Быть зверем

Глава шестая

5 декабря 1903 года

«Проводник говорит, что теперь нам осталось всего несколько дней до первой цели путешествия. Он не понимает, зачем мне сдалась эта старая, никчемная пирамида, постоянно предлагая показать, как он сам говорит „большие, хозяин, высокие пирамиды“. Но, по-моему, он просто наглый хитрец, пытающийся разнюхать мои намерения. А потому, пока мы не достигнем первой цели, я не расскажу ему о второй. Сельва в этих краях весьма отличается от юкатанской. Она очень влажная, и промокшие при пересечении речек вещи не сохнут, а лишь преют и покрываются плесенью, что доставляет мне множество неудобств. Носильщики жалуются, что сильно устают, но я подгоняю этих ленивых скотов, не давая им возможности отлынивать от работы. Я спешу отыскать затерянный в сельве остров, на котором стоит упоминаемый в рукописи город, как можно скорее, чтобы добраться до бесценной реликвии, пока не начался сезон дождей».

«Каан-К'аш наконец-то», – пронеслось в голове Балума, когда джунгли расступились и перед ним предстало маленькое озеро. Белая птица, завидев неожиданно появившуюся группу людей, взмыла ввысь и, сделав круг, полетела в ту сторону, где находился Лакамтун.

– Хороший знак, господин, – один из воинов указал на парящую птицу.

Балум кивнул и посмотрел вдаль. Раньше здесь стоял древний город. Большой город. Но много поколений назад люди покинули его и ушли. Никто не знал, почему они ушли и куда. Может, их выгнала засуха или враги, а может быть боги через жрецов приказали им покинуть это место. Теперь только поросшие густым кустарником полуразрушенные пирамиды, вершины которых облюбовали стервятники, свидетельствовали о былой мощи города. В те времена, когда город еще был жив, его жители были сильны. Но сегодня хозяином города стала сельва, а от людских жилищ остались лишь безликие, покрытые зеленым мхом камни.

Тропа огибала маленькое озеро и терялась среди развалин домов и храмов. Но там, на противоположном выходе из города, с давних пор остались несколько выложенных камнями дорог. Три из них вели на земли Лакамтуна, и это давало возможность оторваться от преследователей. Если им удастся не оставить следов, белокожим будет сложно найти тот путь, по которому они ушли.

Справа от озера на окраине сельвы, возле невысокой, одиноко стоящей пирамиды располагалась индейская деревушка. Рассвет еще не наступил, и жители ее спокойно спали в своих крытых пальмовыми листьями хижинах. Это была чужая территория, и гонцам не стоило испытывать судьбу.

– Сейчас мы наберем воды, а потом обойдем озеро слева, чтобы люди деревни не увидели нас, – сказал Балум, отвязывая с пояса небольшой сосуд из тыквы-горлянки, вода в котором закончилась еще прошлым вечером.

Пока два воина стояли на страже, остальные проскользнули к озеру и припали к воде. Они напились, смыли с тела смешанную с потом грязь, после чего наполнили свои сосуды. Потом дали время напиться двум стражникам. Балум осмотрел свою свиту – усталые, грязные, голодные, с ввалившимися глазами и спутанными волосами, они уже мало напоминали тех великолепных бойцов, с которыми три дня назад он выступил в путь. Ноги многих из них были стерты в кровь. Им нужен был отдых, но здесь останавливаться было нельзя. Люди из деревни могли заметить их и напасть или указать выбранный ими путь преследователям… Собаки… С ними могли быть собаки. Балум вскочил на ноги. Он снял со спины кожаный мешочек, в котором хранился небольшой запас пищи, и вытащил завернутые в клочок хлопковой материи два стручка красного перца. Затем достал оттуда легкую плошку из скорлупы хикамы и бросил в нее оба стручка.

– Пусть каждый передаст мне стручки перца, которые взял с собой, – приказал он.

После того как указание было выполнено, Балум протянул плошку с десятком стручков высушенного перца одному из воинов.

– Растолки его в порошок и рассыпь по нашим следам, чтобы нюх собак пришел в негодность. Мы будем ждать тебя на окраине города вон у того храма, на вершине которого растут два больших дерева, – сказал Балум, указывая рукой на возвышавшуюся вдали пирамиду.

Воин взял плошку, подобрал подходящий камень и принялся за работу, а Балум с остальными людьми побежал к развалинам старого города, огибая озеро.

Узкая тропинка вилась между разрушенными постройками. Время не жалеет ни человека, ни созданные им творения. Когда люди ушли, сельва вошла в город. Балум бежал впереди отряда, перескакивая через корни деревьев, которые, словно огромные застывшие черви с иссушенной солнцем кожей, лежали на его пути. Ветви деревьев хлестали его мускулистое тело, но сын правителя не чувствовал их ударов. Его губы шевелились в беззвучной молитве, взывая к богам с просьбой помочь ему выполнить поручение отца. Балум смотрел на огромные камни, выкорчеванные из стен пирамид и городских построек корнями вековых деревьев, на провалившиеся крыши домов, в которых когда-то жили люди, и ледяные щупальца ужаса сжимали его сердце. Он понимал, что, если отцу не удастся заключить союз с правителями других государств майя, белокожие превратят его родной город в такие же развалины гораздо быстрее, чем на то способны время и сельва. Много рассказов доходило до владений его отца об этих новых врагах и их злодеяниях. Даже могучие ацтеки, живущие далеко на севере, не смогли противостоять им. Их правитель казнен, их армия разбита, их страна разрушена. Белокожие пришельцы, словно яростный ураган, сметали все на своем пути. Их оружие совершенно, их жестокость необъяснима.

Добравшись до возвышающейся над развалинами пирамиды, Балум взмахнул рукой, приказывая следующим за ним воинам остановиться.

– Здесь мы отдохнем, а с рассветом снова двинемся в путь, – сказал он, немного отдышавшись.

Воины сошли с тропы и расположились на привал в зарослях. Балум подозвал одного из них и велел взобраться на вершину пирамиды, чтобы следить за окрестностями. Воин почтительно кивнул и, крепко сжимая копье, начал взбираться по крутой, полуразрушенной лестнице. Балум лег на землю, закрыл глаза и моментально заснул…

Человек лежал на холодном камне, безвольно раскинув руки, не отрывая опустошенного взгляда от маленького облака, одиноко плывущего по небу. Его длинные, спутанные волосы, которых уже много дней не касался гребень, липли к покрытым потом лбу и щекам, мешая смотреть на небо. Облако медленно приблизилось к солнцу и закрыло его. Человек очень устал, он много дней был в пути, его глаза были готовы сомкнуться, но облако вдруг сменило очертания, и он увидел силуэт в белых одеяниях, окаймленный пробивающимися лучами солнечного света. Голос донесся до него:

– Ты тот, кто помогал мне?

– Да, я служил тебе верой и правдой, – его потрескавшиеся губы еле шевелились.

– Ты тот, кто нес людям добрую весть? Ты тот, кто наставлял их на путь истинный?

– Да, я был рыцарем католической веры. – Струйка крови потекла из треснувших губ, наполняя рот солоноватой жидкостью.

– Ты убивал во имя меня?

– Да, убивал… многих…

– Ты пытал во имя меня?

– Да, я пытал во имя тебя.

– Ты хорошо выполнил свою службу во имя меня. – Силуэт стал более отчетливым.

– Ты спасешь меня?

– Нет, ты мне больше не нужен. – Силуэт полностью заслонил солнце, и человек увидел, как почернели его одеяния, как злобно сверкнули его глаза, а изо рта демона извергся язык пламени.

Человек в ужасе закричал…

Странный сон заставил Балума резко открыть глаза. Он не знал человека из сна. Он не знал, что за чуждое божество явилось тому, да и значение увиденного ему было неведомо. Балум встряхнул головой, сбрасывая остатки сна, и встал. В бусинах нефритового ожерелья на его шее запуталось несколько травинок, и он аккуратно оборвал их. Надо было снова продолжать путь.

В Мексике темнеет так быстро, что складывается впечатление, будто кто-то наверху выключает лампочку. Мы оказались к этому не готовы и спустя час блужданий по темным проулкам трущоб поняли, что окончательно заблудились.

– А не кажется ли тебе, друг мой Никита, что мы страдаем полной дезориентацией?

– И как же ты догадался? – в его голосе послышались издевательские нотки.

– Я не знаю, где наш дом.

– Наш дом в Москве.

– Мудро, но я имею в виду наш мексиканский дом.

– Даже спросить не у кого. – Ник огляделся и задумчиво ткнул пальцем в направлении темной аллеи, в глубине которой виднелись маленькие огоньки. – Может быть, там?

– Имеет ли мысль, посетившая тебя, какое-либо разумное объяснение?

– А мы уже везде блуждали, а там, по-моему, еще нет.

– Веское основание. Пойдем попробуем.

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как в глубине аллеи послышались звуки какой-то возни и сдавленный женский стон.

– Ты слышал? – Я остановился, всматриваясь в темноту.

– Да.

– Пойдем, – я потянул его за собой.

– А стоит ли? Вдруг там люди любят друг друга повсеместно, а мы им настроение поломаем.

– Ты хочешь встретить здесь рассвет?

– Нет, но неудобно. – Ник стоял в нерешительности.

– Пойдем. Спросим, где наш долбаный отель, – настаивал я.

– Ладно, пойдем спросим.

Мы действительно помешали, но то, что происходило на аллее, назвать романтическим свиданием было нельзя. Двое парней прижимали девушку к земле, третий задирал ей платье, а четвертый стоял немного в стороне, роясь в ее сумочке. Обычная мерзкая история. Поиск проблем в наши планы не входил, но уйти и оставить девушку в грязных лапах этих скотов мы тоже не могли.

– Эй, козлы, отвлекитесь! – я даже не заметил, что заговорил по-русски.

Для парней наше появление было явно неожиданным, но, заметив, что нас всего двое, они быстро пришли в себя. Один остался держать испуганную девушку, а трое двинулись нам навстречу.

– По-моему, они собираются нас бить, – констатировал Ник.

– Точно. Мне тоже кажется, что они нас почему-то совсем не боятся, – съязвил я.

Шедший впереди длинный парень окинул меня взглядом, плюнул мне под ноги и, вытянув вперед руки, бросился на меня. Я этого ждал. Моя левая нога встретилась с его животом, сломав нападавшего пополам, а подъем правой ноги разбил его лицо в кровь. Голова мексиканца резко откинулась назад, и он, словно раненая птица, рухнул на асфальт. Я кинул взгляд на распластавшееся тело, и в голове пронеслись слова моего первого тренера по каратэ: «Длинных сразу же бей в пузо – они складываются, как шланги». Но оставалось еще трое парней, и теперь уже драки избежать было невозможно. Двое накинулись на Ника, а третий двинулся на меня. Он был крепок и не так тороплив, как Длинный. Мягко ступая, он держал сжатые кулаки на уровне головы, защищая локтями корпус. Парень явно был знаком с боксом, и это не предвещало легкой победы в честном бою. Он сделал выпад левой рукой, едва не достав меня, но я скользнул немного назад и правой ногой нанес ему мощный лоу-кик[14] в коленный сустав. Кость хрустнула, ноги мексиканца подломились, и с жутким воплем он покатился по асфальту.

Теперь можно было помочь Нику. Он валялся на земле, вдавливая одного из противников лицом в асфальт, а второй, лохматый, стоявший спиной ко мне, нещадно бил его ногами. Одним прыжком я оказался рядом и, схватив лохматого за плечо, впечатал свой локоть в его лоснящийся затылок. Он хрюкнул и начал заваливаться, но я вцепился в него мертвой хваткой и еще пару раз насадил на колено. Отбросив безжизненное тело лохматого, я повернулся к Нику, но тяжелый удар в спину отправил меня на землю. Длинный очнулся и пошатываясь направлялся ко мне. В его руке сверкало лезвие обоюдоострого ножа. Я начал было подниматься, но Длинный уже склонился надо мной, намереваясь пырнуть ножом в спину. Отбить удар возможности не было, и, если бы не Ник, неугомонный мексиканец сделал бы из меня решето. Ник отпихнул Длинного в сторону, но, падая, тот успел полоснуть его лезвием по животу. Через секунду подоспел я, и вдвоем мы быстро расправились с ним. «Сломанное колено» и «Разбитый затылок», опираясь друг на друга, ковыляли вниз по алее, «Лицо в асфальте» продолжал упираться лицом в асфальт, а мы с Ником с наслаждением били ногами Длинного. Кто-то может сказать, что это неправильно – бить вдвоем лежачего, но у нас было стойкое убеждение, что негодяй это он, а не мы. Когда наши ноги устали, а злость немного улеглась, мы без сил опустились на асфальт рядом с Длинным, чтобы передохнуть. Девушки видно не было. Вероятно, она воспользовалась предоставленной возможностью и улизнула.

– Да… Индиана Джонс – мальчик по сравнению с нами, – сказал я, задумчиво глядя на распоротую рубаху Ника, на которой расползалось большое кровавое пятно.

– Слушай, у меня, кажется, кишки вылезают, – убрав руку от живота, Ник с любопытством смотрел, как начинает расходиться разрезанная кожа. От его слов стадо холодных мурашек пробежало по моей спине.

– Так засунь их обратно, – я быстро прижал его руку к окровавленному животу. – Ты не дури, не до шуток. Держи их крепко, я сейчас перевяжу тебя.

Сорвав с себя рубаху, я свернул ее по длине и, убрав руки Ника, плотно обмотал вокруг его тела, затянув на спине в узел. Надо было срочно найти врача.

– Gracias, caballeros, – кто-то осторожно тронул меня за плечо. Я повернул голову. Надо мной склонилась девушка. Платье ее было изодрано, а на щеке красовалась длинная ссадина.

– Ему нужен врач, – я кивнул в сторону Ника. – Где здесь больница?

– Больница далеко. Я помогу. Мой отец врач, а живем мы здесь рядом. – Она озабочено посмотрела на Ника. – Он сможет идти?

– Можешь?

– Могу, – голос его был слабым.

Я осторожно поднял беднягу и, аккуратно поддерживая его, последовал за девушкой.

– Мы с тобой прямо как семь самураев. Защитили бедную мексиканскую девушку от бандитов, – попытался пошутить Ник.

Дом девушки действительно оказался рядом. Не заплетайся у Никиты ноги от потери крови, мы бы дошли до него минут за пять. Нам потребовалось немного больше, но к тому времени Ник уже начал терять сознание. Девушка что-то быстро проговорила и побежала к дому, распахнула дверь и скрылась в проеме. Через секунду внутри раздался испуганный женский крик, громкие голоса, и из дома выскочил огромный молодой мексиканец. Он подбежал к нам, молча подхватил Ника и понес его в дом. Я двинулся следом.

Мы прошли в светлую комнату, где мексиканец уложил Ника на расположенную у стены кровать. Девушка стояла, уткнувшись в плечо дородной пожилой женщины, которая нежно обнимала ее одной рукой, а другой гладила по голове. Обе они плакали.

– Спасибо, сеньоры. Спасибо. Да хранит вас Господь, – вытирая слезы, проговорила женщина, с испугом глядя на залитого кровью Ника.

В комнату вошел мужчина лет шестидесяти, неся в руках тазик с кипяченой водой. Он поставил его у кровати, открыл шкаф и достал из него саквояж. Молодой парень принес чистую белую простыню и начал резать ее на части. Старик действовал четко, без суеты и лишних движений. Он склонился над Ником и ножницами быстро перерезал стягивающую его живот рубашку. Осторожно осмотрев рану, он начал аккуратно смывать кровь вокруг пореза.

Не могу сказать, что вид крови пугает меня, но в тот момент я отчетливо чувствовал, как дрожат мои колени. Надеясь на лучшее, я все же был готов увидеть вылезающие внутренности, но, к счастью, рана оказалась не столь опасной. Старик деловито обрабатывал рану и на мой вопрос о состоянии друга только немного приподнял руку, показывая, что сейчас ему не надо мешать. Судя по закрытым глазам Никиты, он был без сознания, что значительно облегчало работу врача, но и не менее сильно пугало меня. Не очень-то хотелось терять друга, даже если в далеком мексиканском городишке ему поставят памятник как национальному герою. Старик раскрыл саквояж, вытащил оттуда какие-то склянки, вату, бинты и прочие врачебные принадлежности. Он чем-то смазал рану, прикрыл ее сверху чистой материей и сделал Нику несколько уколов.

– С твоим другом все будет хорошо, – повернулся он ко мне. – Спасибо вам.

Я вздохнул с облегчением, а старик достал иглу и начал зашивать рану. Порез оказался длинным, но не глубоким. С меня было достаточно. Я подошел к стоящему у другой стены стулу и сел. Молодой мексиканец протянул мне сигарету и поднес зажигалку. Я кивком головы поблагодарил его и прикурил.

– Меня зовут Диего. Мари моя сестра, – он кивнул в сторону всхлипывающей девушки.

– Глеб, – отозвался я.

– Как? Гле-еп?

– Да, именно так.

– Спасибо, Гле-еп, – протянул Диего. – Спасибо, амиго, что помогли Мари.

– Не за что.

– Отец сказал, что с твоим другом все будет хорошо.

– Да, я слышал, и очень надеюсь, что так и будет.

– Извини, амиго. – Диего встал и через минуту вернулся с джинсовой рубашкой в руке. Он протянул ее мне, жестом показав, что я могу ее надеть.

Я только сейчас обратил внимание, что сижу обнаженным по пояс, а мои руки и тело перемазаны кровью Ника.

– Могу я где-нибудь умыться?

– Да, да, конечно.

Диего проводил меня в ванную комнату, где я смог смыть с себя кровь. Когда я вернулся, старик улыбнулся мне и сказал:

– Твой друг спит. Рана его серьезна, но не опасна. Но какое-то время ему придется провести в постели. А теперь давайте не будем ему мешать, – он жестом указал на дверь другой комнаты.

Мы все вышли, а старуха укрыла Ника одеялом и, погасив свет, последовала за нами. В центре большой комнаты стоял стол. Диего предложил мне сесть, сделал два звонка по телефону и только после этого сел за стол рядом со мной. Мари со старухой прошли на кухню, и по звону посуды я понял, что сейчас меня будут кормить.

– Ты вызвал полицию? – спросил я Диего. Большого желания связываться с мексиканским правосудием у меня не было.

– Нет. Не надо полиции, – спокойно проговорил он. – Я сам найду их.

– Ты знаешь, кто они?

– Нет, но Мари сказала, что вы задали им хорошую трепку и одному повредили ногу.

– Да, а другому, судя по всему, сломали несколько ребер. По крайней мере, мы очень старались.

– Хорошо. Если они обратятся в больницу в округе пятидесяти километров отсюда, я буду об этом знать. – Блеск в глазах молодого мексиканца не предвещал нападавшим ничего хорошего.

– Да… – протянул я. – Судя по твоим глазам, в полицейском участке им было бы безопаснее.

– Так и есть, – и он широко улыбнулся.

– И что ты сделаешь, когда найдешь их?

– Убью, – спокойно ответил он. – А если их первыми найдут мои друзья, то они убьют их. В Мексике нельзя обижать женщин безнаказанно. Особенно если у них есть братья.

В комнату вошел старик. Он отодвинул стул и сел с нами. Диего представил нас друг другу, выложил на стол пачку сигарет, и мы закурили. Старика звали Мигель, и он был отцом семейства.

– У твоего друга на шее интересное ожерелье, – первым делом сказал он, присаживаясь за стол. – Откуда оно у него?

– Его ему подарил старик-официант из Мериды, – ответил я. – Он лакандон.

– Это очень старая вещь. – Мигель на мгновение замолчал, внимательно посмотрел на меня, но потом сменил тему, спросив: – А сами вы откуда?

– Из России.

– Россия?! – Старик был явно удивлен. – Я еще ни разу в жизни не видел ни одного русского. Вы не мафия?

– Нет, – засмеялся я, уже привыкший к подобным вопросам. – Мы не мафия.

– А судя по словам Мари, вы разделались с этими подлецами, как мафия. – У глаз старика заиграли озорные морщинки, и было ясно, что он не совсем верит мне.

– На нашем месте так поступил бы каждый, – выпалил я слоган из пионерского детства.

– Россия очень далеко. Очень. – Мигель покачал головой. – Москва. Снег. Там много снега и холодно, я знаю.

– Да. Когда мы улетали из Москвы, там было минус двадцать.

– Сколько?! – в один голос спросили Мигель с Диего.

– Минус двадцать, – ответил я, не понимая их удивления.

– Минус двадцать? – снова вместе переспросили они.

– Да.

– У меня в холодильнике теплее. – Мигель поежился. – Как же вы там живете?

– Весело, – ответил я, не кривя душой.

В комнату вошли Мари со старухой и начали расставлять на столе тарелки с едой. Радушные хозяева угощали меня, как дорогого гостя. Мигель постоянно пододвигал мне пиалу с сальсой – самым любимым мексиканцами соусом. Но я знал, насколько сальса, подаваемая в Мексике, отличается от мексиканской сальсы, подаваемой в Москве. Это как пиво и безалкогольное пиво. Для меня нет разницы – зальют мне в рот расплавленный свинец, воткнут нож в горло или накормят сальсой – результат будет одинаковым и в том и в другом случае. Смерти своей я не желал, а потому с деланым сожалением отказывался, объясняя, что по рекомендации врача вынужден соблюдать строгую диету. Правда, при этом я поглощал любую другую пищу и думаю, что Мигель прекрасно понял особенности моей странной диеты. После еды он достал из холодильника бутылку текилы, а Мари нарезала лимон и принесла блюдечко с солью.

Текила! Я человек непьющий, но текила – это отдельный разговор. Не верьте псевдознатокам – текила не самогон, текила – нектар! Никто в Мексике не пьет ее так, как советуют в рекламных призывах – лизни, глотни, кусни и прочая ересь. Никто здесь не перемазывает солью края рюмки, и никто не режет лимон тонкими ломтиками. Я бывал и в Мексике, и в Гватемале, много пил ее с жителями этих стран, пил в разных условиях, но ни разу не видел такого безобразия. Вы никогда не поймете вкуса этого чудесного национального напитка такими способами и, как многие мои московские знакомые, будете гордо утверждать, что, да, лизали, пили, кусали – гадость. Но не надо лизать соленых рук, даже если они тщательно вымыты перед этим, и не надо портить текилу тонкой лимонной долькой. Еще один способ, о котором я слышал – пить ее из пупка знойной мулатки. Но по мне, мулатки существуют не для того, чтобы из них пить, и, судя по эротическим приключениям Ника, для знойных мулаток есть много других любопытнейших применений. По-настоящему и в запаршивленных забегаловках, и в шикарных ресторанах – везде и повсюду текилу пьют лишь одним способом. Из чистой, не обесчещенной солью рюмки текилу опрокидывают себе в рот, после чего жадно вгрызаются в обильно посыпанный солью добрый ломоть лимона. Я это знал, и Мигель с Диего это оценили. Надо было снять напряжение, и через час они узнали, как пьют русские, после чего Мари принесла вторую литровую бутылку. О чем мы говорили, распивая ее, никто из нас утром не помнил.