Буйвол

Глава седьмая ЕСЛИ ФРАНЦУЗЫ НАЗНАЧАТ СТАРОСТУ, НИКТО НЕ БУДЕТ ЕМУ ПОДЧИНЯТЬСЯ

На следующий день о разговоре Тяна и Хьеу узнали в деревне. Некоторые рассказывали об этом, как о забавном случае. К таким шутникам относился и Хоать. Хоать снова жил в родной деревне. Но он часто ходил в Тхай-Хок — Тик велел ему получить у французов паспорт, чтобы иметь возможность беспрепятственно ходить из одной деревни в другую.

Под вечер Хоать направился в свою деревню и по дороге встретил группу партизан, возвращавшихся с полевых работ. Среди них были Чо, Хоэ и Льеу. Партизаны остановились на краю поля и оживленно беседовали о том, как вспахать землю для сева. Пока не было возможности пригнать буйволов из деревни Тхай-Хок, кое-кто предлагал самим впрягаться в плуг. Но этот способ был пригоден только для боронования, а не для вспашки. На борону, которую тащили люди, наваливали для тяжести камни или глыбы земли. А сейчас нужно было вспахать землю для посева. На плуг при вспашке для придания большей тяжести становился человек, и буйвол тащил и плуг и человека. Разве можно тут обойтись без буйвола? Поэтому большинство партизан считало, что впрягаться в плуг бессмысленно.

Хоать появился в поле в тот момент, когда партизаны смеялись и шутили.

Еще издали старик крикнул:

— Кто там? А, партизаны! И Чо здесь? — Он торопливо подошел к партизанам, левой рукой снял шапку, а правой почесал затылок. Никто не помнил, когда он купил эту шапку, с которой не расставался. Раньше шапка была темно-лилового цвета, но теперь сильно выцвела и потрепалась, и все же Хоать не хотел расставаться с ней. Он ходил в этой шапке на полевые работы, на собрания, обедал в ней и даже ложился спать с шапкой на голове. Но когда у Хоатя было приподнятое настроение, а также когда он встречался со знакомыми или был озадачен какими-нибудь затруднениями, старик всегда снимал шапку и почесывал седеющую голову. Вот и сейчас Хоать снял шапку и почесал затылок. Товарищи приветствовали его, но он, как будто бы не замечая этого, спросил:

— Что вы тут обсуждаете? И почему это вам так весело?

Ему рассказали, о чем шла речь.

— Очень хорошо, что вы обсуждаете этот вопрос, что заботитесь о посеве. Но помните, что вам нужно подумать и о других задачах, не менее важных.

Хоать обернулся к Чо.

— Вот, к примеру, ты, Чо, пользуешься доверием товарищей. Тебя выбрали заместителем командира партизанского отряда. Я сам голосовал за тебя. Ты должен быть лучше всех. Я хочу задать тебе один вопрос.

Чо ответил с веселым смехом:

— Задавай, пожалуйста!

Послышались шутки, все оживились. У Чо тоже было хорошее настроение. Он спросил:

— Что вас интересует? Военное дело, политика, экономика или культура?

Кто-то хлопнул Чо по спине и обратился к Хоатю:

— Так что же вас интересует?

Чо ответит на любой вопрос.

Хоать нетерпеливым жестом велел всем замолчать.

— Ладно, помолчите! Выслушайте лучше мой вопрос. А вопрос очень простой: какие сейчас стоят перед партизанами задачи?

Льеу нетерпеливо поднял руку.

— Ну, на этот вопрос совсем легко ответить. Не стоит задавать его Чо. Я вот только что вступил в отряд, не прошел никаких курсов, а ответить могу. Об этом много говорили на собрании.

Хоать, вытянув шею, посмотрел на Льеу, затем изумленно спросил:

— И ты знаешь? Ну, тогда отвечай.

Все оживились еще больше. Послышались голоса:

— Говори, Льеу!

— А ну, ответь-ка ему, чтобы он перестал смеяться над партизанами.

— Не отвечай, Льеу! Тоже вопрос задал!

Льеу вопросительно посмотрел на товарищей.

— Ну, так как?

— Отвечай!

Тогда Льеу обернулся к Хоатю и выпалил одним духом:

— Задача партизан заключается в том, чтобы истреблять врагов, оборонять деревню, защищать жизнь и имущество земляков, помочь им обеспечить августовский урожай. Если земля останется необработанной, мы все умрем с голоду и война Сопротивления будет проиграна. Враг хочет уничтожить буйволов — нам надо бороться за каждого буйвола, враг хочет уничтожить телеги для перевозки воды — мы должны бороться за каждую телегу!

Послышались одобрительные возгласы партизан:

— Хорошо! Молодец!

Льеу замолчал. Пока Льеу говорил, Хоать с улыбкой смотрел на него, но как только он кончил, старик живо спросил:

— И это все? А еще что? Ты сказал не все, ты забыл кое-что.

Он обернулся к Чо.

— Ну, Чо, помоги ему. Ради этого не стоило спрашивать. Ах, и ты не знаешь? А кто же тогда знает? Значит, все вы недостойны быть партизанами.

Партизаны молчали, не понимая, что хочет сказать Хоать.

Может быть, он шутит?

Но Хоать продолжал серьезным тоном:

— Задача партизан — создавать беспорядки в лагере врага. Надо постоянно беспокоить французов, сделать так, чтобы они потеряли сон и аппетит. Не давать врагу покоя ни днем, ни ночью! Только тогда мы сможем перейти в наступление и заставим врага отступить.

Партизаны присмирели. Все ждали от старика веселой шутки, а он заговорил о серьезном деле.

— Это не все…

Хоать, прищурившись, продолжал:

— Это еще не все. Итак, задача состоит в том, чтобы сеять беспорядок и панику среди врагов. Понятно?

Затем он сказал подчеркнуто медленно:

— Но беспорядки надо устраивать во вражеском посту, а не в доме у девушки, как это сделал на днях Тян…

Все захохотали.

Кто-то похлопал Чо по спине.

— Наш Чо проиграл!

Чо резко повернулся и нахмурился.

Он один не смеялся, хотя и старался принять обычное выражение лица. Тик часто говорил ему, что надо быть всегда приветливым с людьми, в особенности — с партизанами: ведь большинство из них — юноши и девушки, которые не прочь повеселиться. В другой раз можно было бы повеселиться, но сейчас Чо вовсе было не до шуток.

— Ваша шутка, дедушка Хоать, не совсем уместна, — сказал спокойно Чо. — Товарищи могут злоупотребить словом «беспорядок». Задача, о которой вы говорили нам, чрезвычайно серьезна, и легко подходить к ней нельзя.

Товарищи заметили, как у Чо изменилось выражение лица и дрогнул голос. Они засмеялись еще громче, желая подшутить над ним. Но некоторые поддержали Чо:

— Да, это серьезный вопрос, этим шутить нельзя.

Чо сказал строго:

— Я протестую против подобных шуток! Создавать беспорядок в стане врага — это значит непрерывно его атаковать. Это — не шуточное дело. И, кроме того, подзуживая партизан, вы даете другим повод неуважительно относиться к ним.

Хоать надел было шапку, но тут же снял и смущенно почесал затылок:

— Если так, то извините… Я слышал в деревне разговор о Тяне и хотел поговорить с вами об этом, чтобы вы не последовали его примеру. Да, вышло нехорошо…

Старик надел шапку и, пытаясь говорить шутливым тоном, продолжал:

— Да, я был неправ. Вы — партизаны, вы — надежда деревни, к вам надо относиться с уважением, а я вот все вышучиваю вас.

Партизаны заулыбались. Чо примирительно сказал:

— Конечно, вам никто не может запретить шутить, но плохо будет, если вам начнут подражать другие. Партизаны в таком случае сделаются предметом насмешек.

Хоать отрицательно покачал головой:

— Нет. На этот счет я больше не буду шутить. Можно найти немало других поводов для шуток. Вот, например, некоторые смеются над Чо…

Партизаны насторожились.

— Над Чо? А что именно?

Хоать нахмурился и, помедлив, сказал:

— Что именно? Чо — командир партизанского отряда, а разрешил невесте эвакуироваться на территорию, оккупированную французами. Вот что.

Все снова смеялись, хлопали Чо по плечу. На этот раз Чо тоже расхохотался.

О намерениях Тяна знала вся деревня. Он не появлялся больше в Хонг-Фонге. Он перестал также бывать в доме тетушки Фан. Вскоре распространился слух о том, что Тян вместе со всей семьей поселился на территории французского поста. Хюе, отец Тяна, переселяясь в Тхай-Хок, просил Тика и Луана передать административному комитету Сопротивления, что в силу обстоятельств, он вынужден временно эвакуироваться в зону, оккупированную врагом, но он, как и раньше, предан народному правительству. И на этот раз Хюе просил передать, что его убеждения не изменились, но он вынужден поселиться на территории французского поста, так как недавно сержант До Бьен проходил мимо его дома и увидел Тяна. Партизаны не успели еще решить вопрос об отношении к Тяну, как возник новый вопрос — назначение старосты в Хонг-Фонге. Французы уже несколько месяцев назад начали поговаривать об этом, в особенности с тех пор, как они усилили облавы в деревне. Сначала они распространяли слух, что поймают Луана и насильно назначат его старостой. Жители обеих деревень много говорили об этом, и Луан вынужден был соблюдать крайнюю осторожность. Его видели то в одном, то в другом месте, а где он ночевал — никто не знал. Потом прошел слух, что французы решили уговорить Хюе быть старостой, а когда он переехал во французский пост, многие поверили слуху. Крестьяне, переехавшие в Тхай-Хок, заволновались, У французов был список эвакуировавшихся. Почти всех переехавших в Тхай-Хок они заставили получить французские паспорта, в которых была указана фамилия, возраст, старое и новое место жительства. Некоторых жителей, например Ча и других стариков, они беспокоили чаще других: заставили их пойти на собрание, чтобы обсудить вопрос о назначении старосты. Чо предложил уездному комитету Сопротивления, чтобы усыпить бдительность французов, временно назначить старостой своего человека. Он говорил, что если не назначить старосту, то французы не дадут покоя жителям Тхай-Хока.

Тик, Луан и Чо встретились с каждым жителем и разъяснили замыслы врагов.

И накануне того дня, когда французы решили устроить собрание в Тхай-Хоке и назначить старосту, в Хонг-Фонге было организовано собрание жителей, переселившихся в Тхай-Хок. Основная задача жителей состояла в том, чтобы помешать французам назначить старосту. Решено было, что Хоать на собрании будет отвечать на все вопросы французов.

Хоать снял шапку, почесал затылок и сказал:

— Если земляки доверяют мне, я постараюсь справиться с этим делом. Значит, моей старой голове придется отдуваться за всех… Ну что ж…

Он надел шапку и продолжал:

— Ладно! Надвину шапку на уши и приготовлюсь к бою с французами.

Все засмеялись, но на душе у них было тревожно. Тик, учитель и Чо заранее обсудили с Хоатем предполагаемые вопросы французов и решили, что он им будет отвечать.

На следующее утро на территории французского поста было устроено собрание жителей. Организаторами собрания были Шассэн, французский офицер, сержант До Бьен и прочие представители марионеточной власти в Тхай-Хок. Тян на собрание не пришел. Хюе на собрании был, но сидел вместе с односельчанами.

На трибуну поднялся До Бьен и начал длинную речь. Он говорил о том, что считает себя таким же жителем деревни, как и все остальные его земляки, что раньше он был тоже на стороне Вьетмине, но война Сопротивления продолжается уже шесть лет. Люди продолжают гибнуть, голодать, поля заброшены, а налоги и арендная плата ничуть не уменьшились. Война приносит одни страдания и ничего больше. Вот поэтому-то он и перешел на сторону французов. Он ведь не дурак! На этой стороне тоже есть национальное правительство, в его распоряжении французская армия, которая помогает обеспечить порядок и безопасность.

В таком духе он говорил очень долго, но деревенский люд пропускал мимо ушей все его слова. Крестьяне, стоявшие впереди, сосредоточенно рассматривали свои ноги; стоявшие позади глядели в спины передних; некоторые же уставили глаза на шею французского офицера Шассэна, поразительно похожую на толстую розовую шею свиньи, с которой сбрили щетину.

До Бьен между тем продолжал говорить. Вытянув вперед шею, он наконец сказал, что нужно выбрать старосту для жителей Хонг-Фонга. До Бьен подчеркнул, что, согласно принципам демократии, односельчане сами должны назвать человека, которого они хотят выбрать в старосты.

До Бьен всячески пытался расшевелить людей, обращался то к одному, то к другому, упрашивал высказать свое мнение. Заметив, что Шассэн нахмурился, вытащил платок и нетерпеливо вытирает пот с лица. До Бьен перешел к угрозам. И только тогда он заметил какое-то оживление среди жителей деревни и увидел, как с места поднялся старик Хоать…

До Бьен весело засмеялся и, довольно потирая руки, обратился к Хоатю, желая его подбодрить:

— Вы хотите предложить кого-нибудь? Я понимаю, почему молчали ваши земляки: они хотели, чтобы вы первый сказали свое слово. Вы ведь самый почитаемый…

Хоать левой рукой снял шапку, правой не спеша почесал затылок, затем скрестил руки на груди и медленно начал:

— Вот именно… с разрешения его превосходительства начальника поста и с вашего разрешения я хочу сказать несколько слов… Как хорошо, что вы — тоже житель деревни; если бы не было вас, я не осмелился бы выступить…

До Бьену не терпелось:

— Ну говорите же, говорите откровенно!

— Его превосходительство, — медленно и степенно произнес Хоать, — и вы сами заботитесь о выборе старосты для нас. Мы ценим вашу заботу. Но вы хорошо знаете, что в нашей деревне много жителей, а здесь же находится только часть их. Если мы выберем старосту, кто будет ему подчиняться? За последнее время вы усилили карательные действия, и все же многие крестьяне продолжают жить в родной деревне. Значит, они не так-то слабы! Если мы выберем старосту, они объявят нас предателями, расправятся и с нами и со старостой, которого мы выберем.

До Бьен засмеялся.

— Да вы просто шутите! Я хорошо знаю, как они упрямы, но их головы не тверже винтовок его превосходительства. Заботясь о вашем благополучии, я все обдумал и все предусмотрел. Берите пример с меня — никто ничего не может со мной сделать.

Хоать сказал:

— Ну, что вы! Как мы можем сравнивать себя с вами! — И продолжал, хитровато усмехаясь: — Как могут наши крестьяне сравнивать себя с вами? Вы всегда бываете рядом с его превосходительством, даже старосты и те ничего не стоят по сравнению с вами. Но вьетминцы очень опасны. Мы не можем выбрать старосту — это поставит нас под угрозу мести вьетминцев.

По рядам собравшихся пробежал одобрительный гул.

— Кто осмелится выбрать старосту? Да и как мы можем выбирать, если у нас здесь горсть людей?

— Нас здесь меньшинство. Если мы выберем старосту, его никто не будет слушаться!

— Придут вьетминцы и отрубят старосте голову!

— Где бы он ни находился, они все равно найдут его!

Люди заговорили, перебивая друг друга. До Бьен жестом приказал им замолчать:

— Успокойтесь! Дайте мне сказать. Я хочу предложить следующее: если вы боитесь мести вьетминцев, то вы можете обратиться в административный комитет Сопротивления и попросить у него разрешения выбрать старосту.

Люди отрицательно покачали головой. Хоать громко сказал:

— Боже мой, да где же найти комитет? Когда господин сержант жил в Хонг-Фонге, еще можно было надеяться найти административный комитет. Но с того дня, как господин сержант перешел сюда, это стало невозможным. Вьетминцы — какие-то призраки, у них нет постоянных постов, разве найдешь их? Но даже если бы и удалось найти административный комитет и поговорить с вьетминцами насчет назначения старосты, они все равно не согласятся. Вам хорошо известно, как они относятся к старостам, ну а если не посоветоваться с ними, они объявят нас изменниками.

Собравшиеся еще больше оживились, закричали наперебой:

— Кто осмелится искать административный комитет? Никто не посмеет пойти к вьетминцам и советоваться с ними о старосте.

Все, точно сговорившись, твердили одно и тоже. Так могло продолжаться до бесконечности. До Бьен поинтересовался мнением Хюе и Ча, но и они поддержали Хоатя, сказав, что выбрать старосту невозможно.

До Бьен наклонился к Шассэну и шепнул ему что-то на ухо, затем сказал:

— Ну ладно! Поговорим об этом завтра. Мы ведь не вьетминцы и не будем вас принуждать.

Затем он указал жителям, где они должны собраться, — в одной из деревушек около поста — и добавил, что отныне все жители, переехавшие сюда из общины Хонг-Фонг, должны жить в одном месте.

Толпа зашумела, и снова послышался голос Хоатя:

— Односельчане! Высказывайте его превосходительству и сержанту ваше мнение насчет того, чтобы поселиться в одном месте! Говорите, господин сержант поможет вам. Ведь если мы все поселимся в одном месте, то всех нас ждет смерть.

До Бьен спросил:

— Почему же вы должны умереть, если поселитесь все вместе? Мы хотим поселить вас в одном месте исключительно ради вашей безопасности: чтобы избавить вас от мести вьетминцев.

Хоать опять встал, сложил руки на животе.

— Мы с вами понимаем друг друга, поэтому я и осмеливаюсь говорить здесь. Без вас его превосходительство не поймет нас, будет относиться к нам с подозрением. А вопрос этот очень важен. Если мы поселимся все в одном месте, это грозит всем нам гибелью — нас ждут три смертельные опасности.

До Бьен спросил:

— Почему именно три?

Хоать ответил:

— Почему три? Первая смерть — смерть от пуль. Вы думаете, что вьетминцы не смогут появиться здесь, если мы будем жить в одном месте? Придут вьетминцы и будут стрелять, солдаты его превосходительства будут стрелять из поста, а мы окажемся между двух огней. Такова первая смерть. Итак, это первая смертельная опасность. Вторая смерть — смерть от голода.

Вы знаете, что в этом году у нас нет даже бататов, не говоря уже о рисе. Там, где мы живем сейчас, мы можем найти в садах фрукты и овощи. Но его превосходительство хочет, чтобы мы бросили сады и свои хижины и поселились все вместе. Говорят, что его превосходительство хочет дать каждому по семь квадратных метров земли — но этого не хватит даже для постройки лачуги, не говоря уже о саде. Мы умрем с голоду — такова вторая смерть. А третья смерть — смерть от болезней.

Вы знаете, что наши соотечественники очень невежественны и не имеют медикаментов. Если они поселятся на семи метрах, которые дает нам его превосходительство, они начнут болеть и умирать от болезней. Такова третья смерть.

Все закричали:

— Смерть ждет нас! Нас ждет смерть!

До Бьен опять посоветовался с Шассэном, затем сказал, что жители могут разойтись и спокойно заняться полевыми работами, но предварительно выдвинул три условия: нужно сломать защитный забор, нужно засыпать все тайные убежища, а когда будут приходить французы, не скрываться от них, не поднимать тревогу, не стрелять и не бросать гранат. Но крестьяне опять покачали головами. Кто-то попросил Хоатя сказать за всех, но До Бьен посмотрел на Хоатя в упор и сказал:

— Помолчи-ка! Ты на стороне вьетминцев, и я не разрешаю тебе больше говорить.

Затем он обратился к Ча:

— Ну, так решено? Уважая волю односельчан, мы не станем выбирать старосту и принуждать земляков селиться в одном месте. Так ли я говорю?

Ча встал в замешательстве, но быстро овладел собой. Он сказал, что партизаны всех перестреляют, если крестьяне осмелятся сломать защитный забор. А что касается тревог и стрельбы, то жители тут ни при чем, в этом виноваты партизаны; разве жители могут их остановить?

Хоать с места крикнул:

— Разве можно связать им руки?

Ча подхватил его слова:

— Да разве им помешаешь? Ведь нельзя же помешать его превосходительству стрелять в партизан. Жители тут ни при чем.

До Бьен нахмурился и посмотрел на Хюе:

— Ну, а вы что думаете?

Бывший начальник кантона пробормотал:

— Я не раз говорил вам и его превосходительству, что очень боюсь партизан, поэтому-то я и переселился сюда.

На этом собрание было закрыто. Шассэн ушел, даже не взглянув на жителей. До Бьен сказал напоследок:

— Ладно, пусть будет по-вашему! Я думаю о вас, забочусь, но вы не хотите меня послушаться, зато слушаетесь вьетминцев. Если французы задумают что-нибудь, я больше не буду вмешиваться и помогать вам.

Жители не спеша разошлись, все были озабочены. Трудный день остался позади, но это не означало, что теперь все будет спокойно. Раз французы пошли на уступки, значит они что-то замышляют. Если Шассэн задумал назначить Хюе старостой, он сделает это, и не посчитается с тем, хотят ли этого жители или не хотят. Так было, когда он назначил Ка старостой деревни Тхай-Хок. Тогда он обошелся без собрания, а просто заставил жителей признать старосту, хотя Ка и не хотел им быть.

Сержант До Бьен сейчас действовал по-иному. Он прикинулся демократом, созвал собрание жителей, пытался разыграть выборы старосты населением, стремился подействовать на чувства крестьян, прикидываясь заботливым и снисходительным по отношению к ним. Но ему не удалось добиться своего. Он, безусловно, не примирится с этим, он будет действовать по-другому. Крестьяне с тревогой думали о том, что их ожидает. Агитаторы, присланные партизанами на собрание, разъясняли жителям, что единственно правильный выход — вернуться в родную деревню. Некоторые решили с наступлением ночи перебраться в Хонг-Фонг. Но часть крестьян разделяла мнение Ча, который сказал:

— Нет. Пока нельзя возвращаться. Надо подождать еще несколько дней. Сегодня им не удалось мирными средствами добиться своего, очевидно, завтра они прибегнут к военной силе. Следовательно, надо подождать.

Хьеу не смогла пойти на собрание, но когда крестьяне стали возвращаться из Тхай-Хока, она встречала их и заводила с ними беседу. Число жителей, решивших вернуться в Хонг-Фонг, увеличилось. Хьеу сообщила об этом Тику. Вместе с Тиком они решили прислать в Тхай-Хок партизан для обеспечения безопасности жителей, которые этой ночью решили вернуться в родную деревню. Партизан в деревню Тхай-Хок повел Чо. Хьеу проводила Чо и Хоэ до проселочной дороги. Хьеу спросила Чо:

— Где ты собираешься разместить партизан? Когда пройдут все возвращающиеся в Хонг-Фонг, я приду к тебе и сообщу об этом, чтобы ты смог отпустить товарищей отдохнуть.

Чо показал Хьеу заросли бамбука на краю канавы, в тридцати метрах от поста.

— Я буду там с Хоэ. Но тебе не следует приходить ко мне. Договорись лучше с кем-нибудь из партизан и пошли его ко мне.

Чо и Хоэ направились к посту. А Хьеу прямо пошла в Тхай-Хок.

Хьеу снова обошла дома в Тхай-Хоке и сообщила жителям, что они могут спокойно отправляться в путь: партизаны будут прикрывать их отступление. Даже те крестьяне, которые днем еще колебались, теперь тоже решили вернуться в Хонг-Фонг. Имущество и буйволов — все решили оставить на этой стороне. Из некоторых семей уходили только мужчины, решив пока оставить женщин и детей — они хотели лично проверить обстановку в Хонг-Фонге.

Тускло светила луна. Чо и Хоэ засели в темном месте под бамбуком, на краю канавы — у самого поста. Хоэ пристально смотрел на пост, Чо наблюдал за дорогой, соединявшей Тхай-Хок с общиной Хонг-Фонг. В темноте можно было различить колею, чуть белевшую среди заброшенных полей. На тропе едва виднелись силуэты людей, возвращавшихся в Хонг-Фонг. Люди шли группами по пять человек. Подойдя к дороге, которая пересекала тропу, они останавливались, с минуту смотрели на пост, затем быстро перебегали дорогу и устремлялись к воротам защитного забора. Пересекая дорогу, все волновались, хотя и знали, что партизаны сидят в засаде. Сколько людей погибло на этом месте, сколько раз враги устраивали здесь свои засады!

В 1948–1949 годах вдоль дороги стояли столбы с головами жителей, казненных французами. Делалось это для того, чтобы запугать оставшихся в живых. В деятельности партизанских отрядов в предыдущие годы имелись большие недостатки, но все же партизанское движение с каждым днем росло и крепло. Французы усилили операции по прочесыванию местности, строили все новые и новые посты, но партизаны и местное население боролись за каждую пядь земли. Каждый день приносил новые жертвы. Высшие органы издали приказ, чтобы соотечественники эвакуировались, а партизаны берегли свои силы. Но партизаны все же вели бои с врагами. Не успевали французы сломать защитный забор, как партизаны строили его вновь, защищая сады и поля. Правда, иногда приходилось немного отступать. Однажды враги сосредоточили большие силы и начали карательную кампанию. Партизаны вынуждены были отступить до самой реки. Положение казалось безвыходным. С гранатами наготове они ждали приближения врага. Три гранаты были отложены на крайний случай — для себя. Когда враги были совсем близко, партизаны крикнули громко, так чтобы на другой стороне реки их услышали друзья:

— Передайте нашим родным, что мы погибли на боевом посту! — Затем они обняли друг друга, бросили часть гранат в гущу врагов, а остальными взорвали себя.

Чо восхищался героическим поступком партизан, хотя и знал, что партизаны нарушили приказ: нужно было бороться, сберечь силы, а не тратить их зря. И все-таки он не мог не восхищаться этими людьми. Чо было не по душе, что в последнее время все стали слишком уж осторожными. Конечно, пока французские войска находились в Тхай-Хоке, нужно было вести главным образом политическую борьбу. Но у некоторых крестьян и даже у кадровых партийных работников появилось стремление отказаться от вооруженной борьбы. Некоторые из них недооценивали значения партизанской борьбы, пренебрежительно относились к караулам и дежурствам. Эти мирные настроения отрицательно сказывались на партизанском движении в Хонг-Фонге.

В общине появились люди, которые, разведав, что руководящие органы Сопротивления разрешили населению Тхай-Хока избрать старосту по приказу французов, тоже захотели выбрать у себя старосту; узнав, что на той стороне — у французов — население получило паспорта, эти люди тоже захотели получить французские паспорта. Когда партизаны поднимали тревогу и вступали в бой с французами, некоторые крестьяне побаивались, что это приведет только к усилению террора со стороны врагов. А врагам все это было на руку. Теперь партизаны слишком уж полагались на защитный забор. Пока враг был по ту сторону забора, все чувствовали себя относительно спокойно. Беспокойство начиналось только тогда, когда враг переходил забор. Раньше партизаны устраивали засады в двадцати-тридцати метрах от поста, а теперь они ограничивались тем, что прятались за защитным забором и следили оттуда за постом.

Когда прошли все жители, решившие вернуться в Хонг-Фонг, партизаны могли бы покинуть засаду у поста. Но Чо решил все же попридержать их здесь, чтобы они начали привыкать к этой работе. Если полагаться только на защитный забор и все время отодвигать его назад. Партизанам ничего не останется, как скрываться вместе с жителями в тайных убежищах. Нужно привыкать к засадам не только у забора.

Чо посмотрел на Хоэ и улыбнулся, а про себя подумал:

— Вот и Хоэ здесь!

За последнее время Чо и Хоэ подружились. По совету Тика Чо не выпускал из виду Хоэ. Чо старался быть рядом с ним, тщательно разъясняя задание и уходил только тогда, когда чувствовал, что Хоэ хорошо понял его. В эту ночь Чо намеренно взял его с собой. Хоэ, устроившись в зарослях бамбука, сидел, не проронив ни слова, и пристально смотрел на пост. Хоэ не заметил обращенного на него взгляда Чо. Между тем у Чо возникла какая-то идея. Он наклонился к уху Хоэ и шепнул:

— Сиди здесь. Я хочу обойти и проверить партизан. Хоэ кивнул головой. Чо встал, посмотрел на пост и, пригнувшись, пошел в сторону. Через некоторое время он вернулся и незаметно подполз к Хоэ. Когда их отделяло уже небольшое расстояние, он улегся на траву, посматривая на Хоэ, который продолжал внимательно следить за постом.

Чо пошарил руками по земле, взял комок земли, нацелился и бросил его в лужу около кустов бамбука, в которых сидел Хоэ. Послышался всплеск воды. Хоэ приподнялся и посмотрел в ту сторону, откуда послышался всплеск воды. Ничего не заметив, он огляделся по сторонам и продолжал наблюдать за постом. Чо полежал некоторое время молча, затем еще раз поднял комок земли и бросил его в лужу с другой стороны. Хоэ встал, прислушался и снова лег на землю, не спуская глаз с поста. Чо довольно ухмыльнулся, пополз к другу. Хоэ, услышав шум, обернулся. Чо тихо спросил:

— Как дела?

— Ничего особенного не произошло. Только какие-то лягушки прыгали в воду. Ну как, обошел товарищей?

Чо кивнул головой и улыбнулся. Он был рад за Хоэ и чувствовал к нему симпатию. Наконец-то Хоэ стал смелым! Чо подумал, что партизаны вообще подтянулись за последние дни и регулярно ходили в караул. Но все-таки не хватало людей, а главное — поля по-прежнему оставались заброшенными и необработанными. Впереди много работы. Нужно получить в уезде побольше гранат и мин, нужно организовать ряд диверсий во вражеском посту, чтобы держать врага в постоянном страхе. Надо усилить борьбу, а в противном случае французы перейдут к наступательным действиям, усилят политику террора и насилий. Чо задумался. Вдруг он услышал шаги позади себя. Обернувшись, Чо увидел два человеческих силуэта. Пригнувшись, кто-то приближался к нему. В переднем силуэте Чо узнал Льеу — только у него была такая походка: он шел, соблюдая осторожность, но ступал так тяжело, что был ясно слышен шум шагов. Чего доброго услышат французы! Чо цыкнул на Льеу. Льеу остановился. И тут только Чо понял, что за ним шла Хьеу. Чо поднялся, подошел к Льеу и спросил:

— Куда ты идешь?

Льеу показал на Хьеу, стоявшую рядом с ним.

— Она просила меня проводить ее к тебе.

Хьеу сказала:

— Все наши крестьяне благополучно перешли дорогу. Отпусти товарищей по домам: они устали от ночного караула…

Чо переспросил:

— Все прошли?

Хьеу кивнула головой, на лице ее мелькнула улыбка. При лунном свете матово поблескивали зубы Хьеу. Чо велел Льеу передать товарищам приказ об отходе. Льеу уже собрался идти, но Чо схватил его за руку.

— Ходи поосторожнее, у тебя слишком тяжелая походка!

Когда Льеу ушел, Чо шепнул Хоэ:

— Уже все жители прошли. Мы тоже можем идти спать. Пойди за Тхиетом, он там один.

Хоэ поднялся и пошел к Тхиету. Чо все время помнил о Хьеу — она сидела в траве неподалеку от него. Чо хотел отослать ее вместе с Хоэ: сам он собирался остаться здесь до тех пор, пока не уйдут все товарищи. Хьеу подошла к нему, присела рядом и спросила:

— Хоэ ушел?

— Да, только что ушел. Догони его и иди с ним. Я побуду здесь и вернусь немного позже.

— Вот и хорошо. Я тоже останусь с тобой.

Оба замолчали и стали наблюдать за постом. Каждый думал о своем. Чо сердился на себя: почему он не отослал Хьеу домой вместе с Хоэ? Ведь враг совсем рядом. Пока еще ничего не случилось, но как знать, что будет дальше? Он боялся за товарищей. Когда Чо приказал им идти в засаду, все очень внимательно слушали задание. Правда, некоторые слегка побаивались, но, получив приказ об отступлении, они могут тотчас же забыть об опасности. Чего доброго кто-нибудь вздумает, шутки ради, выстрелить напоследок! Если это случится, враги начнут палить из поста; что будет тогда с Хьеу?

Хьеу после переезда в Тхай-Хок часто приходила в родную деревню, но обычно в тот же день возвращалась назад. При встречах Чо и Хьеу говорили только о работе. Чо вдруг вспомнил тот вечер, когда он наговорил Хьеу много оскорбительных слов, упрекая ее за переселение в Тхай-Хок. даже упомянул о французском паспорте! В душе Чо никогда не мог плохо думать о Хьеу. В тот день он слишком переволновался, узнав, что крестьяне уговаривают друг друга переселиться в Тхай-Хок. В особенности стыдно ему было за партизан, последовавших примеру некоторых крестьян. Он сорвал тогда злость на Хьеу. Чо вспомнил, как он сказал ей тогда:

— Получи французский паспорт и стань предателем! Помнит ли она об этом? Может быть, продолжает сердиться на него? Всякий раз, встречая ее, он хотел поговорить с ней об этом, но все как-то не удавалось… И как это он не заставил ее вернуться домой? Вдруг что-нибудь случится!

А Хьеу думала о другом. У нее было радостно на душе. Весь день она была на ногах: бегала в Хонг-Фонг за Тиком, вернулась в Тхай-Хок, чтобы встретиться с земляками, идущими с собрания, затем, проводив их до дороги, вновь беседовала с теми, кто не хотел уходить из Тхай-Хока. Она очень устала, и в то же время у нее было приподнятое настроение. Она вспомнила прежние задания. Особенно ясно представила она зимне-весеннюю кампанию 1949–1950 года. Из уезда пришло срочное письмо. в котором говорилось, что нужно приготовить рис для бойцов армии, которые прибудут завтра в деревню. Нужно было мобилизовать на эту работу всех жителей. Тогда положение не было таким трудным, как сейчас. По дороге шли люди с корзинами, доверху наполненными рисом. В каждом доме, в каждом дворе люди рушили рис. Французы обычно не могли найти в домах ни зернышка, но в ту ночь в каждом доме стояли корзины с рисом. Хьеу вспомнила, как вместе с товарищами в такую же лунную ночь рушила рис, а Чо относил его. Когда он поднес корзину, Хоэ попросил Чо задержаться на минутку и подождать его — он привязывал к корзине оборвавшуюся веревку. Чо заглянул во двор и увидел там Хьеу, которая молотила рис. Он крикнул:

— Кому нужна моя помощь?

Девушки засмеялись и наперебой закричали:

— Помоги Хьеу!

Чо как ни в чем не бывало подошел к Хьеу и стал помогать ей. Хьеу тогда только что вернулась домой с учебы. Девушки смеялись и подшучивали над ними, но Чо не обращал на них внимания: он весь был поглощен Хьеу. Заметив, что она утомлена, Чо сказал:

— Иди отдохни, а я поработаю.

Хьеу покачала головой. Да, она очень устала, но когда Чо помогал ей, она не чувствовала усталости. Хоэ между тем давно уже привязал веревку к корзине и дожидался Чо. Как только Чо ушел, Хьеу почувствовала, что работать одной было во много раз тяжелее. Но она не хотела быть хуже других и продолжала усердно работать. Пусть не болтают, что во время учебы она отвыкла от работы. Да, хорошая была тогда пора!

Чо и Хьеу, каждый занятый своими мыслями, продолжали молча смотреть на пост. Вдруг оттуда раздались выстрелы — французы стреляли в ту сторону, куда ушел Льеу. Чо и Хьеу прижались к земле. Послышались выстрелы из других дзотов, пули разрывались где-то совсем рядом, как будто лопались зерна кукурузы, пули свистели прямо над их головами. Неожиданно мимо них просвистела трассирующая пуля. Они быстро наклонили головы, а Чо положил руку на плечо Хьеу. Трассирующая пуля погасла где-то, и стрельба постепенно затихла. Однако Хьеу продолжала неподвижно лежать в прежней позе. Она боялась пошевельнуться: Чо опомнится и уберет руку с ее плеча.