Быт русского народа. Часть I

IV НАРЯДЫ

Славяне прибалтийские, по свидетельству Тацита, не отличались одеждою от германских народов — они едва закрывали наготу свою. Славяне дунайские сражались еще в VI в. почти полунагие, прикрывая только нижнюю часть тела сподним платьем; шкуры зверей лесных и домашних согревали их в холодное время. Женщины носили длинные одежды, украшались бисером и металлами, отнятыми на войне или выменянными у иностранных купцов[216].

Аравийский посол Ахмет, будучи у волгских болгар в нач. X в., видел многих славян и описывает их наряд довольно грубым. — Мужчины, — пишет он, — не носят ни кафтанов, ни камзолов, но набрасывают на себя сбоку толстую одежду, оставляя другую руку всегда свободною. Они никогда не ходят без оружия; у каждого большой нож, меч и топор, и всякая женщина носит нож, а на шее цепи золотые и серебряные; главное же их украшение зеленый бисер[217]. При описании погребения одного из старшин он говорит, что покойник был одет в два сподних платья, сапоги, куртку, кафтан из золотой парчи с золотыми пуговицами и парчовую шапку, опушенную соболем[218].

Счастливые войны и торговые сношения русских с Константинополем и болгарами в продолжение двух столетий изменили образ жизни: поселили изобилие и роскошь. Великие князья, сановники и воины, ознакомившись с пышностью царьградскою, стали носить длинные, широкие по восточному вкусу платья; от них перенимало все прочее сословие, потому все одежды наши были подражательные греческим. Нередко послы наши требовали от греческих императоров именем своих князей и царской одежды, и венца. Императоры отговаривались от них тем, что порфира и короны деланы руками ангелов и должны быть хранимы в Софийской церкви.

Женщины, одеваясь в длинные платья, убирали грудь монистами, ожерельями и золотыми цепями, пальцы кольцами и перстнями; волосы заплетали в косу, а головной наряд блистал жемчугом и золотом[219].

Богатые люди носили шелковое платье, драгоценные пояса и сафьянные сапоги[220]. В XI и даже в XVI в. мы встречаем сапоги с загнутыми кверху носами; подошвы подбивались гвоздями; голенища были до икр круглые. В XIV в. голенища шились под самые колена и здесь стягивали их ремнем и тесьмою. Знатные люди и великие князья носили по большей части голенища короткие, унизывали их золотыми и серебряными прошвами, галунами, жемчугом и каменьями. Впрочем, таковая роскошь появилась, как кажется, не раньше XVI в., что увидим в своем месте.

Споднее платье называлось портами или порты; они шились из полотна[221].

Можно полагать, что от порты произошло название портной. — А порты? — от толстого посконного холста, называемого в просгонародии порт, из коего они шьют споднее себе платье.

Рубашки, называвшиеся сорочками, а по-славянски срачицами, шились из холста длинными до колен, с разрезным напереди воротом и подпоясывались шнурком поверх споднего платья. — По завладении России татарами изменились многие наши одежды. Самые сорочки и споднее платье приняли другой покрой, и едва ли не тогда вошли в употребление штаны и шаровары. Сорочки и тогда шились не длиннее колен; ворот разрезали на левой стороне. Для украшения же делали на груди и спине подогыек, вышитый красными нитками и шелком. Под пазухою нашивали красные и синие ластовки, или ластовицы. Воротник и края рукавов вышивали красными нитками, шелком, серебром и золотом, смотря по состоянию и званию. — Воротник застегивали металлической пуговкою. — Споднее платье шилось весьма просторным: из холста, бумажной и шелковой материй и подвязывали на шнур под рубашкою; концы споднего платья засовывали в сапоги. Богатые и знатные носили шелковые и парчовые штаны, которые были холодные и теплые.

В. к. Святослав I, гроза восточной империи, ничем не отличался одеждою от простого ратника — тогда воины и мирные граждане одевались одинаково. Когда он увиделся с Иоанном Цимискием на берегу Дуная под Доростелем (Силистриею), тогда греки смотрели на него с изумлением. Император, окруженный облитыми в золото всадниками, сидел на коне, а Святослав в лодке — в простой белой одежде, с длинными усами, реденькой бородой и с клоком волос на голове; в ухе его висела золотая серьга, украшенная жемчужиной и рубинами[222].

Ношение серег между мужчинами было во всеобщем употреблении до нач. XV в. В завещании в. к. Иоанна, отца Дмитрия Донского, видно, что он отказал сыновьям своим по жемчужной серьге[223]. По известию иностранных писателей XVI и нач. XVII в., они видели многих бояр, купцов и простолюдинов с серьгами. И ныне некоторые из простого сословия носят их.

Должно думать, что киевские славяне издревле брили головы, оставляя на голове один клок волос; но впоследствии, когда мы узнали греческие наряды, тогда стали ходить по-восточному: с длинными волосами на голове и длинной бородою. Аравийский писатель X в. говорит, что русские не бреют бород[224]. В «Русской правде» определена денежная цена за повреждение бороды и зуба, именно 12 гривен. Гривна означала в то время полфунта серебра. — Ношение бород было повсеместным у нас до нач. XVIII в., с этих пор все дворянство стало брить, оставив их носить духовенству и простому народу. Староверы думают, что человек с бородою есть только образ и подобие Божие[225].

О древнейшем нашем одеянии можно сказать только то, что долгое платье считалось почетным и подпоясывали его кушаком, а короткое носило одно простое сословие, как это было во всей Европе до пол. XVII в.; то же самое было с бородами. Генрих IV, король французский, носил еще бороду и длинное платье; императоры германские любили одеваться в пестрые, разноцветно-длинные одежды и гордились бородой — и не ранее пол. XVII в. стали изменять древние обычаи. Об испанских государствах нечего упоминать, потому что они, познакомившись с правами аравитян, позаимствовали их одежду и образ жизни восточной. Колумб знаменитый и весь двор Изабеллы и Фердинанда-католика блистали одеждою шелковой и длинною. Еще Филипп II, Елизавета Английская, Кромвель и другие ходили в азиатских одеждах. — Наружный блеск прежних времен составлял общий вкус одеяний.

Хотя серьги носили мужчины, однако ожерелья и мониста были собственно украшением женского пола; употреблялись же у нас с самых древних веков, со времен набегов наших предков на восточную империю. Впоследствии серьги, ожерелья и мониста образовали необходимую принадлежность наших красавиц и распространились между всеми сословиями: чем богаче были эти наряды, тем более выказывалась через них знатность рода. В старину судили о знатности по богатству, и ныне встречают по голове, а провожают по одежде. До XIII ст. носили, даже боярские жены, серебряные кольца[226]; с этого же времени появляются уже гораздо чаще золотые, и перстни с драгоценными каменьями. При порабощении нас татарами исчезла роскошь; однако великие князья и их двор носили заповедные кольца и перстни в том мнении, что они имели тайную силу противодействовать всякому яду и чародейству. Ханы Золотой Орды употребляли их с той же самой целью. — Наши князья, отправляясь в Орду, запасались такими перстнями[227].

В века общего невежества верили в волшебное действие перстней, точно как в амулеты. Этим мнением был заражен сам Иоанн III, великий государь, — и великие часто платят дань предрассудкам. — Хан крымский Менгли-гирей, друг Иоанна III, отправляя к нему однажды подарки, писал: «Посылаю тебе перстень из рога качерденева, индийского однорога. Тайная сила этого перстня уничтожает яд в кушанье и всякое лихое зелие; носи на руке и помни мою дружбу»[228]. К чести России, у нас не носили ядовитых перстней и колец. — В конце XVIII и нач. XIX ст. господствовала страсть носить драгоценные перстни и кольца. Купечество и мещанство столичных городов щеголяет еще ими, но в благородном сословии почти вышло из обыкновения.

Серьги и мониста, изящное украшение женских прелестей, издавна были во всеобщем употреблении, и их было у нас в таком множестве, что во время государственных несчастий выкупали себя ценностью украшений.

Удельный князь дорогобужский Владимир Мстиславич, осадив Галич, требовал от жителей серебра. «Если же не дадите, то подниму всех вас на щиты». Они, не зная откуда взять, сняли со своих ушей серьги, а с шей мониста, слили и принесли ему[229].

Живя в простоте нравов, все довольствовались произведениями своей страны, которая в избытке снабжала наших предков дорогими мехами, полотном и шкурами для разных одежд; но, однако, простой народ предпочитал сапогам лапти по чрезвычайно легкой работе и изобилию материала. — Древность их превышает введение сапог. — Владимир I, заставив болгар своими победами платить ему дань, возвратился в Киев со многими пленниками (985 г.). Добрыня, осмотрев приведенных, которые были в сапогах, сказал князю: «Сим дани нам не давати, но пойдем искать лапотников»[230]. Им не быть нашими данниками, потому что такие люди, доказывая свой избыток, имеют более средств к защищению себя. — Лапотники, о коих говорит Добрыня, суть племена северо-восточной России, где народ был беднее[231].

Мужик надевает свои лапти на обернутую им онучь или портянку и обматывает потом лыком, веревочкой или ремнями[232].

Памятником одежд XI в. может служить рисунок черниговского князя Святослава с его семейством[233].

Изображение одежды сына его Глеба изглажено временем; все княжеское семейство представлено в рост. Олег в высокой синей шапке, наподобие колпака, с палевой опушкою; на шее золотой парчи платок с развевающимися концами на груди; кафтан багряный, обложен алою бахромой; подпоясан золотым поясом и в желтых сапогах. Давид и Роман одинаково одеты, только в алых кафтанах. Княгиня в синей высокой шапке, с алым покрывалом; платье красное с золотою бахромой, подпоясано золотым поясом; на рукаве золотое ожерелье, башмаки малиновые, крытые золотом. — Она держит за руку юного Ярослава, который представлен в багряном кафтане с золотой бахромою; подпоясан золотым кушаком с бантом, сапоги красные. Кн. Святослав, с усами и бородой, стоит в круглой низенькой желтого цвета шапке с красной опушкою и в синих сапогах; кафтан на нем синий с красною бахромой, поверх кафтана золотая княжеская мантия; в руках его книга, окованная золотом и покрытая малиновым бархатом.

Вся роскошь одежды, как мы видим из этого рисунка, состоит в блеске золота и разноцветной парчи[234].

Великие князья имели частые сношения с Византиею, получали оттуда богатые ткани и узорья; а купцы, производя значительную торговлю с Грецией, вывозили их для богатых и вельмож. — Великие князья и бояре отличались пышностью одежд, а заслуженные бояре отличались еще от незаслуженных ношением на груди золотой цепи с золотой гривною. Впоследствии времени тысяцкие новгородские носили золотую цепь на шее — в ознаменование их власти. — Великие князья и удельные, цари и патриархи носили на золотых цепях кресты и панагии, осыпанные драгоценными камнями и жемчугом.

Простой народ одевался в толстые одежды: мужчины в зипуны, а женщины в поневы — это самое древнее одеяние. — Мантия называлась в древности корзнем, коцем и кочем. — Вероятно, и мантия Святослава была тоже корзно, т. е. верхняя одежда. Кн. Владимир, желая защитить Игоря от убийства киевлян, соскочил с лошади и покрыл его корзнем[235]. В. к. Андрей Боголюбский, женатый на дочери боярина Кучки, был убит приверженцами Кучки, и тело его бросили в огород. Киевлянин Козьма, усердный слуга несчастного государя, стоял над трупом и плакал и потом отнес в церковь, положил в притворе и прикрыл корзнем[236]. Черниговский князь Михаил, прибыв в стан Батыя, не хотел поклониться священному огню и кумирам. Ему объявили, что должно исполнить ханскую волю или умереть. «Для вас не погублю своей души», — сказал он, снял с себя коч и бросил убийцам. «Возьмите славу этого мира, кочу небесный»[237]. В. к. Иоанн Калита в завещании своем отказал сыну Симеону, между прочими одеждами, коч с бармами[238]. Это доказывает, что корзно, коч или коц была великокняжеская одежда. — Со времен Владимира I или с конца X по XIII век великокняжеская одежда хранилась в Софийском соборе в Киеве и во храме Божией матери во Владимире на Клязьме. Половцы, опустошив Киев (в 1201 г. янв. 4), не оставили в церквах ни одного сосуда, ни иконы и похитили драгоценные одежды наших князей, которые вешались во храме на память потомству. Татары, взяв Владимир (в 1238 г.), ворвались в святой храм, сняли все украшения с икон, книг и унесли древние одежды.

Корзно обратилось впоследствии времени в приволоку, т. е. короткий плащ, который носили князья, бояре и дворяне до Петра I[239].

Пояса золотые, усыпанные камнями, украшали мужский убор и с тем вместе обнаруживали расточительность. Они никогда не складывались, а надевались гладко и ровно. Были пояса шелковые и плетенные золотом с серебром; бархатные и кожаные: их усаживали золотыми и серебряными бляхами, жемчугом и каменьями; при поясе висели капторги (застежки), тузлуки и калиты.

За один из поясов возгорелась война. Князья Василий Косой и Дмитрий Шемяка пировали однажды на свадьбе у родного своего дяди, в. к. Василия (в 1433 г.); все были веселы и все изумлялись драгоценному поясу Василия Косого. Между тем наместник ростовский, Петр Константинович, узнал пояс и сказал о том Софии, матери в. к. Василия, которая, обрадовавшись своей находке и забыв пристойность, сняла пояс с Косого. Произошла ссора. Косой и Шемяка оставили дворец с гневом, отправились в Галич, собрали войско и начали неприятельские действия. — Этот золотой пояс с цепями, осыпанный драгоценными каменьями, первоначально был подарен кн. Суздальским, Дмитрием Константиновичем, нареченному его зятю, кн. Дмитрию, впоследствии Донскому; тысяцкий Василий во время свадьбы этого князя (1367 г.), тайно обменял его на другой, гораздо меньшей цены, и отдал сыну своему Николаю, женившемуся на Марии, старшей дочери князя Суздальского. Переходя из рук в руки, этот пояс достался Василию Косому.

Кушаки складывались в несколько раз: они были шерстяные, шелковые, а иногда переплетались золотом и серебром. Концы кушака висели впереди. За поясами и кушаками висели, по азиатскому обычаю, кинжалы и ножи[240].

Почти такой же наряд был в XIII в., но здесь встречаем гораздо более описаний о женском одеянии и их уборе. Замужние носили, по словам Карпиния, длинные и широкие платья без застежек напереди; голову покрывали кокошником, придававшим величественность всякой женщине. Девушки лелеяли этот убор, возвышавший их прелесть. — Низ кокошника был узкий и оканчивался вверху широким четвероугольником, который обводили серебряным или золотым прутиком; весь кокошник обшивали багряной или темно-красной материей. Девушки и молодые женщины из простого сословия одевались совершенно как мужчины и никто из посторонних, кроме родных, не мог различить их. Оба пола в молодом возрасте носили длинные красные и алые платья, опоясываясь повыше живота одной лентою с левой стороны и тремя с правой, оставляя левый бок открытым. Девицы носили косы до пядей[241].

Рубриквис, другой путешественник того же столетия, рассказывает, что женский пол делал на платьях опушку снизу полы до колена из разных мехов и горностаев. Мужчины носили епанчи, подобно немецким; головы покрывали высокими остроконечными шапками, которые делались из войлока[242]. Рубриквис, говоря о головном наряде женщин, не находит никакого различия в одежде нашей между западными народами, потому что по всей Европе было тогда однообразное платье.

Путешественник кон. XV в. Контарени хвалит мужчин и женщин. «Они, — говорит он, — весьма красивые»[243].

Павел Иовий, писавший в нач. XVI в., так отзывается: «Русские вообще среднего роста, статные и как бы четверо-угольные, но мусколоватые»[244]; «глаза у всех голубые. Нежные шеи женского пола обвиваются самыми тончайшими соболями»[245].

Олеарий пишет, что русские во всем похожи на немцев, отличаются же от них одной дородностью и крепостью. Бояре весьма спесивые; ходят с большими отвислыми брюхами, означающими важность и знаменитость. Женский пол по большей части стройный, лица их нежные и белые, груди небольшие, но правильные; глаза черные, руки полные и мягкие, пальцы небольшие, но всю свою очаровательность уродуют окрашиванием лица, рук и шеи белою, голубою, красною и черною красками, особенно когда идут в гости или в церковь[246].

Маерберг говорит: «Женщины среднего роста, по большей части весьма хорошенькие и сложены правильно, но лица свои, от природы румяные, портят натираниями белил, думая, что без них они некрасивые»[247].

Меч пишет, что мужчины и женщины носят весьма длинные волосы. После смерти матери дочери срезают с головы покойницы пучок волос и заплетают их в свою косу[248]. — Корб говорит, что женщины вообще статные и хорошие, но губы их прелесть; красоту свою безобразят румянами[249].

Барон Герберштейн, посол импер. германского Максимилиана, бывший у нас в нач. XVI века два раза, есть один из лучших и верных наблюдателей наших нравов того времени. Между многими любопытными сведениями он сохранил в точности названия носимых тогда одежд, а именно: терлика, однорядки, охабня, ферезеи <или ферези>, кунтуша, доломана и кафтана. Эти одежды давно употреблялись у нас, но мы доселе нигде не встречали им описания. — Терлик было верхнее широкое платье с рукавами, но без воротника. Однорядка. — верхнее платье без воротника: длинное, широкое и с опушкой; охабень совершенно похож на однорядку, только что с воротником; ферезея — длинное платье с пуговицами сверху донизу. Если делали ферезею с нашивками, то она называлась кунтушом, и пуговицы ставили на нем до пояса. Доломаны и кафтаны были короткие платья с пуговицами и прорехами на боках: полукафтаны делались с козырем. Головы накрывали колпаками, которые у дворян были остроконечные и делались из шерсти[250]. Все подпоясывались пониже живота, отчего всегда висело брюхо, как у итальянцев, испанцев и немцев. — Сапоги почти у всех были из красной кожи. — Поверх платья набрасывали еще епанчу с капюшоном[251]. Другой иностранец пол. XVI века говорит, что одежды наши во всем сходны с венгерскими, исключая шапки, которые решительно белые[252]. Такие одежды носили бояре, дворяне и купцы. Богатый отец передавал свое платье сыну и в праздник давал ему надевать свое. Тогда для всех шили одинаково, и потому, что было прилично матери, то шло и дочери. — Рубашки носили разноцветные, воротники были вышитые и с серебряной пуговицею; сапоги из цветного сафьяна, более красные, с железными подковами; волосы остригали в кружок[253]. По свидетельству Гванина строго было запрещено царским указом во второй половине XVI века, чтобы люди без состояния не одевались в пышные одежды. Этим доказывается, что роскошь давно была знакома нашим предкам; что недостаточные часто жертвовали последним из своего имущества, для того только, чтобы своим блеском дать почувствовать гордым боярам, что они имеют равное право на уважение народа, преклонявшегося пред дорогими одеждами первостепенных сановников. Общее было тогда мнение, что эти сановники, рожденные в знатности и воспитанные в неге, имели неоспоримое право на почтение, но народ, узнав впоследствии, что уважение приобретается делами, стал их чтить по заслугам. Когда встречали бедного, но пышно одетого, тогда останавливали его и говорили ему с укором: «Ты нарядился паном! Верно, собрался бежать в Литву. — Изменник! Откуда ты взял эту одежду? не продал ли себя ляхам?» — Так думали тогда, и часто не без причины. — Литовские князья, враждуя беспрестанно с Россиею, сыпали золото вероломным, которые, служа орудием для их умыслов, жили богато, роскошно и ходили в блестящих одеждах. Часто видели в этих одеждах бедных людей, почему считали их за изменников.

Одежды: терлик, ферезея, кафтан и колпак позаимствованы нами частью от востока, а частью из Литвы; доломан и кунтуш собственно венгерские и перешли к нам из Польши.

Тогда же носили кожухи и шубы, о коих хотя не говорит Герберштейн, однако они весьма старинные одежды и суть русские. — Кожухи (от слова кожа, мех) и шубы подбивались дорогими мехами; шубы преимущественно делались из лисьего меха. Употреблялись также бостроги (татарские шубы), крытые цветной материей. Простой народ носил полушубки из бараньих и овечьих мехов, которые доселе во всеобщем между ними употреблении[254].

Вот занимательное описание. — Кафтан было узкое платье, с рукавами узкими, длинными и со сборами. Длина его не заходила далее колен; воротник делался высокий и стоячий, закрывавший весь затылок, и назывался козырем. Кафтан шился из легкой и тонкой материи, редко из сукна; полы обивали золотым и серебряным галуном и цветной материей. Напереди застегивался петлями на пуговицах, с длинными кисточками; у запястий связывались рукава тесьмянными, металлическими и ременными зарукавьями. Богатые украшали жемчугом и камнями. — Козырь или стоячий воротник, предмет щегольства и роскоши, делался атласный, бархатный и парчовый: он вышивался серебром, золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Выражение, употребляемое доселе: он ходит козырем, он смотрит козырем, означает чванного и тщеславного блеском своей одежды. Из дома не выходили в кафтане, а надевали на него ферезь: длинное платье, почти до лодыжек, с таковыми же длинными рукавами без перехвата и воротника; она застегивалась напереди длинными петлицами с пуговицами; шилась из бумажных материй, сукна, бархата и парчи. — Простолюдины надевали ферезь на рубашку и предпочитали белый и синий цвета. На ферезь надевали охабень или охобень: это длинное платье до самых пят, но гораздо шире, с прорехами под рукавами и с откидным четвероугольным воротником, который висел почти до половины спины, иногда ниже, и вышивался подобно козырю. Охабни шились из обьяри, атласа и бархата. — Однорядки во всем похожи на охабень; были без воротника и шились из сукна, каразеи и других шерстяных материй. — В зимнее время носили русские и турские шубы на разном меху; их покрывали сукном, камкою, атласом, бархатом и парчою. Русские шубы были похожи на охабень, он с рукавами и отложным меховым воротником. Напереди застегивались пуговицами или завязывались шнурами с длинными висячими кистями. — Турские шубы имели покрой русский, но широкие и длинные рукава до кистей рук. Иные делали двойные рукава: одни надевались на руки, а другие закидывались сзади для украшения.

Одежды: терлик, турский кафтан, становый кафтан, зипун, платно, опашень и кожух, исключительно употреблялись при дворе. Терлик во всем похож на ферезь, но был с перехватом; напереди делались короткие петли; от шеи вдоль обеих пол по подолу и рукавам обшивали серебряным и золотым гасом, унизывали жемчугом и каменьями. Рукава шили короче ферези и без сборок. — Турский кафтан — длинное платье без воротника и петель; правую полу закидывали за левую, застегивали у шеи и на левом боку. — Становый кафтан был во всем подобен турскому, с широкими и недлинными рукавами; вверху застегивали запонкой и полы забирали за полы, шили преимущественно из шелковых материй. Его носили государи поверх зипуна. Такого покроя кафтаны доселе носят купцы с тою разницею, что рукава у них в обхват. — Зипун то же, что кафтан, но с короткими петлями и без козыря. Зипуны подбивались мехом и украшались стоячим ожерельем вокруг шеи, осыпанным жемчугом и каменьями. — Платно во многом сходствовало с ферезью; оно имело короткие рукава и застегивалось короткими петлями; надевали на становый кафтан и носили одни государи, потому шили только из бархата и парчи; вокруг унизывали кружевами из жемчуга и дорогих каменьев. — Опашень, похожий на платно, шился с короткими рукавами. — Кожух был то же, что опашень, но подбивался мехом. Становый кафтан, платно, опашень и кожух носили государи и царевичи. Кафтан, зипун и кафтан турский подпоясывались кушаками и поясами. — Вообще старинные наши одежды имели внизу боковых пол прорези, которые застегивались петлицами.

В старинных наших бумагах встречаются еще названия одежд: бугай, портище, ментеня и чюга и, как видно из некоторых известий, они были дорогие, носились великими князьями и знатными боярами. — Бугай подбивался собольим или другим дорогим мехом и имел наплечники, усаженные жемчугом и каменьями. Портите, вероятно, носили на плечах, ибо было с бармами, и шили из дорогой материи. Ментеня, верхняя одежда, шилась из бархата и атласа, подбивалась мехом и унизывалась жемчужными кружевами. Чюга шилась из камки, бархата и сукна; подбивалась тафтою и опушку имела атласную, или подбивалась соболями и другими мехами; впереди застегивалась на пуговицах; пуговицы были золоченые, петли серебряные, а концы петель затканы золотом[255].

Люди всех сословий носили рукавицы, и смотря по состоянию, они были кожаные, суконные и бархатные, с серебряными и золотыми узорами; делались, однако, холодные, теплые и перчатые. Должно думать, что от последних произошло название перчаток. Рукавицы крестьянские были такой же формы, как нынешние, и так же тисненные по краям. Для зажиточных же купцов, дворян, бояр и великих князей они шились из сукна и бархата, подбивались мехом с собольей опушкою; рукавицы перчатые были атласные, суконные, оленьи, лосиные и вязанные из шелка. Их иногда подбивали мехами и атласом; при них носили дорогие запястья, низанные жемчугом и шитые волоченым золотом с шелками; по краям нашивалась бахрома. Нет сомнения, что женский пол носил щегольские рукавицы и перчатые рукавицы.

Не только драгоценные украшения, золотые и серебряные сосуды, но и одежды завещали великие князья своим детям. В. к. Иоанн Калита пишет в духовной: «Из одежд моих назначаю Симеону червленую шубу с жемчугом и шапку золотую; Ивану обьяринную шубу с жемчугом и коц великий с бармами; Андрею бугай соболий (шубу) с наплечниками; Марии и Феодосьи два кожуха с аламы (наплечники с застежками), унизанные жемчугом»[256].

По известию англичанина Турбевиля, половины XVI века, русские носили весьма длинные рубашки с отложными воротниками, которые у богатых унизывались жемчугом, а рукава обшивались шелком. Поверх споднего платья надевали полукафтан[257], а на него однорядку. Одна пара льняного платья достаточна была для каждого русского, который носил ее и зимою. Поверх однорядки надевалась меховая шуба и, смотря по состоянию, она вышивалась шелком и серебром. Бедные носили армяк на бараньем меху, азямы и сермяги. Армяки шились из холста, а азямы и сермяги из толстого серого сукна, отчего последние получили название сермяг. Азямы и сермяги шились с узкими рукавами в длину до колен, застегивались напереди петлями и пуговицами и подпоясывались поясом[258]. Сапоги с заостренными носками делались на подковах, волосы стригли, и тот считался в опале, кто их отращивал.

Было величайшим наказанием для сановников, когда были обязаны носить длинные волосы. По нескольку месяцев тужили, что прогневили царя. — Такая кара, подкрепляемая общим презрением к опальным, действовала на них сильнее пеней.

Мужчины и женщины наряжались в разноцветные платья.

Бород мужчины не стригли, исключая одного случая, когда в. к. Василий, желая казаться моложавым для своей супруги Елены, обрил свою бороду (1526 г.) и всегда заботился, чтобы нравиться молодой жене.

Женский пол страстно любил румяниться, и тот муж, который не покупал для своей жены белил, значил, что он не любил ее. Женщины красили щеки, губы, подбородок и брови и намазывались до того, что отвратительно было смотреть на них. Гостю позволялось румяниться в присутствии женщины, ибо этим он доказывал к ней свое уважение[259]. Другие белили и румянили дорогие головные повязки (венчики), украшенные золотыми и серебряными звездочками.

Если румянились мужчины, то это они делали из угождения к прекрасному полу: на все была мода, а мода страшный тиран. — Но чем может оправдаться нынешняя молодежь? Пусть это делают кокетки, беззубые воздыхательницы и старые волокиты, а нецветущая молодость всегда пленительна — Шекспир хорошо сказал о пристрастных к румянам: «Jhave heard of your painting too, wellenough. - God has given you one face and you make yourselves another. You jig, you amble and you lisp and nickname God's creaturres and make your wantoncss your ignorance». — «Hamlet», act III, seen. II <«Слышал я и о вашем малевании, вполне достаточно. Бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое. Вы приплясываете, вы припрыгиваете и щебечете, и даете прозвища божьим созданиям, и хотите, чтобы ваше беспутство принимали за неведение». — «Гамлет», акт III, сцена II>. На многих старинных иконах сохранились надписи, грозящие адским мучением тому, кто колдует, белится, украшает себя богатыми одеждами и делает соблазн. Вот одна надпись: «Женский пол за чары и бесчинное убеление лиц, ia прелестное украшение риз и за прочие соблазны, идут в муку вечную».

Сведения англичанина Флечера, бывшего в Москве в конце XVI в., гораздо полнее. — Недостаточные носили зимою поверх овечьих шуб широкие, длинные по икры, из толстого серого или белого сукна зипуны[260]. Из такого же сукна делали споднее платье, шапки и рукавицы; бедные носили жупаны или зипуны, приготовленные из коровьей шерсти, а в летнее время довольствовались рубахою с косым воротником и сподним платьем из холстины или пестряди. — Богатые отличались всегда роскошью и изысканностью: они носили рубашки с шитыми воротниками, делавшимися около шеи без складок; летом хаживали у себя в доме, когда не было посторонних, в одних рубашках; шеи покрывали унизанным жемчужным козырем или стоячим воротником толщиною в три или четыре пальца; поверх рубашки надевали легкий шелковый жупан, который был до колена; сверх жупана надевали узкий парчовый кафтан с персидским кушаком, за который затыкали кинжал и нож; поверх кафтана была шелковая и широкая ферезь, подбитая мехом. Это была самая почетная и торжественная одежда бояр и всех чиновников. Она употреблялась для придворных выходов и шилась по бархату золотом; была и обьяринная.

При приеме иностранных послов переменяли по нескольку раз кафтаны. Недостаточные получали из казны золотые, серебряные, парчовые и из персидской ткани одежды и высокие шапки из черного лисьего меха. Это великолепие изумляло иноземцев; они говорили единогласно, что царский двор был облит в золото. Иные представлялись ко двору в цветном платье, шитом из обьяри, камлота или тонкого сукна с золотыми нашивками; голову покрывали черной шапкою.

Указом 1680 г. дек. 19 предписывалось являться ко двору в ферезях только одним боярам, окольничим, думным и ближним людям, стольникам, стряпчим, дворянам и дьякам. На ферезь набрасывали охабень, длинное платье с рукавами и воротником. — В царствование Федора Алексеевича в конце XVII века не велено никого впускать во дворец, одетого в охабень. — Во время выездов надевали поверх охабня однорядку, длинную одежду из сукна или камлота, деланную без воротника; в военное время употребляли корзнь, род епанчи. Сапоги носили сафьянные и часто обшивали жемчугом; нижнее платье было атласное или парчовое. Головы покрывали высокими собольими, горлатными и лисьими шапками[261]. Название горлатньгх шапок произошло от употребления меха от душек, или горла пушистых животных. Они делались вышиною почти в аршин: вверху шире, а к голове уже. К этой шапке иные прикрепляли пушистое высокое перо на дорогом запоне или застежке, усыпанное камнями. У других шапок верх был парчовый или бархатный, а спод соболий или рысий. Иные унизывали жемчугом и кверху привязывали кисти с дорогими каменьями, и таковые шапки назывались мурманками, или мурманкою. Борис Годунов при приеме константинопольского патриарха Иеремии 11 стоял у трона царя Феодора в шапке мурманке и золотой одежде на опашку. — Мурманки были высокие, с плоскою тульей и к голове шире; делались без бархата и парчи и вместо мехового околыша имели меховую с отворотами лопасть, которая в двух местах у тульи пристегивалась пуговицами на петлях. К ним прикрепляли иногда дорогое или жемчужное перо.

Обыкновенное же платье бояр, как самое старинное, было черное бархатное, иногда унизанное по краям дорогими камнями и жемчугом, и употреблялось почти до половины XVIII века. Носили еще фофудии — самая древняя одежда мужчин и женщин, а подпоясывались малиновыми или красными поясами. — Волосы стригли, опальные отращивали их весьма длинными, так что они закрывали лицо и лежали разбросанными по плечам[262]. Остриженную голову закрывали маленькою скуфьею, плетенною из золотых или серебряных ниток и унизанную жемчугом и дорогими каменьями. Поверх скуфьи надевали тафию — высокие шапки из черных лисиц или других мехов, которые не снимали в присутствии самого государя.

При царе Иоанне IV было запрещено собором носить тафии, особенно входить с ними в церковь, вероятно потому, что они были собственно татарские шапки. Несмотря на запрещение, многие носили: царевич Дмитрий носил суконную, которая ныне хранится в ризнице московского Архангельского собора и убрана яхонтами и жемчугом.

Государи и бояре носили еще шубы, называвшиеся бостроги, кожухи и терлики. Они были по большей части бархатные с золотыми шнурами и кисточками на дорогих собольих или лисьих мехах. Были еще и летние терлики. — Сапоги подбивали гвоздями и подковами серебряными; иные унизывали по швам, носкам и каблукам жемчугом; иногда драгоценными каменьями. — Великокняжеский дом носил боярскую одежду, которая отличалась одним блеском и пышностью.

Богатство царской одежды было ослепительное, особенно когда наши государи являлись в торжественные дни к выходу или короновались. Царь Феодор, по сказанию очевидцев, превосходил великолепием все предшествовавшие коронования. Один скипетр, осыпанный драгоценными каменьями, был длиною в 3 1/2 фута и стоил несколько миллионов на наши деньги; одежда царя весила не менее 200 фунтов; шесть князей держали хвост мантии; вельможи сияли бриллиантами, яхонтами и жемчугом удивительной величины, ценимые на миллионы[263].

О наряде царя Михаила, бывшем во время его бракосочетания, сказано, что он был в кожухе золотом аксамитном, на соболях, и в шубе русской собольей, крытой бархатом золотным, замотав полы за плеча.

Франциск да Коло пишет, что великие князья жаловали храбрых и любимых воинов одеждами шелковыми, суконными, парчовыми и шубами. Этой одежды всегда лежало в великом множестве в кладовых, занимавших в Москве целую улицу.

Контарини получил от Иоанна III в подарок 1000 червонцев и богатую кунью шубу и приказал ему, чтобы он, одевшись в нее, явился во дворец[264].

Об одежде, хранившейся в великом множестве в царских кладовых, подтверждает сказание Франц. да Колло Гваньин «Kronika Sarmacycy Europskiey», с. 514, изд. 1611 г. — Гваньин, родом итальянец из Вероны, служил в польской службе в конце XVII в. и был комендантом в Витебске. Он пишет между прочим: «в кладовой великого царя хранится весьма много дорогих одежд, сшитых единственно для торжественных случаев. Когда приезжает посол от короля или цезаря, тогда выдаются одежды дворянам, по приказанию царя, а потом возвращаются в кладовую. — Недостаточные из дворян, отправляясь в гости к своим знакомым, или на крестины, или на какое-нибудь празднество, берут взаймы одежду из царской кладовой, обязываясь заплатить, по условию, за ношение платья. Если оно запачкается или окажется малейшее на нем пятно, то он должен заплатить, во что оно будет оценено. Если же в другой раз испортит платье, то для напоминания о бережливости наказывают его кнутом.

Иоанн IV по покорении Казанского царства жаловал отличных воинов шубами золотыми и бархатными на собольих мехах; ковшами золотыми и кубками[265].

По изгнании Кази-Гирея, хана крымского, из пределов Москвы царь Феодор украсил кн. Мстиславского и Бориса Годунова золотыми португальскими червонцами, а прочих воевод корабельниками и венгерскими червонцами; потом надел на Бориса Годунова со своих плеч русскую шубу с золотыми пуговицами и драгоценную цепь, на кн. Мстиславского такую же шубу и подарил ему кубок с золотою чаркой.

Боярские жены, знатные и богатые, покрывали волосы шелковой сеткою, обвязывая голову белой повязкою или носили тафтяную шапочку, обыкновенно красного цвета, с шелковым белым повойником или шлыком. Для наряда надевали большую парчовую шапку, опушенную мехом и унизанную жемчугом и дорогими каменьями; незамужние и бездетные отличались черными лисьими шапочками. — Некоторые знатные перестали было украшать шапки жемчугом по той причине, что таковые же стали носить купеческие и подьяческие жены. — В уши вдевали золотые серьги с изумрудами и яхонтами длиною иногда в два дюйма; шею покрывали жемчужными монистами, головы повязывали богато вышитыми платками. Платья их были из тонкого красного сукна и разноцветной материи; носили широкие, длинные, с висячими рукавами и застегивались дюжиною золотых пуговиц; другие боярыни носили серебряные парчовые и золотые. Воротники делали откидные до половины спины, и часто собольи. Боярыни и их дочери шили иногда широкое платье, застегнутое спереди, без рукавов, и это называлось ферезея, или ферезь, которая во многом сходна с сарафаном. Тогда носили сарафаны не только простые, но и боярские жены, с той разницей, что у недостаточных и простого сословия делались из крашенины, китайки, кумачные и суконные; у знатных и богатых из дорогой материи. Шили еще телогреи, на которые надевали теплые и холодные душегрейки. Они были совершенно сходны с сарафанами, только гораздо короче, без пуговиц и на груди с выемкой. Поверх ферези надевали опашень кармазинного цвета, с рукавами до самой земли. Это одеяние суживалось спереди и усаживалось большими золотыми или по крайней мере серебряными позолоченными пуговицами величиною с грецкий орех. Позади привешивался подбитый дорогим мехом капюшон, висевший до половины спины. — Рубашки носили длинные, коих рукава были от 6 до 10 локтей, и складки сбирали искусно на руки.

Зимой носили картели (шубы) из собольевых, горностаевых и других дорогих мехов; крыли их бархатом и золотистой материей. Летом надевали летники: атласные платья с рукавами или из другой легкой материи; до локтя обшивали их парчою или делали складки со швами из материи другого цвета. Носили еще кокошники, выдававшиеся вперед, которые были различного вида и величины. Тулья кокошников делалась из цветной шелковой ткани, парчи и штофа. Передняя сторона вышивалась шелками, унизывалась бисером и жемчугом, а местами цветными каменьями. Иные делали их круглыми, шириною в пять или шесть вершков, и довольно низкими. Другие делали высокими, иногда в поларшина, с торчащим вверх клином. На рукава платья надевали широкие запястья из золота, усаженные жемчугом и драгоценностями; пальцы украшали кольцами и перстнями; сапожки носили сафьянные: желтые, малиновые и голубые, шитые золотом, жемчугом, но на высоких каблуках. Марина Мнишек в день своей свадьбы (1606 г. мая 8) была в русском красном бархатном платье с широкими рукавами и в сафьянных сапожках; весь ее наряд был усыпан алмазами, яхонтами и жемчугом; венец на ее голове ослеплял сиянием. Сам высокомерный Лжедимитрий был усыпан с ног до головы алмазами и драгоценными каменьями[266].

Женский пол очень любил белиться и румяниться и считал за нарушение приличия, если не следовал общепринятому обычаю[267]. По известию Посевина, богатые и знатные женщины имели обыкновение носить по три платья, надевая одно на другое. Если бы которая оделась в одно, то это приписывали к ее неблагопристойности и бесчестию.

Описанный женский убор был общий для цариц и царевен, которые распознавались только по особо оказываемому им почтению или чрезвычайному блеску одеяния.

Арсений, приезжавший с патриархом Иеремией в Москву (1590 г.) и видевший блистательные украшения царицы Ирины, говорит: „Нельзя постигнуть разуму человеческому, какими драгоценностями была унизана голова царицы! Чем более я смотрел на ее корону, тем более изумлялся. Корона ее, обведенная двенадцатью столбами, представляющими Иисуса Христа и Его Апостолов, вся составлена из одного жемчуга и весьма искусно усеяна рубинами, алмазами, топазами, аметистами, сапфирами и другими драгоценностями[268].

Женщины и девушки из духовного сословия одевались точно так же, как светские. Замечательно, что между рисунками старинных одежд бар. Маерберга представлен священник в ферези теплой.

Девицы заплетали волосы в косу, голову повязывали широкою повязкой, называемой лентою, потому что она была или из одних лент, или широкого позумента; богатые накладывали жемчужные поднизья, оставляя верх головы открытым. Из-под повязки ниспадала по спине коса, к концу коей привешивался косник, который не что иное был, как из картузной бумаги треугольник шириною в два или три вершка: обшитый шелковою тканью, унизанный разноцветным бисерным узором или жемчугом и каменьями. Косу заплетали как можно слабее и пошире, разделив волосы на множество прядей и перевив их золотыми нитками, а богатые переплетали нитки жемчугом.

Заплетание косы составляло большое искусство. Надобно было, чтобы коса закрывала всю шею широкой решеткою, которая постепенно суживалась бы до самого косника. Девицы, отправлявшиеся под венец, не заплетали волосы в косу, но распускали по плечам, и в этом положении венчались. По совершении бракосочетания свахи выводили новобрачную в трапезную или на паперть, снимали с головы ее девичий убор и, разделив волосы надвое, заплетали в две косы; потом, обвертев ими голову, надевали кокошник, наконец, покрывали фатою и подводили к новобрачному, который все это время ожидал ее на своем месте в церкви[269].

Платье обоего пола было почти одинаковое; женский пол высшего сословия и богачей распознавался нежностью сложения, но в простом сословии женщины и девушки не могли быть различены от мужчин по причине одинаковой с ними одежды. Десятилетние девушки и мальчики ходили в одних длинных рубашонках; всем им стригли одинаково волосы на голове, оставляя висячими по два локона, и девушек можно было узнать по одним длинным волосам[270].

Все упомянутые наряды и одежда более или менее употреблялись до конца XVII в. — Иностранцы, жившие у нас по торговым делам и находившиеся в служении, должны были носить наше платье, если не хотели подвергать себя посмеянию и презрению. Впоследствии им было запрещено носить русскую одежду.

Во время одного крестного хода патриарх осенял крестом народ, который по своему обычаю делал земные поклоны, но <так> как находившиеся тут иностранцы, одетые по-русски, не следовали нашему обряду, то патриарх за неуважение к святыне прогневался на них и запретил им носить русскую одежду[271].

Под конец царствования Алексея запрещено было (1675 г. авг. 6) стольникам, стряпчим, московским дворянам и жильцам перенимать немецкие обычаи, носить их платья, шапки и стричь волосы по-иноземному. Кто же ослушивался, тот подвергался опале, а из высших чинов переписывали в низшие.

В бытность в Москве английского посла Карлиля, во второй половине XVII в., одевались так же, как и прежде: в широкие и длинные платья, коих рукава ниспадали до пядей, но их подбирали в многочисленные складки с большим искусством; носили полукафтаны, длинные по икры, с большими висячими воротниками. Знатные особы одевались в кафтаны до колен, со стоячими воротниками, кои сзади были шире и выше, нежели спереди; их покрывали бархатом и парчовой материей. Споднее платье было узкое. Головы покрывали высокими колпаками с одним отверстием впереди и другим сзади: богатые носили кармазиновые и бархатные и унизанные жемчугом; купцы делали суконные, а бедные войлоковые, кои пестрили разноцветными кусочками сукна. На зиму подбивали мехами. Рубашки, составляя щегольство, вышивались шелком; воротник, нарукавники и грудь блистали золотою вышивкой и жемчугом. Носили полусапоги остроконечные с весьма высокими каблуками; подборы подбивали гвоздями. — Большая часть дворянства носила уже тогда башмаки и шелковые чулки или вязаные шерстяные; поселяне и рабочие оборачивали ноги войлоком или толстым сукном; бороды отращивали длинные, а волосы на голове имели короткие. Должно отдать справедливость, говорит Мьеж, что русские, не говоря о прекрасной их наружности и хорошем сложении, гораздо еще важнее в своих длинных одеждах, высоких колпаках, со своими короткими волосами и длинными бородами, нежели большая часть европейцев в их одеяниях. — Платье простого народа в отношении покроя было тоже, что у знатных, отличавшихся от них бархатами, атласами и парчою; горожане носили суконное: темно-красное, темно-зеленое и фиолетово-красное, а бедные — из толстого сукна, делаемого ими самими. На зиму подбивали платье, смотря по состоянию и важности, дорогими мехами: собольими, лисьими, горностаевыми, беличьими, заячьими и пр.; простолюдины носили овечьи полушубки. Женский наряд отличался от мужского шириной и длинными рукавами. Рукава их рубашек были довольно узкие, но от трех до четырех аршин длины, почему собирали в складки, которые покрывали сгибы самих пальцев. Полусапоги носили такие же, какие мужчины. Волосы заплетали девушки в две плетенки, которые ниспадали по спине; женщины подбирали их под чепец. „Надобно заметить, — продолжает Мьеж, — что женщины вообще имеют правильные черты лица и прекрасно сложены, но так преданы белилам, что едва можно их уверить, что они без румян хороши“[272].

Страсть белиться и румяниться продолжалась до наших времен. И теперь многие купеческие жены и мещанки не покидают этой дурной привычки. В этом, однако, нельзя обвинять их одних. Очень многие из другого сословия прибегают к постыдному средству краситься и румяниться, думая привлечь воздыхателей поддельной красотой или обмануть глаза других, натираясь румянами[273].

Следующая простонародная песня явно показывает, что для того только белятся и сурьмятся, чтобы нравиться:

Иоанн III, дозволив полезным иностранцам селиться в Москве, покровительствовал им и не препятствовал введению иноземных обычаев. Внук его Иоанн Грозный имел намерение ввести немецкие обычаи и законы[274]. Борис Годунов не воспрещал перенимать немецкие обычаи, замышляя совершить преобразование; но преждевременная смерть прекратила его предначертания. Первый самозванец презирал уже наши обычаи и вводил польско-немецкие. Цари Михаил и Алексей постепенно вводили науки, не воспрещали иноземцам жить по своему обычаю, а русским заимствовать от них не одно просвещение, но образ жизни и одежды. Напрасно думают, что Петр В. первый начал вводить иностранное и что он первый ввел науки: до него уже были посеяны начатки, ему оставалось докончить важное дело преобразования.

При царе Феодоре Алексеевиче уже запрещалось носить драгоценные платья, шитые на татарский покрой, а повелевалось ходить в польском или древнем русском. Боярин Никита Иванович Романов давно носил польские и французские одежды, но только у себя в деревне[275].

В конце XVII века повелевалось всем (1699 г.), исключая земледельцев и духовенство, носить венгерское платье; потом предписано было (в нач. XVIII ст.), чтобы мужской и женский пол носили определенное для них платье. Мужчинам определялось: верхнее саксонское, камзолы и споднее платье; сапоги и башмаки немецкие. — Тогда появились у нас польские шубы без отложного воротника, петлиц и пуговиц; они шились с просторными рукавами и меховой опушкой; вверху застегивались запонкою. — Такие точно и поныне носят. Предоставлялось на выбор носить зимою кафтаны саксонские или французские, но летом одно французское. Всем женщинам без исключения предписывалось носить: кунтуши, юбки, немецкие башмаки и немецкие шапки (шляпки). Черкесские кафтаны, русское платье и вообще все русское, как-то: тулупы, штаны, сапоги, башмаки строго запрещалось носить; даже не ездить на русских седлах, не делать и не торговать ими. На ослушников полагалось денежное взыскание: с пешеходцев по 30 алт. и 2 деньги, с конного 2 р. Портных, башмачников и седельщиков велено подвергать жестокому наказанию за изготовление старинных одежд и вещей[276].

С основания нашего государства до конца XVII века все носили единообразное платье: и мирные граждане, и воины.

С учреждением регулярной армии Петром I в начале XVIII века одежда гражданская совершенно отделилась от военной, и с этих пор старинная наша одежда не только стала изменяться; но терять прежнюю свою важность и величавость, блеск и роскошь, хотя она находила еще приверженцев старины, однако уже была оставлена при дворе, потом дворянами и, наконец, даже стала пренебрегаема. Иноземные обычаи и одежды совсем вытеснили ее из круга русского.

Одежду нашу безошибочно разделить можно: 1) на гражданскую, называемую в простонародии штатскою, 2) военную и 3) простонародную. Первая не имеет и тени русской: в ней смесь иностранных мод. Вторая употребляется в полках, военно-учебных заведениях, между свитскими, инженерами, при разных военных учреждениях, между служащими по военным ведомствам и теми, коим присвоена военная форма. Третья сохранилась в простом народе, и хотя она понесла ощутимые изменения, однако все еще сохраняет наружность русской одежды. Нельзя не заметить, что очень многие между купеческим и мещанским сословием, даже между зажиточными простолюдинами, бросают уже свое народное платье. — Что будет чрез сто лет?

С постепенным распространением иностранной одежды мужчины стали носить галстуки и манжеты, а женщины кофты, корсеты, шнуровки, локоны, гребенки, башмаки с пряжками, перчатки, кружева, платья длинные и широкие на фижмах, робронах и со шлейфами[277]. На белые лица наклеивали черные атласные мушки, затягивались крепко в корсеты, надевали еще предлинные платья: фуро и полонезы, которые шились с косыми полами. Женские наряды приготовлялись из крепкого гродентура, тафты, штофа, блестящего атласа и пушистого бархата. Голову убирали огромными со шпильками шиньонами и булавками разной величины и вида. Булавки были топазовые, яхонтовые, жемчужные и бриллиантовые: в виде звездочек, роз, незабудочек, мух и т. п. Пальцы унизывались кольцами и перстнями; без перчаток и веера ни одна дама не смела появиться в гостиную; лица румянили почти все без исключения. Входя в комнату и держа в правой руке надушенный платок, делали реверансы и кникс<ен>ы очень почтительно — присев всем туловищем на колена, а мужчины, шаркая и размахивая платком со всевозможной осторожностью, раскланивались и потом подходили целовать ручку. На рождественские Святки и в Пасху позволялось им целовать дам в губы. — Женские башмаки шились с высокими каблуками и на рилах. — Мужчины щеголяли во французских кафтанах с медными, стальными и стразовыми пуговицами; жилеты носили глазетовые и шелковые, с кружевными манжетами; нарукавные манжеты были так длинны, что они закрывали пальцы; голову покрывали треугольной шляпой, башмаки были тупоносые с серебряными большими пряжками; а сапоги по икры, лощенные ваксою, с шелковыми кисточками и рилами; в руках носили бамбуковые трости с костяными или металлическими набалдашниками. Такой наряд употреблялся с небольшими изменениями до конца XVIII в., но в царствование императрицы Елизаветы появились букли и тупеи с длинными косами, вкладываемыми в кошелек с большим бантом; голову осыпали душистой и самой лучшей пудрою. Во время Суворова наше войско носило косы и букли, и поэтому он сказал однажды: „букля не пуля, коса не тесак“. — Екатерина II по открытии наместничеств назначила для гражданских чиновников и дворянства губернские мундиры.

При императрице Анне стали пудриться и делать прическу волос, примазывая розовым маслом, или помадились и напрыскивались духами — все это получали из Германии и Франции[278]. Благовонное мыло, зубные порошки и изысканные румяна, не выходившие тогда из употребления, были распространяемы ввозами иностранных торговцев. — Парики, круглые шляпы и фуражки заменили старинные колпаки и меховые шапки. Широкие и длинные шинели, долгополые сюртуки, жилеты длинные со светлыми пуговицами, манишки с манжетами, трости толстые камышовые с дорогими набалдашниками, часы карманные, коих носили по двое, с длинными золотыми цепочками и печатями из дорогих каменьев, составляли щегольской убор мужчин; но время все это так изменило впоследствии, что ныне только вспоминают и хвалят старину.

Мы теперь по одежде совершенно ничем не отличаемся от иностранцев, и нигде нет такой роскоши на платья, как у нас. Для уборов и нарядов ничего не жалеют; охотнее согласятся голодать, чем отказать прихотям моды, особенно женский пол, который решительно поглощает состояние своих мужей[279].

Изменение платья не простиралось на духовенство и простой народ. Первое носило и теперь носит греческую одежду: длинные рясы с широкими рукавами, посох в руке и черную круглую шляпу с широкими полями. — Народ остался верным старинным армякам, кафтанам, только заменил колпаки круглыми низенькими шляпами с короткими полями и круглыми шапками, подбиваемыми теплою подкладкой. Оба эти сословия удержали свои бороды. Доселе купцы, хотя многие уже из них стригут бороды и носят иностранные платья, величаются окладистой бородою и усами[280].

При введении иноземных обычаев многие стали брить бороды. Еще во время владычества татар некоторые брили из подражания им, и это продолжалось почти до Иоанна III. Однако никому не воспрещалось носить их. Псковитяне, по свидетельству Герберштейна, стригли волосы и тем отличались от прочих русских. — В. к. Василий, желая казаться молодым для своей супруги Елены, обстриг свою бороду и во время одного обеда, данного им для цесарских послов, он, подозвав к себе барона Герберштейна, спросил у него, бреет ли он бороду? — „Брею“, — отвечал посол. — „Это по-нашему“, — сказал великий князь, улыбнувшись с самодовольствием[281]. — Стоглавом воспрещалось брить бороды, подстригать усы и носить иноземные одежды. Царь Борис Годунов, вводя чужеземные одежды, приказал, между прочим, брить бороды. Поборники старины упрекали его в порче нравственности, ставили ему в вину сами смуты; однако благоразумные люди стриглись и моложавились[282]. Преждевременная кончина его была причиной, что намерение его не исполнилось, чтобы истребить некоторые старинные странные обычаи. Петр I почел за нужное изменить застарелые понятия о платьях и бороде: он начал с себя. Его пример долженствовал бы произвести перемену между знатными и всеми гражданами, однако почти все упорствовали. Это побудило его указать (1699 г.) о повсеместном стрижении бород, исключая духовенство. Упорство снова оказалось между многими столь сильное, что государь оставил принуждение, потому что оно произвело разные расколы, а недовольные его нововведениями волновали умы; но по прошествии шести лет он повелел новым указом (1705 г. июл. 25) брить бороды и усы; не желающих же брить обложил пошлиною. С царедворцев, дворцовых, городских жителей, служащих и приказных велено взыскивать ежегодно по 60 р.; с гостей и гостиной сотни первой статьи по 100 р.; средней и меньшей статьи, торговых и посадских, по 60 р.; с посадских, боярских людей, ямщиков, извозчиков, кроме духовенства, по 30 р. и всем им выдавать из приказа медные знаки вместо квитанций, которые должны были носить на себе. С крестьян же велено взимать пошлины по две деньги всякий раз, как только они отправятся в город и за город по своим делам, и без этих знаков не пропускать их[283]. Собирание пошлины с бород и усов отмечалось на медном кружке величиною с обыкновенную медную копейку и с надписью: деньги взяты; под этими словами висел нос с губами, длинными усами и бородой; на другой стороне изображалась кружка и государственный герб с означением под ним года.

Должно заметить, что усы составляли отличительную черту жителей Малороссии и всех казаков. Малороссияне и казаки малороссийские не носили бород, но зато величались длинными усами. Донские и волжские казаки до того величались ими, что отращивать самые большие усы мог один только их атаман, и в песнях он прославлялся „усищем“.

Впоследствии, кто носил большие усы, тот в общем мнении был храбрый человек. Ежели о ком говорили: „Вот усатый“, то это значило: „Вот храбрец!“ В старинные годы борода у испанцев занимала почетное место, как в прежние годы у наших предков: длинная, окладистая и чернолоснящаяся борода, и на нее смотрели с особым уважением. Если говорили: он с длинной бородою, то под этим разумели — он умный человек. — Испанцы говорили: „Es hombre de barba“ — вот бородатый муж, это значило: „Вот умный!“[284]

В половине XVIII века усы обозначали мужество и удальство военных, а ныне щегольство.

Носили ли в самой глубокой древности бороды и усы? — Все народы не только носили, но отпускали еще предлинные бороды и усы. Языческие боги были изображаемы с бородами и усами; философы, мудрецы, государи и весь народ, просвещенный и непросвещенный, носили бороды и усы. Александр Македонский повелел всем своим воинам пред Арбельским сражением (332 г. до Р. X.) остричь бороды, чтобы во время сражения не хватали друг друга за бороды. — Персидские цари переплетали бороду золотыми нитками; французские короли, перевязав ее золотом, застегивали. Испанцы долго смотрели на бороду с почтением, приписывая ей особое достоинство мужества и ума, и выражались об умном человеке: „Вот бородатый муж“. — Усы же у них означали символ свободы и братства. Происхождение этому значению следующее: когда мавры завоевали Испанию в половине VII века, тогда христиане так сходствовали с ними по однообразному ношению платья и волос, что трудно было отличить магометан от католиков. Надобно было придумать какой-нибудь знак, по коему христиане могли бы узнавать и немедленно подавать друг другу помощь, потому начали отпускать под носом горизонтальную линию волос, а под нижней губою перпендикулярный клочок волос. — По этому самому усы сделались символом свободы и братства, и этот, знак вскоре усвоили другие народы в том же значении, но ныне, как мы уже сказали, они выражают отличительный знак военнослужащих.

Все азиатские народы чрезмерно любят бороды и усы, и должно сказать, что древний бородато-усатый мир уже не противен новому европейскому.

Предметы, охранявшие здоровье от влияния непогод, были нам известны еще в отдаленные времена. Составлявшие же собственно утонченную и роскошную работу, мы приобретали по торговле, вывозя их сначала из восточной империи, потом из Западной Европы. Холст, толстое сукно и пестрядь вырабатывали мы сами. — В первой половине XV века уже были устроены в Москве суконные фабрики. В 1364 г. заведены в Пскове соловарни; вскоре явилась в продаже селитра, но где в первый раз она выделывалась — неизвестно. Железные, стальные и медные вещи, из коих иные служили для домашнего употребления, ножи, топоры, висячие замки, мечи, секиры, дротики, копья и ружья давно выделывались у нас; улучшением же обязаны распространению художеств, что не прежде начала XVIII века.

В конце XIV столетия нам были известны пушки, ибо в 1420 г. уже лили их в Москве. — Пушки привезены к нам немцами еще в 1389 г. — В. к. литовский Витовт, подступив под Порхов (1428 г.), встретил здесь стрельницу русскую (пушку), и сам Витовт шел сюда с пушками, тюфяками и пищалями. Одна пушка его, по имени „галка“, была везена в день тремя сменами: с утра до обеда на 40 лошадях, с обеда до полудня на других 40 лошадях, а с полудня до вечера на третьих 40 лошадях. Галка во время осады была направлена на церковь Св. Николая, которая за одним выстрелом оторвала переднюю и заднюю стену в алтаре[285]. Тульский оружейный завод уже славился в половине XVII века. — Аравитяне изобрели карабин, итальянцы пистолет, французы ружье в XV веке, русские самопал, род пищали (старинное ружье, которое зажигалось фитилем), а голландцы духовое ружье в начале XVII века. — Копья, дротики, лук и меч принадлежат восточным народам; в Европе их улучшили, и ввели еще в употребление шпаги.

Греки и римляне запрещали ходить в мирное время при шпагах и с оружием, ибо они думали, что таковые люди могут нарушить спокойствие. Многие европейские государи тоже запрещали, и они никому не дозволяли входить в церковь с мечом, считая противным святости[286].

Обработка рукояток для кинжалов и украшение их серебряной чернью не уступали в превосходстве восточным народам, и иностранцы всегда смотрели на эти изделия с изумлением. В XVI в. добивались англичане в Вологде открыть эту тайну. Иоанн III и Борис Годунов, заботившиеся особенно об улучшении многих полезных изделий, приглашали искусных иностранцев. Некоторые из них тогда же завели в Москве, Вологде и Устюге полотняные и шелковые фабрики и обучали русских, которые довольно хорошо выделывали сукно, порох и металлические вещи[287]. Посредством менового сбыта и продажи своих туземных произведений, как-то: икры, рыбы соленой и копченой всех родов, балыков[288], рыбьего клея, ворвани, смолы, дегтя, поташа, сала, мыла, циновок, сырых и выделанных кож, войлоков, особенно выгодного сбыта богатых и дорогих мехов мы получали тонкие изделия сукон, парчи, бархата и атласа.

Выделка кож была у нас известна еще в первые века политического бытия нашего отечества, и кожевники назывались тогда усмарями.

Бумагу и стекло ввозили иноземные купцы. Бумага появилась у нас при в. к. Симеоне около половины XVI века. — До этого времени у нас писали на пергамене, но доселе не доказано: в Италии ли, или в Германии изобретена бумага? Известно только, что она появилась не ранее XIII века[289]. В начале XVIII столетия была заведена в Москве игольная фабрика (в 1718 г.). Около половины XVII века итальянец Миньет первый завел в селе Измайлове близ Москвы стеклянный на казенном иждивении завод, на коем приготовлялись весьма чистые стекла. Несколько лет спустя был устроен Юлием Кожетом другой стеклянный завод в Духанине, в 40 вер. от Москвы, на собственном его иждивении. Материалы для стекла он получал из Германии, пока не открыл их в России. С его фабрики доставлялось в Москву ежегодно стеклянной посуды и бутылок от 80 до 90 000 штук[290].

Кристальная посуда в прежние времена была столь редкая, что завешивали ее после смерти. В. к. Василий отказал сыну своему Василию (1455 г.) кристальный кубок, который ему подарил польский король. Английский посол представил от своего короля Иакова в 1604 г. царю Борису Годунову кристальный сосуд, обделанный золотом[291]. Фаянсовая посуда получалась еще в XVII в. от китайцев, но первая частная фаянсовая фабрика заведена в Москве <в> 1724 г.; потом первая казенная в 1756 г., в восьми верстах от Петербурга[292]; другая в 1765 г. близ гор. Дмитрова (Московской губ.) английским купцом Гарнером[293].

Украшение внутренности покоев зеркалами долго не было известно нашим предкам; но нет сомнения, что женский пол давно употреблял их. Если не ставили их в покоях, то этому было причиной суеверное мнение, будто бы зеркала изобретены дьяволом и что зеркала представляют образ человека двуличным[294]. Суеверы не знали, что двуличных всегда много и без зеркал.

Предубеждение к зеркалам начало искореняться мало-помалу заведением зеркальной фабрики, которую первый учредил кн. Меншиков около Петербурга в 1716 г.

Говорят, что в древности стояло на Александрийской башне зеркало, которое отражало свет по плоскости морской на 500 миль, и плывшие корабли из Греции и западных частей света были предостерегаемы от подводных камней зеркальным освещением[295]. После смерти Александра Македонского неприятели его разбили.

Разработка металлов началась у нас в конце XV века, когда Иоанн III послал двух иностранцев на реку Печору для отыскания серебряных руд; они открыли в 1491 г.[296] Золото, серебро и драгоценные каменья мы получали до открытия руд чрез торговлю[297]. К нам доставляли из Европы серебро в слитках, сученое золото, ножи, иглы; из Азии шелковые ткани, парчи, ковры, жемчуг и драгоценные камни. Взамен шли от нас лучшие печорские меха: за соболь нам платили от 20–30 золотых флоринов, за черную лисицу 15 зол. флор., за горностай от 3–4 зол. фл., а за белку 2 деньги[298].

В половине XVI века заключено было условие с англичанами (1569 г.) о дозволении им отыскивать и плавить железные руды, но с тем, чтобы они обучали русских добывать этот металл и при вывозе его из России платили бы по одной деньге с фунта. — До открытия у нас благородных металлов мастера золотых и серебряных дел занимались не только деланием посуды столовой, но женских украшений: ожерелий, серег, колец и пр.

При всем сильном изменении старинных одежд и нарядов поселяне и жители небольших городов доселе приготовляют сами для себя одежду и деревянную посуду, которая окрашивается желтою и красною краскою или испещряется по произволу. Для изготовления кушанья употребляют глиняные сосуды.

Покрой платья простолюдинов едва ли не тот самый, что был за несколько столетий, исключая древние названия, которые почти все исчезли. Употребительный всеобщий наряд: белая рубашка поверх споднего платья и кафтан синий, шапка круглая низенькая с маленькими полями, пряжкой и пером. — Зажиточные носят красные рубашки с цветным бумажным платком на шее; широкое споднее платье из черного плиса или бархата: оно подбирается в сапоги, которые бывают лоснящиеся или хорошо смазанные; кафтан из хорошего сукна, более синего; шапка пуховая и с блестящей пряжкою. Развевающееся павлинье перо или любимый цветок по какому-нибудь воспоминанию украшают шапку. — Образ жизни несравненно улучшился: здоровая пища, красивая и даже щегольская одежда, просторная и опрятная изба составляют ныне потребность каждого хорошего хозяина поселянина.