Бунт минералов

СУДЬБА БРЭДИИНЫ РОТУЛА

После заседания государственной экзаменационной комиссии ко мне подошел наш бывший студент, сегодня ставший молодым специалистом, и протянул небольшую папку.

— Посмотрите, пожалуйста, эти записи, — сказал он. — Это рассказ о самом сильном впечатлении студенческих лет. Я попытался написать повесть, но, кажется, не получилось. Как-то так все и вышло, как было на самом деле, а придумать, домыслить ничего не смог. Может быть, вам пригодится как материал или вы мне что-нибудь посоветуете. Сегодня я уезжаю, а когда буду в Свердловске, зайду.

И он стремительно убежал, так и не дав мне сказать ни слова.

Прочитать рукопись я смог только через несколько месяцев, и она меня удивила. В ней развивалась интересная идея, но я не очень поверил в целый ряд обстоятельств, они казались именно выдуманными. Вот что написал бывший студент.

Обрывки этого разговора я случайно услышал в первый же вечер. Мы — группа экскурсантов — только что приехали на Коуровскую туристскую базу. Оформление путевок не отняло много времени. Нас распределили по палаткам, выдали талоны на ужин и отправили отдыхать.

Я не видел спорящих. Они сидели где-то около моей палатки, и можно было только догадываться и мысленно дорисовывать облик каждого. Вот заговорил один из них. Голос у него низкий, грудной. Я сразу представил себе могучую атлетическую фигуру. Должно быть, это человек, уверенный в себе, знающий цену своим словам.

Полной противоположностью был его собеседник. Вероятно, живой, юркий, он при каждой фразе словно подпрыгивал на скрипучей скамейке. И голос у него был звенящий, не то мальчишечий, не то девичий. Мне даже почему-то показалось, что он должен быть рыжим, низеньким и худеньким.

Разговор был специальным: собеседников волновали какие-то детали теории плавучести подводных кораблей. Я не вслушивался, но поражала страстность не совсем понятного спора. Гонг прервал этот разговор. Надо идти ужинать.

Удивительно, как во время отдыха все время хочется есть, так и живешь от обеда до ужина, от ужина до завтрака.

Быстро был проглочен нехитрый туристский ужин. Перед сном все прямо из столовой высыпали гурьбой на ребристые скалы, круто обрывающиеся к Чусовой. Говорят, что издали скалы похожи на ребра какого-то зверя. Их так и зовут здесь — «Собачьи Ребра». Это вертикально стоящие пласты плотных пород, главным образом известняка различной твердости, залегающие среди разрушенных выветриванием более мягких напластований.

Вообще Чусовая, как и многие уральские реки, славится любопытными названиями скал. Есть на ней скала «Шайтан», действительно похожая на шайтана, есть камни «Печка», «Часовой», «Щелеватый»… Ну, а здесь «Собачьи Ребра».

С вершины одного из ребер я снова услышал голоса своих спутников, сидевших где-то внизу. Они опять обсуждали идею плавучести.

Сейчас убеждал младший товарищ — тот, что с девичьим голосом. Он говорил об интересных окаменелостях, найденных палеонтологами много лет тому назад в скалах Георгиевского Камня, отчетливо видимых отсюда. Скалы громоздились, как сказочные бастионы, на другом берегу Чусовой. Оказывается, среди окаменелостей встречались формы с высокой плавучестью. Они похожи на современных великолепно плавающих корабликов-наутилусов.

Это было уже интересно. Я слышал об этих ископаемых в курсе палеонтологии, на экзамене даже рассказывал о плавающих организмах, но никогда не думал, что наука о вымерших животных может интересовать кораблестроителей!

Мне хотелось слышать все подробности разговора, и я двинулся вперед. Маленький камешек сорвался из-под ноги и покатился по склону. Разговор прекратился. Я подождал немного, но, видно, кораблестроители ушли спать. Отправился вслед за ними и я.

— Наутилус — слово греческое, оно означает «моряк». Мы с тобой пойдем сегодня смотреть «моряков», плававших 300 миллионов лет тому назад.

Эти слова, сказанные за палаткой, разбудили меня. Мои вчерашние знакомые-невидимки продолжали свой неоконченный разговор.

Я быстро оделся, вышел и, наконец-то, увидел их.

Низкий грудной голос действительно принадлежал атлетически сложенному юноше. Здесь я не ошибся. Но собеседник оказался вовсе не парнем. Это была девушка. Прелестная, голубоглазая, со слегка вздернутым носиком. Про таких говорят — курносенькая.

В туристских походах знакомятся быстро. Я сообщил, что учусь на пятом курсе горного института и решил поехать по Чусовой, чтобы и отдохнуть и собрать кое-какие образцы для своей коллекции.

Они мне поведали свои ученые степени и звания. Он — дипломник кораблестроительного института. «И будущий профессор океанических глубин», — добавила его спутница. Она студентка географического факультета. «И будущий главный инженер океанического рудника», — доверительно сообщил ее спутник. А в общем, он — Михаил, а она — Валя.

Это Валя соблазнила будущего профессора прокатиться по Чусовой. Это она поспорила с ним на пари, что заставит его внести коренные изменения в дипломный проект. И вот, вместо того, чтобы работать в студенческом общественном конструкторском бюро, он едет за тридевять земель смотреть ископаемых.

Их студенческое ОКБ давно поставило своей главной задачей разработать конструкцию нового батискафа, способного плавать даже на максимальных океанических глубинах. Они должны улучшить конструкцию пикаровского батискафа. Пикар стремился поставить рекорд, и ему действительно удалось покорить глубочайшую океаническую впадину, достичь глубины 11 000 метров. Конечно, это очень важный и нужный этап, но пикаровский батискаф был мало подвижен, и из него можно только наблюдать, а надо создать такой корабль, который поможет освоить морские глубины.

Михаил разговорился. Чувствовалось, что идея захватила все его помыслы. Он уже собирался чертить мне схему подводного аппарата. Но тут вмешалась Валя. Она решительно заявила, что вся эта конструкция высосана из пальца. Нельзя, говорила она, решать такие проблемы только в кабинете. Пойдемте и посмотрим, как сама природа решила эти вопросы.

— Нет, — вдруг остановила всех Валя, — я ошиблась. Сейчас надо идти не на скалы Георгиевского Камня, а завтракать.

И мы ринулись в столовую, чтобы занять там первые места, поскорее съесть порцию каши и компота.

Любителей экзотики оказалось много. Все хотели посмотреть скалы Георгиевского Камня. Неудивительно и то, что, выйдя из столовой, все запели модную песенку о Свердловске. И хотя не у всех слух находился в полной гармонии со звуком, все же получалось довольно стройно, а главное — громко. Только Михаил мне шепотом заметил, что мелодия припева похожа на одну из любимых песенок Максима в кинофильме «Возвращение Максима». Композитор, конечно, был не при чем.

Песня оборвалась, когда Мы подошли К висячему мостику, перекинутому через Чусовую. Этот мостик был шириной всего в две узенькие доски. Кое-кто из туристок взвизгивал, но опытные туристы шли по качающимся доскам спокойно и уверенно.

А на том берегу одна за другой пошли экзотические достопримечательности. С невольным почтением смотрели мы на гигантскую лиственницу — современницу Ивана Грозного. Только вчетвером, взявшись за руки, мы охватили ствол этого дерева. Кто-то нашел махровую гвоздику с одуряющим ароматом лета, и мы все рассыпались по кручам в поисках этого цветка.

Незаметно добрались до Георгиевского Камня — настоящего кладбища древних головоногих моллюсков. Чего только не рассказала о них Валя! Недаром она сдала палеонтологию на пятерку. Ученые называют этих зверюшек головоногими моллюсками, потому что у них щупальцы, окружающие рот, и воронка, которая служила органом передвижения, были расположены около головы. Туловище головоногих прикрывалось крепкой раковиной. За ископаемыми раковинами головоногих моллюсков мы и пришли охотиться.

Древнегреческие предания хранят рассказ о корабле героя Ясона — Арго, обладавшем великолепной плавучестью. Этот корабль был легок и быстр. Поэтому аргонавты сумели достигнуть Колхиды — страны, в которой хранилось Золотое руно.

В честь этого корабля ученые назвали одного из современных головоногих моллюсков Аргонавтом арго.

Одного из древних мореплавателей, прапрадедов Аргонавта, нам, наконец, удалось выколотить из скалы. Он был немного неуклюж, этот предок. Но в его раковине ясно виделись те черты будущих совершенных форм, которые позднее, в процессе эволюции, возникли из бесконечно большого количества неприспособившихся к жизни неудачников.

Видно было, что Валя тщательно готовилась к этому маршруту.

— Видите, — говорила она, — как великолепно соблюдено здесь основное правило закона плавучести. Удельный вес моллюска понижался с уменьшением глубины. Он умел регулировать содержание газа в микроскопических камерах раковины и поэтому легко погружался и опускался на нужную глубину.

Я слушал и смотрел совершенно ошеломленный. Ведь все это я, геолог, знал — и знал не хуже Вали. Но меня эти вымершие формы интересовали только потому, что они позволяли определить относительный возраст пород. А оказывается, вот какие секреты таят в себе ископаемые раковины. Но Михаил только презрительно фыркал:

— Ничего нового тут нет. Все это уже придумано Пикаром. Для кораблестроителей твой моллюск — пройденный этап.

— Ну и что же? — не сдавалась Валя. — У этого ничего нет, у других найдем что-нибудь полезное. Ты главное пойми: эти моллюски приспособлены к подводной жизни, и у них все так устроено, что вам в мастерских до этого не додуматься. А если и додумаетесь, то сколько времени пройдет. Пикар, Пикар! Этот головоногий за триста миллионов лет до Пикара жил, а устроен не хуже батискафа! Смотри вот сам.

Она достала из рюкзака атлас. Мы быстро перелистывали его страницы, отыскивая нужные нам формы.

Теперь я смотрел на них совсем иными глазами, восхищаясь разнообразием представителей этих покорителей подводных пространств. Здесь был даже напечатан рентгеновский снимок моллюска наутилуса с ясно видными отсеками, обеспечивающими плавучесть раковины. Ясно намечалось и разделение раковин по их облику, в котором сказывалось различие образа жизни. Активно плавающие организмы имели четкий киль; они были стройными, подтянутыми и чем-то напоминали современные миноносцы или торпедные катера. Животные, ползающие по дну, были пузатыми — точно такими, как наш неуклюжий головоногий моллюск древнего палеозойского моря, расстилавшегося здесь 300 миллионов лет назад.

На следующий день мы отправились вниз по реке Чусовой. Само собой разумеется, я не мог отстать от своих новых знакомых. Лодку мы выбрали трехместную. Все нехитрое имущество разместилось на решетчатой доске у кормы. Там, у ног командира лодки — рулевого Вали, оно было в безопасности. Чусовая уже стала мелководной. На частых перекатах приходилось брести по воде, подталкивая лодку с рулевым. На плесах мы с Михаилом гребли по очереди. Здесь, на привольных Чусовских плесах и вечерами у костра, я и услышал всю историю жизни Михаила и Вали, историю их одержимости красивой и смелой идеей полного покорения океанских глубин.

В основном рассказывал Михаил. Увлекаясь, он чертил в воздухе контуры своего пока не существующего подводного корабля, приводил семиэтажные формулы. Изредка его речь прерывала Валя, взявшая на себя роль гида. Изредка, потому что рулевому на Чусовой зевать нельзя. Она обращала наше внимание на достопримечательности, отмеченные и не обмеченные в путеводителях. Вот и сейчас, в девяти километрах от турбазы, мы увидели маленькую и тихую деревню Каменку. Но 400 лет назад здесь располагался укрепленный форпост купцов Строгановых. О деревянные бастионы Каменки не один раз разбивались отряды вооруженных кочевников.

В путеводителе мы прочли ряд других историй, свидетелем которых был уральский писатель Мамин-Сибиряк. Это здесь он набрасывал свои меткие зарисовки, давшие начало «Бойцам».

Михаил знал «Бойцов», но и тут он умудрился запомнить только то, что относилось к теории плавучести. Едва ли Мамин-Сибиряк подозревал, что его будут изучать с этой точки зрения!

Я позднее проверил память Михаила. Действительно, он слово в слово повторил написанное Маминым-Сибиряком. В «Бойцах» было сказано: «Различают три рода движения барки: первое, когда барка идет тише воды, подставляя действию водяной струи один бок, — это называется „бежать нос на отрыск“; второе, когда барка идет наравне с водой, — это „бежать щукой“; и третье, когда барка идет быстрее воды, зарезывает носом, — это „бежать в зарез“. Эти три комбинации скорости движения воды и скорости движения барки служат единственным средством для управления баркой… От сплавщика зависит, каким движением воспользоваться в том или другом случае, в его руках тысячи условий, которые он может комбинировать по-своему. Определенных правил здесь не может быть, потому что и река, и барка, и живая рабочая сила меняются для каждого сплава. Ясное дело, что, решая задачу, как наивыгоднейшим образом воспользоваться данными, сплавщик является не ремесленником, а своего рода художником, который должен обладать известного рода творчеством».

— Художником. Слышишь? — торжественно провозгласил Михаил. — Строительство кораблей и управление ими — такое же искусство, как музыка, архитектура…

— И геология, — решительно добавил я.

— Геология? — хором воскликнули оба. — Да, знаешь ли ты, несчастный, что ваша геология скоро станет такой же ископаемой наукой, как эти раковины. — Тут Валя потрясла своим атласом.

Оба обрушили на меня водопады цифр.

— Знаешь ли ты, — неудержимо ораторствовал Михаил, — что на каждом километре поверхности дна многих участков Тихого и Атлантического океанов лежит до девяти тысяч тонн железо-марганцевых конкреций. Только в Тихом океане содержится такое количество железа и марганца, какое вам, сухопутным, даже не снилось. А кроме того, в этих конкрециях до двух процентов меди, один процент кобальта, полтора — никеля и больше двадцати других элементов.

А сколько в мировом океане рыб, водорослей, китов, моллюсков! Мы пока только охотимся за ними, а надо создавать подводные плантации, тогда можно будет пасти рыб и даже китов. Вот для чего нужны мобильные подводные корабли, которые смогут покорить любые глубины. Что там ваша геология! Океанография — вот это наука.

Я давно хотел сказать, что знаю все это из сообщений с Нью-Йоркского конгресса океанографов, что там говорили и о роли геологии в освоении морских глубин, но мне не давали слова. Михаил и Валя разбушевались не хуже хорошего океанского шквала.

Чусовая отомстила за меня. Воспользовавшись тем, что Валя в азарте бросила весло, река быстро подхватила нашу лодку и понесла ее прямо к подножию Шайтан-камня. Впрочем, купание пошло нам на пользу; оно охладило пыл, и вечером, подсушившись у костра, мы разговаривали уже серьезно и мирно.

Мечтательно глядя на пламя костра, Валя рассказывала о сокровищах океана и прежде всего о планктоне. Мы слушали ее рассказ, и казалось, что не Чусовая разбивается там, в темноте, о прибрежные скалы, а сам Тихий океан несет нас по своим бескрайним просторам.

Планктон… По-гречески это значит «блуждающий». На самом деле всю свою жизнь планктонные организмы проводят в воде, передвигаясь в ней буквально по воле волн.

Это скопления самых разнообразных животных, растений и бактерий. Много среди планктонных форм простейших животных и растений — фораминифер, инфузорий, водорослей, личинок рачков, моллюсков, рыб.

Пожалуй, самые красивые из них — радиолярии. Их кремневые, а иногда стронциевые скелетики усеяны длинными шипами. Самый причудливый орнамент не может соперничать с тем рисунком, которым природа украсила эти миниатюрные существа.

А фораминиферы? Эти простейшие микроорганизмы тоже дают неисчислимое разнообразие форм. Они сидят в уютных домиках из извести, из органической роговой массы или искусно склеенных из обломков грунта.

Мимо радиолярий и фораминифер часто проплывают удивительные по форме ракообразные, тоже очень часто микроскопических размеров. Для ориентировки в пространстве они далеко отставляют от тела усики-антенны. Может быть, они разговаривают друг с другом о своих делах с помощью сверхчувствительных ультразвуковых микроаппаратов?

Планктоном питаются рыбы и многие другие существа. Не случайно возникла целая наука — планктонология.

В мировом океане за год рождается не менее десяти поколений планктона. Профессор Богоров подсчитал, что вес этой массы достигает 360 миллиардов тонн. По сравнению с этим вес всех рыб, и китов и других животных, которые питаются планктоном, кажется небольшим: «всего» около 20 миллиардов тонн.

В одном из озер ученые решили провести ряд опытов. На поверхность озера были спущены соединения фосфорнокислой соли, содержащей радиоактивный фосфор, за которым можно было очень легко вести наблюдение. Весь фосфор был поглощен планктонными организмами в первые же часы. Оттуда через полторы-две недели он перекочевал в тело лягушек и рыб. Так были доказаны и система питания самого планктона, и скорость поглощения его крупными животными водоемов.

Планктон идет не только на пищу высшим морским животным. Из него можно получить лечебный жир, витамины и разнообразное техническое сырье.

В музее землеведения Московского университета можно увидеть светящийся планктон. В слегка затененной комнате выставлен там огромный макет — разрез океанической водной среды. Можно разглядывать на этом макете стада китов, стаи рыб. И вдруг, по мановению руки экскурсовода, картина резко меняется. Изумрудно-зеленым цветом загораются отдельные участки разреза. Это экскурсовод направил пучок невидимого ультрафиолетового света на макет. А там загорелись под этими лучами закрашенные специальными красками зоны, до которых опускается планктон.

Американский исследователь Биб наблюдал из окна своей батисферы, как на глубине 500 метров шла борьба за жизнь между глубоководной креветкой и хищной рыбой с огромной пастью. Вот что он записал: «Я увидел несколько существ длиной в несколько сантиметров, бросившихся к иллюминатору; затем они повернулись в сторону и…взорвались. На этот раз глаза мои были устремлены на них. При вспышке столь сильной, что она осветила мне лицо и внутренний край иллюминатора, я увидел большую красную креветку, выпускающую поток пламени». Здесь уж, конечно, не было ультрафиолетового света. Многие из глубоководных организмов сами обладают способностью светиться. Иные бактерии, например, вспыхивают различными оттенками зеленого, голубого и красного цветов. Это светятся капельки какого-то жирообразного вещества, протоплазмы.

Утром мы отправились в путь. Мы точно проделывали все, что рекомендовано в путеводителе. Там, где надо кричать и слушать эхо, — кричали и слушали. Особенно гулкое эхо было около пятидесятиметровой скалы Лебяжьего Камня. В путеводителе рекомендовалось осмотреть старинные обжигательные печи в деревне Старая Утка — мы честно осмотрели их. Чугуноплавильный завод был построен здесь Акинфием Демидовым в 1729 году. Мы посмотрели этот завод, но мысли наши все время были заняты сокровищами океана. Я говорю: «наши», — потому что и я теперь думал только об этом.

Это произошло на пятьдесят шестом километре от турбазы, на скалах, недаром названных Дыроватыми. Все они изъедены водой. Известняк Дыроватого Камня долгое время подвергался выщелачивающему действию подземных и поверхностных вод.

Еще раньше мы залезали в пещеры, возникшие тем же путем. Мы их осматривали, так как в путеводителе говорилось, что мимо них проехать нельзя и что в них хорошо пережидать дождь. Дождя, правда, не было, но осматривать — осматривали и видели колоссальное количество надписей, оставленных особой группой туристов — любителей славы, пачкающих своими плоскими остротами все прирусловые скалы. Впрочем, иные оставляли на память потомству одни только фамилии. Это неудержимое племя пачкунов специально везет с собой несмываемую краску, кисти, веревки. Самые самоотверженные взбираются на головоломные кручи и там «украшают» пейзаж.

Здесь этих надписей тоже хватало. Но не отверстия в камне сделали меня героем дня. Я показал своим друзьям окаменевший планктон.

У всякого геолога в рюкзаке есть лупа. Она-то и дала мне возможность разглядеть на отполированных водой скалах многочисленные скопления отмерших раковин, навечно впечатанных в камень.

На практических занятиях в институте мы в курсе микропалеонтологии изучали всех этих зверюшек, и я даже считался «остроглазым»— умел различать некоторых из них. У Вали микропалеонтология не преподавалась, и для нее все, что я говорил, было новым.

Здесь, на скалах Дыроватого Камня, мы словно опустились на дно древнего океана. Конечно, сохранились только те планктонные формы, которые имели раковину. Как умел, я рассказывал друзьям о планктоне каменноугольного моря. Размеры многих из этих существ исчислялись долями миллиметра. Я чертил их облик во всех возможных проекциях. Теперь-то я знал, чем удивить своих новых друзей!

С торжеством показал я им раковину Брэдиина ротула. Она названа так в честь английского ученого Брэди, жившего в прошлом столетии, а ротула в переводе означает — маленькое колесо.

Брэдиины были удивительными представителями типа простейших. Некоторые из крупных брэдиин достигали в диаметре трех миллиметров. Но как хитроумно они были устроены! Принципиально они имели какое-то сходство с наутилусами-аргонавтами, но были гораздо более совершенны по своему устройству. Та же спирально закручивающаяся, но более легкая раковина, разделенная внутренними перегородками на камеры. И, кроме того, каждая из камер Брэдиин имела дополнительные эластические перегородки, отсутствующие у аргонавтов. Они отделяли систему каналов, напоминающих балластные камеры подводных лодок. Эти каналы были заполнены газом. Каналы управляли вертикальным движением организма, позволяя ему лучше, чем у наутилусов, регулировать глубину погружения. Сжимая свои газовые камеры, брэдиины свободно передвигались вверх и вниз, отличаясь этим от многих других микропланктонных форм.

Мои собеседники сами превратились в какие-то окаменелости. Еще бы! Ведь я зацепил их самую больную струну — идею плавучести.

Валя была совершенно права, уговаривая Михаила поискать решение не в стенах конструкторского бюро, а допросить с пристрастием природу. Но она знала только современные и крупные ископаемые формы. А все, что искал Михаил и его товарищи, было найдено природой более трехсот миллионов лет тому назад. Найдено маленькими, неприметными раковинками. Тут есть отчего окаменеть конструктору!

Я кончил рассказ, и мои друзья лихорадочно набросились на образцы с брэдиинами. Мы загрузили камнями всю лодку. Я давал советы, как препарировать микроорганизмы, как делать шлифы — тончайшие срезы камня, как изучать под микроскопом внутреннее строение брэдиин,

Я рассказал Михаилу и Вале все, что запомнил из лекций своей преподавательницы.

С помощью электронного микроскопа и меченых атомов ученым удалось проникнуть в сказочно сложный мир тех животных, которых мы все еще называем «простейшими».

Внутри клетки, при увеличении ее в миллион раз, просматривается сложная система канальцев, соединяющих любопытные скопления молекул. Белковые молекулы здесь создают сложные фабрики, изготавливающие продукты питания клетки. Эти фабрики в своей основе состоят из мембран — двуслойно построенных белковых молекул. Мембраны сложены в митохондрии — скопления белкового вещества. От митохондрий по всей клетке идут каналы. Они соединяют между собой митохондрии, образуют подобие кровеносной системы, перегоняющей вещество, выработанное внутри митохондрий.

В стенках клеток устроены форточки — шлюзы. К ним подходят канальцы «кровеносной» системы.

Иногда митохондрии быстро распадаются. Потом они вновь воссоздаются из обрывков мембран.

Живая клетка представляет сложнейший организм. Он умеет самонастраиваться, приспосабливаясь к изменяющимся условиям. Клетка — это своеобразная самонастраивающаяся кибернетическая установка.

А как сложно устроены нервные клетки многих многоклеточных животных! Подмечено, что они представляют подобие электролитических элементов, разряжающихся под влиянием ничтожных количеств ионов калия.

Мы уже перестали смотреть на красоты природы. Мысли наши целиком заняла Брэдиина ротула — это колесико, жившее много миллионов лет назад, сложнейшая автоматическая кибернетическая самонастраивающаяся установка.

Наша поездка была прервана. Михаил вдруг заявил, что ему нужно срочно ехать домой. Валя сразу согласилась с Михаилом. Я пытался их отговаривать, соблазняя новыми красотами Чусовой, но все мои доводы разбивались о железное упорство. Передо мной сидели одержимые в полном смысле этого слова. Весь мир у них сфокусировался в конструкции подводной лодки, построенной по принципу Брэдиины ротула. Ничего не поделаешь, сам виноват.

Мы решили ускорить маршрут и ехать с короткими передышками на еду и сон, захватывая и вечер, и утро. Мои друзья рвались вперед, в Москву, в свое ОКБ.

Михаил и Валя отвлеклись от мыслей о будущем батискафе только два раза. Первый — у живописнейших обрывов, называемых Афониными Бровями. Издали, действительно, эти скалы напоминали чьи-то брови. Здесь я выколотил из черных известняков великолепного гониатита — прапредка наутилуса-аргонавта из скал Георгиевского Камня.

Второй раз они согласились ненадолго остановиться, когда я показывал на тракте между поселком Кын и железнодорожной станцией Кын место, где когда-то был найден внук наших корабликов-аргонавтов. Об этом я слышал на одной из лекций нашего профессора, работавшего здесь в дни своей молодости.

Вот, наконец, и станция Кын. Мы отправились к кассе.

— Вот что, — сказал Михаил. — Деньги есть?

— Есть, на практике заработал.

— Едем с нами. Поможешь разобраться в конструкции этой Брэдиины. Все равно делать тебе сейчас нечего. Чуть не все каникулы впереди. Да и Москву лишний раз увидеть невредно. Сам покажу. И ребята у нас в ОКБ веселые. А?

Валя молчала, но вид у нее был такой умоляющий, что отказаться было трудно. Да и не хотелось отказываться. Неожиданная судьба Брэдиины ротула уже захватила и меня. И геолог им будет нужен. Ведь подводный корабль предназначен и для добычи полезных ископаемых со дна океана.

Я поехал.

Смотреть Москву было некогда. Ежедневно, по 12–14 часов, мы работали над конструкцией подводной лодки. С самого начала стало ясно, что никаких каникул не хватит.

В мои обязанности входила препарировка и расшлифовка чусовских образцов. Я же сделал из папье-маше несколько макетов этого «простейшего» животного.

Не буду рассказывать, как мне досталось все это. Порой приходилось просиживать долгие часы в библиотеках и «процеживать» многотомные труды палеонтологов. Кстати, здесь я вновь наткнулся на труд своей преподавательницы и с захватывающим интересом, как роман, проглотил ее статью: «Морфо-функциональный анализ внутреннего строения брэдиины». Господи, какой же я был дурак, когда я раньше читал эту статью! Ну, как я не обратил внимания на то, что там изложены основные идеи теории плавучести самых совершенных аппаратов? Вот что значит быть узким специалистом. Ведь в своей статье она прямо пишет, что «эта система, состоящая из сообщающихся между собой полостей, может быть сравниваема в схеме с балластными камерами плавучих сооружений».

А какие интересные другие «открытия» из мира вымерших планктонных форм удалось сделать при просмотре литературы!

Та же самая наша преподавательница написала труд: «Новый род фораминифер из нижнедевонских отложений Среднего Урала». Она назвала этих простейших ивделинами — по имени города Ивделя, в окрестностях которого они были найдены.

Ивделины населяли дно древнего уральского моря свыше трехсот пятидесяти миллионов лет назад. Часто они попадали в зоны вязкого илистого осадка. В таком осадке легко найти смерть, умереть, зарывшись в ил.

Вот как описывает Огюст Пикар одно из предварительных погружений своего батискафа: «Сегодня мы решили опустить „Триест“ до самого дна. Боясь чрезмерного облегчения, мы вовсе не сбрасывали балласт. 800, 900 метров… Вскоре мы должны увидеть морское дно.

Луч прожектора опущен, и вдруг в коническом пучке света появилась какая-то круглая поверхность.

— Держись, — вскрикнул мой сын, стоявший у иллюминатора. Так предупреждают друг друга аэронавты перед резким приземлением. Вот уже дно: прикосновение было настолько мягким, что мы его не заметили. 1080 метров…

И что же мы увидели? Ничего. Гондола погрузилась в ил до самого иллюминатора».

Задачу, не разрешенную Пикаром, решила 350 миллионов лет назад самонастраивающаяся кибернетическая белковая установка ивделины. Повинуясь приказу установки, она в своем теле готовила особый фермент и приступала к «строительным работам» по склеиванию ила. Так она создавала фундамент для своей раковинки. Если же этот фундамент все-таки прогибался, то раковинка ивделины вытягивалась, принимая бутылкообразную форму. Но дети ивделины не умели изготавливать склеивающий фермент. Ивделины прикрепляли их к своей раковине. Достигая зрелости, молодая поросль укрепляла грунт, часто убивая этим своих родителей. Так, жертвуя собой, взрослые ивделины заботились о своем потомстве.

Самопрограммирование — это основа эволюции. Об этом писал много лет назад академик Павлов: «…наша система в высочайшей степени саморегулирующаяся, сама себя поддерживающая, восстанавливающая, поправляющая и даже совершенствующая».

Но главная работа была все-таки в конструкторском бюро. Мне пришлось учиться и макетному делу. Учился я у макетчиков киностудии. Это настоящие мастера. Они могут выполнить модель любой сложности, и она будет выглядеть «как настоящая». С их помощью я и сделал макет самоуправляемой Брэдиины ротула.

Все ОКБ ахнуло, когда я представил конструкторам это чудо природы. Моя модель и стала прообразом будущего подводного корабля.

Этот корабль, по замыслу Михаила, одобренный всей конструкторской группой, должен быть самым экономичным из всех существующих подводных кораблей.

«Брэдииноскаф» (так мы его окрестили) может находиться долгое время на любой глубине под водой. Запасы электроэнергии пополнялись с помощью термоэлементов — за счет разницы температуры в верхних и нижних слоях воды.

Конечно, в его конструкции мы использовали особенности не только брэдиины, но и других «простейших» микроорганизмов палеозойских морей. Наш аппарат мог, например, как ивделина, быстро склеить себе пол на илистом дне. Конструкторы подсчитали, какая поверхность при этом должна быть сцементирована.

Чтобы создать этот совершенно необычный корабль, нам пришлось продумать и материал для его изготовления. Природа и тут подсказала нам пути, по которым следовало искать решение задачи.

Просматривая учебник минералогии, я обратил внимание на любопытные черты некоторых моллюсков.

Они строят свои раковины из тончайших пластинок арагонита, накладывая их параллельно поверхности раковины.

Арагонит — это минерал, по химической характеристике аналогичный кальциту — извести. Я бы сказал, это ее благородная разновидность. В природе встречаются изумительные по красоте скопления арагонита. Их называют икряными камнями, железными цветами и другими, порой теплыми и нежными словами. Чудесные переплетения длинных ветвящихся стеблей этого минерала хранятся во многих музеях мира. Иногда кристаллы слагают радиально лучистые скопления, иногда они скрыто волокнисты. Вот и в раковинах моллюсков арагонит скрыто волокнист. Это придает ему необычайную прочность. Чешуйки такого минерала скреплены хитином — органическим веществом, напоминающим роговые образования.

Разумеется, мы не могли использовать ни арагонит, ни хитин. Но принцип был найден. Изготовить мелкие чешуйки, скрепить их пластическими пластмассами — было уже довольно простым делом. Есть пластмассы, обладающие твердостью стали. В то же время они необычайно пластичны и легки. Эти-то материалы и послужили основой для корабля.

Корпус корабля и его отсеки, изготовленные из пластмасс, легко могли изменять свою форму и целиком, и отдельными частями.

Природа придумала хитроумные приспособления для «удобства» в жилой камере. Когда брэдиина поднимается к поверхности, давление резко падает. Но в последней воздушной камере оно остается постоянным. Когда брэдиина опускается вниз, действует это же приспособление. Вот почему живая часть брэдиины всегда остается в безопасности. Таким же путем мы стремились обеспечить безопасность и комфорт экипажа «Брэдииноскафа».

«Брэдииноскаф» обладал и другими хитроумными приспособлениями. Он мог видеть и слышать все, что его окружает. Здесь наши конструкторы тоже использовали «чудеса», придуманные природой. Очень хорошо устроены светящиеся органы у некоторых современных рыб. Их свет не нарушает работу глаз: он устремлен только на нужные объекты.

А звук? Многие морские животные издают и звук, и ультразвук. Некоторые из них ворчат, другие, например сельди, чирикают, как молодые птенцы, третьи — громко щелкают клешнями…

Гидроакустика — новая наука, но она была известна в далеком прошлом. Достижениями этой науки пользовались многие вымершие животные. Мир древних морских водоемов был полон звуков. Наши физики лишь отобрали и воспроизвели наиболее интересные конструкции. Но я в этом деле плохо разбираюсь, это слишком далеко от геологии.

«Брэдииноскаф», по замыслу конструкторов, мог выполнять любые функции. Мог собирать и сортировать на дне океана железо-марганцевые конкреции. Для этой цели ему были приданы механические руки, конструкция которых разработана специалистами, работающими с радиоактивными изотопами. С помощью токов высокой частоты он мог пасти стада рыб и наблюдать за планктоном, мог под водой охотиться за китами. Он мог подниматься и опускаться вертикально: специальные устройства легко изменяли объем газа в нежилых камерах. Когда нужно было подняться вверх, из баллонов со сжатым газом в эти камеры нагнетался воздух. При погружении излишнее количество воздуха выпускалось. Движение по прямой осуществлялось мощными реактивными двигателями.

Стоит ли добавлять, что зимой я присутствовал на защите дипломных проектов. Все члены группы ОКБ стали инженерами, а Михаил получил диплом с отличием и приглашен был в аспирантуру. Вечером, когда мы торжественно отмечали, это событие, Михаил объявил о своей помолвке с Валей. И я вместе со всеми кричал «горько».

Такова судьба удивительного «простейшего» микроорганизма — Брэдиины ротула. Рожденная в Евроазиатском палеозойском океане, она пролежала никому неведомой 300 миллионов лет. И вот пришли люди, изучили ее, взяли в качестве прообраза все, что было найдено природой в те далекие времена, и создали новый корабль — покоритель величайших океанских глубин.

Я закончил чтение рукописи с острым чувством неудовлетворенности. Автор, как часто бывает, закончил рассказ на самом интересном месте. Где же этот чудо-корабль? Почему о нем ничего не слышно? Ведь будь «Брэдииноскаф» действительно построен, о нем говорили бы по радио, писали в газетах, может быть, дали бы телерепортаж из подводного мира.

Затем, как конструкторы сумели при современном уровне развития техники решить такие сложные проблемы, как питание корабля энергией с помощью термоэлементов, надстройка и укрепление корпуса корабля под водой, изменение его формы в зависимости от характера дна?

В конце концов, работал наш студент в этом студенческом ОКБ или не работал? Реальность это или просто фантастика?

Такой корабль совершенно необходим для науки и практики. Мы до сих пор очень робко проникаем в недра океана, а, проникая, главным образом, только наблюдаем. Но сейчас возникает практическая потребность в освоении подводного мира, в разработке полезных ископаемых, скрытых в глубинах океана. И не только потому, что иссякают богатства материков. Дело в том, что многие ценнейшие химические вещества находятся в морских водах в неизмеримо больших количествах, чем на суше, а это придает океанским месторождениям (как плохо отвечают наши «земные» слова этим новым понятиям!) совершенно новое качество. Дно мирового океана усеяно железо-марганцевыми конкрециями, а в них в тысячу раз больше кобальта, чем в материковых месторождениях. Но добывать эти богатства мы еще не научились.

Колоссальное значение имеет изучение геологического строения дна океанов. Оно поможет понять общие закономерности геологического строения Земли, ее истории, а это исключительно много даст и для геологической практики. Толщина земной коры в океанах в несколько раз меньше, чем на материках. Значит, здесь гораздо легче добраться до мантии — того таинственного вещества, которое лежит под земной корой. Некоторые считают, что именно мантия является источником крупнейших скоплений полезных ископаемых и в самой земной коре.

Американцы уже пробовали бурить океанское Дно С плотов, которые удерживались на поверхности океана с помощью мощных моторов, регулируемых сложнейшей кибернетической установкой. Но ничего не получилось. В одном случае плот был смещен ураганом, в другом — скважина была утеряна при извлечении керна. Попробуйте найти ее на четырехкилометровой глубине!

Другое дело бурить с корабля, который спокойно лежит на дне океана. «Брэдииноскаф» мог бы помочь решить и эту задачу.

В принципе создание такого подводного корабля, конечно, вполне возможно. Изучение природы всегда было отличной школой для ученых, инженеров-конструкторов, исследователей. Сейчас быстро развивается бионика— новая наука, возникшая на стыке биологии, кибернетики и электроники. Она стремится понять, в чем «механизм» живого совершеннее техники, в чем ой надежнее и экономичнее. А устройство Брэдиины ротула на самом деле совершеннее, надежнее и экономичнее, чем известные сейчас конструкции батискафов, и это очень хорошо понял автор записок.

Смущало другое: в записках бывшего студента все получалось слишком просто, а в практике научных исследований успехи всегда приходят в результате труда и напряженных творческих исканий. Природа не любит раскрывать свои секреты. Нетрудно дать описание Брэдиины ротула, но понять физико-химические процессы, определяющие совершенную «конструкцию» форамиферы — очень нелегко, и еще труднее — воспроизвести их в подводном корабле.

Я верю в то, что студенческое ОКБ, в котором под руководством крупнейших ученых работают почти сформировавшиеся специалисты многих направлении, может решать самые сложные проблемы науки и техники. Опыт старших и творческая дерзость молодых — это отличное сочетание. И все же о том, как проходила работа конструкторов, в записках студента сказано очень мало. Впрочем, он сам оговаривается, что «плохо разбирается» в химии полимеров, гидроакустике и других областях, мало связанных с геологией.

Мне захотелось выяснить все эти важные подробности. В отделе кадров я узнал место назначения нашего выпускника и немедленно написал ему письмо с изрядным количеством вопросов.

Ответ пришел недели через две. Признавая, что в записках о многом сказано слишком бегло, молодой геолог писал: «Корабль пока еще не существует, но его рабочие чертежи уже созданы. Проблем было множество, но они носят настолько специальный характер, что писать о них подробно я просто не решился. Если они Вас очень заинтересовали, я могу сообщить фамилии и адреса специалистов. Моя же роль была очень скромной: я помог разобрать чертежи и макет Брэдиины ротула и принял участие в конструировании приспособлений, необходимых для геолого-поисковых работ на дне океана.

Сейчас я работаю в океаногеографической экспедиции, занимаюсь исследованиями геологии морского дна и надеюсь, что скоро „Брэдииноскаф“ придет нам на помощь. Это будет великолепный разведчик океанских глубин, а потом… Потом мы начнем и глубинное бурение, и добычу подводных богатств».

Письмо разъяснило самое главное: значит, «Брэдииноскаф» будет! Ну что ж, очень хорошо. А подробности действительно лучше узнать у специалистов.