понимаю, что он наткнулся на один из моих набросков эскизов для высокой моды, который я сделала во время занятия. Никогда не хотела, чтобы их кто-нибудь увидел — особенно он.

— Ага, — отвечаю я, и сосредотачиваю все свои силы на том, чтобы не разволноваться.

— Ди, это действительно круто.

Он продолжает листать страницы, и мои пальцы зудят от желания вырвать блокнот из его рук. Словно он читает мой чертов дневник прямо перед моим лицом, но я знаю, что, если проверну подобное, это лишь добавит еще больше интереса, чем сейчас.

— Черт... вот этот секси.

Я слишком любопытна, чтобы сопротивляться интересу, поэтому окидываю его взглядом и спрашиваю:

— Который?

Джоэль снова поворачивает ко мне блокнот, и на этот раз он открыт на эскизе платья. По сути, это просто немного более длинный и приталенный вариант футболок, которые я делала, но для их создания потребуются замеры и шитье, чем я никогда раньше не занималась. За исключением тех плащей на день рождения, которые я делала в последнюю минуту, и проект по домоводству в шестом классе, который нельзя брать в счет, потому что Роуэн сделала большую часть моего задания.

— Ты должна сшить его, — произносит Джоэль.

— Не могу.

Он удивленно выгибает бровь.

— Почему?

— Я никогда не шила платья.

— Дерьмовая отмазка, чтобы не попробовать что-то новое.

Когда я не отвечаю (да и что бы я ответила?), он возвращается к листанию блокнота, и с каждым просмотренным эскизом мой живот скручивает во все более тугой узел.

— Ты все еще пытаешься выбрать себе специальность? — спрашивает он, не отводя взгляда от моего блокнота.

Гадая, к чему он задал этот вопрос, я отвечаю:

— В моем колледже нет такой специальности.

— Тогда, возможно, ты не в том колледже.

Когда он смотрит мне в глаза, я грызу губу, задаваясь вопросом, прав ли он, и пытаясь сильно об этом не думать.

— Думаю, в городе есть колледж дизайна. Ты должна подать заявление…

— Знаешь, что я думаю? — спрашиваю я, и он улыбается мне в ответ, так как знает, что я скажу что-то умное. — Думаю, ты слишком много думаешь.

Джоэль хихикает.

— Также я думал о том, что нарисовать тебе на день рождения. Мне позволено думать об этом?

— Еще целый месяц до него... но да.

Если бы он только и думал о том, чтобы покупать мне подарки, наш союз был бы заключен на небесах.

— Какой рисунок ты от меня хочешь?

— Не знаю... что-то особенное.

— Что-нибудь конкретное?

— Пусть это будет сюрпризом.

— Думаю, я могу это сделать, — нежно улыбается он.

Я возвращаюсь к набору текста, и Джоэль добавляет:

— Ты будешь очень сильно скучать по мне, когда уедешь.

Так и будет, но об этом должна знать только я.

— Ты будешь скучать по мне сильнее.

Глава 17

Боль в груди появляется примерно через час после начала шестичасовой поездки домой. Это чувство незнакомо и неприятно мне, и если бы я физически могла вырвать его из сердца, я бы сделала это. Всю поездку я вполуха слушала Роуэн и прислушивалась к звуку смс-оповещения, который так и не прозвучал.

Я высаживаю подругу у дома и подъезжаю к дому отца, паркуюсь на подъездной дорожке и еще раз перепроверяю, что телефон не находится в беззвучном режиме. Когда оказывается, что это не так, я рассерженно вздыхаю и вылезаю из машины.

Мой отец отворяет дверь прежде, чем мне удается подойти к крыльцу, и я ставлю свой огромный чемодан на землю, чтобы крепко обнять папу.

Он на несколько сантиметров выше меня, худощавого телосложения и с нежной улыбкой на лице. Моим родителям было по двадцать лет, когда появилась я, но отец, с его пепельными волосами и темно-коричневыми глазами, выглядит моложе своих тридцати восьми лет. Когда я училась в средней школе, то запретила ему сопровождать меня на школьные мероприятия, так как все мои одноклассницы были без ума от него. И несмотря на то, что после маминого ухода он ни с кем не встречался, папа мог бы открыть свою справочную компанию, учитывая количество телефонных номеров, которые женщины пытались дать ему.

Обнимая меня за плечи, он отстраняется, чтобы улыбнуться мне.

— Ладно, дай мне взглянуть на тебя.

Он поворачивает мой подбородок из стороны в сторону.

— Пирсинга нет.

Поднимает одну за другой мои руки, а я хихикаю, пока он осматривает меня.

— Аборигенских татуировок нет. Развернись.

— Что? Зачем?

Он разворачивает меня и задирает футболку.

— Татуировки-бабочки нет. Слава Богу.

Я закатываю глаза, а он смеется и целует меня в макушку.

— Закончил? — спрашиваю я.

— Беспокоиться о тебе? Никогда.

— Быть странным, — исправляю его, когда отец поднимает мой чемодан и открывает дверь.

— Тоже никогда.

Он смеется над своей собственной шуткой, а я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться в ответ. Я скучала по отцу сильнее, чем того ожидала — возможно потому, что последние несколько недель были самыми дерьмовыми в моей жизни.

— Твоя комната там же, где и была, — говорит он мне. — Твой шкаф скучал по тебе.

На этот раз я смеюсь.

— Я тоже скучала по своему шкафу.

Я начинаю идти по коридору, когда он говорит:

— Поможешь мне на кухне, когда закончится душещипательное воссоединение?

— Буду через минуту.

Отец исчезает на кухне, а я направляюсь в комнату, раздраженно вздыхая, когда миную не увязывающиеся с нами фотографии. С подросткового возраста я вела с отцом пассивно-агрессивную войну, в которой я снимала все мамины фотографии и прятала их, а отец всегда находил их и возвращал на место. Он утверждает, что они хранят воспоминания, которые я не должна блокировать, и человека, которого я не должна пытаться забыть. Я же настаиваю на том, что некоторые вещи лучше забыть, а некоторые люди — чудовищные суки, которые не заслуживают, чтобы их созерцали в нашем доме тогда, когда они даже не потрудились быть верными своим мужьям или воспитать своих дочерей.

Я игнорирую фотографии и иду прямиком в комнату, бросаю чемодан рядом со своей старой кроватью и утыкаюсь лицом в темно-фиолетовое покрывало. Телефон пиликает в заднем кармане, и я едва не растягиваю мышцы, когда закидываю руку за спину, чтобы достать его. Я сдуваюсь, когда оказывается, что это сообщение от Роуэн.

Родители работают завтра. Придешь, когда проснешься?

Я отправляю ей смс, сообщая, что приду, а затем заставляю себя встать с кровати, не давая разуму зацикливаться на мыслях о Джоэле. Интересно, чем он сейчас занимается. Смотрит телевизор? Играет на гитаре? Спит со всеми девушками, от общения с которыми он воздерживался в течение всего прошлого месяца из-за того, что я заняла его время?

— Ди? — окликает меня отец, сидя за столом, и я ловлю себя на том, что вновь пялюсь на телефон, желая, чтобы он зазвонил.

Я быстро отворачиваюсь и ковыряюсь в сгоревшей отбивной.

— Прости.

— Итак, парни из этой группы, — произносит отец, напоминая мне, что мы разговаривали о музыкальном фестивале, что в свою очередь натолкнуло меня рассказать о футболках, которые я, как горячие пирожки, продавала на веб-сайте группы, что в свою очередь натолкнуло меня рассказать о плащах, которые я сделала, что в свою очередь натолкнуло меня на мысли о Джоэле, — они все просто друзья?

— Ага, — отвечаю я, воздерживаясь от подглядываний на телефон. — Они действительно крутые.

— Даже этот парень Джоэль?

Я поставила себе за цель говорить о Джоэле не больше и не меньше, чем о других парнях. И все же из чертового невидимого состава мой отец выбрал именно его.

— Папа, — стону я. — Мы что, серьезно будем говорить о парнях?

— Я лишь хочу поговорить о причине, по которой ты продолжаешь пялиться на телефон, — пожимает он плечами, накалывает отбивную и подносит ко рту, чтобы откусить кусочек.

Я включаю беззвучный режим на телефоне и кладу его в задний карман, прилагая серьезные усилия, чтобы провести остаток ужина, уделяя пристальное внимание отцу. Мы говорим обо всем: работе, школе, друзьях, футболе, лазанье, соседях. После нескольких часов совместного просмотра телевизора и клевания носом на диване я переодеваюсь в пижаму, и папа настаивает на том, что уложит меня спать. Он целует меня в лоб и исчезает, закрыв за собой дверь, а я тут же хватаю с тумбочки телефон.

Ничего. Одиннадцать часов вечера и ничего. Ни одного слова.

— Ты мудак, — говорю я телефону. Однако он ничего не отвечает.

Я пишу Роуэн смс:

Не спишь?

Типа того. Что случилось?

На самом деле я просто хотела убедиться, что мой телефон работает. Я рычу и пишу ей ответ:

Ничего. Увидимся утром.

Я хочу позвонить ей и кричать о том, какая Джоэль задница, ведь он не звонит и не пишет мне, после того как мы практически каждый день в течение последних нескольких недель проводили вместе. Но Роуэн и так думает, что я влюблена в него или что-то в этом роде, так что вместо этого я кладу телефон на тумбочку и смотрю на него еще несколько часов, прежде чем, в конце концов, засыпаю.

На следующее утро, когда я не просыпаюсь от пропущенных звонков или смс, или хотя бы от извинительных роз, доставленных к моей двери, я слишком расстроена, чтобы сдерживаться. Сидя на диване Роуэн, я запускаю руку в пакет с чипсами и произношу:

— Не могу поверить, что этот мудак даже не позвонил мне.

— Может он ждет, когда ты позвонишь ему, — предполагает она, переключая каналы на телевизоре.

— Этого не будет.

— Почему?

— Потому что он мужчина.

Она медленно поворачивает голову в мою сторону и поднимает бровь.

— Должен ли он также лишить тебя имущества и права голосовать?

Я бросаю в подругу чипсы, а она смеется и бросает обратно в меня. Мы обе поворачиваемся в сторону телевизора и тратим утро на просмотр всего и ничего, пока она не произносит:

— Я почти проговорилась о том, что живу с Адамом.

Я поворачиваю голову и вижу, как она грызет ноготь. Роуэн смотрит на меня боковым зрением, после чего поворачивается ко мне лицом.

— Я рассказала родителям о дне рождения Джоэля, и случайно ляпнула, что вечеринка была у тебя дома. И мой папа такой: «Ты хотела сказать у вас дома?». И ты знаешь, как плохо я вру... Это было жалко.

— Они купились?

Роуэн кивает головой, хмурится и грызет ноготь.

— Думаю, да.

— Как думаешь, что они сделают, когда узнают?

Она пожимает плечами.

— Наверное, закатят истерику. Скажут мне, что это слишком рано.

— Они захотят познакомиться с ним, — говорю я, стараясь не засмеяться, представляя, как крепкий, любящий футбол отец Роуэн встречается с Адамом, у которого длинные волосы и накрашенные ногти.

— Дело в том, что я хочу, чтобы они познакомились, — произносит Роуэн, вздыхает и поднимает ноги на диван. — Ну, они знают, что мы встречаемся. Я хочу, чтобы они знали, что он тот... Просто немного волнуюсь, что он им не понравится.

— Будет ли это иметь значение? — спрашиваю я, и к моему удивлению, подруга улыбается.

— Не-а.

— Значит, перестань беспокоиться об этом.

Я убираю ее палец ото рта и добавляю:

— Если родители познакомятся с Адамом, и он им не понравится, не принципиально. Но, если это поможет, я думаю, они полюбят его.

Я встаю и направляюсь в комнату Роуэн. Ее ногти в полном беспорядке, не могу больше смотреть на это. Полировка и опиливание ногтей будет лучшей тратой времени, чем болтовня о Джоэле.

— Думаешь?

— Ага.

— Откуда ты знаешь?

Я возвращаюсь, улыбаясь ей.

— Потому что твои родители любят тебя. Как и Адам.

Я трачу день на то, чтобы сделать подруге маникюр, и пытаюсь ненавидеть ее за то, что она постоянно получает сообщения от Адама. Я пытаюсь отвлечься, разговаривая с ней о Кит и о том, как странно повел себя Шон — Роуэн тоже это заметила, — но это не помешало мне отметить, что мой телефон остается болезненно тихим, тогда как телефон Роуэн звенит, пищит и пиликает, как выигрышный лото-автомат. К тому моменту, как вечером я забираюсь в постель, у меня складывается мнение, что произошедшее между нами с Джоэлем — случайность, и он забыл обо мне.

Я не слышу от него ничего до трех часов следующего дня.

Мы с отцом находимся в моем любимом круглогодичном кафе-мороженом, поедая пломбир за столом для пикника, и я дразню его из-за того, как девушки-продавщицы хлопали ему ресницами, когда мой телефон пиликает, и срывающая-трусики-улыбка Джоэля появляется на экране. Мое сердце делает кувырок в груди, и я хватаю телефон со стола.

Я скучаю по тебе.

Четыре маленьких слова убирают невероятную тяжесть из моей груди, и я улыбаюсь до ушей.

— Кто это? — интересуется папа, и я быстро кладу телефон экраном вниз.

— Никто.

Когда он не кажется убежденным, я спрашиваю, собирается ли он есть вишенку с мороженого, а затем краду ее, не дожидаясь ответа.

По возвращении домой я быстро уединяюсь в своей комнате, вытаскиваю из кармана телефон и пишу Джоэлю смс.

Почему ты не позвонил?

Его реакция незамедлительна.

Почему «ты» не позвонила?

Я раздумываю над тем, чтобы ответить что-то резкое, умное и неискреннее. Но вместо этого я отвечаю:

Я тоже по тебе скучаю.

Я жму «ОТПРАВИТЬ», прежде чем передумаю, а затем слушаю тиканье часов на стене. Несколько часов спустя, после ужина и полуночного просмотра телевизора с отцом, я все еще жду ответ от Джоэля. Я включаю телефон на всю громкость, чтобы проснуться, если он напишет, а затем забираюсь под одеяло, размышляя о том, чем он сейчас занимается и с кем. Возможно, он нашел кого-то, кто поможет ему перестать скучать по мне — одному Богу известно, сколько у него в телефоне номеров девушек, готовых при первой возможности прыгнуть в его постель.

Не уверена, сколько времени мне потребовалось, чтобы уснуть, но, когда позже я просыпаюсь, за окном все еще темно. Даже несмотря на то, что звук, разбудивший меня, кажется знакомым, мне требуется время на осмысление. Потому что никто не стучал в окно моей спальни с тех пор, как я уехала из дома.

Глава 18

— Что ты здесь делаешь? — шепчу я через стекло.

Джоэль улыбается мне и указывает на защелку, я быстро нажимаю на нее и открываю окно.

— Что ты здесь делаешь? — вновь шепчу я. Холодный ночной воздух просачивается в тепло моей комнаты, и я обнимаю себя, чтобы согреться. На мне нет ничего кроме свободного топа и пары огромных пижамных шорт.

— Можешь поднять сетку?

Я поднимаю ее, и Джоэль забирается в мою комнату, вынуждая меня отступить назад. Мой мозг едва успевает сформировать еще один вопрос, прежде чем Джоэль обнимает меня и крадет слова с моих уст своими губами. Два дня без него, и я забыла, какими пьянящими могут быть его поцелуи.

— Я скучал по тебе, — шепчет он, тут же ведет меня в сторону кровати, и снимает с меня одежду.

Он стягивает через голову мой топ, его джинсы падают на пол, и мы погружаемся в матрас. Джоэль прижимается между моих ног, а когда я стягиваю его футболку, он прижимается ко мне своим голым торсом. Я стону напротив его рта, нас разделяет лишь тонкая хлопковая ткань в положенных местах. Прошло восемь часов с тех пор, как он написал, что скучает по мне, и он ясно дает мне понять, что был серьезен.

Джоэль холодными губами касается моей шеи, и я собираюсь с силами, чтобы спросить:

— Как ты сюда добрался?

— Я купил машину, — отвечает он, прокладывая дорожку из поцелуев по моему животу, и стягивает мои пижамные шорты вниз.

— Ты купил…

Мое дыхание прерывается, когда Джоэль касается меня своим теплым языком. Вслед за языком, я ощущаю его холодные губы, он всасывает мой крошечный бутон в свой пылающий рот и крепко сжимает.

— Джоэль! — выдыхаю я, вжимая пальцы в матрас. Он нежно скользит губами, а я впиваю ногти в простыни.

— Ш-ш-ш, — шепчет он, от его дыхания у меня бегут мурашки по коже, твердеют соски, а сердце стучит, словно сумасшедшее.

— Мой отец дома, — безо всякого осуждения предупреждаю я.

— Мы будем вести себя тихо.

Он снова проводит языком между моих складочек, и я от удовольствия выгибаю спину. Джоэль ласкает меня языком, а я стону, закусив губу.

Он усмехается и оставляет нежный влажный поцелуй на моем бедре. Он знает, что мучает меня, и ему это нравится.

— Ты придурок, — произношу я, и Джоэль смотрит на меня из-под густых черных ресниц. Он лежит на животе у основания кровати и смещается так, чтобы губами касаться моей самой чувствительной части.

— Кто я?

Каждое слово посылает теплое дуновение, за которым следует волна покалывания.

— Придурок, — заявляю я тихим робким голосом. Джоэль одаривает меня томной улыбкой, после чего нежно целует мой напряженный маленький бутон.

Еще один поцелуй. Укус, щелчок, посасывание.

— Джоэль, — хнычу я.

— Разве это не замечательно?

— Нет, — рычу я, но едва мне удается произнести это, как он начинает нетерпеливо удовлетворять меня, и я стону гораздо громче, чем хотела.

Секунду спустя Джоэль забирается на меня, снимает боксеры и обхватывает руками мои бока, а затем…

— Ох, — восклицаю я, когда он входит в меня.

— Блять, — выдыхает он, прижавшись своим лбом к моему.

Его тело дрожит под моими прикосновениями, а мои бедра трясутся от напряжения.

— Я очень, очень соскучился.

Когда он начинает двигаться в одном темпе, я наклоняю голову и втягиваю его нижнюю губу между зубов. Целую его и контролирую свое дыхание, чтобы не закричать. Я цепляюсь пальцами за его крепкую спину, и слышу, как изголовье кровати стучит о стену.

— Дерьмо, — шиплю я, разрывая поцелуй, чтобы Джоэль остановился и деревянное изголовье не грозило разбудить отца. Это далеко не первый раз, когда парень находится в моей комнате, но это вовсе не означает, что я хочу, чтобы мой отец услышал, как его маленькая девочка, приехав на пасхальные каникулы, занимается сексом под его крышей.

Освещенный лунным светом, проникающим через незакрытое окно, Джоэль хватается рукой за изголовье кровати и оттягивает его от стены. Холодный воздух окутывает нас, Джоэль неподвижно удерживает изголовье, продолжая вколачиваться в меня. Мне становится трудно дышать от созерцания того, как он одной рукой опирается на матрас рядом со мной, а другой удерживает подтянутое тело надо мной. И я не могу сдержаться — отстраняюсь от тепла простыней, чтобы втянуть кольцо на соске в рот, проскальзываю языком в металлическое кольцо и впиваюсь ногтями в тело Джоэля.

— Ди, — молит Джоэль. Его голос надламывается, и я понимаю, что он на грани.

Я опускаю голову на подушку, а Джоэль не сводит с меня глаз, возобновляя медленные и долгие толчки. Он движется все медленнее и медленнее, пока полностью не останавливается.

— Жаль, что ты не можешь увидеть себя сейчас, — произносит он. — Ты даже не представляешь, как ты красива.

Может из-за холода или из-за чего-то другого, но внезапно мне нужно обнять Джоэля и почувствовать себя в его объятиях.

— Иди сюда, — обращаюсь к нему я, он отпускает изголовье кровати, чтобы опуститься сверху на меня, и медленно, неторопливо целует меня. — Только не торопись, — шепчу я.

Джоэль медленно двигает бедрами, касается пальцами моего лица, волос, шеи. Мы до раннего утра двигаемся в едином темпе, пока я не начинаю скулить, а он пульсировать во мне. Позже он все еще находится внутри меня, а я обнимаю его так крепко, словно никогда в жизни не обнимала мужчину.

После этого он целует меня в подбородок и встает, чтобы закрыть окно, но потом забирается обратно ко мне в постель и крепко обнимает. Я играю роль маленькой «ложечки», довольствуясь объятиями Джоэля.

Мы засыпаем и просыпаемся вместе следующим утром, я лежу на животе, созерцая, как он одевается. Его мышцы пульсируют на спине, когда Джоэль наклоняется, чтобы поднять с пола поношенные джинсы, и кровь начинает пульсировать в моих венах, когда я вспоминаю, как эти мышцы напрягались под моими пальцами всего лишь пару часов назад.

— Я не буду звонить тебе, — произносит он, застегивая штаны, и я хмурюсь.

— Почему это?

Джоэль поднимает на меня глаза, и я вижу, что он серьезен.

— Твой черед. В прошлый раз я первым позвонил.

Он наклоняется и нежно целует меня. Я слабо вздыхаю.

— Если соскучишься, — наставляет он, — то возьми телефон.

Когда парень отстраняется, я беру себя в руки и дразнюсь:

— Думаю, я какое-то время не буду скучать.

Джоэль щекочет меня, пока я не забираю свои слова обратно, так что в итоге я не визжу и не бужу папу. Затем он встает и просит меня отдать его футболку. Я стягиваю ее через голову и возвращаю ему, изо всех сил стараясь не дуться, когда он прячет свое восхитительное тело. Джоэль облизывает пальцы и пытается сохранить некое подобие ирокеза, с которым он пришел прошлым вечером, а затем вытирает руки о джинсы, пока я ищу собственную футболку, скомканную под одеялом, и натягиваю ее через голову.

— Где ты припарковался? — интересуюсь я.

Прошлой ночью, прежде чем уснуть, я спросила у него о новой машине, и он рассказал, что купил у друга драндулет. Он узнал у Адама название моего родного города, нашел имя моего отца в справочнике и скрестил пальцы, угадывая мое окно. Все еще не могу поверить, что Джоэль наконец-то приобрел машину, как и в то, что он сделал это лишь для того, чтобы увидеть меня, но это вызывает во мне желание простить его за то, что он не общался со мной минувшие три дня.

— Дальше по улице, — отвечает Джоэль, сканируя взглядом мою комнату. — Тебе нравится Стивен Кинг? — Он берет книгу с полки и крутит ее в руках.

— Нет, просто люблю книги о девочках-подростках, которые сходят с ума и всех убивают, — отвечаю я, мило улыбаясь.

Джоэль смеется и ставит книгу обратно на полку, и в тот же момент берет DVD-диск.

— Грязные танцы? Серьезно?

— Оу, — мурлычу я, — Джонни Кастл размазал бы тебя по полу.

Джоэль скалится и ставит диск на место, затем подходит к столу и берет в руки фоторамку. Его рот растягивается в широкой улыбке.

— Пейнтбол?

Он поворачивает ко мне фото, и я улыбаюсь, глядя на снимок нас с Роуэн на вечеринке по случаю окончания восьмого класса. Мы, полностью забрызганные краской, стоим, обняв друг друга, с пистолетами на наших бедрах и выглядим при этом совершенно крутыми.

— Парни понятия не имели во что ввязались, — произношу я, и Джоэль смеется. Он продолжает исследовать мою комнату, разглядывая фото, книги и безделушки.

— Тебе разве не нужно где-то быть? — спрашиваю, вылезая из постели, и опираюсь на подоконник.

Джоэль вздыхает и открывает окно. Он скользит одной ногой в холод раннего утра и произносит:

— Хотел бы я остаться.

Когда я ничего не отвечаю, он заканчивает выбираться из окна и, упав между кустами, поворачивается ко мне лицом. Я низко наклоняюсь, медленно целую его и признаюсь:

— Я тоже.

Что-то вспыхивает в его темно-синих глазах, он хватается рукой за мои волосы и практически вытягивает меня через окно. Он прижимается ко мне губами, а я хватаюсь за подоконник, чтобы не вывалиться. Джоэль отстраняется, одаривает меня ослепительной улыбкой, а затем разворачивается и идет в сторону улицы.

Я, словно бесхребетная тушка, возвращаюсь в комнату, сажусь на пол и касаюсь губ. Тихий смешок вырывается из меня, а затем я плюхаюсь на спину и улыбаюсь бледно-зеленым звездам на потолке. Я все еще пребываю в диком восторге, когда раздается дверной звонок, и звезды превращаются в апокалиптический фейерверк.

Я бросаюсь в дверной проем комнаты, полностью видя входную дверь, и беспомощно наблюдаю, как отец опережает меня.

— Привет, — раздается с порога голос Джоэля, — Ди дома?

Отец, уже одетый в штаны цвета хаки и клетчатую рубашку, секунду смотрит на дверь, после чего усмехается.

— Ди! — кричит он. — Здесь парень, который прошлой ночью пробрался в твою комнату!

Отец, ухмыляясь, поворачивается ко мне, тогда как я стою, разинув рот. Затем папа заходит на кухню, а я тороплюсь к входной двери.

Джоэль выглядит таким же ошеломленным, как и я. Он стоит на пороге — весь такой плохой из себя парень, с ирокезом, в помятой вчерашней рубашке и рваных джинсах, и мы, вытаращив глаза, просто пялимся друг на друга и молчим, пока отец не кричит из кухни:

— Ты пригласишь его в дом или заставишь стоять снаружи на холоде?

Я в самом деле задумываюсь о том, чтобы запереть дверь и оставить его на холоде, но вместо этого я хватаю Джоэля за руку и втягиваю в дом. Секунду спустя из-за угла появляется папа и ухмыляется, попивая кофе из чашки. Он делает глоток и спрашивает:

— Ты представишь нас?

Я скрещиваю руки на груди, осознавая, что крайне неподобающе одета.

— Папа, это Джоэль, — произношу я, щелкая пальцами в сторону Джоэля.

Глаза отца озаряются признанием, от чего мой желудок делает сальто.

— Джоэль, это мой отец.

— Кит, — произносит папа, протягивая руку Джоэлю.

Они пожимают друг другу руки, после чего папа морщит нос, почувствовав запах от руки.

— Гель для волос, — поспешно объясняет Джоэль, а я бы хотела просто умереть на месте и растечься лужицей по полу.

Папа смеется и поднимает взгляд на ирокез Джоэля.

— Действительно... Детки, хотите позавтракать?

Вместе? Нет! Ни сейчас, ни когда-либо!

— Конечно, — отвечает Джоэль и следует за отцом на адскую кухню.

Они вместе завтракают. И обедают. Смеются, делятся историями и становятся лучшими чудаковатыми друзьями. После обеда я сижу между ними в столовой и яростно набираю смс Роуэн.

Я: Они словно лучшие друзья.

Роу: Разве это плохо?

Я: ТЫ ЭТО СЕЙЧАС СЕРЬЕЗНО?

Роу: Да?

Я: НЕТ!!!

Роу: Я запуталась.

Я раздраженно вздыхаю и кладу телефон на стол, но папа и Джоэль, похоже, не замечают этого.

— Я сделал ее, когда мне было восемнадцать, — говорит отец, закатывает рукав и показывает Джоэлю кельтскую татуировку.

— Чертяка, — говорит Джоэль, а отец ухмыляется.

Джоэль встает и поднимает футболку, показывая отцу татуировку в виде рукописного текста, растянувшегося по его боку. Там написано «Я — герой этой истории» тонким витиеватым шрифтом. Я никогда не задумывалась, что она означает. Теперь мне интересно, когда он сделал ее, почему сделал и где. Я хочу провести пальцами по буквам и ощутить его кожу, покрытую чернилами.

— Я сделал ее, когда мне был двадцать один год, — говорит Джоэль, давая отцу возможность прочесть слова, прежде чем опустить футболку.

— Симпатичненько, — произносит папа, и я закатываю глаза. — А когда набил гитару? — спрашивает он.

Джоэль изучает татуировку на внутренней стороне предплечья. Татуировка выполнена в цвете сепии, гитарный гриф уходит под разорванную кожу.

— Ее я сделал в девятнадцать.

— Это была твоя первая татуировка?

— Не-а, — отвечает Джоэль, показывая папе крошечную музыкальную нотку между средним и указательным пальцами.

— Сделал ее в пятнадцать. Сам.

— Как? — интересуется отец.

— Бритвой и ручкой.

Папа смеется.

— Спорим, твоя мама была в восторге.

Что-то мелькает в выражении лица Джоэля, что-то, что было слишком быстрым, чтобы заметить. Для других, но не для меня. Но затем он улыбается.

Спорим, его маме было все равно.

— Собираешься завтра к родителям на Пасху? — интересуется папа, и меня тоже интересует этот вопрос. Куда Джоэль ездит на Пасху? Куда он ездит на День Благодарения и Рождество? Я беру остывшую хлебную палочку, оставшуюся после обеда с пиццей на заказ, ожидая его ответ.

Он качает головой.

— Мы не близки. Я, наверное, отправлюсь к своему другу Адаму. В прошлом году я просто заказал китайскую еду и играл в видеоигры. Было довольно круто.

Отец хмурится, отражая мое выражение лица.

— Не хочешь остаться с нами? — спрашивает папа у Джоэля, не удосуживаясь спросить моего согласия.

Джоэль поворачивается ко мне, словно надеется, что у меня есть ответ, и папа добавляет,

— Обычно мы проводим этот день вдвоем с Ди, но мы бы хотели, чтобы ты остался.

— Ага, — произношу я, когда мне кажется, что я слишком долго молчала, — ты должен остаться.

Джоэль мгновение изучает меня, но если он пытается сейчас понять, какие эмоции я испытываю по поводу того, что он проведет с нами Пасху, то уверена: ему придется подождать, пока я сама это не выясню. С тех пор как мама ушла, всегда были только мы с папой вдвоем. Мои внутренности извиваются, и я не уверена, из-за чего — из-за того, что Джоэль может провести праздник в одиночестве или из-за того, что может провести его с нами.

— Я подумаю, — произносит он, а затем благодарит папу за предложение.

Позже, после обеда, отец уходит в продуктовый, чтобы купить ингредиенты для завтрашнего ужина, а Джоэль самостоятельно направляется в коридор с «несоответствующими» фотографиями. Утром папа рассказывал всякие личные истории обо мне, когда я была грудничком, ясельного возраста, обо мне, как о болтливом малыше и болтливом подростке. Сейчас Джоэль изучает фото на стене и спрашивает:

— Это твоя мама?

Он смотрит на снимок, сделанный, когда мне было около трех лет. У меня мелкие шоколадные кудряшки, я сижу у мамы на коленях. Папа стоит позади нас, положив руку на ее плечо, улыбается и выглядит таким же красивым, как и всегда. Но именно мама та, кто ярко сияет в центре фото, с такой же оливковой кожей, как у меня, высокими скулами и мягкими губами.

— Ага, — отвечаю я, а что еще я могу сказать?

— Ты похожа на нее, — говорит он, и я внутренне съеживаюсь.

— Знаю.

— Ты собиралась когда-нибудь рассказать мне о ней? — спрашивает Джоэль, поворачиваясь ко мне.

— А должна?

Это самоуверенный вопрос, но Джоэль все равно отвечает.

— Мне бы этого хотелось…

Он идет следом за мной, когда я направляюсь в гостиную. Я плюхаюсь на диван, а Джоэль садится рядом со мной.

— Я рассказал тебе о своей маме, — произносит он, и я знаю, что это так. Знаю, что должна открыться ему, как он открылся мне. И дело не в том, что я не могу. Просто я не хочу этого делать. Я не планировала, что он появится у меня дома, или станет лучшими друзьями с моим отцом, или что его пригласят на Пасхальный ужин. Я не планировала, не хотела и не просила его быть здесь.

— Моя не достойна, чтобы о ней говорили, — отвечаю я.

— Значит, она жива…

— К сожалению.

Чувство вины поражает меня, как только я это произношу. В действительности я не желаю ей смерти, но я привыкла игнорировать стыд, который испытываю каждый раз, когда желаю ей этого. Это всегда было проще, чем скучать по ней.

Когда Джоэль вновь начинает говорить, я перебиваю его.

— Джоэль, послушай. Ты увидел мой дом. Спал в моей постели. Познакомился с моим отцом. Разве этого недостаточно на данный момент?

Понимаю, что он хочет узнать меня поближе. Понимаю, что то, что между происходит — гораздо больше, чем просто секс. Но я же не просила Джоэля приезжать сюда, и с его стороны несправедливо ожидать от меня, что я обнажу перед ним душу лишь потому, что он посреди ночи появился у окна моей спальни.

Он какое-то время изучает мое лицо, а затем вздыхает и откидывается на спинку дивана, притягивая меня к себе.

— Мне нравится твой папа, — спустя какое-то время произносит Джоэль, и мне хочется поцеловать его за смену темы.

— Я вижу.

— Он любит тебя.

— Знаю.

— У нас с ним много общего.

Я наклоняю подбородок, чтобы посмотреть ему в лицо и понять, не подразумевал ли он то, что я подумала, но Джоэль целует меня в лоб и включает телевизор. Такое чувство, будто он никогда ничего не говорил.

Глава 19

Пробуждение в моей детской спальне всегда кажется странным. Словно просыпаешься в прошлой жизни. Несложно представить, что поступление в колледж было лишь чередой сновидений. Что все те люди, встретившиеся на моем пути, — лишь персонажи, выдуманные моим подсознанием, дабы преподать мне жизненные уроки.

Лэти — чтобы научить меня быть более открытой. Адам — что нет ничего невозможного. Коди — всегда смотреть в оба.

И Джоэль, который, кажется, учит меня многим вещам.

Прошлым вечером он согласился остаться на Пасхальный ужин, и отец поселил его в гостевой спальне. Позднее мы разошлись по своим комнатам, и я легла в постель, кажется, целую вечность размышляя, действительно ли Джоэль останется на всю ночь в своей комнате? Я ждала, пока мне не стало слишком тяжело держать глаза открытыми, а затем я задремала.

Я спала, когда раздался скрип двери, и Джоэль проскользнул в комнату. Он тихо закрыл ее за собой, и матрас позади меня прогнулся под тяжестью его веса.

— Я думала, ты не придешь, — прошептала я, когда он обнял меня и крепко прижал к себе.

— Я и не собирался, — шепнул он в ответ, убирая носом волосы с шеи и целуя мою нежную кожу.

Не будь я в полудреме, того поцелуя могло быть достаточно, чтобы я развернулась в объятиях Джоэля и почувствовала его губы в миллионах других мест. Вместо этого я лежала, отвернувшись от него, мои глаза были закрыты, а тело лениво расслаблено. Я ожидала, что он продолжит целовать меня, чтобы разбудить мое тело и меня вслед за ним. Но он лишь крепче прижался ко мне и держал в своих объятиях, пока я не уснула.

Во сне я спросила, зачем Джоэль пришел ко мне в спальню, если не собирался, почему он проехал более трех сотен миль, лишь чтобы увидеть меня. Но я проснулась прежде, чем он ответил, уверенная, что в действительности не хочу знать ответ.

Я была одна в постели и на мгновение задумалась, не приснилось ли мне все это. Но затем я вспомнила, как его руки ощущались на моем теле — теплые, надежные и настоящие.

Когда мы встретились взглядами на кухне перед завтраком, у меня возникло непреодолимое желание подойти к Джоэлю. Обнять его и прижаться щекой к груди. Я хотела почувствовать его руки вокруг себя, но мне пришлось задвинуть это желание как можно дальше.

Каждая секунда с ним ощущается так, словно я держу руку над огнем, и мне это нравится. Чем дольше я остаюсь в огне, тем больнее мне будет после, но пока мы пылаем. И мне слишком сильно это нравится, чтобы отступить.

Мы завтракаем кофе с зефирками и шоколадными яйцами Кэдбери, а затем до обеда играем в настольные игры с отцом. После этого мы по большей мере общаемся, пока не приходит пора начинать готовить Пасхальный ужин. Папа ответственен за кипячение воды, тогда как мы с Джоэлем стоим бок о бок и нарезаем овощи.

Это пугающе идеально.

Джоэль втайне от отца крадет мои поцелуи, и так странно, что легкое прикосновение его губ или пальцев кажется несравненно интимней и опасней, чем занятие любовью под крышей отцовского дома. И не только потому, что отец находится рядом, но и из-за мерцания между нами, которое я все чаще замечаю.

Это похоже на плаванье с акулами. На бег с волками.

На падение. На прыжок.

— Обычно мы и на Рождество с Ди только вдвоем, — говорит отец Джоэлю после ужина. Мы все еще сидим за столом с набитыми животами, и мой желудок скручивает в тугой узел. — Ты должен приехать в этом году. Мы будем тебе рады.

Падение. Прыжок. Головокружение.

Я резко встаю, и отец с Джоэлем переводят на меня взгляд.

— Кажется, мне хочется прогуляться, — произношу я, убегая от края пропасти.

— Сейчас? — спрашивает Джоэль.

Мне нужно увести его подальше от этого стола. Подальше от моего отца. Подальше от разговоров о будущем, которое, вероятно, никогда наступит.

— Да. Ты идешь?

Он без колебаний следует за мной. Мы покидаем дом после того, как Джоэль помог надеть мне куртку и одолжил отцовское худи. Как только мы оказываемся снаружи, на холодном ночном воздухе, я чувствую, что снова могу дышать.

— Что это было? — спрашивает Джоэль, шагая в ногу со мной вдоль уличных фонарей.

— Что именно?

Джоэль останавливается, и я поднимаю на него взгляд. Он стоит передо мной в джинсах трехдневной свежести, черном худи и с неуступчивым выражением лица.

Понимаю, что он ждет от меня объяснений, но что, черт возьми, я должна сказать? Что в моем мозгу слишком большое количество химических реакций, и я таю от прикосновений к его телу? Что это чувство до чертиков пугает меня?

Я протягиваю ему руку, не желая произносить ни слова, Джоэль мгновение изучает мою ладонь, после чего переплетает пальцы с моими. Мы в полной тишине направляемся к месту, в которое я непредумышленно вела нас.

— Где мы? — интересуется он, когда я ввожу код безопасности на входе в спортклуб, в котором работает один из моих бывших. Мы частенько пробирались сюда в нерабочее время, чтобы искупаться нагишом или просто перепихнуться, и я по-прежнему помню код наизусть.

— В бассейне, — отвечаю я.

В клубе три бассейна разных размеров, все они сейчас пусты — высушенные ко Дню Поминовения бетонные оболочки. Несмотря на то, что я по-прежнему время от времени путалась с бывшим и приводила сюда во время сезона других парней, я предпочитаю приходить сюда одна. Это место выглядит совершенно иначе без воды — волшебное, интимное. Привести сюда Джоэля — словно поделиться секретом, которым я никогда ни с кем не делилась, даже с Роуэн.

— Откуда знаешь код безопасности? — интересуется Джоэль, а я разворачиваюсь и ухмыляюсь, пятясь и затягивая его внутрь.

— Одно из преимуществ свиданий со спасателем.

Я веду его через женскую душевую, мы хватаем охапку полотенец, после чего возвращаемся в огороженный бассейн. Большинство фонарей безопасности вокруг ограждения погасли много лет назад, и так и не были заменены. Белая луна и бледные звезды освещают все то, что не удается редким оранжевым лампам. Мы с Джоэлем пересекаем неглубокий бассейн, чтобы добраться до глубокого, идя все глубже и глубже вдоль бетонных стен, пока не добираемся до середины двенадцатифутового круглого бассейна.

Мы кладем полотенца на пол и вытягиваемся на них. Наши плечи соприкасаются, пока мы лежим под покрывалом мерцающих звезд, отражающихся от стен бассейна и делающих темноту чуть менее беспросветной.

— Кажется, нам нужно перекинуться парочкой шаблонных фраз о звездах, — произносит Джоэль, когда мы лежим, созерцая их. Мой легкий смешок эхом отражается от стен.

— А нам это нужно?

— Что, если кто-то смотрит фильм о нас? Мы бы стали огромным разочарованием.

Он улыбается мне и, возвращая свое внимание на небо, переплетает наши пальцы.

Мы лежим там, безмолвно вдыхая холодный воздух и выдерживая мощь Вселенной, пока Джоэль не нарушает тишину:

— Всегда полагал, что все это дерьмо убого. Как когда это происходит в фильмах. Но это в некотором роде мило... Быть здесь с тобой.

Падение. Прыжок. Его рука должна быть спасательным кругом, но она подталкивает меня к краю. Его слова ударом отдаются в моем сердце.

— Многих парней ты приводила сюда? — спустя время спрашивает Джоэль, его голос не передает эмоций.

— Не тогда, когда бассейны были пусты.

— А что насчет спасателя? — подсказывает он.

Я смотрю на небо, зная, что должна солгать, но у меня язык не поворачивается сделать это.

— Нет. Только тебя.

Не знаю, что мы здесь делаем. Мы с Джоэлем не из тех, кто лежит под звездами, держится за руки и ведет беседы, которые будут преследовать меня ближайшие пятьдесят лет, даже когда мы едва будем помнить лица друг друга, потому что за это время встретилось слишком много других людей.

— Такое чувство, словно я храню какой-то секрет, — произносит он, и у меня возникает такое же ощущение. У меня много тайн. Слишком много. Так много, что я хочу высвободить свою руку, а затем плакать в объятиях Джоэля из-за того, что так поступила.

Знаю, что у него тоже есть тайны. Я пыталась не думать об этом.

— Некоторые вещи должны оставаться втайне, — отвечаю я, тем самым моля его оставить все, как есть.

— Я люблю тебя.

Я закрываю глаза, мое сердце безмолвно разбивается. Часть меня знала, что это произойдет, но я была слишком эгоистичной, чтобы предотвратить это.

— Нет, не любишь.

Я и раньше слышала эти слова. От некоторых это были лишь слова. От других парней — ошибочная вера, которая в итоге оставила их с разбитым сердцем. На этот раз я — та, чье сердце разбивается.

Джоэль садится, не отпуская мою руку.

— Ди, я едва не убил человека, который причинил тебе боль. Я изменил всю свою жизнь, чтобы быть с тобой. Купил машину, чтобы проехать три сотни миль лишь потому, что сходил с ума без тебя. Можешь не отвечать взаимностью, но не говори мне, что я к тебе чувствую.

Я не отвечаю взаимностью. Не могу.

— Скажи что-нибудь, — умоляет он спустя какое-то время. Мои глаза все еще закрыты. Возможно, мне не будет так больно, если я не должна буду видеть его лицо.

— Что я должна сказать?

— Ничего.

— Прости.

Я открываю глаза, и от взгляда Джоэля у меня сжимается сердце. Я сажусь, хочу крепко обнять его и извиниться за то, что попросила прощения, но я поступила так ради нас. Потому что ни один из нас не является человеком, которому можно доверить свое сердце. Особенно, если хочешь сохранить его в целости.

Я забираю свою руку.

— Думаю, тебе следует уехать домой.

— Что?

Годы тренировок помогают мне не выдавать эмоции.

— Ты должен уехать домой.

Я начинаю собирать полотенца, но Джоэль вновь хватает меня за руку, словно это он падает и ему нужна моя поддержка.

— Почему? Почему ты так поступаешь?

Я убираю руку, и он произносит:

— Это из-за твоей мамы?

Лед пронзает мои вены, замораживая меня на месте.

— Что ты знаешь о моей маме?

— Сегодня утром твой отец рассказал мне о ней.

— Он рассказал тебе?

— Я ничего не спрашивал. Он просто заговорил об этом. Знаю, что ее уход должно

быть сильно заморочил тебя, но…

— Ты ничего не знаешь, — выплевываю я, вскакивая от разочарования.

— Ди… — произносит Джоэль, вставая лицом ко мне.

Его голос, несмотря на мой взгляд, остается мягким.

— Я хочу быть с тобой. Мне плевать на твою мать. Ты права, я ничего не знаю. Единственное, что знаю — я влюблен в тебя. Серьезно, черт возьми, влюблен в тебя.

Я собираю полотенца, пока он стоит рядом.

— Мне очень жаль, что ты думаешь, будто влюблен в меня, Джоэль. Хорошая новость — ты переживешь это.

— Нет.

— Тебе придется.

Его лицо ожесточается, и я рада этому. Все будет намного проще, если Джоэль возненавидит меня.

— Ты, блять, издеваешься надо мной сейчас? Ты влюбила меня в себя лишь для того, чтобы просто вышвырнуть как чертов мусор?

Вот оно. Я влюбила его в себя. Так же, как и остальных. Я ничем не лучше матери. Единственное отличие — я достаточно заботлива, чтобы уйти, прежде чем станет слишком поздно. Прежде чем искра между нами не разрастется в чертовски большой костер, который после себя не оставит ничего, кроме пепла, когда наконец закончится топливо.

— Это то, чего ты хотела все это время? — срывается Джоэль. — Это, блять, был твой план? Чтобы нахер уничтожить меня?

— Поезжай домой, Джоэль.

С полотенцами в руках я ухожу прочь от него.

Я не оглядываюсь. Просто не могу.

Глава 20

Я возвращаюсь домой раньше Джоэля, иду прямиком в столовую и достаю бутылку текилы из бара.

— Ди? — окликает меня отец, заходя в комнату следом за мной. — Джоэль только что отъехал от дома. Что-то… — он замолкает, когда я наливаю себе стакан и поворачиваюсь к нему. — Что ты, черт возьми, творишь?

— Что, для меня нормально встречаться с рок-звездой в татуировках и пирсинге, но я не могу налить себе чертову текилу?

Отец хмурится, изучая меня.

— Что стряслось?

— О, ты же знаешь, — произношу я, помешивая жидкость в стакане. — Классика: девушка знакомится с парнем, парень спасает девушку, девушка водится с парнем, парень признается ей в любви, девушка посылает его.

Когда отец лишь смотрит на меня как на существо, вселившееся в его дочь, я продолжаю:

— Зачем ты рассказал ему о маме?

Он бледнеет, а я не уступаю:

— Разве недостаточно было твоего предложения остаться с нами Пасху и приглашения на Рождество? Нужно было взять и еще о маме ему рассказать?

— Просто к слову пришлось, — заикается отец.

— Конечно!

Я швыряю нетронутый напиток на стол, и брызги попадают мне на руку.

— Прошло семь лет, а ты все еще, блин, не можешь перестать говорить о ней!

— Диандра, — произносит отец, но я слишком возбуждена, чтобы услышать предупреждение в его голосе.

— Нет, папа, скажи мне. Мало того, что ее фотографиями увешаны все стены, тебе понадобилось еще и ткнуть мне в лицо, рассказав о ней Джоэлю?

— Ты несправедлива…

— Знаешь, что несправедливо?! — выкрикиваю я, пугая отца. — Ты, не позволяющий мне забыть ее! Несправедливо то, что мне пришлось самой учиться, как делать макияж и как брить ноги. Несправедливо, что мама Роуэн объясняла мне, как пользоваться тампонами!

Слезы обжигают глаза, но я игнорирую их и во все горло кричу:

— Она не заслуживает, чтобы ее фотографии висели на наших стенах, папа!

Он протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне, колеблясь, словно боится, что я рассыплюсь на куски.

— Ди… Успокойся и просто расскажи мне, что произошло.

— Нет, — качаю головой.

Слезы скатываются по щекам. Они — кислота в моих глаза, сера в моем носу. Я прохожу мимо отца и беру ключи на барной стойке.

— Куда ты? — спрашивает отец, следуя за мной.

— ПРОЧЬ! — выкрикиваю я и захлопываю за собой дверь.

По пути к Роуэн мне едва удается различить дорогу сквозь пелену вырывающихся откуда-то из глубины слез. Они затуманивают мой взор, а всхлипы, вырывающиеся из горла, сотрясают все тело. На подъездной дорожке дома Роуэн я плачу слишком сильно, чтобы даже пошевелиться, так что, когда дверь моей машины открывается, я даже не пытаюсь поднять голову с руля, чтобы посмотреть кто это. Тонкие руки обнимают меня, и я двигаюсь, чтобы позволить им обнять меня крепче.

— Тс-с, — шепчет Роуэн, крепко обнимая меня. — Я с тобой. Все в порядке.

— Я, блять, не могу это сделать, Роу, — плачу, ненавидя себя за то, что я такой человек. Человек, который не может позаботиться о себе. Не могу поверить, что набросилась на отца, что была так холодна с Джоэлем и что плакала по маме, спустя семь лет стараний сдерживать слезы.

— Что произошло? — интересуется Роуэн, поглаживая меня по спине.

Столько всего произошло, что даже не знаю с чего начать. Я лишь качаю головой, прижавшись к плечу Роуэн, а она обнимает меня до тех пор, пока я не успокаиваюсь достаточно, чтобы спокойно дышать.

— Пойдем в дом, — говорит она мне, но поскольку я не уверена, что закончила плакать, и не хочу разбудить ее родителей, вновь качаю головой.

— Тогда позволь мне отвести тебя в тайник, — убеждает она меня, и я позволяю подруге помочь мне выбраться из машины.

Мы заходим в гараж и поднимаемся на чердак — крошечный уголок, который мы оборудовали в седьмом классе. Он заполнен огромными подушками, креслами-мешками и старинными лампами, которые мы скупили на дворовой распродаже. Я включаю свою любимую лампу, фиолетовый и зеленый свет разливаются по стенам цвета яичной скорлупы. Сажусь в свое кресло-мешок в черно-белую полоску и опускаю голову на руки.

Роуэн занимает синий мешок напротив меня, поглаживает мои плечи и колени, пока я не делаю глубокий вдох и произношу:

— Он признался мне в любви.

— Джоэль? — спрашивает она, и у меня вырывается раздраженный, лишенный веселья, смешок. Даже Роуэн не верится, что он сказал это. Я думала он не такой.

— Да. Джоэль.

— А дальше что?

Его сокрушенное выражение лица мелькает в моем сознании, сказанные им слова эхом раздаются в трещинах моего сердца.

Это, блять, был твой план? Чтобы нахер уничтожить меня?

Я выпрямляюсь и вытираю глаза ладонями.

— Я сказала ему уезжать домой.

Роуэн хмурится, а я устремляю взгляд в пол.

— Почему?

— Не хочу, чтобы кому-то было больно.

— Ди, — произносит она, поглаживая меня по плечу, — тебе сейчас больно.

— Со мной все будет хорошо.

— А с ним?

Слезы вновь щиплют мои глаза, и я поспешно вытираю их.

— С ним тоже все будет хорошо. Так будет лучше, Роу. Мы не подходим друг другу. Ты сама так сказала.

— Я сказала это несколько месяцев назад, Ди…

— Ничего не изменилось.

— Ты уверена? — спрашивает она. Я знаю, что подруга права, но не хочу об этом думать.

— Я накричала на отца, — произношу, избегая ее следующего вопроса. Слезы скатываются по моим щекам. Я задираю футболку, чтобы вытереть их.

— Он рассказал Джоэлю о маме, и тот в свою очередь использовал это, чтобы попытаться проанализировать мое поведение, когда мы ссорились и… даже не знаю, Роу. Я просто... просто была…

Всхлип вырывается из моей груди, и я утыкаюсь лицом в руки.

Роуэн опускается на колени рядом со мной и обнимает, пытаясь унять мою боль.

— Я швырнула все это отцу в лицо. Выместила на нем. Он не заслужил такого отношения.

Рыдания становятся все сильнее, мое тело болит.

— Он через многое прошел. Он всегда был таким хорошим отцом.

— Я уверена, он поймет, — произносит Роуэн, и я знаю, что она права, но от этого мне не легче. Раз уж на то пошло, от этого мне только хуже.

— Я просто не знаю, что делать.

Мои слова приглушенные и смазанные. Глаза опухли от слез, и я слишком напряжена, чтобы дышать.

— Просто извинись перед ним…

— Нет, я имею в виду, что вообще не знаю, что делать.

Я выпрямляюсь и вытираю нос тыльной стороной руки, а глаза — кончиками пальцев.

— Он больше никогда со мной не заговорит.

— Твой отец?.. Или…

— Джоэль, — отвечаю я. — Мы не можем быть друзьями. Больше нет.

— Ты любишь его? — осведомляется она. В ответ я качаю головой, слезы падают на пол.

Какое-то время Роуэн молчит, удерживая мой взгляд, а затем произносит:

— Ты уверена?

Я вновь качаю головой, она вздыхает в ответ и проводит большим пальцем по моей влажной от слез щеке.

— Что произошло дальше, когда ты сказала Джоэлю уезжать домой?

— Он ушел.

— Он что-нибудь сказал?

Сказал, что не забудет меня. Он практически умолял меня не отталкивать его. Сказал, что я раздавила его.

Я покачала головой.

— Он просто ушел.

— Может, тебе стоит позвонить ему…

— И что я ему скажу?

Она хмурится, потому что мы обе прекрасно знаем, что в данной ситуации ничего не скажешь.

— Мне нужно выпить, — говорю я, ощущая жжение слез в глазах, и отчаянно пытаюсь сдержать их. Мне нужен буфер, что-то, что поможет мне забыться. Что поможет мне спать, пока бодрствование не перестанет приносить так много боли.

Роуэн пристально смотрит на меня, а затем кивает.

— Сейчас вернусь.

Спустя несколько минут она возвращается с бутылкой Джека Дениелса, который она, полагаю, стащила из родительского бара. Подруга откручивает крышку и передает мне бутылку. Я делаю большой глоток, прежде чем вернуть бутылку Роуэн.

— Давай напьемся.

— Уверена, что это хорошая идея? — сомневается она, не принимая бутылку.

— Да, — настаиваю я и за всю свою жизнь никогда ни в чем не была так уверена.

Я вручаю ей бутылку, и Роуэн делает маленький глоточек, после чего возвращает бутылку обратно. Я делаю большой глоток, затем еще один и передаю бутылку Роуэн. Так мы продолжаем до тех пор, пока слезы не перестают падать из моих глаз — и пока виски едва не заканчивается в бутылке, а вместе с ним утекает моя боль.

— Ди, — раздается голос Роуэн позже, этой же ночью. Она будит меня, мягко касаясь плеча, от чего у меня начинает пульсировать в висках.

— Ди, твой отец здесь.

Я пытаюсь сесть, вся комната вращается. Чувствую, как сильные руки удерживают меня, и мир медленно приобретает четкие очертания, а затем я различаю лицо папы.

— Что… — бормочу я. Где я нахожусь и почему меня разбудили?

— Давай, малыш, — произносит он и помогает встать на ноги. События ночи медленно, по кусочкам, просачиваются в мое сознание. Джоэль, плач, Роуэн, Джек Дениелс.

— Прости меня, папа, — неразборчиво бормочу я, горячие слезы наворачиваются на глаза, пока мы спускаемся в гараж Роуэн. Он шикает на меня, но я выворачиваюсь из-под его руки и обнимаю.

— Я не имела в виду то, что сказала.

— Знаю, — отвечает он, обнимает меня и поглаживает спину. Слышу, как он что-то шепчет Роуэн, и она отвечает ему так же тихо, но я слишком занята рыданием в объятиях отца, чтобы думать об этом.

— Давай сядем в машину, дорогая, хорошо?

Я киваю, но не разрываю наших объятий, и в конце концов отцу приходится взять меня на руки и пронести остаток пути.

Где-то посреди пути домой я засыпаю и не просыпаюсь до четырех часов утра. Часы на тумбочке светятся гневным и размытым красным светом. Я осознаю, что все еще одета, но ботинки и куртка сняты, а я уютно расположилась под одеялом. По ощущениям мои глаза слишком велики для глазниц, а мозг — для черепа. Я прижимаю пальцы к вискам и держу, пока не появляется уверенность, что моя голова не собирается взорваться, затем тянусь к лампе, чтобы включить ее, и вздрагиваю, когда свет бьет в глаза.

В течение еще нескольких минут лежу в постели с закрытыми глазами, собираясь с силами, чтобы выползти из кровати. В раскоряку бреду по коридору до ванны и роюсь в аптечке в поисках аспирина. Взяв три таблетки, включаю кран и набираю в рот воды. Проглотив таблетки, упираюсь руками в раковину, вспоминая темно-синие глаза и голос, который я никогда не смогу забыть, и слова, которые всегда буду помнить.

Единственное, что знаю — я влюблен в тебя. Серьезно, черт возьми, влюблен в тебя.

Похлопываю задний карман джинсов, липкими пальцами обхватываю телефон и вытаскиваю его. У меня несколько пропущенных звонков от отца и сообщения от Роуэн и Лэти.

От Джоэля ничего.

Езжай домой, Джоэль.

Сердце пропускает удар, и я закусываю нижнюю губу, чтобы вновь не расплакаться.

Я сделала то, что должна была — потушила огонь до того, как он поглотил нас обоих. Теперь мне нужно отпустить это.

Выключив воду, я обнаруживаю, что иду прочь от комнаты вместо того, чтобы вернуться в нее. Проскальзываю в гостевую на другом конце дома и смотрю на неубранную постель, в которой менее двадцати четырех часов назад спал Джоэль.

Такое чувство, словно я храню какой-то секрет.

Некоторые вещи должны оставаться в тайне...

Я снимаю джинсы и забираюсь под одеяло, желая быть рядом с Джоэлем, даже если не могу и никогда не смогу снова. Коленом касаюсь чего-то мягкого и вытягиваю из-под одеяла футболку. Прошлым утром он позаимствовал чистую футболку у отца, а вечером не зашел в комнату, чтобы перед отъездом забрать свою.

Я люблю тебя.

Можешь не отвечать взаимностью, но не говори мне, что я к тебе чувствую.

Я подношу футболку к носу: вдыхаю его запах, скучаю по нему, хочу повернуть время вспять, даже если ничего нельзя было изменить. Затем кладу футболку под голову и засыпаю в одиночестве.

Глава 21

— Хочешь остановиться в АЙХОП? — раздается голос Роуэн с водительского сиденья моей машины.

Сегодня днем она пригнала мою машину к дому и забрала меня, чтобы вернуться обратно в колледж. Я не заморачивалась тем, чтобы предложить вести машину, а она не спрашивала, хочу ли я это делать.

— Выгляжу дерьмово, — бормочу я, прислонившись лбом к прохладному стеклу, каждая клеточка напоминает мне о том, сколько я выпила прошлой ночью.

— На тебе солнцезащитные очки инопланетянского размера, — произносит Роуэн. — Тебя даже никто не увидит.

Я поворачиваюсь к подруге лицом, чтобы сердито взглянуть, но мой взгляд теряется за очками упомянутого Роуэн размера.

— Ты что, пялишься на меня? — спрашивает она.

— Типа того.

Я вновь изящно прислоняюсь лбом к стеклу, стараясь не разбудить тролля, колотящего мне по мозгам.

Утром, после того как меня стошнило еще в горячем душе, а закончила я мыться в холодном, я оделась и столкнулась с отцом на кухне. Он подтолкнул в мою сторону чашку кофе и теплые блинчики, когда я села за стол.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он.

Правда в том, что я себя чувствовала слишком дерьмово, чтобы даже смотреть на его блинчики. Я отодвинула их в сторону и положила голову на холодную гранитную столешницу.

— Плохо.

— Хочешь поговорить о том, что произошло с Джоэлем? — спросил папа, и мое сердце сжалось при упоминании его имени.

— Не очень.

Папа положил руки на стол и произнес:

— Ладно... Но ты же знаешь, что можешь сказать, верно? Я рядом, чтобы выслушать тебя, если понадобится…

Я на какое-то время закрыла глаза, после чего начала поднимать голову. Она протестовала, но мне удалось положить локти на стол и привести тело в вертикальное положение.

— Папа, по поводу вчерашнего... Мне очень жаль. Я не имела в виду то, что сказала.

Он нахмурился.

— Милая... Мы оба знаем, что это неправда, и я думаю, пришло время поговорить об этом.

Я не хотела обсуждать это, но отец вовлек меня в разговор, и все мои признания казались камнем, снятым с души. Я рассказала ему, как сильно ненавижу маму, как сильно нуждаюсь в ней, ведь даже несмотря на то, что он был лучшим отцом, какого только могла пожелать девочка, есть пробелы, которые просто не может заполнить папа. Также я рассказала ему, что слышала, как он плакал ночью после того, как она ушла. Глаза папы наполнились слезами, когда он просил прощения за то, что я слышала все это. Я сказала, что ненавижу ее за то, что она сделала с ним, за то, что он так и не двинулся дальше и не встречается ни с кем другим.

Папа тоже рассказал мне некоторые вещи — те, которые я не хотела знать, но он сказал, что я должна понять.

— Твоя мама забеременела тобой, когда нам было по девятнадцать лет, Ди, — сказал он, когда я наконец-то смогла притронуться к блинам. Это было проще, чем смотреть ему в глаза. — Мы даже недолго встречались.

Он вздохнул и провел рукой по пепельно-белым волосам, как будто пытался набраться смелости рассказать мне что-то, в чем не хотел признаваться даже самому себе.

— Она никогда не любила меня, — тихо произнес он, — совсем... Я думал, что моей любви будет достаточно на двоих, но…

Он покачал головой, погрузившись в воспоминания.

— Во всяком случае, когда я узнал, что она беременна, в моей голове сразу предстали мысли о браке, доме и семье. И твоя мама согласилась, потому что она любила тебя. Даже если ты так не считаешь. Она сделала все, что было в ее силах... Просто этого было недостаточно.

Головная боль была забыта, пока я впитывала каждое произнесенное отцом слово. Я цеплялась за каждый кусочек информации, не произнося ни слова, так как не хотела рисковать, чтобы отец замолчал и оставил меня в неведении.

— Иногда я приходил домой с работы, а твой памперс был грязным лишь потому, что твоя мама был слишком подавлена, чтобы сменить его. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что ей нужна была помощь, профессиональная помощь, но тогда я думал, что смогу справиться сам. Я пытался быть всем для вас двоих, и мне очень жаль.

— Папа… — начала говорить я, ненавидя тот факт, что он винил себя за то, что был любящим отцом и преданным мужем, но он лишь поднял руку, чтобы остановить меня.

— Просто дай мне выговориться, ладно? Я не пытаюсь оправдать твою маму и понимаю, что ты все равно будешь ненавидеть ее, когда я закончу говорить, но... Она на самом деле любила тебя, Ди. Она просто не знала, как это делать. Она пыталась быть той, кем должна, по ее мнению, но спустя все эти годы я считаю, что она лишь... лишь потеряла себя.

— Нет никакого оправдания, чтобы бросить одиннадцатилетнего ребенка, папа, — произнесла я, будучи непреклонной в своих убеждениях, несмотря на все сказанное.

— Нет, — согласился отец. — И я считаю, что именно поэтому не могу ее ненавидеть. Мне жаль ее, Ди.

Его миндалевидные глаза стали стеклянными, когда он взглянул на меня.

— Ты только взгляни, какой прекрасной девушкой ты стала, а она все это пропустила.

Когда мы встали из-за стола и обнялись, я не была уверена, кто для кого был сильным. Вероятно, мы были сильными друг для друга. Как и всегда.

— Ты там жива? — поинтересовалась Роуэн, вырывая меня из воспоминаний.

— Ага.

— Уверена, что не хочешь в АЙХОП?

— Да... Я просто хочу домой.

В течение всей недели я каждый день желаю задать один единственный вопрос, который не осмеливаюсь озвучить: «Что она чувствовала, когда рассталась с Брейди?»

Не могу спать. Не могу есть. Я изготавливаю футболки для веб-сайта группы, но мне это не нравится. Я словно робот — хожу на занятия, страдаю из-за домашних заданий, и все это доставляет боль.

Я ничего не слышу от Джоэля, впрочем, как и другие. Он — призрак, преследующий меня посредством молчащего телефона. В пятницу, после того как Джоэль пропускает первую репетицию с Кит, Роуэн угрожает подать заявление о его пропаже, и он в конце концов отвечает ей. Но сообщает лишь то, что он в порядке и отказывается говорить, где он. Я провожу ночи, представляя девушек, с которыми он встречается, как они выглядят, как он касается их. Мне интересно, сколько ему понадобится времени, чтобы забыть меня. Но субботним утром раздается телефонный звонок от Роуэн.

— Они считают, что он у своей мамы.

— У мамы? — спрашиваю я, воспоминание моего собственного голоса эхом отдается в ушах.

Отправляйся домой, Джоэль.

— Да. Ребята собираются поехать проверить.

— Задержи их, — говорю я, хватаю ключи и направляюсь к входной двери.

— Зачем?

— Потому что я еду.

По моей вине Джоэль находится там, и моя обязанность вернуть его. Я заезжаю на парковку у дома Адама ровно в тот момент, когда он с ребятами выходит из здания. Я паркуюсь рядом с его Camaro и поспешно выхожу из машины.

— Я еду с вами.

Шон, который, кажется, совершенно не удивлен моему появлению, лишь качает головой.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Может быть… — предлагает Адам. Он тушит окурок носком ботинка и садится за руль, ожидая, пока мы с Шоном выясним, что будем делать дальше.

Я сажусь на заднее сидение рядом с Майком. Пусть Шон только рискнет выдворить меня.

— Ди, — вздыхает он, — ты не знаешь его мать.

— Мне известно достаточно.

Бросаю на него многозначительный взгляд, и что-то пролетает между нами. Я пытаюсь сказать, что знаю о маме Джоэля. Даже несмотря на то, что я лично с ней не знакома, мне известно о ней все, что нужно. Я знаю, что мы должны вернуть его домой.

Шон задумывается, осмысливая непроизнесенные мною слова, а затем занимает пассажирское сидение рядом с Адамом.

Час спустя мы сворачиваем на заросшую дорогу к трейлерному парку «Солнечные луга».

Будь я в своей машине, я бы закрыла окна и заперла двери. Но Адам сворачивает на Одуванчиковую улицу с опущенной крышей и включенным радио. Люди на крыльцах трейлеров оборачиваются, когда мы проезжаем мимо, и я опускаю очки на глаза и опускаюсь ниже на сидении.

Мы паркуемся рядом с коричневым драндулетом Джоэля на каменистой подъездной дороге у ржавого трейлера с китайскими колокольчиками, висящими на крыльце. Тюльпаны скрываются в заросшем палисаднике, задыхаясь от травы и сорняков.

— Как этот пес еще не умер? — указывает Адам на одноухую дворнягу, лающую на нас с соседнего участка. Он поднимает с земли палку и бросает ее через цепной забор, нахмурившись, когда собака не следует за ней. Я выхожу из машины с другой стороны, чтобы находиться от собаки как можно дальше.