Флэшбэк: роман / Д. Симмонс ; пер. Г. Крылов. — М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2012.
Страна развалилась. Страна распалась.
В День-Когда-Наступил-Крах США прекратили существование в привычной нам форме — их постиг жестокий экономический кризис. На тысячи процентов выросла инфляция, производство деградировало, от страны отпали семь с половиной штатов, включая Техас и Нью-Мексико. Страна обнищала и заполнилась ордами буйствующих нищих, бандитов и террористов. Та же участь постигла и Китай, где началась гражданская война. Израиль с шестимиллионным населением был уничтожен ядерными ракетами Сирии и Ирана. Место былых великих держав заняли Япония с возродившимся строем средневековых кланов и новый геополитический игрок, объединение стран Ближнего и Среднего Востока — Всемирный Халифат. Он фактически колонизировал Европу, захватил Канаду и подчинил себе большинство остатков Америки. Но дальнейшая его культурная экспансия в США затруднена противодействием Японии и испаноязычных мигрантов, которые фактически стали в южных штатах главной национальной силой. Только Россия еще держится в этом вражеском кольце благодаря власти бессменного царя Владимира Путина.
Как вы уже догадались, это сюжет фантастической книги, а конкретно — романа плодовитого американского писателя Дэна Симмонса «Флэшбэк», написанного в 2011 г. и год спустя вышедшего в нашей стране. Дэн Симмонс известен как один из самых популярных зарубежных писателей, создатель известных фантастических саг «Гиперион», «Эндимион», «Костры Эдема» и многих других произведений. Симмонс не ограничивается рамками одного сюжета и пробует себя в различных жанрах — масштабных фантастических картинах, исторической прозе, ужасах и саспенсе. На сей раз его книга сделана на стыке фантастического детектива, боевика, антиутопии и романа-предупреждения. Отличительной особенностью будущего мира является наркотик флэшбэк, который позволяет прокручивать в голове воспоминания прошлого в реальном времени. По этой причине наркотик заполонил Америку и на него подсело чуть ли не все население страны.
С чисто литературной точки зрения книга является не самым лучшим произведением Симмонса. Все персонажи в основном представляют хорошо знакомые, едва ли не штампованные образы: бывший полицейский-наркоман, страдающий о погибшей жене и забывший о сыне, сын — буйствующий обозленный на весь мир подросток с пистолетом, тесть — слабый и разочарованный в жизни искусствовед, не знающий, как ему спасти своего внука в жестоком мире зла, а также еще ряд второстепенных героев, взятых в основном из мира экшн-боевиков: японские киллеры, террористы, полицейские, бандиты и тому подобное. Детективная линия построена на довольно популярной завязке: японский советник-миллиардер Накамура, один из главных лиц Америки, поручает бывшему полицейскому Нику Боттому расследовать шестилетней давности убийство своего сына, так как раскрыть его, несмотря на все старания, не удалось. Однако детективная линия, несмотря на интересные фантастические декорации расследования, к середине пробуксовывает в бесконечном экшне и сложных интригах, вопрос о том, кто убийца, становится в конечном счете неважным, а раскрывается загадка и вовсе благодаря уликам, которые, как это водится, находятся совершенно случайно в самый последний момент, что делает бессмысленным все предыдущее расследование. Параллельная линия, в которой сын главного героя участвует в политическом покушении, а потом вместе с дедом пытается спастись, в основном состоит из экшн-сцен, перемежаемых думами деда-искусствоведа о драмах современности.
Роман, по мнению критиков, получился в итоге небесталанным и с хорошим слогом, но достаточно неровным, где затягивающие сцены перемещаются проходными эпизодами, масштабные боевые схватки сменяются занудными диалогами, красивые описания и глубокомысленные рассуждения соседствуют со слабой мотивацией героев и заканчивается все, наконец, довольно предсказуемым раскрытием загадки и слабой адекватностью объяснения, а также традиционным хэппи-эндом на последних страницах. Правда, финал смягчен возможностью его ложности, что, конечно, выглядит эффектно, но данный приём хорошо знаком даже по фильмам, как, например, «Бразилиа» или «Начало». Все это неудивительно, так как предыдущие детективы, по типу Hardcase, Симмонсу давались достаточно слабо.
Тем не менее, есть у романа и сильная сторона — это «декорации», в которых происходит действие, и именно они произвели наибольший шум при обсуждении. Дело в том, что, как это видно даже по описанию фантастического мира, изложенному в начале статьи, автор книги излагал свое видение будущего Америки, использовав текст как трибуну для пропаганды своих взглядов.
Перечитай первые строки этого текста, дорогой читатель. Развал страны... Нищета... Разруха... Кризис... Что стало причиной этого кошмара? Ядерная война? Эпидемия? Приход инопланетян? Массовое бедствие?
Нет, причиной этого стали социальные реформы кабинета Обамы в 2008 году. Механизм этих событий, ставших точкой перехода, разъясняется вкратце следующим образом: из-за принятия администрацией Обамы новых законов и социальных льгот начался распад экономики. Людям стало проще получать пособие по безработице, чем работать, и в итоге социальные выплаты превысили ВВП страны (sic!), одновременно внешняя политика, построенная на отказе от мирового господства, привела к краху государства, его распаду и деградации. Разумеется, сам по себе сценарий этот весьма странен, ибо причин, побудивших к таким действиям американские власти, автор не раскрывает, просто представляя их как факт.
Футуристический мир кризиса и деградации — как хорошо известно, ключевая тема фантастики уже не одно десятилетие. Мало кому из фантастов будущее видится в светлых тонах, однако Симмонс пытается изобразить грядущий коллапс в виде самых впечатляющих сцен — атак террористов, разгула мусульман, распада властной структуры, нищеты. Однако именно это изображение разрухи и является слабым местом, разрушающим долю доверия к этому миру будущего, поскольку видно, что автор представляет разруху с позиций благополучного жителя страны первого мира. Если очистить от наслоений все описания книги, выясняется интересная картина. Получается, что разруха будущего — это огромный внешний долг, терроризм и постоянные бандитские нападения на улице, разрушенные дороги, которые никто не ремонтирует, несвежие овощи в магазинах и персонал, который не желает работать, нищая армия, воюющая за чужие интересы, в которую насильно загоняют молодежь, разваленная страна, где одни регионы не признают других, наплыв мигрантов и иностранцев, постоянные вооруженные конфликты с соседями...
Дорогой читатель, тебе это ничего не напоминает? Точно ли это будущее? Или, может, недавнее прошлое?
Когда же описание разрухи доходит до бездомных бродяг, которые, несмотря на трудности жизни, едят суп с беконом и горячие лепешки, а также милостиво готовы дать свой мобильный телефон первому попавшемуся подростку с береттой, чтобы он позвонил домой, становится понятно, что это, подобно «мечтам свободного человека о несвободе», — типичные «мечты благополучного человека о нищете».
Переполненная такой плакатной условностью и откровенно радикальной риторикой с неоконсервативных позиций книга, разумеется, вызвала недоумение, а часто и жесткую критику многих читателей в самой же Америке. Действительно, роман невольно поражает странным, противоречивым соединением хорошего авторского слога, остросюжетных поворотов и несомненного писательского таланта с самой что ни на есть топорной и грубой пропагандой, преподносимой не менее прямолинейно, чем в самых примитивных политических агитках.
Сюжет книги полон ужасающих картин и чудовищных подробностей, которые должны поразить наивного читателя: торгующие украденным из американской армии оружием мусульмане, заполонившие Нью-Йорк мечети, празднование 11 сентября мусульманской общиной Америки, транслирующий смертные казни в прямом эфире канал Аль-Джазира, повседневные теракты и убийства, восстание испаноязычных мигрантов в Лос-Анджелесе, вооруженные ограбления на дорогах, которые напоминают целые локальные бои, и так далее и тому подобное. На страницах книги читатель повстречает громкие обличения мультикультурализма и социальных реформ из уст чуть ли не каждого персонажа: старого историка, который будет вспоминать о том моменте, когда Америка погрузилась в пучину хаоса; бывшего еврея-пацифиста, который ходил на демонстрации в защиту Палестины и, по иронии судьбы, стал одним из немногих, кто выжил в «ядерном холокосте».
«— Вы, наверно, догадываетесь, мистер Боттом, что я был либералом. Немалую часть моей жизни я провел, протестуя против политики государства Израиль: участвовал в маршах мира, подписывался в защиту мира, пытался поставить себя на место несчастного униженного народа Палестины… Кстати, в Газе погибло около восьмидесяти процентов населения, когда на север и на восток понесло радиоактивные осадки от той бомбы, что уничтожила Беэр-Шеву и с ней — двести тысяч евреев. Но я каждый день спрашиваю себя, почему не был введен в действие план «Самсон», о котором я слышал всю жизнь… По слухам, так назывался план действий на случай применения против Израиля оружия массового поражения или при неминуемой угрозе вторжения. Предполагалось использовать ядерное оружие, чтобы уничтожить столицы всех арабских и исламских государств в пределах досягаемости. А эти пределы для Израиля в те дни были куда шире, чем можно было подумать. За много десятилетий до этого, когда Израиль втайне создал первую бомбу, генерал Моше Даян заявил: «Израиль должен быть как бешеная собака — таким опасным, чтобы его боялись тронуть». Но, как показали события, мы оказались не такими. Вовсе не такими».
Как любой писатель, Дэн Симмонс не умеет писать о том, чего не знает. По этой причине созданный им мир, несмотря на тщательно выписанные яркие картины, впечатляющие события и размах происходящего, вызывает множество вопросов поверхностностью своего изображения. Писателей-экономистов очень мало, поэтому об экономике в выстроенном Симмонсом мире не говорится. Непонятно, каким образом чуть ли не единственным источником валюты может быть сдача внаем собственной армии и куда вообще подевались производство и добыча природных ресурсов, которых в Америке достаточно. Автор также не объясняет, каким образом страна с огромным внешним долгом и бесконечным террором на улице вообще существует и за счет чего живущие в ней зарабатывают на жизнь. Неизвестно, почему при разрушающих страну социальных льготах персонажи книги пользуются только одной из них — пособием по безработице. Кроме этого тема льгот всплывает только один раз, когда одному из героев нужно сделать сложную операцию. В этом месте Симмонс с похвальным усердием и искренним пылом убеждает читателя, что бесплатная медицина разрушит систему здравоохранения. Смысл состоит в том, что если у людей отнимают их деньги для медицинского обслуживания, то из-за долгой очереди больные просто не доживут до операции, а денег на медицину... все равно не хватит.
Нет, уважаемый читатель, я не шучу и не утрирую. Именно так и считает Дэн Симмонс, автор этой книги.
«Доктор Так мрачно улыбнулся.
— Я не хирург. После разрушения системы здравоохранения в вашей стране, мистер Боттом, время ожидания на замену аортального клапана в рамках Инициативы Национальной службы здравоохранения составляет чуть более двух лет. Для операций используются биопротезы клапанов, взятые у лошадей и свиней, однако на их подготовку требуется немало времени, и готовятся они в порядке очередности. Кроме того, всем, кому вживлены протезы, требуются медикаменты для адаптации иммунной системы, включая пожизненный прием антикоагулянтов для разжижения крови — например, варфарина, он же кумадин. Эти препараты не дают образовываться бляшкам на поверхности клапанов. Они очень дороги и не оплачиваются в рамках Инициативы.
— Можете не говорить — я попробую догадаться, — сквозь зубы проскрежетал Ник. — Большинство людей, страдающих этим… аортальным стенозом… не доживают до операции, субсидируемой правительством. А если доживают, то не могут потом получить разжижители крови.
— Верно, — подтвердил доктор Так. — Много лет назад, когда я был молодым врачом в Бангкоке, мы все ожидали прорыва в генетических исследованиях, которые позволили бы клонировать сердечный клапан человека. В этом случае трансплантаты не требовали бы подавления иммунной системы и антикоагулянтов — при единичных пересадках клапанов, взятых у трупов, иммунного отторжения никогда не возникало. Но затем мы видели крах больших фармацевтических компаний в Северной Америке, вашу так называемую реформу здравоохранения и отказ правительств Западной Европы и Америки от финансирования исследовательских программ. Вот тогда эти надежды исчезли».
Это место невольно поражает своим слепым цинизмом — надо полагать, накопить на дорогостоящую операцию обычному американцу гораздо проще и быстрее, чем ждать очереди, а уж спонсировать программы медисследований могут только фармацевтические компании, а не государство. Особенно странно читать всё это в нашей стране, где, собственно, уже существует такая система здравоохранения, где государственная помощь и государственная медицина гибнут с каждым днем и где практически каждый человек знаком с проблемами смертельно больных людей, которым просто негде достать на операцию денег. Хорошо известно, что бесплатная и государственно спонсируемая медицина позволяет достичь хорошего медобслуживания даже в весьма бедных странах, таких как Куба или КНДР. Сложно даже сказать, насколько надо быть оторванным от действительности человеком, чтобы излагать подобное. Невольно вспоминается коллега Симмонса по литературно-пропагандистскому цеху — Эйн Рэнд. Как известно, выступавшей за «отсутствие государства» во всех экономических сферах и максимум индивидуализма писательнице пришлось прибегнуть к помощи федеральной программы Medicare, когда она заболела раком. Как бы и мистеру Симмонсу не пришлось оказаться в таком же положении...
Из книги становится видно, что кругозор буржуазного писателя главной мировой державы, несмотря на тесное знакомство с историей и некоторыми науками (Симмонс — профессиональный педагог и специалист по английской литературе), на самом деле весьма узок. Автор просто-напросто не знаком с миром тех, кого он обличает. Он не изображает ни одного социалиста или коммуниста, поскольку ничего не знает об их идеях, поэтому единственную ярко антисоциалистическую речь вкладывает в уста дальнобойщика — сына профессора, который рассуждает о Шекспире с мастерством профессионального литературоведа (данная сцена, изображающая типичного «интеллигента с кухни» в идеализированном виде, заставляет вспомнить плакатных персонажей книги «Атлант расправил плечи»). В книге не представлена точка зрения ни одного мусульманина или сторонника реконкисты и вообще ни одного противника личных воззрений Симмонса, даже в самом примитивном изложении. Единственные, кому дается слово, — зловещие японцы, которые обстоятельно рассказывают о том, как они возродили древний мир японских кланов и готовятся к схватке за титул сёгуна, чтобы после этого начать ядерную войну с исламом. Описание врагов просто кишит клюквой. Японцы ходят в стилизованных самурайских доспехах и с катанами, совершают сэппуку, придерживаются кодекса бусидо. Мусульмане чуть ли не поголовно с патронташами и оружием, стреляют в воздух из автоматов и характеризуются как «хаджи». Незнакомый с тонкостями ислама Симмонс пишет, что хаджи это «сторонники Халифата, совершившие хадж». Хадж у мусульман на самом деле означает всего лишь паломничество в Мекку — совершивший такое паломничество человек, «хаджи», весьма уважаем в исламском мире, слово «хаджи» становится у него впереди своего имени, а в глазах мусульман он осенен святостью. В книге же так называют чуть ли не целиком всех мусульман, причем они тесно связаны с терроризмом, из-за чего реальный смысл слова искажается. Другой пример — реконкиста. Слово это, исторически означающее процесс отвоевания пиренейскими испаноязычными христианами земель, занятых маврскими эмиратами, теперь используется в американских консервативных кругах для обозначения сообщества латиноамериканских мигрантов, переселяющихся на юго-восток США. В книге в итоге радикальная реконкиста заполоняет собой Лос-Анджелес, подминает под себя власть в городе и поднимает восстание за окончательное отделение от Америки.
Этого, однако, мало, и Симмонс мимоходом проходится по всем врагам республиканской партии — экологистам, которые выступают за альтернативные источники энергии, феминисткам, пацифистам, а также мельком упоминает миниатюрный постапокалипсис мира Беспощадной Толерантности — республику Боулдер. Вчитайся в строки этого разгневанного сердца, читатель! Какая искренняя и горячая обида на противников республиканского мира слышится в них!
«В двадцать первом веке боулдерские власти, будучи не в силах сдержаться, все время совали нос в дела, не касавшиеся города средних размеров: выступали в поддержку никарагуанских коммунистических повстанцев, официально высказывали свое несогласие с войнами в Ираке, Афганистане и прочих местах, отказались применять законы против употребления марихуаны и других наркотиков, давали убежище нелегальным иммигрантам из Мексики, объявив их политическими беженцами (хотя жилья для низкооплачиваемых мексиканцев не было, а потому, публично «предоставив убежище», их потихоньку выдворяли за пределы города), и, наконец, официально заявили, что город Боулдер не будет «сотрудничать» ни с одним республиканским президентом США».
В финале все герои находят спасение... в независимой республике Техас — современной цитадели американских консерваторов. Где сохранились все замечательные порядки старой-доброй Америки, включая платную медицину.
В конечном итоге получившаяся книга, несмотря на колоритные описания, старательно изображенных главных персонажей, захватывающую приключенческую линию сюжета и талантливый авторский язык, скроена по тем же лекалам, что бесконечные серии отечественной «боевой фантастики» с их вечной линейкой противников: коммунисты, либералы, мусульмане, американцы, натовцы, чеченцы, украинцы, китайцы и т.д.
Интересно, что поднаторевший в реконструкции исторического прошлого в своих предыдущих книгах («Террор», «Друд», «Черные Холмы») мистер Симмонс неожиданно смог кое-что предсказать и в будущем. Хотя некоего «Всемирного Халифата», оказавшегося способным захватить полсвета, нет и не предвидится, но в Ираке мусульманские повстанцы действительно провозгласили Исламский Халифат, который должен объединить мусульманский мир. Хотя Япония далека от реинкарнации средневековых порядков, официальный Токио впервые за 70 лет решил отменить 9-ю статью Конституции, запрещавшую использование вооруженных сил страны за рубежом, что свидетельствует о том, что Япония уже не прочь вернуться к старой роли «мировой державы». Думается, эти сбывшиеся «предсказания» не так уж случайны. Мир действительно меняется, и далеко не в лучшую сторону, особенно для Америки. Но происходит это совсем по другим причинам — не левого, а правого порядка. На мировую сцену выходит мусульманский фундаментализм, который пытается потеснить традиционное главенство мировых держав. В Европе усиливаются позиции не толерантных кругов, а евроскептиков, в основном правых, играющих на страхе европейских обывателей перед угрозой мигрантов и исламизации и одновременно резко критикующих первенствующую роль США. В Восточной Европе прямо укрепляются тенденции к радикальному национализму (Венгрия, Украина). Наконец, американская экономика страдает от чего угодно, но явно не от социальных реформ. Мир движется направо, и не на Востоке, а везде.
Если причина, по которой мир будущего агонизирует, откровенно нелепа, то сам сценарий распада, нарисованный мистером Симмонсом, несмотря на фантастический антураж, вполне реален. Падение американской империи — в конечном счете, дело времени, а уничтожение империй всегда сопровождается кризисами и регрессом. Нечто подобное не просто возможно — это уже было. Но пока еще не с Америкой, а с нашей страной. С Советским Союзом и постсоветским пространством.
«Тот президент и ваша страна вскоре стали проводить эту пародию на внешнюю политику, занимаясь совсем уже неприкрытым и бесполезным умиротворением. Решено было перейти к социал-демократическому устройству, меж тем как в Европе оно уже начинало рушиться под грузом долгов и бременем социальных программ. Одновременно происходило одностороннее разоружение, уход Америки с мировой арены, предательство старых союзников, быстрая и целенаправленная сдача ее позиций как сверх-державы и полный отказ от международных обязательств, к которым страна долгое время относилась со всей серьезностью».
Эти строки весьма напоминают политику СССР-РФ периода перестройки и «ельцинизма». И изображенный в книге мир будущего — это и есть наш мир 90-х. Это мы пережили распад страны, разруху, национальное унижение, неприкрытый бандитизм, затяжную гражданскую войну, нищету, воровство, голод, «горячие точки» на границах страны и бесконечный терроризм. Но причина этого отнюдь не в социалистических экспериментах, а как раз наоборот, в «строительстве капитализма». Именно капитализм, ради которого переродившийся слой советской номенклатуры и интеллигенции отказался от всех социалистических завоеваний, и стал причиной этого апокалиптического конца СССР. И никакие клюквенные сёгуны и радикальные исламисты с бесплатной медициной не принесли столько вреда, сколько новый правящий класс и приватизация.
Сейчас то же самое угрожает и всей планете. Деиндустриализация, влекущая за собой нищету и инфляцию, приток мигрантов — следствие капиталистической глобализации, финансовые кризисы дутой экономики, рост правых настроений и выход на сцену религиозного фундаментализма ХХI века ввиду отсутствия левой альтернативы — все это уже стоит на повестке дня. Правящие классы мировых держав не справились со своими задачами и постепенно ведут мир к затяжному социальному конфликту, в котором их ждет борьба между отжившим настоящим и жестоким будущим. Дэн Симмонс, как представитель консервативной прослойки американской интеллигенции, все это чувствует — и очень боится. Не замечая глубинных противоречий современного мирового порядка, который пережил сам себя и ныне стоит на перепутье, он пытается найти причину беды во внешних факторах — в администрации Обамы, которая, согласно догматам республиканской пропаганды, идет к социализму, в мусульманских террористах, которые представляют чуть ли не главное зло на планете, поэтому он и призывает Америку противостоять исламской угрозе. Однако странным образом страх и ужас перед радикальным исламизмом сочетаются с полубоязнью-полупреклонением перед возродившейся Японской Империей. Япония с ее кланом дзайбацу, возродившимися традиционными ценностями, жестокостью азиатской политики и технологическим превосходством предстает перед автором книги в качества зла, но зла могущественного и великого, которое превзошло Америку благодаря тому, что Япония не отказалась от того, чем обладала американская история. Более того, если присмотреться, то видно, что почти все более или менее благополучные государства в мире Симмонса — консервативно-феодальные: Россия, Япония и Всемирный Халифат.
В этой трансляции традиционных страхов американского истеблишмента перед непонятными и страшными азиатами заключается некая зависть к своим злейшим противникам, нечто, подобное психологии отечественных доморощенных фантастов, которые, выпуская бесконечные романы про попаданцев, заставляют своих героев побеждать Третий Рейх, Америку, НАТО и Китай, но одновременно явственно завидуют их техническому и геополитическому могуществу и в конечном счете всего лишь хотят принять на вооружение их же приемы.
Флэшбэк как символ исторической бездеятельности американцев, погрязших в воспоминаниях о прошлом, тут же регулярно перемежается ностальгией по старой доброй Америке, золотых временах американского благополучия, которое существовало до военных авантюр Буша и реформ Обамы, любовным перечислением старых фильмов и тоской по былым свершениям. Прошлое представляется автору в виде чего-то ностальгически светлого и чудесного, достойного в конечном итоге возвращения, за которое надо бороться. Такова, очевидно, альтернатива, которую предлагает Симмонс в своей книге. Возвращение к традициям, борьба за сохранение мирового господства, мощной армии, неолиберальной экономики, противостояние мигрантам, исламизму, экологизму и, по сути, всему, что левее Республиканской партии. Типичный взгляд американского консерватора.
Любое произведение в конечном счете важно не только достоинствами литературной формы, но и заложенными в нем смыслами. Любой писатель в конечном счете просто изображает окружающее его время, которое он пропускает через себя. «Гиперион» Симмонса был философским размышлением о судьбе человечества, «Эндимион» был завязан вокруг идеи мессианства. На сей раз Симмонс изобразил мир будущего, ухватив современные тенденции распада капитализма. В этом плане «Флэшбэк», разумеется, надо читать, чтобы знать, как представляют себе будущее типичные консерваторы и во что они слепо верят, какой выход из ситуации они считают наилучшим. Ведь изображенный им мир будущей деградации современного мирового порядка, как уже было сказано, может быть не так уж и фантастичен, а верования, которые транслирует автор, разделяются довольно широким кругом людей.
И тогда, может быть, удастся понять, почему несмотря на все ужасы и потери капитализма, несмотря на бесперспективность «правой повестки», люди до сих пор пытаются найти спасение от современного кошмара не в идеалах равенства, справедливости и борьбы против угнетения, а в идеалах ксенофобии, вражды и диктатуры, почему альтернативой капиталистическому регрессу сейчас являются рецидивы средневековья и традиционалистского прошлого.
Рецензия на книгу Владимира Сорокина «День опричника»
Вопрос: Как нужно правильно подавать монархическую агитку, чтобы не вызвать у читателя отторжения после первых же страниц?
Ответ: Хорошенько сдобрить ее черным юмором пополам с сатирой, что позволит с легкостью обесценить большую часть критических отзывов одной лишь фразой «Да ладно вам, что вы на него накинулись — он же просто стебется».
Дабы не создавать интриги на пустом месте, поясню: речь в нашей статье пойдет о книге Владимира Сорокина «День опричника».
Предвидя очевидные претензии к кажущейся несерьезности или даже абсурдности данного произведения, замечу: среди великого множества отзывов на него и хвалебных дифирамбов авторскому стилю и языку без труда выделяются рецензии совсем другого рода — написанные людьми, коим картина сорокинской реальности пришлась по вкусу. Что, в свою очередь, означает: до целевой аудитории послание дошло.
Дело за малым — докопаться до сути послания, сокрытого в ложной комедийности книги, и узреть наконец ту самую целевую аудиторию, ради которой она и была написана.
Однако здесь нам придется сделать одно немаловажное отступление и рассказать о том, без чего невозможно начать разбор сорокинского «перформанса». А именно, о проблемах понимания исторического процесса.
С тех пор, как на волне перестройки марксизм и все, что с ним связано, был официально заклеймлен как «устаревший» и «не соответствующий реалиям современности», историческая наука оказалась перед дилеммой. С одной стороны, прежние установки и методы по описанию минувших и прогнозированию грядущих общественно-политических событий требовали пересмотра, как не соответствующие новым реалиям. С другой — просто убрать бородатый дуэт с несколькими томами «Капитала» с глаз долой нельзя, иначе из-под всей современной истории, экономики и немалого числа других гуманитарных дисциплин выбивается почва. Как быть?
Каждая из наук решила эту проблему по-своему. Учебники по экономике нынче представляют из себя винегрет из трудов экономистов и философов, порой прямо противоположных друг другу по взглядам. История отдана на откуп дилетантам, и количество ее нынешних толкований поддается лишь одной классификации — по степени адекватности толкователя (разброс — от вполне логичных представителей старой школы до откровенной клиники).
Однако писатели — не ученые, и потому их спектр возможных решений во много раз превышает научный, ибо рамками логики и здравого смысла они ограничены в гораздо меньшей степени. Отсюда и очевидный выход — вообще не заморачиваться описанием экономических, политических и социальных процессов сделавших возможными описываемыми события, а просто сунуть читателю под нос готовую картинку уже состоявшегося альтернативного прошлого или вероятного будущего.
Грешит этим и Сорокин.
Что произошло в России, что из вполне европейской страны она превратилась в весьма гротескную пародию на произведения ван Зайчика (где страсть к переименованию на старинный манер дошла до мельчайших предметов обихода)? За счет каких отраслей экономики живет новоиспеченная Империя? Каково ее социальное устройство?
Развернутых ответов на эти и многие другие, весьма интересные вопросы вы не дождетесь. Единственное, что можно попытаться сделать, — вычленив из произведения мелкие детали, «покачать на косвенных».
Возьмем, к примеру, такой вопрос: кто такой Государь и каким образом он пришел к власти?
Смотрим на имеющиеся данные:
Крайне духоподъемная поэма, господин опричник — аккуратным голосом говорит лотошник. Такой выпуклый образ Государя, такой живой язык.
Читаю:
Как ты бегал, подвижный, веселый,
Как тревожил леса и поля,
Как ходил на Рублевке ты в школу,
Как шептал: «О, родная земля!»
Это — поэма о жизни Государя.
Супротивных много, это верно. Как только восстала Россия из пепла Серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил Государев батюшка Николай Платонович первый камень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесовского изнутри — так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно — великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внешние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возрождения Святой Руси. Не одна голова скатывалась на Лобном месте за эти шестнадцать лет, не один поезд увозил за Урал супостатов и семьи их, не один красный петух кукарекал на заре в столбовых усадьбах, не один воевода пердел на дыбе в Тайном Приказе, не одно подметное письмо упало в ящик Слова и Дела на Лубянке, не одному меняле набивали рот преступно нажитыми ассигнациями, не один дьяк искупался в крутом кипятке, не одного посланника иноземного выпроваживали на трех желтых позорных «меринах» из Москвы, не одного вестника спустили с башни Останкинской с крыльями утиными в жопе, не одного смутьяна-борзописца утопили в Москва-реке, не одна вдовица столбовая была подброшена родителям в тулупе овчинном нагою — бесчувственной…
Это — краткий экскурс в историю возрожденной «Святой Руси».
Все. Дальше фактов не будет — одни догадки.
Итак, сын одного из представителей истеблишмента (занимавшего отнюдь не последнюю должность) по достижении зрелости вслед за отцом приходит во власть — и устраивает фактический государственный переворот.
Но мы отвлеклись — книга все-таки об опричниках, то бишь о тех, кто выполняет в Империи функции тайной полиции и, не щадя живота своего, борется с «супротивниками Государевыми».
Что ж — давайте взглянем на рядовой рабочий день «слуг государевых». Итак, по пунктам:
1) Разграбить и сжечь дом опального вельможи, вельможу повесить, а жену пустить по кругу;
2) Путем весьма хитроумных манипуляций содрать с везущих товар пошлину, значительный процент с которой упадет в опричный карман;
3) Принять живое участие в адюльтере императрицы в качестве сводника;
4) За взятку «отмазать» от наказания семью провинившегося чиновника;
5) В компании начальства и сослуживцев устроить коллективный прием наркотиков;
6) Посетить бордель;
7) На общем сборе сложить все заработанные деньги в общак;
8) Устроить гомосексуальную оргию, опять же в компании непосредственного начальства и сослуживцев.
Духовностью тут и не пахнет — тут тебе и коррупция, и посещение домов терпимости (куда не следует входить добропорядочному христианину), и прием наркотиков, и самое ужасное (что вызывало, вызывает и будет вызывать у правых некотролируемые приступы ненависти) — гомосексуальные отношения между мужчинами.
Более того, принцип жизни опричников, описанный одним из сотрудников этой структуры, имеет отношение к морали и нравственности (на которые монархисты обыкновенно напирают, в отсутствии успехов в экономической и социальной сфере) чуть менее чем никакое:
Вскоре появляется Зябель. После круговухи он всегда взволнован и многословен. Зябель, как и я, с высшим образованием, университетский.
— Все-таки как славно сокрушать врагов России! — бормочет он, доставая пачку «Родины» без фильтра. — Чингисхан говорил, что самое большое удовольствие на свете — побеждать врагов, разорять их имущество, ездить на их лошадях и любить их жен. Мудрый был человек!
Одним словом, пред Государем в Святой Руси все равны, но некоторые, как обычно, равнее. Для земщины — молитва, пост, клеймо третьесортности в глазах «грызущих крамолу», для опричнины — все прелести той жизни, от которой Россию отгородили Западной Стеной. Своим — все, остальным — закон.
Отсюда проистекает и ответ на вопрос: «Кто является целевой аудиторией данного произведения?» Это мелкие буржуа с деклассированными элементами, в силу своего положения не способные вкушать все прелести жизни, как это делает поплевывающая на них сверху крупная буржуазия, но очень стремящиеся наверх — к власти. В их случае наверх ведет лишь один путь — опираясь на неорганизованное недовольство темной и погрязшей в предрассудках массы угнетенных, выдвинуть из своей среды диктатора, который загонит угнетенных обратно за станки и бороны и наделит вчерашних люмпенов и лавочников всей полнотой государственной власти.
Разница с теми же фашистами — только в количестве используемой прогрессивной риторики. Нацисты практически полностью содрали свою программу с большевистской, скромно присовокупив в конце пункт об этнических чистках. Неомонархисты предлагают бороться за дистиллированную духовность — с полицейщиной, государственным террором и жесточайшим классовым расслоением.
Вырази ложную мысль ясно — и она сама себя опровергнет.
Вырази максимально правдиво чаяния рядовых сторонников любой правой идеологии — и от красиво нарисованной картинки всеобщего процветания и высокой нравственности не останется и следа.
В этом смысле произведение Сорокина — действительно сатира — острая и, увы, весьма злободневная.
Эссе о повести Я. Ларри «Страна счастливых», первое издание — 1931 г.
Писательская судьба Яна Ларри достаточно хорошо известна, чтобы пересказывать её снова и снова. Практически все, кто интересовался советской фантастикой «эпохи до Ефремова», слышали название книги Ларри «Страна счастливых»; намного меньше тех, кто её читал. Неизменно привлекает пытливые умы странная и скандальная история неоконченного «Небесного гостя», но эта история — совсем другая! Сейчас нас занимает судьба его коммунистической утопии. По масштабу и охвату тем «Страна счастливых» может сравниться с прогностическими произведениями Александра Беляева, что неудивительно — они и жили в одну эпоху, ставившую одни и те же вопросы. Сравнение Ларри и Беляева составило бы отдельный том литературоведческого исследования, и здесь мы не станем поднимать эту любопытнейшую тему. Нас сейчас интересует другое: каким образом на ниве светлого будущего Ян Ларри одним из первых распахал весьма плодородную целину.
Прежде чем рассуждать об идейных свойствах «Страны счастливых», справедливости ради отметим один её важный характерный признак: это хорошо написанная, энергичная, яркая книга. Утопиям часто приписывают фабулярную беззубость — мол, если в описываемом мире всё хорошо, нет никаких конфликтов, то и увлекательного сюжета ждать не приходится.
Ларри идёт другим путём: сюжет в книге линейный, но непредсказуемый, нешаблонный. Начинается она... с катастрофы. Павел Стельмах и его коллега Феликс испытывают принципиально новый тип аппарата — звездоплан. Опыт неудачен: аппарат падает, Феликс гибнет, а Павел, выживший, но потрясённый катастрофой и судьбой товарища, должен заново начинать борьбу за своё изобретение. У него много сторонников, но и противники проекта теперь получили в руки новый козырь. Судьба звездоплана порождает нешуточную политическую борьбу... «Павел задумался. Сообщение Якоря взволновало его. Он не знал причины, которая восстановила против его работы часть Совета ста, но, очевидно, произошло что-то очень серьезное, если в Республике уже говорят о возможности прекращения его работы <...> Уже по одному тому, что в Совете нашлись противники идеи звездоплавания, можно было судить о предстоящих грандиознейших затратах и общественных сил и энергии для осуществления других не менее грандиозных идей и проектов».
Но неудача опыта сама по себе не привела бы к отклонению проекта. Это понимают и герои: «— Может быть, эта катастрофа? — Нет, нет! Здесь что-то другое». Причины того, что Совет ста (высший совещательный орган принятия решений) противится работам над звездопланом, — намного глубже. Однако и надежды Стельмаха на широкую поддержку не беспочвенны — он намерен опереться на мнение народа: «Ну, а потом… если даже весь Совет выскажется против, мы попытаемся собрать голоса Республики». Иными словами, решение Совета — не приговор. И Павел начинает искать причины затруднений своего проекта и набирать союзников. Союзники эти — в основном (хотя не только) молодёжь, те, кто хочет своими глазами увидеть быстрые и радикальные изменения в жизни страны, участвовать в их осуществлении. Герои постоянно обращают внимание на то, как быстро развивается их страна, меняясь на глазах. Сам по себе этот масштаб способен разжечь воображение. Но главный герой идёт ещё дальше: «Именно тогда у него возникли неоформленные мысли о новых городах, которые не могли бы уже найти для себя места на земле. Он совершенно ясно вспомнил тот час, когда к нему ворвались смелые, новые мысли, бросившие его в жар.
— Смотри, смотри! Ты не успел износить ботинок, как люди уже построили целый город. Что же будет, когда износится твое платье? А через десять лет? А через пятьдесят, когда износится твое тело?
Люди торопятся родиться, но никто не торопится умирать. И будет день, когда человечество встанет плечом к плечу и покроет планету сплошной толпой.
Еще яростнее забились горячие и смелые мысли.
— Земля ограничена возможностями… Выход — в колонизации планет. Да, да!… Десять, двести, триста лет… В конце концов ясно одно: дни великого переселения человечества придут. Они не за горами!
В ночном небе, осыпанном мерцающими звездами, чертили огненные полосы метеоры, но в разгоряченном мозгу Павла они казались летающими с планеты на планету сферическими снарядами, в которых люди неведомых и неисследованных Землею миров переносились из края в край необъятной вселенной».
Проект звездоплана — только первая ступенька к громадной цели: расселению в космосе. И герой не без оснований стремится заразить этой идеей всех вокруг. Этот вызов вполне понятных для тамошнего общества перспектив — люди умеют думать во вселенских масштабах. Однако Совет ста думать так не торопится...
Перед страной стоят, конечно, и более важные и срочные проблемы, например угроза энергетического кризиса. Однако истинную причину для «зарубания» проекта молодёжь видит в другом: «Тут все дело заключается в Когане и Молибдене с их ненавистью ко всему, что выходит за пределы земли. Дети практического века, выросшие в обстановке суровой борьбы за утверждение социалистического общества, они боятся, как бы нездоровые фантазии не оторвали нас от земных интересов, боятся, как бы опыты Стельмаха не толкнули миллионы на прожектерство. Они полагают, что все это лишь разновидность маниловщины, губительнейшая фанаберия, опасное мечтание. Молибден любит повторять: "Нечего на звезды смотреть, на земле работы много…".
Очевидно, они полагают: если Стельмах получит поощрение, миллионы других мечтателей бросят свои непосредственные дела и займутся изготовлением костюмов для межпланетных сообщений или начнут разрабатывать технику этического поведения земных жителей на других планетах. Человечество начнет фабриковать всяческие нелепости и жизнь на земле повернет свое историческое течение вспять».
Невероятно быстрое, не по дням, а по часам, развитие страны обгоняет скорость развития отдельной личности: «Вот старый человек, — говорим мы, — вот его точно очерченные цели и нормы жизни, вот эпоха, аплодирующая этому человеку, и вот новый мир, который поднимается рядом и громко говорит: не только это, но и другое. Этот новый мир выводит старого человека из терпения. "Как? — возмущается он, — разве этих благородных задач недостаточно для твоего счастья? Куда ты рвешься? Зачем ты лезешь на крутые тропы, когда мы проложили для тебя широкие пути?" Нужно показать молодость, которую гонит на обрывистые подъемы горячая кровь».
Стельмаху противостоят, конечно, не конкретные «три бороды», как называют старых и авторитетных членов Совета, — ему противостоит прошлая эпоха, для которой мыслить в терминах вселенных было ещё непривычно и не нужно. С прояснения этого вопроса и начинается для героя политическое сражение: « Консерватизм, товарищи, это особое кушанье. Когда мы будем седыми, потомки могут преподнести нам такие проекты, что твои и мои волосы, возможно, встанут консервативным дыбом. Никто не в состоянии предугадать, какие еще смелые идеи несет нам грядущий век <...> Холодная кровь консерватизма пульсирует даже в венах горячих людей. Может быть в этом есть особый биологический смысл. Разве я знаю? Наш удар, во всяком случае, должен быть направлен против консерваторов».
Проект звездоплана всё же принят в разработку, он приносит неудачу за неудачей — но тут, как говорится, «заело» уже всю страну, и над зведопланом нового поколения трудятся десятки тысяч специалистов. И доводят дело до конца: армада кораблей шестого по счёту проекта всё же выполняет свою задачу. Путь к освоению планет Солнечной системы, а затем и дальних звёзд открыт.
Разве можно считать эту эпоху «унылой и бесконфликтной»?
Описание мира, в котором живут герои книги, рука не поднимается назвать «фоном». Каждая подробность быта, каждое географическое и историческое пояснение имеют свою цель: показать, как и в чём жизнь в этом новом мире отличается от жизни в знакомых читателю условиях. Этому же служат и постоянные отсылки к истории — книгам, документам, воспоминаниям: люди описываемой эпохи уже с трудом воображают себе бытовые и технические ограничения, хорошо знакомые даже нам с вами. Чаще всего сравнение идёт с 1928 годом — годом, когда создавалась книга. Однако мы можем увидеть и множество знакомых явлений: монорельсовые дороги, видеоконференции, ткани-«хамелеоны», и вишенкой на торте — музей старого быта, где дети с изумлением рассматривают улицы Москвы, не знакомой им, но хорошо знакомой автору, Москвы 1928 года.
Весь текст книги насыщен яркими эмоциями, чувствами, горячими проявлениями непосредственных реакций: «В Республике в эти дни он был самым популярным человеком. Его полет вызвал всеобщее восхищение; катастрофа повергла всех в уныние; его спасение заставило всех надеяться; выздоровление было встречено всеобщей радостью».
Такая эмоциональная нагруженность не только не осуждается, как это принято в знакомую нам эпоху и как любят пророчествовать некоторые футурологи, — наоборот, её поощряют, видя в ней показатель психического здоровья общества: «Человек попадает в жизнь, и чем ярче эта жизнь, тем более яркие следы она оставляет на человеке. А этого можно добиться лишь в том случае, если человек будет находиться в постоянном раздражении. Его эмоции, волнуемые внезапностью линий и красок, должны быть в непрекращающемся движении. Он должен встречать бесконечные сочетания неповторяемых линий и пятен. Тысячи и миллионы ответных звучаний должно это вызвать в человеческом мозгу. Новые мысли, мелодии, ритмы, ощущения человек воплотит в общественно-полезную работу».
Само отношение к жизни как к творческому, созидающему процессу, в виде деклараций существовавшее и в прежние эпохи, в «стране счастливых» воплотилось в реальность. Короче и точнее всех его формулирует старый отец героя: «Когда-то отцы оставляли своим сыновьям наследство. Я оставляю тебе целый мир… Он неплохо устроен, как видишь… Мы устраивали мир для потомков. И вот ты, мой конкретный потомок, бродишь в прекрасном мире, и я спокоен за тебя. Это все, чего я добивался… Да-а… Хорошая была жизнь…»
И в этом интересы героя — человека, в полной мере принадлежащего новому миру, — и великих консерваторов, принадлежащих прошлому, тоже расходятся: «Что может сказать Молибден — этот пришелец старого мира?
— "Ближе к земле. Работы здесь непочатый край. А сгореть в работе — счастье каждого!"
Да, да!
Именно так ответил бы Молибден на его вопрос.
Но разве здесь истина?
Нет, он никогда не поймет этого. Эпохи имеют различные цели, и то, что когда-то называлось смыслом, ныне имеет название общественной обязанности.
Не в одной работе смысл…».
А ведь эту проповедь и мы с вами слышим сегодня, каждый день... Но рано или поздно мысль, что можно не «гореть в работе», а работать, чтобы жизнь была ярче и полнее, утвердится и в головах наших современников. Не может не утвердиться: такова логика истории.
Комфорт, облегчение рабочих операций, продуманное устройство быта порождают и изменения в массовой психологии. Нет дефицита — нет и страха потерять комфорт, стремления приобрести побольше, чтобы завтра не остаться ни с чем. Преодолена «приговорённость» к одной профессии — нет и эмоционального выгорания, рутины в работе и ненависти к скучному и тяжёлому труду. Перемещаться по стране невероятно просто — и люди становятся мобильны, легки на подъём. Развиты системы коммуникации — и о беде одного человека мгновенно узнают тысячи готовых помочь, а когда помощников так много, от каждого требуется совсем небольшое усилие. Впрочем, сил и времени для других эти люди не жалеют: они ощущают себя бесконечно богатыми во всём. Сила, возможности, знания, таланты каждого индивида многократно усилены и и умножены тем, что индивидов многие миллионы. И самое жестокое идейное противостояние не порождает ненависти, злобы, зависти и вражды — ведь твердокаменный Молибден, оплот консерватизма, предвидит поражение своей «партии», оставляя Стельмаху и его проектам и будущее, и свою дочь.
Как видим, счастье «Страны счастливых» вовсе не беззубо и не беззаботно — это счастье осмысленной и плодотворной борьбы за лучшее будущее. Как всякая развивающаяся система, общество будущей Земли несёт в себе и крупинки грязи, вокруг которых может кристаллизоваться «новый старый порядок». Но «счастливые» не закрывают на это глаза и не обманывают себя: борьба ещё далеко не кончена!