Бунтарка. Берег страсти

Жениха отправляют подальше от дома

Летними днями Онорина де Шерси любила провести часок-другой в своей комнате: так она могла почитать, вздремнуть или заняться корреспонденцией, ибо постоянно и обстоятельно писала в Париж своей ближайшей подруге. Однако сегодня ее прервали дважды. Сначала к ней пришла Вивиан, которая отняла у нее полчаса бессвязной болтовней и все время ерзала, а заметив, что в саду появился Виктор де Луни, бросилась к нему. Потом, спустя короткое время, Жюль попросил принять его.

Войдя, он сел и тут же заговорил:

— Моя надоедливая племянница гуляет с юным де Луни недалеко от дома. Мне не хочется, чтобы сложилось впечатление, будто мы совещаемся наедине и строим против нее заговор, но есть нечто, о чем ты должна узнать немедленно.

— Силы небесные, что же это?

— Виктор де Луни попросил руки мадемуазель де Шерси. Меня об этом заранее почти предупредили, но я не был уверен, что такое предложение будет сделано: она огорошила меня этой новостью в первую встречу, и я почти не сомневался, что это скорее ее идея, а не молодого человека. И я бы многое дал, чтобы узнать, как она подбила его на это — может, опустилась перед ним на одно колено? Мне хотелось задать этот вопрос самому Виктору, но он и так чувствовал себя не в своей тарелке.

— Он просил ее руки? Сегодня? Вивиан ни словом не обмолвилась мне об этом!

— Сначала мы говорили о военных делах — думаю, тебе известно, что он весьма интересуется ими. Он ведь способный молодой человек, не так ли? Мне нравятся его манеры — он говорит откровенно, но сдержанно. Во всяком случае, мы разговорились, но тут он вспомнил о цели своего визита и заявил, что намерен жениться на мадемуазель де Шерси. Я поинтересовался, известно ли это самой мадемуазель, и он ответил утвердительно, что, конечно, для меня не было новостью. Я спросил, поддерживает ли его отец этот брак, и он снова ответил утвердительно, но не без некоторого колебания. Поэтому я сказал, что готов обсудить это предложение с маркизом де Луни, и пыл молодого человека немного угас. Вскоре я выжал из него правду: на самом деле дома он об этом еще не говорил. Должно быть, думал, что я тут же ухвачусь за его предложение, а затем уговорю его отца, но это отнюдь не входит в мои намерения.

— О боже! Я и не догадывалась, что он ее так любит. И она его. Они оба ужасно расстроятся.

— Но это еще не все. Я расспросил его о девушке. Он любит ее, поклоняется ей, но могу спорить, это поклонение не влюбленного, а друга, к тому же очень верного. Поэтому я заявил, что она еще слишком юна для замужества. Я согласился, что в мире множество женщин стали женами и в более юном возрасте, но обратил его внимание на то, сколь безбедную жизнь вела Вивиан и как она неопытна во многих отношениях. Кто бы ни просил ее руки в ближайшем будущем, я посчитаю своим долгом отказать ему.

— И как Виктор повел себя?

— Могу поклясться, что он почувствовал большое облегчение. По-моему, он совсем не готов к браку, правда, спустя мгновение он выглядел довольно удрученным, думаю, главным образом из-за нее. Я попросил Виктора не пересказывать племяннице содержание нашей беседы, а просто сказать, что я отказал.

— Бедный молодой человек, с ним так сурово обошлись.

— Тут я с тобой вполне согласен! Поэтому я дал ему совет: «Можете сказать, что вы изложили свое предложение должным образом и убедительно, но я остался непреклонен. Вы сможете и впредь дружить с ней — вас всегда будут рады видеть в Мирандоле. И не будет никакой необходимости говорить об этом с вашим отцом». Тогда он пожал мне руку с такой благодарностью, будто я дал свое согласие на брак! Сейчас он гуляет вместе с ней по парку и, надеюсь, убеждает ее, что эта тема закрыта.

— Конечно же, пока Вивиан живет в Мирандоле, ей не с кем сравнить Виктора, — задумчиво сказала Онорина. — Неудивительно, что молодым людям пришла в голову такая мысль. Что же касается этого брака, половина округи предсказывает его уже много лет.

— Ты уверена, что Луни придерживаются такого же мнения? Взглянем на это с точки зрения Кларенс де Луни: несмотря на дружественные отношения наших домов, моя племянница не является лучшей партией для их сына. Молодой человек не получит Мирандолу — Вивиан принесет ему лишь приданое, которое значительно, но не умопомрачительно. У нашей семьи нет связей при дворе или в других влиятельных парижских кругах. Вряд ли Луни станет содействовать этому браку. Ты слышала хоть намек на это от моего покойного брата, маркиза или его жены?

— Нет, ничего, — ответила Онорина.

Жюль встал.

— Думаю, тема закрыта, и ее не стоит больше поднимать, если только маркиз де Луни сам не затронет ее в разговоре со мной. Но весьма сомневаюсь, что он это сделает. — Онорина промолчала, и, выдержав паузу, он с сомнением в голосе спросил: — Тебя что-то смущает?

Она задумчиво посмотрела на него, не зная, имеют ли ее слова для него вообще какое-либо значение, или же она сейчас стала всего лишь буфером между ним и Вивиан. Но в его зеленых глазах нельзя было найти ответа.

— Должна сказать тебе, племянник, что я очень люблю твою подопечную. И если ты примешь решение, которое, по моему мнению, не будет отвечать ее интересам, то знай, что я так и скажу тебе об этом.

Жюль шагнул к ней.

— Онорина, если тебе угодно, можешь осыпать меня своими упреками каждый день, ничто не умалит моей благодарности за то, что ты находишься здесь. Те же видишь, как Вивиан ведет себя: без тебя я бы понятия не имел, как иметь с ней дело. Ее манеры достойны сожаления, ее ответы подобны удару хлыста. Она не склонна допустить, чтобы ею руководил мужчина. Уверен, при жизни Роберта дело обстояло совсем наоборот.

— Это верно. Она привыкла руководить, а не подчиняться. Однако она терпеливая и добрая хозяйка. Слуги очень дружны с ней, но не злоупотребляют этим. Экономка и мажордом в ней души не чают, остальные тоже угождают ей, кто как может.

— Да, я заметил это. Даже выразить не могу, сколь ее сходство с Робертом поражает меня. Внешность, открытая душа, все приятные качества — последние, правда, незаметны, когда я бываю рядом. Я надеялся увидеть совсем иное сходство, но обманулся в своих ожиданиях. — Он подошел к окну и выглянул в него, будто хотел увидеть удрученных молодых людей, гуляющих где-то рядом. — Ругай меня как хочешь, но не отказывай в своей помощи.

— Очень хорошо, племянник. Ты поступил правильно, не дав согласия. Я никогда не слышала, чтобы предложения делались столь безрассудно. Есть много путей, как заключить брачный союз между двумя семействами, но этот уж точно никуда не годится! Если Виктор де Луни подходит к этому со всей серьезностью, то мы скоро узнаем мнение его родителей. Затем я поговорю об этом с Вивиан. В ином случае я воздержусь от этой темы. Она воспримет мои редкие комментарии относительно ее поведения как нравоучения.

Он мрачно улыбнулся:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Спасибо. Ты ободрила меня. Сегодня за ужином я, не дрогнув, смогу посмотреть ей в лицо. Но предупреждаю, ужин не будет веселым.

Жюль поклонился и вышел. Онорина взяла перо, но спустя некоторое время, вздохнув, снова положила его. Мало утешения писать письма, когда на горизонте маячит семейный конфликт.

Вивиан вернулась в шато только на закате, когда Виктор без особой охоты распрощался с ней у конюшни. Они пришли сюда после прогулки по парку, безуспешно пытаясь решить, как поправить дело после оглушительного поражения, которое им нанес дядя.

Она молча слушала, пока он рассказывал о разговоре с Жюлем де Шерси, и подобная сдержанность была ей столь несвойственна, что Виктор вдвойне расстроился и не находил себе места. Девушка видела, что он боится, как бы она не расплакалась, а дело было близко к этому. Она сразу угадала, что Виктора унизил отказ, ибо он положительно отозвался о графе лишь в одном отношении — тот во время их разговора оставался вежливым и вел себя по-джентльменски.

— Он таков, — тихо произнесла Вивиан. — Он никогда не выходит из себя, ибо никто не мешает ему поступать так, как ему хочется. Он не такой, как мы, у него нет чувств, которые можно было бы раздавить или ранить. Он руководствуется голым расчетом. Тебе не пришло в голову, почему он не желает, чтобы я выходила замуж? Подозреваю, что это не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к тебе. Все дело тут в деньгах. Если я выйду замуж, он будет обязан выплатить всю сумму моего приданого и моей доли наследства. А ему не хочется расставаться с такой суммой. Все очень просто.

— Вивиан, ты точно уверена, что дело обстоит именно так? Ты ведь его мало знаешь. Когда мы говорили об Америке, я был поражен, узнав, что у него есть идеалы и сила воли отстаивать их.

— Дядя выбрал стезю военного и изо всех сил старался добиться успеха. Я не вижу альтруизма в том, что он сказал, к тому же он сразу отмахнулся от твоей мысли о бескорыстии.

— Он лишь хотел, чтобы я разглядел практичную сторону войны.

— Он практичен, это точно. Надо отдать ему должное. Особенно во всем, что касается Мирандолы. Теперь это имение в его власти. Но ему придется слушать, если с ним будет говорить твой отец: ему не хватит наглости оскорбить маркиза де Луни заявлением, что ты недостоин вести меня под венец!

Однако Вивиан поняла, что в этом вопросе Виктор проявляет странную нерешительность. Он был единственным ребенком и очень любил своих родителей, за что ему воздавалось сторицей. Он редко жаловался на то, что ему не позволяют что-либо. Так что Вивиан впервые пришла в голову мысль, что он всецело в руках отца, как и она во власти дяди.

Когда оба оказались у конюшни и Виктор собрался уезжать, девушка не хотела отпускать его. Стоя рядом с ней, он пробормотал:

— Вивиан, одному Богу известно, как я расстроен.

Выпустив из рук вожжи, она повернулась к нему:

— Знаю. В том-то все и дело — я знаю, что ты сделал все возможное. И чувствую себя такой беспомощной! Как тяжело, когда у тебя отнимают независимость! Как же я вынесу это?

Она прикусила губу, закрыла глаза и с трудом сдерживала слезы. Одной рукой он обвил ее талию, а другой прижал ее голову к своему плечу.

— Не надо, — сказал Виктор, обдав горячим дыханием ее щеку. Он нежно держал ее, словно оберегая от напастей. — Боже, только не плачь. Я этого не вынесу. В Луни я сделаю все возможное, ты не должна терять надежду. Завтра я вернусь. Не падай духом, мы что-нибудь придумаем.

Когда он уехал, это мимолетное объятие оставило в ее сознании странное ощущение. Казалось, будто она теперь дышит и ходит по-другому. Нежность Виктора и ее руки, обвившие в ответ его сухощавое, крепкое тело, не только укрепили ее во мнении, что они созданы друг для друга, но и поведали, что она мало знает этого молодого человека, хотя думала, что ей о нем известно все. Они всегда вели себя так, будто принадлежали одной семье, однако он относился к ней скорее как друг, нежели брат. Первое объятие вызвало смятение в душе девушки, и оно не покидало ее, когда она в тот вечер спускалась вниз к ужину.

Как и прежде, опекун ждал внизу у лестницы. Вивиан твердо встретила его взгляд, убеждая себя в том, что у нее с Виктором есть тайны, которые даже ему своей назойливостью не выведать.

Жюль уже проводил Онорину к столу, и стоило только Вивиан поймать взгляд тети, как она поняла, что та в курсе, что произошло сегодня днем. Но девушка не собиралась поддерживать вежливый разговор после того, как ей нанесли такой удар. Однако ей было невыносимо сидеть молча, пока родственники обсуждали те изменения, которые произойдут в Мирандоле и поблизости в следующие несколько недель. Наконец, когда слуги убрали со стола тарелки главного блюда, Вивиан не выдержала:

— Меня удивляет, месье, что вы так спокойно разговариваете в моем присутствии о разных пустяках, после того как совсем недавно разрушили все мои надежды.

Жюль вздрогнул, затем в его зеленых глазах вспыхнул гнев, какого она раньше не замечала. Он выдержал паузу, положил салфетку на скатерть, и когда снова поднял глаза, они почти ничего не выражали.

— Скажите, почему вам так не терпится выйти замуж за Виктора де Луни?

Она тут же ответила:

— Потому что мы созданы друг для друга.

— Объясните, что вы имеете в виду.

— Мы выросли вместе. Мы любим одни и те же вещи.

— Например?

Она неуверенно посмотрела на тетю, которая с тем же любопытством ждала ее ответа. Какой смысл спрашивать о столь очевидных истинах?

— Ну, мы оба любим охоту. По крайней мере, он довольно часто охотится, и я тоже. Мы оба любим лошадей. Я читаю, музицирую, а он любит слушать, когда я играю. Нам нравится бывать вместе. Месье, когда вы поживете и познакомитесь с соседями, то поймете: всем известно, как превосходно мы ладим с месье де Луни.

— Моя дорогая, мы знаем, как вы любите друг друга, — ласково сказала Онорина.

— Это правда!

— И что дальше? — настойчиво спросил дядя.

Она растерялась, покраснела и торопливо ответила:

— Вы хотите узнать, говорим ли мы друг другу глупости, срывает ли он розы и бросает к моим ногам? Нет, мне бы это не понравилось. Это глупо!

— Я ничего такого не имею в виду, меня всего лишь интересуют ваши чувства. А из того, что вы сказали или, точнее, не сказали, я понимаю, что эти чувства не очень глубоки.

У нее задрожали губы и глаза увлажнились. Кто он такой: верховный судья и жюри ее сокровенных чувств и поведения?

— Мои чувства вас совершенно не интересуют! Вам все равно, вам безразлично, что я несчастлива.

— Скажем просто: я как ваш опекун не могу одобрить этот брак. И предпочел бы больше это не обсуждать.

Тут Вивиан удивила их и себя, разразившись слезами. Не владея собой, она выбежала из столовой.

На следующий день Виктор не пришел. Зато половина мужской части округи явилась засвидетельствовать Жюлю свое почтение. Через пару недель, когда граф де Мирандола нанесет им ответные визиты, те будут тут как тут вместе с женами, и тогда не уйти от нескончаемого потока приглашений.

Вивиан принимала гостей вместе с дядей. Оба разговаривали друг с другом только в случае необходимости, однако следили за тем, чтобы их натянутые отношения не были заметны гостям. Жюль легко справлялся с обязанностями хозяина и был в совершенстве знаком с той манерой разговаривать, к которой привыкли их соседи. Это удивило Вивиан, и она неохотно признала про себя, что и здесь он чувствует себя как в родной стихии. К тому же с некоторыми из гостей он был давно знаком. Она почувствовала облегчение, убедившись, что если ей перед глазами всей провинции и суждено уступить место хозяйки Мирандолы, то никто, по крайней мере, не будет с сожалением говорить, что она оказалась в руках глупого человека.

Вивиан почему-то показалось, что все интересные люди пришли утром, а скучные — днем. Однажды, когда они на мгновение остались одни, она догадалась, что он чувствует то же самое. Едва Жюль успел с приглушенным стоном опуститься в кресле у окна, как мажордом появился в дверях и произнес:

— Мадемуазель, монсеньор, подъехала карета месье де Тремена. Мне провести его прямо сюда?

Она услышала, как ее дядя пробормотал нечто вроде ругательства, затем сдержанно кивнул мажордому, который тут же удалился.

— Тремен? Неужели он все еще здесь? Я живо помню его, скучный, старый… — Он тяжело встал, печально взглянул на нее и сказал: — Если вам столь же скучно, сколь и мне, прошу, не считайте, что вы обязаны оставаться. Вы уже и так сделали больше, чем вам положено. Возможно, вы предпочтете зайти к Онорине — она хочет показать вам некоторые письма.

— Из Парижа? Тогда я обязательно зайду к ней.

— Лучше поднимитесь по служебной лестнице, иначе в коридоре столкнетесь с Тременом. И тогда он будет кружиться словно волчок — никогда не встречал человека, столь похожего на шар.

Быстро выскользнув из зала, Вивиан улыбнулась этой удачной характеристике и, быстро поднявшись по лестнице, направилась к крылу, где находились жилые комнаты. Ей так хотелось получить весточку от своей подруги Луизы де Биянкур, которая обычно вкладывала письма в пакеты, присылаемые Онорине ее матерью! Юные особы дружили с тех времен, как учились в монастырской школе, и регулярно переписывались, а это означало, что Вивиан постоянно держала Луизу в курсе событий, происходивших в Мирандоле. Она еще не могла ждать ответа на свои откровенные послания, но любое письмо из Парижа станет радостным событием в этот и так безрадостный день.

Онорина действительно держала письмо в руке, когда вошла Вивиан, и девушка сказала:

— Я была занята гостями и не видела почты. Мадам, мне что-нибудь пришло?

— Сегодня почты не было. Садись, дитя. Давай поговорим. Это послание не из Парижа, а от маркизы де Луни.

Вивиан нерешительно села, не спуская глаз с лица тети. Ее охватило отчаяние, но она с деланым спокойствием спросила:

— Вы скажете мне, о чем в нем говорится?

— Мне бы хотелось показать его тебе, чтобы ты убедилась, с какой добротой она пишет о тебе. Но она не дала мне права показывать свое послание кому бы то ни было. — Онорина положила письмо на стол и пристальнее взглянула на Вивиан. — Я благодарна маркизе за то, что она сделала этот вопрос предметом дружеского обсуждения между женщинами, вместо того чтобы позволить мужчинам поднимать большой шум. Я крайне рада, что мы избавлены от этого, и ты тоже должна быть этим довольна. В ее письме говорится, что они с маркизом разрешили сыну провести длительное время в Париже. — Она сделала вид, что не заметила испуга племянницы, и продолжила: — Он остановится дома у маркиза Лафайета, то есть будет жить вместе с герцогом и герцогиней де Ноай д’Айен, с тестем и тещей.

Вивиан тихо, сдержанно произнесла:

— Его отсылают подальше от меня.

— Думаю, ты знаешь, что он все время просил родителей отпустить его в Париж. Родители были готовы отпустить его только в том случае, если он займется учебой: например, будет изучать право. Однако теперь…

— Если серьезно, вы можете представить, чтобы он изучал право? Он всегда хотел поступить в военный коллеж.

— Его мать против этого, и я поддерживаю ее. В любом случае, они разрешили ему ехать безо всяких подобного рода условий. Он уезжает завтра, а утром придет попрощаться с нами.

Вивиан встала и начала расхаживать по комнате.

— Что могло случиться в Луни? Видно, им хочется сделать его жизнь столь же несносной, как и мою.

— Не преувеличивай. Между ним и родителями возникли разногласия. Как и твой дядя, они считают, что вам обоим еще слишком рано вступать в брак. Вивиан, перестань ходить туда-сюда, сделай любезность и посмотри на меня. Я сказала «слишком рано». Это не означает, что вопрос о браке не будет поднят еще раз. Дело просто в том, что в настоящее время ты должна четко понять — поспешный союз между Луни и Мирандолой неприемлем для обоих семейств. Я не могу сказать тебе, что именно об этом думают в Луни, — маркиза весьма предусмотрительно не затрагивает этот вопрос. В ее письме нет ни единого нелестного слова о тебе, что весьма удивительно, если…

— Я бы так не сказала! Это нетерпимо, что наши судьбы решаются между ужином и завтраком!

— Я говорю, что это удивительно, если иметь в виду письмо, которое ты столь бестактно позавчера отправила месье де Луни. — Вивиан снова села. — Боюсь, оно тебе навредило. Одно дело дружить с безупречным молодым человеком. И совсем другое — тайно посылать ему письмо, равнозначное предложению заключить брак. Выслушай меня! Если ты желаешь, чтобы его родители считали тебя зрелой женщиной, которая, став женой, будет предметом гордости их сына, пора браться за ум.

Вивиан пришла в ужас. Она не могла представить, чтобы Виктор по собственной воле показал ее записку своей матери. Его отец, должно быть, заподозрил что-то, поскольку записку вручили сыну при нем, и потребовал показать ее. Вивиан стало стыдно, что ее поймали на такой нескромности — теперь она казалась подростком, плетущим тайные заговоры. Спустя мгновение она спросила:

— Вы должны показать дяде послание маркизы? Или посвящать его в подробности?

Тетя несколько секунд держала ее в напряженном ожидании, затем сказала:

— Нет. На эту тему сказано уже достаточно. — Вивиан встала, чтобы уйти, но тетя опередила ее: — Я хочу, чтобы ты заверила меня в том, что завтра будешь вести себя, как подобает даме, и хотя бы сделаешь вид, будто гордо смирилась со случившимся. Я могу на это рассчитывать?

Уже стоя у двери, Вивиан обернулась и пробормотала:

— Да, мадам.

Стальной блеск в глазах тетушки исчез, и голос стал мягче:

— Разумеется, чувства — твое собственное дело. Я уважаю твою личную жизнь, но если тебе захочется поделиться со мной своими сокровенными мыслями, пожалуйста, не стесняйся.

— Мои чувства? Мне дали ясно понять, что они недостойны внимания. Извините, мадам.

Вивиан вышла.

Следующим утром все стали свидетелями появления трех лошадей. Граф де Мирандола выбрал их в конюшнях Дурдена во время отъезда из Парижа, и их доставляли на юг поэтапно, чтобы они прибыли в Мирандолу в самом лучшем виде.

Вивиан случайно оказалась в сбруйной, когда прибыли эти лошади, и увидела, что Жюль вышел во двор поприветствовать конюхов и взглянуть на свое приобретение. Вивиан стояла в дверях и наблюдала за мужчинами и лошадьми. Дядя тщательно осмотрел каждое животное: проводил руками по груди и ногам, затем вставал перед ним, заглядывал в глаза, положив обе руки на шею и нежно разговаривая. Она впервые увидела его нежную и искреннюю улыбку.

Жюль знал, что девушка рядом, но не взглянул в ее сторону. Напрасно было надеяться, что она когда-либо сможет сделать его таким же несчастным, как она сама, но если ее присутствие нарушит его покой, она испытает определенное удовольствие.

Наконец Вивиан подошла к дяде, и тот спросил:

— Мадемуазель, что вы думаете об этих животных?

— Они кажутся очень красивыми и сильными. Если глаза меня не обманывают, то их здесь три. Вы собираетесь скакать верхом не переставая всю жизнь?

Но его трудно было вывести из себя, и он спокойно ответил:

— Уверяю вас, они стоили огромных денег; я не собирался покупать третью лошадь, но никак не мог решиться, какой отдать предпочтение в качестве запасной — чалой или серой. В то время я не знал ваших вкусов, но мне пришло в голову, что вы сами захотите испытать серую. Если я правильно угадал, то она всегда в вашем распоряжении.

Вивиан этого не ожидала и спустя некоторое время сказала тоном, который придал ее ответу отрицательный оттенок:

— Спасибо.

Он снова никак не отреагировал, если не считать едва заметной улыбки, которой не было видно, когда он повернулся к конюхам, стоявшим вокруг, и велел им отвести лошадей в конюшню. Провожая их, он похлопал большого скакуна по крупу и исчез в доме, оставив Вивиан недовольной и им и собой.

В этот момент во двор ввели лошадь Виктора, и Вивиан устремилась к шато. Выйдя на дорожку, окаймленную тополями, она увидела своего друга. Он широко шагал ей навстречу, и она вдруг подумала, что он нашел, как избавить их от всех невзгод.

Но когда их руки соприкоснулись, он сказал:

— Мне не удалось уговорить родителей. Они неохотно разрешили мне попрощаться с тобой, однако я настоял на своем.

— Я никогда не прошу им этого. И своему опекуну тоже.

— Только не подумай, что мои родители настроены против тебя. Во всем виноват я. Они рассердились на меня за то, что я все взял в свои руки. Они во что бы то ни стало сами хотят выбрать мне невесту, но только тогда, когда посчитают нужным. Нам надо подождать, пока они не придут в себя. Больше нам ничего не остается.

Виктор взглянул на девушку с такой нежностью и тревогой, что ей стало его жаль.

— Я тоже виновата, мне не следовало посылать тебе это письмо. Когда ты будешь в Париже, мы будем вести себя осторожнее.

Он вздрогнул и выпустил ее руку.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Виктор, мне невыносимо оставаться здесь и в то же время потерять тебя! Я кое-что придумала: когда ты приедешь в Париж, тебе надо будет обязательно познакомиться с Биянкурами. Мадам де Биянкур и моя тетя — добрые приятельницы, а ее дочь Луиза — моя самая близкая подруга. Она тебе понравится. Наедине с ней я могу говорить о политике в Версале или войне в Америке сколько душе угодно. Еще в монастырской школе она никому не позволяла придираться ко мне за мои смелые идеи. Я знаю, она станет нашей союзницей. Мы переписываемся все время, и ей не составит никакого труда передавать тебе мои письма и получать твои. Они будут курсировать туда и обратно в пакетах, которые мы посылаем друг дружке, и никто ни о чем не догадается.

Он нахмурился и сухо поинтересовался:

— Тебе не кажется, что всем бросится в глаза, если я поеду к Биянкурам и навяжусь им в друзья?

— Боже мой, мы будем действовать тоньше! Я уже попросила тетю рекомендовать тебя месье и мадам де Биянкур и получить разрешение нанести им визит. Я особо подчеркнула, что в Париже у тебя очень мало знакомых и тебе будет одиноко. В душе тетя питает к нам нежные чувства и выполнит мою просьбу.

Виктор на мгновение задумался, затем его лицо немного просветлело. Дойдя до моста, он остановился, прислонился к перилам и взглянул на речку.

— Мне очень захочется получать от тебя письма и делиться с тобой парижскими новостями. Ничего страшного, если мы нарушим принятые правила. Если мои родители не хотят, чтобы я встречался с тобой, то они будут виноваты в том, что нам придется переписываться тайком. — Он взглянул на Вивиан. — Я смогу рассказывать тебе о планах Лафайета. Еще я хочу познакомиться с американскими комиссарами, так что ты станешь самой информированной женщиной в наиболее важных мировых вопросах.

Виктор казался таким довольным, что Вивиан на мгновение подумала, будто он отправляется в Париж с большей радостью, чем хочет признать. Но в его привязанности к ней не было сомнений. Об этом говорили его ярко блестевшие карие смеющиеся глаза.

Она заглянула в них, и ее лицо озарилось ответной улыбкой.

— До тех пор пока ты будешь писать, надежда не покинет меня.

Ободряя Вивиан, она взял ее за руки, она подалась к нему, и он пробормотал:

— Все это глупости, им не удастся разлучить нас. У них ничего не получится.

Его губы нежно прильнули к ее устам, и они обнялись. Поцелуй, хотя и жаркий, получился робким, но он потряс Вивиан, на мгновение будто яркий свет засиял в ее глазах, и она уже не видела ничего вокруг. Что-то вроде трепета и страха нахлынуло на нее, и ей почудилось, будто они оказались в царстве, откуда невозможно вернуться назад. Затем, вероятно, обеспокоенный тем, что их могут застать врасплох во время первого тайного поцелуя, Виктор отпустил ее, и они отстранились друг от друга. Спустя мгновение оба, робко улыбаясь, рука об руку вернулись в шато.