Джейн стояла перед сундуком, глядя на одежду, переложенную тонкой бумагой, и недоумевала, как Фей это удалось. Но среди ее вещей не нашлось ни одного черного платья.
Джейн улыбнулась. Как можно на нее сердиться? Фей интуитивно чувствовала, что дни Джейн в Лондоне не должны иметь ничего общего с ее прошлым. Настало время ярких красок, шелка и кружев.
Фрэнсис еще не просыпалась, когда Джейн около семи спустилась вниз. Николас уже встал и был готов начать новый день. От его усталости не осталось и следа. Выглядел он свежим и бодрым.
– Я очень рад, что ты проснулась так рано. Мне предстоит многое тебе показать.
– А твоя сестра?
– Полагаю, она проспит все утро. Потом наверняка пожелает обойти кучу друзей, которые, по словам Чарлза, протоптали к дому слоновью тропу за время ее пребывания в Ирландии.
Джейн не могла придумать причины для отказа, тем более что сама мечтала провести этот день в его обществе.
После завтрака Николас проводил ее в поджидавший их фаэтон и помог взобраться внутрь.
– Для двух ночных сов, как мы, – заметил он с улыбкой, беря в руки хлыст, – выйти из дома в такую рань – настоящий подвиг.
– Куда повезешь меня сегодня?
– Ты задаешь слишком много вопросов. Терпение, моя любовь. – Он нежно тронул ее за колено. – Скоро увидишь.
С грумом на запятках коляска покатила по узким боковым улочкам. Объехав Ковент-Гарден, они вскоре влились в густой транспортный поток Стрэнда, и направились к Темпл-Бар и лондонскому Сити. Кареты и подводы старались вырваться вперед, что было небезопасно для пешеходов. Вскоре Николас свернул в узенький проулок. Видимо, этот район был ему хорошо известен.
Джейн поняла, что это не фешенебельный Лондон, который она знала. Здесь пахло нищетой. Многие дома – остовы, лишенные окон и дверей, казалось, привалились друг к другу в поисках опоры. Некоторые из них уже обрушились.
– Ты так и не сказал, куда мы направляемся!
– Увидишь через несколько минут.
Они повернули и выехали то ли к речке, то ли к каналу, Джейн затруднялась это определить, поскольку вода была какого-то странного цвета, и от нее исходило зловоние. Через речку был перекинут шаткий мостик. С десяток местных обитателей с удивлением останавливались поглазеть на коляску, пока не узнавали возницу.
Со всех сторон неслись крики: «Ату, сэр Николас!», или «Не наш ли это сэр Николас собственной персоной?..», или «Ой, Ник, что-то давненько мы тебя не видели!». Николас помахал рукой и осторожно направил упряжку на другой берег.
– Эти люди знают тебя, – прошептала Джейн с изумлением.
На другом берегу их тоже встретили приветствиями.
– У меня есть дурная привычка здесь болтаться.
Николас остановил фаэтон у брошенного склада из раскрошившегося кирпича и спрыгнул на землю. Оборванцы в лохмотьях проходили мимо, не замедляя шага, в то время как многочисленные уличные сорванцы таращились на них, не скрывая любопытства. У хибар вдоль главной дороги стояли или сидели на корточках мужчины и женщины.
Николас ободряюще улыбнулся ей, и Джейн подумала, что никогда не видела представителя его сословия, который сунул бы нос в район вроде этого, но Николас не проявлял ни страха, ни отвращения. Когда он подал ей руку, приглашая спуститься на землю, Джейн не стала колебаться.
– Ты можешь ходить со мной по этому кварталу без опасения, – сказал Николас, словно прочитав ее мысли.
– Мне совсем не страшно, – с улыбкой произнесла Джейн.
– Еще бы! Знаменитая Эган ничего не боится. И все же крепко держи свою сумочку. – С этими словами он сжал ее Ладонь и снова улыбнулся. – Сейчас объясню, зачем мы сюда поехали, – сказал Николас, увлекая ее в боковую узкую улочку.
С таким же успехом они могли гулять по Сент-Джеймсскому парку. Его присутствие здесь казалось не менее естественным, чем там.
– Ты, вероятно, знаешь, что в Англии многие мои обеспеченные современники, хотя и считают бедность достойной сожаления, полагают, что от нее никуда не деться. Бедные должны трудиться, чтобы крутились колеса машины общества.
– Везде так.
– В самом деле. В то время как трудящаяся беднота является неотъемлемой частью страны, их работу и жизнь никто не ценит. Даже с амвонов мы слышим пафосные заявления, что в своей бедности они сами виноваты. Прегрешения ведут их к нищете, а нищета заставляет выполнять тяжелую работу, лежащую в основе благополучия нас всех.
Джейн промолчала, поскольку сомневалась, что Николас высказал собственное мнение.
– Многие известные члены нашего общества все еще думают, что мы принадлежим к тем или иным классам по воле Божьей. Что эта система создана для порядка. Чтобы были высшие, должны быть низшие. Одни существуют, чтобы служить и подчиняться, другие – чтобы командовать.
– Подобное мышление является основой жестоких репрессий в Ирландии.
– И в других местах тоже. Поэтому я и привез тебя сюда. Хотел показать, что страдают не только в Ирландии, но и здесь, в Лондоне. Аристократы тоже знают, сколько вокруг бедных, нуждающихся в куске хлеба, и реагируют таким же образом.
– Общество предпочитает этого не замечать, – вздохнула Джейн. – Те, кто наверху, полагают, что эти люди годятся лишь на то, чтобы убирать их дома, мести их улицы, пахать их земли, работать на их каменоломнях, служить в их армии и на флоте.
– Но это по крайней мере честная работа.
– И еще удивляются, почему обитатели трущоб бунтуют. Почему бедняки в Ирландии и американских колониях выражают недовольство.
Николас еще крепче сжал ее руку.
– Но не все аристократы столь безжалостны. – Он прервался, чтобы ответить на приветствие покалеченного старика, подпиравшего голые доски дома, после чего продолжил: – Я привез тебя сюда, Джейн, чтобы показать, чем занимаюсь я. Помогая этим людям, в первую очередь молодым и бездомным, я стараюсь искупить свою вину. Разумеется, это несравнимо с тем, что делаешь ты.
Джейн покачала головой:
– Учитывая уровень нищеты в городах, помощь беднякам, в чем бы она ни выражалась, гораздо важнее того, что делала я.
– Но здесь еще уйма работы. Я привез тебя сюда, чтобы ты знала, что, где бы ни жила, где бы ни решила обосноваться, везде есть люди, нуждающиеся в тебе. Не все в этой стране Масгрейвы. Одни стремятся возвыситься и повелевать, другие – делиться тем, что имеют. И еще есть человек, который хочет, чтобы ты всегда была рядом в жизни и любви. Всю оставшуюся жизнь.
Услышав это, Джейн замерла, забыв обо всем на свете. Для нее существовал только Николас. Вдруг кто-то дернул ее за юбку, и Джейн увидела огромные карие глаза маленькой девочки.
– Простите, сэр Николас.
На малышке было рваное грязное платье и черный, видавший виды капор. Джейн заметила, что девочка босая.
– Вы не знаете меня, сэр, но я сестра Бесси.
– Бесси, говоришь?
– Да, сэр. Еще недавно я жила в комнате… правда, это была настоящая дыра, сэр. Но я, Бесси и наш брат жили в комнате неподалеку от «Друри-Лейн». Потом явился этот ирландец со своей потаскухой и выкинул нас вон, сэр.
– Это целая история для такой крохи, мисс… мисс… – Николас опустился на корточки. – Что же, давай знакомиться.
– Меня зовут Салли, сэр. – Она присела в книксене и, засунув под капор длинные рыжеватые волосы, взглянула на Джейн.
– Приятно познакомиться с тобой, мисс Салли. А это мисс Пьюрфой.
– Рада познакомиться с тобой, Салли.
– Я знаю твоего брата? – осведомился Ник.
Она покачала головой:
– Но вы наверняка знаете Бесси, а может, и нет. Она на два года старше меня, и прошлой зимой, когда нас выкинул этот паразит, вы нашли ее и отвели в один из ваших домов… возле рынка.
– Почему же ты не пошла с ней?
– Я испугалась, сэр… Убежала и спряталась. Но теперь я не боюсь. Вы помните ее?
– Уверен, что вспомню, как только увижу.
– Прошлым летом мы с Бесси продавали водяной кресс.
– В самом деле? – поинтересовалась Джейн.
– Да, мисс. Продавали. «Четыре пучка за пенни!» Матушка учила нас шитью и вязанию, когда мы были маленькими. Еще я ходила в школу. Но была там недолго и уже все позабыла. Это было очень давно. Ведь мама умерла несколько лет назад, брат в прошлом месяце слинял, и мне пришлось съехать отсюда…
Она сделала неопределенный жест в сторону темного проулка.
– Где же ты теперь живешь, Салли? – спросил Николас ласково.
Она уставилась на свои босые ноги.
– Пока на улице, сэр. Я не голодаю. Работаю у одной женщины. С утра до одиннадцати ночи по субботам. От меня только требуется снимать нагар со свеч и ворошить угли в камине. Они иудеи, сэр, и воскресенье у них в субботу, тогда они не хотят ни к чему притрагиваться. Они дают мне все необходимое и пенни в придачу. – Девочка переминалась с ноги на ногу. – Но скоро зима, жить мне негде, и я скучаю по Бесси.
– Тогда тебе нужно поселиться в том же доме, где Бесси.
Взяв с собой Салли, они вернулись к коляске. Бесси не оказалось в доме «у рынка». Джейн объехала несколько домов, созданных, как она узнала, Николасом специально для уличных беспризорников. Лишь около полудня им удалось найти Бесси и отдать Салли под опеку людей, готовых о ней позаботиться.
В дом Николаса на Лестер-сквер они вернулись после двенадцати. Фрэнсис, как им сообщили, пошла в гости к своей подруге Элизабет и просила не ждать ее к обеду.
– Спасибо за сегодняшний день, – поблагодарила Джейн Николаса.
К их возвращению Николас получил много писем.
– Мне нужно просмотреть кое-какую корреспонденцию, – сказал он. – Отдохни немного, а потом встретимся. Я буду в библиотеке.
Кивнув, Джейн отправилась к себе. Эта черта Николаса, филантропия, открыла ей глаза на его характер. Только сейчас она смогла его по-настоящему понять. Как и сама она, Николас являл обществу лишь одну сторону своей натуры. Неисправимый повеса, азартный, независимый, беспечный эгоист. Откровенный и высокомерный, он открыто презирал систему, диктующую ему правила, по которым следует жить. Его щедрость была адресована конкретным людям, нуждающимся в его помощи, и не имела ничего общего с модной филантропией общества.
От людей, с которыми встречалась сегодня, Джейн узнала, что Николас основал в Лондоне около дюжины приютов для детей.
Джейн любила Николаса, восхищалась им и не могла дождаться, когда скажет ему об этом.
Через час, надевая желтое платье, Джейн снова удивилась, как умудрилась Фей сшить для нее новый гардероб. Прежде чем спуститься вниз, Джейн взглянула на себя в зеркало. Из всего содержимого сундука этот наряд был наименее консервативным. Вспомнив, как в Ирландии занималась с Николасом любовью, Джейн ощутила трепет.
Нет смысла отрицать. Она любит его. Уважает. Хочет.
Вчерашние визиты, похоже, принесли плоды. Полученные им с утра письма воодушевляли. Запечатав последний из ответов, Николас протянул конверты управляющему:
– Пусть их доставят сегодня же, Чарлз.
– Я позабочусь, чтобы все было исполнено, сэр, – заверил его управляющий. – Как вы утром покатались с мисс Пьюрфой?
– Замечательно, – ответил Николас, приводя в порядок бумаги на столе.
– Надеюсь, вы не слишком ее утомили?
– Вовсе нет.
– Джек говорит, вы пропустили большинство знаменитых достопримечательностей нашего города.
Шутливый тон управляющего заставил Николаса вскинуть брови.
– Мисс Пьюрфой уже видела всю эту чепуху. Ей понравилась наша маленькая экскурсия. Можешь доложить обо всем миссис Ханнаган.
– Она будет довольна, хотя, бьюсь об заклад, ей уже все известно. Мы все считаем мисс Пьюрфой душкой, сэр. И подумали, что надо бы вам об этом сказать.
– Благодарю, Чарлз. Я говорил, что эти письма нужно отправить сегодня?
– Да, сэр.
Не успел управляющий выйти из комнаты, как пришла Джейн.
– Я не помешаю? – спросила она.
– Нет. Я почти закончил. – Николас обогнул стол. – Как отдохнула? Пришла в себя после нашего путешествия?
– Я была слишком взволнована, чтобы спать. И имела глупость сказать об этом миссис Ханнаган. Милая женщина едва не вызвала доктора, чтобы пустить мне кровь. Хорошо, что пришел Чарлз и успокоил ее.
– Эти двое стоят друг друга. Они много лет со мной и бывают очень забавны. – Оценивающим взглядом Николас окинул ее платье. – Миссис Ханнаган с легкостью заводится, но Чарлза в юности слишком часто били по голове, так что его не проймешь.
– Били по голове?
– Он был боксером. К тому же очень хорошим. Пока один проныра не выбил ему левый глаз.
– Тогда ты и взял его к себе на службу?
– Пришлось. Продолжай он заниматься боксом, его убили бы.
Николас приблизился к Джейн, продолжавшей стоять в дверях.
– Но мне бы не хотелось сейчас говорить о Чарлзе.
– А чего бы вам сейчас хотелось, сэр?
Николас поднес ее руки к губам, потом спросил:
– На чем мы прервали нашу утреннюю беседу?
– Мне что-то не хочется разговаривать.
Он ощутил прилив желания.
– Тогда чем бы вы хотели заняться, мисс?
Джейн привлекла его к себе и коснулась губами его губ.
– Вот чем.
Она повторила поцелуй, на этот раз с большей пылкостью, и прижалась к нему всем телом. Она была женщина-огонь, которой он никак не мог насладиться. Терзая ее губы своими, он властно ласкал ее спину, грудь, ягодицы.
– Я хочу тебя, Джейн! Господи, как же я истосковался по тебе!
– Я тоже по тебе скучала.
Он приник губами к ее шее. Ее руки забрались ему под сюртук. Его пальцы нащупали шнуровку платья.
– Пойдем наверх.
– Нет. Здесь.
Джейн увлекла его к за собой к ближайшему стулу. Отправив на пол сюртук и расстегнув ширинку, Николас сел на стул. Джейн подняла юбки, Николас усадил ее к себе на колени и вошел в нее, поскольку его жезл был в полной боевой готовности.
– Ты само совершенство, – прошептал Николас и, стянув с плеч Джейн платье, освободил ее грудь.
Стоило ему коснуться языком соска, как Джейн затаила дыхание и не сдержала стона, когда он обхватил его губами.
Не переставая вращать бедрами, Джейн зарылась пальцами в его волосы и передвинула его голову к своей другой груди.
Его оседлала настоящая богиня, и выдержка изменила ему.
Они взлетели на вершину блаженства одновременно, а когда спустились с нее, не спешили разомкнуть объятия.
Платье Джейн было в беспорядке, рубашка Николаса наполовину расстегнута. Она все еще прижималась щекой к его плечу.
– Это был самый приятный сюрприз, – прошептал он, дыша в ее волосы, когда обрел дар речи.
Тихий смех в ответ заставил его улыбнуться.
– Не могу поверить, что соблазнила тебя, – ответила Джейн.
– Хочешь присвоить заслугу себе? – пошутил Николас. – Не желаешь признавать, что я ловко все рассчитал?
В этот момент раздался тихий стук в дверь. Джейн запаниковала и попыталась вскочить с колен Николаса.
– Один момент, Чарлз, – сказал Николас, расплывшись в улыбке, и, натянув штаны, хотел одернуть на Джейн платье. – Бедный дьявол будет в шоке.
Тут дверь приоткрылась, и в образовавшемся проеме появилось лицо Клары.